Это облако на небесной тяге двигалось с севера - вопреки движению ветра, который навстречу дул. Иногда его загораживали встречные облака, но оно неизменно прорывалось сквозь их завесу и с ними не смешивалось, словно было иной консистенции, нежели те. Кто-то отметил столь необычную облачность, для кого-то ничего необычного не было в небе и нет.
Поначалу еле заметное пятнышко, в котором и формы-то было не углядеть, оно близилось, вырастало, и недолгое время спустя приобрело отчетливые очертания. Однако отчетливость оказалась мнимая. Любой любопытствующий, задрав голову, мог фантазировать, как ему заблагорассудится. Одному это облако напоминало семиглавый храм, другому - распустивший паруса фрегат или плавучий замок в кипучих волнах, третий же вообще никакой формы в нем не усматривал - даже гораздо позже, после всех событий, которые не замедлили произойти. В одно роковое утро оно зависло над городом, застив свет. Собаки взвыли, кошки поджали хвосты. Население насторожилось. Так тускло в городе еще никогда не было.
О городе нашем стоило бы подробнее поговорить, остановиться на авиации иль на блудницах, но тема данной новеллы не подразумевает излишних подробностей, а раз так, то и незачем умножать сущности без необходимости. Тем более, что эра авиации в нашем городе еще не наступила, только леди Памела носилась на помеле, а что касается блудниц, то они от начала века были, и за все столетья или даже тысячелетья, прошедшие от начала времен, ничего от них не убыло.
Совершенно неподвижно облако провисело неделю, облекая в туман окрестности. Настроения усугублялись. Работать никто не ходил. Заводской гудок, гудящий трудящимся, напрасно взывал к их рабочей совести. Многие ожидали конца света, оптимисты - начала нового, но преобладали апокалипсические настроения. Да и вообще оптимистом, как выяснилось, оказался только один - слесарь Филимонов, которому (клялся он) с облака под ноги упал гаечный ключ 22 на 24, которого в его комплекте как раз не доставало. Впрочем, и слесарь вскоре отказался от оптимистических убеждений, когда облако, облегчившись над его мастерской кислотным дождем, изрядно попортило его металлический инвентарь, небрежно брошенный под открытым небом. То ли вправду дождь, то ли слесарь вдрызг, только последний впоследствии уверял, что хотя облако было в штанах, но осадки от него были в виде сухих голубых кристаллов и не увлажняли земли. И не походили ни на снег, ни на град.
Однако нашлись люди - по крайней мере, трое таких - которые облака попросту не заметили. Дембель Дёма, четвертую неделю не просыхавший в солдатском пивном заведении 'Ать-два'. Блудница Блондинка (хотя волосы красила в синий цвет), которая... впрочем, о блудницах ни слова, коль уж такой наш уговор. Да Обдолбанный Голландец, которого редко видели - да лучше и не видеть его совсем. Ибо встреча с ним, по аналогии с Летучим, предвещала беду. Как правило - нехитрую кражу. Впрочем, Дёма впоследствии уверял, что непорядок в небе заметил, да принял за алкоглюк.
Стали замечать, что внутри облака что-то урчит. Ожидали грома, молний, дождя. На какое-то время оно стало цвета огня, но не надолго. А однажды тень оторвалась от облака и около часу гуляла сама по себе. Даже старейший синоптик, Трофим Терентьевич, что испокон сидел на Никол-горе, насчитавший за время сиденья тридцать три тысячи туч, не припомнил такого. Однако кончилось тем, что вместо дождя выпали насекомые и расползлись. После этого во всех огородах завял укроп, а вместо него выросли черные волосы. Так что и слесарь в отношении голубых кристаллов, возможно, был не вполне пьян.
То, что это облако - не совсем облако, а живое чувствующее существо, сообразили далеко не сразу. А полистав архивы и летописи, пришли к мнению, что оно - тот самый дракон-небоед, о котором было предсказано еще в 333-м году от сотворения града.
Небо, действительно, все сокращалось, облако наливалось цветом, бурело и дважды изрыгало огонь, неопасный, впрочем. Более чем огонь, другое тревожило. А именно то, что отработанные небеса существо сливало на землю в виде густого тумана (порой напоминавшего серую слизь) и грибного дождя. Туман был такой плотности, что дисканты и даже альты застревали в нем, не достигая ушей, а ветра утратили упругость и не могли его разогнать.
От этого отовсюду поперли грибы.
Грибам поначалу обрадовались. А Айседора Сидорова, лучшая грибная находчица, воссев на базаре, с утра зазывала-гнусавила: грибы опятые, сморчки-торчки, шампиньоны-шпиёны (не подозревая, как насчет 'шпиёнов' была права). Тут же крутились ее ушлые внуки. Они обожали бабушку. И уже нашли этой бабушкой много-много грибов.
Наиболее плотным туман бывал обычно с утра. К полудню немного развеивалось. Даже небо - бледное, в потеках серого - иногда на мгновенье проглядывало, едва не касаясь Никол-горы. А вернее всего, что это не небо, а брюхо дракона всё ближе приникало к земле.
Так и в тот злополучный день. Едва развиднелось настолько, что стало видно дальше носа, группа жителей из трех человек отважились отправиться по грибы. Предвкушая удовольствие от тихой охоты. С пикниками вокруг пенька. Но без пьянки.
Ну, во-первых, Сидорова своим зазываньем вводила в соблазн. Во-вторых, запах у тумана был, несомненно, грибной. А в-третьих, Трофим Терентьевич, специалист в области окольного прогнозирования, еще с вечера предсказал нашествие саранчи. Понимать его предсказания следовало широко. И действительно, не успели они войти в лес, как у каждого лукошки были полны шампиньонами.
Солнца который день не было. Воздух был неподвижен и прян. И в нем - при отсутствии даже малейшего дуновенья - зависали и перемещались облачки грибных спор. Гумус у нас вполне подходящий. А наличие меж землей и небом дракона обеспечивало грибам парниковый эффект. Жить в этой влажности было им полное раздолье и сущая благодать.
А посему очень скоро от шампиньонов пришлось избавиться, освободив лукошки для упругих мохнатых груздей. А потом единой толпой попёрли белые, словно по мере дальнейшего углубления в лес классы и касты грибов повышались, соперничая в благородстве происхождения, вплоть до заморского гостя - черного трюфеля: он даже не счел нужным зарываться в почву, торчал так, обращая на себя внимание, требуя: мол, и меня включите меню. Афанасьев его даже пнул - думал картошка, и только минуту спустя понял, что пнул зря. Впрочем, их оказалось много, сумчатых.
И все же чего-то не хватало в лесу, что-то тревожило смутно - как без году неделя, как без глазу лицо. И лишь набрав трюфелей, чуть отойдя от грибной лихорадки, догадались, что именно: воздух был пуст от комаров и прочих крылатых тварей. Словно все насекомое население снялось и мигрировало в иной лес, уведя за собой птиц. И в этом пустом от птиц и зверей лесу слышались только возбужденные голоса грибников.
- Хватайте, Хванасьев! - Да уж Василий всё похватал. - Хватайте ж, хватайте. И вам хватит. - Да уж лукошки оба полны. Хватит хватать.
Обратный путь им дался не так легко. Белых и прочих грибов-подберезовиков еще более прибыло. На них уже не обращали внимания. Мол, таких у нас пруд пруди и в пруду топи. Раскушав трюфели, не будешь бросаться на шампиньоны, которых столько повылезло, что затрудняли движенье. Такого быстрого и обильного грибного роста не бывало досель. Ноги то скользили, то едва ли не по колено утопали в грибном месиве, так что все трое из сил выбились, пробираясь через шампиньонное поле. Еле-еле добрались домой.
К вечеру грибные гурманы с одним на троих диагнозом: ОПГ - 'объелся поганых грибов' - были госпитализированы. Грибоедов удалось спасти. Однако никто и предполагать не мог, что очень скоро вполне конкретная ОПГ в совершенно реальном контексте возникнет и войдет в нашу жизнь.
Тем же днем, в те же послеполуденные часы леди Памела летала за реку. Посетила в поисках оккультных трав известные ей места, слушала колокольчики. Что-то в их перезвоне смутно ее беспокоило. Однако мысли ее были заняты кое-чем другим. Так что догадываться, по ком звонят колокольчики, было ей недосуг.
* * *
И почто этот дракон именно над нами завис? И как его не разорвет гравитация? И доколе этот гад будет опускать поднебесье? И правду ль гласит пророчество: будет горе граду сему от грибов?
Эти и другие вопросы крайне тревожили горожан.
Посылали делегацию к Николиной горке, где было ближе всего до облака. Но дракон в ответ на все притязания и претензии - чтоб прекратить грибы и чтоб небеса опять стали небесного цвета - только пускал пузыри, которые с треском лопались, обдавая делегацию белыми брызгами и запахом прокисшего молока. Может быть, таким образом выражалось его сдержанное недовольство. Мол, другое бы население, обладая таким облаком, наготовило грибов на годы вперед. А эти...
Пора было что-то предпринимать. Собрали в ратуше людей компетентных.
- Какие будут предложения? - спросил председательствующий, градоначальник Фомич.
- Финансировать надо, - воспользовался всеобщим вниманием Филимонов, не успев настроиться на текущую тему. Дракон драконом, но у него и своих забот хватало. - Чтоб стихийная энергия не пропадала втуне, а работала на нас. - Он уже четыре года конструировал стихийный двигатель, который, согласно замыслу автора, должен был от любой стихии работать: урагана, наводнения, ливня, лесного пожара, землетрясения и может быть, от грибного тумана, как знать. - Сколько я в это предприятия труда внес. А ничего не вынес, - горячился он, блестя вставной сталью зубов. - Вот возьму и брошу всё. Ибо нет предела для совершенства. Но предел моему трудолюбию есть.
- Надобно уповать на небеса, - немного некстати высказался Семисветов, церковный певчий. Он и в костеле, и в православном храме, да и в синагоге пел. Запамятовал, не учел, что небес-то как раз над нами и не было.
- Один всё про свои двигатели. У другого упованщина на уме. Милиция молчит, как на исповеди, - сказал с досадой Фомич. - Напоминаю: на повестке дня - наше с вами ближайшее будущее, - призвал к сосредоточенности председатель. - Выживание, можно сказать. Может, наши хваленые волхвы предскажут чего?
Вопрос относился к бюро прогнозов, а конкретно - к Трофиму Терентьевичу, известному несколькими удачными предсказаниями не только погоды, но и вообще. Однако сей тусклый светильник разума больше чадил, чем внятно пророчествовал:
- И жена, облеченная в солнце... и гад, и глад, и град, и птицы со стальными когтями...
- И вран, и срака, и врабей. Аминь, - дополнил ряд пророчеств Фомич. - Более раннее и, к сожалению, более удачное пророчество косвенно намекает, что этот зверь не взрослая особь, а гаденыш еще. Что мы, щенка драконьего не укоротим?
- Хлором его травануть или рвануть тротилом, - предложил Камаринский, специалист по ОВВ - отравляющим и взрывчатым веществам. - А что ж ему, леденцов? - вскинулся взрывотехник в ответ на неодобрительное ворчание членов собрания. - Это во что ж оно превратится, когда вырастет, если дитя таково? Божий бич в руках сумасшедшего. Надо не разводить споры да диалектику, а приступать к ликвидации, пока не угас весь свет.
- У нас на принятие мер от силы три дня, - сказал Фомич. - Ну, семь. От силы. А дальше даже пророки предсказать не решились.
- Может, леди Памела что-то предпримет на сей предмет? Как-нибудь воздействует на него оккультно?
- Для оккультизма времени нет, - сказала Памела. - Очень уж объект необычный. Нет против него готовых методов.
- Рвануть - да и дело с концом, - упорствовал подрывник.
- Забросить добровольца на спину небоеду, - высказался наконец-то по существу Филимонов. - А там пускай действует по обстоятельствам.
Идея была признана толковой. Хотя и жертвенной. Все одновременно вспомнили про Голландца, от которого все равно городу прибыли никакой. Которому всё до звезды, которому тем более не привыкать в условиях невесомости и невменяемости. А тут и трип в облака за казенный счет, и Люся в синеве с диамантами. Однако Голландца не видели уже трое суток. С тех пор как упал в колодец - воды набрать. Ну, туда ему, может быть, и дорога. Чтоб не катался, как сыр в масле, а меру знал.
- Здесь нужен праведник, а не Голландец, - сказал Семисветов. Он слышал краем уха в каком-то храме, что праведниками спасется мир. - Не отягощенный имуществом, не обогащенный на наших нуждах святой.
- Или солдат, - сказала леди Памела. - Такой, что не спасует ни перед врагом, ни перед красивой женщиной.
Ибо праведники да святые, полагала она, из области религиозных утопий, а мы в реальном мире живем. К тому же она давно положила глаз - на Дёму и его геройские свойства.
- Да, а где же солдат, действительно? - вспомнил про него Фомич. - Нельзя совсем без солдата в такой существенно важный момент. Пусть войдет и займет свое место.
Послали за Дёмой. Кабак находился буквально в пяти шагах, полный влажного пивного духа. Однако дембель - к счастью или к несчастью - оказался именно в данный момент трезв.
- Нет уж, увольте, - заартачился он, как только ему изложили вопрос. - Я свое отвоевал. И уже сдал оружие.
Стали его увещевать да улещивать. Мол, помню тебя этаким. А ты эвон какой. Тебе уже сколько? Двадцать? А ничего еще не сделал, чтобы прославиться на весь мир.
- Ты же солдат запаса, а что такое запас? Самонаводящийся резерв армии, - укорял и уговаривал его председатель. - Где еще в мирное время найдешь поле для подвига?
- Пасть за спасибо от родины - куда ни шло. Но не в драке с драконышем, - возражал Дёма, считая такую смерть негеройской.
- Да драться, может быть, и не придется.
- Тогда как же вы представляете себе этот подвиг? - поинтересовался солдат.
- На спине у этого демона сам сообразишь, - сказал председатель, догадавшись, что дело решенное.
- Нам непременно нужна победа, - напутствовало солдата собрание. - Вы уж одержите, а мы поддержим ее.
- Да, а зачем же он небо ест? - задал вопрос Дёма.
- Отчасти для сытости, - не очень авторитетно заявил председатель. - Другое дело, что для грибов. Ибо небо в нем разделяется на грибной туман и лазурь.
- Вон что... - сказал Дёма, не поняв из этого объяснения ни аза.
Дёма, прежде чем окончательно согласиться, потребовал освободить Блондинку, которую (в ответ на ее бесхитростную просьбу: угости сироту сигареткой, сержант) забрали в участок, где и оттаскали за синь-власы. И пусть занимается своим делом, добавил солдат, коль уж такое ее призвание.
- Мир, к сожаленью, устроен так, что чаще мы вынуждены делать то, что пользуется спросом, а не то, к чему имеем призвание, - вздохнув, заметил Фомич. - Отпустите гражданку. Верните билет.
Должность градоначальника действительно пользовалась большим спросом. Что же касается Блондинки, то она стала блудницей не от хорошей жизни, а потому что в юности полюбила герцога Валуа. Которого, кстати, никогда в жизни не видела, хотя и пыталась раздобыть его рыцарский - в латах - портрет в Исторической Библиотеке. Да и самого герцога она добивалась настойчиво. Ее то и дело выдворяли из Франции. Отбирали лопаты на входе в кладбище Пер-Лашез, где он, по ее мнению, был похоронен. Не приведи Господи быть предметом истинной страсти таких вот блудниц.
Но впрочем, речь не о них.
А еще Дёма потребовал, чтоб ему выправили гербовый оберег от нечистой и несметной силы, револьвер системы 'наган' с самовзводом и карт бланш с лицензией на убийство.
- Милиция сама без лицензии, - воспротивился начальник первого отделения.
- Молодцеватая у нас молодежь, - похвалил председатель собрания. - А лицензию - выпиши.
В отношении огнестрельного оружия милиция твердо уперлась: мол, в кого там стрелять? Однако не отказала в приобретении копья с победитовым наконечником, которое давно пылилось в военно-полевом магазине.
Остался технический вопрос: как вознестись. Ибо все летательные аппараты, до которых удалось додуматься самоучкам и дипломированным инженерам, как то: ковер-самолет, летающая тарелка, скотоплан - находились пока в разработке, а Икар Дедалыч, наш отец авиации, еще не появился на свет. Скотоплан, правда, у Филимонова был почти что готов, оставалось только найти летающих быков да в упряжку впрячь. Но где их найдешь в оставшиеся до конца света сроки. Левитации же как явлению прецедентов пока не было, да и погода нелетная для левитации: туман да туман. И тогда сказала Памела: я вознесу. Только пусть он ночь перед вылетом со мной проведет. От этого я в силу войду. Без этого миссия невыносима. Без этого у нас с помелом подъемная сила не та. Не удержимся мы вдвоем на помеле, вот что.
Колдовство тут было примешано или лукавство, но никто этой леди возражать не стал.
Леди Памела была на редкость интересная женщина. К ней неоднократно сватались состоятельные горожане. Однако выдвигали условие: чтобы бросила свое помело.
- Ах, что такое мужик? Вжик - и нету, - отвечала Памела. - А мое помело всегда при мне.
* * *
Вознесение состоялось прямо с утра при небольшом скоплении посвященных. И произошло довольно обыденно, безо всякой патетики, помпы, понтов, тем более что взлетевших сразу же поглотил туман. Подниматься приходилось практически вслепую, и не строго вертикально, а нарезая круги, учитывая ветра, которые все-таки гуляли вверху и меняли направление по мере подъема.
Ни птиц им не попалось во время взлета, ни звука не донеслось. Только однажды что-то с шорохом рассекло туман, неся запас кинетической энергии. И Дёме показалось, что это что-то имело очертания человека. То ли столкнули его с облака, то ли так, самолётом летел. Но он тут же опомнился: откуда взяться человеку на облаке, пусть даже живом? Да и летело молча, а человек бы кричал. Оно промелькнуло в метре от них и грянулось оземь, вероятно, где-то за городом.
Памела что-то беззаботно насвистывала, Дёма же был большей частью хмур: неприятное чувство ответственности тяготило его. К тому же его до костей пробирало, а еще, несмотря на промозглость, хотелось спать. И вот он, будучи хмурый и полусонный, вдруг увидел, как в воздухе возник и немедленно лопнул огромный, похожий на мыльный пузырь. Но внутри пузыря, пока он секунды две висел в воздухе, оказалось красоты неземной зрелище. Впрочем, что это было за зрелище, Дёма толком разглядеть не успел, а может, успел, но тут же забыл, как мы забываем, проснувшись, сны.
- Не спи, солдат, - обернулась к нему Памела. - Ты мне еще нужен. Живой.
Они, используя технику взлета под названьем спираль, поднимались все выше. Большое видится на расстоянии маленьким и ничтожным. Земли же вообще ни в каком качестве не было видно: пространство так плотно было взято в туман, что солдат не мог бы сказать с уверенностью, где верх, а где низ. Наконец стало редеть, появились меж рваных клочков просветы: очевидно, они с Памелой выбрались из-под брюха дракона. Дёма ожидал, что вот рванет, грянет солнце, однако они оказались с западной стороны зверя, погруженной в тень. И все же Дёма оторопел: оказалось, что поверхность дракона имела схожий с земным рельеф, покрытый растительностью. А большую его часть занимал горный хребет с гребнем поверху, соответствующий спинному хребту.
Они зависли над каменистым пологим краем.
- Прыгай, - велела Памела. - Ближе к подножью хребта подлететь я не смогу.
Он сбросил копье, вещмешок с продовольствием, потом спрыгнул сам. Памела сделала над ним круг.
- Смотри солдат. Коли заблудишься или забудешь меня, то...
Помело стремительно, словно с испугу, рванулось прочь, не дав ей возможности закруглить предложение. Хотя Дёма более-менее догадался об остальном.
Он подобрал копье, мешок с галетами и огляделся. Если при взгляде с земли облако имело ограниченные, хоть и изменчивые очертания, то изнутри оказалось самодостаточной вселенной - со своей географией, флорой и фауной, небом, светилом на нем. Впрочем, в качестве светила было все то же солнце, показавшееся над гребнем хребта. Солнцу Дёма обрадовался, ибо изрядно по нему соскучился.
Местность, где он высадился, представляла собой подножье продолговатой горы, поросшей кое-какой растительностью. Крупных деревьев не было, но что-то вроде сучьев торчало из скудной почвы, возвышаясь метра на полтора, а иногда - и до трех. Слабая поросль, да и порознь росла. Не укроет от солнца, если начнет припекать. Скалы, камни, меж камней пробивалась трава. Что касается фауны, то ничего, кроме мух пока не было. Да змея, серебристо блестя, исчезла под камнем.
Куда идти, где искать, а главное - что, Дёма не имел ни малейшего представления. А посему стал подниматься на вершину хребта - авось с высоты что-нибудь да увидится.
Тропы не было. Скалы порой стояли столь плотно, что приходилось либо их обходить, либо втягивать живот и протискиваться. Иногда на них было что-то начертано.
Наскальные граффити не отличались разнообразием ('Алик здесь был' и пр.) Значит, и люди когда-то водились, коль на скалах отметились. А может быть начертатели сих письмен и поныне населяют эти драконьи края. Надо держаться настороже, быть бдительным. Могут выскочить из-за скал и накинуться. Повязать, запереть в сарай. За то что вторгся в чужие владения. За то что посмел и осмелился. За то что - да мало ли бывает за что? Но боязни он не испытывал - все-таки был солдат. Обученный не только обороне родных рубежей, но и вторжению.
Снизу казалось, что до вершины рукой подать, однако восхождение затянулось. Копье становилось все тяжелее, а мешок с галетами легче. Дёма дважды присаживался, солнце меж тем перевалило хребет и грело теперь спину. Предстояли сумерки. Он уже собирался подыскивать подходящее место, чтоб устроиться на ночлег - как вдруг ему показалось, что его кто-то окликнул. Он прислушался.
- Эй, прохожий! - повторил кто-то невидимый свой зов.
Голос исходил из узкой щели, густо поросшей мхом. Приглядевшись, он обнаружил, что в щели мерцают глаза.
Щербатый, с проблесками слюды камень, был основательно занесен песком, а из трещин пробивалась растительность. Если кто-то завалил этим камнем вход в пещеру, то довольно давно.
- А если набросишься? - на всякий случай спросил Дёма.
- Да не наброшусь, прикован я. И даже если цепи с меня собьешь, все равно не наброшусь. Наоборот, отблагодарю.
Дёма пожалел о своей саперной лопатке, которую, демобилизуясь, пришлось сдать. Орудуя ею, он откопал бы и опрокинул валун за десять минут. Действуя же копьем и подручными сучьями, он провозился почти час. Наконец камень, треща и ломая растительность, укатился по склону вниз, а Дёма вошел, соблюдая предосторожности, как того требовали правила рукопашного боя в особо тесных местах.
Свету в пещере без валуна стало больше, но он стремительно мерк, однако прежде чем до полного мрака дошло, Дёме удалось разглядеть прикованного к скале человека. Впрочем нет, не к скале. Скалу подпирали бревна, вокруг них и были обернуты цепи,
Прихвачен узник был не то чтобы крепко. Ему б самому ничего не стоило выбить бревенчатые подпорки и освободиться. Но тогда бы обрушился свод, который эта скала в свою очередь подпирала, и любой, кто находился в пещере, оказался бы раздавлен и погребен. Поэтому в этом направлении рыпаться ему и не стоило, а единственное, что можно было попытаться сделать - расклепать оковы. За что и взялся Дёма, но предварительно нарубил торчащих из земли сучьев, наломал об колено дров и развел костер. Сучья равномерно сгорали, на прощанье треща. Копье не умещалось в пещере, пришлось его переломить. Узник, морщась от боли, если камень или железо задевали плоть, пытался отвечать на вопросы.
- Звать-то тебя как? - спрашивал между делом Дёма.
- Аркадий Иваныч.
- А без Иваныча нельзя?
Освобожденный был одного возраста с Дёмой. Молод еще, чтоб навеличивать.
- Нельзя. Мы ж не хамы. Но если хочешь, зови меня Прометей. Это прозвище. К прозвищу отчества не полагается.
- Ну, а... Прикован за что, Прометей?
- За опрометчивость. Я же к самой драконьей пасти сунулся.
- Зачем же ты сунулся?
- Чтоб огоньком разжиться.
- А ну опалил бы тебя?
- Так ведь надо умеючи. Только вот осмотрительность потерял. А они словно ждали меня. Тут же накинулись.
- Кто - они?
- Хамы. Это раса такая. Местная.
- Сам-то не хам?
- Не-а. Мы сравнительно вежливые.
- И кто тогда эти мы?
- Да ты сам-то кто? - спросил в свою очередь Прометей, растирая освобожденные конечности. - Лицо мне твое незнакомо, значит не наш. И в то же время выглядишь не по-хамски.
- Я... Я оттуда. - Дёма ткнул кулаком вниз. - С земли.
- Оттуда? - удивился и даже несколько подался назад узник.
- А что такое? - насторожился в свою очередь Дёма и придвинул поближе обломок копья. - Чем тебе земля не мила?
- Как же может Аид милым быть?
- Сам ты Аид, - обиделся Дёма. - Я тебя от цепей освободил, а ты землю мою хаешь. Это ваш гребаный дракон, над нами вися, в ад ее превратить хочет.
- Я не знаю, - несколько растерялся Аркадий. - Таково предание. Против предания не попрешь.
- А у вас, выходит, Элизиум? Чего ж ты тогда на цепи сидишь, а не торчишь с девчонкой под пальмами?
- У нас Аркадия, - сказал Аркадий. - Добро пожаловать в нашу страну.
Помолчали, уясняя услышанное.
- Ты извини, - продолжал Аркадий, - что не поверил тебе. Да и все равно пока что не верится. Туда, в адову бездну, народу много попадало. А обратно не возвратился никто. Ты первый. Каким же таким образом?
- Вознесся на помеле, - неохотно объяснил Дёма. - Есть там у нас... колдунья одна. При ее поддержке и ведовстве. Ну, так кто же вы есть?
- Мы - земледельцы и созидатели, а хамы, они - так. Мы выстраиваем инфраструктуру, создаем базис, надстройку - цивилизацию, одним словом. Ну и, бывает, в определенный момент расслабляемся, теряем бдительность, а они тут как тут, из лесу вышли - и хвать. И вот уже хамы царят, а мы прячемся. Они, пока есть что - едят. А потом опускаются, мыться перестают, на одном киселе сидят. Иногда страуса забьют, если повезет. Потом - мы их долой и начинаем выстраивать всё заново. Так и движется история.
- А где же твои соплеменники?
- На этом склоне вообще никто не бывает. Сородичи по лесам прячутся, чтобы в Аид... то есть, на землю, не сбросили. А здесь какие леса? Полупустыня.
- Зачем же на землю?
- А куда? Побежденных обычно к вам стряхивают. Мы - их, а они - нас.
- Что ж вы без огня по лесам прячетесь?
- Почему, с огнем. Кашу сварить, то, сё.
- Так зачем ты тогда в пасть сунулся?
- Чтоб пламя борьбы возжечь. Для этого только огонь из пасти дракона годится.
- Сколько ж ты тут сидел?
- Около года. Я уж хотел предпочесть смерть, а тут гляжу - ты. Спасибо тебе.
- Чем же ты питался все это время?
- А, киселем. Речка тут начало берет. Речка мелкая, но молочная, берега топкие, но кисельные. Имеет более широкое русло по ту сторону хребта, образуя за пазухой ящера озеро. А ты здесь зачем?
Дёма вкратце поведал этому Прометею о бедах земных и о своем восхождении на вершину хребта.
- Да нет там ни хрена на вершине хребта, - сказал Прометей. - На самом деле наш дракон вовсе не злой. Считает, что этот туман - вам благодать. Что спасенье он вам несет, даруя грибы. Что без грибов вы погибнете все.
- Он ведь не только грибы, он ведь небо ест.
- Откуда ты взял такое?
- Предание...
Аркадий хмыкнул.
- Очевидно, ваши предания тоже премного врут. Мне кажется, он тоже уверен, что внизу ад. Хочет скрасить грибами ваше адское существование. Преобразить его к лучшему. Вроде манны небесной для вас эти грибы. Одно слово: дитя...
- Дитя, говоришь? А как же почва, растительность, жизнь? Когда успела на нем появиться и расцвести?
- Ну... Что для него год - то для нас тысяча. Или сто тысяч.
- Довольно медленно взросление у него идет.
- Да, - согласился Аркадий. - Не исключено, что он, несмотря на молодость, гораздо давней, чем Аид.
- Однако... - удивился Дёма. - А нельзя ли это безумие как-нибудь прекратить? Туман, грибы...
- Прекратить всё можно. Но для этого тебе надо найти с ним общий язык. А это довольно непросто. Пока найдешь, он весь Аид... извиняюсь, землю, грибами одарит. Молодой он еще. Глупый. Шалун. Надобно уводить его отсюда. А для этого - перепрограммировать ПУП
- Пуп? - не поверил Дёма.
Прометей объяснил:
- Пульт управления полетом. Сам-то дракон пока еще несмышленыш. Не умеет выбирать разумные направления. Прет, куда глаза глядят, отдавшись смутным влечениям. И вовсе не исключено, что это хамы сориентировали его таким образом.
- Как же мне выйти на этот пульт?
- Я тебе говорил про озеро у него за пазухой, в которое впадает молочная река? В озере есть грот, до которого донырнет не всякий. Там и находится ПУП.
- Вот черт, - огорчился Дёма. Был он простой солдат, боевая единица пехоты. Захватить дворец, сцепиться с ящером или змием, скинуть правительство, выступить против легиона хазар - дело понятное и знакомое. А тут - ПУП.
- Я тебе помогу, - пообещал Аркадий.
- Я сломал ради тебя копье, - напомнил Дёма.
- Я теперь тебе буду вместо копья. Нам бы только мимо хамов проскользнуть, а там... До чего противный народ. Я бы вообще всех их на землю стряхнул.
- Их и так достаточно на земле, - возразил Дёма.
- Куда же их девать прикажешь? Убить? Негуманно.
- Негуманно, - согласился солдат. - Надо по возможности между состраданием и самосохранением середину держать. Перевоспитать не пытались?
На это Аркадий только сдержанно хмыкнул.
У Дёмы глаза слипались. Усталость брала свое. Раскованный Прометей, отоспавшийся за год, кипел жаждой деятельности. Дёма слышал сквозь сон кряхтенье, возню, стук, вспыхивал и чадил костер.
Он еще немного поразмышлял, прежде чем окончательно погрузиться в сон. Аркадия, Аркадий, хамы... Вероятно, так и зародилась разумная жизнь на земле. Некоторые жертвы гражданских войн выжили после падения и удара оземь. Этим и объясняется языковая общность аркадян с жителями города Летова. Вероятно, и тяга к полетам, к небу у наших граждан отсюда. Как неосознанное желание вернуться на историческую родину. Ведь существовало предание, что первые наши жители свалились с луны. Возможно, что не с луны, а с дракона, когда он ранее тут зависал. Или и впрямь с луны, но через эту промежуточную Аркадию.
Некое подобие стройного мироздания стало выстраиваться в его голове. А может так: эти - с луны, мы - с дракона, только если здесь хамы и 'с луны' раздельно живут, то у нас все переплелось, и одно перетекает в другое. Не исключено и некое убывание гармонии и порядочности по мере опускания сверху вниз.
Тут он и впрямь уснул.
* * *
На земле эти сутки тоже не прошли зря. После того, как помело с колдуньей и Дёмой взмыло и пропало в нетях, положение по части видимости еще более усугубилось. Памеле пришлось спускаться практически наугад, то есть прямо на голову слесарю Филимонову.
- Тьфу-тьфу-тьфу, - отплевывался от песка и испуга слесарь, пока эта феерическая женщина, не менее чем Филимонов ошарашенная столкновением, приходила в себя и приводила в порядок юбки. - Ты что, озверела без мужика? Я, конечно, мудрёна-мать, почти Аполлон, но это еще не причина для поведения. Ну, как там Дёма? К завтрему дракона сразит?
Тем временем, пока происходила вся эта взлетно-посадочная суета, трое вышли из леса. Огляделись, стряхнули с коричневых шляп прилипший сор и направились к городу, внешним видом схожие с подберезовиками. Однако двигались они не вприпрыжку, как следовало бы на одной ноге, а вальяжно, вразвалочку, как если б имели их по две.
Никто им не встретился по пути, только кобыла по кличке Верная Смерть, стреноженная и пасущаяся на опушке, шарахнулась, когда подберезовики в тумане набрели на нее. Однако опомнилась и тут же забыла про них: животные, они счастливо живут, не зная, что такое завтра, легко забывая, что было вчера.
Вероятно, что таких подберезовых разведгрупп было несколько. По кочкам, огибая, канавы, обходя места, где густо росла трава, невидимками за дымкой тумана, они проникли в город и разбрелись по нему. Проявляя смышленость и расторопность, оценивая диспозицию и пути подхода основной биомассы.
Позже, когда немного развиднелось и проснулось, их видели тут и там, шныряющих, короткими перебежками от укрытия к укрытию, от избы к избе.
Известная в городе женщина, Королёва (Марго), вдова постановщика драмтеатра и сама постановщица, вдруг увидела поутру прямо у собственного порога съедобный гриб. Она удивилась, нагнулась, чтобы сорвать, но гриб уклонился от такой участи и отбежал к другим подберезовикам, усмехавшимся чуть поодаль. Вдове показалось, что он, обернувшись, ей подмигнул, словно имел на нее свои виды (несколько озорного характера). Марго (Королёва) тут же лишилась практически всех чувств, кроме одного - слуха. И, лёжа в обмороке, слышала, как грибы переговаривались между собой.
- Чего убежал? Она тебя приголубить хотела...
- А сам-то чего?
- Чего - сам? Чего - чего?
- Сам и давай, вот чего...
- Нет, она на тебя глаз положила.
Марго, чувствуя, что валяться в готовом виде в обмороке было бы против совести и естества, пришла в себя и разогнала поганцев.
После этого по городу поползли слухи. Реальных случаев миколожества не было зафиксировано. Но, учитывая нахальство и расторопность незваных гостей, ничего невозможного в этом не видели. Какие-то ведь ощущения и грибам свойственны: тепла, света, уюта, влаги, препятствий. И если препятствий со стороны объекта нет, то того и гляди.
Жители отнеслись к слухам по-разному. Одни для себя решили, что, мол, поверим, а проверим потом. Другие тут же кинулись проверять. Чтоб отделить факты от фикций, агнцев истины от козлищ вымысла и вранья.
К Верке-Щедрухе (по стечению обстоятельств, тоже вдове), объявившей о продаже подержанных, но еще годных горшков, приходил мужичок. Всё присматривался да принюхивался, зыркал по сторонам, вертел головой в шляпе. Приценивался. Потом, глядя несколько искоса, надвинув шляпу на левую бровь, предложил за горшки такую цену, что лучше бы взять их все да разбить.
То-то он показался Щедрухе наглым и подозрительным. Уж не пошли ли по домам эти ушлые подберезовики, обижая и без того вдов ничтожными ценами? Даже холодно стало спине, а дыхание замерло.
- Шля...шля... шляпу сними, - пролепетала хозяйка, в то же время обмирая от ужаса, но мужичок вдруг присел, потом невысоко подпрыгнул, напустил туману и в том же тумане исчез.
Этот кислый туман еще сутки стоял в избе, не смешиваясь с тем, что окутывал город.
Туман нисходил и распространялся порциями - видно дракон время от времени испускал из себя облачко. Эти облака различались оттенками серого - в сторону синего или сиреневого, или оранжевого, если Бог даст, да и пахли по-разному: лисичками, черными трюфелями, груздями, и при воздержании ветра могли висеть неподвижно часами.
Ближе к полудню стало темней, теплей, словно небо еще скукожилось. От сырости взялась слякоть, дороги развезло вдрызг, земля же по самые недра ненастьем насытилась. Так что плотник Петров, с женой и другой живностью вышедший, было, из города, вынужден был из-за бездорожья поворотить вспять.
С тех пор он впал во временное умственное помутнение. Что-то на него нашло, а нашедши, трансформировалось в небобоязнь. Врач ничего не признал, хотя были признаки. Платоническая любовь к абсолютному и прежде была ему свойственна. Ныне же, несколько отойдя от Платона, он стал утверждать, что идеи не обитают на небесах, а витают над нами - как стая ворон над стадом свиней. Измученное туманом, грибами, слухами, в страхе перед возможностью еще и ментальных атак, и без того невеселое население приуныло совсем.
Граждане у нас излишне доверчивые. А Петров, конечно, хороший плотник, но платоник плохой. Позже видели, как вынув из колодца Голландца, он что-то страстно ему втолковывал, тыча пальцами в небеса. Голландец же только задирал голову и ухмылялся, предпочитая считать, что это небо обдолбанное, а не он.
Вечерело, смеркалось. Мрачнело. Елевидимость сменилась полнейшей тьмой. Земля, придавленная многотонной драконьей тенью, притихла. Жизнь жителей замерла. Лишь сновидения, ровно враны, черны, заставляли их кричать и ворочаться.
Да Петров, уставившись в небо, до глубокой ночи грозил ему кулаком.
* * *
Едва рассвело, Дёму растолкал Аркадий:
- Вставай. Отправляться пора.
- На озеро? - встрепенулся солдат.
- Следуй за мной.
Аркадий двинулся вглубь пещеры, Дёма за ним. Отдохнувший, омытый сном, он готов был следовать куда угодно.
- Пещера сквозная, - объяснял по пути вожатый. - Мы сплавимся по молочной реке прямо до озера. Завтра будем там. Пока ты спал, я наломал сучьев и соорудил плот. Главное, что делать нам ничего не надо: сел и плыви. Можешь даже продолжать спать в движении. Река тебя сама в озеро вынесет. А уж как вынесет, тогда держись. Посреди озера образуется водоворот. Вернее: млековорот. Нас затянет в эту воронку. Тогда не зевай, хватай меня за пятку. А уж я к гроту выгребу.
- Охрана в гроте порядочная?
Но Аркадий сделал вид, что не расслышал вопрос.
Плотик был утлый, но довольно уверенно держал двоих на плаву. А манипулируя лопастью в кормовой его части, можно было немного лавировать.
Пещера и впрямь оказалась сквозная и изрядно извилистая, следовавшая прихотливым изгибам молочной реки. Едва они вынырнули из нее на восточный склон, как ударило солнце, засинело небо, зазеленела растительность. Этот склон вопреки западному имел более разнообразный ландшафт. Западный был сущей пустыней. Хотелось тут же забыть о нем. Солдат и забыл.
Кроме мух в воздухе парили и бабочки, и стрекозы, выше них реяли птицы, в ветвях пряталась дичь, из-за стволов казали хари какие-то существа, вначале принятые Дёмой за хамов, но это оказались широконосые беззлобные обезьяны, четверорукие и без хвостов. Из прибрежных кустов порой доносилось жутковатое чавканье. Однако зоография не исчерпывалась насекомыми и обезьянами. Попадались и другие животные.
Дёма поневоле залюбовался идиллией. Деревья, нагнувшись, щиплют траву. Жирафы и страусы щиплют деревья. Там, глядишь, хамы ощипывают страуса и уже ощипали почти.
Дема снял с себя хаки - позагорать, да чтоб издали сойти за хама, которые свою наготу не скрывали. Прометей же и без того был едва ли не гол, а отвечая на хамские приветствия с обоих берегов, и вовсе вел себя неприлично.
- Это для конспирации, - объяснил он. - Пусть за хамов нас принимают.
- А догнать они нас не могут на лодках или плотах?
- Не смеши... На лодках... Они и плота-то связать не могут. Не дано. Только соорудят - как он тут же тонет. Не способны к осмысленному ремеслу.
- А рыба в реке есть? - спросил Дёма.
- Рыба есть, отчего ж ей не быть. Да и лягушек мы запускаем в запруды, чтоб не скисало. Бывает, раки зимуют, но не всякий сезон. Речка ничего, быстрая. Чует куда течет. Раньше мы всем народом кормились возле нее. И сыр, и кефир добывали. И йогурты на десерт. А эти, - Аркадий Иваныч презрительно кивнул в сторону берега, где ковырялись хамы, - и киселя-то толком добыть не могут. Вперемешку с песком едят. Хотя на порогах молоко само сбивается в масло, ходи да скребком соскребай. А когда не разбавляют дожди, то и не молоко течет - чистые сливки. Страшно подумать, что с ними будет, если вдруг прекратится лактация. А когда-нибудь прекратится - не вечно ж дракону молочным быть.
- Так эта река дракона питает? - удивился Дёма.
- А что ж ему, желудочным соком питаться?
- Что же является источником молочной реки?
- А ничто. Взялась откуда-то и течет.
- Так не бывает, - возразил Дёма.
- Еще как бывает. Откуда, думаешь, вселенная взялась?
- Эт-та...
Дёма задумался. Он вполне отчетливо понимал, что встречный вопрос Аркадия относительно вселенной - не по существу. Сравнение не корректное. Самозарождение молочной реки и вселенной - даже при наличии в ней Млечного Пути - вещи совершенно разные. А если дракон способен сам себя пропитать, вырабатывая для этого из себя молоко - то это что ж? Получается вечный живой двигатель?
В вечный двигатель Дёма не верил. И даже подрался по этому поводу с Филимоновым, который первый напал и наговорил лишнего.
- Так и тут, - завершил дискуссию Прометей, приняв молчание Демы за согласие с его несерьёзной версией.
Про себя Дёма решил, что этот Аркадий не настолько грамотен и просвещён, каким хочет казаться. Не такой уж он Прометей. А раз так, то не стоит полностью на него полагаться, а более самому кумекать, что к чему.
- А нормальный реки тут есть? - спросил он.
Солнце припекало изрядно. Мучила жажда. Употреблять молоко он почему-то брезговал.
- Есть, как же, ручьи. Есть подземные русла, осуществляющие кровоснабжение.
- Берегом бы прогуляться. Воды испить.
- Хамы схватят, не упустят своё. Видишь, сколько их кормится на берегу? Вот погоди, на ночь они отвалят от берега к своим хижинам. Мы ж на ночевку встанем, тогда и попьёшь. А пока молоком перебьешься. И чем тебе не нравится молоко?
В одном узком месте с берега на берег был переброшен мост.
А вот интересно, птицы земные взлетают сюда? Дёма считал, что да. Они же с Памелой взлетели. Что-то вроде ностальгии по нижнему миру нахлынуло на него. Ему показалось, что если хорошенько прислушаться, то можно уловить кое-какие звуки, доносящиеся с земли. То обрывки маршей - от бравурных до траурных. То колыхнет вдруг воздух колокол-пустозвон, то зайдется воплем пила.
Он заскучал. Разнообразие растительности по берегам уже не так интересовало его. Да и не было особого разнообразия. Мимотекущая природа придурковато выглядела. Какие-то стебли, словно сабли травы, равномерно торчали по правую сторону. По левую расстилался низкий кустарник, из него чуть высовывались, словно пригнувшись от внимания хамов, сутулые деревца. Неврастения растительности распространялась на несколько километров вниз по реке, потом пейзажи вновь пошли веселей.
Стадо каких-то незнакомых животных - величиной с корову, с хоботами с обеих сторон, паслось в траве.
- Это слуны, - объяснил Аркадий.
- Может, слоны?
- Слуны, - гнул своё Прометей. - Потому что с луны, а не со звезды, понятно?
- Ах вот как...
Дёма был отчасти доволен таким объяснением. Его вчерашняя догадка насчет лунного происхождения разума косвенно подтверждалась. Правда, не люди свалились с луны, а другие животные, но вслед за ними и люди могли.
Аркадий сказал:
- Животные ничего, доверчивые. Хамы считают, что у них и у слунов - общие предки. Поэтому слуны священны для них. А то бы всех сожрали давно.
Слуны скрылись за поворотом, снова пошел лес, над лесом высилось что-то еще, горы или облака - что-то громоздкое. Рассмотреть подробнее мешал туман.
И тут туман, передернул плечами Дёма, но туман тут же рассеялся, открыв аллейку, уютно засаженную тополями, кусок перекрестка и ряд многоэтажных домов, а справа спускался с горки, катил вдоль улицы веселенький зеленый трамвай.
Трамвай? Дема замер с открытым ртом. Трамвай ходил в Летове по кольцевой - но в этой первозданной Аркадии?
- Это он мечтает о счастье для нас, - хмуро сказал Прометей.
- Кто? - выдавил из себя Дема.
- Дракон. Это его сны прорываются в явь. Да ты приглядись внимательней.
Дёма вгляделся. И действительно, яркость и четкость зрелища не была равномерной, оно выцветало и расплывалось ближе к периферии. К тому же движение было передано не вполне достоверно, а так, будто стробоскопический эффект был адаптирован к более инертному зрению. Для человеческого же глаза была вполне очевидна его киношная сущность, происходили подергивания, словно трамвай двигался микроскопическими перебежками, как в старой парижской кинохронике, контрабандно вывезенной Блондинкой, смутно мечтавшей о карьере в кино.
К тому же зависла драконова грёза буквально в воздухе, без опоры о какую-либо поверхность, а за пределами зрелища простирались те же леса. Дёма тут же припомнил пузырь с заключенным в нем зрелищем, который тогда, при взлете, принял за собственный сон.