парадоксально осознавать, что ближе всего к смерти вечно оказываешься в те самые моменты, когда наиболее жив. при всех пройденных стадиях трупного окоченения я еще никогда прежде не бывал более мертв, пожалуй, и испытываю от этого невыразимое облегчение, словно разгерметизировался наконец в открытый космос, проделал глорихол в своей тысячелетней ящеричной скорлупе, свобода бескрайняя и безупречная, ледяная свобода звездного неба, полная городским грохотом, шорохом луговой травы за миллионы миль, зыбкая свобода вне времени, сладострастная, безымянная, куда я проваливаюсь бесследно лишь тогда, когда обретаю ось у себя в пустоте, и это странно, трудно выразить, особенно когда сама идея образности представляется мимолетным бредовым озарением. бушующая снаружи гроза на грани мороза бросается на окна комьями мокрого снега, порывами ураганного ветра, голыми ветками растущих под домом деревьев, гремит стеклами, скрипит шинами, рвет провода, накрывая нас мощнейшим блэкаутом и тем самым окончательно стирая грань между внутренним и внешним, между тобой и мной, атмосферой и вакуумом, грань и без того условную, никчемную и второстепенную. мне трудно сфокусироваться на концепции непрерывного исследования о формировании внутренней среды под давлением внешней, так как идея единого сознания, аннулирующего разницу между средами как таковую, всегда занимала чересчур, это звучит вполне здраво, если принять во внимание, как все вещи работают, как рождается свет и как он себя ведет, как он любит рефракции и рефлексии, релапсы, репиты, ремиссии, рекурсии, я думаю об этом с истошной жадностью, дорвавшись наконец до своих любимых валунов, которые можно ворочать без устали до скончания света, по правде говоря мне вообще трудно всерьез признавать что угодно, кроме света, идея отдельности довольно абсурдна в условиях моего крысолюдского сквозного зрения, волны света омывают все с неделимой душещипательной нежностью, вершиной этой нежности можно считать гамма-лучи, грань между жизнью и смертью в этом случае опять же сомнительно условна. ты прав, я сожалею о невозможности поставить на паузу - перестать дышать незаметно для себя, скорее - не тебя на паузу а конкретный момент, от необходимости считаться с которым моя всевместимость обретает неизбежную горечь и оттого расцветает ослепительно волшебными оттенками, не пойми неправильно, мне не стать ими хочется, не приобрести конкретику, я ничего ужаснее конкретики в жизни не видел, не застрять в этой кошмарно тесной константе на веки вечные, это мучительно странно, когда пытаешься выразить, хочется разве что боженьку в твоем лице вообразить, надежно вложить в твои дрожащие руки конечную верховную сверхценность, чтобы самому перестать эту мою прелесть так бдительно оберегать, тревожно оборачиваться, то и дело отвлекаться от экстатического созерцания общей картины, великой и ужасной, всей этой адской машины, божественной придумки в сферопанораме наизнанку, так что в какой-то из трактовок я несомненно и впрямь самый большой грешник, главный десакрализатор, наиболее дерзкий из всех известных мне читеров, но это тоже вопрос интерпретации впрочем, процесса столь же сиротливого, сколь и непрерывного, все-то эти жалкие комья протеина вечно норовят интерпретировать, хлебом их не корми, грешником меня делает ясное осознание того что эти вещи не предназначены для созерцания, я имею в виду, созерцание не предназначено для них, но все, что я по жизни испытываю помимо непреодолимой тяги к оному это та самая смесь отчаяния и восторга, от которой новорожденные так громко орут, и в конечном счете makes no difference whether you have a mouth or not, whether you scream or not, пропущен не один парсек дифференциации, и удивление в этих условиях испытывать более чем странно. по некой причине ничто не раздражает меня сильнее, чем удивление, неважно, приятен сюрприз или нет, возможно, это дань контролеру, гаденькому любителю все предугадывать, хотя он не так глуп, чтобы предугадывать все однозначно, и в состоянии был предположить, что наши контрасты в конце концов приведут к одним и тем же координатам по разные стороны часовой стрелки, на самом деле удивление обеспечивается тем, что совпадение потребностей при наличии возможности их удовлетворить со мной прежде не случалось и полученная актуализация для меня внове, этот валун ворочается с трудом, норовя ускользнуть оттого, что я не могу забыть о мимолетности момента, и блэкаут кончится рано или поздно, ты устанешь и уйдешь, тем самым поставив меня на уже отлично изученную паузу, хотя и это лишь результат калькуляции, в то время как сам момент - продукт мискалькуляции, так что я не могу утверждать с привычной уверенностью и не хочу, до того ли, когда весь город собой разом чувствуешь, постигаешь осмотически во все стороны, вверх, вниз, вглубь, в прошлое и будущее, он огромный, старый, холмистый, расчудесный, эстакады, небоскребы, автострады, мосты, озера, реки, пористая дробь дождя коробит глянец лужи на тротуаре, во всем этом начисто отсутствует истерический компонент, к которому я так привык, и дело даже не в том, что лерой смиренно служит собственным импульсам, тем самым диаметрально мне противопоставляясь, и не в оккультных проповедях себастиана, которые въедаются в днк, мне ли не знать, просто невозможно полгода в коме проторчать и ничего оттуда не вынести, остаться прежним после стольких смертей, это заметно по сногсшибательной легкости, с которой он меня позволяет, так что в тело к нему не приходится вторгаться, как я боялся все время, его можно просто занять, подключиться, присоединиться, влиться, войти, что я и делаю до тех пор, пока не начинаю чувствовать в нем каждый нерв, я делаю это медленно, бережно и очень глубоко, отчего он захлебывается подо мной, вгрызаясь в собственное запястье, потому что больно, но не так больно, как он ожидал, и вообще апеллирует не к тем вещам, которых он ожидал, и я не только и не столько представитель заведомо превосходящих сил, сколько свободное место за пределами каких угодно сил, карманное измерение, где можно разместиться в любом масштабе, не ориентируясь на привычные ограничения, и он достаточно крупномасштабен, чтобы обладать способностью в полной мере это оценить, судя по рвению, с каким меня вылизывает в перерывах с ног до головы, и это не влазит мне в мозг, до того сказочно, от него потеряться хочется окончательно, но я не рискую, потому что находясь в таком удалении от привычных координат могу задушить его нечаянно с той же легкостью и слишком ясно это понимаю, это помимо шокирующей мысли о том, сколько времени данный выход в сатори находился под рукой, а я боялся лишний раз даже случайно на него глянуть в попытках обойти свои старые-добрые грабли. основным источником дурацкого кромешного удивления служит метод, каким я его постигаю, каким-то единым махом, словно трехмерный рентгеновский снимок, и объяснить это чем-либо, кроме его сознательного позволения, невозможно, сам метод заимствован, вероятно, слишком уж чужд, в его точности и ясности есть что-то жуткое, восходящее к моей извечной бредовой боязни собственного внимания, самой контрпродуктивной из фобий, потому что невозможно перестать думать, знать, видеть, в комнате очень холодно, должно быть, так как в блэкауте приборы не работают, но мне совсем не до того, чтобы это ощущать, а этому ходячему божественному вмешательству похуй от начала, я ничего кроме терпких хвойных вкусов и запахов этого вмешательства не чувствую вовсе, разве только невыносимое истошное желание поставить на паузу, все поставить на паузу тебя себя время термоядерную реакцию гравитацию, момент отсутствия нужды в опосредовании, момент равновесия в котором речь отпадает за ненадобностью и слышно становится шуршание дождя по асфальту, разноголосое гудение трафика в отдалении, мерное жужжание речного порта