Григоров Александр Николаевич : другие произведения.

Пробел

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:

ПРОБЕЛ

  
   Дневник Кирилла Крючковца. Изучение языка Вымысла. Последняя запись.
  
   "С смаого возеикнонвния псьмиеноснти чеоевлечсвто прлшоо некьослко этпаов ошетнония к ней. Првеотныбый чевлоек расзыскавал итсриои на стнеах пеещр с пощмоью рискунов. Зтаем они преватирлись в иогерлифы, ктороые озчанали чстаи расксаза -- свлоа. Пожзе слвоа расапилсь на слгои, а солги -- на бкувы. Они и стлаи на врмея эмелентраными часицтами яызка. Но высянлоись, что их мжоно пестаревлять без ущреба для обещго смсыла. Знчаит, стртуукра рчеи и письнмености сотит на доругм фндаументе".
  
   Мысли Кирилла Крючковца путались тем больше, чем ближе он подъезжал к нужной станции. Вечером в метро мало народу -- можно вольготно рассесться, достать смартфон и читать. За такую роскошь приходится платить -- удобная поза располагает ко сну. Так и проходит поездка -- в борьбе между дремой и попытками уловить смысл прочитанного.
   Пока Кирилл побеждал текст.
   Но спать хотелось неимоверно. Особенность работы верстальщика: неделю валяешь дурака, а перед подписанием номера в печать вкалываешь за двоих. Новости не только живут один день, они имеют противное свойство появляться в последний момент. И рад бы подогнать журналиста, но ничего не поделаешь.
   Кирилл успевал работать в двух изданиях, дни выхода которых разнились. Плюс подрабатывал корректором -- грамотных людей почему-то не хватало. Он знал: только тот, кто много работает, имеет право пенять на трудности. Сам этим правом не пользовался -- некогда. Крючковец мог бросить обе работы в любой момент -- позволяли заработки родственников. Однако тогда он не был бы тем Кириллом, которого в свое время знал весь филологический факультет -- симпатичным здоровяком, блондином с пытливыми глазами, нелогично смотрящимся в компании будущих "училок". Словно откормленный породистый пес, которому место на лугах, возле отары, -- в замшелом курятнике. Безделье наверняка превратило бы его в толстого до неуклюжести бизнесмена, читающего лишь телетекст и сообщения в телефоне.
   Никакого волшебства: просто бери деньги у тестя.
   Крючковец такую философию не признавал и трудился самоотверженно. Будто играл, веруя в правила, собою придуманные. Когда жена Аня покупала новый плазменный телевизор или представительский седан, Кирилл искренне удивлялся -- откуда? Ведь супруга работала рядовым менеджером в отцовской компании.
   Во всяком случае, она сама так говорила.
   Кирилл считал Аню идеальной женщиной. Внешность интересовала его мало, он искал красоту в сути человеческой. Вспомнить тех же очкариков-однокурсниц -- ничего зазорного в их обществе Крючковец не находил. Он и сам первые два курса носил очки. Затем сменил их контактными линзами.
   Всматриваясь в крупный шрифт текста, Кирилл ловил себя на том, что отвлекается.
   Буквы глотаются автоматически и никакой информации не несут. Внимание привлекает что-то другое, находящееся за пределами экрана. Думать хочется о разном: в чем смысл жизни, когда я начну работать на себя, сколько денег нужно для полного счастья... и зачем, черт побери, они пишут такие романы, от которых жутко клонит в сон?
   Главное -- не проспать остановку...
   ...Проснулся он оттого, что кто-то дергал за плечо. "Наверное, проспал, заехал в депо, милиционер разбудил, спасибочтопокарманамнелазил", -- спросонья Кирилл толком не рассмотрел побудчика и рванул в открытую дверь (поезд стоял на станции), а дальше -- по ступенькам, к выходу.
   Бормоча оправдания, Кирилл семенил по туннелю. В спешке не заметил отсутствия рекламы и ларьков. А когда вынырнул в прохладный, но приятный осенний вечер, не обратил внимания на троих молодчиков, стоящих поодаль.
   С полузакрытыми глазами устремился домой, еще не зная, что находится в гостях.
   Они настигли прохожего в середине аллеи. Окликнули, остановили, окружили. Кирилл поднял взгляд с мокрого асфальта. Вечером, когда контуры смазаны мраком, трудно говорить с уверенностью -- где что находится. Свой район Кирилл знал, а этот -- нет.
   Стало неуютно.
   Попятился, чтобы не оставлять противника за спиной. Схватки корректор не боялся. Хотя трое на одного, пусть и физически развитого, -- многовато. Надвигаясь, один из троицы вышел в полоску света. Одежда на незнакомце была странной: подобие туники с фирменным знаком на груди, облегающие брюки и ботинки с высоким голенищем. С учетом погоды, парень оделся легко.
   Упершись в скамейку, Кирилл остановился. Трое стали кругом. Подошли близко, можно разглядеть лица: наглые, самоуверенные. Мелькнула тень -- тот, который сзади, поднял руку...
   -- Не-не-не-не-не! -- донеслось из кустов. Через мгновение оттуда появился маленький худенький человечек. В руках он держал поводок, уходящий в заросли. Человечек отряхнулся, поправил накидку и строго посмотрел на поздних гуляк. -- Нападение?! -- Малыш смело двинулся на хулиганов. Из кустов вынырнула собачонка и засеменила вслед хозяину. -- Ц-ц-ц. Трое на одного.
   -- Ты, дядя, шел бы своей дорогой... -- попросил здоровый детина.
   -- Что-что? -- человечек подошел ближе и привстал на цыпочки.
   -- Непонятно, что ли? Иди, куда шел, -- прогнусавил тот, кто стоял сзади.
   Коротышка резко обернулся. Все четверо застыли, глядя друг на друга. Напряжение чувствовалось такое, будто защитники футбольной команды молча решали, кто виноват в пропущенном голе. Глаза мелькали белками в полутьме, смягченной отблесками фонаря.
   На шеях вздулись жилы. Глаза остекленели.
   Собака то рычала, то поскуливала.
   Человечек громко выдохнул и чуть осел.
   Изо рта детины брызнула слюна.
   Происходило какое-то потустороннее действо, внешне незаметное. Кирилл в растерянности вертел головой.
   Один из парней качнулся, но устоял. Прохожий резко склонил голову. Другой молодчик втянул живот и тут же выпрямился.
   Все это они проделывали с застывшими лицами, глядя перед собой.
   Нужно было действовать, но Кирилл не знал как -- испугался. Из ступора его вывел звук упавшего тела. Это рухнул человечек. Троица продолжала стоять со сжатыми кулаками. Крючковец попрощался с остатками сонливости и обратился к гнусавому.
   -- Что с ним? -- Кирилл тронул парня за предплечье. Тот не шелохнулся. -- Слышишь?
   Пришлось потеребить молчуна за складку туники. Ноль эффекта.
   Кирилл легонько толкнул истукана в спину.
   Трое хулиганов, как по команде, очнулись. Свели взгляды на Кирилле.
   -- Ну вот, другое дело! -- от такого внимания Крючковец повеселел. -- А то стоите, как памятники...
   Чтобы убедиться, -- молодчики действительно ожили? -- он дружески хлопнул по плечу ближайшего из них -- худого с длинным носом. Тот вскрикнул, шагнул назад, поскользнулся на мокрой листве. Упал, поднялся и опрометью бросился по аллее. Подельники тоже попятились, но в другую сторону, обратно к метро. Кирилл развел руки в стороны, показывая -- драться не намерен. Но пацаны уже неслись по дорожке, мелькая в полосках света.
   -- Беспределишь? -- раздалось со спины.
   Коротышка сидел на земле, держась за левый глаз. Кирилл помог ему подняться и присесть на лавочку.
   -- Просто хотел в чувства привести.
   -- Круто.
   -- Послушай, я его почти не трогал.
   -- Я видел.
   -- Что ты видел?
   Коротышка порылся в карманах и уголком рта ответил:
   -- Ладно, спасибо.
   Человечек достал сигарету и прикурил. Пока горел огонь, Кирилл успел заметить кучерявую рыжую шевелюру и россыпь веснушек.
   -- Если честно, испугался я очень... -- Крючковец понурил голову.
   -- Немудрено. Отделали.
   Рыжий потер щеку.
   -- Так вы что, дрались?!
   -- В шахматы играли! -- хмыкнул Коротышка. -- Ох, спину заступило.
   Он задрал тунику и стал массировать больное место левой рукой. Под мешковатым балахоном мелькнула тельняшка. Правую руку протянул Кириллу.
   -- Андрюха.
   -- Кирилл.
   -- Тебе куда?
   -- Домой, на Корчагинцев.
   -- Нет здесь такой улицы.
   -- Как нет? Вот за этим домом будет девятиэтажка, потом "свечка"... -- Кирилл и сам слабо верил, что так оно и есть.
   Андрюха пристально посмотрел на нового знакомца и цокнул языком.
   -- Не местный. У меня переночуешь.
   -- Мне до дома десять минут ходу.
   -- Идем, -- рыжий повернулся спиной и поднял с асфальта поводок. Собака появилась из-за дерева. -- Милиция зафиксировала.
   -- Что тут фиксировать?
   Сверху донесся рокот.
   -- Нарисовались, -- Андрюха взял собаку на руки. -- Побежали, Стропа!
   На бегу особо размышлять не получается. Ни во время пробежки трусцой, ни в погоне. Пока бежали, Кирилл про себя удивлялся манере, с которой говорил Андрюха. Словно дрова рубил -- резко опускал топор на чурку.
   Местность Крючковец не узнал -- сплошь шикарные коттеджи. Беглецы добрались до перекрестка и свернули на щебенку. Андрюха остановился, вынул ключи и отпер ворота.
   -- Заходи, -- пропустил гостя, закрыл калитку и поставил Стропу на землю.
   Обстановка в доме была завидная. Жилище оказалось просторным -- со двора и не скажешь. Одним словом -- поместье.
   -- Здорово у тебя, -- Кирилл стянул ботинки и надел комнатные туфли. Назвать их тапочками было бы оскорбительно. -- Ты кто, Андрюха? Олигарх, что ли?
   Хозяин ответил из конца коридора, где, судя по запаху, находилась кухня:
   -- Сторож. -- Пока слово летело к Кириллу, оно успело пропитаться ароматами кофе и горячих бутербродов. Поэтому дошло до мозга позже положенного.
   -- Что же ты сторожишь?
   Андрей вкатил в комнату уставленный яствами столик.
   -- Овощи, -- буркнул хозяин и снова исчез в дебрях жилплощади.
   Закусками и кофе не ограничились, -- выпили по паре-тройке рюмочек коньяку. Полился разговор -- насколько позволяла "общительность" Андрея.
   Здесь материальные ценности во многом уступают духовным. Район, где живет Андрюха, сплошь состоит из особняков дворников, слесарей, рядовых менеджеров и им подобных "пролетов". В центре города (его название осталось без изменений) ютятся в маленьких комнатушках труженики от интеллекта -- "думатели". У первых -- много денег, у вторых полно астров -- мыслительной валюты. Если ее нет -- все равно, какая сумма наличных в кармане: не возникнет желания что-либо покупать. Те, у кого нет фантазии, живут роскошно и сытно, зато без устремлений. В тиши, спокойствии и стабильности. А те, кто знает, как потратить деньги, видеть их не хотят. Используют "питательный минимум", как выразился Андрюха. Редко, но случаются те, которые и умом сильны, и деньгами богаты. Переправщики. Сами по натуре думатели, они продают идеи и интеллектуальную рабочую силу, имея с того процент. Работяги ненавидят переправщиков -- те, дескать, крадут народные деньги. На самом деле -- завидуют: поменять придумку на купюры можно, а наоборот -- нельзя.
   -- И ты, значит, тоже завидуешь? -- Кирилл выпил и погрузил ломтик лимона в сахар.
   -- Нет, -- морщась от послевкусия, ответил Андрюха.
   -- Ты же "пролет"?
   -- Да.
   -- Так почему спокойно терпишь думателей и переправщиков? -- Крючковец захмелел и ступил на грань между юмором и издевкой. -- А ну как взять все мысли и поделить?
   -- Своих идей хватит, -- хозяин прожевал лимон.
   -- Я смотрю, ты служивый -- китель вон висит, -- Кирилл указал на открытый шкаф.
   Андрей молча встал и закрыл дверцу:
   -- В отставке.
   -- Танкист?
   -- Летчик.
   Андрей стал говорить по несколько слов подряд -- давал о себе знать алкоголь.
   -- Давай спать, -- Кирилл зевнул, -- где положишь?
   -- В гостевой спальне.
   Хозяин пошел готовить постель. Стропа путался в ногах -- напоминал о себе.
   -- Ты как тут оказался-то, Кирилл? Из подземки? -- спросил Андрей в дверях.
   Объяснить, что произошло, Крючковец не мог. Да и не хотел -- клонило в сон.
   -- Задумался, в чем смысл жизни, -- с улыбкой ответил гость.
   Сторож медленно задрал подбородок и кивнул.
   -- На учет тебе стать надо. Завтра сходим.
   Перед отходом ко сну Крючковец перехватил хозяина в коридоре:
   -- Слушай, а что тем троим нужно было? Деньги?
   -- Нет, -- Андрюха перекинул полотенце с одного плеча на другое, -- астры.
   И пояснил. Во время мысленной схватки человек превращается в сплошной нерв. Смысловой безналичный счет хорошо виден и легко доступен. Любой контакт с физической оболочкой воспринимается, как иголка под ногтем. Потому налетчики так болезненно восприняли дружеские похлопывания Кирилла. Пришелец действовал исключительно подло -- против установленных правил поединка.
   -- На чем вы дрались там, в мыслях?
   Хозяин замолк и напрягся. Думал, как верно объяснить.
   -- Руками помахали...
   Говорят, во сне мозг человека работает так же интенсивно, как днем. В таком случае Кирилл с головой окунулся в работу, как только улегся на подушку.
  
   Дневник Кирилла Крючковца. Изучение языка Вымысла. Первая неделя.
  
   "Самые прекрасные мгновения жизни человек переживает при отходе ко сну и при пробуждении, когда умом находится здесь, а мыслями -- там. Кажется, сон -- это перерыв между явью вчерашней и явью завтрашней. Незримая связь между подлежащим и сказуемым, основной и подчиненной частями предложения. По отдельности слова читаются ясно, но смысл поднимается со дна, невидимого под слоем мутной воды. Чтобы разобраться, нужно нырнуть в неприятную теплую жижу и тронуть пятками ил. А потом вылезти и не мыться, пока не прочтешь весь текст, не досмотришь сон полностью и окончательно не проснешься. Человек -- существо мнительное и излишне чистоплотное. Норовит уничтожить малейшие следы своего понимания мира. Вместе с пеной в канализацию стекают золотые крупицы, которых на жизнь вполне хватило бы. На всю жизнь. Вместе с остатками сна мы просачиваемся в реальность, как капля влаги в раскаленный песок, находя забвение.
   Говорите, сон -- это всего лишь перерыв на отдых?
   Или самая жизнь -- длинный и печальный промежуток между сновидениями?
   А может быть, сон -- и есть жизнь?
   Засыпай. Ответ придет сам собой".
  
   С утра Кирилл напросился сходить с Андреем в магазин. При свете дня окончательно убедился -- он в другом мире. По ровным, чистым, чуть ли не выкрашенным дорогам, чинно двигались шикарные автомобили. Выглядывающие из-за заборов фасады являли образчик аккуратности. Исполнены они были в одном проекте, будто жителям лень ломать голову над внешним видом, и они всем районом наняли одного архитектора.
   Супермаркет находился через дорогу от места вчерашнего нападения.
   Бывший летчик не мог определиться, что покупать. Сначала Кирилл думал -- приценивается. Оказалось проще -- Андрюха плохо видел. В этой беде он не был одинок -- таких "потерянных" оказался полный маркет. Расфуфыренные женщины бездумно перебирали коробки со сладостями; мужчины в спортивных туниках лениво шаркали сандалиями по полу; дети -- вот кто обычно в курсе, что покупать, -- и те со скукой таращились на игрушки. Кирилл быстренько забросил в тележку все необходимое -- окружающие смотрели на него, как язычники на идола. Внимания привлекала одежда: куртка, кофта, джинсы, ботинки. Но главное -- проворство дивного покупателя. Победоносно взглянув на кассиршу, Кирилл укатил тележку к выходу и спросил Андрея через плечо:
   -- Как же ты с таким зрением летчиком служил?
   Андрюха положил руку Кириллу на плечо, развернул к себе и посмотрел в глаза:
   -- Служил!
   Всю дорогу до центра города они молчали. Прохожих становилось больше. В людском потоке мелькали камзолы, тоги, туники... Горожане одевались по всему спектру моды -- от шкур с костяными украшениями до тех же шкур в бриллиантах и стразах. Но фактура тканей, пошив и дизайн -- ультрасовременные.
   Андрей остановил машину возле здания с колоннами, которое могло украсить древнегреческий город. На входе висел вмонтированный в стену аппарат -- к нему подходил, прислоняли ладонь и спустя секунды отходили.
   -- Смысловая биржа, -- летчик кивнул на автоматически открывающиеся двери, -- иди.
   Кирилл вышел из машины и направился вверх по ступеням. Андрей его окликнул:
   -- Не фантазируй -- опасно. -- Осмотрелся. -- Закончишь -- дай знать.
   Он протянул Кириллу похожую на колпачок шариковой ручки вещицу и жестом показал, -- нужно нажимать.
   Перед входом висела табличка, на которой, видимо, значилось название учреждения. Написано по-русски, но как-то причудливо. Наметанным взглядом верстальщика Кирилл уловил необычный шрифт с растянутыми интервалами между буквами и словами. Не придав этому особого смысла, гость вошел внутрь.
   Огромный зал разделен стеклянной стеной надвое. По ту сторону, возле окошек, сидят девушки в бледно-зеленых тогах. Возле крайнего окна в очереди стоят трое посетителей, сотрудницы с улыбкой смотрят в зал.
   -- Вы -- последний?
   Стоящий впереди юноша посмотрел с опаской. Отошел в сторону, пропуская.
   -- Я за вами буду, -- категорично заявил Крючковец, вживаясь в образ завсегдатая очередей: взгляд в сторону, руки -- за спину.
   Когда подошел черед, из угла зала возник человек в серой стретчевой рясе. Выглядывая из-под капюшона, он приблизился к разделительному стеклу и стал наблюдать.
   -- Государственный смысловой учет приветствует вас, -- слова проползли бегущей строкой по стеклу. Девушка улыбалась сжатыми губами. -- Чего желаете: пополнить вклад, снять проценты, перевести астры на другой счет?
   -- Мне бы узнать, -- Кирилл говорил прямо в отверстие, хотя догадался -- его слышно, стой он хоть как далеко, -- гм... насчет смысла...
   Девушка округлила глаза. Кирилл и сам чувствовал, как глупо звучит фраза -- словно в магазине спрашиваешь, почем вкус у колбасы. Но, похоже, здесь мысли и идеи -- та же еда. И, судя по намерениям давешних хулиганов, они изголодались именно духовно.
   -- Ваш номер? -- спросил монитор.
   Кирилл ответил вопросительным взглядом.
   -- Положите руку на стекло, -- скомандовала строка. Крючковец повиновался. Человек в капюшоне приблизился на пару шагов.
   Секунды прошли в молчании. На мониторе горели точки. Затем строка ожила:
   -- Ваших данных нет. Пройдите регистрацию.
   Девушка протянула через отверстие плоский предмет, похожий на электронную книгу:
   -- Заполните, -- сказала она звонким голосом.
   На экране прибора тем же странным широким шрифтом загорелся первый вопрос: "Фамилия, имя, отчество". Соображая, чем писать, Кирилл посмотрел по сторонам. Девушка скосила взгляд -- туда, где на веревке болталась палочка. Кирилл взял стилус и взмахнул, примеряясь к мигающему курсору.
   Человек в капюшоне подлетел сзади, схватил Крючковца под локоть и потащил к выходу. Кирилл еле успел бросить аппарат обратно в окошко.
   -- В чем дело? -- Корректор стал, как вкопанный, а незнакомец по инерции дернулся.
   -- Быстро! -- Долетело из-под капюшона.
   Кирилл хотел уяснить, на кой ему повиноваться незнакомому и откровенно странному господину. Но девушка по ту сторону стекла сделала пасс рукой -- на двери мигнул красный огонек. Коллеги со страхом смотрели то на нее, то на Кирилла с незнакомцем. Монах дернул за ручку выходной двери -- заперто.
   -- Туда! -- он указал на стеклянную стену.
   Подойдя к преграде, остановился. Через мгновение раздался звук битого стекла -- в центре стены образовался проем. Следуя за капюшоном, Кирилл рванул на ту сторону.
   Забежали в маленькую комнату, попали в длинный коридор, мигающий красными вспышками. Из динамиков несся тревожный писк. Коридор кончился заблокированной вертушкой. Преодолев ее, беглецы вырвались на воздух.
   К ним спешили трое в латах. На ходу они достали короткие толстые трубки. Беглецов и преследователей разделял ступенчатый подъем. Монах откинул капюшон. Блеснула лысина, подернутая короткими седыми волосами. Крючковатый нос втянул воздух широкими ноздрями. На Кирилла смотрели усталые глаза с сеточкой сосудов на белке.
   -- Представь, что летишь! -- Приказал монах.
   -- В каком смысле? -- Латники сократили расстояние наполовину.
   -- Закрой глаза и представь!!! -- прикрикнул спутник.
   Корректор повиновался. Сомкнул веки и представил, как отрывается от мраморной площадки и летит над зданием с колонами и колесницей на фасаде; парит над диковинным городом, невесть откуда взявшимся; порхает над странными людьми: одним не хватает денег, другим -- ума. При этом все -- счастливы.
   Ничего у него не получилось.
   Через мгновение Кирилл почувствовал, как незримая сила берет его подмышки и тянет вверх. Сначала -- больно, потом -- прошло. Никакого удовольствия от полета: все промелькнуло, как во сне.
   Может, это и есть всего лишь продолжение сна?
   -- Приехали...
   Комната с высоким потолком. Ровные ряды книг в шкафу диссонируют с общим беспорядком. Седой монах в одних кальсонах бьет пучками по столешнице -- набирает текст. На стене горит изображение, на котором появляются буквы.
   -- Приехали, -- повторил монах, -- вставай.
   Кирилл подошел к столу. Седовласый действительно печатал -- вытянутым, широким шрифтом, каким были сделаны надписи в городе.
   -- Меня зовут Захар. У меня вопрос...
   -- Вообще-то, у меня к вам тоже.
   -- Тогда задавай первым.
   -- Как я сюда попал и как отсюда выбраться?
   Захар вкратце прояснил положение.
   Люди, подобные Кириллу, всегда появлялись в городе ниоткуда и исчезали никуда. Причин никто не знал, -- кроме переправщиков. Свое название они получили потому, что им приписывалась способность переносить клиентов из одной реальности в другую.
   О настоящем предназначении догадались позже.
   Захар был потомственным переправщиком и слышал эти истории из отцовских уст. У посредников между деньгами и идеями ходила легенда, мол, астры пришельцев могут перенести переправщика в иную реальность.
   -- Так вот, оказывается, зачем ты меня сюда притащил? -- Корректор спросил, глядя на корешки книг. Были среди них и знакомые названия. Кирилл достал один томик. -- Можно почитаю?
   Монах махнул, не посмотрев на книгу.
   -- Я не знал, что ты -- пришелец. -- Захар развел руками. Он оказался куда красноречивее летчика. -- Думал, очередной незарегистрированный умник из провинции...
   Вспомнив об Андрее, Кирилл спросил, как бы между прочим:
   -- Скажите, а человек со слабым зрением может служить в летных войсках?
   Выяснилось: физическое здоровье не имеет значения.
   Если солдат здоров мысленно, он может управлять самолетом. Крутить штурвал не нужно, кнопки жать -- тоже. Машина выполняет замыслы пилота, повинуется идеям. В современном воздушном бою побеждает не ловкий, а изобретательный летчик.
   -- ...или взять, к примеру, спорт. -- Монах стукнул по столу -- на стене появилось изображение стадиона. -- Здесь тоже побеждает тот, кто сильнее духом.
   Защитники перекатывали мяч на своей половине поля. Нападающие соперника стояли возле центральной линии и не пытались атаковать. После неточного паса мяч выкатился за боковую линию. Теперь игроки другой команды затеяли перепасовку.
   Ужасное для любителей футбола зрелище ничем не отличалось от матчей из реальности Кирилла.
   -- Невозможно смотреть, -- корректор отвернулся.
   -- А ты представь, что смотришь увлекательнейшую игру.
   -- Как?!
   -- Закрой глаза... -- скомандовал переправщик, ровно так, как на смысловой бирже.
   На трибунах -- тишина: видимо, весь стадион сидит и "представляет". Кирилл закрыл глаза, напряг фантазию...
   Снова ничего.
   -- Давай, помогу, -- предложил Захар.
   Кирилл увидел абсолютно другой матч. Футболисты носились по полю, боролись за подборы и разыгрывали изумительные комбинации. Итогом одной из них стал красавец-гол.
   -- Как это у них получается?
   -- Не у них -- у нас. Владеющий астрами и не такое способен видеть.
   -- И сколько астров я только что потратил?
   -- Сотую долю одного. Это не очень затратный вид человеческой деятельности. Вот если бы пел бездарный певец, а подыгрывал ему дворовый гитарист, тогда пришлось бы раскошелиться. Увидеть в хаотичной мазне шедевр -- тоже дорогого стоит. Переваривание банального сюжета книги или фильма может влететь в воздержание от обычной еды.
   -- Но можно не читать, не смотреть, не слушать?
   -- Вот! -- Захар щелкнул пальцами. -- Пролеты так и делают. Но ты-то -- типичный думатель -- без культуры попросту загнешься.
   Наставительный тон Захара настолько раздражал, что хотелось спорить -- из спортивного интереса, пренебрегая собственной позицией.
   -- Но я же могу приберечь астры до лучших времен -- пока не появятся настоящие произведения искусства! Или положить астры под проценты. Или...
   Переправщик кивал, при этом водил в воздухе указательным пальцем, дожидаясь очереди на реплику:
   -- Так-то оно так. Получишь деньги, построишь дом, купишь машину. Потом обзаведешься семьей, детишек наделаешь, обеспечишь их. А дальше? Угомонишься?
   Пришелец задумался. Женившись на Ане, он мог кататься как сыр в масле, но бездельничать не собирался.
   -- Ну молчи, молчи, -- Захар погасил изображение на стене, -- хоть замолчись тут. У тебя есть то, чего нет у пролетов -- смысл! Они с ним пролетели либо при рождении, либо в процессе дурного воспитания.
   -- Я думал, "пролет" -- это от слова "пролетарий".
   -- Типичная ошибка. Копаешь глубоко, хочешь умственное превосходство показать!
   -- Выходит, пролеты сюда не попадают? Только умники?
   -- Во всяком случае, ни я, ни отец пришельцев-работяг не встречали. Некогда им, видать, по мирам шастать. По магазинам -- это пожалуйста.
   Кирилл вышел на балкон. Улица пряталась за раскидистыми ветвями, облаченными в осенние краски. Машинного гула не слышно -- или автомобили сделаны по иной технологии, или люди стали реже ими пользоваться: представил, что летишь -- и на месте!
   -- А смысл тебе все-таки придется зарегистрировать. Можно и бессмысленно ходить, но милиция обязательно остановит, спросит... не отвертишься, хоть завертись тут.
   Предложение Кириллу не понравилось. От самого понятия "регистрация" пахло пыльным официозом. Хотелось спросить: "А нельзя ли как-нибудь без этого?"
   -- Я здесь останусь навсегда? -- Кирилл в задумчивости пожевал язык.
   -- Некоторые сидят до конца дней, другие исчезают. Никто не знает, вернулись ли они обратно или продолжили путешествия по мирам.
   Беседа с Захаром притупила эфемерный страх перед чужой реальностью и обострила бытовое чувство голода. Кирилл собрался спросить, можно ли представить, что съел тарелку борща с пампушками и жареную картошку с грибами. Но вспомнил о "питательных минимумах" и впустую сглотнул слюну.
   -- Где можно поесть?
   -- Хороший вопрос. Философский. Везде. Если, конечно, ты при деньгах. А у тебя их нет. Отсюда другой вопрос: ты согласен продавать идеи?
   -- Как это?
   -- Грубо говоря, я тебя устрою на работу. Исчезнешь ты отсюда сегодня или через тридцать лет -- неизвестно. А есть хочется прямо сейчас, верно? И переодеться надо...
   ...Магазин одежды походил на дворец. По длинным анфиладам и просторным залам сновали пролеты. Иногда мелькали думатели -- Кирилл научился различать их по лицам.
   Человек со смыслом даже внешне сильно отличается от бессмысленного человека.
   Европейский отдел Захар отыскал по парящему в воздухе указателю.
   В пустой рамке появилось изображение Кирилла -- абсолютно голого. Фигура сама собой одевалась в костюмы различных времен, покроев и материй. Когда карусель пошла по второму кругу, Крючковец догадался -- от него требовалось выбрать. Смена изображений замедлилась. Корректор выбрал славянский вариант -- широкие штаны, рубаха, подпоясанная на бедрах, и сапоги с отворотами. Еще приглянулась стильная котомка, в которую пришелец тут же переложил одолженную книгу.
   Пока Захар расплачивался (чудесный дорийский хитон лишь слегка прикрывал формы продавщицы), Кирилл натягивал новые одежды. Костюм выглядел старинным -- хоть в музей вешай, и сидел, как на Кирилла шитый.
   Выходя из магазина, пришелец в который раз обратил внимание на указатели, точнее, на то, как они написаны. Способ письма определенно хранил тайну. Еще через мгновение верстальщику померещилось, что он поймал догадку. Но внимание отвлекла симпатичная медийка в широком платье. Ощущение улетучилось быстро, и как появилось.
   За Кириллом незаметно наблюдал человек в красной тунике с черной оторочкой. В здании висели зеркала, в которых мелькали десятки людей -- не мудрено спрятаться в круговороте отражений...
   ...Центр города пестрел постройками разных эпох. Рядом с языческими жертвенниками стояли остроконечные готические здания, возле домов в стиле ампир жались азиатские лачуги с закрученными вверх кончиками крыш. Было видно -- фантазия у местных архитекторов богатая и платили за нее немало. А вот городским властям мудрости в планировке следовало бы занять.
   Превратить город в стилистический бардак и не пытаться привести внешний вид в порядок -- признак руководителя, преданного избирателям-пролетам. Кирилл ходил по улицам, не опуская головы: архитектурная эклектика показалась ему занимательной.
   -- Кто правит городом и страной? -- спросил пришелец, кривясь от очередного архитектурного соседства.
   -- Кто и всегда, -- Захар шагал широко, полы рясы выводили в воздухе ритмичный танец, -- те, у кого есть деньги.
   -- Деньги, не идеи? -- Пришелец чуть не споткнулся.
   -- У нас власть дается народом. Народу нужны деньги, а не мысли. Работяг в три раза больше умников. Без вариантов -- хоть завыбирайся.
   -- Ясно. Одно и то же...
   Спустились в переход -- из такого точно Крючковец появился в этом мире день назад. На станции собирались люди и поочередно растворялись в воздухе.
   -- Транспортная локация, -- пояснил переправщик. -- Здесь тратится минимум воображения, чтобы переместиться в нужную точку. Проговори про себя фразу: "Остановка "Тонусный завод"" и не отставай. Днем так ездить лучше, на улице мыслепространство забито -- не пролетишь.
   Знакомая, но по-прежнему неведомая сила подхватила пришельца и прижала к спине Захара. Сзади в Кирилла тоже кто-то уперся.
   Так они и шли цепочкой, исчезая на одной станции и появляясь на другой.
   -- Ты хорошо и... развернуто говоришь, -- слова Кирилла из перекошенного давкой рта доносились с искажением.
   -- А я только с вашим братом и общаюсь, -- так же коряво ответил монах, -- умники меня не хотят слушать, а пролеты -- не умеют. Хоть заговорись.
   На выходе из станции мальчишка раздавал рекламные листовки. Смотрелось это диковато в городе, пронизанном ментальными технологиями. Паренек ловко совал бумажки прохожим -- Захар и Кирилл моргнуть не успели, как получили "раздатки".
   -- Опять просят купить какую-то чепуху? -- Переправщик мелком глянул на листочек, скомкал его и выбросил в урну.
   Кирилл свой экземпляр прочитал и спрятал в сумку.
   Идущий за ними человек в красной тунике не обратил на мальчика внимания...
   ...Заводской забор отделял предприятие от улицы чисто символически. Низкий и прозрачный, он, казалось, просто обозначает конец одного и начало другого. Внутренняя часть тоже отличалась от заводского двора в классическом понимании: ровные, размеченные дорожки и выкрашенные в нежные цвета лавочки.
   -- Здесь работают автоматы. Слесарь нужен, чтобы ввести программу. Монотонное занятие, ничего не поделаешь. Но за него прилично платят. -- Захар приложил ладонь к приемнику -- калитка в заборе открылась. -- Вот здесь ты и будешь работать.
   Головной корпус завода походил на бревенчатый терем. Но вблизи Кирилл убедился: кругляши на торцах не деревянные, постройку сложили из материала попрочнее.
   -- А что выпускает "Тонусный завод"? -- спросил Крючковец, щурясь: внутри свет оказался ярче солнечного.
   Преследователь в тунике с черной оторочкой постоял возле забора и отошел в тень.
   -- Тонусы и выпускает. Таблетки такие, помогают сосредотачиваться и выполнять мыслительные процессы.
   Они вышли на второй этаж. Внутренние перегородки и стены -- прозрачные. Рабочая зона просматривается далеко вперед: от одного конца коридора к другому. Внизу -- прямоугольный цех, в котором стоят массивная машина и конвейер. На выходе в огромный чан сыплются белые таблетки. Кругом -- колбы, компьютеры... Униформы как таковой у рабочих нет, но халаты разной степени загрязненности носят все.
   Переправщик и клиент спустились к конвейеру (Кирилл успел схватить одну таблетку и сунуть в катомку), обошли машину и нырнули в маленькую дверь.
   Словно перешагнули черту времен. За дверкой таилась лестница, ведущая вниз. Через захламленный коридор спутники попали в просторное, но мрачное, по сравнению со стерильным великолепием цеха, помещение.
   Захар обменялся парой слов с охранником и повел пришельца в дебри офиса. Закоулков оказалось столько, что при желании и почасовой оплате в них можно отсиживаться сутками.
   -- Что это? -- Крючковец дышал Захару в спину. -- На завод не похоже.
   Монах кивнул, не сбавляя ходу:
   -- Что-то вроде редакции газеты. -- Поворот за угол. -- Ты же верстальщик? Ну вот. А там, может, что другое подыщем. Хоть заищись тут.
   Захар толкнул ногой видавшую виды дерматиновую дверь.
   За ней -- громадная комната: столы с компьютерами располагаются лучами, идущими из центра. Из-за мониторов смотрят люди -- пролеты мыслительного труда.
   -- Ты знаешь, кто такие фарисеи? -- подал голос сзади Кирилл.
   Переправщик повернул голову и вздернул бровь.
   Пока он думал, к чему вопрос, пришелец закрыл глаза, вздохнул и представил...
   ...Посреди широченной городской площади стоит гигантская деревянная вертушка, похожая на расположение столов в комнате. Каждая лопасть вмещает по дюжине человек. Они медленно толкают вертушку, а она крутится, издавая странный скрип. С основанием этого пропеллера на мышечной тяге связана передаточная цепь. Вдалеке, получившее энергию от рабов-толкателей, вращается множество колесиков. Вполне осмысленно, в отличие от потуг вращателей солнцеобразной вертушки. А между тем, это их смысл жизни: крутить, не зная зачем.
   Кирилл и сам без цели вращает колесо жизни. Так легче обозначить покупку автомобиля или ремонт квартиры. Думаешь: еще чуть-чуть, расквитаюсь с материальными проблемами и перейду к духовным. Грязевая лужа затягивает, и вместо того чтобы думать, как сделать мир лучше, размышляешь о преимуществах смартфонов над телефонами.
   Космического масштаба дилемма!
   Богатым сложнее. Они не отвлекаются на духовные вопросы, а сосредоточенно тонут в иле товаров и услуг.
   Захар предлагает третий путь: совместить приятное с бесполезным. Только смысла в нем нет. Во всяком случае -- для толкателя коловорота с задатками разума.
   Кирилл закрыл дверь. Они с Захаром остались в коридоре одни.
   -- Ты -- не переправщик, -- сказал пришелец.
   Монах склонил голову набок -- весь внимание.
   -- Мне не подходит твое предложение, -- продолжил Кирилл. -- Я ухожу.
   -- Да ла-адно тебе, -- протянул Захар, перекрывая выход, -- ты без денег пропадешь. У нас с работой тяжело вообще-то. Особенно -- для думателей. И потом: тебя первый патруль остановит и приправит в такую же контору. С одной разницей -- там ты будешь работать на чужую идею, бесплатно. Хоть заработайся.
   Верстальщик плечом отодвинул Захара и пошел к выходу. В коридоре возник охранник. Сзади подошел монах.
   Кирилл снова закрыл глаза.
   Противники двинулись с обеих сторон в предвкушении легкой расправы -- обращаться с думателями по-другому они не умели. Сдавил руку -- он и спекся.
   Схватиться с борцом греко-римского стиля они вряд ли рассчитывали.
   Охраннику Крючковец сделал проход в корпус, повертел "мельницей" и бросил на пол. Захар обхватил Кирилла со спины и норовил завалить на бок. Разорвать захват оказалось пустяком, перевести соперника в партер -- того проще. Захар остался лежать.
   Тезис о том, что добро должно быть с кулаками, Кирилл не поддерживал. Но несколько приемов добро знать должно, иначе зло может крепко обидеть.
   С внешней стороны реальности трое мужчин стояли неподвижно. А внутри ее охранник поднялся и достал короткую толстую трубку -- такую же, которой был вооружен милиционер возле биржи. Кирилл быстрым движением вывернул противнику руку, трубка откатилась в сторону. Захар подобрал оружие и навел его на клиента. Оставив охранника с вывихнутым плечом, Кирилл двинулся вразумлять монаха. Тот надавил кнопку. Запахло горелой пылью. Пришелец сделал несколько шагов, остановился и стал на колени.
   В голове сделалось пусто. Кирилл закрыл глаза и успел краем сознания ухватиться за мысль: как было бы здорово вернуться в физическое тело...
   Изображение перед глазами расплылось.
   И сфокусировалось вместе с отчетливой болью в голове -- словно вырванные из орбит глаза вставили обратно. Кирилл сидел, прислонившись к мажущейся мелом стене. Монах и охранник остались на местах, где их застала мыслительная схватка.
   Сейчас с ними можно делать что угодно.
   Хроническим заболеванием думателей -- боязнью ударить человека -- Крючковец не страдал. Подменять выяснение отношений дракой тоже не собирался.
   Что получается после рукоприкладства в сухом остатке? Оппоненты остаются при своих. Устное внушение требует времени, зато дает результат. Если не перерастает, опять же, в рукоприкладство. Поразив противника весомым доводом, становишься ближе к победе, нежели после попадания кулаком. В новой реальности думатели могли переносить беседы на вымышленное поле боя.
   Возможно, здесь и сочетание слов "защита диссертации" имело прямой смысл.
   Но в данном случае бить не нужно, достаточно касания.
   Кирилл коснулся головы охранника. Тот открыл глаза, скорчился и сел на пятую точку. Монах начал приходить в себя. Пришелец взял его за предплечье. Захар не шелохнулся, только пробормотал:
   -- Ничего не выйдет. Думателям нужны деньги. Все равно вернешься. Иначе нельзя...
   ...Возле проходной завода дежурили милиционеры в легких доспехах -- чтобы защитить от контакта в мыслительной схватке.
   Кирилл наблюдал за нарядом из окна и ждал: может уйдут? Но милиционеры спокойно прохаживались перед воротами, и покидать пост не спешили.
   Наводку они получили четкую.
   Бежать некуда. Но бежать нужно: и с завода, и из этой реальности.
   Куда бежать -- не ясно. А вот как -- пожалуй, разберемся.
   Кирилл закрыл глаза и представил, как проходит сквозь стену. Милиционеры идут к нему спиной. Пришелец бесшумно перемещается в посадку и растворяется в желтой листве.
   Сделал шаг вперед -- заводская стена оказалась такой же непроницаемой, как и в материальном мире. Попробовал напрячь воображение -- безуспешно. Словно что-то мешало внутреннему представлению заполнить внешнее пространство. Так случается, когда нужно сходу придумать несмешной анекдот.
   Наряд оказался в поле зрения. Крючковец заметил на боку одного из стражей короткую широкую палку на конце которой пульсировал красный огонек.
   Что-то вроде блокиратора мышления? Если да -- полезная штука, не только с точки зрения охраны порядка. Хотя и на роль дубинки сойдет.
   Продолжая смотреть на мерцающий огонек, Кирилл решил испытать удачу. Зажмурился и что было сил подумал, как выбирается с территории завода под землей. Падает семенем в почву, прорастает, корешком подкапывается под проходную. И вылезает на свет -- запыленным цветком.
   Получилось легче, не то что с полетами.
   Безумная идея обрела поддержку. Некто помогал Кириллу придумывать, подталкивал ход мыслей. Вопреки блокиратору, пришелец мысленно погрузился в каменный пол, прорыл лаз наружу и очнулся под зеленой ивой.
   Рядом стоял человек в красной тунике.
   -- Для благой мысли нет преград, -- сказал он с небольшим деревенским акцентом, -- а мысль дурная сама есть преграда.
   Кирилл осмотрелся -- вокруг ни души.
   -- Почему ты бежал, пришлый думатель? -- Спаситель обладал вязким голосом, в котором легко измазаться и от которого тяжело оттереться.
   -- Захар оказался не тем, за кого себя выдавал.
   Субъект в тунике подвигал широкой нижней челюстью:
   -- А кто не прячет сущность? Разве только преступники. Остальным есть что терять. Но ты прав: тот человек -- не переправщик. Я -- настоящий переправщик. И я спас тебя, чтобы вернуть туда, откуда ты бежал.
   Черная оторочка -- последнее, что запомнил Кирилл перед тем, как раствориться в следующей мысли незнакомца.
  
   Дневник Кирилла Крючковца. Изучение языка Вымысла. Конец первой недели.
  
   "Истинное естество лежит между тем, кто человек есть и кем он хочет. Среднее арифметическое, если хотите. Допустим, в жизни он лжец и обманщик, а в мечтах -- сама добродетель. Это чисто теоретический пример, чтобы наглядно показать максимально разведенные желания. Отъявленный враль не может думать о высоком, его планка -- не выше аферы. Но средней порядочности индивид с тайными и темными помыслами вполне может размышлять о спасении мира и своем непосредственном участии в Миссии. Здесь нужно рассматривать экстремальные точки -- нижнюю, которая находится на плотском уровне, и верхнюю -- к которой тянутся чувства и разум подопытного. Первая метка зачастую лежит в промежутке "просторная квартира с дизайнерским ремонтом -- новый автомобиль -- повышение по службе". Вторая константа заброшена в сектор "стабильность в стране, счастливая жизнь детей и обеспеченная старость". Чем выше пик, тем выше проходит средняя линия сущности индивида, поскольку нижний предел у большинства приблизительно одинаков. Место такой "середины" на протяжении жизни меняется -- и вверх, и вниз, -- но суть остается прежней: между горячо и холодно всегда нечто теплое. Суммировав координаты верхних и нижних точек обитателей ойкумены, получите жирную среднюю полосу. Не желаете считать? Хорошо, прикинем. Образцов исключительно высоких целей за историю человечества мы наберем от силы сотню, и то, если пойдем на компромисс с совестью. Беспросветных негодяев, глупцов и трусов отыщем на много порядков больше. Так и вырисовывается средняя величина температуры человеческого стремления -- около комнатной. Был один странник, могущий своими усилиями поднять невообразимо тяжелую медиану. Но его самого подняли повыше и приколотили покрепче.
   Не оценили замысла.
   Впрочем, земля для него была переменной величиной, он жил в заоблачных далях.
   А мы по-прежнему так болтаемся по ординатам и абсциссам графика жизни, как характеристики переменного тока.
   Наверное, заряд слабоватый...".
  
   Временное жилье можно терпеть, если знаешь, когда съезжать. Номер в гостинице устраивает командировочных, угол в частном секторе -- отдыхающих, солдат доволен койкой в казарме. Все они знают: пройдет время, и вместо пошлых занавесок и холодного дощатого пола их встретит самое уютное место на свете -- родной дом.
   Представить, что в казенном углу придется жить долго, подобно зубной боли. А стоматолог уехал в отпуск.
   Кирилл очнулся в незнакомой обстановке. Встал с дивана, потянулся. Видимо, постояльцев ожидалось больше: стояла раскладушка, в углах ютились два кресла-дивана. В соседней комнате, тоже не изобилующей мебелью, раскинулась большая кровать. Вдоль стены, будто в испуге, распластался платяной шкаф. Третья комната оказалась крошечной и узкой, но и здесь нашлось спальное место. На потертом диванчике вперемежку с одеялом, подушкой и простыней лежали женские вещи.
   Вот откуда в коридоре запах косметики.
   -- Ой! -- Соседка запахнула халат, хотя он и так закрывал все, что мог. -- Вы кто?
   -- Я -- пришелец. А вы?
   Студентка академии культуры Юля попала в параллельный мир во время курсового спектакля. Сидела за кулисами, задумалась... и очутилась на пустой сцене здешнего театра. Наутро пришли актеры, посоветовали обратиться на биржу. Появился Чистый -- переправщик в тунике -- и увез Юлю.
   Что делать, студентка не знала. Паника прошла на вторые сутки, но желание выбраться осталось. Переправщик исчез так же стремительно, как явился, вопросы задать некому. А ведь дома девушку, по ее убеждению, ожидала блестящая карьера телеведущей или актрисы. Почему-то именно в таком порядке.
   -- Это у них вроде отстойника, -- девушка говорила четкими интонациями, ярко расставляя смысловые ударения, -- Чистый сказал, могут быть еще гости. Наверное, здесь они собирают пришельцев.
   "Пока их не собрали другие люди в другом месте", -- хотел добавить Кирилл. Он рассказал свою историю пребывания в новой реальности. Стало неловко отмалчиваться -- девушка-то поведала о себе. Беседа -- как звон бокалов: хорошо, когда звучат оба.
   Юля слушала, намазывая на хлеб паштет и кладя сверху кружочки колбасы.
   -- А я подумала, ты спортсмен. Больше похож, чем на корректора и верстальщика вместе взятых. -- Она выключила свистящий чайник. -- И с чего ты взял, что твой переправщик ненастоящий?
   -- Он не умеет читать. -- Кирилл без спроса взял бутерброд и откусил с той стороны, где паштет сполз на корку. -- Когда я попросил у него книгу, он даже не взглянул на название. Значит, ему безразлично, для него все книги одинаковы. Хотя бы ради интереса хозяин должен видеть, что одалживает.
   -- Может, он тебя привез в такой же пересылочный пункт, где остались книги от прошлого хозяина?
   -- Юля, с тобой случалось такое: стоишь в вагоне метро, а внизу, на сидении, человек читает газету? Ведь обязательно нужно заглянуть в текст или хотя бы подсмотреть заголовок -- это инстинкт!
   -- Не знаю, -- девушка разлила чай по чашкам, -- я в метро обычно проезжаю всего три остановки и вообще читаю редко.
   -- Тогда тебе не понять. -- Отмахнулся Кирилл и взял чашку. -- Когда мальчишка в метро раздавал листовки, Захар должен был увидеть, что это не "просят купить какую-то чепуху", а приглашают на скрипичный концерт.
   -- Слушай, с чего ты вообще взял, что переправщики обязаны уметь читать?
   -- Они же думатели... -- Кирилл молча прожевал кусок. -- В любом случае, такие посредники мне не нужны.
   Завтрак закончили в тишине, и перешли в комнату, где спал Кирилл. Юля включила телевизионное изображение -- оно повисло в воздухе чуть ниже потолка. Проделала она это довольно бойко -- успела освоиться.
   -- Я тебе сейчас такое покажу...
   Она взяла тонкую стеклянную палочку и сделала круговое движение.
   Появилась картинка, напоминающая музыкальный клип. Сплошные мигания и черный фон превращали зрелище в сплошное напряжение для глаз. Юля провела палочкой горизонтальную линию -- появился звук. Сначала Кириллу показалось -- помехи. Темп рвался, как марля на ветру. Слаженная игра инструментов прерывалась то полностью, то частично. Когда в дырявую мелодию вплелся голос, композиция развалилась напрочь. Из любопытства пришельцы продолжали слушать. Через минуту у Кирилла появилось ощущение, что он ухватил слияние вокала и гармонии, но девушка вывела соседа из сосредоточения:
   -- Постоянно крутят. У них и кино какое-то в затемнениях все. Если это было кино, конечно. -- Она покрутила палочкой, меняя каналы. Повернулась к Кириллу и спросила: -- Как думаешь, им нужны дикторы?
   В телевизоре появился мужчина в костюме начала двадцатого века. Он молчал, изредка выдавливая из себя разной дины слова. Если это был выпуск новостей, то Юлины шансы устроиться по специальности приближались к нулю. Местные жители, скорее всего, не выдержали бы потока информации, который девушка пыталась донести.
   -- Я думаю, им все пригодятся. -- Кирилл заметил в кресле такой же прибор, как и тот, в котором предлагала расписаться биржевой клерк. -- Не знаешь, что это за штука?
   Юля покосилась на аппарат и повела носом. Электронная книга, по ее мнению, не входила в список самых интересных вещей в квартире.
   -- Это у них вроде газеты, журнала и книги вместе взятых. Нажми зеленую кнопочку, а дальше разберешься.
   Студентка говорила уверенно, сомнений не возникало -- она сама как раз не разобралась. Кирилл взял "универсального чтеца" в руку и отбросил кожаную обложку. Экран загорелся безо всяких нажатий.
   С помощью прибора действительно читалась пресса и книги. Тыча стилусом в экран, Кирилл пролистал периодику и столкнулся с названием, которое увидел на полке в квартире Захара -- та книга до сих пор лежала в котомке.
   В электронной версии слов оказалось меньше. На страницах зияли пробелы там, где в бумажном варианте стояли буквы. Кирилл попробовал читать с экрана, но мысли никак не хотели продираться через кастрированный текст: получалась нелепица. Впрочем, оригинал особой смысловой нагрузкой не отличался -- банальный женский роман.
   Если уровень цензуры здесь достиг дна человеческой фантазии, что говорить о трудах философов и мыслителей?!
   Кирилл пролистал ближайшую по ссылке газету несколько раз. Вместо фотографии всю первую страницу занимал фрагмент снимка. Кого хотел запечатлеть фотограф -- вопрос. Заголовки тоже показались обрывочными -- как с точки зрения смысла, так и по форме. А цепкий глаз верстальщика заметил: многие гранки нарочно остались пустыми. Словно в них планировалось вписать кусок текста, но по недосмотру и забывчивости сделать это не смогли. Особо любопытная ситуация сложилась с цифрами: пропущенное слово можно по смыслу восстановить, а вот о порядке чисел можно лишь догадываться.
   И совсем нелепо выглядели рекламные объявления, предлагающие купить-продать-обменять одни обрывки фраз на другие.
   По земной привычке Кирилл перешел к последней странице, в поисках координат издательства. Полоса оказалась чистой -- одна окантовка и заголовок "ДОСУГ".
   -- Работа верстальщика -- не бей лежачего. -- сказал Кирилл, захлопнув "читалку".
   Шаркнула входная дверь, вскоре показался Чистый. На нем была светло-зеленая туника и защитного цвета плащ. Переправщик поводил указательным пальцем между девушкой и молодым человеком.
   -- Собирайтесь, пришельцы, отправляемся за регистрациями.
   Повелительный тон, особенно в обществе симпатичной дамы, проделывает с мужской смелостью чудеса. По жизни смирный, да еще и женатый, в другой ситуации Кирилл промолчал бы. Сейчас захотелось непременно возразить.
   -- Почему, собственно, вы не оставите нас в покое?
   Пришелец сделал два шага вперед, расправляя плечи. Типичное поведение сильных -- обозначить превосходство.
   -- Я отвечу по пути. Экипаж ждет у порога!
   Манера Чистого изъясняться веселила: то он вещал с задранным подбородком, мол, каждое слово -- на вес золота. Однако суть состояла из металла попроще.
   Экипажем оказалось такси старой европейской модели. Шофер, точнее -- кучер в напудренном парике -- помог даме сесть на переднее сидение, мужчинам -- на заднее. Обошел машину и занял место водителя.
   -- Куда? -- Совершенно не по-крепостному спросил кучер.
   -- Отвези нас к регистрационной палате, любезнейший!
   Таксист повернул ключ -- автомобиль завелся охотно и тихо. Мимо поплыли осенние улицы, устланные шуршащим лиственным покрывалом. Осень в этих краях не отличалась от привычной Кириллу. Резкое сочетание солнца, желтых до боли в глазах деревьев и прохладного ветра напоминало о доме. Природа отказывалась делить людей на своих и чужих. Она дарила последние ясные дни всем, кто удосужился заметить ее старания.
   -- Ты, кажется, хотел меня расспросить? -- Переправщик сощурился от игривого солнечного лучика. -- Что ж, приступай.
   -- Для начала: вы забыли представиться. -- Кирилл смотрел в окно, не желая встречаться с собеседником взглядом. Тот наоборот -- внимательно изучал Крючковца.
   -- Что есть имя человеческое? Ярлык, не больше. От его переименования программа не претерпит изменений. -- Надрывистый голос выписывал интонационные кренделя. -- Зовите меня Чистый Лист. Или просто -- Чистый. Это все?
   -- Нет. Но я подумал -- нехорошо выходит: вы меня знаете, а я вас -- нет.
   -- Врать неприлично, господин корректор-верстальщик. Ты знал, как меня величать. И пора бы тебе замолкать потихоньку. -- На этих словах Кирилл повернулся лицом к Чистому. -- Или еще не подметил особенность? -- Переправщик сощурил глаз. -- В таком случае, потрудись услышать, зачем я с вами вожусь, как японцы с нанотехнологиями.
   Продолжая сочетать высокий штиль прошлого и терминологию будущего, Чистый поведал следующее.
   Сам он -- переправщик с уклоном в очищение. В их касте существует раздел: одни считают -- пришельцев нужно беречь как источник доходов, другие настаивают -- и своих умников много, чужих еще не хватало.
   Лист относится ко вторым. Так сказать, переправщик правого толка.
   Одни коллеги по цеху тянулись к пролетным идеям, другие оставались до мозга костей думателями. Каждый мыслитель-пришелец приносил достижения своей цивилизации, потому места для маневра у местных не оставалось. Что толку изобретать велосипед, если пришлый рассказал, как на него ставить мотор и куда заливать бензин? Говорить, что здешний мир будет развиваться уникальным путем, не приходилось. Для этого надо бы извести всех "гостей" и впредь закрыть им доступ. Если с первой задачей были попытки справиться, то со второй бороться не представлялось возможным -- новички появлялись где угодно и когда вздумается.
   Выпроводить пришельца можно одним способом: зарегистрировать смысл и ждать, пока человек его отыщет. Либо до упора препятствовать поискам. Но для этого нужно знать, в чем смысл, ведь даже сам клиент не всегда в курсе дела. Палата регистрирует цель, но не оглашает ее. Отсутствие жизненного смысла тоже фиксируются, но то -- единичные случаи, тонущие в мутных водах статистики.
   -- Как же искать смысл? -- Подала голос Юля.
   -- Надо пробовать. Начинай с того, что ближе сердцу.
   -- Все, как в той жизни... -- Девушка вздохнула тихо, но так, чтобы все услышали.
   -- Не скажи, -- Чистый наклонился вперед, -- разве там ты могла призывать на помощь мысль? Это очень ускоряет работу, а значит, приближает к цели. И потом, в вашем мире поиски смысла -- занятие теоретическое. А тут оно имеет практическую составляющую: нашел -- вернулся домой. Впрочем, есть думатели, которым здесь милее. Они пытаются саботировать: алкоголем и неблагонравными связями. Только ирония судьбы и злой бывает -- в беспутстве тоже смысл обнаружить можно.
   -- И что происходит, когда добираешься до смысла? -- Кирилл невпопад зевнул.
   -- Был человек -- и нету. Редко когда случается увидеть переход в мир иной. Мне довелось. Вот как с тобой беседовал я с одним старичком, кажется немцем. Спорили, можно ли построить общество, в котором все были бы равны -- и думатели, и пролеты. Я говорил: нельзя. Как осознать, чтоб мысль и мускульная сила одну телегу тянули? В каком измерении та телега находится, в этом или в том? -- Чистый указал пальцем вверх. -- А бородач ответствовал, мол, если отнять у одних астры, а у других деньги, дать одну идею на всех, тогда...
   -- Что "тогда"? -- Крючковец поймался на мысли, что это его интересует. В отличие от Юли -- она разглядывала свое изображение в зеркале пудреницы.
   -- Неведомо, что тогда. Растворяться в воздухе начал мой бородатый собеседник, да и сгинул вовсе. Нашел, видать, призвание.
   Машина вывернула на площадь и обогнала колесницу, не по правилам перестроившуюся в правый ряд.
   -- Если при регистрации смысла власти узнают, в чем он, -- начал размышлять верстальщик, -- почему мне нельзя сказать об этом?
   Чистый поморщился:
   -- Укладом запрещено, -- буркнул он, -- ты сгинешь через день, а мыслишки твои в офлайн перейдут. Какая от того польза государству? А так -- ты с астрами и деньгами, и страна с идеями. Кстати, Захар как раз казенный переправщик, и типография на заводе государственная. Он бы тебя вообще не регистрировал, только стращал бы.
   -- Если я не ошибаюсь, вы хотели меня обратно в редакцию отправить?
   -- И отправлю, не извольте сомневаться. Но с другой целью.
   Они остановились возле грузного серого здания, на барельефе которого красовались флаги и гербы. Задуманные как мощный изобразительный штрих, они смотрелись комично в окружении дворцов и храмов.
   Внутри было просторно. Настолько, что посетитель с порога чувствовал собственную ничтожность. Ковровые дорожки -- нити Ариадны -- служили путеводителями в окруженном холодными стенами пространстве. По бокам висели портреты деятелей -- в тогах, сюртуках и с голыми торсами. Дважды повернув направо, гости поднялись по лестнице и остановились возле кабинета с обитыми кожзамом дверями.
   В коридоре на стульях сидела очередь.
   Кирилл разместился возле мужчины средних лет, правое запястье которого сковывал наручник. Второе кольцо обвилось вокруг руки сидящего рядом милиционера. Он был одет в форму народного комитета внутренних дел и тоже носил блокиратор мысли.
   Заметив интерес Кирилла, милиционер зыркнул на подопечного:
   -- Гонялся за ним! С утра! -- Обилие эмоций с лихвой покрывало скудный словарный запас. Служивый больше гримасничал, чем говорил. Эту особенность пролетов Крючковец отметил во время прогулки с Захаром по центру города.
   -- На рынке, -- продолжал милиционер, -- полно их.
   Участковый поведал, как беднягу задержали за нарушение смысловой регистрации. Инженер-строитель по образованию, он получил временное разрешение отклониться от смысла и поработать продавцом на вещевом рынке. Однако увлекся новым занятием и просрочил дату. Объяснял, что нашел в торговле новую цель. Но власть не проведешь -- ей лучше знать, в чем суть существования граждан.
   -- Много таких, -- милиционер повторно кивнул на задержанного. Тот слушал терпеливо, хотя и порывался возразить. Служивый дергал наручник -- торговец умолкал. -- Особенно девки, -- не унимался милиционер, -- берут отклонения. Дескать, учиться. А сами -- на панель!
   Участковому стало весело -- видать, доводилось иметь дело с теми девицами.
   Чистый проскочил в кабинет и тут же вынырнул с листочками в руках. Отозвал Кирилла и Юлю к столу, упирающемуся в тупик коридора, и попросил заполнить анкеты.
   -- Впишите данные в прочерки.
   -- А с этими пробелами что делать? -- Корректор указал на зияющие в тексте дыры. -- Тоже заполнять?
   -- Ни в коем случае! -- Переправщик погрозил пальцем. -- Стандартный бланк!
   Кирилл рассмотрел лист внимательней. В пояснении к регистрации некоторые слова отсутствовали полностью, словно их вымарали. Другие -- плохо пропечатались. Пришелец заглянул в Юлин бланк -- у нее искажались совершенно другие слова.
   Значит, дело не в чернилах.
   -- Как пишется "незамужняя", -- Юля сосредоточенно водила пальцем по строчкам, -- одним словом?
   Кирилл хотел пошутить: между такими двумя частями третья не влезет, но одумался.
   -- Частица "не" пишется раздельно, если после нее можно вставить слово. Ты же не можешь написать "не очень замужняя"?
   -- Могу, -- не отвлекаясь девушка продолжила заполнять анкету.
   Грамотный человек сродни милиционеру. Тоже следит за порядком в устной речи и написании. Морщится, когда хулиганят с ударениями, одергивает на падежах и ругается, видя опечатку; и может прикрыть глаза на преступление, боясь лезть не в свое дело.
   Бывших грамотеев, как и бывших милиционеров, нет.
   На столешнице Кирилл заметил выцарапанную надпись в жанре студенческого фольклора: "Это все не жизнь, а ВЫМЫСЛ". И вправду, происходящее в новой реальности походило именно на "вымысл". Нечто настоящее и вместе с тем ошибочное.
   Как слово с пропущенной буквой.
   Чистый махнул рукой, приглашая в кабинет. Оттуда как раз выходил участковый с прикованным инженером-торговцем.
   -- Загремит в проектный институт, -- радостно сообщил милиционер, -- года на три!
   Он повел штрафника по коридору, разбавляя канцелярскую тишину лязгом цепи.
   Первой зашла Юля. Кирилл остался в приемной наедине с попугаем в клетке. Изредка птица воспроизводила звуки, похожие на клекот -- почти как пролет. Коснулась ли в этом мире эволюция человеческой речи звериного общения? Как лает дворняжка, живущая у работяги, -- медленней и реже, чем породистый пес думателя?
   А коты? Впрочем, коты, наверное, везде одинаково задумчивы и молчаливы.
   Юля вышла скоро. На покрасневших щеках блестели слезы.
   -- В детский сад, -- всхлипнула она, -- определили. Но я же хотела...
   -- Желания иногда не совпадают с предначертаниями, -- вкрадчиво прошептал Чистый. Он повел девушку и под локоток усадил ждать. -- Теперь ты иди, словоправ.
   Кирилл одернул свой незатейливый костюм и шагнул в проем. Переправщик стал сзади и легко подтолкнул пришельца в спину.
   -- Кого я вижу! -- Регистратор Захар на театральный манер раскинул руки. -- А то пропал куда-то, хоть заищись. Славно, что сегодня мне дежурство выпало, иначе и не свиделись бы. Изволите начинать? -- Он сделал фиглярский приглашающий жест.
   Для установления смысла понадобилось надеть на голову металлический обруч и опоясать грудь кожаным поясом -- чтобы датчик оказался возле сердца.
   -- Представь главные вехи твоей жизни. Как можно больше: перебор не "горит". -- Захар стучал пучками по столу и глядел на висящий в воздухе монитор. Изображение было односторонним -- гость его не видел.
   Кирилл закрыл глаза. Вспомнился бабушкин голос, читающий сказки из широкой и тонкой книги с потрепанными краями и яркими рисунками.
   -- Ну что ты, как маленький, честное слово! -- Непонятно почему Захар разволновался. -- Ты же взрослый человек. Думать с закрытыми глазами -- все равно, что читать, шевеля губами. Так делают те, кто размышляет раз в месяц. Давай шустрее. Мне еще людей принимать? Хоть запринимайся весь!
   Вспомнилось многое -- и радостное, и стыдное. Но главное все время ускользало. То, что казалось важным когда-то, по прошествии лет съежилось, загнулось в скобу и кануло. А то, что станет целью, видать, еще не произошло.
   -- Хватит. Все ясно. -- Захар нажал невидимую кнопку. -- Зарегистрирован.
   Изменений Кирилл не почувствовал. Вдруг это спектакль, и переправщики его разыграли? Чтобы запугать или просто шутки ради.
   -- Я могу просить отсрочку? -- Вопрос вызвал у Чистого смешок, у Захара -- хохот.
   -- На кой черт, прошу прощения? Или ты собрался -- Чистый подавился смехом, -- денег подзаработать?
   -- Это мое дело. И собрался, так что?
   Переправщики враз стали серьезными.
   -- Ошибаешься, не только твое. Вот работать с текстами -- да, это твое дело. Если бы деньги тебе нужнее были, давно бы к тестю в карман залез. А ты в редакциях до ночи сидишь и запиваешь бутерброды порошковым кофе. Отсрочку ему... Куда? В рекламный отдел?! Во насмешил.
   -- Но положено же...
   -- Что положено, применяется из необходимости. В твоем случае таковой не наблюдается, прости, мил человек. Да и потом, полноте, Кирилл Николаевич, дурочку валять. Нет у тебя времени на дурочку. Тебе домой возвращаться надо, а ты об отсрочке речь завел. Не комильфо, честное слово.
   Пришелец слушал, глядя в одну точку, как школьник в кабинете завуча.
   Переправщики уговаривали его. Кирилл погрузился в мысли -- открытыми глазами, как учили. Осторожно, чтобы не вызвать подозрений, встал со стула и направился к регистратору. В комнате никого не было -- Захар и Чистый Лист остались в другой реальности. Крадясь на цыпочках, Крючковец заглянул в монитор -- с той стороны висящее изображение смотрелось четко.
   Издали, будто из-под пола, доносились отзвуки голосов.
   На экране белел документ с печатью и подписью. Причем факсимиле было не фиолетовым и круглым, а красным овальным, с профилем в короне. Кирилл подошел ближе -- очень хотелось рассмотреть, в чем заключается зарегистрированный смысл его жизни.
   "Настоящим удостоверяется... -- В мелкий шрифт пришлось вчитываться, хотя в целом написание не отличалось от "вымысловского": широкие растянутые слова и большие интервалы между ними. Маленький кегль превратил письмо в знаки азбуки Морзе. Пришлось уткнуться чуть ли не носом в экран -- контактные линзы в думательной среде помогали не сильно. -- ...что высоким предначертанием зарегистрированного (реквизиты отдела Кирилл пропустил) является деятельность...
   Тело передернулось и вывернулось одновременно. Словно гигантская судорога свела мышцы, и вдобавок сверху окатили сначала ледяной водой, а затем -- кипятком. Кирилл обнаружил себя сидящим на прежнем месте. Захар хлестал пришельца ладонями по щекам. Болевые впечатления от резкого перехода заставили корректора "отключиться".
   -- Думал, не догадаемся, -- Чистый взял Кирилла под мышки и перетащил на диван.
   -- Но ты смотри, астров у него таки полно, чуть не проскочил, -- Захар склонился над изображением. -- Не зря суетились, на нем можно прилично заработать.
   -- Кто бы говорил. Это я суетился, твой удел -- штамп поставить.
   -- Легко говорить, коллега. А от милиции его увести, а обсказать все, как надо, а по заводу его таскать... затаскаешься тут.
   -- И что говорит сканирование? Взаправду он универсал?
   -- Как есть. Куда угодно посылай, чем хочешь занимай и знай себе астры копи.
   -- Опять ты о своем. Надо его отправить обратно, здесь он такой умный ни к чему.
   -- Поверь, в редакции он быстро сообразит, что почем. Ответ-то будет каждый день перед ним. Эх, я бы его подержал дольше...
   -- Смотри, договорились же. И так прилично получишь, они давно корректора искали. А он еще и верстает.
   -- Да, корректоры в фаворе теперь, грамотных недочет. За уговор не дрейфь -- на то и государство, чтобы идти навстречу частным интересам. Сколько я за него получу? По тарифу -- копейки, как за обычного думателя. Твое предложение куда приятней.
   Сообщники разом посмотрели на пришельца. Признаков сознания тот не подавал.
   -- Надо же -- универсал! -- Чистый поджал нижнюю губу к верхней и хмыкнул: -- В отсрочку хотел. Потешный, честное слово.
   -- Ага, ему что буквы читать, что чурками торговать -- один хрен.
   -- Ну на чурках он бы уловил смысл много позже.
   -- Вряд ли. Торгашу говорить много надо, из речи тоже полезность извлечь недолго.
   Чистый осторожно потрогал Кирилла за плечо.
   -- Уверен, что он ничего не прочитал?
   -- А то! Даже если бы успел, -- я чужую регистрацию оставил открытой. Того человечка, что участковый привел, да он только вот заходил. У него в графе "цель" -- прочерк. Ладно, кончай трепаться. Буди его.
  
   Дневник Кирилла Крючковца. Изучение языка Вымысла. Вторая неделя.
  
   "Жизнь уходит на то, чтобы попасть в цель. На это уходят десятилетия изнурительных тренировок. Кажется, вот оно, "яблочко", ан нет -- стрела вошла на границе с "девяточкой".
   С детства мы учимся сначала поднимать тяжелый лук, потом натягивать тетиву и целиться. Рука дрожит, сил не хватает, стрела летит вкривь. Со временем тело наливается силой, голова -- знаниями. Начинаем делать поправку на ветер, щурить глаз, держать локоть. Первые результаты появляются в зависимости от таланта и упорства в работе. Вырисовывается стабильность, кучность попаданий становится больше. Когда наконечник впервые вонзается в сердцевину мишени, понимаешь, что твое призвание -- вовсе не стрельба из лука. Мало ли в жизни других, еще не пораженных целей.
   Но это -- не самое страшное. Время сменить занятие и достичь в нем успехов еще есть. Плохо то, что попадание в цель ведет за собой смерть. Зачем на земле нужен стрелок, выполнивший миссию? Ему станет скучно жить на свете. Смертельно скучно. Смысл существования испаряется вместе с радостью от победы. Если, конечно, это настоящая победа и настоящая цель, а не обманка вроде механического зайца для гончей.
   Потому смешно звучит человеческое желание иметь, скажем, миллион в каких бы то ни было денежных единицах. Коль скоро это -- цель, когда же тратить богатства? По ту сторону Стикса они, говорят, не нужны. Впрочем, живых свидетелей до сих пор нет. А жизнь с миллионом в мешке, выходит, закончилась. Тоже самое можно сказать и о сказочной зарплате, машине, красавице-жене... точнее -- вдове, в нашем случае. Материя целью жизни быть не может никак, ибо ее наличие предполагает ею же пользование.
   Бывали случаи, когда и стрела легла в "десятку", и стрелок остался жив. Но это значит, что он попал в чужую мишень -- от зависти или попросту плохо прицелился. А своя по-прежнему стоит изорванная дырами вокруг центра. Ничего не поделаешь -- нужно снова поднимать, натягивать и стрелять.
   Научиться ловко метить в цель не у кого -- приходится постигать лично. Те, кому богом дано стрелять без промаха, слишком рано уходят от учеников -- нужно ловить каждое слово, каждый жест...
   Сохраняться, как в компьютерной игре, пока не получается".
  
   Редакция газеты на территории завода -- это символично. Выпуск "Рабочей мысли" напоминал сборочное производство. Со всех концов города стекалась информация, которую журналисты превращали в тексты, а верстальщики -- в макеты. Работали на "конвейере" посменно: цех выпускал один номер и тут же принимался за штамповку другого.
   Поскольку газета считалась печатным органом городских властей, они следили за ее жизнедеятельностью: подпитывали, нагружали и берегли.
   Если не следить, придется со временем удалять, а это больно.
   Смысл статей, понятное дело, направлял думы пролетов по течению. Интервью с руководителями, очерки о работягах и гороскоп -- все сводилось к идее "Ну его подальше это "думанье"!". Живут люди без этого, чудесно обходятся мозолистыми руками...
  
   Верстка упрощалась из-за того, что статьи зияли пробелами. Логика, по которой убирались одни прочерки и вставлялись другие, вызывала вопросы. С текстом -- полбеды: пропущенные слова можно восстановить в уме -- Кирилл полагал, именно для этого и делались пробелы, -- но как быть с фотографиями? В прошлой жизни дыра посреди страницы грозила верстальщику, по крайней мере, выволочкой. В этой -- места под фото через раз оставались пустыми. Правда, догадаться о смысле картинки не представляло труда.
   Несмотря на специфику, фотограф в редакции был. Зримые снимки он обрабатывал и копировал в отдельную директорию. С невидимыми дело обстояло иначе. Глядя в пустое поле графической программы, фотограф гримасничал и закатывал глаза -- выходил в мыслительную реальность. После этого сохранял файл (размер равнялся средней по качеству картинке) и отправлял в специальную папочку. Так же поступали репортеры, когда писали статьи. Кириллу периодически казалось: он видит пропущенное слово или часть фотографии. Но видение длилось короче быстрого сна.
   Главное -- газету читали. Во всяком случае, покупали. Тираж гарантировал высокую зарплату деньгами и астрами. Чего еще желать творческому человеку?
   Втягивался в новый быт Кирилл недолго, а втянувшись, забыл о миссии в Вымысле. Поиски утратили смысл на фоне отдельной, пусть и малогабаритной, квартиры, премий и новых знакомств. Крючковец занимался любимым делом, покупал что вздумается и мыслил как угодно.
   Впрочем, запасами астров он пользовался все реже -- просто не хотелось.
   Ему определили место за солнцеобразным столом в большой комнате: все под рукой, никто не мешает. Верстали здешние специалисты на привычном софте. Украдкой Кирилл иногда подправлял слова, и это сходило с рук -- правильность незаметнее ошибки. Да и режим потока брал свое: назавтра журналисты забывали, о чем писали вчера.
   В пропуски верстальщик не лез -- трудно править то, чего не видишь.
   -- Вот эту пустоту подправь, там описка, -- редакторский палец ткнул в монитор.
   Шефа звали Елена Сергеевна или просто Елена -- по имени, на "вы".
   -- Так? -- Кирилл стер и восстановил пробел.
   Начальница закатила глаза -- господи, все приходится делать самой!
   -- Запоминай. -- Редактор защелкала по клавишам, но буквы на экране не появились. -- Пора бы уже научиться. И откуда вас таких берут?
   Свернула одно окно, открыла другое.
   -- Теперь с фотографией -- ее можно поднять, слишком много "воздуха".
   Верстальщик выполнил просьбу. Передвинул отсутствующее изображение выше. Попробовал представить, как он смотрит на картинку из мыслительного мира -- не вышло. Словно кто-то поставил на мозги глушилку.
  
   Ежедневно после работы Кирилл пил пиво с коллегами. Исключительно за компанию -- к напитку пришелец был равнодушен и в прошлой жизни. Стоял, слушал и молчал -- сказать нечего, но нарушать ритуал нельзя.
   Крючковец записался в борцовский зал, походил и перестал -- он и так в порядке, а поддержать форму всегда успеет. Когда развлечения ради Кирилл забрел на тренировку, обнаружил, что борется злостно, будто за путевку на Олимпиаду. Раньше он не сомневался: спорт -- это замена войны для цивилизованных мужчин. Только убивать соперника не нужно, даже если он принес тебе массу неприятностей. Пожали руки -- и разошлись, чтобы назавтра снова сойтись в поединке.
   Откуда взялось это тупое, нечеловеческое чувство злобы?
   Переживая внутренние разногласия, Кирилл признался себе -- с ним что-то не так. Это, как известно, первый шаг к выздоровлению. Но что нужно делать -- хоть убей, не придумывалось. Мучила жажда деятельности, однако заряд приходилось держать внутри и снова идти на работу, садиться за машину. И снова после смены заходить в бистро и молчать, глядя на собеседников, теряющих время за пустыми разговорами. И самому терять его безвозвратно.
   Как-то Кириллу довелось возвращаться домой пешком. Новенькие ботинки отбрасывали снежно-водяную жижу, как опытный преферансист снос. Сшитая из странного материала одежда на вид казалась излишне легкой для поздней осени. На самом деле в ней было комфортно. Крестьянский стиль, присмотренный при первой покупке одежды, верстальщик сменил на современную ему моду. Пуховик, джинсы и ботинки на высоком протекторе.
   Остальные рядились в древние костюмы, Крючковец дорожил потерянным настоящим.
   Старинный автомобиль, кажется "Мерседес" модели тридцатых годов двадцатого века, ехал рядом медленно, словно присматривался. Затем притормозил.
   -- Привет, корректор! -- Дверь со стороны пассажира открылась, из нее показалось симпатичное личико.
   Знакомых женщин у него мало, значит, это может быть только...
   -- Юля? -- Верстальщик сделал шаг к машине. -- Ну ты даешь!
   Девушка выглядела шикарно. Даже накидка с капюшоном не могла этого скрыть. Внешний вид, замешанный не на косметике, а на самоуверенности, заметен и в темноте.
   -- Поехали в театр? -- Юля поманила рукой. -- Вечер пропадает. Галантных кавалеров здесь кот наплакал.
   Прохожие косились. Забавная картина: дама пристает к мужчине, а тот артачится.
   -- Неожиданно как-то. Да и не одет я...
   Юля рассмеялась -- искренне, как принцесса, которой отказал придворный садовник. От смеха повеяло букетом из веселья и предостережения -- и не пытайся отказаться!
   -- С этикетом здесь просто, -- голос девушки изменился со времени их встречи в "отстойнике", -- иди, в чем хочешь. На галерке порой сидят первобытные люди в мамонтовых шкурах и с мобильными телефонами.
   Сопротивление Кирилла ломалось. Остался последний плацдарм -- привычка.
   Он привык после работы идти домой, по пятницам задерживаться в ресторации, а на выходных пялиться в монитор.
   И вдруг ему предлагают нечто выходящее за рамки расписания, и мигом возникает дискомфорт. Обычный поступок превращается то ли в подвиг, то ли в преступление. Но ни награды, ни наказания не хочется. Хочется оставить все, как есть.
   Кирилл не слыл легким на подъем, а размеренная жизнь в Вымысле отодвинула его порог спонтанности еще на пару отметок вверх.
   -- Давай сходим. -- Слова полетели, вроде и не было раздумий. -- Я сегодня как раз не в шкуре.
   По дороге Юля рассказала, как устроилась. Сначала боялась работы в детском саду -- ее идеалы выглядели иначе. Со временем поняла, что в детях души не чает и готова сидеть с ними сколько угодно. С точки зрения оплаты, труд воспитателя в Вымысле ценился не хуже дикторского. Юля тоже жила в центре, получала приличные астры и могла ходить по дорогим магазинам. Денежная зарплата позволяла ей там не только мечтать.
   -- А со смыслом как? -- Кирилл привык к обитому кожей салону автомобиля. Обогреватель располагал к неге. -- Нашла?
   Девушка ехала осторожно, рядом с обочиной. Вопрос заставил ее крутануть руль.
   -- Нет. Ищу.
   -- Успешно?
   Машина вырулила в правую полосу.
   -- Хоть ты не морочь голову!
   -- А что, кто-то еще морочит?
   -- И не придирайся!
   Кирилл отвернулся посмотрел в окно. С автомобилем складывалась та же ситуация, что и с одеждой. Старинный с виду, он оказался современным внутри: аудиосистема, навигация, автоматическая коробка передач. В Вымысле все-таки первично качественное содержание, а форму каждый волен выбирать по вкусу.
   Сколько такое авто стоит и где его производят? Хорошо, разработать конструкцию могут думатели, но не стоят же они на сборочной линии? Пусть все автоматизировано, все равно есть человек, который жмет кнопку. Вряд ли это умник, скорее пролет. А если кнопок больше одной, неплохо бы разбираться, какую жать. Значит, работяга хотя бы минимально должен знать процесс. Однако знания -- удел, опять же, умников. То есть, и среди них существует разделение?
   Откуда оно вообще пошло, это разделение на выдумщиков и исполнителей? Что явилось отправной точкой?
   -- Не обижайся, -- Юля произнесла это честно, по-женски, без выученных интонаций. -- Знаешь, я перестала думать о смысле. Есть он -- и слава богу. Регистрация стоит, что еще нужно: живи, работай и будь счастлив. Мне такая жизнь нравится. Там приходилось мириться со всякой шушерой... -- Девушка замолчала. Видимо, вспоминала поименно. -- А здесь ясно: это -- пенка, а это -- осадок, цена которому -- копейка. И самое интересное -- это устраивает всех. Вот моя мама -- учительница, и ей такие зарплаты не снились.
   -- Я не обижаюсь. Наоборот, испугался, что задел тебя.
   Улыбка победительницы озарила отражение в зеркале заднего вида.
   -- У тебя билеты-то при себе? А то есть шанс поменять спектакль на посиделки в театральном кафе. Заранее оговорюсь -- я не против.
   -- И не надейся. Об этом я позаботилась.
   Оно того стоило. Театр во всех его проявлениях -- от клубного stand-up до камерных представлений -- был самым популярным развлечением в Вымысле. Кино предпочитали смотреть дома, концерты собирали только подростков -- лишь здоровый взбалмошный разум мог перетерпеть выступления местных певцов и музыкантов. Долбежные ритмы перемежались многотактовыми паузами, которые приводили девушек в экстаз, а мужчин заставляли глотать скупые слезы. И снова шел "рваный кач" до потери сознания.
   Театральное действо олицетворяло потребности среднего класса. Живое представление сочеталось с музыкой и сценографией. Поговаривали, что драматические актеры получали заоблачные суммы в астрах. О деньгах слухи скромно умалчивали.
   Спектакль Кириллу понравился. Незатейливый сюжет и скромное оформление он простил. Поразила игра актеров, точнее -- возможность человека держать на сцене паузу и тем самым говорить.
   Юлю занимало иное:
   -- Непонятно, -- прошептала она в середине четвертого акта, -- они здесь шьют такую замечательную одежду, а костюмы в театре убогие...
   Когда Кирилл в последний раз ходил в театр, его тоже поразила дешевизна костюмов. Одежду актерам приходилось "доигрывать", от чего мастерство их становилось выше. Невозможно "представлять" короля в обносках, это можно только "переживать".
   -- Мне кажется, -- тоже шепотом ответил Кирилл, -- это беда всех театров. Интересно погрузить человека в сложные обстоятельства и смотреть полтора часа, как он из них выбирается. Если не ошибаюсь, это -- одна из основ построения сценического действия.
   Девушка иронии не поняла.
   Повинуясь замыслу режиссера, включились прожекторы. Кирилл развернул программку, которую бабушка-смотритель дала на входе. Текст набирали обычным газетным шрифтом, печатали на сероватой бумаге. Широкие растянутые буквы, громадные интервалы между строчками... Верстальщик старался наступить на тень появившейся мысли, но она ускользала, -- невидимка двигал источник света. Оркестровое крещендо отпугнуло тень окончательно и привлекло внимание к сцене.
   Крючковец закрыл глаза и растворился в голосах персонажей. Перед ним разыгралось другое действо. Упрятанный в тексте смысл обрел очертания. Он отличался от постановки, как репродукция от подлинника. Неужели каждый зритель может закрыть глаза и представить свою пьесу?
   Оказалось -- не каждый.
   К пятому акту на галерке зашуршали обертками. Пролеты не выдержали натиска этикета. В партере обнаружились куняющие головы и повернутые друг к другу прически. Интеллектуальная нагрузка вышла не по силам и некоторым думателям. Ходи Кирилл в театр постоянно, он бы тоже, наверное, расслабился. А так в зрительском сиденье он чувствовал себя скованным уважением к таинству. Да и перед спутницей не хотелось казаться вульгарным работягой.
   Финальную фразу и коду Юля проводила протяжным, прикрытым ладонью, зевком.
   -- Сегодня отыграли не очень, -- сказала она, садясь в машину, -- тоже, своего рода, пролеты от искусства.
   -- Не знаю, мне понравилось, -- тепло от печки добралось до ног Кирилла. Он с блаженством откинулся на спинку. -- Я сам недавно думал, существует ли расслоение среди думателей. Считаешь, есть?
   -- А что тут считать? Один актер играет искренне, другой -- халтурит. Прагматичный архитектор строит дом по расчетам, талантливый -- по зову сердца. Дома получатся похожими, пока не войдешь внутрь. По-моему, талант -- это умение вкладывать душу.
   -- Ты хочешь сказать, талант и смысл могут не пересекаться? Многие берегут душу, чтоб не расплескать по пустякам. А дело, меж тем, идет...
   -- Тебе же ясно дали понять: смысл -- всего лишь штамп в документе. Регистрация. Чтоб воздухом не зря дышал.
   -- Я был уверен, они проверяют. Какой смысл делать то, что не нравится?
   -- Значит, есть смысл. -- Юля вырулила на проспект. -- Тебе куда?
   -- К Университетскому спуску...
   Нега окончательно расслабила Кирилла и погрузила в состояние между сном и явью. Удивительная встреча получилась: сходил в театр с симпатичной девушкой, хотя собирался провести вечер в одиночестве.
   Случайность? Быть может. Но случайности происходят крайне редко. Во всяком случае, в другой, невымышленной жизни. Здесь, где мыслепространство -- часть быта, случайностей нет вообще.
   Кому-то сегодняшняя встреча понадобилась. И этот кто-то закрыл глаза и представил, как возле прохожего останавливается старинный автомобиль...
   ...Сон отогнало не ощущение опасности, а его предчувствие.
   Кирилл страдал автомобилефобией -- авиакатастрофы и крушения поездов его пугали меньше, чем аварии на дорогах. Сводки в выпусках новостей заставляли верстальщика содрогаться при каждом нажатии на педаль газа, даже когда он сидел на пассажирском месте. Самому сесть за руль Кириллу и в голову не приходило: дороги кишели сумасшедшими, которые купили права и ездили, как хотели.
   Будь ты хоть трижды острожным, спровоцировать происшествие может кто угодно.
   В Вымысле ездили спокойней, а удостоверения вручались после тщательного обучения. Аварии случались, но реже.
   Предчувствие разбудило фобию.
   Сначала на дорогу выскочила собачка, за которой волочился поводок. Затем выбежал ребенок. Юля ехала не очень быстро. Но когда скрипнули покрышки, и тело Кирилла подалось вперед, стало ясно: столкновения не избежать...
   ...Подсознание среагировало молниеносно -- Крючковец представил себя на тротуаре.
   На другой стороне стоит фонарный столб. Его свет борется с вечерним сумраком. Парень срывается с места и вслед за ребенком несется под автомобиль. Девочка (капюшон упал, из-под вязаной шапки на ветру прыгают косички) не знает, что инстинкт выручит собачку, она проскочит. Однако жалость сильнее страха.
   Машина тормозит. Кирилл отталкивается от сырого асфальта и пикирует над его поверхностью в десятке сантиметров. Хватает девочку -- передок "Мерседеса" задевает лодыжки. Траектория меняется. Вместе с девочкой спасатель влетает в столб. Руки наполняются липким. Голова девочки заливается кровью. Виновник происшествия -- мохнатый пуделек -- подбегает к лежащим людям, тщательно обнюхивает их и скулит...
   ...столкновения не избежать. Кирилл мог рвануть руль или вместо Юли мгновением раньше нажать тормоз. Но предпочел реальным действиям мыслительное спасение.
   Теперь времени на физическое вмешательство не осталось.
   Косички метнулись в воздухе и исчезли под капотом. Водитель и пассажир одновременно выскочили из машины. Девочка лежала на дороге. Рядом валялась разорванная сумка. Пудель с высунутым языком метался вокруг хозяйки. Юля вскрикнула и отвернулась. Кирилл подошел к девочке. Та открыла глаза и подняла голову. Тут же начала рыдать. Верстальщик поднял ребенка, отнес к автомобилю и уложил на заднее сиденье. Сходил за сумкой. Видно, она болталась на боку у хозяйки пуделя, и удар пришелся именно в этот бок. Собирая тетради и книжки, Крючковец машинально открыл один из учебников - "Словесность. 5-й класс". Начал листать...
   Сигналили проезжающие мимо машины. Звала и мигала фарами Юля. Пришедшая в себя школьница просила вернуть портфель. Тыкался носом пудель. А Кирилл читал и читал. В очень неудобной позе. В весьма неуместной ситуации. Но бросить не мог: кажется, он уловил смысл. И отпускать его не собирался.
  
   Дневник Кирилла Крючковца. Изучение языка Вымысла. Без даты.
  
   "По сути, потомкам будет плевать на то, что мы писали. Им будет достаточно того, как мы это делали. По одним следам-буквам можно многое понять, не вникая в суть написанного. Складно они свои ощущения вряд ли оформят, но нутром почуют скрытый смысл. Человечество привыкло писать не то, что думает, а так, как оно живет.
   Выведем за скобки картинное, иероглифическое и слоговое письмо. Обратимся к привычному буквенно-звуковому написанию. На его заре, во времена Римской Империи, пропорции букв были таковыми, что вписывались в квадрат. Справедливое решение -- читать "переделанный" этрусский алфавит, созданный на основе греческого, гораздо проще. Вспомните, каким шрифтом печатают буквари -- буковки большие, крупные, чтобы детям легче читалось. Со временем латинских книг стало печататься больше, объем их увеличился. Шрифт стал узким, вертикальные линии -- тонкими, а горизонтальные -- жирными. Плотность текста возросла настолько, что иногда слова приходилось разделять точками. Исторически этот отрезок времени (начало нашей эры) ознаменован для римлян расцветом Империи. Необходимость в письме была огромной -- от передачи знаний и сведений до агитации. С развитием письменности, возросла и нагрузка на нее. Учитывая сложность печати, пришлось впихивать в одну страницу текст, который раньше умещался на двух или трех листах. Читать такую книгу было неудобно, и на помощь пришел научный подход. Печатники рассчитали оптимальное количество букв в колоночной строке -- двенадцать. Один знак составлял 1/12 часть -- унцию. Унциальное письмо отличается округлостью форм и заметными выносными линиями -- появились некие изыски. Текст представлял не только смысловую, но и художественную ценность. Этот шрифт появился в столетия упадка Римской Империи и ее раздела на Западную и Восточную.
   Форма победила содержание и на бумаге, и в истории.
   Наследников у Рима оказалась уйма -- разделяло их многое, объединяла ничтожная малость. Ею стал каролингский минускул -- самое рациональное и совершенное из всех типов латинского средневекового письма. Кто знает, возможно, именно благодаря ему количество войн и человеческих жертв получилось не таким огромным, как могло быть. Когда люди понимают друг друга и враг врага, договориться гораздо проще.
   Всеобщее увлечение готическим стилем отразилось на форме букв. Расстояние между строками сократилось, картина письма стала темной, чтение и написание затруднились. Зато так считалось модным.
   Темень не могла длиться вечно. Гуманисты эпохи Возрождения вернули в обиход каролингский минускул и назвали его "антиква", ошибочно полагая, что это письмо античных времен. Естественно, в шрифт примешали эстетику Ренессанса (обводки и вензеля). С некоторыми видоизменениями антиква пережила барокко и классицизм, пока не разбилась о твердыню английской рекламы. В начале 19-го века на Туманном Альбионе стали применять брусковый шрифт -- с засечками, равными по толщине вертикальным элементам букв. Он прекрасно смотрелся на пестревших объявлениями газетных полосах. Там, где господствуют деньги, красота ни к чему -- отвлекает от подсчетов.
   Наконец, появились рубленые шрифты -- без засечек, с одинаковой контрастностью штрихов. Проще -- значит популярнее. Что может быть проще построенной на трех аккордах песни? И кто может быть богаче певца, который ее исполняет? Массовая культура и мировоззрение большинства подписали мир ровными незамысловатыми буковками.
   Кегли, цицеро и апроши таят достаточно секретов. Нужно лишь уметь всматриваться.
   Читая старинные книги, узнаешь многое. Но еще больше является разуму, если всмотреться в белизну (или желтизну) пробелов и интервалов. Бог мой, там сокрыты судьбы целых эпох. И знать их человеку, умеющему видеть только буквы, очень опасно".
  
   -- Любезный, мы так не договаривались. Он давно должен был понять и уйти. На его место у меня есть кандидат, из наших.
   -- А я при чем? Пусть понимает и уходит. Очень надо мне ему мешать. Хоть помешайся тут. Да и как я могу мешать? В голову ему влезу?
   -- Не прибедняйся. Мы, коренные жители, знаем о мыслепространстве больше пришельцев. И умеем искусней им пользоваться. С вашими казенными возможностями вообще такого натворить можно... очень мне подозрительно, что ваша подопечная, явилась к нему как бы случайно и стала наталкивать на мысль, мол, здесь лучше, чем там...
   -- Что сразу "подопечная"?! Чуть что -- подозрения... как их... беспочвенные, вот!
   -- Я попросту предполагаю, дескать, интрига эта вполне быть может твоего ума дело. Сел, представил себе это дельце так и сяк, оно и случилось. У государственных чиновников, я верно знаю, есть такая возможность. Ты, дружок, часом не понедельно за него пеню получаешь, а?
   -- И получаю! Заполучался весь... у меня таких десятки. Буду я на него астры казенные тратить. Если на то пошло, лучше сопру да на счет кину. Нужен он мне очень!
   -- Нужен, стало быть, милейший. Сдался зачем-то. А про астры краденые на счету и проведать могут, их надолго не утаишь, так что не завирайся. Короче - так: или через месяц он прозревает и исчезает, или я ходатайствую о переводе на здешнее гражданство. За своего, поди, много не дадут?
   -- Дался тебе этот словоправ... чем он лучше твоего человека, если до сих пор не додумался, в чем смысл?
   -- Тем, что мой человек здесь родился и вырос. От пришлых терпели беды его родные и он сам. Наша земля должна быть нашей, а астры -- для наших умов.
   -- Хорош чушь идейную петь, а то поверю ненароком. Обещаю, не буду его трогать. Хотя ты прав, дают за него дорого. Но ты мне дороже -- как поставщик.
   -- Это пока. Так сложилось, мы без вас сейчас обойтись не можем, у вас полный реестр. Но настанет время...
   -- Не настанет. А настанет, так не скоро. О вас там, наверху, есть кому подумать. Как следует подумать. Мне мужика жалко. Он-то о нашем договоре не знает. Не уложится в месяц, останется здесь навсегда. Намекнуть ему, что ли?
   -- Можно было бы -- давно бы ему выдал смысл. Но это прямое вмешательство, за такое сослать могут. Я не желаю туда, откуда являются пришельцы. Эх, законы надо менять. Да кто менять-то будет, когда выгодно так, как есть? Что парень не знает о сроке -- худо, вопросов нет. С другой стороны, у них тоже люди загодя не знают, сколько кому отмерено. Ходишь по эту сторону жизни, а потом -- раз! -- и на другую перевели. По договору или без -- не суть важно.
  
   Дневник Кирилла Крючковца. Изучение языка Вымысла. Без даты. Продолжение
  
   "Русские шрифты пережили практически ту же эволюцию, что и латинские. Началось с "квадратного" устава и "круглого" полуустава. Через скоропись, вязь и петровский шрифт написание слилось в развитии с европейскими системами. Шрифт Вымысла, скорее всего, является пиком дизайнерского искусства. Буквы малоконтрастные, штрихи с мелкими засечками, которые соединяются с основными линиями при помощи закруглений. Шрифт четкий, ясный, хорошо читаемый. Немного "прижат" к базовой линии и как бы растянут. Расстояния между строками больше, чем надо, но это не портит удобство чтения. Думаю, дело в том, что местная пресса и книги в большинстве своем издаются в электронном виде. То есть, нет погрешностей офсетной печати, могущей "затереть" мелкие детали шрифта. А бумажные издания выполнены немного видоизмененным написанием -- рубленным. Межбуквенные интервалы тоже кажутся увеличенными сверх меры, однако и к ним быстро привыкаешь. Все эти пустоты, пробелы и полости внутри букв таят загадку. Впрочем, человек непосвященный в тонности верстки вряд ли будет напрягаться над ее решением. Текст заигрывает с читателем, чего-то не договаривая, предлагая искать смысл между строк.
   Пытался переключить шрифт в электронной книге -- не вышло, хотя я изрядно покопался в настройках аппарата. В списке есть еще несколько гарнитур, но при выборе все они отображаются как "Shrewd Style". В здешнем справочнике написано, мол, этот шрифт -- оптимальный. Проверять эту информацию нет времени. Чутье подсказывает -- и не дадут мне ее проверить. Нужно попробовать прочитать текст из мыслепространства".
  
   Умному изображать дурачка несложно. Труднее -- наоборот.
   Кирилл сидел в кабинете главного редактора и молча кивал в ответ на упреки.
   -- Поначалу, не скрою, вы произвели впечатление настоящего думателя. Но сейчас я вас, откровенно говоря, не пойму. -- Елена Сергеевна говорила, не отвлекаясь от черновиков. -- Да, газета -- своего рода поток, конвейер, но здесь работают думатели. А вы на глазах превращаетесь в работягу от интеллекта. От интеллекта, да. Я могу понять местных, им спешить некуда. Отсюда их некоторая... безответственность, что ли. Но вам -- неужели не хочется домой? Хотите остаться навсегда?!
   Верстальщик замотал головой, хотя и не понял, что постыдного в желании остаться.
   Елена Сергеевна когда-то была весьма привлекательной женщиной -- тратила астры на косметику, парикмахеров и солярий. Она и теперь выглядела подтянуто, но отнюдь не свежо. Работа выжимала ее, как резиновые сапоги -- сок из винограда. Оставшийся жмых главный редактор тонировала пудрой -- не для себя, и уже давно не для мужчин. Того требовала работа с подчиненными: покажи слабину - дадут подсечку, повалят на пол.
   -- Ваша специальность требует творческого подхода. -- Елена Сергеевна помахала рукой, внося правку в макет на мнимом экране. -- А вы, извиняюсь, наблатыкались верстать по шаблону, и в ус не дуете. Да, именно в ус. Посади сейчас на ваше место работягу, он будет делать то же самое. Получается, вы свои астры за зря продумываете. Похоже на слесаря, который точит заготовки, складывает и снова точит.
   -- На токаря...
   -- Что?
   -- Точить -- это работа токаря.
   -- Я это и имела в виду. В общем, так: даю вам месяц, как раз до Нового года. Не постигнете суть, придется писать заявку на перевод. Возможно, на бирже ошиблись с направлением, и вам нужно искать другой смысл.
   Редактор перевела взгляд на макет, давая понять, что разговор окончен. Кирилл направился к двери. Елена Сергеевна произнесла вслед полушепотом:
   -- Как можно летать, зная только матчасть? А романтика, а чувство высоты?..
   Верстальщик повернулся:
   -- Что вы сказали?
   Из-под очков на Кирилла смотрели красные от переутомления глаза:
   -- Идите, Крючковец. Работайте. Да, идите.
   И Кирилл пошел работать так, чтобы никто не догадался, что он умеет это делать со смыслом. Притворяться тяжело и неразумно, но время еще позволяло.
   Ну перебросят на другую работу -- что страшного? Он подобрался к цели вплотную, кожей ощущал догадку, еще чуть-чуть, и картина станет полной. Никуда правильная мысль не денется. А развить ее можно и в кочегарке, и в директорском кресле. Главное -- не спешить и довести умозаключения до конца.
   Кирилл внутренне готовился к долгим сидениям в библиотеке, а вышло, что сетевой базы достаточно. Подсказка из школьного учебника стала ниточкой к ответу.
   Астры буквально улетали с виртуального счета. По этой причине откладывался ответный визит вежливости к Юле -- сил оставалось только на помыться и лечь спать.
   Помимо основной службы, Кирилл копал вглубь "вымышленной" письменности. Она прошла тот же путь, что земная, но развилась дальше. Большое внимание в учебниках уделялось пространству внутри букв и межбуквенным интервалам, а также пробелам. Первоклашек не столько учили алфавиту, сколько тому, как соединять буквы в слова, а слова -- в предложения. Точнее -- как не соединять. Учебник на две трети расчертили таблицами, где значились связки на все случаи жизни. Будто самая суть грамматики находилась не в правильности написания слов, а в их сочленении.
   Новые знания помогали в работе. Замечания Кирилла из нелепых превращались в меткие -- журналистам приходилось соглашаться с правками верстальщика. Сложность заключалась в том, чтобы сыграть озарение. Показывать осведомленность Кирилл не торопился -- проверял рабочие догадки и гипотезы.
   Во время верстки пришелец переходил в мыслительное бытие. Сначала это отвлекало, а спустя пару недель у Кирилла начало получаться.
   И тогда он увидел истинный текст.
   На месте пробелов -- набор слов, которые наслаивались, образуя мешанину. Разобраться в ней не представлялось возможным, однако с каждым прочтением Кирилл раскапывал пласты. Они вобрали множество лексем -- от молодежного сленга до выражений античной литературы. Газетные строки, как и любой текст в Вымысле, были голой структурой -- заполнять ее предлагалось читателю. Первая мысль о том, что это упрощает работу пишущего, сменилась обратной. Каким же запасом знаний нужно обладать, чтобы сделать трафарет для человеческого мышления!
   После серии опытов Кирилл понял: и знаний особых не нужно, и мышление читателей ограничено. Пишущая братия подбиралась из людей, способных черпать из мыслительного поля не задумываясь. Читатель изысков не требовал и съедал с удовольствием духовный фаст-фуд из полуфабрикатов. Все оставались довольны и к большему не стремились. О талантах, способных выковыривать из мысли оригинальные идеи, Кирилл не слышал. В газете таковые не работали, а на чтение книг не находилось времени.
   Теперь он нагонял упущенное. Благо, книга у него была одна -- электронная, -- зато количество текстов ограничивалось лишь объемом памяти.
   Между строк обнаружилось много интересного. Зависть, лень и стяжательство перемежались с творческим порывом авторов. Раньше Кирилл и думать не мог, что беллетристика таит столько страстей. Чем проще по идее оказывались вещи, тем ближе написанный текст совпадал с мыслительным. К романам в мягкой обложке Кирилл быстро потерял интерес: что читай, что думай -- одно и то же. Классика увлекала больше. В ней прослеживалась радость открытия сюжетных ходов, а пробелы пестрели содержанием. Занимательно читалась литература середины двадцатого века. В ней через слово стояли страх, отчаяние и ирония. Многие книги рассказывали совсем не о том, о чем казалось раньше: там прятался иной смысл -- цветастее и объемней печатных знаков.
   По простоте душевной Кирилл полагал, что на бумаге скрытые слова теряются. Нисколько -- глаз научился видеть тайные буквы везде.
   В Вымысле грамотность была страшным оружием в неумелых руках.
   Вместе с пониманием языка к Кириллу пришло новое умение -- пропадать и появляться. Это происходило либо незадолго до сна, либо перед пробуждением. Мерещилось возвращение домой: на работе верстает, дома смотрит с женой кино, тратит обычные деньги. Назвать бы это обычным сном, но однажды верстальщик задремал в редакции и его обыскались: в предвыпускной день номер был сверстан на треть. Удивились, обнаружив Кирилла спустя пару часов спокойно работающим над выпуском.
   Бывалые редакционные лодыри хотели даже освоить новый вид отлынивания.
   Засыпать получалось не исчезая.
   Кирилл чувствовал, что его время в Вымысле истекает и замедлил изучение языка, чтобы оставить время на его использование. До полного познания смысла осталось чуть.
  
   Дневник Кирилла Крючковца. Изучение языка Вымысла. Четвертая неделя
  
   ""...В р е д к и е дни о д и н о ч е с т в а он часто выходил на балкон и наслаждался. Силился понять, чего больше в уединении -- радости или печали. Он з а д а в а л вопросы ш е л е с т я щ е й за окном, и каждый раз получал р азны е ответы. Как будто де р ево меняло мнение, к новому порыву ветра. О б л а к а на этот счет вообще молчали, а солнце только ради того, чтобы свысока о с в е т и т ь раздумываю щего ч е л о в е к а. Вступать в разговор с самим собой он не решался, боясь получить, потому н ели цеприя тны й. В подобном смятении проходили дни. Потом , как и в жизни, появлялись г о с т и -- з н ако мые и не очень. О д и н о ч е с т в о отступало само собой. Его не интересовало , на какой с т о р о н е желает остаться. Оно принимало ту, где человеку п р и ш л а п о р а н а х о д и т ь с я..."
  
   Это отрывок из книги популярного вымышлянского автора. При здешнем шрифте использовать подобный стиль считается плохим тоном. Высший пилотаж -- когда писатель ставит не явные, а мнимые пробелы. Кстати, в книгах из прежнего мира я ценил то же. Однако здесь произведения подобного рода раскупаются с охотой. Львиная доля почитателей -- пролеты и ремесленные думатели. Надо полагать, процесс чтения такого текста укорачивает путь к смыслу. Дыры между словами и буквами созданы для подглядывания за героем. Пока довелось прочитать не много, но могу сказать точно -- тексты с явными пробелами не изобилуют откровениями. Оно понятно -- будь у каждого прочерка не один-два, а хотя бы пять вариантов трактовки, читать такое представлялось бы делом весьма сложным. А так -- все понятно и просто, насколько что-либо может быть простым и понятным в Вымысле".
  
   Захар вошел в кабинет главного редактора, как в собственный. Строгий взгляд Елены потребовал объяснить наглость. Из двух вариантов -- изобразить деловитость или улыбнуться -- чиновник выбрал второй:
   -- Застать врасплох вас невозможно, -- он развел руками, -- но если не пробовать, никогда не получится, правда?
   Елена сняла очки, выдохнула и свернула висящее над столом изображение.
   -- Я принес материалы, как вы и просили, за две недели до выхода. Из этого нужно сделать статью... правильную статью. В ней должна пройти подготовка читателя к грядущим ограничениям по выплате астров. Это я вам так, в лоб говорю, а в тексте нужно сделать мягче. Непопулярные меры требуют подбора слов. Впрочем, кому я это рассказываю. Выпустим, отследим мнения -- прежде всего думателей, по ним ударит больше. Пролеты, скорее всего, просто порадуются. А там цикл запустим...
   Редактор снова зажгла монитор и повернула его к визитеру. Тот достал из кармана световой накопитель и полоснул лучом по изображению, сбрасывая информацию. Елена открыла файл и пробежала глазами по строчкам.
   -- Творческой частью я прошу заняться лично вас, -- развлечения ради Захар водил лучом накопителя по стене, -- откорректирую статью сам, для верстки и печати надо бы подобрать удобную смену: чтобы люди понепонятливей были. Тут каждый пробел несет смысл, каждый просвет. Сплошь одобренные интервалы -- никакой самодеятельности.
   -- Печатать будем вашим шрифтом?
   -- Безусловно. Там, -- Захар показал пальцем вверх, -- довольны эффектом. Не зря спецразработчики получают астры, -- мощные пробелы придумали. Я для себя попробовал набрать тот же текст обычным courier -- без толку. Сплошная канцелярщина: ни всплеска понимания, ни готовности поддержать. Хоть обчитайся весь.
   Елена закрыла документ и свернула монитор. Что-то отметила в блокноте.
   -- Я поставила в план.
   -- Напоминать о степени секретности не нужно? Говорите сотрудникам что угодно, но когда будете молчать, делайте это осторожно.
   -- Не впервой. -- Редактор кашлянула. -- Сделаем.
   Захар посмотрел на часы. Еще пару минут он мог поболтать, но Елена вновь забарабанила пальцами по мнимой клавиатуре.
   -- Тогда до свидания. -- Чиновник перестал шарить лучиком по стене и как бы случайно навел его на лицо редактора. Елена Сергеевна с раздражением отвлеклась. Такой она нравилась Захару -- строгая учительница с угасающей чертовщинкой в глазах. -- Мне в театр еще сегодня -- артистов напутствовать. Они думают, что чем больше актер, тем больше пауза. Придется внедрять новаторские методы. Хоть завнедряйся с ними...
   Когда гость ушел, Елена проверила мыслепространство -- чисто! -- и оттуда набрала слуховой номер.
   -- Слушаю, -- раздалось в ушах.
   -- Только что приходил Захар...
   Дальше последовало молчание: переговорщики обсуждали, как действовать. Пришлось торопиться -- канал Чистого пока не засветился, и эту линию нужно было беречь.
  
   Дневник Кирилла Крючковца. Изучение языка Вымысла. Середина второго месяца
  
   "Паузы в разговоре нужны для интонационного оттенка и возможности осмыслить сказанное. Хороший рассказчик в кульминации повествования останавливается, чтобы слушатели "проглотили" услышанное и приготовились к следующей части рассказа. То же делают юмористы, потому как оперируют двух- а то и трехслойными по смыслу сообщениями. Без их полного осознания не получится задуманного эффекта. Важно не передержать паузу, а то слушатель подумает, мол, его считают дураком. И наоборот -- пьяному все равно, кто его слушает, он рассказывает то, что знает. Именно поэтому пьяные россказни зачастую вызывают улыбку, даже если человек пытался поделиться горечью. Классовое различие жителей Вымысла можно обозначить длинной пауз во время беседы. Пролеты говорят отрывисто, путано, с большими промежутками между словами и предложениями. Работяг-болтунов по ту сторону предостаточно, здесь же их нет вовсе. Речь думателей -- беглая и осознанная. Они говорят так же, как большинство в моей реальности. Это не только из-за уровня образованности и частых упражнениях в диспуте. У пролетов просто нет средств для обширного и многословного общения. Они спешат тратить деньги, а это занятие далеко от мыслепространства.
   У моего соседа по подъезду очень престижная работа -- он водитель маршрутного такси. За городом у него дом, огород и гараж, в который он каждый год ставит новые автомобили. В квартире на втором этаже появляется редко: нет смысла возвращаться домой с ночной смены -- утром снова на маршрут. Когда мы встречаемся у входа в подъезд, происходит приблизительно следующая беседа:
   -- Привет.
   -- Здравствуйте, дядя Боря.
   -- Как ты?
   -- Спасибо, ничего. Работаю потихоньку, привыкаю.
   -- Ну, давай.
   -- И вам всего хорошего.
   -- Пока.
   Вот я только что написал этот диалог, и сам понял, до чего расточительным выгляжу в глазах соседа. Все-то мне нужно обсказать, обсмаковать... А у него все просто -- "привет, как, ну что, ага, давай". Иногда кажется, что он меня совсем не понимает. Что говорить о пролетах и умниках, общающихся на более высоком, нежели бытовой, уровнях. Нет, так им никогда не понять друг друга. Видимо, местное написание стало в свое время неким компромиссом между классами. Дескать, пишите, сколько хотите, но чтобы это читалось без торопливости, с паузами-пробелами.
   Кстати, нужно будет спросить у дяди Бори, умеет ли он читать".
  
   Каким спортом ни занимался бы человек в Вымысле, процесс тренировки одинаков: пробежка, разминка, переход в мысль. С точки зрения пришельца это выглядит странно -- атлеты стоят кружком на протяжении часа. Кирилл достаточно пожил в новом мире, чтобы тратить время на удивление.
   В спорте, как и в жизни Вымысла, действия значили немного. Главное находилось внутри. Только умственно ограниченным болельщикам было интересно наблюдать за борьбой явной, остальные наслаждались мыслительной схваткой. Если с виду борцы обжимали друг друга, намереваясь сделать проход или выполнить прием, то в мыслепространстве задумки удавались. И побеждал тот, кто быстрее и разнообразнее думал. Нельзя сказать, что физическая форма вымышлянцев не имела значения, но следить за ней требовалось в рамках духовного совершенствования. Бывали случаи, когда любители переигрывали профессионалов исключительно силой и слаженностью мысли. Правда, человек, вообще не имеющий понятия о технике, не может и приблизительно представить ее.
   Задача здешнего спортсмена -- филигранно переносить навыки в мысль.
   Весовые категории (в классическом понимании) местным единоборцам ни к чему. На соревнованиях можно видеть, как маленький борец противостоит массивному сопернику. "Взвешивание" нужно, чтобы определить мыслительную категорию.
   В прошлой жизни Кирилл числился средневесом, в Вымысле его перевели в супертяжи.
   Растренированность сказалась на результате -- на внутреннем турнире Крючковец проиграл три схватки. Уступить двум прытким кандидатам в мастера не показалось зазорным, а вот то, что Кирилла уложила "на туше" девушка, было обидно.
   В мыслительных единоборствах женщины зачастую превосходят мужчин.
   Осенняя погода с каждым днем старалась подражать зиме: землю припорошил снег, воздух норовил ущипнуть за нос и уши. Приняв после тренировки душ, Кирилл сидел в холле клуба -- пил чай с лимоном и смотрел телевизор. Показывали футбол. Верстальщик достаточно вымотался на ковре, чтобы смотреть игру из мыслепространства, поэтому зрелище выглядело скучновато. К Кириллу подсел человек в тунике с капюшоном.
   -- Физкульт-привет, -- Чистый глянул на экран, -- какой счет?
   -- Наши проигрывают, -- Кирилл ответил, как пароль назвал.
   -- Это плохо.
   -- Может, сравняют...
   -- Не сравняют. Без мысли играют, как мальчишки во дворе. На что они астры тратят... небось, на кабаки и девиц непутевых. Нет бы для дела парочку идей оставить.
   Возникла пауза. Оба подумали, как можно потратить уйму астров. Выходило, что для дела осталось бы действительно не так много.
   -- Я знаю, ты прикидываешься, -- Чистый Лист уставился в телевизор. Наверное, перешел в мысль -- смотреть матч по-настоящему. -- Но не знаю, почему ты до сих пор здесь. Почему не возвращаешься обратно в свой мир. Ты же давно раскусил смысл!
   Кирилл попросил у буфетчицы второй стакан чаю. Пить не хотелось, но говорить с пустыми руками стало неловко.
   Волноваться не стоило -- доказательством познания смысла служило только исчезновение человека. Так считалось официально -- иначе население Вымысла не набрало бы и нынешней половины. За время пребывания на новом месте Кирилл познакомился с соседями по лестничной площадке. Один -- пожилой преподаватель материаловедения, второй -- писатель-юморист. Из разговоров за бутылочкой выяснилось, что оба уловили свои смыслы в течение первого месяца, но возвращаться домой не желали -- заливали вновь обретенное знание горькой. Она-де способствовала отдалению от цели.
   В чем состояло призвание, ни тот, ни другой не помнил.
   Раньше Кирилл верил, что от подобной стадии далек. Теперь вот испугался. Вдруг деградация заложена в правилах этого мира и подвержены ей именно "мудрецы", не желающие подчиняться эволюции?
   Пришелец дунул в стакан, потом отхлебнул. Горячо.
   -- Понимаю беспокойство, но не разделяю его. Откуда вам знать, в чем мой смысл. Найду -- испарюсь.
   Другой вариант имел место в Вымысле единожды, и то -- в старинных рукописях. Правда, этого хватило для официальной религии -- Почитательства.
  
   В старину жил в этих местах Бондарь. От прочих ремесленников отличался тем, что обучился грамоте. За то в народе его прозвали Чтецом. Пока молодой был, читал ночами, а днем работал. Как состарился и ослеп, научил читать калеку-мальца, который прибился с улицы. Бондарь плел корзины и слушал книжные рассказы, перечитанные им множество раз. В один прекрасный день старик услышал в речи мальчишки иные, не писанные на бумаге слова. И так заслушался, что сплел необычную корзину. Когда в нее пролилась вода, ни капли не прошло сквозь прутья. В ту же ночь явился старцу образ Пришельца и позвал жить в иной мир, где излечивают хвори, дают вдоволь еды и питья и почитают старость заслуженным отдыхом.
   -- Есть ли смысл там, куда зовешь ты? -- вопрошал Бондарь.
   -- Есть, но искать его не нужно, -- отвечал пришелец. -- Ибо жизнь хороша -- незачем задумываться о ее смысле.
   -- Тогда я останусь. Нет для меня большей радости, чем познание. Любо пить из корзины, в которой стоит вода против всяких правил. В вашем мире она вытечет, и я навечно останусь томимый жаждой.
   -- Но там ждут. Твой путь в лучший из миров предопределен.
   -- Ничто не определено там, где мысль заполняет воздух между прутьями и держит воду. Пусть иные идут к достижению цели, я же радуюсь пути и концу дороги одинаково.
   -- Хорошо, -- пришелец таял в воздухе, -- тогда помни: каждый нашедший предначертание отныне будет вознагражден уходом в наш мир, где не требуется думать, а нужно лишь наслаждаться. Ты же, достигший сути, живи здесь вечно.
   -- Я принимаю твои слова и загодя жалею тех, кто покинет эту землю, где растет ветвистое дерево познания.
   -- Да свершится так! -- Рассмеялся призрак, потому как знал: червей на дереве больше, чем плодов.
   Наутро старик помер, так и не приняв благ, а калека, который подслушал разговор, поклялся, что повторит путь учителя. Он пошел по свету, собирая единомышленников, не желающих покидать Вымысел по достижению смысла. Почитатели -- так они себя назвали -- первыми открыли мыслепространство и передали людям секреты попадания в него.
   С тех пор от Почитателей произошло множество учений. Переправщики-очистители принадлежали к одному из них.
  
   -- Ты прав, других вариантов нет. -- Чистый Лист послюнявил палец и перевернул им воображаемую страницу, показывая знак Почитателей. -- Рано или поздно умники исчезают. Не ты первый догадался, что движение к смыслу можно притормозить. Хочешь увидеть, как заканчивают твои единомышленники остаток пути?
   Если переправщик приехал, что-то ему нужно. Кирилл набросил домотканую накидку и повесил на плечо котомку. В телевизоре показывали повтор гола. Наши проигрывали.
   -- Бестолково играют, -- Чистый тоже встал, -- никакой ответственности.
   Модель машины, на которой переправщик вез Кирилла, была лет на тридцать моложе Юлиной. Спортивное купе прекрасно держало дорогу на высокой скорости -- наверняка авто сохранило лишь старинную форму, остальное делалось под заказ.
   Добрались скоро. В охраняемое здание их впустили после того, как Чистый предъявил документы. Пока шли по изгибам коридоров, Кирилл насчитал около десятка охранников -- от римских мечников до НАТОвских пехотинцев.
   Огромный двор, покрытый зеленой до ядовитости травой, ограждали высокие стены. В углах периметра стояли башенки, на которых дежурили лучники и автоматчики. Они вносили в архитектурный ансамбль мрачность, в остальном -- древний замок, ухоженная историческая памятка.
   -- Это городская тюрьма ослабленного режима. -- Переправщик рассказывал, как о собственном жилище -- с гордостью. -- Последнее прибежище добравшихся до цели умников. Тиха и смиренна их жизнь: никакой суеты, никакого мыслепространства.
   Кирилл попытался нащупать мыслительное поле -- не вышло. Воображение упиралось в стену и отскакивало, как бабочка от стекла.
   -- Оно им ни к чему, -- Чистый запрокинул голову и вдохнул. После промозглого зимнего ветра тюремный климат даровал благодать. Переправщик и пришелец не сговариваясь сняли накидки. -- Этим думателям, -- Чистый кивнул в сторону мужчин, орудующих тяпками на газоне, -- незачем черпать идеи. Они выскребли все до дна, теперь скребут по нему ложками. То есть, тяпками.
   На лице переправщика проскочила тень улыбки. Улыбки? Кирилл не помнил, чтобы посредники улыбались. Видимо, Лист и вправду чувствовал себя здесь свободно.
   Под землей шел длинный коридор. По обе стороны в стеклянных камерах сидели люди. Сидели -- только фигура речи. Заключенные выпиливали лобзиком, лепили из глины, мастерили на станках... Облаченные в робы из мешковины, узники напоминали подопытных мышей, рассортированных по клеткам. Один ковырялся под внедорожником, занимающим почти все помещение; другой печатал на допотопной машинке, то и дело комкая листы. Все казались чертовски занятыми. Единственным, кто обратил внимание на посетителей, оказался лысоватый мужчина. В его камере из обстановки были кровать, тумбочка и санузел. Завидев гостей, лысый затряс кулаками и стал брызгать слюной.
   Звук наружу не доходил.
   -- А этот чем занимается? -- Кирилл подошел вплотную к стеклу, чтобы услышать заключенного. Тот подпрыгивал на месте.
   -- Тем же, чем на свободе. Врет. -- Чистый показал лысому, мол, успокойся. -- Был видным политиком, надеждой нации.
   Они повернули за угол, пошли вдоль следующей череды камер. Как и на поверхности, под землей строения располагались по периметру.
   -- Если видеть цель и не пытаться достичь ее, можно далеко откатиться в развитии. -- Переправщик деланно зевнул. -- Эти люди деградировали до уровня ремесленников. Подписав себе пожизненный приговор, сами привели его в исполнение. Властям оставалось только изолировать их от общества, потому что быть его членами лишенцы перестали. Представьте, каково сие -- видеть пищу и нарочно отказываться есть. Причины разные: нежелание возвращаться домой, радость от пребывания в мысли, астральное довольствие... Но человек недолго живет без еды. Рано или поздно нужно насыщаться. Другой вопрос -- чем? До попадания сюда каждый выбирал сколь угодно изысканное меню. Здесь рацион иной -- мыслительная диета: черствый труд и безвкусная приземленность.
   Чистый остановился около пустой камеры и прислонился к стеклу:
   -- У меня к тебе просьба, -- переправщик показал рукой на коридор, мол, идем дальше, -- настоятельная просьба.
   По обе стороны люди в прозрачных комнатах стучали молотками, махали вениками и ковырялись в электроаппаратуре.
   -- Тебе поручат сверстать статью. -- Чистый шел, заложив руки за спину. -- С виду -- обычная галиматья, каких ты сверстал немало. Но на сей раз нужно будет кое-что добавить. Что именно, сообщу позже. В редакции уверены, что ты до сих пор ничего не понимаешь. Вот я и думаю: они прикидываются или нарочно укрывают твой талант? Меня не проведешь. -- Переправщик остановился и, не поворачивая головы в сторону Кирилла, прошептал: -- Я прочитал тебя.
   Они снова повернули. В первой камере человек набивал ногой мяч.
   -- Врать не буду, -- так же, прямо перед собой, проговорил верстальщик, -- мне и вправду виден смысл. Но, насколько я понимаю, исчезнуть отсюда можно только после воплощения его в дело...
   Чистый Лист через стекло помахал вяжущей на спицах женщине.
   -- Я ждал предложения. -- Кирилл прислушался. Многообразие занятий бывших умников в сумме давало глухую тишину. -- Дело в том, чтобы завершить путь достойно. -- Он мельком глянул на собеседника. Тот сложил губы трубочкой. -- Итак, что именно нужно добавлять в эту статью?
   Они в третий раз повернули за угол, и вышли в коридор, с которого начали экскурсию. Чистый говорил уже не шепотом, но весьма тихо:
   -- Ты будешь премного удивлен. Полагаю, приятно. То, что городская власть не идеальна, ты, наверное, заметил? -- Кирилл состроил мину. -- Ну вот и внесешь в пробелы свои мысли по этому поводу. Ни больше, ни меньше.
   -- Написать то, что на самом деле думаешь, гораздо труднее, нежели черкнуть на заказ. Честное слово, лучше бы вы попросили состряпать пасквиль. В вашем мире это проще. -- Кирилл отвлекся на заключенного, дергающегося под музыку. -- И в нашем тоже.
   Круг замкнулся, экскурсанты вернулись к пустой камере. Там стояли охранники: один в кольчуге, второй -- в одежде французского солдата наполеоновских времен.
   -- Выбор сложный, понимаю. Надо поразмыслить -- без помех, в спокойной обстановке. Я готов ее предоставить. -- Чистый глазами указал на открытые двери камеры.
   Охранники шагнули вперед. Кирилл рванул в мысль, но снова наткнулся на стену.
   -- И не пытайся. -- Переправщик поправил капюшон. -- В этом здании работают только законы классической физики. Все, что попросишь -- в пределах разумного -- дадут. Дело не спешное, но соблаговоли ответить через пару суток. Или мне придется искать "слепого" верстальщика.
   Дверь захлопнулась, узник не слышал удаляющихся шагов. Лишь в такт походке дергался капюшон. Спустя секунды и он скрылся за углом.
  
   Дневник Кирилла Крючковца. Изучение языка Вымысла. Без даты. Написано от руки (Лист вклеен)
  
   "Расстояние от свободы человека до его заключения под стражу равно двум-трем строчкам уголовного кодекса. В начале чтения приговора это -- пусть обвиняемый, но все же человек, а в конце он превращается в негодяя. Его не жалко, когда вина очевидна. Он вызывает сочувствие, если наказан несправедливо. Но в Вымысле слова и действия значат гораздо меньше пробелов и замыслов. Можно ли осудить за намерение преступить закон? По сути, это тоже преступление, только совершенное в мыслях. Среди обитателей здешней тюрьмы такие нарушители есть: коль скоро вымышляне используют блага мыслепространства наяву, то и отсиживать за преступления тоже нужно реально. Выходит, отбывать срок должен чуть ли не каждый, ибо я далек от мысли, что всякий из нас хоть раз в жизни не умыслил худого. Избить пьяного приставалу, порешить членов правительства, вожделеть прохожую красотку -- мало ли на что способен человеческий умишко. Однако сидят в тюрьме по обвинению в мыслительной преступности избранные. То есть, существуют органы, которые решают, какую мысль изолировать, а какая еще может погулять на свободе.
   Пример моего заточения подтверждает вседозволенность вымышлянских карателей. Оказывается, бросить за стекло человека можно исключительно из профилактических целей. Безнаказанность находится в промежутке между буквой закона и его исполнением. Кстати, там же обычно прячется коррупция. В интервале между в ч е р а и с е г о д н я я был свободен и думал, о чем хотел. Теперь я думаю только о свободе, насколько это возможно под мощными "глушилками". Раньше я мог доразмышляться до видения основ мироздания, а ныне гадаю, какое блюдо дадут на ужин. Задача чертовски упростилась.
   Где предел этой умственной простоты? Посидим -- увидим...".
  
   Первые три дня Кирилл благодарил Чистого за навязчивый отпуск. Верстальщик спал, сколько хотел, читал электронную литературу и периодику, занимался на тренажерах. Кормили не изысканно, но питательно.
   Главное -- мозги не напрягались.
   На четвертый день меню приелось, тренажеры наскучили, чтиво стало раздражать. Кирилл осознал, насколько привык читать между строк и ловить идею сквозь буквы. Текст, в котором все сказано, навязывал однозначное мнение. Непонятно -- как в прошлой жизни хватало не просто пережеванной, но и переваренной пищи? Ведь скучно следить за повествованием, хочется вносить в него что-то свое. Тюремный барьер закрывал вход в мыслепространство и не давал включать фантазию. Это приносило нечеловеческие муки. Оказалось, при занятии спортом Кирилл тоже размышлял: как обретет хорошую форму, как это поможет победить, и как потом будет приятно хвастаться успехом. Сейчас приходилось бесцельно бежать по резиновой дорожке и выжимать холодную штангу.
   На пятый день Крючковец попросил принести манекен, но после пары бросков и он надоел заключенному. Вместо набитого чучела никак не появлялся образ реального противника. Только места в камере стало меньше.
   От отчаяния захотелось попросить молоток, гвозди и доски, чтобы смастерить скворечник. Но и это занятие вряд ли помогло бы -- надо представлять что в итоге должно получиться. Исчезла цель, и вместе с нею -- осознание самого себя.
   Началась мыслительная каторга.
  
   Первая неделя заключения подходила к концу. Днем Кирилла вместе с другими "подопечными" вывели гулять в прямоугольный двор. Кроме свежего воздуха и яркого солнца, радоваться было нечему. Удручало и то, что в середине зимы в тюремном дворике поддерживалась летняя погода.
   Никаких перемен. Ни в чем.
   -- К вам гость, -- охранник возник ниоткуда, поправляя ножны, -- точнее гостья. Свидание -- пятнадцать минут.
   И так же незаметно исчез.
   На Юле была шуба, из-под которой, как росток, пробивалось синее платье до пят. Кирилл жестом показал на ближайшую скамейку.
   -- Как только узнала, сразу приехала, -- вместо приветствия Юля пристально посмотрела в глаза узнику. -- Ты плохо выглядишь. Чем я могу помочь?
   Кирилл взял ее облаченную в перчатку руку. В груди затрепетало. Что ни говори, визит оказался кстати. Накануне Кирилл вспоминал жену. Мыслительные барьеры отсекали любые фантазии, ограничивая память выхолощенной информацией. А тут -- живой образ, не столь родной, но чертовски привлекательный.
   -- Просто посиди немного... -- Ее дыхание вперемешку с ароматами духов пробудили воображение -- насколько позволяли тюремные рамки. -- Я попал сюда по глупости и по глупости могу отсюда выйти. Беда в том, что глупить не хочется.
   Она слушала, сложив руки на коленях -- с пониманием и укором.
   -- Похоже, ты не понял главного. Смысл сводится к одному: выжить. Что ни делай -- доберешься до сути. Я поначалу чуть с ума не сошла. Возиться с детьми! Смирилась. Прижилась. Теперь легко. И ты смирись.
   Тоска по женскому вниманию осталась в прошлом. Крючковец собирал мозаику чувств, которые разлетелись и подернулись пылью, грозя стереться из памяти окончательно.
   -- Возвращайся, -- Юля подсела ближе, -- я буду ждать.
   Вот так же Кирилл сидел рядом с будущей женой в телестудии после съемок. Тогда он спас героиню шоу от потери внутренней красоты ради красоты внешней. Сейчас -- прелюбодействовал. Ради того, чтобы не забыть ту, которой мысленно изменяет...
   В голове щелкнуло.
   -- Ты меня слышишь? -- В голове прозвучал резкий наглый голос. -- Еле прорвался через блокиратор. Слышишь или нет, отвечай!
   -- Слышу. -- Ответил Кирилл.
   Юля отсела, словно отшатнулась от прокаженного.
   -- Да тихо ты! -- Голос исчез и появился снова. -- Молчи, отвечай про себя. А то засекут, хоть обконспирируйся весь! Бежать готов?
   -- Куда? -- Теперь Кирилл ответил беззвучно.
   -- Да хоть куда! Главное -- откуда. Я пробил мыслеканал с огромным трудом. Сосредоточься и представь, что ты -- радиоволна.
   -- Погодите. Я не знаю, как она выглядит...
   -- А воображение тебе на что, думатель? -- Захар повысил тон. -- Ее никто не видел. Поэтому и говорю: представь!
   Видимо, диалог отражался на лице узника -- Юля наблюдала за ним, открыв рот.
   И Кирилл представил.
   Представил, как его память пробивает брешь в защитной системе, как он становится передающей антенной, пустившей мыслительный сигнал, как теряет материальную оболочку и стремится в открытый эфир... А приемник -- пусть находится далеко... в квартире, где коротает время между походами на работу рядовой верстальщик Крючковец...
   Нет, это был еще не полет -- радиоволны не умеют летать. Но уже и не ползание.
  
   В отсутствие хозяина мебель запылилась. Кирилл и раньше не особо грезил уборкой, но после дней, проведенных в чистой до стерильности камере, непорядок бросался в глаза. Захар сидел в кресле и перебирал каналы телевизора.
   -- Сбежал? Вот и хорошо. А то -- "не зна-аю, не ви-идел"... -- Переправщик сладко потянулся. -- Только теперь ты вне закона. Беглецов здесь не жалуют.
   После мучений в прозрачных застенках, положение беглого заключенного казалось благодатью. Кирилл сходил на кухню, налил стакан пива и с наслаждением выпил.
   -- Так я ведь в мыслях сбежал. Могу таким же макаром вернуться.
   -- Это самое страшное -- бежать с помощью мысли. Убей ты охранника, положение было бы менее серьезным. Так -- ты простой уголовник, а так -- идейный мошенник, у которого на исходе срок регистрации. Кто опасней для общества?
   Устранить человека физически гораздо проще, чем заставить отказаться от убеждений. Захар прав: злодей-мыслитель менее желательный элемент, чем пьяный пролет с ножом в руке.
   Оружие можно отобрать, мысли -- только выбить.
   -- Получается, вы -- подельник? Рисковали ради моего спасения?
   -- Не-не-не, ни в коем случае, - Чиновник замахал руками, -- во-первых, кто знает, что это я открыл канал? Во-вторых, я мог действовать в интересах государства. Я, собственно, так и поступил.
   -- И что же государству от меня понадобилось?
   -- Пустяк, мелочь. -- Переправщик выключил изображение. В комнате установилась полутьма, какая бывает зимними вечерами. -- Речь о той статье, из-за которой мой... коллега упек тебя за стекло. Не лезь в нее, оставь, как есть: сверстай -- и порядок!
   Кирилл включил настольную лампу -- она висела в воздухе и лила уютный свет. Когда просят "кое-что подправить", значит, могут обмануть. Когда говорят: "Ничего не трогай!", значит, уже обманули.
   -- Далась вам эта статья, -- верстальщик посмотрел в потолок, -- сами бы сделали как надо. Или договорились бы между собой. Я-то причем? Мое дело -- поставить текст и отловить ошибки, не более!
   Захар хлопнул себя ладонями по коленям:
   -- Объясняешь ему, объясняешь... заобъяснялся уже... это часть твоего смысла, верстальщик -- выбирать и делать. Каждый из нас поступает так на своем месте. Всякий человек, промышляющий умственным трудом, обязан выбирать и делать. Это тебе не болванку точить: всегда знаешь -- чем и как. Поэтому, будь добр, выполни свою работу, чтобы мы могли делать свою. А если хочешь остаться, помни, что будешь жить в тюрьме. Никто, кроме тебя, не достигнет твоей цели.
   -- А она только моя?
   -- Почему? Есть единомышленники, и они все наперечет в милицейском реестре. Цель -- одна, но путь достижения у каждого свой. К тому же, среди верстальщиков, которых в принципе немного, из пришельцев лишь единицы.
   Кирилл включил музыку. Он привык к местному исполнению и вывел гипотезу о том, что тема в музыке Вымысла играла второстепенную роль -- оттеняла тишину. Серьезные композиторы искусно играли ею: отпуская на волю и сжимая в кольцо нот, отнимая возможность вырваться. Тогда отсутствие звуков играло само по себе, открывая новые сюжеты, привнося волнения. Особенно поразили Кирилла классические произведения, которые он слышал в прошлой жизни. Они не изменились, но воспринимались по-другому.
   Верстальщик завис, как нота на коде -- с одной стороны, пора заканчивать произведение, с другой -- музыкант никак не желает прерывать игру. Получив два взаимоисключающих задания, невольно начнешь выбирать меньшее зло. Меньшее определяться не желало, и Кирилл пошел к решению от себя: уйти или остаться?
   За несколько месяцев Вымысел стал родным -- идеальный мир для человека думающего и с того живущего. Работяги не лезли в мыслительные дела, и тем даже гордились. Дескать, не наше дело -- забивать голову чепухой, пусть думатели стараются, без нас они все равно никуда. Руки-то у них не из плеч растут. Потому и денег у них -- с гулькин нос. А астры -- их и десятка на месяц хватает: поесть, выпить да женщину приласкать. В то же время интеллигенция с надменностью, сопоставимой с той, которая проявлялась в прошлой жизни, глядела на пролетов свысока, не отвлекаясь от вопросов вселенского масштаба. Ей мыслительная валюта была куда дороже бумажных грошей, за которые, как известно, мозги не купишь.
   Так и шли две части народа по разным сторонам улицы, поглядывая друг на друга и сталкиваясь на редких перекрестках.
   Захар и Чистый боролись за то, чтобы два слоя общества не перемешались. Изучив вымышлянскую историю письма, Крючковец таил надежду попробовать соединить думателей и пролетов воедино. Хотя бы ненадолго. Хотя бы в одном месте. И вот появился шанс.
   Но как не вовремя, как неуместно!
   Легкий, неуловимый образ компромиссного решения маячил на горизонте сознания. Телефонный звонок отпугнул образ за воображаемую линию, и перенес Кирилла из мыслепространства в квартиру.
   Захар от скуки прикорнул в кресле.
   -- Слушаю, -- ответил хозяин в пространство, -- говорите.
   -- Покорнейше прошу меня простить, -- раздалось из верхнего угла, где висел динамик, -- но вы, милостивый государь, кое-что забыли.
   Чистый говорил как всегда вычурно, будто ничего не шло вразрез его планов.
   -- Кирилл, тебя тут девушка дожидается, -- переправщик находил свое положение превосходящим. -- Она хочет завершить разговор и вряд ли уйдет, пока ты не вернешься.
   Побег и беседа отвлекли Кирилла -- о девушке он вспомнил только теперь.
   -- Вы не имеете права! -- Прокричал верстальщик в пространство. -- Она не виновата!
   -- Тихо, тихо, -- ответили из динамика, -- заключенных распугаешь, а им еще полчаса гулять. Не виновата? Как посмотреть. Пособничество в побеге -- разве не преступление?
   Вот как дело повернулось. Крючковец полагал, одиночество развязало ему руки в борьбе за собственное мнение. Но быть абсолютно одиноким можно только в могиле. В остальное время найдется то, с помощью чего живого человека можно посадить на крючок.
   Забрасывай удочку с живцом -- и сиди, жди, пока клюнет.
   Верстальщик посмотрел на динамик и снова представился радиоволной, идущей в пространстве от квартиры в тюрьму.
   Образ Кирилла исчез из комнаты.
   -- Не смей! -- Успел прокричать Захар, но пришелец уже летел по эфиру, как добрая весть -- быстро и радостно.
   Юля не успела понять что произошло -- сидела и наблюдала за возвращением.
   Чистый поднял взгляд на Кирилла, дал знак надзирателю удалиться и подошел ближе.
   -- Изволил соскучиться по неволе, прости за каламбур, -- переправщик улыбнулся, -- и то правильно: здесь спокойно, думать о глупостях не надо, можно сосредоточится на поисках смысла...
   Кирилл пропустил колкости, отстранил Чистого и стал между ним и девушкой:
   -- Выпустите ее.
   -- Можете идти, госпожа, -- Чистый указал на угол парка, но Юля не спешила уходить, -- поверьте, я не желал вам зла. Обстоятельства сложились не лучшим образом, но ваш кавалер вернулся. Идите же. Право, вам здесь делать нечего.
   Она пошла, оборачиваясь. Кирилл ощущал, как слабеет мыслительная связь, позволившая вырваться из рукотворного ада. Верстальщик попытался в последний раз дернуть за ослабленную нить...
   ...Его рвануло вверх и вознесло над тюремным двором. Сверху за руку тянул Захар, снизу за ноги успел вцепиться Чистый Лист.
   В мыслепространстве переправщики тоже тянули в разные стороны. Кирилл болтался, выбирая, куда -- вверх или вниз -- лучше улететь.
   Думать в подвешенном состоянии представлялось делом сложным.
   Верстальщик взвыл и силою мысли перенес поединок на ковер спортивного клуба.
   Захар душил спереди, Чистый тянул сзади. Верстальщик лягнул одного и двинул головой в нос другого. Вернул равновесие и стал в стойку. Завертелся в ожидании -- кто из переправщиков первым пойдет в атаку. Очухались они в одно время и, хотя виды на Кирилла имели разные, догадались: сейчас необходимо действовать сообща.
   Не сговариваясь, бросились в центр ковра.
   "Поднырнуть, захватить руку, бросить... вертушка в воздухе, -- одним врагом сбит другой. Встают, заходят с разных сторон. Проявить инициативу: вперед, на Чистого. Прием "мельница": поднял, бросил. Кажется, мимо ковра, на пол. Поворот, Захар отвел руку для удара. Поднырнуть, зайти со спины, обхватить. Что-то хрустнуло -- то ли при падении, то ли еще в полете. Враг лежит, корчится и стонет. А Лист встал. Точнее -- не совсем Лист, а супертяжеловес с лицом Чистого. В мыслепространстве можно быть кем угодно -- фантазии бы хватило. Но техника -- дело земное, ей теоретически не обучишь.
   Вес в единоборствах -- зачастую решающий фактор, но были случаи...
   Проход в ноги. Прием из арсенала "вольников". Здоровяк потерял равновесие, но остался на ногах: так обхватил, что суставы онемели. Движение влево... вправо... никакой степени свободы. Подсечка -- это уже из самбистской техники -- Чистый делает шаг назад и ослабляет хватку. Достаточно, чтобы вынырнуть и отдышаться. Прыжок ногами вперед (какой там кодекс чести!) -- противник согнулся от боли. Перевод в партер, удушающий захват. Переправщик-очиститель бьет ладонью по ковру. Нет, дорогой, не так просто. Против правил, так против правил. Усилить нажим.
   Глаза выпучены... частое дыхание... судорога... стих.
   Удар по голове. Зашумело, зазвенело, раздвоилось в глазах. Разворот. Второй удар кулаком под дых. Потом -- в челюсть. Больше подходит для ринга, чем для борцовского ковра. Присел, представил, что боли нет. Полегчало. Захар кинулся добивать. Уход, перекат, стойка. Монашеская ряса мелькает, трепеща полами. Он бьет -- мимо. Захват -- повалились в партер. Службист сверху, пытается перевернуть. Давит локтем на хребет. Бьет кулаками по скулам. Поднимаю ногу, чувствую: попал в "домик". Переворачиваюсь. Добавляю в промежность и тяну за рясу. Теперь он на спине, впился зубами в руку. Другой рукой срываю веревку с его пояса, просовываю под головой и вырываю покусанную руку. Следы от зубов, кровь фонтаном.
   Душу веревкой. Жилы у него на шее вздулись, язык вылез, из горла -- хрип.
   Неужели кто-то еще будет говорить, что единоборства -- исключительно средства защиты? И неужели я буду это слушать?
   Оба лежат без признаков жизни.
   Встаю и снова сажусь на ковер".
  
   На лавочке в тюремном дворе тяжело дышал молодой человек.
   Поодаль на земле лежали двое.
   -- Я волновалась, -- Юля, оказывается, не ушла, -- вот, вытрись.
   Платок пах непонятным, но сладким букетом.
   -- Ничего. Сейчас передохну, пока не хватились, и представлю, как лечу отсюда вольной птицей. Ты тоже представляй.
   Но девушка не собиралась представлять.
   Кирилл сначала успокоился, потом откинулся на спинку, а после закрыл глаза.
   -- В сон потянуло, -- Кирилл протяжно зевнул, -- пора вылетать.
   -- Никуда мы не полетим, -- Юля взяла обратно платок и, не вдыхая, положила в сумочку. -- Тебя вынесут через задний вход.
  
   -- Давай, заноси. Только аккуратней.
   -- Свет включи, заносишься тут с тобой.
   -- Осторожно -- головой не ударь.
   -- А был бы хороший подзаголовок: "Пришелец скончался за несколько часов до окончания регистрации".
   -- Тихо! Приходит в себя. Клади потихоньку.
   -- Слушай, не суетись. Ну проснется он -- и что?
   -- И все. А так есть шанс, что он на тебе пожизненно будет числиться и гешефт приносить. В то же время для меня его здесь не будет.
   -- Разве такое возможно?
   -- Да возможно, возможно...
  
   Дневник Кирилла Крючковца. Изучение языка Вымысла. Зима
  
   "Спортсмен всегда находится между небом и землей. Победить или проиграть - третьего не дано. Можно свести поединок к лукавой ничьей, но она часто бывает на чьей-то стороне. Иногда поднимается вопрос относительно того, заслужен триумф или нет. Когда результат один, а ощущения - другие. Здесь очки-голы-минуты не помогут решить спор. Нужно обращаться к ходу схватки, к пробелу между началом матча и его завершением, к смысловому наполнению. Если на протяжении девяноста минут одна команда обстучала штанги и перекладины, а вторая забила гол благодаря симулированному пенальти, итог считают несправедливым. Но позвольте: разве не обидные случайности оттеняют закономерные события? Иначе как догадаться, что существует несправедливость, против которой нужно восстать? В спорте две стороны - полюса, поединок - разность потенциалов; победа - фаза, поражение - ноль. Без этого не будет эмоционального тока, за который болельщики-умники платят астры. Пролетам достаточно перипетий без додумок и интриг, им хватает спорта в его бессмысленном исполнении - война без оружия.
   Казалось бы, в таком случае и на письменные пробелы работяги не должны обращать внимания. Так бы и случалось, но на то есть корректоры и редакторы - подставлять в промежутки ассоциации. В мыслепространстве они весят больше, потому что находятся на самой земле. Поднять их - плевое дело. Все равно, что побить хлипкого очкарика.
   По смыслу - несправедливо.
   Но кого из болельщиков с дешевыми билетами это интересует?".
  
   Когда человек приходит в себя, ему хочется очнуться в знакомой обстановке. Первые секунды должны уйти на успокоение -- "все в порядке, я дома". В следующее мгновение пьяный чувствует стыд, больной -- где именно у него болит.
   Кирилл очнулся на потертом диванчике. Мягкий синий свет прорезал мрак. Перед глазами пронеслись события прошлого дня. На главный вопрос -- что делать? -- воспоминания ответа не дали. Верстальщик оторвал голову от подушки и сел. Вспомнил, что находится в кабинете главного редактора. Над столом висел монитор, в который сосредоточенно смотрела Елена Сергеевна. В полумраке она выглядела старше -- темень слизала косметику и добавила взгляду усталости.
   -- Вставай, -- не отвлекаясь сказала редактор, -- работы -- море. Пока тебя не было, я сама верстала. Пересмотри завтрашний номер. А потом берись за передовую статью. Она мне уже вот где. Тебе, думаю, тоже. Да?
   Елена развернула по другую сторону стола еще один монитор. Кирилл, толком не придя в себя, стал просматривать страницы, зияющие пробелами, пустыми строчками и белыми прямоугольниками. Напрягся и вошел в мысль. Работать стало легче -- версталось почти "на автомате". Когда осталась поверхностная вычитка, -- дело машинальное -- Кирилл решился заговорить:
   -- Не знаю, что делать с этой передовицей. Как говорится, из двух зол...
   -- ...выбирай меньшее, -- редактор продолжала бить пальцами по клавиатуре. -- Что тут мудрить, умник?
   -- Не хочу выбирать. Это не мое дело.
   -- Ха! А сделать что просят -- это твое дело, так?
   Елена Сергеевна встала и потянулась. Подошла к столику в углу и нажала кнопку электрического чайника.
   -- Разве интеллигентный человек не может соблюдать нейтралитет? -- Кирилл покрутил в руках пустую чашку, которую обнаружил в ящике. Повертел ею в воздухе, намекая, что тоже не прочь выпить горячего.
   -- Интеллигентный человек может себе позволить что угодно. Учитывая фантазию думателей, это не так уж здорово. Нейтральным он может быть, но только если того требует жизненная позиция, а не желание отвертеться от выбора.
   Щелкнул выключатель чайника. Елена налила кофе: чашку себе, другую -- Кириллу.
   -- У меня был муж, -- она поколотила ложкой, -- светлая голова. Авиаконструктор и летчик-испытатель. Не боялся ни строить самолеты, ни показывать на что они способны. Не задумывался об ответственности. Она рухнула на него, когда мы поженились. Собственно как рухнула -- просто он стал ее замечать. Однажды перед вылетом он обнаружил ошибку в расчетах. Не лететь -- значило признать, что государственные деньги потрачены впустую. Это не копейки, сам понимаешь. Лететь -- означало гибель. Он сказал об этом. Я умоляла отказаться, но муж поднялся в воздух и катапультировался. Выбрал нейтральное решение. Самолет разбился. После оказалось -- никакой ошибки не было, погрешность закралась при повторном просмотре записей. Исправная машина погибла из-за слабохарактерности пилота. Мужа отстранили от полетов и теоретических работ. Правда, он и не собирался возвращаться. Как сапер, который совершил ошибку и чудом остался жив. Раньше он смело шел вперед, не желая знать о риске, потом у него появилась жена, ради которой пришлось жертвовать самым дорогим -- небом. Мы долго спорили и в итоге разошлись. Сейчас он подался в пролеты. Говорит, так легче жить -- работать руками, не принимать решений, следовать в указанном направлении... С тех пор мы не виделись. Вот тебе нейтралитет -- и любовь не сложилась, и думатель загубился, да?
   Елена выдохнула и поднесла ко рту давно опустевшую чашку:
   -- Такой себе летчик-пролетчик.
   Кириллу стало горько. Во рту -- от крепкого кофе, на душе -- от рассказа. Выходит, только за рабочим столом редактор -- машина для проверки текстов. И глаза у нее слезятся не от монитора. Редактура ей должна казаться форзацем биографического романа. Внутри столько слов, трагических сюжетов и непечатных страстей...
   В этот кабинет нужно было попасть ночью, чтобы сквозь темноту рассмотреть в Елене Сергеевне женщину.
   -- Покорность и бунт -- это слова, -- Кирилл отставил чашку, -- я предпочитаю быть пробелом между ними.
   Елена Сергеевна бросила на верстальщика резкий взгляд.
   -- Ничего ты не понял. -- Она положила подбородок на ладонь. -- Поэтому сиди, занимайся передовицей. Я потом подправлю что нужно.
   Конечно нужно подправить. Как без этого? Нужно чтобы читатель нашел для себя правильные ответы на незаданные вопросы. Журналист, верстальщик и редактор обязаны думать за читателя -- что и как ему понимать. Будь ты хоть думатель семи пядей во лбу, хоть пролетом с мозолями во всевозможных местах, подспудно хочется, чтобы за тебя думали. Хотя бы на бумаге. Потому что устаешь думать сам -- слишком тяжелая работа, ответственная. Много пробелов нужно восполнять самостоятельно, так пусть хоть слова придумает кто-то другой.
   И почему они так закрутились вокруг этой статьи? Вряд ли подобный текст печатается впервые. Может быть в этом и есть его, Кирилла, искомая цель -- определиться, как использовать пробелы? Остаться за крестообразным столом, пересесть в отдельный кабинет или бросить все и стать пролетом?
   По голове будто стукнули тяжелым.
  
   Кирилл оказался на разделительной полосе дороги. В обе стороны мчались машины, оставляя за собой порывы ветра. Один из водителей показал кулак -- нашел где стоять! Уличное движение, пешеходы, дурной на вкус воздух подсказывали: верстальщик вернулся домой. В реальность, где некогда остановиться и подумать. Где пустота между словами не несет нагрузки. Где полагаются на написанное без надежды видеть между строк.
   В своей одежде Крючковец выглядел нелепо. Широкие штаны, подпоясанная рубаха и сапоги с острыми носками не вписывались в джинсовое однообразие прохожих.
   Они не подозревают -- одежда тоже может восполнять пробелы. Разве о человеке в спортивном костюме и модельных туфлях ничего нельзя сказать до знакомства? А вырез на женской груди и длина юбки разве ни о чем не говорят?
   То же и с поступками. Важно не только действие, но и бездействие: по нему легче распознать человеческую суть. На поступок способен каждый -- гораздо тяжелее смолчать и простить, уберегая себя и других от бессмысленной мести. Но и в этом здешние не похожи на граждан Вымысла. Они судят по добрым делам, без учета несделанных гадостей.
   Автомобиль пересек двойную сплошную линию, на которой стоял Кирилл.
   Удар, боль, полет.
  
   И снова -- кабинет главного редактора. Возвращение из возвращения.
   Вместо Елены в комнате Захар и Чистый Лист.
   Первый сменил рясу на форму НКВД, второй из плаща с капюшоном переоделся в современный костюм. В разрезе пиджака, на рубашке, виднелся народный орнамент.
   -- Будем считать твое путешествие домой маленьким отпуском перед большим и ответственным делом. -- Захар снял фуражку и положил ее на стол.
   -- Время не ждет, мон шер. Поторопись заняться текстом, чтобы у нас, знаете ли, конфуз не приключился. -- Взгляд Чистого не выказывал торопливости. -- Завтра рано с утра должна печататься газета, завтра же истекает срок твоей регистрации. Так что -- либо вернешься, либо останешься. Вне спора, ты бы выбрал второе. Но нормальной жизни тебе не будет -- разве что научишься обходиться без астров, разведешь в камере кур, картошку посадишь... у нас много тюрем, скажи -- мы отправим на природу. Там места больше, соседей меньше... Буквально словом не с кем обмолвиться.
   Кирилл сел за редакторский стол. Впереди вспыхнул экран. Верстальщик чувствовал, что сейчас он в кабинете главный. Как минимум -- главный герой, на которого устремлены взгляды зрителей.
   Всего двух, зато каких благодарных!
   Переправщики смотрели на Кирилла, как дуэлянты на оружие.
   Еще чуть, и прозвучит: "Сходитесь!".
   Кирилл взял черновик статьи, распечатанный на серой, как личность госслужащего, бумаге, и через мыслепространство нырнул в текст.
   Буквы, ранее казавшиеся совершенно плоскими, выступили над поверхностью в человеческий рост, лежали черными глыбами на шершавом белом полу. Побродив вокруг заголовка, Кирилл взялся за край буквы, подтянулся и залез наверх. Это оказалась "Н". Верстальщик перешел по средней палочке на соседнюю ножку и окинул взором огромную страницу. В середине чернел громадный прямоугольник фотографии.
   Вдалеке виднелся выступ -- панель инструментов с кнопками функций. Верстальщик рванул туда, перепрыгивая с буквы на букву. Машинально отметил разницу в высоте -- чаще используемые "А", "К", "Е", "П", "Р", "Н" и "О" просели в страничный песок. "Ф", "Ж", "Х" и "Ю" попадались реже, и чтобы на них взобраться нужно было подпрыгивать. А для преодоления межстрочных интервалов приходилось разбегаться. Благо, статьи в "Рабочей мысли" набирались плотно, и все же пару раз верстальщик не рассчитал и грохнулся на мягкий газетный грунт, сравнимый с мелким песком. Взбирался и прыгал дальше к заветному возвышению. Чувство времени потерялось, и сказать, когда Кирилл достиг цели, нельзя. Он прилег рядом с кнопкой "Сохранить" и забылся.
   Впервые почувствовал настоящую усталость в мыслепространстве.
   За время верстки Кирилл привык к тексту и неплохо в нем ориентировался. Попрыгав на клавише масштабирования, удалось точно определить пробелы, требующие коррекции. Их оказалось семь.
   Откуда брать буквы?
   Кирилл представил, как они появляются из воздуха, а сам он -- большой и сильный --разбрасывает маленькие и легкие литеры по местам.
   Не получилось.
   Тогда верстальщик пробежался к ближайшей "дыре". Благо, она находилась рядом -- в названии. Порылся в песке, заполняющем пробел, и ничего похожего на искомые буквы не нашел. В голове вертелось решение -- настолько неудобное, что думать о нем хотелось в последнюю очередь.
   Кнопка с большой "Т": далеко в углу, на боковой панели. Ввод текста.
   К месту Кирилл добрался шагом. Наступил на кнопку. Попрыгал. Ничего.
   Еще раз прыгнул. Прислушался. Тихо.
   Маленький человек побрел между буквенных громадин обратно к верхней панели. Он оказался бессилен перед необъятным текстом. Это там, у монитора, верстальщик мог творить со столбцами все, что хотел. А внутри буквы нависали зловеще и неуступчиво, грозя придавить мелкого бога.
   Странное чувство -- не знаешь, куда идти, когда перед тобой целое поле, расчерченное дорожками межстрочных интервалов. Дойдешь до последней точки, и что?
   Обратно?
   Он снова лег на песок между кнопками и закрыл глаза. Он -- думатель, повелитель смысла. Сейчас представит себя в кабинете редактора, и кошмар закончится.
   Представил.
   Кошмар остался.
   Что будет с человеком, чье тело навсегда осталось в физическом мире, а разум -- в мысли? Пожизненный хоспис для коматозников или сразу могила?
   Крючковец в который раз осмотрел владения, в которых застрял, быть может, навсегда. Хорошо, что к работе с текстом он питал искреннюю любовь. А что бы чувствовал человек, служащий исключительно ради зарплаты? Для него, наверное, адская мука -- вечно делать то, что "скорее бы закончилось".
   Пришелец собрался лечь, как вдруг заметил: пробел в названии не пуст.
   Осторожно, дабы не спугнуть мираж, Кирилл подкрался к месту. На сером песке лежали буквы -- небольшие, с полметра высотой.
   Очень тяжелые.
   "Ничего себе, все -- людям", -- так выглядел заголовок статьи, в которой говорилось о мерах по обеспечению стабильности. Автор -- очевидно мастер своего дела, штатный думатель -- виртуозно рассказывал, что повышение цен и тарифов пойдет во благо народу. Мол, из этих поступлений повысят зарплаты, как деньгами, так и астрами. А куда люди отнесут наличность и мыслительную валюту? Таким же гражданам, стоящим по другую сторону прилавка. И заживем -- краше прежнего.
   Пришелец находился в Вымысле не очень давно, но знал -- в искусстве обмана местные политики слабо отличаются от земных.
   "Ничего себе, все -- людям".
   Верстальщик выбрал в пробеле после тире буквы для слова "нужным".
   "У" и "М" были, "Н" нашлось одно. Зато рядом валялись три "О", две "Р" и "С".
   Пришлось бежать обратно, к клавише ввода текста, и прыгать на ней, сколько есть сил. Потом -- к пробелу. Три нужные буквы нашлись, но куда девать остальной ворох?
   Кирилл бросил все и побрел к следующей смысловой дыре.
   Там тоже образовалась горка букв. Недоставало одной. Верстальщик припустил к панели. Ему казалось, он бежит. На самом деле -- еле плелся.
  
   Оставался последний пробел. А сил не оставалось. Кирилл больше не думал о лишних буквах, он спотыкался о них и шел дальше. Разве досуг автору думать о судьбе неиспользованных слов? Он и с написанными не всегда совладает. Из тех, что остались в мыслях, тоже можно составить рассказ, который останется за скобками воплощения. Кто имеет талант заглянуть за них, становится либо гением, либо сумасшедшим.
   Иногда -- и тем, и другим сразу.
   Сейчас -- важнее обточить деталь. В стружке разберемся позже.
   В последней дыре не нашлось мягкого знака. Хотелось плюнуть на него тягучей слюной. Сочтут за простую опечатку, пробегут глазами, возможно вовсе не заметят. Читатели "Рабочей мысли" вряд ли эстеты от филологии -- ценят доступность идеи, а не изящное описание. Сейчас стыд лучше засунуть подальше и достать, когда пройдет усталость. Или идти через всю страницу вверх, прыгать неизвестно сколько и надеяться, что желанная буква выпадет в нужном месте.
   Для добычи мягкого знака, как выяснилось, нужно обладать твердой волей.
   Кирилл ею больше не располагал. Сел под ближайшей буквой и уперся в нее спиной.
   Очнулся от дикого свиста. Вдобавок вдали раздавался выворачивающий душу скрежет, будто ковш бульдозера царапал ссохшийся грунт.
   Кирилл залез на строчку и пригнулся: над головой пролетело нечто серое. Приподнявшись, увидел мечущийся над проектом курсор. Стрелка летала, казалось, бездумно, словно ее двигал человек, балующийся от нечего делать.
   Ориентируясь по звуку, пришелец пошел туда, где орудовал невидимый бульдозер.
   То, что двигалось по заголовку, скорее напоминало стену. Гладкая черная плита появлялась и исчезала с интервалом в миллисекунды. Ползла справа налево -- от начала слова "людям" к концу слова "все", сминая выложенное верстальщиком прилагательное. Буквы сбились в кучу, как мусор.
   Когда стена добралась до конца пути, смысловая дыра серела страничным песком.
   Курсор перелетел к следующему заполненному пробелу. Спустя минуту там выросла такая же мигающая стена. Помедлив, поползла, уничтожая буквы.
   Со вторым пробелом было кончено.
   Стрелка замерла в стороне от обомлевшего пришельца. Он ощутил ничтожество перед силой редакторской правки. Попробовал представить, как прыгает вверх, хватает курсор и тянет к земле. Но мыслительная энергия не работала на печатном листе. Видимо, перешла в другой вид -- по закону сохранения.
   Воплощать идею пришлось с помощью рук и ног.
   Кирилл подбежал к стрелке и с ходу прыгнул. Пальцы ухватились за холодный, шершавый на ощупь металл. Курсор дернулся в сторону, желая отцепить навязчивого пассажира. Верстальщик держался крепко, мешали только слезы, выступившие от потока воздуха. Стрелка крутанулась по диагонали, вниз страницы. Затем пошла кругами, двигаясь в одной плоскости.
   Несущий страх полет вызывает восхищение. Такова человеческая натура -- тяга к небесам сильнее боязни разбиться. Пусть с небольшой высоты, Кирилл видел газетный разворот и наслаждался божественным творением. Какой он бог? Наверное, языческий. Точнее -- русскоязыческий. В пробелах написал то, что считал нужным, и остановить уничтожение текста мог только сдерживая курсор.
   Руки и предплечья онемели, в ногах образовалась тяжесть.
   Творец должен испытывать боль во время работы. Не меньшие пытки он обязан выдерживать при защите текста -- пока остаются силы.
   У Кирилла они были на исходе. Невидимый хулиган продолжал вращать стрелку: то учащая обороты, то зависая. Посиневшие пальцы, наконец, не выдержали. Верстальщик рухнул на страницу, в полете зацепившись правым боком об угол буквы "г".
   Боль не давала подняться. Курсор сделал несколько оборотов и двинулся дальше.
   Кирилл отдышался и пополз, разгребая пыль. Частички попадали в рот и хрустели на зубах. Пахло затхлым библиотечным воздухом.
   Верстальщик добрался до пробела и увидел, как поверх выложенного им слова вырастает другое. Утрамбовывая нижний ряд в песок, новый смысл топтал старый. В воздухе вертелись буквы вперемешку с пылью -- нужные укладывались, лишние отлетали. Кирилл спрятался строкой выше -- канитель могла зацепить его.
   Выстроенные вторым этажом слова быстро смела мигающая стенка. Затем и она исчезла, а на ровном месте появилась новая надпись маленьким кеглем. Спустя секунды стенка ее уничтожила. В воздухе мелькнула стрела курсора. Пульсирующий ковш возник в начале пробела, подергался и исчез. Начали появляться новые буквы, но не маленькие, смысловые, а написанные основным шрифтом. Стоящее рядом существительное покрылось тенью и растаяло. Строка, за которой лежал Кирилл, тоже окунулась в черный цвет (буквы при этом побелели) и сгинула, однако мигом вернулась на прежнее место.
   Пришелец поднял очи горе в надежде увидеть борющихся творцов. Так, наверное, чувствуют себя пролеты: наверху что-то происходит, а что именно -- не понятно. И влиять на исход схватки не выходит. Остается ждать -- лежа, поджав колени и крем глаза наблюдая за битвой всевышних.
   "Постойте.
   Почему я должен быть немым и парализованным зрителем? Мыслительным импотентом и идейным инвалидом? Я -- верстальщик, такой же думатель, как и дерущиеся переправщики! Значит, обязан вмешаться, когда при мне ломают мой же проект. Пролетно-думательную двойственность можно и нужно использовать.
   Соединить силу мысли с силой мышц.
   Если до этого никто не додумался, пусть я буду первым!"
   Хватило ума не бросаться в пробел -- слишком грозные стихии там бушевали. Сначала ползком, потом на четвереньках, а затем со всех ног Кирилл бросился к панели. Думал закрыть или хотя бы свернуть проект, хотя без нажатия курсора ничего не получится. Нужно пробовать, нужно что-то делать -- вдруг единички и нолики сжалятся и помогут прекратить баталию? Не сидеть же смирно, пока тебя не закопают в серость вместе с твоими писульками!
   Попервой ничего не происходило -- только в ушах свистел ветер, и дыхание отдавалось в висках. Позади, удаляясь, скрипела стенка, лязгали в падении буквы.
   Когда до цели оставался абзац, над беглецом зависла стрелка -- следила и угадывала маршрут. Дождавшись, пока Кирилл влезет на панель, стерва коршуном кинулась вниз и подцепила пришельца за штаны. Верстальщик рванулся вперед и соскочил с крючка. Полетел головой вниз, на ребро кнопки "Печать".
   Квадрат с изображением принтера подался, Кирилл кувыркнулся и вылетел в коридор между меню и панелью. Песок смягчил посадку, но в спине взорвалась боль. Превозмогая ее, верстальщик вскарабкался на разделительную черту и посмотрел вниз.
   В середине страницы открылось окно. Курсор метнулся туда, оставляя беглеца без присмотра. В окне просматривался рисунок принтера и красный крест. Компьютер не был подключен и устройству печати, потому не мог выполнить команду.
   Стрелка нажала на крестик в углу окна. Ничего. Только короткий звук раздался по всему полю, засеянному знаками. Курсор снова рванул вниз -- с тем же успехом.
   Еще и еще...
   Окно не исчезало.
   Стрелка замерла. Намертво. В центре листа возникла другая надпись, от которой пользователь обычно хватается за голову, вспоминая, когда в последний раз сохранялся.
   "Завершение работы программы...".
   Кириллу показалось, что он тоже завис. Но нет -- пошевелился, встал, попрыгал на месте. Болела спина, скрипели суставы, саднили руки. Чепуха. Пошел к середине страницы понизу, огибая буквы и переходя между словами. Местами попадались смысловые пробелы с остатками сражений. Покореженные буквы, зияющие дыры в песке, примерзшая к грунту стена "backspace" -- мертвая, немигающая.
   Чтобы залезть на плоскость верхнего окна, пришлось подтягиваться на строку. Выше забраться не получалось. Корчась от мысли о том, что необходимо идти за смысловыми литерами, Кирилл спрыгнул вниз и поплелся к одному из семи пробелов.
   Еле поднял букву, донес до места, взгромоздил на строчку...
   ...Еле поднял букву, донес до места, взгромоздил на строчку...
   ...Еле поднял букву, донес до места, взгромоздил на строчку.
   Трех хватило, чтобы из последних сил забросить ногу на предупреждающее окно.
   Кнопку "Завершить сейчас" Кирилл нажал падающим телом.
  
   Дневник Кирилла Крючковца. Изучение языка Вымысла. Вклейка (Листок с печатным текстом)
  
   "Тяжел и тернист путь тех, кто несет в мир новое. Еще труднее использовать принесенное знание во благо. Когда-то грамота считалась таинством, доступным единицам, теперь грамотный человек вполне может писать на заборах. Недавно умение работать на компьютере считалось пропуском на любое вакантное место, ныне же норовят уточнить, с каким пакетом программ знаком соискатель, насколько глубоко познал оный, и вообще стараются всячески намекнуть: не такая ты и важная птица, если умеешь набирать красивым шрифтом. А как сплотилось инертное общество против геймеров! Практически к наркоманам их причислило. Конечно, все хорошо в меру. Монитор -- не идол, он манит не внешним видом и красивой картинкой. Человека в виртуальность тянет достойный противник, с которым можно сразиться на равных и выйти победителем.
   Возьмем начинающего пользователя до устранения компьютерной неполадки и после таковой. Он прошел огромный путь от незнания к знанию, одолел машину, которая поставила, на первый взгляд, неразрешимую задачу. А возьмите программиста до и после создания продукта? А геймера -- до и после прохождения игры? То же самое! Компьютер дал возможность человеку пройти путь от себя-старого к себе-новому. Создал пробел, соединивший вчера и сегодня. Кстати, в языках программирования пробелы играют важную роль -- от них зависит работоспособность софта.
   Жизнь Вымысла невозможно представить без электронных технологий. Они позволили вносить в печатные интервалы (будь они на бумаге или мониторе) потаенный смысл. Если в нашей реальности человек видит либо символ, либо его отсутствие, то здесь в пробелах спрятан дополнительный текст, да еще и различный -- в зависимости от ума читающего. На то же ориентирован и вымышлянский шрифт -- пока взгляд скользит по распластанным буквам, в голове возникают образы, которые при обычной печати не появляются. Я сравнил ощущения от книги, взятой у Захара, и от ее местного издания -- разница ощутимая. Подозреваю, что с каждым переизданием смысловое наполнение меняется с поправкой на текущий момент.
   Предлагать читателю искать мораль самому или подталкивать к нужным выводам? Кто знает, что есть благо, а что -- вред...".
  
   Тишину нарушал шепот закипающего чайника. Вода забурлила, щелкнула кнопка.
   Верстальщик очнулся в редакторском кабинете. На воздушном экране горела надпись: "Хотите передать сведения об ошибке?". Кирилл рефлекторно нажал "нет" -- сказался опыт работы с пиратским обеспечением. В недавно созданных документах отыскался файл проекта передовой статьи -- осталось последнее сохранение после его, Кирилла, редакции. Нырнув в мыслепространство (как больно вспоминать пребывание внутри листа!), верстальщик прошелся по пробелам.
   Порядок и заполнение -- его.
   В комнате находились еще двое.
   -- Видишь, обошлось, -- Елена Сергеевна налила кипяток и помешала ложкой.
   -- Ты выбрал сторону, на которой воюешь? -- отозвалась из другого угла Юля. -- На войне нельзя метаться между окопами.
   Из уст неудавшейся телезвезды и состоявшейся воспитательницы выражение воспринималось так, будто питекантроп рассуждал о теории относительности.
   -- Метаться нельзя. -- Кирилл чувствовал себя пойманным за непотребным занятием -- встал, поправил одежду и вынул из-под стола руки, как бы показывая: ничего "такого" он не делал. -- Можно воевать против всех.
   -- Много ли таких примеров? -- Юля вышла из полумрака на синеватый свет монитора. Некогда миловидные черты показались Кириллу грубоватыми, чуть ли не мужскими.
   -- Шейх Массуд, Армия Крайова... не помню, наверное, и другие случаи были. -- Верстальщик посмотрел на редактора. Она шла с чашкой к столу неуверенной походкой, словно впервые стала на каблуки.
   -- Какой примитив! -- Возмутилась Елена Сергеевна. -- Война обычным оружием -- это просто. Юлечка имела ввиду мыслительные сражения. Битву идеологий, так сказать.
   Откуда они знают друг друга? Как Юля вообще оказалась здесь? И почему они вдвоем наседают на него?
   -- Я сражаюсь за себя, -- повторил пришелец, не подобрав более веский аргумент.
   -- Это самая слабая сторона, -- девушка повернула ладонью экран и посмотрела на сверстанную страницу.
   -- Если я правильно понимаю, -- Елена Сергеевна остановила Юлю на полуслове, -- ты, Кирилл, занимаешься единоборством. Частица "едино" в этом слове определяющая. Борец одинок на ковре, ждать помощи неоткуда. Но очки он приносит в общую копилку, болеет за него вся страна, поэтому в своих усилиях он не одинок, да?
   Она продолжила мысль и вышла на то, что борцы представляют школы, в которых знания накапливались годами. А Кирилл тем временем ощутил, что не может двинуться с места. Шея кое-как поворачивалась, а другие части тела контузило.
   -- Тебе нужно разобраться в себе, -- перехватила нить беседы Юля, -- ты остался в этом мире, хотя регистрация истекла полчаса назад...
   Пока все трое смотрели на часы, верстальщик успел закинуть ногу на ногу. Он по-прежнему сидел перед монитором. Затекшая конечность покалывала, даруя боль, смешанную с приятным ожиданием того, что она скоро пройдет. Женщины продолжили. Конечности Кирилла вновь налились свинцом. Обе произносили слова машинально, лишь бы издавать звуки. Пришелец подергивался в краткие мгновения между фразами, а оттого догадался, что будет парализован, пока дамы говорят.
   Очень напоминает треп в телефонной трубке старого знакомого, прервать которого невозможно. Или беседу бабушек, сидящих в купе: о сериалах, здоровье детей-внуков и консервации. Люди, хоть раз стоявшие в очереди, поймут, о чем речь. Слушать -- стыдно, уйти -- невозможно. Словесный мусор заволакивает сознание, и одного концерта Чайковского для очищения может не хватить.
   Неприлично прерывать человека. Неинтересно -- из вежливости соглашайся, хочешь возразить -- дождись момента. Кирилл слушал против воли: слова накрепко связали его.
   Кто-то из женщин (или обе сразу) хотел удержать верстальщика. Зачем -- неясно, но положение невольного слушателя Кириллу надоело.
   Юля склонилась над монитором -- читала статью и одновременно говорила. Улучив момент, Кирилл полез в карман, достал тонусную таблетку, спрятанную со времен первого посещения редакции, и проглотил.
   Следующим движением верстальщик закрыл Юле рот бесчувственным поцелуем.
   Воцарилась тишина. Елена Сергеевна тоже замолчала -- то ли изумилась, то ли, как и пришелец, ждала, пока собеседница умолкнет.
   Что может заставить красивую девушку замолчать? Только поцелуй.
   Что может заставить молчать женщину умную? Только чтение.
   Пока Кирилл "отвлекал" Юлю, редактор повернула экран и погрузилась в чтение. Покивав, достала дисковый накопитель и скопировала проект. Сунула прибор в карман верстальщику. Тот по привычке целовался с закрытыми глазами. А когда открыл, чуть не проглотил язык -- и свой, и чужой.
   Девушка превратилась в переправщика по имени Захар. Кирилл подался назад, ударился о стул и упал. Пополз спиной к двери, пока не уперся в чьи-то ноги.
   Вместо Елены Сергеевны из сумрака появился Чистый Лист. Он помог верстальщику подняться и мигом заслонил спиной. Так мать защищает нашкодившего ребенка.
   -- Тоже мне -- брюзга! -- Захар отплевывался, как будто в рот ему попал клок волос. -- Думаешь, мне приятно с тобой лобызаться? Хоть залабызайся весь...
   -- Однако, коллега, вы славно овладели искусством женского очарования. Наш общий друг слушал с известной долей усидчивости.
   Переправщики коротко посмеялись.
   -- Но к делу. -- Лист прочистил горло. -- Статья должна выйти. Там, на полосе, вы проиграли, дорогой мой чиновник.
   -- Зато здесь я, видите ли, выиграл, уважаемый очиститель. Дотянул до полуночи. Наш подопечный просрочил регистрацию и никуда не испарился. Значит, сидеть ему долго. Я за него до пенсии астры из казны получать буду. Намыл золотую песчинку. А статья -- ну ее! Выговор -- максимум. Стерплю, раз проиграл. Заметь -- проиграл нечестно! Сколько раз я просил поставить лицензионную программу! В бесплатной -- дыр больше, чем в гимнастерке смертника. Нажал кнопку -- система зависла...
   Соперники криво улыбнулись.
   -- Вы только что были женщинами! -- раздалось у Чистого из-за спины.
   Вопрос удивил переправщиков не сутью, а фактом -- вопрошающий еще здесь.
   -- Ты бы, милейший, поспешил. Проект нужно еще вывести на пленку. Благо, это делается в нашей типографии. Иначе труды твои праведные по перетаскиванию букв на странице прахом пойдут.
   -- Ну интересно человеку, чего гнать-то? -- Захар уселся в редакторское кресло, хлебнул из чашки и остался недоволен -- кофе остыл. -- Что есть разница между мужчиной и женщиной? Тот же пробел, прочерк, межстрочная пустота. Да, по форме она разная, но это важно, пока пауза не наполнится смыслом. Когда двух людей объединяет идея, никакие половые признаки значения не имеют. Юля и Лена действительно существуют, сейчас они спят и, я не исключаю этого, видят сны. Одна из них хочет, чтобы ты остался, вторая -- чтобы исчез. Они с нами схожи. Почему двум честным переправщикам не использовать такой козырь в работе? Пробел -- мужского рода, тишина -- женского. Кто сказал, что в одном больше смысла, чем в другом?
   Дослушав, Кирилл приоткрыл дверь и одной ногой ступил за порог. Обернулся. Посмотрел на чиновника:
   -- Любовь -- тоже заполнитель пустот?
   Захар покривился -- скорее от кофе.
   -- Ты перескочил через несколько действий, но ответ дал правильный. Однако процесс решения гораздо интересней результата.
   Верстальщик нырнул в полумрак коридора.
   -- Возле входа стоит моя машина, -- услышал он из-за двери голос Захара, -- ключи в замке зажигания.
   У проходной стоял старинный "Мерседес", на котором Юля возила Кирилла в театр.
   Ночью город переваривал съеденное днем. Урчал одинокими хрипами моторов и отрыгивал выхлопными газами. Ночных заведений было ровно столько, чтобы принять посетителей, чей график бодрствования шагал за полночь. То есть, очень мало. Гонимые метелью снежинки устраивались на лобовом стекле. Казалось, еще чуть-чуть, и из них составится главное слово, из которого станет ясна сущность бытия. Дворники автомобиля разгоняли белый морок, как мальчишки -- стаю голубей.
   Кирилл остановился у многоэтажного здания с рядами слепых окон. Единственный желтый квадрат смотрел на улицу немигающим взором.
   Холодное помещение, грязные ступени, подвыпивший охранник. Обстановка слабо сочеталась с реальностью, впитавшей людей разных эпох и национальностей вместе с их знаниями и изобретениями. Скорее, такой интерьер задумывался архитектором изначально, на стадии проектирования. Скрипящая вертушка напомнила вращаемый зашоренной лошадью ворот. Тут же в мыслях появился и крестообразный стол. Ну что мешало смазать вертушку? А убрать мусор возле лифта?
   Нет, определенно -- только в таком виде здание и представляет интерес.
   Памятник эпохе декаданса.
   Верстальщику не раз приходилось "сдавать проект на пленку". Ворчливые сотрудники типографии настаивали, чтобы материал поступал в назначенное время. В противном случае штрафовали. Журналисты -- люди неорганизованные, их творения живут один день, и создатели стремятся растянуть его как можно дольше. Отсюда постоянные опоздания по сдаче текстов. Отсюда и задержки с отправкой на печать. К "Рабочей мысли" отношение сложилось особое -- штрафовать ее выходило себе дороже. Но пожурить расхлябанных газетчиков в типографии случая не упускали. Вот и сейчас, завидев Кирилла, дежурный побубнил, забрал накопитель и поплелся к принтеру.
   Через пять минут "зеркалки" были готовы. Кирилл мог сразу ехать домой -- пленки оператор и без него передает печатникам. Не уходил верстальщик потому, что задался вопросом, ответ на который не сулил хорошего.
   Зачем в Вымысле, с его высокими ментальными технологиями, выводить полосы в зеркальном отображении?
   -- Можно посмотреть? -- Кирилл взял пленку первой страницы и поднял ее ближе к свету. Дежурный колебался ровно секунду: давать -- не давать. Верстальщик расправил широкие плечи, и отказывать перехотелось.
   Борясь с усталостью, Кирилл вошел в текст. От вставленного в пробелы смысла ничего не осталось. Вместо него стояли другие значения -- клише, безличные агитки. Руки чесались уничтожить вранье и вывести полосу заново.
   Зачем? Что изменится?
   "Зеркалки" -- не Кирилла компетенция, на то есть другие думатели. Более сговорчивые, надо полагать.
   Черно-белые пленки лежали в лотке аккуратной стопкой. Пришелец вернул титульный лист и проводил оператора тоскливым, как мокрый снег, взглядом.
   Сесть в машину Кириллу не дали двое. Один перекрыл дверь со стороны водителя, другой подошел сзади: приказал расставить ноги и положить руки на капот. Похлопав верстальщика по бокам, второй заломил ему руки и надел наручники.
   -- Регистрация просрочена, -- участковый втолкнул задержанного в сине-серый "бобик". Видать, ничего лучше для перевозки нарушителей цивилизация пока не придумала. -- Пр-ройдемте!
   Отделение милиции располагалось в особняке архитектуры 19-го века. На входе участковому козырнул солдат в мундире и кивере. Несмотря на поздний час, сновали английские полисмены, русские жандармы и личности в штатском, одетые в разнообразные фасоны -- от греческих тог до современной неформальщины.
   Задержанного обыскали и обнаружили коммуникатор. Надо же, Крючковец совсем забыл о подарке Андрея. Дежурный повертел в руках аппарат, несколько раз нажал на кнопки и спрятал в сейф, записав фамилию обысканного.
   Участковый завел Кирилла в кабинет и попросил помощника удалиться.
   Комната контрастировала с общей эстетикой особняка и была обставлена дешевой мебелью -- стол с потрескавшимся лаком, потертый временем и перестановками шкаф, стулья с выписанными белой краской инвентарными номерами. В углу за стеклом томилось красное с желтой бахромой знамя. Над столом висел запыленный портрет -- лицо просматривалось с трудом из-за почерневшего налета.
   Хозяин кабинета сел и развернул огромную тетрадь с желтыми страницами.
   -- Имя, фамилия?
   Кирилл честно ответил на вопросы, касающиеся биографии. Участковый молча записывал, дыша на ручку и тряся ею. Паста то ли замерзла, то ли заканчивалась. Потом включил экран и ввел данные в компьютер. Делал это неумело: высунув язык, подолгу находя пальцем нужные буквы.
   -- Верстальщик? -- Строго переспросил милиционер. -- Или корректор?
   -- И то, и другое, -- Кирилл поерзал: скованные руки затекли.
   -- Не положено! -- Указательный палец вдавил клавишу ввода. -- Что-то одно!
   Пролетная односложность граничила у милиционера с интонациями робота. Пожилой младший лейтенанта скорее всего прошел путь из сержантов. Работяга, пропитанный делом, -- когда ему задумываться над построением фраз? Копеечные астры тратит на жену, детей и внуков, а себе остается медь -- на пиво после дежурства и спортивную газету. Судя по широким плечам и мощному торсу, младшой раньше тягал штангу или толкал ядро.
   -- Это родственные профессии. У нас так часто бывает -- человек, который верстает, вычитывает грамматические и стилистические ошибки. Такой специалист выше ценится.
   Надеяться, что участковый вникнет в суть, не стоило и пробовать. На лице младшего лейтенанта вроде как промелькнуло сомнение, но он тут же стал непроницаемым. Сверился с документами, в которых рябили столбцы таблиц, и выдавил сакраментальное:
   -- Нарушаете!
   -- Но поймите...
   -- Не понимаю.
   -- Я завтра пойду на перерегистрацию...
   -- Пойдете.
   -- И там подтвердят мое назначение...
   -- Возможно.
   -- Да точно! Кем же меня могут еще назначить?
   Участковый одарил нехорошим взглядом. Кирилл осекся и уловил иронию (да, да!) в глазах милиционера. Дескать, кем посчитают нужным, тем и назначат. Пришелец вспомнил, что в первый раз регистрировался с помощью Чистого Листа непосредственно у Захара. Как выяснилось, оба переправщика имели на Кирилла виды. А что будет, если регистрироваться на общих правах?
   Вот Юля вместо актрисы стала воспитательницей...
   В мыслепространстве участковый выглядел моложе -- без седины в шевелюре и усах. Красная спортивная майка с гербом на груди. По бокам знака полукружьями желтели снопы колосьев, внутри томился земной шар, над которым художник занес серп и молот.
   -- Вы помнили, но забыли, -- верстальщик шарил в кармане, чтобы занять правую руку, -- забыли многое из прошлой жизни. Вспомните, как люди днем работали инженерами на заводе, а по вечерам делали для нерадивых студентов задания по начертательной геометрии. Как музыканты халтурили на свадьбах, а учителя брались на дому готовить школьников к поступлениям. Вы сами наверняка слушали песни в ресторанах и просили подтянуть ребенка по математике или русскому. Почему же сейчас считаете, что делать два дела одновременно -- преступление?
   Милиционер ответил не сразу. И пока молчал, пришелец сам засомневался в сказанном. Хорошо делать можно что-то одно. Второе -- от лукавого, сулящего деньги. Но не сажать же человека за решетку, если он решил подзаработать?
   С другой стороны -- почему бы и не посадить? В Вымысле свои правила: работяга пусть распыляется на множество заработков сколько угодно, а думающий человек не имеет права. Если каждый начнет работать больше положенного, ему и платить надо сверх меры. Астры обесценятся, а мыслительного дефолта допускать категорически нельзя.
   Так, глядишь, всякий начнет желать чего душе угодно.
   -- Сажать, -- участковый стукнул по столу, отчего экран погас. -- Это закон.
   Отступать некуда -- все равно упекут за решетку. Верстальщик придвинулся вместе со стулом ближе, попал под яркий свет настольной лампы и отпрянул.
   -- Вы забыли, -- повторил пришелец. -- На гербе вверху еще была звездочка...
   Милиционер не сразу уловил мысль. А когда уловил, поднялся, нагнулся над столом и ухватил Кирилла за грудки.
   -- Ты... -- Прохрипел участковый и обдал кислым запахом изо рта.
   На большее не сподобился -- вернулся на место и поправил пиджак.
   -- Снимите наручники, -- Кирилл поставил локти на стол, раскачивая ими в стороны, словно левая рука боролась с правой.
   Участковый опять сообразил не сразу. Хмыкнул в усы и подмигнул. Выудил из кармана связку ключей, отыскал нужный.
   Через минуту верстальщик потирал освобожденные от оков саднящие запястья.
   А младшой изготовил для борьбы правую руку и ждал, пока соперник придет в себя.
   По весу участковый превосходил пришельца на пару категорий. Большим знатоком армрестлинга Кирилл не был, и сейчас верил только в ловкость, как верует язычник в запрещенного варварами божка.
   Кисти сплетаются, костяшки белеют. Победа не даст обладателю превосходства, но де-факто он сможет диктовать условия. По праву, не прописанному ни в одном законодательстве, однако имеющему власть.
   По праву сильного.
   Участковый пошел в атаку с желанием решить исход перевесом в массе. Кирилл держался, как мог. Руки замерли на двух часах вымышленного циферблата. Верстальщик почувствовал, что теряет силы, и перешел в контрнаступление. Качнул руку по натиску соперника и тут же нажал в противоположную сторону. "Стрелку" удалось перевести на девять. Там она остановилась -- равнодействующая стала равна нулю. Так продолжалось несколько долгих, до боли тягучих секунд. Младший лейтенант надул щеки, лицо его раскраснелось, из горла вырвался вопль.
   Кирилл нырнул в мыслепространство, чтобы противостоять оттуда.
   Ровно в этот миг пришельца ударили в плечо -- свободной левой рукой.
   Дикая боль.
   Свет погас.
   Мысль потухла и выплюнула верстальщика в реальность.
   Мясистая рука описала полукруг и ударила задержанного его же костяшками об стол.
   -- Помощь нужна? -- В двери появился сотрудник в одежде царского жандарма.
   -- Свободен, -- ответил участковый с одышкой.
   Они смотрели друг на друга, громко дыша и потирая натруженные мышцы. Участковый усмехался в усы, довольный, что сумел поставить на место "молодого". Лковал в предвкушении аплодисментов. Миг перед победой во много слаще почестей, которые отдадут потом. Сейчас ты паришь в воздухе, а после пойдешь ногами по матам, как и поверженный. Кто вас отличит?
   Того, кто внизу, этот миг пьянит не меньше. А вдруг получится извернуться, провести контрприем, заработать очки и обыграть соперника? Лучшей мотивации для без минуты проигравшего не придумаешь.
   -- Теперь левыми... -- Предложил верстальщик и поставил другой локоть.
   Участковый снял трубку, покрутил диск допотопного телефона и скомандовал:
   -- Машину через пять минут!
   И уж затем с видным удовольствием сжал ладонью ладонь гостя.
   Товарищ младший лейтенант был левшой...
   ...Конвой поднял задержанного со стула и повел на выход. Наручники терли и без того болящие запястья. Кирилл оглянулся -- мыслительная красная майка участкового выглядела, как новенькая.
   На верхушке герба висела красная звездочка.
  
   Дневник Кирилла Крючковца. Изучение языка Вымысла. Написано карандашом
  
   В начале было слово, и слово это было "Агу!".
   Господь немногословен в первой фразе, которую произносит устами детей своих. Как и скуп он на слова в миг, когда человек прощается с земным существованием. Между этими точками бытия раб божий должен говорить самостоятельно.
   Можно кричать, говорить шепотом или жить в полной тишине. Вообще способ изложения мыслей не имеет принципиального значения -- письмо, живопись, скульптура... Лишь бы использовать данный свыше шанс. В сущности, и воздействовать на органы чувств современников совсем необязательно. Качественно заполнить пробел между двумя датами -- вот к чему надо стремиться. Это целая наука и, к сожалению, ей не обучают в школах и вузах. Хотя дисциплина очень полезная, без нее никак. Собственно, ее одну и стоит изучать, все остальное -- прикладные науки для факультативного ознакомления. А так -- каждый учится и учит по наитию. Естественно, что даже азы постигают единицы, о профессуре вообще речи нет. И, главное, теория не такая уж сложная...
   Как стать отточенным инструментом в руках Всевышнего Хирурга и одновременно делать надрезы по своему усмотрению? Да еще и так, чтобы верные решения рождались без шрама? Искать ответ на этот вопрос или просто помолчать до тех пор, пока господь опять не скажет твоими устами "Агу".
   Вполне возможно -- не человеческим языком.
  
   -- Слушай, что если провернуть тот же трюк с регистрацией во второй раз?
   -- Соизволите шутить, коллега?
   -- Нет, я серьезно.
   -- А раз серьезно, то я бы хотел просить об обратном. Не делать фокусов.
   -- Хороший он специалист. Жалко терять.
   -- Ну и не теряйте. Пусть работает в вашей газете, так сказать, "на дому".
   -- Хорош дом... тебя бы туда на месяцок.
   Чистый резко остановился и положил руку Захару на плечо -- предплечье оказалось точно под подбородком.
   -- Я свое отсидел, сколько дали. Не табуретки сколачивал, а тройные интегралы считал. Пока ты задницу полировал на собраниях, мы траектории спутников рассчитывали всухомятку, на одной мысли. Остальное охранники пролетам раздавали во имя светлой идеи равенства. -- Очиститель убрал руку и отряхнул рясу, будто выпачкался. -- И он поработает, если подсуетишься.
   Чиновник сделал шаг вперед и стал грудью к груди Чистого. Дыхания слились в не самый приятный аромат.
   -- Да хоть засуетись тут, -- Захар перешел на шепот, -- сразу смекнут. Два раза человеку один и тот же смысл ставят, а у него регистрация -- тю-тю. Белыми нитками шить черный макинтош я не хочу.
   -- Вы, любезнейший мыслитель, ограничены в восприятии реалий. -- Лист успокоился и вернулся к прежнему "вы". -- Суетиться вам нужно в другом направлении -- чтобы наш подопечный на повторную регистрацию не попал. -- Лист жестом пригласил собеседника идти дальше. -- Пусть сидит себе, работает -- верстает и правит. Снабдите его положенной техникой. И вы сохраните ценного работника, и он при деле: все одно не чучело на ковер бросать целыми днями. Да и мое начальство, -- очиститель посмотрел вверх, то ли на мнимого шефа, то ли на побелку потолка, -- останется довольно.
   Захар откатил губу, обдумывая предложение. Замысел действительно был неплох.
   -- А если он прозреет и испарится? Что я скажу в департаменте?
   Второй переправщик усмехнулся уголком рта:
   -- Помилуйте, коллега, второй раз он не сбежит. Выводы сделаны, охранная система ужесточена. Никакие женщины, а тем паче помыслы о них, не проникнут. Ну уж коль растворится от прозрения -- случайностью назовем. Если не ошибаюсь, ранее такого не происходило? Ну так один прецедент за столько лет -- в пределах погрешности.
   Они вышли из участка в морозную ночь. Ветер гнал редкие снежинки каждую своим маршрутом. В этом, на первый взгляд, хаотичном движении угадывались помыслы метели, которая безошибочно указывала белой точке геометрическое место в зимнем пространстве.
   -- Завтра этим и займусь, -- Захар надавил пальцем на ноздрю и громко прочистил нос. -- За ночь пусть пообживется чуток.
   -- Утро вечера мудреней, -- согласился Чистый Лист и растаял в полумраке.
  
   В какую камеру его поместили, Кирилл не помнил -- было темно. Возможно, в ту же, что и во время первого пребывания в тюрьме. Стол, стул, матрац с подголовником -- вся обстановка. Единственным украшением был средних размеров аквариум. На столе под салфеткой покоился ужин -- отнюдь не баланда. Еда не лезла в глотку, а вот дурные предчувствия в голову лезли наперегонки.
   Почему он не исчез после сдачи статьи? Значит, не она была смыслом. Тогда ради чего мучения? Или они не закончились?
   Может, новая регистрация покажет верный путь к цели -- как очередное звено цепи перерождений? А сколько их предстоит пережить?
   Кирилл лег на матрац -- оказалось удобно -- и попробовал в уме сложить все пережитое. Получив сумму, прислушался к себе-внутреннему и решил: надо бежать из Вымысла. С другой стороны -- кто знает, возможно, именно нахождение здесь (точнее -- отсутствие там) и есть его, Крючковца, предназначение?
   Тогда, по неписаным законам местного быта, новое назначение должно как-то совпадать со способностями пришельца. Иначе он попросту может покончить с собой...
   Стоп. А кто ему позволит? Вдруг у них в этом случае срабатывает какая-нибудь мыслительная защита? Повесился -- тело болтается на веревке, а в мыслепространстве ты живехонек. Недостигнутая цель становится на пути суицида. С другой стороны, самоубийство тоже может быть целью. Интересно, пробовал ли кто проверять эту теорию?
   В сущности, в чем отличие от положения в прежнем мире? Тысячи людей идут к призванию окольными путями, пока не выходят на свою стежку. Терпят унизительную службу и чужой по духу круг знакомых, пока не поймут, что нужно в другую сторону. Там чаща, болота и грязь, а здесь -- ровные и не заплеванные тротуары. Но нужно именно туда -- изорвать брюки, стоптать ботинки, расцарапать лицо, лишь бы добраться до поляны, где птицы поют знакомые песни.
   Только у единиц правильная дорога совпадает с широким проспектом. Большинству лучше идти по пересеченной местности.
   Лучше, но не легче.
   Кирилла кольнул вопрос, который не давал покоя и в прошлой жизни: тем ли ты, дружок, занимаешься? С чего взял, что твое призвание -- верстать и править?
   Что и зачем ты делаешь?
   Какой смысл в твоих словах, и чем наполнены пробелы?
   Куда, червячок, тянешь леску -- в нужную сторону для рыбы или рыбака? У них на тебя разные виды... и не забудь сделать поправку на течение.
   Размышления прервал шорох двери. В камеру вошел Андрей -- работяга и летчик. Он поманил пальцем и тихо сказал:
   -- Пойдем. Выведу.
   От удивления Кирилл подпрыгнул на матраце.
   -- Ты откуда взялся?
   -- Работаю.
   -- Ты же говорил, склад охраняешь...
   -- Дык, это он и есть.
   Пожалуй, Андрей прав. Мыслительных дезертиров здесь складируют до смерти или исчезновения. Для настоящей тюрьмы слишком шикарные условия.
   -- Ты вышел на связь, -- охранник показал коммуникатор, -- я услышал и понял.
   Верстальщик вспомнил, как дежурный нажимал кнопки коммуникатора, перед тем, как забрать его.
   Пленник подался к выходу, но осекся.
   А куда, собственно, бежать? Неизменно найдут и, того глядишь, оформят в настоящую колонию с настоящим строгим режимом. Не лучше ли посидеть до утра и дождаться, пока ситуация прикатится к решению?
   Нет, не лучше.
   В отличие от рыбы, человек имеет право выбора: клюнуть или плыть дальше.
   -- Идем! -- Пришелец вышел в коридор, дождался, пока Андрей закроет камеру, и последовал за ним.
   Шли тихо, не спеша -- летчик впереди, Кирилл сзади.
   Перед выходом из подземелья они поменялись местами: верстальщик заложил руки за спину, Андрей достал трубку-глушитель. Миновав пропускной пункт, вышли на заснеженный двор. Степенно, будто за ними следили датчики скорости, вошли в башенку, за которой была свобода. Пришлось повторить сценку "охранник-заключенный". Андрей сообщил постовому, одетому в шкуру:
   -- Проветриться веду.
   Да, подопечных иногда выводят "проветриться". Когда человек устает от однообразного физического труда и начинает сидеть сиднем, его выводят на волю и дают подумать, "распустить фантазию".
   Последний КПП пустовал -- на нем дежурил Андрей.
   Скрипнули засовы, пропищала дверь, в пустом прямоугольнике заклубился пар.
   На свежем воздухе действительно захотелось мыслить: о звездах, небе и свободе.
   -- Можно, я у тебя переночую? -- сказал Кирилл и закрыл глаза, рассчитывая взлететь и перенестись в дом летчика.
   На сей раз тоже не получилось.
   -- Куда ты... -- Андрей взял спутника за руку и повел к стоящей у входа машине -- темно-синему седану. -- Нет регистрации -- нет идей.
   Кирилл оказался вне закона, стал недочеловеком. Беглец мог бы уехать далеко и лечь на дно. Но существовать при этом можно только работягой. Государство отсекло строптивого интеллигента от общего потока -- мало ли что учудит вольнодум.
   Андрей рванул машину с места, утопив педаль газа. Словно не он только что вальяжно расхаживал по территории "склада".
   -- Время "проветривания" тикает, -- пояснил летчик, не отвлекаясь от скользкой дороги, -- скоро тревога.
   Через пару минут послышалось заунывное пение сирены. Казалось, милиционеры извиняются перед горожанами за то, что вынуждены их будить. Звук распространялся неубедительно, для одних только преступников.
   Раздавались предупреждения, приказы и угрозы. Динамик хрипел, пищал и ругался. Андрей мастерски лавировал на узких улочках, а на проспектах добавлял скорость -- до следующего тесного переулка.
   К дому подъехали с небольшим отрывом.
   -- Я сейчас. -- Рявкнул Андрей и скрылся за калиткой.
   Кирилл вышел из машины и прижался к кирпичной стене. Хотелось слиться с ней, чтобы никто не нашел. Стать тонким цементным слоем -- пробелом в кладке, связующим звеном между верхними и нижними рядами.
   Сирена переросла в брехню поселковых собак. Те почуяли сородичей -- свору, гонящую добычу на номера.
   Из двери выбежал Андрей, за ним -- Стропа. Он поскуливал, тревожась за хозяина.
   Под мышкой летчик еле удерживал два пакета метров по пять длиной.
   -- Дельтаплан. Собственного производства. -- Один пакет он отдал Кириллу. Запирать дверь не стал. -- Давай, бегом!
   И они рванули темными улочками.
   -- Я запасы армейские расконсервировал, -- Андрей бежал первым: ветер гнал слова назад. -- Видишь, как разговорился! Нам после дембеля отходные выдали. И на каждую годовщину понемногу добавляли. Все хранил, думал -- пригодится. И надо же -- дождался!
   Нет, не отставной летчик и умудренный опытом мужчина несся по мягкому снегу -- мальчишка, влекомый азартом. Ветер дул в сверток и разворачивал Андрея на поворотах. Кирилл еле поспевал -- у самого в руках трепыхались и позвякивали алюминиевые трубки.
   Выбежали на аллею, ведущую к станции метро. В этих краях Кирилл появился в Вымысле почти четыре месяца назад.
   Беглецы запрыгнули в кусты и сели отдышаться.
   -- Нужно к обрыву. Он за метро, справа -- метров пятьсот.
   -- И что? Я без регистрации, у меня ни астра...
   -- Зато у меня полно! -- Андрей источал ребячью радость, как облученный -- радиацию. -- Как только оттолкнешься, я представлю, что ты летишь.
   -- А если не успеешь?
   -- А дельтаплан тебе зачем? На нем километров пятьдесят сделаешь...
   -- И куда лететь?
   -- Домой. Туда, откуда явился.
   Еще недавно Пришелец не мог выбрать -- оставаться в Вымысле или покинуть его. А тут несется со всех ног по приказу едва знакомого человека. Может, Андрей тоже очиститель или подосланный от Чистого?
   -- Расчеты я проверил. -- Андрей ковырял палкой в снегу. -- Сам пару раз летал этими крылышками, когда еще женат был. Тогда мне Лена с земли желала удачи, как теперь я тебе.
   В кустах зашелестело, выбежал Стропа. Вдалеке снова послышалась сирена. Она не выла, но стонала -- точно больной, который боится врача.
   Бросились к стеклянному кубу метро. Пробежали еще с полкилометра и остановились.
   Площадку перед обрывом плотно окружали деревья и кустарники. Голые ветви нехотя пропускали лунный свет и покачивались на промозглом ветерке -- со скрипом и хрустом.
   Пока Андрей хлопотал над дельтапланом, Кирилл подошел к краю. Внизу горели огни поселка -- элитного, судя по аляповатым проектам частных домов. Ну чего, спрашивается, может желать человек, у которого денег много, а мыслей мало? Только трехэтажную виллу с косой крышей и балконами.
   Да, и чтобы тарелка антенны обязательно была на виду.
   Сначала нутром, потом слухом пришелец почуял рокот вертолета. Видимо, погоня потеряла след, пришлось задействовать авиацию. Луч прожектора шарил в районе метро.
   Летчик собрал дельтаплан и рассказал Кириллу, как управлять. Лететь, по мнению Андрея, нужно недолго -- астральные вливания сработают в течение пяти минут. В крайнем случае, придется тянуть дальше, чтобы сесть в пригородной глуши, дальше от патрулей.
   Из лесопосадки вышли трое и обступили беглецов. Как и в день прибытия Кирилла в Вымысел, луна вырвала из темноты лица нападающих -- те же парни, которые встретили пришельца возле станции. Теперь они вели себя уверенно: держали руки в карманах, теснили жертв к обрыву.
   Когда до края оставались метры, откуда ни возьмись, выскочил Стропа и с лаем бросился на угрожающих хозяину людей. От кротости собачонки остались лишь колышущиеся на бегу мохнатые уши.
   Андрей превратился в человека, готового с отвагой броситься на врагов. До того рост летчика казался невысоким. Теперь -- выше среднего.
   Парень в тунике, облегающих штанах и сапогах развернулся в сторону тявканья и застыл, выдвинув челюсть. Стропа на лету подпрыгнул и полетел в сторону, будто его пнули под ребра. Андрей сжал кулаки, закрыл глаза, но тут же обмяк и громко выдохнул -- вспомнил, что не может тратить астры раньше времени. Поглядывая то в сторону, где поскуливал пес, то на обидчика, охранник "склада" переминался с ноги на ногу... и рухнул на землю. Подельники смотрели на летчика, катающегося по проталинам. Еще чуть -- и полезут по виртуальным карманам, доставать мыслительные денежки.
   В памяти верстальщика всплыл эпизод, когда участковый бил в плечо во время борьбы на руках. От воскрешенной боли Кирилл передернулся. И тут же врезал с обоих крыльев по очереди нападавшим. Вряд ли удары каркасом нанесли тяжелый урон, но в головах у парней сейчас горел огонь болевого шока.
   Луч милицейского вертолета полоснул рядом с поляной.
   -- Разбегайся и лети! -- Андрей поднялся на локтях и вытер окровавленный нос.
   Вместо того чтобы выполнять приказ, Кирилл положил дельтаплан на землю и подошел к летчику. Порыв ветра отнес конструкцию ближе к лесополосе.
   Верстальщик помог Андрею встать -- тот с трудом держался на ногах.
   В кустах мелькнули огоньки и скрипнули тормоза.
   -- Дурень, времени нет, -- летчик восстановил дыхание, но хрипел, как астматик, -- я все астры изведу.
   На поляну выбежала женщина в халате до пят и пушистых тапочках. Растрепанные волосы покорно развивались на ветру. Домашним видом женщина не вписывалась в ночную сцену перед обрывом на окраине города.
   Только когда дама подбежала ближе, Кирилл узнал Елену Сергеевну.
   Она оценила состояние Андрея, вскользь глянула на пришельца.
   -- Моя жена, Лена, -- извиняясь, представил женщину Андрей. И добавил: -- Бывшая.
   Елена обняла мужа, пачкая халат кровью и грязью. Чтобы сгладить неловкость, верстальщик пошел забирать дельтаплан.
   Только Кирилл взялся за алюминиевую трапецию, из кустов скомандовали:
   -- Стоять! Не двигаться!
   Беглец застыл в наклоне.
   Из-за деревьев вышли милиционеры -- четверо. В главном Кирилл узнал участкового. Оружие держали наготове -- не глушилки (к чему они для незарегистрированного?), а пистолеты и мечи.
   -- Оставь эту штуку! -- Младший лейтенант не тратил время на то, чтобы вспомнить, как называется дельтаплан. Верстальщик выпрямился и повернулся. -- Руки подними!
   Кирилл поднял. Боковым зрением заметил: Андрей двинулся к месту задержания.
   -- Где вы ходите?! -- Летчик-охранник с вызовом посмотрел на участкового. -- Когда не нужно, вы тут как тут, а когда нужно -- не дождешься. Зафиксируйте нападение, вон те трое, которые лежат. Хотели ограбить...
   Милиционер в тунике убрал меч и выставил вперед глушитель.
   -- Отставить! -- Непонятно кому -- Андрею или подчиненному -- приказал младший лейтенант. -- Вы тоже пойдете с нами, -- это Андрею, -- для служебного расследования.
   Кирилл поклялся: на "склад" он не вернется. Ни на день, ни на минуту. В сущности, нет разницы, какое время ты пробыл в тюрьме. Все пребывание в Вымысле верстальщику показалось сплошным заточением. Будто спрятали человека в промежутке между двумя мирами -- реальным и мыслительным. Свобода, пусть выдуманная, с дурацкими буднями и глупыми праздниками, с тягостными условностями и гнетущими предрассудками -- все равно дороже прозрачной клетки, в которой невозможно мечтать и творить.
   Для чего создан человек? Мастерить табуретки и получать за это обед?
   К горлу подступил комок. Тело задрожало. Образ Кирилла мигнул и погас...
   ...Маленькая комната на четвертом этаже гостиницы, давно разорванной на офисы. В углу, ссутулившись над текстами, сидит корректор -- женщина непривлекательная, но начитанная. Справа гудит блок питания. Только он способен жужжать незаметно и въедливо. На экране -- разворот под верстку. В спину дует кондиционер, подгоняя к работе, как заградотряд -- штрафников.
   Одно и тоже.
   -- И к этому ты хочешь вернуться? На это хочешь променять мир, где думающий человек может себе позволить практически все? -- Голос казался знакомым. Так знакомо лицо одноклассника, с которым давно не виделся. -- Желаешь отказаться от астров ради денег? Что на них купишь? Ты -- творец, человек мысли! Твой мир -- Вымысел!
   Кирилл кивает в ответ. Проводит пальцем по запыленной чашке с затертыми краями -- помыть бы, да с содой. Смотрит на фотографию жены -- красивой и умной, избалованной отцовскими деньгами, но все равно близкой и понимающей.
   -- Зачем в спортивной борьбе нужны весовые категории? -- Отвечает верстальщик голосу. -- Для справедливости. Легковес не виноват, что уродился щуплым. Разве справедливо лишать его шанса? Пусть толкается с таким, как он -- маленьким и юрким. Против тяжелого у него нет возможности выиграть. Кому такая борьба нужна? -- Кирилл говорит вслух, но корректор его не замечает, словно никого в комнате нет. -- А вы предлагаете мне, средневесу, бороться с "мухачами". Дескать, зачем тебе упираться, тратить время и силы, переживать... На, вот тебе готовый мир, клади на лопатки! Нет, это не мой стиль. Мне не нужна победа любой ценой, которую, кстати, я вполне могу заплатить -- у меня состоятельный тесть. Мне нужно ощущение победы, а его дает только процесс борьбы. И биться я буду с соперником, который может меня завалить -- в том мире, где на туше укладывают еще до команды о начале схватки. Иначе -- не интересно.
   Вентилятор взвыл на тон выше и тут же вернулся в прежнюю тональность.
   -- В таком случае для поединка не хватит жизни...
   -- Продолжу после. Конечно, там -- другой ковер, другие правила. Но они одинаковы для обоих соперников.
   Фигура Кирилла вновь замерцала.
   Темнота...
   ...Поляна перед обрывом. Милиционеры кричат, размахивая палками. Шумит вертолет -- гораздо громче, чем кулер. Прожектор шарит по затоптанной грязи с остатками почерневшего снега.
   Кирилл стоит на краю обрыва, участковый требует отойти, два милиционера держат за руки Андрея, который не добежал до дельтаплана. Елена Сергеевна пытается вызволить мужа. Ее удары ладошками бойцам -- что шлепки крыльев бабочки.
   Верстальщик разворачивается к пропасти. Мысленно примеряется для прыжка. Какой там: от мыслей нет и следа -- так, попытка представить, что будет, если сигануть.
   И в спокойной обстановке не получалось, что уж теперь пробовать...
   Астры Андрея -- почти постороннего человека -- сработают. Тогда он полетит и перенесется в свою реальность. Забудет Вымысел, как забывают о неудачной покупке или пусто потраченной денежной мелочи. А может, наоборот, будет помнить, что сбежал из мира, где легко воплощаются идеи и мечты. В любом случае, ему поможет человек еще вчера бывший работягой, а сегодня ставший мыслителем.
   Значит, не зря Кирилл провел здесь время.
   Прожектор попал лучом в фигуру Кирилла -- образ опять помигал, исчез и сразу вернулся. Будто в подтверждение мыслей пришельца.
   Возможно, Андрей разыграл фарс. Тогда зачем оставаться на этом свете? Кому и во что верить? Быть вечным затворником и по окончанию срока вернуться на свободу? Крутить ворот крестообразного стола? В чем разница относительно того света?
   Кирилл приседает и собирается оттолкнуться. Чувствует -- не может. Не потому, что передумал -- за ноги крепко держит Юля. Стоит на коленях и обнимает его.
   Из-под земли появилась -- не иначе.
   -- Останься, слышишь, не могу без тебя! Я помогала Захару не за деньги и даже не за астры. Скажи слово -- сяду вместе с тобой в тюрьму, буду поливать цветы и увядать вместе с ними. Лишь бы с тобой. Или прыгай, -- но держи меня крепко. Мы -- две половины одной мысли, разбитой при переходе из одного мира в другой. Время срастит нас, мы будем плавать в мыслепространстве, как в теплом летнем море.
   Раньше Кирилл полагал так: если одна любимая женщина далеко, а вторая близко, не нужно противиться законам притяжения. Оно, как известно, обратно пропорционально квадрату расстояния между телами. Но сейчас верстальщику казалась милее та, которая далеко. Которую он не видел много месяцев и которая не пленяет красотой все мужское стадо, а любит одного-единственного скота.
   -- Я боюсь глубины, -- он еле заметно переминался на скованных в объятиях ногах, -- и теплой морской, и холодной речной. Высоты -- не боюсь, а к воде у меня с детства отвращение. Потому мыслительную реальность я воспринимаю скорее как высь. -- Из вертолета заговорили в мегафон, чем превратили без того нелепую беседу в сюрреалистическую. -- Извини, ты тянешь вниз. А мне нужно вверх. Возможно, мы действительно части одного целого -- красавица-актриса, ставшая воспитателем, и борец-верстальщик. Мы -- осколки красивой, но дешевой чашки. Она разбилась -- и нет смысла клеить. Легче купить новую.
   Голос пришельца тонет в гуле винта, требовательных криках Елены и четких ответах участкового. Три хулигана приходят в себя, сидят на земле и пытаются понять, что происходит. Младший лейтенант кивает помощнику -- "пойди, посмотри". Оставляет Андрея на попечение напарника.
   Опять оживает мегафон в вертолете и неясно командует, борясь с порывами ветра.
   Маленький летчик вырывается из захвата и бежит к обрыву:
   -- Прыгай! Прыгай!!! -- Он машет руками, разгребает воздух, как пловец воду. Младшой достает пистолет. Стреляет в воздух -- звук тонет в свисте ветра и шуме вертолета. Андрей поскальзывается и встает: -- Прыгай без крыльев!
   Участковый целится в спину беглецу. Орет. До края доносятся обрывки фраз, сдобренные резкими интонациями.
   Андрей снова падает в мерзлую грязь. Мгновением позже раздается выстрел. Пуля проходит над лежащим летчиком и попадает в Юлю. Ее руки разжимаются, тело подается вперед, бессмысленный взгляд направляется в небо.
   Кирилл делает шаг назад -- туда, где ступать не на что.
   Жизнь -- это один большой пробел между рождением и смертью. В него можно вставить что угодно. В том числе дружбу отставника-летчика и любовь девушки, которая предала ради самой любви.
   Кто правит текст с заголовком "Судьба"?
   Если не умеешь корректировать и верстать сам, доверься главному редактору. Самому главному. Над которым выше начальства нет.
   Кирилл перевернулся в воздухе, ударился боком о склон и полетел головой вниз. Он не видел, как милиционеры сковывали кандалами банду налетчиков, и жена, проклявшая мужа, пала ему на грудь, моля о прощении. Не видел едва заметной улыбки на каменном лице Юли. Последней улыбки, предвкушающей встречу с милым по ту сторону Вымысла. Не слышал и разговора в вертолете между двумя переправщиками:
   -- Долетит?
   -- Конечно. Вопрос -- куда.
   -- Залетаешься тут...
   -- Одним пришлым меньше. Найдешь другой заработок.
   -- Зачем? Вон он, в грязи лежит. Сегодня одним мыслителем стало больше.
   Когда до земли оставался десяток метров, Кирилл на прощание расправил руки.
   И полетел параллельно поверхности.
   Легко набрал высоту, направляясь в сторону от города. Откуда ему было знать, что астров на счету Андрея давно не осталось. Они исчезли, когда он решил дать свободу заточенному верстальщику. Это дорого стоит -- решиться. Все сбережения сытой и размеренной жизни "пролета" сгорают на раз.
   Без тяжких дум свободней парится.
  
   Дневник Кирилла Крючковца. Изучение языка Вымысла. Предпоследняя запись
  
   Если быть честным до конца, пробелы -- единственное, что интересно читать. Остальное либо слишком очевидно, либо чересчур непонятно.
  
   -- Кирилл, ну откуда ты знаешь, о чем я думала, когда писала статью?
   -- Из текста.
   -- Но здесь нет ошибок.
   -- В словах -- нет, а между слов написано неправильно.
   -- Читателю нужны слова, он не видит между строк.
   -- Ошибаешься. Он только и смотрит на пробелы. Буквы это так, оболочка.
   Молодая журналистка дернула плечиками и пошла переписывать статью -- теми же буквами, с новыми мыслями. Причуды зама главного редактора и по совместительству верстальщика она воспринимала как придирку. Главред поначалу тоже скептически отнесся к видениям Кирилла. Потом убедился, что репортеры стали писать лучше, на каком-то незримо новом уровне. Потому сделал верстальщика замом, добавив полставки.
   Верстальщик сохранил проект и отправился домой, к любимой жене, которая совсем не заметила отсутствия мужа. Месяцы пребывания в Вымысле сжались в мгновение, и Кирилл тем же вечером, когда уснул в метро, вернулся в свою квартиру на Корчагинцев.
   Правда, в депо пришлось иметь неприятный разговор с милиционером...
  
   Кирилл Крючковец вышел из здания редакции и шагнул в мир, где мысли и желания значат больше, чем слова и поступки. Где намерения должны наказываться строже, чем преступления. Где светлые озарения нужно поощрять сотней благодарностей.
   Человечеству по нашу сторону Вымысла еще предстоит этому научиться.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

81

  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"