И летом они встретились около уже известного нам храма. Впрочем, особой радости от встречи на их лицах заметно не было, и скорее всего, им просто хотелось как-то пережить этот день, в который практически у них на глазах ушли из жизни три человека. Поэтому именно для этого они старались не упускать друг друга из виду.
Потом Муров и Лыняев зашли внутрь и поставили всем своим ушедшим знакомым свечки за упокой. После чего они вместе прошли в переднюю часть храма, где Михаил Борисович неожиданно повернулся к Георгию Львовичу и стал там тихо что-то ему говорить, чего тот, ну, никак не ожидал от него услышать.
- Представьте себе, а вдруг они все поняли?
- Что все, и кто они?
- Александра Николаевна и Егор Дмитрич.
- И что именно?
- Что Он есть!
- Не понимаю вас.
- Не притворяйся! Он! И Глафира Алексеевна, и Великатов это тоже поняли!
- О чем вы вообще говорите? О Нем, что ли?
- Ну, да, конечно.
- И после этого Сашенька переродилась, потому что вдруг все поняла?
- Да, в жизни такое бывает. Просто однажды человек доходит до какой-то грани, а потом все - предел!
- Возможно. И что? Только не говорите мне, что вы тоже уверовали.
- Уверовал? Я и раньше вообще-то верил.
- Да?
- Конечно. Вот вы, когда в церковь приходите, куда смотрите?
- Я? Странный вопрос.
- Но вы все-таки на него ответьте.
- По сторонам и под ноги, чтобы не наступить на подол чьей-то юбки, когда людей много.
- А вверх?
- Вверх?
- Да. А вы гляньте!
Муров задрал голову и неожиданно его взгляд не уперся в потолок, как он предполагал, потому что того просто не было, а поднимался все выше и выше. И там, что удивительно, были лица, которые смотрели на него сверху. Почему он раньше этого не замечал? Ему стало отчего-то жутко, и он перекрестился. Потом бросил Лыняеву, что подождет его у входа, и быстро вышел.
Там Григорий Львович сел на скамейку и еле-еле отдышался, как будто долго бежал. Ух! Что это вообще было? Мысли у него путались.
И почему он, действительно, раньше никогда не смотрел вверх? Ах, да, смирение, поэтому нельзя глаза поднимать, да и смотреть на стоящих рядом людей тоже неприлично.
Неожиданно Мурову, к его удивлению, захотелось вернуться в храм и все там наверху внимательно рассмотреть, но в этот момент оттуда, наконец, вышел Михаил Борисович и присел с ним рядом на скамейку.
- Знаете, она стала часто приходить ко мне во сне.
- Кто она? Сашенька?
- Да. И лицо у нее такое светлое. Наверное, потому, что душа у Александры Николаевны была доброй, поэтому я ее и полюбил.
- Только за душу, что ли, полюбили?
- Нет, конечно, не только за нее, за все. Но мне от того, что я ее теперь вижу, стало легче. И, понимаете, ко мне уже несколько месяцев как вернулось спокойствие.
Григорий Львович же подумал, что это просто ужас какой-то. Что ненормальная любовь с человеком делает! Но вслух он сказал совсем другое.
- А почему вы вдруг вспомнили про Ивана Семеныча и Глафиру Алексеевну?
- Вы же сами говорили, что Великатов что-то знала.
- Да, это я помню. А ваша бывшая жена?
- Так их уходы явно как-то связаны, мы же с вами тоже об этом говорили.
- Странная логика! То есть они что-то поняли, и их сразу на этом свете не стало. И вы тоже, что ли, собираетесь уйти вслед за ними?
- Нет, я жить хочу, но с верой в душе.
Оба замолчали. Но Муров так никак и не мог понять, что же так изменило Лыняева. То, что он не справился со своим горем, и оно его совсем сломило? И поэтому он нашел утешение в церкви? Может быть, надо было все-таки не оставлять Михаила Борисовича на такой длительный срок одного, а утешать и как-то отвлекать от тяжелых мыслей? Может, это он, Григорий Львович, сам во всем виноват?
Словом, Муров, обладая практичным умом, никак не мог принять такие перемены в человеке, и поэтому уже даже с некой опаской посмотрел на Лыняева. А вдруг тот сумасшедший?
Михаил Борисович же вдруг улыбнулся и как будто прочитал его мысли.
- Не бойтесь, я не сошел с ума.
- Да? А я об этом совсем не думаю.
- Думаете. И теперь я знаю, что вы невиноваты в их уходе, это мне Александра Николаевна сказала.
Григорий Львович усмехнулся.
- И на том спасибо. И ей, и вам. А как насчет Глумова? Не он ли тот дом поджег? И вас, Михаил Борисович, кстати? На эту тему она вам ничего не говорила?
Про себя же он подумал, что надо все-таки побыстрей от Лыняева избавляться, потому что, возможно, тот очень опасен.. Глупость какая! Человек неожиданно для меня уверовал, и я его уже почему-то считаю подозрительным. Впрочем, все дело в том, что именно неожиданно. Вот не было печали!
- Она хочет, чтобы мы с вами, Григорий Львович, помирились.
- Кто она? Сашенька?
- Да.
- Что ж, Михаил Борисович, мир. Но надеюсь все-таки, что мы сегодня видимся с вами в последний раз. Хотя я хотел вам еще кое-что рассказать. Сейчас сюда должен подойти один человек, у которого есть некие сведения все о той же металлической табличке. Но если вам это теперь уже неинтересно, то можете его не ждать.
- О табличке? Так вы все это время продолжали ею заниматься?
- Конечно. Потому что ее тайна должна быть, наконец, раскрыта.