Я не заметил того, как венозный восток
вышел наглой зарёй на её лазареты.
Как Венеция, павшая к неге поэта,
Стала музой чумы фельетонных эпох.

Как ни брошен, оставлен его горизонт
в том рассвете седом, верным плёсом лукавым,
Его бог не разбросан, ни стифлен в песок.
Его труп не скрипящий, ведь труд оный - камень.

Гарнизоны пусты в своем броском окрасе.
Резво дышит малиной святая земля.
Жрущий хлеб изголовья не так нам опасен,
Как перо старика в ветхом фраке навзрыд.

Взрыв полночных стихий в золочённой оправе
Машет слабостью, стоптанной юностью в клык.
Его мания оных смешит, словно блик,
Воевавший за свет в царстве томной отравы.

Уже шепчет колодец, трепещет судьба
с непрозрачной любовью к нему, альбиносу.
Полусонный матрос холерическим носом
вывел тело от солнца.
Прощай же, звезда!