Если общение на ныне модном сленге можно считать благоприобретенным, то излишней церемонностью Олька не отличалась никогда.
- Когда закончишь с тестом, организуй что-нибудь перекусить.
Я взглянула на Ольку, приложив максимум усилий, дабы наполнить свой взгляд той долей выразительности, которая обычно не требует комментария.
- Ну, Гашка...
В ее интонации послышались извиняющиеся нотки. Значит, крупицы совести все еще где-то сохранились в выхолощенном профессией сознании подружки.
- Выручай, Гашенька... У меня и бутерброды-то не всегда получаются. Сама знаешь. А тут... Не хотелось бы ударить в грязь лицом. И потом, это ты привела его, так что...
- Ладно. Не продолжай. Что у тебя есть в наличии?
- Посмотри в холодильнике.
Последняя фраза была брошена удаляющейся с кухни подружкой через плечо.
Конечно, я могла бы обидеться. Бросить возню с тестом, вымыть руки и тихо удалиться, оставив Ольку один на один с гастрономическими проблемами. Но я смотрела ей вслед... Нет, ни раздражения, ни злости... Только немного грустно. Грустно от того, что наше безоблачное детство безвозвратно ушло. Все было так легко и просто... И наши девчачьи мечты... И отношения... Не могу вспомнить, чтобы мы хоть раз серьезно поругались. А теперь все не так. Каждая строит свою жизнь без оглядки на подруг. Наверное, так и должно быть. Или нет? Не знаю. Да, грустно. Но разве Олька или Машка виноваты, что у них все складывается удачнее, чем у меня?..
От невеселых мыслей меня отвлекла музыка. Низкий женский голос пел о чем-то по-португальски. Прежде я никогда не слышала этой песни. Красивая мелодия, красивый голос... Я невольно заслушалась. Даже минимальный запас португальских слов, хранившийся в моей памяти, позволил мне сообразить, о чем пела незнакомая певица. Сердце, любовь, разлука... Господи, у всех одно и тоже.
Распахнув дверцу холодильника, я принялась внимательно изучать его содержимое. Не могу сказать, что готовка была моей страстью. Но иногда во мне просыпался здоровый женский инстинкт - накормить ближних чем-нибудь вкусненьким. Сложные рецепты из кулинарных книг нагоняли на меня лишь скуку, поэтому готовила я исключительно по вдохновению. Однако скудный ассортимент продуктов в Олькином холодильнике не возбуждал воображения. Что ж... В таком случае пицца. Это итальянское блюдо в моем исполнении никогда не отличалось особой строгостью в подборе ингредиентов, но не было еще случая, чтобы кто-то остался не доволен. Своим эксклюзивным творениям я непременно присваивала звучные названия, некоторые из которых потом встречала в меню пиццерий. Естественно я не могла пройти мимо и тщательно расспрашивала об их происхождении, но ни разу не получила более менее вразумительного ответа. Похоже, их способ разнообразить меню был аналогичным моему.
Пожалуй, единственной действительно интересной вещью добытой Олькой в опустевших квартирах был старый сервировочный столик - произведение безызвестного народного умельца симпатичное мне своей занятной самобытностью и функциональной простотой. К сожалению, местами потрескавшийся темный лак выдавал его дешевенькое древесное существо, но в умелых руках он легко мог бы приобрести вполне презентабельный вид. Олька по обыкновению отмахивалась от моих предложений отреставрировать столик и продолжала его эксплуатировать в том виде, в котором нашла. Было жаль беднягу, но за неимением ничего подходящего, чем можно было бы его заменить, я аккуратно протерла его мягкой тряпочкой и загрузила тарелками с готовой пиццей, бокалами, бутылкой вина, обнаруженной в полупустом Олькином холодильнике, и прочей мелочью придуманной цивилизованным человечеством для превращения естественного процесса приема пищи в некий церемонный ритуал.
Управляемый мной столик мягко катился на своих, обутых в резину, колесах по паркету. Катился?.. Путь был слишком коротким. Через считанные мгновения я оказалась перед старинной двустворчатой дверью, одна из створок которой была прикрыта. Я остановилась. Понимая, что чем дольше буду стоять в нерешительности, тем труднее будет войти, я резко толкнула преграждающую мне дорогу створку и шагнула в комнату. И... Зажмурилась. Кто-то опять подумает, что мне нужно лечиться у психиатра, но это не так. Всего лишь приобретенный рефлекс. Мой папочка... Нет, теперь, когда ему 64 года, он уважает приличия. Вот уже пятый год ему удается вести размеренный вполне семейный образ жизни. То ли на закате жизни (услышал бы он меня!) ему все-таки посчастливилось встретить ту единственную и неповторимую, которую методом проб и ошибок так долго искал, то ли просто возрастные изменения характера коснулись и его... Да так ли это важно?.. Главное, что его последний брак длится рекордно долго и, кстати, весьма плодотворно: детская страничка в его паспорте пополнилась еще двумя отпрысками - пятилетним Родионом Николаевичем и двухлетней Авдотьей Николаевной. А рефлекс зажмуриваться, заходя в помещение из которого кроме сладко-тягучей музыки (а из Олькиной комнаты по-прежнему лилась именно такая) не доносилось более никаких звуков, выработался у меня в те благословенные времена, когда Николай Сергеевич находился в процессе поиска. Времена минули, а рефлекс остался. Искореняю его, но, как видите, привычка пока сильнее меня. Удивительно как много посторонних мыслей проносится в голове, когда нужно собраться и принять верное решение, дабы не попасть впросак. Одно все же, несомненно - глаза надо открыть.
Картина, открывшаяся моему взору, до известной степени действительно была интимной. Но! Что в данном случае важнее? Щелк, щелк, щелк... Дебет - кредит... Победило нежелание прослыть ханжой.
Я улыбнулась. Павел улыбнулся мне в ответ и попытался встать. Но Олька, сидевшая на подлокотнике его кресла, повернувшись ко мне лицом, неловко (а может наоборот намеренно), покачнулась и шлепнулась к нему на колени. Картина маслом: "Мы вас не ждали, а вы приперлись".
- Пиццу лучше есть, пока она не остыла.
И очередная фальшиво-простодушная улыбка.
Олька хохотала, даже не пытаясь встать. Павел улыбался. Похоже, ситуация была неприятна лишь мне. Чувствуя, что улыбка на моем лице превращается в гримасу, я отвернулась и подошла к музыкальному центру. Пробежав взглядом по надписям на коробочках с дисками, аккуратно расставленных в винтообразной высокой стойке, поняла, что не разобрала ни единого слова. Принялась читать вновь, более внимательно. Помогло. Я успокоилась и могла продолжать общение в, так сказать, непринужденной манере.
- Ничего нового...
- Посмотри в коробке, - отозвалась подружка.
В коробке... И где она? Покрутив головой, но, не оглядываясь, я таки обнаружила картонную коробку, стоящую рядом на стуле. В ней навалом лежали потертые пластиковые коробочки с забавными рукописными вкладышами вместо ярких типографских картинок.
- Что это?- спросила я, вынув из кучи одну наугад.
- Не знаю. Антон притащил, я еще не смотрела. Да брось ты там копаться! Давай лучше выпьем...
- Неплохая идея, - поддержал ее Павел.
Я собралась духом и обернулась. В этот момент он обхватил Ольку за талию, приподнял ее и, встав вместе с ней, мягко опустил ее на пол. Меня поразило, с какой легкостью он все это проделал. Моя Олька, безусловно, не отличалась особо широкой костью, но все-таки метр семьдесят девять... А Павел при всей своей ладности, как любила говаривать баба Лина, до гренадерского телосложения явно не дотягивал. Что-то раньше я не замечала за собой любования мужской силой.
Мы сдвинули кресла, сгруппировавшись вокруг сервировочного столика. Павел откупорил бутылку, разлил вино и первым поднял свой бокал.
- Надо выпить за что-нибудь...
- Предлагай, - согласно кивнула Олька.
- За Аглаю.
- С какой стати? - удивленно, но вовсе не возмущенно спросила Олька, уставившись на меня.
- Ну... Я думал, что это очевидно.
- Лично мне это не очевидно.
Олькино недоумение начинало меня раздражать. Простая любезность. Пока она здесь ворковала, я вкалывала на кухне. Что еще объяснять?
- Я как хозяйка дома рассчитывала...
На лице Павла читались потуги поиска подходящих слов. Неужели так трудно сообразить, что ответить зарвавшейся хозяйке? Обидно.
- Во-первых, Аглая привела меня в этот дом...
- А, во-вторых? - капризно надув губки, поторопила вновь замешкавшегося Павла Олька.
Ха-ха... Олькина игра в капризную девочку была мне хорошо знакома, но Павел!.. Он-то, оказывается, подбирал слова, чтобы реабилитироваться в Олькиных глазах. Это уж слишком. Обида медленно, но верно расползалась во мне, принимая необратимую форму. А обижаюсь я очень однообразно, поэтому совершенно очевидно, что скоро мне все это надоест. Вот уже накатывает... Нет... Подбирается. Да. Подбирается промозглая сырость Альбиона, распространяя вокруг, как выражались позапрошловековые классики - сплин, а проще говоря, тоску смертную. Ваши игры мне не интересны. Что происходило здесь до моего появления, что будет после того, как я уйду?.. Все слишком очевидно. Никакой интриги.
Я спокойно (читай - безразлично) посмотрела сначала на Ольку, потом на Павла...
- Давайте я с вами выпью сразу за все и за всех...
- Но?..
- Мне пора...
- Куда тебе пора?
- Пора покинуть вашу милую компанию и вернуться на кухню.
Я высоко подняла руку с бокалом, поочередно кивнула сотрапезникам и залпом выпила вино. Что ж раз никто не собирался меня задерживать, мне оставалось лишь исполнить свое намерение. Взяв со столика тарелку с пиццей, я покинула "сараюшку" в полнейшей тишине.
Часть восьмая.
На кухне настроение у меня не улучшилось. Да и с чего бы? Кроме уже почти подошедшего теста меня здесь никто не ждал. А есть ли вообще на Земле такое место, где меня кто-нибудь ждет? А, если я вдруг исчезну?.. Завтра вспомнит хоть кто-то, что я все-таки была? Ну, положим, об этом есть кому вспомнить. А кто-нибудь пожалеет о том, что меня больше нет? Сомневаюсь. И все же странно. Ведь зачем-то мы все появляемся на этом свете. Вот и я тоже. Почему же так получилось, что все прекрасно могут обойтись без меня? Ерунда. Так можно черти до чего додуматься. Как там, в песенке поется? Главное, конечно, впереди. Конечно впереди. Все время впереди. Ха-ха, ля-ля, ди-ди...
- Чему вы улыбаетесь?
Его визит по логике вещей должен бы меня обрадовать. Но радости я не почувствовала. Честно говоря, мне даже было досадно его неожиданное появление, потому что не хотелось ни с кем разговаривать.
- Почему вы ушли?
Я пожала плечами. А на какой собственно ответ он рассчитывал.
- Это было так давно. Я даже не уверен, что вспомню их вкус. А вот запах я помню очень хорошо. Бабушка всегда ставила тесто на ночь. Утром она вставала рано-рано... И, когда я просыпался, вся квартира была наполнена этим запахом.
- Конкурировать с воспоминаниями очень сложно.
- О какой конкуренции речь?
Мы одновременно оглянулись.
Олька стояла в дверном проеме, упершись широко расставленными руками в боковые балки дверного косяка, и производила довольно воинствующее впечатление.
- Вы так многозначительно молчите, что я могу подумать, будто помешала вам.
Павел двинулся ей навстречу.
- Аглая ищет помощников. Может, поучаствуем?
- Ну, уж нет!
- Что так?
- Да уж так!
Хорошо зная свою подругу, я поняла, что что-то разладилось в ее настроении. Расстроил телефонный звонок? Расспрашивать было бесполезно, но я все же спросила:
- Кто звонил?
- Да так... - отмахнулась Олька. - Все суета сует....
Значит, я угадала.
Она обхватила обеими руками руку Павла.
- Мы могли бы продолжить прерванную беседу, - замурлыкала она.
Я невольно улыбнулась. Это уже было не очень похоже на мою подругу. Не ее уровень - слишком пошленько.
- Пойдем, Павлик. От нашей помощи здесь будет больше вреда, чем пользы. Ведь так, Аглая?
- От твоей, несомненно.
Олька увлекла Павла за собой, и я снова осталась одна.
Разглядывая три больших кома теста, лежащих передо мной на столе, я поймала себя на мысли, что смотрю на них с ненавистью. О, ужас!.. В чем повинны эти мягкие, теплые, такие податливые комочки? "Простите, простите... Я вас мяла, тискала, била... А вы молчите, не возмущаетесь... Простите". Так... Разговариваю с кусками теста. Это смешно и мило или мне действительно пора подумать о помощи - ну, если не психиатра, то хотя бы психотерапевта? Я подняла голову и увидела свое отражение в кухонном окне. Ничего особенного. Все как всегда. На лице, обрамленном косынкой, туго стягивающей волосы, я не заметила никаких тревожных признаков. Я улыбнулась и подмигнула своему отражению. У меня хорошая улыбка. Нет, это я не теперь решила. Все так говорят. Мягкий, открытый взгляд человека, которого нельзя заподозрить в злокозненности намерений. Это тоже не я придумала. Ну и что? Располагаю к общению... А дивиденды?.. Что я с этого имею, кроме рассказов о чужих проблемах? Говорят, что я очень похожа на мать. Ну, что-то, конечно, есть... Но Людмила Станиславовна - красавица! И все в ней такое... Царственное. Осанка, взгляд, движения, голос... А я? Неужели все дело в росте? Я вздрогнула от внезапно раздавшегося оглушительно хлопка. И тут же нечто, громко шипя, вознеслось вверх и там, в вышине, рассыпалось на множество разноцветных огоньков фейерверка. Идиотизм! Глубокой ночью в полной тишине... А вокруг дома, где спят дети! И старики, многие из которых все еще помнят войну.
Когда я была совсем маленькой, у нас на даче гостил брат моего деда, Андрей Иванович. Однажды ночью случился страшный переполох. Я проснулась, когда почти во всем доме горел свет, за дверью шумно суетились взрослые, громко переговариваясь, не обращая внимания на ночное время. Я вышла из своей комнаты, дошла до столовой, где за столом сидел незнакомый мужчина в белом халате и мой отец. Они не обратили на меня никакого внимания и я, прижавшись к стенке, внимательно наблюдала за происходящим. Через некоторое время на лестнице, ведущей на второй этаж, послышался шум, отец и незнакомец встали и направились туда, я тоже пошла за ними. Тяжело ступая, по лестнице спускались двое других тоже мне незнакомых мужчин, они несли носилки, на которых лежал Андрей Иванович. Он лежал тихо-тихо, и лицо его было таким бледным, практически белым. Ни прежде, ни потом мне, к счастью, не доводилось видеть ничего подобного. Наверное, поэтому я так хорошо все и запомнила. Тут меня заметила баба Лина и увела к себе. Нет, Андрей Иванович тогда не умер. У него случился сильный сердечный приступ, но все обошлось. А причиной всему послужил звук самолета заходящего на посадку. Во время войны брат моего деда был стрелком-радистом на знаменитых Илах, и долго еще после этого он видел во сне горящие падающие самолеты, слышал этот пронзительно звенящий звук стремительно рассекаемого ими воздуха. И вдруг среди ночной подмосковной тишины сквозь дрему он услышал похожий звук. Вот сердце старика и не выдержало.
А теперь эти ночные пиротехники. Почему всем на всех наплевать? Интересно, так было всегда или мне посчастливилось жить в "незаурядные" времена?
Ночь благополучно двигалась к своему завершению. Я очень люблю это время суток. Но летом. Был бы сейчас мой любимый май... Май, июнь и даже июль... Небо светлеет, просыпаются птицы... Еще свежий воздух, пустые улицы... Как хорошо в Москве! Опять занесло.
Я вынула из духовки последнюю партию пирогов. Румяные ровные ряды радовали глаз. Все. Ты хорошо потрудилась, Аглая Николаевна, и да воздастся тебе когда-нибудь за труды твои и незлобивый характер.
В квартире стояла абсолютная тишина. Подойдя к двери Олькиной комнаты, я остановилась и прислушалась. Тихо. Обе створки двери были закрыты. Я тихонько постучала, но никто не откликнулся. Взявшись за массивную ручку, я потянула дверь на себя. Дверь со скрипом приоткрылась. Сквозь не зашторенные окна в комнату проникал уличный свет, но его было явно недостаточно, чтобы осветить такое большое помещение. Войти или не стоит? Разыгравшееся воображение как назло рисовало мне красочные интимные картинки. "Черт возьми!.. - возмущенно прошептала я. - Не хочу я ничего знать! - И уже спокойнее: - Не хочу". Я снова тихо закрыла дверь.
В прихожей рядом с моей шубой по-прежнему висело пальто Павла. Добротное дорогое пальто с необычными пуговицами, каждая из которых, наверняка, стоит дороже моего сапога, который я в данный момент натягивала на ногу. Нет, такие мужчины не для меня. Ну и... Что Бог не делает - все к лучшему. Я надела шубу, открыла входную дверь и вышла, захлопнув ее за собой.
Часть девятая.
Только на Чистопрудном бульваре я поняла, что выбрала не самый удачный маршрут. Можно было бы значительно сократить путь, если не выходить на Бульварное кольцо. Видимо, в полусонном организме сработал прогулочный рефлекс. Но ранним морозным утром после бессонной ночи?..
Ветер все время пытался сорвать с головы капюшон, и его приходилось поддерживать руками у самого подбородка. Варежки я по всегдашней привычке забыла где-то. Такие славные теплые пуховые варежки... Мне подарил их дед, и я берегла их до последнего. Вернее до последней пары, которая с неизменной беспечностью была мной потеряна неделю назад. Сколько я их "посеяла" за эту зиму? Не помню. Но никак не меньше пяти пар. Где я могла их оставить? Хорошо, если у Ольки. А, если нет? На вокзале они еще у меня были. Это я отлично помню. Кажется, больше я их нигде не снимала. Только вот в машине?.. Если я забыла их в машине у Павла? Хорошо это или плохо? Тьфу!.. Вот ведь наивность, граничащая с глупостью. Неужели я до сих пор на что-то надеюсь? Об этом все. Забыла. Буду надеяться, что варежки лежат где-то в недрах огромной Олькиной квартиры. Найду и пришью к рукавам шубы. Пусть болтаются на резиночках как у детсадовцев.
Попеременно отогревая руки в глубоких карманах шубы, я шла все, ускоряя шаг, готовая в каждую минуту сорваться на бег. Но этому не суждено было случиться. На раскатанной ледяной дорожке я поскользнулась и шлепнулась, прокатившись, да простят меня тонко организованные граждане за интимную подробность, на попе довольно далеко вперед. Остановившись, я продолжала сидеть. Не то чтобы у меня не было сил подняться, а так как-то... Ничего не хотелось. Глубокое безразличие ко всему на свете и даже к собственной персоне. Я сидела и смотрела по сторонам. Вокруг не было ни одной живой души. Даже машины, снующие по Москве в любое время суток, куда-то все исчезли. Так тихо, что я отчетливо слышала, как где-то шелестела на ветру бумага, видимо, одна из плохо приклеенных рекламных листовок. Я повернула голову в сторону, откуда доносился этот звук. На двери "Современника" в самом деле, отклеившись одним из углов, трепетало объявление. Это был большой стандартный ватманский лист, на котором крупными буквами было что-то написано. Было конечно слишком далеко, но явно рукописный текст привлек меня своей нарочитой пестротой, и я силилась разобрать суть сего документа.
- Вы ушиблись?
Я подняла голову и с удивлением увидела перед собой молоденькую женщину, держащую на руках упакованного в объемный комбинезон карапуза.
- Не знаю, - ответила я, пытаясь сообразить, откуда она взялась, если только что в обозримой перспективе никого не наблюдалось.
- Как же так?
В принципе ничего удивительного, что ответ показался ей странным. Я бы и сама сочла человека не совсем адекватным, получив подобный ответ. Но мамочка оказалась человеком сердобольным. Не получив от меня более никаких разъяснений, она некоторое время молча смотрела на меня, а потом кивнула и сказала:
- Подождите, я вам сейчас помогу.
Она подошла к ближайшей лавочке, водрузила на нее своего малыша, и поспешила обратно ко мне. Понятно, что она не могла видеть, что творится у нее за спиной, но я-то видела. Оставленный ей карапуз, покачнувшись, привалился к спинке лавочки и начал медленно сползать с нее на снег. Громко вскрикнув, я моментально вскочила на ноги и бросилась к ребенку, оказавшись около него как раз в тот момент, когда он почти упал на землю. Подхватив на руки щекастенькое чудо, я улыбнулась. Человечек с трудом разлепил ресницы и, посмотрев на меня ничего не выражающим взглядом, снова закрыл глаза.
- Не беспокойтесь, - спокойно сказала, подошедшая к нам мамочка. - На нем столько одежек, что он вряд ли что-нибудь почувствовал.
Недоверчиво взглянув на нее, я снова посмотрела на сладко сопящего малыша. Похоже, женщина была права.
- Бедолага, - сочувственно сказала я. - Куда вы его тащите в такую рань?
- К няньке, - вздохнула она, принимая у меня ребенка. - Бывают, знаете ли, такие дела, которые никак нельзя отложить, хоть и узнаешь о них в последнюю минуту. А с вами, я вижу, все в порядке?
- Похоже на то. Спасибо за участие.
- Ерунда.
- Вам далеко с ним?
- На Сретенку.
- Какое-то время нам по пути. Давайте я его пока понесу.
- Что вы!.. Это он с виду как пушистый шарик, а на самом деле тяжелющий.
- Я поэтому и предлагаю. По бульвару нам вместе идти, и вы хоть немного отдохнете.
Я взяла ребенка из рук все еще сомневающейся мамочки, и мы потихоньку направились вперед.
Буквально через минуту я убедилась, что в словах женщины не было никакого преувеличения. "Ноша" была тяжелой и очень неудобной, поскольку все время норовила выскользнуть из рук. К тому же я была вынуждена задействовать обе руки сразу, и они ужасно замерзли.
- Вы что ж каждое утро вот так?
- Нет, что вы! Обычно нянечка сама к нам приходит. Но сегодня у нее выходной. А тут перспективные пробы на телевидении... Если все получится, то можно очень прилично заработать. В общем, я никак не могу пропустить.
- Так вы актриса?
- Ну... Это громко сказано. Образование у меня актерское, но я еще толком нигде не работала.
- Мне ваше лицо кажется знакомым.
- Реклама...
- Нет, не помню.
- Вот и хорошо.
- А что за пробы? Сериал?
- А что ж еще... Хотя, ведь сериалы тоже разные бывают, правда?
- Правда, - согласилась я, судорожно пытаясь сообразить, что я в последнее время смотрела. К сожалению, ничего достойного на ум не приходило.
- Моя мама тоже актриса.
Я сказала об этом, чтобы хоть что-нибудь сказать, и сразу пожалела. Безработная актриса наверняка заинтересуется этим фактом, а Людмила Станиславовна терпеть не может ходатайствовать за кого бы то ни было. Но "мамочка" лишь взглянула на меня и ничего не сказала.
- Сложная профессия... Внешняя сторона - мишура, блестки... А копнуть поглубже - беспросветное одиночество. Мужчинам в этой профессии проще, нет?
- Мужчинам вообще по жизни проще. Они какие-то низко эмоциональные...
- Даже актеры?
- А чем они лучше? Собственное достоинство в извращенной форме... Остальное их не заводит.
- Мне, кажется, сейчас мало кто правильно понимает достоинство.
- А что изменилось?
- Не знаю. Но мой дед и, вообще, люди его поколения...
- А у меня родственников нет, - не дослушав, перебила она меня. Ну, в смысле кровных родственников. Меня взяли на воспитание из приюта.
- У вас приемные родители?
- Удивительно, почему не придумали какого-нибудь специального названия для людей воспитывающих чужих детей. Родители - это ведь те, кто родили... Мои родители те, кто меня родил. И совсем не важно, что они меня бросили. То есть это очень важно. Но этот факт не может отразиться на их названии. Нет?
Она выжидающе на меня посмотрела.
- Ладно, не грузись. Просто у меня не простая история. Нет времени, я бы рассказала. Удивительно, но я до сих пор предпочитала на эту тему не распространяться.
Ничего удивительного. Я всегда вызываю приступы откровенности у незнакомых людей. Может у меня талант, от которого я пренебрежительно отмахиваюсь? Может мне пойти в психотерапевты? А вместо этого я пытаюсь реализоваться совсем не в той области и, поэтому чувствую себя занимающей чужое место? Увы. Не хочется мне становиться корзиной, в которую, пытаясь избавиться от своих проблем, люди начнут выбрасывать накопившийся негатив. Хочется чего-то позитивного, красивого...