Стук в дверь не застал меня врасплох, но я не отозвалась. Просто сидела и, молча, смотрела на нее. Не дождавшись ответа, Марат осторожно приоткрыл дверь и, увидев меня на кровати, вошел.
- С этой девицей надо что-то...
- Марат, я не люблю тебя, - выпалила я, не дав ему договорить.
- ... решать, - все-таки закончил он начатую фразу и замолчал.
В комнате все еще было довольно сумрачно, поэтому я не могла хорошо рассмотреть выражение его лица, просто догадывалась, что выглядеть он сейчас должен не слишком жизнерадостно. Но я не жалела о том, что сказала и как сказала. Задержись я со своим откровением, дав ему договорить, и не смогла бы произнести ничего подобного. Теперь же оставалось лишь дождаться его реакции на услышанное.
- То есть... Я не понял... Ты любишь не меня?
- Нет.
- Нет, в смысле не меня?.. Или?..
- Или, - решительно кивнув головой, я встала и подошла к нему.
Таким растерянным мне видеть его еще не приходилось. Я взяла его за руку и потянула в сторону кровати.
- Пойдем, сядем...
Он послушно поплелся за мной.
- Марат... - сев на кровать, я потянула его за руку вниз, но он остался стоять. - Сядь, пожалуйста. Мне неудобно так разговаривать.
Он вздохнул, но сел рядом.
- Марат... - снова начала я, но замолчала, поняв, что совершенно не готова к этому разговору.
- Что? Давай, объяснись, коли уж начала.
- Я не тебя не люблю, я, вообще, не люблю...
- Вообще... Занятно. Это как? Не можешь, не умеешь?.. Не знаешь, что это такое?.. Любить... Любовь... Это, Аглая, чувство. Словами не объяснишь. Если оно есть, то ты это чувствуешь... Вот и все.
- Нет, не все... - печально покачала я головой.
- Что же еще?
- Я не знаю...
- Чего ты не знаешь?
- Сомневаюсь...
- Не похоже... Ты высказалась достаточно определенно. Мне остается только принять это к сведению и удалиться.
- Я не хочу... - оторвавшись от изучения рисунка ковра, я робко посмотрела ему в лицо.
- Ты не хочешь, чтобы я ушел?
- Да. Не хочу, - снова потупившись, ответила я, что было абсолютной правдой.
- А чего ты хочешь? От меня чего ты хочешь? Типа - давай останемся друзьями? Банально. Да и вряд ли сработает...
- Ты прав... Я дура, каких мало... От меня лучше держаться подальше...
На глаза навернулись слезы. Я встала и подошла к окну. Не хватало только еще снова перед ним расплакаться. Слезливая дура. Только и умею, что плакать, а объяснить ничего толком не могу. Кому я такая нужна? Жила себе, книжки читала... Вот и начиталась... Книжная дура.
Я не слышала, как он подошел. Вздрогнув от его прикосновения, я опустила голову и залилась- таки слезами.
- Ну что ты? Вот ведь глупенькая...
Он обнял меня, крепко прижав к себе.
- Не надо, Марат. Я сама себе противна, - шмыгая носом, прошептала я.
Развернув меня к себе лицом, он пытался вытирать мои слезы, но лишь размазывал их по щекам, потому что они все лились и лились из моих глаз, и поток их был, похоже, не иссякаем.
- Перестань, не говори глупости... Ты замечательная. Ты просто цены себе знаешь... Ну все, хватит уже... Потоп устроишь. Мне что?.. Еще и за тобой убирать? Вот уж не думал, что ужин мне придется отрабатывать.
Он говорил так спокойно, так ласковы были его прикосновения... Мне стало стыдно. Из попытки объясниться ничего не вышло, а вышла очередная глупость, на которые я, как известно, большая мастерица.
Прерывисто вздохнув, я улыбнулась.
- Ну все? Наплакалась, отвела душу?
- Марат... Ты такой хороший...
- Говори мне об этом почаще.
- Я...
Он приложил палец к моим губам, и покачал головой.
- Забудь. Я и не ждал, что ты вот так сразу... - запнувшись, он замолчал. - Я ведь не противен тебе?..
- Марат!..
- Ах, как мы вспыхнули, - улыбнулся он. - Это хороший признак...
Он взял меня на руки, отнес к кровати и уложил, укрыв одеялом.
- Побудь со мной, - взяв его за руку, попросила я.
- Но... - неуверенно начал он.
- Просто побудь.
Сегодня я опять не пошла на работу. Если так дальше будет продолжаться, то, пожалуй, это может войти у меня в привычку, а такие привычки мне не по карману. Но пока не вернулся Тарновский, заправляющий всеми делами в конторе Марат сам настоял на том, чтобы я осталась дома. Из-за Кати якобы... Оставлять ее в квартире одну действительно было стремно, но не только в этом было дело. Был еще господин Демьянов. Как раз сегодня истекал недельный срок, отпущенный им мне на размышления. Я вспомнила об этом уже после ухода Марата, а он, видимо, не забывал. Ко всему прочему, по моим расчетам, со дня на день должен был вернуться Кузнецов. Сей факт тоже не мог оставить меня равнодушной. Вот и сидела я погруженная в тяжелые раздумья. Как же я умудрилась так запутать доселе столь ровную нить своей жизни, навязав такое количество сложных узлов с каждым днем затягивающихся все туже? И как теперь с наименьшими для себя потерями все распутать? И, увы... Не только ясного, но и даже сколько-нибудь приблизительного ответа не находила. Плюнув, в конце концов, на это бесперспективное занятие, я встала и уныло поплелась на кухню, минуя по пути ванную, решив, что с водными процедурами можно и повременить.
Я была готова встретиться с горой грязной посуды, не убранной мной с вечера, но кухня прямо-таки блистала чистотой, что приятно меня удивило. Неужели Марат и это убрал вместо меня? Сомнения мои быстро развеяла, вошедшая следом за мной Катя.
- Извини, я тут похозяйничала без спроса...
- Ничего... То есть спасибо.
Выглядела она сегодня как-то иначе. Да и в поведении вчерашний нагловато-жизнерадостный настрой сменился вполне соответствующей ее положению скромностью.
- Ты прости меня, - извиняясь, потупила она глазки. - Это от нервов я вчера раздухарилась... Не каждый день принимаешь такие важные решения, кардинально меняющие жизнь. А за вазу я заплачу. Сколько она стоила?
- Ладно уж... Не бери в голову, - отмахнулась я, направляясь к своим пальмам-фикусам.
- Цветы я уже полила...
Я оглянулась.
- И еще... Надеюсь, ты не будешь ругаться? Оладушек напекла... Будешь?
Я молча кивнула, пока не понимая, как реагировать на столь бурную хозяйственную деятельность Кати.
В гостиной зазвонил телефон, и я, воспользовавшись ситуацией, вышла из кухни.
Звонил Марат. Поинтересовался как у меня дела и сообщил, что завтра возвращается Тарновский.
- И что это для меня меняет? - равнодушно спросила я.
- Кроме того, что твоему бездельничанью наступил конец пока ничего.
Пожав плечами, я попрощалась и положила трубку.
На кухне меня ждал уже накрытый Катей стол. Я поблагодарила и приступила к завтраку.
- Вкусно, а говорила, что не умеешь готовить...
- Я не говорила, что не умею... Просто не люблю. Не мое это... Готовка, уборка, стирка, глажка... - состроив брезгливую гримаску, она передернула плечами. - Создавать домашний уют можно и чужими руками.
- Ну да, богатые так и поступают.
- Вот я и хочу разбогатеть, но это не реально. Так что надо искать другие пути...
- Ты уже попробовала вроде...
- А, - отмахнулась она, - на ошибках учимся... Я сейчас побегу по делам, а вечером вернусь. Ладно? Я буду себя хорошо вести. Обещаю.
Я лишь молча вздохнула.
- Вот спасибо, вот спасибо... Я же говорю: не от мира сего... Чудо чудное, диво дивное... - весело защебетала Катя, и от переизбытка чувств, видимо, чмокнув меня в щеку, убежала.
День тянулся нестерпимо долго. Я уже навела порядок во всей квартире, переговорила по телефону с подружками, мамой и Савельевым, а он все никак не заканчивался. Собралась было выйти на улицу и побродить по бульварам, но в тот момент, когда я отложив в сторону, показавшийся мне на удивление скучным детектив Хмелевской, встала с дивана, по окнам забарабанили капли дождя. Сначала тихо, но затем все увереннее. И когда я подошла к окну, чтобы взглянуть, что творится на улице, стекло уже заслоняла сплошная водная пелена. Оглянувшись на диван, где корешком вверх лежала раскрытая книга и, поняв, что возвращаться к чтению у меня нет ни малейшего желания, я отправилась в кабинет, села за письменный стол и, достав из ящика три чистых листа бумаги разложила их перед собой. "Что ж, поиграем в Штирлица", - сказала я вслух и, вынув из стоящей на столе вазочки в виде полураспустившегося пиона карандаш, начала рисовать.
Через полчаса передо мной лежали три не слишком тщательно прописанных, но вполне правдоподобных, то есть похожих, портрета. Сложив перед собой на столе руки, я переводила взгляд с одного рисунка на другой, не понимая, что, собственно, мне могут дать эти изображения. Внешность всех трех была более чем удобоваримая. Тут придраться было не к чему. Да и как их сравнивать? Типажи совершенно разные... Единственно что было у них общего - это волосы, крупными завитушками обрамлявшие лица. Простой карандаш не передавал, правда, оттенков, но я все же разложила их по убыванию насыщенности цвета: темно-русый (Марат), средне-русый (Дмитрий), светло-русый (Павел). И что? Глаза... Довольно большие, внешние уголки чуть опущены, темно-карие, почти черные - это Марат; среднего размера - не большие, но и совсем не маленькие, серые, в зависимости от освещения меняющие оттенок от глубокого серого до совсем светлого - Дмитрий; и, наконец, Павел... Вот у кого, пожалуй, глаза по-настоящему красивые редкого изумительно-чистого голубого цвета как весеннее небо... Зеркала души, так сказать... Что же я могу разглядеть в них? Все, хватит. Бред какой-то... Смешав рисунки, я откинулась на спинку кресла. И тут в прихожей затренькал домофон. Облегченно вздохнув, я сгребла рисунки в кучку и убрала в ящик стола.
- Павел! - охнула я, разглядев в окошке домофона человека, желающего ко мне попасть, и впала в ступор. Но на этот раз, не задерживаясь в этом состоянии, без всяких переходных этапов резко "влетела" в панику.
Часть шестьдесят восьмая.
Первым порывом было уйти, спрятаться, зарыться в подушки, чтобы не слышать этот настойчивый писк. Я развернулась и уже сделала шаг обратно, но остановилась. Ну, нельзя же так! Сама запуталась - самой и распутывать. Не придет добрый дядя и не решит мои проблемы, пока я буду тихонечко сидеть зарывшись в подушки. Не откуда ему взяться. У страуса, который прибегает к подобному способу, пытаясь избежать неприятностей, мозг с горошину. Но я-то - хомо сапиенс, человек разумный - должна, кажется, понимать, что, сколько башку не прячь, задница все равно будет торчать очень приметной мишенью.
Увещевая и стыдя себя, простояла я в прихожей достаточно долго. Наконец терпение Павла иссякло, писклявое треньканье смолкло."Какая же я нехорошая девочка", - мысленно пожурила я себя и уже собиралась вернуться в комнаты, как домофон снова ожил. На этот раз на экране обозначились уже две фигуры. На кнопку домофона давила Катя, а Павел стоял чуть поодаль, нажимая на кнопки телефона. Через мгновение к монотонному писку присоединились бравурные позывные моего мобильника.
- А как ты хотела? Получай по полной программе, раз такая... - сказала я вслух своему отражению в зеркале, не уточняя названия, которое вполне заслужила.
Впустив гостей в подъезд, я не могла понять, почему они так долго не могут подняться на второй этаж. Открыв входную дверь, выглянула на лестничную клетку. Внизу слышались голоса, но было не похоже, что говорившие поднимались по лестнице, иначе бы громкость разговора усиливалась по мере приближения ко мне. Подойдя к лестнице, я облокотилась на перила и посмотрела вниз.
- Эй, где вы там?- крикнула я.
В лестничном пролете показалась Катя, помахала мне рукой и снова исчезла из зоны видимости. Я, не желая вникать в подробности заминки, вернулась в квартиру, оставив входную дверь приоткрытой.
Уже смеркалось. Я посмотрела на часы. Вот и вечер, которого я никак не могла дождаться. И что он мне принес? На что я надеялась, изнывая в кажущейся бесконечности длинного дня? Неужели я настолько отвыкла от одиночества? Больно уж скоро, чтобы быть истинной причиной. Покоя в душе нет. И не будет пока... Пока что? Даже героям из русских сказок было легче на перепутье трех дорог. На камне, перед которым они стояли в нерешительности, были вполне конкретные разъяснения, что их ждет при выборе той или иной дороги. Выбор... Ну, допустим, я кого-то выбрала... Что я должна сказать другим? Сейчас придет Павел. И я ему с порога заявлю: "Все, дорогой... Не звони, не ищи встреч... Я выбрала не тебя". "Почему?" - спросит он. А я не смогу объяснить. С Маратом вот пыталась поговорить и все закончилось слезами. Глупо и противно. И стыдно. Они ведь не знают, что их трое. А должны знать? Как бы я себя повела, если допустить, что поднимающийся сейчас ко мне Павел один в моей жизни, а у него - я, Катя и некая девица, о существовании которой мне тоже известно? А? Нет, не дай Бог... А если?..
- А вот и мы!
Дверь широко распахнулась, и я увидела Катю и Павла. Сказать, что пришли они не с пустыми руками?.. Можно, конечно, и так. В обеих руках Катя держала большие корзинки. А Павел?.. Его лица было практически не видно за горой коробок, которые он нес на вытянутых руках.
- Что это? - спросила я, не успев даже как следует удивиться.
- Подожди, это еще не все...
Освободившись от поклажи, он выпрямился. Физиономия его светилась радостью.
- Я сейчас вернусь, - подняв вверх руку, с направленным в мою сторону указательным пальцем, он растянул свои полные губы в еще более широкой улыбке и снова скрылся на лестничной клетке.
Я посмотрела на Катю.
- Понятия не имею, - пожала она плечами. - Не ожидала, Аглая, что у тебя такие... друзья...
- Какие такие?
- Именитые...
Не уточняя, что именитые друзья, как она выразилась, в моей жизни появились лишь недавно, я с любопытством рассматривала хорошо упакованные коробки и корзинки, не решаясь вскрывать упаковки без Павла.
- У тебя как дела? Все вопросы утрясла?- поинтересовалась я, надеясь, что пребывание Кати в моем доме обрело-таки конкретный срок.
- В общем да... Осталось только дождаться оформления бумаг.
- С мужем встречалась, объяснилась?
- Леньки сейчас нет в Москве. Да и объясняться с ним... Не вижу необходимости.
- Но у вас же ребенок... - удивилась я. - Насколько я знаю, при разводе это всегда очень болезненно...
- Пустяки, - отмахнулась Катя. - Тут и решать нечего. Мотька останется с ним.
Оторопев, я смотрела на нее с раскрытым ртом, но сказать ничего не успела, потому что вернулся Павел.
Втащив в прихожую еще какой-то ящик, он подошел ко мне, подхватил на руки и, закружив по прихожей, весело рассмеялся.
- Ой! - вскрикнула я от неожиданности.
- Я соскучился, Гашка... Уж и не надеялся, что способен испытывать такое...
- Не слишком ли рано записался к изведавшим в этой жизни все радости и печали? - рассмеялась я в ответ.
- Да, выходит поторопился, - поставив меня на пол, согласно кивнул он головой. - Я, собственно, не на долго... Заскочил прямо по дороге из аэропорта. Чаем напои и я поеду.
Следом за мной на кухню вошла Катя.
- Я вот тортик купила, - протягивая мне коробку, сказала она. - Не знаю, угодила ли?
- Хорошо, - кивнула я. - Поставь пока куда-нибудь и садись за стол.
Я возилась, заваривая чай и разрезая выложенный на блюдо торт, когда услышала восторженный возглас Кати. Оглянувшись, я увидела Павла. Он стоял прижимая к себе охапку роз. Цветов было так много, что он просто не мог держать их на вытянутых руках.
- Ты уж не сердись, что опять розы, - улыбнулся он. - Не сезон для ромашек...
- Ты сошел с ума... - с трудом совладав с переполнившим меня восхищением, пробормотала я. - Зачем так много?
- Не смог определиться с выбором и взял все...
Кухня постепенно наполнялась цветочным ароматом. Запах был каким-то непривычным, но будто бы знакомым. Свежесть с чуть заметной кислинкой - обычно такой запах исходит от больших плотных бутонов на длинных толстых стеблях, или сладкий почти приторный от пышных цветков на куда более коротких ножках, срезанных с розовых кустов - это я знала. Но от охапки в руках Павла расплывался сильный кисловато-сладкий с горчинкой аромат.
Подойдя ближе, я буквально зарылась лицом в это разноцветное великолепие.
- Не реально... Просто волшебство какое-то...
- Это тебе не голландский ширпотреб... Из питомника очень известного селекционера...
- Нет, ты все-таки сумасшедший, - вынырнув из дурманящей охапки, с улыбкой покачала я головой. - Что же я буду с этим делать? У меня и ваз столько не наберется...
- Сейчас, - положив цветы на стол, Павел вышел.
- И я вазу раскокала...
Я посмотрела на Катю, сидевшую за столом. Не знаю, что сейчас выражала моя физиономия, но печальное выражение лица Кати меня удивило.
- Да фиг с ней, с вазой... Она никогда мне особо не нравилась. Стояла там с незапамятных времен... Я ее и не замечала, а то бы давно в чулан убрала.
- Гаш, ты в самом деле такая или прикидываешься?
- Какая такая?
- Такая... - вздохнув ответила Катя.
- Вот, - втащив на кухню ящик, который он принес последним, сказал Павел.
- Что это? - удивленно вскинув брови, поинтересовалась я.
- Только давай без твоих обычных охов и вздохов. Я предвидел, что ты непременно об этом скажешь...
- О чем?
- Что в твоем доме недостаточно емкостей для цветов... Помню о твоей неизбалованности по части таких подношений. Так вот здесь, - присев на корточки, он стал раскурочивать ящик, - эти самые емкости и есть.
- Павел...
- Я же просил... Это не хрусталь и не богемское стекло, так что не надо возводить глаза к потолку. Копеечные стекляшки, но не лишенные некой изящности. Ну, как тебе? - спросил он, выставив на пол поочередно три больших вазы из цветного стекла.
- Красивые...
- Да, очень красивые - поддакнула мне Катя.
Поднявшись с корточек, он подошел, положил руки мне на плечи и посмотрел в глаза.
- Ты не представляешь как приятно вдруг осознать, что в твоей жизни есть человек... - смутившись, он потупился. - Ты ведь не хочешь испортить мне праздник?..
Я приподнялась на цыпочки, и, прижавшись к нему, обхватила за шею.
- Спасибо.
Напившись чая с тортом, который несмотря на внешне неказистый вид, оказался очень вкусным, Павел засобирался домой. Катя осталась на кухне, а я вышла в прихожую его проводить.
- В корзинках яблоки. Наивкуснейшие, в Москве таких не найдешь. А в коробках клубника и твои любимые помидоры.
Я смотрела на него с улыбкой, не испытывая больше ни малейшего желания протестовать и отнекиваться.
- Вы разберите все побыстрей, чтобы не испортилось.
Я кивнула, продолжая улыбаться.
- Гаш... Нет, ничего...
Он подошел к вешалке и уже протянул руку, чтобы взять пальто, но, передумав, обернулся. Мы стояли и смотрели друг на друга. Молча. Видно было, что он хочет что-то сказать, но почему-то никак не может решиться. Казалось бы ситуация должна быть неприятной и напрягать. Только вопреки очевидной реакция на его молчаливый взгляд у меня возникла совсем другая. Мне просто ужасно захотелось подойти, обхватить руками и крепко-крепко прижаться к нему. А я тем не менее стояла как вкопанная не в силах сдвинуться с места. "Что же дальше? Мы так и будем стоять?.." - без каких-либо эмоций пронеслось у меня в голове. Нарушив не естественную тишину, с кухни послышалась тревожно-бравурная музыка Яна Тьерсена. И мгновенно оцепенение спало и мы шагнули друг другу навстречу. Оказавшись в его объятиях, я только и понимала, что даже, если у меня возникло бы вдруг желание "нажать на тормоза", ничего бы из этого не вышло. Я больше не могла контролировать себя. Он целовал-целовал... Уже не осталось ни на лице, ни на шее места куда бы не прикоснулись его губы. И когда его рука, скользнувшая под свитер, коснулась кожи на спине, у меня, дрогнув в коленях, подкосились ноги. Он подхватил мое обмякшее тело на руки, и, не задавая наводящих вопросов, уверенным шагом направился в мою комнату.
Часть шестьдесят девятая.
Я проснулась и открыла глаза. В комнате было темно. Повернув голову, я посмотрела на окна, не задернутые с вечера шторами. Ночь. Пытаясь вспомнить, когда же я, в последний раз умиротворенно отойдя ко сну, спала себе спокойно, просыпаясь лишь от раздражавшей нарастающей громкостью будильной мелодии мобильника, я осторожно высвободилась из рук обнимавшего меня во сне Павла, встала и, нашарив в потемках тапочки, тихонечко покинула комнату.
За пределами спальни было тихо. Глаза уже привыкли к отсутствию света и я, окинув взглядом гостиную, прошаркала к дивану. Плюхнувшись на мягкие подушки, я откинулась на спинку и закрыла глаза. Чего, спрашивается, вскочила? Ни испуга, ни раскаяния за содеянное я не испытывала. Так... Какие-то ленивые мысли ни о чем... А подумать все же было нужно. Попытавшись сосредоточиться, я села прямо. Нет, не получается... На месте старой разбитой Катей вазы теперь стояла новая, привезенная Павлом, с букетом разноцветных роз, наполнявшим комнату своим ароматом. А ведь ни Марат, ни Митька не догадались подарить мне даже цветочка. Обидно? Даже не знаю... Скорее всего, нет. А почему? Чудная я какая-то все-таки. Передернув плечами от озноба, я только сейчас сообразила, что восседаю на диване и наслаждаюсь запахом цветов, совершенно голая. Дурдом по мне плачет. Уж и койку, наверное, чистым бельем застелили, а я тут морочу голову приличным людям...
В ванне с теплой водой я быстро согрелась и, разморившись, в приятной неге, не сразу поняла, что почти заснула. Стряхнув сонливость, я вылезла из ванны, замотала вокруг тела полотенце и села на бортик, наблюдая, как уровень воды потихоньку уменьшается. Просидев так без каких-нибудь конкретных мыслей пока воды не осталось совсем, я размотала полотенце, повесила, расправив, для просушки и, облачившись в пушистый халат, вышла.
Не имея понятия который теперь час, я перетащила из прихожей на кухню коробки. Открыв одну из них наугад, я увидела аккуратные ряды помидоров, разделенные плотной гофрированной бумагой, и решила, что, оставив все как есть, будет для них куда сохраннее, чем перекладывать куда-то. В другой коробке лежала клубника. Крупные ярко-красные ягоды казались ненастоящими, будто сделанными из воска. Я не удержалась и одну попробовала. Ягода оказалась очень вкусной: сочной и сладкой. Я сгребла верхний слой, вымыла, и, поставив миску с клубникой на стол, пристроилась рядом.
Зевая, на кухню вошла Катя.
- Полуночничаешь?
- А который час?
- Около трех, - проинформировав меня, она снова зевнула.
- И чего бродишь? Не спится?
- Сказать тебе хотела... Вечером Марат звонил...
- И что он сказал? - с удивлением обнаружив, что с тех пор, как проснулась, ни разу о нем не вспомнила, спросила я.
- Он ничего толком не объяснил, только просил тебе передать, что не сможет утром за тобой заехать.
- Странно... А ты ему что сказала? Почему я не подошла к телефону, объяснила?
Усмехнувшись, Катя лукаво на меня посмотрела.
- Не волнуйся, ничего, что ему не нужно знать, я не сказала.
- А что, по-твоему, ему не нужно знать?
- Ну... Про Кузнецова. Или он в курсе?
- Нет, - вздохнув, ответила я. - Может было бы лучше, если бы узнал...
- А Кузнецов?
- Что Кузнецов?
- Ну, он в курсе? Про Каюмова знает?
Я отрицательно покачала головой.
До чего же я дошла. Сижу ночью на кухне, уплетаю клубнику и беседую на довольно интимные темы с почти не знакомым человеком.
- Так ты с обоими крутишь? Одновременно?
- Чего кручу? Ничего я не кручу. Вот сказала бы сегодня Марату, почему не я, а ты с ним разговариваешь... Вот тогда, может, что-нибудь и закрутилось.
- Так ты Кузнецова предпочитаешь?
- Предпочитают булку с маком луковому супу...
Катя, было, открыла рот, чтобы что сказать, но я протянула ей клубнику.
- Ешь, очень вкусная клубника. Видимо тоже из питомника прославленного селекционера.
Мы, молча, поглощали вкусные ягоды. Но долго Катя не выдержала.
- Когда я вчера увидела вас с Маратом... Ты очень на меня сердилась?
- Хватит уже об этом...
- А я разозлилась. Позавидовала и разозлилась. Вазу-то я разбила... В общем, я хотела твоего Марата соблазнить...
- Зачем? - спросила я, решив, что дальше замалчивать эту тему, в самом деле, глупо. - Марат-то тебе, зачем понадобился?
- Марат?.. А чем он плох?
- Я не об этом спросила. Тем более что ты никак не можешь судить о том, плох он или хорош.
- Почему же?
- Ну, хотя бы потому, что ты его совсем не знаешь.
- А почему бы мне не положиться на твой вкус? Как я вижу, ты очень неплохо устроилась, - обвела она рукой кухню, видимо, таким образом желая подтвердить свои слова.
- Ты в таких вопросах полагаешься на чужой вкус?
- А почему нет?
Я лишь пожала плечами. Разбираться в мотивах ее поведения мне уже расхотелось.
- Хочешь начистоту?
- Ну?
- Мужчины меня интересуют лишь как средство... Хочу жить красиво и беззаботно.
- Понятно, - кивнула я. - Можешь не продолжать. Только хочу дать совет: не руби сук, на котором сидишь.
- То есть? - удивилась она.
- Сама догадайся, - вздохнув, ответила я и встала, собираясь уйти.
- Подожди.
- Ну, что еще?
- Я на твоих мужиков претендовать не собираюсь.
Я кивнула, давая понять, что услышала ее, но продолжать разговор не собираюсь.
- И... Я - могила. Ничего не вижу, ничего не слышу, никому ничего не скажу.
- Спокойной ночи.
- Спокойной ночи, - услышала я Катино пожелание уже в коридоре.
Вернувшись в свою комнату, я скинула халат и залезла под одеяло. Павел спал. Так тихо-тихо. Я подвинулась к нему поближе, чтобы расслышать его дыхание. Почувствовав мою близость, он, не просыпаясь, обнял меня, и я, уткнувшись носом в его грудь, затихла. Мне было хорошо рядом с ним. И совсем не хотелось думать о каких-то там изменах, верностях... Сейчас мне это казалось такой чепухой. Никто от меня не требовал верности и взамен не давал обещаний хранить верность мне. Так зачем на этом зацикливаться? А завтра... О том, что будет завтра, я завтра и подумаю.
Не знаю, сколько я спала, но проснулась я, когда все еще было темно. Павел не спал. Он лежал рядышком на боку и, подперев рукой голову, смотрел на меня.
- Не надо на меня так смотреть.
- Почему?
- Не уверена, что мой заспанный вид может доставлять эстетическое удовольствие. Ну, что ты смеешься?
- Смешная ты...
- Так, может, мне в цирк пойти работать? Клоуном?
Он провел рукой по моим волосам и покачал головой.
- Клоуном не стоит...
- Тогда не знаю. Другие цирковые специальности, я вряд ли смогу освоить.
- Не надо в цирк... Я цирк не люблю.
- А что ты любишь?
- Тебя, наверное...
- Если это признание в любви, то довольно необычное...
- Так ведь и ты необычная...
- Я...
Он не дал мне договорить, приложив палец к моим губам, и снова покачал головой.
- Я бы мог наговорить тебе сейчас кучу пустых красивых слов, но не стану этого делать. Я не знаю, что сказать... Смешно, но я впервые в жизни я не знаю, что сказать девушке, с которой лежу в постели.
- Все уже сказал другим и для меня ничего не осталось?
- Ты не умеешь говорить пошлости... Получается смешно и... все равно невинно. Хочешь - верь, хочешь - не верь, но у меня уже очень давно не было никаких романтических отношений.
- Ага. Только СМИ почему-то совсем другого мнения на этот счет.
- Гашка, ну ты точно ребенок, ей-богу... Люди деньги делают... Вот и треплют почем зря известные имена. Кто же их близко к личной жизни подпустит?
- Знаешь... Мне все равно. Ты такой, каким я тебя вижу, и такого принимаю.
Он притянул меня к себе и, обняв, зарылся лицом в мои волосы.