ХЛАДНОКРОВНО

Жили мерно и дружно на болотце,
разводили кувшинки, пузыряли.
Всё стояло, стоит, лишь песня льётся,
оставаясь единственной в реале
"под развесистой клюквой" главной жабы
- светлячки от её мотива меркли -
и виляют хвосты, трепещут жабры,
а вокруг подпевают водомерки:
"Наша нечисть - святая, а водицы
нет нигде ароматнее и слаще,
места нет благодатней - уродиться:
даже газ на болоте - веселящий.
Не найдёте нигде сочнее ряски
и трясины с венцом осоки тонкой,
здесь от кочки до кочки - край моряцкий,
отражается солнышко зелёнкой".

*****
Не взыщите, любезнейший читатель;
стих не так уж и плох - конец хороший.
Если что-то покажется некстати,
всё, возможно, не так: я сам лягоша.


В НЕКОТОРОМ ЖАБСТВЕ, В НЕКОТОРОМ ДУРЕМАРСТВЕ

Здесь рождается эпос не случайно
- в лучшем из болот!
Не слыхали о слухах болотчане;
счастье всем "клюёт".

Но сквозь пенку тумана просочилось
- телеграф-камыш -
на большом лопухе залётный чибис,
слушаешь - паришь!

Он поёт о приволье, свете, бризе,
розовой заре...
И нашлись храбрецы - найдутся брызги
- плыть на пузыре.

В край восторгов, что лёг за океаном,
понесли ручьи;
он предстанет блаженным? окаянным?
Всё судьбе вручи.

Беззастенчиво метились пороги
в сердце пузыря -
ветерком обтекаясь, их не трогал,
прытью козырял.

Разбудили "большую воду" всплеском,
влИлись в синеву,
на просторе свежо, вольготно, лестно,
солнце наяву!

Буря в море зыбучем разыгралась
в отведённый час,
сбился с верного курса остров Радость,
в дымку облачась.

Было страшно настолько - повернули
взор назад, скорбя,
во́ды выли, свистели. словно пули,
звали вглубь себя.

Лишь один кваква, круче бушевавший,
чем девятый вал:
"Возвращайтесь в болото, дело ваше".
Прыгнул и пропал.

Так расстались, и каждый был послушен
зо́ву своему.
(По секрету: теперь он граф Ля Гушин,
автор "Silver Moon")

До глуши добралИсь без приключений;
дома хвощ - цветы!
И спасибо за утро мгле вечерней.
Счастье - там, где ты.