'Все птицы, летающие толчками, поднимаются ввысь посредством взмахов крыльев, а когда они опускаются, то отдыхают, - ведь, опускаясь, они крыльями не машут...'
Леонардо да Винчи
ТРЕТЬЕ ЛИХО:
'БРИГАДИР и ЭРОПЛАН'
Эроплан упал в четверг на Николу. Не того Николу, что Победоносец, и не на бесшабашного Колю-Первопутка, поскольку было лето, а на пятничного, на кудесника - Николу-Чудородца. Этого Николу начинают отмечать загодя, а на третью хмель как раз и случаются чудеса, которые потом, по вынужденной скучной трезвости, обрастают соблазнительными подробностями. Уже и ясно было, что оставшимся в живых пассажирам на помощь рассчитывать нечего - шансы их (даже если кто и выжил, успел окопаться и занять круговую оборону) представлялись ничтожными. Потому ставки в городе - по поводу их полной ненормальности - не принимались вовсе. Ну и не фиг летать с четверга на пятницу! сами виноваты!..
1.
Бригадир собрал все, что оставалось, подзанял сверх, и нашел-таки такого, кто принял спор: поставил на то, что хоть один пассажир, да выберется. А поскольку в судьбу не верил (как и в благоприятностную раздачу колоды шулерами поменьше), решил сам передернуть,- пойти 'ва-банк'. Правилами жизни подобное позволялось.
Те, кто с ним ватажили во время последней войны и выжили (несмотря на злостную привычку вожака соваться во многие сомнительные дела), поимели в городе и свой авторитет и личное дело. Бригадир в сравнении с ними обмельчал. К ним с такой дешевой несерьзностью не подступишься. Уже подумывал, не поспешил ли?
Вспоминал дела прошлые - славные, веселые. Вместе тесно, а врозь скучно, и дела не сделаешь. За общим столом еда то ли вкусней, то ли быстрей кончается, но пяток разиков, дождавшись своей очереди, ложкой черпнул и... вроде бы и велика общая миска, а уже по дну шкрябаешь. Так и общая доля. Не грабили (так... чуток...), не насиловали (почти), а всю роту, чтобы местные волнения успокоить, образцово-показательно под расстрел из поганых ружей подвели. Народищу на такое (и где прятались?) всегда соберется множество, всяких ихних представителей, чтобы засвидетельствовать, смотрят во все глаза, аплодируют. Бригадиру, как по ту сторону от поганого ружья стоять пришлось, так и по эту. Он тогда эту думу и продумал, приклад поглаживая, и в ствол заглядывая, закрепил под осечку, после которой не стреляют, что жизнь - лотерея. Не всякий раз осечка выпадает, запросто могло получиться, что наоборот...
Где честь, когда нечего есть?
Что из того, что, однажды, выспорив жизнь у лихо, теперь, словно уверовав в безразмерность отпущенного кредита, бился об заклад при любом случае? Что из того, что иной раз нешуточно выигрывал? Ведь предназначено спустить все до полушки, чтобы в общем жизненном счете остаться (как велено) 'при своих'. Но до чего ж легко на этих условиях снискать себе славу удачливого! Липнут, не замечая, что всякая настоящая выверенная везучесть может быть лишь за счет других. Что тут иное - показуха.
Чувствовал, что где-то 'внутрях' словно надломилось - стержень какой-то. Стал задумываться - правильно ли живет, и живет ли вообще, и совсем странные мысли приходили - что сам он плод воображения, отнюдь, не своего собственного...
Мир стал видеть ярче и глубже, словно раньше только в одну краску было. Теперь даже кровь во множество оттенков. И слово стало... раньше слово словно вода - жиденькое, пресное, а теперь во всяком слоге смысл видел, да не один. Хотя и по-прежнему словами бросался, но всю их соленость и горечь уже ощущал.
Тот, кто много думает, о себе ли, об окружении, тот не движется - залип в круг без центра, кружит там рассеянно. Погрустнел, запал пропал. И дождь не так каплет, не так прыскает, словно висит в воздухе - только смущает. А ведь совсем уже собрался идти на болота в одиночку. Но уже и задумался, две сырости: снизу и сверху, пожалуй что, перебор. По совести, уж и не очень хотелось. Вернее, совсем перехотелось. Прислушался к собственным желаниям. Желаний было на удивление много - одно другое обгоняло, подножки друг дружке ставило - каша в голове. Решил, что по этому дурному случаю самое правильное будет - поддаться общему настроению, нажраться свиньей. И сразу спор в голове угомонился, примерилось остальное с неизбежным. Выдрессировал другие желания за много лет...
Но и здесь: жизнь - подлюка, углючиться не успел, сорвали с самого интересного...
Когда Смотрящий приглашает, отказываться не принято. Случались, конечно, отказчики - и где они теперь? Заказал отрезвляющее. Моментом влетел давно сидевший без заказов отрезвлянт - профессия в здешних местах вымирающая, принялся за дело... Сушеный гриб сиреневого цвета (Бригадир таких и не встречал), толстое упругое семя, почти круглое, очень похожее на напившегося клеща, еще какой-то обломышь корня (явно перележавший в котомке все мыслимые сроки хранения) - сдул с него крошки, обобрал налипшую ерунду, бросил туда же, добавил уголек из маленькой настольной печи...
- Это от поносу! - так объяснил. - Не все это пойло в себе способны удержать - выходит иногда верхом или низом.
Сложил в свою гробомолку, перетряхнул несколько раз, доводя до мелкой муки, добавил растворителя и преподнес.
Бригадир неосторожно нюхнул перед глотком и тут же ругнул себя за это - сообразил, почему 'верхом выходит'. Отставил на мгновение, собираясь с духом...
К пойлу отнесся с подозрением, помнил, как на первом году службы тоже чего-то подобного выпил. Тогда забродил, покрылся пузырями снаружи и изнутри. Если те, что на коже, лопались, да вызывали смех и шуточки, опасения не вызывали, то за те, что лопались внутри, было не до смеха - несколько катаров, вставленных во все мыслимые места, выводили нутряной газ - спички не поднеси! Да и не пожрать. И не согреться. Отгоняли от костра - кому охота? - рванет такая ходячая бомба - прощай обед!
- Прищепку дать? - озаботился отрезвлянт.
- Не надо, - невнятно проронил Бригадир.
Зажал нос двумя пальцами и влил в себя залпом, опрокинулся затылком к стене, да так и застыл. И все, кто рядом замерли, боялись спугнуть. Выпрямился, крякнул, прослезился. Не так оно и страшно.
- Вот это по-нашему! - похвалил отрезвлянт, явно заискивая - давно без работы сидел, суетился, других призывал полюбоваться.
- Наш человек - смотри - учись! Пыжится, а терпит! А иные пробку требуют заколотить.
Сунул к носу.
- Тебе не надо?
- Это с какого конца пробка? - спросил Бригадир.
- Универсальная. Но, если хочешь, у меня под всякие размеры есть. Показать? Подивишься!
- Не надо.
Смахнул влагу с глаз, огляделся, соображая - в каком заведении находится... Взгляд какое-то время цеплялся ко всему, замечая и то, что и по стыдливой нищенской трезвости не заметишь.
Первым делом уперся в картину...
Картина называлась: 'Великий Грешник размазанный камнем упавшим с неба на Георгия-Победоносца'. По названию нельзя было понять, упал ли камень на самого Георгия - был ли он тем самым 'великим грешником'? - случилось ли это запамятное событие в день его имени, или кумовался он с кем-то, но не многое можно было понять и по самой картине. Художник был неопытный, грешил с пропорциями, из-под камня тоже мало что торчало - какие-то разности, что определению не поддавались, камень действительно был здоровенным. Почему-то от этой картины рот непроизвольно наполнялся слюной. Способствовала и иная нагладность - в хрычевне, подавали прекрасные 'отжимные'. Тут же, под ней, ловко плющили (обязательно с головы, чтобы выдавить дерьмо) отборных грибных уховерток, пропуская их меж двух каменных валиков, еще сочных развешивали на дымным очагом, чтобы отеклись и набрали запаха, иные - второсортицу - тут же выжаривали в масле до хруста.
Правильная грибная уховертка должна быть выплющена, не больше не меньше, как в толщину своего раздвоенного хвоста, все лапки аккуратно расположиться по краям, чтобы получился их ровный ряд - одна к другой. Это целое искусство - угадать нажим. Впрочем, сверить, соответствуют ли они толщине хвоста удавалось не всякому привереде. Их редко продавали вместе. Хвосты шли для денежных гурманов отдельно, совсем за иную цену.
Какой-то администрант, понятно разбогатевший на казенных поставках, вызывающе похрустывал хвостиками, павлином поглядывая на тех, кому, по бедности, удалось наскрести лишь на бесхвостую, да и ту, возможно, пойманную в запрошлый миграционный сезон. И запивал он свое-чужое самым, что ни на есть, 'прозрачненьким'. Большинство же довольствовалось пойлом мутным, что делается на серых грибах - и еда и питье - качественная вещь для завязывания подкожного жира, личный пищевой резерв... только вот заходит без аппетита.
Хорошо, что здесь засел. В этой хрычевне клиентов не обирают. Тех, кто 'ушел на время', то сонное продолжение не с крыльца - с размаху, а аккуратное складирование тела, до возвращения духа, прямо здесь же, щтабельками, и то, когда надо освободить место за столами для новых, еще не опустошенных на душу и карман. Дни Никол для хрычевен самые наивыгоднейшие.
Глаз вылавливал все.
Заметил и комара. Чувства были обострены до предела. Комар был не из кусачих - хотя, не калека. Просто самец. Это можно было определить по полету, но не только по тому насколько его заносило в сторону на поворотах, а по уверенности - холостой беззаботной уверенности. Время комариных глупостей прошло.
Муха билась о стекло. Не все время. Иногда ей надоедало, она бомбардировщиком кружила по хрычевне, потом разгонялась и со всего маха опять в стекло. Бригадир подумал, что по теории вероятностей (в одном случае на миллион), она могла попасть в зерно натяжения стекла, и попробовал на взгляд определить ее вес, скорость, помноженную на массу, толщину стекла... лениво стал вычислять и... забросил. Переключился на иное.
Служка огромным ножом обрезал верхнюю, побитую белой плесенью корку тяжелых черных хлебов, которые только что подняли из подвала. Возможно, хлеба были еще позапрошлогоднего завоза, но не стали от времени ни хуже, ни лучше. Разве что теперь крошатся, а раньше были вроде замазки - хоть лепи с них фигуры. Такой продукт тащить за собой (если только ты не на машине) невыгодно. Бригадир частенько вспоминал свою 'ласточку', горевал, после того, как на последнем лихом деле потерял ее, новой так и не разжился - не давали ссуд, ни под что не давали. А на жизнь, да под собственные кости, уже он сам не соглашался.
Вурлак-выкресток, наклонившись по-собачьи, хлебал с ковша, затем, почувствовав взгляд, выпрямился, вода густой паутиной засеребрилась в узенькой бороде.
Пара странноватых пришлых, темненьких на душу, неясных навыками, вроде бы неопасных (но тут каждый мог оказаться страшенным агентом Остстраха от Метрополии - кто признается?) сорили деньгами и тоже пытались найти проводников. Бесполезное дело - только не на Николу...
Пришлых отличала развязная неуверенность.
Шанс без шанса. Слепая надежда на то, что удастся доказать, будто эроплан свергся по вине местных, а не компании. Не по уровню подобные задания, если упал лесах. Не жди карьерного роста, в надежде, что при удачной неудаче выдернут из этой дыры. В Остстрахе - так: сделаешь дело, снимут с его финала и продвинут, а нет - на нем сидеть будешь до утери шкуры и всех приложений. Весь вид их говорит - неудачники по жизни. А кого еще поставят на разгреб пусть жареных дел, но насквозь провинциальных, в районах, где и местные, бывает, мрут мухами, куда тут чужакам! Где правдивого слова и под пыткой не вырвешь - а оно тебе надо, это слово? Сам ты что? Под счетчиком не ходил? Семью на кон не ставил? Нет? Ну, и не пытай других - пытай себя! Без вариантов. Не следователь по делам провинций, косящий под местного, более привычный к подобного рода перетрубациям, что засвеченным мог бы продержаться дольше - до второго егерского тоста, когда всем гостям полагается пить из рога.
Какой-то толстый, из тех, что и зимой голыми на снегу потеют, жаловался Хрычмастеру на свой теплообмен, бесконечно обмакивал лоб дорогими привозными салфетками, и уже целая горка навалена перед ним. Бесполезнейшее занятие, поскольку тут же восполнял потерю здоровенными глотками легкого хмельного, и было это ни что иное, как перегон жидкости в ничто.
Но внимательный глаз Бригадира заметил, что толстяк салфетками выстраивает нечто вроде карты, а сам город изображает кружка старой работы - литая, облепленная фигурками, погрызаными зубами от всяких времен. Теперь таких не делали, а того умельца, что копировал работу, говорят, зашибли исключительно по ошибке. Даже издали видно, что горка салфеток означает гору Фуфлон, отдельно разбросанные холмы поменьше, а то, что он как бы рассеянно водит пальцем по столу, разгоняя разлитое пойло, не иначе охранный водораздел. Бригадир понял, что Хрычмастер не иначе как имеет долю с той контрабанды, что идет сюда водой, а толстяк просто на просто, ему докладывается.
Посланец - личный мозгоклюй Смотрящего - взялся поторапливать. Бригадир отмахнулся. Раскусил породу. Знавал этаких... У своего дома чистый цепной кобель - не подходи, изорвет, а сорвется с привязи, только бегает по дворам и хвостиком машет, - сухарика выпрашивает, чем дальше от своей будки, тем терпеливее - все готов снести, словно телом меньше становится. Набегается (по делам ли Смотрящего, по личным ли) опять на цепь просится, и опять злой - не помнит, кто ему сухаря давал.
В хрычевне вызревало интересное - как такое пропустить? Тут всякий бы подождал - хотя развлечений на праздники много, но на все не попадешь, а здесь на дармовщину.
Веник, кроме всего прочего, поставленный следить, чтобы никто за игрой в одежде наизнанку не сидел, своих свернутых в рулон шляп не разворачивал, не сплевывал через плечо и уж, тем более, не стучал по дереву или кости, да не забывал вовремя отстегивать процент заведению, вдруг, привстал и двинулся к игровому столу. Начиналась свара, убытки. Вот-вот, должны были за словами выдернуться ножи. Причем, конфликтовали не какие-то там приезжие, не транзитники, а свои - матерые.
Один виноватил другого - сидящего напротив, своего соперника - в том, что выиграл он, не иначе как оттого, что загодя одел телогреечку 'наничку', что она у него слажена таким хитрым швом: так что этак можно ее носить - удачу в игре приносит за счет остальных игроков. Обвинение серьезное. Вполне свободно дело могло кончиться тут же, не сходя, быстрой кровью, если бы Веник не вмешался, поперек не встал с печным ухватом. Заводилу к стене прижал, сам на второго косит, чтобы не поднырнул без правил, не воспользовался ножа вогнать. Стал ждать, что Хрычмастер решит. Хрычмастер свой авторитет на кон не выставил. Увидел, что рассерженного не унять, и второй завелся, решил - крови в хрычевне быть. Не надо их на улицу. Праздник все-таки. Раз оба такие дураки заводные - пусть режутся, но только не по-своему. Такое удовольствие надо растянуть.
Дурака учить, что мертвого лечить. В городе дураков больше - самая их вотчина. Невозможно разговаривать с человеком, который моментально становится в позу, а если их двое - нос к носу, да оба 'родная кровь'? Это - зрелище! Диалог глухих, с горением глаз и таким сурдопереводом, что, жди, сейчас сойдутся ближе эти размахивающие мельницы, и начнется... крепеж слов на физиономиях. Иногда этим и кончается (если действительно родная кровь). Потом будут дуться друг на дружку, общаться через посредников, потом оттают - но не скоро, зависит от природной твердолобости. Но, бывает, что не развести, сойдутся - пошли в ножи. Тогда, по-зимнему времени, фуфаечный пух во все стороны, по-летнему - ошметки. По-летнему красочней получается, потому как, фуфайки кровь впитывают - не интересно.
Хрычмастер командует - ему решать, здесь его столы и посуда, и убыток его, и слава, если зрелище получится. Двое ссорятся - оба виноваты. Только что и знакомы не были, а уже готовы глотки друг другу грызть и даже забыли за что собственно, с чего началось. Четверть крови поединщиков, как положено, заведению, остальное - в городскую казну: под присмотр, да под дела Смотрящего. Брызги - кому попало. А самим поединщикам - ни шиша. И даже победителю от побежденного - шиш, только его может отрезать себе на сувенир. Но по новейшим временам это больше не модно. И правильно, что в казну, а не всяким частным интересам, а то нашлись бы умельцы ножа, взялись бы на этом свой бизнес делать - по улице не пройди. Всегда найдет к чему придраться, не туда шагнул, не так посмотрел, слово за слово... Гемоглобин всегда в цене, но теперь для личных нужд без справки не сбудешь. Бригадир помнил те годы, когда каждый житель свой нож точил и мечтал за его счет обогатиться. Транзитники тогда за кровь, как казалось, шальные деньги платили (не деньгами, конечно, а товаром), но потом товар этот разглядели, уже не так прибыльно стало казаться это дело, да и город поредел. Осмотрелись и решили, что закон должен быть и держатель его должен быть от общества. Так что, городского Смотрящего само время наверх выдавило.
Бригадир был опытен, держался в сторонке.
Во всякие времена, и в те, когда вроде бы 'ни уму - ни сердцу', а стороной пройти нельзя: всякого способна закрутить, втянуть в себя чужая смута. Не любит человек бывалый такие свальные дела - где все 'ни за что, ни про что', где без всяких причин жизни теряют. В такую, если влетаешь, то вышвырнет из нее не раньше, чем грех на душу возьмешь, пырнешь того, кто, в общем-то, ничего тебе не сделал и даже не знал его раньше. Но здесь частенько самый ловкий и крепкий глупейшим образом уходит от руки не равного себе. Обидно! Какой-то мальчишка, который в иное время подойди к тебе робеет, даже по делу спросить - тихий и вдумчивый - в сей момент, с залитыми страхом и кровью глазами, тычет свой нож не глядя, лишь бы впихнуть во что-нибудь, лишь бы успеть... и, смотришь, вогнал тебе под сосок или в бок - в печень, и уже выходит толчками черная кровь. Еще стоишь на своих ногах, не понимаешь, как такое могло случиться, испуга нет... А вот тот напуган, едва ли сердце не лопается, ноги ватные, мямлит что-то. Смотришь на него с досадой, понимаешь, что убил он тебя, и не веришь в эту нелепицу. Все кругом кажется таким мелким, ненужным, и заботы вовсе не заботы... Обидно погибать в чужой сваре. Обидно погибать и глаза в глаза. Перемелют потом тебе косточки, не так шагнул, не так сделал - не сподобился, разберут каждый финт. Со стороны видно все, и уже ясно, что оказался ты не столь хорош, как о тебе думали, огорчил ты всех - расстроил, что раньше не замечали в тебе слабинки, словно обманул, вроде как товар с гнильцой подсунул... Но всего обиднее погибать безвестно. Когда спросит кто-то, а в ответ пожмут плечами, ответят - сгинул, и тотчас на другое перейдут, про свои житейские мелочи. Хотя над каждым, в любой момент жизни может блеснуть тонкой рыбиной нож...
Пока бегали, искали Судника, принимали ставки, всем стало ясно - эти миром не разойдутся. Да и кому хочется быть вываленным в грязи знаменитой лужины шестой хрычевне - огромной, вонючей, даже, кажется, бездонной. Всякому отказнику, после заявочного вызова, прямиком туда.
Все должно быть максимально честно для тех, кто дерется и максимально интересно для тех, кто за этим наблюдает. Плохо, если быстро все закончится и скучно. Прозы жизни и так хватает, здесь должно быть не так, как в жизни - сошлись и... один тут же умер, еще не упав, а второй нет. Прозу надо оставлять для повседневности, здесь же, раз уж так удачно случилось, что двое публично решили сойтись, нужно, чтобы праздник получился во всем. Чтобы надолго этот Никола запомнилось. Для того и должность такая существует - 'судник'. Здесь неважно, чтобы по закону, а чтобы красиво рассудил: развел и свел. Чтобы даже умершему не так обидно - память осталась долгая, чтобы за кружечкой потом рассказывать - этот так шагнул, а тот этак, да - как!.. Доброму человеку всякий указ, что пальцем в глаз - слезу вышибает, потому как карманы выворачивает. Но судник - должность правильная.
Бригадир по сторонам поглядывал даже больше, чем на бойцов. Примерялся - сколько у кого приятелей, и что намерены делать, если пойдет, по их понятиям, не так чисто.
Спорщики начали разоблачаться. Остальные считать шрамы, и на их основании, биться об заклад, вырисовывая в рассуждениях свою собственную теорию - хорошо это, что шрамов много или, напротив, - плохо.
Бригадиру тощий больше нравился. Не потому, что любил чистых лицом, а тот вдобавок лицом спокоен. У круглого лицо в крапинках ожогов. Глаз поддергивается, все еще навзводе, а такое для поединка нехорошо. Тут полагается остыть. Физиономия попорчена кислотным грибом. Понятно, что не грибной человек - одежа не та, но в партиях хаживал. Вряд ли следопытом, - подумал Бригадир, - скорее из рядовых сопровождал.
Круглый снял надкожницу.
- Под болотную жевалку попал! - сказал-выдохнул кто-то.
У Бригадир не так давно тоже один из Кось под болотную жевалку попал, но не выбрался. Значит, этот круглый очень живучий, и уже стал сомневаться на кого ставить.
Тощий скинул нательное, и опять все ахнули. Пятнистый, что болотная многоножница в период случки. Значит, прошел испытание ядом для доказательства своей правоты.
Обещалось интересное. Два редких штучных человека должны сойтись, а останется один. Обеднеет мир или легче ему станет?
Когда дело забывчиво, тело заплывчиво. Вертись, крутись, кувыркайся, иначе пропадешь не за грибную понюшку. По этим не скажешь, чтобы дело забывали. У круглого, сразу видно, в руках и ногах силы больше. Взрывной. Тощий мутноватый, но видно, что относится к себе с бережением. Сосредоточен.
Круглый, с порченым лицом и телом, размял полуприсядуху. По манере можно было определить - нахватался у боевых лягух. То прыгал, то перекатывался ртутным шариком, в неожиданные моменты выплевывая руки и ноги.
Тощий тоже не удивил. Качнул тело оттяжными бросками в стороны со стандартным перебрасыванием ножа. Поняли, вряд ли освоил больше, чем два-три приема - да и были они, сразу видно, как и у круглого - чужими, купленными за деньги. Но еще заметили, что правая рука плохо работает, словно бережет ее. Дальше стоял ровно, разминал кисть руки, мял локоть, ревниво поглядывая на сложенное оружие и одежду - не утащил бы кто. Значит, одиночка.
Бригадир поставил на него по этой причине (не любил тех, кто кучкуется), а еще и потому, что разглядел у него повыше бедра характерную метку. После 'доброй пиявы' живым остаться? Не поддаться на тот морок, который она со слюной в кровь впрыскивает, разжижает, когда сосет? Силен характером. Не так прост, как кажется. Вполне может быть, что играет неуклюжесть.
Судник ввалился, уже пьяненький, с ходу определил, что места маловато, даже если сдвигать все столы, на красивое не хватит. Потому как 'широкую распальцовку' нельзя и 'высоких попрыгунчиков' нельзя - потолок мешает. А единственное, что годиться для решения спора: 'короткая пристяжная' Но, опять же, разница роста и веса. Ну, не будешь же рисовать на большем меньший силуэт, да засчитывать только те тычки ножом, которые попадают внутрь линии? Потому 'короткая пристяжная' должна быть темной - ее в этом сезоне еще ни разу не делали. Надо как бы 'размочить'...
Связали поединщиков кисть к кисти, на короткие (в локоть) ремни, чтобы оказались напротив. Левую кисть к чужой правой, правую - к левой. Тщательно завязали глаза. В правые руки разом ножи вложили - скомандовали начинать.
Теперь должны были хитро крутиться - полосовать или втыкать. По ремням, по натяжке чуять движение и пытаться угадать - куда. Обычно крутятся по кругу, бегая от ножа, доказывая, что смерть приходит с левой стороны, с той самой, на которую сплевываешь - от Черного Почтальона. Личный хранитель смотрит поверх правого плеча, к его шепоту надо уметь прислушиваться. Видно, круглый не внял собственному хранителю. Да и кричал ли тот, успел заметить?
Ахнули только один раз - когда тощий (это с завязанными-то глазами) рискованно перебросил нож с правой руки в левую, а во второй раз ахнуть не успели. Никто не сообразил, как это он умудрился руку вынуть из локтевого сустава (что резиновой стала на всю свою длину), но уже развернулся хитро - через спину, закрутился на эту собственную бескостную руку, войти с круглым в обнимку - то, чего каждый стремился бы избежать, ударить ножом за себя, да воткнуть так удачно, что круглый тут же замер и глазами замутнел. Не пикнул, смертного слова, как принято, не сказал, а только плюнул кусочком от прокушенного языка.
Бригадир заметил, что когда Круглый свой нож уронил, Тощий ногу свою чуть сдвинул, чтобы не воткнулся. И подумал - как это? ведь глаза же завязаны? Не урод ли, случаем? Нет ли в зале ментального слухача, который ему нашептывает, сбрасывает картинку? Пробежался взглядом по залу, вылавливая странности.
Тощий нож не выдернул - оставил. Бригадир одобрительно крякнул. Это, чтобы не брызгать по хрычевне, чтобы хозяину уборки было меньше, посетителям неудобств, а друзья все до капли сцедить. Похоже, только Бригадир, да Хрычмастер и оценили великодушие.
- Нечестно! - орали те, кто проиграл, и пошла кутерьма.
Бригадир, по дурной молодости, может, и поучаствовал бы, но теперь, когда заматерел, подобных дел сторонился - за них не платят.
Веник растерялся - которого тут дебошира первым выносить? Потом, некоторые еще, в запале, и ножи повыдергивали - порежут сверх тарифа, а он на полставки. Нерентабельно.
Хрычмастер сообразил - пойдет большое кровопускание, закроют хрычевню на карантин. Моргнул перевертышу. Тот вскочил - побежал через середину, и стало не только посуду, но и всех переворачивать вверх тормашками. Такое Бригадир в первый раз видел. И даже залюбовался зрелищем, пока перевертыш к нему не приблизился, и дальше уже не любования стало, картинка изменилась. Столы перевернуло и опустило, и Бригадира опустило мордой вниз (хорошо, на плоское). А перевертыш круг сделал и в двери. Тут все забыли: из-за чего грызлись и только мечтали, чтобы перевертыша поймать и так же им поиграться, как он со всеми. Но те, кто выбегал, вернулись еще более злые, перепачканные, значит, и там попереворачивал, покулял - теперь долго не покажется.
Не только один Бригадир сообразил, что это безобразие по знаку Хрычмастера сотворилось. Не из собственного же желания перевертыш поперек общества пошел? Явно кормежку свою отрабатывал. Некоторые подступились, облаяли Хрычмастера, но лениво, кто знает, что у него еще в рукаве припасено...
2.
- Найдешь?
- Если глаз набит, да место знаешь...
- Тут ходьбы дня четыре, не больше.
Куда же больше! А хоть бы и два! Здесь не тем местом замеры идут. Ходить и вокруг города можно, - думал Бригадир, но благоразумно держал в себе.
Но Смотрящий просек, охватил с ног до головы цепучим взглядом то ли биосапера, то ли заядлого грибника - дел по сегодняшним временам в опасности почти сравнявшихся. Бригадир грибов на себе не знал, а те прыщи, что имелись, хоть и от взрывного фурункулеза, но попрятаны под одеждой и не так досаждали, чтобы съеживаться от направленного глазного излучения. Но личный Чур чужой взгляд почувствовал, вскарабкался плечо, где, встав на задние, да облокотившись передней правой на голову Бригадира, стал демонстративно нагловато отфильтровывать опасность, забирая и рикошетя плохое отфильтрованное. Голову не царапал, остатки волос не драл, значит, ничего серьезного. Сам с кулак, но лапки с коготками опускает длинные. Чур не только для этого. Распластаться может - лечить раны вроде пластыря. Хорошо, когда промеж ног не болит, а то ходишь враскорячку - непутевые женщины оглядываются, глазки строят. А вот, когда на плечо выползает - разбегаются, рожа у него сильно неаппетитная. На плече он вдвое надувается, страшней пытается казаться. Глазки горят - защищает хозяина, и зубки показывает (все четыре ряда), но они - Бригадир знал - мягонькие, только для виду.
- Пластырь свой ползающий убери! - сказал Смотрящий. - Не в форме я сегодня, не гипнотизирую, не до того.
Смотрящий любит иной раз кодировать 'на приказ'. Бригадир по себе знал, потому, случай подвернулся, сразу же завел личного чура. Да и какой бригадир без чура! Не солидно, не по должности. Чур не только лечит, но и наваждение способен отсекать, тем сам кормится и лечится, еще вроде как, лакомство для него. Зверюка - 'чур домашний', выходит недешево, но Бригадиру некоторым образом повезло. Сторговал облезыша ниже самого нижнего номинала. Но как любил говаривать (шутил один покойный знакомец) - 'ни один чур на чура не похож, ни рылом, ни характером, ни навыками, ни ценой'. А Бригадир, обзаведясь собственным (исключительно, чтобы повысить статус), мог бы добавить собственное наблюдение: 'потрепанностью тоже'. Но 'понты нарезать' не будешь - вид у Чура нетоварный. Засмеют. Верно, во всяких баталиях с прежним хозяином побывал, но выжил, что удивительно, это редкость для чуров. Прикипают они к своим хозяевам больше, чем шкурой - душой. Понятно, что болел. То, что от шкуры осталось, торчало во все стороны свалявшимися комками, словно это припарки к телу присобачены. А про душу у чура не спросишь - он сам душа.
Безрукий Ортодокс тоже был здесь, но в суть Бригадирскую смотреть не пытался, иначе бы Чур почувствовал. Еще совсем недавно не был безруким - это неприятность недавняя (Бригадир покосился на Смотрящего). Да и, если подумать, в Ортодоксы тоже выбился не так давно. Каким-то шаманом, застрял здесь, отбился от транзита и скучал. Должно быть, со скуки поставил киоск, потом нашаманил себе большой лабаз, и, должно быть, уж от совсем большой тоски сделал так, что половина крыток города оказались его, а остальные существовали не иначе как на паях.
Впрочем, он этим не кичился, держался скромно.
В черной долгополой шляпе и узеньких длинных вьющихся бачках, которые чернил и завивал на бигуди, чтобы соответствовать древним представлениям - каким должен быть настоящий Ортодокс - все были уверены, что именно они (бачки) приносят удачу. А разорившийся крытники по-пьяне, не раз собирался ему эту висячую удачу обрезать, да заодно в дурном костре сжечь и саму шляпу. Но дальше слов дело не заходило, верно, этот шаман и вправду был настолько удачлив.
- Налево не думай сплавить! - сказал Смотрящий.
- Я валенок, потому левым или правым не могу быть.
Бригадир отвечал скромно. В воде с курощипами не ссорятся. И всем видом олицетворял скромность. Тем более, что не одни. И Смотрящий, нет-нет, а в тот угол глянет, где безрукий святой Ортодокс присутствует, сидит в своей черной долгополой шляпе, которой даже за столом не снимает и, по слухам, спит в ней, но здесь Бригадир не верил - поля бы помялись сзади, тут разве что голову на специальные помочи подвязывает.
У Смотрящего все не так: здесь и мухи летают дурными зигзагами, словно в осень, бьются друг о дружку в углах и осыпаются там же - иные вверх лапами, совсем квелые, но все пытаются крутиться, прожужжать что-то напоследок, пожаловаться...
- Основной груз курочьте, с выжившими что хошь делайте - я ваши хвосты защемлять на этом не буду, но то, о чем говорил, ни себе не возьми, ни другим не дай!
Тот, кто дарит чужое, не щедр - он тебя вяжет порукою. В который раз врал свое, будто Бригадир это и с первого не понял. И опять заводился, уже и замусолил всю тему, скуку стал нагонять, оскомину - верно, волновался (с чего бы?)
- До груза мне дела нет - потрошите... Там, между прочим, и кассу везли старательскую, знаю, на костяных отвалах расплачиваться. Возьмешь - твои проблемы станут и 'госстраха' - с ними дело будешь иметь. Они не наши, дорвешься до города, в обиду не дам. Но есть там у меня одна вещица, та, что предназначалась только для меня...
Вот тут Бригадир и встрепенулся, не за вещицу чужую, а за кассу и 'госстрах'. Чего спрашивается вокруг, да около ходил! 'Госстрах', конечно, плохо - там такие убивцы, что задумаешься - стоит ли? Но касса - это хорошо, так хорошо, что и думать не стоит. С кассой можно большое дело поднять.
От того, что будто бы он сам на нее интереса не имеет, отмахнулся - врет, не может альтернатива того стоить. Чтобы Смотрящий отказался от кассы? Этот, который и рыбу выловит, рук не замочив? Не иначе что-то задумал - на входе перед городом свое брать будет, жди засад на обратном пути. Но здесь мы еще посмотрим. Кто не спрятался - тот и виноват. Потом, можно и в сторонке вынырнуть. Не дурной же, чтобы кудахтать там, где яйцо снес. А вот с этим яичком можно такое вылупить...
По слухам, через Великие Луки от Метрополии должны были запустить товарную многоходку. Уже не от случая к случаю, а регулярную. Не один авантюрист облизнулся от этой новости. Но маршрут был крайне неудачный для тех, кто, по сложившейся неудачно жизни, капал слюной от кормежки до кормежки. Был он проложен по местам противным, открытым всякому глазу, проплешинам, а где невозможно, так на сто шагов вправо-влево все вырубалось, да дежурили на частых базах отборнейшие из 'сопровождал' - бригады кругом чужие, специально обученные в лагерях, не имеющие к здешним местам ни одного, даже самого захудалого родственного корня. С этой стороны было не зайти, все бабские стороны отпадали разом. Уроды! Они и поглядывали на всех больше через прицел. Таким не докажешь - что, мол, только одним глазком хотел глянуть. Добро только глаз вынут, а тут ногу переломят, руку выкрутят в плече да в локте наоборот, большие пальцы раздробят и отпустят. Бригадир так двух глазастиков и потерял, что отправлял высмотреть, вымерить и запомнить - привезли их на тачках за выходным пособием - платой 'за риск'. Уже впал Бригадир в убыток, а толком ничего не выяснил.
А вот с чешуйками (если Смотрящий не врет, если была касса на эроплане) можно такую аховую бригада собрать, так сломить тем сопровождалам их характеры, и главное слух об этом разнести, что на долгое время от них подорвыши наниматься задумаются. Ну и товар, конечно... Но лакомые куски глотают постепенно, раз от раза все крупнее, а если сразу такой большой - подавишься. Опять и бригаду на походе к аэроплану можно обкатать, костяк составить из тех, кто выживет.
Поверил. Такого не выдумаешь даже на полную Луну.
Но тут Смотрящий весь кайф и поломал. Испортил мираж.
- Ходилку запустили, - сказал давно известную новость. - Слышал уже? Своих, часом, не отправлял?
Бригадир было замялся, но решил все отрицать - время не для подвигов.
- А другие?
- На свои глаза свидетелей не ставлю! - чуточку сердито сказал Бригадир.
- Слыхал, что удумали для охранения?
Здесь Бригадир уши навострил.
- Больше не отправляй никого. С Метрополии ксивку прислали с нарочным, что будут выжигать нас химией с аэропланов, если по нашему участку что-то случится
- Что я дурак, на нашем участке шалить? - возмутился Бригадир.
Птицу на корм ловят, человеков - на слово.
- Вот в том-то и дело, что все не дураки. Все на чужих хотят отметиться. И придется нам наш участок охранять и им придется свои - полный хрень всем, как и рассчитано. Считай, подвязали. И тебе с твоими дежурить придется.
- Это за бесплатно, что ли? - еще больше забеспокоился Бригадир.
- А тож! Очередность, смены, сводные бригады, каждая со своим смотрящим - бригадиром. Шкурный ответ перед городом и так далее.
- Вот уроды! - расстроился Бригадир. - Лучше тогда в сопровождалы ихние наняться, чем в дорожные смотрящие.
- Там тоже ответ головами и остальными придатками.
- Так там, хоть, платят! А здесь то же самое, но 'за так'!
- Придется городу такую обузу брать и платить придется, хоть бы на бобы. Поимела нас Метрополия, опять поимела...
Лишь Смотрящий знает все или почти все. Должность такая. Везде у него собственные глаза и уши. Хотя глазики эти выкалывают, а уши от обладателя подбрасывают к главной смотрильне с запиской; кому собственно принадлежали, и с просьбой не искать непутевого, все одно, от желающих подхалтурить отбоя нет. Какая ни какая, а работка. В межсезонье - самое 'то'. Но Бригадир не пачкается. Тут только палец сунь, а Смотрящий ухватит и заставит полностью в дерьмо окунуться, а потом только указывать станет куда плыть, как нырять, что доставать. Даже сейчас, его - вольного бригадира! - грузит собственными проблемами под самые жабры.
Следопытов порядочно, а бригадиры повыветрились. Мало штучных заказов. Одно дело в одиночку ходить (лес не потревожится), другое бригаду лесом водить. Так провести, чтобы не озлобился лес на стадное топтание. Первое зеленое правило: ветки не сломи. Местному можно. Если лешак какой, так хоть урочище на пеньки разнеси, а чужак не смей. Дискриминация.
Бригадир для работы штучной. Он - не только разведал, но отбил и отстоял! Потому с бригадой. С бригадой и не сгинешь безвестно - кто-нибудь, да дойдет.
- И чего за тебя держусь? Будто других ходоков нет? Может, ты никуда и не ходил в запрошлый раз? Может, в хрычевне какой гуляли? Машину загнал транзитникам, а Косек под пол запаковал с хрычмастером договорясь. Может, мне кого-то послать, чтобы пол вскрыли и поискали?
Бригадир нешуточно пошел в обиду. Смотрящий заметил.
- Ладно, шучу!
Вот и пойми такого шутника. Под шуточки и на кол посадит - власть есть.
- Всех Кось у тебя перебили. Машину потерял.
- Машину верну.
- Ну-ну... Вернул один такой. Были уже там. Мешок обглоданых болтов принесли.
- Обглоданных?
- Ну - оплавленных, какая разница?
- Оплавленные - это фантомы. Фантомы порезвились. Зима будет теплая с грозами.
Действительно теперь за машиной не имело смысла отправляться. Про фантомов недавно стало известно. Схлестнулись крепко. Новое явление, но за вымя уже щупаное.
- Что же машину не заземлил, когда уходили?
- Как не заземлил? - возмутился Бригадир. - Целиком на брюхе сидела!
И подумал, что не иначе та лужа была с подковыркой. Надо было проверить. Не учел. Весь тот дурной день вспомнил, когда...
- Дурилка! - уверенно заявил Бригадир. - Бабы разнесли? От них все идет - ихние отголоски. Бабское сословие свою воду мутить пытается. Считают, что лешаки детей у них взялись воровать для каких-то собственных нужд. Не сами, разумеется, через агентуру, но забесплатно, вот и бесятся. Стрелки переводят, а сами на льготы метят.
- Не обломится им.
- Нахваливаешь, чтобы погладить. Гладишь, чтобы помять. Мнешь, чтобы воткнуться. Воткнулся - дело сделал, чего хвалить? Странные они в своих требованиях, - поддакнул Бригадир.
- А кто, если не лешаки?
За ортодоксом бы последить, - подумал Бригадир, - может, опять за старое взялся. Действительно, что есть лешак? Мутант, вырожденец, смесь человека и неизвестно чего. Биотупик. Хоть и долго живет, но собственных детей иметь не может. Поскольку сами они продукт штучный, время от времени, от всякой казустики помирающий, то, верно, решили собственную популяцию восстанавливать за счет человеческой - давно такие разговоры ходили. Но чтобы объединиться в силу?
- Лешаков знаю - индивидуалисты еще те! - Бригадир с удовольствием бросил ученым словечком, и хитро прищурился - знает ли его Смотрящий? Должно быть, знает, потому как, и бровью не повел.
- Потому, не верю, что нашелся кто-то из этих индивидуалистов, - опять смачно и не запнувшись выговорил слово, - который под себя стал грести, да и не передрались на первой же сходке, поубивав половину. Это неизвестно кем надо быть! Этакой лешачьей мамой. Чтобы молились на нее. Но лешаки только мужского рода могут быть - потому отпадает.
- Да? - с сомнением протянул Смотрящий.
- Либо самозванка среди них появилась.
- Не может тот самый лешак, но пол сменил - придатки отрезал?
- Нет. Природный лешак мозгами не потянет, а те, кто лешаками по контракту становятся, ни за что не рискнут. Не по силам им над природными становиться, даже если через своего талантливого подставного.
- Отвечаешь?
Всяк молодец на свой образец. Бригадир взялся юлить.
- Темная история, но нас не коснется. Не верю я, что лешаки на город попрут.
- А если Метрополия? Мы у Метрополии на плохом счету. Ихние отмороженные экстрималы из богатеньких где-то в наших местах сгинули. Сие не есть хорошо.
Бригадир кивнул два раза - слышал про такое. Метрополия, что хочешь, может сотворить чужими руками. Значит, этот сезон будет с заказами. Ходить и вынюхивать, пока нос не отрежут.
Всяко дело мучит, но оно и кормит. Мучит по всякому, но кормит одинаково - только до сытости. Разносолы ли, простую пищу в себя кидай, но поел, переварил и опять голоден - берись за дело.
Смотрящий открыл шкаф, стал трубку себе выбирать. Трубки у него все - загляденье. Бригадир даже слюну сглотнул - вот бы пососать из них!
- Весной до перволистья пройдешь по маршруту, осмотришь те места, кости соберешь. Если вода будет высокая, в озера заглянешь, укажу которые именно - там по протокам недалеко будет. Группой пойдете не дерьмовой.
Бригадир подумал, что он с той сравнивает, что сейчас придется идти, с той, что нынче к аэроплану соберет под его бригадирское начало. Ой, дерьмовое начало дел завлекательных!
- Завалы на реке надо будет почистить, частью рекой спустишься, осмотришь все. Доложишь - насколько проходима. В Псков думаю направить в следующем году.
- Шутишь! - от неожиданности Бригадир затыкал, сорвался.
Действительно, мыслимое ли дело? Тут до Лук, сопровождая торговые партии, теряли до четверти охранения, хотя дорога набита, хожена, а к Пскову все дороги напрочь заросли, их, черт те знает, сколько лет ни одно колесо не касалось! Правда, и к Великим Лукам когда-то тоже не ходили так запросто. Было такое на памяти, когда всякая пробившаяся партия - праздник, и весь город гудел неделю, это теперь попривыкли, не воспринимали, как из ряда вон. Надо же... Псков! Мать городов! Вот уж не думал, что доживет до такого, что подобное геройство на его веке случится. Смахнул слезу.
Говорили, что один ходил и даже вернулся обожженным на мозги - что трепал? Никто не знает, да и жив ли? Шептались, упрятал его Смотрящий в спецбольничку, в личный собственный изолятор, и уже там с его болезного пытали, и с бреда все записывали. И даже Смотрящий велел свою койку рядом ставить и слушал, как тот во сне заговаривается...
Вот Бригадир и заметил, что с тех самых пор сделался городской Смотрящий не в меру активным, суетливым. Ошибки пошли расти грибами, а ведь стоило только одной спустить, не срезать чью-то гриб-голову. Еще и аэроплан этот... Не к нам же летел, мимо летел. Как там может что-то Смотрящему принадлежать? Покосился на Ортодокса. По тому ничего не поймешь, кроме того, что недоволен он. Смотрящим недоволен, суетливостью его? Сболтнул лишнее? Ортодокс на всякий горшок покрышка, а в иных случаях и донышко. И таких горшков по городу все больше.
- Перед несгибающимся не извивайся! - сказал Ортодокс Смотрящему на своем порченом языке, но Бригадир понял.
Нынешний Смотрящий сам был личностью героической, легендарной, про которого говорили, что он ходил лесом аж до самого Рокачино! А еще врали, что сам он был из местных, жил здесь до войны...
Может, и сладится, - подумал Бригадир.
У Смотрящего глаза поблескивают. Значит, пахнет барышами не малыми. Положено ему, как всякому Смотрящему, стоять на охране прошлого, знать настоящее и примеряться к будущему. Но отчего-то всем неймется - словно дали город в игрушку, никак ею не наиграется - и к тому примерит, и к этому, ломать начинает, переделывать... Каждому Смотрящему хочется, чтобы при его смотрении город вырос, и самому сидеть в нем пожизненно.
- Зубы дашь?
- Под это дело дам. Скажешь на выходе - мерку снимут, подберут набор. Завтра получишь.
- Амуницию?
- Завтра. Все завтра.
Смотрящий, наконец, выбрал трубку. Положил в нее высушенный гриб - отборный! с ноготь большого пальца - вошел в края трубки точь-в-точь, утонул. Такие грибки большие мастера собирали, еще большие мастера готовили. Эти на рынке не навалом складывают, а только в коробках специальных - каждому свое гнездышко.
Бригадиру не предложил, отмахнул рукой - топай, мол. Иди работать! Всегда так... Жалуешь Смотрящего, да он не жалует. Но обиды не чувствовал, даже наоборот. Удачно все сложилось, сам ведь думал к 'эроплану' прогуляться.
3.
В болоте - все гниль, в управах, а хоть бы и на самой верхотуре подле самого Смотрящего - все мерзко. Не то, чтобы без этого нельзя, а иному веры не будет. Подозрительно! Не всякое болото стороной обойти можно, потому на всякий шаг и не устаешь пугаться. Так и с управой какой-нибудь, нет-нет, а вляпаешься, шагнешь, завязнешь, начнешь опускаться.
Бригадир традиций не боялся, понимал, что если сам станет Смотрящим, людишек себе подберет самых мерзких. Таких, чтобы самому было не жалко вешать.
Забрал в пределе свое ружье - проверил курки. Вышел на муницыпальный крылец. Блеснул улыбкой, еще не серебряной, но уже такой, что у всякого присутствующего вурлака-выкрестка заныло подложечкой, и он мысленно принялся перечислять возможные грехи из последних - на рожах все было написано, бери любого и пытай.
Хорошо-то как!
Перевоспитанники из лесных, держась за общую веревочку, шли за своим воспитателем. Сопровождала шел с винтокрылкой наперевес - новой, нецарапаной, явно гордился собой, формой, винтокрылкой, левой работой... Поглядывал, чтобы никто не сбежал, но особо их понурый воспитатель из каторжников. Шли, от любопытства тараща глаза.
Мимо больнички для вампиров, открытой сердобольным ортодоксом...
Мимо конторок, где клялись самой страшной торгашеской: 'Век денег не видать!' А если врали, то через ладонь, стыдливо почесывая нос. Отчего носы были, как сливы.
Мимо грибных рядов. Каких только не было! А ведь не сезон еще. (В иные моменты жизни Бригадир своим городом гордился.) Изобилие!
Грибы были кухонные газовые (воспламеняющиеся от жесткого взгляда) - эти шли в защитных упаковках, кислотные - кислотой через поры, сквозь дырчатую шапку, этими торговали, когда уже совсем перезревшие, не брызгали, а травили не смертельно, положишь на кожу - приятненько. Бригадир не связывался - для работы вредно. Ищи после них свой центр равновесия, ходи с неделю под руку, выписывай кренделя ногами... Тут у лотков стоять и то опасно.
Грибной человек - работа аховая!
Сборщики рассказывали, что существовали грибницы не только очень большие, но и умные, если брались за дело разом, способны были растворить до костей непрошенного чужака. Но все, что говорят сборщики, да и любые, кто при своем деле кормится, следует фильтровать. Мало кто хочет конкуренции. Хотя, средь них встречал Бригадир изрядно изъеденных, а лица у некоторых - не приснись молодке! Особо у старых, тех кто не пользовался полными масками, а лишь наглазниками. Встречал и со съеденными кислотой пальцами... Но чтобы до костей растворили?..
С грибными людьми старался не ссориться. Часто спрашивал о маршруте. Вот и сейчас зашел в грибную контору, в их профсоюз - не доложиться, а только поинтересоваться не затронет ли он чьих-то интересов, если пройдет - 'здесь', 'здесь' или 'здесь'? Бригадир всегда намечал несколько маршрутов и никому не говорил, каким именно воспользуется.
Неписанное правило: не лезь на чужое. Каждый человек должен быть готов к ответу за собственное движение. А за стояние отвечать не надо. Где бы только не стал, раскинулся, укрепился - это твое.
В конторке гадали о видах на урожай. Если первыми пойдут 'моховые', а 'пластинчатые' вторым потоком, то 'ежовые', речи нет - быть им в дефиците. Кто прошлогодние ежовые сушоники придержал, тот в наваре - даже червивые разойдутся. А вот если все поставить на это - а конкуренты свое разом сбросят в убыток, чтобы досадить. Разорят. Как ни кинь, всюду клин.
Про Клин, поговорка такая была старая, про город, в котором никогда грибы не переводятся. И есть там такой (по городу название) что растет ураганно. Засовываешь спору от гриба в щелку бревна, поливаешь мочой, нарастает увеличивается так быстро, что бревно вдоль разрывает, только отскочить успеваешь. Словно клином мощным. Все рвет, и пень, и булыжник, и человека, если надо. Много всяких разномыслий про города, в которые доступа сейчас нет. Иные очень крученые. Бригадиру больше всего нравится про город Неволь. Что если попал в него, то выхода не найдешь, а если найдешь-таки, пути дороги распутаешь, то быть тебе богатому. Даже хотел сходить поискать, но это не в здешних урочищах - далековато. Здесь под боком и свои темненькие городки имеются - новоделы, в которые без подготовки, без изучения обычаев, лучше не соваться. На каждую крышу свой конек, своя вера, чужие там не приветствуются. Нахрапом не выйдешь, целым не выйдешь. А вот про Неволь еще говорят, что когда пытаешься, к примеру, из него северной стороной выйти, то получается, что возвращаешься с южной, словно прошел вокруг земли. Местные, кто поумнее, пользуются - много проще и удобнее, чем весь город пересекать.
Грибная контора - место всяких слухов. Первоходцы топчутся, рассказывают - что натопали, подсмотрели. Каждый своих сторон держится, так проще. Там король, где другой не рискнет.
Нашел, кого надо, и быстро разрулил вопрос - в ту эропланную сторону оказывается экспедиций не отправляли, и зарегистрированных плантаций нет, обходить нечего, а дикие плантации (тех, кто не в профсоюзе) можно даже чуточку погромить, контора не возражает...
Рано или поздно охраняемые делянки вытеснят диких сборщиков, оставят их не у дел. Той прибыли не будет. Потом неорганизованный период забудется. Бригадир уже ходил - смотрел чего они там на плантациях Смотрящего выделывают, показывали ему по секрету дубовые колоды, вкопанные наискось в жирную землю, будут вызревать, пока можно будет высадить споры. Бригадиру дубки стало жалко. И сердце тоской сжало - во что путаются и его запутывают. Прознают лесные про дубки - новые маневры начнутся. Обложат город по кругу - не выйди. Потребую выдачи тех, кто затеял, Смотрящий отмажется - Бригадира подсунет. А колодам все равно зреть - их надолго хватит, выкапывать пережигать не станут. Чего уж теперь! По грибным сборщикам это ударит. Раньше не каждый в сборщики гож, а теперь? Цены упадут. Не дело, но прогресс. Только вот ходоки без работы не останутся. За спорами так или этак экспедиции высылать? Обновлять омолаживать...
Стукануть грибным про Смотрящего? Или они и так в курсах? В доле? Вот и гадай...
С грибными людьми не ссорься и ничего им про свои проекты не рассказывай. Они самые места знают - пригласят на контракт и закопают, как пищевую среду. Им многое известно. Где грибные мутации идут быстро, чередуясь одна другой себя противопоставляет, и все это самым естественным путем. Можешь ли такое сообразить на искусственных делянках? Такое завернутое, что выдает сам Лес?
Есть грибы, которые подменяют потребность упырей в естественном гемоглобине, на которые те подседают не хуже, чем иная лесная дева на ... Хм! Бригадир мысль не додумал. Нельзя с такими мыслями в лес.
Мелкие озерные чайки-помоечницы, третье поколение которых окончательно разучилось ловить рыбу, но зато развило когти на кончиках крыльев и ласт - разгребать кучи мусора, кудахтали что-то свое.
Город был сравнительно молодым, взрос на старом после Второй Био, но уже успел проявить себя. Укоренился, смог переделать под себя окружающую среду, подчинить, доказать, что он здесь всерьез и надолго. Сам транзит определил - городу здесь быть. И город смело расположился на костях более древнего, забытого. Только название осталось прежнее - Пустошь, и хотя пытались переименовывать, звать по всякому, но не прижилось.
Где пыли больше, там и валяются - говорят, от вшей. Бригадир, как мимо проходит, как видит, так всякий раз думает-удивляется: это что же за вши такие, чтобы с упырей сосать? Не удержался, остановился полюбоваться, как со штрафной доски прыгают на вкопанный осиновый кол.
Прикормленные упыря дурили с жиру. Что им остается? На городской дотации - со статусом, номерными знаками, как они, так и их приблудные выкормыши. 'Упыри-перезрелыши', 'бурденыши' или 'бурдыши' - как их только не называли.
Что им остается по жизни? Сидеть в кружке, дуться в карты, пока кто-то вконец не продуется. Тогда предстоит развлекаловка, сбегаются любопытные (как прознают-то?). Поднимется неудачник на специально сколоченную площадку и под общее улюканье бросается на заостренный кол в земле. Многие ходят посмотреть и любят разыгрывать транзитников, пуская их в первые ряды, чтоб забрызгало.
Всякого смешного в жизни бывает. Дурак и до алтаря додурачится. Вон на ту среду молодой упырек учудил. Сватался к вурлачке. И все об заклад бились - что у них народится - вурлаченок, упыренок, либо что-то средненькое. Но не дали, сломали интерес. Зарезали жениха на шумовище - пырнул кто-то из гостей приглашенных. Вурлачка - хозяйственница (не пропадать же закускам!) выскочила уже за своего, нормального по их меркам. Так заодно разом все и справили: свадьбу и похороны. Удобно получилось!
Полюбовался, поржал вместе со всеми, увидел, что штрафников больше нет - народишко стал расходиться, и решил, как всегда, срезать, пройтись дворами. Любил дворы - есть на что полюбоваться. Каждый крепкий двор - город в миниатюре. Крепость с собственным уставом. Если есть свой двор - дружи с соседними. Лихое время - не время одиночек, только лихие ватаги выживают.
Она есть, имеется эта среда обитания и пищевая среда, во всяком времени, - думал Бригадир по-умному, едва ли не книжными словами.
Бродячие ли, либо сидящие на дому - своей 'крепости', редко такое бывает, чтобы лихие с лихими сцепились. Зачем, когда промеж человечей терпеливой трусости достаточно? В те времена, когда обычаи рваные - всякий на себя рвет и обрывком укрывается? Но дом - крепость всегда. Есть укоренившиеся дворы, а есть до сих пор ползающие. Но таких все меньше. Ушла старая стратегия. Иные времена настали - поспокойнее. Можно собачиться и без крови.
Дворы дело хорошее. Опять же, лаяться из родной подворотни много ловчее: слова правотой подкрепляются и выходят много легче - обидные и злые, сами себе хозяева. Складываются в такой 'отворот-поворот', что не тертые, незакаленные сразу и отваливают. Ищут, чего бы такого другого пограбить, да убить - того, кто осиновым листом трясется и вежлив - не лается.
Между дворами подворотни и проулки - лабиринт и ничья земля, а точнее муниципальная. Поскольку есть уставное - дворам гореть в отдельности, проходы-подходы должны быть. Каждый двор должен сдвинуться на равное от других расстояние. Но поскольку некоторые периодически роднились, указами пренебрегали - сдвигались стена к стене - бражничать удобнее.
В следующую проулок свернул, но что-то изменилось. Вроде, в последний раз здесь ходил, по иному было? Оторопел. Нет бы, в соображение впасть, развернуться и деру, так взял, да и завелся на морок. Свернул. А потом еще - раз, другой... уже не по твердой мысли, а по наитию.
Чтобы досконально знать город, надо в нем родиться и вырасти. Еще мальчишкой облазить самые дальние проулки - знать, где тебе будут рады, а какие стоит на будущее обходить стороной, где можно 'сорвать хвоста', а где, гляди, тебе кусочек уха срежут, где берегутся от таких, от всяких глаз - учат, не ходи на чужое, имей свое. Надо знать какие дворы никогда не сдружаться, не сдвинутся, чтобы сомкнуться стеной с соседним, а какие гуляющие. Под какой праздник это произойдет и где какое событие намечается. А как сделать, чтобы в лихой день тебя промеж дворов не замкнуло.
Взрослым уже не до подобных мелочей. Если карман полон - рады будут везде, против 'хвостов' найдется хитрый ствол под пальтишком, либо хлебальный нож со звоном в разрезанном подшитом специально под него кармане, где лезвие надежно зажато меж двух пластин. Полоснешь таким по роже крест на крест - захлебнется кровью. Потому хлебальным называется. А лезвие от взмахов еще долго звенеть будет, кровь сбрасывая, очищаясь красиво - очень тонкое оно, исключительно для таких дел. Бригадиру больше такие дела не нравились - перерос. Не пером надо писать по рожам, а умом и глубже.
Дворовые проулки способны смещаться по воле их обитателей. Только сразу это не делается. Некоторые даже колеса утеряли, на полозьях перемещаются - выкладывают и мажут жиром. Сквозной проход вдруг оказывается заделанным сплошной стеной - задней стенкой какого-то строения, превратиться в ловушку для незадачливого, что поленился потрудить ноги, запечатлить в памяти последние новшества города. А стену в таком месте (нового тупичка) обычно подпирают молодняк в ожидании незадачливого одиночки, пара-тройка либо очень говорливых, веселых, либо несговорчивых мрачноватых - как сейчас.
Бригадир больше побаивался веселых, разудалых. Хуже только, если вскочил в привычный проходик, а там застал непонятную кипучую деятельность новоявленных коммерсантов. Варят ли грибную крутку, или разбавляют оригинальные синие заборыши чернильным грибом, плеснув для крепости 'драконьей мочи' - не все ли тебе равно? Но свидетель во все времена должность маложивущая. Какая тут разница - что ты собственно увидел? Натаскивает ли в своем неумном сумасбродстве бригадку какой-нибудь новый сорви-голова, грезящий покуситься едва ли не на ментовские подвалы, или...
Бригадир гадать, додумывать мысль не стал. Перебросил левую руку назад за спину - к куркам, правой подал вперед стволы. Всегда носил ружьишко прикладом вверх и не имел дурной привычки скидывать, чтобы прицелиться. Рубленым железом и так не промахнешься. Чур перебрался на затылок - потянул за волосы, подсказывая, что можно отступать спиной. Так и вышел из западни, пятясь.
Отступил на уровень углов, бросил взгляд вправо-влево - не обкладывают ли? Чисто по обе стороны. Шагнул влево - по исконной мужской исторической привычке.
Пошел быстро. Заборы по обе стороны странные - не может быть таких длинных. Нигде промежутков не видно, чтобы понять - с собой сцепились разные хозяйства. И тихо, будто вот-вот выплывет луна.
Понял, что лунатик водит, огляделся повнимательней. Вот они - тряпочники. Сразу и не заметишь. Кто из них? Тот? Этот?
Блеснул глазом. Неопытный.
Подошел к этому недочеловеку, что когда-то не на той грибной делянке задремал, а теперь по жизни расплачиваться должен. Стволом пошевелил тряпки человеческого обрубыша. Хотел спросить - кто велел морочить? Понятно же, что не на себя работает, явно вперед его бригадирского пути занесли и положили. Но не спросил. Спроси такого, что наполовину лица нет. Надо же, как удружило бедолаге - а как питается-то? Тогда постучал по лбу стволами (один гладкий, а под ним нарезной), легонько постучал, но со значением, хотя и знал, что заряда тратить не станет, да и нож... можно ли замазать о калеку? Нехорошо. Примета плохая.
Пока стучал, тут же и осматривался. Вот же проход! Под правую руку открылся. Вбежал... Черт! Дохлый двор!
Упыря не имеют дурной привычки нападать днем, лицензии на такое у них нету. Да и выродились городские упыря, окончательно выродились. Те, кто со средствами, ищут жертву по контракту, объявления расклеивают, потом в городской конторе закрепляют при свидетелях и с печатями. А там кучи ограничений. Малолеток нельзя, стариков нельзя, алкашей тоже нельзя, поскольку тут прямой убыток городской казне. Полбюджета на этом держится. Вот и крутятся, как могут, приезжих сманивают легким заработком. Сосут их потихоньку. Лимита доверчивая, а деньга немалая - чешуйки звонкие.
Обежал вдоль - выглядывая, где выход? Нельзя в дохлом дворе долго находиться. Кто знает, от какой похерени здесь вымерли - выветрилось ли? Заметил неправильную доску, отжал от себя и в сторону, полез было в щель. Блин! Там же и стоят, дожидаются. Рванул обратно, а первый тут же за ним - голову с плечами сунул. Бригадир крутанул доску, навалился руками, уперся - городские упыря давно бескостные, ходячие бурдюки. Иному перезревшему проткни кожу чем-нибудь путевым - изойдется в лужу. Этот не дозрел, пришлось повозиться. Уже и рожа надулась пузырем, а не лопается - не хочет. Бригадир доску плечом подпирает, давит на нее, а ноги по мягкой почве едут, бороздят. По пузырю лупит, кулачищем своим немаленьким - хоть бы хны! - только ворочается, зубы под кулак норовит подставить, чтобы оцарапался о них: тогда лечись, гангрена обеспечена, там у него сплошные бактерии. Разозлился, как давно не злился, отвернулся, голову в плечи вобрал и ткнул в пузырь пальцем. Тем самым, с заточенным ногтем, на котором малюсенькая каплюшка лака иконного оставалась. Хватило. Обдало тухлятиной и затылок забрызгало. Все. Конец ногтю! Едва не прослезился, как жалко стало. Где теперь путевое возьмешь? Путевое не по карману. Мечтал Бригадир серебряные зубы вставить, чтобы собственные, неарендные, откладывал чешуйку к чешуйке, да так и не сложилось. Вставил бы, так по нынешним беспутным временам, в безработицу, когда платить за все тебе самому, зубик к зубику и спустишь, опять пустой рот, опять костяшки дешевые присматривай в 'Секондхендах' Смотрящего. А как славно было бы выйти на середину двора, рвануть сопревший свитерок на вороте, да обнажить серебряной улыбкой рот - вот побежали бы! наперегонки! по всем щелям, толкотню бы устроили, а ты их за ноги, да об верх заборчика, а потом кусать...
Бригадир непроизвольно поднял голову. Полезли. Друг дружку подсаживают с той стороны. Ой, как плохо! Плохо, когда к ружьишку всего пара путевых зарядов.
Упыри вообще-то не упыри, просто зовут их так. По большому счету, это продукт военных исследований. Еще с Первой Биологической - некое производное людского племени. Теперь неприхотливые, а раньше жизнью балованные. Говорят, на это своих администрантов пустили. Позже у всех за традицию стало - первым делом на чиновниках и их потомках эксперименты ставить. Совсем как когда-то (по легендам) они на всяких народах. Сохранили некие администранские традиции, способность воспроизводства. Всяческие легенды поддерживают о себе. Но то, что укушкенный, либо зараженный становится вдруг упырем - чушь собачья. Пропаганда военных времен, рассчитанная на подавление противника. Срабатывало до поры до времени. Это, если только подсчитать, сколько своих же покусанных (вовсе не фатально!) уничтожили, пока разобрались. От бактерий все. Хоть небольшой укус или царапина от ногтя - почти гарантированное заражение. А как же, если так и спланировано, чтобы целый букет вирусов, да еще ураганных. У них специальные капилярки из под ногтей, не только из-под зубов. Они ведь не столько всасывают, как вспрыскивают собственную похерень. Но кто выкарабкается, сразу иммунитет. С таких-то и сколачивали спец-группы по уничтожению этих лабораторий. Потом только догадались делать вакцинации. А упыри? Да что упыри? Сошло на нет. Скоростные качества этих моделей улучшались незначительно, всех преимуществ - пищевая неприхотливость. Еще некоторое время сохраняли как биовид войсковой разведки, потом, по окончанию войны, выродились - превратились в немногочисленные, разбросанные по территориям кланы, каждый со своим уставом, обычаями. Это в лесах. А некоторые пытались сосуществовать и в городе. Выяснилось, что регулярная подпидка переработанными грибами меняет их, мало что осталось от прежнего.
На своей улице и упырь - вурлак. И чего им надо? Не на себя же работают... Заказал кто-то Бригадира! Ей-ей, заказал!
Отбежал к середине, осмотрелся. Расположение, что у дохлого двора, что у всякого живого, одинаковое - все дворы различаются лишь размерами. Противостояние друг другу выработало главное: мой дом - моя крепость. На пол двора крепкая высокая постройка. Она же вся задняя стена-крытка и две половинки боковых. Один вход-выход. Высокий узкий крутой крылец с большими ступенями, на которые взбираться тяжело, а вот скатываться за милую душу. Глухой низ без душников. Узкие удлиненные окна на изрядной высоте - снизу не допрыгнешь. Каждое, за счет разновесов, задвигается с боков к середке. Можно наглухо, а можно оставить любую щель. И помощник здесь не нужен. Одной рукой тяни шнур, другой пихай в щель ствол или роняй игольчатую погремуху, или что хочешь - у каждой войны (даже малюсенькой) свои хитрости.
Бригадир бы повеселился. Точно бы повеселился, если бы только двор был живой, а не Дохлый! Но в живых веселятся не в одиночку, там свои хозяева на такие веселья, а вот здесь?
Отступал наверх помаленьку, поднимался по узким высоким ступенькам. Спешка вредна - повернешься, прыгнут на спину, да еще неизвестно - что там в доме, не попасть бы в полымя. Чур за загривком возился непоседой - смотреть пытался на все стороны разом. Бригадир с тоской подумал, что если дверь заложена изнутри, так и придется сидеть на последней ступеньке, жаться к двери, пока чем-нибудь не собьют или сдернут. Но, когда спиной прижался, пошурудил, пальцы в щель вогнал, дверины разошлись легко. Значит, разновес дверной еще работал. Сразу же дернул квадратное кольцо, чтобы замкнуть, и на заглушки его накинул - теперь не войдут.
Пробежался вдоль окон - такие же кольца дергая. Плохо, что стены скользючкой на вымазаны - высохло все, выветрило, заскорозлилось пылью. Когда последнее закрывал, один упырь уже по стенке вскарабкался, выбросил в окно руку - оцарапал Бригадира.
- Ну, ты и урод! - разозлился не на шутку. - Я привитый!
Бригадир не привитый, но иммунитет свой имел, сразу подался в дезертиры, когда заметил, что во время разведвыхода на операции его оцарапали. Отлежался, отбредил собственное... Мало что помнит о том периоде. Сидел, прятался от своих же в крапивном кусту. Может, он и вылечил. Яд на яд способен уничтожать друг друга, создавать уникальное противоядие - но это последний случай, это когда шансов почти нет, когда по иному не выжить - знаешь, что будешь разлагаться заживо. Иные сами себе пуляли наискосок, чтобы разом башку снесло, а он решил побороться. Некоторые крапивные кусты тоже смутировали. Выжить в нем, в самом его коконе не всякий лешак бы сумел. Возможно, Бригадиру помогло, что по детскому любопытствованию - шлялся где попало и переболел всякой всячиной.
Этого упыря вышибать не стал, за руку втащил и на пол бросил. Тот перекульнулся и сразу же в позу стал. Боевые инстинкты не пропьешь, не высосешь. Природа! Бурдюк бурдюком, а сразу же подкожные иглы выставил, растопырил на все стороны. С каждой желтенькая капелька стекает - не уколись.
Бригадир древний рубль с дыркой за шнур выдернул, в дырке шнурок, шнурок на палец и ну раскручивать - хорошо таким по мордам лесной нежити щелкать. Рубль малюсенький, а не всякий после такого встанет. Если лесного вдарить, того сразу насмерть - куда бы не попал (лишь бы на голое), а эти городские попривыкли: обцивилились, да объимунинились - уроды! Еще добьются, в городской совет их станут избирать. Мысль эта казалась нестерпимой
- Кто заказал Бригадира?!
Разогнал рубль по кругу и... - спасибо лысому! - с одного пиха так приложил, что упыря два раза через себя перевернуло, да так и остался лежать. Накололся к полу на собственные колюхи. Можно расспрашивать. Заставил себя остыть. Врага понять надо - это первое правило. Понятливых убивать легче.
- Кто заказал?!
Заяц лягушки пугается, лягушка зайца. Каждый, на век пуганный, живет в своем домашнем страхе. Насколько уютном и привычном, Бригадир никогда не пытался выяснить, а тут, вдруг, стало любопытно. Взялся расспрашивать этого трясущегося за вывернутую собственную жизнь, про личные интересы и каким образом они, вдруг, с его, бригадирскими интересами, переплелись.
Но какой-то разговор получился раздражающий, что десять раз бы иного убил! С трудом себя сдерживал - ведь, по-доброму же, со всей душой к нему - чего, гад, сволочь этакая, трясешься! Трудно себя с такими в доброте удерживать, еще труднее отпустить так же, по-доброму. Ну, как тут хотя бы пинка не наподдать напоследок? Говняным сапогом в копчик, чтобы рассыпался он, зараза, чтобы, зараза эта, что от него растет, тоже, наконец, прониклась, поверила, что к ней по-доброму! Тяжело с такими, ей-ей...
Раньше одной только линии придерживался - всякому оставляй видимость шанса. Пугай, но не до беспамятства, иначе и наброситься может, всегда оставляй место, куда бежать, а вот тогда стреляй в спину или затылок.
Стрельнуть? Так добить или этак? Вгляделся в рожу - типичный городской упырь и средь своих не красавец. Стандарт со слабо выраженной челюстной, с собранными в узелок губами. Это потому, что питается, как все они через трубочку. Потому и глаза с носом спустились и кучкуются у сушеной сливы рта. От того кажется, что лба хватило бы на всякого. И некоторые приезжие держат их за умных.