Аннотация: Полноценно переполненная всеми соками жизни человеческая сущность, руководствуясь именно теми издревле еще ей присущими - фактически каждодневными - стандартами, попросту никак не потерпит в самой глубине своих искрометно искренних чувств, а тем паче в ее почти незыблемом менталитете даже и признака невероятно безбрежной пустоты нисколько небезызвестного космического вакуума. Причем всякое, то считай исподнее содержание буквально каждой той или иной человеческой души без каких-либо излишних прикрас всегда составляют именно те вещи, что у каждого из нас в его личном пространстве будто бы совсем давно оставленного позади детства некогда были в самой-то безупречно непосредственной от кого-либо более чем явственной близости. Правда, конечно, и вся та до чего неуемная взрослая жизнь, донельзя беспорядочно созидает саму основу для всяческих грядущих размышлений, сколь неизменно бурлящих внутри буквально-то всякого на этом свете людского сознания. Да только все те взрослые и зрелые мысли сколь непосредственно берут начало как раз из той ныне подчас весьма же далекой юной поры. И это именно всякое то, считай зачастую ныне весьма стародавнее детское бытие со временем и выковывает из самых зачатков личности все те ее довольно-то безыскусно наглядные, и крайне приметные, совсем недвусмысленно определенные контуры. Однако при всем том сама по себе та чисто внешняя сторона души и близко не столь вездесуще принципиально важна. Поскольку та наиболее затаенная суть всеобъемлюще исподнего содержания сосуда чьего-либо сущего же нутра, безусловно, и впрямь более чем безукоризненно скрыта за кромешным мраком всяческой той или иной чисто подспудной и обыденной вполне уж конкретной чьей-либо повседневности... И это как раз считай от того, чем это тот сосуд, так или иначе, вообще еще окажется весьма вот порядком заполнен, и будет на самом уж деле зависеть, а бросится ли человек спасать чужого ребенка, на которого с бешеной скоростью несется автомобиль с сильно загулявшей веселой компанией отдав свою жизнь во имя спасения ближнего. Ну или чего еще доброго совсем наоборот - не пошлет ли тот вполне всесторонне просвещенный человек кого-либо, дабы с кем-то вовсе уж не тем сколь, эффективно и бескомпромиссно разом как есть чисто по-свойски до чего сходу разделаться... Уж все при этом однозначно, со всею суровою многозначительностью только-то и списав на один лишь тот исключительно скверный и несчастный случай. Чужая душа - частенько разве что той еще беспросветно черной мглы сущие потемки, и до чего нередко в ней весьма неизбежно как раз и имеется нечто сколь тщательно скрываемое, словно бы в некоем глубоком потайном кармане. Даже и при том самом максимально же близком контакте всегда остается нечто такое, что никак не будет раскрыто полностью и нараспашку, а потому и окажется оно крайне же завуалировано, а в том числе и от того наиболее пытливо-остроглазого взора. Поскольку слишком надежно оно в тех самых безумно далеких глубинах души и было до чего же надежно упрятано от всех тех сколь нескромно любопытствующих, чужих глаз. Человек - он, собственно, оказывается весь, как он есть, считай на ладони, только при самых наиболее экстремальных обстоятельствах, которые при всем том подчас ведь и будут, считай уж на деле ежесекундно опасны для самого его чисто так физического существования. И именно эдаким образом, а вовсе-то и близко никак не иначе (в момент наиболее величайшей же своей необычайной радости) почти всякий тот или иной индивидуум всецело раскрывает то, что сокрыто в наиболее дальних уголках его души. Да только таковым тому быть разве что в то как-никак немыслимо страшное время и впрямь-то без тени сомнения поистине разом уж выпавших на чью-либо долю никак не мимолетных жизненных испытаний. И это как раз тогда какой-либо индивид до чего полноценно весьма ведь сходу и впрямь же проявит всю свою доподлинно настоящую суть, то есть то заветное, что доселе было в нем сколь надежно сокрыто за всеми теми подспудными, внешними и, попросту говоря, крайне малозаметными факторами всей уж его сколь неизменно одеревенелой и невзрачной обыденности. А между тем все те самые отчаянные передряги, коли явно ведь еще довелось им весьма неприглядно, на редкость всласть разом выпасть на чью-либо более чем изрядно прискорбную долю, попросту считай набело вскоре сотрут с человека все его, так называемое обыденное лицо... Ему или ей как раз вот и быть тогда именно теми, кто до самого дна порою испил безнадежно бездонную чашу горя, а посему их сердцем и станет, затем заправлять как раз-таки тот чисто внешний, и попросту напрочь выедающий всяческую радость жизни тихий же ужас. Да и сколь при всем том вполне вероятно, что в них до чего сходу тогда разовьется сущая та чисто сиюминутная неуверенность во всяком том ныне лишь где-то и впрямь вдали назревающем вовсе никак заранее неопределенном и на редкость туманном грядущем завтрашнем дне. Правда, не то, чтобы со всем этим им будет явно как есть необходимо уж до чего удрученно жить всеми теми необычайно долгими, безмерно томительными годами, а тем более теми-то нескончаемо длительными десятилетиями...
|