Гришко Сергей Владимирович
Дымные сказки

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками Юридические услуги. Круглосуточно
 Ваша оценка:
  
   1. Шаманы
  
   О чем думается сейчас не так уж и важно, равно как было до сего момента, и я уверен, что эта же мысль будет оставаться в голове и после всего, что вероятней произойдет сейчас. Хотя мир ныне устроен так, что рассудок это сомнения человека близкого к закату эпохи, остальное сплошная ложь и химеры.
  
   Далее нет ничего, судя по всему, этого человека или прервали, а может он просто ушел, собственно так и началось, то, что уже свершилось, но прежде времени не обозначило ни рамок, ни границ.
  
   Это есть и был долгий предолгий сон, он продолжается и в нем происходит превеликое множество событий, настолько не заметных, что мы ощутимо далеки, как собственно пространство и место человека потерявшего в нем свой рассудок, но подозревающего в какую дверь подсознания можно выйти. Начнем, пожалуй, сложно механические головокружения головоломок вселенной, в путь.
  
   Подумать только в зловещем мраке холодной вселенной. Среди молчаливой пустоты вакуума, где царит гармоничный бездушный порядок с мерно парящими осколками разбившегося о рифы ковчега, окруженного поясом оледенелых вечных странников исчезнувших мифических эпох.
  
   После хлопка, звука, действия, процесса расколовшего первичную скорлупу сферы не бытия, до и после, где аз есть бытие хлынувшей волны материи прибоя ставшего тишиной и ночью в стразах комет.
  
   Прибой пенился у границ безграничности, где исчезает все и вся в тени. На песке золотистом в сумеречных тонах зарождающегося начала начал, сидел человек, правда не к месту и не по времени занявший нишу. Почесывал спину, что-то бормотал не внятно под нос. Он удил рыбу.
  
   Пена вскипела у босых ног незнакомца и все вдруг замерло, не зримое произошло по воле случая, в задумке, так и было.
  
   Последнее эхо хлопка не найдя своего подтверждения в этой лунно-серебристой пустоте, оборвалось, да так, что зазвенело бесчисленным множеством бубенцов, а может разбилась чаша из горного хрусталя. Это можно было предугадать, потому как это ожидаемо.
  
   Более ничего не произошло, волна схлынула, а ожидалось скорым бременем, что на сносях, разродится чудом доселе невиданным и время круговоротом, червячным ходом, зрелым плодом, неумолимо оповещало - Вот, вот на воде круги разойдутся. Тишайшее место, еще ровным счетом ничего не случилось.
  
   Человек с удой поправил соломенное канотье, он располагал временем, тихие песочные часы вновь перевернулись. Наверное ему показалось, что по воде всплеснула хвостом рыба, мудро ушедшая на глубину, а в ней ли дело?
  
   Может все совсем не так выглядит и человек отважившийся изловить чудо рыбу глубин, не испробовавшую наживки, в навязчивой погоне за собственным хвостом. Просто отдыхает, проверяя на точность время и насколько зыбок песок в часах.
  
   Угомонитесь, говорливые мудрецы ради слов уже сказанных. Смолкните, хватит толмачить, пусть тишина будет строгой, пусть в ней произойдет таинство. Замрите наконец, мудрствуйте не лукаво, прекратите словесный торг. Вас, блуд слов творящих не было прежде и никогда после не будет.
  
   Плерома вскрыта, хлещет маслянистая ночь беззвучным потоком, растекаясь виадуками хронотопа и вскрытыми болезненными язвами мезокосма. Это пройдет, этот момент от хлопка до повисшей тишины, вскоре разродится конвульсиями жизненных процессов. Зачиная тем самым то, что потеряет в итоге весь какой-либо значимый смысл. Напоследок дав инерционное движение различного рода интерпретациям языковых вибраций заплутавших в лабиринтах царящего логоса.
  
   Лоб упирается в стену, первую на пути среди терний. Исчисление от нуля прытью к бесконечности, пока не сломлен идеал, пока не склонен к ворчливой самоиронии. Ночь растеклась, не обнаружив исходных границ, она замерла, интуитивно желая собраться в жилистый ком сонного сердца.
  
   Сейчас ночь в дарах, но после не факт, глянет на время, потревожит водную гладь подобно человеку и глубинной чудо рыбе. Нет наживки, нет крючка, при всех удачно и грамотно розданных ролях, выстроенных декорациях. Существует ли выход, повернуть время вспять.
  
   Издать тихий смешок умалишенного, хлопнуть в ладоши, пойти в отказ и не к месту заснуть. Ночь пуста без зрителей, собутыльников, неумолимого рока, некому совершив чудачество, изобрести новое чудо.
  
   Поистерлись да завшивели. Все не о том помышляли, да по глупости с ленью легкий путь в познании искали, руками дары запретные срывали, сады цветущие в бесплодную пустыню превратив. Одумавшись. Начали привирать в склонениях, более не стесняясь в средствах и заврались окончательно, что не различить былого с тем, что грядет.
  
   Ныне все едино, грязный лоток для продаж со скороговоркою неразборчивой, набившей оскомину, ты покупай, покупай или ступай, где отдашь ты пустое, извлеченное из кармана, взамен ничего получив.
  
   Мы более не плодимся, ни множимся, а испокон этого долгого дня вкладываем, иные закладывают, так замыкается круг. Покуда не пересохнет глотка на торгах сорванная и не иссякнут многозначительные слова.
  
   Вот недовольное блеяние подытожено львиным рыком леденящим кровь, так понимаешь, что где-то есть хищники, они голодны, ища сытый прокорм. Голод и всем остальным от мала, до велика идти вслед за солнцем, вслед за едой.
  
   В слепых кротовьих норах горькая вода и пьющие ее, не утолят той жажды, которой мучимы всегда и выпив лишь однажды, хотят запить очередным глотком, невыносимо больно мучиться не зная вкус другой. Жить так нельзя, а можно ли иначе?
  
   Мы спорим о прошлом, хотим слышать свое, мы посещаем выставки будущего, хотим видеть свое. Реальность, где мне довелось побывать виделась мне этим днем не за горами высокими, да все как-то не так. Смею предположить, что переиначено.
  
   На агоре Содомской иль Гоморры, Иуда коробейник торговал скарабея амулетами, народу не протолкнуться в базарный воскресный день. Рыночная площадь дождем умыта и свежа, нет пыли, мух на свежей рыбе и солнце не добралось к зениту в непорочных, чистых небесах.
  
   Город проснулся и сейчас выглядит как горница новая, на стенах побелка вроде бы свежая, улицы и дома чисты, светлы. Кругом звонкая речь, люди торгуются выбирая покупки свои. Лотки, прилавки и витрины завалены товаром ходовым, толпа нахлынет в миг разлетится по пакетам сумкам, ассортимент все для хозяйства нужный, Иудин же короб полон. Скарабей неинтересен даже малым детям.
  
   Угрюм Иуда словно тень он бродит, среди ему чужой толпы, изношен плащ, худая обувь, средь праздности воскресной он кажется один, как перст. Мне стало интересно почему и тут я разглядел, как все на самом деле выглядит и замер, дело в людях, поди же разбери, где баба, где мужик? Все в одно лицо, телами куклы, ни бога, ни черта не сыскать, душа их человечиной не пахнет. Ходят, говорят, лица более маски с выражением таким, что мы не дома, а меж звезд парим.
  
   Муравьи, чего-то бегают, несут поклажу сумок и баулов, нет дела им, время польза, только вот чувство, что я оказался с другой стороны усиливалось. Все тянут куда-то в ползущий ввысь город, помпезный, величественный некрополь из сонма восседающих друг на друге пирамид из стекла и зеркал, подобного не доводилось мне встречать. Я видел как солнечный свет управляет направлением движущей массы, как тень заполняет некогда оживленные улицы, делая их пустынными, без праздных вечерних лодырей, зевак и выпивох.
  
   Бродил я там долго, зенками хлопал, вынюхивал, где, что, по чем? Следы уродств войны искал я заодно с крещеными огнем, про храмы расспрашивал, где свечу поставить, молитву к богу вознести.
  
   Нет, совсем не привычные люди, стерильная гармония в их головах, чего тут скажешь, про все знают, на всякое ответ есть. Землица не жива, заспиртована как опухоль в банке, выставлена на общее обозрение словно экспонат. Нет любви, нет веры с надеждою, есть солнце и беги за ним в след.
  
   Общество позабыло добродетели и пороки, заменив, казалось бы, вечное на четкий порядок работающего солнечного механизма, с разрешенной проблемой времени. В облачные дни останавливается все, смерти нет жизнь замирает. Ты исчезаешь в тени, ты же и появишься заново. Твоя погрешность исправлена такой же непогрешимостью, сбалансированной, четко отлаженной, смазанной, работающей без сбоев и нервного скрипа.
  
   Ты вероятней и не заметишь, что рядом существует некто идущий своим путем извилистым. Одиночка в твоем мировоззрении тень в пустоте. Выйдет солнце и дорога чиста, горизонт без изменений, ни радуги после грозы, ни грома среди ясного неба.
  
   Марш поступательного движения текучей массы приветствующей солнце, формула без значимых огрех. Завтра пребудешь ты в сопутствующем, вовеки веков.
  
   Люди там, всегда новые с иголочки. Лица озарены дружественной улыбкой проснувшихся существ с чистой совестью, но не здесь, не сейчас.
  
   Рожденные не в муках, плоды без изъянов, фабричные, без родовых травм. Ты желателен всегда и востребован постоянно. Общая память тянет пуповину к каждому, порождая не доступные оку связующие нити коллективного разума. Глубинные смыслы раскрываются, и эти одинаковые особи прут организованно по залитым солнцем улицам. Каждый встречный божественен, гениален, полон дружелюбия, но мне показалось, что они ослеплены.
  
   Чужими бумажными глазами хлопал, таращился.
  
   Озарение солнечным светом, слепящая нирвана формируют идиота, они мне напомнили крутящийся аттракцион. Место у окна, которого нет.
  
   Белые одежды одинаковы, их всегда хочется запачкать кровью на безысходность использовать грязь. Ах да, я слышал, где-то на севере, все предпочитают носить хаки. Говорят это практично. Там другие условия иные цвета.
  
   Остается одно, безостановочно скарабеем катить свой чертов шар, используя дыхательную систему не дающую сбоев. Вовлекающую в паутину рационального, поголовного совершенства над собой, в неосознанном движении, к которому мотылем летишь и не погибаешь.
  
   Белые выглаженные одежды надеваются поверх нового тела кукольного, кто очередной ты?
   - Эх, был бы приятель старинный. Пил бы беспробудно!
  
   Признаюсь, чего греха таить, искал я следы былого присущего нам, да наши пробелы в памяти, где-то же остались корни исчезнувшего древа жизни, пара строк, пара фраз, следы.
  
   Страшная улыбка вдруг раскрылась мне во всей красе, мимика не одушевленного лица с рудиментарными фрагментами рта, который выглядит как искривленная щель, далее проглядывают младенческие розовые десны.
  
   Атрофированный, единый язык на всех, недоступный чужим, а таковым ты являешься здесь и сейчас. Эти существа совершенно далекие с тем равнозначным постоянством, неразрешимых геометрических аксиом, данные условия гибкости и кривизны трудно осилить природным умом, чего ни делай, что не говори. В чужом доме помни, пора убираться восвояси.
  
   Может быть, существует некая краеугольная формула на жидких числах, выпариваемая в стихии огня, пляске чумной саламандры, надрывно голосящей божественными гласными, что режет слух, понуждая пасть на колени. Может корчишься, хватая ртом чад и угар, расслаиваясь на параллели, прослойки измерений, где искаженность есть норма, какой порядок и устав главенствует над всем?
  
   Терять в видениях все время рвущуюся и ускользающую нить накатывающего стремительно прибоя. Прилив. Сухощавый человек на крошечном осле медленно растворяется в мареве зноем исходящих белых дюн. Он ведом свыше, но все портит волочащийся по мокрому песку бледно алый фаллос животного, режущий око несовместимостью пропорций этих призрачных существ.
  
   Говорили мне, да как всегда мимо ушей, очевидная реальность еще не факт, а действительность множественная, в этом легко заблудиться, тем более усомниться и эти новые знакомые из затерянных холмов, во многом правы, потому что рассказывают убедительно.
  
   Хотя я имею подозрение, что холмы есть, их как потеряешь? Только вот где и что за холмы? Вполне вероятно эти без роду-племени, определенно недоговаривают, подбрасывая лишь ветви сухие в огонь, хотя подобные люди всегда имеют при себе верное мнение, спроси их о чем-то сложном и лишишься сомнения.
  
   Правда, каковой она не должна быть, когда говоришь только от своего лица совсем откровенно, что видят посторонние люди? Другими глазами, их язык утверждает обратное, я понимаю, что спор уходит в белые тона.
  
   Пространство залитое слепящим светом, словно солнце поселилось здесь навсегда, испепелив тени, ночь, сумерки, двойственность трех начал, четырех стихий, оно правит и безраздельно властвует. Существует суетное, все в движимом порядке жизни и этого не разглядеть целиком, только фрагменты или детали.
  
   Тени обыкновенная пустота в этом светлом царстве, там нет ничего и быть не может, вот о чем предупреждали заплутавшие в холмах.
  
   Базовые добродетели, поспешай вслед, движутся кукольные тельца из сырой не обожженной плоти. Насытиться светлым началом лучей жизни, прорости бескровной травой, идти путем зерна. Работники без устали, солнечной утопии возведенной в абсолют и все же достраиваемой в чуде поднебесном. Глаза и помыслы всегда вперед, забывчивость ночной сон.
  
   Мое любопытство одолела неприязнь. Я ослеп от обилия белого и стал придирчив, ни одной ямы, чтобы упасть, стрижены газоны, метены дороги, нет луж и радуги после дождя, детишки не озоруют, они уже взрослые лишены капризов, фантазий, им нет надобности, они все знают, сторониться тени.
  
   Солнце правит, заливая все на свете лучистым светом, осязаемым величием теплого дня в котором исчезло таинство рождения любых диковинных существ. Отправная точка обозначена, скрупулезно просчитана до универсума. Всюду проникает белый свет, от этого начинают стучать зубы, в пирамидах из стекла не заблудишься, но и не выбраться из отражений зеркал.
  
   Остается примкнуть к течению, ожидая нащупать границы невидимого берега, чтобы протолкнуться, необходимо потолкаться, используя локти. Мечешься из стороны в сторону, ища опору, ослепленный светом, его так много, их выверенная, четкая поступь не сохраняет возможности отойти в сторону. Идешь в ногу с выбеленным, высветленным осознанием потраченного времени, волочась потерянным в хвосте колонны.
  
   Возможности не в счет, в этой срединной золотой точке если на это способен каждый, он так живет. В былые времена знавали мы пятых и отстающих, теперь же поспешай не теряй из виду, иного пути нет. Солнце правит до затмения, однажды случившегося, более непредвидящегося в виду практического отсутствия, подходящего парада планет.
  
   Мы все шагаем вперед, как всегда по безвременью, ток реки, омутов петли. Из белого начала в более выбеленное, светлое начало субботнего дня, там же исчезаем впереди. Дни рыночных праздников, гомон воскресный, бывает солнце светит ярче привычного. Столько еще покупок сделаешь, прежде чем их донести. Белый ответ ослепляющей вспышки, пугает, когда у тебя появится тень.
  
   Ровная поверхность рыночной площади, правитель солнце или просто пятно светлее других. Оторопь тронула сердце, словно я нахожусь перед входом в сверх лабиринт, среди стен которого истлеет бессмертие души. Станешь бредущей со всеми, неприкосновенной священной коровой, скисшее молоко, вечная жвачка в стеклянной слюне, хрустальный звон в ушах.
  
   Боязнь, что стадо остановится и разбредется кто куда, среди тучных белых нив. Уйдет в забытье, навсегда пресытившись светом, свихнется, так и не заполучив положенного пастуха, звонких позывов рожка, злых насекомых и яда.
  
   Ослепший мир, источающий вечное сияние лучей, ты ничего не отдашь, не потеряешь в этой жизни, но обязательно достигнешь середины, так и не перевалив через грань. Ничего не скажешь, шагнул в благодать не родную и вроде бы по силам прижиться, да труд больно велик сломать свой хребет, потому как после уже не ты, чужак в окольном раю без приюта.
  
   Ворчишь. Ориентиры, что примечал, растворились в свете дня всех дней. Переливаются нити судьбы в каплях утренней росы, залиты они всепроникающим светом, так где же дверь искомая, из жизни в рай и обратно, в неизвестность протоптанного, единственного пути?
  
   Я не испытывал тягот, лишений. Спал без грез, видя все-то же белое. Усталость не путала шага и этот доминирующий свет действовал гипнотично. Казалось, что струны натянутых нервов, привыкают к покою, перестают источаясь звенеть. Я лишусь своей тени и наполнюсь невесомым белым свечением. Не воспарю, но стану легок как перо в облаках.
  
   Притих мой рассудок, смолк ягненок, зовущий зверя. Кротость человечка с буковками гласными в глотке, для пользы восклицания в преддверии событий судьбоносных, овладела мною всецело, а затем луч теплый щеки коснулся и уже покорен. Солнце правит в непоколебимой верхней точке и жизнь ровна, плодоносит исправно.
  
   Череда без заминок поющих голосков сплетенных в гармоничный напев без перепадов. Благодарность за все то, что благодарит не переставая, да не различить солнца, когда оно везде и за горизонтом. Тянется далее к новоявленному прошлому, сплошь в тени и громовых раскатах колеса на мостовой.
  
   Погоди немного и там возникнет пятно солнечного лучика, а после совсем светлым светло, от того что наступило царство солнца.
  
   Стерильность купели, омовение в свете, недолгая нагота, ни душа, ни тело, не баба, не мужик, просто новая особь. Другая житуха, строительство с чистого листа, с совершенным лицом.
  
   Зной и дюны поглотили осла с седоком, начался прилив сил, исчезло смутное видение, а может мираж в ослепленном сознании.
  
   Пилигрим верен своим дорогам, исчезнут они, уйдет и он, закончится путь в паутине бесконечности, после уже не зачем поглядывать на звезды, ворошить угли костра, события не ждут люди попутчики и подавно.
  
   Строй идущих нарушился, многие замирали на месте и свет поглощал их, остальные же шли вперед не оборачиваясь. В скором времени яркое солнце потускнело, очертания его стали исчезать, подхваченные легким порывом ветра, откуда-то извне донеслись более привычные голоса.
  
   Видение таяло серым мартовским снегом, в нем образовывались прорехи, уж больно походившие на лужи в пляске лучей. Возвращение или бегство, может изгнание, судорожное исторжение инородного присутствия. После тень разрастается, цепляясь за край уходящего солнца и капель пустоты превращается в дождь, ночные чернила плодящие тень.
  
   Капель и темнота кругом, а во мне белым бело. Пустота, в зрачках гаснет солнце, словно ты волной перекатываешь через звуковой барьер смерти. Твое лицо, вернее мордочка бесполого тигренка альбиноса с драконьей пастью, действительно своей нелепой чудовищностью смешит бога, вгоняет мир в череду пульсирующих конвульсий. Бессилие, образный калейдоскоп на исходе жизненных сил, я как гадкое бремя созываю стервятников на пир.
  
   Утренняя морось над ровной гладью живой не воды. Плотный густой туман, поедаемый шипением струящегося пара, в нем исчезают следы растаявшего видения, это гибель и посев. Семя прорастает вверх, отторгая корни. Стоит первозданная тишина.
  
   Слышен голос со стороны, после распадающийся на голоса. Наши или свои?
  
   Пение, ритм барабанов, удары посоха о плоскую поверхность священного камня. Голоса переходят в тяжелый хрип, рык, визгливый скулеж, после тяжелые хлопки и выдохи. Слова теряют смысл и распадаются на энергичные выкрики коротких гласных и согласных. Игра абсурда или священный обряд, переплетаются с памятью людей сошедших волею притяжения в реальность.
  
   Я вижу, что они ползают, собирая среди комьев глины свой растрепанный рассудок, сейчас они еще исполины, сподобленные величия древних демиургов. Они богоподобны, но вскоре застынут идолищем разномастного язычества, только после сбросят маски и шкуры, обратятся в людей.
  
   То, что я в точности помню, бесспорно, противоречит мной виденному сейчас. То, о чем спросят, принудит меня к молчанию и однозначным жестам, а начав говорить, я сам же усомнюсь в доподленности увиденного мною, где-то не сейчас. Чем дольше это будет продолжаться, тем явственней абсурд сроднится с дикой явью. Правда этого момента растворится в двоякости ложных представлений, того, что видел и наверняка знаю.
  
   Построение множественных, своевременных догадок, порождает загадку, инициирует тайну или пугающую мистификацию из осмысленных образов виденного мною, но я слаб. Распластанный человек на священном камне, в окружении ряженых шаманов холмов, чего ожидают они, и ждет ли их человек?
  
   Он видел некое далекое царство и ходил дорогами тамошними. Теперь молчит, ожидая вразумительного ответа, чтобы исчезли сомнения, потому что там все не так задумано, живет и имеет продолжение. Человек очнулся, принялся говорить.
  
   - Благослови господь эту ночь. Величавую, несравненно прекрасную, таинственную, бездонную, манящую, а зелье ваше чумное, губительный яд! В такую дыру с головой мокнуть, креста на вас злодеях нет!
   - Негоже с человеком мирным так шутить, песьи вы души! Эким дурачиной выставили, зельем одурманив, заговорами попутав.
   - Пугает тот мир, от того, что не понятен, ни мне простому, ни вам лукавым. Сами-то хаживали тамошними дорогами?
   - Верно, что нет их вовсе, а так морок да марево.
   - Пустота в которой ничего не смыслишь.
   - Сколько пожил, чего отмерял пешим ходом? Сердца своего не слышал, а брел, волоча на плечах воздух, мозоли не натер, пупа не надорвал. Отчего же так?
  
   - Если бы шел ты своей дорогой человек прохожий с нами бы не повстречался. Ночь коротал в одиночестве среди холмов затерянных, не у пламени жаркого, а опасаясь зверей диких. Где же благодарность?
  
   - Были бы хозяева гостеприимные вы, то и слово доброе молвить не грех, а то, что же? На шабаш попал бесовский!
  
   - Тебе ли судить дано человечишко темный, где господне, где бесовское.
   - Побывал в краях далеких, повидал тамошнее житье-бытье и ступай своею дорогою. Ни тебе, ни мне, не бывать в судействе.
   - Сказка ночная, сама слушателя выбирает.
  
   Шаман набил трубку, задымил присев у костра, как ни в чем не бывало. Призадумался, не сводя глаз с пламени пожиравшего потрескивающие поленья.
  
   После продолжительных раздумий, он громко рассмеялся - Верно наподдал ты ветров со страху - и залился смехом, долгим раскатистым.
   - Ты уж прости за смех. Выходит намек тебе дан, куда путь держать. Мыслю я так, слушай.
   - Гостил тут в холмах один толмач - он затянулся, выпустив дым сизый ноздрями.
   - Умел растолковывать разное, разве что на словах. Рядил несусветное. Умом большим похвалялся, о далеком городе Удовольствий рассказывал, что находится в северной стороне, за пустошами бескрайними, болотами разбойничьими и горами темными.
   - Так вот, город этот влечет многих путников и дорог к нему ведет немало. Если не врал толмач, если сможешь добраться туда, то вполне вероятно, что найдешь ответ, куда путь держать.
   - Миров разных множество не считанное и дорог думаю тоже, ты видел свое, а я просто тропами разными брожу, не моего ума это дело нос полный мнения совать, куда не следует. Случится, может все, и сам не поймешь причин.
   - Мое же мнение путешествуй и на ус мотай, если избрал путь скитальца.
   - Если же хочешь небылицами вздорными народ пугать на рыночных площадях, ради кувшина с вином, выходи на торговый тракт и дело с концом.
   - Странствие пилигрима, уже как сказка. Идти по времени и своевременно, затея сама по себе не глупая. Жизнь и дороги переплетутся в замысловатый узор, в нем еще разобраться надобно.
   - Много разного узнаешь и повидаешь, о чем никогда не пожалеешь в минуту горькую. Такую судьбу избрать, редкость большая во все времена и не каждому по силам, но заполучив ее, не робей, держи крепко.
   - Это действительно богатство, которое в твоих силах преподнести в дар этому миру, не особо сокрушаясь о принесенных тобою жертвах.
   - Хоть и очертания пути не ясны, ложь химер будет путать дорогу, оставайся верен себе, если выбрал, ступай смело вперед, бог в помощь - Шаман замолчал, остальные одобрительно зашумели.
  
   Остаток ночи мы провели в молчаливом раскуривании трубки набитой удивительной растительной смесью, что вызывала почти сказочные видения далеких миров, точками мерцавших в бесконечном пространстве ночи, эти отражения оживали в гладком стекле чернеющего озера. Эти новые миры поглощали нашу бесстрашную компанию, водя за нос, раскрывая молчаливые тайны, по воле волшебства неожиданно заговорившие.
  
   Ночь превращалась в уходящую ленту млечного пути, она смыкала узы бесконечности, начинала сползать в огонь солнца, верткой рыбой избегая ожогов, она уходила, но я следовал за ней.
  
   Более я с этими людьми никогда не встречался, все мы расстались тогда, ночью, уйдя каждый своею дорогою, и суждено ли было, нам встретится еще раз, никто на самом деле не знал.
  
   Утром, я по-новому открыл глаза, ощутив, что уже давно не сплю. Осмотревшись по сторонам, убедился, что снова один в руке зажата трубка и туго набитый кисет с чудо табачком. Я усмехнулся, после решил спуститься к озеру и окунуться в теплую воду, источавшую молочный пар.
  
   Хороша та рыба, что имеет намерение стать завтраком путнику, невзирая на обстоятельство свободы выбора. За это я благодарен и рыбе, и творцу, одна была столь любезна, что попалась в сети, а он сподобил ее быть таковой.
  
   Мне же осталось приготовить этот аппетитный завтрак и утолить свой проснувшийся голод. Уплетая за обе щеки столь щедрую трапезу, я ребенком малым радовался пробуждению этого чертовски противоречивого мира, потому что иногда трудно поутру предугадать подарки предстоящего дня.
  
   Мир мерно наполнялся хмелем жизни, источая пьянящие ароматы и мелодичные звуки. Распускались дивные цветы, щебетали нараспев бойкие птицы. Солнце залило теплыми лучами окрестности, играла слепящим блеском утренняя роса искорками алмазов осевшая на сетках паутины. Гармония пасторального мира, лад и порядок царили вокруг, и жужжал ворчливый шмель.
  
   Голова моя стала светлой и пустой, начисто лишившейся недавних воспоминаний. Играя легкой усмешкой, я шел вдоль берега, напевая пустяшную песенку из далекого детства. Если бы некий незнакомец в данный момент повстречался на моем пути, верно, он счел бы меня сумасшедшим без капли рассудка в голове.
  
   Правду говорят, что радость проворачивает такой фокус с человеком, его глаза загораются искрой безумия и он может выкинуть любой чудаковатый фортель. Но право же, это намного лучше, чем портить любое утро, каким бы оно не было, некой хмурой миной в отеческой заботе о сущности насущного. Человеку, которому по сути дела глубоко плевать на данную условность. Просто плевать.
  
   Я делом грешным подумал снова набить трубку на таких легких радостях, но решил не торопить события, дабы не испытать полноту измен и разочарований от перебора положительными эмоциями.
  
   Путь мой пролегал через тучный луг, склоном пологого холма на котором начиналась дубрава. Величественные, могучие, древние великаны, молчаливо взирали свысока на ползущее существо по склону. Скольких им довелось встретить и проводить, присыпав их следы опавшей листвой, укрыть в прохладе и тени от дневного зноя, дать пристанище во время грозы, скрыть от злобного взора, да мало ли.
  
   Ноги шли сами собой, в голове приятно шумело обыкновенной пустотой, которую так обожает ветер, в такие моменты, человек, наверное, близок к первозданности. Он безобидный шалопай живущий в ладах с собой и природой, ему бы утолить маленько голод, чем придется, да не влезть в колючки голым задом, а в остальном - Мир вам и всем, всем, всем. Люблю, целую. Ваш Адам.
  
   Я раздумывал, иногда даже натыкаясь на вполне стоящую мысль, при этом стараясь не прошляпить очередную преграду и не набить себе шишку. Думать и шагать, можно даже наоборот, на мою удачу оказалось довольно приятным времяпрепровождением. Путешествие проходило великолепно, притом что, ни четкой цели, где-то там впереди, ни желаемого у меня не было и быть не могло.
  
   Следовательно, думал я в данный момент, мое местонахождение вероятней некая безграничная или вернее бескрайняя отправная точка, нежели, вот вышел путник за дверь, глянул на небо и передумал. Я уже под небом, бездонном, наполненном ползущими облаками к горизонту, как можно остаться на месте или вернуться назад?
  
  
  
   2. Нелюдимый древний бог
  
  
   Солнце взобралось уже довольно высоко и словно замерло, запутавшись среди ветвей исполинских деревьев. Полдень. Тысячи золотистых нитей пали на землю, странным образом соединив ее с небом, я остановился, ожидание чего-то скорого сжало сердце. Смутное предчувствие после шевельнулось, неспроста это, не бывает напрасных волнений, когда ты в ладах с собою.
  
   Тягучие минуты, а лучи казалось, скрипели натянутыми канатами, удерживая не подвластное взору, в них струилось нечто переливчатое, устремленное в небо и обратно. Безмолвие обездвижило листву, исчез привычный шелест, затем зазвенела тишина в ушах. Я как зачарованный наблюдал происходящее таинство, боясь спугнуть, или выдать свое присутствие неосторожным жестом.
  
   Может и струхнул малость, но есть от чего. Может так разговаривают земля и небо, местами по-людски, дашь на дашь, а вникнув, не разберешь причуды игры света и тени в этом безмолвии, полагаясь на обманчивость глаз, да неказистый умишко с глупым языком пустомелей, уж лучше помолчать.
  
   Вновь послышался шелест в листве, лучи стали исчезать и прятаться. Верно место не простое. Деревья эти издревле были наделены тайной магией и человеку не сведущему в подобных делах, лучше не задерживаться надолго, а то всякое может случиться и случается. Я поспешил убраться подобру-поздорову, мало ли чего сейчас за спиною происходит.
  
   Снова живое принялось за свое, и сердце успокоилось, отпустили смутные предчувствия. Растительность, окружавшая меня, менялась, заповедная роща уступила место лесной чаще в серых сумерках, покрытой мхами, царством прохлады и сырости.
  
   Тут-то среди кустистых папоротников на пне бородатом и поджидал тот, кого обязательно повстречаешь в безлюдном месте. Как и полагается в подобных случаях, я приветствовал здешнего аборигена словом добрым и поклоном низким, на что он дивно вытаращился.
  
   - Давно ли ты дядя душу живую видывал? Владения я вижу твои, немноголюдные и зверем не богаты - начал, было, я разговор.
  
   Он кашлянул и осмотрелся удивленный, то ли мне или отсутствию живности, вправду одичал бедолага, да и в своем ли уме подумалось ненароком.
  
   - Как, говорю, поживаешь в такой глухомани?
  
   - Чего расшумелся. Слышу тебя и диву даюсь, то ли я не там сижу в раздумьях, или ты со странностью?
  
   - Отчего же так? - удивившись, спросил я.
  
   - Осмотрись прохожий, что ты видишь?
  
   - Чащу глухую да темную, как забрел ума не приложу?
  
   - Вот коль не приложишь, так и не шуми попусту. Всех видом своим распугал.
   - Место ведь не простое, а заповедное, если не знаешь, как здесь оказался, чего шумишь?
   - Где тишина правит балом там и чих будет святотатством, уразумел?
  
   Я замер и внимательно осмотрелся, тут-то тишина ожила, зашевелилась, все тенями да шорохами.
   - Ох, дядя! Это как же?
  
   Серость сумерек и мхов линялых от времени, вдруг волшебством неким наполнились. Невидимое глазу, зашевелило сперва тени, я ощутил, что все окружающее лишено пустоты. Оно живо и живое, будучи на первый взгляд неодушевленным, но всмотришься пристальней, это верткое юркое, мелкое, приобретает четкие очертания, вырастает в глазах, становясь явью.
  
   Преображается глухая чащоба, наполняется снующей всюду мифической живностью, им не зачем тратить время на нечто, что является мной. Забредший все же выберется на дорогу, пришедший погостит если ко двору придется, когда желаешь узнать тайну за околицей, внимательней присмотрись.
  
   Нелюдим усмехнулся и поднялся на ноги - Вижу мил человек, стал ты более чуток.
  
   - Это верно дядя, но поверь, фокусы здешние в диковину мне.
   - Как шустро и проворно у тебя в чаще все живет и бегает, глаза не поспевают.
  
   - Живое во всем, а смерть лишь листва осенняя.
  
   Я уже пообвыкся и чаща ожила, приобрела множественное разноречие довольно говорливой тишины, если сумеешь ее слушать.
  
   Я все же прикрыл глаза ровно ненадолго. Совершенно рефлекторно, как перед шагом в темноту и уже подсознательно различая, что сумерки просто наводнены всякой всячиной, главное ступать осмотрительно, чтобы не спугнуть оказанное гостеприимство. Мне казалось, я ступаю по мягкому ковру, устланному сонными змеями, они лишь шипели и тихо постукивали своими погремушками.
  
   Время расползалось густым туманом. Теперь ночь укуталась в молоко и серость сумерек иллюзорно преобразилась в древний храм поросший мхом. Я почувствовал дрожь тропинки, по которой ступали мои ноги. Кругом воцарилась призрачность и мерцали светлячки, я осторожно ступая шел наугад, все же неумолимо приближаясь к едва различимому огню.
  
   Все спуталось и переплелось, ни на секунду не задержавшись на месте. Мы с хозяином чащи, медленно шли, порождая только шорохи, и вскоре за пеленою, отчетливо запляшет огонь, обозначится наличие теплого очага.
  
   Станется долгий разговор на всю ночь, а кругом змеи, чей укус не понятен и не разгадан, может их яд подобен молодому вину. Вспыхивают кругом огоньки и туман уползает в темноту чащи, нелюдим сейчас в минуте от теплого гостеприимства, близок к щедрости радушного хозяина.
  
   В предвкушении, почему то теряется самая суть происходящего, его тайная суть. То ли по растерянности или другой незримой пустяковине, да пусть даже перед тобой распахнуться врата небесные, но ты обязательно прошляпишь этот момент.
  
   Обернешься на оклик кого-то за спиной и вот уже упущено время и смех со стороны не распознать, трудно понять шутку, когда ты предмет для нее. Слышишь, о чем завораживающе поет птица ночная, а там треснула ветка, кто-то в гости идет.
  
   - Ну как тебе чертоги мои? - и вот ты упустил начало, слышишь смех, сам смеешься потому, как нечем ответить. Остается многозначительно согласиться, напустив важности, это солгать, люди всегда спасаются в собственной лжи.
  
   - Так запросто к тебе в дом гостем не зайдешь - я замолчал ожидая ответа.
  
   - Это верно, место заповедное, от многих глаз любопытных укрыто надежно, чай не музей или баня - нелюдим усмехнулся приглашая к огню.
  
   Потоптавшись на месте, я все же решился узнать имя незнакомца.
  
   - Когда-то давно имелось, да позабылось, а теперь незачем, отпала в нем надобность. Имя это для людей иначе все позабудут, кто они - нелюдим занял свое место на покрытом мхом троне, расправил плечи и преобразился. Таким он был всегда, а я этого не успел заметить.
  
   Видя мое вполне искреннее удивление, он плутовато улыбнулся - Но и ты гость, как я погляжу, именем не представился.
  
   - Твоя, правда, уж и не припомню, где в дороге обронил его. Да чего греха таить не больно уж и рвусь на поиски, дело прошлое.
  
   - Выходит бежишь от роду людского? - нелюдим пристально посмотрел мне в глаза.
  
   - Нет, чего мне сторониться людей, иду дорогою ведомый.
  
   - Это знакомо, есть такой выбор, когда увлечен чем-то. Встречал ли кого в пути, может, видел что интересное? Как видишь, я тут на события не богат, ночь да сумерки и лес в тишине сонливой.
  
   - Было место одно интересное, его и запомнил.
   - Случилось это в стране одной далекой, в той, что за морем и за океаном находится. Шел я через город большой и многолюдный, которому, поди, тысяча лет без малого, да вот ни одной души живой там не повстречал, всякого чуда дива повидал в тамошних краях, а вот ни смеха радостного, ни песни красивой не сыскал.
   - Мучаются они, томятся, в темницах с худой тоски завывают, а с виду мир да лад царят там.
   - Правда замечу праздник, какой год бурлит шумный в том городе, но по мне это больше на карнавал смерти смахивает.
   - Ближе к ночи там улицами кликуши начинают бродить, да так голосят, дрожь пробирает, бегут горожане не стройными пьяными толпами из домов своих и после начинается неимоверное чудовищное пожарище в городе.
   - Ночи нет там, всюду огонь во все небо, они в нем полыхают и пляшут словно саламандры.
   - Вопят истошно, маслом благовонным мажутся и горят, что ветки сухие. Призывают очищение, их новый мир, хрустящий пепел и тошнотворная гарь.
   - Они пылают и вопят от боли, экстаза, превращаются в прах, вот и весь их распорядок на жизнь Деревца не посадят, на небо не взглянут. Жгут жизнь свою заодно с трупами, смрадом и чадом дышат, что разберут в этом угаре, где дорогу найдут? Да сами хороши, в саже измазаны не мыты, не чесаны, одним словом безумные.
  
   - Поспешен ты на легкие выводы странник - нелюдим призадумался - Говоришь городу без малого тысяча лет и жгут они его исправно в вечном своем празднике?
   - Безумные в своих поступках слепы.
   - Сожгли бы в раз и сказке конец, а ты вот сказываешь, что жгут и празднуют который век и конца края этому не видно.
   - Может ты путник чего в дыму не разглядел? - он замолчал, над чем-то задумавшись.
  
   Настал мой черед поразмыслить над сказанным. Вспомнился город тот древний окутанный дымкой черной, гул электрический чувствовался под землей словно там, в недрах окопалось некое чудище прожорливое, что грызло остервенело мать землю.
  
   Вспомнил пепел кружащий вальсом среди улиц широких, вой сирен и смерть идущую дорогою людной, ее не боялись, а приглашали в дом, чтоб разделить ее же с ней же.
  
   Странности не заканчивались, а дым густел или глаза начинали обманывать, тут начиналось веселье главное. Все собирались на главной площади и каждый приходил с даром для пламени, никто не жалел себя ни ближнего, пламень вот очищение и благо, твердили многие голоса.
  
   Я уже не видел людей, только гул толпы, слышал голоса, после дым скрывал очертания всего окружающего, не приемлемого оттого омерзительного. Может и не были они людьми, а я рассматривал лица в саже, просто хотелось уйти поскорей. Город прокаженных, если таков есть на самом деле, то огонь вполне сойдет за исцеление.
  
   Нелюдим хлопнул в ладоши, принесли вина сказочные жители чащи заповедной, я в миг забыл о городе, сейчас на моих глазах раскрылась иная реальность. Здешние обитатели тоже люди, разглядывают с любопытством словно я иноходец, нежели те, кто встречался им прежде. В этом месте я впервые сумел усомниться в том, что доподлинно вижу и говорю, я интуитивно предчувствовал, а теперь воочию убедился, что существует тишина и живущие в ней.
  
   Возникло чувство, что я могу слышать не только себя, но и окружающий мир, этот язык, идущий едва уловимой мелодией тихой лютни или он подобен плеску речных перекатов и я способен слышать это пространство иначе видеть, воспринимать. Дугой, тихий едва слышимый мир.
  
   - Заболтался я с тобой путник, про гостеприимство, забыв напрочь. Отведай по началу вина моего лучшего. Ночь предстоит долгая, а тебе сил поднабраться надобно.
   - Пусть во благо сей нектар пролит будет - нелюдим поднял кубок, топнул ногою, и послышалась едва уловимая ухом музыка, бубенцы, рожки, свирели, лютни и прочее.
  
   Тишина наполнялась мелодичными напевами подобно кубку с вином. Мягкий лунный свет залил окружающее пространство, а народу то было диковинного, тьма тьмущая. Всякие разные, все кланялись учтиво, с любопытством разглядывая гостя особого.
  
   Сделав добрый глоток вина, я почувствовал легкое головокружение. Мир становился осязаемым, теряя привычные призрачные контуры. Он утопал в хлопьях невесомого серебра гипнотично струящегося среди нарастающего шелеста потревоженных листьев.
  
   Я качнувшись, поплыл вслед за мелодией струящегося нитью ветра, он тысячами приятных, прохладных ручейков растекался во мне. Очередной глоток вина волной накрыл нелепый мой разум.
  
   Игривый сатир да хмельная наяда, подхватив меня за руки, потянули к остальным. Каждый шаг давался легко, приближая дно бочки с хмелем, что было желанно как никогда. Мир этой глуши беспросветной вдруг оказался отчим домом, все узнавалось сразу и было знакомо вечность.
  
   Прелестная грация в ней бурлил хмель, кипела, озоруя молодость, она играючи, кружила голову, вовлекая в плен своих чар и ты не чурался стать ее рабом, эта дева дарила желание жить, наслаждаясь каждой секундой бытия. Это не миф и еще не сон.
  
   Миг и вечность равны, все, что переживаешь так легко и по-человечески безрассудно, невесомо. Счет выпитому утерян, пусть будет океан и ему найдется подобающее место, если уста твои обожгло поцелуем страстным. В нем все игриво, магия желаний, смерть перетекающая в жизнь, соцветия снов, вязь яви.
  
   Он обезоруживает, поглощает, в нем бушуют стихии, но ты бесстрашен как никогда и следуешь только вперед, дабы исчезнуть в глубочайшем омуте вселенной. Сейчас, доселе молчавшая великая истина, лишенная начал и осколков, словами сродни пушечной канонаде оглушает, ты пьян, близка суть всего, довольно говорливая суть.
  
   Сумерки в серебре. Легкая музыка, играющая отголосками эха, все окружающее шатко, невесомо и вроде бы ноги не мои, и сам во власти чар. След поцелуя жжет и пылает. Рассудок в бреду, ватном тумане. Слышишь, это время играет на лютне, как когда-то давно в старину былинную, ее время истекло и имя утеряно.
  
   Серебро, озерная гладь неба, монета луны, ее улыбка отдаляется. Черты уже размыты, ты, возможно, сожалеешь и пьешь, печаль истлеет в горести усмешки, а после небо сбросит цвет. Каждый дорог и близок, но только сейчас память честна и чиста. Ты вновь у дороги, снова пир, нам по пути до горизонта. Выбор, отсутствие парадокса это уже сам по себе парадокс, но время за спиной как всегда шутит и где-то ухмыляется.
  
   Нелюдим весел, неужели понадобился лишь путник, дабы пробудить все, что омертвелым было некогда или тех, кто ожидал дня и часа.
   - Почему же люди так старательно забыли праздники и пиры? Ведь они так мучаются проклятым ожиданием самого момента, которого, увы, в природе нет.
   - Они ждут, совершенствуясь в притуплении желаемого, верят, что есть некто особый. Вот он и есть суть, причина производящая веселье в червоточинах их огрубевших душ.
   - Оглянись путник, посмотри ка на этих существ? Видишь ли ты ожидание, готовность схватить момент? - нелюдим сделал круговой жест.
   - Пир горой! Галдят, шумят, пляшут, песни горланят и не в обилии вина тут дело. Не брюхо здесь правит, душа щебечет, веселится!
  
   - Им то что, они совсем иные. Исчезнет в мареве пожаров грядущих этот лес, и ты вместе с ним, и они, и ваш пир веселый да хмельной. Останутся те, кто значился в поджигателях, их уже мы не поймем.
   - Для людей ты зло губительное, если они не одолеют тебя, тогда заключат договоры разные. Они принудят тебя пожирать их плоть и пить кровь, таков устав и закон.
   - Сейчас ты хозяин добрый о душе имеешь намерение поговорить, показать и раскрыть красоту искомой.
   - Готовься к жертвам, скажу я тебе, совсем скоро придут зачинатели пожаров - я замолчал.
   - Ты уж прости меня за слова столь обидные, но был я в той стороне, там смрад и пепел, огнем они полны, а гонит их голод неутолимый. Саранчою прожорливой сжирают все.
  
   Нелюдим встал, сбросил с плеч мантию - Тогда выпьем. Лей до краев! За победу в терновом венце!
  
   Я подхватил кубок - За кандалы и цепи, холодные тюрьмы и жестокость закона!
  
   Нелюдим расхохотался - Устоишь ли на ногах гость дорогой?
  
   - А то дядя! Поди, тысячу лет жгли без разбора, отрицая наличие солнца. Пили, отупело и в тоске глухой, беспробудно, но алчно поглядывали. Ждали с пригорка новое, а оно не шло в масть. Земля так обгорела, что ямой стала черной да бездонной. Колыбелью прокаженных и кошмаров из плоти. Мне ли после не устоять на ногах?
  
   Время замерло в некой точке, неподалеку. Вино не иссякало, ноги держали, пир бушевал с невиданным доселе размахом. Мы говорили много разно, наполняя кубки даром виноградной лозы.
  
   Звездное небо в пылающих огнедышащих драконах сжигало подступающую зарю, ее уже и не могло быть, этот алый багрянец затмили древние мифы. Вращение вспять. Все наперекор, пенится, вскипает, бурлит. Бродит хмель в венах.
  
   Безлюдное гиблое место полно до краев веселым миром, который покатывается со смеху с печальных, скорбящих мин царственных покойников преисполненных ума и глупости. Они веруют, что живы до бесконечности дураков. Полны медлительной важности, слепы в кротовьих рассуждениях.
  
   Говорят о вечном, исподнем, что давно ушло за горизонт. Побаиваются сумерек и дрожат, когда ночь наступает.
  
   А милей всего эта подзабытая муза, ее достали нытьем своим корыстолюбивые подонки не первой свежести но моложавые. Они измарались на могильном промысле гуманитарных помоев и способны лишь осатанело насиловать.
  
   Муза пьяна, льет дуреха слезы ручьем и как любая дура доверчива.
  
   Начинаешь мыслить поэтом, а она ластится, по тебе пробегает позабытое электрическое покалывание. Ты пьешь вино, целуешь ее в прохладные губы, вдыхаешь мяту, полынь, сумеречные фиалки и отпускаешь с легкостью на волю. Впадая в беспамятный транс, но храня правильную горечь привкуса. Еще нет ожогов, еще будь здоров и беспечен, еще не мертвец.
  
   Нелюдим шепчет на ухо - Устанешь когда-нибудь, вспомни эту дорогу, в этом лесу ты гость желанный. Не такое уж и безумие, не падать духом. Верно путник?
  
   - Как-нибудь по осени золотой, жди, буду гостем.
  
   - Верю тебе, не пустые слова - согласился он, на том и скрепили наш уговор.
  
   После завертелось, закружило хороводом веселье. Голоса сделались громче и таинство перестало быть таковым. Сказанные слова обращались в удалую песнь да ноги непослушные несли в разудалой пляс.
  
   Дивная завораживающая музыка в ней и искорки слез и безудержное веселье, уж не разобрать среди столь шумной ночи, где на самом деле лес и его обитатели.
  
   Ручьи говорливые луной полны и там играют стайки вертких серебристых рыбок. Нимфы, кентавры, сатиры, фавны мне не в диковину распивать с правителем леса вино его особое, я утерял боязнь темноты и страх видеть чудовищ спала словно пелена.
  
   Когда-нибудь и змеи перестанут мерить брюхом землю, возьмут себе крылья и только их видели - сказавшего я не увидел, но показалось, что кто-то из змей сболтнул лишнего, потому что там зашипели.
  
   Тело девы молодой с лилиями в распущенных волосах извивается змеей, языки пламени играют бликами на лоснящейся коже, по небу затмевая звезды, неслышно плывет черный ворон ночи.
  
   Море огней и россыпи крохотных светляков, все это течет, перетекая в хаотичное движение древнего мира сказок, но за хаосом придет солнце. Здесь не будет пролита кровь ради забавы, герои мертвы и давным-давно позабыты, а в остальном гуляет душа, хохочет.
  
   Видел я змей тех, они мирно грелись у костров, с мудрым равнодушием холоднокровных созерцая идущее веселье. Великое множество лесного зверя кормилось у столов царских словно ровня, а не челядь придворная.
  
   Оставалось в танце кружиться, смеяться и закрывать на все глаза, не из страха, а по причине безудержного веселья.
  
   - Не поверишь гость, но все, же скажу. Скоро люди утратят навсегда секрет вина и в любом трактире тебе подадут все что угодно, но не вино. Новый нектар принесет вам тяжесть и глухую боль вины.
  
   Лесной хозяин хлопнул и топнул - Вина да поживей, а то гость еще подумает, что иссякли мои запасы!
  
   Ночь, как бесконечная минута в череде расслоенных времен, зодиакальные созвездия рассыпаются снопами взметнувшихся в небо искр. Быстротечность мгновений, которые успеваешь надолго запомнить, скрепив глотком прохладного вина, вдохнув жар огня во все легкие, кружить, оставаясь в невесомости данного места подле трона.
  
   Крохотные существа вплетают в твои волосы, спящие грезы ночных цветов, звонкие бубенцы счастья. Они исчезают во тьме и вновь появляются с этими странными магическими дарами.
  
   - Кыш, несносные создания! - прикрикнул лесной владыка.
   - Любят проказничать.
  
   Я тряхнул головой и увидел, что посыпались лепестки, с которыми тут же происходили дивные превращения. Они таяли и обращались в капли росы, затем наполнялись неким свечением, а после обращались в жемчуг, тут же исчезая в темноте чащи.
  
   Я наполнил кубок вином и жадно отпил, ощутив приятную легкость без головокружения. Сейчас в данный миг проступило четкое осознание, что впереди дорога ждет. Скоро совсем скоро придется распрощаться.
  
   Наступит долгий сон во мгле времен, а мне будет солнце, день, поднятая пыль. Холмы, реки, моря, океаны, горы, полевые цветы и роса все это необходимо измерить шагом. Дожди, грозы, молнии там впереди и чей-то древний сон, затаившийся в этой глухой чаще, не удержит надолго видением оживший миг из глубины веков.
  
   Она коснулась моей руки, я обнял ее. Мы оттолкнулись от земли, исчезнув в звездном небе. Там в глубине небесного омута, там на моей луне у озера, покрытого печалью сонных вод, где стелется туман предрассветного часа, смешавшийся с ароматом распустившихся белых лотосов, оказались мы.
  
   Ничего не говоря, просто держась друг друга. Я смотрел в неразгаданную бездну, чувствуя живое тепло ее ладоней, едва уловимый пульс сердца, боясь поднять глаза, иначе пропаду в нахлынувшем счастье.
  
   Она молчала, чувствуя мои ладони в своих, что сейчас мы в одной лодке и кругом чернеет ровная гладь воды. На ее луне среди уснувшего океана космоса, мы предчувствовали и он начался. Сотни тысяч метеоров, вспышками отражались в зеркальной поверхности озера. Лодка слегка покачивалась, наш общий пульс участился, обретая некоторую мелодику.
  
   Я, осмелев, посмотрел ей в глаза. Слова, которые утаил, утратили искренность и смысл. Ее взгляд напрочь лишал рассудка, эти изумруды пробуждали несвойственные, незнакомые доселе желания, но я продолжал упрямо молчать не из страха.
  
   Я знал, что проснулась любовь, но придется идти дальше. Она просто улыбнулась, словно прочитала все, все, что было и будет. Мы стояли в лодке посреди озера одиночества и печалей, над нами пылал звездопад.
  
   Берега скрывал туман тающих сумерек. Наши сердца наполняла любовь, они бились в унисон. Даже сойдя на берег, я останусь навсегда с ней, на моей и ее луне в том красноречивом молчании держась за руки, более не опуская глаз к бездне.
  
   Звездопад продолжался. Цветы исчезали в сонных студеных глубинах. Молоко тумана поглотило нас и озерную гладь, где-то вдалеке зазвучал пастуший рожок.
  
   - Без любви все пустота в пустоте.
  
   Нелюдим хитровато усмехнулся - Вот видишь, как все обстоит, а мудрец один подарил людям химеру. Бойко говорящую да живородящую, ловкую в навыках, знающую толк в житейском омуте, а сам то стороной все боком пятился, созерцателем притворился с тем и сгинул в потоке времен, а химера его то живет, разрастается древом размашистым в цвету, плодами одаривает к нему тянущиеся руки.
   - Тень эта чудовищная, всем нужна, многим она прибежище.
  
   - Ты видно мудрецов в почете не держишь.
  
   - Я тебе путник скажу больше, всех прогнал, взашей вытолкал и велел палками бить, если явятся, так что все они в мире твоем обитают, кормятся - он смолк, после рассмеялся, бывает такой смех, ему не рад, но он своевременный.
   - Подумай сам, зачем мне мудрецы? Сатира спроси или нимфу, змеи без этого жили и продолжают жить.
   - Ты вот нуждаешься в совете мудром? Не имея денег и будучи бродягой, которому мир дом, а небо крыша, нужен ли тебе мудрец с его советом?
   - Понятное дело для мудреца, ты кто человек, если не станешь ему соперником? Пока хлеб не приломишь и первым не надкусишь.
  
   Нелюдим усмехнулся, затем продолжил - Зачем вам мудрость? Множить скорби? На всякую мудрость, мудреное есть.
  - Мудрость что это такое? - ответь мне путник.
   - От первого дня, когда вы встали с колен и стали бегать по земле, она вам была не нужна.
   - Мудрость человеку непосильная ноша.
   - Посмотри на меня, мудр ли я? Нет, я владычествую в данном лесу и все. Вы бесконечно ищите смыслы, хотя на слуху оправдания.
   - Мудрец подобен простолюдину, покуда он пьян и не иссякло содержимое бутылки, жизнь кипит и все свои. На похмелье он слишком серьезен, умно говорит, его слушают, потому что не совсем понимают, но мудрец есть мудрец. Красивое искусство жить не от мира сего, но придумывать его основополагающие законы божий промысел.
   - В итоге поутру все исчезнет в тумане, даже континенты.
   - Все время искать землю обетованную, на этой тверди стоишь, а оной никогда не было, но где-то она есть. Иллюзии.
   - Жить в предчувствии неведомого, ослепленным днем этого солнца, но было ли это? Или предстоит, если оно есть сейчас. Мистификация.
   - Счастливы заплутавшие в своем заблуждении что верят. Они дети, они полны решимости и бесстрашия, они не желают взрослеть, дабы прийти к мудрости. Они невинны в жестокости своих диких игрищ. Парадокс.
   - Мудрость это высокая гора, а мудрец камень у ее подножья, утверждающий, что скатился с самой вершины. Истина.
  
   Нелюдим поднял кубок - Вот и я питаю слабость стать лесным пьяницей, потому как предчувствую осень и долгий зимний сон. Моим утешением остаются лишь сны, я растратил все свои дары, но ничего не жаль, это было и есть прекрасно.
  
   Темп музыки нарастал, делаясь громче. Слова нелюдима исчезали в этой дикой какофонии некогда приятных мелодий. Пир превращался в безобразную попойку, в которой не разобрать лиц. Маскарад ужасных фантомов влезших в разлагавшуюся плоть трупов, надоедливая мошкара, смрад и сырость.
  
   Кровоточит лоза, отяжелевшая от спелости черных сгустков крови, ты поедаешь, ее плоды пачкаешь руки, теряешь рассудок, вперив взгляд в окружающее зло вылепленное из мрака на пепле. Змеи предостерегают шипением, там закипает свальная оргия.
  
   Шествует по лесу увалень с горящим лицом, рядом семенит его, то ли свита или голодная свора, не речь слышна, а резкая брань обезумевших площадей, ночь скверна на поверку вышла. Шагают истуканы, желчные трупы всяк сброд из болот, от которых несет гнилью и могилами.
  
   Полны они чумы и злобного веселья, все так же голодны и не прочь набить брюхо пустое, рыщут волчьими глазами по кустам и кочкам воют, стонут, смехом скрипучим округу наполняют. Ужас сеют и пьяны не в меру, глаза их водянистые запавшие, пылают не любовью, а местью. Среди этого лиха из чащи значусь и я, пьян, в неведении, где какая сторона.
  
   Мы так и остались пьяны. Ближе к утру поняли, что пора расходиться. Нелюдим разлил остатки вина, объявил тишину, отменил шелест листвы, разогнал пинками разгулявшуюся свиту, прежний свой облик обрел.
  
   Молчали, засучив рукава как на плахе, в ступоре наблюдая смерть последних костров их сладкий дым.
  
   - Если хочешь, оставайся - после сказал он.
   - Выберешь луну и озеро, дарю, не жалко. Любовь вспомнишь, счастье обретешь, разве не сказка?
  
   Он помедлил с другими словами - Ступай, пока не рассвело, вот тебе мой совет дельный, иди тропою на север, там выйдешь на дорогу широкую, а дальше как знать. Нелюдим поднял руку в знак прощания и исчез в стремительно надвигающемся тумане.
  
   3. Людоеды
  
  
   Откуда бы ни вышел и куда бы ни пришел странствующий путник, там, всегда сыщутся хмурые мужички на привале, да баба стряпуха с лицом подпорченным оспой. Чтобы ты не сделал и как бы ни дружелюбно заговорил, даже издалека, они на стороже, смотрят на тебя искоса, как на лишний рот. Одним словом не добрые, меж тем место у огня найдется и в котомку твою их жадные глаза залезут.
  
   Дети малые не ухоженные, косматые с взглядом живодеров, размазывая сопли под носом могут швырнуть камнем в тебя забавы ради, не получив нагоняя от родителя. Компания конечно разбойничьего вида и ты их гость невольный.
  
   - Чем промышлял в чаще глухой человек прохожий? - спросил старший этой не веселой шайки. Свирепого вида детина в медвежьей шкуре и уставился налитыми кровью глазами на меня.
  
   - Заплутал я, как в непроходимой чаще водится, мил человек. Колобродил всю ночь, чудом выбрался.
  
   - Так дорога тут одна, какого лешего понесло тебя в чащу? По виду ты не охотник, не следопыт, чтоб тропами звериными хаживать в местах глухих, дремучих. Как же так вышло, что заплутал? - страшные глаза, не мигая, уставились на меня.
  
   - Выпил я лишку, а далее как повелось.
  
   - Повстречал ли кого в чащобе лесной? - не дослушав, спросил он.
  
   - Все зверь дикий, а люда живого не видал.
  
   - Это хорошо - он оскалился, показав полон рот желтых клыков. Камень из пращи просвистел у моего уха, другой угодил в затылок, все померкло в глазах. Я рухнул на землю, слыша далекие радостные детские крики.
  
   Голова раскалывалась на части. Я приоткрыл глаза, руки затекли и онемели от впившихся тугих веревок. Хмурые мужички все так же сидели у костра, молча прокручивая на вертеле куски мяса. Неужто людоеды, мелькнула ужасная догадка.
  
   - Оклемался путник, чего притих гость нежданный? Мы люди гостеприимные, не чета разбойному племени - они дружно рассмеялись.
  
   - А чего же связали, коль люди мирные? - спросил я.
  
   - Так ведомо почему, чтоб не убёг ты прежде времени, тогда нам печаль кручина, пустое брюхо. Главарь подозвал женщину и что-то нашептал ей на ухо, та безобразно оскалилась своим беззубым ртом, часто закивав в ответ, а после, прихрамывая, быстро исчезла с детворой в кустистых зарослях.
   - Мы вот подумали, посовещались и решили оставить тебя при себе, только вот на обед или ужин еще не определились. Видишь ли, завтрак у нас нынче скоропортящийся, сырым приходится лакомиться, можно сказать на ходу. Время торопит, дорога не ждет.
  
   Мужики принялись за еду, клыки впивались в сочащееся кровью мясо неизвестного бедолаги, ставшего волею судьбы завтраком этих ужасных людоедов. Картина подобного мерзкого пиршества напрочь лишила меня дара речи. Я не мог отделаться от мысли, что в скором недалеком будущем вот так же стану их обедом или того хуже ужином.
  
   Старший людоед снова повернулся ко мне, отерев окровавленные губы, он заговорил - Не печалься, лучше чего расскажи путник, поди видел не мало интересного?
  
   - Страшно мне и на ум ничего не приходит.
  
   - Это ты человек прохожий не порть свое мясо страхами. Лучше моли о пощаде, взывай к милосердию. Может, прокляни разок другой, нам это особо приятно.
   - Проклятия уж больно милы они слуху моему - он прожевал кусок плоти и продолжил.
   - Знаешь ли, очень брань обреченных желанна сердцу моему черному. Слыша ее, как-то веселей на душе становится и к жизни нашей не легкой интерес появляется. Да и мир этот окружающий в моем тусклом свирепом взоре щедротами своими начинает переливаться. Петь хочется. Понимаешь?
  
   - Лучше отпусти с миром и к обеду я мал весом, а что до трапезы вечерней, так кости без навара.
  
   - Не прибедняйся путник, моя баба в стряпне кудесница.
   - Я конечно в сытый год с радостью и отпустил бы на все четыре стороны, бываю великодушен, но сам понимаешь мы людоеды и подобный поступок просто не возможен, он противоречив и не логичен.
  
   Людоед лукаво посмотрел на меня свысока - Напрасно себя мучишь, смирись со смертью, об этом не думай много. Дело то решенное и скажу честно скорое.
   - Тебе едой быть, не самая худая участь человеку. Главное то что? Легка ли она будет или ужасна, а в остальном будь спокоен. Освежуем, все чин по чину.
  
   Он усмехнулся, после склонился надо мной, в нос ударил мерзкий запах его дыхания - Нет, кишками чую, что мясо твое прескверное окажется, горькое, жилистое и с вином жевать одна мука будет, не трапеза чинная, а так перекус постной рыбиной.
   - Вот раньше-то было как. Изловишь купчишку на дороге, одна радость и удовольствие. Мясцо сладенькое, нежное, пахнет молоком парным.
   - Баба шкварок натопит, жирок по рукам течет, дымком пахнет, эх, одна приятность - людоед облизнулся.
   - Поди, одного человека на неделю хватало, а как ярмарка какая в городе, месяцами живи не тужи.
   - Зазноба то моя стряпуха знатная и солонины, и копченостей с колбасами разными наделает - людоед замолчал, достал трубку набил, поплотней табачком, задымил.
   - Да было времечко, люди жили не тужили. В церковь исправно ходили по дням воскресным. Священник то у нас был, будь здоров мужчина, а как проповедовал?
   - Бывало, заслушаешься, что и слеза навернется крупная, бытие то, смыслами наполнено, да и создатель, ух, до дрожи пробирало - остальные одобрительно закивали.
   - Приятный был человек, во всем. Съели мы его, в аккурат ко дням постным, не утерпели.
   - После и приключилась беда с нами, а в чем вина то наша?
  
   - Грех вы большой на душу взяли, служителя божьего убили, да и так не праведным образом жили.
  
   Людоед подскочил как ужаленный - Кто это сказал? - прокричал он.
   - Молчи и слушай! Знаю наперед, что сейчас скажешь, мол, господь наказал так людям, но я тебя спрошу об одном, тебе ли он это сказал, или всякому прочему? Нет!
   - Раньше, на заре времен, считалось не зазорным скушать одного другого и вот на тебе, еда заголосила. Я людоед и предки мои были подобными и закон наш первейший гласит. Людей кушать надо!
   - Может вы и отличаетесь от нас, хотя я сомневаюсь. Вы убиваете поболее нашего брата, бывает, забавы ради, причин всегда полно, а я спрошу, чего еде пропадать зазря и воздух чистый портить?
  
   Людоед поднялся во весь рост - Может зверем плотоядным обозвать меня надумал? Не бойся, называй, я такой вздор часто слышу.
   - Я и есть зверь, посильней и шустрей всякого льва или волчьей стаи, потому как тяга моя к жизни вполне царского размаха, а остальным придется туго! Я зверь матерый и сильно не уступчивый и ни чем не побрезгую в моей охоте - людоед злобно зарычал, состроив страшную гримасу на лице.
   - Пробовал ли ты странник филе ангела сошедшего на землю по неосторожности? - людоед усмехнулся - Им не утолить голод брюха, но всегда хочется большего, посредством этого мы постигаем мир и поглядываем на небеса, не страшась ослепнуть.
   - Мой век есть и будет долог, а если понадобится, я испробую все окружающее меня, вот тогда-то мы сможем поговорить и о грехе, и о добродетели.
   - Что притих? Может там, в стране небесной, что вы раем называете, и нам людоедам сыщется место.
   - Я много слышал разговоров и еще больше обещаний, про несказанно лучший мир - он замолчал.
   - Видишь ли, очень сложно представить бесконечное пространство и свою роль, оседлое место в нем.
   - Близко прочувствовать свою сопричастность к совершенному миру. Осязать свой угол в данной бескрайности.
   - Надо быть действительным сумасшедшим, противоречить порядку этой реальности, как мне убедиться в том, что где-то далеко я не буду людоедом?
   - Насколько же должна быть велика та вера в крохотном существе из плоти и крови, когда даже наше жалкое существование мелочно, тленно и воет в четырех стенах бытия не смея вырваться на волю, в простор и знает об этом.
   - Я не смогу принять это. При всех попытках вновь и вновь я буду рыдать горькими слезами у врат рая, поедая добытое филе ангела. Понимаешь?
   - После некто одаренный и избранный, намекнет так невзначай, знай, рай мал, там приготовлены ложи для считанных единиц, и я охотно поверю ему на слово. Потому что большей величины, нежели малое и не представить умом, а прибегнуть к самообману значит отринуть данное.
   - Ел я злых, поедал и добрых, и сырое, и жареное, для меня все еда - людоед замолчал, после спохватился.
   - Что-то запропала баба с детишками в лесу?
   - Чего расселись, живо ступайте, ищите - хмурые мужики нехотя поднялись и не спеша один за другим исчезли в зарослях орешника. Мы остались вдвоем.
  
   Людоед, заложив руки за спину, неспешно прохаживался, поглядывая в мою сторону - Что за напасть, куда они подевались?
  
   - Места глухие, безлюдные, может кого встретили - ответил я.
  
   - Эти и медведя загрызут, будет такая надобность.
  
   - Выходит не по зубам тот медведь.
  
   Людоед остановился, пристально посмотрел мне в глаза - Что знаешь ты, чего не знаю я?
  
   - Ровным счетом ничего, кроме того, что есть людоед и связанный человек у его ног.
  
   - Темнишь ты странник, ночь тут колобродил и ничего? - я пожал плечами.
   - Моя то участь, решенное дело, а тебе думать наперед придется - людоед отмахнулся.
  
   - Странная тишина в таком-то безлюдном месте - он снова посмотрел на меня.
  
   - Пойди, проверь, а я подожду - смутная догадка посетила меня, чьих рук дело.
  
   - Беда приключилась и виной всему ты путник. Ох, неладное происходит в этой тишине и ума не приложу где - людоед присел, всматриваясь в заросли.
  
   - Так поспешай на выручку. Гадая тут, ты им ничем не поможешь.
  
   - Или сгину сам?
  
   - Тебе решать, обед или ужин подождут.
  
   Я выпрямился, лежа головой к дороге и смотря в сторону леса, окутанного странным безмолвием тишины. Воистину сейчас все было сосредоточено в руках некой силы, власть которой делала нас обыкновенными пешками в очевидной, но неведомой игре, чьей движущей силой являлся неопределенный ход.
  
   Людоед нервничал, по скудости своего мышления сводя опасность до привычного образа реального врага, затаившегося и выжидающего удобный момент. Что до меня, стесняли лишь проклятые веревки, а так бы шел своею дорогою на север, не более того.
  
   Людоед зарычал и схватив дубину поувесистей, бросился в чащу. Более ни звука, словно он погрузился в воду и круги разошлись по ровной глади. Мне ничего не оставалось, как червем доползти к костру и побыстрей освободиться, что я не мешкая проделал, но вот на ноги подняться не удалось. Я то и дело падал, все же опасаясь, что эти жуткие существа вернутся и продолжат свою трапезу.
  
   Кровь в конечностях понемногу начинала циркулировать и я, ковыляя на нетвердых ногах, пошел своею дорогой, даже не помышляя узнать, что же случилось с семейством хмурых людоедов. Некоторые тайны лучше оставлять на своем месте в положенном им углу.
  
   Солнце, перевалив полуденную точку, начало медленный спуск к закату, дорога, изгибаясь среди холмов, прерывалась у полноводной реки, искрящейся в лучах заходящего солнца. Я порядком вымотался, но все, же из последних сил пошатываясь, плелся к реке, не обращая внимания на ноющие ноги и отяжелевшую голову.
  
   Лес ожил, наполнился, привычными веселыми звуками и мне подумалось, что людоеды сами были причиной той мертвой тишины, что сгубила их, в этом я уже не сомневался, не особо стараясь докопаться до сути, от чего и почему. Поедая людей, они сами стали жертвами, на этом и закончилась история, их кровавого жития-бытия.
  
   Заботило теперь другое сродни людоедскому. Утолить жажду и голод, дать отдых телу бренному, погрузившись в сладкий сон живого человека, а после история моего пути будет иметь свое продолжение.
  
   4. Лесные хозяйки
  
   "Старые лодки, осилишь, бери любую" гласила надпись у ветхой пристани. Людей конечно же не было, да и кому в голову придет мысль оберегать обесцененное временем старье? Но на все ничейное со временем найдется свой сторож.
  
   Я снова осмотрел пустынную пристань, в который раз прочитал надпись, опять же не найдя следов человеческого присутствия кроме ржавых цепей с амбарными замками. В итоге решился воспользоваться одной из наиболее пригодных для моего предприятия лодок, хотя тут же отказался от этой затеи.
  
   На то были свои первопричины, о которых следовало бы упомянуть. Во-первых, вся эта ветхая флотилия принадлежала некоему царю Химере. Мог ли я положиться на лодку принадлежащую данной персоне дабы переплыть реку? Вопрос.
  
   Далее следовал великий перечень тех великих деяний, на что незримо простиралась, длань сей царственной особы, а также были указаны даты, когда правитель практически всего, говорю это без усмешки, пересекал эти воды с одного берега на другой, и следовательно, обратно.
  
   Об исторической ценности данных переправ я умолчу по незнанию исходных материалов, и чем все обернулось для обоих берегов реки в итоге. Хотя, если царь был, значит, что-то происходило и это неспроста, значит первопричины существовали.
  
   Во-вторых, в лодках отсутствовали уключины и весла, это совсем просто читалось, переправа закрыта. Третьим немаловажным открытием являлось, что каждая из посудин была на цепи, из этого следовало - Красть люди не перестанут, покуда не разучатся поддаваться сему соблазну, легкой наживы, но при всех исходных, вывод напрашивается сам собою.
  
   Завершающим умозаключением, что более всего озаботило меня, являлось слово (осилишь) на что оно двояко указывало? Набраться наглости и украсть, преисполниться глупости и возомнить себя царем? Или думать над всей этой ерундой и помереть с голода - произнес я вслух.
  
   Здешняя рыба упрямо не желала становиться предвечерней трапезой уставшего и теряющего терпение путника, и чем дольше не добрым взором я всматривался в текущую воду, тем более она становилась не той стихией, каковой была до сего времени.
  
   Река имела свое особое звучание, далекое от привычного успокаивающего плеска. Этот звук более походил на сыпучее перекатывание песчинок, словно нечто имеющее немалый вес, но гладкое, скользило по руслу, и я не видел лесную живность, по вечеру идущую к водопою. Оно живое, подобная догадка пошатнула мои предыдущие намерения. Дальнейшая картина просто заставила замереть на месте.
  
   Будучи в здравом уме и трезвом рассудке, я действительно осознал, что видимое движение не спорно, более того существует. Проплывали мимо деревни, был слышен лай собак, окрики пастухов, топот скотины неспешно идущей в хлева, это исчезало сменяемое шумом и безмолвием малых, больших городов, в перезвонах храмовых колоколов, гулом людских голосов.
  
   Я видел огни на сторожевых башнях, слышал, как заступает в караул стража. Теперь возникли горы в сумеречной дымке искрящиеся снежными шапками в лучах закатного солнца, там, в небе загорались настоящие звезды, плыли темнеющие облака.
  
   Кружила в неком водовороте из глубин тень сонной рыбы с золотой чешуей и бездонным глазом. Лучше закрыть глаза и отказаться от кражи лодки, осилить? Это порождает вопросы без ответов для тишины.
  
   Дощатый настил пристани заскрипел и вот в сумерках возник широкий мощеный брусчаткой мост. Горели факелы, отбрасывающие причудливые знаковые блики, с дуру я сделал шаг, а когда одумался, поспешил дабы не застояться на месте и сойти на том берегу этой дивной реки.
  
   Все таки другой берег может оказаться не таким сказочным и богатым на чудеса, там есть и ждет более привычное и не такое перекатно-сыпучее время с застрявшими в нем жильцами. Постоянное, размеренное, привычное облюбовано оком и не пугает человека.
   - Осилить, это знакомое дело, но лучше ноги поскорее унести - прошептал я, ускоряя шаги, стараясь не смотреть под ноги, чтоб не оказаться рыбой в этой воде.
  
   Ступив на твердь земную, я все же не удержался и обернулся назад, несмотря на множественные клятвенные заверения, что никогда не сделаю этого. Там ничего не было, лишь уныло чернела ночь да подмигивали звезды, берега не существовало вовсе.
  
   Очертания моста окутала мгла, огни обернулись светляками, в уши вполз плеск воды и уханье филина. Клубился туман скрывающий уходящее, мне послышалось, как всхлипывает ребенок и его успокаивает женский голос.
  
   После на миг возник хмурый людоед, он грозил мне крохотным от расстояния кулачком и совсем не здоровяк, коротышка, вовсе не страшен. Я помахал ему рукой на прощание, шумно выдохнул, подумал о чувстве голода и что не стоит испытывать судьбу снова рыбной ловлей.
  
   Посмотрев на возвышающийся стеною чернеющий лес впереди, я решил пройтись вдоль берега, питая призрачную надежду, что может быть, набреду на рыбацкий поселок, где найду пищу и кров.
  
   Усталость давала о себе знать и даже голод трусливо уступил привычное место. Полудрема овладевала мною, где-то поблизости вдруг раздался лай собаки, я заметил крошечный огонек и приблизился. Преодолев густые заросли, подступившие прямо к воде, я оказался у тихой заводи.
  
   Лес отступал от берегов реки, уступая место тучному лугу, где находилась небольшая избушка. Хозяева видно не спали, так как в низких окошках трепетали тусклые огоньки. Снова раздался лай пса, вскоре он и появился, огненно рыжий и вполне дружелюбно виляющий хвостом. Потрепав его за ухом, я направился к жилищу.
  
   Пес семенил рядом, то и дело, облизывая шершавым языком мою ладонь. Добрая животина остановилась у двери и просунула морду в проем небрежно прикрытой двери, а затем прошмыгнула внутрь дома. Я вошел следом.
  
   Хозяев нигде не было, лишь пес лежал у очага, очень уж глубокомысленно глядя на языки пламени в очаге. При моем появлении он коротко тявкнул и лениво зевнув, окончательно потерял интерес к моей персоне.
  
   Я устало опустился на лавку, вытянув ноющие от усталости ноги.
   - И где же твои хозяева? - спросил пса, в ответ тот вильнул хвостом и зевнул во всю пасть.
  
   Осмотревшись по сторонам, я так и не определился в выводах, кто же тут обитает. Кругом царили чистота и порядок, все было на своих положенных местах, стоял запах обитаемого жилища, из этого проистекала уверенность, что в доме имелась хозяйка.
  
   Более не томим раздумьями, а лишь усталостью и урчащим животом, я подыскал подходящее место для ночлега. В самом же деле, не идти мне на подворье и спать где придется, мирному человеку подобает соответствующий сон.
  
   Уже, будучи в полудреме и готовясь всецело вкусить блаженство даров Морфея, мне пришлось разлепить смыкавшиеся веки. Хлопнула дверь, послышались легкие, крадущиеся шаги, видно это явились хозяева.
  
   Свойство неожиданности и последующего удивления зачастую бывает двусторонним, в нашем случае получилось именно так. Пес спал на мое изумление просто крепким сном праведника, не поведя и ухом на появление ночных визитеров, чего не скажешь обо мне.
  
   Два громадных волка не без удивления таращились на меня. Дальнейшее пробуждение просто приперло и вжало мою спину в стену. Людская молва, конечно же, не жалует хорошим словом данную породу и на то конечно есть свои причины. Хотя сыщется ли в миру человек, которому любая опасность нипочем, вот это вопрос.
  
   Прошла минута иль минуло две и белой масти волчище вышел из комнаты. Я услышал, как скрипнул засов запираемой двери. Черный же волк, постояв немного, ушел в другую комнату. Пес даже не тявкнул, не говоря о заливном лае.
  
   - Мир тебе гость нежданный - раздался девичий голос из комнаты.
  
   - С чем пожаловал мил человек в час поздний? - прозвучал другой со стороны.
  
   - Да вот ищу приюта, дабы отдохнуть от дороги дальней, а тут изба ваша на пути. Пес и пригласил зайти.
  
   - Прямо так и пригласил? - с усмешкой переспросил голос со стороны.
  
   - Да. Дверь не заперта оказалась, я и зашел следом.
  
   Послышалось, как отпирают засов и в горницу вошла белокурая девушка.
   - Какой у нас гостеприимный пес - на ее лице играла улыбка.
  
   - И в правду, другого такого не сыскать - выходя из комнаты, сказала другая девушка, смуглая, черноволосая.
  
   Она приветливо улыбнулась - Ну коль зашел, будь гостем.
   - Присаживайся путник, отдохни с дальней то дороги, а мы с сестрой сейчас стол накроем, чарку нальем.
   - Гости к нам не ходоки, видим кого редко, все лесом больше рыщем, на зверя охотимся, луне матушке нашей песнь тоскливую поем, а днем по дому хлопочем.
   - Так что гость ты ко двору, а чего худого не думай про нас. С добром пришел, добром и ответим. Они звонко рассмеялись, да и признаться честно мне тоже стало смешно. Я уселся у окна, все еще не веря своим глазам с ушами. Вот тебе и оборотни.
  
   Рыжий пес проснулся и теперь семенил следом за хлопотавшими хозяйками, изредка поглядывая в мою сторону и было что-то очень уж человеческое в его глазах, сродни тому - Вот видишь, и мы умеем быть людьми, не хуже вашего.
  
   Вскоре по дому разнеся аппетитный запах готовящейся снеди.
  
   - Сейчас баньку истопим, дух звериный собьем, да и тебе путник не помешает с дороги дальней попариться, как думаешь? - смуглянка усмехнулась.
   - С девицами то молодыми в баньке попариться, грешно или во благо?
  
   - Вот отмоем тебя, авось на добра молодца схож, станешь - подхватила белокурая, ставя штоф с вином на стол.
  
   - Ты не серчай на сестру мою мил человек, по правде говоря, больно не мыт, не ухожен ты. Право слово лиходей с большой дороги - девушки снова прыснули со смеху.
  
   - А так поглядим, присмотримся, вдруг приглянешься - лукавили молодки.
  
   - Может, в предбаннике накроем? - подмигнула смуглянка и выбежала на двор.
  
   - А ты чего застыл? Дура та баба, что к мужику не тянется.
  
   Белокурая налила вина - Выпей, усталость как рукой снимет - и вышла вслед за сестрой. Рыжий пес тявкнул, кивая мордой.
  
   - Тоже мне советчик выискался - буркнул я под нос.
  
   Пес завилял хвостом и отвернулся - Ишь ты, дух мой теперь учуял. Нюх ваш тонкий режет - я залпом осушил стакан.
  
   Напиток отдавал мятой, терпкий с кислинкой, повеяло прохладой и только жидкость достигла нутра, как я почувствовал его благотворное действие. Зазвенело в голове, защебетало зелье.
  
   Вино иль варево колдовское, когда оно в тебе и не в тягость, почитай как должное. Усталости как не бывало, да при светлой голове не в бредовом хмеле. Кровь забурлила играючи. Я ощутил прилив сил, небывалую легкость во всем теле. Услышал дыхание не спящего леса, как шелестом листвы говорят миллионы растений, как бранится назойливая мошкара на болотах.
  
   Речь зверя и птицы обрела доходчивый для ума смысл и понятность. Я быть может, уже различал древние истоки жизни, вплетенные в корни, мирно спящие в речных омутах, это было живым, любящим ленивую дрему. Этот сонливый говор отнюдь не пугал, не путал, не таил угрозы, не предвещал беды. Были различимы те самые корни питавшие гармонию, земля, небо, далекие чертоги творца, вновь обретали наполненность глубоким смыслом, поили кормили тебя, привечали как кровь родную.
  
   Женщина, в тебе есть что-то от бога. Ты пробуждаешь два великих чувства, любовь и желание. Ты щедрый дар, ты даришь жизнь. Ты наперсница, ты хозяйка, ты хомут, ты пред вратами ада заставляешь верить в лучшее.
  
   Богатый стол, доброе вино, молодые хозяйки, истопленная банька и время позабыто, прими сей щедрый дар природы, стань добрым молодцем, отринь разбойничий помысел. Легкой поступью я вступил, быть может, на дорогу, где выпадает счастье и нет послевкусия похмелья.
  
   Конечно, все можно обратить в спор и подвергнуть сомнению. Мир велик и разнообразен на виды и мнения, но в нем есть место именно таким моментам, ладно подогнанным к месту и времени, что иначе как счастьем не назвать.
  
   Ты ко двору пришелся, уступи природе. Сделай любовь земной, реальной и ощутимой. Подари ее всю без остатка женщине, она заслужила эту мимолетную любовь своими стараниями и вернет дорогим даром, раскрывшись во всей своей красоте душевной и телесной. Щедрость и ласка, откровенность и нежность, разве кто-то спрячет нож за спиной? Не хочу показаться близоруким идеалистом, но это порождает себе подобное. Иначе изначально разбойник и проходимец ты.
  
   Прежняя скупость на слова отступила, вино развязало язык и посыпались дорожные байки, местами жутковатые, но это добавляло остроты в желание жить с интересом. Иногда становилось просто смешно, потому что, менялся взгляд на пройденное, вся серьезность и важность которого в миг улетучивались, оборачиваясь в шутку и трагичная мина, сменялась улыбкой.
  
   Мудрец в объятиях молодки навряд ли останется таковым. Любая истина содержит в себе шутку, вокруг смеха вертится весь непознанный, многосложный мир. Иначе ты с постной миной проживешь впустую жизнь и после оставишь вместо доброй памяти, обыкновенную желчь.
  
   Они были просто хозяйками леса во всех своих желаниях и поступках. Я не препятствовал этому, да и незачем. Я оставался самим собою, пил, наслаждался, отдавая должное. Временами все происходящее кажется довольно легким и естественным, если не смотреть со стороны чужими глазами, а о чем думал пес рыжий, наверное, его личное дело.
  
   - Если не секрет, куда ты идешь, зачем следуешь?
  
   - Ты что-то ищешь?
  
   - Много вопросов, а мне собственно нечем ответить.
   - Существует ли смысл в этом паломничестве? Да, откуда-то же я пришел.
   - Может шепот глубокого предчувствия - я задумался, глядя в бескрайнее звездное небо.
   - Хорошо, что ты не спросила о смысле или причинах. Я бы точно насторожился, а так ...
   - Человек, который спросит о смысле всего происходящего с тобой, обязательно попытается навязать свое мнение, некую веру в собственное представление о мире. Он подавит волю, ограничит свободу кругозора, навяжет страх оглядки назад, словно ты теряешь все безвозвратно. Он ценит время, пересчитывая его словно монеты в кошельке и боится смерти.
   - Быть под пятой времени, может и есть в этом абсолютное благо для человека, потому что выбравшись оттуда на дорогу, идущую за горизонт. Я замолчал.
   - Это путь познания, он совершенно не изведан. Следовательно таит в себе множество опасностей.
  
   Она улыбнулась - И тебе не терпится продолжить этот путь.
  
   - Даже более того, этой дороге нет конца.
  
   - А если или когда, наступит разочарование? - с интересом спросила она.
  
   - Оно было всегда. Эта ночь закончится и память может предательски меня покинуть на воспоминания, я забуду о вас, будучи очарован линией горизонта, восходящим солнцем, дорогой в никуда.
   - Разочарование, странный малоизученный дар.
  
   - Ты определенно сказочный персонаж - сказала она.
  
   - В этом вся прелесть нашего знакомства. Сейчас мы счастливейшие из смертных и практически не боимся смерти и нового дня, но это наступит.
   - Я разочарован этим фактом, хотя долгое счастье становится мучением, как и любовь, переходящая в жгучую ненависть, затем пустоту.
   - Прекрасно человеческое счастье равное собираемому жемчугу.
  
   - Мы хотели, чтобы ты остался.
  
   Я улыбнулся, обнял их покрепче - У нас лишь этот добытый жемчуг. Завтра придут иные люди. Исчезнет лес, возникнет рукотворная пустыня, затем холод, лед. Разольется океан и снова вырастет лес, мы только лишь бусины на низке длинною в жизнь.
  
   Где-то заскулил пес - Когда-нибудь я вернусь обратно, чтоб остаться с вами навсегда, без разочарования и жажды познания. Буду обыкновенно счастлив, охотно делясь этим, иначе сказке бесславный конец.
  
   Она тихо рассмеялась, и я видел слезы в глазах. Мне припомнилось недавнее, поцелуй и луна, и озеро с лодкой. Была в этом некая знаковость грядущего. Эти слезы в глазах, они искрились настоящим богатством. Они были искренними, живыми, солоновато-горькими, полными любви и тепла. Я окажусь неисправимым грешником, если променяю это богатство на чью-либо ложь, будь она в тысячу раз притягательней.
  
   Ушел я утром хмурым, налегке, без тяжести на сердце. Туман с реки скрыл их очертания, да рыжий пес на прощание звонко тявкнул. Лес был полон тишиной. Сумерки таили загадки. Небо затянули свинцом тучи, распухая рокотом грома и яростью ослепительных молний. Приближалась не шуточная гроза, тяжелые капли были ее глашатаи.
  
   Шум сменил тишину и уже в скором времени я промок до нитки, но обратной дороги не существовало в моем сознании. Я отпил вина, поправил ремни, взбодрился, как мог и, не сбавляя шага, двинулся далее, навстречу надвигающейся грозе, потому что потом будет...
  
  
   5. Гроза
  
  
  Радужный мост, новая параллель, иное измерение и тамошние обитатели. Аборигены каменных джунглей, шипящего асфальта, взбешенные змеи чья кровь тепла. Адепты нравственного каннибализма, харизматические шуты, идущие по раскаленным головам морально падших трупов экзистенциализма.
  
  Ловец молний барином ходит там. Ладно сшитый монстр-неофит от электричества выставленный напоказ. Близилась гроза и еще не минуло тысячелетнее царство языческого леса, не было ржавых пней с объедками сгинувших поколений, не выросли на просеках прожорливые муравейники смиренных рабов беспробудной свободы.
  
  Их кости не перемололи в муку преломленного хлеба, не развеяли пеплом над волнами воскресших нив хаоса, не воздвигли из черепов пирамиды пряничных фараонов, где режь да ешь богочеловека суточная норма. Крупные капли идущего стеной дождя, алым сполохом оживающие в змеиных жалах вспышек молний скрыли мир. Гроза развертывала театр своего стихийного буйства.
  
  Я торопился, дабы избежать знакомства с молнией. Расстрельно барабанил дождь, громовые раскаты грохотом сошедшихся скал оглушали. Темнело в глазах до дрожи в коленях, а за лесом было чисто поле и не убежать, не укрыться.
  
  Дрожала земля под ногами, источая сырое тепло. Буйствовали духи мастей разных, парадом железного марша несясь на крыльях ветров студеного севера.
  
  Молнии нещадно жалили дрогнувший, заскрипевший поклонами лес. Он в испуге тяжело и немощно взвыл, ему вторили скулением невидимые существа, рождая жуткое эхо. Они сбрасывали кожу сумеречной серости и наполнялись изумрудным свечением.
  
  Молния с треском осыпала их искрами, превращая в кроваво-алые рубины и шипящие головешки. Более не осталось надежды на укрытие, да и где сыскать убежище, когда небо и земля сошлись не в шутку, а кость в кость. Человек не воин посреди этого поля, не его власть, не по нему сила.
  
  Снова разорвала небо молния, ударила прямо под ноги. Обуглилась земля. Почуял близость паленой шкуры. Отшатнулся в сторону боясь потерять башмаки. Оглушило грохотом и я повалился в грязь, чувствуя горечь во рту.
  
  Стихия бушевала, сорвавшись с цепи, она выла радостью вырвавшегося на волю зверя, юлила волчком по простору. Бесновалась словно одержимая, пировала на широкую ногу, потчуя свиту из духов, озаренных блеском сотен молний, в слепящих доспехах да венцах огненных. Преисполненных устрашающего величия, что человеку из грязи лучше не высовываться.
  
  Шествовали они чинно и важно, свысока поглядывая в зеркало моей лужи кипящей пузырями дождя. Лиц таких я и видеть не мог никогда, а доведется рассказать про то, как выглядели, слов не сыщется подходящих. Не по человеческому уму такое занятие, иные они и выглядят иначе.
  
  Алый пурпур, расшитый изумрудами да лунным жемчугом, мантии всадников трепещут в порывах ураганного ветра. Они преисполненные глубины и безразличия, там затаилась мощь и не вынести этого грозного взгляда, коль падет на тебя.
  
  Страх доселе неведомый мне товарищ в приключившейся беде, шепчет тихо с дрожью на ухо - Беги со всех ног человечишко-букаха, хоть так, хоть эдак не миновать жерновов.
  - Вслушайся, как свирепствуют, как грохочут колеса их колесниц. Раздавят не глядя.
  - Поджимай песьий хвост да скули молитвами, авось свернут в другую сторону.
  - Коль жить хочешь, моли! Комаха писклявая, во все легкие, на все лады! Кланяйся, покуда жив!
  
  Не стерпел я подобного, выполз из грязи, пригрозил кулаком, заорал что есть силы - Куда прешь?! А ну поворачивай! Чего таращитесь?!
  
  Эх, и шарахнуло после молнией. Искры из глаз посыпались, да шерсть дыбом встала, так и плюхнулся в лужу, грозя кулаком. Хохоту то было, им все же пир веселый, а мне жизнь жаловали, хоть и сидел в луже дурак молнией напуганный, все же живой.
  
  - Вот значит, где они жируют в раздолье! - раздался голос и лихой удалец на гнедом коне, вынув меч булатный, рванул с места во весь опор.
  
  Ветер вмиг скомкал его клич боевой, превратив в рыбий шепот. Блеснули золоченые шпоры, вонзившиеся в бока коня, блеснул яростно меч из стали булатной и витязь этот, таки сошелся с молнией.
  
  Раз резануло слух громовым раскатом, два, прокатилась мелкая дрожь. Змеей огненной сползла молния, сжала слепящие кольца, рассыпалась миллионами искр зло шипящих. Снова загрохотало, бабахнуло, всколыхнув округу и стеной обрушился дождь.
  
  Конь, обезумевший от чертовой пляски бури, потерявший безголового седока, весь в мыле с обугленной гривой, пронеся мимо. Его далее гнал ветер, крутил волчком и задувал в уши ужас змеиного шипения.
  
  Он забавлялся, мучая несчастную животину, загоняя в силки смерти. После она прибрала свое добро. Взметнулась брызгами, вспенилась кровь, затрещали кости, струнами лопнули жилы да глаз с поволокой бессмысленно уставился в кровавую лужу.
  
  Мудрая с избытком яда гадина, облюбовав еще не остывшую, оторванную голову коня, извиваясь пестрой лентой, вползла в раскрытый рот с запекшейся кровью. Она нашла свое логово, чтоб после породить выводок.
  
  Гроза стихла, оставив после дрожащие оспы луж чистым полем, коленопреклоненный лес и жертвенные останки обугленного разгулом стихии зверья. Был там и мертвец-удалец, на положенном ему месте, подле шмата разорванного на куски коня с рваным шрамом от поцелуя молнии.
  
  Дымили некогда дорогие сапоги, чернели в луже бренные кости. Обугленный череп с лопнувшими на вытекшими глазами, да тускло поблескивающие осколки оплавленного меча.
  
  Молва еще не сотворила борца-мученика, павшего героя, не лицезрел его и я. Зачастую герой, это дурак встретивший молнию, в этом и состоит горькая суть подвига, без которого, как без испуганного коня мчащегося галопом на верную погибель. Седоку же невдомек, что дело это решенное. Духи же лишь потешаются, им это забава, игра, сгинул человек, такое бывает, а до дураков им нет интереса.
  
  Думал, а человека уж нет, сижу в луже по маковку грязью измазан, выпученными глазами, безучастно дырявя пространство, изрытое угомонившейся стихией, оставившей пьянящий озон и кровавый алтарь насыщенный жертвенной плотью.
  
  Дело за малым, дорога ждет и в короткий миг обозначилась, выведенная блеснувшим лучом солнца. Все же в северную сторону, как советовал нелюдим. Посреди любой лужи грозу не пересидишь, а в дурака обязательно превратишься.
  
  
   6. Драконы, их великая пустошь
  
  
  Ночи и дни до неузнаваемости перемешались, а ноги сами шли, зная лишь жжение пяток и усталость, что телу всегда сопутствует. Я может и думал о чем, да так чтоб не уснуть на ходу.
  
  Конца и края не было среди тянущейся нитью долгих, тусклых дней, да и ночь не радовала блеском звезд на привале. Ворочаясь и цепляясь за сон, доставала тоскливая мысль, что заплутал словно попал в паутину, что середина первого и последнего немного левее, а может быть впереди по праву руку.
  
  Горизонт далек, пейзаж однообразен, скучен и чем чаще я прикладывался к вину, тем более креп в решении вообще остановиться, пока все окружающее чудесным образом не исчезнет.
  - Следует выпить - говорил себе и тут-же незамедлительно делал помногу раз, закрывал глаза, а солнце или же не наша серо-тускловатая стальная звезда у кромки горизонта, не пылала пламенем было всегда одинаковым.
  
  Я всматривался с надеждою вдаль и только это затухающее бледное пятно лишенное привычного глазу величия висело в небе. Его ничто не связывало с этой землей.
  
  Временами казалось, что все видимое лежит в одной плоскости, даже эхо, приняв разбег, звенит натянутой струной, это походило на едва живую картину, созданную из мела, пепла, пыли. Неважнецки загрунтованную на скверном холсте с проросшим местами бурым мхом.
  
  Если и живет тут кто, то вероятней у тех громадных валунов, посетила такая догадка. Наверное, пьет по-черному и беспробудно настой горькой полыни, что повсеместно растет, жует грибы сырые, бредит невнятными речами, не жалует гостей редких. Смерть и ту бы выставил вон.
  
  Приблизившись к месту единственно привлекавшему взгляд в этом плоском, невзрачном пространстве, я сделал один вполне логичный вывод - Необязательно идти туда, где нет смысла находиться.
  
  Валуны оказались окаменелой кладкой громадных яиц, за которой обнаружилась темная яма, оттуда несло сыростью. Вскоре выполз и здешний абориген, немытый в драных лохмотьях и не произнеся слов добрых преградил мне путь.
  
  Абсолютно бессмысленный, отрешенный взгляд остановился на моих пожитках, в этих глазах не было любопытства. Незнакомец смотрел на камни и казалось все живое мало заботило его своим присутствием.
  
   - Правда не хватает огня? - он, то ли спросил, то ли так сказал и я не нашелся с ответом, потому что здесь, на мое мнение многого недоставало.
   - Вот, во времена драконов, огня было вдоволь, во все чисто поле и солнцу перепадало.
   - Пылало оно не хуже кузнецы - незнакомец тоскливо глянул на то самое серое пятно, замершее в срединной точке.
   - Цвел край, в огне была благодать. Кабы знать все наперед и ждал бы иначе.
   - Драконы то неспроста облюбовали здешние места, чутье их никогда не подводило, потому как древний народ они, поди, от самого солнце сотворения. О людях такого не скажешь - он замолчал, снова безучастно глянув в мою сторону.
   - Огня не хватает и все что под рукою уже сжег, а огня все нет.
  
   Я подошел к овальным окаменелостям, прикоснулся рукой, провел ладонью по гладкой поверхности. Камни были холодны словно мертвые тела в глубокой пещере.
  
   - Это последняя кладка. Там в центре их королева, в ней еще теплится огонь, а я устал ждать. Мучительно это.
   - Каждый раз предвосхищать пробуждение мертвого, предчувствуя силу биения сердца в глубине.
   - Скорое рождение грядет, дни проходят испытывая твое терпение. Я раздуваю угли в себе и тихо остываю в сырости мерзкой ямы моей души, а в ней не угасло пламя, ждет своего часа.
   - Ты не бойся, прикоснись, королева живая, а они мертвый камень.
  
   - Зачем тебе это? - спросил я.
  
   - Это же мой обет, данный однажды и я ему следую. Неужели ты путник не слышал о великой битве грозного воинства Химеры с драконьим племенем? Мы одолели их, всех драконов извели подчистую, осталась лишь эта кладка с королевой хранимая временем и тогда вызвался я произнеся слова клятвы, что если пробудится владычица, я стану ее палачом и история драконов на этом закончится.
  
   - А дождешься ли? Вижу проказа тебя ест - я почувствовал себя довольно неловко, словно сболтнул лишнего, но в присутствии этого не в себе человека, ничего путного в голову не лезло. Он был ко всему еще и сумасшедший.
  
   - Тебе какое дело? Пришел и слушай, что тебе рассказывают, а так иди своею дорогой, не морочь голову.
  
   Следуя за прокаженным, я подошел к самому большому яйцу в окаменелой кладке, прикоснулся и тут же одернул руку, оно было действительно горячим.
  
   - Я же говорил живая - хихикнув, сказал он.
   - Королева. Матерь будущая. Чувствуешь ее огонь? - он вмиг изменился в лице, простота вошла в образ серьезного выражения текущих мыслей.
   - Вот народится, тогда и посмотрим, кто мечом голову отсечет?
  
   - Значит война не окончена? - переспросил я.
  
   - Ты и впрямь дурак, где же такое видано, чтоб война в срок закончилась? - выкрикнул прокаженный.
   - Придет тот день, настанет тот час, он всегда рядом и близок, как меч под рукой и тогда явлю я миру свое величие. Сойдусь в поединке с огнедышащей тварью и сдержу свою клятву.
   - Люди еще прослышат обо мне и узнают, каково зло, что окончательно будет повержено. Пусть пока дремлет, я подожду, а после добуду ее голову - он расхохотался.
   - Они узнают, всю правду, я им докажу.
  
   Почему-то сейчас подумалось, что война, о которой он говорит, давным-давно окончилась и люди покинули здешние края. Но вот посмотреть на сумасшедшего, испепеленного драконом, при всей невероятности этой возможности, выглядело заманчиво. Дурака убитого молнией я видел, очень замечу познавательно, теперь вот не в своем уме человек намеревался продолжить войну, вернее с его слов окончательно завершить. Мнение дракона, оставалось вслух не высказанным.
  
   - Еды не проси, ее нет. Вода для питья в любой луже.
  
   Сумасшедший направился к своей норе, но перед входом остановился.
  
   - Поверь, мертвое поле не лучшее место для привала, здесь смерть подолгу бродит, а ее дары сбываются, не жди угощений, да и земля здешняя бедна на яства. Мхи серые, мхи бурые, дурман, полынь горькая, коренья визгливые и колодец с черною водою, что не съешь, иль выпьешь, потеряешься, на худой конец помрешь в бреду и горячке.
   - Помолись перед сном, может полегчает.
  
   Прокаженный исчез в яме, откуда послышалось его ворчание. Вскоре возникла грязная пятерня за ней лохматая голова.
   - Вот есть жаба старая, уже и не квакает, только норовит на груди моей греться. Будешь? - спросив, он снова исчез в яме. Донеслось едва разборчивое бормотание и появилась огромная коричневая жаба, ком подступил к моему горлу.
  
   Эти два громадных на выкате безжизненных глаза, в печальном безразличии, но все же, умоляли съесть ее. Ноги мои предательски стали пятиться назад, остановил меня валун дремлющей королевы. Прокаженный вытолкнул жабу из ямы и выбрался сам, пнув существо ногой, он плотоядно облизнулся.
  
   - Почти за честь земноводное, сейчас ты станешь трапезой двум знатным особам, которые проголодались - прокаженный заговорщически подмигнул, но тут случилось непредвиденное.
  
   Раздался глухой треск и стук. Окаменелое яйцо пошатнулось, в том месте, где я коснулся рукой, образовалась глубокая, растущая трещина, она быстро поползла вверх, затем разделилась надвое, посыпалась мелкая крошка. После все это покрылось паутиной ломаных трещин, еще разок вздрогнуло и рассыпалось подняв облако пыли.
  
   - Дракон! - завопил радостно прокаженный и скрылся в яме.
  
  - Владычица - прошептал я, продолжая стоять на месте, на жабу же подобное чудо рождения никоим образом не повлияло. Выпученные глаза ее продолжали умолять съесть и она все же квакнула, что впоследствии предопределило дальнейшее развитие событий.
  
   Новорожденная королева змеиным броском своей шеи, мигом проглотила старую жабу и уставилась на меня. Затем взгляд ее переметнулся на яму, из чрева которой показалось острие ржавого копья. Воздух наполнился жаром, словно рядом полыхал чудовищный пожар.
  
   Хрипло с резким свистом затрубил рог сумасшедшего и вот он облаченный в бутафорные жестяные доспехи с трудом выбрался из ямы. Его ожидание испорченное долгими днями в безлюдной пустоши, обрело смысл дня и часа.
   - Дракон! - вопил он дико, трубя в ржавый рог.
  
   Пасть дракона раскрылась и вырвалось пламя, скрывшее безумца, огонь поглотил все, нору, пустошь, скудные пожитки. Королева-дракон громогласно зарычала, взмахнула крыльями и стрелой взмыла в небо. Выпустив напоследок клубы огня и дыма затмившие пустое серое солнце.
  
   Из еды остался я в этом гнездовище драконьем, а будут ли они еще на свет божий лезть, проверять не особо хотелось. Равно, как и оказаться на одной из сторон в войне, что еще не угасла, а только дымит обугленными останками сумасшедшего, он то дождался своего часа, так правда и не исполнив свой обет.
  
   Долго на месте я не топтался, отряхнулся от пыли, пригладил дымящиеся волосы и ускорив шаг, продолжил свой путь, оставив валуны далеко позади. Обременять себя выводами и извлекать некую мораль из увиденного собственными глазами, мне хватило обыкновенных впечатлений, с запахом и привкусом паленой шерсти.
  
   Клятв и обетов я не давал, в безумцах не числился, чего увидел вовек не забуду, но на этом история с драконами почему-то не закончилась. Королева уже размерами и весом, надеюсь, всем остальным вошла в положенный сан, преградила мне путь.
  
   Издав грозный рык, она сложила крылья. Снова меня окатило жаром. Отвесив земной поклон, я уселся перед ней.
   - Какой чудесный день ваше величество - сказал, едва выдавив из себя эти слова и последующую дружелюбную улыбку.
  
   Дракон встал на задние лапы и выпустил облако дыма, когда я прокашлялся, а глаза перестали слезиться, дым рассеялся, стелясь низко над землею. Передо мной стояла богато убранная женщина небывалой красоты, в этом мире ей точно не было подобных. Я поднялся на ноги и вновь поклонился, ожидая смиренно своей участи.
  
   - Здравствуй пилигрим - королева хлопнула в ладоши, и тут же подле ее возник резной трон белого мрамора.
  
   - Какую же службу я могу вам сослужить ваше величество?
  
   Королева улыбнулась - Какой ты торопыга, отчего же так спешишь?
  
   - Признаюсь честно ваше величество, человек я перекати-поле и с царственными особами вашей величины знаться мне не доводилось, но есть одна примета на этот случай всегда верная, коль повстречался ты с королевскою персоною, то жди службы.
  
   - А если голову повелю сложить?
  
   - Выходит, придется исполнить - ответил я, будучи уверен, что ничего подобного не сделаю.
  
   - А мне вот думается, что люди твоей породы не расторопны по службе, а что касаемо головы и подавно - она лукаво улыбнулась.
  
   - Это вы, верно, подметили, имеется такой недостаток ваше величество, в чем и не грех сознаться. Но посудите сами, чего ожидать от человека, живущего под небом этим, на земле, которая стен лишена, она ему вся дом родной, живешь подгоняемый ветром от берега к берегу.
  
   - Что ж служение королевской крови не в твоей природе - заключила она, чуть подумав, я согласился.
  
   - Большей пользы не наберется, а к малой, зачем обещать?
  
   - Значит, соврал ты, про службу пилигрим?
  
   - Не по умыслу какому худому, это, как услугу солнцу оказать, поклониться и быть благодарным теплу и свету, что оно дарит. С королевскими особами, первый встречный на дороге не всегда в помощь, какой он слуга?
   - Человек тут необходим надежный и проверенный, одним словом заслуживающий доверия. Королева выслушала мои слова и надо заметить не прогневалась.
  
   - Что ж, милости и признательность королевы тебе солнцу мешают сделать поклон? Но, услугу оказать придется.
  
   - Я слушаю вас королева.
  
   - Путь твой будет пролегать через великое множество земель разных, не поленись в рассказах своих путник вспомнить и обо мне. Пусть истории твои будут правдивы, чему ты живой свидетель, разнеси эту весть, что королева вернулась и пустошь Химеры умерла.
  
   - Если позволите ваше величество, я упомяну и о красоте вашей не земной, чтоб история эта меж людей долго жила.
  
  - Приятны мне твои слова, сослужи службу в становлении нового царства и его владычицы.
  
   - Так тому и быть, исполню, если в пути не сгину - я поклонился и пошел своею дорогой.
  
   Живое не терпит одиночества, так мне подумалось и это являлось правдою. Надо заметить, что солнце стало припекать мне спину, та тусклая серость поля, что гнетуще давила на взор, уступила место занимающимся повсюду искоркам нарождающейся жизни.
  
   Вот так и часу не минуло с того момента, как истлел в пепел сумасшедший из ямы, а солнце наполнилось огнем, землица ожила ростками, пошла теплым паром, а завтра и не узнаешь этого поля. Есть тут правитель, будет и царство богатое, а также многое, многое.
  
  
   7. Пил я с феей в эту ночь
  
  
   Местность меняла свои очертания и в скором времени, казалось бы, бесконечное поле уступило место рытвинам и оврагам. С наступлением ночи все это воплотилось в зловещий, мрачный лабиринт царства сумерек, сырого тумана наполненного шорохами и пугливыми выкриками невидимых существ.
  
   Сплошная неразрешимая головоломка, скорей всего я окончательно заплутал в данном мире тумана и едва различимых звериных троп. Идти далее не представлялось возможным, выбрав более безопасное место для отдыха, я решил заночевать, хоть страхи и множились.
  
   Развел, как полагается огонь, порылся в оскудевших съестных припасах, присмотрел подходящую сухую траву для подстилки, развернул свою циновку. Казалось, жди сон путник и тут нечто живое свалилось прямо на голову.
  
   Сказочные существа, это бывает пугливый комок черт знает чего, что свалится тебе на голову и при встрече с человеком, в их понимании не менее диковинным существом, редко когда сохраняют самообладание и готовы так запросто завести непринужденную приятельскую беседу.
  
   Шарахнувшись в разные стороны и миновав первый испуг от подобной внезапной встречи, мы все же осмелились выйти из своих укрытий. Это была самая настоящая живая во плоти, крохотная фея. Блестели крошечными блюдцами удивленные глазенки, я жестом предложил выйти из темноты к огню.
  
   Сложив радужного окраса крылья за спиной, она с удивлением и опаской посмотрела на меня и после прыснула со смеху. Видно выражение моего лица красноречиво говорило, что я не курил шаманский порошок и меня тоже разобрал смех.
  
   - Ой, ты самый большой великан из всех кого я знаю лично или видела издалека. Хотя если смотреть издали, великаны совсем не похожи на великанов.
   - Они забавные, потому что очень медлительные, словно на плечах гору несут - она подавила смешок.
   - А ты, правда, испугался меня? - вот ни за что бы, ни подумала.
   - Великан, нагоняющий страху на пауков жабьелапых из сырых оврагов, чтоб им темноты не видать тысячу лет и испугался маленькой феи - снова раздался ее смех не громче комариного писка.
  
   - Свалилась на голову посреди ночи, тут особо не обрадуешься - буркнул я в ответ, принимаясь готовиться ко сну.
  
   - Странно? - задумчиво сказала она.
   - Великаны же не бродят оврагами, особенно ночью.
  
   - Наверное и маленькие феи спят в крошечных домиках по ночам, там, где им положено в кровати, и думаю, это место не среди оврагов находится - только я сказал, как появились здешние обитатели.
  
   Видом своим они могли только напугать до смерти, отвратительные, ужасные, мерзкие пауки с лапами перепончатыми и несло от них могильной сыростью. Фея, вспорхнув, тут же оказалась на моем плече и затараторила в ухо - Не отдавай меня великан, они убьют нас.
  
   Поднявшись во весь рост, я присмотрелся повнимательней и ужаснулся. Там, среди темноты и мрака застыли орды мерзких, гротескных существ, отвратительные многоглазые морды, клыкастые пасти, шипы, иногда витые рога и только огонь сдерживал их, являясь нашей защитой.
  
   Фея дрожала, причитая - Они убьют нас, убьют - после резко замерла.
   - Остерегайся великан, они ядовитые, но панически боятся огня.
  
   Собрав остатки храбрости, ведь меня окружила целая сотня, а то и более, страшилищ размером не более кошки, но жуть каких мерзких, еще для пущего веса расправив плечи и выпятив грудь, я достаточно громко сказал - Я друг королевы драконов!
  
   Фея едва разборчиво пролепетала - Мы пропали. Какой же ты великан, если додумался пугать их драконами, ведь это огнедышащие загнали жабьелапых в овраги, это все знают.
   - Нет, ты не великан, ты просто большой, нет огромный дурак.
   - Теперь они рассвирепеют и точно убьют нас - фея всхлипнула.
  
   Положение наше оказалось и в правду так себе. Огонь угасал, темнота и тошнотворная сырость неумолимо наступали. Дуреха на плече совсем пала духом и только всхлипывала. Я подобрал опустевшую фляжку с остатками деревенского самогона, лучший напиток для холодных ночей, там оставался, быть может глоток, тогда и решил я отыграть ярмарочного факира. Полыхнуть в толпу огнем, это просто обязано было сработать.
  
   - Что же, коль вы такие храбрецы по неисчислимости своей, получайте проверку! Набрав полный рот , я поднес горящую ветку к губам и подобно факиру прыснул огнем в зрителя, для пущего страху зарычав медведем. Свора в панике бросилась врассыпную.
  
   Страх сделал свое дело, равно как и я. Можно смело записаться в герои, не намочив штанов и пяток грязных миру не явив, мне удалось обратить в бегство целое войско, пусть даже и пауков. Им бы храбрости малость, да кто же победителей судит?
  
   Радость маленькой феи не знала границ. Она, не умолкая, тараторила - Великан герой. Великан победитель - и после, узнав, что я обыкновенный пилигрим странствующий, конечно же, расстроилась.
  
   - И в правду маловат ты для великана, как я сразу не заметила.
   - Действительно просто человек, ничего великанского и глаза не те, да и уши, а нос совсем не такой. Как я проглядела?
   - Совсем не тот нос, про зубы вовсе умолчу, совсем не такие как у великанов.
  
   Немного помолчав, будучи в раздумьях, фея, вспорхнув, приземлилась на камень - Великаны и огнем то не дышат. Живут сами по себе и средь облаков в своем огромном мире, никого не замечают, даже нас, фей.
   - И они не из пугливых. Молчат все время, бродят в горах, камни разные собирают, с облаками дружбу водят, а ночью никогда не спят, звезды считают. Они другие.
  
   - Смотрю, любишь ты без умолку болтать, неужели все феи такие болтушки?
  
   - И совсем мы не болтушки - ответила фея.
   - Это люди попусту языком молоть придумали, а мы цену словам знаем. Зазря и языком не пошевелим - она подошла к огню, протянула ручки к пламени.
   - Мы феи даже очень серьезный народ, деловитый, не чета всяким там.
  
   - Про всяких там я не знаю, не встречал, не приходилось. Но, то, что людоеды или вот эти страшилища с вами не сравнятся, это факт - сказал я.
  
   - Конечно, какое тут сравнение - согласилась фея, опять вспорхнула и приблизилась ко мне.
   - Но вел ты себя достойно, даже храбро, хоть и глупо - она усмехнулась.
   - Друг королевы драконов, надо же такое придумать. Драконы, поди, давно перевелись в наших местах, ими уж и деток малых не пугают.
  
   - Должен тебе сообщить, что они все-таки есть и в этом я недавно убедился и видел их королеву, как тебя сейчас.
  
   Фея, сделав полуоборот, подлетела к костру - Странно это. Пришел человек из стороны, где некогда драконы правили, там же пустошь - фея призадумалась.
   - Говоришь, их видел, а, знаешь ли, что подобное означает?
  
   Мне показалось, что сейчас я узнаю некую тайну. Фея призадумавшись ненадолго, начала говорить.
  
   - Повстречать дракона в наших краях, знак судьбоносный, тяжкий для плеч. Просьбу его исполнить, ожидай испытания трудные. Перст судьбы коснется тебя, через жернова небесные путь будет пролегать, не по человеку такая драконова служба.
   - Стоит ли встреча подобная, потери радостей земных? Одни лишь лишения, ни неба на земле, ни дороги к дому на закате времен. Скитаться меж миров в бесконечных сумерках, всегда возвращаться к реке, которую не перейти вброд, не переплыть за монету иль слово заветное. Просто костер догорит и останется дорога, ей не будет конца - фея вздрогнула.
   - Мне кажется, ты все выдумал, не ведая какими словами играешь и с кем вздумал шутки шутить. Накличешь беду, не буди ее пусть дремлет, иначе сгинешь, пропадешь, смерть не та подруга с кем дружбу стоит водить.
   - Дракон существо древнее на заре мира они властвовали, об этом следует помнить, но никак уж службу служить, не по человеку такая компания.
  
   Фея после улыбнулась - А вот теперь я просто обязана отблагодарить моего храброго спасителя.
   - Учти намек, золота не проси, оно не к чему тебе в здешних оврагах и там куда идешь. Подарю ка я тебе странник трубку курительную с секретом, который не раскрою сейчас, после сам узнаешь - она хохотнула и хлопнула в ладоши.
   - И перед дорогой дальнею, следует хорошенько подкрепиться - все в один миг исполнилось, это же сказка, значит, есть место для крошечного чуда.
  
   Распивать вино в обществе сказочного существа дело мудреное, в руках моих кубок в ее наперсток. Я сидел да слушал о всяких событиях происходивших в королевстве фей, коих происходило, как в муравейнике. Да и сам я в долгу не остался, было что рассказать, одни людоеды чего стоили, вина не мало было выпито в ту ночь.
  
   Так и коротали время за неторопливым разговором. Я сказал, что путь мой лежит в северную сторону к студеному морю и тамошним городам диковинным, на что фея ответила - Ждут тебя болота бескрайние и те, кто там обитает. Молва про них ходит не добрая, от того что вода там застоялась и испарения зловонные кругом, вот все и сторонятся тех мест гиблых. Всякое бывает, особенно если ночью случается.
   - Главное тропку верную выбрать, да как следует подготовиться, чтоб чего не приключилось худого.
  
   - А кто ж там живет?
  
   Фея усмехнулась - Кто? Кто? Те, кто ветра не слышал, да солнца не терпит. Те, у кого душа болотам подобна.
   - Увидишь кого, заговоришь с кем, знай местный житель, не бывает прохожих там.
   - От тамошних жителей всегда тиной несет, да и грязнули они порядочные. Огня они сторонятся, тропы путать любят, а у трясин всегда черт болотный крутится волчком.
   - Страшный зануда и попрошайка, один ответ на все имеет, подавай ему золотой, нам-то феям он не страшен, имеем на него управу, а вот человеку прохожему поберечься надобно. Так как не прочь этот дядька и в трясину утянуть путника заплутавшего.
   - Лучше на запад иди, за солнцем, там люди и места обжитые, тропы хоженые, городов много красивых, есть на что посмотреть, а болота полны опасностей разных. Всякое может случиться - фея смолкла, зевнула.
  - Вот жабьелапые из оврагов дружбу с болотным народом водят. Наверное, теперь по всем кочкам новость о битве ночной разнесли, так что теплого приема не жди.
  
   За такими разговорами ночь и прошла. Брезжил рассвет. Оврагами ходил густой туман, не прекращавший попыток затушить огонь. Он накатывал, после ворчливо отступая. Снова собирался с силами и поглощал очертания окружающего пространства.
  
   Заторопилась фея восвояси. Жила она оказывается на изгибе радуги и с первой росой надо быть дома, там ждут, волнуются. Я спросил про горшок с золотом, который припрятан на самом конце радуги, она ответила - Все это враки.
   - Там живет старый ворчун ключник и никого не пускает, а золота у него отродясь не было. Он обыкновенный нелюдимый отшельник и порядочный выпивоха, вот и все.
  
   Вспыхнула первая капля росы искристым алмазом, фея улетела, забыв второпях попрощаться. Я собрал в котомку остатки ночного пиршества, взял трубку дареную и двинулся в путь.
  
   Следов бегства безобразной паучьей орды я не обнаружил, равно как и брошенных трофеев. Возникло такое чувство, что испытав самый главный страх в этом устрашающем поражении пугливой мелкой души, они разом провалились сквозь землю и след их простыл. Лишь редеющий туман окружил меня со всех сторон, окутывая прохладой и вязью сырости, оставляя после крупные капли росы на одежде.
  
   Овраги мельчали, вскоре показалось восходящее солнце, вспыхнула пестрая радуга фей, вдали серел корявый пролесок, за которым начинались болота. Я ускорил шаг навстречу тому, что обязательно поджидало впереди.
  
  
   8. Разбойничьи болота
  
  
   Редкие деревца с обнищалой листвой на изогнутых ветвях, призрачные силуэты белых длинноногих птиц, кваканье лягушек, пузырящаяся, хлюпающая жижа, мерзкое зловоние. Отражение неба в мертвой воде, там оно совсем другое, тускло-серое не в радость.
  
   Жирные ленивые ужи, пестрые гадюки нежились в лучах солнца на бородавочных кочках, безразлично провожая меня своим холодным взглядом. Видно здешние аборигены еще не проснулись или же на болоте всегда жизнь не видна и протекает размеренно.
  
   Честно признаться я и не питал особого желания завести знакомство с болотными жителями, достаточно того, что видят глаза, а тут одним словом зеленая тина. Все-таки бытует меж людей такое убеждение довольно верное, что местность определяет характер проживающих, разглядывая в который раз унылость окружающего мира, я убеждался тоска и тина правят безраздельно здесь.
  
   Сделав привал на относительно сухом участке земли, я решил перекусить на скорую руку и определиться, куда далее держать путь дорогу. Еда не шла в рот, в животе урчало протестами, назойливая мошкара норовила влезть в глаза и отсутствие запасов вина, просто перечеркивало этот день.
  
   Оставив желание завершить мучительную трапезу, я унылым взором окинул совсем не живописные окрестности. Одним словом пропащие места, одна печаль куда ни глянь, да зловоние мерзкое кругом. Состроив кислую мину, плюнул в воду с тем глубокомыслием, что присуще человеку в час размышлений о текущем, с грустью подумывая, как кстати пришлось бы вино.
  
   Длинный, черный уж выполз из-под пня и, свернувшись калачом на припекающем солнце, уставился на меня, то и дело, высовывая раздвоенное жало.
  
   - Тебе чего надо гад ползучий? Ползи жаб ловить - уж поднял голову, но с места не сдвинулся, издав неприятное шипение, продолжал изучать меня.
  
   Присутствие подобного гада поблизости, хоть и безобидного, раздражало, я бы и прогнал довольно не желательного соседа, хотя пес с ним. Уж наоборот вообще не собирался никуда уползать. Даже обилие превеликого множества аппетитных, я так думаю, лягушек его ничуть не волновало. Он таращился на меня и кажется, что-то выжидал.
  
   Раздался всплеск за спиной, я естественно обернулся, из воды показалась голова, затем все остальное. В скором времени на берег вышла полупрозрачная, водянистая девушка с венком из лилий в руке, совсем не привлекательного внешнего вида.
  
   Полностью черные на выкате глазища, совсем не человеческие остановились на мне, от подобного взгляда мороз прошел по коже, она тряхнула головой и из волос посыпались пиявки, черви, жуки и прочая мерзость.
  
   Присев рядом это нечто принялось гребенкой расчесывать спутанные лохмы, притом нещадно со злобою, от чего в руках оставались целые клока седых волос.
  
   - Я невеста ужа - вдруг сказала она и всхлипнула, негромко, но больно жалостливо.
  
   Я повернулся к ужу, и тот мне показалось, утвердительно зашипел - Этот, что ль твой суженый?
  
   - Он самый, черт бы его забрал - ответила она, жениху ее слова явно не пришлись по душе.
   - Лягушатник прожорливый, брюхополз проклятый!
   - Нашипел дядьке гадостей о девке, тот и решил выдать замуж, чтоб не путалась, с кем вздумается. Думает, под пнем меня спрячет, кольцами обовьет, опутает.
   - Шиш тебе! - и девка не хитрым образом изобразила тот самый шиш.
   - Добился своего, ох после и намаешься! Будет тебе женка покладистая, любовь да лад под пнем.
   - Слез тех горьких не наберется в целом свете, чтоб горе свое выплакать - она пригрозила кулаком ужу и вдруг замерла в растерянности, уставившись на меня.
   - Ой, да ты человек! Живой. Настоящий?! - удивленно, после на радостях воскликнула она.
  
   Признаться честно оторопь овладела мною, вот в данный момент я почувствовал себя крайне неловко, когда нечесаная, зареванная девка, хоть это полбеды, на самом-то деле мертвая до синевы, в тине и лилиях, водянистая, склизкая, еще и невеста ужа жабоеда. Таращится во все свои ужасные глаза, человека увидала, эка невидаль!
  
   Тут-то она и улыбнулась приветливо да страшно, глазом черным подмигнув, бровью сивой поведя.
   - Не топиться ли надумал ясный сокол? Поверь в самый раз и места лучшего не сыскать на всем болоте.
   - Ужовая кочка то самое, там за пнем, чуть пройдешь, омут есть холоден да глубок. Темнота непроглядная и сестры мои приветливые, ласковые заключат в объятия свои парня пригожего - я отшатнулся в сторону.
  
   - Нет, топиться мне интереса никакого, я человек прохожий и мыслей подобных в голове не держу.
  
   Девка изменилась в лице, стало еще страшней - Что к дядьке за делом пожаловал?
  
   - И дядьку твоего, знать не знаю - отвечал я.
  
   - Тогда какого, лешего на болота приперся? - чуть не сойдя на крик, спросила она, после задумалась, сощурила зло глаза.
   - Суженого моего убьешь, выведу на твердую землю, а откажешься, век бродить будешь тут.
  
   Я глянул на ужа и взгляд мой красноречиво говорил, забирай эту дуру вздорную под кочку, чтоб духу ее не было.
  
   - А ты помощи не жди от ужа. Гад он ползучий, силы колдовской в нем ни на грош, кроме пня и болота то не видел.
  
   - Что, по рукам?
  
   Я усмехнулся - И верно, жена из тебя строптивая получится. Намучается уж с тобой, горя сполна хлебнет.
   - Вот кому помощь нужна, чтоб тебя приструнить, да вздор весь из головы выветрить.
  
   - Ох, напрасно грозишься путник, не ровен час обижусь, осерчаю, тогда узнаешь норов мой - ответила девка, зло зыркнув на ужа, чтоб не шипел да помалкивал.
  
   - Ты утопленница не велик страх, при свете дневном скоро высохнешь - мой ответ еще больше разозлил русалку. Топнув ногой и сжав до хруста кулаки, она вознамерилась совершить нечто злое, я же наоборот сохранял невозмутимость и полное спокойствие.
  
   - Знай, быть тебе рабом в омуте черном. Зло потешатся сестры мои с тобою, бродяжка глупый - пригрозила она.
  
   Угомонить девку, словом и разрешить ссору миром представлялось делом напрасным. Почесав затылок я взял щепотку табака из кисета, размешал с шаманским порошком и закурил, когда русалка приблизилась и учуяла дым, что тут началось. После череды громких чихов, девка заголосила так, что в ушах зазвенело, не русалка болотная, а сирена морская.
  
   Она терла глаза, беспрестанно чихая - Проклятый колдун, что ты сделал ирод окаянный! Чтоб тебе пусто было, чтоб век бабы не видать, чтоб детишки сором поросли, чтоб - браниться она умела.
  
   - Эк ты люта на слова и черна на язык.
  
   Русалка взвыла, яростно растирая глаза, снова расчихалась, ртом пошла сероватая пена, сменяемая приступами кашля. Она рухнула на землю, корчась в жутких судорогах, царапала лицо, хрипло рычала, сплевывая черноватую слюну, ее проклятий я уже не мог разобрать.
  
   Вскоре она обессилила в конец и только изредка вздрагивала, едва шевеля губами на жутком месиве изодранного лица. Все тело ее покрылось гнойными язвами, приобретя отвратный пунцовый оттенок, проступили вздутые вены. Вполне ожидаемая развязка наступила, утопленница высохла, исчезла, оставив напоследок копну сивых волос и сморщенную едва прозрачную кожу.
  
   Была и вышла дурь, я поискал ужа, но того и след простыл. Зачастую нам невдомек, чем обернется та или иная привычка.
  
   Я осмотрелся по сторонам и показалось мне, что не так уж все здесь спокойно, как должно было быть. Всколыхнул, потревожил спящие воды, зашевелилось где-то дремавшее там прежде времени, да еще совсем мертвая русалка в ногах не скрашивала моего прямо не завидного положения, при таком положении дел, человеку свойственно уносить ноги, подобру-поздорову не оглядываясь.
  
   Я же напротив всему здравомыслию, решил продолжить свой путь, неспешно словно знал все наперед, правда, был в полном неведении, но это не повод для малодушных поступков с глазами полными страха бежать прямо в топь. Русалка же, как мне показалось, в который раз умерла и думается так, что вторично по ней печалиться некому будет, тем паче мстить.
  
   - Вздорная девка любому обуза, потому как с ее проку и капли не наберется.
  
   Определившись по солнцу со стороною и окинув взором, предстоящие преграды, что глазом видимы с тем и пошел, лениво подумывая над мыслью - Нужны ли белому свету русалки, или ну их всех разом в адово горнило? Да и вообще, мало ли чего привидится дурню, что просиживает время в кущах высокой травы, там всякая небыль обернется в искаженную явь.
  
   Топкая вязь жижи постепенно перешла в песчаный отлог на котором торчали чернея две древние, изогнутые ивы. На одном из деревьев восседало нечто пернатое и порядком ощипанное, в огромном дупле другого дерева дымил трубкой багровый, чернобородый дядька с золотою серьгою в ухе.
  
   Видимо они о чем-то горячо спорили, потому, как не сразу заметили меня, да и по обрывкам некоторых фраз, можно было догадаться, что эти двое в конец разругались.
  
   - Эх, цыган, цыган, кабы не застрял ты там, где сидишь, такую бы взбучку я тебе устроил - с укором сказал ощипанный.
  
   - Сам то хорош, последние перья продул. Голозадый - огрызнулся бородач.
  
   - Это я то голозадый? - возмутился ощипанный.
   - Морда твоя прокопченная, конокрадишко мелкий. Я шулер маститый, таких людей до нитки обирал.
  
   - Обирал Прошка с тузом в рукаве, а стал ощипанным павлином на иве - съязвил цыган.
   - Сел Прошка с бесом болотным в карты играть. Удумал Прошка беса обставить. Спустил все до копейки, заодно и портки, продул загребущих обе руки и ноги поставил, удача близка! Вот, вот поцелует и зачем голова, все на кон поставил. Крапленая карта легла, бес при наваре, а Прошка обобран до нитки, звенит бубенцами и нечем срам свой прикрыть.
   - Теперь вот сидит чудо на иве ощипанный Прошка, в азарте не видя, на что стал похожим.
   - Голосит, вот вырастут перья, ей богу поставлю! Чую удачу, мой этот день! Дурачина потешный!
   - Быть дураком не велик грех, а вот ощипанным, умора. Скоро подуют ветра зимние, взмолишься голозадый - рассмеялся после цыган.
  
   - А сам то хорош, чудо-юдо из дупла! - крикнул Прошка.
  - Люди добрые гляньте, вот где диво дивное, доселе невиданное. Цыган без удачи, подкову счастливую дядьки болотного стережет в дупле и рад бы украсть, да руки больно коротки! Потому как по локоток заточены, чтоб вошь шуструю по бороде гонять понапрасну - и тут ощипанный Прошка увидел меня. Брань вмиг стихла.
  
   - День добрый, господа хорошие - ответа не последовало.
  
   Спрыгнув с ветки на ветку, а после на землю, ощипанный Прошка подошел к дуплу с цыганом. Они переглянулись на-манер заговорщиков. Я чуть было не рассмеялся, разглядев вблизи сие чудо без перьев.
  
   Презабавное оно. Нелепое, гротескное уродство, всем видом показывающее лишний рот и ущербность для этого мира. Прошка даром живущий, без надобности, только что болтать горазд.
  
   Сейчас он кивнул цыгану и тот, постучав трубкою по дереву, выбил пепел и тяжело сопя, зашевелился в дупле. Надо отметить прежде и этот из дупла тоже был чуден. Телом взрослый мужчина, а конечностями дитя, он какое-то время неумело увальнем барахтался в своем дупле, пытаясь высунуться и в конец этим неумелым попыткам, просто вывалился, как птенец из гнезда, от чего Прошка расхохотался громко.
  
   Уняв, наконец, приступы смеха, ощипанный помог цыгану подняться на ноги.
  
   - День говоришь добрый - они оба ядовито хихикнули, словно знали про день все до мелочей.
  
   - День ему хорош и мошка не ест.
  
   - Эх, человек, человек прохожий, чем же тебе день то люб? - вздохнув тяжко, спросил цыган, блеснув слезою крупной, да видно горькой и головою поник.
  
   Прошка забегал вокруг опечаленного товарища - Хватит горевать братка цыган, не грусти, не печалься. Глянь, человек к нам пожаловал.
  
   - А с чем пришел, ты спросил?
  
   Ощипанный остановился как вкопанный, хлопнул себя по лбу или то, что можно посчитать головою - Забыл, честное слово, вертелось на языке да соскочило! Эх, голова моя пустая, верно вылетело, был же ветер, помнишь? И выдуло все без остатка.
  
   Прошка подпрыгнув на месте от радости тут же и сел на песок - Да, с чем пожаловал мил человек? Ну не томи, давай выкладывай!
  
   Настал мой черед рот раскрыть - Поперву я намеревался дорогу у вас спросить, а вышло, что с меня спрашивают.
  
   Глянув на ощипанного Прошку, я понял, что ветер часто играет с ним злые шутки и дует со всех сторон. Касаемо цыгана, конокрад всегда имеет при себе интерес хитрый, иначе, зачем ему голова?
  
   Зачерпнув горсть песка, я раскрыл ладонь - Вот сосчитать никак не могу - сказал после. Эти двое переглянулись в недоумении.
  
   - Эк дурачина! Кто ж мокрый считать возьмется? - Прошка хихикнул.
   - Ступай за сухим, тогда и дело сладится - он смахнул песок с ладони.
   - Видал цыган болвана такого? Шел за тридевять земель, а с собой не прихватил!
  
   - Погоди Прошка, угомонись, сядь подле, остынь - рявкнул цыган.
   - Ты путник присядь, отдохни, погоди немного. Дело твое мудреное, помочь чую надо, но для этого еще голова нужна с умом изворотливым.
   - Вот дядьку покличем нашего и сладим счет, комар носа не подточит.
   - Прошка стрелой лети к дядьке!
  
   - Так спит он в час полуденный. Осерчает если будить стану.
  
   - Скажешь гость у нас особый, с делом пожаловал, а не за работою.
  
   Прошка задрожал, взялся гусиною кожей, а после галопом помчался по кочкам, прыгая зайцем и взмахивая ощипанными крыльями. Цыган вынув трубку, набил, поплотней ее тиной сушеной, уставился на меня, выжидая, что сейчас сделаю или скажу.
  
   - Торопишься куда? - вдруг спросил цыган.
  
   - Есть такое. Делу срок.
  
   - От чего же?
  
  - Песок сосчитать занятие хлопотное не скорое. Сомнение есть, управлюсь ли за день? Не пропущу ли чего? Вот и Прошка, как я погляжу, не больно надежен в работе такой и у тебя руки коротки до дела серьезного.
  
   Цыган ничего не ответил, дымя своею трубкою и изредка поглядывая в мою сторону. Прошка все не возвращался, а закат начинал полыхать кострищами бледно-алыми, окрашивая воду болотную кровавыми бликами.
  
   С наступлением сумерек, болото стало шевелиться разного рода живностью, что не кочка то тень, то здесь, то там всплеск, всхлип, смех идущий морозом по коже. Русалки космы чешут, песни поют, водяные да болотники на пнях порассаживались, байки травят в картишки поигрывают.
  
   Огоньки непоседы над топями взвились суетно. Прошка же пропал, даже цыган заерзал на месте. Ночь опустилась на проснувшиеся болота, нечисть всяк-разная закопошилась, снуя суетно меж кочек.
  
   Из воды вынырнул бесенок шустрый рассыльный, плешивый весь в бородавках, негромко кашлянув, он заговорил - Прошка велел передать, что позабыл указание и теперь ищет, где потерял.
  
   Цыган сругнулся - Дядьку живо зови! - крикнул он бесу. Глянул на меня, развел ручонками.
   - Видимо делу твоему ночью решаться - я поднялся, с досады плюнув в воду.
  
  - Так и знал, что на ночь сдвинете заботу мою неотложную. Эх, и будет же мне нагоняй, не сносить головы!
  
   Цыган с трудом поднялся на ноги, засеменил, переваливаясь ко мне - Погоди не волнуй воду. Растолкуй все по порядку, основательно.
  
   - Чего ж словами воду мутить, время то уходит - я отмахнулся.
  
   Цыган не отставал - Да в чем спешка такая?
  
   Остановившись, я посмотрел на него - Если просишь, изволь. Велено было мне самой королевой драконьего племени в три дня и три ночи сосчитать песчинки в горсти песка, вот на этом самом месте. Тогда исполнит любое мое желание, а если не сумею. Сам знаешь, какая беда приключится, а я тут с вами время трачу.
   - Вот если к утру не вернусь, все пиши, пропало. Не будет жизни мне горемыке и болото ваше в гневе драконы испепелят да высушат, норов у них крут. Где искать меня станут? А когда найдут, злые будут.
  
   Цыган так и обмер, изменившись в лице. Глазенки забегали, ручонки затряслись, ноженьки подкосились - Ой, беда! - заголосил он, не тише сирены морской.
  
   Началось тут потешное столпотворение. Забурлило болото, задрожало от страха, мигом и дядька болотный возник с Прошкой ощипанным, да свитой зуб на зуб не попадавшей, а цыган знай свое.
   - Беда! Погибель! Караул! Как быть, что делать? Драконы и кочки на кочке не оставят! - никто и помыслить не успел, что обманом все это подстроено.
  
   Время подошло вставить свое слово весомое - Чего голосить да причитать вам нечисть болотная? Сведите меня к стороне северной, тем самым и беду отведете от обиталища своего.
   - Прилетят драконы, спросят, а вам то что? Ответите, мол, был такой, на север подался, торопился очень, а про песок ни сном, не духом - и минуты не минуло, как верхом на дядьке болотном, я очутился у земли твердой.
  
   Живо спрыгнув на твердь земную, отошел от воды гнилой подальше, поблагодарил за расторопность такую.
  
   - Погоди ка путник - болотник хвостом щелкнул - Ну и ловок же ты прохвост - он подпрыгнул от обуревавшего его гнева.
   - Обвел сукин сын вокруг пальца, на смех поднял!
  
   Пригрозив кулаком, далее молвил - Аукнется тебе еще это. Помянул королеву один раз не миновать встречи.
  
   - Бранись, сколько вздумается - я усмехнулся с бессилия осерчавшего беса.
   - Теперь же слушай дядька, что было до болот ваших моровых. Народилась она и солнце в той серой земле вновь огнем запылало. Видел я все это, живой тому свидетель, а жабу вашу ключницу из сырой земли, она первым делом изжарила и съела.
   - Думай дядька теперь, родич ты жабе той или нет, но с драконами знакомство свести придется.
  
   Бес так и сел, тихо бормоча - И в правду беда.
  
   - Бывай дядька, не чихай, не кашляй. Привет русалкам!
  
   Я развернулся и пошел своею дорогою, вдыхая прохладу гор севера, чьи снежные шапки искрились синевой в черном бархате ночи. Сказка моя продолжалась, готовя очередную вереницу неведомых чудес, которые уже поджидали на любом из поворотов судьбы.
  
  
   9. В плену у невесты
  
  
   Остаток ночи я коротал у подножия холма, далее начинался лес, за которым виднелись горы. Прикинув в уме какое расстояние, придется одолеть, я решил основательно отдохнуть, пополнив оскудевшие запасы воды и пищи, в чем мне сопутствовала удача. Касаемо земель, простирающихся за болотом, фея ничего не говорила, следовательно, там господин случай ждет не дождется, дабы свести знакомство со мной.
  
   Потрескивали ветви в костре, попыхивая дареной трубкой я потягивал еловый отвар, любуясь закатом, день грядущий не торопил мысли о нем. После ночь воцарилась над миром, щедрая ночь даровала мне спокойствие без тревог, что так часто тиранят разум знаковостью предстоящего, там достаточно много дорог, от звезды к звезде по Млечному пути, блуждая неприкаянным странником во вселенском лабиринте.
  
   Попробуй, выбери верную, их мерцание завораживает, им грани границ безразличны, путь в бесконечность следы созвездий. Где черпать силу, если не выспался?
  
   Вот и сон, моя желанная дорога к звездам, бытие иного рода, ты всегда путешественник. Зыбкие миры, тьма и бездна, можно шагом одолеть, плещется вода, которой и в помине нет.
  
   Слух тонок, чуток, сердцебиение верный метроном, далекий берег в дымке порождает зачатки видения и оно ощутимо. Странные запахи непривычны, они чуждые, инородные, не твои. Тайны близки к раскрытию, потому что ты здесь, мелкая дрожь уйдет и неизведанный берег откроется.
  
   Тишина скрыта тьмой, покрывающей дремлющий в анабиозе хаос. Аксиомы, истины, догмы все статично или покачивается лениво в гамаке. Время неспешно течет, плещется той водой, что не видна глазом, или плывет кометой, испуская фантомы лучей. Искры костра уходят в черноту, око печальной рыбы Багамут обволакивает туман.
  
   Солнце не зачем ждать, фатум пожирает судьбоносные нити. Воинственные девы за пряжей погрязли в хлопотах у очага. Мой сон темен, лишен уродливых чудовищ, сон пустоты, где едва слышно плещется время в покое дремлющих глубин черных дыр.
  
   Вихри частиц, яркие отголоски павшей звезды, ярмарочный фейерверк, ослепляющее действо, прекрасно в глазах слепца, этот сон темен и пуст, помнишь, чей он?
  
   Только кровь вяло перетекает из сосуда в сосуд. Звезды мерцают в паутине, незримая сеть распускается парусом, упрямство богов определяет направление ветра. В итоге все обращается в ошибки и цепь рассуждений не всегда верна.
  
   Сон обволакивает, вовлекаешься и ты, зачарованно уходя в туман. Раскрытая книга судеб, горсть золотого песка, он уходит сквозь пальцы, ладони сжимаются, белеют костяшки пальцев, ничего нет мрак и пустота.
  
   Случаются предзнаменования озарений, ты в свободном падении и сумасшествие близко. Там нет предела, кругом велико и громадно, боязно шагом ступить. Чувствуешь пульс отстук в висках, предчувствуешь себя во сне, тонким ростком семени, брошенным в каменистую почву и прорастающим пиром жизни без света.
  
   Ты пересилил безликую бледность, в тебе растет пестрый цвет. Упорство пробиться сквозь камень, почувствовать солнце. Победа близка и уже на исходе, она скупа на радость тем паче на счастье, потому что не осталось времени, крохи секунд так бесценно дороги и вкусны. Надо прожить, не ведая усталости, пока крепок дух и существует кураж, остальное в хрупком планетарном вращении относительной точности и готово пятиться назад.
  
   Я увидел вдруг и очень отчетливо, человека львиной породы, он имел четыре лица и отбрасывал тень дракона, нелепый симбиоз, лишенный совершенства. Он молчал, в руках держа разящий меч и окровавленную корону, ему суждено было ожидать королеву не земной красоты.
  
   Я открыл глаза и увидел чистое небо, костер погас, остались лишь тлеющие угли ночи. Сон таял подобно утреннему туману, он превращался в капли росы, смахнешь и только воспоминание, что осядет влагой по земле и след его высохнет.
  
   Посмотрев в сторону предгорного леса, лениво потянулся, рассматривая тамошнюю растительность, густо покрывавшую склоны. Так бы и таращился на деревья, если бы со спины не окликнули.
  
   - Эй, путник, поди, сюда - раздался властный голос.
  
   Обернувшись, я увидел двух всадников - Сойдет? - спросил один у другого.
  
   - Где же другого сыщем? - прозвучал ответ.
  
   Сняв шлемы, они спешились, я хранил молчание, рассматривая незнакомцев.
   - Ишь, как уставился, словно людей отродясь не видывал.
  
   - Может он и в самом деле диковатый? - спросил воин, державший за уздечки коней.
  
   - Струхнул маленько - подходя ближе, сказал бородатый здоровяк.
   - Как звать тебя человек прохожий? - бородач усмехнулся, но рука в стальной перчатке легла на рукоять меча. Он подошел ближе и я оказался в тени этого человека-горы.
   - Говорить то будешь, или мне клещами тянуть из тебя слова?
  
   - Зовусь пилигримом, а иду своею дорогой к студеному морю северному.
  
   - Чего позабыл в землях наших? - спросил бородач.
  
   - Так дорога привела.
  
   - С нами пойдешь пилигрим, поверь, так будет лучше - здоровяк подозвал своего товарища.
   - Дело у нас к тебе имеется. Едем мы с поручением особым, при нас состоит особа очень важная - он запнулся, глянул на меня, подбирая слово верное, подходящее.
   - Девицу молодую везем, знатного роду. Вот и заскучала она в дороге, закапризничала, а мы то люди служивые, грубые, к ратному делу привычные.
   - Развлечь ее надобно - он хитровато усмехнулся.
   - Сам понимаешь, потешного в нас мало, а ты истории какие знаешь. Ведь недаром по свету белому бродишь, видел то не мало. Вот и позабавишь девицу, а то сладу с ней нет никакого, одна морока.
   - Выручи мил человек, да и мы в накладе не останемся.
  
   Я подумал, что в данном случае лучше принять предложение, а не лезть на рожон, изображая непокорную голову, которую могут с легкостью срубить словно буйную. Тем более в дороге всякое случается, а эти люди не столь опасны как семейство людоедов. Будет им история, а мне стол и кров с защитою.
  
   - По рукам - ответил я.
  
   Ратник усмехнулся, пожимая руку - А ты говорил диковатый. Не ожидал он нас повстречать, места то тут пустынные, не обжитые и болота рядом - здоровяк сплюнул.
   - Пошли что ли? Госпожа поди, уже всем плешь проела - они рассмеялись.
   - Девка она огонь, сладить трудно.
  
   Мы направились вдоль склона холма, затем повернули и не спеша поползи наверх к лесу. Достигнув вскоре деревьев, углубились в чащу, а там после недолго перехода выбрались на залитую солнцем опушку, где был разбит лагерь.
  
   Пахло жарившимся мясом, бегали слуги, неподалеку мирно паслись лошади, в центре же поляны возвышался расшитый золотом белый шатер, который охраняли закованные в латы рыцари. Невысокий полноватый человек, облаченный в серую сутану, окликнул моих провожатых.
  
   Завидев его ратники замерли на месте и склонили головы. Подойдя ближе, он знаком приказал моим провожатым удалиться. Оставшись наедине, мы обменялись взглядами.
  
   Я увидел довольно не живое лицо, в котором читалась обезличенная угроза. Каменная маска отчужденности, хранившая идеальные пропорции черт, увы, не человека, а подобного существа. Бледная восковая кожа, лишенная растительности, безукоризненно ухоженная, тонкие губы, гладкий без морщин выпуклый лоб и пугающие мраком бездны глаза, всевидящие, всепроникающие, всезнающие.
  
   Незнакомец не имел возраста, он походил на футляр, в котором обитало пригретое чистейшее зло. Ощутимый загробный холод, исходил от этого существа, это нечто древнее, страшное с темной во мраке душою.
  
   Он изобразил на лице некое подобие дружелюбной улыбки - Здравствуй путник - и сделал легкий кивок головой.
  
   Я в свою очередь тоже приветствовал незнакомца, правда не знал, что и сказать. Жестом, пригласив пройтись, незнакомец направился к шатру, начав вполголоса говорить.
   - Ты я так полагаю уже в курсе нашего дела?
  
   - Да господин - он повернулся.
  
   - Это хорошо, что ты довольно покладистый малый. В здешних краях чужестранцев не балуют гостеприимством, поэтому сохранить свою жизнь можно одним способом, не искать неприятности, которые всегда как собачий хвост - он на миг прервался, после продолжил свой монолог.
   - Ты уж постарайся как можно лучше исполнить капризы госпожи, больно она строптива и не сдержанна в поступках и на словах. Так что тебе лучше не перечить ей, я думаю это не сложно сделать.
   - Если справишься, ожидай щедрую награду, я даю слово и сдержу свое обещание. Незнакомец развел полы шатра и пригласил войти.
  
   Пройдя за плотную занавесь, я оказался в неком царстве золоченого эфира, ароматы благовоний щекотали нос и я чуть было не чихнул.
  
   - И это что ль лохматое чудо будет развлекать меня?
   - Нет, терпение мое на исходе, будет вам праздник непослушания, ох и устрою вам пляски для пяток.
  
   Оглядевшись по сторонам, я не обнаружил говорившей.
  
   - Колдун называется, скоморох ярмарочный! Ведь просила в дорогу шута! Извольте, притащили бродягу с большой дороги, он еще будет пачкать мои ковры и подушки - голос смолк, послышался звон битой посуды.
   - Да что же это такое, в самом то деле! Он еще и пахнет скверно - тут-то и возникла девица знатного роду.
  
   Верно, что бестия и почему в такой красе столько сварливости да взбалмошности, эх красота юная, глазу приятная, чего же ты вздором полна, чего искры гневные мечешь?
  
   Сжав губки пухлые, она метнула быстрый взгляд изумрудных глаз в мою сторону - Чего таращишься дубина? Мое дело как ходить и в чем!
  
   Только сейчас я обнаружил, что девица эта легко одета, опустив глаза к полу, вновь получил порцию оскорблений.
  
   - Ишь, праведник в дверях топчется, глаз не подымет, устыдился.
   - Что ж я, по-твоему, не женщина живая, поди, девок деревенских горазд, щупать да мять?
   - Что ж бродяга, чем удивишь, позабавишь? Виду как я погляжу ты больно потрепанного и не пойму плакать мне или смеяться?
  
   - Госпожа я обычный путник - ответил ей, как можно учтивей.
  
   - Хвала богам говорить ты умеешь - девица села на подушки, шумно выдохнула, привела в порядок растрепавшиеся волосы и вроде бы сменила гнев на милость.
   - Чего стал как вкопанный, коль пришел, будь любезен присядь и не стой истуканом в дверях - она даже улыбнулась, но без холода, вполне дружелюбно.
   - Был вот у меня шут, потешный малый, славно умел веселить, рожицы корчил, умора. Никогда бы не подумала, что он умрет от любви несчастной.
   - Казалось дурачок, кривляка, а загрустил в глазах изменился. Приглянулась ему одна девка вертлявая, тенью за ней ходил. Подарки делал, песни красивые пел, а она возьми и разбей ему сердце.
   - Куда он такой годен, тоска одна, жалко смотреть.
   - Отпустила я его, думала, свобода вылечит его рану на сердце, а он возьми и прыгни со скалы. Несчастный дуралей.
   - А мне то замуж идти в дорогу собираться, а тут такое случилось, право же места себе не нахожу. Не путешествие, а сплошь мучение, все не идет из головы смерть шута.
   - Колдун все утешает, говорит знак это добрый, что брак мой будет удачный во всех отношениях.
   - Врет, конечно, душа темная, но с другой стороны, королевой буду, правда при муже не земном, а загробном - она глянулась в зеркальце, помрачнела лицом.
   - Королевство подземное, сплошь колдунами и ведьмами населено, секретом бессмертия владеют, а все же нежить.
   - Видал этого? Жуть, мороз по коже, мертвец одним словом, а мой-то суженый среди них главный, он вечностью овладел, жизнь и душу отдал за этот секрет - девушка всхлипнула.
   - Что мне до того бессмертия в злате? Без солнца и неба, без цветов полевых и деревьев, людей живых.
   - Еду, чтоб лечь в гроб самого мрачного, богато убранного склепа и шут мой умер, и не радоваться мне более. Знак добрый, ха, ха, ха.
   - Страшно мне подумать, что ни возьми в той скорой жизни, все мрак холодный, колдовство мерзкое, дурман тягучий, обволакивающий вечным сном в бреду кошмарном.
   - Ничего не говори, не томи утешением, только хуже будет и помощи ждать не откуда.
   - Нет, я сильная, справлюсь, осилю, переживу, переступлю через черту, войду телом в склеп, а душою останусь на воле.
  
   По щеке ее сползла одинокая слеза, глаза увлажнились, заискрились жизнью эти два изумруда.
   - Что скажешь рассказчик, нужна ли мне твоя истертая в пыли история, или совет какой мудрый?
   - С родными я попрощалась, теперь наше государство не будет терзаемо всяк злыми напастями, породнились мы с тьмой.
   - А я смертной жизнью жить хочу, вот и бранюсь попусту, какой-никакой протест да кислое развлечение - под конец она совсем разревелась.
  
   Слезы горя и слезы счастья одинаково горьки и на чашах весов меж ними равенство, а девка знай свое, плачет. Света белого не видеть ей более в том ужасном бессмертии, что ожидает ее в скором времени.
  
   Ни любви, ни счастья, ни ласки. Все подлог, иллюзорность, чары, наваждение, бесконечный сон, ужасная фантасмагория. Человек, чем бы он ни завладел и какие бы силы не подчинил своей воле, сошкой останется в божьем промысле и на любом камешке споткнется.
  
   - Полно вам госпожа горевать и плакаться, не к лицу это девушкам молодым да красивым. Слезы будете лить, стану петь да бренчать на арфе, а это замечу, та еще мука.
  
   Она усмехнулась - Поверил, сжалился, эх ты простота из пыли. Да будет тебе известно, я и сама знатная рассказчица, имеют талант в красноречии, бывало, придворных мудрецов ловко путала в их размышлениях об устройстве мира и о месте человека в оном.
  
   - В этом я ничуть не сомневаюсь сударыня, ваш норов строптивый вижу богат на разные таланты и совладать с ним, верно хлопотный труд, не каждому под силу - в животе моем заурчало, девица тихо рассмеялась.
   - Есть в тебе что-то шутовское, простаки всегда забавны, если зло не шутить над ними - она хлопнула в ладоши, тут же возникли слуги.
   - Гостя отмыть, накормить, да поживей. Путь наш не близкий, да и тебе путник лучше с нами идти, безопасней, а там уж, как придется.
  
   Я усмехнулся и хотел было поблагодарить, да она опередила.
   - Колдун позаботится, ни в чем нужды знать не будешь. Договорились?
  
   - По рукам ваше высочество.
  
   Я начинал смутно догадываться, почему хозяин чащи лесной советовал идти на север. Знал нелюдим, что я за человек и с кем прежде мог знакомство водить, а девицу из беды непременно выручу, да и этим нечистым порядком насолю, только прежде обмозговать надобно хорошенько, а время на то есть.
  
   Отмывшись от пыли дорожной и сменив гардероб, стал я вполне себе гостем чинным, конечно не добрым молодцем, но человек. После принесли вина разного, да снеди всякой аппетитной, чего же добру такому киснуть и лежать не тронутым.
  
   Наполнив кубок и произнеся тост во здравие, осушил, затем пошло дело от истин винных в хмель и веселье. Смех девичий в шатре не умолкал до глубокой ночи, покуда меня не вынесли едва стоящего на ногах да с кубком, зажатым в руке, а я знай все рассказывал про увиденное и пережитое, в ту ночь радовал смех.
  
   Проснулся я от порядочной тряски, лежащим в крытой повозке на шкурах, рядом покачивалась фляжка, в которой оказался довольно крепкий напиток способствовавший улучшению моего состояния. В повозку заглянул тот самый здоровяк, он понимающе подмигнул.
  
   - Удивил ты всех пилигрим, сильна твоя дружба с вином и честно сказать, мастер истории всякие рассказывать. Госпожа наша на удивление всем присмирела, все утро задумчива ни слова не проронила, да и колдун тобой доволен, нам пожаловал кошель с золотыми. Все о тебе расспрашивал, где нашли, откуда шел, кто такой?
  
   Я уселся поудобней отпил из фляжки, попытался припомнить вчерашнее, что говорил и о чем пытался рассказать? Мне припомнилось то немногое с чем я в свое время распрощался и после открылся путь, где разумного с привычным не сыскать, хотя было ли это таковым?
  
   Мой мир отпустил меня за радушие замкнутого пространства и ограниченности стен, он повел далее, где все поросло полынью и чертополохом, там караваны не ходят. Я забыл речь и привычные ориентиры быть на плаву в сутолоке множества народов, я стал островитянином и утерял связующую нить времени.
  
   Столетия промелькнули секундами и вот на холме повстречал я шаманов, и увидел что значит, четкий порядок будущего к которому мы катимся. Обезличенность, бездушие, четкая цель идти вслед солнцу. Все разом теряет суть и вес, новая пирамида возводится, скрипят жилы, дабы ночью познать отдых и радость за великий труд, будущее которое будет и которого уже нет в тебе.
  
   Пообвыкнув в этой новой среде, я привычно предался не особо тягостным размышлениям, мысленно представляя те еще неизведанные земли, которые лежат на моем пути, тут-то ко времени и появился колдун.
   - О чем задумался путник? - спешившись, спросил он.
  
   - Немного забрел в мыслях к грядущему - ответил я, посмотрев в сторону далеких гор.
  
   - И что же ты увидел там?
  
   - Предчувствие, что путь еще не окончен. Уверенность, что будет стоптана не одна пара башмаков.
  
   Колдун усмехнулся, насколько позволяло его омертвелое лицо.
   - В этом и есть прелесть будущего, оно далеко, как эти горы. Сейчас они прекрасны, озарены солнцем, искрятся снежной синевой.
   - Притягивая завораживают взор той далекой призрачной дымкой, что окутывает их величественные вершины, там есть место для тайн, которые желает постичь пытливый ум.
   - Грядущее - колдун смолк, как бы ненадолго уйдя в глубины себя. После отрешенно глянул на солнце, лицо его сделалось восковым, болезненным, совершенно далеким.
   - Тем оно и притягательно, этой далью. Она скрывает детали нашего секундного настоящего, которое будет там снова, которое - он снова замолчал.
   - Иллюзорно, благодаря расстоянию, разделяющему все на этом свете, но это лишь обман, эффектная уловка творца, рассчитанная на наше несовершенство. Преодолей это не замешкайся, не отстань на секунду - колдун в упор посмотрел на меня, ожидая ответа.
  
   - Тем и интересно время, нет формулы его единства, ты обязательно что-то упустишь из виду и расчетом не проймешь до конца. Оно есть сейчас и иллюзорно в представлении.
   - Непознанность творца тем и притягательна, что сплошь загадка и тайна, раскрыв которую, а это не возможно, из-за бесчисленных едва различимых деталей, но если допустить такую возможность. Придешь к изначальному, утеряв первоосновы, снова будет один вопрос и один ответ, абсолютно не сопоставимые, как день и ночь.
  
   Колдун усмехнулся - Поэтому существует колдовство, это черновое искусство бога.
   Он на секунду задумался - Думается мне, госпожа наша не заскучает в дороге, только вот что ты делал у болот, куда шел и откуда?
  
   Подобного вопроса я ожидал - Это господин и есть предмет нашего разговора.
  
   Колдун подозвал слугу державшего за поводья коня, довольно легко забрался в седло и уже после добавил - Я подумываю рассказать о тебе моему повелителю.
  
   Я посмотрел на солнце, ощутив как-то иначе тепло этих ласковых лучей, это тоже дар, щедрый во благо жизни, дающий жизнь, а темнота печальна, она наполнена страхом и скорбью.
  
   Вскоре наш отряд достиг крайних рубежей здешнего царства. Был полдень, когда показались бревенчатые башни дальней заставы, затрубили в рог, оповещая о нашем приближении.
  
   Несколькими минутами позже появилась группа всадников, двигавшаяся нам на встречу, по радостным восклицаниям, доносившимся отовсюду, я понял, что многие из присутствующих здесь знакомы с теми, кто приближался.
  
   Присев у повозки, надо отметить вино и тряска плохо совместимы, я стал ждать дальнейшего развития событий, которые что-то предвещали. Отряд быстро приближался при этом, держа строй и только один всадник отделился от группы, вот он, пришпорив коня, сорвался в галоп, не прошло и минуты, как незнакомец вихрем пронесся между повозками.
  
   Спрыгнув на ходу, помчался к карете госпожи, обозначилась некоторая интрига, потому что туда же поспешил и колдун.
  
   - Вот и возлюбленный - предположил я.
  
   Между тем подошел и конный отряд из крепости, возглавляемый седовласым ветераном, видавшим, как мне показалось немало войн на своем веку. Спешившись, он направился к головной повозке, латники мигом вытянулись по струнке и замерев, ожидали его дальнейшие распоряжения, вот тут-то и раздался леденящий крик госпожи, все мигом бросились к карете.
  
   Некоторое время из-за суматохи и столпившихся людей разобраться в произошедшем не представлялось возможным, но вот воины расступились, и я увидел, как вынесли тело незнакомца. Многие потянулись к оружию и тут возник колдун.
  
   Вся эта возня и напряженность, грозящая перерасти в резню никоим образом не отразились на спокойствии этого человека.
  
   - Щенок - холодно произнес он, отбросив переломленный надвое меч, это подействовало на остальных отрезвляюще и напряжение тут же спало.
   - Я предупреждаю всех вас, в следующий раз он распрощается с жизнью. Это касается каждого! - последние слова колдун произнес довольно громко.
   - Не испытывайте мое терпение, уговор скреплен кровью - он осмотрел всех, воины не отступили, но гнев их улетучился.
  
   Седовласый склонив голову, процедил сквозь зубы - Более этого не повторится мой господин.
  
   - Конечно, потому что об этом позабочусь я.
  
   - Смилуйтесь над ним господин, он молод и горяч, будьте снисходительны.
  
   Колдун зло усмехнулся - Хорошо, помни о данном слове - после этих слов незнакомец издал тихий стон.
  
   - Это последняя моя милость - колдун удалился.
  
   - Что встали, рты разинули? Живо делом займитесь, все в крепость! - рявкнул седовласый на столпившихся воинов. Я не стал приставать с расспросами, а запрыгнув в повозку, решил, что в свое время все узнаю и так.
  
   Только мы вошли в крепость, как появился латник с посланием от воеводы.
  - Живей собирайся, воевода не любит ждать - мне пришлось поторопиться.
  
   Миновав казармы, конюшни и арсенальные палаты, мы подошли к каменному строению. Массивная дубовая дверь открылась впуская нас во внутренние помещения, у входа стоял воевода и юноша в котором я признал того незнакомца, что недавно повздорил с колдуном.
   - Заходи странник, разговор у нас имеется к тебе - сказал воевода, приглашая войти.
  
   Углубившись в покои и следуя длинным коридором за остальными, мы оказались в просторном зале, в центре которого находился огромный круглый стол, всюду были развешаны боевые знамена, множество оружия инкрустированного золотом и россыпями дорогих каменьев.
   - Присаживайся, будь гостем - я посмотрел, на предложенный стул и сел глядя на воеводу. Юноша стал за моей спиной.
   - Что ж гость пришлый, имеется у меня одно сомнение на твой счет, ты уж не обессудь за расспросы местами прямые с подозрением да намеком.
  
  - Да чего с ним чаевничать, кругами ходить вокруг да около. Вон к заплечному дел мастеру свести его в подземелья и живо заговорит - юноша схватил меня за плечо.
  
   - Угомонись, колдуна тебе мало! - рыкнул воевода.
   - Молод он, кровь горячая затмила разум - совсем не дружелюбно пояснил он.
   - Теперь к делу - воевода пристально посмотрел мне в глаза - Темнить не буду, отвечай, кто ты таков и почему колдун берет тебя в горы?
  
   - Что язык присох? - не сдержался юноша.
  
   - Зовусь пилигримом - чуть помедлив, я продолжил.
  - Что касаемо вашего вопроса, боюсь сударь я не в состоянии ответить на него. Так распорядился случай вот и все.
  
   - Случай говоришь - переспросил воевода.
   - А мне вот думается, что ты человечек колдуну преданный и у болот болтался неспроста, да и царевне голову задурил небылицами.
  
   - Ваша воля думать как заблагорассудится. Хотя, в действительности случай свел наши дороги да крепко спутал, это чистая, правда.
  
   - Допустим, твои слова правдивы, но ты знаешь, что поджидает тебя в горах? - спросил воевода.
  
   - Только со слов госпожи, а колдун и словом не обмолвился о приглашении в горы, в чем я начинаю подозревать скрытую хитрость и коварный умысел.
  
   - И что думаешь, пилигрим? - спросил воевода.
  
   - Думаю о том, что могу сделать, если так судьба распорядилась - ответил уклончиво я.
  
   - Это как понимать? - удивились эти двое.
  
   - Хуже чем есть сейчас, никому не пребудет. Что же до замысла моего, он осуществим, а полагаться можно лишь на удачу. Тем более во всем задуманном мною предприятии теряю голову, только лишь я. Большего сказать не могу, мешают уши и языки.
  
   - Странно, но я верю тебе пилигрим. Эта война длится слишком долго и не в наших силах положить ей конец, мир этих чудовищ берет верх над нами, медленно поглощая все, что есть и было.
   - Остается малая надежда, что завтра их царство перестанет существовать и жизнь станет как прежде - он устало усмехнулся.
   - Многие поколения, лучшие мужи сложили головы на бранных полях, так и не приблизив нас к победе. Я не пал духом, но отвращение, очень глубокое к этой многовековой бойне под сонмом прославленных знамен, заставляет хвататься за любую надежду. Может ты и есть тот самый человек, которому ведом секрет победы, когда оружие и храбрость бессильны, остается самое малое, верить даже тебе.
  
   Разговор был окончен, у выхода меня уже поджидали латники из кортежа девицы и я последовал вслед за ними. Теперь моему взору предстала действительно особа знатного рода, а не та прежняя взбалмошная девчонка что прежде.
  
   Жестом, пригласив присесть, она велела удалиться слугам, мы остались наедине - Это правда, что ты идешь с нами?
  
   - Да сударыня - ответил я.
  
   - Ты был у воеводы, как он?
  
   - С ними все в порядке, живы, здоровы и опечалены - девушка не подала виду, что взволнована.
   - Зачем ты идешь с нами?
  
   - Горы мне в одиночку будет сложно преодолеть, а с вами все как-то легче
  
   - Неужели ты и в правду такой дурень без царя в голове? Пойми, наконец, глупый человек, там нас ждет смерть! - вскричала девица.
  
  - Не стану лукавить, прежде имел шапочное с ней знакомство, а вот лично представлен не был.
  
   - В своем ли ты уме преглупый? - она подошла и посмотрела мне в глаза
   - Они страшнее всего, что ты мог видеть доныне.
  
   - Быть может и так, но в каждой бездне, бездна глубже есть - я встал и поклонился, затем направился к двери, после обернулся.
   - Смерти страшиться, жизни не знать. Безрассудно ли это?
   - Безрассудство обитает не там, где мы привыкли его видеть - я усмехнулся.
   - Скоро вы все поймете госпожа, а вероятней всего зажмурив глаза, пропустите, что будет разумным решением в сложившейся ситуации.
   - Вот увидите, эта история только начинается, еще и присказ не прозвучал.
  
  - Ты и впрямь не в своем уме с шапкой набекрень - сказала девица.
  
   - Тогда в чьем? - спросил весело я, ответа не последовало.
  
  
   10. Пошумел на свадебном пиру
  
  
   Ее величество ночь сошла легкой поступью на уставшую от забот землю. Раскинула по-хозяйски звездную мантию над уснувшим миром, развела посеребренные луною тучи, обрела облик человеческий.
  
   Бесшумно ступая босыми ногами, подошла со спины тихо, присела к огню, протянув озябшие руки.
  
   - Здравствуй пилигрим - прошептала шелестом листвы задрожавшей от легкого ветерка пробежавшего верхами деревьев.
  
   - Я ждал тебя - сказал ей в ответ, протянув фляжку с вином.
  
   Она приняла, пригубив немного - Все думаешь на звезды смотришь?
  
   - Есть маленько, все же далекие они.
  
   - И как с пользой?
  
   - А то - я подбросил веток в огонь, снова посмотрел на звезды.
   - Гляжу, обновы справила. Ярко горят, красивые - она улыбнулась.
  
   - Хотела созвездие, но уж больно громоздкое оно, слепит глаз своим скопищем. Так что выбрала самые яркие да путеводные.
   - Согласись, удачно венчают россыпь и цвет, и блеск все ко двору.
  
   - Это верно, ладно подобраны - согласился я.
  
   - Ну надумал чего, не томи, рассказывай - не вытерпев, сказала ночь.
  
   - Вот что за народ вы такой женское племя? Умом не понять, словом не выразить - она взяла фляжку снова пригубила.
  
   - А тебе зачем, знать где ключ лежит? Оставь все как есть и голове легче станет. Так что надумал?
  
   - Эх, костьми ляжешь, а чтоб, по-твоему.
   - Есть мыслишка одна, вроде толковая.
  
   - Какая же? - не отставала она.
  
   - Порошок у меня один имеется, дареный, действия особого, наперед не узнаешь, чего случится после - ночь призадумалась не надолго правда.
  
   - Задумал развеселить всю компанию честную? Только как предложишь, а может секрет порошка известен им? Да и с чего им, запросто так угощаться?
  
   - Эх ты, темнота в звездочках, подарен то мне он людьми особыми, породы редкой, им духи в ножки кланяются и со временем они на ты. Как родня, во как.
  
   - Шаманы с холмов, что ли? - спросила ночь.
   - Соглашусь, ловкачи они знатные, это верно, но сомневаюсь я пилигрим. Колдуны тоже не лаптем деланы, о зельях, травах наслышаны порядком.
   - Мелковата мыслишка твоя, зуб даю, не выйдет, по-твоему.
   - Ты вот что друг любезный, лучше выведай у провожатого вашего, зачем он тебя с собою в горы берет.
  
   - Так вроде гостем буду - ответил я с досадою.
  
   - Ты погоди выводы поспешные делать, тут думаю, есть умысел тайный. Надобен ты колдуну, а вот зачем? - ночь на минуту смолкла, мир зазвенел тишиною в ушах.
  
   - Все, попутала баба, черт тебя возьми - в сердцах сругнулся я.
  
   - А это дело говоришь, теперь же слушай мою задумку - просияв луною, сказала она, не дав мне и слова молвить.
  
   Отпив вина, я стал слушать задумку ночи.
  
   - В лесах здешних предгорных, мается один нечистый. Места ведь дикие безлюдные, сам понимаешь работы по профилю шиш.
   - Лютый он по природе своей, меры в кровожадности не знает и аппетит его до убийств, крайне велик - ночь отпила вина, чуть помедлив, продолжила свой рассказ.
   - Так вот слушай внимательно, да на ус мотай, верно, пригодится. Роду он древнего, корни от самого мрака идут, когда в нем еще и зло не обитало, так что ему все едино, где грешник, где праведник, была бы потеха кровавая, тут он меры не знает.
  
   - Как же мне сладить с ним, если говоришь, свиреп он чрезмерно? - ночь насупилась гневно тучами.
  
   - Слушай, что говорю и помалкивай. Место тут рядом есть одно заповедное, где злыдень этот привязанность свою оберегает. Растеньице редкое, цветочек крохотный о котором он печется заботливо. Сорвешь лепесток и колдунам подбросишь, почитай дело в шляпе.
   - Никому в том месте жизни не видать, так что поразмысли хорошенько, как вам ноги оттуда вовремя унести, может и порошок шаманский на что сгодится. Ну как пилигрим дело толкую али нет?
  
   - Темнишь ты подруга, ох темнишь, чего-то не договариваешь.
  
   - Имею интерес в этом деле - согласилась она.
   - А ты и появись со своим делом, человек, он то в таких делах всегда необходим, более не утомляй расспросами.
  
   - А как же цветок тот узнаю? - ночь рассмеялась, да звезды ярче вспыхнули.
  
   - На камне он растет, что супротив природе.
   - Бывай, удачи пилигрим, солнце уж близко - ночь встала и бесшумно ступая, исчезла средь своих обожаемых звезд, подступали росою утренние сумерки. Я подбросил еще веток в огонь, сладко зевнул и укрывшись плащом, уснул крепким сном праведника.
  
   Проснулся я далеко за полдень в наилучшем расположении духа, в такие моменты обычно совершаются неимоверно добрые глупости, способные перевернуть все что угодно с ног на голову.
  
   Крепость жила обычной своей жизнью, внешне спокойной, но в глубине конечно бурлящей, так и должно быть с этим не поспоришь. Пройдясь вдоль стены я решил взобраться на сторожевую башню и осмотреть окрестности, действительно до горного хребта было рукой подать, пешим ходом не более дня, а если верхом и того меньше.
  
   День выдался погожий, еще бы узнать на каком камне произрастал заветный цветок. Вот тут-то я и раскрыл от удивления рот, на пригорке неподалеку от крепости возвышался громадный серый валун и на самой его макушке, против воли ветра, не покачиваясь, краснело что-то.
  
   - Глазам не верю - дозорный, услышав мои слова, толкнул меня в плечо, указывая на валун.
  
   - Проклятый камень, кто не коснется, все в ночь умрут - он сплюнул трижды, затем продолжил.
   - Собирайся странник, тебе пора. Ночью эти с гор пришли, видно к закату и выступите.
  
   Я поспешил вниз, времени на поход к валуну оставалось не так много, а пропади я надолго, то в крепости сразу же хватятся, начнут расспросами мучить, что до колдунов, они народ больно подозрительный до разного рода случайностей.
  
   Спору нет, задумка ночи теперь выглядела заманчиво и опасно, но, как и любого рода, авантюра зависела от судьбоносного случая, который, конечно же, предвидеть не возможно. Вот когда человеку голова ясная с умом вострым надобна, чтобы невольно впутавшись в дело серьезное, ловко выбраться, причем сухим и при своих.
  
   - Вижу призадумался ты пилигрим? - раздался голос за спиной.
   - Какая тяжесть легла на плечи, что заботит? - колдун бесшумно подошел и взял меня под локоть, жестом предложив пройтись.
   - В чем же причина?
  
   - Думается о всяком - чуть помедлив, я продолжил.
   - Свадьба значит дело решенное и гость я вроде того званный, а подарка при мне нет. Отсутствует, вот и призадумался, как быть в таком случае, а на ум ничего подходящего не приходит, а подарок надобен, пусть и пустячный, но с умыслом и тайным значением, чтоб честной народ во мне гостя порядочного видел, а не проходимца бессовестного.
  
   Колдун остановился - Задал ты задачку, так с ходу и не осилить. Ладно, в две головы помыслим, а после время будет и поговорим, кто больше да лучше надумал.
  
   - Когда в путь тронемся?
  
   - Время еще есть - колдун прошел вперед и остановился.
   - Жених с приготовлениями запаздывает, не все гости собраны - сказал он и направился далее молча. Я, постояв, вышел за ворота и пошел к лесу, одно беспокойное предчувствие разрасталось во мне, успею ли, хватит ли времени исполнить задуманное?
  
   Ускорив шаг, я вскоре оказался у того самого треклятого валуна, который громадиной возвышался надо мною, осталось только исполнить бездумно задумку ночи. Признаться честно струхнул малость, замялся, но все же полез на валун. Всего один лепесток, а доживу ли до утра, одному кровожадному существу из мрака известно.
  
   Я не испытывал огромных сомнений насчет разъяренного чудовища, когда оно прознает о моей проделке. Думай голова, хорошенько мысли, иначе, зачем тебя ноги по белому свету носят, а она трусливая не в лад рукам причитала - Не тянись руками к запретному, уноси ноги пока возможность есть.
  
   Так я совершил вначале опрометчиво, малую глупость, затем непоправимое действие, отломил лепесток, побледнел от страха, да и посыпал цветок порошком шаманским, а после дал деру, только ветер в ушах засвистел. Переведя дыхание уже у ворот, обернулся назад с таким сожалением запоздалым во взгляде.
  
   Напьюсь до одури, а дальше, как с мертвеца спросу никакого. Проходя мимо покоев девичьих, увидал невесту в окне.
  
   - Подарок сыскал я вам на веселье госпожа, только вот не знаю, хорош ли окажется, дорог ли будет после?
  
   Я переложил лепесток в мешочек - Вот ночь осилим своею удачей да звездой яркой в небе, а после узнаем, каково везение на свете этом бывает.
  
   - Пьян ты что ль? - спросила она.
  
   - За этим и спешу госпожа. Вот прихвачу штоф и в поле махну, там мне спокойней и есть с кем беседу завести, откланяться напоследок духам лесным и полевым, в горы идем, там другая компания будет - с тем и подался в погреба винные.
  
   - Право же не в своем уме чудак-человек - сказала девица.
  
   Пил я с отчаянием доступным лишь человеку. Поджидал лиху беду да горланил песни кабацкие. Бранился, грозил кулаком, а после в пляс ударялся, валился на землю и хохотал бесноватым, смотрел, не мигая в огонь, подмечая быть, может танец саламандры и ночь была тепла, приветлива, звездами искрилась.
  
   Не расслышал я тогда рокового рыка звериного из темноты глубокой, не испытал на шкуре своей гнева адского, может, подействовал порошок и появилось время, чтоб ночь осуществила задумку свою.
  
   Утром меня растолкали в бока и облили водой ключевою, был хорош и помят порядком, с тем подался в путь дорогу, лесными стежками, предгорными извилистыми тропами. Ближе к вечеру мой разум посетила некоторая ясность момента, хоть всегда запоздало.
  
   Мы спускались в глубокое ущелье, на дне которого царил сумрак, к моему не скрываемому удивлению в этой сгущавшейся темноте, колдуны стали наполняться тусклым зеленоватым свечением. Даже их одежда испускала слабый мерцающий свет.
  
   - Не пугайтесь госпожа, мир бессмертия это сумерки и тут надобно иметь внутренний свет, дабы разные бесприютные духи не вознамерились погубить вас - сказал колдун и ударив посохом о камень, вдруг пробудил окружающее нас пространство, вспыхнувшее тусклым пурпуром кружащихся вокруг светляков.
  
   Увиденное мигом очистило голову от винного хмеля и заставило пошатнуться в седле, девушка охнула и забылась в беспамятстве, отсюда не существовало обратной дороги. Жуть колдовская да и только.
  
   Издалека все обозримое медленно копошилось, напоминая во всем разлагающийся труп, сочащийся гноем и при ближнем рассмотрении ощущение только усиливалось. Мерзкая клоака, полная разного рода склизкими паразитами и насекомыми самой скверной природы. Они были повсюду, на один ужасный манер белесые, безглазые, тошнотворные, смердящие серой, чернеющее отверстие улыбки колдуна сменилось тонкой шевелящейся линией.
   - Сии твари есть наши подданные и рабы, далее нас встретит неустрашимое воинство горных ущелий - остальные слова колдуна я не разобрал, потому, как сам был близок к обмороку.
  
   Спуск окончился, мы достигли дна. Окружающая мерзость обрела свои настоящие размеры, на фоне этих громадных клыкастых извивающихся слизней и пиявок, некоторые из которых имели вполне человеческие конечности, мы казались карликами.
  
   По стенам ползали бесформенные существа, склизкие, гадкие, сквозь натянутую бледную кожу проглядывали ребра и торчали острые шипы, а когда они, осмелев, приближались очень близко, можно было различить уродливую пасть с торчащими наружу клыками.
  
   Я видел некое существо сродни пиявке, оно имело золоченый рог, пять налитых женских грудей из сосцов, которых сочилась кровь, разинутая пасть, усеянная кривыми обломками гнилых клыков раскрылась и оттуда высунулось змеиное жало, усеянное множеством мерзких бородавок.
  
  - Поцелуй этой бестии очень жгуч - насмешливо произнес колдун.
  
   Жуткий монстр вздрогнул, издав глухой стон, кровь брызнула струями, тут же возникли другие порождения здешнего зверинца. Начисто лишенные кожи на человеческом торсе, переходящем в бычью тушу, закованную в сталь, копыта высекали искры из камня, могучие руки сжимали кривые с широким лезвием сабли, голову покрывал округлый шлем в их налитых кровью глазах пылал настоящий огонь.
  
   - А вот и наше непобедимое воинство. Уже близки чертоги бессмертия, готовься ступить в наше царство пилигрим - после колдун наигранно расхохотался.
  
   Окруженные плотным кольцом здешнего воинства мы продвигались далее по извилистой дороге меж всякой невероятной живности обитавшей во мраке. Порою природа и черная магия, а в этом я ничуть не сомневался. Вступив в противоестественный союз способны зачать и следовательно, породить нечто противное дневному свету столь оно омерзительно внешне, что разумней будет подыграть, не подав виду, каков ужас на самом деле.
  
   Крайне шаткое убеждение в любой миг могло рухнуть карточным домиком, этот рассеянный свет то и дело выхватывал из темноты самые, что ни на есть абсурдные формы жизни. Колдун же все время неотрывно следил за мной, я чувствовал на себе этот холодный взгляд.
  
   Если бы все зримое погрузилось во мрак, скрылось навсегда в темноте, если бы угас пурпур, этот пугающий свет из посоха словно оживлял все зловещее безумие рукотворного ада и зло притаившееся в нас, тут приобретало форму. Становилось жуткой реальностью, роковой неизбежностью, деяния твои рождали жизнь мерзкую и хищную.
  
   Это страшное, немилосердное, разрывая плоть, выворачивая ее наизнанку, торжествовало над падшей, мертвой душой. Оно пожирало себя, себе подобное, преисполненное радостного существования в бессмертии, оно просто было наго и слепо, испытывало похоть и голод, более ничего. Спасителен ли будет лепесток в здешнем мире уродств, я был близок к сомнению, но в том, что он принесет избавление нам, давало некоторую надежду.
  
   Колдун поднял руку и наша свадебная процессия остановилась, воины расступились, открыв на обозрение то, что преграждало путь далее.
  
   - Ступай во мрак, проклятое создание! - крикнул колдун, угрожающе подняв посох вверх.
  
   Темнота медленно отступила, схлынула подобно волне, оставив хрупкую фигуру, покрытую траурной вуалью.
  
   - Убирайся прочь! - снова пригрозил колдун и уже намеревался нанести удар посохом. Из-за стоявшей фигуры появилось довольно страшное существо. Нечто подобное человеку телом и конечностями, правда данные члены были неестественными и большими, вдобавок ко всему обильно усеяны множеством кровоточащих порезов. А вот с головой и была полная беда.
  
   Это были мясистые вывернутые рыбьи губищи, грубыми стежками пришитые к шмату полупрозрачной кожи с редкими клоками седых волос. Длинный подбородок раздваивался, переходя в изогнутые бивни, подобие которых также венчало голову сего жуть-существа.
  
   - Моя госпожа желает видеть невесту - и оно, оскалившись, показало огромные, не меньше лошадиных зубы. После стало пятиться назад, невольно зацепив вуаль, сорвало траурный покров и застыло на месте в страхе.
  
   Воины отступили, да и колдуны сбились в кучу. Тревога и неприкрытый животный страх одолел в данный миг всех без исключения, я же терялся в догадках и соответственно в вопросах не лишенных смысла. Незнакомка определенно имела превосходство над остальными.
  
   Осознавая, что в бесконечности различных миров, в том числе преисполненных абсолютнейшего уродства, как в этом крохотном и рукотворном. Всегда находится место некоему соперничающему началу, имеющему свой вес безграничной власти, пусть даже сосредоточенном в столь хрупком теле.
  
   Я даже усмехнулся с этой мысли. Враг, соперник, жестокая борьба за существование, не это ли служит одним из оправданий жизни? Гармония, идиллия, это всегда где-то там, на недостижимом, предполагаемом расстоянии.
  
   Дабы не утратить абсолют здесь и совершенство сейчас, каждый, вплоть до творца должен или вынужден практиковаться в беспрерывной борьбе противоречий, конфликтов в том же созидании после, присутствует разрушение до.
  
   За пределами всех возможностей и безграничности пространств, есть предопределенный конец и предвосхищающее начало, того, чему еще не придумано названия, а слово это, одна из тайн сокрытых в бесконечности.
  
   Краткий миг был равен этой мысли, девушка склонила на бок голову и лицом ее расползалась улыбка, неестественно кукольная, зловещая, дай ей волю, она бы перегрызла глотки всем.
  
   - Разве это не мое право, увидеть ту, на чью голову ляжет венец будущей королевы? - она сделала шаг и кони встали на дыбы, покрылись испариной, начали в ужасе пятиться.
  
   - Прочь во мрак! - пригрозил колдун, его лицо сделалось пепельно-серым как собственно и лица остальных.
  
   - Не мое ли право, быть гостьей на свадебном пиру? Не я ли первой должна поднять кубок во здравие молодых? - этот голос резал слух, девушка сделала очередной шаг.
  
   Свечение посоха меркло и сумерки оживали гротескными тенями, порождающими то рык утробный, то плачь, то стон.
  
   - Слышишь это? - девушка сделала круговой жест рукою.
   - То ропот не добрый. Они не довольны тем, что происходит, хочешь знать почему? - этот вопрос вверг колдунов в оцепенение. Эта пугающая, плотоядная улыбка не сходила с ее лица.
  
   - Меня отвергли, лишили всего, изгнали во мрак, где справедливость? - она присела, словно готовясь сделать прыжок, я увидел за спиною черные крыла ворона.
   - Тебе ли дана сила остановить меня? - тут блеснула молния пронзившая девушку насквозь. Тело еще вздрагивало, невыносимо несло гарью, когда возник новый персонаж.
  
   Человек этот, не приведи господь вас повстречаться с ним ни днем, ни ночью, с первого взгляда внушал ужас и ничего более. Высок ростом, статен фигурою, немного сухощав, лицо напрочь лишено отметин времени и оно, живое, в нем заключен хищник и бог.
  
   Я то, душа простая, ожидал старикашку дряхлого увидеть, изъеденного молью да в паутине. Ногой он оттолкнул тело с дороги и приблизился к нам. Колдуны спешились и упали на колени, в седле оставался я, да невеста без чувств.
  
   - Оставайся в седле, невесту стереги - приказал он, только после его слов я сбросил оцепенение и смог пошевелиться.
   - Значит ты гость званый, сопроводитель девицы? - его глаза остановились на мне.
  
   - Он самый - только и смог ответить.
  
   - Каков храбрец, от моих приглашений люди все в петли лезут. Посмотрим, доживешь ли до дня завтрашнего.
   - Отыграем пир шумный, а после будешь у лоскутной в услужении, пускай забаву имеет с человеком, не все же ей с челядью по норам путаться - он развернулся и подошел к распростертому телу девушки.
  
   Пальцы бледные сомкнулись до хруста на тонкой шее, после он поднял с необычайной легкостью хрупкое, точеное тело.
   - Будет и тебе моя милость - кожа девушки вмиг посерела, зашелушилась, хлопьями спала. Теперь я увидал, что она состоит из множества уродливых шрамов и вправду лоскутная королева, она открыла глаза.
   - Раба тебе жалую для забав, не забывай мою щедрость - он встряхнул девушку и отшвырнул в сереющую мглу.
   - Помни и не забывай!
  
   - Будь ты проклят! - раздалось в ответ.
  
   - Дура была, уродиной стала, а сладу никакого - и жених, подав знак, пригласил следовать за ним. Я право же сильно сомневался в лютости того существа, что придет за лепестком, тут и сам сатана споткнулся бы.
  
   Остаток пути мы проделали без происшествий, только мне все время чудились хлопки крыльев, раздававшиеся где-то над головой. Настал черед увидеть врата здешних чертогов бессмертия и вот мы приблизились к ним.
  
   Удивительный замок из белого мрамора. Величественный склеп бессмертия, гряда за грядой остроконечные башни, теряющиеся во мгле здешнего неба. На неприступных стенах пылают огни в огромных чашах, чьи языки зловещими бликами играют в снежной белизне каменных глыб, у врат, состоящих из двух громадных створ горного хрусталя, на ступенях дремал рыжий лохматый пес. Заслышав нас, животина лениво зевнула и поднялась на все четыре лапы.
  
   - Мой король - откланявшись, сказал пес и коротко рыкнул, его хитрые глазенки остановились на мне, он вильнул хвостом.
  
   - Признал ты в нем кого? - спросил бессмертный у пса рыжего.
  
   - Водил я прежде знакомство с разными людьми хозяин и человек мне любой будет как друг закадыка - ответил пес.
  
   - Право дивно, не замечал я за тобой таких виляний хвостом.
  
   - Так и человечиной в королевстве вашем давненько не пахло хозяин, только вот эти многоужасные - и пес кивнул на провожатых, засеменил к невесте.
  
   - Ишь, а молодка то хороша собою, молоком и медом пахнет. Живехонькая на загляденье. Чудо как мила, жалко ее.
  
   - Молчи блохастый, знай место - пригрозил бессмертный.
  
   - Знаю хозяин, на оном и сижу с цепью-удавкой - пес ухмыльнулся.
   - Подкинул бы табачку властитель, без курева худо, тоскливо.
  
   - Службу служи исправно лежебока, будет и табачок.
   - Довольно словами блудить, отворяй ворота.
  
  - Слушаюсь мой король - пес подмигнул мне и заковылял к воротам.
   - Пожалуйте с миром в здешний ад - тявкнул он и опять улегся на прежнее место, зевнул и закрыл глаза.
  
   Войдя, мы оказались перед широкой лестницей из кроваво-алого камня, украшенной множеством ваяний дремлющих в сумерках богов, различного сложения и наружности, но сплошь мерзких и отвратительных.
   Правда содержали их в строгой чистоте и порядке, ни трещинки, ни пылинки не разглядел я на каменных телах и ликах.
  
   - Богам положено нежиться в сладкой дреме почитания, а нам править их именем, их силой и властью - сказал колдун.
  
   Переступив последнюю ступень, мы оказались в саду живой плоти, поражающем своей безукоризненной ухоженностью и чудовищным содержимым. Стволы и ветви здешних деревьев были покрыты кожей всех мыслимых цветов и оттенков, листву заменяли густые пряди волос, цветы походили на сплетения пальцев, раскрытые в немом крике рты, окровавленные языки.
  
   Влажные губы, изуродованные множеством бородавок, язв, гнойников и присосок ласкали неимоверно огромные ушные раковины обильно поросшие волосом что мхом, от столь невероятно откровенного проявления маслянистой нежности, стало сильно подташнивать, голова пошла кругом.
  
   Хотелось поскорее выбраться из этого ужасного сада, не думая, какие плоды принесут столь омерзительные деревья.
  
   Бессмертный остановился - А вот и мой розарий, я лично пекусь об этих дивных цветах сладострастия - после этих слов глазам моим предстал этот адский цветник.
  
   Запах похоти и возбуждения, пчелиный гул тысяч стонов, все обозримое едва шевелилось, сочась слизью и пеной, постоянно и непрерывно. Я рефлекторно закрыл глаза, но после пришлось раскрыть их еще шире, дабы не угодить в это обволакивающее, прилипчивое кровавое месиво из возбужденной плоти. Увиденное тут да покроется тайною за семью замками.
  
   Прежде мне доводилось бывать в храмах особого почитания плотской любви меж мужчиной и женщиной. Видеть великое множество позиций для достижения высшего наслаждения, но если все это перемешать, лишив пропорций тела и принудить жить веком растений да животины всякой, то выйдет нечто не поддающееся описанию и неимоверно гадкое.
  
   На россыпях алмазной пыли произрастало несколько кусков женских тел в полный торс и усеченных в коленях. Все они были перевернуты и нещадно высечены плетью, густая кровь медленно ползла повторяя изгибы, культи украшали витые браслеты и цепи.
  
   Тела лоснились от испарины, некоторые не тронутые участки кожи имели ритуальные рисунки, на многих присутствовало выжженное клеймо, не веря собственным глазам, я все же решил приблизиться и убедиться в подлинности этих существ.
  
   Тела вздрагивали, их то и дело пробивала мелкая дрожь. Струйки пота и кровь, густой дурман, идущий из мест срамных, тут я увидал, что в рассечённых до кости ранах копошится всякая мерзость, творящая боль и сладкую истому. Отскочив, я все же не отвел взгляда.
  
   - Смотри пилигрим, более не увидишь ты такого не найдешь в целом свете - сказал колдун.
  
   Тела конвульсивно вздрагивали, словно некое непрерывно растущее существо разрывало их изнутри. Я отошел подальше, дабы не запачкаться, потому как кровь и потроха стали лезть наружу. Подступила тошнота, но мы продолжили наше изучение данного цветника.
  
   Бессмертный усмехнулся - Это лишь цветы едва ухоженные, там впереди нас поджидает мое искусное творение - он пригласил следовать за ним.
  
   Громадное, обезглавленное тучное тело, насаженное на кол словно пугало, ступнями вросшее в землю, возвышалось над нами. Бледно-розовая кожа в бесчисленных складках, дряблая грудь со вздутыми венами обвисла до вынутой пуповины, тянущейся в раскрытое чрево, а далее живое, визгливое, черт знает что, желало вырваться из табакерки.
  
   Мы обошли это нечто кругом, но ничего человеческого я не обнаружил, а вот заместо головы произрастал изогнутый рог украшенный золотом и каменьями.
  
   Бессмертный хлыстом прошелся по чудищу, оно, задрожав, окропило землю потоками слизи мерзкой и тут же все кругом закопошилось. Из недр проклятых выползали просто омерзительнейшие твари, наполовину личинки, в остаток верткие головастики, они все стремились прошмыгнуть в находящееся рядом тучное нечто.
  
   Я бы отвернулся, но куда, ни глянь, шевелилось и существовало такое без имени и на порядок страшней да ужасней.
  
   Обезличенное, мясное месиво в нем имелась щель, руками оно упиралось в землю, заложив ноги за голову. Спина этого монстра поросла обильно множеством девичьих грудей, в живот вонзились бычьи рога, безвольно болтались мужские причиндалы, виднелись перебитые ребра. Из зияющей дыры бывшей ртом вывалился огромный синий язык и часть кишечника.
  
   Далее ужасающее разнообразие гадкого цветника раскрывалось во всю ширь да длину. Женская грудь, обрамленная тысячами многосуставчатых шевелящихся пальцев из сосцов которой сочилось семя. Глазища лишенные век, налитые кровью, лезущие из орбит, в зрачках притаился чернейший мрак и ужас сонма сменяемых призрачных масок.
  
   Тут же возвышался узловатый высоченный фаллос, сплошь усеянный наростами бородавок. Волосатые языки трепетали листвой на ветру, лентами содранная кожа, обвисшая до земли, рыдала кровью плакучих ив, культи, внутренности, гной повсюду и все это мерно шевелилось в движении немыслимой оргии абсурдных тел.
  
   Темные остекленевшие глаза быка, витые в золоте рога, вживленные в его тушу женские тела, лица растянуты гримасами экстаза.
  
   Чернокожая самка, опутанная змеиным фаллосом обезьяны, ртом она заглатывает его окончание, ее глаза вырваны, в глазницах искрятся раскаленные угли. Неестественно вывернутые руки вросли в череп примата, который вцепился пальцами в ее грудь, они вздрагивают. Хлыст оставляет алые полосы на телах, я зажмурил глаза, но меня подтолкнули, понуждая идти вперед.
  
   Оскальпированная дева, покачивающаяся в петле, ее безвольные, изломанные руки, раздробленные щиколотки ног, рот порван и полон пеной слюной, язык вырван, глотка перерезана, грудная клетка вскрыта в ней еще трепещет сердце, которое остервенело клюют птицы с железным оперением.
  
   Глаза закатились от немыслимого наслаждения, произрастающего из невероятного мучения, она рефлекторно вздрагивает, сыплет кусками алой пены.
  
   Данная немыслимая жизнь, вот тут доказывала обратное, сколь разнообразие живет во всем, соответственно и в этом жутком месте.
  
   Увидеть мне пришлось многое и эти скупые зарисовки лишь тщетные попытки, среди которых довлеет мое не желание использовать слова, дабы хоть немного приоткрыть эту дверь в нутро сего рукотворного ада.
  
   Признаться начистоту я был близок к огромнейшему желанию дать деру, лучше исповедаться после, да кто примет? Сейчас же смалодушничать и поджав хвост удрать, да так быстро, чтобы не стало поздно.
  
   Бессмертный торжествовал, ведя меня извилистыми дорожками, хладнокровно вырезанной, выставленной напоказ изувеченной плоти, этому нет места, но увы, оно есть, заключенное в уродливую оболочку оживших ужасов, произрастающих в этом саду. Я мог осушить не одну бочку с вином, но дало ли мне это забытье, беспамятство, что угодно? Останется только этот вечно приходящий кошмар оживающий во снах.
  
   Наконец-то мы оказались в тронной зале, где мне все же удалось перевести дух, да привести мыслишки в порядок, это куда лучше и вполне терпимо.
  
   Столы праздничные были накрыты, суетливо сновали слуги, пахло стряпней и хотелось искренне верить, что невинных на шабаше этом поедать мы не будем.
  
   - Что ж гость дорогой передохни с долгой дороги. Смени лохмотья свои и отмойся, как следует.
   - Вина отведай, а то плох ты совсем, бледен, глазенки вот-вот из орбит повылазят. Ненароком умом тронешься, а тогда на кой ты лоскутной сдался, королева таких жуть как не любит - колдун хлопнул меня по плечу и удалился в свои покои.
  
   Я остался один, глянул в зеркало, а там отражение, прямо тьфу и в правду умом тронусь, если не выпью, тут подбежал дворцовый служка, с виду песья голова на тонких ножках, учтиво раскланялся, пригласил идти за ним.
  
   - Эх, не первое горе тебе пилигрим с хлебом черствым жевать - буркнул себе под нос, с тем и зашагал следом за слугой.
  
   Что ни говори, а выходит вот такое умозаключение - Будучи гостем в землях, где ноге человеческой не положено ступать, прежде времени, диву даешься, до чего здешние хоромы с палатами поражают наше воображение своим невероятным великолепием, изыском, богатством, ужасом и многим другим.
   - Все же и в иных мирах меряем мы все человеком, словно живы всегда.
   - Вот с виду стена как стена, коих везде превеликое множество, ан не такова, есть что-то в ней - присматриваешься и вскипает тут битва кровавая, оживает мертвый камень, наполняется сочными красками кровопролития.
  
   Слышен лязг доспехов, предсмертные хрипы, хруст костей, дикий ор мясобоя, предвещающий скорую победу и отчаяние павших, бегущих и это не чудо ящик с фокусами, это живая картина.
  
   Я застыл в изумлении и тут возник здоровенный детина, морда вся в шрамах, кровью залит с ног до головы. Он сплюнул под ноги, оскалился, вложил меч в ножны.
   - Магистру сумрака наш нижайший поклон и поздравления! - гаркнул он.
  
   - И вам здравствовать - я сделал шаг назад.
  
   - Слышь паря, завтра мы их одолеем, чего там, в клочья порвем, ты это передай мои слова магистру - он подмигнул и скрылся из виду.
  
   - Завтра убитые воскреснут, будет великое перемирие, переходящее в не менее трогательное братание, затем пир героев, попросту обжорство и лихая пьянка отъявленных головорезов, и снова резня без устали до очередного перемирия - слуга замолчал, глядя равнодушно на движение в картине.
   - У магистра есть множество довольно прелюбопытнейших полотен отображающих все стороны человеческой природы. Следуйте за мной.
  
   Я глянул напоследок на творимое бессмысленное убийство и поспешил за слугой, бегло просматривая сюжеты висевших полотен, внутри которых происходило много занимательного и поучительного во всех мыслимых и невозможных красках.
  
   Как и подобает особому гостю, с которым обязательно случиться все-то плохое, что только возможно, меня окружили просто царской роскошью и опекой. Обреченность, уныние и тоска, какой тут сон на перинах?
  
   Жалобно завыл у ворот рыжий пес лохмач, словно плакал над покойником. Развлекала всю мою грусть-печаль лишь картина в этих покоях, где некий сластолюбец обрел свое счастье, в дивном дворце полном прелестных гурий и было бы все замечательно, если бы к закату небесного светила, счастливцу этому не рубили орган, коим радуют женщин.
  
   Вот такая жестокая картина. Я налил вина, прошелся по комнатам, обнаружив в одной из них платье свое праздничное, осушил кубок, ощутив крепость напитка и уже порядком захмелев, направился на мытье тела бренного.
  
   Близился час пира бессмертных, свадебное застолье за которым свершится задумка ночи, а может тот, кто спешит с местью и не появится вовсе, тогда я окажусь у черты за которой последует расплата и будет ли моя мина преисполнена того самого достоинства с которым встречают смерть или же...
  
   - Тьфу, что за напасть! Заскулил, что пес на луну - я приложился к бутыли с вином, возрадовался дури хмельной, что ухарем стала бродить головою.
  
   Пьяным и в ад, что в пучину вод с головою, неведомо, незачем и поплевать ибо все поколено.
  
   Спал крепким сном в черноте могильной без сновидений, что мертвец во гробе, не слыша воплей счастливца, которому в какой раз рубили орган, руководивший всем смыслом его жизни, а он опять ликовал неисправимым горбатым.
   - Сколько девок пригожих да скучающих!
  
   Разбудил меня слуга - Сударь, вас приглашают к столу праздничному. Окажите милость, поторопитесь.
  
   - Не кради сон перед плахой - спросонья буркнул я, в ответ служка храня всю серьезность, и важность ответствовал.
  
   - Это будет не вежливо с вашей стороны в отношении к очень гостеприимным хозяевам и вы заимеете дурную славу, а при здешних порядках, я вам замечу, это плохо отразится на вашем самочувствии и в остальном - слуга отвесив поклон, тихо удалился, я нехотя вылез из теплой постели и поплелся облачаться в праздничный кафтан.
  
   Шли в тронную залу мы тем же путем и снова на той картине поджидал здоровяк в шрамах - Слышь, паря, мы осилим, так и передай - я кивнул в ответ.
  
   Слуга остановился, что-то шепнул изображению на ухо и там опять началась бойня. Тем временем где-то в предгорных лесах среди утреннего тумана возникла роковая тень, метнувшаяся к заветному камню и не вышла еще та секунда, когда тишину утренних сумерек разорвал могучий рев чудища, да такой, что дрогнули стены крепости.
  
   Меж тем тень стремительно проследовала к форту, сметая все преграды на своем пути. Рухнула северная башня и заодно часть стены, клубы пыли скрыли конюшни, чудовище шло по нашему следу в горы и сторонились все той тропы, все те, кто учуял идущее зло по ней.
  
   Остался узкий потайной коридор и вот глаза ослепил яркий свет. Слышен был гул множества голосов, играла музыка, я вышел в свет к здешнему чинному собранию, а колдовской братии тут было тьма тьмущая. Всяких мастей и рангов, пышущих молодостью и червем изъеденными, призрачные да в соку и плоти, бессмертные же сразу выделялись в этой шумной пестрой толпе.
  
   Держались они особняком, но вполне приветливо, сразу было видно кто здесь барин и чей это дом. Кто-то из толпы одернул меня за рукав, я обернулся и обмер, при всем моем уважении к ветхим старушкам, но незнакомая карга молью точеная, вознамерилась страстно облобызать меня до непродыху, на выручку пришел колдун.
  
   - Остынь кровь горячая, он лоскутной дарован.
  
   Старуха шарахнулась в сторону, как от прокаженного, тут же затерявшись среди толпы, по которой прошел ропот тревожный. Вот так я стал гостем особым и если бы мне вздумалось пинком встряхнуть зад некоего важного чернокнижника иль ведьмы, ровным счетом ничего бы не произошло, сошло бы за глупую шалость.
  
   Ощутив сполна, всю важность своей персоны и радость безрассудных поступков, я чинно стал прогуливался по залу ожидая начала торжеств.
  
   Выбрав подходящее место для ознакомительного обзора, я неспешно потягивая винцо, стал рассматривать здешнюю публику, однако же, приметив, что их не богоугодное ремесло натирает одни и те же самые мозоли в глазах да на лицах.
  
   Вот, к примеру, эта смешливая брюнетка, на первый взгляд сама невинность ни следа порока и страстей. Меж тем взгляд красноречиво свидетельствует о чертях, сидящих в злой и черной душе, как губки эти на едва уловимый миг искажает судорожная гримаса злорадства и лицо сатанеет, это уже отвратительная маска всех мыслимых пороков.
  
   Пример дугой, чета пожилая ведьма с ведьмаком под руку, вся их жизнь душегубов мерзких въелась клеймом в лица, выжгла их, вывернула наизнанку, разъела до кости, превратив в отвратительные, распухшие рожи тошнотворного уродства, которое не скроешь за дородным окладом и обильными румянами.
  
   Превеликое множество подобного сброда на данный момент набилось в тронную залу, со всех уголков этого мира. Сейчас они томились в ожидании угощений с увеселениями, меж собою хвалясь в дьявольском коварстве своих грязных проделок.
  
   Кто да как кого со свету сжил, где с бесами знакомство свели, на чьих хлебах морды отъедают, одним словом злыдни, а люди их с неведения кровным кормят. Души почем зря продают, к вожделенному слепо тянутся, а получат фигу да шиш. После цену узнают, заголосят. Бывает, что в лапте на босу ногу счастья больше, нежели в каменьях и злате в холодном гробу.
  
   Музыка стихла, в центр зала вышло ряженое по моде диковинной павлинье существо с жезлом в руке. Настала гробовая тишина, сей попугай поднял руку, растопырил пальцы, затем сжал кулак, словно собрал все лишние звуки.
  
   - Владыка бессмертия! - и зал взорвался восклицаниями, грянул торжественный марш.
  
   В окружении многочисленной свиты появился владыка, черная мантия отороченная мехом и расшитая золотом волочилась по полу, и каждый из гостей старался прикоснуться к ней. Голову бессмертного увенчала корона дороговизны небывалой и не под царские головы видно сделанная, что ни говори, а он тут божок-заправила.
  
   Толпа на миг стихла, ударяясь в поклоны, каждый норовил коснуться бессмертия и получить намек на оное, а владыка шествовал, словно средь поля травы сорной.
  
   Горд, величав, богоподобный, по крайней мере, так он держался. Самоуверенный всегда в шаге от срама прилюдного, высокомерный более близок к падению, нежели тот человек на краю бездны, властный всегда рука об руку с бессилием. Зачастую, чтоб узреть это, понадобится не вся твоя жизнь, а лишь усердие натирающего полы и немного рассеянности.
  
   Я допил вино и стал высматривать невесту, да и проголодался порядком, хоть и имелось сомнение, что будут потчевать здешние хлебосолы, всякой дрянью не лезущей в горло.
  
   Владыка остановился, осмотрел важно толпу - Где же гость наш званый затерялся? Тот единственный человек со стороны в обществе столь тайном, что смертным ходу в него нет? - слова стихли и вот ваш покорный слуга во второй раз оказался в центре всеобщего внимания.
  
   - Я здесь владыка - отвесив поклон, я направился к бессмертному.
  
   - Что же, хорош, коль сыт и отмыт, да одежка по тебе. Поди, не бродяга право на человека стал похож - магистр расхохотался и остальные заодно с ним, после он резко стукнул посохом и все стихло.
   - Прошу к столам. Невеста, поди, заждалась, да и вы честное собрание извелись в догадках какова избранница моя.
  
   Зал одобрительно загудел, так собственно и начался сей безумный пир или фантасмагория свадебная, впоследствии ставший страшной историей, а после легендой, мифом и всякой прочей седой былью.
  
   Припомнилось дорогою мне одно изречение, может и глупое, но к месту - Если приговорен, тогда делай что вздумается - с тем я и уселся на свое место супротив жениха.
  
   Только разлито было вино в кубки, как вывели невесту чуть живую, бледную при смерти. Девице свет белый трауром покрылся, она и меня то едва признала, чуть кивнув головой, а радости в лице ни капельки, все замогильное, холодное, тленом веющее.
  
   Махом, осушив кубок, стал я требовать слова, по здешним законам поступок крайне неразумный, но с покровительства лоскутной мне все дозволялось, значит пей, гуляй меры не знай пилигрим.
  
   - Дозвольте владыка мне подарок вам преподнести в день такой праздничный.
   - Человек как вы знаете, я не богатый, и живу тем, чем дышу - гости прыснули со смеху.
   - Но все, же не с пустыми руками я пришел - я снял с пояса мешочек с лепестком.
   - Дарю я вам молодые загадку и совет один.
   - Раскрыв этот мешочек, вы останетесь в том же неведении в каком пребываете сейчас, глядя на то, что окажется в ваших руках.
  - Совет же мой такой, имейте терпение, а когда наступит час тот и тайна эта, сама собою раскроется, тогда вы сумеете осознать, дорог ли мой подарок и по вашему ли он величию.
  
   Бессмертный поднялся, велев всем молчать - Правду сказывал мой поверенный, не читаемый ты человек. Душа твоя для многих глаз закрыта и судьба растеряна в сотнях дорог.
  - Видно прежде времени я тебя отблагодарил и есть опасение, что щедро очень - и снова зал наполнился хохотом, меж тем он принял подарок, а я укрепился во мнении, что не далек тот час, когда придется хохотать мне не щадя живота.
  
   Вскипело застолье речами да тостами, которые можно отнести к пожеланиям во здравие, на счастье и прочее. Правда я не сведущ в шабашах колдовских и что там болтают для меня обыкновенная абракадабра, так что дословно пересказать услышанное в данных чертогах я не смогу, но во здравие и далее.
  
   Кушанья коими здесь потчевали не для кишок человеческих, средь таких диковинных изысков сухарь черствый во стократ вкусней окажется, нежели вся эта омерзительная стряпня. Признаться честно из еды приличной оставалось вино, его и вкушал без меры.
  
   Подали гадюк с жабьей икрой да червей в жучином соку, зашумели столы одобрением, гости принялись уплетать сию мерзость за обе щеки, только лапки хрустели.
  
   Приносили и волчье мясо с кровью, да супец с гиеньей требухой, подливы желчью пахнущие, было и жаркое из василисков, салаты мандрагоровые с беленой да чертополохом, маковая роса с цветами дурмана.
  
   Вдоволь было всякой всячины колдовской стряпни, да съестного шиш, ни яблочка наливного, ни грозди виноградной. Выпивал я часто и помногу, что язык без меры развязался, да стал хамить медведем. То локтем кому в бок, то ногою по колену, бывало и чихал, носа платком не прикрыв, вообщем невеждою и лаптем прослыл я.
  
   Невеста дивилась с моих выходок, а гости меж тем, надо заметить и не примечали недостойного поведения, потому как сами свиньям уподобились. Случалось мордой своею и салатец пышный примнут, а некоторые, сбросив одежды, без стыда голышом айда на столы и ну срамом вертеть под музыку ядовитую, дурманом околдовывающую, не свадьба веселая, а вертеп и шабаш.
  
   Бесстыдство и вседозволенность всегда грозят перерасти в нечто не приемлемое и омерзительное, в грязную свалку оргии, где тебе для спасения надобно пить безостановочно, дабы все расплывалось и троилось в глазах.
  
   В здешнем вертепе и прожженный грешник счел бы себя добродетельным праведником, жениха же все творимое забавляло.
  
   За столом я горланил похабщину несусветную, под столом рвало желчью и отвращением. Время шаткое подобно полу уходило из-под ног, да лицо постоянно встречалось с мерзкой закуской, а все только начиналось. Они входили во вкус, приближаясь к кульминации данного праздника, все еще впереди, на подходе, только шаг и разыграется такое, от чего содрогнутся своды этой бездны.
  
   Слуги волоком тянули саркофаги гостей из склепов подземных, а музыканты извлекли странные звуки, от чего мумии пустились в пляс чудной, размахивая пыльным тряпьем своего убранства посмертного.
  
   Гремели кости, бывало и черепа катались полом под смех и топот захмелевших гостей, они не ведали, что творили им все потеха. Ведьмы на метлах, а кто и так на блюде кружили под расписным потолком, оглашая все визгом и воплем.
  
   Колдуны опаивали молодок, коль пошла такая свадьба, тут же совращали их, лишь бессмертные бесстрастно таращились на эту возню подле их стола. Слуги волокли в цепях разного рода животину уродливую с которой вся эта дрянная свора затеяла сношения противоестественные роду человеческому, а вино знай, подливали холопские руки, да блюда успевали менять, то и дело, бесовским зельем приправляя их.
  
   Я уже и не различал гостей в лица, все они обернулись в сплошь бесформенное месиво из плоти, латанное-перештопанное, измазанное в крови, визгливое, шаром катавшееся по полу, ураганом сметающее все со столов.
  
   Поднявшись в который раз на непослушные ноги, я доковылял к невесте, улыбнулся, как мог, высморкался в скатерть парчовую, харкнул на стол, жених и бровью не повел, словно не было меня тут.
  
   - Госпожа, как вы находите это веселье? - тут подскочил какой-то малый и я кулаком прошелся ему по морде, напоследок отвесив, пинка.
   - Я лично нахожу это все чертовски забавным, форменным сумасшествием без капли рассудка.
  
   - Тогда чего ты здесь слюною брызжешь? Ступай, твоя лоскутная королева заждалась своего принца - сказал жених.
  
   - Погоди властитель не торопи время. Свою свадьбу я успею отыграть с музыкой, дозволь попировать гостю сполна.
  
   Я снова посмотрел на невесту и стало так жалко девку, до слез, что хоть бери нож да коли этого поганца в сердце черное.
  
   - Хотелось бы все-таки знать мнение новой королевы, довольна ли она? Люб ли ты ей? - колдун глянул зло в мою сторону.
  
   - Молчи, пьяная морда - пригрозил он.
  
   - Быть может я и морда, ко всему еще пьяная, но кто вы грозный владыка?
   - Да я без роду и племени, везде странник, но в своем человеческом лице, а пред ликом вашего бессмертия я кажусь озорным богом, преисполненным одних достоинств, что сила ваша, капля.
  - Она упадет в море небытия, круги разойдутся и всего лишь. А море то это, состоит из подобных мне, может даже вот этих безобразников и прихлебателей, что вы думаете по этому поводу владыка?
  
   - Пьян ты собака поэтому смешон!
  
   - Воля ваша, я же жду ответа постигший тайны магии и мироздания?
  
   - А совладает твой умишко жалкий с теми словами, если они прозвучат? - усмехнувшись, ответил бессмертный.
  
   - Как знать владыка, но, по крайней мере, мои уши услышат подлинную тайну и надеюсь, не отвалятся после заодно с языком.
  
   Опять подскочил тот самый малый уже не один и в яростном гневе, мне подбили глаз и расквасили нос, я не долго томился в сомненьях, прихватив кувшин поувесистей, дал гонять чертей по залу. Завязалась славная драка, грозившая перерасти в настоящую свалку, но все нарушил леденящий кровь крик ужаса. Даже в этом аду присутствует страх перед смертью.
  
   Крик распался на множество осколков эха, рухнули со звоном зеркала, люстры, канделябры, все замерли в испуге, поглядывая на двери. Я отбросил кувшин, злорадно растянувшись в ухмылке, подошел к бессмертным.
  
   - Любопытно, кто это пожаловал, гость незваный да лютый, иль королевна моя выказывает свое нетерпение?
  
   Жених молчал, я подмигнул невесте, прочтя впервые за все это время полыхнувшую живую искру надежды.
  
   - Что ж, человек я не мучимый гордыней, отворю гостю дверь, а то совсем он осерчает, обиду злую затаит - и пошатываясь, направился к двери, а у самого пятки стыли.
  
   Тот, кто находится по ту сторону, навряд ли увидит во мне друга, оно скорбит о цветке, оно ослеплено горем и яростью, оно будет убивать и крушить. Пятки покрылись ледяною коркою, у двери я совсем оробел и быть может, порядком струхнул.
  
   Была, не была и так всю жизнь, судьба мечется игральными костями, я взялся за ручку, потянул на себя дверь. Было раннее утро, холодная предрассветная мгла, багровые камни и ничего ужасного, что наводняло прежние сумерки, да скулил жалобно пес у стены.
  
   - Ничего себе, как снова чуден новый мир - вырвалось у меня, повернувшись к гостям, я остолбенел.
  
   Позади кучки перепуганных колдунов возвышался исполин в окровавленных доспехах, в стальных лапищах он сжимал громадный зазубренный топор, приготовившись нанести последний удар. Я так и сел у двери, вытаращившись на все это минутой застывшее, слова вырвались сами собой - Уноси ноги не венчанная! - и девка стрелой метнулась ко мне.
  
   Засвистел топор, срезавший пышную фату да косы, бессмертие разлетелось черепками обожженной глины, рассыпавшись по полу, из-под забрала донесся глухой рык - Цве-тоо-о-к! - а топор знай свое дело, крошил, кромсал все в ужасе снующее подле ног.
  
   Безумный, кровавый палач бесновался и никакое колдовство не возымело силы над ним. Рушились стены, летела ошметьями плоть, ручьями растекалась кровь. Я чувствовал незримое присутствие еще одной не частой гостьи в этих стенах, имя ей было смерть.
  
   Девка добралась до дверей и вцепилась в меня намертво.
  
   - Чего скулишь дурачина лохматая! Свободен же теперь, бежать надобно, покуда зверь этот до нас не добрался - крикнул я псу и тот, вскочив, вовсю пасть возрадовался.
  
   - Дело сделано пилигрим, должок возвращен - и мы помчались со всех ног, куда глаза глядели.
  
   Лучи восходящего солнца добрались и до палача. Доспехи стали плавиться, исходя в черный дым, вскоре он исчез среди пролитых лучей солнца. Правду сказать мы не были тому свидетелями, наша память лишь сохранила предсмертный рык-стон, чудище печалилось о погибшем цветке, очень уж жалостливо.
  
   Даже у меня кольнуло в груди, но что поделать, змея порою ест свой хвост, а в сказках это самый подходящий финал, тем более на добрых героях, ни царапины. Что до страданий злодеев, люду, терзаемому ими в прежние времена или сейчас, честно говоря, глубоко наплевать, а мораль извлекайте сами.
  
  
   11. В дороге
  
  
   Меж тем став свидетелями такого чудесного избавления, причем наиживейшими из живых, я признаюсь честно, радовались этому спасению, только мы с псом.
  
   Вообще-то женская натура или природа может быть познана разумом, но до конца никогда не останется разгаданной и спутница наша ближе к вечеру окончательно надула губы, а на расспросы в чем беда приключилась, знай, огрызалась.
  
   Лохмач хоть и был псом, что ему до причуд и тонкостей женского характера, а верно подметил, шепнув на ухо - По пустяку осерчала, а выведаем эту причину, вот с места мне этого не сойти пилигрим, со смеху попадаем.
  
   Дулась девка порядком немало, а в конец видно ее злоба и разобрала, началось светопреставление, хоть святых выноси. Слушать подобный вздор без смеха не представлялось делом возможным, косы ей утерянные жалко стало, мол, знак не добрый и все тут, жизнь псу под хвост.
  
   Лохмач катался от хохоту - Да краса девица, замуж тебе срок подошел. Ох, и будешь ты мужику своему плешь проедать, да детишек тебе нарожать непоседливых ораву надобно, чтоб ни минуты покоя, иначе беда.
  
   Пес чихнул - Эка горе, косы потеряла, так жива, цела на воле, ветром дышишь. Домой возвратишься. Родным, какая радость, да и жених верно имеется.
  
   - Молчи грамотей блохастый, мое дело, о чем горевать, а о чем радоваться.
   - Кто ж я теперь? Ишь, как изверг тот обкорнал, едва головы не лишилась, а жених то очень даже интересный мужчина был - и она чуть не разревелась.
  
   - Ты погоди красавица, это что получается?
  
   - А то и выходит! - девка состроила кислую мину.
   - Нет мне надобности домой возвращаться.
  
   - А как же батюшка с матушкой, что с ними? - недоумевая, спросил я.
  
   - Нет их и точка, сирота я царского роду, одна во всем белом свете.
  
   - Погоди, был же добрый молодец с кровью горячей, кто же он тебе?
  
   - Суженый? Вина в твоей голове полно пилигрим, ему родство надобно, они то с воеводой на все пойдут, чтоб в парчовый кафтан влезть, а моя жизнь пиши, пропала. Упекут в монастырь, да в келье сгноят.
  
   - Дела дворцовые, знамо понятные, а про косы чего печалишься? - спросил ее.
  
   - Отстанешь ты со своими вопросами? - передразнила она.
  
   - Будь по твоему, умолкаю. Если в косах вся беда, то пусть, к свадьбе отрастут.
  
   - Видно создатель имел особый замысел, когда задумал ваше род-племя, как-нибудь на досуге надобно обстоятельно обмозговать, где-что зарыто.
   - Сердится, ты прекращай, отрастут твои косы и году не минет - пес тоже был согласен с моими словами, а далее шагать стало куда легче, чем прежде.
  
   Время близилось к ночи и я объявил привал, все же путешествия по горам отнимают много сил, которые надобно пополнять сытым ужином, но таковой отсутствовал, а на голодный желудок, как известно и ночь длинна. Мы развели костерок, как могли расселись, думая каждый о своем.
  
   Пес уставился грустным взором обычным, как водится у собак на огонь, зевнул пару раз с тем и уснул, девка ему под стать вскорости тоже клевала носом. Так что в беспокойных остался один я.
  
   Сон не шел ко мне, не опутывал дремою. Я подбросил еще веток и как часто это бывает, принялся думать о всякой всячине. Конечно же, после пережитого ночь в диких горах не лучшее место. Все мне мерещилась лоскутная королева и колдуны, свадьба порубленная в капусту, вообщем не спалось.
  
   Набив трубку поплотней табачком, закурил, задумчиво поглядывая на мирно спящих спутников. Говорящий пес лишившийся цепи, девица вдовушка с волосами деревенского пастушка, спасение или чудо, свершилось, а нам не ведомо, к добру или худу. Они мирно спят, но почему, же сон обошел меня стороной?
  
   Дорога на север, вот и все, что ждет впереди. Я задумался, предчувствуя грядущие приключения, а может испытания, а бессмертные уйдут в ту область, где обитают страшные сказки истории у осеннего костра. Может поэтому не спится?
  
   Для обывателя достаточно рассказанного, утром в путь, я же живу тем, что придет или повстречается, какой тут покой? Конечно имеется прошлое, но оно лишь история, некая присказка к тому, что началось и не завершится даже после меня.
  
   Я снова посмотрел на своих спутников. Каждый из них найдет свое пристанище, место или дом, где существует конечная точка их дороги. Я же давно избрал свой путь, они вернутся и обретут желаемое, я могу им помочь, а после, мне дальше идти.
  
   От посетившей мысли губы тронула легкая усмешка, каждый раз ты находишь ответ там, где он и был, словно позабытую вещь и удивляешься, как так вышло, что раньше его не замечал, а он все время был перед носом, как котомка с добром.
  
   Я зевнул, потянулся, предвкушая, что сон будет сладок, ровен, спокоен и камни ему не помеха. Славное приключение у нас получилось и если завтра приготовит нечто подобное, значит это благословенное завтра, в котором есть азарт и кураж, придающие силы и желание идти навстречу.
  
   Сон мой после густых клубов тумана видно приобрел некую устойчивость, потому как чувствовалось, что место было на тверди земной. Спадет пелена, растает туман и возникнет некая местность пока расплывчатая, но помалу переходящая в приобретающие очертания образы. Далекое вчера или завтра возникнет и я засвидетельствую своим присутствием это, что в скором времени увижу, чему буду участником или наблюдателем сторонним. Я уже там, я уже здесь.
  
   Возник перед глазами храм величественный и древний, чья слава покоилась под сводами его, неведомо было мне, а ступени, ведущие к нему, ничего поведать не могли. Ведь пройти по ним мог каждый, кто имеет намерение подняться или вознамерился дойти.
  
   Я же просто переминался с ноги на ногу. В этой тишине расстояние утеряло длину во времени и шаг первый, затем следующий, теперь нес в каждой ступени значимость сути и веса. За плечами гудит бездонная пропасть, предопределяющая путь наверх, когда вниз боязно смотреть, притягательно лишь восхождение, что ждет там?
  
   Окажется ли дверь в древний храм не запертой, может будет висеть амбарный замок без ключа, покрытый тайнами пыльной паутины?
  
   Я обыкновенно шел, не помышляя о встрече с кем то незнакомым, пусть говорят голоса или повиснет тишина полная загадок, там я могу обнаружить истоки и корни. Одолеть подъем, минуть испещренные древними письменами колоны, войти, обнаружив хитроумный лабиринт познания. Извилистые линии ходов, ответы полные загадок, фрактал иной жизни, неизведанный горизонт, самоповтор. Тропы не хоженые человеком, лестницы золоченые в небо на земле, следы босых ног.
  
   Будет ветер, шум прибоя, солнце под крылом орлиным, колесницы богов или тех, кто готов пожертвовать и сойти вниз, созидать борьбу иль войну кровопролитную, нести огонь и дар в груди под сердцем. Их имен нет на слуху, а молва людская там писк мышиный. Великим и позабытым титанам, незачем быть еще кем-то, достаточно и этого бремени.
  
   Или это каверзная шутка, вовлекающая в иллюзию заблуждений, парадоксальная профанация, парадигма слепых, молчаливых, умеющих слышать, но безмолвных. Они спят, дабы унять голод, они пресытились временем и забыли себя, затерялись посреди бесконечного чисто поля.
  
   Стоят вкопанными идолами, оскорбленные вкусом ветра о жертвенном чаде угарном крамолят речами стелющихся поклонами трав, когда перевалит за необходимость и через край, в поле выйду и я.
  
   Перешагнув ступень последнюю, я вошел в храм, тишина вмиг отступила. Вытекла воском из ушных раковин, а здесь действительно слышен ветер, он завывает собакой у пустующего алтаря. Минул миг, секунда прыткая и зал стал заполняться призрачной паствой, богато убранной, чинной, величавой, к ним можно было прикоснуться, они стали живыми.
  
   Началась служба и с чего я замешкался, как тот мнительный дурень. Я протиснулся вперед и было вознамерился по укладу привычному осенить крестом себя, да не тут-то было, о чем расскажу по ходу дела.
  
   Признаться честно, было чему дивиться да глаза таращить. Правила службой у алтаря странная парочка, звались Заглот-мордастый и Утробник-брюхо. Людишки так сяк из себя, одним словом прозвища, но держали, то гордую осанку, да не по одежонке своей латаной да и рожи изрядно пропитые носы лиловые, а с языка, что, ни слово, то брань площадная срывалась. Но паства затаив дыхание каждому слову внимала безропотно, не сон, а анекдотец скверный.
  
   - Мы несем на плечах своих, ваше истинное слово, мы теперь титаны духа и мысли, вы же стало быть держите ответ перед людьми, ваши лики знакомы!
   - Мы будем вести к истине, вы же примете крест и всегда вперед, на гору, не щадя сил и живота своего, не время и нет ему места.
   - Скольких жертв вы пожалуете нам для утоления плотоядного аппетита?
  
   Невинные боги, ибо трудно отыскать в их совершенстве вину, летоисчисление превратило их в древних и грешных, но вполне уживчивых с теми служителями, что говорят от их имени. Люди бывает повздорят у алтаря, превратив его в паперть или рынок с лотками, а боги молчат, внимают словам с кафедры.
  
   Тучный Утробник громко отрыгнул - Чего притихли, парчовая паства? Где чудеса для парного мяса?
  
   Заглот-мордастый взглядом молнией прошелся по лицам божественным - Надобно насыщение и не малое в количествах. Каков ваш ответ не робкого десятка избранники? - уголки огромных губ подлеца растянулись до ушей. Он ожидал от покорного молчания одобрение и согласие.
  
  - Коль так, тому и быть. Что ж, будем исцелять на рыжих и лысых - Утробник-брюхо тяжело поднялся, плотоядно облизнул губы, взглядом выискивая кого-то заранее помеченного.
   - Значит так, бабы в право, мужики налево, остальной бестиарий с горы долой, ваше время земное в заведенных ходиках.
  
   - Пируйте, как заблагорассудится, да как можете - закончил, злобно рыча, Заглот-мордастый.
  
   Боги, храня молчание без единой искры гнева, тут же исполнили приказ. Эка сон чудной - подумалось мне во сне, но я решил и далее держать сторону наблюдателя, имея интерес один познавательный, как же можно поделить богов на рыжих и лысых?
  
   Заглот-мордастый хлопнул в ладоши - Значится так, господа хорошие. Учитывая всю вашу силищу созидания с разрушением, к тому же немалую инертность созерцателей, что оккупировали древо жизни и впали в летаргический транс.
   - Мы, а в частности, я Заглот-мордастый и лепший мой подельник Утробник, вознамерились в который раз расшевелить сонное ваше бытие новым миропорядком игры нехитрой, в ролях, требующей ваших громадных талантов и умственных затрат.
  
   Заглот замолчал в некотором злорадстве оглядывая божественную толпу. Возникла напряженная и этого не скрыть минута ожидания, а после поочередно заговорили эти два отвратных затейника.
  
   - Суть такова, что ее вовсе не существует. Вы исполняете то, о чем пойдет речь далее.
  
   - Если проще, нам требуется ваше участие и благосклонность с дарами.
   - Итак, исцеление на рыжих и лысых!
  
   - Эта забава проста, как божий день на горе заветной в этом храме особом.
   - Бабы будут рыжими и все самое проистекающее из этого цвета будет сопутствовать их игре, это дело решенное.
  - Теперь мужики. Конечно, им выпадает роль другая, да мастишка скользкая. Лысые то бишь самые ответственные и безволосые.
  
   - О, я вижу удивление, посетило ваши светлые головы, народив вопросы там, что ж дальнейшие слова мои, я питаю надежду такую, прольют свет на все темные аспекты суть происходящего.
  
   Голоса затейников стихли. Зазвучал орган за алтарем, неся бредовые звуки в нестройном порядке. Сменялись различные октавы, по концовке была полнейшая какофония сиплого гула, а после все оборвалось.
  
   Утробник хлопнул в ладоши и рукой, указав на женскую половину, крикнул - Ты! - и поманил девицу пальцем.
  
   - Девка иль баба, только тогда покорны судьбе, когда их супротив воли тянут в противоположную сторону от их грез о счастье.
  
   Вот и эта кудрявая да чернобровая, растерявшись, тут же на месте и обмерла, боясь шелохнуться.
  
   - Чего оробела, бессмертная богиня, ты олицетворяешь любовь - Утробник хмыкнул.
   - Не любовь ли у штурвала, не она что ль движущая сила?
  
   Он зыркнув на столпившихся мужиков, продолжил кривляться - Чего братцы притихли, не вам ли бабу надобно?
  - Вот любовь, девка во всех отношениях приятная с изюминкой и будет она рыжей. Пусть царит, правит, веселит, утехами балует.
  
   - Чары наводит - подхватил Заглот.
   - А ты владыка всемогущий царства мертвых, парой ей будешь. Лысым станешь.
  
   - Чего вытаращился? Думай, лысая башка хорошенько и вдумчиво, тебе далее вести!
  
   - А чтоб не скучно было, мы третьего в игру введем и будет это батька хаос предначальный.
   - Живо вышел из строя, покажи свой жуткий лик!
  
   Утробник вынул потрепанную книжицу из кармана - А это вам слова, чтоб не сболтнули лишнего. Начнем?
  
   День был долог. Он сплошь состоял из праведных трудов созидания и обещал быть цельным, ведь ты плавил хаос в четкие очертания подобия.
  
   Чудо рождения, это сладкое мучение, ты через боль разрешаешься от бремени первого, первозданного, первородного и зришь, умиляясь на подлинное чудо, словно это самая яркая звезда.
  
   Наворачиваются слезы, первый долгий день трудов. Настал закат и время любоваться небесной лодкой, в которой рекой времени спускалось великое, еще не знаковое светило.
  
   Чудо постепенно угасало, растворяясь тайною ночи и лентою извилистой дороги, которой не спеша шли трое.
  
   Тот, кто хотел, та, что могла и нечто таинственное, сродни мигу и мысли, с именем безымянным.
  
   Хотевший был преисполнен надежд следующего дня, он витавшим в облаках был, та, что могла просто была веселого нрава, потому что, уродилась красавицей и любила играть разные шутки порою злые но окрыляющие. Нечто же плелось позади, поэтому видело спины и затылки шедших первыми, хотя данного ему было достаточно.
  
   - Хорошо бы и привал сделать, ногам отдых дать - подумало нечто, сказала, та, что могла, и согласился, молча хотевший.
  
  - Этой благословенной ночью признаюсь и стану счастлив - грезил он и мечта эта не давала ни сна, ни покоя.
  
   Она была рядом, свежа и желанна, она могла окрылить. Она подле и ему казалось, что тот мелодичный звон в ушах. Это ее голос, который манил зовом страсти. А нечто, видя или вернее догадываясь о причинах, знало, что он болен, а она исцеление жестокосердного рода, сейчас она молода, а время поодаль.
  
   Они остановились, расположившись у обочины, разложили костер. Солнце уже скрылось, сошло в омут глубокий и хозяйка ночь, воцарилась над землею, великая тайна инициирующая обряды не хитрых приготовлений ко сну. Еще все оставалось довольно простым, еще ни одна кошка не путалась меж ног.
  
   Стихли слова, смолкло эхо в храме нагорном. Казалось, свет дня поутих и в этих стенах. Боги не подавали признаков жизни, да и сами они, всей пестрой гурьбою тускло искрились бесформенным скопищем каменьев дорогих, а после все утратило очертания. Словно растворилось в единстве подобий.
  
   Призраки наспех оконченных дел и блики старой веры, да затейники, что теперь обернулись кудесниками, волхвовавшими над богонаполненной пустотой и из этой табакерки могло выскочить все что угодно.
  
   Ночь настала, звезды зажглись и нечего было рукоплескать да оглушать затяжным свистом. Ночь и небо, ночь и тишина, боги дремлют не спеши будить их.
  
   Звезды низкою самоцветов, гирляндою бесконечной опоясали это выдуманное пространство. Боги вернулись на время в первичное состояние дремы своей, ни войн, ни молний, ни мира. Была ночь, я когда-то говорил с нею по свойски, а теперь закулисье темное, следующий акт, ты зритель, жди затаив дыхание.
  
   Утром странным, утром хмурым, понимаешь как-то вдруг, что путь долог и страшно представить длину жизни твоей. Все то же бесконечное начало не пройденных дорог, все течет за горизонт видимого и предполагаемого, я даже не знаю с правой или с левой ноги сделать новый шаг к восходящему солнцу.
  
   - Среди богов, вы сударь останьтесь человеком.
  
   Пес рыжий чихнул - Верно сказано - он зевнул, потянулся.
   - Что до моей персоны, я готов составить вам компанию до более менее подходящей конуры на каком-нибудь милом фермерском подворье.
   - Поверьте сударь мне на слово, устал как собака болтать на вашем длинном языке и признаться честно, скучаю по обыкновенному собачьему лаю.
   - Эх, вы не пес, вам не понять - он вильнул хвостом и направился к шумевшему неподалеку водопаду.
  
   Проснулась и девица - Ну а вы отрада очей моих перестали губы дуть да серчать попусту?
  
   - Вы бы спаситель чего дельного сказали, а не бередили душу расспросами про мое настроение - ответила девица.
  
   - Будь по вашему сударыня, стану об дельном мыслить. Вот и весь разговор после пережитого, казалось избежали чудом напасти такой ужасной, а в радостных один я оказался. Собаке пусть и говорящей конура надобна, а девку как не мани свободой и ветром на сторону вольную не перетянешь, счастье ей и в склепе смрадном будет очагом домашним.
  
   Вот так собственно я и подобрался к выходу из омута собственных размышлений, дорогой следует идти той, которая будет пролегать через зажиточное хозяйство крестьянина к крыльцу замка белокаменного в коем проживает добрый молодец, отважный рыцарь ищущий даму сердца своего пылкого. Следовательно, любой дорогой, на которой вся эта разрешимость находится ведь путь обратно все равно камнем засыпало.
  
   Итак за завтраком я и порадовал своих попутчиков, что дескать в скором времени достигнем мы всего желаемого, только надобно дойти, а это такая малость в сравнении с тем что каждый из нас пережил, так что в путь.
  
   Дорога не радость ли это? В серпантине змеей петляющая, растворимая в дали. Тебя переполняют реки, леса, горы, холмы, кого-то ждет окончание пути и огонь очага, вкусности снеди горячей под кровом, где проживают люди ведомые не хитрым сплетением судеб. Мне же мил и дорог дождь проливной, пустота да сумерки, холод ползущий в кости, прощупывающий сердце, это выбранное одиночество, наперекор судьбе ползущие в упряжи с силою духа и волей.
  
   Тяготит самое малое, тесное место на постоялом дворе приправленное богатырским храпом. Я по обыкновению молчалив, блуждает мысль в табачном дыму, потому как не лишен сострадания к чужим страстям и мечтам. Легок мой путь из себя от себя, далее, далее, дымным прошлым, немного горьковатым от ошибок, не обузданных желаний. Пустое в суете.
  
   Истина мухою плавает в кружке вина, ее не изловить ловко, вот цена или смысл. Сколь нелепо данное утверждение, но по мне это дороже всего золота мира, а осмыслив, я пойму что незачем придумывать хождение в землю обетованную, все осталось на своих местах, как и прежде.
  
   Праздник кончился добрые люди, святая дата нашей с вами глупости возымела календарное число и сразу же округлилась в бесконечность юбилеев. Выпив я улыбнулся.
  
   - Чего ты солнцем светишься, ума не приложу? Дождь который день льет и края не видно, тоскливо кругом и в оконце тошно смотреть. Еда скверная, вино кислое, клопы да блохи собачьи, тьфу хлев! - девица сердито глянула на меня.
   - Идем неведомо куда словно бродяги нищие, что под ногами то и наше.
   - Я мыться хочу, мне бы одежды чистой и свежей, да светлицу с кроватью в перинах мягких, сладостей и фруктов, а не сыр плесневелый от которого до ветру бегать устала.
   - Когда настанет конец мучениям моим? - после девица разревелась.
   - Что же за напасть, впору в петлю лезть! Тот ирод проклятый убить хотел, тем корону подавай, а тут нищеты каравай черствый кушай молча.
  - Сидим тут одни, как мыши у обворованного алтаря и невесть на что надеемся.
  
   - Погоди ты так изводиться понапрасну, дождь не вечен, вот распогодится и выберемся на обжитые места, а там уж легче будет. Идем то мы из мест колдовских, дурной славой овеянных, какой набожный человек тут хозяйство станет вести, сама подумай?
   - Спасибо надобно сказать нашим гостеприимным хозяевам, что кров и пищу дали.
   - Хозяин вот говорит, что до тракта два дня пути если через лес идти будем и тропинка хоженая имеется, а там уж к каравану какому привяжемся, разживемся провиантом и одеждой новою.
   - Хоть и были мы на волосок от смерти но в той неразберихе я кое-чем успел поживился, так сказать взял выкуп за невестушку.
   - Поди глянь чего покажу и хватит печалиться понапрасну да слезы лить, как из кадки.
  
   Я положил на стол котомку в которой прежде ничего не водилось кроме пары стоптанных сапог, а теперь из рваного голенища просыпалось золото да каменья драгоценные. Девка так и плюхнулась на лавку не прикрыв рта.
  
   - Уж если не дорога приведет нас к мечтам, то мечты выведут на дорогу, а там поди разбери, что хорошо, что плохо - молвил пес.
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"