Кушнер Гриша : другие произведения.

Клевер и Трубка Мира

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:

  Клевер и Трубка Мира
   (Сказка)
  
  Жила-была собачка. Она была маленького роста, не умела громко лаять и больно кусаться. Вообще она была добрая. Поэтому большие и злые собаки относились к ней свысока. Однако, те, кто знал ее не первый день, очень ее уважали. Ведь она была очень умной - пожалуй, самой умной собакой Москвы. Звали ее Клевер. Когда-то раньше Клевер жил во дворе милицейского участка, многое знал о раскрытии всяких загадок и даже давал советы опытным милицейским псам.
   Знаменитым он стал, когда разыскал пропавшего кота у бабушки одного известного человека. Как он нашел кота? Очень просто. Клевер пришел домой к этой бабушке и увидел, что в углу стоят большие рыбацкие сапоги ее внука - известного человека - стоят удочки, а вот рыбой нигде не пахнет. Клевер понял, что в доме есть рыбак, который любит, но не умеет ловить рыбу. Так бывает: кто-то очень любит какое-нибудь занятие, а оно у него не получается. Научиться, как следует этому делу, мешают лень или занятость. Вот так и получается, что у рыбака нет рыбы. Клевер отлично знал, что все коты обожают рыбу, поэтому он подумал, кот ушел из дому, обидевшись на своих хозяев, которые ему вместо рыбы давали "Китти Кэт". Клевер выяснил, что в соседнем доме живет еще один рыбак, который очень хорошо умеет ловить рыбу, да еще и работает на рыболовном корабле. Клевер решил, что кот тоже должен хорошо знать этого рыбака и, скорее всего, ушел жить к нему на корабль. И точно. Пришел Клевер на корабль и нашел там кота. Они поговорили, но кот возвращаться домой отказался. Сказал, что устроился на судно работать, что ему уже выдали резиновые сапоги и специальную брезентовую шапку.
   Клевер вернулся к бабушке и рассказал ей обо всем, что узнал. Сначала бабушка расстроилась, а потом пошла и тоже стала работать на судне поваром, чтобы быть рядом с котом. Ухаживать за ним и следить за тем, чтобы он не питался всухомятку. Они долго работали на корабле. Потом бабушка устала, и они вместе с котом вернулись к ней домой. Кот научился за это время так хорошо ловить рыбу, что научил этому и бабушкиного внука - известного человека. И началась у них шикарная жизнь.
   А про Клевера узнала вся Москва. А потом и Европа с Америкой. Ведь внук был известный человек и везде ездил. И начали к Клеверу обращаться всегда, когда надо было разгадать какую-нибудь тайну.
   Однажды к Клеверу прибыла американская делегация во главе с Главным полицейским псом Ангри.
   Ангри был одет в высокие ковбойские сапоги, весь перепоясан ремнями с пистолетами. В каждом ухе у него было по два наушника для экстренной связи с Президентом, директором ФБР, главным полицейским и родным домом, откуда его жена Пуши должна была регулярно сообщать ему, что у них на обед. Дело в том, что Главный полицейский пес Америки очень любил покушать, вечно сидел на диете, и поэтому обожал поговорить о еде.
   Делегация приехала в Москву по неотложному делу. В Америке пропала единственная настоящая и очень древняя индейская Трубка Мира. Из-за этого индейские племена все время ссорились, а помириться без этой Трубки Мира они никак не могли. Такая уж у них традиция.
   Клевер быстро оценил ситуацию и принял незамедлительное решение ехать в Америку. Добирались туда на самом быстроходном военном самолете и приземлились на военной базе Эндрюс. Оттуда на специальных быстроходных машинах - времени нельзя было терять ни минуты - доехали до прерий (по нашему - степи), где начинались владения индейцев. Здесь Ангри и все остальные полицейские собаки, ехавшие в машине с Клевером, вышли, показали ему направление на индейский поселок и уехали. Когда через два часа уставший Клевер увидел первые вигвамы, уже начинало смеркаться. Громадные индейские собаки с рычанием и лаем хотели было наброситься на Клевера, но он остановился, спокойно поднял лапу и сказал: "Га-а-а-в, гав, гав, гав, г-а-а-а-в!" На международном собачьем языке это означает: " Я пришел к вам с миром ". Собаки сразу же успокоились и повели Клевера к вождю племени.
   Вождь как раз сидел с вождями других племен в главном вигваме. Все они горестно вздыхали и говорили, как же они мечтают помириться друг с другом и помирить все их племена, но без Трубки Мира сделать это невозможно. Чтобы познакомиться, Клевер показал вождям фотографию бабушки одного известного человека, которой он когда-то нашел кота. На фотографии была изображена счастливая бабушка со счастливым котом. На обороте на нескольких языках было написано: " Нашему дорогому Клеверу - самому умному, доброму и смелому псу на свете. "
   Вожди, хоть и не умели читать, сразу полюбили Клевера. И на его вопросы о причинах их горестного настроения, рассказали ему о пропаже Трубки Мира, без которой они никак не могут начать счастливую мирную жизнь и все время ссорятся. Потом они накормили Клевера и уложили спать. Клевер спал прямо на улице, над ним было черное американское небе с бесчисленными яркими звездами. Это было очень красиво. Ему вспоминался такой длинный сегодняшний день: начался он в Москве, а заканчивался в далеком индейском поселке. Да и на самолете Клеверу раньше летать не доводилось. Но заснул он с мыслями о любимой московской косточке, которую он любил погрызть в минуты трудных раздумий над очередной таинственной загадкой.
   Утром Клевер решил осмотреть окрестности поселка. Перед ним расстилалась поросшая зеленой травой бесконечная равнина. По ней бродили индейские лошади. Кроме них часто на глаза попадались невысокие холмики, как будто кто-то шел по степи с лопатой и время от времени откапывал небольшие ямки. Иногда возле холмиков были видны неподвижные фигурки каких-то зверьков. Вожди племен позже объяснили Клеверу, что под землей живет многочисленный народ сусликов, а возле холмиков находятся входы в их подземный город. Около наиболее важных входов суслики выставляют часовых. Клевер решил, что с этими часовыми нужно обязательно поговорить, ведь они, судя по всему, очень внимательно несут свою службу и могли бы помочь в поисках Трубки Мира. Клевер обходил холмик за холмиком, но при его приближении часовые быстро прятались под землю, закрывая за собой двери.
   И вот, когда Клевер уже довольно далеко отошел от индейского поселка, около одного из самых больших холмиков он увидел поднимающийся к небу ровный столбик дыма. Подойдя ближе, он увидел, что дым идет прямо из-под двери в подземный город сусликов. Тут уж стало ясно, что поговорить с ними нужно, как можно скорее. К счастью, в индейском поселке как раз гостил вождь старинного индейского племени Икил Сус. Икилсусы с древних времен дружили с народом сусликов и всегда помогали друг другу. Вождь икилсусов, Феш послал своего ручного суслика с личным посланием начальнику полиции подземного города с просьбой принять его друга Клевера из России для важного разговора. Очень скоро пришло сообщение, что делегация сусликов будет ждать Клевера возле того самого холмика, рядом с которым тот заметил дымок.
   Когда Клевер подошел к назначенному месту, познакомился с делегацией сусликов и рассказал о пропавшей Трубке Мира, те начали прятать в смущении глаза. Наконец, после долгих совещаний между собой, суслики рассказали Клеверу свою печальную историю.
   Управляет сусликами Королева, которая выбирается всем народом один раз и очень надолго. Главное в претендентке на королевский трон у сусликов является вовсе не ум или какие-то деловые качества, а только красота. Суслики сами по себе существа очень умные, а поскольку живут они под землей, где преобладает серый цвет, то больше всего на свете они ценят красоту. Когда избранная Королева становится старой, ее со всеми почестями провожают в особый Дворец бывших Королев, а сами выбирают новую. Так вот, к величайшему горю всех сусликов и нынешней Королевы, новые выборы состояться не могут. Старая Королева от расстройства, что она не может пойти на покой и спокойно растить внуков начала потихоньку сходить с ума и придумывать всякие глупости. Начала вдруг курить. А не так давно выдумала курить трубку и потребовала доставить ей трубку и лучший трубочный табак. Вот кто-то из ее приближенных не нашел ничего лучшего, чем стащить индейскую Трубку Мира и заодно кисет с лучшим индейским табаком. Клевер спросил, нельзя ли попросить у Королевы вернуть Трубку Мира индейцам, которым она тоже необходима. "Что ты, что ты, - загалдели суслики, - конечно нет! Это будет величайший позор - требовать что-то от королевы! Никто на это не решится, да она и не отдаст. Нам самим не нравится курение Королевы, но она сказала, что бросит курить только после переизбрания и ухода на пенсию".
   - Ну, хорошо, - спросил Клевер, - а почему же вы не выберете себе новую Королеву?
   Суслики были так расстроены этим вопросом, что горестно закрыли лапами свои мордочки. И даже закаленный и всегда такой суровый начальник полиции не мог сдержать горестного стона. Суслики терли глаза, удрученно качали головами, но отвечать не торопились. Однако, увидев, что Клевер спокойно уселся на теплый камушек, и, судя по всему, готов был ждать ответа сколько угодно, с большим нежеланием начали кое-что рассказывать.
   - У нас..., у нас... не могут состояться выборы...
   - Но, почему же?
   - О-о-о! Не спрашивай нас, Клевер!
   - Как же я могу не спрашивать, ведь, если вы не выберете новую Королеву, индейцы так и останутся без Трубки Мира.
   - ...у нас нет..., нет...
   - Чего у вас нет?
   - О - о - о - о! Нам стыдно об этом говорить!
   - Скажите! Вам же легче станет, - настаивал Клевер.
   - Нам не из кого выбирать...
   - Как это? Совсем не осталось красавиц?
   - О-о, если бы.... У нас совсем не осталось наших дам.
   - А, где же они?
   - Все наши суслихи покинули нас.
   Клевер был озадачен. Ни о чем подобном ему еще слышать не приходилось.
   - Но, почему же это произошло?
   - О, мы очень плохо себя вели....
   - Плохо вели себя?
   - Да...мы не дарили им цветы....
   - ...не дарили подарки...
   - ...не ходили с ними в магазины...
   - ...мы слишком много лежали на диванах...
   - ...и смотрели телевизоры...
   - ...мы не ходили с ними гулять...
   - ... мы ходили без них на футбол...
   - ...а они без нас - в театры...
   -... мы пили слишком много пива...
   - ... и..., и..., и..., - хором сказали все суслики, - мы не мыли посуду!!!
   - Какой ужас! - сказал Клевер, закатив глаза. - И куда же они ушли?
   - Этого мы не знаем. Мы сначала только посмеивались, думали, что без нас они не проживут, потом начали беспокоиться, потом начали их искать....
   - ... и искали много дней, и вот прошло уже несколько лет, как мы одни...
   - ...ходили разные слухи о том, где они могут быть, кое-что мы проверили, но все безуспешно!
   - Грифы говорили, что они теперь дружат с барсуками...
   -...но этому мы не верим, - грифы любят приврать.
   - ...барсуки противные и толстые...
   - ...да, но, говорят, они очень хозяйственные...
   - ...ходили даже слухи о кротах!!!
   - ...но в это мы уж никак не можем поверить...
   - ...кроты такие ...
   - ... да, такие...!
   - ...ужасные!
   - Так, хватит! - прервал причитания сусликов Клевер. - Я все понял. Сейчас я пойду в поселок, к вождям, все им расскажу, и мы решим, что же нам делать.
   С этими словами Клевер оставил расстроенных сусликов. Он не спеша трусил по степи и удивлялся чудесам американской жизни. "Надо же", - думал он - "рассказать моей Грете - ни за что не поверит! Хотя..., хотя, пожалуй, лучше ей этого не знать!"
   Совещание вождей длилось уже несколько часов. Мнения были самые разные. Одни яростно призывали перерыть в поисках трубки всю степь, другие призывали на головы сусликов всевозможные кары, третьи меланхолически поглаживали подбородки и молчали. Когда все желающие высказались, а ничего подходящего так и не было предложено, слово попросил Клевер.
   - Что делают многоуважаемые индейцы, если хотят жениться, но в их племени нет незамужних девушек?
   - Мы ищем себе жену в соседнем племени.
   - Именно это я и хотел бы предложить вождям. Нужно найти сусликам Королеву в каком-нибудь другом городе.
   Вождям эта идея очень понравилась. Возражение было только одно, но очень существенное. Местные суслики считали своих дам очень красивыми, и для того, чтобы они избрали Королевой суслиху из другого города, она должна была быть действительно настоящей, бесспорной красавицей. Но тут высказался вождь племени Икинму. Он единственный носил очки и пользовался среди других вождей большим авторитетом.
   - Я слышал, друзья мои, что в мире есть места, где живут очень красивые женщины. Какие бы соревнования красавиц не проводились, они неизменно побеждают почти во всех. Но если в этих краях такие красивые женщины, то почему бы там не быть красивым суслихам? Мне кажется, там должны быть красивыми все дамы. Быть может, там природа такая, что рождаются только красавицы.
   - Очень, очень мудрая мысль!- заговорили все вожди.- Но где же такое место?!
   Вождь племени Икинму посмотрел на всех через стекла очков и поднял руку. Все, затаив дыхание, ждали.
   - Это место, друзья, называется... Венесуэла! Вожди племен не привыкли бурно выражать свои эмоции, однако, Клевер заметил, что все они очень разволновались. Оказывается, все слышали о венесуэльских красавицах. И никто не был против того, чтобы привезти из этой страны красавицу-суслиху, и сделать ее Королевой подземного города.
   Правда, об этом еще предстояло поговорить с самими обитателями города. Но это было не главное - никто не сомневался, что суслики согласятся - гораздо труднее было осуществить такое путешествие. Ведь ни вожди, ни сам Клевер не знали точно, ни где находится Венесуэла, ни как туда добираться. Понимали только, что находится она очень и очень далеко. Воспользоваться помощью Главного американского полицейского в этом случае было невозможно, так как телефонов в индейском поселке не было, машины, которые привезли Клевера, сразу уехали и должны были вернуться только через две недели.
   Как и предполагалось, суслики с радостью согласились принять у себя иноземную красавицу.
   Началась подготовка к путешествию. Клевера попросили возглавить экспедицию. Ведь он за один день отыскал Трубку Мира, чего уже много месяцев не могли сделать ни индейцы, ни Главный полицейский Америки. Все теперь очень уважали Клевера и внимательно слушали каждое его слово. Клевер согласился. К тому времени он уже решил, что в Венесуэлу нужно лететь на воздушном шаре. У индейцев, конечно, не нашлось ни одного воздушного шара. Тогда Клевер попросил шкуру большого бизона.
   Шкура самого большого бизона, который жил лет 200 тому назад, лежала на полу в вигваме у вождя, и за это время изрядно затвердела. Когда шкуру расправили, внутри нее оказалось много места. В нее вставили дверь с убирающейся лестницей и два окна: одно, с форточкой - сбоку и другое маленькое - спереди, чтобы следить за дорогой. Чтобы воздушный шар мог лететь, внутри него должен быть теплый воздух. Поэтому внутрь шкуры Клевер поставил железную печку, а трубу от нее вывел наверх. Теперь для того, чтобы шар поднялся в воздух, следовало затопить печку, а чтобы опустился на землю, надо было только открыть форточку. Управляли движением поворотами бизоньего хвоста, к которому протянули специальные веревочки. Труба печки иногда издавала красивый гудок, похожий на паровозный. И вообще шар снаружи напоминал паровоз, а внутри это был уютный домик.
   Показывать дорогу вызвалась любимая сорока вождя племени Акоросов по имени Тарратырвабло. Клевер решил называть ее просто Трындя. Она сказала, что сто раз бывала в Венесуэле по делам и прекрасно знает дорогу. Кроме того, в команду вошли скунс Питравонирвабло (Клевер называл его Петя), боевая белка Фэйспорванилба - чемпионка по метанию орехов (по мнению Клевера, ей больше подходило имя Фаня) и мангуст Громнагамба, которого Клевер звал Груня.
   Через два дня экспедиция была полностью подготовлена. В далекую Венесуэлу путешественники везли личное послание Королевы. Оно было перевязано красивой ленточкой и запечатано королевской печатью. Старт назначили на раннее утро. Когда Клевер растапливал печку, на месте взлета уже собралось все индейское племя, все вожди, находившиеся в гостях и, конечно, белки, сороки, мангусты и скунсы - родственники Трынди, Пети, Фани и Груни. Одного Клевера никто не провожал - местные собаки считали его воображалой и сомневались не только в том, что, ему удастся вернуть Трубку Мира, но и вообще в существовании Венесуэлы. Но Клеверу было к такому отношению не привыкать. Он знал, что главное - это хорошо делать свою работу, а тогда уважение само придет.
   Бизонья шкура медленно надулась, потом поднялась в воздух, прощально помахала хвостом и стала постепенно удаляться, пока не превратилась в маленькую точку, а потом исчезла и она. Все провожающие разошлись по своим делам, но каждый, конечно, старался представить себе, как проходит путешествие
   А полет проходил по строгому распорядку. Утро начиналось в 6 часов утра. Подъем объявлял дежуривший ночью у руля член экспедиции. Потом была обязательная утренняя зарядка и Белка Фаня или скунс Петя готовили на плите завтрак. Обычно это были орехи, кукуруза, блины или какие-нибудь местные фрукты, которые собирали во время остановок. Конечно, Клеверу хотелось бы, погрызть вкусную косточку или хотя бы съесть котлетку, но где же ее возьмешь так далеко от Москвы. Посуду мыли по очереди. Затем начались повседневные занятия. Клевер вел журнал полета и описывал все происходящие события и свои размышления о них. Петя, Фаня, Груня отрабатывали боевые приемы и способы взаимодействия в условиях активной обороны с превосходящими силами противника. А, попросту говоря, не по-настоящему дрались друг с другом, по очереди изображая то медведя, то змею, то злобных шимпанзе, которыми так богаты проплывающие внизу джунгли. Например, Фаня швыряла орехи в мелькающего то тут, то там мангуста Груню. А тот должен был отбивать их хвостом и тут же ловить зубами, мгновенно разгрызая налету. Очищенные таким образом орехи потом складывали в мешок и использовали для приготовления пищи, а скорлупу сжигали в печке, что было хорошей экономией дров. Скунс Петр в это время стоял на страже командного пункта и тоже хвостом отбивал отскакивающие от стен корабля орехи, чтобы они не попали в Трындю, управляющую полетом. Потом все трое устраивали тренировочные схватки, и при этом так быстро бегали друг за другом, что становились почти не видны. То, что они находятся на борту, можно было определить только по отлетающим время от времени перьям Трынди и ее заполошным вскрикам.
   Все эти тренировки пригодились уже во время третьей остановки, сделанной для пополнения запасов воды, пищи и дров. Как всегда, Трындя заметила хорошую полянку около красивого ручейка, посоветовалась с Клевером и открыла для посадки форточку. Бизон плавно приземлился, и команда вышла наружу. Белка Фаня полезла на дерево сбрасывать вниз орехи и бананы, Трындя залетела на самую высокую пальму, чтобы предупреждать о возможных опасностях. Остальные стали собирать дрова, орехи, бананы, наливать в банки воду и носить все это в свой воздушный домик.
   Стаю обезьян первой заметила Фаня. Обезьяны приближались к путешественникам, спрятавшись в высокой траве и вооружившись палками. Намерения их явно были недобрыми. Фаня закричала, предупреждая об опасности, и Клевер едва успел сказать: "Га-а-в, гав-гав-гав, га-а-в!", думая, что это приветствие сделает обезьян дружелюбнее.... Но, куда там. Те уже бежали к шару, угрожающе размахивая палками и вопя изо всех сил. Фаня сделала гигантский прыжок на соседнее дерево и, пролетая над головами обезьян, выпустила в них не меньше 30 крупных орехов, которые доставала из заплечной сумки. Каждый орех попал в цель, а в вожака попали сразу пять орехов, физиономия его сразу так распухла, что другие обезьяны перестали его узнавать и подумали, что остались без предводителя. Это сразу внесло разлад в их действия. Беда, однако, была в том, что у Фани почти закончились орехи. Хорошо, что полный их мешок был у Груни. Тот начал сам обстреливать обезьян орехами и еще успевал перебрасывать их Фане. Трындя тоже проявляла чудеса храбрости. Она совершила несколько боевых разворотов над поляной, каждый раз очень метко сбрасывая на нападающих тяжеленные кокосовые орехи. От этой тройной атаки обезьяны полностью остановились и в изумлении начали смотреть друг на друга. А изумляться было от чего. Все они были покрыты вздувшимися от ударов орехами волдырями. Никто не мог никого узнать. Однако полностью исход боя был решен, когда Петя запустил ядовитую струю точно в физиономию вожака банды. Тот испустил такой вопль, что все обезьяны мгновенно побросали свои палки и убежали в джунгли.
   Путешественники собрались было перевести дух, как вдруг увидели, что среди них нет Клевера. Трындя первой заметила какое-то шевеление травы неподалеку от их летающего домика. Все побежали туда и увидели, что Клевер сражается с огромной коричневой змеей. Змея злобно шипела, сворачивалась в кольца и старалась укусить Клевера ядовитыми зубами. Тот ловко уворачивался, не давал змее пробраться в дом, но не знал, как с ней справиться. Конечно, ведь никогда раньше Клеверу не приходилось драться со змеями. Мангуст Груня, не раздумывая, прыгнул к змее и, воспользовавшись тем, что она была занята Клевером, вцепился ей в горло своими острыми зубами.
   Так закончилась эта битва. После нее путешественники так сдружились между собой, что было понятно, что они смогут теперь совершить любой подвиг.
   Строгую дисциплину на борту воздушного Бизона нарушала иногда только Трындя. Она единственная знала дорогу в Венесуэлу и поэтому днем всегда стояла у руля. Трындя намечала направление движения - например: летим вон на ту высокую гору.... Потом закрепляла веревочки управления, и была совсем свободной до тех пор, пока шар не подлетал к этой горе. Иногда в такие минуты она разговаривала с друзьями или перебирала орехи и бананы, а бывало, и готовила обед.
   Но больше всего Трындя любила смотреть в окно. Она показывала всем интересные и красивые места, над которыми пролетал воздушный домик. И все было хорошо до тех пор, пока Трындя не замечала на земле что-нибудь блестящее. Тут ее словно подменяли, и из дисциплинированного члена команды она превращалась в обычную взбалмошную сороку: взмахивала крыльями, билась о стекло, кричала что-то неразборчивое и умоляюще поглядывала на Клевера. Тот сначала крепился, но долго выдержать Трындины мучения не мог и открывал форточку. Она выпархивала в окно и через полчаса возвращалась с какой-нибудь блестящей вещицей. Обычно это были просто разноцветные стеклышки, но была также чайная ложка и чашка с одной малюсенькой трещинкой. Самыми же дорогими Трындиными находками были серебряная цепочка, серьга, браслет с красивыми камушками и детское маленькое колечко. Все это она хранила в специальном мешочке и часто с умилением рассматривала.
   К концу второй недели полета Трындя объявила, что "за тем большим деревом начинается Венесуэла". "Начинаться-то она, начинается,- подумал Клевер,- только где же тут сусликов искать?".
   Решили лететь до тех пор, пока внизу не покажутся степи, похожие на те, в каких жили суслики в краю индейцев. Ждать пришлось недолго, и уже на следующее утро Трындя радостно сказала, что джунгли закончились. Все подбежали к окнам и увидели зеленую, а кое-где пожелтевшую равнину.
   Открыли форточку и начали плавное снижение. До поверхности было еще довольно далеко, когда внизу показалось множество ямок с расположенными рядом холмиками. Стало понятно, что воздушный Бизон подлетает прямо к подземному городу сусликов.
   Во время путешествия Клевер не раз представлял этот момент и всегда беспокоился о том, как удастся встретиться с обитателями подземного города. В краю индейцев это помог сделать ручной суслик вождя Икилсусов. Но ведь здесь вокруг не было ни одного знакомого суслика. К счастью, население города и не думало прятаться. Наоборот, все с любопытством окружили воздушный домик. А когда путешественники спускались по лестнице на землю, принялись хлопать в ладоши и радостно кричать. Гости были очень удивлены и Клевер спросил, верно ли, что они прилетели в страну Венесуэлу?
   - Да-да, конечно, вы в Венесуэле - услышал он в ответ.- Мы давно вас ждем и очень рады, что вы сделали у нас остановку".
   - Но откуда вы знаете, что мы должны прилететь?
   - Птицы разнесли повсюду весть, что в воздушном домике летят великие герои, которые победили страшную банду разбойников-обезьян. Эти обезьяны давным-давно не давали покоя всем джунглям. Они такие страшные, что их боялись даже пумы. Они разоряли наши подземные города. Спасибо-спасибо вам, великие герои.
   Конечно, такие похвалы было очень приятно слушать. Петя, Фаня и Груня гордо изогнули хвосты и приосанились. Трындя пригладила перья и задрала клюв вверх.
   - Это произошло совершенно случайно,- скромно ответил Клевер, - просто мы испугались, что они разрушат наш домик, и защищались, как могли.
   -Нет-нет-нет! Вы великие герои и мы будем рады, если вы погостите у нас, прежде чем пуститесь в дальнейший путь.
   - Но мы не собираемся никуда дальше лететь, разве что обратно. Ведь мы летели именно к вам, уважаемые суслики.
   Тут уже пришел черед удивляться сусликам. Тогда Клевер торжественно вынес из воздушного домика письмо Королевы. Увидев королевские печати, суслики пришли в большое возбуждение и сказали, что открыть и прочитать письмо может только особа не менее знатная, чем та, что письмо написала, то есть Королева.
   Договорились, что пока путешественники будут ждать ответ, им будут оказаны всяческие почести. Они могут отдыхать и гулять, где им заблагорассудится, принимать ванны в горячих источниках, отдыхать на самой мягкой травке, им принесут самые вкусные орехи, плоды и ягоды, какие только есть в этой стране. А Клеверу опять так захотелось свою любимую косточку..., но он крепился, не желая смущать гостеприимных хозяев. Он ведь понимал, что никаких косточек у них нет.
   Через несколько часов принесли ответ Королевы. Она сообщала, что была бы очень рада помочь великим героям, а также и своим далеким родственникам из страны индейцев. Но не может этого сделать, потому, что, как ей кажется, суслики, которых покинули их дамы, так и не сделали правильных выводов. Они опять совершают те же ошибки, из-за которых остались одни. Что это за ошибки написано не было.
   Полночи путешественники не спали. О каких ошибках пишет Королева? Что же теперь делать? Ведь не лететь же обратно ни с чем! Никогда еще Клеверу не приходилось решать таких сложных загадок. Наконец, так ничего и не решив, все собрались спать. Трындя, как всегда перед сном, решила перебрать свои блестящие сокровища и любовно разложила их на своем красивом мешочке.... И тут Клевер все понял!
   - Друзья мои, мы не привезли красавицам-суслихам никаких подарков! Вот в чем дело! Нам нужно обязательно преподнести им подарки. Какие же мы глупые!
   Все тут же уставились на Трындины богатства. А бедная Трындя растопырила крылья и со словами: "Ни за что!!!"- упала грудью на сокровища.
   Уговаривали Трындю долго. Она согласилась расстаться со своими драгоценностями только после того, как Фаня пообещала ей отдать колечко с лапки ее бабушки, которое подарили ей много-много лет назад какие-то ученые люди и которое с тех пор считается семейной реликвией. А Клевер - прислать золотую медаль с выставки ученых собак, завоеванную им в прошлом году.
   На следующее утро Клевер с глубоким почтением передал Трындины сокровища Королеве, сказав, что эти дары просили передать суслики, в знак глубокой любви к своей будущей предводительнице. Конечно, это была неправда, но Клевер надеялся, что этот случай все же научит сусликов с уважением относиться к своим дамам и больше никогда не придется из-за их неправильного поведения кого бы то ни было обманывать. Сами путешественники остались у одного из входов в подземный город и в большом волнении ожидали ответа Королевы. Через короткое время к ним вышли придворные и сказали, что Королева с благодарностью принимает великолепные дары чужестранцев. Сейчас на большой поляне будут накрыты столы для большого пира в честь великих героев, на котором Королева объявит о своем решении.
   И тут же из всех дверей стали выносить столы и стулья. Следом несли разнообразные блюда и напитки в запотевших кувшинах. Скоро столов стало так много, что за ними мог поместиться весь подземный город. Все ждали Королеву. И вот появилась красивая дама в великолепном длинном платье нежно-зеленого цвета. У нее была немного седая чудесная густая шерсть, завитая в ровные локоны. Путешественники подошли к ней, чтобы познакомиться. Каждый, кто пожимал ей лапку, удостаивался ласковой улыбки и внимательного взгляда синих глаз из-под сдвинутых на кончик носа очков. Клевер заметил на Королеве трындины сокровища: на шее серьгу на серебряной цепочке, на запястье браслет, а на пальце колечко. "Какая все-таки наша Трындя умница", - подумал он. А та действительно даже ни разу не посмотрела в сторону бывших своих богатств и вообще вела себя так учтиво, словно ей каждый день приходится общаться с коронованными особами.
   Наконец, обязательные церемонии были окончены и все расселись за столами. Первое слово взяла Королева. Она рассказала о далеком городе сусликов, из которого ушли все дамы, и о причинах, заставивших их покинуть родной город. Когда она рассказывала о недостойном поведении сусликов, многие из присутствующих недоверчиво покачивали головами. А Клевер подумал о том, какие же, наверное, счастливые суслихи живут в этих местах. Дальше Королева перешла к пропаже индейской Трубки Мира, о ее долгих поисках, закончившихся приглашением Клевера. Дольше всего она рассказывала о самом путешествии и знаменитой теперь битве с бандой обезьян. Рассказала Королева и о подарках, которые привезли с собой путешественники: "Сегодня я надела эти дары в знак уважения к гостям, но завтра же я передам их в городской музей, чтобы все желающие могли на них любоваться".
   И, наконец, помолчав, Королева сказала: " Я подумала и решила пойти навстречу просьбе наших далеких родственников из края индейцев. И посылаю к ним мою любимую племянницу Каролу, завоевавшую, как все знают, недавно звание Величайшей Красавицы. Это очень скромная, умная, добрая и хозяйственная суслиха. Думаю, что она станет достойной Королевой, а наши города с этого момента станут между собой дружить". С этими словами поднялась и поклонилась путешественникам сидевшая рядом с Королевой дама. О-о-о, какая она была красивая! Густая голубоватая шерсть трепетала при каждом дуновении ветерка. Чуть-чуть раскосые карие глаза смотрели нежно и немного насмешливо, а вокруг головы были заплетены косы с разноцветными полевыми цветами. "Да-а-а, - подумал Клевер, - надо же, какая все-таки бывает на свете красота". Даже Трындя, которая во многих местах бывала и много чего повидала, сидела с раскрытым клювом.
   После этого начался пир. Много всяких вкусных вещей было в тот вечер съедено и выпито. Невиданные сорта плодов заморских растений, редкие орехи, ягоды, грибы, сладкая кукуруза и картофель и много чего такого, названия чему Клевер не запомнил, потому что и слов таких никогда раньше не слышал. Произнесли множество речей, прославлявших народ сусликов и его Королеву, отважных путешественников, красоты и чудеса этого мира.
   На следующий день начали собираться в обратный путь, запасались дровами, пищей и водой. И надо сказать, что Карола оказалась очень веселой и работящей суслихой и старалась во всем помогать нашим бывалым путешественникам. Перед отлетом Королева поговорила с Клевером наедине. Со слезами на глазах она сказала, что очень любит свою племянницу Каролу и с трудом представляет разлуку с ней. Она попросила, чтобы во время полета Клевер обучил Каролу всем премудростям управления Воздушным Бизоном. Тогда она сможет один или два раза в год брать положенный Королевам отпуск и прилетать в родные края.
   И вот Клевер привычно чиркнул спичкой, в печке весело затрещали дрова, и из трубы летающего домика повалил дым. Трындя два раза задвинула заслонку, раздались протяжные прощальные гудки и домик начал медленно подниматься в небо. Суслики, все, как один, достали платочки и начали ими размахивать, время от времени утирая слезы. Внутри домика тоже не обошлось без рыданий - Карола стояла перед окном и, пока можно было еще что-то разглядеть на земле, махала своим розовым платочком. Да и у остальных глаза были на мокром месте.
   Обратный полет, благодаря попутному ветру, занял намного меньше времени, чем ожидалось. Никаких приключений на этот раз не было. Карола быстро выучилась управлению воздушным судном и всегда стояла у руля, когда Трындя вылетала на поиски блестящих сокровищ. Кроме того, она взяла на себя приготовление еды и всегда баловала путешественников чем-нибудь вкусненьким. Клевер даже попросил у нее рецепт приготовления оладьев из бананов с орехами, чтобы баловать ими своих московских друзей друзей и Грету по праздникам. Наконец, показались индейские вигвамы, и стало понятно, что долгая дорога подходит к концу.
   Встречать воздушный домик опять высыпали все индейцы, их гости, индейские собаки и суслики. Нет слов, чтобы описать радость встречающих. Суслики проявили по отношению к Кароле чудеса учтивости и сразу повели ее в подземный город, чтобы представить Королеве и начать организацию выборов. Путешественников же окружили радостные индейцы, и те начали рассказывать обо всем, что случилось во время полета. Выяснилось, что в эти края тоже дошли слухи о битве с обезьянами и коричневой змеей, но точно было неизвестно, кто были герои, победившие в этом сражении. Все были горды и счастливы, когда узнали, что это были Клевер, Трындя, Фаня, Груня и Петр. Индейцы потрясали копьями и томагавками, а собаки устроили настоящий концерт. Теперь они смотрели на Клевера совсем другими глазами.
   На следующий день у сусликов были выборы Королевы. Разумеется, ею стала, по единодушному решению, Карола. Состоялась передача власти, а дальше произошло то событие, ради которого Клевер прилетел в Америку. Из ворот города вышла делегация сусликов. В своих лапках они с благоговением держали Трубку Мира и торжественно передали ее индейским вождям, нарядившимся по этому случаю в самые праздничные свои наряды. Не теряя времени, вожди пошли в Главный Вигвам и занялись ритуалом заключения вечного мира между всеми индейскими племенами.
   Вот так и закончилась эта история. В заключение надо сказать, что, узнав, что у сусликов появилась новая Королева, прилетевшая из далеких краев, в город начали возвращаться суслихи. Почему это случилось, Клевер точно не понял, но он точно знал, что теперь им каждый день дарят цветы и подарки, берут на футбол, ходят с ними в театры. Кроме того, суслики начали убирать в своих квартирах и по праздникам печь оладьи из бананов. Пока так будет продолжаться, одиночество сусликам не угрожает.
   А через несколько дней Клевер уже подлетал на быстроходном американском самолете к Москве. Его сопровождала та же делегация во главе с Ангри, что несколько недель назад забирала из Москвы для проведения поисков Трубки Мира. В специальном футляре Клевер вез американскую медаль. На ней была надпись: "Лучшему сыщику". В другой красивой коробочке была Почетная грамота. Но Клевера больше интересовала сейчас другая коробочка. Та, с которой ждала его в аэропорту жена Грета. В коробочке, что была у нее в руках, лежала та самая, любимая Клевером московская косточка. Обняв Грету и почувствовав запах косточки, Клевер подумал: "Наконец-то я дома!"
   Приложение: рецепт банановых оладьев, которые жарила Карола: на два банана добавить 100г молотых орехов и 0.5 стакана манки(можно густую манную кашу), 1яйцо, при желании добавить изюм. Жарить на подсолнечном масле.
  
  Одноклассница.
  
  
   Леша Горшков, наверное, был из тех, кого называют вечными студентами. Он уже учился когда-то в нашем институте. Знал в старинном здании все входы и выходы, был знаком с преподавателями и за руку здоровался с деканом. Немногословие и мудрая улыбка поднимала его над толпами шумных недорослей, впервые оторвавшихся от материнской юбки. Казалось, что все, видевшееся нам мало-мальски значимым, он уже испытал на себе. Знал ветеранов институтской альпсекции, когда-то занимался боксом, ходил в геологические маршруты и работал на буровой. У него постоянно не было денег, одежда была та, которую он сам мог себе купить. От него пахло табаком и холостяцким бытом. Но было что-то еще, что выделяло его среди других 23-летних институтских стариков. Тех, что тоже и в армии послужили, и поработали в экспедициях, и дымили как коптильни, и также страдали от безденежья. Была в нем теплая интеллигентская неуверенность и почти детская незащищенность, странно сочетавшаяся с ощущением надежности и бесстрашием дворового авторитета. Доброта, мягкость и боязнь обидеть уживались, если было необходимо, с твердостью и прямотой. Он был талантливый человек, но, думаю, не знал ни самого этого факта, ни, конечно, того, в чем заключалось его призвание. Институт с нами вместе он не закончил - ушел в академический отпуск с четвертого курса. Никто из знакомых никогда его больше не видел. Никто не знает, что с ним стало, в чем проявились его таланты и кого он сейчас греет своим теплом.
  
  
   Эти выходные Леше, наконец-то, удалось провести в городе. От буровой до него было километров 15 - совсем немного для 22-летнего парня, соскучившегося по благам цивилизации. Программа была обычная - баня, ресторан, вечер с буровым мастером, у которого была выходная неделя и городская квартира. И в ресторане все, как будто, хорошо складывалось. И деньги были, и девчонки веселые попались.
   Весь вечер испортила назойливая девица, сверлившая Лешу взглядом из другого конца зала. Просто некуда было от этого взгляда деться. Она напомнила щенка - спаниеля, из детства, который часами не отводил от Леши глаз. Но главное, она была чем-то похожа на одноклассницу, с которой было много чего связано, что никогда не улучшало Лешиного настроения. Несколько раз он даже почти решился к ней подойти, но не подошел - каждый раз что-то отвлекало.
   В общем, настроение было испорчено. Девиц, к немалому их неудовольствию, проводили домой, а сами еще часов до четырех утра сидели с буровым мастером на кухне в его квартире и опустошали запасы спиртного из холодильника. Из-за этого проснулись позже, чем планировалось. А это было важно, так как чтобы попасть с утра на работу, нужно было успеть к переправе через Юлу до пяти часов вечера, позже никакими силами лодочника работать было уже не заставить.
   Места были северные, километров 300 к юго-востоку от Архангельска. Дорога, хорошо наезженная гусеничными вездеходами, тракторами, "Уралами" и начальскими "УАЗиками", шла прямо через тундру. Но надежды встретить здесь попутку не было никакой. По эту сторону реки бурение было уже закончено, и теперь на оставшиеся скважины транспорт шел, делая большой крюк, через мост недалеко от Сылоги.
   Стояло бабье лето, то есть лучшее в этих местах время года. Уже не было гудящих днем и ночью комариных туч. Еще не начались ни затяжные осенние дожди, когда тундра набухает водой и даже гати начинают плыть. Не начались еще снежные бури, внезапно сменяющиеся оттепелями с ураганными юго-западными ветрами. Ничего этого не было. А была эта сухая твердая дорога, с торчащими из земли по бокам гладкими валунами. Был слабо прогреваемый северным солнцем прозрачный воздух. Была звенящая тишина и кажущееся бесконечным безлюдное пространство вокруг.
   Конечно, это счастье шагать по такой дороге. Только Леша сегодня ни воздуха, ни дороги с валунами не замечал. Раз уж вспомнил он ту свою одноклассницу, значит, теперь несколько дней она ему покоя давать не будет.
   История-то, собственно говоря, простая до банальности. Влюбился Леша в одноклассницу. Дело было в Лодейном Поле, в девятом и десятом классах. Ну, гуляли, целовались, сидели на скамейках в парке, планы строили.... Ну, обычное дело. Ушел Леша в армию, а она возьми да и выйди замуж. Ну, опять же с кем не бывает. И никогда Леша больше ее не видел - она как-то быстро из города уехала. Только одно письмо от нее потом и получил: "Прости, Леша. Только тебя люблю..." Ничего было, конечно, не понятно, но никто потом, когда он уже пришел из армии, сколько он ни расспрашивал, ничего объяснить не мог. Только одна бабка спьяну бормотала как-то на ухо, что, мол, обещана она была давным-давно какому-то человеку.... Ну, кто ж ей будет верить, этой бабке? Чушь какая-то. Уехала Лешина девушка, кстати, как раз в эти края. Муж у нее не лодейнопольский был, а какой-то рыбак с севера. Доходили потом слухи через одного общего знакомого, который в Плисецке работал, что тяжело ей живется, муж жестокий и ребенка она потеряла, но все это как-то издалека, через десятые руки.
   Вот ведь.... Все как у многих - так, как часто, очень часто бывает, а забыть ее Леша не мог. Вставали иногда перед ним ее огромные разноцветные глаза, глубокие, как у кошки. То ночью приснится и все шепчет: " Тебя одного люблю, Лешенька...! " То кто-то чем-нибудь ее напомнит, как вчерашняя девица из ресторана. И тогда все. Несколько дней все из рук валится, а на девушек, так просто смотреть противно становится. Ну, что за напасть!
   Вот с такими невеселыми мыслями подошел Леша к реке. По времени, вроде бы, успел. Но лодка на том берегу, привязанная к причалу не качается, а лежит вытащенная на берег и перевозчика ни в ней, ни рядом нет. А это признак плохой. Если он уже в дом ушел, а тем более первый стакан успел принять, все - больше не поплывет. Самогон у этого лодочника знаменитый был, крепости необычайной. На еловых иголках настоянный, он мог бы напомнить знатокам английский джин. Только, знатоков таких в этих краях отродясь не водилось. Лодочника, правда, это обстоятельство ничуть не огорчало, поскольку окрестное население давно его продукт распробовало и с удовольствием употребляло.
   Походил Леша вдоль берега, покричал, даже камни попытался бросать, но куда там. Речка широкая, не перебросить, да и бесполезно это, лодочник все равно уже не повезет. Начинало темнеть, стало холоднее, а ночью вообще могло подморозить. Надо было что-то придумывать с ночлегом.
   На противоположной стороне реки стояло, кроме лодочникова, еще 2-3 дома, и все они были жилыми, а с Лешиной стороны был только один, да и тот заброшенный. Стоял он метрах в пятидесяти от воды. Темный, окна заколочены, мрачноватый немного, но крыша у него имелась, и от дождя и ветра он отлично мог защитить. Доски с входной двери Леша отодрал, ни в какие комнаты заходить не стал. Печь затапливать - себе дороже - пока растопишь, утро наступит, да и дымоход неизвестно в каком состоянии: можно и угореть.
   А вот на чердаке было очень хорошо: сухо и тихо. Пол был засыпан галькой, так что безо всяких опасений был разведен небольшой костер, испечена картошка, А также разогрета тушенка и вскипячен котелок чая. Пара толстых чурбаков из ближайшего лесочка, должны были обеспечить Лешу теплом на всю ночь. Ну, вот, жизнь все-таки прекрасна, друзья мои. Телогреечку положим поближе к костру, но так, чтобы не загорелась. На крупную гальку поставим свечку, откроем книгу и мы почти в раю. Да, не забыть еще будильник завести, чтобы завтра встать пораньше и успеть к началу смены на буровую.
   Проснулся Леша среди ночи, потому что по реке плыла в лодке разудалая компания. Шумели и кричали они на всю округу. Но пронзительнее всего хохотала какая-то женщина. Громко, с повизгиваниями, почти беспрерывно, как будто ее щекочут. Сначала Леша попытался не обращать на шум внимания, но потом проснулся окончательно. И начал к голосам с речки невольно прислушиваться. С удивлением обнаружил, что голосов-то как будто уже и не слышно. Все заглушал этот истерический женский смех. Странно было еще и то, что звуки ни вверх, ни вниз по реке не передвигались. А ведь трудно представить себе, чтобы лодка стояла на одном месте. "Да и откуда", - внезапно подумал Леша, - " здесь вообще взялась эта лодка, а в ней молодая компания? Здесь же на километры вокруг молодежи нет. И погода сейчас совсем не для водных прогулок. Да, наконец, просто на улице сейчас абсолютно темно".
   Впрочем, смех этот, похоже, был уже не на реке. Он явно приближался к дому. Все ближе и ближе. Визгливый с какими-то всхлипываниями смех молодой женщины. Только смех уже вовсе не веселый, а какой-то болезненный и злой. Вот она остановилась и начала обходить дом. Сказать, что Леша испугался, это значит, ничего не сказать. Он был в ужасе. Из всех возможных мыслей в голове теперь билась лишь одна: " Только бы она не зашла...". Свечку он давно уже задул, а теперь принялся лихорадочно разбрасывать угли, чтобы полностью слиться с темнотой. Потом забился в самый дальний угол, натянул на голову телогрейку, закрыл глаза и в холодном поту продолжал повторять про себя: "Только бы не зашла..., только бы не зашла...".
   В дом эта веселая женщина так и не заглянула. Побродила вокруг и как-то постепенно стала уходить все дальше и дальше, а потом и вовсе стало тихо. Леша дрожал в своем углу от страха и холода до самого рассвета. Но, чтобы снова разжечь костер или хотя бы одеться потеплее и подумать боялся. Рюкзак с теплым свитером, свечам и спичками лежал где-то в другом конце чердака. А шарить в темноте ему вовсе не хотелось. Так и представлялось, как натыкается его рука в темноте на холодную молчаливую фигуру.
   Успокоился и уснул Леша только, когда посветлело небо за слуховым окном и стало понемногу теплеть. А, когда проснулся, понял, что на смену опоздал бесповоротно. Сквозь все щели, пробивался яркий свет, было тепло, а о ночном происшествии напоминали только разбросанные вещи и разбитый будильник. Леша собрался, спустился вниз, приколотил камнем доски к входной двери и пошел к реке.
   Лодочник покуривал у причала, лодка, как обычно, покачивалась на воде и Леша через несколько минут оказался на другом берегу реки. Забирая деньги, лодочник, кивнув на другой берег, спросил:
   - Это не ты ночью в том доме огонь зажигал?
   -Ага,- отвечает Леша, - переночевал на чердаке. А что?
   - Да, просто мы в тот дом не заходим никогда, там два года назад женщина повесилась...
   Буровой лагерь было уже недалеко, и минут через сорок Леша уже заходил в свой вагончик, представляя непростой разговор с бригадиром и обдумывая, как будет оправдываться, отстаивая квартальную премию. Лешиного соседа по вагончику, Паши, тоже помощника бурильщика, на месте не было, но это было понятно, он остался после своей ночной смены вместо Леши на смену дневную. А вот где все остальные, было совершенно не ясно. Ни бригадира, ни выходного сменного мастера, ни шофера водовозки, ни тракториста - никого в лагере не было. Леша заглянул на кухню. Повариха что-то сыпала в стоящую на плите громадную кастрюлю.
   - Мариш, привет, а где все? Дашь что-нибудь перехватить?
   -Ой, Леша, ты пришел! Какой перехватить, беги на буровую скорей...
   -А, что случилось?
   -Беги, Лешенька, беги, Пашу задавило!
   До скважины было километра полтора, и уже подбегая к ней, Леша услышал шум садящегося вертолета. Буровая стояла, сильно накренившись, и рядом с ней кучей лежал весь набор, штук двести, тяжеленных шестиметровых буровых штанг. В памяти, к Лешиному стыду, хотя и совершенно к месту, промелькнули строчки из старого гимна буровиков:
   Смерть придет, как призрак старый и хромой
   Где-нибудь в горах Бырранга.
   Вдарит из каприза даже не косой,
   А шестиметровой штангой...
   Носилки погрузили в вертолет, и когда он взлетел, бригадир, повернувшись к Леше и показывая рукой в небо, сказал:
   -А ведь там ты должен был быть. В рубахе, ты Леха родился.
   С тех пор Лешу одноклассница его больше никогда не тревожила. Не то, чтобы он ее забыл,... нет, не забыл, конечно. Но сниться она перестала, и беспокойство мучительное от мыслей о ней прошло навсегда.
  
  Крымская история
  
   В Крым первокурсники геологоразведочного и геофизического факультетов Ленинградского Горного института (ЛГИ) уезжали около 23 часов севастопольским поездом с Московского вокзала. Они только что вернулись с месячной геодезической практики, проходившей под Вышегородом в Псковской области, и должны были провести сутки в общежитии на Шкиперском проезде Васильевского острова, попросту называемом Шкиперкой, начинавшем постепенно заполняться робкими абитуриентами 1970 года поступления.
   Будущие геологи и геофизики впервые испытали ощущение начала новой жизни, которое появляется при возвращении в город после полевого сезона. В течение суток общежитие было похоже на большой веселящийся перевалочный лагерь. Девочки приводили себя в порядок, собирались в новую дорогу и были полны забот, мелькая по коридорам, как птички. А мальчики в основном слонялись из комнаты в комнату и занимались ненужными на первый взгляд, но страшно важными вещами.
   В комнате у Леши Горшкова, на столе стоят две бутылки "Каберне", тарелки с нарезанным хлебом и колбасой. Рядом ручной машинкой производится стрижка желающих "под ноль". Учитывая, что за месяц в Вышегороде у многих отросли бороды, из комнаты выходят натуральные абреки, правда, слегка захмелевшие.
   - Да, Грэг, - сказал Леша, пробующий силы в роли парикмахера,- если бы не красная борода был бы ты вылитый Ибрагим Оглы. Страшный был человек.
   "Угрюм-река" Григорию нравится, а сравнение не очень. Он задумчиво рассматривает себя в зеркало:
   - На Ибрагима не знаю.... А вот на уголовника я точно похож... страшного.
   Потом приятели показывали свои новые прически в других комнатах, кого-то еще стригли, где-то снова выпивали и закусывали, чем Бог послал, да и укладкой рюкзаков все же нужно было заняться. Дел было много...
   А за пять минут до отхода поезда, в центре Московского вокзала, прямо возле бюста Ильича, Леша обнаружил, что у него нечего курить. Поэтому, когда севастопольский поезд набрал ход и скрылся в летней белизне ленинградской ночи, Григорий все еще сидел на рюкзаках около вождя, а Леша стоял в очереди за сигаретами.
   Всего опоздавших было пятеро. Кроме Леши и Григория была еще Танечка Апельсина, ожидавшая отправления поезда в каком-то парадном неподалеку от Московского вокзала вместе с провожавшим ее женихом - студентом специальности "Техника разведки месторождений" того же геологоразведочного факультета и два совсем темных африканских негра.
   У дежурного по вокзалу все решилось быстро. Негров куда-то вежливо проводили и в следующий раз они объявились только через три месяца в деканатском коридоре института, а остальным сказали, что в ближайшие сутки никаких поездов, проезжающих Бахчисарай, не будет, и предложили уходивший утром Новороссийский поезд с остановкой в Джанкое:
   - А там как-нибудь доберетесь...
   Троица, с перепугу забывшая, куда они вообще, в конечном счете, должны добраться, переглянулась и согласилась на Джанкой.
  
   Ехать предстояло около двух суток. По прошествии времени вся дорога воспринималась, как сплошное испытание едой. Дело в том, что или на вокзале, или по дороге на вокзал, или еще в общежитии, у Григория пропали все деньги - то есть выделенные родителями 30 рублей, которых должно было хватить до следующей стипендии. У Леши денег отродясь не бывало. Надежда оставалась только на Танечку. И она не подкачала. У нее было рублей 20, из которых она выдала по 4 рубля своим спутникам, а остальное оставила на дорогу от Джанкоя до Бахчисарая, и далее до поселка Куйбышево, в районе которого, как было установлено после отчаянного мозгового штурма, и должен был находиться полевой лагерь ЛГИ. Все деньги, решено было тратить очень экономно, не только потому, что отныне было принято коллективное решение стать серьезными и ответственными (на что только нужда не толкнет), но и потому, что никто точно не представлял, сколько будет стоить дальнейшая дорога.
   Стиснув зубы, компания собралась провести несколько голодных суток и тратить деньги разве что на чай с сахаром и хлеб с солью. На самом деле голодно было только первые несколько часов, пока ехавшие в вагоне женщины не поняли, что перед ними не беглые каторжники. После этого можно было есть на выбор украинские пампушки или осетинские пироги, яйца вареные и огурцы малосольные, вареную картошку, вяленую рыбу, пирожки с разными начинками, не говоря уже о яблоках и прочих фруктах. Под шумок пытались разжиться закуской и какие-то непонятные личности из соседних вагонов, но были с позором изгнаны сердобольными мамашами, прочно взявшими шефство над "сиротинушками" и "дитятками".
   Так они и коротали время между едой, сном и историями из личной жизни. Поскольку особенной личной жизни у Татьяны и Григория не было по причине малолетства, то рассказывать приходилось все больше Леше. Он был из институтских стариков. Ему было 23 года, то есть он и в армии успел послужить, и в экспедициях поработать, да и в институте он уже начинал учиться, уйдя пару лет назад в академический отпуск по таинственным, но, похоже, романтическим личным обстоятельствам.
   В Джанкой поезд приехал часа за два до рассвета. Вагон, окружала бархатная теплота южной ночи. Казалось, что густой воздух, насыщенный терпкими ароматами трав, цветов и стрекотанием цикад, нужно раздвигать руками. На фоне бесчисленных звезд угадывались узкие контуры тополей, подсвеченных заходящей луной.
   Выяснили, что до Бахчисарая можно доехать на электричке, ждать которую предстояло еще около часа. Пока осматривали вокзальные достопримечательности, Лешей и Григорием, заинтересовалась вокзальная милиция. Причем, особенно их увлекал Григорий. Леша, хоть и был пострижен наголо, все же был гладок лицом и одет в приятного апельсинового цвета жеваные брюки. Григорий же, мало того, что кроме блистающей лысины, семафорил еще упомянутой ранее рыже-красной густой бородой, имел еще и штаны весьма оригинальной конструкции. То есть, в целом это были нормальные полевые штаны из брезентухи, но имевшие, с точки зрения стороннего наблюдателя, существенный изъян: нормальной длины в них была только одна штанина, а вторая, обгоревшая еще в феврале во время сушки у костра, не доходила до колена. По линии огня она сохранила почти естественный причудливый контур, который в целях экономии материала был лишь слегка выровнен ножницами. Паспорта и студенческие билеты были проверены несколькими нарядами, пока вышедший из дежурки милицейский капитан с пирожком в одной руке и стаканом чая в другой не сказал:
   - Ребята, да бросьте вы их. Уже три дня такие чудики едут.
   Что было правдой - в горной части Крыма были учебные лагеря нескольких московских и ленинградских геологических ВУЗов.
   До Бахчисарая доехали без приключений, а дальше, к поселку Куйбышево, настроились идти пешком, так как рейсового автобуса нужно было ждать до обеда. Татьяна резонно сказала, что все равно весь путь до обеда не пройти, а стало быть и идти смысла нет. Но Леша был уверен, что попадется какая-нибудь попутка, поэтому, спросив дорогу, компания двинулась вперед. И действительно, не прошли они и километра, как были подобраны пустым ПАЗиком, водитель которого по-дружески сообщил, что "ваших" он вчера до обеда возил. Это, однако, не помешало ему потребовать за перевоз три рубля.
   - Рубль,- строго сказала Таня.
  
  
   Водитель высадил их в центре поселка, горестно вздохнув, положил в карман рубль и показал дорогу в "лагерь к студентам":
   - От поселка идти еще километра три.
   Куйбышево состояло их двух-трех десятков улиц, застроенных по большей части одноэтажными домиками, утопавшими в цветах за невысокими деревянными заборами. Стояло раннее утро, не было видно ни одного живого существа. Молчали даже собаки. Все, должно быть, наслаждались последними часами прохлады перед наступлением знойного дня.
   - Грэг, сегодня у Томочки Кузмицкой день рождения,- сказал Леша. - Нужно ей цветы подарить.
   Томочка была самой красивой девушкой факультета.
   - Где же их взять? - наивно спрашивает Григорий, не замечая, что путь их проходит среди сплошных цветников.
   - Сейчас найдем, - Леша посмотрел на ушедшую вперед Татьяну и полез через какой-то забор.
   За забором были видны нескольких цветочных горок, окруженных ярко зелеными газонами. Вдоль выложенных разноцветными камнями узких дорожек росли ровно постриженные кусты барбариса, плотная стена которых разрывалась стволами фруктовых деревьев. Немного дальше угадывались очертания небольшого домика, чьи розовые стены и небольшие окна были густо увиты виноградом. Леша подошел к розовому кусту, присел и несколько минут рассматривал цветы. Когда выбор был сделан, и Леша уже полез в карман за перочинным ножом, Григорий немного повернул голову и увидел под одним из деревьев почти незаметную на фоне кустов зеленую скамейку. На скамейке сидела девушка в легком ярком платье с заплетенными в косу белокурыми волосами и с цветочным венком на голове. На коленях у нее лежала книга, а рукой она машинально поглаживала маленькую похожую на болонку собачку. Если бы девушка не подняла голову, заметить ее на фоне окружающего буйства красок было бы совершенно невозможно. Сейчас же она рассматривала красную бороду Григория с интересом не меньшим, чем тот рассматривал ее сад.
   Неизвестно сколько продолжалась бы эта немая сцена, если бы собачка не выскользнула из-под руки девушки и не бросилась, огибая кусты и заливаясь истошным лаем, в направлении Леши. Он еще только начал поднимать голову, когда она уже повисла на нем, как пиранья, ухватив зубами за брюки пониже спины. Все вокруг мгновенно изменилось. Девушка, вскочив, тоже побежала к Леше с криком: "Жучка, Жучка, нельзя!!", тот крутился вокруг себя, опасаясь схватить собачку руками, и не придумав пока никакого другого способы действий, а все несколько сотен поселковых собак начали рассказывать друг другу, как Жучка спасает хозяйские розы.
   Девушка оторвала болонку от Лешиных штанов и начала с ним какие-то переговоры. Конечно, расслышать что-нибудь из-за собачьего лая вокруг было нельзя. Видно было, что Леша то покаянно прикладывает руки к груди, то показывает ими куда-то в сторону, а девушка покачивает головой, при этом поглядывая иногда в сторону Григория. Наконец, она зашла в дом, вернулась с большими садовыми ножницами и, отрезав несколько крупных бордовых роз на длинных стеблях, завернула их в какую-то ткань и отдала Леше. Потом, держа собаку в руках, прошла с ним до калитки и, сказав что-то на прощанье, выпустила на улицу.
  
   По дороге к лагерю происшествие, разумеется, обсуждалось. При этом Татьяна ругала Лешу, а заодно почему-то и Григория, категорически отказываясь принимать во внимание аргументы, касающиеся Томочкиного дня рождения. Леша посмеивался, Григорий помалкивал, вспоминая изумленные глаза, косу и венок из полевых цветов. Когда Татьяна ушла вперед, Леша посмотрел на Григория:
   -Хорошая девушка попалась, однако.
   -Да..., а что она там тебе говорила?
   - Спрашивала, кто мы такие, зачем нам цветы и почему просто не попросили?
   -А ты?
   -Ну, рассказал, что денег нет, что день рождения ...
   -А она?
   -Про день рождения ей тоже как-то не очень понравилось, но потом, пожалела нас - все же штаны-то ее собачка мне порвала. Она, между прочим, просила, чтобы я тебе спасибо сказал.
   - За что?
   -За то, что борода у тебя такого цвета. Сказала, что ты вылитый моряк Билли Бонс. Так удивилась, что рассердиться не успела. Спросила, где ты такую краску яркую берешь.
   -Ничего себе...обижает, - только и смог сказать Григорий, которому такие вопросы уже не один раз задавали, но пиратом еще не называли никогда.
   -Сказала, что ее зовут Света, и на танцы в поселок приглашала.
   Лагерь обнаружился издалека по приятному голосу Дина Рида, на всю округу восславлявшего через репродуктор прелести Элизабет. На большую площадку с баскетбольным кольцом на одном конце и футбольными воротами на другой, предназначенную для проведения утренних зарядок и общих сборов, без излишнего энтузиазма, цепляя одной ногой другую, подтягивались обитатели лагеря. Все это было похоже на принудительный сбор населения деревни, занятой жестоким врагом. Звуки "Элизабет" выглядели, как дополнительное утонченное издевательство. Вот и Томочка подошла с закрытыми глазами и в изнеможении прислонилась к стойке баскетбольного щита. В ответ на поздравления Леши и Григория, сделала попытку открыть глаза, увенчавшуюся успехом ровно наполовину: "Мальчики..., это вы... спасибо..., как доехали...?"
   Таким образом, вся компания все же успела на первую физзарядку и последовавшую за ней речь начальника лагеря, доцента кафедры динамической геологии и известного весельчака Игоря Абрамовича Одесского. Такие ежедневные утренние выступления, в которых описывались вчерашние лагерные происшествия и давались рекомендации, как не попасть в герои выступления завтрашнего, будили народ лучше всякой утренней зарядки. По-видимому, из-за многих забот, связанных с первыми днями полевой жизни, Игорь Абрамович не стал особенно насмехаться над нашей троицей, сказав только, что в связи с перенесенными ими тяготами самостоятельного путешествия им решено предоставить особо запоминающиеся спальные места. Где спала последующие два с половиной месяца Татьяна, для Григория с Лешей осталось тайной, потому что все это время девичьи палатки охранялись не хуже гарема бахчисарайского султана. А вот им самим достались койки в левом переднем углу 20-местной палатки, в метре от которого располагался столб с репродуктором, направленным прямо в ухо Григорию, из которого каждый день, без единого перерыва, ровно в 6-30 утра раздавался призыв Дина Рида: "Э - ЛИ - ЗА - БЕТ... Э-ЛИ-ЗА-БЕТ!"
  
   Первый день был посвящен ознакомительной геологической экскурсии по всей территории учебного полигона. Для геофизиков и геологов она проводилась отдельно. Для последних ее проводил Александр Иванович Шалимов - доктор геолого-минералогических наук и автор многих книг, популяризирующих геологию. В том числе и знаменитых "Охотников за динозаврами". На Александре Ивановиче одета белоснежная футболка и такого же цвета бриджи. На ногах - легкие и крепкие ботинки, явно не Мончегорской обувной фабрики, а в руках - неземной красоты, геологический молоток из нержавеющей стали с укороченной прорезиненной ручкой. На фоне окружавшей его, разношерстной компании, потрясавшей геологическими молотками на длинных деревянных ручках, он выглядел настоящим сахибом рядом с галдящими аборигенами. Впечатление несколько портило отсутствие пробкового шлема, что впрочем, с лихвой возмещалось джентльменскими манерами Александра Ивановича.
   Весь учебный полигон имел размеры около 20х20 км и охватывал долину реки Бельбек, на которой и стоял поселок Куйбышево, и прилегающие участки горной местности. Крымские горы собственно представляют собой всхолмленное плато, разрезанное многочисленными долинами ручьев и небольших рек. Высоты над уровнем моря достигают 600 -700 метров, а местные перепады могут составлять 250-400 метров. Это как раз те самые метры, которые нужно было каждый день проходить по нескольку раз то верх, то вниз, чтобы выполнить основную задачу практики - составить геологическую карту. Одними из самых необычных образований в Крымских горах являются куэсты (некоторые говорят квесты). Это горы ассиметричной формы. У них совершенно плоская горизонтальная или слегка наклонная широкая вершина, плавно переходящая с одной или двух стороны в окружающее плато. С других же сторон они имеют почти вертикальные склоны высотой до 2-3 сотен метров. По виду они напоминают утюг, перевернутый вверх плоской поверхностью. Одна из куэст километрах в семи от поселка Куйбышево, так и называлась - "Утюг".
   Составлением геологической карты занимались будущие геологи. У геофизиков целью практики было научиться работать электро- и магниторазведочными геофизическими методами. Всю территорию полигона нужно было исследовать методом вертикального электрического зондирования (ВЭЗ) и магниторазведкой. Первый из этих методов, исследует электропроводность пород, вторым изучаются их магнитные свойства, а также общий магнитный фон площади. Все практиканты - и геологи, и геофизики - были разбиты на бригады, состоящие из 6-7 человек. За каждой бригадой был закреплен свой участок полигона.
   Со следующего дня началась работа. Подъем в 6-30 утра, зарядка, напутственная речь Одесского, завтрак, выход на маршрут, возвращение и обед в 16 часов, обработка полученных за день материалов. Остающееся свободное время использовали, кто во что горазд. Шатались по лагерю, пели песни, пили "Крымское игристое", сидели у костра. Надо сказать, что, несмотря на молодость лагерного контингента, сил на проведение активного досуга оставалось не так уж много. Многочасовое лазание по горам при сорокаградусной жаре изматывало порядочно.
   День начинался с того, что бригада, построившись гуськом, с полузакрытыми глазами выходила в направлении намеченной заранее точки начала маршрута. Впереди, как положено, шел бригадир, выполняющий до полного пробуждения остальных, роль поводыря. Правда, не было гарантии, что и в середине дня при описании обнажения тот же бригадир, подняв голову, не обнаружит, что вокруг не видно ни одной живой души. На вопросы типа:
   - Саня... Владимиров...Ты где? Что делаешь?
   Мог быть получен вялый, но исчерпывающий ответ:
   - Лежу на коллювии. (щебенисто-глыбовые отложения горных склонов).
   Надо сказать, что неудобства полевой жизни в значительной степени компенсировались наличием на территории всего учебного полигона большого количества заброшенных фруктовых садов, принадлежавших в довоенные годы переселенному из Крыма татарскому населению. В них росла изумительно вкусная вишня, черешня, алыча, абрикосы, персики. Часто среди плодоносящих деревьев журчал по любовно выложенному камнем руслу ручей с изумительно вкусной прозрачной, ледяной родниковой водой. Иногда угадывались очертания фундамента разрушенного дома, почти полностью замаскированного расторопной южной растительностью. Набрести в знойный день на такой сад, сбросить рюкзаки, стоя на коленях, напиться, а потом, лежа под фруктовым кустом, бездумно смотреть в ясное бирюзовое небо и машинально отправлять в рот сладкую ягодку - вот оно, счастье.
  
  
   В первый же субботний вечер лагерь собрался в Куйбышево на танцы. В утренней речи Одесский уделил этому мероприятию особое внимание, указав на недопустимость взятия с собой на танцплощадку геологических молотков, лопат, зубил и ломиков. Ответственным за соблюдение порядка, а в случае необходимости и за переговоры с местным населением был назначен Паша Харитонов. Паренек невысокого роста, занимавшийся дзю-до и легко поднимавший каждой рукой по две 32-килограммовых гири, Паша пользовался на факультете непререкаемым авторитетом. Надо сказать, что он быстро нашел общий язык с местными парнями и все набеги лагерников на поселок Куйбышево всегда оканчивались более или менее мирно.
   Григорий, который терпеть не мог лишнего шума и суеты, пошел вместе со всеми в надежде увидеть Свету. Понимал, конечно, что после происшествия с цветами шансы на знакомство с ней призрачные. Не забыт был и моряк Билли Бонс. Каково же было его удивление, когда она сама как-то незаметно оказалась возле него:
   - Вы, что же, Гриша, не помните меня?
   - Да, нет, почему же, помню...,- промямлил Григорий, опасаясь, что сейчас его опять спросят про способ окраски бороды.
   - А, что же Вы не подходите и не просите у меня прощения за тот ужасный поступок?
   - Да, я хотел..., но думал, что Вы так на нас рассердились, что и разговаривать не захотите.
   - Конечно, я очень рассердилась..., но потом простила. У вас же было безвыходное положение... - день рождения первой красавицы. А, Томочка ваша и, правда, красивая.
   - Да, она не моя... а, Вы что ее знаете?
   - Знаю-знаю. Не хотите куда-нибудь отойти подальше от этого шума?
   И они пошли гулять по темным, насыщенным ароматами цветов улицам поселка. Оказалось, что Света приехала в Куйбышево на каникулы к бабушке из Симферополя, где училась на историко-филологическом факультете Педагогического института. В свободное время она работала в Крымском краеведческом музее и знала много интересного вообще об истории Крыма, начиная с античных времен, и о горном Крыме, где прожила всю сознательную жизнь. На вопрос Григория о заброшенных садах и разрушенных домах вокруг Куйбышево, Света помолчав, сказала:
   - Темная это история. Документов об этом, конечно, никаких нет, но здесь старые люди хорошо помнят, как татар выселяли. Все быстро произошло, за 2 дня, в мае 1944 года, после освобождения Крыма от фашистов.
   - А почему их выселяли?
   - Многие с немцами сотрудничали, помогали им сопротивление организовывать, местность ведь хорошо знали, и против партизан воевали, хотя, конечно, далеко не все. Многие сами партизанили и на фронте геройски воевали. Только сюда из них никто не вернулся.
   -Какими же в то время были эти дома и сады, если даже сейчас в них такие вкусные фрукты и такие красивые арыки...
   -Татарское население считалось очень зажиточным. У многих дома, сады и имущество остались еще с царских времен. Между прочим, после их отъезда ходили упорные разговоры о том, что наиболее ценные вещи в надежде на будущее возвращение успели, будто бы, собрать в одном месте и спрятать.
   - А, разве выселение не внезапно произошло?
   - Оно хоть и планировалось, как неожиданное, о нем все-таки знали. Ведь постановление ГКО было принято 11 мая, а выселять людей начали 19 мая. И слухи успели просочиться. Выехать никто бы не смог, за дорогами уже присматривали, а вот спрятать ценные вещи вполне могли успеть.
   - А почему решили, что они собрали и спрятали все в одном месте?
   - Наверное, потому, что понимали, что прятать в своих подвалах бессмысленно - легко найдут и заберут в пользу государства. Потаенных, но никому неизвестных мест, не так уж много. Поэтому и предположили, что если где-то что-либо и спрятали, то, скорее всего в одном месте.
   - Ну, а что же эти сокровища не искали?
   - Как это не искали? Сколько я себя помню, мы в детстве только это и делали. Все игры были этому посвящены. Этим и взрослые занимались, даже специальные группы приезжали из Симферополя. И награды обещали за находку. Только так ничего и не нашли. А потом потихоньку об этом забыли, и теперь все воспринимается уже почти, как легенда...
   Так прошел этот субботний вечер. А на другой день, в лагере, у ночного костра Григорий рассказал всем, имеющим уши, историю о татарском кладе.
  
   На следующий день никаких изменений в лагерной жизни заметно не было. А вот еще через день ковыляющие на зарядку геологи с удивлением обнаружили, что все группы геофизиков бегут на спортплощадку в лучших олимпийских традициях; на зарядке энергично размахивают руками, слушают Одесского без обычных диссидентских реплик и даже торопят его, как будто бы желая поскорее выйти на работу. Завтрак геофизики съели быстро, похватали свои катушки и магнитометры и почти бегом ушли в леса. Озадаченные геологи, не успевшие еще съесть ни одной ложки утренней каши, остались за столами одни.
   После обеда произошло почти то же самое. Вместо того чтобы разойтись на сладостную сиесту геофизики дружно и без всяких признаков сонливости двинулись к камеральному помещению, прихватив журналы наблюдений, арифмометры и логарифмические линейки.
   Дима Куклин, сидевший за одним столом с Григорием, Лешей и Леней Пантилеевым веско сказал: "Разберемся!" Среди геофизиков двое были членами институтской секции спелеологии, а Дима, пользовался в секции авторитетом даже у старичков, не говоря уже о первокурсниках. Так что он имел серьезные основания рассчитывать на то, что трудовой энтузиазм геофизиков найдет скорое объяснение.
   Через три дня, вечером в палатке Дима рассказал, что геофизики ищут ни много, ни мало, как татарский клад. Они объяснили, что с помощью как раз тех геофизических методов, которым посвящена практика, вполне вероятно отыскать запрятанные ценности. Ведь, можно было предположить, что ценности эти хотя бы частично сделаны из металла, следовательно, обладают повышенной электропроводностью, а это легко может быть зафиксировано при использовании ВЭЗ. Если же среди запрятанных предметов имеется железо, что тоже вполне возможно, то и магнитные их свойства будут резко отличными от окружающих менее намагниченных пород. Такие резкие отличия физических свойств, каких - либо участков территории от окружающего более спокойного фона на языке геофизиков называются аномалиями.
   Однако все это казалось очевидным только теоретически. Дима рассказал, что почти сразу кладоискатели столкнулись со сложностями. Используемая ими методика электроразведки была рассчитана на поиски электрических проводников на значительных глубинах, а им требовались, скорее всего, глубины до 40 метров. Студенты не могли посоветоваться с преподавателями, так как было очевидно, что их вмешательство сделает, по меньшей мере, неинтересной, а то и невозможной, всю затею. Поэтому геофизики штудировали учебники, стараясь разработать методику работ, соответствующую задачам поисков небольших по размеру и неглубоко залегающих электропроводников. Оказалось, что среди студентов были светлые головы, которые очень быстро поняли, что для получения нужного результата нужно варьировать разносами электродов и теоретически рассчитали их величины. Кроме того, работу нужно было построить так, чтобы одновременно выполнялась и программа практики.
   Другой сложностью было то, что для правильного понимания результатов своих измерений (говоря профессиональным языком их интерпретации) геофизикам нужно было достаточно хорошо представлять геологическое строение тех участков, где они работают. Для этого им была необходима помощь геологов. Дело в том, что с самого начала было высказано разумное предположение, что клад мог быть запрятан в какой-нибудь карстовой полости, а, попросту говоря, в пещере, которые иногда встречались на территории полигона. Пещеры, как известно, могут образовываться только в тех породах, которые растворяются водой. На территории полигона такими породами были известняки. Поэтому, если геологи, сверившись со своими картами, посчитали бы, что найденные геофизиками объекты с повышенными магнитными или электропроводящими свойствами находятся внутри слоев известняка, то такие места требовали бы прямой проверки. По существу, перед студентами обеих специальностей стояла задача комплексного геолого-геофизического изучения территории. Только предметом поисков были не месторождения полезных ископаемых, а гипотетические татарские сокровища.
   И, наконец, еще одной сложностью была как раз прямая проверка возможных мест нахождения клада. Чтобы обследовать пещеру, необходимо было и соответствующее оборудование, и опыт. Всего в лагере было шестеро членов институтской секции спелеологии. Два из них были геофизики, никакого практического пещерного опыта не имевшие, и четыре геолога - Дима, Григорий, Леня Пантилеев и Нина Малыгина. Они уже дважды выезжали на спелеологические сборы под Адлером и работали в Воронцовской системе пещер (кстати, именно там и сгорела брючина на штанах Григория). Но, самое главное, сразу после практики, в сентябре, в районе этих пещер должен был состояться сбор секции. Туда должны были подъехать спелеологи-старшекурсники, которые проводили лето на производственных практиках в геологических экспедициях в разных концах страны. Спелеологическое оборудование - веревки, проволочные лестницы, крючья, светильники - находилось у Димы, Лени, Григория и Нины, которые и должны были привезти его к пещерам. Ведь старшекурсникам везти все это в какой-нибудь Магадан, все лето таскать с собой, а потом приехать с этим под Адлер было очень затруднительно. Следовательно, у геологов имелось все необходимое для обследования возможных мест нахождения клада. И они, разумеется, проявили к его поискам не меньший интерес, чем геофизики.
   Весть о том, что, быть может, каждый день студенты ходят по несметным богатствам, быстро стала всеобщим достоянием. Вечером у костра или в палатках перед сном эта тема обрастала поразительными подробностями. Вспоминали о несметных богатствах крымских ханов, убеждали друг друга, что потомки ханских родов, наверняка, должны были проживать в окрестностях пос. Куйбышево, воображали сундуки с золотом, скрытые в прохладной темноте пещер. Григорий, почти каждый день видевшийся со Светой, приносил все новые удивительные факты о довоенной жизни в этих местах, возбуждавшие охотничий азарт кладоискателей. Григорий, правда, был большой фантазер, и, ссылаясь на Свету, многое лихо придумывал во время вечерней трехкилометровой прогулки из поселка в лагерь.
   Жизнь разительно изменилась. Теперь ни один человек не залеживался по утрам в кровати, никто не тянул время за завтраком. Ежедневно материалы прошедшего дня обрабатывались, как и должно быть в образцовых геологических организациях. Этого требовал сложившийся порядок взаимного обмена информацией. Вечером Дима, получал от геофизиков данные о местонахождении наиболее интересных аномалий, выявленных за прошедший день. Назавтра бригадирам геологов давалось задание изучить геологическое строение вблизи этих аномалий, на предмет возможного нахождения в этом районе пещер. Через один- два дня геофизикам передавались геологические разрезы через аномальные участки, и делалось заключение о целесообразности их обследования.
   Остававшиеся в полном неведении преподаватели поражались невиданному энтузиазму подопечного контингента, и где-то даже проявляли обеспокоенность его стремлением больше времени проводить в маршрутах.
   Вскоре появилась первая находка. В один из дней геофизики выявили четкую магнитную аномалию. Они быстро уточнили ее границы и поняли, что она может вызываться чем-то находящимся в подвале разрушенного здания. Они сумели отыскать щель, по-видимому, ведущую куда-то вниз, но без фонарей и веревок лезть туда не решились. На следующий день Дима, Леня и Нина организовали штурмовые работы и обнаружили в подвале дома заброшенную кузницу. Большое количество железа - прутья, кувалды, молотки, наковальни - и вызывали, в полном соответствии с законами физики, аномально высокое магнитное поле. Вечером всем стало известно: методика работает и дает результаты!
   В ходе сложного процесса обмена сведениями иногда выдвигались требования, выходящие за рамки геолого-геофизического информационного бартера. Однажды, возвратившись с вечернего рандеву с геофизиками, Дима сказал:
   - Геофизики просят яблок и груш...
   - Это еще, с какой такой радости? - спрашивает Леня.
   - С такой радости, что Вовка Зинченко им должен был еще вчера отдать два разреза и не отдал...
   -Ну, и что? И где мы им яблоки с грушами возьмем?
   -Ленька, ты, что не знаешь, где они растут? В саду, конечно....
   - Ну, уж нет, я в сад не хочу, мне еще жить не надоело.
   -Да, ладно, может, пронесет. А они нам обещали дать грибов - нашли где-то грибное место.
   - Ага, пронесет..., как-то не хотелось бы из института вылететь...
   Каждое свое утреннее выступление Одесский, подобно римскому сенатору Котону-старшему, заканчивал одними и теми же словами: " Ни шагу в совхозный сад!"
   Все три километра между поселком Куйбышево и студенческим лагерем дорога шла вдоль высокой ограды. За ней в совхозном саду росли яблони, груши, вишня, слива, черешня. Для студентов все это, кроме яблок и груш, большого интереса не представляло, так как в изобилии росло в заброшенных татарских садах. А вот яблоки и груши в них давно превратились в дички, были мелкими и невкусными. Все с первого дня знали, что совхозный сад - место святое. Лагерь находился на совхозных землях, и место для него было предоставлено при условии полной неприкосновенности урожая. Кроме того, было известно, что сад серьезно охраняется: несколькими сторожами с берданками, заряженными солью. Григорий через Свету эту информацию перепроверял, и она подтвердилась. Так что проникновение в сад могло закончиться не только досрочным окончанием практики, но и членовредительством.
   И все же сад было решено брать. На дело решили пойти вчетвером: Дима, Леша, Григорий и Леня. Темноты ожидали, коротая время в кафе "Бельбек". Волнение пытались заглушить "Крымским игристым" и конфетами " Ласточка".
   -Чтобы пуля не догнала, - мрачно шутил Леня.
   Григорий, как всегда, помалкивал. Леша, как всегда, посмеивался, а Дима мрачно кивал головой. Но прилично набраться к темноте успели все. По дороге к саду было решено, что смотреть нужно во все глаза и во все стороны. Стоит кому-то одному увидеть что-то подозрительное, ему нужно тихо, как немому партизану, падать на землю и молча лежать пока опасность не минует. Все остальные, при виде павшего товарища, тоже молча и, как можно глубже, вжимаются в землю. К высоким металлическим воротам подошли почти в полной темноте. Леня, Дима и Григорий, без ненужных размышлений пошли на штурм. Картина сильно напоминала взятие Зимнего дворца из фильма Эйзенштейна. Леша критически оценил высоту ворот, острые копьеобразные концы металлических прутьев наверху и, когда штурмующая группа почти добралась до них, толкнул калитку, которая оказалась незапертой.
   Молчаливые темные деревья, черная комковатая земля вокруг слабо подсвечивались далеким светом поселка и взошедшей луной. Идти было трудно. Ноги то проваливались в какую-то песчаную мягкость, то наталкивались на крупные затвердевшие куски вспаханной земли. Глаза болели от попыток смотреть сразу во все стороны.... Первым залег Леня. Он упал, молча, в полном соответствии с планом. Тут же на земле оказались и остальные. При этом Григорий упал на большой кусок земли и, хотя боялся получить заряд соли в оттопыренный зад, пошевелиться не решался. Лежали долго, опасаясь произвести малейший шум. Наконец, Дима, находившийся к Лене ближе всех, спросил его, не ушел ли сторож.
   -Не знаю, - прошептал Леня.
   Полежали еще.
   -Ну, что, ушел?- опять спрашивает Дима.
   - Да откуда я знаю?!- с тихим возмущением спрашивает Леонид.
   - Ну, ты его видел?
   - Нет!
   - А, что же ты залег?
   -Да, не залег я - просто упал...
   Пошли дальше. Времени прошло много. Не так-то просто было отличить в темноте яблоневые деревья от грушевых. Да и сами плоды отыскать было нелегко. Тем более что история со случайными падениями повторилась еще дважды. Опять все лежали, хотя и не так долго, как в первый раз. В последний раз сначала упал Леша, но быстро сознался, что пошутил.
   Наконец, четыре рюкзака были наполнены. Их перебросили через металлическое ограждение, перебрались через него сами и вскоре добрались до лагеря. Еще через полчаса Дима вошел в палатку и с возмущением сообщил, что геофизики грибного супа никому не оставили.
   - Все сами слопали! Зачем мы только эти яблоки тащили, да еще половину неспелых.
   Наступила ночь. Жизнь приучила студентов не сразу просыпаться, даже если Дин Рид орет в самое ухо, поэтому утреннее объявление Одесского стало для всех полной неожиданностью:
   - Вчера четвертая бригада геофизиков собрала самые токсичные грибы Крымского полуострова, сварила из них суп и съела. Ночью приезжали две машины "Скорой помощи". Заболевшие находится в Бахчисарае в больнице. Опасности для жизни нет, но состояние у всех еще тяжелое. Завтра в Бахчисарай поедут автобусы встречать группы РТ. Желающие навестить больных, но не больше 3 человек, могут присоединиться.
   На геологоразведочном факультете Ленинградского горного института кроме геологов и гидрогеологов была еще специальность "Техника разведки месторождений" (сокращенно - РТ), на которой готовили специалистов по бурению скважин. Между собой их никто иначе, как "буровики" и не называл. По мнению "высоких интеллектуалов" с других специальностей, ничему хорошему на буровой научить не могли. Что отчасти было правдой, поскольку среди буровиков было много порядочных лоботрясов, пьяниц, картежников и прогульщиков. Однако в дальнейшем все это не мешало, а, может быть, и помогало, выпускникам этой специальности быстро подниматься по карьерной лестнице и скоро становиться начальниками записных институтских умников.
   На другой день Дима поехал в Бахчисарай, чтобы навестить заболевших, а заодно и выяснить, куда подевался журнал с результатами последнего дня работы заболевшей бригады. Ею в тот день было пройдено несколько профилей через вершину куэсты "Утюг".
   Отправились после завтрака, поэтому решили вначале ехать на вокзал. Буровики вышли из вагона помятыми и сонными. А когда увидели, что вокруг много гор и ни одного моря, огорчению их не было предела:
   - А говорили, что в Крыму есть море...
   - Опять обманули...
   -Как можно жить без веры в людей...
   -Буровик - он наивный, как ребенок, нельзя его обманывать...
   Правда, узнав, что предстоит поездка в больницу, немного приободрились - всегда ведь приятно узнать, что есть люди, которым хуже чем тебе.
   В автобусе сидеть было жарко и буровики потопали в больницу вместе остальными. Всех медсестра в палату, конечно, не впустила. Пошли Дима, две девочки из заболевшей бригады, которым не посчастливилось полакомиться грибным супчиком и трое буровиков, знавших больных ребят.
   После первых вопросов о здоровье, Дима, не любивший даром терять время, спросил о журналах наблюдений из последнего маршрута.
   - Спрятали мы их, - отвечают. - Около брода через Бельбек, под большой плитой песчаника. И приборы там лежат, хотели на следующий день профиль закончить. Димыч, там очень хорошая аномалия, прямо посередине горы, очень интересная. Такой еще не было. Обработку мы сделать не успели, но примерно, глубина метров 30-40. Что там в горе, посмотрите...
   По дороге в лагерь Дима обдумывал услышанное. "Утюг" был виден почти из любой точки полигона. В его вертикальных обрывах слои смотрелись, как на картинке из учебника: на фоне серого монотонного чередования песчано-глинистых пород отчетливо выделялись два почти белых слоя известняка. Один из них находился как раз метрах в 30 ниже плоской вершины горы. Его толщина, насколько Дима помнил, метров 20-30, то есть в нем вполне могли быть промыты водой большие пещерные полости. Со стороны вертикальных склонов подобраться к этому слою без специального снаряжения было невозможно, а с противоположной стороны, там, где склон был пологим, этот слой мог быть доступен.
   Приезд и прохождение практики буровиками всегда было для лагеря суровым двухнедельным испытанием. В прошлые сезоны их плохо управляемые орды устраивали субботние драки на танцплощадке, налеты на цветники и сады. А годом раньше в первый после приезда выходной день они дружно отправились пешком к морю. Рассчитывали дойти в течение ночи. И дошли бы, если бы не частые привалы с дегустацией "Крымского игристого" и не встретившаяся по дороге стая зайцев. Буровики очень обрадовалась этому невиданному природному явлению и решили полакомиться зайчатиной. Зайцы хоть и были толстыми и нерасторопными, все же просто так в руки не давались. Наконец, двух из них удалось загнать в дренажную трубу под дорогой. Как раз, когда решался вопрос, кому лезть за зайцами, появились двое недоброжелательно настроенных мужчин. Один из них был с топором, другой - с косой. Они интересовались зачем злые люди ловят мирно пасущихся кроликов и не желают ли вместо крольчатинки получить по зубам? Увидев, бегущий на помощь защитникам зайцев целый вооруженный отряд, буровики отступили. А потом из-за пережитой психологической травмы и вовсе, отказались от похода к морю и повернули обратно в лагерь.
   Поэтому, когда через несколько дней после посещения больницы в утренней речи, Одесский сказал, что бригада РТ в количестве 5 человек не вернулась вчера из маршрута, большинством это было воспринято, как ситуация хотя и нестандартная, но вполне предсказуемая. Правда, Одесский воспринимал ее иначе. Строгим голосом он потребовал, чтобы те, кто что-либо знает о причинах отсутствия студентов в лагере, немедленно подошли к нему в преподавательскую комнату.
   Перебрасываясь шутками по поводу незадачливых буровиков, Григорий и Леша собирались в маршрут, когда увидели проходящую мимо их палатки плачущую Танечку Апельсину.
   - Танюша! Что случилось?!
   - Ой, ребята... там же мой Андрюша был..., с ними что-то произошло..., они же вчера в пещеры под "Утюг" собирались. И ... и..., ребята, я Одесскому все рассказала.
   Андрюша был тот самый парень, с которым Таня никак не могла расстаться в Ленинграде и из-за которого опоздала на поезд. Из палатки выскочил Дима:
   - Что все?!!
   - Ну, все....Про татарский клад, про поиски,... Что я могла сделать...? Ведь ребята пропали...
   Дима прикрыл рукой глаза и обреченно произнес:
   - Ну, все, сейчас начнется ....
   Как он был прав! Из репродуктора раздался громоподобный голос Одесского:
   - Лагерь! Внимание! На сегодня все маршруты отменяются. Объявляется чрезвычайная ситуация. Всем находиться на базе до особого распоряжения. Буровиков предупреждаю отдельно: нарушение этого приказа повлечет за собой самые серьезные последствия, вплоть до исключения из института. Геологи - Дмитрий Куклин, Горшков Алексей, Пантилеев Леонид немедленно прийти в преподавательскую.
   Дима вошел в палатку, затолкал под койку готовый к маршруту рюкзак, посмотрел на Лешу и Леонида и сказал:
   - Ну, что, пошли..., будет нам сейчас...коррида. Грэг, и тебе надо идти. Ты все замутил, без тебя никак не обойдется.
   В преподавательской был полный сбор: все преподаватели - и геологи, и геофизики - сидели с каменными лицами вокруг большого камерального стола. Одесский ходил из угла в угол и рычал. Около окна стояли три свободных стула - для допрашиваемых. Леша, Дима и Леня сели. Григорий остался стоять. Одесский взглянул грозно:
   - Кто из студентов-геофизиков участвует в этом...мероприятии?
   Скрывать что-либо было теперь бессмысленно, и Дима назвал самых активных кладоискателей из числа геофизиков. Игорь Абрамович подошел к микрофону:
   - Романов Николай, Кислицкий Владимир и Волошин Сергей - немедленно придите в преподавательскую.
   Когда все собрались, Одесский коротко рыкнул:
   - По порядку и со всеми подробностями.
   После того, как все было рассказано, на дополнительные вопросы получены подробные разъяснения, Захаров, преподаватель по магниторазведке, сказал:
   - По сути дела самостоятельно разработана методика использования геофизических методов для решения задач археологических поисков. Она вообще-то давно существует, но тут ее разработали самостоятельно. Комплексно применялась электро- и магниторазведка, толково использовались данные геологии для интерпретации результатов геофизических наблюдений.
   - Вадим Павлович, может быть, их еще медалями наградить?! У нас целая бригада пропала из-за этой самодеятельности. Что теперь делать? - И, обращаясь к студентам, добавил, - рассказывайте о результатах по последним аномальным профилям на "Утюге".
   Приободрившиеся кладоискатели рассказали о четкой комплексной электроразведочной и магнитной аномалии, которую так настоятельно просили проверить отравившиеся геофизики. С геологических позиций вызывающий аномалию объект располагался точно в слое известняков, имеющем толщину от 20 до 30 метров. Оказалось, что предположения, которые Дима сделал по дороге в лагерь из Бахчисарая, были очень близки к истине. Слой этот выходил на поверхность как в обрывах, так и со стороны пологого склона. И с этой доступной стороны, по словам местных жителей, как будто бы, есть входы в пещеры, но они то открываются, когда зимой и весной в них втекают большие потоки воды, то засыпаются вновь в летнее время. Вчера вечером при осмотре ни одного входа обнаружено не было. И это вызывало наибольшее беспокойство, потому что, по словам Тани Апельсиной, именно туда буровики во главе с ее ненаглядным Андрюшей собирались вчера утром на поиски пещер. Она рассказала, что, услышав в больнице разговор Димы с геофизиками, Андрей подробно расспросил ее о том, что за поиски ведутся в лагере. Потом, не затрудняя себя лишними размышлениями, какими-то непонятными интерпретациями и поиском спелеологического снаряжения, они купили в Куйбышево пять фонариков, батарейки к ним и ушли на поиски.
   - Так, - начал подводить итоги Одесский, - что же мы имеем? А имеем мы катастрофическую ситуацию. Скорее всего, буровики находятся в пещерах, входы которые завалило. Найти сейчас эти входы не представляется возможным. Так, Дима?
   - Мы там вчера долго все осматривали. Там кругом осыпи. Размеры обломков от щебня до глыб. Пещеры мы не нашли.
   Игорь Абрамович обратился к Шалимову:
   - Что Вы скажете, Александр Иванович?
   Тот отвечает, не спеша, как на лекции, спокойным и хорошо поставленным голосом:
   - Известно, что вдоль пологого склона "Утюга" проходит долгоживущее тектоническое нарушение. По нему постоянно происходят мелкие подвижки, из-за этого по склону и сыпятся обломки. Мы можем долго искать входы в эти пещеры и ничего не найти, разве что случайно, но лезть туда, думаю, все равно крайне опасно.... Но, у меня появилась одна мысль...
   - Какая именно? Ну, не томите Вы, Александр Иванович!
   - Возможно, имеет смысл подойти к делу в полном смысле слова с другой стороны.
   - Это, как же?
   - Тот слой известняков, о котором мы говорим, слабо наклонен от входов в пещеры в противоположном направлении, то есть к обрыву. Он, кстати, даже вот в это наше окно прекрасно виден.
   - Так-так, и что дальше?
   -Я думаю, что потоки воды, промывшие пещеры, должны стекать в направлении наклона слоев, и, следовательно, вытекать прямо в обрыв. А это означает, что со стороны обрыва пещеры могут иметь другие входы.
   Одесский помолчал и задумчиво произнес:
   - А ведь это мысль! Конечно, такое вполне может быть. Есть у кого-нибудь бинокль?
   - Биноклей нет, Игорь Абрамович, но есть теодолиты на складе.
   Через репродуктор Одесский попросил принести в преподавательскую теодолит. А, спустя еще несколько минут, тренога с закрепленным прибором стояла перед с распахнутым окном. Через 30-кратную оптику вертикальный обрыв "Утюга" был виден, как на ладони. Вращая регулировочные винты, Игорь Абрамович отыскал белый слой известняка, поводил в разные стороны трубой теодолита и произнес:
   - Карстовые отверстия вижу! Да их тут много, не меньше 15. Стоп, стоп!! А это, что такое!? Вы только посмотрите, Александр Иванович ...
   Тот посмотрел в окуляр. Изображение было перевернутым, поэтому Шалимов по-птичьи наклонял голову набок:
   - Насколько я могу судить, это студент специальности "Техника разведки месторождений полезных ископаемых" Андрей Александрович Чупруненко. Не из-за него ли эта милая барышня Апельсина столько слез пролила?
   В одном из округлых пещерных выходов была отчетливо видна физиономия Танечкиного воздыхателя, рассматривавшего окружающие красоты с высоты птичьего полета.
   Все заговорили одновременно. Пока остальные по очереди смотрели в теодолит, Одесский ходил вокруг стола и переговаривался с другими преподавателями. Наконец, когда стало тихо, он произнес:
   - Так, товарищи, пока эти ... умники... не полезли вниз, а они нам это вполне могут устроить - и будет у нас тогда точно пять трупов - нам нужно решить, как их оттуда вытаскивать. Обращаться за помощью к кому бы то ни было, мне бы не хотелось. Мы сейчас и так держимся на честном слове. При таком ЧП, практику немедленно закроют.
   Дело в том, что летом 1970 года, когда происходили все эти события, весь юг Советского Союза был зоной карантина из-за эпидемии холеры. Поезда в южном направлении перевозили только воздух и проводников, и, что интересно, строго по расписанию. Все детские учреждения эвакуировались. Даже из санаториев и домов отдыха людей выселяли. Лагерь ЛГИ отстоять удалось. Но если теперь создать властям хлопоты в связи с пропавшими студентами, его, конечно, ликвидировали бы без всяких разговоров.
   - Так какие будут предложения? - повторил Одесский.
   - Ну, а что тут думать, - произнес Захаров, - если за помощью обращаться нельзя, нужно организовать спасательные работы своими силами. Среди студентов есть и альпинисты, и спелеологи, пусть и не очень опытные. Оказывается, есть и специальное снаряжение. Соберем всех, поставим задачу и за дело.
   После короткого обсуждения это предложение было принято.
  
   Через репродуктор Одесский вызвал в преподавательскую всех имеющихся в лагере спелеологов и альпинистов. Таковых набралась 10 человек. Руководить работами Одесский назначил Диму. Через полчаса практически все студенты и преподаватели двинулись на вершину "Утюга". В лагере Дима оставил нескольких человек, необходимых для экстренного вызова настоящих спасателей, если на "Утюге" сложится чрезвычайная ситуация. Один из оставшихся должен был непрерывно наблюдать за работами на горе через теодолит, поставленный на открытой поляне. Рядом находился сигнальщик, в руках у которого были какие-то предметы красного цвета из гардероба девочек. Предметы эти должны были служить импровизированными флажками для обмена сигналами с "Утюгом". Для наблюдения за этими сигналами, в гору несли второй теодолит.
   Место навески снаряжения выбирали, ориентируясь по указаниям снизу, которые можно было рассмотреть благодаря установленному на горе теодолиту. Деревьев на вершине не было. Пришлось для закрепления веревок и лестниц заколачивать в трещины систему крючьев. На страховку посадили самых крепких ребят. Каждый из них сам был пристегнут к отдельным крючьям. К тому же рядом находились по несколько человек, готовых помочь в случае рывка страховочной веревки. Спускаться должны были вначале Дима и Леня. При необходимости к ним должны были присоединиться Григорий и Леша, имевший альпинистский опыт.
   Итак, проволочная лестница сброшена вниз. Она состоит из трех скрепленных карабинами стандартных 20-метровых отрезков. Сложность была в том, что склон горы в том месте, где находилась нужная пещера, имел обратный уклон. Свободно висящая лестница на уровне пещер находилась метрах в двух от стены. Надежда была на то, что буровики находятся поблизости, поймают специально захваченный конец веревки и смогут притянуть лестницу к себе. Первым начал спускаться Дима. Через несколько минут он оказался перед круглым, диаметром около двух метров входом в пещеру. Ни одного человека, вблизи него видно не было. Дима попробовал было кричать, но быстро понял, что занятие это совершенно бесполезное, потому что из темноты усиленное гулким эхом слышалось фальшивое и дружное пение.
  
   Солнце закатилось спать за облака,
   Тянется ночная смена,
   Я держусь за шпиндель, грязного станка,
   Хочется уснуть мгновенно.
   Станок гудит, ревет со страшной силой,
   И, нарушая повсюду тишину,
   По сантиметрику, по сантиметру,
   Коронка лезет, лезет в глубину.
   Выбрали не зря мы Горный институт,
   Славную судьбу бродяги.
   Лучше с рюкзаками прокладывать маршрут,
   Чем всю жизнь марать бумаги.
   Мы будем петь и пить со страшной силой,
   И нарушать повсюду тишину.
   По сантиметрику, по сантиметру,
   Коронка лезет, лезет в глубину.
   Смерть придет, как призрак, грязный и босой,
   Где-нибудь в горах Бырранга.
   Стукнет из каприза даже не косой,
   А шестиметровой штангой.
   И заревет станок со страшной силой,
   Когда под гробовую тишину,
   По сантиметрику, по сантиметру,
   Нас на веревках спустят в глубину". (Автор Юрий Траубе).
  
  
   Дима висит на лестнице в двух метрах перед входом в пещеру, ниже - около 200 метров пустоты, выше - 40 метров трудного подъема... и слушает "Гимн РТ". Руки у него начинают затекать, и слова он произносит такие, что и боцман с пиратского брига покраснел бы, как девушка. Дождавшись окончания песни, Дима все же докричался до певцов, бросил им привязанную к лестнице веревку и был, наконец, втянут в отверстие пещеры.
   - Все живы-здоровы?
   - А то?- отвечают хористы.
   Дима показывает большой палец наблюдателю у нижнего теодолита, тот передает условный знак на вершину горы, Одесский облегченно произносит несколько крепких выражений и все вокруг начинают улыбаться.
   Однако девочки из альпсекции, отвечающие за страховку, напоминают, что ничего еще не закончено. И даже, возможно, наоборот, самое трудное только начинается. Леня с двумя запасными концами веревок и пятью репшнурами (веревка диаметром 4-8мм) без приключений спускается вниз. Каждому буровику делают из репшнура грудную обвязку. Опыта лазанья по проволочной лестнице у них нет. А условия для первой попытки совсем непростые: высота подъема большая; из-за отрицательного наклона, лестница в месте перегиба плотно прижимается к стене и за тонкую ступеньку трудно ухватиться. И, наконец, просто раскачиваться на такой высоте не каждому доставляет удовольствие.
   Но сколько в пропасть не заглядывай, крылья не отрастут - надо самим выбираться.
   Первому из поднимающихся карабинами пристегнули к грудной обвязке два
   страховочных конца. Сзади привязали длинный репшнур, второй конец которого остался в пещере. Пара неприличных выражений и человек уже раскачивается над пропастью. Глядя, как он неловко попадает ногами в узкие ступени, зависая почти в горизонтальном положении, Дима покачивает головой и объясняет остальным, что держаться нужно как можно вертикальнее, тогда нагрузка на руки будет меньше. Надежда была на страхующих. Они должны были в случае чего просто вытянуть человека наверх. Поэтому и решено было страховать каждого поднимающегося двумя веревками.
   Сигнальщик внизу делает знак - первый пошел. Стоящие на страховке ребята напряглись и начали выбирать веревки. Прошло все на удивление гладко: страхующие, возможно, в силу своей неопытности, не стали дожидаться экстремальной ситуации и делали то, что обычно при страховке считается ошибкой - тянули изо всех сил. Леня только присвистнул, когда висящий каракатицей буровик вдруг принял вертикальное положение и, почти не касаясь ступеней, быстро полез наверх. Там его отцепили от страховочных концов, привязали их к репшнуру, который он вытянул на спине, и сбросили страховочные веревки вниз. Репшнуром их вновь затянули в пещеру.
   Остальные подъемы прошли точно также, то есть безо всяких осложнений. Только, Андрей Чупруненко, последний из буровиков, перед тем, как оторваться от стенки, как будто, между прочим произнес:
   -А что же вы про клад ничего не спрашиваете?
   А что спрашивать,- отвечает Дима,- сейчас сами и посмотрим.
   Несмотря на строжайший запрет Одесского, не могло быть и речи о том, чтобы упустить такой случай и не проверить пещеры. О причинах задержки потом можно было что-нибудь насочинять. Андрей взглянул серьезно:
   -Вы там, Димыч, поосторожнее...
   -А что там такое?
   -Сами увидите, тут недалеко - второй поворот направо и вверх.
   Отправив Андрея, Дима и Леня включили закрепленные на касках светильники и пошли в глубину пещеры. Основной ход был сырым, под ногами чавкала грязь, на стенках по налету глины было видно, до какой высоты поднимается в паводок вода. Прошли первый поворот, подошли ко второму. Повернули и попали в резко поднимающийся вверх, совершенно сухой ход, дно которого было устлано белым песком. Метров через тридцать ход привел их в зал, диаметром около пятидесяти метров и высотой не менее десяти. Весь он был уставлен деревянными с металлическими защелками ящиками, между которыми были оставлены ровные проходы. На каждом ящике красовался немного угловатый орел, держащий в когтистых лапах свастику. Дима щелкнул замками, поднял крышку и увидел ряд аккуратно обернутых промасленной бумагой артиллерийских снарядов.
   Когда через полчаса Дима вылез наверх, к нему подошел Одесский:
   - Там, что, правда, снаряды? Вы видели?
   -Да, Игорь Абрамович, правда, хоть вы и не разрешили, но нужно же было удостовериться, - схитрил Дима, решив не говорить, что Андрей им про снаряды ничего не рассказывал.
  
   Оставшиеся три недели практики работа шла своим чередом, только военных в Куйбышево стало много. Приезжали и уезжали экскаваторы и тяжелые грузовики, даже вертолеты на "Утюг" садились. Со стороны пологого склона входы в пещеры вначале откопали, затем укрепили склон выше них, а после окончания работ залили бетоном. На что Александр Иванович философски заметил: "Могли бы и не стараться - через пару сотен лет все равно промоет".
   Около костра по вечерам только и разговоров было, что о немецком складе. Непонятного в этой истории было, конечно, много. Прежде всего - как это буровики так легко нашли и пещеры, и склад, а местные там так ни разу и не побывали. Известно, конечно, что... буровикам... всегда везет, но все же всем хотелось знать подробности. Об этом Григорий и спрашивал Свету. Она сказала, что о том, что на дальней стороне "Утюга" могут быть пещеры, в поселке догадывались, но никто их, как место, где мог быть спрятан татарский клад, всерьез не рассматривал. Во-первых, это было далеко от поселка. Так можно было предположить, что клад спрятан в любом месте в Крымских горах - пещер в них немало, все не облазаешь. Во-вторых, классических входов в пещеры в виде гротов или более-менее больших отверстий там не было. В лучшем случае это были щели между глыбами, которые могли закрыться в любой момент. По этой причине место это считалось очень опасным, и никто туда не совался. Предполагалось также, что, если даже там и есть пещеры, то они очень сырые - очень уж много воды втекало туда во время паводков. Так что, скорее всего, права народная мудрость, и буровикам просто повезло.
   У Светы, была подружка, а у той сестра, муж которой был военным и участвовал в эвакуации немецких боеприпасов. Подружка эта сказала, что военные собираются послать письмо от Министерства обороны в Ленинградский Горный институт с благодарностью за находку немецкого склада оружия и с просьбой поощрить отличившихся студентов и преподавателей. Было ли такое письмо, поощрили ли преподавателей, история умалчивает. Студентов точно не поощрили. Наверное, в воспитательных целях. Обо всей это истории старались никогда больше не вспоминать. Может быть, компетентные органы поспособствовали.... Попробуйте сейчас поспрашивать о тех событиях их участников - никто не сознается.
   Через три недели на вокзале в Бахчисарае толпа студентов ждала ленинградский поезд. Только, Дима, Леня, Гриша и Нина ехали в другую сторону - в Кропоткин, а затем в Адлер, в Воронцовские пещеры. Опять нет денег, и надежда только на старшекурсников, которые должны приехать со своих практик с набитыми карманами. Говорят же: "Не будь миллионером - будь горным инженером". Только вот никто из них в пещеры тогда так и не приехал - из-за холерного карантина. Но к нашим событиям это уже не имеет отношения.
  
   Через три года, в конце четвертого курса Григорий встретил в институтском коридоре Таню Апельсину:
   -Таня, мы с Лешей Горшковым тебе восемь рублей должны. Помнишь, на практику в Крым ехали?
   - Да ладно...,- с надеждой в голосе отвечает Таня, - вы же моего Андрюшу спасли.
   -Не мы - это Димыч с Ленькой, - говорит Григорий и, протянув руку, возвращает старый долг.
   2010г.
   -----------------------------------------------------------
  
   Крымская геологическая практика занимала в то время, так же как и теперь, особое место в жизни студентов геологических специальностей. О ней не могут не вспоминать ни молодые, зеленые еще, выпускники, ни пенсионеры, собирающиеся на 50летие окончания ВУЗа. Поэтому в студенческом фольклоре разных лет и разных геологических институтов она занимает особенное место. Возможно, приведенные ниже незамысловатые образцы самодеятельных стихов и песен помогут читателю хоть в небольшой степени приобщиться к этому незабываемому для каждого бывшего студента-геолога празднику, под названием Крымская практика.
  
   НАМ ПОМНИТСЯ В ПРОХЛАДНОМ.*
  
  
   Нам помнится в Прохладном,
   А может не в Прохладном,
   А может где-то рядом,
   А может и не там
   Стоял прекрасный лагерь,
   А может и не лагерь,
   А может не прекрасный,
   А, может, не стоял.
   И жили там студенты,
   Профессора, доценты,
   Водители - любители
   И повар Михаил.
   И все они работали
   Аж до седьмого пота там,
   А кто-то где-то пиво пил,
   Маршрут он закосил.
   А если заболеешь,
   В маршруте ласты склеишь,
   В медпункте избавления
   Тебе никто не даст:
   Сестра тебя разденет,
   Обмажет вазелином,
   А в справочке напишет -
   Детский паралич.
   Потом наклеит пластырь,
   А, может, вставит клизму,
   А, может, аскорбинку даст,
   А, может, и не даст.
   Придешь домой с маршрута
   Усталый, грязный, потный,
   Захочешь ты помыться,
   Принять горячий душ.
   А там вода такая,
   А там вода такая,
   А там вода, какая?
   Короче, нет воды.
   Расстроенный, немытый,
   Обиженный, сердитый
   Бежишь скорей в столовую,
   Все позабыть спешишь.
   А там с утра позавтракать,
   К полудню пообедать,
   А к вечеру поужинать
   Наивно ты решишь.
   Когда наступит вечер,
   Зажгутся в небе звезды,
   Весь лагерь оживает -
   Стаканы достает.
   А тут какой-то Гриша,
   А может и не Гриша,
   Да нет, конечно, Гриша,
   Как что-то запоет...
   Идею этой сказки,
   А может и не сказки,
   Поймет не только умный,
   Но даже идиот.
   Хотите стать геологом -
   Не жалуйтесь на трудности,
   Хотите стать геологом-
   Забудьте про комфорт.
  
   ВОТ!!!
  
   Авторы: Д. Артемьев, Д. Скобелев (МГУ)
  
  
  
   * Вблизи пос. Прохладное находился студенческий лагерь геофака МГУ.
  
   КРЫМСКАЯ ПОЭМА
  
   1 А не спеть ли нам о лете в эту мерзкую погоду,
   2 Когда осень, хмуря брови, нам придумывает кары?
   3 А не вспомнить ли о Крыме, о любимом и желанном,
   4 О земле обетованной, что зовется полигоном?
   5 О черешневых деревьях во саду ли, в огороде,
   6 И о птице-сельбухрянке, что поет при лунном свете,
   7 Что кричит в сиянье лунном и летит над Сель-Бухрою,
   8 Над Беш-Кошем, Яных-Сыртом, над оврагом Джидаирским,
   9 Пролетая над Скалистым, Трудолюбовку минуя,
   10 И стремится к Чатыр-Дагу, от Кермена улетая.
   11 В Верхоречье отдохнувши, на Патиль летит обратно,
   12 Чуть качнув крылом над Длинной, Шелудивой, Кременною,
   13 Белой, Резаной, Присяжной и немного над Прохладным,
   14 Новопавловкой, Научным, Керт-Меликом и Бельбеком,
   15 Над Такмой, Шайтан-Кобою, над Сувлу-, Сююр-Каею ...
   16 Уф! И птица-сельбухрянка, не познавшая покоя,
   17 Хриплым воплем возвещает новый день: ВНИМАНЬЕ, БАЗА!!!
   18 Как не вспомнить о походах, о маршрутах наших славных!
   19 В мергелях с ожелезненьем и ходами илоедов,
   20 В андезитах и базальтах, в граувакках и во флише,
   21 Даже в глыбах известковых, и в песчаниках, и в туфах,
   22 И в конкрециях кремневых, и в биасалинских глинах,
   23 Словом, в разных обнаженьях, мы искали фаунишку*.
   24 Мы нашли ее повсюду! Зверь ужасно расплодился
   25 В маастрихте и танете, берриасе и лютете,
   26 В валанжине и кампане, коньяке и сеномане.
   27 А в сантоне, альбе, ипре проживал он, как на Кипре;
   28 В готериве, апте, дании** было лучше, чем в Испании.
   29 Всюду жизнь, как говорится (даже в таврике плодится!).
   30 Так да здравствуют все свиты: белогорская и мангуш,
   31 Симферопольская тоже, белокаменская также,
   32 Резанской хвалу воздайте, и бахчисарайской слава!
   33 Качинской и старосельской, и прохладненской, конечно.
   34 Высокобугорской слава и биасалинской тоже!
   35 Кудринскую не забудьте, карадагскую*** любите!
   36 (Если что-то упустила ради бога, извините!).
   37 Прекратим воспоминанья (многословье это плохо),
   38 Лишь отметим, что в сей песне (или басне?) нота бене:
   39 С той поры, как светит солнце, адрес каждого студента
   40 Первого-второго курса, и геолога при этом
   Знает каждый, кто влюблен
   вечно в КРЫМСКИЙ ПОЛИГОН! Автор: Д. Баранова. ( МГУ)
   * Фауна - здесь - окаменелые останки животных(геол.)
   ** Название возрастных подразделений в геологической истории.
   *** Названия свит (что такое свита см. ниже)
   *******************************************************
  
  
   Четвертые сутки мы ищем границу*,
   Когда же прибудет сей свите** конец?
   Не падайте с квесты, поручик Голицын,
   Корнет Оболенский, возьми образец.
  
   Мелькают в карьерах знакомые лица:
   Мы здесь не одни - это радует нас.
   Ищите границу, поручик Голицын,
   Корнет Оболенский, достаньте компас.
  
   А где-то на море купаются люди.
   Зачем же торчим здесь без пищи и сна?
   Подаете мне флягу, поручик Голицын,
   Корнет Оболенский, не пейте до дна.
  
   По трассе машина уходит на базу,
   Ну что загрустили, мой юный корнет?
   Поручик Голицын, не шарьтесь по карте,
   Ведь нам все равно не успеть на обед.
  
   Над Качей угрюмо плетемся цепочкой,
   Опять под ногами сплошной известняк.
   Поручик Голицын, не ставьте здесь точку,
   Поймите, ее не привяжешь никак.
  
   Ах, крымское солнце, проклятое солнце!
   И душному пеклу не виден предел!
   Поручик Голицын, а, может, вернемся?
   И будем, поручик, картировать мел***?
  
   Автор М. Сорокалетов. (МГУ)
  
   * Имеется в виду граница между геологическими подразделениям, например ,свитами..
   **Свита, - геологическое подразделение с характерными особенностями строения.
   *** Имеются в виду породы, относящиеся по возрасту к меловому периоду геологической истории.
   ------------------------------------------------------------
  
   ТАВРИЧЕСКАЯ БАЛЛАДА
  
   Я помню Крыма сказочный приют:
   Равнину в ожерелье плоских гор,
   Ущелий затерявшихся уют,
   Невидимых ручьев неслышный разговор,
   Манящих берегов причудливый узор,
   Лазурь небес и моря синеву ...
   И не могу поверить до сих пор,
   Что все, что было, было наяву.
  
   Я помню дней вневременную цепь,
   Связавших чувств разноголосый хор,
   Покой души торжественный, как степь,
   Пустых страстей бушующий костер,
   И дружеских бесед неповторимый вздор,
   Ночной восторг желанных rendez-vous ...
   И не могу поверить до сих пор,
   Что все, что было, было наяву.
  
   Я помню плен любовного угара,
   Когда манящим вдруг казался взор,
   Когда огонь возникшего пожара
   С сияньем солнечным вступал в неравный спор,
   Но равнодушия жестокий приговор
   Бесстрастно рвал живой мечты канву ...
   И не могу поверить до сих пор,
   Что все, что было, было наяву.
  
   Возможно, все, что было, это вздор:
   И страсти, и покой, и счастье, и костер ...
   Но истину в свидетели зову,
   Что не могу не верить до сих пор,
   Что все, что было, было наяву.
  
   Автор Э. Калинин (Московский
   Геологоразведочный институт)
  
   Медведь или цыганская невеста.
  
   1. День военно-морского флота.
  
  
   Все началось в воскресенье, 28 июля, в День Военно-Морского флота. Во второй половине дня на концерт в соседнюю часть, где служили моряки, ушли почти все студенты Ленинградского Горного института, проходившие в Выборге двухмесячные военные сборы. Костя Чирвин, ставший на сборах старшиной, быстро нашел, кем можно было бы заменить в казарме дневального, мечтавшего хоть на время расстаться с тумбочкой:
   -Григорий, ты же не хочешь идти на концерт?
   Конечно же, тот идти на концерт не хотел и согласился постоять за дневального у входа в казарму. Забинтованная правая рука, на большой палец которой три дня назад упал четырехметровый ствол 76 мм зенитного орудия, у Григория уже почти не болела, и побыть в прохладной тишине пустой казармы, почитывая какой-нибудь толстый журнал, было заманчиво.
   Через некоторое время выяснилось, что на концерте отсутствовал не только Григорий. Первым, в конце длинного коридора в виде неясного контура, на фоне светлого прямоугольника входной двери появился студент Ольшевский. Он шел в гражданской одежде и, несмотря на свои немалые габариты, с трудом нес огромную спортивную сумку, стеклянно позвякивающую при каждом шаге. Григорий подивился аппетитам северо-восточного угла казармы, где стояла койка Ольшевского, и опять углубился в чтение.
   Не прошло и нескольких минут, как Ольшевский, уже в форме, деловым шагом прошел в обратном направлении, сообщив на ходу:
   - Я на концерт.
   - Давай, - отозвался Григорий.
   Вторым на фоне входной двери казармы появился ангел. Силуэт ангела был размыт из-за ослепляющего света, шедшего от всей его фигуры. Шел ли ангел по полу или передвигался способом левитации, Григорий не разобрал, возможно, потому, что все его внимание было приковано к короткой юбочке, колыхающейся на ангельских бедрах. Не меньше внимание и.о. дневального привлекла и нежная верхняя часть ангельской фигуры, колеблющаяся под воздушной шифоновой блузкой. Постепенно глаза Григория привыкли к божественному свету, и он смог разобрать, что к охраняемой тумбочке движется мило улыбающаяся девушка. Рядом с ней, вдоль обеих стен неширокого коридора шли, сильно раскачиваясь и периодически хватаясь за них, два брата Холодка - студенты специальности "Техника разведки месторождений". Посмотрев в бессмысленные глаза братьев и услышав невнятное приветствие, Григорий предположил высокую вероятность существенного алкогольного опьянения обоих. Когда вся троица скрылась в казарме, дневальный подумал, что, хотя точных формулировок "Устава Караульной и Гарнизонной службы" он не помнил, но по логике вещей, женщин в казарме быть, вроде бы, не должно. Впрочем, предпринимать что-либо было уже поздно.
   Продолжая машинально смотреть в журнал, Григорий углубился в размышления о сложностях взаимоотношений военнослужащих и женщин и о путях решения неожиданной проблемы этих взаимоотношений, подброшенной ему жизнью.
   От этих раздумий его отвлек вкрадчивый голос начальника курсов подполковника Рогова, прозванного курсантами чудесным именем Бес:
   - Дневальный, за тумбочкой читать не разрешается,...плохо Уставы учили?
   Григорий, не успевший, конечно, решить вопрос о способе удаления из казармы ангела, вытаращился на подполковника, теперь уже безуспешно пытаясь решить вопрос о возможности предупреждения неизбежного столкновения светлых и темных сил, если Рогов войдет в казарму. Это уже потом опытный Костя Чирвин объяснит, что нужно было открыть дверь казармы и крикнуть что есть мочи: "Батарея смирна-а-а-а!!".
   - Ну, ты чудак..., и что, что никого в казарме нет? - отвечал Костя на немой вопрос Григория. - Зато спрятать бы ее успели!
  
   Но это все было потом, а сейчас Рогов с каким-то охотничьим нетерпением спросил:
   - Ольшевский здесь?
   - Нет,- честно ответил дневальный, - на концерте.
   Этот факт подполковник решил проверить лично. Лучше бы он этого не делал.
   Появление Беса в казарме в воскресный день было событием необычным и имело свою предысторию.
   Утром этого же дня, он, решив культурно провести выходной, отправился в винный отдел гастронома, где увидел мелькнувший среди толпы знакомый силуэт. Полной уверенности, что он принадлежит студенту Ольшевскому, у подполковника не было, так как лицо ему разглядеть не удалось. А вот в содержимом большой сумки сомневаться не приходилось: перед тем, как с трудом водрузить ремень сумки на плечо, предполагаемый Ольшевский запихнул в нее последнюю бутылку пива.
   "Так-так, в понедельник я с этим разберусь!" - отметил для себя подполковник и отправился в пельменную. Отстояв очередь, он занял место у окна, посыпал пельмени молотым перцем из граненой стеклянной перечницы, полил уксусом, и уже положил было в рот первый пельмень, как вновь увидел Ольшевского с аппетитом, доедающего свою порцию. При этом одним глазом он косил в сторону подполковника, но явно не испытывал не только ни малейших угрызений совести, но и не проявлял ни малейшего беспокойства. Пока Бес решал, подойти ли ему сейчас же к наглому студенту, тот вновь быстро надел на плечо сумку и вышел.
   Мысленно представляя все кары, которые будут обрушены на наглеца, подполковник без прежнего аппетита покончил с пельменями и пошел в кинотеатр, где собирался купить билет на вечерний сеанс. И надо же такому случиться, что Ольшевский и с расписанием фильмов успел ознакомиться раньше подполковника, и когда тот только подходил к афишам, уже быстро удалялся по противоположному тротуару. Терпение Беса лопнуло, и он решил успеть в казарму раньше Ольшевского и что называется взять его с поличным прямо у входа. Но куда там толстенькому подполковнику обогнать напоминающего сохатого Ольшевского, закаленного не одним маршрутом с тяжеленными рюкзаками. Пока Рогов налегке двигался по тротуару, Ольшевский штурмовал холм, на котором располагалась казарма, прямо в лоб, по самому короткому направлению, продираясь сквозь кусты и попадающийся бурелом похожего на лес парка, окружающего военный городок ...
   Так что Ольшевского в казарме подполковник, как известно, не застал. Зато застал ангела. Надо сказать, реакция подполковника на ангела сильно отличалась от реакции Григория (хотя стадия некоторого паралича тоже имелась). В этом он убедился, когда Бес с багровым лицом выбежал из казармы и дрожащей рукой принялся на телефоне, стоящем на тумбочке, набирать номер, бормоча что-то заплетающимся языком о милиции. Григорий смотрел на красную подполковничью шею, и откуда-то из глубин книжных знаний пришли почти бессмысленные до этого времени слова: "апоплексический удар". До этого, к счастью, дело не дошло. Возможно, потому что из казармы выскочил абсолютно трезвый один из братьев Холодков и стал кричать на ухо подполковнику: " Не надо звонить, товарищ подполковник, это моя жена... не надо звонить!!" Кричать пришлось несколько раз, пока, наконец, Рогов не швырнул трубку на телефон и не заорал командным голосом, указывая пальцем на противоположный конец коридора:
   - Во-о-о-он!!!
   Немедленно из казармы вылетел ангел с залитым слезами лицом и начал удаляться, быстро вновь превращаясь в непостижимое сияние. Следом бежал братец Холодок. Весь его вид: и униженно согнутая спина, и заплетающиеся ноги, и простертые вслед ангелу руки, говорили о полном и безоговорочном раскаянии за все вольные и невольные уже совершенные и еще несостоявшиеся промахи семейной жизни.
   - Эх-х...,- только и подумал Григорий, вспоминая колышущуюся короткую юбочку, и проникаясь сочувствием к братцу Холодку. Правда, разобраться в собственных ощущениях Григорий не успел, так как начали приходить с концерта студенты, вызванные Бесом на построение.
   - Что тут случилось? - подходят они к Григорию с одним и тем же вопросом. Историю изгнания из казармы ангела дневальный рассказывал с воодушевлением, отвернувшись от коридора, когда увидел, что слушатели с округлившимися глазами смотрят на что-то у него за спиной.
   Там стоял пылающий негодованием подполковник Рогов, сверлящий Григория немигающим грозным взглядом. У стоящей вокруг толпы зрителей возникла отчетливая ассоциация со сценой кормления удава. Однако если они думали, что Григорий чувствует себя кроликом, то они сильно заблуждались. Он в этот момент пытался решить для себя сложную этическую задачу: нужно ли отдавать рапорт вышестоящему начальнику в этой ситуации? Сам рапорт у него в голове уже сложился. Сказать он решил о том, что в батарее происшествий нет, что, конечно, мягко говоря, мало соответствовало действительности, но вполне соответствовало армейским порядкам. Сложность была в том, что дневальный сомневался, нужно ли при этом отдавать честь, а если и нужно, то можно ли это делать забинтованной рукой. Немая сцена, в течение которой подполковник и дневальный стояли друг против друга с выпученными глазами, продолжалась довольно долго. Все это время Григорий думал, что Бес ждет от него правильного выполнения требований устава, и решил, наконец, для себя, что честь надо все же отдать. Вылупив глаза насколько это было возможно, он поднес забинтованную руку к пилотке. Это вызвало у подполковника неожиданную реакцию - он завыл, а потом завопил дисконтом:
   - Старшина-а-а! А-а-а! Немедленна-а-а-а сменить дневального! Три наряда вне очереди!!!
  
   Потом было построение, на котором подполковник, наконец-то, встретился с Ольшевским. Однако попытки добиться от него чистосердечного признания в самовольной отлучке из части закончились безрезультатно. Тот, глядя на подполковника честными глазами, уверял его в том, что провел все утро в подготовке к празднику Военно-морского флота - чистил сапоги, надраивал бляху ремня, чистил форму и т. п. Может быть, на этом бы дело и закончилось, тем более, что Рогову хотелось сохранить силы перед допросом главного обвиняемого - братца Холодка. Однако Ольшевский был настолько неосторожен и так вошел в роль прилежного курсанта, что рассказал подполковнику, как гладил с утра свои портянки, чем вполне предсказуемо вызвал у него новый приступ неконтролируемых эмоций. Был произведен обыск, в результате которого обнаружилось главное вещественное доказательство - сумка со спиртным. Ольшевский, разумеется, тут же сказал, что сумка это не его, а что касается ее содержимого, то он сам возмущен не меньше подполковника таким вопиющим нарушением армейской дисциплины и, если бы знал имя нарушителя, бессовестно засунувшего ее под чужую койку, немедленно сообщил бы об этом.
   Сразу после построения содержимому сумки были устроены публичные похороны. Под надзором одного из офицеров Ольшевский с братцами Холодками выкопали рядом с площадкой для построения полуметровой глубины яму и вылили в нее содержимое бутылок, а потом сбросили и их осколки - бутылки, последовательно разбивались о близлежащий камень.
   Это последнее вызвало всеобщее возмущение: "Даже бутылки не дали сдать...!".
   В казарме состоялся спонтанный митинг, на котором факту разбиения бутылок была дана жесткая, хотя и не совсем адекватная оценка. В устной резолюции по итогам митинга было принято решение в знак протеста действиям руководства курсов уйти всем в коллективную самоволку и на вечернее 8-часовое построение не выходить.
   Сказано - сделано. На вечернее построение никто не вышел. Поиски курсантов в казарме результатов не дали - казарма была пуста. Только дневальный, как обычно, доложил Рогову о том, что происшествий не было. Взбешенный начальник курсов вместе с другими офицерами остались в казарме на ночь, чтобы ловить самовольщиков. Они устроили засаду в кабинете Рогова, дверь которого выходила в тот самый длинный коридор, где Григорий утром видел ангела. Поскольку в казарму вела только одна дверь, миновать этот кабинет было невозможно. И вот сидят они в засаде час, другой, третий - ни один человек мимо не прошел. Вдруг слышат какой-то шум со стороны казармы - смотрят, двое курсантов в неглиже идут в туалет. С нехорошим предчувствием побежали офицеры в казарму и видят, что она полна студентов. В основном все уже спят, но кое-кто только раздевается. В изумлении вернулись они в свой кабинет и стали думать, как же такое могло произойти? Ведь окна казармы зарешечены, а дверь они контролировали. Не знали они, что одна решетка - на окне каптерки - легко снималась с подпиленных анкеров. Через нее-то все и попали в казарму. А почему не пошли через дверь? Да тоже ничего сложного - в кабинете, где была устроена засада, горел свет, чего в обычные дни вечером никогда раньше не случалось. Вот и полезли все через окно от греха подальше. Все, да, как говорится, не все: в коридоре раздались, громкий топот, горестные глубокомысленные вздохи, как будто по нему шествовал, по крайней мере, один уставший слон. Но это был не слон - это возвращался в казарму Вова Цыбин.
  
   Вова Цыбин был лучший человек на свете. Оспаривать это мог только тот, кто никогда с ним не встречался. Это был большой, толстый и чрезвычайно добродушный парень. Он любил всех и относился ко всем, как к лучшим друзьям. Не было ничего, в чем он отказал бы любому просившему. Восхитительное душевное тепло притягивало к нему как горячая печь в промозглый осенний день. Около него никогда не было хмурых, уставших или озабоченных лиц. Рассказывали, что на практике в Прибайкалье, бичи - обычно это были бывшие уголовники, - работавшие на проходке канав вдвое увеличивали производительность, когда с ними работал Вова и плакали, как дети, когда он уезжал. Особая история - это занятия Вовы Цыбина в институтской секции бокса. По существующим на кафедре физкультуры правилам все студенты должны были посещать какую-нибудь спортивную секцию. Почему Вова выбрал бокс, осталось навсегда загадкой. Но когда он приходил на тренировку, она тут же прекращалась, так и не начавшись. В его присутствии всех охватывала такая эйфория доброты, что ударить кого-нибудь было просто немыслимо. Первое время тренеры пытались с этим бороться, но потом просто разрешили Вове не ходить на тренировки. Тогда он решил начать заниматься дзюдо. После первого прихода Вовы на тренировку было собрано срочное заседание кафедры, где было решено поставить ему все зачеты вперед до окончания учебы в институте, освободив, таким образом, от обязательного посещения каких бы то ни было спортивных секций. Вова был доволен, хотя и не очень осознал причины такого решения.
   И вот сейчас он сидел в кабинете у Рогова и вздыхал. Пришел он немного подшофе, чем вызвал у находившихся в засаде дополнительный следовательский азарт. Вова подвергся перекрестному допросу, во время которого с разными вариациями ему задавали один вопрос: "С кем пил?". Посмотрев честными глазами на своих мучителей, он сознался в том, что был в самоволке.
   - Это мы и без тебя знаем! С кем пил? - спрашивает его майор Кудряшов
   - Товарищ подполковник, - в полном соответствии с требованием устава отвечает Вова,- разрешите ответить товарищу майору?
   - Отвечай, Цыбин, отвечай, - нетерпеливо говорит Бес.
   - Так вот, товарищ майор, я ушел в самоволку. Перелез через ограду..., - тут Вова замолчал и начал вздыхать.
   - Ну и что дальше, - спрашивает майор, - с кем пил?
   - Товарищ подполковник, разрешите ответить товарищу майору?
   - Разрешаю! И вообще можешь ему отвечать без разрешения!
   - Как же без разрешения? - Удивляется Вова. - Это же не по уставу!
   - Я разрешаю, - настаивает Рогов.
   - Не могу, товарищ подполковник. Даже Министр обороны не может отменить устав!
   - Курсант Цыбин, - отвечай на вопросы!
   Вова встал, отдал честь и с чувством произнес:
   - Есть, товарищ, подполковник!
   - Ну-у, с кем пил?
   - Товарищ подполковник, разрешите ответить товарищу майору?
   - С огнем Цыбин играешь! Я же тебе уже разрешил! - Страшным шепотом произнес Рогов.
   - Извините, забыл, товарищ подполковник.
   - Что забыл? С кем пил забыл?!
   - Нет, товарищ подполковник забыл, что Вы разрешили.
   - А с кем пил, помнишь?
   - Так точно, помню...
   - Ну-у, так с кем?
   - Товарищ подполковник, разрешите ответить товарищу майору?
   - Ладно, майор, дай-ка я его поспрашиваю, - говорит Рогов, - с кем пил?
   - Я, товарищ подполковник, ушел в самоволку...
   - И что?
   - Потом гулял по парку...
   - И что? С кем пил, Цыбин?
   - ... ну, я же и рассказываю....
   - Ну?!
   - ...а Вы меня перебиваете, я так не могу сосредоточиться.
   - Цыбин, сосредоточься! Лучше сейчас сосредоточься!
   - Я стараюсь, товарищ подполковник...
   - Говори, Цыбин, - опять вмешивается майор Кудряшов.
   - Товарищ подполковник, разрешите ответить товарищу майору.
   - Разрешаю, - смирился Рогов.
   - Так вот, гулял я по парку...- Вова опять начал вздыхать.
   - ...?
   - ...подходят ко мне два мужика...
   - Из наших курсантов? - Радуется майор.
   - Товарищ подполковник, разрешите ответить товарищу майору?
   - Разрешаю, - шипит Рогов.
   - Нет, товарищ майор, не наши. Я их в первый раз видел.
   - Ну, подходят они к тебе? - несколько разочарованно произносит Кудряшов
   - Товарищ подполковник, разрешите ответить товарищу майору?
   - Да, отвечай, ты уже хоть что-нибудь!
   - Подходят и спрашивают: " Пить будешь?"
   - А ты?
   - Ну, что я? Конечно, отвечаю твердо и достоинством: "Нет!", как Вы учили на занятиях по политической подготовке.
   - Когда это я такому учил? - С подозрением спрашивает Рогов.
   - Вы говорили, что советский военнослужащий должен с достоинством вести себя в любых ситуациях, а не напиваться как свинья с первым встречным.
   - Ладно, что дальше было?
   - Дальше они меня спросили, как зовут, из какой я части, какая моя военно-учетная специальность...?
   - Так прямо и спросили?
   - Да, товарищ подполковник, тут я и понял, что это могут быть иностранные разведчики и решил сыграть с ними в оперативно-тактическую игру.
   - Это как? - спрашивает пораженный Кудряшов.
   - Товарищ подполковник, разрешите ответить товарищу майору?
   - Убъю я тебя, Цыбин! - Задумчиво отвечает Рогов.
   - В оперативно-тактическую игру - это, как на занятиях по фронтовой разведке учил нас майор Цебенько - воспользоваться слабостью противника и, навязав ему свою волю, выведать у него секретные сведения.
   Майор с подполковником ошеломленно переглянулись:
   - Он вас этому учил?!
   - Конечно, учил. Пришлось нарушить Устав и начать с ними распивать спиртные напитки средней крепости. Все же это уже были не первые встречные - мы ведь познакомились - так что нельзя сказать, что я вел себя недостойно.
   - Ну, и что же было дальше, провел ты оперативно-тактическую игру? - Не без сарказма осведомляется подполковник.
   - Вел игру до третьего стакана, потом напитки закончились, и я пошел в часть. Но я знаю теперь, где их найти и могу продолжить узнавать секретные сведения по заданию высших командиров.
   - Это ты кого же имеешь в виду?
   - Ну, кого..., да хотя бы Вас, товарищ подполковник.
   - Три наряда по кухне, курсант Цыбин! И иди отсюда, пока я не передумал и не выгнал тебя к чертовой матери из института!
   - Есть, три наряда вне очереди, товарищ подполковник - отрапортовал довольный Цыбин и, сделав поворот "кругом" пошел в казарму.
  
  
   2. Цыганская невеста.
  
   Конечно, Володя Цыбин был доволен, что все обошлось тремя нарядами, но на самом деле настроение у него было грустное. Причина этого выяснилась через несколько дней, когда все заметили, что Вовка Цыбин - этот большой общий папа - стал каким-то не таким. Вроде бы мало что изменилось - он был таким же добрым, улыбчивым и теплым, но какая-то внутренняя задумчивость, замкнутость на собственных переживаниях делали его большую душу уже не такой доступной для страждущих.
   И, разумеется, страждущие это сразу заметили. Понятно было, что Вову что-то гнетет. Допустить такое казарма не могла и вскоре лучший друг Володи - Валера Соловьев рассказал о причинах: Вова влюбился. Ну, если бы он просто влюбился, в этом бы не было ничего страшного - понятно, что ни одна девушка против Вовкиного обаяния устоять не сможет. Тут дело было гораздо серьезнее: в День военно-морского флота вместо агентурной разработки незнакомых алкоголиков в Выборгском парке, Вова познакомился и без памяти влюбился в сестру местного цыганского барона.
   Известие это было словно гром среди ясного неба. Никто понятия не имел, кто такие эти цыганские бароны, как с ними иметь дело и, тем более, можно ли влюбляться в их сестер. В ближайшее воскресенье соответствующие вопросы были заданы девушкам-однокурсницам, приезжавшим почти каждую неделю в Выборг навестить и угостить чем-нибудь вкусным защитников Родины.
   Через неделю в Выборг приехала Соня Гонару, она училась на геофизическом факультете, и их мальчики проходили сборы в другом месте, но ради "цыганского барона" и Вовы Цыбина Сонечка потратила выходной день, отвлеклась от написания диплома и приехала в Выборг. Она выросла в Молдавии, и большего специалиста по цыганским обычаям девушки в институте не нашли. Соня рассказала, что на самом деле баронов у цыган нет. Так называют руководителей цыганской общины. Сами цыгане называют их "ромал бар", то есть "большой цыган", должно быть, по созвучию и пошло название цыганский барон. Возможно, и знаменитая одноименная оперетта Кальмана это название закрепила.
   - Это все хорошо и интересно,- говорят ей, - а как насчет ухаживаний за их сестрами?
   - Ухаживаний? Вы что, ребята, на таких девушках женятся, какие могут быть ухаживания?
   -Ну, а как же, ведь нужно сначала повстречаться, не жениться же сразу?
   - Ну, конечно, не сразу, - засмеялась Соня, - надо свататься, а не встречаться. Сваты, подарки, ну и что там еще надо, они сами скажут. Только вряд ли что-то получится - им бедные студенты в семью не нужны. Пусть лучше Вова ее забудет. Она сестра Большого Цыгана, а не простая девчонка. Они люди богатые, деньги для них вещь немаловажная, а замужество девушек из их семей - способ стать еще богаче. Это, можно сказать, династический брак. Ну, по крайней мере, так часто бывает.
   Эта информация обдумывалась в казарме со всех сторон. Вспоминали пушкинских "Цыган", "Макара Чудру", "Кармен". Но никакой пользы от этих книг, в сложившейся ситуации, разумеется, не было.
   - Понятно-понятно, - повторял каждый раз после этих разговоров многоопытный Дима Куклин, несколько лет проработавший в Казахстане и помнивший тамошние обычаи, - калым нужен.
   При этом, конечно, не стоит думать, что со стороны Володи Цыбина и его избранницы ничего не предпринималось для разрешения этой ситуации. Маша, так звали Вовину невесту, много раз выпрашивала у брата разрешение выйти замуж и уехать в Ленинград вслед за будущим мужем, но каждый раз получала категорический отказ: не нужна нам голь перекатная, авторитет Барона не одним поколением зарабатывается, а потерять его можно одним таким необдуманным поступком. Володя с Бароном тоже встречался и, несмотря на то, что расстались они весьма по-дружески (что было понятно - по-другому с Володей никто не расставался), жениху был дан, примерно, такой же ответ, что и невесте.
   Надо сказать, что володин выбор был воспринят с воодушевлением всей казармой. Маша была девушка, о которой с первой же встречи становилось ясно, что забыть ее уже не удастся в течение всей оставшейся жизни, какой бы длинной она ни была. Внешне она как будто не отличалась от тысяч молоденьких девушек, которых все мы видим каждый день - невысокого роста, стройная, подвижная, симпатичная. Только вот после общения с ней каким-то непонятным образом человек начинал чувствовать себя способным к совершению великих дел. Приходило ощущение, что все в жизни будет прекрасно, а все задуманное или то, что еще только будет задумано, непременно получится. Наступало волшебное чувство полной внутренней гармонии и смехотворности всех окружающих проблем. Ладно бы, если такое впечатление она производила бы, ну, например, на Григория, которому каждая девушка казалась воплощенным ангелом - в этом не было бы ничего странного. Но ведь, скажем, и Витя Петухов, пять лет безнадежно влюбленный в Таню Баранову, похлопал Вову по плечу и сказал: "Вовка, я тебя понимаю. Маша будет наша!" А Соня Гонару..., - она, как и другие девушки, разумеется, не могла удержаться, чтобы не посмотреть на Машу, - просто объявила, что та колдунья, подумала и добавила - добрая.
   Ну, и что прикажете в этой ситуации делать? Сначала казарма хотела, было, Машу украсть - та не возражала. Ведь быть украденной будущим мужем это не то, что убежать из дома с мужчиной. А после свадьбы можно было бы попросить у Барона прощения. Этот вариант был тщательно обдуман. Даже была проведена предварительная разведка. Миша Афонькин, служивший срочную службу в роте разведки в погранвойсках, вернулся, как он сказал, из рейда и сообщил, что живет Барон в большом доме за высоким забором. У дома охрана: "Крутятся какие-то в шляпах". Миша даже сказал, что завербовал одного и теперь в стане Барона был свой агент Казармы. Так вот, по Мишиному мнению, штурм дома - дело бесперспективное: "У них, наверное, и оружие имеется". Короче, кражу невесты пока отложили: решили засылать сватов.
   Найти нескольких серьезных ребят среди целого курса проблемы не составляло. Но ведь одной серьезности мало - нужна была настоящая солидность. А какая солидность у студентов средним возрастом двадцать два года в полинявшем солдатском обмундировании и не имевших даже погон на плечах? Идти в гражданском - еще хуже - футболки, разномастные брюки и кеды тоже солидности не прибавляли. Решение пришло, как всегда, после отбоя, когда обсуждались самые животрепещущие проблемы.
   - Был бы у нас генерал..., - сказал кто-то в темноте.
   - Точно, генералу бы этот хмырь не отказал.
   И тут Григорию пришла в голову замечательная мысль.
   - Володя, - позвал он лежащего над ним на двухъярусной кровати Вовку Зинченко. Тот не отвечал - видимо, уже заснул. Григорий начал толкать ногой сетку верхней кровати и дождался недовольного бурчания:
   - Ну, че ты пихаешься?
   - Вовка, у тебя же есть генерал.
   - Что?! Какой генерал? - Володька уже спал, когда в чью-то светлую голову пришла мысль о генерале.
   - Ты что не слышал ничего?
   - Нет, а что было?
   Притихшая было казарма, быстренько все Володе разъяснила.
   - Ну, и что? А откуда у меня генерал? Отец у меня полковник.
   Действительно старший Зинченко был полковником авиации и служил под Новгородом.
   - Да я же не про отца, Зазорин-то, вроде бы, генерал.
   Евгений Александрович Зазорин был отцом Володиной невесты, Татьяны, и работал генеральным конструктором в каком-то страшно засекреченном НИИ в Большом доме на Московском проспекте в Ленинграде. Около их квартиры даже время от времени выставляли охрану. Григорий был как-то у них в гостях и видел богато украшенный наградами парадный мундир.
   Володя засмеялся:
   - Да вы что шутите что ли, он никогда не согласится, он и мундир-то никогда не носит.
   - Ну, давай попробуем, вдруг согласится?
   - Да вы что, мужики,- взмолился Володя, - ну, как это он поедет в Выборг сватать у цыганского барона незнакомую девушку, ну это просто невозможно себе представить! Глупость какая-то! Только Григорий мог такое сочинить!
   Тем не менее, на Вовку Зинченко так навалились, что называется, всем коллективом, что он вынужден был пообещать попробовать поговорить с будущим тестем, правда, не напрямую, а через Татьяну. Про себя же он решил дело это заволынить, ввиду полной его бесперспективности.
   Однако сделать это Володе не удалось. Буквально на следующий день проведать его приехала невеста. Тут-то ее и просветили, что от нее зависит, немного-немало, счастье Вовки Цыбина. Поскольку Таня его хорошо знала, реакция была ожидаемой: "Я с папой поговорю".
   Зазорин-старший был человеком с юмором. Услышав рассказ дочери о Дне военно-морского флота, цыганской невесте и цыганском бароне, он задумчиво произнес: "Никогда бы не поверил, что такое может быть..."
   - А что тут необычного, пап? Просто влюбился человек в цыганку, подумаешь! - произнесла Татьяна. Она училась в Ленинградском университете на журналиста, одновременно работала нештатным сотрудником газеты "Смена" и воображала, что удивить ее в этой жизни уже ничем невозможно.
   - Да, конечно, доченька, в этом-то ничего особенного нет, хотя многие за всю жизнь не видели ни одного цыганского барона. А вот, если для того, чтобы сосватать, скажем, тебя, на ноги будет поднят весь твой курс и еще незнакомые генералы, я буду считать, что воспитал хорошую дочь и жизнь удалась. Обязательно надо с этим Цыбиным познакомиться.
   - Так ты поедешь, что ли?
   -А как же Танечка! Конечно, поеду. Еще и спасибо тебе скажу. Не все же самолеты строить.... А там ведь, наверное, надо за невесту какие-то подарки дарить - я этих баронов немного знаю, они денежки любят. А жених, вряд ли из богатых будет? - Засмеялся Зазорин-старший. - Может, ему в долг дать?
   - Не знаю, папа, точно, но, по-моему, там над этим вопросом работают...
   - Поразительно, - еще раз повторил будущий Вовкин тесть, - передай в Выборг, в субботу приеду.
   Таня была права: над вопросом выкупа за невесту в казарме действительно думали. Да, собственно, думать тут было нечего. Женька Болванов с самого начала обещал Цыбину за невесту своего Медведя.
  
   3. Медведь.
  
  
   До того, как Женька стал студентом Горного института, он 2 года проработал смотрителем маяка в заливе Креста, что является частью Анадырского залива на Чукотке. После армии он попробовал поступить в Ленинградский Гидрометеорологический институт, но по конкурсу не прошел - подзабыл школьную программу за 2 года службы. Не увидев себя в списке поступивших, Женька рассеянно скользил глазами по доске объявлений. И обратил внимание на предложение работать на метеорологическом посту, на Чукотском полуострове. Родственников, по крайней мере, тех, о которых бы он знал, у Женьки не было, воспитывался он в детском доме. "Что ж,- подумал Женька, - там точно никто не будет мешать готовиться к экзаменам", - и позвонил по телефону, указанному в объявлении.
   Работа на маяке Женьке нравилась. Нравился сам маяк высотой с девятиэтажный дом и жилая комнатка на первом этаже - его первое отдельное жилье. Нравилось включать маяк, настраивать огромные зеркала, следить за вращающимися створками, колоть дрова в ожидании долгой суровой зимы, вести журнал наблюдений, связываться по рации с поселком Конергино или Эгвекинот. Да и значимость своей работы он тоже быстро оценил - к нему уважительно обращались по имени-отчеству, постоянно запрашивали результаты наблюдений - температуру воздуха и воды на разных глубинах, а зимой - толщину и плотность снега, скорость ветра и влажность. Да и проходящие мимо суда сигналили маяку, по-видимому, в благодарность за то, что не пришлось заблудиться или сесть на мель посреди Анадырского залива. Любил Женька и свою легкую плоскодонную моторную лодку, с которой так удобно было ловить рыбу, да и само это занятие - рыбную ловлю - Женька обожал с детства.
   И надо же было такому случиться, что как-то раз, в конце короткого чукотского лета, выйдя утром на лодке для обычных замеров температуры воды, Женька выловил из моря запечатанную бутылку из-под обычного "Жигулевского". Внутри сквозь стекло виднелась какая-то бумага. Привязав лодку, Женька поднялся в свою квартирку, ножом расковырял выструганную из дерева пробку и вытащил бумагу, которая оказалась письмом.
   Бумага оказалась частью зеленоватого цвета упаковки из-под пачки чая N 36. Текст был следующим: "Я Генка Шубин раненый лежу около ручья в избе. Помогите кто может а то умру". Потом шла дата и даже время было указано.
   Женька собрался быстро. По рации связался с Эгвекинотом, сказал, что вечером на связь не выйдет, так как будет снимать в заливе сети. Взял бутылку спирта, аптечку, топорик, банку тушенки, сухари, чай, сахар, котелок, спички, сигареты, карабин, патроны и нож, пару канистр бензина и парашютную стропу, такую же, какой привязывал лодку к причалу у маяка.
   Где находится изба (так называли здесь охотничьи и рыбацкие лесные домики), Женька точно не знал, но предполагал, что неизвестный Генка Шубин, судя по дате на записке, находился где-то недалеко. Скорее всего, на ручье Бастах. Избу эту Женька отлично знал, плыть туда надо было километров 10, а потом еще вверх по ручью около километра. Если воды в ручье много, этот километр тоже можно будет пройти на моторке. Дорога до устья ручья заняла около 2 часов - в заливе было приличное встречное течение. А вот в ручье вода не покрывала донные валуны. Пришлось лодку затащить в кусты, нарубить веток и хорошенько ее укрыть: если этот Генка Шубин ранен, значит, в лесу может шляться недобрый народишко, причем не местный - от местных в избе прятаться глупо - они Генку бы там давно нашли. Женька взял рюкзак, карабин и, стараясь не шуметь, пошел вверх по ручью.
   Несколько раз он останавливался, слушал, закурить не решался, хотя ничего необычного вокруг заметно не было. Наконец, увидел избу - грубо сложенный бревенчатый сруб высотой меньше 2 метров. Положил рюкзак, снял с предохранителя карабин и подошел к избе сзади. Крикнул: "Эй, есть кто-нибудь?"
   В избе завозились, слышно было, как передернули затвор.
   - Э-э-э,- опять крикнул Женька,- ты что, стрелять вздумал? Я твою бутылку нашел, зайти-то можно?
   - Ты один? - Раздался изнутри слабый голос.
   - Один-один, - ответил Женька, - можно заходить?
   - Давай...
   Когда глаза привыкли к царившему внутри полумраку, Женька увидел вначале направленный на него ствол карабина, потом лежащего на нарах изможденного светловолосого человека лет 40. Одет он был в трикотажные темные спортивные штаны и грязную порванную рубашку с короткими рукавами. Все руки человека были в татуировках, они же просматривались и в распахнутой на груди рубахе. "Зэка", - подумал Женька, отвел направленный на него ствол и присел на нары.
   - Ты откуда здесь в таком виде, - спросил он - будто за огурцами во двор вышел? Ты Генка?
   -Ага, Генка. Слушай, друг, я тебе после все расскажу, а сейчас забери меня отсюда, я уже дней 10 не ел ничего. Ногу, наверное, сломал, ослабел - уже умирать собрался.
   - Меня Женькой зовут. Десять дней не ел? Значит, есть-пить тебе ничего пока нельзя, а ногу сейчас приладим.
   - Как приладим, как приладим? - Забеспокоился мужичок. - Она у меня и так прилажена...
   - Ладно, лежи пока.
   Женька сходил за рюкзаком, вынул топор и из старого ящика, лежавшего в углу избы, выломал доску. Примерил по ноге и обрубил доску в нужном месте.
   - Где болит?
   Мужик подтянул штанину и показал сильно опухшую посиневшую щиколотку.
   - Та-а-к, перелом закрытый.
   - Да, может это и не перелом?
   - Может и не перелом, но шину наложить надо.
   Женька достал бинт, замотал ногу, чтобы дерево не терло кожу и, приставив доску, туго примотал ее к ноге.
   - Ну как, нормально?
   - Да вроде ничего, мне уже и все равно, ноет только и все. А что теперь?
   - Ну, что, идти надо...
   - Давай, пошли,- мужичок сообразил, что ничего плохого Женька ему делать не собирается и немного успокоился.
   - Пошли..., а ты идти-то сможешь? Если я костыль тебе сделаю, а?
   Женька почти вынес Генку из избы, поставил на ногу и увидел, как дрожит у него все тело, что не то, что идти, а даже просто стоять на одной ноге он не в состоянии.
   - Да-а, брат, идти ты не можешь.
   Тот спросил с некоторым вызовом:
   - Так что, бросишь меня?
   - Чего это я буду тебя бросать? Сейчас, подожди...
   Женька сходил в избу за рюкзаком, вынул из него парашютную стропу. Разрезал пополам, примерился, связал из каждой половины по кольцу. Потом велел Генке сесть на землю, продел его ноги в кольца, сел сам перед ним и надел кольца на плечи. Попробовал встать - не получилось:
   - Давай к дереву подойдем, без опоры не встану.
   Доковыляли до дерева с низко свисающим суком, Женька подтащил туда же рюкзак, Генкин карабин и уже хотел было начать процесс водружения Генки на собственную спину, когда тот вдруг сказал: "Э, подожди у меня же там вещички остались..."
   - А что там, тяжелое?
   -Да нет, рюкзачок маленький - под нарами лежит.
   Женька сходил за рюкзаком, положил его в свой, полупустой, и подпер какой-то палкой дверь избы.
   - Ну, давай, Генка, садись что ли....
   Женя с трудом поднялся, цепляясь за ветку, потом спереди надел на себя рюкзак, что создало некоторый противовес сидящему сзади Генке, на шею надел два карабина и потихонечку двинулся к заливу.
   Женька ступал осторожно, боялся, что, если упадет, встать будет трудновато, да и Генкина нога его беспокоила - какой-то был у нее страшноватый черный оттенок - и причинять ему лишнюю боль не хотелось. Хорошо, что идти было не очень далеко и все время вниз с небольшим уклоном. Отдохнули только один раз, когда дошли до высокого пня. Генка остался сидеть на нем, а Женя, скинув рюкзак, полежал немного на теплом мхе и покурил.
   - Слышишь, друг, сказал Генка, - а, как бы мне чего-нибудь пожевать?
   - Да есть у меня еда - тушенка, сухари, чай, сахар - вот только не знаю, что тебе можно; как бы заворота кишок не было. Женька немного подумал:
   - Давай-ка я тебе дам пока сухарь пососать - пока один только.
   - Давай, - усмехнулся Генка, - с чего-то начинать надо. И еще покурить, дай, пожалуйста.
   Они еще посидели, подымили и пошли дальше. Расспрашивать Женька ни о чем своего нового приятеля не стал - знал, что зэки этого не одобряют - захочет сам расскажет о своих приключениях. Хорошо, что было лето и, несмотря на почти уже ночное время и близость осени, было светло.
   Наконец, подошли к заливу. Женя подлил горючего, спустил лодку на воду, перетащил в нее вещи, а потом и своего попутчика, завел двигатель и направил лодку к маяку.
   Через полтора часа они уже сидели в комнате на маяке. Женька поставил варить суп, а сам вышел в залив на вечерние замеры. Пришел, налил Генке немного бульона и дал один сухарь:
   - Тебе пока больше нельзя. И, слушай, тебе в больницу надо, не нравится мне твоя нога - гангрена может начаться.
   Генка подумал:
   - Да я не возражаю, ксива у меня имеется, ничего за мной нет - пусть меня в больничке подлечат-подкормят.
   И уснул, не успев доесть свой сухарь.
   Проснулся он утром, когда Женя передавал по рации метеосводку и просил прислать какой-нибудь транспорт для больного.
   - Кто больной? - Спросили из поселка.
   -Да рыбак ногу сломал, а мне до вас на своей моторке долго ехать, да и маяк не могу бросить.
   - Поняли, пришлем что-нибудь и фельдшера тоже - пусть посмотрит, может там, кроме белой горячки нет никаких болезней.
   "Давайте присылайте фельдшера, только лучше будет" - подумал Женя и услышал, как Генка его просит:
   - Женька, чаю мне сделай, пожалуйста, и сухарик. И покурить.
   Женя подошел к плите, налил в железную кружку кипяток и насыпал чуть-чуть чай из пачки.
   - Да сыпь побольше, не жалей.
   - Да мне не жалко. Тебе пока нельзя ни крепкого, ни жирного, ни острого - желудок у тебя, как у младенца сейчас. Вот слабый чай или бульон с сухарем - то, что надо.
   - Да я понимаю. Так из вредности говорю.
   Генка, молча прихлёбывал чай, грыз свой сухарь, потом закурил:
   - Ты, Женька, правильный мужик - все для меня сделал и вопросов никаких не задавал. Я, знаешь ли, вор не из последних, и точно тебе говорю, был бы ты из братвы - далеко бы пошел.... Но у каждого свой путь.. Я вот хотел со своего сойти. Да не просто это - чуть жизни не лишился. После последней отсидки, а я в тюрьме больше прожил, чем на свободе, решил работать начать и с блатной жизнью завязать. Пошел в контору, нанялся шурфы бить, золотишко мыть, думал, насобираю деньжат поеду домой в Свердловск, женюсь, буду жить, как человек. Но, говорю же, со своей колеи сойти, видно, не каждому суждено. Там на шурфах контингент сплошь из блатных. Золото подворовывают все. Особенно ценились, конечно, самородки, но и песочком не брезговали. Проверки начальство и "мусора" устраивали жестокие - если находили золото, били сильно, могли и убить. Когда проверки устраивались никто знать, конечно, не должен был..., но иногда все же, видимо, знали. Там был среди своих стукачок, а, может и не один. Друг друга боялись, подставляли, грызлись, как псы голодные..., но при мне, правда, до мокрого дела ни разу не доходило....
   Генка закурил следующую сигарету, попросил еще чаю и продолжил:
   - А я ж себе поклялся, что чужого больше не возьму. И ни разу не взял ни грамма - ни песка, ни самородка. Таким своим поведением я ..., как их назвать-то - коллегам, что ли - сильно не нравился. Да оно и понятно - не верили они мне - думали, ссучился и стучу начальству, я бы и сам точно так же думал.... В общем, решили они от меня избавиться. Вижу по разговорам их, по переглядываниям - что-то они задумали. А я давно понял, что они, скорее всего, могут сделать - при проверке найдут у меня в вещах золотишко - тут меня или пристрелят "мусора" с начальством, или так изобьют, что я сам с этой работы уйду. Понятно, что ни то, ни другое мне никак не подходило. Поэтому я вещи свои регулярно проверял, а заодно и этих фраеров тоже - я же по блатной профессии своей "щипач", ну, карманник по-вашему. Мне все их карманы и сумки обшмонать дело плевое - пока он ложку ко рту несет, я уже все, что у него за пазухой посмотрю и обратно положу. Знал я и где их схроны в лесу находятся, и там уже все посмотрел, и на всякий случай где что самое ценное лежит, хорошо запомнил.... А ну, Жека, дай еще сигаретку, сейчас уже закончу.
   - Во-о-т, значит... в последний день пришел я с ночной смены, переоделся, захожу в балок отметиться вижу, сидят начальники и "мусор" при них. Говорят мне многозначительно: "Проверка личных вещей, Шубин, пошли в твой вагончик". Ну, пошли мы, а из всех балков повылазили эти фраера, ухмыляются. Пришли. Мент на улице остался, а контролер давай по сумке моей шнырять. Ну, и точно - вынимает мешочек с песком. Только он рот открыл "мусора" звать, как я его за дверь-то и выбросил, а ее на щеколды закрыл. Я к своей двери еще две щеколды приделал, кроме родной, - с самого верха, и с самого низа. Так что пока они сообразят, как дверь открыть, у меня время лишнее будет. А сам в окно. В балках на такой случай на окне решетки стоят, но я свою давно съемной сделал, тоже как раз на такой случай. Окно в моем вагончике на лес выходило. Туда я и побежал. Недалеко ушел, слышу что-то заголосили, не иначе, как в балок вошли. Припустил я быстрее, добежал до схрона, где у одного наиподлейшего фраера самое ценное хранилось. Взял его рюкзачок, карабин с патронами и ходу к заливу. А вот еду взять не успел - у меня в лесу была припрятана тушенка, сухари, курево, но туда возвращаться уже нельзя было. Три дня шел, ел ягоды и воду пил. Ослабел сильно и на какой-то коряге споткнулся и ногу вывихнул или сломал, не знаю, но идти дальше почти не мог. Палку нашел какую-то, костыль сделал, и где ползком, где пешком добрался до тропы. По ней и на ту хибару и вышел. Нашел бумагу и бутылку, решил, что записка в бутылке - мой последний шанс, хотя и почти невероятный. А вот оказалось, Бог мне помогает. Не знаю почему.
  
   На заливе послышался стук двигателя - это шел вызванный Женькой баркас с фельдшером. Он осмотрел ногу и сказал, что нужно делать рентген, а дальше видно будет:
   - Думаю перелом, но не исключен и вывих.
   - А осложнений нет? Какая-то там опухоль черная...
   - Да нет, - говорит фельдшер, - думаю, обойдется. Давай помоги его на баркас завести.
   Женя зашел со стороны больной ноги и повел Генку по трапу на борт. На прощание обнялись:
   - Давай, Генка, лечись, всего тебе хорошего.
   - Жека, я твой должник по гроб жизни, там в моем рюкзаке что найдешь - все твое. Ты мужик правильный, найдешь применение, не сомневаюсь. Давай, друг, прощай, здоров будь.
   В оставленном рюкзаке Женя нашел завернутый в тряпку тяжелый не по размеру предмет. Развернул и увидел поразительный по форме и размеру золотой самородок. Место ему было в лучших геологических музеях мира, а находился он на краю земли, на Богом забытом маяке, в руках мало кому известного паренька - Женьки Болванова. Самородок представлял собой словно бы специально отлитую скульптором фигуру вставшего на дыбы медведя высотой около 20 сантиметров.
   Впрочем, был ли этот маяк на самом деле забыт Богом, у Женьки через несколько лет возникли сильные сомнения.
   Надо сказать, что самородком этим Женька ничуть не дорожил - всем его показывал, оставлял в чемодане, который сдавал на время летних практик в камеру хранения в общежитии. И странное дело, никто за пять лет учебы на это сокровище не покусился - ни многочисленные Женькины знакомые, ни милиция, до которой, казалось бы, за это время должны были бы какие-то слухи о неучтенном золотом самородке дойти.
  
   5.Сватовство.
  
   В субботу, как и обещал Евгений Александрович Зазорин, к воротам воинской части подкатили две белые "Волги". В одной ехал Евгений Александрович, во второй - охрана. Утреннее построение только что закончилось, и студенты строем направлялись в столовую, сонными голосами распевая строевые песни. Руководство вооруженными силами вряд ли одобрило бы " Как родная меня мать провожала", звучавшую, как явная фронда, но майор Кудряшов, дежуривший в этот день, пребывал в благодушном настроении и особенно в слова не вслушивался. Евгений Александрович вошел в столовую, когда все уже расселись за столы. Костя Чирвин, увидев генерала, вскочил и завопил что было сил: "Батарея смирна-а-а-а-а!!!". Майор Кудряшов лениво повернулся, думая, что это очередная выходка его плохо управляемых подчиненных, и тут же подскочил, как ужаленный. Схватив фуражку, он бегом побежал к незнакомому генералу и, как водится, доложил, что происшествий на курсах нет, а контингент завтракает.
   - Ладно, майор, знаю я, что происшествий у вас никогда не бывает. Кто свататься поедет от руководства?
   - К кому свататься? - Обалдело спросил Кудряшов.
   - Что значит к кому? К цыганам.
   - К цыганам..., - глаза у майора начали смотреть в разные стороны - явный признак того, что сейчас майор чего-нибудь соврет, - подполковник Рогов поедет, товарищ генерал. Кудряшов, конечно, понимал, что только что поставил в трудное положение своего непосредственного начальника. Но сознаться в том, что дежурный офицер не знает ровным счетом ничего о деле, по которому в часть приехал генерал, было еще хуже.
   - Сам поедет? Ну, так зови его майор, времени нет, мне еще в Питер на совещание надо успеть.
   - Курсант Баранов, знаешь, где подполковник живет? - спрашивает Кудряшов.
   - Знаю, товарищ майор.
   - Ну, так пулей за ним, бегом марш!
   - Куда бегом, - не спеша произнес Евгений Александрович, - этак мы за день не управимся. Машину мою возьми, курсант.
   И уже обращаясь к стоявшему рядом охраннику в майорской форме:
   - Коля съезди с ним.
   Выборг городок небольшой, до квартиры, которую снимал подполковник Рогов, доехали минут за 10. За рулем сидел майор, которого генерал назвал Колей, а Леня Баранов сидел сзади, как в отдельном кабинете, потому что передние кресла были отделены от задних, пассажирских, стеклянной перегородкой.
   Подполковника Леня застал за бритьем, одна щека была еще в мыле:
   - Тебе чего, Баранов?
   - Товарищ подполковник, в часть генерал приехал, меня майор Кудряшов за вами послал.
   - Послал..., - растерялся Бес, - а что же не позвонил?
   - Так он с генералом.
   - Эх, как же это..., - разволновался подполковник, - ладно, сейчас машину вызову.
   - Не надо машину, генерал свою дал.
   - Свою дал, ой-ё, что же там такое...??
   Рогов быстро оделся, схватил какую-то папку ("для доклада" - насмешливо-уважительно подумал Леня) и забрался рядом с курсантом на заднее сидение.
   Едва сев в машину, Бес начал разговор, которого Леня ожидал и к которому пытался подготовиться с того момента, как получил приказание Рогова ехать за подполковником:
   - Баранов, что там случилось, знаешь?
   - Более-менее, товарищ подполковник...
   -Ну? Зачем генерал приехал?
   - Сватать.
   -Сватать? - Подполковник впал в ступор и молчал некоторое время. - Кого сватать?
   - Невесту для Цыбина.
   - Невесту для Цыбина..., невесту для Цыбина..., невесту для Цыбина - пока Бес на все лады примерялся к этой информации, Леня подумал, что тот рехнулся: " Не мудрено, я бы тоже с ума сошел".
   - Какую невесту, почему сватать, причем тут генерал?
   - Ну, товарищ подполковник, так быстро не расскажешь, но генерал для этого приехал.
   Бес понял, что ехать к генералу, не разобравшись что к чему, никак нельзя, постучал по стеклу, отделяющему их с Леней от водителя:
   - Друг, останови на пару минут, мне тут с бойцом потолковать надо.
   Майор тоже соображал быстро и армейские порядки понимал хорошо:
   - Только недолго, товарищ подполковник, генерал торопится.
   "Знаю я, знаю, генералы всегда торопятся, даже если никуда не спешат", - справедливо подумал Бес и начал допрос курсанта Баранова.
   В течение 15 минут Леня рассказывал Рогову о Дне военно-морского флота, цыганском бароне, его сестре, Вовке Цыбине, его любви с больщой буквы, генерале и назначенном на сегодня сватовстве.
   Когда машина вновь тронулась, мысли Беса, закрутились быстрее, чем колеса автомобиля: "Так, - думал подполковник,- генерал, конечно, ко мне прямого отношения по службе не имеет, но, все же, это генерал! И, если ему что-нибудь не понравится, я с этой теплой должности начальника военной кафедры в Ленинградском ВУЗе запросто могу загреметь в какой-нибудь Прибайкальский военный округ в строевую часть - у генерала и знакомства генеральские - какому-нибудь приятелю в министерстве шепнет словечко, и - здравствуй, священный Байкал. Не-е-е-т уж, надо ехать сватать этого проклятого Цыбина. А с ним самим я после разберусь".
   Приехали в часть. Евгений Александрович по-прежнему находился в столовой - сидел за столом и премило разговаривал со студентами. Напротив него сидел смущенный Вовка Цыбин, который тоже не верил, хотя и надеялся, что сватать ему невесту приедет настоящий генерал. Евгений Александрович, уже успевший оценить Вовкино обаяние теперь нисколько не сомневался в правильности своего решения приехать в Выборг.
   Бес строевым шагом пересек столовую и, как обычно, отрапортовал генералу о том, что происшествий в части нет, а курсанты отдыхают.
   - Вольно, подполковник, - разрешил Евгений Александрович - какие могут быть происшествия с такими орлами?
   "Ага, - подумал Бес, - конечно, никаких происшествий быть не может..., правда эти орлы неделю назад на учебных стрельбах чуть самолет не сбили, а в остальном полный порядок".
   - У тебя такое событие в части, а ты, подполковник, опаздываешь, давай собирайся, времени мало.
   - Виноват, товарищ генерал, мы вас немного позже ждали, вот и задержался.
   Студенты переглянулись, а Костя Чирвин вполголоса спросил у Лени:
   - Ты ему, что ли рассказал?
   - А что было делать, он машину остановил и давай меня пытать...
   - Да, нет нормально все, видишь, как заливается. Теперь все будет хорошо.
   А Бес уже вовсю отдавал распоряжения, как будто затея со сватовством была делом его жизни.
   - Старшина, все, кто входит в делегацию, готовы?
   - Так точно. - Рапортует Костя.
   - Через пять минут построение на плацу, в парадной форме. Все лично проверю.
   - Есть, товарищ подполковник. Делегация к Барону - бегом в казарму переодеваться, через пять минут построение на плацу. Разрешите, товарищ подполковник, и мне переодеться, я тоже еду.
   - Бегом, старшина.
   В делегацию входили Костя Чирвин, как старшина, человек бывалый, член партии, да еще и самый высокий студент, Дима Куклин - уважаемый человек и знаток обычаев сватовства в Казахстане, Женька Болванов - владелец Медведя, Валера Соловьев - лучший друг Вовы Цыбина. Хотели взять и самого Вовку, но Дима, подумав, сказал, что это не положено. Так что Вовка остался переживать в казарме.
   Минут через 10 на плацу, где проводились утренние и вечерние построения, образовались две, стоящие лицом одна к другой шеренги: маленькая - сваты; и большая провожающие. Между шеренгами прогуливались Евгений Александрович и Бес.
   Рогов сказал короткую прочувствованную речь о том, что женитьба дело ответственное и что задача, стоящая перед делегацией весьма важна с точки зрения укрепления чувства взаимовыручки боевого подразделения. Начал было по привычке переходить к решениям очередного съезда КПСС, но Зазорин легонько тронул его за рукав и что-то прошептал на ухо.
   - Так точно, товарищ генерал-майор, - ответил Бес и скомандовал посадку на машины.
   Ехали на двух зазоринских "Волгах". Дом Барона был на окраине Выборга среди поселка, застроенного небольшими щитовыми и брусчатыми домиками. Он выделялся среди них, как бык среди стада овец - двухэтажный, сложенный из белого силикатного кирпича, обнесенный таким же кирпичным двухметровым забором.
   Костя по приказу Рогова подошел к воротам и нажал на кнопку звонка. Был ли звонок, слышно не было, но в зеленых воротах открылась калитка, из нее вышел хмурый молодой человек в черной шляпе и вопросительно посмотрел на Костю.
   - К Барону генерал приехал, надо поговорить.
   - Какой еще... - начал было недовольно человек в шляпе, но увидев вышедшего из автомобиля Евгения Александровича, оторопело замолчал, а потом скрылся за воротами.
   Дима Куклин потом рассказывал, что сомневался в том, что к ним вообще кто-нибудь выйдет. Но нет - ворота открылись, человек в шляпе махнул, приглашающе, рукой, и обе "Волги" заехали на большую асфальтированную площадку перед домом. Вышли, осмотрелись: вдоль всей кирпичной ограды был высажен ровно постриженный газон, на нем через равные промежутки стояли деревья с круглыми кронами. Недалеко от ворот был припаркован красный москвич.
   Дверь дома открылась, и на крыльцо вышел невысокий несколько располневший мужчина лет сорока в темном костюме и белой рубашке без галстука. Он был непропорционально широк в плечах, нетороплив в движениях, за которыми угадывалась большая физическая сила. На круглом лоснящемся лице сверкали хитрые маленькие черные глаза. Глаза эти, несмотря на растянутые в улыбке губы оставались колючими и настороженными.
   - Заходите, гости дорогие, заходите..., - пригласил хозяин, широко распахивая дверь. Потоптались в прихожей, раздумывая нужно ли разуваться, потом решив, что в форме и без обуви будет, как-то не солидно, пошли, не разуваясь. В большой гостиной, стоял обеденный стол со стульями вокруг, диван, два кресла и телевизор. Хотя на дощатом полу лежали какие-то домотканые пестрые дорожки, а на окне висели тяжелые красные портьеры ,комната казалась нежилой. Хозяин что-то крикнул по-цыгански и две черноволосые женщины в длинных юбках быстро, не произнося ни слова, накрыли стол к чаю, потом принесли бутылку коньяка, рюмки и нарезанный лимон. Откупорив бутылку, женщины ушли.
   Хозяин разлил по рюмкам коньяк и произнес:
   - Давайте, гости дорогие, познакомимся, а то вы меня знаете, а я вас нет.
   - Да ведь и мы вас не знаем,- весело произнес Евгений Александрович,- так что обязательно надо знакомиться.
   - Меня зовут Михаил.
   Все представились по именам, только Бес представился, как подполковник Рогов.
   - Давайте, друзья, выпьем за знакомство, - сказал Михаил. Выпили, закусили лимоном, потом молчаливая цыганка разлила по чашкам чай, выпили чаю, заели печеньем. Разговор крутился вокруг армейской службы, потом Зазорин рассказал несколько историй о космонавтах, с которыми он, казалось, водит близкое знакомство. Так оно и было: в доме Евгения Александровича была масса свидетельств этому - совместные фотографии с автографами, макеты космических кораблей и последних моделей боевых самолетов.
   Ну, разговоры разговорами, но и о деле поговорить надо.
   - Мы ведь, что пришли, Михаил...,- начал Зазорин.
   - Да-да, рассказывайте, чем могу, помогу, - отвечает хозяин.
   - Мы ведь, Михаил, свататься пришли...
   Михаил сидит, молча, глаза опустил, рюмку наклонил и по столу катает.
   - У тебя есть сестра Маша, - продолжает Евгений Александрович, а у нас студент Цыбин Владимир Сергеевич. Он очень любит твою сестру и предлагает ей руку и сердце. В общем, хочет жениться. Без твоего разрешения Маша выходить замуж не может и не хочет. Вот мы и пришли к тебе спросить, что ты по этому поводу думаешь?
   Михаил посидел еще несколько минут молча, потом сказал:
   - Вову я знаю, человек он хороший. Да и сестра моя плохого не полюбит - у нее от бабки нашей дар: она человека видит.... Любит она его - я знаю. И замуж просится - тоже знаю.... Но, - Михаил помолчал со значением, - трудно мне свою сестру за неизвестного человека отдать, да еще не за цыгана. Не поймут меня люди.
   - Правильно ли я понимаю, Михаил,- отвечает Евгений Александрович,- что ты в принципе не против жениха, как человека, но мешает, что он не цыган?
   - Не совсем, генерал..., как тебе объяснить..., это же сестра моя. И жених ее должен быть не простой человек, чем-то он должен от других отличаться...
   - Ну, так он и отличается - твоя сестра его полюбила - значит не такой, как другие.
   - Ну-у, как тебе сказать, генерал..., это он для нее от других отличается, а для меня он, такой же, как все.
   - Так что же ему делать? - спросил Евгений Александрович и посмотрел на Диму Куклина, который сидел и с неодобрительным пониманием слегка кивал головой.
   - Ну что делать, что делать? Мне понравиться! - Михаил хитро и с видом превосходства обвел взглядом всю делегацию.
   - Ну, мы это понимаем, - спокойно отвечает Зазорин, - привезли тебе подарок, надеюсь, лишним он в нашем деле не будет. Женя, покажи, что у нас есть для Михаила.
   Женька раскрыл спортивную сумку и вытащил небольшую тяжелую коробку. За ней ему вчера пришлось ехать в Ленинград, в камеру хранения общежития на Малом проспекте, 40 - легендарной общаги Горного института.
   Женька не спеша развязал бечевку, вынул из нее сверток и начал снимать бумагу слой за слоем. Михаил смотрел с любопытством и нетерпением. Когда же на мгновение желтым тусклым отблеском сверкнул самородок, Михаил вытянулся, как гончая в стойке, не отрывая глаз от свертка. Женька наконец развернул Медведя и передал его Евгению Александровичу. Тот с усилием приподнял, осмотрел фигурку и передал ее Михаилу.
   Какой же цыган золото не любит? Но Михаил, должно быть, пылал к нему особенной страстью. Он взял Медведя дрожащими руками, взвесил в ладонях, поставил на стол, опять поднял, опять поставил. Потом, встал на колени, чтобы Медведь оказался на уровне его глаз. Встал, опять взял в руки, прижал зачем-то к лицу и, спросил, наконец, хриплым голосом:
   -Золото?!
   - Золото, конечно!
   - Где взяли?
   - Жень, расскажешь? - Зазорин посмотрел на Женю.
   - Да подарили его мне на Чукотке. Он прямо с прииска - нигде не числится и никто его искать не будет.
   Михаил, подумав, сказал:
   - Надо же какое совпадение - меня ведь свои цыгане Рычей называют, а это по-цыгански и есть медведь. Ну, что сказать..., если мне такой подарок делаете, нет никаких вопросов. Я согласен на свадьбу. Только мне его, - Михаил кивнул на Медведя, - проверить надо.
   - Проверяй, конечно, - отвечает Зазорин.
   После этого еще посидели, еще выпили, Женька без излишних подробностей рассказал историю самородка. На прощанье Михаил сказал, что через три дня, если все будет нормально, сам приедет в часть и с женихом обговорит все, что касается свадьбы.
   В машине Евгений Александрович повернулся к Бесу:
   - Ты, подполковник, возьми это дело на контроль - у тебя и власти и возможностей побольше - не очень-то я этому... Рыче верю.
   - Так точно, товарищ генерал.
   Евгений Александрович улыбнулся: "И на свадьбу позвать не забудьте".
  
   6. Тревога.
  
   Прошло 4 дня. От Михаила не было никаких известий. Маша не появлялась. Вова Цыбин несколько раз ходил к дому Барона, но, сколько ни звонил, ни стучал, никто ему не открыл. Мишка Афонькин попробовал было найти своего "агента", но и этого не получилось, - казалось, дом необитаем. Тогда на пятый день после сватовства Миша пришел ранним утром, еще затемно, к дому Барона, взяв с собой в бутылку портвейна воду и немного еды. В кустах напротив ворот он устроил наблюдательный пункт и приготовился сидеть в нем столько времени, сколько понадобиться, чтобы понять, что происходит в доме. И это ему удалось. Около одиннадцати часов из дома вышел тот самый цыган, с которым Мише несколько недель назад удалось завести знакомство. Дождавшись, пока тот завернул за угол, Миша его догнал и пошел рядом. Тот вначале не хотел ничего говорить, но против портвейна устоять не смог.
   - Не хочет Барон свадьбу делать, Машу собирается к родственникам под Ленинград отправить, и сам уедет, пока у вас сборы не закончатся.
   - Вот же гад, - говорит Миша.
   - Почему гад, - уважительно отвечал цыган, - он Барон, он хитрый.
   В тот же день подполковник Рогов на вечернем построении спросил Вовку Цыбина, когда будет свадьба? Тот грустно ответил, что не знает.
   - Как не знаешь? Барон приезжал?
   - Не приезжал, товарищ подполковник....
   - Не приезжал?! Та-а-ак, а сколько дней прошло?
   - Пять.
   - Ясно. Старшина, после построения - ко мне в кабинет с Цыбиным, Болвановым, Куклиным.
   - Так точно, товарищ подполковник.
   В половине девятого собрались в кабинете Беса. Подполковник напряженно сидел за столом.
   - Так что же цыган нас обманул?
   Костя Чирвин рассказал о том, что выяснил утром Миша Афонькин.
   - Та-ак, генерал-майор прав был - как в воду глядел, - задумчиво сказал Рогов. Потом взглянул на Женьку:
   - А точно статуэтка золотая была?
   - Это не статуэтка, товарищ подполковник, это самородок. Я сам анализы делал на кафедре минералогии - точно золото.
   - Цыбин, невеста не приходила, записок не передавала, какие-нибудь вообще известия от нее есть?
   - Нет, товарищ подполковник, никаких известий.
   - Куклин, ты тут самый знающий по сватовским обычаям. Что в таких случаях делают?
   - Да, какой я специалист..., в таком случае, в Казахстане, калым, насколько я знаю, возвращают.
   - В Казахстане..., тут не Казахстан. Ладно. Все, кроме старшины, свободны.
   Бес был, с одной стороны, обеспокоен тем, что поручение генерала может быть не выполнено, но, главным было другое чувство - полковник был в тихом бешенстве, что какой-то там Барон обвел вокруг пальца и генерала, и его, и простодушного Женьку и вообще Армию - ведь ни одного гражданского в составе делегации сватов не было. Это было оскорбление. И оставить его без последствий подполковник Рогов не мог.
   Костя Чирвин вышел из кабинета Беса минут через пять в несколько растерянном и в то же время возбужденном состоянии.
   Он вошел в казарму и громко крикнул: "Командиры взводов ко мне!"
   Взводов всего было три - три студента подошли к Косте и о чем-то недолго поговорили. Минут через сорок казарма улеглась в койки, свет погасили, все было, как всегда, только табуретки, на которых обычно должна была лежать форма, на этот раз были пусты.
   Ровно в полночь дневальный включил в казарме сирену, зажег весь свет и начал громко кричать: " Учебная тревога, подъем! Построение!" Звук сирены, яркий свет, начавшийся гомон могли бы разбудить и покойника, поэтому даже самые сонливые студенты через пять минут стояли перед казармой на общем построении.
   Рогов выслушал рапорты командиров взводов. И объявил проведение учебной тревоги. Весь состав курсов должен отправляться к местам расположения боевой техники, привести ее в походное положение разместиться по штатным местам и ждать дальнейших распоряжений.
   -Бегом марш!
   Послышались команды: "Первый взвод напра-во, бегом марш! Второй взвод напра-во..., третий взвод...!!!"
   Вначале бежали вразнобой, но постепенно скорость выровнялась, побежали в ногу. Этот ночной забег от казармы до гаражей с техникой многим запомнился на всю жизнь: сосредоточенный одновременный шаг сотни людей создавал у участников ощущение причастности к опасной силе, на пути которой лучше не вставать.
   Перед воротами боксов с техникой построились снова. Бес объявил о выезде на учебные стрельбы. Приказал командирам расчетов получить на складе по 4 холостых снаряда - по военному - выстрела, после чего занять места согласно штатному порядку. Снаряды были получены, защитная смазка удалена заряжающими расчетов, и пушки - 76мм зенитные орудия - прицеплены к тягачам-"Уралам", в кузове которых расселись студенческие расчеты. Четыре сцепки выстроились в колонну, впереди которой ехал "Газик" подполковника. Ехали не торопясь, создавая в спящем городе немалый шум. Приехали к дому Барона.
   Две пушки развернули на мощеной дороге прямо перед воротами, две другие, сломав несколько кустов, с трудом расставили по углам кирпичной ограды. Последовал приказ привести орудия в положение для стрельбы. Через пять минут опоры каждого орудия уперлись в землю, стволы были расчехлены, вращающиеся платформы сняты с запоров, расчеты заняли штатные места. Подполковник взял мегафон:
   - Рыча, - загремел его голос в ночной темноте, - ты хотел Советскую Армию обмануть! Так вот Армия пришла к тебе. Сейчас разнесем твое гнездо к чертовой матери! Можешь выбирать - Машу отдать или Медведя.
   Подполковник помолчал немного и снова сказал в мегафон:
   - Заряжай бронебойными!
   Заряжающие установили снаряды - холостые, за неимением бронебойных - закрыли казенную часть, доложили о готовности к стрельбе.
   - Прямой наводкой, одиночными.... Огонь!
   - Огонь! Прокричали командиры расчетов.
   Наводчик нажал на педаль..., раздался ужасающий грохот почти одновременно выстреливших четырех орудий. Потянуло пороховым дымом, с грохотом выпали четыре гильзы.
   - Заряжай, - рявкнул в мегафон Бес.
   В доме уже давно всюду горел свет, открывались и задергивались портьеры, метались какие-то тени. Картина, открывающаяся из окон, была, должно быть, волнующая. Освещенные фарами "Уралов" четыре пушки с четырехметровыми стволами и грохот выстрелов навевали ностальгические воспоминания о войне с белофиннами.
   - Прямой наводкой, одиночными.... Огонь!
   Опять потянуло дымком, выпали гильзы.
   Больше стрелять не пришлось. Открылись ворота, выбежал Миша, крича что-то и размахивая руками. Подполковник развернулся к нему, не сделав навстречу ни малейшего движения. Миша подбежал, задыхаясь и волнуясь так, что невозможно было разобрать ни слова, хотя он честно пытался что-то рассказать Бесу. Тот посмотрел на него и повернувшись к ближайшему орудию, поднес к губам мегафон:
   - Заряжай!
   - Все, все..., не надо, подполковник, все, не надо не стреляй больше, не надо..., - наконец, сумел выдохнуть Барон
   - Где Маша? Ты же согласился...!
   - Все, подполковник, будет свадьба, будет. Обещаю!
   - Ты и тогда обещал. Веди сюда Машу.
   Но вести Машу уже не было необходимости. Она забралась на лафет и стояла рядом с Вовкой Цыбиным, держа его за руку. Глаза у нее сверкали. Казалось, скажет сейчас Бес "огонь", и она сама нажмет на педаль.
   Подполковник подошел к ней и, глядя снизу вверх, спросил:
   - Не передумала?
   Маша покачала головой.
   - Тогда с нами поедешь, не верю я братцу твоему. Поедешь?
   - Поеду,- отвечает Маша.
   - Подполковник, - говорит Барон, - не сомневайся, свадьба будет - сам все организую, мужа Машкиного со всей душой приму. Правду говорю.
   - Вот завтра приезжай, поговорим. А Машу сейчас увезу.
   - Как увезешь? Чтобы она в казарме жила? Опозорить меня хочешь?
   - В какой казарме, сдурел ты что ли? У меня будет жить - с женой моей. Она за ней присмотрит.
   Миша стоял совершенно обалдевший. Неизменная цыганская шляпа сдвинулась на затылок, он беспрерывно вытирал лицо большим красным платком.
   - Батарея, - закричал Рогов в мегафон, - привести орудия в походное положение, построиться в колонну! Гильзы от выстрелов взять с собой.
   Подошел к орудию, на котором стояла Маша:
   - Иди в мою машину, не мешайся здесь.
   Сборы уже почти закончились, когда приехала милиция. Милиционеры растерянно осмотрели поле боя, подошли к Бесу.
   - Что за шум здесь был? Стреляли что ли?
   - Стреляли, лейтенант - подполковник огляделся - нет ли поблизости Барона, - холостыми, конечно. Учебная тревога: отрабатывали прикрытие зенитным огнем жилых районов в условиях ночного боя.
   Милиционеры переглянулись - прав задерживать военных, у милиции не было - сели в машину и уехали.
  
   Свадьба Вовки Цыбина состоялась через месяц, в Ленинграде. Все, действительно, организовал и оплатил Миша. Было весело, как всегда бывает на свадьбах. Евгений Александрович Зазорин блистал красноречием, Рогов - начищенными сапогами, Вовка Цыбин - радостной улыбкой, а Маша всем видом обещала Вовке вечное счастье.
   А еще через месяц были защищены дипломы, и все участники этой истории разъехались в разные концы огромной страны, чтобы начать трудовую жизнь. Сорок лет никто не знал, что стало с Вовкой Цыбиным, и так бы и не узнал, если бы не Интернет. На встрече выпускников, посвященной 40-летию окончания Горного института, приехал с Сахалина Вовка Цыбин. Потрепанные жизнью мальчики и девочки жались к нему, как к спустившемуся с неба архангелу - ведь он остался точно таким же, как раньше, общим добрым папой, и для всех находилось место в его большом сердце. Всех интересовало, как сложилась его семейная жизнь - было бы обидно, если, несмотря на все усилия сорокалетней давности, она сложилась бы неудачно. На такие вопросы он ответил просто и коротко: "Ни одной минуты, ни одной секунды я не пожалел о том, что женился на Маше". На что подвыпивший Женька Болванов сказал глубокомысленно: "Бог - он знает, что делает..."
  
   Увольнение.
  
   Сеня окончил Свердловский горный институт и уехал работать по распределению в Северо-Западное геологическое Управление. Оно находилось в Ленинграде, и по простоте душевной Сеня рассчитывал стать в скором времени ленинградцем. Однако в отделе кадров Управления на его предписании написали, что он поступает в распоряжение Карельской комплексной геологоразведочной экспедиции, находящейся в Петрозаводске. Конечно, Сеня был очень расстроен: ехать в какой-то там Петрозаводск, в какую-то непонятную Карелию... да ведь это настоящая глухомань. Наверное, ни одного порядочного человека не найдешь - все пьют водку и вместо преферанса играют в буру. Даже слово Петрозаводск звучало как-то неприятно и отдавало дымом из труб за высокими кирпичными заборами. Из-за всех этих мыслей в поезд Сеня сел грустным. Хорошо, что попутчики попались разговорчивые и объяснили, что Петрозаводск, разумеется, не Ленинград, но городок очень даже неплохой и три года, обязательные для работы по месту распределения, пролетят незаметно. Так что скоро Сеня повеселел и даже печальные названия станций: Лужа, Сясьстрой, Олонец - огорчали его уже не так сильно.
  
   Петрозаводск порадовал Сеню красивым большим вокзалом со шпилем, крепкими сталинскими домами с лепниной на фасадах, и троллейбусами. Было раннее утро, светило скромное осеннее солнце, и Сеня радовался жизни, шагая с нетяжелым чемоданом по улице Ленина. Вот и здание Карельской экспедиции. Самый центр города, солидный четырехэтажный дом, высокое крыльцо и массивная застекленная дверь с медной ручкой. Сеня ждал начала рабочего дня, сидя на лавочке в расположенном напротив здания экспедиции небольшом сквере. Все было, как будто бы, не так уж плохо.... Вот только эта медная ручка вновь навеяла грустные мысли. Случилось это, наверное, оттого, что она напоминала своим важным видом какое-то серьезное столичное учреждение. А у Сени была мечта.... Хотелось ему жить в Москве. Ходить каждый день по московским улицам, ездить в метро и свысока поглядывать на приезжих. Работал бы он в каком-нибудь проектном институте - что-то там проектировал бы, носил по коридорам чертежи, а с работы уходил в чистой одежде и с красивым портфелем. По специальности Сеня был горным инженером - шахтостроителем. Во время производственных практик он поработал на нескольких шахтах в разных концах Советского Союза и как-то сразу понял, что работа под землей ему совершенно не нравится. Не нравится месить грязь резиновыми сапогами в тускло освещенных проходах, не нравится постоянная сырость и капающая за воротник вода, оглушительные взрывы, неизбежные при прохождении горных выработок. Не говоря уже о многочисленных опасностях, скрывающихся почти за каждым углом - обрушение кровли, обрыв клети, взрыв газа, нештатное срабатывание зарядов и еще десятки, если не сотни неприятных неожиданностей.
  
   Наконец начался рабочий день. Показав вахтерше заполненное в Ленинграде предписание, Сеня подошел к двери отдела кадров. Постучал и, не услышав ответа, заглянул в кабинет. За столом сидела крепкая круглолицая женщина, лет 45, прической и цветом волос напомнившая Сене барашки волн на морском мелководье. В одной руке она держала телефонную трубку, другой что-то записывала на бумаге, привычно прижатой к столу немаленькой грудью. В промежутках между фразами женщина, как фокусник, перебрасывала из одного угла рта в другой дымящуюся папиросу. Когда ничего записывать было не нужно, дама совершала несколько абсолютно синхронных движений: прижимала трубку головой к плечу, освободившейся рукой вынимала изо рта папиросу, а второй рукой положив ручку, поднимала чашку с чем-то горячим. Когда же вновь требовалось сделать запись, все повторялось слаженно и быстро в обратном порядке. Сеня так вытаращился на это живое воплощение четырехрукого Шивы, что оно начало беспокойно ерзать и поглядывать на Сеню злыми бесцветными глазами. Поскольку своих глаз отвести от нее Сеня не мог, женщина постаралась закончить разговор, с грохотом швырнула трубку на рычаг и, напирая на шипящие, спросила:
   -Ш-ш-што у тебя?!
   -Штравствуйте, - скромно сказал Сеня. Немного шепелявил он с третьего курса института, после неудачного лечения сломанной в драке челюсти. - Вот приехал к вам на работу.
   Женщине показалось, что Сеня ее передразнивает. Мгновенно приготовившись к боевым действиям, она покраснела, как римский легионер перед схваткой:
   -На работу, ко мне?!
   -Ну, не к Вам, а в экшпедишию, - оробел Сеня.
   Кадровичка одним цепким взглядом охватила всю его маленькую фигуру, черные вьющиеся волосы, грустные карие глаза, мятые брюки, нестиранную рубашку, поношенные пыльные ботинки и успокоилась, поняв, что Сеня ей не противник:
   -Давай документы.
   Несколько минут она рассматривала Сенины бумаги, потом сняла трубку и елейным голосом произнесла: "Сергей Христофорович, из управления молодого специалиста прислали..., да-да тот самый,...Свердловский Горный институт... шахтер, шахтер. Нет, никто не звонил, не беспокойтесь. Хорошо, Сергей Христофорович, поняла - как договаривались...."
   -Та-а-ак, Семен,- сказала дама, положив трубку и направив на Сеню длинный нос, выглядывающий из белых кудряшек, как волнорез. Папиросный дым вновь навеял воспоминания о туманном утре на ялтинском пляже.- Руководство экспедиции направляет тебя на работу в Уксинскую геологоразведочную партию, там как раз нужен горный мастер на разведочную шахту.
   Сеня стоял, словно пораженный громом. Он понял, что жителем Петрозаводска ему тоже не бывать, и что работать придется в шахте.
   - А-а-а... это г-г-де?
   -Уксинская ГРП? - любезно уточнила кадровичка, - это километров 15 от Питкяранты, в поселке Укса.
   -А где Питкяранта?
   -Ну-у-у..., это ты потом узнаешь, а пока тебя туда и поезд прекрасно довезет. Отправление около 11 вечера, ехать туда часов 8 - уточнишь сам на вокзале. Из Питкяранты до Уксы идет автобус, там спросишь. Деньги у тебя есть? А то можешь в бухгалтерии взять аванс.
   Деньги у Сени были. А вот желания жить почти не осталось.
   Он взял билет на вечерний поезд до Питкяранты, потом бесцельно бродил по городу. Прошел от железнодорожного вокзала до берега Онежского озера, зашел на речной вокзал и долго рассматривал расписание движения теплоходов на острова Кижи и Валаам. Размышления о спокойной монашеской жизни прервала подошедшая уборщица. Она проинформировала Сеню о том, что сезон закончился, и теплоходы теперь никуда уже не ходят. Из карты, висящей на стене рядом с кассами, Сеня узнал, что Питкяранта находится на берегу Ладожского озера, и остров Валаам расположен от этого города не слишком далеко. Потом Сеня, словно в забытьи, сел в какой-то троллейбус и долго ехал с безотчетным желанием приехать в какую-нибудь новую счастливую жизнь. Вышел, услышав голос водителя: "Конечная. Все выходим!" Огляделся, прочитал название остановки: "Мясокомбинат", потоптался вокруг и зачем-то пошел в пустынный переулок. Впрочем, и на прилегающих улочках больших скоплений людей не наблюдалось: вдали мелькнул и скрылся за какими-то заборами одинокий пешеход. За спиной Сеня услышал звук захлопывающихся дверей, но троллейбус остался стоять на остановке. Водитель то ли ушел куда-то, то ли устроился поспать на заднем сидении. Одним словом, остался Сеня один. Между тем вечерело - на севере осенью темнеет рано - фонари, однако, еще не зажглись. Не успел Сеня пройти и полусотни метров, удивляясь, откуда в таком опрятном городе, вдруг появился целый район почерневших от времени деревянных бараков с подозрительными разноцветными лужами вокруг, как возле самых его ног раздался звонкий оглушительный лай. Подпрыгнув и проворно обернувшись, Сеня увидел около своих ног маленькую, лохматую собачонку. Было видно, как горда она произведенным эффектом. Сеня выпучил глаза и затопал ногами, думая, что этого будет достаточно, чтобы нагнать на собачку страха. Но, куда там.... Она явно демонстрировала намерение схватить Сеню за единственные брюки. Он наклонился за камнем, собачка же, как водится в таких случаях, бросилась бежать. Взяв упреждение, Сеня размахнулся, готовясь закрепить успех, когда увидел, что собачка вовсе не несется, куда глаза глядят: метрах в тридцати стояла ватага беспородных уличных псов в количестве не меньше двух десятков. Псы молча смотрели на Сеню, явно не одобряя его поведения. Он оглянулся, измеряя расстояние до троллейбуса - нет, не успеть, к тому же обратный путь начала перерезать другая собачья стая, появившаяся из-за угла. Из глубин памяти всплыли слова "засадный полк", относящиеся то ли к Ледовому побоищу, то ли к Куликовской битве. Никогда не отличавшийся знанием истории Сеня подумал, что если перед ним, как это положено перед смертью, начали проноситься воспоминания о прожитой жизни, то начались они, как-то слишком уж издалека. Не исключено, однако, что эти мысли о героических делах предков, привели Сеню к решению дорого продать свою жизнь. Схватив с земли какую-то палку и бросив в "засадный полк" камнем, предназначавшимся маленькой собачке, Сеня со страшным криком ринулся на прорыв к троллейбусу. Вид маленького Сени, изображавшего из себя Тарзана, так удивил псов, что они пропустили его, и только через несколько секунд, опомнившись, бросились вдогонку. Другое дело "основное войско" - оно уже успело набрать скорость и буквально дышало Сене в спину. Подбегая к троллейбусу, Сеня понял, что будет съеден прямо около этого образца интеллектуального превосходства человека, потому что двери были заперты, а водителя искать было явно некогда. Тогда, не сбавляя скорости, Сеня повернул в сторону находящейся позади троллейбуса лестницы и одним прыжком очутился на ее ступеньках. "Спасен",- подумал Сеня и посмотрел вниз. Собаки с отчаянным лаем бегали вокруг. По некоторым из них можно было изучать этапы деградации известных собачьих пород. Особенно выделялся огромный черный пес. Ростом он был в два раза выше других самых крупных собак. А лай его, по сравнению с тявканьем остальных, был похож на грохот пушки на фоне пистолетных выстрелов. Кроме того, он щеголял густой лопатообразной черной бородой. "Не иначе, мамаша, эрдель-терьериха, с черным терьером согрешила",- подумал Сеня и показал бородачу язык. В ответ тот с необъяснимой для его габаритов ловкостью подпрыгнул и клацнул зубами около самого Сениного носа. Эту бородатую морду с налившимися кровью бешеными глазами Сеня отныне запомнит надолго.... Тут заработал двигатель троллейбуса. Собачья стая нехотя потрусила в переулок, Сеня же смог спуститься и зайти в спасительный салон.
   Ночь, проведенная в плацкартном вагоне лениво постукивавшего на стыках поезда, не принесла Сене ни покоя, ни отдыха. На частых полустанках в вагон входили или выходили из него угрюмые мужчины с рюкзаками и сумками. Это на леспромхозовских делянках проходила смена бригад. Слышался звон стаканов и кружек, шумные разговоры, переходящие временами в громкое выяснение отношений. Сеня лежал на второй полке, поглядывал на часы и жалел, что не занял третью, багажную, под самым потолком.
   Около шести часов утра поезд остановился у пыльного перрона Питкярантского вокзала, представлявшего собой одноэтажное деревянное здание, окрашенное зеленой краской. Прохладный ветерок с Ладоги доносил до непривычного Сениного носа сладковато-приторный запах. Несколько лет назад нужда заставила Сеню поработать пару месяцев на кожевенной фабрике, отравлявшей всю округу невообразимыми ароматами. Пожалуй, Питкярантский целлюлозно-бумажный комбинат по омерзительности запахов ни в чем ей не уступал, но многократно превосходил масштабами производства. Впрочем, минут через десять, подходя к маленькой, похожей на дачный туалет, будочке, где продавали автобусные билеты, Сеня уже привык к нему и перестал замечать.
   Узнав, что до Уксы ехать всего 11 километров и взяв билет на автобус Питкяранта-Салми, Сеня вскоре уже поглядывал в окно, направляясь к месту будущей работы. Центр города был застроен двумя десятками типовых панельных пятиэтажек, мелькнуло здание кинотеатра с афишей фильма "Репортер", пара магазинов и сберкасса. Дальше ехали мимо окруженных заборами одноэтажных щитовых или рубленных деревянных домов и убранных огородов. Но и они быстро закончились. Автобус выехал на укатанную грунтовую дорогу, вдоль которой стеной стояла карельская тайга. Вот прямо среди этой тайги водитель, крикнув: "Укса! Кто спрашивал...", Сеню минут через десять и высадил.
   Он вышел из автобуса в стелящийся по земле неплотный туман. Изо рта шел пар, сверху как-то незаметно начал накрапывать дождь. Среди густой влажной травы виднелись гладкие блестящие гранитные выступы, называемые в Карелии "лбами". Они тянулись по краю невысокой гряды, расположенной вдоль одной стороны дороги. Сверху, на самой гряде и напротив нее стояли по-осеннему печальные сосны. Когда стих шум отъехавшего автобуса, голову Сене сдавила глубокая тишина. Никаких признаков присутствия людей заметно не было, и, если бы не синий указатель с надписью "Укса", Сеня решил бы, что водитель его разыграл. Но указатель имелся. Его тронутая ржавчиной опора скрывалась в покрывавшем траву тумане, отчего синяя металлическая табличка казалась волшебным образом подвешенной в воздухе. Если бы кто-то мог в этот момент посмотреть на Сеню сверху, то увидел бы стоящего на облаке в окружении вечнозеленых деревьев маленького человека с чемоданом. "Да,- подумал бы этот кто-то,- оказывается, и в рай надо прибывать с вещами". Но Сеня не знал, что он в раю, поэтому он вытащил из облака свой чемодан и, скользя на мокрых камнях, начал подниматься на гряду.
   Наверху он огляделся, и опять показалось было, что вокруг сплошной девственный лес, но перед глазами мелькнуло вдруг что-то неестественно яркое для тоскливого серо-зеленого пейзажа. Приглядевшись, Сеня увидел красный флаг, бессильно повисший на высоком древке, а следом за ним, как в детской картинке-загадке, вдруг разом разглядел и бревенчатый дом, на котором был закреплен флаг и другие живописно разбросанные среди сосен бревенчатые и щитовые домики. Из труб некоторых из них поднимался к небу дымок, и замерзший голодный Сеня живо представил себе теплую кухню и заставленный тарелками стол. Подивившись неожиданно открывшейся картине, Сеня двинулся к избушке с флагом, безошибочно узнав в ней пункт дислокации местного начальства.
   Мокрые деревянные ступени привели его на крыльцо под крепким навесом. Сеня потопал ногами, встряхнулся, как большая собака, и безо всякой надежды потянул ручку двери. Как ни странно, та легко подалась, и Сеня, переступив высокий порог, оказался в светлом квадратном помещении, из которого вело четыре двери. Три из них с табличками "Секретарь", "Бухгалтерия" и "Отдел кадров" были закрыты, а в проеме четвертой, снабженной надписью "Инженер по технике безопасности", стоял высокий, худощавый белобрысый парень лет двадцати пяти с острыми глазами и улыбчивым лицом.
   -Привет, - сказал он, - ты кто? На работу приехал?
   -Привет, - печально вздохнул Сеня.- Это Уксинская ГРП?
   - Ага, - ухмыльнулся белобрысый, - она, родная.
   - Тогда, я к вам..., на работу..., меня Семеном зовут.
   -На шахту что ли? Давно дожидаемся..., а я Коля. Давай, пиджак снимай, сейчас посушим, да и сам заходи, погрейся, чайку попьем.
   Он усадил Сеню к горячей круглой железной печи, налил кипяток в эмалированную кружку, насыпал на глазок заварки и сахара, помешал алюминиевой ложкой, подвинул тарелку с бутербродами:
   - У меня дежурство заканчивается, скоро дома поем. А ты давай, ешь, столовая только в девять откроется.
   -А что за дежурство? - Сеня спрашивал безо всякого интереса, просто из вежливости, да и бутерброды во рту мешали разговаривать.
   -Да я тут за технику безопасности отвечаю. Сижу на связи на всякий случай.... Буровые же работают, шахта - мало ли что...- туманно ответил Николай.
   Долго им поговорить не пришлось - краем глаза Сеня увидел за дверью мелькнувшую большую фигуру.
   - О, начальство появилось, - вполголоса сказал Николай, с деловым видом уселся за стол и торопливо начал записывать что-то в большую книгу.
   За дверью послышались основательные шаги и через секунду, пригнувшись, чтобы не задеть притолоку, в комнату вошел великан. Вошел как-то боком, очевидно, беспокоясь о сохранности дверных откосов. Непропорционально большая голова без каких либо признаков шеи покоилась на относительно нешироких плечах и почти касалась потолка. Грудь переходила в перепоясанный ремнем выступающий живот, являющийся самой обширной частью тела. Опорой этой конструкции служили напоминающие колонны ноги, упакованные в теплые черные брюки. Последние были заправлены в колоссальных размеров кирзовые сапоги, тщательно начищенные и блестевшие, как перед парадом. Темная клетчатая рубаха с надетым сверху теплым жилетом почти до середины груди закрывалась окладистой черной бородой, переходившей в густые бакенбарды и усы. Где-то среди них временами угадывались белые зубы. Словно шляпка подберезовика среди травы, торчал нос. Зачесанные назад волосы открывали узкий лоб с густыми бровями, ниже которых сверкали большие темные с красноватыми белками пристально смотрящие глаза.
   Великан открыл рот, и послышался высокий звук надвигающегося вихря, а затем мерный рокот камнепада. Завороженный Сеня, успел разобрать только конец фразы, обращенной к Николаю: "...дела на буровых?". Тот хотя и был, разумеется, более привычен к особенностям речи великана, судя по растерянному виду, тоже мало что понял, и поэтому сидел молча с выпученными глазами. Великан без видимого усилия до отказа заполнил голосом комнату. Сеню при этом ощутимо качнуло, а ложечка в кружке задребезжала:
   - Николай, ты что, не проснулся? Или как?! Я спрашиваю, как дела на шахте и буровых?
   -А-а-а, Всеволод Михалыч...да я... это... не спал..., все в порядке... никаких происшествий.
   -Все в журнал запиши. Ты Семен? - обратился великан к Сене.
   -Да, - прошелестел тот.
   -Ко мне в кабинет.
   На ватных ногах Сеня пошел за Великаном.
   Через комнату секретаря прошли в кабинет с табличкой "Начальник Уксинской ГРП Миронюк В.М.". Свет пасмурного утра, льющийся через три тщательно вымытых окна с красивыми лакированными переплетами, освещал расположенные буквой "Т" столы и два ряда стульев.
   - Садись, Семен.
   Сеня робко устроился в образованном столами углу прямо напротив великана. Тот сел, оперся локтями о стол и слегка наклонился вперед, отчего голова его оказалась рядом с Сениным лицом.
   -Ну, что, Сеня, будем вместе работать...,- задумчиво констатировал Великан. - Или как?!! Это "или как" было произнесено с таким нажимом и какой-то внутриутробной вибрацией, что в Сенином животе начало что-то поворачиваться, быстро и неумолимо, как в центрифуге. Мысль о бегстве пришла, но тут же исчезла - бежать было совершенно некуда. Сеня судорожно сглотнул и прошептал:
   -Будем....
   -Это хорошо,- благожелательно сообщил Великан. - А то некоторым здесь не нравится, видите ли..., надеюсь, ты не из их числа?! Или как? - голос его вновь стал похожим на рычание. И Сене вдруг показалось, что где-то с ним что-то подобное недавно происходило. И этот ужас он уже переживал, и даже это бородатое лицо с красными злыми глазами он недавно видел, и даже это рычание ..., рычание... - воспоминание уже почти прорвалось на передний край Сениного сознания, но вся обстановка мешала сосредоточиться и вспомнить окончательно. В этот момент Великан, заметив, что Сеня отвлекся, наклонился к нему и громко сказал: "Гав!" Он любил пошутить, этот Большой Человек.
   Позже Сеня узнал, что из всех прозвищ, которые давались местными острословами своему начальнику - Борода, Гулливер, Пузо, Людоед - самым популярным было, конечно же, Иликак. Но в этот первый день знакомства с Миронюком, Сеня этого, естественно, знать не мог, поэтому на все эти: " Или как?" только ошарашено кивал головой, чем вызывал у собеседника удовлетворенное хмыканье. Сене было обещаны прекрасные жилищные условия, должность горного мастера, оклад 120 рублей в месяц, плюс надбавка за работу в подземных условиях и повышающий районный коэффициент к зарплате в размере 15%. Для человека, менее изумленного и в меньшей степени тоскующего по красивой столичной жизни, все перечисленное выглядело бы, возможно, довольно привлекательно..., но не для Сени. Он видел перед собой затерянный среди карельской тайги и поливаемый бесконечным дождиком маленький геологический поселок; перспективу проживания в общежитии вместе с какими-нибудь местными олухами; работу в темных, сырых и тесных подземных выработках и скуку, скуку, смертельную скуку, без всяких возможностей перемен.
   Еще через полчаса Сеня в обществе местной поварихи, разбитной женщины по имени Маша, уже ел в местном пункте питания пшенную кашу без признаков наличия молока и явным присутствием маргарина. Маша расспрашивала Сеню о его личной жизни и сильно оживилась, узнав о его холостом состоянии. Надо сказать, что, несмотря на явный перевес в мужском населении, все шесть незамужних девушек поселка, среди которых была и Маша, страдали от отсутствия серьезных кандидатов в мужья.
   Опытные люди знают, что не бывает постоянно все плохо. Бывает или постоянно, но не очень плохо или плохо, но не постоянно. В этом скоро убедился и не слишком искушенный жизнью Сеня. Общежитие инженерно-технического персонала, в котором ему предстояло жить, представляло собой половину одноэтажного дома с неким подобием веранды. Внутри оно состояло из кухни с дровяной плитой и большой светлой комнаты с беленой печью. Печь и лежащая рядом с ней пара березовых поленьев странным образом вызывали чувство умиротворения. А аккуратно уложенные в поленницу дрова на веранде, хотя и тревожили немного мыслями о предстоящих холодах, в то же время указывали пути их преодоления и создавали ощущение уюта. В комнате стояло две кровати, но жить Сене предстояло почти все время одному, потому что холостых инженеров, не имеющих квартир, в поселке было мало. А те, что были, почти все время находились на участках, приезжая только в конце месяца для закрытия нарядов. Ну, и, наконец, главное счастье - в комнате имелся телевизор. Да не просто имелся, а еще и неплохо работал. Так что уже к середине дня Сеня несколько повеселел.
   В это же день он отнес в отдел кадров свою тоненькую трудовую книжку, расписался в приказе о приеме на работу, прошел инструктаж по технике безопасности, получил спецодежду, аванс и купил на продовольственном складе три банки тушенки, соль сахар, чай и макароны. Вечером после мастерски сваренных макарон по-флотски Семен попивал чай Љ 36 и смотрел по телевизору футбол. Жить было неплохо, а было бы даже и вовсе хорошо, если бы не мысли о Москве и некоторая тревога по поводу завтрашнего первого дня на шахте.
  
   В последующие несколько месяцев дни были похожи один на другой, как близнецы. Трудный ранний подъем по звонку двух будильников, часовая поездка на шахту в освещенном тусклой лампочкой закрытом тентом кузове вахтовой машины. Посматривая сквозь завесу табачного дыма на играющих в карты, матерящихся шахтеров, Сеня с тоской вспоминал их студенческую бригаду преферансистов, обыгрывающих простаков на южных пляжах. На шахте он, переодевшись в робу и получив в световой фонарь, расписывался в приеме смены, спускался в штольню, расставлял на места рабочих, проводил инструктаж, давал задания и закрывал наряды. Через 7 часов - подъем на поверхность, душ, обратный путь в поселок и холостяцкий ужин с телевизором. Но, наверное, самым сложным для Сени было любое общение с Миронюком. Была какая-то несовместимость Сениных внутренних органов с устрашающими раскатами голоса начальника. Разумеется, Иликака побаивались все, но Сеня после каждой планерки выходил буквально зеленый. Миронюк же, считавший, что запугивание - самый действенный инструмент в руках руководителя, и просто обожавший нагонять страх на подчиненных, взял за правило отпускать издевательские насмешки в Сенин адрес при каждом удобном случае.
   Несмотря на компанейский, в общем, характер, дружеские отношения с молодежью поселка у Сени не складывались. То ли некоторый Сенин снобизм был тому причиной, то ли равнодушие к алкоголю (что, впрочем, воспринималось окружающими, как явления взаимосвязанные), но он не появлялся на частых вечерних посиделках в соседнем доме. Там жили три незамужние молодые девицы: две Татьяны и Нина-Одноклассница. Последняя получила свое прозвище за частые и несколько экзальтированные воспоминания о законченной лет 10 назад школе. С одной из Татьян Сеня попробовал, было, без особого желания пофлиртовать, но получил решительный отпор, по-видимому, как раз из-за недостатка желания. Она даже закрепила их отношения ударом по скучающей Сениной физиономии сложенным в несколько раз журналом "Огонек".
   Возможно, единственным человеком, с которым Сеня приятельствовал, был Григорий, молодой специалист, приехавший из Ленинграда по распределению. Он работал почти постоянно на отдаленном участке, а когда появлялся в Уксе, жил в общежитии вместе с Сеней. Ему-то Сеня и рассказывал о своем незавидном положении и мечтах о красивой московской жизни. Григорий Сене от всей души сочувствовал, хотя и не очень понимал, о чем так уж сильно волноваться: ведь Сене осталось отработать по распределению всего-то немного больше двух лет... Да, разумеется, публика в поселке, в основном, малоинтеллигентная; конечно, поговорить нормально почти не с кем и работа на шахте, уж точно, не сахар.... Да и вода в колодце, а не из крана и удобства во дворе очень впечатляли, особенно зимой. Но затевать из-за этого процедуру открепления - то есть писать в Министерство геологии, собирать справки о невозможности продолжать работу по распределению и проделать массу других скучных дел казалось Григорию занятием малопродуктивным: меньше 2 лет на это вряд ли уйдет, а через это время и так можно будет спокойно уволиться. Однако, Сеня на такие доводы, обычно, говорил:
   - Ты меня не понимаешь. Ты геолог и к такой или, примерно, такой жизни был готов, когда ехал сюда по распределению. И твои институтские практики проходили в похожих условиях...
   - Ага,- поддакивал Григорий,- там еще ни света, ни телевизора не было, а тут: город в десятке километров, кинотеатр, ресторан, баня - просто рай какой-то.
   -Какой там рай? Жуткая дыра, да еще и с шахтой впридачу. Да еще и начальник - людоед. Нет, не хочу я здесь оставаться.
  
   И Сеня времени даром не терял. Почти сразу после начала работы он начал собирать нужные справки и направил письмо в Министерство с просьбой о досрочном прекращении работы по распределению. Письмо в положенном неспешном порядке рассмотрели и решили, что правильнее всего будет оставить окончательное решение этого вопроса на усмотрение Управления. Там вопрос передали в Карельскую экспедицию, а те, разумеется, переложили ответственность на руководство Уксинской ГРП. Так Сенино ходатайство попало к Миронюку.
   И вот однажды, когда вахтовая машина привезла в поселок очередную смену, к Сене подошел Николай - тот самый, что поил чаем в первое утро в Уксе - и сказал, что того ждет Миронюк:
   - Соберись, Семен, Иликак в гневе. Сегодня так орал, что Зоя из бухгалтерии начала рожать раньше времени - в Питкяранту увезли.
   - Соберись.... Легко тебе говорить, это ты перед увольнением такой смелый. А, что случилось? На шахте, как будто, все нормально.... Ну, то есть, не нормально, конечно - бардак, но обычный, не хуже, чем всегда.
   Николай, который действительно увольнялся и должен был через пару недель навсегда покинуть благословенную Уксу, мог позволить себе некоторые вольности в отношениях с начальством. Нет, разумеется, ни о каком организованном сопротивлении не могло быть и речи, но желудочные спазмы от голоса начальника как-то само собой прекратились.
   - Да ладно, я его никогда особенно и не боялся, - ответил Николай. - Но дело-то, похоже, не в шахте, там что-то другое..., какое-то он письмо получил - вроде бы о тебе. Может такое быть?
   Сеня допускал, что его просьба о досрочном увольнении с места распределения может, сделав круг, вернуться из Москвы в Уксу. Теперь он понял, что его опасения, по-видимому, оправдались. Уже много дней он мысленно готовился к неизбежному в этом случае разговору с Миронюком. Но разве к этому можно подготовиться? Ноги опять, как перед каждым свиданием с ним, стали мягкими, а безнадежное желание превратиться в никому невидимую амебу нестерпимым.
   - Да, может быть ..., наверное.... Не знаю..., - тихо ответил Сеня. Помолчал и добавил:
   -Ладно...,пойду.
   - Давай, Семен, не дрейфь. Ты не одинок, - весело хлопнул его по плечу Николай и убежал.
   Примерно через полчаса Сеня вышел от Миронюка, обычной в таких случаях походкой лунатика, но впервые с относительно ясным сознанием. Трудно сказать, что стало причиной такой перемены. Возможно, сыграла роль закалка, приобретенная в длительном ежедневном общении с шахтерами, которые, в общем-то, вовсе не были в большинстве своем мягче в общении, чем начальник ГРП - скорее наоборот - правда, не обладали таким устрашающим видом и голосом. Возможно, что и сам Иликак не использовал на этот раз все свои возможности, а больше старался по-доброму убедить Семена прекратить бесполезные попытки уволиться раньше времени:
   - Что ты Семен крутишься, как червяк? От меня еще никто не уходил, и ты не уйдешь. Мне нужен человек, который за шахту отвечает, в шахтном деле разбирается, а главное, кого, случись какая авария, можно будет посадить. Не самому же сидеть.... Ха-ха-ха! Тем более вон Колька Ильин увольняется - еще и инженера по ТБ не будет. Как же работать с такими паразитами?! Так что я тебе сказал: будешь работать. Будешь! И точка! А, может, ты со мной хочешь повоевать, а? Аника-воин, хочешь повоевать? Или как?!
   Воевать с Миронюком Сеня не хотел, разве что убить его, как-нибудь из засады, по-партизански.
   Размышляя вечером о причинах того, почему на этот раз ему удалось не впасть в обычное состояние грогги после разговора с начальником, Сеня робко подумал, что, может быть, становится менее восприимчивым к парализующим раскатам его голоса и отупляющему хамству. Более того, к собственному удивлению, Сеня поймал себя на мысли о том, что продолжает строить планы о том, как уехать из Уксы. Причем теперь, кроме обычного побудительного мотива - желания поскорее начать строить свою жизнь в соответствие с собственными о ней представлениями, появился еще один. Сене хотелось отстоять собственное достоинство. Мотив, разумеется, не удивительный и не новый, скорее даже банальный. Однако, в данном случае - совершенно оригинальный. Никто в отношениях с Миронюком не то, что не пытался, а даже в мыслях не оказывал ему сопротивления.
   Интересно, что на эти мечты о свободе каким-то причудливым образом начал оказывать влияние тот случай полуторагодичной давности, когда Сеня в ходе блужданий по Петрозаводску был атакован бродячими собаками. В Сениных размышлениях образ Миронюка каким-то непостижимым образом давно соединился с образом громадного пса - вожака бродячей собачей стаи - нагнавшей тогда на Сеню страха: черные бородатые громогласные хулиганы, которым все позволено. Сходство это в первый же день знакомства с Иликаком было Сеней замечено, но не осознано до конца. Только через несколько дней он понял, кого тот ему напоминает.
   И вот сегодня, после разговора с ним, Сеня впервые подумал, что ведь по существу сумел выбраться из того столкновения с собаками победителем. Не таким уж он оказался тогда беспомощным. Так, может быть, попробовать повторить то, что однажды уже удалось. Тем более что наперегонки с Иликаком бегать, точно, не придется. Просить о чем-либо судьбу Сеня не решался с той памятной зачетной недели на третьем курсе института. У судьбы, конечно, решения найдутся, но такие, о которых потом сто раз пожалеешь. Так что решил Сеня надеяться только на себя: может быть, какие-то новые ходатайства написать, посоветоваться во время будущего отпуска с какими-нибудь знающими людьми, ну, или, в конце концов, дождаться удачного стечения обстоятельств, правильно их оценить и попробовать использовать для прорыва к свободе.
  
   А примерно через месяц Григорию, находящемуся на участке, по рации, между прочим, сообщили, что Сеню назначили инженером по технике безопасности. О подробностях Григорий узнал в первый же свой приезд в Уксу. Сеня рассказал, как на планерке Миронюк, проклиная все на свете, рычал о том, что в партию нужен инженер по технике безопасности, а из Петрозаводска присылать его отказываются. Говорят, чтобы искали среди своих. Среди своих же никто не соглашался - работа ответственная, а заработок у всех возможных претендентов существенно снижался бы.
   - И тут я понял, - рассказывал дальше Сеня,- это для меня реальный шанс!
   - А в чем же тут шанс?- Удивлялся Григорий.
   -Ну, как же, как же? - Туманно отвечает Сеня, - Возможности очень даже большие.
   Григорий, как и большинство людей, привык должность инженера по технике безопасности воспринимать в лучшем случае, как несерьезную:
   - Да, что же там за возможности? Это же просто пустое место какое-то, а не работа.
   - Ну-у,- неуверенно отвечал Сеня, - это как подойти..., можно ведь попробовать организовать работу по всем правилам.
   - По каким правилам?
   - А вот... как раз... по "Правилам техники безопасности".
   - Ну, они же и так, наверное, соблюдаются?- наивно осведомляется Григорий.
   - Да ты что такое говоришь? - Хмыкнул Сеня,- они, можно сказать, вовсе не соблюдаются. Ты просто не знаешь, потому что с техникой не соприкасаешься - на шахте и буровых не бываешь. Но ведь даже и ты технику безопасности, наверное, нарушаешь.
   - Я нарушаю? Как?
   Сеня подумал немного:
   - Вот скажи, ты с кем в маршруты ходишь?
   - Один хожу.
   - Ага! А, что говорит первый пункт "Правил техники безопасности при проведении геологических маршрутов"?
   - Э-э... не помню....
   -А пункт-то очень простой: "Одиночные маршруты запрещены". Так что, нарушаешь...
   - А-а,- Григорий был несколько смущен, - это я знаю, конечно. Ну, а с кем ходить? Техников-геологов ведь не хватает...
   - Это понятно..., но все-таки они запрещены,- глубокомысленно заметил Сеня.
   - Надо же..., это ты в институте так все хорошо запомнил? - Удивлялся Григорий.
   - Да, ну, в институте..., шутишь? Кое-что на практиках узнал - я же на больших эксплуатационных шахтах практики проходил - там тоже все и всё нарушают, но все же порядка больше. И здесь пока мастером работал, тоже пришлось вникать. Ну, а сейчас, видишь, изучаю..., про маршруты, например, только вчера прочитал, - Сеня указал на внушительную стопку книг на столе. - А на работе лежит еще в два раза больше.
  
   На следующий день Григорий уехал на свой участок. А еще через пару недель Сеня закрыл шахту.
   Чтобы понять, что это значит, мало представлять, что на самой шахте или вспомогательных работах было занято три четверти персонала Уксинской ГРП и много людей из близлежащего поселка Иля-Ууксу. Не менее важно, что существующая в те годы система финансирования геологоразведочных работ состояла в том, что оно осуществлялось за фактически выполненные работы. Скажем, пробурили за месяц определенное количество метров скважин, составлялись соответствующие документы, и геологоразведочная организация получала за это деньги в соответствие с расценками, заложенными в проект. Причем финансировалась не только та геологоразведочная организация, которая этот проект непосредственно реализует, но и вся огромная, бюрократическая по своей сути, надстройка в виде экспедиции (в нашем случае - это Карельская комплексная геологоразведочная экспедиция); Управление (Северо-Западное Геологическое Управление) и, наконец, Министерство геологии. Все они участвовали в разделе финансового пирога, получая премии, которые в свою очередь тоже заложены в упомянутые выше расценки на каждый вид геологоразведочных работ. При этом для получения премий необходимо было выполнение главного условия: сроки выполнения этих работ должны были соответствовать проектным. Ведь сам проект после утверждения в Министерстве геологии становился частью общегосударственного плана геологоразведочных работ (система-то в те времена была плановая). Перевыполнение плана, то есть его выполнение в меньшие сроки поощрялось более высокими премиями, а невыполнение грозило не только их лишением, но и суровыми наказаниями.
   Когда же дело касалось не бурения скважин, а проходки разведочных шахт, все вышесказанное многократно усиливалось. Во-первых, сметная стоимость этих объектов соотносится примерно так же, как цена трехколесного велосипеда и лимузина, а во-вторых, проведение геологоразведочных работ с использованием шахт дело само по себе довольно редкое и все подобные объекты находились под контролем Союзного министерства.
   Так что Сеня покусился на финансовые и карьерные интересы весьма влиятельных людей. Трудно сказать, понимал ли он это во всей полноте, принимая решение о закрытии шахты, но то, что он это понял спустя очень короткое время, можно сказать определенно.
   Когда было подписано предписание о закрытии шахты, Миронюк находился в Петрозаводске. Сообщение о закрытии передал ему диспетчер Экспедиции после сеанса связи с Уксой. Через несколько минут Иликак уже разговаривал с Сеней. Разговаривал - слово в данном случае, конечно, условное. Примерно так же разговаривал Соловей-Разбойник, когда своим посвистом и покриком разметал вражеские рати и сносил крепостные стены. Сеню качало из стороны в сторону, трубка выпадала из рук, а звуки, вылетавшие из наушника, перемещали ее в пространстве, подобно ракете. Сеня ловил трубку, снова ее ронял, и в голове у него поначалу крутилась только одна мысль: "Зачем я это сделал?!" Однако, силы великанов тоже не беспредельны, да и сообразил Миронюк, что одним запугиванием проблему не решить, и начали сквозь громы и молнии доноситься отдельные слова, а потом и целые фразы.
   -Что же ты сделал, гад?!
   Сеня владел собственным языком, как после ударной дозы новокаина, введенной неопытным стоматологом
   - ...Аыл ахху,- гласные давались лучше всего.
   - Что!!! Ты что, скотина, издеваешься?
   - ...Эт.
   - Что эт?!
   - Э ыэаус, - отчеканил Сеня
   - Вот же, подлец, - словно бы про себя сказал Иликак, - что ты там мычишь?
   - А э ычу.
   Подумав, что разговор в таком стиле закончится обмороком на другом конце провода, Миронюк перешел почти на шепот - жуткий, как шелест листьев на ночном кладбище:
   - Ну, зачем ты, подонок, закрыл шахту? Я же тебя..., я же тебе..., ну скажи, зачем?
   Сеня попытался взять себя в руки и произнести что-нибудь членораздельное:
   - Ахный ансот э едазначен э пэевозки юдей...
   - Сеня, соберись! - Радостно шептал Иликак. - Давай еще раз.
   - Шахный танспот не педназначен ля пеевозки людей.
   - Ах вот, что! Шахтный транспорт не предназначен для перевозки людей?
   - Уу, - ответил Сеня.
   - А твое какое собачье дело? А Семен?
   - Я отвечаю...
   - За что ты там отвечаешь..., ты за свой язык не можешь ответить..., отмени распоряжение, гад, лучше сам отмени. Мой тебе совет - чтобы, когда я завтра вернусь, шахта работала.
   И Миронюк положил трубку. Позже в этот день по поводу шахты был у него разговор с начальником экспедиции.
   - Всеволод, что там такое? Мне уже из Ленинграда звонили. Пока до Москвы не дошло, надо, чтобы все заработало.
   - Не волнуйтесь, Сергей Христофорович, все будет нормально, заработает.
   - Давай-давай. Я в это дело вникать не хочу, сам справишься.
   - Да конечно, Сергей Христофорович. Не беспокойтесь, завтра все заработает, да какой завтра... сегодня заработает.
   Но не "заработало" ни сегодня, ни завтра.
   Оказалось, что Сеня закрыл шахту из-за несоответствия типа вагонеток, используемых для перевозки людей, требованиям "Правил техники безопасности" к шахтному транспорту. Понятно, что замена вагонеток дело не одной недели. Их надо заказать, а, притом, что их поставка была внеплановой, требовались дополнительные согласования, затем привезти по железной дороге, доставить к шахте, спустить вниз...Что-то, обязательно понадобится переделать - отрезать, приварить - словом, дело небыстрое.
   Поэтому, хотя требующиеся вагонетки заказали без промедления, держать до их прихода шахту закрытой, по мнению начальства, было невозможно. Однако и брать на себя ответственность, открыв шахту собственным приказом, Миронюк, не хотел. Ему казалось, что заставить Сеню отменить предписание будет делом пустячным. Но прошел день, другой, третий... Сеня приходил домой после работы зеленым - он ничего не ел, потому что после звуковых бомб, щедро сбрасываемых на него Иликаком, никакую еду протолкнуть в горло было невозможно. На Сеню было жалко смотреть, но отменять предписание он отказывался. День шел за днем, Сеня слабел на глазах.... И вот, когда он уже готов был сдаться, Миронюк все-таки открыл шахту собственным приказом - ведь невозможно было до бесконечности давать экспедиционному начальству пустые обещания. Копию приказа Сеня получил от самого Иликака, вместе с угрозой обязательно ему это припомнить. При этом он впервые обратился к Сене на Вы, чего никогда в жизни не делал в отношениях с подчиненными.
   Через две недели, когда Миронюк опять уехал в Петрозаводск, Сеня закрыл шахту во второй раз. На этот раз причиной было несоответствие требованиям "Правил техники безопасности" троса для спуска клети с людьми в шахтный ствол: вместо "людского" троса использовался "грузо-людской".
   Все повторилось почти в точности, как в первом случае. Звонок из Петрозаводска, пугающие вопли, телефонная трубка, вырывающаяся из рук, и открытие шахты собственным приказом Миронюка через 5 дней. Однако было и нечто новое - Сеню крепко побили в ближайшую субботу, когда он пошел баню в поселок Иля-Ууксу. Напала на него парочка местных хулиганов. Сеню лупили и приговаривали: "Не ты открывал, не тебе и закрывать..."
   Уксинское общество разделилось по поводу всех этих событий на два лагеря. Одни считали, что Сеня делает все это из каких-то далеко идущих карьерных соображений. Другие, в основном, это были шахтеры и все имеющие отношение к машинам и прочей технике, в целом считали, что правила безопасности действительно повсеместно и постоянно нарушаются, и когда-то этому должен быть положен конец. Однако эти последние прекрасно понимали, что полное выполнение "Правил" приведет к снижению производительности труда, а значит, и к уменьшению заработка. Так что они поддерживали Сеню, но только до той границы, с которой начиналось уменьшение зарплаты. Пока же он эту границу не перешел, поддержка, хотя и не слишком надежная, ему была обеспечена. Даже с хулиганами, отлупившими Сеню, по слухам не слишком вежливо побеседовали. Большая часть персонала ГРП не работала: те, кто был связан с шахтой, не работали, поскольку не работала сама шахта, а остальные участвовали в постоянных дискуссиях о проблемах техники безопасности. В общем, ситуация в руководимой Иликаком организации была близка к революционной.
   Именно такое выражение употребил начальник экспедиции в одном из многочисленных в те дни разговоров с Миронюком:
   - Ну что, Сева, у тебя там, похоже, революция намечается, не можешь справиться с ситуацией?
   - Я не могу?! - Иликак, похоже, был искренне возмущен.
   - Да, у тебя же партия не работает. Сейчас он еще все буровые закроет. Какие мысли, Сева?
   - Куда там, закроет.... Я ему закрою, я его сам так закрою...
   - Подожди-подожди, теперь уже угрозами не обойдешься. Надо что-то конструктивное придумывать. Может быть, опять перевести его в горные мастера?
   - Да Сергей Христофорович, разве я об этом не думал?! Некуда его переводить. Должностей для него больше нет. Занято все. На горного мастера молодого специалиста уже поставили. А переводить куда-то с понижением - он не согласится. Честно говоря, не знаю, что и делать.
   - Ну, наконец-то, сознался. А то "я его так, да я его эдак..."
   Начальник экспедиции ненадолго задумался:
   - Сева, а, может быть, его уволить? Он ведь давно просится.
   Иликак не мог напрямую признаться, что тогда это будет его личное поражение - поражение Великана в сражении с Храбрым Портняжкой:
   - Сергей Христофорович, да я попробую с ним еще поговорить. Может быть,
   все утрясется.
   - Ну смотри, Сева. Времени у тебя немного. Из Москвы могут комиссию прислать - такие слухи ходят. Попробуй с ним поласковей, посули что-нибудь.... Ты человек опытный - не мне тебя учить.
   Кроме Миронюка, Григорий был единственным человеком в Уксинской ГРП, знавшим о Сениных попытках уволиться до окончания срока работы по распределению. Разумеется, при встрече вопрос о связи этих попыток с усилением требований к технике безопасности, не мог быть обойден.
   - Ты, что Сеня все это затеял, чтобы уволиться?- Изумлялся Григорий.
   Сеня призадумался:
   - Как тебе сказать..., вначале да - такой был план.... А потом, когда увидел, что работяги меня зауважали, подумал, что не только мне это нужно. Они-то часто даже не знают, что условия работы можно сделать более безопасными. Там, под землей и так проблем хватает. Так уж вагонетки, канаты, или, тем более, шнуры бикфордовы, можно ведь нормальные использовать.
   - Ничего себе..., там столько нарушений?
   - Да конечно! Шахту, да и буровые каждый день можно закрывать.
   -Так что, так и будешь закрывать?
   - Да не знаю.... Все равно я все это не изменю - это же система. В конце концов, нарвусь на крупные неприятности: или начнут выговоры объявлять, при увольнении напишут какую-нибудь гадость в трудовую книжку или еще что-нибудь придумают.
   - А если сейчас предложат уволиться?
   Сеня помолчал:
   - Не знаю..., наверное, уволюсь.
  
   Сеня уволился через две недели. Иликак в последнем с ним разговоре улыбался облегченно и растерянно, как больной после хорошего клистира, и был настолько любезен, что даже вызывал некоторую жалость. Голос его звучал, как ручеек в летний полдень.
   -Заезжайте, Семен, если будете в наших краях. И вообще должен сказать, что человек Вы способный и пойти можете очень далеко.
   Сеня расхрабрился настолько, что обещал обязательно заехать:
   - Только соблюдайте тут технику безопасности, чтобы что-нибудь закрывать не пришлось.
   - Хи-хи-хи,- ответил Миронюк и пошел проводить Сеню до крыльца.
   Свидетели этой сцены говорили потом, что не забудут ее до конца жизни. После Сениного ухода в бухгалтерии со стороны кабинета Миронюка некоторое время слышались глухие удары. Главный бухгалтер уверяла всех потом, что это Иликак бился головой о стену.
   Один день ушел у Сени на оформление документов, полчаса на сборы - никакими вещами он разжиться в Уксе не успел - может быть, поэтому прихватил с собой в новую жизнь парадный черный пиджак Григория. Попрощаться у них не получилось, владелец пиджака был, как всегда, на участке. Однако, долго о пиджаке он не печалился - все равно надевать его было некуда, а Сене он мог пригодиться. Как ни странно, этот пиджак не сразу затерялся в лабиринтах времени. Через полтора года Григорий получил о нем неожиданное известие.
   Это случилось, когда одна из буровых бригад Уксинской ГРП стала победителем социалистического соревнования и ее буровой мастер был приглашен в Москву для фотографирования у знамени ЦК ВЛКСМ (для тех, кто забыл эту аббревиатуру - Центральный Комитет Всесоюзного Ленинского Коммунистического Союза Молодежи). Мастера звали Володя. Приехал он в Москву для участия в этом трогательном мероприятии и, надо же такому случиться, на улице Горького встретил Сеню.
   Володя очень удивился. И не только тому, что сама встреча представляла собой яркий пример аномального отклонения от средневероятностных значений, но и тому, что Сеня проявил искреннюю радость от этой встречи, чего раньше за ним не водилось. Показалось ему также, что на Сене была та же одежда, в которой он уехал из Уксы: " Пиджачок такой черненький ("Мой пиджачок", - подумал в этом месте Григорий) рубашечка серенькая, галстук, немного съехавший. Портфель, правда, наверное, прикупил".
   Бывшие коллеги обнялись и договорились вечером отметить победу в соцсоревновании и встречу, с ней связанную, в каком-то известном Сене подвальчике. Встретились, посидели, поговорили.... Оказалось, что Сеня работает в НИИ младшим научным сотрудником, жилье снимает где-то под Москвой - на электричке ехать около часа - при этом условия проживания, примерно те же, что были в Уксе. На следующий день договорились встретиться вновь.
   Сеня пришел на эту вторую встречу в неожиданно грязной одежде. Брюки, были в пятнах, мятые, рубашечка посерела еще больше, на пиджаке почти оторван карман. Оказалось, что ночевал Сеня на вокзале.
   - Ты же, вроде бы успевал на электричку? - Сочувственно интересуется Володя.
   - Да должен был успеть, - с досадой отвечает Сеня. - Но ты помнишь эту, с которой я вчера ушел?
   Володя помнил какую-то девицу, которую Сеня подцепил в подвальчике:
   - Ну и что?
   - Ну, так вот..., она меня к себе ночевать позвала. Сели мы в трамвай. Едем-едем, едем-едем, едем-едем..., долго ехали. Заехали, черт знает куда. Выходим..., я смотрю - Москвы-то уже нет, какие-то заборы, стройки, темно. И я сказал себе: "Сеня надо бежать". И побежал. Бегу падаю, в какой-то проволоке запутался, в яму свалился. А она - за мной бежит, кричит что-то .... Но все же убежал. Пока выбрался оттуда, все электрички уже ушли, конечно. Вот и пришлось на вокзале ночевать. Кое-как одежду почистил - и на работу.
   Опять сидят они в каком-то подвальчике. Спрашивает Володя:
   - Не жалеешь, что из Уксы уехал?
   - Да, как тебе сказать, - размышляет Сеня, - с одной стороны, я там, как будто, нужен был, что-то от меня зависело, сам себя уважал. С другой стороны, ну что, всю жизнь там прожить?
   - Ну, это не обязательно - Миронюк теперь начальник экспедиции, живет в Петрозаводске.
   - Так то же Миронюк....
   -Ну, а что Миронюк,- он тоже буровым мастером начинал. Да, и вообще, когда ты уехал, он так с техникой безопасности гайки затянул, на всех планерках тебя в пример ставил - вот, мол, как надо к работе относиться.
   - Да ты что!
   - Да, Сеня. И вообще, в Уксе тебя помнят. Как сложилась дальнейшая Сенина судьба, неизвестно. Можно только гадать, так ли далеко он пошел, как предсказывал ему Иликак, или до сих пор ездит в Москву на электричке. Но точно известно, что с техникой безопасности в Уксинской ГРП последующие несколько лет был относительный порядок, а также то, что Сеня в Уксе до сих пор личность легендарная.
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"