Мухаметова Ирина Анатольевна : другие произведения.

Достоевский-детектив

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  Достоевский-детектив, или Не сердитесь на меня, Федор Михайлович! В истории принимают участие герои произведений Ф.М. Достоевского - романа 'Братья Карамазовы' (Дмитрий Федорович Карамазов, Иван Федорович Карамазов и Алексей Федорович Карамазов), романа 'Идиот' (Мышкин Лев Николаевич, Парфен Семенович Рогожин), романа 'Подросток' (Андрей Петрович Версилов и его сын Аркадий Макарович Долгорукий) и романа 'Преступление и наказание' (Раскольников Родион Романович, его жена Софья Семеновна и сестра Авдотья Романовна Вразумихина).
  С событий, описанных в перечисленных выше произведениях, прошло какое-то время.
  
  В один из дождливых летних дней князь Лев Николаевич Мышкин сидел на втором этаже своего дома в Петербурге, смотрел в окно и мечтал о той, о которой совсем не должен был мечтать.
  - Ах, какая женщина! Нет, не надо о ней думать. Нельзя. Но как она мне напоминает Настасью Филипповну! Нет, о ней мне тоже нельзя думать. Хотя какая эта Авдотья Романовна все-таки красавица! И очень она на Наталью Филипповну похожа! Нет, нет, это все в прошлом. Но сколько времени с тех пор уже минуло, а она мне покойница нет-нет да во сне и привидится! Нет, в них определенно есть что-то общее. Взгляд! Да-да, именно взгляд! У Авдотьи Романовны он такой же нервный, я заметил, хотя она все время вуальку на лицо опускает. Нет, как хорошо, что она у меня в доме поселилась, все наши мужчины так оживились. Все. И я тоже...
  Теперь же надо познакомить читателей с другими обитателями особняка, и, конечно, с Дунечкой, о которой грезит князь, сидя у окошка. Но начнем мы все-таки с его владельца, который, приехав из-за границы после нескольких лет лечения от болезни, обострившейся после известных событий, связанных с трагической гибелью Настасьи Барашковой и арестом Парфена Рогожина, ее, увы, зарезавшего, поселился в просторном двухэтажном доме на окраине города, доставшемся ему в наследство.
  Экономкой у него стала Софья Семеновна Раскольникова, дама бедная, но из благородных, которая в эти дни тоже объявилась с мужем в Петербурге и искала места. Муж ее Родион Романович был человек очень настрадавшийся и одно время даже бывший на каторге за убийство двух женщин, но полностью в этом поступке раскаявшийся. И сейчас, помня о том, сколько жена для него сделала, он всегда старался быть ей подмогой и утешением.
  Но князю скоро стало очень одиноко в большом доме, и Софья Семеновна посоветовала ему пустить жильцов, тем более, что свободных комнат было более, чем достаточно. Конечно, жильцами приехавших господ называть было неправильно, все они были люди небедные, но каждый из них по каким-то своим особым причинам искал, с одной стороны, уединения, а с другой - некой оригинальной компании.
  Словом, таких жильцов было двое. Первый - Карамазов Иван Федорович, он жил с одной стороны от гостиной на втором этаже, вход в которую был сразу с парадной лестницы, а следующими за его комнатами были комнаты князя Мышкина, ими коридор и заканчивался.
  Второй - Версилов Андрей Петрович, который жил по другую сторону от гостиной. Он откуда-то из-за границы получал хорошее содержание, и имел как законных сына и дочь, так и незаконных детей от своей крепостной, которой он дал вольную, но на которой так и не женился, хотя был уже долгое время вдовцом. Но детей ее он благородно признал и даже очень ими гордился, особенно сыном Аркадием, который заканчивал Университет и пытался сочинять, как он называл, записки. Комнаты, расположенные рядом с его комнатами, пустовали и Андрей Петрович, заходя к себе, всегда почему-то непроизвольно прислушивался, не доносятся ли оттуда какие-нибудь звуки.
  Аркадий же, навещая отца, неожиданно очень сблизился с Иваном Карамазовым на теме сочинительства, и они вместе обдумывали сюжет какого-то романа, который должен был удивить не только Петербург, но и потрясти всю Россию. В свое время Иван Федорович даже публиковался, поэтому и сейчас его часто можно было увидеть сидящим с толстой тетрадью в руках, в которой он что-то черкал.
  Был у него брат Алексей, когда-то обитавший в монастыре, но потом его оставивший, чтобы жить после смерти отца, богатого помещика, в родном доме в городе Скотопригоньевске. Там он усердно занялся хозяйством и очень в том преуспел, словом, привел все дела в порядок и даже чуть ли не женился на Лизе Хохлаковой, но передумал. Также он часто приезжал по делам из родового имения в Петербург, живал тут подолгу, ну, и иногда заходил навестить брата Ивана.
  Существовал у них еще и сводный брат Дмитрий, несправедливо, по их словам, обвиненный в убийстве отца Федора Карамазова. Алексей Федорович несколько лет хлопотал о брате и, по последним сведениям, наконец, ему как-то удалось доказать его невиновность. Еще стоит добавить, что Грушенька, которая отправилась сопровождать Дмитрия на каторгу, неожиданно для всех с полдороги вернулась, и какое-то время прожила в Скотопригоньевске и, говорят, что у нее в доме ночами иногда видели Алексея Карамазова.
  Да, еще надо сказать несколько слов о самом доме князя Мышкина, потому что был он не такой, как все рядом с ним стоящие здания на улице, а необычной формы - полукругом. И на каждом из этажей с одной стороны были комнаты, а с другой - длинные коридоры, проходившие через весь дом.
  Лестница с первого на второй этаж была широкой, но на небольшой площадке она делилась на две более узкие и заканчивалась у стеклянных дверей гостиной, украшенных витражами. В центре площадки под окнами была небольшая пустая ниша, и Софья Семеновна часто думала, что в нее поставить, потому что ее было сразу видно от парадной двери, но что именно там установить, она так и не придумала.
  Также лестница, как все уже поняли, разделяла коридор второго этажа на две равные части, окна которых выходили в небольшой двор странной формы, отделенный от других зданий высоким каменным забором. И окна эти были закрыты тяжелыми бархатными шторами какого-то тревожного темно-бордового цвета, сквозь которые лишь иногда пробивался солнечный свет.
  Притом коридорчики эти как-то так удивительно в обе стороны загибались, что сложно нельзя было увидеть, кто по ним идет и в какие комнаты заходит. Притом шаги из-за лежащих на полу ковров всегда слышались еле-еле, да и вообще любые звуки, будь то разговор или еще что, как-то сами собой здесь быстро стихали. Впрочем, князю Мышкину именно этим дом и нравился.
  На первом же этаже коридор был тоже полукруглый, но выходил он окнами в парадный двор, который примыкал к улице, и занавесей тут не было. С другой же стороны его тоже были комнаты, но попроще, чем на втором.
  Еще у дома имелся фонтан, который как раз находился в центре дворика и был отделан розоватым гранитом. Он был не действующий, и там никогда не было воды, разве что дождевая, но зато лежал громадный валун с отпечатком сбоку какого-то диковинного цветка из очень древнего мира. Также на этот огромный камень часто прилетала и подолгу сидела на нем большая черная птица.
  От дороги дом отделялся ажурным металлическим ограждением с оригинальными каменными столбиками через несколько метров. В обоих концах ограды находились ворота, только никто не помнил, чтобы они когда-нибудь открывались, а все люди ходили через изящную калитку в центре. Хотя дорожки к дому были достаточно широкими, чтобы по ним могли не только проехать, но разъехаться кареты, из чего можно было заключить, что гостей здесь когда-то было много и здешние хозяева в те времена просто купались в роскоши.
  Парадный вход в дом был за фонтаном, но имелся, конечно, и черный вход под парадной лестницей, который выходил во внутренний дворик, находящийся за домом. Там лежали аккуратно сложенные Родионом Романовичем дрова, и росло несколько высоких деревьев, которые как бы заглядывали в вечно закрытые окна коридора второго этажа. Сами Раскольниковы занимали помещения на первом этаже по обе стороны от лестницы.
  Вот так и текла жизнь в этом доме. Софья Семеновна следила за порядком, чистотой белья и за тем, чтобы блюда на столе князя и его гостей, как она их называла, были вкусными. Те же развлекали хозяина по вечерам в гостиной умными беседами о религии и литературе, и казалось, что так будет вечно, и никакие страсти уже никогда не появятся в этом тихом мирном прибежище.
  Но неожиданно Лев Николаевич получил письмо от Парфена Рогожина, который прибыл в город после того, как отбыл часть наказания за убийство их общей знакомой Настасьи Филипповны Барашковой. И, что удивительно, он был даже оправдан, так как было признано, что совершил он его исключительно по краткому помутнению рассудка, которое случилось у него из-за женского непостоянства.
  Его брат, получивший после смерти отца и ареста Парфена миллионное состояние, через пару лет понял, что не по-людски это от брата отказываться, добился как-то смягчения приговора, и даже упросил принять от него часть отцовского наследства. Но жить у брата Парфен не захотел, а обратился ко Льву Николаевичу, который и предложил ему комнаты для проживания на первом этаже своего дома.
  Брат Парфена, как и обещал, привез ему причитавшиеся деньги, но тот их не взял, велел вложить в дело, хотя себе немного все-таки оставил, сказав, что суммы этой ему на первое время будет довольно. И жил сейчас Парфен очень тихо, почти никогда своих комнат не покидал, разве что изредка ходил в церковь вместе с мужем Софьи Семеновны Родионом Раскольниковым. Наверх он тоже не поднимался, а выходил и приходил домой с черного хода, который был под лестницей. Пить он также теперь не пил, а только лежал часто в своей комнате на кровати или подолгу стоял у окна.
  Поэтому так уж получилось, что встречался он со Львом Николаевичем Мышкиным за все это время всего лишь один раз, когда приехал. Притом князь сам спустился к нему на первый этаж, и ему, когда он к Парфену шел, почему-то казалось, что спускается он куда-то глубоко-глубоко под землю, чуть ли не в ад. Рогожин же в это время сидел в кресле, и даже не повернул голову, когда Мышкин постучал в дверь, а потом, не дождавшись ответа, вошел. Князь не мог проронить ни слова, так вот стоял у порога и молчал. Наконец, Парфен Семенович повернулся к нему и тоже встал. И дальше произошло нечто странное. Мышкин шагнул к нему, упал на колени, обхватил ноги Рогожина и тихо-тихо завыл. Тот же смотрел куда-то вдаль. Сколько времени так прошло, неизвестно, но потом князь Лев Николаевич Мышкин молча поднялся, скорым шагом ушел к себе наверх, и больше они с тех пор не виделись.
  Так прошло еще несколько месяцев. Но недавно, потому что комнаты для сдачи еще были, Софья Семеновна сказала Льву Николаевичу, что ей известно об одной даме, недавно потерявшей мужа, которая ищет, где ей остановиться в Петербурге. Льва Николаевича сначала несколько озадачило, что это будет женщина, ведь в их доме из особ женского рода никого, кроме самой Софьи Семеновны, не было, но потом он согласился. И вот наступил день, когда дама эта приехала. Звали ее Авдотьей Романовной Вразумихиной.
  Так получилось, что в тот момент, когда ее экипаж остановился на улице возле дома, все перечисленные господа как раз были в гостиной, и поэтому прильнули к окнам - и Версилов, и Аркадий, и оба брата Карамазовых, и сам князь Мышкин.
  На Авдотье Романовне был надет изящный черный наряд, как и следовало вдове, а волосы под шляпкой уложены в простую прическу. Через мгновение она была уже в комнате. Все сразу к ней повернулись, она подняла вуаль и наступила тишина...
  Потому что сказать, что Авдотья Романовна была красивой, это ничего не сказать! Красота примитивна, поэтому сделать так, чтобы все вокруг буквально окаменели, когда она появилась на пороге, красавица не сможет. А вот женщина невероятного обаяния - это да! И Авдотья Романовна как раз и была такой - настоящей обворожительной бестией!
  Она сняла перчатку, и все мужчины по очереди, подойдя к ней, поцеловали ее белую руку, а Аркадий при этом даже покраснел.
  Потом Софья Семеновна провела Авдотью Романовну в приготовленные для нее комнаты, угловые на втором этаже, и осталась там, чтобы помочь ей устроиться. Но закрыв за собой дверь, обе женщины кинулись друг другу в объятия.
  - Дунечка!
  - Сонечка
  - Вот ты и приехала.
  - Как хорошо, Соня, ты все устроила с этим домом! Спасибо тебе за все! И за брата.
  - Не надо меня благодарить, Дуня. Это я ему век буду благодарна за то, что он женился на мне такой...
  - Соня! Не надо...
  - Разве про такое забудешь, Дуня? Кем я была и кем сейчас стала... Представляешь, тут все ко мне хорошо относятся...
  - Соня! Я ведь тоже не святая. Забыла, как я в Свидригайлова из револьвера стреляла и чуть его не убила? А я помню. Все помню...
  - Даже подумать страшно, что было, если бы такое случилось! Он же так нашей семье деньгами помог. Матушкины похороны оплатил, братьев и сестру Поленьку в хорошие учебные заведения устроил, меня спас ...
  - Но, Соня! Не забывай, что он все-таки покончил с собой, значит, было за что.
  - Дунечка, не нам его судить, но ведь если бы не Свидригайлов, на какие средства я бы к Роде в Сибирь поехала? Нет, я ему очень благодарна, никогда-никогда этого не забуду.
  - Знаешь, он мне тоже оставил кое-какие средства. Но ты права! Без них мы брата не вернули бы в Петербург.
  - Да что это я! Говорю и говорю, сейчас Родю сюда проведу, только бы никто его не увидел. Он уж, наверное, не знает, что и думать, почему я вниз не прихожу.
  - Только ты уж там будь поосторожней, не надо никому пока знать, что мы родственники.
  - Конечно, Дуня, конечно.
  И скоро Родион Раскольников уже находился в комнате сестры, и все трое плакали, обнявшись.
  - Вот ты, Родя, и на свободе. Все уже в прошлом. Жаль, что матушка наша до этого дня не дожила.
  - Да, много времени прошло с тех пор, как ты, Дуня, туда ко мне приезжала.
  - За это время, Родя, я вдовой стала, ну, об этом тебе известно, я писала.
  - Душевный был человек твой муж, не чета мне.
  - Был да сплыл, Родя. Ты-то как?
  - Я? Я хорошо! Только думаю зачем-то много.
  - Но разве это плохо?
  - Плохо. Мне меньше думать надо, я знаю.
  - Меньше? Может быть... Но о чем, Родя, ты думаешь?
  - Много несправедливости на свете, Дуня. Очень много. Вот разве Соня заслуживает такую жизнь, какую она сейчас ведет? После всех ее страданий? Нет! А ты? Впрочем, я в церковь каждый день хожу, молюсь. Мне двух женщин, мною погубленных, забывать нельзя. С Парфеном Семеновичем хожу, соседом нашим, комнаты наши рядом, он тоже одну красавицу... зарезал... Натальей Филипповной ее звали. Из-за любви...
  - Из-за любви? Не про него ли мне на каторге рассказывали, когда я к тебе, Родя, туда приезжала. Тот ли это человек?
  - Тот, Дуня, тот! Только я его тогда не знал, а вот сейчас свели знакомство. Богат он был очень, да и сейчас не беден! Но вот случилось то, что случилось.
  - Соня, это правда, что он ее зарезал?
  - Темная там история, Дуня, ох, темная! Но князь Мышкин, того чей этот дом, потом их вдвоем и нашел, отчего головой помутился, потому что он ту Настасью Филипповну тоже очень любил.
  - А князь этот Мышкин тоже богат?
  - Богат, Дуня, очень богат.
  - Так, получается, что эту Настасью Филипповну здесь часто вспоминают?
  - Вспоминают. В разговорах в гостиной. Сама слышала.
  - Неужто-то так красива она была?
  - Недурна. У князя в комнате и сейчас ее портрет есть.
  - Хотелось бы мне на него глянуть, Соня.
  - Зачем тебе, Дуня?
  - Из любопытства. Хуже или лучше я ее? Как ты думаешь?
  - Не хуже! Но у той взгляд какой-то странный был, хотя вот я сейчас на тебя смотрю и чудится мне, что ты чем-то на нее даже похожа.
  - Это хорошо, Сонечка, очень хорошо, что похожа! Спасибо тебе, Соня, за брата, без тебя он бы совсем пропал. Но теперь я должна вас отсюда забрать, это долг мой, вот дела свои устрою и заберу. Просто обязана! Не дело это - вам тут жить!
  - Правда? Ты так думаешь?
  - Конечно. Как я хочу, Соня, чтобы поскорей ваша здешняя жизнь закончилась.
  - Я тоже, Дуня.
  - Прекрасно понимаю, как тут тебе тяжело. Быть экономкой в чужом доме - незавидная судьба!
  - Нет, Дуня, я делала работу и похуже, главное, что мужу здесь спокойно.
  - Но давай, Сонечка, спать укладываться, тебе ведь завтра рано вставать.
  - Давай.
  И скоро Авдотья Романовна осталась одна. Тем временем, жильцы тоже разошлись по своим комнатам. Аркадий пошел к отцу, а Алексей к брату, и в комнатах начались свои разговоры.
  Хотя Версилов, видя, что Аркадий последовал за ним, был явно этим недоволен.
  - Что тебе?
  - Матушка и сестра спрашивали, когда вы к нам придете?
  - Ты опять?
  - Опять! А вы ответьте!
  - Зачем же я должен прийти?
  - Как же зачем?
  - Вот я и спрашиваю - зачем? Я на твоей матери не женат! Вас детей я признал, теперь ты не крепостной, чего же тебе еще? Не думал же ты, что я на твоей матери, бывшей своей дворовой, женюсь? Да, я сейчас стеснен в средствах, ты знаешь, что мне кое-какие деньги присылает некая дама, хотя ... Ты все знаешь, ты при всем при этом присутствовал, но я очень надеюсь, что в ближайшее время поправляю свое положение. Как? Этого я тебе не скажу! Но, понимаешь, я жить хочу! Жить! А не сидеть тут и слушать разговоры князя, выжившего из ума!
  - Отец!
  - Что?
  - Вы что-то задумали?
  - А не твое это дело, что я задумал! Все! Я спать хочу. Иди, Аркадий!
  - Не сердитесь, отец!
  - А я и не сержусь! Я спать хочу
  - Это на вас приехавшая женщина так подействовала. Авдотья Романовна?
  - Так ты и имя ее запомнил? Понравилась, значит? А хоть бы и она? И что? Ты заметил, в ней есть что-то от Кати? Движения! Взгляд!
   - Так вы до сих пор еще любите Катерину Николаевну?
  - Ахмакову? Нет. Конечно, нет! Но ты лучше уходи! Я один хочу побыть. Оставь меня! Хотя нет, давно хотел тебя об одной услуге попросить. У меня к тебе есть дело одно.
  - Какое?
  Версилов вплотную приблизился к сыну.
  - Ты можешь для меня узнать одну вещь?
  - Какую? Да что с вами, отец? Вы дрожите?
  - Не твое дело! Узнай мне, какую тайну хранит сей дом!
  - Тайну?
  - Да! Тайну! Узнай, были ли в этом доме привидения? Понимаешь? Может быть, они тут что-то охраняют? Клад или еще что?
  - Что? О чем вы, отец?
  - Да не смотри ты на меня так! С ума-то я еще не сошел! Мне в этом доме последнее время какие-то призраки мерещатся! Понимаешь? Как будто ночью кто-то по коридору мимо моих комнат ходит. Словом, шаги тихие слышатся.
  - Так это, может, занавеси на окнах колышутся, вот и тени движутся! А по коридору и Софья Семеновна может пройти, и муж ее Родион Романович, да и сам князь, все-таки он хозяин дома.
  - Нет там никого в коридоре! Нет! Я знаю. Выгляну, а там пустота. Понимаешь? Что ты так на меня смотришь? Я не сумасшедший. Тут есть какая-то тайна! Есть! Поэтому узнай мне все про этот дом, слышишь?
  - Отец! Вы к нам в гости приходите, матушка и сестра будут рады, вам надо почаще отсюда выходить.
  - Аркадий! Не зли меня! Я просто прошу тебя узнать, говорил ли кто-нибудь или писал когда-нибудь где-нибудь про привидения в этом доме или нет. И все.
  - Хорошо, я постараюсь найти старые газеты, может, там что-то и есть.
  - Вот-вот, поищи, мне очень это надо знать!
  - А к матушке вы придете?
  - Приду, приду! Обязательно приду, но не сейчас. И иди, оставь меня одного. И никому о моей просьбе не говори. Хорошо? Иди!
  После этих слов Аркадий сразу вышел в коридор.
  В комнатах же Ивана сидел его брат Алеша, который говорил с ним о другом брате - Дмитрии. Потому что он определенно знал, что вопрос об его освобождении уже решен положительно, и буквально на днях тот мог приехать к ним, сюда или в Скотопригоньевск. И цель его в этот приезд будет одна - забрать деньги, которые причитались ему из отцовского наследства. И Алексей был уверен, что Дмитрий не оставит им их даже на короткое время. Но ведь свободных денег у него нет! Да и на оправдательный приговор столько потрачено, и сейчас все в обороте! Что-делать-то?
  Иван задумался.
  - Может, не отдавать ему, Алешка, денег и все?
  - Как не отдавать? Ведь он брат наш!
  - В то и дело-то, что брат. Поэтому он должен не только о себе думать!
  - Ваня, ты разве характер его не знаешь? Когда он наши желания выше своих ставил?
  - Знаю. Но вот дадим мы ему денег, так ведь он их сразу на баб спустит и опять к нам придет!
  - Так-то оно так, но ведь это его дело, брат, не наше.
  - Нет, надо его, Алеша, как-то отговорить забирать деньги из основного семейного капитала. Сказать, что мы ему проценты с капитала давать будем. Пусть на них и живет!
  - Не согласится он, я думаю!
  - Его дело. Но поразмыслить об этом надо.
  - Надо.
  - И мы еще поговорим с тобой об этом, покумекаем, Алеша.
  - Покумекаем. А черт-то твой где, Иван?
  Иван Федорович вздрогнул.
  - Черт? Какой еще черт?
  - Ну, вот тут на столе у тебя стоял. Бюст такой белый.
  - Ах, этот... Мефистофель... Я его, Алешка, велел убрать! И знаешь почему? Потому что папеньку нашего он мне напоминать стал, вот почему!
  - Папеньку, значит?
  - Папеньку!
  - Пойду я, Иван.
  - Иди! Хотя нет, погоди! А хороша эта Дуняша! Разве нет? Ох, хороша!
  - Так хороша, брат, что слов нет! Ну, прощай, Иван, ухожу я.
  - Иди.
  Алеша закрыл дверь и увидел на лестнице Аркадия, который стоял и как будто к чему-то прислушивался. Увидев Карамазова, тот вздрогнул, а потом спросил.
  - Вы, Алексей Федорович, сейчас к себе направляетесь?
  - Да, в гостиницу, и нам с вами по пути, Аркадий Макарович. Как я понимаю, вы стараетесь услышать, что там в комнатах Авдотьи Романовны происходит?
  Аркадий вспыхнул.
  - С чего вы взяли?
  - Догадался, Аркадий, догадался. Но время позднее, ночь на дворе, поэтому давайте спускаться.
  Словом, началась с того дня в доме у всех мужчин совсем другая жизнь!
  Обычно госпожа Вразумихина выходила из дома днем и возвращалась только поздно вечером. Иногда она встречалась в коридоре с Версиловым или Иваном Карамазовым, которые всегда с ней учтиво раскланивались. Но обычно они и Лев Николаевич наблюдали из-за оконных штор, как она садилась в экипаж и как из него высаживалась. Иногда к подглядыванию, что уж тут скрывать, ведь это было именно оно, присоединялись Аркадий и Алексей, если, конечно, они были в этот момент в доме.
  Ну, и в разговорах в гостиной теперь появилась еще одна тема - о женщинах вообще и об Авдотье Романовне, в частности, куда она ездит и что в Петербурге делает. Догадки были самые разные, и кто-то даже предлагал проследить за ней, но мысль эта скоро была отвергнута всеми, как низкая.
  И вот наступил тот роковой день. Все как раз были в гостиной. Услышав, как по коридору простучали каблучки обожаемой ими дамы, мужчины поспешили прильнуть к окнам. А там внизу Авдотья Романовна уж было подошла к ожидавшему ее экипажу, как откуда ни возьмись, появился Парфен Рогожин, бухнулся перед ней на колени и начал о чем-то толковать. Все затаили дыхание. Аркадий не удержался, дернул форточку и сразу послышался смех Авдотьи Романовны. Что это? А потом она подняла вуаль и начала снимать перчатку с руки. Парфен же продолжал что-то ей говорить, а она протянула ему руку, и он прижался к ней губами. Но тут вдруг к ним подбежал высокий красивый усатый брюнет и толкнул Парфена.
  - Дмитрий!
  Это вскричал Алексей.
  - Там наш брат Дмитрий! Скорей туда!
  Все бросились вниз. Но пока спускались, на улице ситуация уже изменилась. Оба господина мирно стояли друг против друга, а рядом хохотала Авдотья Романовна. Алексей бросился к брату, тот обернулся.
  - Алешка!
  - Митя!
  К ним быстрым шагом подходил Иван.
  - И ты тут, Ванька! Вот я и приехал! Вот мы и встретились!
  Но Алеша властно потянул брата за рукав.
  - Пойдем отсюда, Митя.
  - Подожди!
  Дмитрий Федорович обернулся к Авдотье Романовне, и все их обступили. Но никто из этих двоих не сказал ни слова. Они только посмотрели друг другу в глаза, а потом Дуня резко развернулась и Версилов, стоящий рядом, помог ей поднятья в коляску, которая сразу же рванула с места. Парфен уныло пошел куда-то в сторону, а Дмитрия подвели к Льву Николаевичу.
  - Вот он наш долгожданный братец! Дмитрий Федорович Карамазов!
  Князь протянул Мите руку и ласково на него посмотрел.
  - Я много о вас слышал, знаю вашу историю и то, что братья вас очень любят, и то, что вы были напрасно обвинены в убийстве вашего отца, но теперь, как я понимаю, все разрешилось.
  Дмитрий молча кивнул. И всем показалось, что он не хочет об этом говорить. Тут откуда-то неожиданно появилась Софья Семеновна и как-то быстро увела всех в дом. Комнаты Дмитрию были ею по недавней просьбе братьев Ивана и Алексея уже приготовлены, и оказались они на первом этаже, как и рогожинские, но по другую сторону от лестницы, потому что других свободных помещений в здании просто не было.
  Алексей и Иван пошли наверх, а Дмитрий вошел к себе и уселся на стул. Казалось, что его уже не держат ноги. Соня осталась стоять в дверях. Он на нее посмотрел.
  - Воды принесите.
  - Сейчас. Меня Софья Семеновной зовут, Дмитрий Федорович!
  - Подождите. Чей это бюст у меня на столе стоит?
  - Не знаю. Он раньше у Ивана Федоровича стоял, но тот сказал, чтобы я его куда-нибудь убрала с глаз долой, вот я его сюда в свободную комнату и отнесла.
  - Напоминает он мне какого-то! Уберите!
  - Убрать?
  - Хотя нет, не надо! Пусть стоит! Хочу вспомнить, на кого он похож. А как вспомню, так уберете! Так воды мне принесите!
  Соня вышла и быстро вернулась с кувшином и полным стаканом, которые поставила на стол. Когда она ушла, Дмитрий начал жадно пить, а потом бросился на кровать и затих.
  Вечером же все опять встретились в гостиной. Все, это князь Мышкин, Версилов, Аркадий и три брата Карамазовых. Разговор как-то незаметно опять перешел на женский пол, и Дмитрий с усмешкой поведал всем присутствующим о том, как на каторгу его провожали две женщины, обе клявшиеся ему любить вечно, но совсем скоро никого из них рядом с ним не оказалось - одна уехала жить за границу, а вторая сбежала с польским офицером, уж куда неизвестно. Не поэтичное это место каторга! В ответ его спросили, что же он так сегодня на Рогожина-то набросился? Дмитрий попытался как-то объяснить свое поведение при встрече с ним, но толком сказать ничего не смог и окончательно запутался.
  Так они и просидели до глубокой ночи, пока не услышали, как вернулась Авдотья Романовна. После чего все разошлись по своим комнатам, а Аркадий и Алексей опять вместе покинули дом князя.
  Но скоро их пути разошлись. И Аркадий почему-то вернулся в дом Мышкина и поспешил наверх к отцу. Алексей же Карамазов какое-то время шел в сторону гостиницы, но скоро остановился. Опять! Все повторяется! Дмитрий снова как-то связан с женщиной! И теперь понятно, с какой именно женщиной! А, значит, теперь ему будут срочно нужны деньги. И, скорее всего, он немедленно потребует отдать ему часть наследства. Как же это не вовремя! Ведь все только стало налаживаться! Ведь они с Иваном начали спокойно жить на проценты, не трогая основной капитал, а тут такое!
  Конечно, Алеша знал, что когда-то Митя приедет с каторги, но ему казалось, что они с Иваном все-таки смогут его уговорить не трогать деньги сразу. Живи, радуйся! Так нет! Опять эти его страсти! Алеша чуть не заплакал от обиды. Ведь сколько труда было вложено в отсутствие брата в отцовское имение, чтобы оно стало приносить доход, хоть и небольшой. Только появилась возможность немного передохнуть, на богомолье съездить! И вот на тебе! Ведь растратит он эти деньги с Авдотьей Романовной! Пропьет! Цыганам отдаст! А это так несправедливо... Но что делать-то? Что? И не отдавать нехорошо! А отдавать жаль! Иван-то что об этом думает? Так ведь и не сказал он, а я спрашивал! Может, он что и придумал? А если нет?
  Да и не в этом только дело! Не в этом! Себе-то зачем врать! Понравилась мне Дуня, ох, как понравилась! Что я не мужчина, что ли? Она чистая, светлая, а достанется Дмитрию, брату моему, который ее и оценить не сможет! Слезы потекли по щекам Дмитрия. Делать-то что? Что делать? Помолиться надо! И стоять здесь никакого смысла нет, никакого... Поэтому Алеша медленно пошел вдоль улицы.
  Но вернемся в дом князя. Рогожин, услышав, как хлопнула входная дверь, осторожно вышел из своих комнат и отошел в самый дальний конец коридора, сел на пол, затаился и стал ждать. Было темно и его никак нельзя было увидеть в этой части здания, зато ему было видно все.
  Соня же в это время, как всегда, помогала Дуне раздеться.
  - Как тут у вас, Сонечка?
  - Тихо.
  - А новый постоялец как?
  - Дмитрий? Из комнат сегодня, как приехал, долго не выходил, наверное, спал, а потом в гостиной до ночи со всеми сидел.
  - А Рогожин?
  - Парфен? Как днем вернулся, так больше я его и не видела.
  - Они оба богатые?
  - Кто?
  - Парфен и Дмитрий?
  - Богатые...
  - Вот кто бы мне много денег дал, а от меня ничего бы не потребовал!
  - Такого в жизни не бывает, Дунечка! Если только...
  - Что только?
  - Ничего, так подумалось...
  - О чем?
  - Да ни о чем. Но зачем ты про них спрашиваешь?
  - Не знаю пока.
  - Какая-то ты сегодня, Дуня, не такая...
  - Да так!
  - Сегодня много проиграла?
  - Нет, как всегда, выиграла, но мало. Устала я. Иди, Соня, тебе вставать рано. Как там Родя?
  - Как всегда. В церковь на вечернюю службу ходил, долго его дома не было. Так я пойду, Дунечка?
  - Иди.
  Скоро в доме совсем все стихло, но Авдотье Романовне было не до сна. Она беспокойно ходила по комнатам, а потом села на диванчик и стала ждать. И, действительно, скоро выяснилось, что Дмитрий Федорович спать тоже не собирался и, услышав, как в коридоре простучали Дунины каблучки, быстро вскочил. Потом он через неплотно прикрытую дверь увидел, как в свои комнаты прошла Соня. А когда наступила тишина, Митя с опаской открыл дверь, выглянул, вышел и стал тихо-тихо подниматься вверх по лестнице. Там он повернул в сторону комнат Авдотьи Романовны, о расположении которых, похоже, ему было известно, и прошел мимо комнат Версилова. Но он даже не предполагал, что и Андрей Петрович Версилов, и Аркадий, и в другой части коридора брат Иван в этот момент тоже не спали, а стояли за своими дверями и прислушивались ко всему, что происходило недалеко от них. Потом Дмитрий еле слышно постучал в дверь Авдотьи Романовны, и оттуда сразу же раздался ее голос.
  - Кто там?
  - Я.
  - Что тебе?
  - Открой!
  Дуня не смогла сдержать стон. Но надо было что-то делать, потому что так долго продолжаться не могло. Поэтому она тихонько начала дверь отворять, но Дмитрий сразу ворвался в комнаты и через мгновение Дуня оказалась в его объятиях. Она кое-как вырвалась из них и закрыла дверь.
  - Ну, здравствуй, Авдотья Романовна!
  - Митя! Осторожней! Услышат!
  - Не услышат, все уже спят!
  - Да тише ты!
  - Соскучился! Я так соскучился! Когда тебя сегодня увидел, просто голову потерял! Иди сюда.
  - Успокойся! Нас могут услышать!
  - Ты моя! Моя! Пусть знают!
  - Митя! Не время сейчас об этом говорить! Приехал и хорошо!
  - Не мучай меня, Дуня! Не могу я так больше! Давай завтра же уедем отсюда. Замуж я тебя не зову, да ты и не пойдешь, тебе этого не надо, но любить тебя буду до конца своей жизни. Деньги у меня теперь есть, ты знаешь! Треть наследства батюшки - моя!
  - И сколько это?
  - Нам с тобой надолго хватит!
  - А потом?
  - Что потом?
  - Уходи, Дмитрий!
  - Зачем же мне уходить? Не понимаю!
  - Митя! После поговорим! Уходи немедленно, тебе нельзя здесь долго находиться.
  - Почему? Ведь я люблю тебя, и ты меня любишь! Или нет?
  - Митя, уходи! Нас могут услышать, не могу я так! Еще не время!
  - А когда оно будет? Время-то? Когда ты на каторгу к брату Родиону приезжала и со мной встретилась, тоже было не время. Теперь я свободен и ни в чем не виновен, ты свободна, и тоже не время? Я же люблю тебя, Дуня, только мечта о тебе и твои письма на каторге меня согревали. А то бы...
  - Уходи!
  - Уйду, только скажи, как так получилось, что ты в том доме оказалась, где мой братец проживает? Как такое совпало?
  - Мне Соня, жена Роди, эти комнаты нашла! А Иван, брат твой, тут уже жил. Да у меня и выбора-то не было.
  - А тот, который перед тобой на колени пал? Он откуда здесь?
  - Парфен? Он знакомый князя Мышкина, которому дом принадлежит. Но что-то ты, Митя, очень подозрительным стал! Уходи! Не надо, чтобы здесь про нашу любовь знали.
  - Ладно, уйду, но последний раз тебе верю! Запомни! Последний!
  Он вышел в коридор, и Дуня сразу затворила за ним дверь на задвижку.
  - Нет, не до Дмитрия мне теперь! Ах, если бы я только могла, если бы могла...
  И у нее по щекам непроизвольно потекли слезы.
  - Нет, плакать я не буду! Не буду!
  И Дуня села на стул и стала думать.
  Дмитрий Федорович же быстро прошел по коридору и ступил на лестницу. Но потом он неожиданно затих, присел на ступеньки и стал ждать.
  Скоро отворилась дверь его брата и из нее показалась голова Ивана, затем она скрылась. Дмитрий хотел уже начать спускаться, но тут отворилась дверь Версилова. Из нее никто не появился, но похоже, Андрей Петрович тоже смотрел в сторону комнат Дуни. Через мгновение она тоже была уже закрытой. Митя криво усмехнулся и прислушался. Из комнат князя Мышкина ничего не доносилось, там все было тихо, и тогда он начал спускаться. Ну, и Авдотья Романовна! Ай да штучка! Дмитрий быстро прошел к себе, сел на постель и задумался. Так он просидел долго, но, когда стало светать, все-таки забылся тяжелым сном.
  Аркадий же в эту ночь неожиданно заночевал у отца, и сначала они с ним опять долго разговаривали на известную обоим тему.
  - Ты про дом что-нибудь узнал, как я тебя просил? Ты же слышал, я князя на днях спросил про спрятанные сокровища в доме, и он ответил, что ни о чем таком ему неизвестно, но если вы их, Андрей Петрович, найдете, то они ваши.
  - Отец, это же шутка была про дом и сокровища.
  - А это не твое дело! Ты просьбу мою исполнил?
  - Выписки же у тебя на столе.
  Версилов взял бумаги.
  - И это все?
  - Это то, что я смог отыскать на сегодняшний день. И да, здесь раньше видели привидения. Дом ведь стоял долгое время пустой, пока сюда князь Мышкин не въехал. Но люди говорили, что в здешних окнах иногда кто-то мелькал!
  - Вот видишь! Я прав!
  - В чем?
  - Тут спрятан клад, и кто-то его искал в пустом доме! Я был в подвале, на чердаке, в пустых комнатах на первом этаже, и там есть следы поисков.
  - Может, его и нашли уже, отец?
  - Нет! Об этом было бы известно.
  - Но почему вы так уверены, что здесь есть клад?
  - Давай выйдем в коридор!
  - Зачем?
  - Идем!
  Они открыли дверь и переступили через порог.
  - Видишь над дверью деревянный цветок, расположенный полукругом?
  - Это разве цветок?
  - Ну, да. Чем-то похожий на тот, что изображен на камне в центре фонтана. Я уже кое-кого поспрашивал, что они про этот цветок думают, но никто ничего не знает.
  - Отец! И зачем вы только это делали? Вы же скоро станете посмешищем для всех!
  - Не твое дело! Заходи и закрой дверь! Как ты не понимаешь, что это тринадцать одинаковых лепестков полукругом и в середине маленький крестик в кружке!
  - Что?
  - Крестик!!! И им указано место, где находится клад! А окон ведь на фасаде тоже тринадцать! И комнат на втором этаже тринадцать, я считал! То есть над каждой дверью изображена план, где спрятаны сокровища.
  - Тринадцать? Тринадцать одинаковых комнат? Но ведь гостиная значительна больше остальных помещений!
  - Да, потому что ее сделали, соединив три комнаты вместе, что до сих пор заметно, потому что сохранились три двери в них. То есть три комнаты у князя Мышкина, три комнаты у Дуни, две комнаты у Ивана Федоровича и две у меня. Вот тебе и тринадцать комнат! И, как ты заметил, все тринадцать дверей тоже пока присутствуют!
  - Я думал, что это лишь украшения на стенах, ну, то что наподобие дверных проемов.
  - Нет, это именно двери в комнаты, некоторые из которых когда-то для чего-то соединили. И, они, как ты, наверное, проницательно заметил, не прямоугольные, а узкие к окнам и широкие к коридору.
  - И что?
  - Как что? Неужели ты не понимаешь? Комнаты - это лепестки цветка, который выбит на камне в фонтане!
  - Отец! Это, в конце концов, смешно!
  - Смейся! Но мне надо получить план дома, потому что в том месте, где изображен кружок с крестиком, что-то определенно спрятано.
  - И где это? В центре полукруглого двора находится фонтан. Клад в фонтане?
  - Нет, я обследовал его, и в нем ничего нет! И хорошо еще, что там не было воды. Лежит в середине этот странный большой валун и все.
  - И где тогда клад?
  - В том-то и вопрос! Аркадий, перестань думать о мелочах. Найди мне план дома! Он должен же где-то быть.
  - Отец! Но я не знаю, где он. Дом старый, не все документы на него сохранились.
  - Хорошо. Я тебе верю, но ты еще поищи. Впрочем, если плана нигде все-таки нет, то мне придется создать его самому!
  - Что? Создать самому? Как это?
  - Обмерить все комнаты! Ты же видишь, что комнаты не очень похожи на лепестки, а, скорее, на усеченные трапеции. Поэтому мне надо представить, как могли бы располагаться лепестки и где они пересекаются! И в точке их пересечения и будут сокровища! И надо это сделать раньше других!
  - Каких еще других?
  - Того же Ивана Карамазова или Парфена Рогожина!
  - Отец! Зачем Рогожину искать клад, если он миллионщик!
  - Может, он и не будет искать, а, может, и будет. Никто не знает! Кто-то же в подвале что-то искал. А внизу комнаты только его и Родиона Романовича, и тот тоже не прочь разбогатеть. Им двоим легче всех это сделать.
  - И на Ивана Федоровича вы тоже зря говорите! Мы с ним роман пишем.
  - Пишите-то вы пишите, только вот никак не допишите! Он у тебя, кстати, ничего про план дома не спрашивал?
  - Нет, конечно, отец! Мы совсем о другом с ним говорим.
  - О чем же?
  - О детях и их родителях вот недавно спорили.
  - Про тебя и про меня, что ли? Вот он с какого берега заплывает.
  - Нет, совсем не про вас, а про него, Алексея Федоровича и Дмитрия Федоровича!
  - Это он только для начала так говорит, а потом и спросит тебя, а не ищет ли отец твой что-то в доме или как? Разговор-то тот с князем все тогда в гостиной слышали.
  - И князь уже наверняка пожалел об этом.
  - Пусть! Но он пообещал этот клад мне, если я его найду.
  - Это была шутка!
  - Какая еще шутка? Он при всех мне слово дал, а потом я бумагу одну написал, и он мне ее подписал!
  - Какую бумагу? О чем вы, отец?
  - Что если я найду в доме сокровища, то они будут моими.
  - А если их нет?
  - На нет и суда нет, но они точно есть!
  - Отец!
  Неожиданно Версилов прислушался.
  - Тихо! Слышишь шаги?
  - Нет.
  - Правда, нет?
  - Правда.
  - Может, мне и показалось...
  - Я пойду! Поздно уже. Маменька волнуется.
  - Тихо! Вот! Опять шаги! Отойди!
  Андрей Петрович осторожно приоткрыл дверь.
  - Отец!
  - Помолчи. Смотри, в коридоре что-то черное мелькнуло. Может, это оно?
  - Оно?
  - Привидение!
  - Отец! Это, может, кто-то от Дуни вышел.
  - Кто же?
  - Это не наше дело!
  - Ты так думаешь, сын? Хотя ты, конечно, прав, наше дело - клад! И мне нужны деньги! Много денег!
  - Ох, отец, над вами все уже скоро смеяться начнут из-за этого поиска клада.
  - Ну, и пусть!
  - Пойду я, не могу больше этот разговор вести.
  - Поздно же!
  - Ничего.
  Он вышел и неожиданно увидел, что в коридоре стоит князь. Тот поманил Аркадия к себе
  - Зайдите на минуточку, Аркадий Макарович, мне очень хочется вам несколько слов сказать.
  Но когда дверь за ними закрылась, Мышкин почему-то замолчал, Аркадию же не терпелось уйти домой.
  - Я вас слушаю, Лев Николаевич.
  - Знаете, я почему-то места себе не нахожу. Зря я ту бумагу подписал.
  - Какую бумагу?
  - Как какую? Ту самую, что если ваш батюшка найдет в доме клад, то он будет принадлежать ему. Он сам ее и составил.
  - Да нет тут никакого клада, Лев Николаевич! Был бы, давно бы его нашли.
  - Это не важно. Вы поймите, мне не богатства этого мифического жаль. Тут другое... Просто здесь кто-то по ночам в коридоре ходить стал.
  - Как это?
  - Так! Я начал слышать шаги в коридоре. Вот несколько минут назад опять их слышал.
  - Да?
  - Вдруг поиски этих неизвестных сокровищ потревожат здешнее привидение, вы не думали об этом? Вдруг это ему не понравится, и оно начнет нам мстить?
  - Привидение? Лев Николаевич! Значит, вы тоже их слышите? Шаги?
  - Да, слышу. А кто еще их слышит? Кто? Ваш отец?
  - Значит, вы, как и он, верите в призраки?
  - Верю! Вот иногда выгляну в коридор, а там как будто что-то темное мелькает. Коридор-то длинный... Скажите отцу, пусть он не ищет этот клад. Не надо этого, а то вдруг в доме что-то случится.
  - Скажу. Только ведь он меня не послушает!
  - Но вы хотя бы попытайтесь! Вы обещайте мне, что скажете! Да, Аркадий, а вдруг это к Авдотье Романовне кто-то ночами ходит? Ничего такого вы о ней не слышали? Отец ваш ничего не говорил?
  - Нет, а что?
  - Так, показалось! Тут только огонь поднеси, все запылает.
  - Вы так думаете?
  - Все тут в Дунечку влюблены, неужели не видите? И отец ваш тоже, и вы... Не смущайтесь! Она такая...
  - И вы? Вы тоже ее любите?
  - Безмерно... Если бы она только захотела, я женился бы на ней хоть завтра... Никому бы ее не отдал! Никому! Знаете, я даже за нее убить могу...
  - Убить? Лев Николаевич, что вы говорите!
  - Она такая... Необыкновенная...
  - Похоже, вы очень изменились с тех пор, как Настасьи Филипповны не стало...
  - Время оно всех меняет, ничего тут уже не поделать... Впрочем, Аркадий, мне волноваться нельзя, я к себе пойду. Так вы скажите отцу, чтобы клад не искал...
  - Скажу, но он не послушает, не послушает...
  Аркадий вышел в коридор, но вниз так и не пошел, а вернулся к Версилову. Тот почему-то этому совсем не удивился и ничего ему не сказал. Да и было уже очень поздно, поэтому Аркадий кое-как добрел до дивана и мгновенно уснул.
  Нет, но какая это была бесконечная ночь! Потому что Иван Федорович тоже в своем кабинете не спал, а стоял у окна и думал о словах брата Алеши, сказанных ему несколько дней назад, и он прекрасно понимал, что в них много верного. Заберет ведь Дмитрий свои деньги, как пить дать, заберет! А ведь Алешка их на дело тратит, хозяйство в порядок привел, и я на проценты от них живу. А тут... Не зря же Митька намекнул им двоим, что надо побыстрей о делах наедине поговорить. И из всего выходило, что Дмитрий собирается забрать свою долю, которые полагались ему из отцовского наследства.
  И теперь Иван знал, для чего ему эти деньги! Покупает он нашу Авдотью Романовну, покупает! Хотя ее все здесь покупают. Больно уж товар хорош! Тот же князь Мышкин, вон он как на нее смотрит. Но Парфену-миллионщику, скорее всего, тут соперников нет. Мы с братьями, конечно, тоже не бедные, но ему не ровня. Но как же хороша эта Дуня! Золотистые волосы, глаза, как море. Нет, не надо о ней думать. Да и сама она все-таки решать должна, кто ей по сердцу, хотя Дмитрий ведь от нее все равно не отступится, не такой он человек.
  Но, с другой стороны, если заберет Дмитрий деньги из семейного капитала, прогуляет, а его потом бросит Авдотья Романовна, то он к нам с Алешкой вернется. И не выгонишь! Брат ведь! И не объяснить ему, что лучше погодить год-два, когда дела совсем наладятся. Вот ведь Дмитрий хоть старший брат, а ведет себя как неразумный ребенок!
  Вдруг он услышал тихие шаги в коридоре. Кто же это? Нет, почудилось. А, может, уехать мне к Алексею в Скотопригоньевск, покинуть Петербург, и не видеть больше никогда ее, Авдотью Романовну? Нет, что будет, то и будет! Тьфу ты! Все мысли путаются и все думы только к ней одной приводят.
  Нет, что это? Опять шаги? Иван Федорович подошел к двери, за ней была тишина. И вот опять шаги. Нет, надо посмотреть. Он открыл дверь и осторожно выглянул. Никого. Значит, показалось.
  Он вернулся, сел в кресло и обвел свою комнату взглядом, ища знакомый гипсовый бюст. Ах, да! Его же нет! Ушел! Дмитрий сегодня в гостиной сказал, что он у него теперь стоит. Но кого же он все-таки мне напоминал? Покойного батюшку или того черта, с которым в болезни вел не раз беседы в Скотопригоньевске? Как тогда Алешка угадал! Забавно, что эта мраморная голова Мефистофеля уже стояла здесь на столе, когда Иван въехал в эти комнаты. И она постоянно притягивала его взгляд и иногда даже наводила на интересные мысли, которые он сразу старался записать. Но сейчас почему-то в его голове пронеслись все воспоминания тех дней, когда убили отца. И роковая красавица Катерина Ивановна Верховцева, и Грушенька, и суд над Дмитрием... Давно это было, а помнится, как будто и часа не прошло.
  Но вот последние дни эта голова твердила Ивану Федоровичу только одно - лучше бы Дмитрий так и остался на каторге, а еще лучше, если бы его совсем не было... Совсем!
  Неожиданно Иван подумал о Раскольникове. Вот убил же он двух человек и ничего! Живет! Каторга-то она не бесконечная... И все забывается... Нет, что делать-то? И не столько денег этих проклятых жаль, а то, что Дмитрий их зря потратит. И опять к ним с Алешкой придет!
  Нет, надо отвлечься! Вот Версилов клад в доме ищет, нашел себе занятие. Впрочем, мы с Аркадием тоже как бы роман пишем и что? Точнее, писали... Нет, что делать-то с Митькой, делать-то что?
  И так без конца! Все мысли по кругу! А сна так и нет... И все этот бюст белый мерещится и подленько так ухмыляется... Не спится...
  Но не спалось в эту ночь не только Ивану, но и Родиону Раскольникову, отчего тот лежал с открытыми глазами и размышлял.
  Спасибо, Господи, за жену! Даже подумать страшно о том, что я мог ее не встретить в жизни. Но сейчас ей очень тяжело. Приходится прислуживать этим людям, а ведь Соня дворянка! Но нам здесь хорошо, сыты, одеты, обуты, и Дуня рядом. Разве это не счастье? В церковь с Парфеном ходим. Нет, тут рай!
  Но Соня так устает за день, что сразу засыпает, как только ее голова касается подушки, а вот к ее мужу сон долго не идет. И не сказать, что две женщины, убиенные им, ему мерещатся, хотя, конечно, и такое иногда бывает, а просто сна нет. Лежит Родион, думает о своей жизни.
  Как жаль, что не удалось закончить курс в университете! Жаль! Вот если бы появились сейчас деньги, купил бы он себе хороший костюм и вернулся бы к учебе! Вся жизнь изменилась бы! По судебному делу пошел бы, Родиону каторга теперь, как мать родная, все о ней знает!
  Раскольников бросился к образам. Нет, как все-таки тяжело! И слишком много здесь людей, которые из тех мест отдаленных, вернулись. Нехорошо это! И как уж так получилось, непонятно.
  Нет, Родион Романович, конечно, боялся опять переступить черту, но он просто не думал, что, вернувшись в обычную жизнь, он будет находиться рядом с теми, кто как-то связан с каторгой. Парфен, конечно, изменился, в церковь ходит, молится... Но лучше бы его совсем здесь не было! Дмитрий оттуда только что приехал, вроде и невиновный он, но все-таки... Не к добру все это! Братцы вон как его странно встретили... Конечно, теперь им же наследство на троих придется делить... Алеша-то блаженный, он все отдаст! А Иван нет, он другой... Не знаю, как он переживет, что треть наследства надо будет Дмитрию передать, а он ведь и так, говорили, с головой не дружит.
  Неожиданно Раскольников подумал совсем о другом. Похоже, у Андрея Петровича тоже что-то с головой, потому что о скрытых сокровищах только и твердит. Но в этих деревянных цветках над дверьми, которые он мне показал, вряд ли что-то есть! Хотя... Родя вышел из комнаты. Вот над нашей дверью ничего нет, и у Дмитрия, и Парфена тоже.
  Раскольников осторожно поднялся на второй этаж и прошел в обе стороны коридора. Тринадцать цветков! И что это означает? Только то, что Версилов не в себе? А вдруг в доме действительно спрятан клад? Но когда мы первый раз здесь появились, то есть когда Соня стала тут экономкой, все комнаты наверху были пустые. Никакой старой мебели, никакой посуды, ничего... Все приобреталось потом...
  Неожиданно он услышал, какой-то шум за дверью комнат Дуни. Что это? У нее там кто-то есть? Впрочем, это не его дело. Но надо спуститься к себе вниз, что Родион и сделал. И закрыл за собой дверь...
  Наступила тишина, и через какое-то время из коридорной темноты вышел Рогожин и прошел к себе. Вроде все в доме заснули. А следующее утро в особняке князя Мышкина началось с крика.
  - Сюда, сюда!
  Где-то внизу кричала женщина. Первым в коридор выскочил Иван Федорович, и сразу же из своей комнаты выглянул Версилов.
  - Вы слышали?
  - Слышал. Это внизу!
  С первого этажа опять раздался крик.
  - Убили, убили!
  Карамазов и Версилов бросились по лестнице на первый этаж, где нашли Софью Семеновну, стоящую у открытой двери в комнаты Дмитрия Федоровича. А там на кровати лежал он с окровавленной головой, и рядом на полу валялся измазанный кровью бюст Мефистофеля.
  Из своей комнаты в рубахе вышел Родион Раскольников. А по лестнице уже спускался сам хозяин дома Лев Николаевич, завязывая пояс халата. За ним с распушенной косой, но в платье, застегнутом на все пуговицы, сбегала Авдотья Романовна. Увидев Дмитрия, у нее подкосились ноги и, если бы не подхвативший ее Версилов, она рухнула бы на пол. Никто не знал, что делать.
  Вновь прибывшие остановились в дверях. Соня, подошла к Дуне, обняла и увела к себе, что-то тихо говоря ей на ухо.
  - Доктора, позовите доктора!
  Это сказал князь Мышкин.
  - Погодите! Может, живой еще?
  Раскольников сделал шаг в комнаты, но князь его остановил.
  - Не ходите туда, Родион Романович. Разве вы не видите, что Дмитрия Карамазова больше нет. Доктор не поможет. Вся голова у него разбита.
  - Полицию надо.
  А это тихо произнес уже Версилов, но Иван Карамазов ему резко возразил.
  - Полицию-то зачем? Тут и так все ясно! Бюст его погубил!
  - Для порядка. Вот пусть человек оттуда придет и скажет, что брата вашего убил, как вы говорите, бюст!
  Раскольников пошел за сюртуком.
  - Я схожу.
  Неожиданно открылась входная дверь, и на пороге появился брат убиенного, Алексей. Он оглядел всех столпившихся.
  - Что случилось? Дмитрий? Что с ним?
  Он бросился к двери, заглянул внутрь и опустился на колени. Слезы потекли у него по щекам, но он их не утирал и как будто даже совсем не замечал.
  - Митя, Митя... Ведь ты только что приехал! Даже поговорить мы с тобой толком не успели.
  Иван помог ему подняться, и браться обнялись.
  - Вдвоем мы с тобой теперь, Алешка, остались!
  - Вдвоем, Ваня!
  Алексей повернулся в лежащему на постели Дмитрию.
  - А почему у него голова разбита? Он с кем-то дрался? Кто его так?
  - Бюст его убил.
  - Бюст?
  - Тот самый, Алешка, что у меня на столе стоял, только я велел его Софье Семеновне из моей комнаты убрать. А вот как оно получилось... Но его сегодня ночью рядом со мной не было! Точно не было! Ты веришь мне, брат?
  - Верю, Иван, верю. А где, кстати, Рогожин?
  - Да, где он?
  Все повернулись в сторону его комнат. Дверь в них была закрыта. Версилов подошел к ней и громко постучал. Но оттуда не раздалось ни звука. Тогда к двери приблизился князь Мышкин.
  - Парфен, Парфен! Отворяй!
  Версилов начал со всей силы в нее барабанить. Наконец, она открылась и показалась встрепанная голова Парфена.
  - Что надо?
  К нему протиснулся Алексей.
  - Парфен, там Дмитрий с проломленной головой лежит!
  - Да ну... И кто его так?
  - Бюст... Упал на него.
  - Тот самый, что третьего дня у окна стоял?
  - У какого окна, Парфен?
  - Тут, рядом с его комнатой.
  - То есть, получается, что голова эта стояла у него уже до того, как он сюда приехал.
  - Значит, кто-то бюст этот к нему в комнаты и поставил, Софья Семеновна, наверное. А тот ночью взял, да и упал с полки.
  - Дела... Все мы под Богом ходим. И что теперь?
  - Сейчас полиция сюда прибудет, Родион Романович пошел звать.
  - Дела... А Дуня как? Авдотья Романовна?
  - А причем здесь Дуня?
  Тут вперед вышел князь Мышкин.
  - Дуня тут при чем?
  Версилов разъяснил Парфену, что ее Софья Семеновна успокаивает. Андрей Петрович вообще был молодцам и, так получалось, что он лучше всех держал себя в руках.
  - Дела... Так выходить из здания нельзя сейчас?
  - Нельзя, Парфен.
  - Я бы в церковь пошел, свечку за упокой поставил.
  - Что тут? Кто его так?
  Это сказал Аркадий, который, наконец, проснулся, и, удивившись, что отца нет в комнатах, тоже спустился вниз. Версилов все ему объяснил.
  А дальше все завертелось, появились представители полиции и с ними доктор. Было признано, что смерть Дмитрия Федоровича абсолютно случайна, и никакого злого умысла в ней нет. Поэтому на следующий день братья Алексей и Иван повезли его тело в Скотопригоньевск, чтобы похоронить в семейном склепе. Долго они там, правда, не задержались и после положенных девяти дней вернулись в Петербург в дом Мышкина, где, казалось, о неожиданном появлении вернувшегося с каторги Дмитрия и его быстром уходе все уже забыли.
  Авдотья Романовна, как и раньше, уезжала днем и приезжала только к вечеру. В гостиной все так же сидели князь Мышкин, Иван Карамазов и Версилов, которые, как и прежде, вели долгие разговоры, хотя теперь в них иногда добавлялась и тема петербургских кладов.
  Аркадий все так же навещал отца и уговаривал его чаще ходить к матушке и сестре, и Версилов один раз их даже навестил, но сидел недолго, впрочем, все приличия были соблюдены.
  Рогожин и Раскольников не пропускали ни одной службы в ближайшей церкви. Соня вымыла все в комнатах Дмитрия Федоровича, и теперь там ничего не напоминало о событиях, произошедших всего несколько дней назад.
  Голову Мефистофеля Иван, как только вернулся из Скотопригоньевска, никому ничего не говоря, забрал к себе обратно в комнату, чем очень всех удивил. А его брат Алеша даже начал думать, что тот опять стал вести с бюстом тайные разговоры.
  Также Алексей Федорович однажды попросил Соню открыть те комнаты, где провел последние минуты его брат Дмитрий, и долго там пробыл. По всему выходило, что он не верил в несчастный случай, но подозревать кого-то причин у него тоже не было. Конечно, Алеша мыслями часто возвращался к тому дню, когда приехал Митя, и как они тогда смотрели друг на друга с Рогожиным, но обвинять Парфена в гибели Дмитрия Алексей не смел, потому что, ну, не идиот же тот и не мог же он не понимать, что такой его поступок - это возвращение на каторгу. Словом, Алеша думал-думал, но так ни к чему и не пришел в своих размышлениях.
  Ну, и еще ему не давали покоя перемещения бюста Мефистофеля, которого Иван вынес из своей комнаты, и который потом появился у Дмитрия... Да и зачем он ему вообще понадобился? К тому же комната, получается, была не заперта, когда нашли тело, как сказала Соня, то есть любой из проживающих в доме мог зайти к спящему Дмитрию и просто ударить его этой скульптуркой по голове. Он же, наверное, спал, как убитый, после всего пережитого. Но кто? Версилов? Зачем ему это? Из-за Дуни? Не знаю. Может быть, Родион Раскольников? Опять-таки зачем? Его жена Соня? Ей-то зачем? Мышкин? Этот вряд ли. Представить, что князь может кого-то ударить, было вообще невозможно. Аркадий? Совсем непонятно. Ему-то зачем? Значит, все-таки произошла роковая случайность. Очень похоже и в то же время непохоже. Но, что скрывать, уход Мити намного облегчил им с Иваном жизнь. Но как нехорошо, нехорошо так думать!
  Неожиданно Алексей почувствовал, что за дверью кто-то стоит, поэтому он осторожно подошел к ней и резко ее отворил.
  - Аркадий? Вы что тут делаете?
  - Я? Ничего. Видел, как вы сюда зашли.
  - И что?
  - Можно мне тоже посмотреть?
  - Можно, конечно. Заходите!
  - Вы думаете, что этот Мефистофель не сам ему на голову упал?
  Алексей Федорович вздрогнул.
  - А разве вы так не думаете?
  - Не знаю.
  - Слушайте, давайте вместе попробуем во всем разобраться. Это ведь мой родной брат все-таки! Если услышите какие-то разговоры странные или еще что, скажете мне?
  - Скажу. Но и вы мне ответьте, не кажется ли вам, что его убило привидение, обитающее в доме?
  - Аркадий! О чем вы? Я не верю в привидения!
  - Это хорошо. Да, давайте все-таки вместе попробуем узнать правду.
  - Попробуем... Но Аркадий...
  - Что?
  - А если ...
  - Что если?
  - Если это ваш отец... Андрей Петрович...
  - Что мой отец?
  - Ничего! Вы правы, давайте просто поскорей во всем разберемся! Вы согласны?
  - Конечно, согласен.
  - А теперь нам пора уйти отсюда.
  Алексей Федорович запер комнату и отнес ключ в комнату Соне, но там был только Родион Романович, поэтому ему он его и отдал. Затем они оба, Алексей и Аркадий, покинули дом князя и пошли каждый по своим делам.
  С тех пор прошло еще несколько дней, и однажды Версилов и Авдотья Романовна встретились на лестнице. Дуня спускалась, а Андрей Петрович поднимался. Неожиданно он перегородил ей путь.
  - Авдотья Романовна, ах, Авдотья Романовна!
  - Что вам?
  - А то, что мы оба с вами знаем, что уезжать с Дмитрием Карамазовым вы никуда не хотели. Разве не так?
  - О чем это вы? Это намек?
  - Я? Что вы, что вы! Но, не правда ли, Дунечка, так странно, что в жизни ничего предугадать нельзя?
  - Зато как все просто! Есть человек, и нет человека!
  - Что?
  - Хотя, может быть, в этом есть какая-то высшая справедливость! Разве не так?
  - Справедливость?
  - Да.
  Авдотья Романовна перекрестилась.
  - Знаете, Андрей Петрович, я устала от своей жизни. Действительно, устала.
  И у нее по щекам потекли слезы.
  - Впрочем, что мы все обо мне? Давайте и про вас поговорим. Вот все в доме знают, что вы клад ищете.
  - Да? Об этом уже говорят? А если я его найду, вы замуж за меня пойдете?
  Дуня рассмеялась.
  - Вы именно так ставите вопрос?
  - Именно так. Я буду очень богат, а все остальное я вам обещаю.
  - Что остальное?
  - Страсть! Поклонение! И ненависть!
  - Ненависть?
  - А разве вы не знаете, что ненависть - это необходимая часть любви?
  - А вы далеко не глупый человек, Андрей Петрович!
  - Дело в том, что я понял вас, вашу природу...
  - Не продолжайте! Будем считать, что я согласна. И если клад будет большой, то возможно я за вас и пойду!
  - Да? А как же любовь? Вы все меряете деньгами?
  - Я все меряю тем, хочу я этого или не хочу! А теперь пропустите меня!
  - Прошу!
  Но когда Авдотья Романовна оказалась рядом с Версиловым, он притянул ее к себе быстро поцеловал.
  - Пустите!
  Дуня вырвалась и отступила на ступеньку вниз.
  - Что вы?
  - Вы же хотели страсть! Так получите ее! Я люблю вас, Авдотья Романовна! Страстно люблю! Как только первый раз увидел, так и полюбил.
  Андрей Петрович понялся на одну ступеньку вверх, а Дуня инстинктивно спустилась на одну ступеньку вниз.
  - Дуняша! Вы будете моей!
  - Хватит! Прощайте! Впрочем, поговорим об этом позже!
  И Авдотья Романовна побежала вниз по ступенькам, а Версилов улыбнулся, постоял и медленно стал подниматься к себе. Когда он вошел в свою комнату, то аккуратно закрыл за собой дверь и захохотал. Хохотал он долго, даже свалился от смеха на диван, но неожиданно замолк и глухо произнес, она будет моей. Только моей!
  Но о Дуне мечтал не только он. Через несколько дней у парадной двери ее остановил вышедший из своих комнат Рогожин.
  - Авдотья Романовна, разговор к вам имеется.
  - Какой, Парфен Семенович?
  - Неужто вы не догадываетесь?
  - Нет.
  - Зайдите ко мне на минутку! Или боитесь?
  - С чего вдруг мне вас бояться, Парфен Семенович?
  И Дуня решительно переступила порог.
  - Нравишься ты мне, Дунька, очень.
  - И что?
  - Пойдешь за меня?
  - С чего это?
  - Ну, не могу я больше! Как увижу тебя, обо всем забываю. Ты ангел золотой!
  - Ангел? Так меня еще никто не называл!
  - Выходи за меня!
  - Да зачем мне это?
  - Богатой будешь! Сто тысяч сейчас, сто после свадьбы! Мало? Скажи тогда сколько! Я миллионщик! Так как? Согласна? Завтра свадьбу и сыграем!
  - Завтра? Не слишком ли вы, Парфен Семенович, торопитесь?
  Рогожин прикрыл дверь.
  - Дмитрия теперь нет, и нам никто не помешает!
  - А при чем тут Дмитрий?
  - Да так, к слову.
  - Вы что-то имеете ввиду?
  - Ничего! Хотя комната Дмитрия рядом с моей, и я ничего странного в ту ночь не слышал и не видел! Ничего!
  - Ничего?
  - Ничего!
  - Так знайте! Дмитрий хотел взять власть надо мной, а я не захотела! И никогда не захочу кому-то подчиняться!
  - Свадьба - это подчиниться? Ну, не хочешь ее и не надо. Давай просто так уедем отсюда. Двести тысяч все равно твоими будут. Так как? Согласна? Принести деньги?
  - Не знаю. Хотя принеси! Может, я на них гляну и решусь. Пока же ничего вам ответить не могу.
  - Пусть будет, как ты хочешь. Значит, сегодня же мне их и доставят.
  - Сегодня? Так скоро?
  - Да.
  - Вот когда доставят, тогда мы и поговорим, а сейчас мне ехать пора. Отойди от двери!
  - Нет!
  Рогожин загородил выход.
  - Пустите! Не то закричу.
  - Не закричишь! Я тебя знаю. Вот только ручку поцелую и пущу.
  Рогожин схватил Дуню за руку и притянул к себе.
  - Ручку только поцелую! Ручку!
  И впился ей в губы.
  - Пустите!
  Авдотья Романовна оттолкнула Парфена, резко открыла дверь комнаты и выскочила из дома. И она не знала, что из соседней комнаты за ней наблюдали Соня и Родион, а, как только захлопнулась дверь комнаты Рогожина, тихо-тихо закрылась и дверь четы Раскольниковых.
  Хотя то, что Дуня была у Рогожина, и чем все там кончилось, похоже, было известно не только Соне и Родиону, но и всем остальным в доме.
  Потому что, когда хлопнула входная дверь, также тихо прикрылись двери Версилова и Ивана Федоровича. Впрочем, через какое-то время Андрей Петрович как ни в чем не бывало вышел из своих комнат и постучал в дверь Ивана Карамазова, которую тот довольно быстро ему открыл.
  - Иван Федорович! Мне хотелось бы с вами поговорить. Можно?
  - Конечно, Андрей Петрович!
  - Тогда прошу вас прогуляться со мной до ближайшего парка. Не посчитайте уж мою просьбу назойливой. Я знаю, что вы редко выходите из комнат, я тоже, как вы заметили, домосед, но мне хочется с вами поговорить именно вне дома, чтобы никому не стал известен предмет нашего разговора. Скажем так. Погода сегодня, кстати, чудеснейшая!
  - Извольте! Я как раз собирался сделать перерыв в работе.
  Версилов же на воздухе как бы смутился и потерял весь свой бодрый вид, который был у него в коридоре и начал издалека.
  - Знаете, Иван Федорович, вы самый умный человек в нашем доме...
  - Андрей Петрович!
  - Нет, нет, не отрицайте! Так оно и есть.
  - К чему вы это ведете?
  - Ну, мне нужен ваш совет по одному очень деликатному делу.
  - По какому?
  Иван Федорович уже тоже начинал нервничать.
  - Извините, конечно, за вопрос, но нет ли у вас мысли, точнее, не возникает ли у вас чувство, что за нами в доме кто-то следит? Вот, представляете, даже когда я в комнате один, мне кажется, что на меня кто-то смотрит. У вас, извините, случайно не бывает такого ощущения?
  Карамазов усмехнулся.
  - А вы, знаете, Андрей Петрович, что мне одно время даже сам черт являлся, прямо-таки настоящий черт, и я с ним долгие беседы вел, это там в Скотопригоньевске было, когда отца не стало. Я потом лечился еще долго.
  - Да? Не знал! И что?
  - А вы меня спрашиваете, не кажется ли мне, что за мной кто-то подглядывает! Так ведь если я вам скажу, что кажется, это, значит, болезнь-то ко мне возвращается, а я этого не хочу.
  - Иван Федорович! Я ничего, честное слово, про то, что вы мне рассказали, не знал, но не можете вы на минутку, на самое крохотное мгновение предположить, что в доме все-таки кто-то еще есть, о ком мы не знаем.
  - О чем вы, Андрей Петрович? Я вас не очень понимаю.
  - О привидениях уж, о чем же еще, Иван Федорович!
  - О привидениях, Андрей Петрович? Ну, уж никак не ожидал от вас такое услышать!
  - Странно... И шаги, шаги... Тихие такие, острожные, вы их слышите?
  - Шаги?
  - Да, шаги. Я в коридор выгляну - никого нет. А они все равно как будто где-то рядом. И скрипы всякие, шорохи. Неужели они мне одному только мерещатся?
  - Андрей Петрович! Вы тоже поймите меня правильно! Я сейчас в таком состоянии, что ничего не хочу о том, про что вы мне говорите, слышать и знать, потому что боюсь, что болезнь вернется.
  - Да, я вас понимаю, Иван Федорович, я вам верю, но ответьте все-таки хотя бы на один вопрос - привидения существуют? Как вы думаете? У меня вот жена покойница, может, это она ко мне приходит? Или дух Настасьи Филипповны, которую Рогожин зарезал, и про которую нам князь рассказывал? Может, это ее неуспокоенная душа тут бродит? Как вы считаете? Вы не думайте про себя, вы про меня подумайте! Молю вас! Или я тоже заболеваю? А?
  Карамазов хмыкнул.
  - Так этот дом старинный, Андрей Петрович, вполне возможно, что тут свое приведение собственное и водится, да и не одно!
  - Вы так думаете, Иван Федорович? Правда? Вот! Ведь может же такое быть! Может! Надо будет князя получше расспросить! Вам не кажется, что он что-то знает, но скрывает?
  - Вряд ли. Князь, если бы что-то знал, давно он бы нам уже все рассказал. У него что на уме, то и на языке.
  - Вы в этом уверены? Может быть, может быть... Я вот Аркадия, сына своего, попросил газеты старые поискать да почитать их. Может, он и найдет что-то про этот дом. Но, значит, вы ничего такого не слышите по ночам?
  - Нет, Андрей Петрович, не слышу.
  - Значит, я один... Что ж, будем из этого и исходить. И еще вот что я подумал, нет ли в доме каких-то помещений, в частности, на нашем этаже, где ветер гуляет?
  - Ветер?
  - Да, и из-за этого такие странные звуки слышатся. Как будто воет кто-то часто. Эти пустые помещения очень бы все объяснили.
  - Что ж! Вполне такое может быть.
  - Тогда уж не откажите мне в просьбе, измерьте свои комнаты.
  - Что? Измерить мои комнаты? Зачем? Что вам это даст?
  - Да, я сам еще не знаю, но все-таки сделайте это, очень вас прошу.
  - Так вы не клад ли все продолжаете искать, Андрей Петрович?
  - А хоть бы и его! Говорят, что привидения часто клады охраняют. Ведь не случайно мне все эти шорохи по ночам мерещатся.
  - Хорошо, Андрей Петрович, я сделаю, что вы просите, когда у меня будет время. Обещаю! Но больше я прошу вас с этими разговорами меня не беспокоить.
  - Хорошо-хорошо, как скажете.
  Скоро они вернулись в дом, но на лестнице Версилов неожиданно спросил Карамазова.
  - А линеечка у вас имеется?
  - Что?
  - Складная линеечка? Если нет, то я вам через минуточку ее принесу, она у меня всегда на столике лежит.
  - Что ж! Принесите.
  Иван Федорович пошел к себе, и скоро Андрей Петрович уже стучал к нему дверь.
  - Вот возьмите линеечку. Так я жду!
  - Да-да, а теперь простите, мне работать надо.
  Неожиданно Версилов увидел на столе знакомый бюст.
  - Ой, так это тот самый Мефистофель, который Дмитрия...
  - Да, это он, я его обратно к себе забрал. Пусть у меня стоит, тут не забалуешь. Притом он меня на разные мысли наводит, знаете ли...
  - Понимаю, понимаю. Ну, не буду вам мешать, Иван Федорович, а буду ждать обмеры ваших комнат. Не забудьте уж, сделайте, как обещали.
  - Постараюсь, Андрей Петрович. А теперь прощайте.
  - Прощайте.
  И Версилов, чему-то улыбаясь, направился к себе.
  Соня же все это время была у Рогожина, который сам позвал ее к себе в комнаты, чему она очень удивилась.
  - Идите-ка сюда, Софья Семеновна!
  - Зачем? Вам что-то надо?
  - Надо. Поговорить с вами хочу.
  - О чем?
  - О Дуне. Об Авдотье Романовне. Вы ее здесь лучше всех знаете, чем живет, о чем думает.
  - А вам оно зачем?
  - Нравится она мне, а то вы не знаете... Помогите мне.
  - В чем?
  - Замуж я ее хочу взять! Денег вам дам, если уговорите. Так как?
  - Это ей решать. Авдотье Романовне.
  - Понятно уж, что ей. Но ответьте, Софья Семеновна, она Дмитрия Карамазова любила?
  - Не знаю.
  - А кто его убил, вас известно?
  - Убил? Как будто вы не знаете... Ему же черт этот мраморный на голову упал.
  - Сам упал?
  - Вы в это не верите, что ли, Парфен Семенович?
  - А почему я должен в это верить?
  - Потому что ваши комнаты рядом с его. Разве вы что-то слышали в ту ночь?
  - Нет, я почему-то спал, как убитый. А когда проснулся, все толпились уже около его двери, и это вам известно.
  - Вот видите! Так кто его убил по-вашему? Если он не сам, тогда кто, Парфен Семенович?
  - Я думаю, что карамазовщина, Софья Семеновна, его убила! Карамазовщина! Его характер, суть его. На братьев его посмотрите! Они все разные. Алеша-то вроде святой, а Ивану, ох, как жаль было брату деньги отдавать, разве вы этого не понимаете? Да и еще кому-то выгоден был его уход, как мне кажется. Вы же неглупая женщина!
  - Я? Это вы к чему клоните, что-то не пойму я вас.
  - Это я к тому, что помогите уговорить Дуньку замуж за меня выйти! Понятно?
  - Понятно.
  - Уговорите ее! Уж очень она мне по душе пришлась! Не хочет добром, там, может, купить я ее смогу?
  - Купить?
  - Да, купить. Деньги у меня есть! Если захочу, сегодня же вот тут на столе лежать будут.
  - Разве она товар?
  - Для меня она все! Будущее мое! Свет мой! И товар тоже. Так вы поможете мне или нет?
  - Я подумаю.
  И Соня, шатаясь, вышла из комнат Рогожина. Да на что он намекает? Или на кого? Она схватилась за сердце, и тут увидела, что на лестнице стоит и смотрит на нее Версилов. Он поманил ее за собой, а она выдохнула и медленно поднялась в его комнаты. Он же быстро закрыл за ними дверь.
  - Уехала?
  - Кто?
  - Дуня.
  - Да.
  - А куда?
  - Да что вы все об одном и том же! Сами ее и спросите.
  - А я вот вас спрашиваю.
  - Не надо меня спрашивать, я вам не отвечу.
  - А на то, где Дуня с Дмитрием познакомилась, ответите?
  - Нет.
  - И не надо, я и так знаю, что она на каторгу к вашему брату приезжала, там с Дмитрием и встретилась. Притом смерть Дмитрия Дуне очень выгодна. Потому что тут такие варианты могут быть - и Парфен, и Мышкин, а Дмитрий мог все испортить с его-то страстью! Разве не так?
  - Это вы зачем мне говорите?
  - А мне помощь ваша нужна.
  - Помощь? И вам тоже помощь требуется, Андрей Петрович?
  - А кому еще?
  - Никому. Это я так к слову сказала.
  - Ну-ну... Понимаю. Но я не об этом. Мне узнать кое-что надо, Софья Семеновна.
  - Что же?
  - Вот вы во всех комнатах на втором этаже бываете, скажите, они такие же, как мои?
  - Это еще вам зачем? Что за вопросы странные вы задаете?
  - Ответьте!
  - Все клад, значит, продолжаете искать? Вот говорили вам, не будите лихо. И Аркадий вас отговаривал, и князь.
  - А вы откуда знаете?
  - Слышала! Они вас не шепотом предупреждали, а я по коридорам туда-сюда часто хожу.
  - Не ваше дело!
  - Как скажете!
  - Так вы мне поможете? Мне размеры всех комнат надо сравнить с моими. Я же туда зайти не могу.
  - Не буду я этого делать!
  - А если я заплачу?
  - Нет, все равно не буду.
  - Не будете?
  - Нет.
  - А ту цветочную розетку, как на дверях, вы больше нигде не видели?
  - Нет. С ума вы уж сходите со своим кладом.
  - Не ваше дело! Скажите, а Рогожин Дуне нравится?
  - Что? Сами у нее и спросите.
  - Опять? Я вас спрашиваю. Что вы об этом думаете? Может у них что-нибудь выйти?
  - У кого?
  - Да вы глупой-то не прикидывайтесь, Софья Семеновна! У Парфена и Авдотьи Романовны что? Честно только ответьте! Ну? Молчите? Понятно. Значит, хочет и может он купить нашу Дуню. А деньги для этого когда Рогожину привезут?
  - Какие еще деньги? И откуда мне знать-то?
  - Опять правду не говорите, значит, скоро. Вот бы кому лучше бюст этот чертов на голову упал! Рогожину, а не Дмитрию.
  - Да как вы такое говорить смеете?
  - Дунька за Дмитрия и так бы не пошла, а за Рогожина может. Ладно, идите, мне подумать надо.
  Соня закрыла за собой дверь, и почему-то отправилась в Дунины комнаты. Ей сейчас совсем не хотелось кого-то видеть, даже мужа, но через какое-то время она, уже вполне успокоившаяся, спустилась на первый этаж.
  А вечером, когда в дом пришел Алексей Карамазов, все опять собрались в гостиной, Соня подала чай и ушла к себе. Все было, как обычно, мужчины дождались прихода Авдотьи Романовны, и, хотя все в окна видели, что она к дому подошла, но на лестнице ее шагов так и не было слышно. Сначала все делали вид, что не обращают на это внимания, но потом князь Мышкин просто открыл дверь, чтобы было видно лестницу.
  - Где же она, в конце концов?
  Все на него зашикали, осторожно прикрыли дверь и стали ждать. Наконец, Дуня быстрым шагом прошла по коридору, и все облегченно вздохнули. Потом они немного еще посидели и стали расходиться по своим комнатам, а Алеша пошел к себе в гостиницу.
  Но утром всех опять разбудил крик. Кричала женщина. Первым в коридор выглянул Версилов.
  - Что это?
  За ним открылась дверь Авдотьи Романовны, и появилась она в халате, кое-как запахнув его.
  - Что там? Что-то с Родей?
  Дуня побежала вниз по ступенькам. Версилов пошел за ней.
  В этот момент в коридор выглянул Иван Карамазов, и вид у него был какой-то взлохмаченный. Он на миг скрылся в комнатах, а потом вышел уже в домашней куртке с приглаженными волосами и тоже поспешил вниз. Там все стояли около комнаты Рогожина, но внутрь никто не входил.
  Парфен лежал на кровати и как бы спал, но по его лицу всем было видно, что сон его вечен. На столе стояла чашка с наполовину выпитым чаем, а рядом с ней лежал какой-то белый маленький смятый листок.
  Соня начала плакать, и Дуня успокаивала ее шепотом. Версилов же сказал, что надо позвать полицию и ничего не трогать. Иван резко ему ответил.
  - Никто и не собирался.
  - Вот и хорошо!
  - Да что же это такое?
  Все обернулись. Позади всех стоял Раскольников с топором.
  - Второй покойничек уже в доме.
  Сказать на это было нечего, поэтому никто не проронил ни слова.
  - А я вот вышел дрова поколоть, а то зябко стало в комнатах, хоть и лето еще, а тут такое... Эх, Парфен, Парфен... Я же ему вчера вечером дрова приносил.
  - Дрова?
  - Зачем?
  - Он сказал, что холодно, хотел камин растопить.
  Все посмотрели туда.
  - Сжег он там что-то...
  - Бумаги, похоже, какие-то...
  Дуня с Соней переглянулись. По лестнице, наконец, спустился князь Мышкин.
  - Сжег? О чем вы? Что тут случилось?
  - Рогожин мертв.
  - Что? Парфен?
  Лев Николаевич рванулся к двери, но тоже застыл на пороге.
  - Зачем же ты так, Парфен? Зачем? На кого ты меня одного оставил...
  Версилов дотронулся до плеча князя.
  - Полицию бы позвать.
  - Я схожу.
  Это произнес Раскольников. Он уже был без топора и натягивал свой сюртук.
  - Что вы так на меня все смотрите? Думаете, что я имею к этому какое-то отношение и теперь убежать хочу? Так некуда мне бежать.
  - Нет, Родион, нет.
  Это сказала Дуня и обвела всех взглядом.
  - Никто я, надеюсь, так не думает.
  - Тогда я пойду.
  Раскольников надел шапку и в дверях столкнулся с Алексеем Карамазовым.
  - Что здесь опять у вас? Иван? С ним что-то случилось?
  - Тут я! Живой!
  Иван подошел к брату.
  - А что тогда? Или кто?
  - Рогожин.
  - Парфен?
  - Да.
  - Брат, но почему он? Почему, брат? Да как же так? Пустите меня.
  Алеша подошел к открытой двери и неожиданно от волнения схватился за косяк.
  - Сам он, что ли?
  - Не ясно.
  - Крови-то не видно.
  - Кто его вчера вечером последним видел?
  Соня показала на себя рукой.
  - Я, я...
  - Вы о чем-нибудь с ним говорили?
  - Про Дмитрия Федоровича говорили, про смерть его, про Авдотью Романовну... Про ту женщину...
  - Про какую?
  - Настасью Филипповну.
  - Понятно. Еще про что?
  - Он говорил, что любит Дуню.
  - Еще о чем?
  - Больше ни о чем. Да, он чай попросил ему принести.
  - Ты принесла?
  - Да.
  - А он что делал в этот момент?
  - На кровати лежал. И в потолок смотрел. Да, еще он сказал, что или Авдотья Романовна за него замуж пойдет, или никому не достанется.
  Князь ахнул!
  - Да не уж-то он опять хотел... Настасьи Филипповны ему разве мало было?
  - Чего хотел?
  - Купить, купить хотел!
  Неожиданно сверху спустился Аркадий. Оказывается, он опять вчера ночевал в доме, а пришел, когда все уже сидели вечером в гостиной. Увидев, что отца в комнатах нет, он, ожидая его, задремал на диване и только сейчас проснулся.
  - Что случилось?
  - Парфена убили.
  - Рогожина? Из-за денег?
  - Из-за каких денег, Аркадий? И почему ты так думаешь?
  - Так он вчера пакет принес. Толстый такой! Я к отцу пришел, и он откуда-то тоже, мы с ним в дверях и встретились. Он еще со мной пошутил, сказал, что все теперь уже не в его власти. Я же почему-то решил, что в свертке книги из церковной лавки.
  - Ты кому-нибудь об этом сказал?
  - О чем? О пакете? Да, сказал. Отцу, когда тот пришел, вспомнил об этом и сказал. Я ведь у него спать остался, дождь сильный шел, и я решил, что в такую погоду к матушке возвращаться не стоит. А сейчас я думаю, что это были деньги для... Ну, как в том случае с Настасьей Филипповной...
  - С Настасьей Филипповной?
  Версилов начал как бы оправдываться.
  - Да, сын что-то проговорил сквозь сон, но я на его слова, вы уж мне поверьте, и внимания не обратил. Так где же сейчас этот пакет? Где он?
  - Неужто все спалил?
  - Книги сжег? Или там все-таки были деньги? Много денег?
  - И сколько ж их тогда там было?
  - Неизвестно.
  - Так что же он деньги сжег, а потом и ...
  - Что?
  - Яду выпил?
  - Непонятно.
  - Так, может, он побоялся, что с Дуней так же будет, как с Настасьей Филипповной?
  - Как так же?
  - Понял, что убьет он ее в конце концов. Как свою вещь убьет. Мол, я тебя купил и все! Что хочу, то с тобой и сделаю. А потом его опять на каторгу отправят.
  Соня ахнула и зажала рот рукой. Алеша обернулся к Соне.
  - А вы, вы деньги в комнате видели?
  - Деньги? Нет!
  - Сверток такой большой с чем-то?
  - Говорю же нет.
  - Значит, он его убрал куда-то, что ли?
  - Так под подушку и мог убрать! А потом вот достал и сжег.
  - И яд затем принял!
  - Ничего не понятно.
  - Софья Семеновна, ваш разговор с Парфеном кто-нибудь мог слышать в доме?
  - Да откуда же мне знать? Поздно было, все спали.
  - А Дуня, Дуня уже пришла?
  - Конечно. Я как раз от нее и спускалась к себе.
  - А что-нибудь сейчас изменилось в комнате после того, как вы отсюда ушли?
  - Вроде нет. Чашка только наполовину пустая. Значит, чай он все-таки пил. Забрать, что ли?
  - Не надо.
  - А вот это что за бумажка? Именно в ней и был яд?
  Это уже сказал Алексей Карамазов.
  - Яд? Похоже...
  - Значит, все-таки он сам с собой это сделал?
  - Пока неизвестно.
  Но тут пришло сразу много людей, их привел Родион Раскольников. И в бумажке действительно оказались следы мышьяка. Выяснилось, что он был у Сони, и она его держала для мышей, и Парфен на днях спрашивал, не травит ли она их в доме, а то все ему все какие-то звуки по ночам слышатся, скребут где-то.
  Это подтвердил и Версилов.
  - Не ему одному такое кажется.
  Скоро уход Парфена Семеновича был признан самоубийством, и тело Рогожина увезли в родной дом, потому что так велел сделать его родной брат, а через день его уже и похоронили.
  Никто ничего в доме не говорил, но все прекрасно понимали, что оба ушедших человека, Дмитрий Карамазов и Парфен Рогожин, были страстно влюблены в Авдотью Романовну. И, судя по всему, именно она принесла им обоим несчастье, как в свое время Аркадию Свидригайлову и Дмитрию Вразумихину. Ну, или все-таки над ними всеми так жестоко подшутила судьба...
  Словом, от всех произошедших событий, у Дуни началось тяжелое нервное расстройство, и она слегла в постель. Брат Родя и его жена Соня, опасаясь худшего, ни на минуту от нее не отходили. Князь Мышкин приглашал к Авдотье Романовне лучших врачей, но все они говорили только одно - ждать, потому что излечить ее могло только время.
  Версилов же с сыном и братья Карамазовы каждый день справлялись о Дунином здоровье, но никаких изменений пока не было, поэтому все в доме приуныли. Да и природа как бы уже начала оплакивать ее, потому что зарядили бесконечные дожди.
  Но постепенно Дуня пошла на поправку, конечно, не сразу, но пошла и опять стала куда-то уезжать, то есть все вернулось на круги своя, и все домашние значительно повеселели. Конечно, первое время никто не хотел даже вспоминать о двух странных уходах Дмитрия и Парфена, но время шло, а понимание того, что же здесь в доме случилось, так и не приходило.
  Алеша хотя и приходил часто к брату, долго теперь у него не засиживался, а целые дни посвящал прогулкам по городу. И без конца думал...
  Что же это? Мертвы два человека, вернувшиеся с каторги. И в обоих случаях говорят, что это самоубийство. Но как это можно объяснить? Может, там в Сибири с ними что-то случилось? Или между ними и еще кем-то? А на каторге у нас кто еще был? Родион Раскольников... Случайно это или нет? Может, он все-таки что-то знает, надо будет его спросить. А что брата и Рогожина еще могло связывать? Какая-то тайна? Деньги? Или Дуня? Ведь оба они были в нее влюблены. И если именно она явилась причиной их ухода, то, скорее всего, будут еще жертвы. Ведь здесь в доме все о ней только и мечтают! И кто тогда следующий? У Алеши неожиданно сжалось сердце. Брат Иван? Ему ведь тоже Авдотья Романовна нравится. Нет, надо поскорей найти всему этому объяснение!
  А если целью убийства был Парфен? Тогда как Дмитрий погиб все-таки случайно из-за этого чертова бюста? Могла ведь идея убить Рогожина появиться именно вследствие этого? Потому что тогда все могли подумать, что есть какая-то связь, и это отвлекло бы от настоящей причины гибели Парфена, а ее-то, связи этой, и нет совсем. И целью был только Рогожин и его деньги! Да, конечно, пепел в печке и обожженные куски денежных бумажек как бы говорят о том, что он сам сжег весь сверток, ну, а вдруг... Алексей от волнения даже закрыл глаза... Нет, нет, не надо об этому думать!
  Лучше сосредоточиться на том, мог ли кто-то из присутствующих убить Рогожина? Вполне. Но как? Насыпать ему в чашку яд и сказать пей чай, Парфен? Вряд ли!
  Или насильно влить ему чай в горло? Но Парфен сильный мужчина, и просто так это ни у кого не получилось бы, значит... Значит, Рогожин выпил чай с отравой сам и добровольно. Но из чьих рук он мог его принять? Правильно! Только из Дуниных! Или из чьих-то еще? Да и деньги могли до конца и не сгореть, и они теперь вполне могут находиться у нее, у Авдотьи Романовны? Или нет? За каждым скрипом ее двери следят. И Ваня, и Версилов, и князь! Но вдруг она забрала их, когда ночью в дом вернулась? Такое ведь тоже может быть.
  Быстро зашла к Парфену, тот в этот момент спал, увидела сверток, яд вполне мог быть при ней, кинула его в чай, большую часть денег забрала, а остальные бросила в горящую печку. Раз и дело сделано! Но мог ли Парфен так крепко спать, что ничего не услышал? Мог! Он же весь день был на нервах, а тут уже время за полночь. Значит, мог уснуть? Вполне. И заняло бы это у Авдотьи Романовны всего несколько мгновений! И никто этого из подслушивающих не заметил бы!
  Другое дело, если бы Парфен не спал и сам отдал ей деньги, но тогда разве он глупец ее тотчас же отпускать? Ну, уж нет! Он потребует плату и не чай сядет в этот момент пить! Нет, ничего не указывает на то, что Дуня приходила в тот день к Рогожину за деньгами. В комнате нет никакого беспорядка. Никакого! Он принес деньги, кинул их в печку и чай этот подозрительный сам выпил. Да и почему подозрительный? Мог ведь он чай выпить по другой причине? Например, чтобы не заснуть, а не чтобы травиться...
  Также за то, что Дуня никакого отношения не имеет к уходу Парфена, выступает то, что все три верхних жильца всегда прислушаются к ее шагам по лестнице, а они говорят, что ничего странного не слышали. Не могла же она все это проделать в тишине - и деньги забрать, и заставить его выпить яд? Не могла! А Версилов, Иван и Мышкин никак не могут ее прикрывать и себя не выдать, потому что все они прекрасно знают, что их трое подсматривающих и за ней следящих. Да и зачем им это? Или она все-таки забрала деньги, когда он был уже мертв? А что... На это много времени не надо...
  Какая-то невозможная головоломка! Алексею даже стало нечем дышать. Он остановился, и огляделся вокруг в поисках скамейки. Вот она. Алеша на нее уселся. Так, и что? Только то, что Дуня никакого отношения к произошедшему не имеет. Или все-таки имеет?
  Ладно, кто еще. Ну, опять-таки это может быть кто-то из тех же трех жильцов второго этажа. Хотя, конечно, легко представить, что после возвращения Дуни домой, кто-то из них - князь Мышкин, Версилов или брат Иван спускается вниз и что? Ничего! Потому что его выход из двери обязательно услышал бы кто-то из соседей по этажу. Значит, не они! Или все-таки кто-то из них, потому что после того, как Дуня проходит в свои комнаты, они все укладываются спать, но у кого-то все-таки остается шанс незаметно спуститься на первый этаж, а потом так же к себе вернуться? Загадка! Хотя и Андрей Петрович, и Ванька такие деньжищи не захотели бы упустить, это Лев Николаевич об этом не думает, потому что и так богат.
  А кто еще может быть? Аркадий? Он сказал, что видел, как Рогожин пришел со каким-то пакетом, потому что столкнулся с ним в дверях. И что? Он мог его отравить? Вряд ли. Потому что ему в этом случае нет никакого смысла говорить о свертке. Ведь это тогда уж откровенная глупость! Тогда кто?
  Раскольников? Он, конечно, тоже мог. Но опять-таки как? Чай Парфену принесла Соня, и муж мог, конечно, туда что-то положить, но как он заставил его этот напиток выпить?
  Соня? Конечно, ей проще всех было что-то подсыпать в чай, но зачем? Дуня ее попросила? Нет, о таком даже думать грешно.
  Неожиданно к нему на скамейку подсел Аркадий.
  - Алексей Федорович! Задумались? Вы даже вздрогнули.
  - Нет, ничего.
  - Здравствуйте! Что же это? Вы что-нибудь понимаете?
  - Ты о чем?
  - О брате вашем и Рогожине. Вот разве вы, услышав о таких событиях, произошедших где-то в другом доме, не удивились бы?
  - Не знаю. У нас вот отца убили, а потом через совсем короткое время сводный брат удавился. И что? Ничего...
  - Да-да, я об этом слышал...
  - В жизни все бывает, Аркаша.
  - Отец, когда мыс ним остаемся вдвоем, только о привидениях в доме и твердит... И о кладе... И я уже понемногу начинаю в это верить...
  - Аркадий! Вы серьезно?
  - Да. А разве вы об этом совсем не думаете?
  - Честно сказать? Думаю, хоть и нехорошо это...
  - Вот видите! Все тут перепуталось! Дом, клад, Дуня, ой, Авдотья Романовна...
  - В этом ты прав, все перепуталось и одно другое за собой ведет!
  - Значит, я прав?
  - Не знаю! Хотя в этом действительно надо разобраться!
  - Да-да!
  - Но обещайте мне, что если вы хоть что-то узнаете, что если кто-то скажет вам что-то важное, вы мне об этом скажете!
  - Конечно, обещаю... Один ум хорошо, а два лучше.
  На этом Аркадий и Алеша разошлись, а Алексей Федорович решил переговорить еще с одним человеком. И совсем скоро он встретил Дуню на выходе из дома, когда она шла к ожидавшей ее на улице карете, и сразу к ней подошел.
  - Авдотья Романовна! Постойте! Мне надо вам что-то сказать.
  - Что же?
  - Давайте немного пройдемся!
  - Пройдемся? Что с вами, Алексей Федорович? Вы больны?
  - Я? Нет... Хотя не знаю.
  - Так, о чем вы хотели со мной поговорить? Я очень спешу.
  - Дуня! Поговорите со мной!
  - О чем?
  Алеша перегородил Дуне дорогу.
  - Эти две смерти...
  Дуня усмехнулась, обошла Алешу и пошла дальше. Алеша поспешил за ней.
  - Подождите!
  - Что вы хотите знать? Как я к ним отношусь?
  - Да.
  - Был человек и нет человека. Был еще один человек и его тоже нет. Как-то так!
  Неожиданно Авдотья Романовна остановилась и начала хохотать.
  - Почему вы смеетесь?
  - Смешно очень! Они оба обещали дать мне много денег, а теперь нет ни того, ни другого. Никого... И денег у меня тоже нет!
  - Дуня!
  - Что? Знаете, а не выйти ли мне замуж за князя Мышкина?
  - Нет, нет!
  - Почему? Жить-то как-то надо?
  - Авдотья Романовна!
  - Да что это с вами? Не влюбились ли и вы меня?
  - Нет, я не о том.
  - Не влюбились? Нет, вы сегодня меня только смешите. Спасибо! Но мне пора.
  - Дуня! Я ваш друг.
  - Друг? Не понимаю. Это опять какая-то шутка? У меня среди мужчин друзей еще не было!
  - Нет, я ваш самый настоящий друг. Но дело не в этом!
  - А в чем?
  - Авдотья Романовна!
  - Что?
  - Дуня! Доверьтесь мне!
  - Довериться? В чем?
  - Вы знаете в чем, Дунечка! Я вижу, как вам тяжело.
  - Да, это так! Понимаете, я хочу много денег! Хочу! Вот такая я! Но я не хочу никакой власти над собой! И мужа никакого тоже не хочу! Понимаете?
  - Конечно, понимаю.
  - Но разве я не права? Или как?
  - Я думаю, что такова ваша судьба.
  - Вы, в самом деле, так считаете?
   - Авдотья Романовна! Дуня! Верьте мне, я ваш друг! И вы, по-моему, заслуживаете счастья!
  - Да? Спасибо! Спасибо, Алексей Федорович!
  И Дуня пошла к карете, которая все это время ехала за ними по улице и, наконец, остановилась. Алеша подбежал к ней, открыл дверь и протянул руку Авдотье Романовне, чтобы ее подсадить, но как только она протянула свою, он прижался губами к ее ладошке и угодил как раз туда, где виднелась тонкая полоска кожи.
  Дуня опять засмеялась, поднялась в карету и удалилась прочь. Алеша же так и остался стоять, и долго еще стоял, как будто не понимая, что же сейчас было. Потом он медленно вернулся в дом, но к брату не пошел, а сел в гостиной и погрузился в свои мысли.
  Версилов же, хотя и не видел этой сцены, тоже не находил себе места у себя в комнатах.
  Может, мне все-таки переехать жить к Аркашкиной матери? Хоть на время! Ведь чую я, что все живущие тут так и не успокоились после двух этих смертей. Нет, не могу! Клад этот жить мне не дает! Я и сейчас уверен, что он существует. Чувствую! И эти два ухода прямо тютелька в тютельку связаны с тем, что дом требует жертв! Без них клад не найти! Аркашка читал мне в старых газетах, что тут не одно привидение в разные годы видели, а три! Старика, девушку и ребенка! Поэтому не жать ли тут третьего покойничка? Так что это я... Но три! Три! Роковое число!
  Нет, надо еще раз фонтан осмотреть, хотя уж сколько раз я это делал. Воды там нет, и никто не помнит, когда она в нем была.
  Впрочем, камень этот чудной в центре каменной чаши лежит, а на ней маленькая такая табличка металлическая со стертыми буковками. Думал я, что за ней клад, и даже попробовал на днях ее сбоку поковырять и что? Не поддается! Намертво она к камню приделана. Не разбивать же мне его!
  А по схеме на дверях, то есть по полукругу этому с лепестками, все-таки получается, что клад там, где лепестки сходятся. А как узнать где, если комнаты я измерить не могу? Где эти линии, которые стенками образованы, пересекаются.
  Ведь если провести элементарные подсчеты, то получается, что место клада за забором, а этого быть не может. Не на дороге же, где извозчики ездят, мне копать? Там булыжники одни. Хотя и в фонтане ничего быть не может, потому что он слишком близко к дому расположен. Нет, что-то я точно не понимаю, но что? Надо думать, думать и думать! Хотя где взять на это силы?
  Аркадий же, придя в очередной раз в дом, пошел не к отцу, а к Ивану Карамазову. Тот долго не открывал дверь, но потом его лицо все-таки появилось в дверной щели.
  - Что вам?
  - Иван Федорович! Я хотел серьезно поговорить с вами о нашей рукописи.
  - О рукописи? Что ж, заходите!
  Карамазов отворил дверь, и Аркадий, пройдя к нему, сел на диванчик.
  - Вы считаете, что она все еще не закончена?
  - Да, Аркадий, считаю, что так. Я все думаю над одной темой, когда один родственник не хочет на другого своего родственника походить, а потом все-таки становится на него похожим.
  - Это вы о чем, Иван Федорович?
  - О чем? Да все о том же! Вы вот никогда не думали, что похожи на Андрея Петровича?
  - Я?
  - Да.
  - Нет, что вы... Мы разные!
  - Думаете? А вот вы убить сможете?
  - Я? Нет.
  - Так ваш папаша тоже не смог, хотя и пытался...
  - Это вы про Катерину Николаевну Акмакову говорите?
  - Про кого же еще. Про нее. конечно. Случайно или нет, неизвестно, хотя он точно мог ее застрелить, но вот не вышло у него.
  - Как вы смеете...
  - Смею. Это я про то, что не знаем мы себя до конца! Вот видите бюст?
  - Мефистофеля? Вижу.
  - Я всегда думал, что он на папеньку моего похож, а теперь вижу, что нет, на Дмитрия...
  - На брата вашего? Да нисколько! Притом он ему на голову свалился, а вы его все еще здесь держите! Странно это как-то!
  - Вот потому и держу, что он стал теперь на него похож. Как вы не понимаете! Сын всегда на своего папеньку похож. Всегда! И даже, заметьте, при неких условиях, вы, такой честный и правдивый, сможете тоже выстрелить в человека.
  - Ну, может, и смогу, если он обижать кого-то будет.
  - Вот видите! И брат на брата походить может, и сестра на брата! Дуня-то, сестра Родиона Раскольникова, вот тоже хотела Свидригайлова застрелить, а не смогла, об этом вам известно?
  - Да как вы можете такое говорить! Не застрелила же!
  - Так ведь тогда бы ни она, ни Соня, ни ее сестра, ни братья ничего не получили бы из его денег. Ничего!
  - Зато Родя стал теперь на Соню похож, совсем другим стал, в церковь ходит вот.
  - Вот вы и подтверждаете мою мысль! Муж на жену, а жена на мужа! Мы все становимся похожим на того, с кем разговариваем и про кого думаем.
  - Но это все равно никак не относится к нашей рукописи.
  - Нет, еще как относится! Но мне надо хорошенько подумать! Нет у нее финала! Правдивого финала!
  - Как это?
  - Я что-то до конца еще не понял. Рогожина-то ведь тоже убили...
  - Убили?
  - Конечно. Посмотрите на Мефистофеля... Видите, улыбка у него все шире делается! Когда он у меня до приезда брата стоял, то, заметьте, никогда не улыбался, а после ухода Дмитрия вдруг некая усмешка у него появилась, а сейчас он того гляди захохочет, просто давится от смеха! Потому что все про нас всех знает!
  - Да нет этого ничего! Вам все это кажется! Нет у него на лице ничего подобного!
  - Нет, есть! Вон у него глаза какие хитрые! Все ему известно, что в этом доме делается. И я чувствую, что именно строчками о нем, наш роман закончить и надо. Понимаете, в нем все дело! Добро и зло в человеческой душе. Начало книги у нас с тобой очень хорошее, середина похуже, но финал, понимаешь, должен-то быть великолепен! Поэтому надо еще немного подождать.
  - Зачем?
  - Я хочу уехать!
  - Уехать? Куда?
  - Мне надо.
  - Но куда
  - В Скотопригоньевск!
  - Зачем?
  - Мне надо кое-что обдумать в спокойной обстановке. А здесь я думать не могу.
  - Почему?
  - Вам папенька говорил, что он по ночам шаги слышит?
  - Может, и говорил, но это все из-за его мыслей о привидениях.
  - Так вот я теперь тоже их слышу! В коридор выгляну, никого нет, вернусь в комнату, опять кто-то рядом ходит. Совсем, знаете ли, близко... Не знаю, что и думать... Папенька ваш мне о каких-то пустых помещениях в стенах сказывал, мол, это там ветер гуляет, а нам как бы из него шаги и слышатся... А я все-таки думаю, что это не ветер, а люди...
  - Что люди?
  - Люди в этих помещениях ходят... Ведь в коридоре-то никого нет...
  - Так, может, это князь Мышкин по своим комнатам бродит, он же у вас за стенкой живет.
  - Нет, шаги не оттуда слышатся...
  - А откуда тогда?
  - Не оттуда... И, может, и сейчас там кто-то стоит и внимательно наш с вами разговор слушает...
  - Что?
  - Уехать мне отсюда надо! Уехать!
  - Но какое отношение это имеет к рукописи?
  - Не знаю, но чувствую, что мне обязательно надо съездить к себе на родину! А потом я вернусь сюда и допишу, обещаю. И мы вдвоем отнесем рукопись издателю!
  - Хорошо, я вам верю, но сколько эта поездка займет у вас времени?
  - Неделю, может, две, но мне обязательно нужно туда съездить. Скажу Софье Семеновне, что я уезжать собираюсь, пусть она мне дорожное платье почистит.
  - А можно я рукопись себе возьму?
  - Что? Рукопись? Возьми, только вот последние страницы мне оставь, я их править буду.
  - Хорошо-хорошо....
  Потом Аркадий пошел к отцу. Но тот был занят тем, что опять мерил свои комнаты складным деревянным метром.
  - Отец!
  - Что тебе, Аркашка?
  - Я видел, как ты на Авдотью Романовну смотришь.
  - И что? Не твое это дело! Бумаги о доме какие-нибудь еще принес?
  - Нет. Откуда мне их взять? Больше ничего нового о здании этом я так и не узнал.
  - Зря! Главное сейчас найти спрятанный клад. Тогда Дуня точно будет моей.
  - Отец, что ты говоришь! Ведь матушка...
  - Молчи! Не твое дело! В фонтане тоже ничего нет. Понимаешь? Значит, смысл этого знака над дверью в чем-то другом. Я измерил стены, но мне бы комнаты Ивана еще измерить. Обещал он мне помочь, но молчит пока. Надо сравнить наши комнаты, но он меня туда не пускает. Я прошу тебя, измерь их как-нибудь сам, ты к нему вхож.
  - Отец, Иван Федорович уехать хочет.
  - Да? Ну, и прекрасно! Пусть едет, тогда мы возьмем ключ у Сони, зайдем к нему в комнаты и все измерим сами!
  - Отец!
  - Что? Ключ он оставит у Сони, и она мне его обязательно даст! Ты пойдешь со мной? Нет, погоди! Он не специально уезжает?
  - Не знаю.
  - Ах, я глупец! Все ему рассказал! Значит, он все-таки сам нашел клад. И где-то его спрятал и хочет теперь увезти из города.
  - Отец! Все совсем не так! Он все твердит о том, что сын на отца похож, оттого и рукопись нашу не получается закончить. Поэтому хочет уехать отсюда и подумать.
  - Это он тебя обманывает, а ты ему веришь!
  - Зачем?
  - Потому что ему сейчас не до вашего сочинения. Как ты этого не понимаешь!
  - Знаете, мне кажется, что он чего-то или кого-то боится.
  - Да? Думаешь меня? Ты прав! Он не должен уезжать. Я столько времени искал этот клад! Нет, он ему не достанется! Поэтому Иван не должен уехать.
  - Отец, он говорит, что слышит шаги по ночам.
  - Что? И он тоже?
  - Да, он слышит шаги.
  - Я не верю тебе. Я его на днях об этом спрашивал, но мне он тогда ничего не ответил.
  - Как все это ужасно!
  - Нет, Аркашка, ты не прав! Это прекрасно! Значит, вот оно как... И поэтому он уехать хочет? Да? Иди, Аркадий, мне подумать надо!
  - Отец! Вы совсем с ума сошли с этим кладом? Тут в доме точно есть что-то нехорошее, и это именно оно так на всех и действует. Хотя, впрочем, я в призраки не верю.
  - Да-да! Не верь! И не надо!
  - Знаете, отец, Иван Федорович дал мне почитать нашу рукопись, он внес туда много поправок.
  - Да? Дал? Отдай ее мне!
  - Нет!
  - Но ты читал ее?
  - Просмотрел.
  - И о чем там?
  - Я же тебе говорил, об отношениях отцов и детей, но только он оставил за собой последнюю главу.
  - Что? А о чем в ней пойдет речь?
  - Не знаю.
  - Хорошо, а теперь иди, погуляй, мне подумать надо!
  - Я вечером приду.
  - Приходи, но только тогда, когда все в гостиной чай будут пить.
  - Хорошо, хорошо.
  Так и получилось. Только чай в тот вечер в гостиной пили только князь, Алексей Федорович, Версилов и Аркадий. Иван к ним так и не вышел. И скоро все разошлись по своим комнатам, а Аркадий опять заночевал у отца.
  Андрею Петровичу же в эту ночь совсем не спалось, он все думал и думал. Кто или что всему происходящему были виной? Конечно, деньги, деньги и еще раз деньги! Хотя и Дуня тоже! Но виноваты во всем были только деньги, все из-за денег!
  Дмитрия однозначно не стало из-за того, что у Рогожина появилась надежда насчет Авдотьи Романовны, поэтому ему потом и деньги привезли. А сейчас и Рогожина нет, и денег тоже. И никто не знает, были ли они вообще, а если и были, то где они сейчас, или никто не скажет. Но надеюсь, никто хотя бы на меня не подумает. Все знают, что я ищу клад. Но есть ли он, в конце концов, в этом доме?
  Хотя в чем я абсолютно уверен, так это в том, что размеры комнат несколько уменьшены, чем они есть на самом деле. И поэтому я не могу найти центр окружности! Нужен точный план дома, чтобы определить, где центр цветка, который над дверью. Надо как-то суметь измерить комнаты Ивана, если еще не поздно, потому что она симметрично расположена от гостиной, и ее размеры должны быть одинаковыми с моими.
  А ведь он так и не принес мне обмеры комнат. Не принес! И дверь больше не открывает, когда я стучу, и почти не выходит из своей комнаты. И я сам, глупец, подал ему идею, что наши комнаты несколько меньше, чем кажутся из коридора. И, возможно, он что-то и нашел. Он же умный... И хитрый...
  Но клад не может быть спрятан в одной из комнат, потому что, судя по схеме, он однозначно находится в центре цветка, точнее, его половинки. То есть я думал, что сокровища в фонтане, но нет, в нем ничего нет. Тогда как Иван смог их найти? Нет, надо немедленно пойти к нему и все выяснить. Он явно что-то узнал! И если он мой клад украл, то... Нет, об этом я даже думать не хочу!
  А вдруг Иван понял, как погибли его брат Дмитрий и Рогожин? И именно об этом он в своей книге и хочет написать? Нет, надо срочно с ним поговорить...
  Когда чуть начало светать, Версилов поспешил к двери в комнаты Ивана Федоровича и осторожно постучал. В ответ была тишина. Что же делать? Что? Андрей Петрович спустился на первый этаж и огляделся. Там тоже никого не было. Он открыл дверь во двор, потом сошел по гранитной лестнице к реке, обернулся к дому и стал смотреть на него. И тут вдруг он стал понимать весь замысел! Ах, как ему был сейчас нужен полный план этого дома! Потому что он всегда смотрел на него всегда только как бы по горизонтали. То есть этот цветок и полукруглый фасад его так заставили думать, но ведь может быть еще и вертикальный взгляд на дом! И дело не в наличии чердака и подвала, которые он обыскал. Ведь все так просто, но многое объясняет! К примеру, те же тихие шаги и непонятные звуки, которые он слышал по ночам. Версилов бегом возвратился в дом. Он поспешил подняться по лестнице и неожиданно увидел, что около комнат Ивана стоит Раскольников.
  - Вы что тут?
  - Иван Федорович просил утром его разбудить, хотел со мной на службу идти. Я стучу-стучу, а он не отворяет. Может, случилось что? Сходил вот за запасным ключом вниз, открыть хочу.
  - Так открывайте же скорей! Чего ждете?
  Родион повернул ключ в дверях и осторожно отворил дверь. Они с Версиловым заглянули внутрь. На диване сидел Иван Федорович, но душа его была уже далеко, потому что так выходило, что он был задушен, притом чем-то очень знакомым. Да неужто? Это был пояс от Дуниного халата. Андрей Петрович выскочил из комнат и начал стучать в дверь Авдотьи Романовны. Потом он побежал по коридору и сделал то же самое, но уже с дверью комнат Мышкина и своей дверью. Через мгновение князь, Дуня и Аркадий были рядом с комнатами Ивана.
  Авдотья Романовна ахнула.
  - Это же мой пояс! А я его искала. Как он тут отказался? Снимите его немедленно!
  - Ничего не трогайте! Надо сначала Алексею Федоровичу сообщить.
  Это сказал Мышкин, но Версилов тут же произнес.
  - Не надо! Вот он уже поднимается по лестнице.
  Алеша бросился в комнаты, но Раскольников его остановил.
  - Брат! Нет!
  - Не ходите туда, Алексей Федорович!
  Версилов оглядел комнату.
  - И бюста нет!
  - Что?
  - Мефистофеля этого белого нигде нет!
  И тут Аркадий высказал то, что все присутствующие про себя и так уже подумали.
  - Господа! Но ведь это не самоубийство! Это самое настоящее убийство! Разве не так?
  Алексей Карамазов выступил вперед.
  - Я немедленно отправляюсь за полицией! Аркадий, вы уж тут присмотрите за всеми!
  - Да-да...
  Дуня подошла к брату и обняла.
  - Как все ужасно в этом мире...
  Она повела его в свои комнаты. Князь Мышкин постоял-постоял в коридоре и тоже ушел к себе.
  Версилов принес два стула, на которые они уселись с Аркадием у входа в комнаты Ивана. Неожиданно откуда-то появилась Соня.
  - Что здесь происходит?
  Заглянув в дверь, она прислонилась к косяку двери.
  - Да что же это такое? Теперь еще и Иван Федорович...
  - Софья Семеновна, ваш муж у Дуни, у Авдотьи Романовны. Это он Ивана нашел.
  - Но не он же его убил?
  - Конечно, нет.
  - Пойду я... К себе.
  И она медленно стала спускаться по лестнице. Отец с сыном проводили ее взглядом, а потом как-то странно переглянулись.
  А Аркадий, как бы говоря сам с собой, неожиданно тихо произнес.
  - Я так и знал, что все этим закончится... Так и знал...
  Версилов внимательно на него посмотрел, но ничего не сказал. И наступила тишина...
  Потом к месту убийства пришло много людей, очень много! Прибыл следователь, и он попросил всех не покидать близлежащих мест, потому что присутствующие здесь люди могут понадобиться ему в дальнейшем следствии.
  Через несколько дней Ивана Федоровича похоронили там же, где и Дмитрия, в Скоторпригоньевске. На Алексея было страшно смотреть, когда он туда уезжал. И все почему-то подумали, что больше его никогда уже не увидят. Но прошло какое-то время, и он опять появился в доме князя и даже снял комнаты, в которых раньше жил брат Иван.
  Аркадий же все это время старался сам закончить книгу, которую они писали вместе с Иваном Федоровичем, потому что последние страницы рукописи он в комнатах Ивана так и не нашел.
  Дуня же перестала уходить днем из дома и иногда сидела вечерами с князем, Алешей и Версиловым в гостиной. Казалось, что все как-то успокоились...
  Только вот тот же Версилов, хотя и говорил обратное, чтобы не волновать сына, на самом деле стал еще более подозрительным к обитателям особняка и почти перестал спать.
  Ему было страшно, потому что у него в голове вертелся только один вопрос - уйдет ли кто-нибудь еще вслед за Иваном? Но ответа на него не было...
  И, конечно, Андрей Петрович при первой возможности пришел в комнаты Ивана Федоровича, измерил их и пришел к выводу, что они по размерам точно такие же, как и его. То есть, если считать, что расположение комнат - это лепестки, то их центр, а, значит, и клад может находиться во дворе за фонтаном ближе к ограждению. Но попросить князя разобрать каменное дворовое покрытие он все-таки не решался. Потому что прекрасно понимал, что если он ошибется, то князю это однозначно не понравится и ему, Версилову, придется навсегда покинуть сей дом.
  Но не только это он сделал в комнатах Ивана, когда пришел, а еще и то, что видящих его в этот момент со стороны очень бы удивило. Надо сказать, что во всех комнатах с двух сторон от входной двери стояли шкафы, такие же шкафы находились и в других помещениях, тех же спальнях, рядом с дверьми, которые не открывались, потому что были заделаны. В нишах этих находились у кого столик, у кого этажерки с книгами, у кого кресло.
  Так же было и в комнатах Андрея Петровича, поэтому Версилов знал, что надо делать у Ивана Федоровича. Заперев входную дверь, он быстро осмотрел все четыре шкафа, нашел в котором было меньше всего вещей, отодвинул их в сторону, чем-то щелкнул на задней стенке и перед ним открылся темный проем. Да, Андрей Петрович давно нашел в доме князя потайной ход, шедший со второго этажа на первый, который то поднимался вверх, чтобы обойти дверные проемы, то опять спускался вниз. Версилов обнаружил его совсем случайно, когда делал замеры в поисках клада, но никому об этом до сих пор не сказал, даже сыну.
  Имел ли ход этот отношение к уходам Дмитрия, Рогожина и Ивана, он не знал. Может быть, и имел, но Версилова он интересовал только с точки зрения поиска сокровищ. За это время он облазил его вдоль и поперек, но никаких скрытых ниш или чего-то подобного в нем не нашлось, хотя и векового слоя пыли на ступенях и паутины на стенах тоже. Значит, кто-то им пользовался, только вот Андрей Петрович никого в этом тайном проходе ни разу так и не повстречал.
  К тому же, на первом этаже в концах коридора с двух сторон были пустые комнаты, которые почему-то никогда не запирались, и вот этот ход доходил и туда, то есть при необходимости в него мог попасть любой человек с улицы, если знал о его существовании. Конечно, Андрей Петрович сделал все возможное, чтобы уж в его комнаты через шкафы попасть никто не мог, но разгадать загадку хода он так и не сумел.
  Также он не смог проверить одну свою мысль, которая заключалась в том, что, возможно, между этажами есть какое-то пространство. Это пришло ему в голову, когда он смотрел на дом князя с набережной. Поэтому он стал мерить комнаты еще и по высоте. И по размерам как бы выходило, что между первым и вторым этажом вполне могло быть небольшое помещение, в котором клад и находится. Почему он так думал? Да потому, что со стороны двора под центральным окном верхнего этажа и над таким же окном нижнего находились какое-то странное каменное украшение. И Андрей Петрович предположил, что именно оно и указывает на сокровища. Словом, у него не было и минуты свободного времени, потому что он все время что-то мерил!
  Еще он, конечно, пытался понять, кто же мог убить Ивана. И даже додумался до того, что считал, что это мог сделать чуть ли не любой человек в доме. А почему нет? Хотя бы та же Дуня... Но в это Версилов совсем не хотел верить. Соня? Тоже вряд ли... Такое даже представить было сложно, хотя вот ее муж Родион вполне мог рискнуть! Ведь его положение в доме совсем незавидно, а он не из простой семьи, в Университете учился, писателем даже вроде хотел стать, а тут такое... И, скорее всего, он знал, что Иван с Аркадием что-то там сочиняли, а ему слышать такое было досадно ... Он ведь тоже мог, почему нет?
  Так, а мой сын мог все это проделать, то есть отправить на тот свет трех человек? Знаю ли я его? Дуня-то ему однозначно нравилась... Нет, о чем это я? Такого быть просто не может, ведь он моя кровинушка... Вот именно кровинушка... Кровь...
  Нет, ничего я не понимаю. Словом, тупик! Остается надежда только на следователя, но, он, хотя и провел со всеми долгие разговоры, никаких выводов, похоже, пока еще не сделал.
  Но кто же все-таки мог быть этим человеком? А хотя бы тот же Алексей Федорович! Он умный... Почему нет? Он ведь теперь стал единственным наследником, обоих братьев-то больше нет на белом свете. Нет, такого просто не может быть, он добрый и порядочный ...
  Тогда кто еще? Князь Мышкин? А что? У него наверняка есть ключи от всех комнат, ведь именно он владелец дома. Ему нравится Дуня, а Дмитрий и Иван Карамазовы, как и Рогожин, были ему соперниками! И хотя он идиот, но почему бы и нет? Притом вряд ли он думает о последствиях. Любовь штука такая... И никто на него сроду бы не подумал. И потом эти шаги, которые я слышу в коридоре, ведь комнаты князя рядом с моими. Не в тайном ходе, это точно, потому что в нем особо не разгуляешься, а именно в коридоре.
  Так и что мы имеем? Князь мог войти в комнаты Дмитрия и скинуть бюст тому на голову, пока тот спал? Мог! И сделать это ему было легче легкого. А уж отравить Парфена он мог решиться не только из-за его денег, а из-за того, что тот Дунечке как-то навредить может, как и Настасье Филипповне. Но уж этого ему никак допустить было нельзя! А Ивана? А кто его знает... Может, тот что-то узнал или увидел? Да и Дуня ему тоже нравилась, это же заметно было... Значит, он тоже для Мышкина соперником был... Как-то так... И как все сложно!
  Но не только Версилов искал объяснения случившемуся. Та же Дуня тоже не находила себе места, хотя и старалась никому этого не показывать, и однажды вечером неожиданно постучала в дверь Алеши. Тот, конечно, сразу ее впустил, хотя и удивился ее приходу. Она же на входе пристально на него посмотрела и начала разговор.
  - Скажите, Алексей Федорович, только честно ответьте мне, вы понимаете, что здесь произошло? Да или нет? Не молчите! Да или нет? Вам известна правда? Кто убил Ивана? Ответьте!
  - Авдотья Романовна!
  - Что?
  - Я думаю, что следователь и без нас прекрасно во всем разберется.
  - Вполне возможно. Он мне почему-то даже нравится. Лицо у него такое умное и благородное. Только ответьте, вы этого хотите, Алексей?
  - Чего этого?
  - Чтобы он узнал правду.
  - Я? Знаете, то же самое я хотел бы спросить у вас? Вам так необходимо, чтобы все открылось?
  - Вы это о чем, Алексей?
  - Вы знаете, о чем я, Дуня. Я просил вас довериться мне, но вы этого не сделали.
  - Словом, вы считаете, что я...
  - Я? Считаю? Вы-то что обо всем этом думаете?
  - Что вы очень-очень умный!
  - Да? Спасибо! Вы тоже дама неглупая, достаточно оригинальная и на многое способная.
  - Да? Забавно такое слышать от вас! Хотя... Почему бы и нет?
  - Словом, мы ждем, что скажет следователь?
  - Ждем! И как будто у нас есть выбор!
  - Выбор он всегда есть!
  А время шло... И, хотя Дуня больше не заговаривала с братом об отъезде из дома князя, Родион продолжал об этом думать. Какие-то деньги у них с Соней уже были, и поэтому он считал, что уехать - это все-таки лучше, чем жить тут. Не о такой жизни они мечтали, когда он был на каторге, не о такой. И потом ему было жаль жену... Поэтому однажды он как бы случайно предложил ей покинуть их сегодняшнее жилище, но та как-то равнодушно его слова слушала.
  - Соня, но разве ты не хотела бы жить отдельно? Дуня вот говорит, что скоро мы втроем отсюда уедем.
  - Куда уедем?
  - Снимем дом, у тебя будет прислуга, и ты не будешь больше экономкой. Ты ведь заслужила это, разве нет?
  - Что ты говоришь, Родя? Откуда такие деньги?
  - Сонечка! Почему ты смирилась со своей долей? Ты же дворянка! Давай отсюда уйдем. У нас же есть сейчас какие-то сбережения. Снимем домик на окраине и заживем!
  - А как же Лев Николаевич! Как он будет один?
  - Соня! Зачем тебе он? Забудь ты про него!
  - Как же, Родя?
  - О себе подумай, Сонечка...
  - Я и думаю. Я здесь своим трудом на жизнь зарабатываю.
  - У нас есть средства, и ты это знаешь. Притом князь обещал мне еще на обучение деньги дать, чтобы я в Университет вернулся.
  - Ты в Университет? О чем ты, Родя?
  - А чем я хуже Аркадия, сына Версилова, или покинувшего нас Ивана Федоровича? Чем? Я тоже когда-то книгу хотел написать, как они. Чем я хуже? Может, я тоже в свое время стану писателем! Напишу, к примеру, роман о жизни на каторге...
  - Писателем? Ты? Родя... Милый...
  - Соня! Ты меня совсем не слышишь? Речь ведь сейчас не об этом. Я тебе другое твержу - давай отсюда уедем!
  - Что ты говоришь, Родя? А Дуня с нами, что ли, будет жить?
  - Конечно. Я же тебе и говорю, что она сама это предложила, и я полностью с ней согласен. Соня! Как ты не понимаешь, что наше время страданий должно когда-нибудь подойти к концу!
  - И я буду хозяйкой в своем доме?
  - А почему нет?
  - Как это было бы хорошо... Но надо сначала с Дуней поговорить.
  - Вот и поговори!
  - Поговорю.
  - Умница ты моя! Теперь дело пойдет!
  - Только, Родя, я вот тебя о чем хотела спросить.
  - О чем?
  - Я как-то видела на улице около нашего дома странного человека в черном, лица только его не разглядела. Он как будто что-то высматривал. Ты никого подозрительного тут случайно не замечал?
  - Человека в черном? Нет, Сонечка, никого такого я не видел.
  - Может, я что-то придумываю, но вдруг он имеет отношение к тому, что здесь произошло?
  - Следователь разберется.
  - Ты думаешь, Родя, что ему надо об этом сказать?
  - Нет, конечно, никому ничего говорить не надо, может, это никакого отношения к делу и не имеет. Просто, наверное, какой-то странный прохожий мимо проходил и все.
  - Да, ты, скорее всего, прав.
  На том они и порешили.
  Но тревожилась не только Соня, князь Лев Николаевич Мышкин тоже не находил себе места, хотя внешне старался этого не показывать. Ему все время мерещился задушенный Иван Федорович Карамазов, казалось бы, с чего?
  Ведь те же ушедшие Дмитрий Карамазов и Парфен Рогожин его совсем беспокоили, ушли и ушли... А тут и днем, и ночью покоя нет... И поговорить об этом не с кем...
  А ведь так все просто объяснялось... Уход Дмитрия выглядит абсолютно случайным, бюст этот с полки кому угодно мог на голову свалиться, а Парфен сам отравленный чай выпил, ведь никаких следов принуждения не было. И что? Нет и нет, скоро о них тут и не вспомнят.
  Но вот Иван ... Разве о нем задушенном забудешь? Никакого покоя нет... Да еще мне последнее время кажется, что за мной кто-то следит...
  Впрочем, все это основывалось у князя лишь на эмоциях и ощущениях. Тогда как другие участники пытались найти разумное объяснение происходящему.
  Потому что хоть следствие и шло, никаких обвинений никому до сих пор предъявлено не было. Кто же все-таки убийца? Кто здесь все это устроил? Следователь тоже теперь редко бывал здесь, а если и появлялся, то лишь вел со всеми непонятные разговоры, которые почему-то никак не приводили к выяснению правды.
  И те же Алеша и Аркадий не первый раз уже пытались во всем разобраться сами.
  Вот и теперь они сидели в комнате Карамазова и размышляли.
  - Алексей Федорович, кто все-таки убил Ивана?
  - Не знаю, Аркадий, но так случилось, что теперь из трех братьев остался только я один.
  - Вы думаете, что гибель вашего старшего брата как-то связана с уходом Дмитрия Федоровича?
  - Ничего я не думаю. Точнее, я не знаю, что мне думать.
  - Но, может быть, Иван Федорович что-то узнал?
  - Что-то? Что именно?
  - Как Дмитрий умер.
  - Всем известно, как. Ему бюст Мефистофеля на голову свалился.
  - А, может, он не сам упал, а его кто-то столкнул? Вы об этом не думали?
  - Я думаю, где сейчас этот чертов бюст? Куда он делся? Никто ничего почему-то о нем не знает. Я вот, может, тоже его себе бы на стол поставил и смотрел бы на него ночами. И не в ваших ли он в комнатах, а, Аркадий?
  - Вы хотите сказать, Алексей Федорович, что его взял мой отец?
  - А почему нет?
  - Так вы, значит, делаете предположение, что он не только Ивана, но и Дмитрия убил? И Рогожина? Вы уж сразу скажите!
  - Но кто-то же это сделал! Так получается...
  - Нет, нет, отец не мог...
  - Тогда кто? Князь?
  - Нет, он и муху прибить не может. А что если...
  - Что если? Не на Авдотью Романовну ли вы, Аркаша, намекаете?
  - Нет-нет, что вы? Тут скорее на ее братца Родю подумать можно...
  - Или на его жену Софью Семеновну, ведь это именно она Дмитрия и Парфена нашла... А деньги-то рогожинские никто так и не отыскал, кроме нескольких сгоревших бумажек в печке...
  - Нет, нет...
  - Тогда кто?
  - Не знаю. Но вообще-то последних листов нашей с Иваном рукописи тоже нет, тех...
  - Может он успел их сжечь?
  - Нет, в камине пепла нет, я проверил.
  - Дрова же он зачем-то просил у Родиона...
  - Зачем-то просил... Непонятно.
  И оба они замолчали...
  Тем временем, развязка истории неумолимо приближалась. И началась она с того, что Андрей Петрович опять пошел в потайной ход. Потому что каким-то задним умом понимал, что разгадка именно в нем, но найти он ее так и не мог. Неожиданно он услышал острожные шаги. Неужели кто-то по нему идет? И сейчас он все узнает? Версилов вжался в стену. Только бы не спугнуть! И вот этот человек появился, и это была Софья Александровна. В одной руке она держал свечу, а в другой что-то, завернутое в бумагу. В глазах у нее вспыхнул ужас, и она захотела убежать, но Версилов не дал ей этого сделать. Он схватил ее за руку и потащил к себе в комнаты.
  Соня заплакала и уронила сверток. Версилов поднял его и в комнате развернул. Это был все тот же бюст Мефистофеля, завернутый в исписанные листки. Андрей Петрович узнал почерк Ивана Федоровича. Так вот куда исчез эпилог их с Аркадием рукописи!
  Софья Александровна же молчала, но слезы у нее так и текли по щекам.
  - Соня! Успокойтесь! Объясните мне хоть что-нибудь! И почему у вас в руках был Мефистофель? И откуда вы знаете про этот ход?
  - Мне вообще-то давно о нем известно, я нашла его, когда мы с Родей только тут поселилась, и здесь тогда жил один князь.
  - И никому о нем не сказали? Даже мужу?
  - Конечно, нет, зачем? Мне нравилось одной стоять в нем и слушать разные разговоры, которые велись за стенкой.
  - Понимаю. А откуда у вас бюст Мефистофеля?
  - Я забрала его из комнат Ивана после того, как он...
  - Понимаю. Но зачем?
  - Глупая потому что. Подумала, что раз он принес гибель двум братьям, то Алексей Федорович унесет его теперь куда-нибудь, а он мне нравится.
  - Кто нравится? Алексей?
  - Нет, конечно. Бюст. У него взгляд такой живой, он то улыбается, то грустит. Раньше я этого не замечала. А недавно подумала, что вот будет у меня свой дом, и я его там в гостиной и поставлю...Но теперь уже поздно.
  - Что поздно?
  - Все. Это же я тогда деньги в комнате Рогожина взяла.
  - Все сто тысяч?
  - Нет, столько там не было. Что-то Парфен Семенович, наверное, сжег, а вот около пяти тысяч по комнате было разбросано, их я и забрала. А этого нельзя было делать...
  - Нельзя. Хотя я вас понимаю...
  - Но на каторгу я не пойду, уже была там.
  - Да, я знаю, что вы поехали туда за Родионом.
  - Но мы вернулись, все стало как-то налаживаться... Потом и Дунечка приехала.
  - Авдотья Романовна... Да-да, мы все это знаем.
  - Не думала я, что так все сложится...
  - Сонечка!
  - Как же вы не понимаете, Андрей Петрович! Произошло еще кое-что.
  - Что?
  - Следователь сказал, что ему известна правда, и он может ее доказать.
  - Софья Семеновна! Не надо...
  - Конечно, не надо. Поэтому я решила, что все, хватит.
  - А куда вы все-таки несли этого Мефистофеля
  - Решила все-таки бюст в комнатах Алексея Федоровича поставить, его брат Иван часто говорил, что он на их батюшку похож.
  - Забавно... Знаете, что оставьте-ка этого черта у меня.
  - У вас? Разве вы его не боитесь?
  - Нет, с вами же ничего не случилось.
  - Не случилось... Но пойду я.
  Соня вышла, а Версилов остался сидеть и смотреть на ухмыляющегося не то старика Карамазова, не то Дьявола. Прошло какое-то время, но потом он взглянул на разбросанные вокруг листы бумаги, поднял один и прочитал следующее - 'Люди не ведают, о чем думают их близкие, которых знают почти всю жизнь'. Это Иван об Алеше, что ли, написал? Или не только о нем?
  Вдруг он вскочил и побежал вниз. Софьи Александровны в ее комнатах не было. Неожиданно он увидел в коридорном окне, что она выходит на улицу. Версилов помчался туда, перебежал дорогу, лавируя между экипажей, но Соня уже спускалась к Фонтанке
  - Софья Александровна!
  Та обернулась.
  - Соня! Не надо!
  - Да, хотела вам еще сказать, что князь Мышкин тоже все знал.
  - Что знал?
  - Все.
  И тут он догнал ее на ступеньках. Соня усмехнулась, но Андрей Петрович схватил ее за руку и потянул наверх. Она же внезапно ударила его откуда-то взявшимся булыжником. Как потом выяснилось, она заранее где-то их набрала и рассовала по карманам своей тальмочки. Версилов упал. По лбу у него потекла кровь.
  А Соня спускалась все ниже и ниже.
  Но к ним уже спешили Родион, Мышкин, Дуня, Аркадий, а впереди всех бежал Алексей Карамазов. Откуда только они здесь взялись?
  - Соня! Соня!
  Потом Алеша склонился к Версилову. Тот не шевелился.
  - Софья Александровна, стойте!
  Та повернулась.
  - Андрей Петрович убит, вы его убили...
  - Убит?
  - Да.
  - Я этого не хотела. Простите!
  - Соня, не надо!
  Но в этот момент она бросилась в Фонтанку и сразу пошла на дно.
  Алеша кинулся к воде, но Сони уже нигде не было видно. Неожиданно на расстоянии нескольких метров в реке мелькнуло что-то светлое и опять исчезло.
  Все было кончено.
  Потом приехал следователь ... И он совсем не удивился самоубийству Сони, объяснив это тем, что у него уже давно имелись убедительные доказательства причастности Софьи Семеновны к уходу трех человек. Да, он действительно предложил ей во всем сознаться, но та выбрала другой путь. Что ж, это ее право.
  Версилов Андрей Петрович, по счастью, выжил, хотя потом долго болел, но, наконец, и он пошел на поправку.
  Князь Мышкин же, еще длительное время, встречая его и видя небольшой шрам у него на лбу, сразу вспоминал про каинову печать, но никогда об этом никому ничего не говорил.
  Алексей Карамазов неожиданно для всех взял на себя похороны Сони и все расходы по лечению Андрея Петровича, а они оказались немаленькими, потому что считал, что это именно он подтолкнул первую к самоубийству, сказав, что второй был убит.
  Аркадий же переехал к отцу. Рукопись, которую они писали вместе с Иваном, он издал под своим именем и фамилией - Аркадий Долгорукий, но посвятил ее все-таки Ивану Карамазову. Книга имела некоторый успех, и теперь он начал писать вторую и уже обдумывает третью.
  Но самым главным было то, что судьба, наконец, сжалилась над Андреем Петровичем, и он все-таки нашел клад. Драгоценности оказались в металлических цветах ограды, то есть именно там, где оказался центр мифического полукруга. Впрочем, некоторые крупные цветы почему-то оказались пустыми, но в маленьких бутонах роз нашлись такие камни, которые, когда их оценили, оказались на довольно-таки внушительную сумму.
  Князь Мышкин сдержал свое слово и на них не претендовал, поэтому Версилов сразу стал богачом. После чего неожиданно для себя и сына он стал поговаривать о том, что не поехать ли ему за границу и не поискать ли там Катерину Николаевну Ахмакову, свою прошлую любовь.
  Зато Авдотья Романовна стала теперь часто ездить по монастырям и другим святым местам, и везде о чем-то долго молится, как будто замаливает какие-то страшные грехи.
  Также она согласилась выйти замуж за князя Мышкина и уехать потом с ним в Швейцарию, впрочем, дата свадьбы пока не назначена.
  Князь же на радостях дал деньги Раскольникову, чтобы тот продолжил учебу в университете, и Родион Романович опять начал писать статьи для журналов, которые многих заинтересовали.
  Также он часто вспоминает произошедшие трагические события и всегда убеждает себя в том, что ему почти не в чем себя упрекнуть, потому что он правильно действовал в те дни. И лишь изредка корит себя за последний разговор с женой, то есть за то, что не обратил внимание на ее слова о том, что за ней кто-то следит... И возможно об этом ей надо было сказать следователю, а он ее отсоветовал...
  Из дома Мышкина Раскольников почему-то не съехал, а лишь перебрался наверх в освободившиеся комнаты Алеши, они же бывшие комнаты Ивана. Потому что Алексей Федорович после ухода братьев стал очень богатым человеком и уехал жить в Скотопригоньевск. Кто-то говорит, что он хочет провести в хозяйстве поместья некоторые изменения, а кто-то, наоборот, утверждает, что знает о его планах вернуться обратно в монастырь.
  А вместо Родиона и Сони князем были наняты экономка и дворник, и, похоже, скоро между этими двумя людьми начнутся отношения, связанные не только с хозяйственными работами.
  Словом, все как-то сложилось...
  Только вот Аркадий еще долго оставался при своем мнении и не верил в то, что Соня убийца, и пытался найти другое объяснение случившемуся, но потом и он смирился с тем, что сказал следователь.
  И на этом пока все!
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"