С содержанием предыдущих глав можно ознакомиться в разделе РОМАН "Джулиус Чернокнижник".
Двадцать первого декабря. День зимнего солнцестояния. Самый короткий день в году.
За окном темно - хоть топор вешай. Это так говорят племяши Мела.
- Малыш, ты не знаешь, где мой плащ?
- Нет. - Качаю головой.
- Это я его взял, господин Годдарт - Алан, который уже успел лечь спать, теперь встал, оделся, и ждет нас. Он давно был замечен в том, что берет вещи Мела. Они дорогие, и пошиты прочно и со вкусом. Просит, чтобы мы заказывали там же, где и Мел. Последний на это посмеивается. Ему забавно, что сноб Алан в кои-то веки оценил человека по его качествам (в данном случае вкусу к одежде), а не по социальному статусу...
Собираюсь, стараюсь торопиться, но в голове проносятся всякие мысли, отвлекают, как назло.
На днях к Алану приходил Грант и что-то вдохновенно ему втолковывал по части подробностей производства оружия. Я его в сторонку отозвал и сказал, что мол, не надо бы вам так откровенно показывать ваши познания в ремеслах, потому что для человека вашего ранга это подозрительно. И что? Он обиделся. Дурак недальновидный. И я дурак. Мог бы зашантажировать его тем, что про него знаю. Хотя, как это мелко.
Он разговаривал с Аланом, и я знаю, о чем. Он укорял, что де негоже тебе все-таки служить Чернокнижнику. "Дейн, я не испражняюсь деньгами" - Ответил мой фаворит.
Потом Грант уходил, а Мел сидел на кухне, и Дейн на него посмотрел, и такую гадость про нас подумал. И было там столько непримиримого осуждения. С тех пор у меня камень на сердце. Почему? Не знаю. Может быть потому, что подчас хорошие, здоровые отношения гнутся и ломаются под гнетом общего гула осуждения, который, кстати, состоит из голосов вроде этого - уважаемого и весомого, который на деле ничегошеньки в предмете не смыслит. И все-таки Грант мне симпатичен. В нем есть что-то от мудреца. Но поиски справедливости сгубят его. Искать надо свой путь.
Опять идет снег. Как задолбал этот бесконечный холод. От Лодео пришло письмо, говорит, что у них снега за неделю намело по пояс. Работы пришлось остановить на всех шахтах... Зато приписка от Ульриса окончательно указывает на то, что нет в жизни счастья: "У меня замело дристальню."
Надо ему ответить что-нибудь вроде "писай в сенях", но ведь обидится же.
Вчера в ратуше разгадывали "ребусы для умных", которые придумывает нам Джереми. На вопрос "Счастливая страна" из 7 букв отец вписал "прошлое". В этот момент он думал о моей матери, своей жене. Меня как сжало в холодных тисках, так до сих пор и не отпускает. После этого правильный ответ уже никого не волновал.
Сегодня ночью приснился сон: ко мне подходит девочка, берет меня за руку и спрашивает: "Скажи, деревья согнулись от ветра, или просто хотели вместе поплакать?" Я рассказал сон Мелу, а он замер на секунду, потом как-то взял себя в руки, и ответил, что такую фразу произнесла его маленькая племянница за день до того, как умер Карой.
Это, среди всех недобрых предчувствий за последнее время, доконало меня окончательно, и я с новой силой принялся умолять его перейти под мой контроль. И! О счастье! Он наконец согласился. Я спешно послал Литтирена разжигать огонь, и тут Годдарт внезапно опомнился, и начал говорить, что это все похоже если не на обряд продажи души дьяволу, то по крайней мере на обряд венчания с последним. Против чего он уже не возражал (!), но сказал, что без благословления родителей все равно нельзя. Я же ответил, что мой родитель в гробу видал и меня и мои обряды, тогда Мел стал настаивать на его родителях.
В результате чего мы теперь, в шесть вечера, собираемся ехать в Антейн!!! На это пальцем у виска покрутил даже Литтирен, однако пошел запрягать в карету, но я передумал, и велел седлать лошадей, потому что это быстрее. Столько уламывал - теперь боюсь, что передумает. Поэтому надо, чтобы быстро.
У Френка какие-то странные нелады со связью, он все сваливает на магнитные бури. Не смог созвать своих ребят и обеспечить нам охрану. В результате в такой ответственный момент еду без прикрытия. Хотя сам Френк уже сидит с кислым видом у двери. Отступать некуда - мы оба это знаем. Хотя Кралидес им нигде замечен не был, все равно очень тревожно. Потому что Кралидес же не телега с навозом. Он может стоять прямо перед тобой, а Дениелс и шейрер будут тупо пялиться друг на друга, и вместо опасности извне увидят только собственные недостатки, отраженные в глазах партнера! Мы, полные гордыни козлы, уже это проходили.
Я упросил Мела надеть хотя бы мое заговоренное колечко. Кстати, Лодео очень помогает в поездках по провинции.
- Малыш, ты готов?
Молча киваю, и мы торопимся вон из дома, взявшись за руки, сопровождаемые Аланом.
Надо хотя бы прекратить этот несущийся прямо в лицо снег. Но у меня какой-то упадок сил, и сегодня стихия мне неподвластна. Вообще в таком состоянии предпринимать такую поездку. Ошибка? Безумие?
Но все есть безумие. Моя любовь к Мелу - полное безумие. Мой вызов, брошенный Кралидесу - безумие. И вся моя жизнь - одна большая ошибка. А потому, что уж теперь. От этого мне как-то легче, от осознания того, что мне так и так в жизни нечего терять, кроме Мела, а именно его я отстою любой ценой, приходят силы. Ветер стихает, и снег перестает падать. Лошади переходят на легкую рысь и вот уже мы едем под черным сводом Рейенкеренского леса.
Я слышу голос Мелстрома, он переговаривается с моим фаворитом, прошедшим обряд. Спрашивает, было ли ему страшно? Потом обращается ко мне с каким-то укором, что это вообще за дурацкий такой обряд, и как у меня рука поднялась заклеймить Риджа?
- Да, я выжег свои инициалы на теле Алана. Он же свои выжег у меня в сердце. Ты следующий.
После этого долго молчим. До Антейна еще около часа езды, самая дремучая часть леса еще впереди, и мы экономим силы лошадей. Хотя я мог бы придать им сил, но побоялся, что если отдам силы лошадям, то к его родителям приеду вообще никакой, им не понравлюсь и нас не благословят. Лучше бы я тогда повесился на суку - сэкономил бы много сил и себе и двум провинциям, которые потратили их немеряно, борясь со мной в течение следующей дюжины лет.
Потом я ехал позади и слушал обрывки их разговоров.
- В день шестидесятилетия моего отца одна из моих племяш спросила его - "Вот тебе уже так много лет, что ты делал в своей жизни?" Его ответ я не забуду никогда. Он сказал: "Я смеялся и плакал вместе с вами; первое я делал истерически, публично, второе - тихо и тайно, но и то и другое я делал от души". Мда, вот так живут достойные люди.
Алан кивнул.
Порыв ветра унес некоторую часть их диалога.
- ... надо было просто переждать, а они поперлись на большак - думали, наверное, там медом намазано! ...потом в кабаке - народу - тьма, и все у стола столпились. И кто-то в толпе возмущается. "У вас что - кричит - ложку взять - с ночи очередь занимать надо?!"
Я отвлекся, погрузился в свои мысли. Следующим, что я услышал среди прочего, было очень любопытное высказывание.
- Что-что? Белка в перце... Ничего ты не понимаешь, господин Ридж. Синисаран - это дыхание Севера, синисаран - это оргазм для мозгов! А ты лумзаешь один этот уксус. Отвлекись от жидкости, кому это надо?!
И тут он как-то странно осел.
Френк видел подлетавшую стрелу, и оглушил меня сигналом опасности, но было уже поздно.
Только потом мы услышали крики.
И кто-то прыгнул на меня сверху. И мы оба упали с лошади. Я, наверное, сломал шею при падении, потому, что потерял сознание. А очнулся от рычания Алана. Он отчаянно сражался с кем-то совсем рядом. Потом споткнулся об меня, упал, и тот, с кем он дрался, воткнул меч ему в ногу. Казалось бы, должен был в сердце, почему в ногу-то? Дурацкая эта мысль вертелась у меня в голове, пока не пришел очевидный ответ - они оба сражались в полной темноте. На звук.
Еще целую мучительную минуту я не мог овладеть голосом.
И потом крикнул так громко, как мог -
- Алан, прикрой Мела!
И попытался вскочить.
-Джули, Джули, погоди...! - Френк заглушил своим криком мой крик боли. Его крылья трепетали на легком ветру над моим телом. Я слышал у себя в голове слова: "Мы смотрим на мир через символы. Представь себя здоровым. Мы смотрим на мир через символы." Кто-то просил меня вспомнить символ. Я стал перебирать символы ортосезериса. Единственную вобщем-то, известную мне систему символов так сказать, ненаучного происхождения. Одним из символов был изиран - знак исцеления. Но тот, кто прикладывал этот знак к моим ранам, был не Френк. Потому что Френк не воспринимал человеческой письменности. Я всматривался в странные формы из тьмы у меня перед глазами, а символ жег меня теперь уже где-то в районе шеи. Потом все это исчезло и я как-то легко поднялся и побежал.
В последствии я часто спрашивал Френка, насколько сильно я был ранен, и что это был за сеанс непосредственно после. На первое он отвечал: "Мужик, не спрашивай!", а на второе:"Мужик, не поверишь". Тогда я чувствовал себя идиотом, меня пробирала икота, и я уходил в библиотеку.
В своих последующих рассказах о той ужасной ночи Алан часто повторял, что он не услышал моего приказа.
Но я точно знаю, что слышал.
Его услышали все, кто должен был. И еще двое из тьмы бросились туда быстрее тебя. И когда я поднялся, и побежал туда вслед за ними, ты бежал рядом со мной, а не впереди. Дорога наша была по замерзшему глыбами снегу, и мы оба несколько раз упали. Алан, мне не нужна была твоя помощь. Я мог бы подниматься и без тебя. Мне не нужна была и твоя рука, мне не нужна была твоя защита. Мне нужно было, чтобы ты был рядом с Мелом.
Впоследствии ты сказал моему отцу, что действовал так, как поступил бы на твоем месте любой телохранитель - оставаться с тем, кого охраняешь. Это потому, что ты всегда понимал жизнь буквально. И еще потому, что очевидный приказ никогда не мешал твоему правильному личному мнению, и второе правило бал в твоей жизни, а первое было мелочной помехой на пути ко второму.
Я знал, что Мел был уже ранен, но не знал насколько опасно. Кто-то бросил факел в кусты, и они загорелись. И тогда Алан увидел и меня, и Мела. Наверное, это была жуткая картинка, потому что он застыл с выражением ужаса на лице. А я бросился к лежавшему на снегу Мелу. Стрела попала ему чуть-чуть пониже груди. То есть сердце задето не было, а с остальным я разберусь!
Все снова погрузилось во тьму. И уже я слышал крик Алана, атаковавшего кого-то.
- Мел, очнись, пожалуйста... - Одной рукой я шарил вокруг стрелы, пытаясь понять, какие органы она повредила, а другой тряс его за плечо. - Милый друг, пожалуйста... - Я смогу вылечить твою рану - она неопасная.
- Джулиус, малыш, отпусти меня...
- Мел, нет! - Я схватил его голову и приподнял.
И в ту же секунду понял, что Мел произнес эту фразу не губами. И он не окрасил ее хрипотцой на выдохе. Мел Годдарт к тому моменту не дышал уже довольно давно. Как только я взял его за голову, я тут же знал, что человек с такими повреждениями черепа и шеи быть живым не мог.
А я так сосредоточился на той стреле, что даже не проверил других частей тела. Но я бы и не стал. Да и откуда же такие тяжелые увечья?! Кто-то ударил его чем-то очень тяжелым по загривку? И тут я заметил, что одна его нога была как-то неестественно поднята в воздухе - она запуталась в части плаща или одежды, которые свисали с седла лошади, переминавшейся тут же.
Почему такая страшная смерть?!
"Потому что любил тебя" - Был ответ.
- Почему именно теперь??!
- Потому что не суждено было дольше.
- Кралидес!- Выкрикнул я то ли в лицо перед собой, а то ли в лицо позади себя.
- Карой не виноват. Его использовали. Прости, Малыш. Я должен идти.
Я мог бы его удержать. Я мог бы удержать его душу в теле. Я мог бы растратить себя до остатка, но восстановить вдребезги разбитую голову. Мог бы. И Все знали, что мог, и наблюдали за мной. И, может даже быть, делали ставки. Теперь-то я знаю, кто выиграл. Но тогда мне предстояло еще это выяснить...
Где-то позади, но недалеко, кто-то упал, и я знал, что это был Алан, который отбивал многочисленные атаки, и все это время защищал нас от как минимум пятерых нападавших. Сейчас он либо мертв, либо без сознания, но выяснение его состояния не поможет мне против этих пятерых, которые, теперь уже ни кем не сдерживаемые, прорвались к нам с Мелом.
Я убил самого первого из нападавших лучом, и от этого все остальные разбежались с криками "дьявол".
Позже я слышал, что эта концовка, достойная дешевого уличного представления, покоробила не меня одного.
Но на это ответили - что объявили, то и играем.
Надо же, я опять пропустил, когда объявляют названия спектаклей в этом балагане!
Честное слово, я на вашей сцене в последний раз!
И вот тогда, посреди этого фарса, я поцеловал его в ледяные губы и сказал:
- А не пошли бы они со своим спектаклем.
И я целовал его долго, и я целовал его, как в последний раз, и мы поднялись над абсурдом, и мы поднялись над жгучей болью. И он взял нашу страшную любовь с собой в могилу и из того лабиринта она уже не нашла пути назад.
И мне говорили - знаешь, ты привык клеймить свою любовь, а Карой не хотел мне такой судьбы. Мне говорили - что не сложилось, вместе не сложишь. Ты говорил, что не знал о планах Кароя. Ты говорил - не надо раздувать скандал. И даже - не делай из мухи слона. А я смотрел в твое обледеневшее лицо и плакал от твоего цинизма.
И тогда я отпустил тебя.
Потому что ты попросил. Пойми и запомни - не потому что Они давили на меня. Не потому, что зал делал не те ставки, и не потому, что так по Сценарию. Я отпустил тебя потому, что ты попросил.
Ульрис Яар когда-то поведал мне древнюю пеневельскую легенду о Шикеркеморе и Тарунике, и там есть такое высказывание - пустая голова быстрее перейдет черту, а у медиумов очень тяжелая жизнь - их друзья и близкие предают дважды - первые сто раз при жизни, и последний - после смерти.
То есть не желай судьбы медиума, который может разговаривать с мертвыми.
Не желай судьбы медиума, который только что говорил со своим убитым любовником.
Не желай судьбы удачливой шлюхи, когда всем кажется, что он подцепил любовника с толстым кошельком, а потом был найден этим любовником убитый (прости, так подумали твоя мать и твой вездесущий Грег Травери!)
Не желай судьбы духа, который все это подстроил.
Вообще чужой судьбы не желай.
- Хозяин, ты плачешь? - Спросил меня подползший Алан.
Какие там у вас еще реплики в сценарии? Я больше не могу.
А когда они опустили декорации розовой зари, Френк донес мне, что из делегации Иварана многих стошнило.
Нет, не потому, что Иваран не переваривает слезливых мизансцен, а потому что режиссеры в стане Иварана предпочитают ставить такие сцены конечно же, на бархатном закате...
Единственный в зале со стрельчатыми потолками, кто не пижонил, и был даже без трогательного носового платка - это симпатичный средних лет мужчина, который то и дело превращался то в маленькую девочку, то в одноглазую седую старуху. В руке у него была стрела, а за кончик ее острый держался человек с изящными пальцами. Он качал головой и печально произносил слово "ушимулин". "Месть" по-тирски. Он плакал и вытирал стрелу слезами, но никак не мог оттереть с нее кровь.
Силларен посылал мне это видение, пока я не взвыл.
Алан смог остановить какой-то обоз, который и отвез нас все-таки туда, куда мы направлялись днем раньше. Ко мне вернулось тепло тела, и ко мне вернулись чувства.
И понимание на грани сумасшествия. Вы мне не верите? Вы считаете, что мужчина не может так любить другого мужчину? Ну что же, тогда вы в большинстве. В большинстве с моим отцом и всеми, кто говорил, что за греховную любовь нас покарал Бог.
А я вас предупрежу, что если вы еще раз произнесете слово "любовь", то у меня станет приторно под языком.
И удивительно ли совпадение, что обоз этот принадлежал Дженису Гарволину. Где-то к середине дня о происшествии стало известно всему Дейкерену. Мое имя было употреблено приблизительно в таком контексте: "Дениелса-младшего подобрали в лесу с мужиком и вдрызг пьяным антейнским полоскалой".
Отец тут же потребовал от меня объяснений. Право слово, он их получил.
Кто-то навязчиво произносил слово "месть", а где-то к концу недели я уже немного устал от душных объяснений с "нужными" отцу людьми. В высшем обществе уже судили и рядили о том, сколько я заплатил полоскале, каково было втроем, и кто будет мой следующий фаворит. Особенно надрывались орна-доранские.
Четыре дня. Именно столько потребовалось наемникам Шраудера, чтобы найти всю банду.
И эта оперативность радовала.
Я ходил мимо рядов пойманных разбойников (только на западной стороне Рейенкеренского леса было выловлено человек двадцать), треть из которых были женщины и дети, и все больше и больше с отчаянием понимал, что убийцы Мела среди них нет.
Не знаю, за что Бог покарал меня, но точно знаю, за что я покарал их. Вобщем-то за отсутствие вкуса и полета мысли. Пусть не играют в дешевых балаганах, да еще в массовке.
Алан был угрюм и забывчив. Ему не нравилось, как полощут мое имя. Скорее всего потому, что его имя следовало за моим, как телега за лошадью. Я сказал, что их имя выбито в мраморе, а наше рассыплется прахом, а оттого нам позор не страшен. Надо было, конечно, просто сказать - "Пошел ты на хрен".
Я вывел их на эшафот в день похорон Мела (благодаря странному антейнскому обычаю, и очень холодной зиме).
Мне почему-то очень трудно вспоминать тот день. Я знал, что это был День Мести, но тот, за кого мстить, вроде как бы даже был рад случившемуся, а тот, кому мстить, вообще не явился на разборки.
А отягощаться воспоминаниями о триумфе над мелкой сошкой не хочется. И мне еще казалось, что я что-то могу сделать из своей жизни...
Слава тем, кто понял, что доброта тяжела, накладна и наказуема и все равно остались ей верны.
Слава тем, которые скрывали у себя честность, когда ее по улицам искали с палками.
Слава тем, кто не пустил на порог отчаяние, как бы оно ни скреблось за дверью.
И слава тем, кто не смотря ни на что выбрал жизнь, когда так легко было позвать смерть.
Это все о тебе, Мелстром.
"- Сюда приходят больные, бедные и сирые...
- А я здоров, умен и богат.
- Тогда зачем ты пришел?
- Я пришел, чтобы попросить у вас прощения.
- Ты убил моего сына."
Как часто я теперь слышу эту фразу. Она звенит у меня в ушах с тех пор, как твоя мать ее произнесла. Но сейчас я уже не уверен, была ли наша встреча вообще? Или это чувство вины, что играет со мной?
Однако перед ней я виноват только в том, что забрал твой браслет-табличку "Мелстром Годдарт. Собственность Алоиса Мейвиса. Антейн, Рейенкерен." Пусть уж она меня за это простит. Ее горе пришла разделить вся твоя твоя повернутая на размножении семья, плюс заведение в полном составе, и это не считая вереницы бывших любовников.
А ко мне пришел один Грег Травери.