Дремать, растворяясь в полуденной жаре, было исключительно приятно. Золотистое марево, заливавшее маленькое патио, словно заполняло изнутри и он представлял, что сам излучает сияние, как и стоящее в зените светило. Подушки, которые заботливо подложила ему под спину старая Кьяра, спасали от холодка кованой скамьи, а шерстяной плед пока без дела свисал с подлокотника, ожидая наступления вечерней прохлады.
Даже не открывая глаз, он прекрасно представлял себе открывавшуюся с его места картину. Сумрачная прохлада галереи, обрамлявшей три стороны патио. Покрытая трещинами штукатурка стен, за которую упорно цеплялся дикий виноград. Причудливая вязь светло-серых песочных узоров, бегущих между булыжниками. Несколько кадок с апельсиновыми деревьями, уже отцветшими. Дальше каменная кладка высотой по пояс, с узорчатой решеткой наверху и маленькой калиткой слева, а сразу за ней тропинка, уходящая в сад. И, хотя он не увидел бы этого с того места, где сидел, но он знал, что если позволить тропинке провести тебя через сад и дальше, вниз по склону холма, то через несколько десятков шагов откроется чудесный вид на крохотную бухту между поросших зеленью скал.
Он жил здесь достаточно долго, чтобы представлять себе все это в мельчайших деталях, даже если болезнь или плохая погода не позволяла увидеть то место воочию. Последнее время ему слишком часто приходилось довольствоваться воображаемым путешествием, но сегодня утром он проснулся и понял, что время пришло. Погода стояла прекрасная, его больная нога впервые за долгое время практически не напоминала о себе и даже птицы в саду пели что-то воодушевляющее. И вот сейчас он блаженствовал, наслаждаясь прекрасным ощущением правильности всего происходящего. Нельзя сказать, чтобы он ждал этого дня. Просто он всегда знал, что тот придет, а точное время не имело значения. Он обнаружил это, когда был еще совсем молодым, лет триста тому назад, и совершенно не важно, были ли это те триста лет, что отсчитывают атомные часы в его прихожей или же его личные три столетия. Главное открытие, которое он сделал для себя однажды, это то, что время не приходит и не уходит, его нельзя потратить, сэкономить или убить, оно просто есть и всегда рядом, идет с тобой в одном темпе, как старый проверенный друг. Поняв это, он стал больше ценить и понимать свое время, а время, в свою очередь, никогда его не подводило. Поэтому-то он и улыбался сейчас, сидя с закрытыми глазами на скамье в маленьком патио.
Видимо, он все-таки задремал, потому что свет, проникающий сквозь веки, из золотистого окрасился в более густые оранжевые тона. Чуть приоткрыв глаза, он взглянул на далекие шапки гор и подмигнул им. Горы всегда казались ему могучими суровыми великанами, которым не хватало немного чувства юмора, поэтому он часто рассказывал им смешные истории, но пока так ничего и не добился. Потянувшись, он встал со скамьи и пару раз присел, чтобы размять затекшие ноги. Почти тут же раздался мелодичный перезвон из глубины дома - это часы пробили четыре. За много лет он привык ко всем здешним особенностям: и к огромному количеству базилика в пище, и к звонкой стремительной речи местных жителей, и к обязательному послеобеденному riposo, который более известен, как сиеста.
У него оставалось еще пара часов, которую он отвел под обычные домашние дела. Ему доставляло удовольствие обсуждать с Къярой меню на следующий день и выслушивать её ворчание по поводу наглости торговцев на рынке. Несмотря на то, что их обоих посеребрила старость, он видел её такой же молоденькой девочкой, которая много лет назад устроилась кухаркой к странному приезжему. С тех пор она давно уже перестала быть кухаркой и сделалась его домоправительницей и верным другом. А странный приезжий, который, как вскоре стало известно, называл себя синьор Северин, вскоре перестал казаться местным жителям таким уж странным и превратился во что-то вроде местной достопримечательности, которую свои уже и не замечают вовсе, зато приезжим показывают с гордостью.
Закончив обсуждать с Къярой дела, он поднялся к себе в спальню. Присев на краешек кровати, он открыл тумбочку и достал оттуда шкатулку. С упругим щелчком крышка открылась и обнаружила под собой толстую пачку писем, стянутых крест накрест резинкой. Достав письма, он снял резинку и пробежался взглядом по адресам. Там было более сотни писем, адресованных разным людям в разные страны. Поглядев на имя, он мысленно представлял себе человека, стоящего за этим именем, и вскоре перед его внутренним взглядом предстала вереница улыбающихся лиц. Он улыбнулся им в ответ, собрал письма и снова стянул их резинкой. Обрывки воспоминаний заплутавшими мотыльками продолжали кружить по комнате.
Вернувшись в патио и присев на дорожку, он мысленно пробежал список дел. Завещание на дом было составлено много лет назад, когда он только сюда приехал. После того как Къяра яростно отказалась от предложения завещать дом ей, он завещал устроить в этом большом красивом доме школу для местной ребятни. Его радовала мысль о том, что после того, как он уйдет, дом снова наполнится жизнью. Все остальные его средства он перевел на сотни счетов по всему свету, и вслед за ними скоро полетят и письма, которые он все так же сжимал в руках. Он знал, что многие из этих писем не смогут найти своих адресатов, потому что прошло уже много лет и за это время все могло случиться. Но он все равно собирался отправить их, потому что знал, что все письма однажды дойдут тому, кому предназначаются, где бы он ни был, даже на том свете. Таким образом, самое главное было улажено, а остальные мелочи уже не имели значения. Решительно хлопнув себя по колену, он поднялся и двинулся к калитке в дальнем углу патио. На секунду задержавшись на пороге, он глубоко вздохнул и нырнул в прохладные объятия сада.
Пройдя сквозь сад и оказавшись на проселочной дороге, он остановился и принялся ждать. Вскоре вдали раздалось веселое треньканье велосипедного звонка. Звук стремительно приближался и вот уже из-за пригорка вылетел бесстрашный всадник на своем железном коне. Заметив фигуру на дороге, всадник резко затормозил, подняв тучу пыли и лихо спрыгнув на дорогу. Босые ноги, черные кудри, сверкающие глаза - перед ним был Сантино, мальчишка-газетчик, который частенько останавливался с ним поболтать, привлеченный историями о других странах. Вот и сейчас, едва завидев его, мальчик затараторил, не успев толком остановиться:
- Добрый вечер, синьор Северин! Прогуливаетесь?
- Добрый вечер, Сантино. И да, и нет. Я хотел увидеть тебя перед тем, как идти на прогулку.
- Но зачем, синьор?
- Скажи, Сантино, ты ведь закончил развозить газеты и сейчас возвращаешься назад на почту?
- Совершенно верно, синьор! Вы же знаете, я всегда возвращаюсь в это время!
- Тогда, у меня будет к тебе одна просьба...
- Только скажите, синьор, я все сделаю!
- Ты не мог бы захватить с собой эти письма, раз уж ты все равно едешь на почту?
- Конечно, синьор! Проще простого!
Взяв в руки пачку писем, Сантино оценивающе прикинул её вес в руке.
- Однако тут чуть ли не сотня писем, синьор! Простите мое любопытство, но вы раньше никому не писали писем, а тут вдруг так много! Кому они? И марки такие красивые, это не наши, точно вам говорю, и написано на них не по-нашему.
Северин улыбнулся и ответил:
- Я раньше коллекционировал марки из разных стран, в которых бывал. Они долго хранились у меня в альбомах, пылились где-то на антресолях. А недавно я вдруг понял, что марки нужны не для этого, они созданы для того, чтобы наклеивать их на конверты и отправлять эти конверты дорогим людям. И вот я так и поступил.
Сантино вытаращил глаза от удивления:
- Ух ты! Так у вас, оказывается, такая куча друзей! А я думал вы один совсем. Сидите вон целыми днями дома, почти ни с кем не общаетесь. Что ж вы друзей ваших в гости не позвали? Представляете, если бы они все разом приехали, какой бы праздник устроить можно было! О, я думаю, вашим друзьям бы у нас понравилось!
Северин со смехом потрепал мальчика по голове.
- Если бы сюда приехали все мои друзья, то...
Его улыбка стала немного грустной и он в задумчивости повторил свои слова, словно эхо:
- Если бы сюда приехали все мои друзья...
Сантино знал, что когда старый синьор впадает в подобную задумчивость, его лучше оставить одного, потому что он все равно никого и ничего не слышит в такие моменты. Он аккуратно положил письма в свою потрепанную сумку и, попрощавшись, сел на велосипед и покатил дальше. Ответного прощания не последовало, да мальчишка его и не ждал. Оглянувшись перед поворотом, он не увидел одинокой фигуры на дороге, видимо, синьор Северин пошел на прогулку, как и собирался. Всю дорогу до почты мальчика жгло любопытство, ему хотелось остановиться, сесть на обочине, достать письма и разглядывать причудливые иностранные марки. Он, как и все жители их городка, долго и безуспешно пытался выяснить, откуда родом синьор Северин. Он говорил по-итальянски с немецким акцентом, по-немецки с французским, по-французски с английским, а по-английски с итальянским. Получался замкнутый круг.
Зато все знали, что если в городе появлялся какой-нибудь заезжий иностранец и спрашивал дорогу, нужно звать синьора Северина. Тот приходил, задавал своим тихим голосом несколько вопросов, и иностранец мигом расплывался в улыбке. Потом они минут десять обсуждали что-то на очередном странном языке, синьор Северин показывал дорогу на карте, иностранец сердечно жал синьору руку и уезжал. И вот сейчас, думал Сантино, если посмотреть эти письма, может быть, удастся что-то узнать. Но честь маленького почтальона не дала ему уступить соблазну, он довез письма в целости и опустил их в большой ящик для почты. Для этого ему пришлось снять резинку, потому что в щель ящика письма пролезали максимум по пять штук за раз. Он завороженно смотрел, как марки, словно разноцветные бабочки, исчезают в темной щели ящика. Сантино с огромным сожалением опустил последнее письмо, мечтая, чтобы однажды к нему пришел такой же конверт, обклеенный марками, пахнущий дальними странами и приключениями. Мальчик не знал, что одно из писем, которые он только что опустил в ящик, было адресовано ему. Не знал он и того, что скоро на его имя начнут приходить десятки писем из разных концов земли и множество людей станут его друзьями. И он сейчас даже не подозревал, что когда он подрастет, то увидит множество чудесных стран, о которых слышал из рассказов синьора Северина и переживет множество удивительных приключений, о которых мечтал в детстве, пока развозил почту по пыльной проселочной дороге.
Сам же синьор Северин думал об этом в этот самый момент, сидя на траве в своем любимом месте, недалеко от обрыва, где скала почти отвесно ныряет в море. Солнце уже почти касалось воды. Казалось, вот-вот его раскаленный до цвета меди диск заденет поверхность воды и море вскипит от соприкосновения со светилом, но все было безмятежно, только далеко внизу привычно бились о скалы волны. Северин думал о своей жизни, о том, как причудлива может быть судьба. Однажды, он отдал свое сердце человеку, который не знал, какое сокровище получил он в дар. С тех пор, прошло много лет, проведенных в уверенности, что никогда больше пустота в груди не заполнится. Но он ошибался. Сейчас, вспоминая множество замечательных людей, с которыми свела его судьба, он чувствовал частичку каждого из них в себе. Люди удивительные существа, они не могут отдавать свое сердце, но они могут подарить небольшую часть той любви и тепла, что живет в них. И так, год за годом, капля за каплей, звенящая пустота заполнялась, пока Северин не понял, что что-то горячее и живое готово родиться в его груди, что-то, чему уже не хватает места в клетке ребер, что просится объять весь мир. Время, его старый друг, подмигнуло ему, кивнуло - пора!
Северин снял с себя одежду, каждой частичкой кожи вбирая в себя этот воздух, это солнце, этот мир, полный жизни. Он снова узнавал это давно забытое чувство свободы, он точно знал, что теперь все будет хорошо. Разбежавшись, он оторвался от края. Стремительное падение вниз, ветер свищит в ушах и морские волны стремительно приближаются...
Тук!
Первый удар и развернулись, затрепетали золотом крылья.
Тук!
Гибкое драконье тело послушно выгнулось, крылья приняли напор и, почти у самой воды, падение превратилось в полет.
Тук!
Это бьется его новое сердце, и теперь ничего не страшно и нет ничего не возможного. Вперед и вверх!