Когда идешь в Город или к Базе, хочешь ты того или нет, но придется пройти через сад вешенных. Вообще-то он называется садом Памяти, но я не люблю это название и поэтому придумал другое. Не знаю точно кого там больше, повешенных или распятых, считать не приходилось, да и лишний раз смотреть в их сторону не очень то хочется. Это вызывает у меня тошноту и желание бежать. Старый Гру говорит, что всем нам там место и, рано или поздно, мы там обязательно окажемся. Висячими или распятыми. Старый Гру или Жесткий Гру наш учитель, и никто не сомневается в его словах. Я ему верю и иногда даже гадаю, какое наказание мне вынесет верховный судья. Можно конечно улизнуть к фермерам, но я не совсем уверен, что пройду испытание. Вот Мошка точно сможет, он не радиоактивен, его фермеры возьмут. Мошка - мой младший брат. Он тоже из воров и даже ни капельки не радиоактивен, потому что зимой, когда приходится худо, он ни за что не прикоснется к мертвякам. Он так всю зиму на одной каше может просидеть. А я нет. Мне часто бывает страшно за Мошку. Я ему часами вдалбливаю, говорю, чтобы к фермерам шел или хотя бы к нищим, но он не хочет. По правде говоря, он с характером и говорит, что станет таким же как Гру, хотя я в этом сильно сомневаюсь. Всем нам место в этом саду, и все мы тут скоро окажемся. Рано или поздно, вешенными или распятыми. Мошке всего двенадцать, и ему раньше не приходилось ходить к Базе, а в Город я его часто брал. Идет и смотрит под ноги. Я ему говорю:
- Мошка, так нельзя. Вор первым должен увидеть прохожего, стражника или кого бы там ни было.
А он мне:
- Знаю. Только не могу я на них смотреть, - и, не поворачивая головы, тычет пальцем в распятья.
- А ты сквозь них смотри, - отвечаю, и тут он как заорет, нарушая все правила:
- Ты что не видишь? - кричит, - они на нас смотрят.
После этого случая много времени прошло, Мошка уже научился на мертвяков смотреть, хоть и ежится все время, а я наоборот - переучился. Он ведь прав был. Когда идешь между ровнехонькими рядами, кажется, на тебя со всех сторон смотрят, и как только я этого раньше не замечал. Посмотришь вверх, а там исподлобья в тебя два глаза впились или глазницы пустые, в сумерках не разберешь. А исподлобья - потому что голова на сломанной или на обвисшей шее. Страшно, аж зубы стучат. Правда, у многих глаза закрыты, но когда в сад новые "саженцы" привозят из верующих, так те перед смертью всегда на небо таращатся. У этих глаза так и остаются открытыми. Мошка их больше всех не переносит, и всегда после прогулки в город нервный ходит, грубит во всю, огрызается. Как же так можно? Вору не положено на базу нервным ходить. "Хладнокровие, - говорит Старый Гру, - и четкий расчет". А Мошка если на Базу пойдет, то конец ему, там глаз да глаз нужен, а то быть тебе в саду раньше срока. Вот я и пытаюсь ему втолковать, что к фермерам надо, а он, видите ли, без меня никуда не хочет. Дурак он, вот кто! Ничего, сегодня вернусь и прибью, будет знать, как перечить.
У каждого есть своя тропинка. Моя тропинка начинается от правого края катакомб и тянется вдоль центральной аллеи сада вешанных до самого периметра Базы. Хоть она и довольно таки прямая, но у нее есть свой недостаток. В это время по центральной аллее к катакомбам и трущобам возвращаются нищие. Нищие - скользкий народ, и Гру говорит, их надо избегать. У нищих нет кодекса чести, и за кусок хлеба многие готовы выдать тебя в любую секунду. Наверное, из-за этого я пошел не своей тропкой, а Тропой Отцов. Она выводила к вышке N4, и продолжалась вдоль акведука, по дороге пересекаясь с моей. Я шел быстро. Мне не нужно смотреть под ноги каждые пять секунд, достаточно одного взгляда, что бы все приметить, все запомнить. Я шел быстро и меня подгонял азарт. Азарт, который делает вора вором. Пальцы пробежались по голой груди, где еще чувствовалась воспаленная кожа от наколки. Седьмая муха в паутине жирного крестоносца, сидевшего в середине. Еще столько же и еще один раз и я Мастер.
Вечерние сумерки тепло кутали меня, а отцы, казалось, следили за каждым шагом. Отцы тоже никогда не закрывали глаз, и мне казалось, что они улыбаются, глядя на меня. Они гордились мной, моей скользящей походкой, моими плавными движениями. Здесь был распят мой старший брат и отец, повешен дед и, наверное, буду казнен я. И Мошка... если к фермерам не убежит. Аллея Краж для городских, Тропа Отцов для нас, трущобных. Я никогда не понимал, почему отцы не закрывали глаза, да и не замечал этого, пока Мошка не сказал. Но сейчас нельзя отвлекаться. Вышка N4 уже мигает вдалеке прожектором, который каждые десять секунд разрезает сумерки ровным лезвием луча. Я знаю, Крамм давно на месте и, дожидаясь меня, выкурил не одну сигарету. На год старше меня, а курит как паровоз. Поэтому и дыхалка ни к черту и отстает всегда. Вон и труба акведука. Последние несколько шагов.
- Кра-а-амм, - шепчу, - шшшшшш.
- Не шипи, тут я, - раздается откуда-то слева. Смотрю туда, откуда пришел звук и ничего не вижу. Крамм умеет хорошо маскироваться. Ага. Еле заметный свет, слабенький, как у нас в каморке. Это он ладонью огонек сигареты прикрывает. Вот и еще одна причина вреда куренья.
- Долго ждешь? - спрашиваю.
- Ага, - и с призрением смотрит на меня. - Опять от мертвяков прятался? Загнали бедного, даже отдышаться никак не может - он попытался погладить меня по голове. Я увернулся.
- Что нового? - Я не обращаю внимание на его шуточки. Такой уж он уродился Острый Крамм, и я горжусь его дружбой.
- На Базе очередной запас открыли. Идут слухи, что на этот раз запас долгосрочный. Пять лет.
Пять лет - действительно огромный запас. Пять лет жить Городу на этот запас. То есть так только было предусмотрено, если нас в счет не брать. И так город должен будет продержаться еще целых шестьдесят лет. До прибытия кораблей.
- Наверное, все псы там собрались? Не пробраться.
- Не пробраться, - Крамм гасит сигарету о подошву. - Соваться не стоит. Пойдем к шестой, там верняк. Дальше всего от открытых блоков.
- Согласен. - "К шестой" идти еще два часа. По периметру не пройти, значит снова Садом. Не нравится мне это.
- Пошли? - спрашиваю.
Крамм резко кивает и исчезает среди голых столбов Сада. Я присаживаюсь на камень, считаю до ста и тоже начинаю пробираться к Шестой, но уже своей дорогой. У каждого своя тропинка. Так говорит Старый Гру, и я верю ему. На этот раз мне не спокойно. Я здесь мало ходил, но это не значит, что есть хоть одна тропинка, о которой я не знаю. До самой Шестой я ни разу не заметил Крамма. До самой Шестой взгляды мертвяков прожигали мне спину, пытаясь вывести меня из равновесия, но я не сдавался. На одном столбе кто-то шевелился, кто-то о чем-то шептал. Я не оглядывался, мне это было не интересно. Вдруг от одного столба отделился человек и рухнул прямо мне под ноги.
- Пошли назад, - сказал Крамм, отряхиваясь от пыли.
- Ну и сволочь же ты, - сердце все еще продолжает бешено стучать. Крамм довольно улыбнулся, будто его похвалил сам Гру.
- А в чем дело?
- Там занято, - Крамм присел на корточки. - Борька со своими.
- Может переждем?
- Не резон. Вернемся к Пятой. - Крамм снова закурил.
- Не успеем. На обратном пути рассветет.
- Страшно?
- Разве что за тебя. Бежать долго. Не выдержишь ведь.
Смешок. Кашель. Снова смешок.
- На перегонки до Пятой. - Крамм делает две затяжки подряд и бычкует сигарету. - Иди первым.
Через пару шагов перехожу на медленный бег. Все-таки нужно было переждать. Раз псы на новых блоках, значит, всем бы хватило, а в пятом медикаменты. Там всегда опасно. Хотя везде опасно. Риск еще не проигрыш. Так говорит Старый Гру. Опять кто-то бредит. Женщина. Не нужно было смотреть. Руки дрожат, никак не могу унять. До самой до Пятой ее стоны преследуют меня. И глаза. Безумные, уставшие, которые никак не могли дождаться ухода души.
Крамм уже докуривал сигарету, когда я подошел к нему.
- Ну что, спринтер, пошли? - довольный зараза. Глаза так и светятся.
Я не отвечаю. Все пытаюсь унять дрожь в руках, заведенных за спину, чтобы Крамм не увидел. Хорошо ему, Острому, он на мертвяков внимание никогда не обращает, ведь его нашли где-то на заброшенных аллеях. Там тоже какие-то поселения есть, вроде катакомб, только не природных, а людьми вырытых. Они там мертвяками питаются, и не только в зиму, а всегда. Крамм прожил у них до восьми лет. Он, наверное, все помнит, хотя никогда ничего не рассказывал. А я не спрашиваю, мне это ни к чему, захочет сам расскажет.
Высокая стена, тянувшаяся вдоль периметра базы, не представляет собой преграду, а скорее просто свидетельствует о ее границах. Даже мальчугану, не имеющему ни одной мухи в паутине, ни чего не стоит перелезть через нее. За вышкой N5 был маленький пустырь, после которого длинными шеренгами тянулись боксы и контейнеры с разными медицинскими принадлежностями, никому не нужными лабораториями, препараты и другой бурдой. Те контейнеры, что находились ближе к стене, хоть и давно пустовали, но были закрыты по всем правилам и дожидались своей очереди на аукцион. Городские власти продавали или обменивали их на еду у фермеров, которые находили для этих железных параллелепипедов очень много оригинальных применений. Дальше шли полные контейнеры, внешне ничем не отличающиеся от своих опорожненных собратьев. У каждого рядом с дверью имелся маленький жидкокристальный экранчик с набором цифр от нуля до девяти. При вводе правильного кода, из недр раздавался голос, перечисляющий содержание. Код был стандартным, менялись только последние двенадцать цифр с номерами отсека и самого контейнера. Когда один набирал код, другой забирался на крышу, и, свесившись, приглушал звук микрофона, закрыв его майкой или еще чем-нибудь. Получив нужную информацию, решалось, открывать или нажимать кнопку отмены. В первых трех контейнерах были неизвестные нам медикаментами, в следующем - полевой лагерь, в другом одежда для персонала. А в шестом... То, что было в шестом, заставило меня вспотеть, а Крамма - достать сигарету. Я спустился на землю и выжидающе посмотрел на Острого. В место ответа он протянул мне сигарету. На этот раз я не отказался. Я присел рядом с ним и тоже начал представлять открывшуюся перед нами возможность. Полевой робот-полимедик. Параметры, определяющие его, голос из микрофона перечислял довольно долго, но нас интересовало лишь одно. Раз полевой, значит, имеется аккумулятор. За такой артефакт фермеры дадут все, что пожелаешь.
Первым опомнился Крамм, и после нажатия кнопки в бледно-голубом ореоле перед нами предстала огромная машина. Мы зашли и начали медленно ее обходить. Аккумулятор у модели номер АР52468431 находился с левого борта и крепился восьмью защелками, которые было просто найти и разомкнуть.
Тень разочарования мелькнула на лице Крамма. Я тоже узнал аккумулятор. Примерно такой же питал весь наш отсек и весил килограммов сорок, не меньше. Вдвоем никак не справиться. Я уже собирался уходить, когда заметил взгляд Крамма. Я знал этот взгляд. Хорошо знал.
- Вернемся завтра, с ребятами - твердо сказал я и повернулся к выходу.
- Нет, - еще тверже сказал Крамм, - я остаюсь.
- Так я и знал. Как же. Разве может Жадный Крамм поделиться такой дорогой добычей? Или сейчас говорил Гордый, Непобедимый и Всезнающий?
Крамм не реагировал.
- Расскажи, - снова попробовал я, - как же ты собираешься его тащить. Или мне обратиться к охранникам? Эти добрые ребята всегда готовы помочь. А на завтра все будут звать нас Отцами.
Казалось, Острый не слушал меня. Он задумчиво водил сигаретой по полу и что-то насвистывал.
- Крамм, а Крамм, а может все-таки завтра? - В последний раз попытался я, уже заранее зная ответ.
- Дурак. - Наградил меня Крамм, - Завтра, выдавая суточный отчет, главная машина скажет, что этот контейнер был вскрыт, и когда ты вернешься сюда, да еще с ребятами, то внутри вы найдете не робота, а вооруженных до зубов охранников. Потом я лично содру твое тело с креста и отнесу подальше от Отцов, чтоб не позорил.
- И что ты прикажешь делать. Хочешь я за Борькой сбегаю?
Крамм покачал головой.
- Разбирай, - коротко сказал он и выскользнул из бокса.
Я прислушался, пытаясь понять в какую сторону пошел он, но ничего не услышал. Раз Крамм сказал "разбирай", значит нужно разбирать.
Я попробовал, легко ли выходит аккумулятор и, убедившись в этом, стал ждать. Крамм вернулся минут через двадцать. Перед ним на воздушных подушках покачивались носилки. Как я сразу не сообразил. Лагерь... Мне даже обидно стало. Наверное, Крамм это понял, потому что его довольная улыбка стала еще шире. Он подошел к роботу, кивнул на аккумулятор и спросил:
- Получилось?
Я даже не посмотрел на него.
- Молодец, - продолжал издеваться Крамм. - Можно я буду всем говорить, что ты мой самый близкий друг?
Парализатор бьет бесшумно и наверняка. Я помню, как подпрыгивая уходил Крамм. Луч все-таки задел его, так что шансов у него почти не оставалось. Потом помню грязные ботинки охранников, безжалостно и бессмысленно бьющих меня, и вкус крови во рту. Боли я не чувствовал. Охранники тоже это знали и били, скорее всего, по привычке. Когда действие парализатора прошло, огромная волна боли смела мое сознание, и лишился чувств. Первое, что я увидел, когда очнулся, были Тропа Отцов и загораживающий ее наполовину бритый затылок. Я попробовал шевельнуться, но, по-видимому, разбудил этим задремавшую боль и снова потерял сознание. В следующий раз под моим распятием стояли трое охранников. Неожиданно один из них дернулся и, захлебываясь кровью, попытался достать торчавший из шеи кривой нож. Значит ушел. Молодец Крамм. И спасибо. Когда я открыл глаза в последний раз, понял... Понял, почему Отцы не закрывают глаза. Поздно понял... Слишком поздно... Ничего. Поздно для меня, но не для Мошки. Может еще увидит мои открытые глаза и поймет...