Его встретили холодно и брезгливо: декабрь - бледный месяц в небе - тонкие дрожащие пальцы. Тихо и небрежно укутали в одеяльце: сверток. Оставили на сивом тротуаре.
Вскоре, грузно ворочаясь и грозно ворча на дикие времена, Его подхватил хромой морок. Долго нес, тяжело дыша и ковыляя: вдоль проспекта - через площадь - сквозь парк - по лестнице. Положив на крыльце, резко постучал в дверь и глухо простучал вниз по ступеням.
Пронзительный треск распахнул дверь и обдал теплым светом: яркого полумесяца - белоснежного фартука - теплых рук: "Бедненький". "Очередной подкидыш?" - пролепетало из пара. "Да. Один из многих..." - трепыхнулось в ответ.
Сверток развернули: ни звука, лишь зяблый испуганный взгляд младенца. Ни пелена предзорья, ни пеленки не смогли ответить: кто. Безымянный переулок держал марку: в развернутом свитке свертка - ни строки, чисто. Казалось, младенец был подброшен самим Небытием.
"Один из многих" - немудреное троесловье закрепилось за малышом, обретя сановитый статус: имя: Из Многих. Казалось, нелепое имя мяли как мякиш: "Один Из Многих. Один. Из. Многих", чтобы вылепить из него очередное одиночество. Кто знает, быть может, и слепок был бы леп, не будь он слеп, как всякое подобие...
К времени относятся спустя рукава, но осел смешон без бремени... Спустя срок, сдюжив беремя месяцев, тонкие ручонки Иза всё чаще недоуменно раскидывались в стороны: отчего это один, если один Из Многих. "Просто вас, бедненьких, много и... и вы одни... одиноки..." - целовали его в лобик теплые губы.
Кисточка, краски, альбом давали многое, но... Их подарил Изу большой дядечка с тяжелой золотой цепью на жилете и тростью в руке: "Рисуй". Другим дарил игрушки, а ему - кисточку, краски и альбом. Он старался никогда не расставаться с ними: когда спал, прятал под подушку или под одеяльце, чтоб они тоже спали, когда с другими ребятами выходил на прогулку, прятал под пальтишко и, схватив ручками полы, таким образом придерживал - поближе к сердцу - своё сокровище. А все детишки потешались, так он был неуклюж во встопорщенном пальтишке и похож на медвежонка. А когда наставала пора играть, все баловались, смеялись, он же подходил к окну, раскладывал на подоконнике рядышком с фикусом своё сокровище и, открыв чистую страницу, мечтательно смотрел на него...
Тёплые губы однажды спросили Иза, почему он не рисует. Из тихо ответил, что боится рисуеты, боится сделать чистое грязным. Но другие дети этого не боялись: через пару дней краски кончились, страницы альбома измазались, кисточка облиняла и сломалась. Жизнь цвела своей чередой...
За окном краски менялись ещё стремительнее. Очередная весна открыла дверь: мир. Мир благосклонно отворил другую: художественное училище. Ему сказали: чистое мертво, оттого что безвидно, нельзя из чистого сделать прекрасное, не окрасив его ярью и жизнью. Так творится всё прекрасное: картины, книги. Сказали: из черни - свет. Из взял кисть. Но долго сидел перед чистым листом, не прикасаясь к нему. Начало, понял он, - не столько таинство, сколько тайна. Казалось бы, Начало прописано: учиться писать - с прописных букв, учиться мыслить - с прописных истин. Ан начало безграничного, искусства... Его Начало - всегда с чистого листа (холста): на чистом труднее найти себя - тебя нет нигде, пустота, но на чистом легче найти себя - ты всюду. С чистого листа - церемониал очернения: лишь исчеркав себя вчерне, возможно переписать себя вбеле. Но это - резкость, ость. Из был нежен и нерешителен, он стремился к иному: разглядеть, уловить грань, оттенок, отличающий белый, обозначающий цвет, и белый, обозначающий его отсутствие. С оттенком явилось и самое Начало: вскоре Из начал писать.
Чуть позже, на выставке работ выпускников училища, хмурый взгляд прославленного художника М. остановился на картине "Тень солнца". Сквозь отражение в туманном зеркале полотна, белесые отблески и пелену М. поинтересовался: кто? Ответили: Из Многих. "Нет, - поправил М. - Нет-нет... Вы сгущаете краски". И бросив сухо: "Гений", бросил быть. Последний раз его видели где-то на пристани: отрешенный и бессмысленный взгляд, неуверенная походка...
С того времени про Иза говорили: Один из немногих. Сам он, не соглашаясь, покачивал головой: "Из Многих" и прибавлял, что не один, ведь... его слушали с улыбкой и, хваля за скромность, похлопывали по плечу. Из, споря, ещё что-то бормотал про незримый оттенок, отличающий цвет и бесцветье, про... Изом восхищались, его слушали, но, как водится, не слышали.
Как-то на набережной, уже закрепив холст на мольберте и приготовясь к работе, он случайно повстречал взглядом сероглазую Красоту. Она приблизилась к нему, прижалась и нежно прошептала: "Ты один Из... Один такой... Мой Единственный. Навеки". Из больше не спорил. Всё грязное с тех пор было чистым, всё черное - белым, в один миг слились цвет и его отсутствие. Из перестал видеть оттенок. И не жалел об этом: пришла Любовь.