(Caprineus)
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
|
|
|
|
Аннотация:
Часть 4.ЗАТИШЬЕ Состоит из 10 глав.
|
1У - 1. В цирке
- - Жениться никогда не поздно, - твердил Федр, откладывая решительный разговор с соседкой . Он бы и ещё помедлил, но тут случилась беда: его выгнали с работы: кто-то донёс, что уважаемый учитель побывал в тюрьме, и в жизни Федра всё рухнуло в одночасье. Он разом лишился и доброго имени, и дохода. Из коллегии палатинских грамматиков его исключили, даже не возвратив взносы в погребальную кассу. В довершение бед, пока он сидел в тюрьме, его обокрали. Пропало добро, нажитое честным трудом: новый плащ, одеяло, две учебные книги, жаровня , Аполлон, сундучок из-под рукописей. Сами его рукописи воры за ненадобностью вывалили на пол.
Некоторое время он мужественно скрывал от соседей, что лишился работы и не имеет денег на пропитание, однако подошёл срок уплаты за жильё, а со сборщиком шутки плохи. Догадавшись первой о постигшем Федра несчастье и посочувствовав, Стафида осведомилась, почему он не хочет открыть частную школу. Увы, он уже попытался, но хотя обегал все ближние рынки, его отовсюду с бранью прогоняли местные учителя. Заботливая травница , подумав, решила достать ему уроки в доме квартального старосты, у которого подрастал сынишка .
Из признательности он счёл возможным открыть ей кое-какие свои тайные надежды:
- Знаешь ли ты, что я скоро могу разбогатеть? Если издать мои переводы Эзопа, я вмиг стану знаменитостью. А уж тогда кошель обязательно наполнится.. Не веришь?
- Вот и попробуй. Перепиши покрасивей свои басни да отнеси в книжную лавку, - обрадовалась женщина.
Он и сам уже подумывал об этом; подсказка соседки была кстати.
Стафида сдержала обещание достать Федру уроки, и ободрившийся грамматик стал ходить к квартальному старосте. Тут ему подвернулся выгодный заказ на сочинение эпитафии, и за жильё он расплатился. Литературные труды он тоже не забросил. Купив недорогой папирусной бумаги и всё, нужное для письма, Федр занялся перепиской своих басен начисто: их набралось у него уже порядочно.
"Ворон и Лисица", - любовно вывел Федр, пояснив для себя. - Лисица - это, конечно, хитрая женщина; Ворон - простодушный мужчина."
"Позвольте басенку представить
О тех, кто любит слушать лесть.
Однажды Ворон стибрил сыр
И сел на ветку пировать.
- Ах, что за птица! - говорит Лиса,
Уставившись на лакомый кусочек.
- И пёрышки , и клювик - всё прекрасно!
Послушать пенье бы его, что слаще соловья...
Решив блеснуть пред нею, Ворон громко каркнул,
И сыр из клюва в лисью пасть упал."
Переписал, прочитал, залюбовался: ай, хорошо! Не хуже Эзопа, но уже на языке римлян. И работа у него бойко пошла.
С женитьбой он твёрдо решил не торопиться. Конечно, Стафида добрая женщина, и всякий день у неё горячая пища, да ведь он - грамматик, человек образованный и , возможно, уже завтра известный литератор; она же наверняка едва умеет подписаться - простая отпущенница без роду-племени. Конечно, он тоже человек небогатый и тоже отпущенник, но с Палатина; ему нужна родовитая невеста с приличным приданым. Из благодарности достаточно сводить Стафиду в цирк. И Федр приятно удивил соседку приглашением побывать на Аполлоновых играх. Консул обещал народу раздачу подарков, пропустить этакое было нельзя.
Большой цирк, величественное сооружение, воистину достойное столицы мира, примыкал к Палатину. Сильно вытянутый эллипс окаймляли три яруса сидений, которые отделялись от арены решёткой и рвом с водой. Множество зрителей уже с утра заполнили его, так что припозднившийся Федр со спутницей еле нашли место. Они попали во второй деревянный ярус; над их головами был ещё третий, тоже деревянный, а ниже них располагался каменный, предназначенный знати. Куда ни глянь, лица, лица, - и, горделиво подумалось Федру, ни одного баснописца, кроме него. Его спутница робела, ошеломлённая великим многолюдством. Желая ободрить женщину, Федр принялся объяснять ей окружающее .
- Вон из тех ворот выедет Помпа, а квадриги покажутся с другой стороны. Ты знаешь, что такое Помпа? Это парад участников скачек. Каменный столб посредине арены - это мета. Чем ближе огибать её лошадям, тем вернее победа. Бывает, колесницы переворачиваются, возницы убиваются насмерть. Захватывающее зрелище. А по окончании, не забудь, будут раздавать подарки. Пирожки, фрукты, посуду, а то и деньги. Один мой знакомец однажды получил полный кошелёк.
- Твой знакомец, наверно, спёр его, - неожиданно подал голос какой-то простолюдин слева. Федр не счёл нужным ответить, снова обратившись к спутнице:
-Ты за кого станешь болеть - за красных, белых, синих или зелёных?
- А надо болеть? - испугалась она.
- А то как же!
Нахальный сосед хмыкнул:
- Твоя жена, приятель, ничего не разумеет. - И, дыша чесноком, принялся со знанием дела рассказывать Стафиде про цирковые партии, жеребцов и возниц.
Стафида слушала без интереса, и Федр успокоился. Тут рассказчик ошибочно назвал знаменитого жеребца Легконогого "Быстроногим", его поправил другой зритель, они заспорили и отвлеклись от Стафиды. Федр тут же снова завладел вниманием соседки.
- Знаешь, сколько возницы зарабатывают? - осведомился он, на всякий случай понизив голос. - Проскачет семь раз вокруг меты, и мешок золота. К примеру я за год не получу столько, сколько он за день огребёт. Думаешь, завидую? - (Тут он повысил голос) - Никогда не гонялся за деньгами. Мое богатство - мои знания. Человек образованный, я гляжу на жизнь философски и довольствуюсь малым. Не тот беден, у кого ничего нет, а тот, кто хочет иметь больше. Знаешь Эзопову басню про Петуха и навозную кучу? Цирковой возница - это навоз в золоте. конечно. Я же предпочитаю быть золотом в навозе.
Тот, для кого эти слова предназначались, заметил:
- И впрямь навозом потянуло. А золота не видать.
Вокруг захихикали. Обиженный Федр хотел резко ответить наглецу, но распахнулись ворота и, приветствуемая рёвом десятков тысяч глоток, показалась Помпа: сначала триумфальная колесница с устроителем игр - одетым в алое и золотое консулом ; мелькнули белые тоги его свиты - магистратов, друзей и знатных клиентов. Шедшие за власть предержащими музыканты отчаянно дудели, тренькали и грохотали. Следом нарядные возничие вели под уздцы знаменитых коней. Жрецы несли изображения богов; повозки тащили часовенки со священными символам и статуями Августа, Ливии и Тиберия.
Торжественная процессия медленно обходила арену.Народ приветствовал Помпу стоя. Рукоплескания волнами прокатывались по ярусам цирка. Особое внимание зрителей привлекал сын Цезаря - будущий властелин Рима.
- А вон те двое за консулом - братья Норбаны, мои патроны, - толкнув локтём Стафиду, - снова пристал к ней навязчивый сосед. - Младший - отличный возница, и если бы он выступал, брал бы все призы. Зато старший хорошо играет на трубе.
Федр постарался отвлечь внимание спутницы от назойливого соседа.
- Посмотри на святыни, - взял он Стафиду за руку. - Сова, павлин, молнии Юпитера...
- Посмотри лучше на иудейского царевича ... Ишь, в нашу тогу обрядился...
Бедняжка не знала, кого и слушать.
А Помпа всё ползла, огибая арену; кони ржали, скрипели повозки, гремела музыка; ало-золотой Друз лениво поднимал руку, приветствуя народ.
- Медовая вода, пирожки! - голосили разносчики.
- Не желает ли госпожа фиников? - нахально пристал к ним один. Федр сделал вид, что не слышит.
- Дай мне! - потребовал сосед; расплатившись, он принялся чавкать .
- Жаль, мы не захватили хлебушка, - покосившись на него, вздохнула Стафида.
- Подожди, после скачек будут съедобные подарки, - утешил Федр.
- То - вечером. Да, может, нам и не достанется.
- Да купи ты жене пирожок, - посоветовал сосед, чавкая.
- У меня нет жены, - холодно поставил на место грубияна учитель. - Поменяемся местами, - решительно потребовал он у спутницы.Стафида покорно встала, однако сосед-нахал стал её удерживать. Тут уж Федр вышел из себя. Окружающие возмущённо потребовали у них угомониться, а какой-то озорник из третьего яруса запустил огрызком яблока.
Сев, кипя от негодования и выждав, когда шум поутихнет, Федр громко сказал:
- Величавое зрелище цирка пробуждает во мне поэтическое вдохновение. Ты, конечно, помнишь, что я сочиняю стихи? Их даже высекают на мраморе для всеобщего сведения.
Это было правдой: его эпитафии пользовались спросом.
Стафида замешкалась с ответом .
- И хорошо зарабатываешь? - осведомился грубиян.
- Плата поэту - слава, - гордо осадил невежду поэт.
- Не густо! - захохотал обидчик.
- И то, - вздохнула Стафида. - Славой сыт не будешь.
Бесчувственная женщина поддакивала нахалу! Добрая, но неотёсанная. Женись он на ней, о чём они станут беседовать? О слабительных пилюлях? Нет, о женитьбе не может быть и речи.
Гонки запряжённых квадригами колесниц были великолепны, но Стафида ничего не могла взять в толк. Когда весь цирк в едином порыве вопил и , вскочив на ноги, размахивал платками, травница продолжала спокойно сидеть, боязливо отстраняясь от неистовых соседей. Тем более удивило Федра, когда она тоже взволнованно вскочила и замахала концом покрывала. Внизу, куда она смотрела, там, где сидело всадничество, встала и направилась к выходу молодая чета - белесый мужчина в тоге и красивая женщина с пышной копной белокурых волос.
- Альбуцилла! - завопила Стафида.
Пара уходила. Красавица, повернув голову, окинула равнодушным взглядом второй ярус. Федр с удивлением узнал беглую вскормленниц Стафиды, - ныне цветущую, нарядную женщину.
- Скорей! - тащила Федра за руку Стафида. - Догоним её.
Встать - значит, потерять место. К тому же выходы на ярусах были разные, и Альбуциллу им в толпе ни за что не догнать. Федр заупрямился, но Стафида всё-таки вытащила его наружу. Парочки, разумеется, и след простыл.
- По твоей милости мы лишились наших мест и подарков, - досадовал он. - Она попросту не хочет тебя видеть, потому и ушла не обернувшись. Вернёмся.
Но Стафида и думать о скачках больше не хотела. Не слушая его уговоров, она устремилась из цирка вон. Махнув рукой, Федр отпустил её и вернулся, но уже в третий ярус. Простояв в тесноте и давке там до вечера, он таки дождался часа, когда стали швырять в зрителей подарочные тессеры. Повсюду возникли свалки. Федр смело ринулся в гущу сражавшихся зрителей. Тумаки сыпались ему на спину, кто-то схватил за волосы, кто-то пнул в зад коленом . Но тессера ему всё-таки досталась .
Правда, в обмен ему выдали глиняный светильник совершенно непристойного вида: пьяный Силен, развалив ноги, сидел в луже масла. И домой нести невозможно, и выбросить жаль. Но Федр не растерялся и тут же выменял светильник на корзиночку с солёными маслинами. Правда, но под слоем маслин оказалось спрятано нечто, заставившее его яростно швырнуть корзиночку в сточную канаву и выругаться.
На улицу Сапожников он вернулся раздосадованным, никого не желая видеть, однако из окошка соседки приятно пахло чем-то съестным, и он стукнул ей о подоконник.
- Ноги моей больше не будет в цирке! Развлечение не для образованных людей, - сообщил он соседке .
- Мне кажется, девочка вышла замуж за хорошего человека, - мечтательно улыбнулась в ответ Стафида.
Скверная девчонка, врунья и шлюшка, вот как была, так и осталась. Он лёг голодным .
Изготовив десяток тетрадочек с баснями, Федр отправился в книжную лавку, с владельцем которой был знаком. Выслушав его просьбу выставить на продажу книжицы, торговец согласился, предупредив, что автор не получит ни гроша: барыш, если он будет , пойдёт в уплату за услугу. Несколько разочарованный, Федр согласился: не нести же тетрадочки назад.
На следующий день он поспешил к лавке, жаждая узнать, оповещены ли покупатели о новинке. Изучив прикреплённые к двери объявления и не найдя упоминания о своих баснях, подосадовав на торговца, он крупно написал мелом на косяке: "Юноша! Купи басни Эзопа в переложении на латынь нашего Федра!" Войдя в лавку, он потребовал объяснений. "Да забирай хоть все назад" . - отмахнулся от упрёков продавец. Раздосадованный автор, прихватив пару книжиц, вышел на улицу . Заметив прохожего, он тут же углубился в чтение, восклицая:
- Какая книга! Ах, сколько мудрых мыслей!
Заинтересовавшись, прохожий остановился. Завязался разговор. Поработав так полдня, Федр добился того, что двое посетителей купили его басни. Можно было считать, что книга идёт нарасхват.
Вернувшись домой, он постучал к Стафиде: она должна узнать о его успехе. Но травницы не оказалось дома. Наверно, опять убежала к своему патрону, несмотря на то, что тот её прогнал, женившись на молоденькой. Если Федр всё-таки решится на брак, то запретит Стафиде эти посещения.
Он проглядел возвращение соседки и понял, что она дома, услышав шум за стеной. Стафида завязывала узел с вещами.
- Я ухожу, - радостно сообщила она. - Кастор позвал меня к себе.
Федр был сбит с толку:
- Ты хочешь сказать... А жена твоего хозяина согласна на твоё появление в доме?
- Кастор прогнал её, - счастливо улыбнулась Стафида.
Сердце у Федра упало. Пытаясь удержать её, он привёл последний довод:
- Неужто прислуживать капризному старику лучше, чем жить на свободе, сама себе хозяйка?
- Кастор - замечательный травник, - гордо возразила она. - Он придумал лучшее на свете слабительное. Осенью мы вместе отправимся на сбор трав.
- Значит, рабская доля тебе приятней жизни свободной женщины, милей завидного мужа?- привёл он в замешательстве последний довод.
Стафида не слушала.
- Охраняй мою лавку, а если придёт покупатель, будь добр, удовольствуй его. Деньги можешь брать себе. Вот ключ.
- Стафида! .. - начал, было, он.
- Одеяло и кое-что из посуды я оставляю тебе, - на прощание сказала изменница и ушла к своему Кастору.
1У - 2. СЕМЕЙНОЕ ГНЁЗДЫШКО
Женившись на красотке Альбуцилле и поселившись в собсвенном особнячке на одной из тихих улиц Виминала, Сатрий Секунд, нищий, но гордый римский гражданин, мог считать себя баловнем Фортуны. Правда, особняк принадлежал патрону, и супруга тоже. Она сразу предупредила, чтобы муженёк не помышлял о постели вдвоём, да он и не рассчитывал, что дом станет его собственностью, а супружество настоящим браком. Довольно было того, что люди верили этому. Махнув на всё рукой, он продолжил управлять школой .
Бывшая девчонка из канавы, превратившись в супругу римского всадника, к перемене участи отнеслась довольно равнодушно. Ей строго приказали отныне вести себя осмотрительно, оставив прежние ухватки, однако легче было отучить её дышать, чем красоваться, купаясь в жадных мужских взглядах, как в ванне с тёплым молоком.
Сатрия раздражало её поведение, и он жаловался патрону. Тот лишь забавлялся, советуя требовательному супругу не слишком натягивать узду. Сеяну нужна была Альбуцилла не ради своих забав, но для особо сложного дела. Выпускники школы , внедрённые слугами во многие знатные дома, поставляли ценные сведения о сокровенной жизни многих семейств. Однако был дом, куда не могли проникнуть люди Сеяна, а между тем в этом была настоятельная нужда. Дом Агриппины был крепостью, недоступной никакому троянскому коню. Вдова Германика не терпела красивых, образованных служанок и презирала смазливых мальчишек, а её домашние слуги, вышколенные и донельзя запуганные, не поддавались никакому подкупу, оставаясь немыми. Мысль использовать Альбуциллу как приманку для старшего сына Агриппины пришла Сеяну давно, однако у негодницы вдруг стал пухнуть живот. Сеян попенял верному клиенту, однако Сатрий клялся, что не спускал с проказницы глаз и даже намекал, что тут не обошлось без вмешательства какого-нибудь божества.
- За ней и Аргус не уследит! - оправдывался он. - Стоит ей пройти по улице, как следом тащится хвост мужичья, точь в точь собачья свадьба.
Многие хлопоты и обязанности "сотрудника Цезаря (лестное определение, данное самим Тиберием) не позволяли Сеяну часто посещать дом клиента , пока Сатрий не сообщил, что Альбуцилла родила сына и теперь скандалит , требуя подарков. Несколько удивлённый быстротой события, Сеян навестил роженицу и нашёл её перед зеркалом, занятую своими роскошными кудрями. Встретила она патрона довольно холодно, смягчившись лишь при виде оправленных в золото блестящих камешков, ожерелья и серёжек . По его просьбе принесли новорождённого - слабенького, белёсого младенца. Ребёнок на её руках вскоре захныкал, и она поторопилась вернуть его кормилице.
- Догадываешься, кто мне устроил этого пискуна? - сердито осведомилась молодая мать.
- Сатрий, конечно, - вселился гость
- Чтобы мой ребёнок был сыном этого мучного червя?- надулась Альбуцилла
- Может, к тебе в спальню спустился какой-нибудь бог, поражённый твоей красотой?
Придя в ярость, Альбуцилла набросилась на него с кулаками.
- А ну, покажи мне свои грязные ногти, замарашка! - хохотал он, ловя её руки.
- Устрой у себя приём, - велел он Сатрию, уходя. - Пригласи на обед Юния Отона, а уж тот приведёт, кого надо.
- Нерона, сына Агриппины? - попросил уточнения клиент.
Сеян покачал головой. От давней мысли свести с Алььбуциллой Нерона пришлось отказаться, так как старший сын Агриппины был замечен в стремлении нравиться мужчинам. Внедрённый в свиту Друза Цезаря виночерпий Лигд сообщил, что Нерон иногда появляется на распутных пирушках переодетым в женское платье. Но от замысла приручить кого-нибудь из детей Агриппины не было причины отказываться. Он напомнил клиенту:
- Второй сын Агриппины уже надел взрослую тогу.
Альбуцилла решительно не хотела заниматься ребёнком, и Сатрию пришлось хлопотать обо всём. Когда всё устроилось с кормилицей и няньками, оказалось, что нежному ребёнку рядом требуется ещё и разбирающаяся в младенческих недугах женщина. Озабоченный муж явился к Альбуцилле.
- А, - поморщилась она. - Позови Стафиду, у которой я жила. Она травница и смыслит в болезнях. Ей можно будет не платить.
Белокожая, с распущенными светлыми волосами, в изобилии покрывавшими её плечи, томная, ленивая красавица была так притягательна, что Сатрий не мог отвести голодных глаз
Слуга, посланный за травницей, застал в её конуре нескладного, тощего человека неопределённых лет. Федр сидел, распахнув дверь, в обрамлении сушёных трав, и что-то царапал на восковой табличке, лежавшей у него на колене. Услыхав, что Стафиду требуют к госпоже Альбуцилле, он обрадовался , запер лавку и велел посланному следовать за ним. Призыв Альбуциллы неминуемо вырвет Стафиду из дома Кастора.
- Подумать только! - возмущался он дорогой. - Эта безмозглая Стафида могла иметь завидного мужа - видного литератора, однако почётному замужеству предпочла роль прислуги у травника . Этот Кастор никогда на ней не женится, между тем я, в прошлом наставник юношества, добился признания не только на литературном поприще, но, что гораздо труднее, в своём квартале. Не смотри на мою потрёпанную одежду, у меня есть другой плащ, поновее. Ведь я свой человек в доме квартального старосты, сына которого учу наукам, и скоро стану членом коллегии августалов.
Слуга явно сомневался в услышанном, и задетый Федр не стерпел обидного недоверия:
- Слыхал про Эзопа? Перед тобой человек, переложивший знаменитые басни на язык римлян. Не веришь? Да у меня и книга вышла! А вот послушай! "Позвольте басенку прочесть о тех, кто любит слушать лесть. Однажды Ворон стибрил сыр...- И далее последовала известная история.
Федр готовился продолжать, но они уже пришли. Прославленному знатоку лекарственных трав Антонию Кастору в ту пору перевалило за пятьдесят, его можно было считать стариком, однако он был крепок телом и духом. Этому человеку предстояло дожить до ста лет . Его жилище было домом учёного; тут имелась хорошо подобранная медицинская библиотека с трудами знаменитых фармакологов Зенона, Аполлония, Тарквития, и отлично оборудованная лаборатория, где в стеклянных сосудах рождались новые лекарства. Прилегавший к дому сад был превращён в огород, где сажались и выращивались целебные растения - кантабрийская трава и золототысячник, иссоп, полынь, рута, базилик, тимьян, множество безымянных трав, целебные свойства коих ещё предстояло изучить; подальше притаились ядовитые белена и аконит, распластала листья таинственная мандрагора.
Стафида любила дом своей молодости, - запахи трав, гербарии, свитки с учёными трудами восхищали её. Поздний брак патрона, из-за которого ей пришлось покинуть Кастора, уже распался, молодая жена покинула "сеновал" , как в сердцах обозвала дом Кастора, оставив после себя запущенность и неуют. Стафида счастливо погрузилась в прежнюю жизнь подле учителя, - как вдруг в дверь земного Элизиума забарабанили кулаки, и знакомый голос принялся выкликать её имя.
- Альбуцилла зовёт тебя к себе, - сияя улыбкой, объявил Федр.
Охнув, Стафида подумала, что ослышалась, однако спутник Федра объяснил всё подробно . Федр ликовал, ничуть не таясь. Его ожидания оказались верными: тут же забыв о Касторе, Стафида попросила как можно скорее отвести её к ненаглядной девочке.
- Скорей, скорей, -- заматывая голову покрывалом, торопила она. - Мою лавку-то запер?
- А то как же? - самодовольно указал Федр на висевший у него на шее ключ.
По дороге он снова повествовал о своих литературных делах и хвастал дружеских отношениях со смотрителем священных кур и ликтором рыночного эдила, - одним словом, пускал пыль в глаза. Но Стафида, взволнованная предстоящей встречей , почти не слушала..
Дом Альбуциллы восхитил травницу: в нём всё было устроено, как в особняках богачей, только очень маленько . Велев Федру ждать, слуга повёл женщину внутрь дома.
Минуло четыре года с тех пор, как она потеряла свою вскормленницу. Диво ли, что при виде пышнотелой, белокурой красавицы, в которую превратилась Альбуцилла, Стафида ахнула и всплеснула руками.
- Дитятко моё, ты - жена римского всадника, благородная матрона, раскрасавица! Не знаю, какого бога мне благодарить.
Несмотря на зрелое тело, Альбуцилла сохранила разум подростка; спесиво насупившись, она напомнила тётке:
- А помнишь, как вы с противной Питузой хотели испортить мне лицо?
- Боялась я за тебя, дочка!
- Не смей называть меня дочкой! Я госпожа в этом доме для всех, и для тебя тоже. Ну, как там у вас? Аполлон Сапожников всё ещё на месте? А Фортунат по-прежнему работает у стеклодува?
- Откупился, всем на удивление! - встрепенулась Стафида. - Теперь работает с хозяином на пару, и тот хочет женить Фортуната на своей дочке. Золотые руки у парня.
- Стеклодув, фи. И была бы я сейчас женой ремесленника!
Резво вскочив с ложа и поманив Стафиду, Альбуцилла раскрыла перед нею сундук. Он был полон одеждой: там были туники из египетского льна, дорогие покрывала с золотой каймой и звёздами, бирюзовые, шафрановые, пурпурные платья .
- Твой муж одевает тебя, как восточную царицу! - восхитилась Стафида.
- А ты погляди на мои украшения! - ликовала Альбуцилла.
- Сатрий, наверно, очень богат?
- Ничуть. Разве это от Сатрия?
- А от кого же?
- Тебе какое дело? Питузе насплетничать?
- Я с нею больше не знаюсь. Ах ты, моя ненаглядная! Покажи скорее тётке Стафиде самое большое своё сокровище - сыночка.
- Успеется, - поморщилась та, недовольная тёткой, слишком быстро переставшей восхищаться нарядами. - Он, наверно, спит. Он только и делает, что ест да спит. Да, знаешь, я решила взять тебя в няньки. А в благодарность ты дашь мне средство, чтобы не зачинать детей, да такое, чтобы вытравить это раз и навсегда. Я знаю, у тебя есть сильные травы.
Стафида в ужасе всплеснула руками:
- Что скажет твой муж?
- Кто, Сатрий? Ничего.
- Нет, нет, я не могу.
- Так я прогоню тебя. Убирайся!
- Как же так, деточка?..
- Я тебе не деточка, а госпожа!
Стафида вышла попрощаться к заждавшемуся Федру.
- Остаюсь тут. А ты торгуй травами. Я стану тебя навещать.
Федр отправился домой довольным, что всё-таки удалось оторвать её от Кастора.
1У - 3. Наследник
На Побережье Тиберий изменил привычке посвящать утро делам, но письма просматривал, и одно сильно встревожило его. Оно было из Рима; Квириний сообщал, что Друз, не дожидаясь постановления сената о предоставлении ему трибунской власти - главного акта, покинул город ради купаний в Байях. Квириний сокрушался, что не смог удержать молодого человека, пренебрегшего консульскими обязанностями ради летних удовольствий, а также просил указаний и в конце сообщал о своём недомогании. Тиберий, будучи истым римлянином, всегда более всего заботился о соблюдении приличий. Торжественный акт дарования Друзу высокой власти был тщательно составлен; принцепс сената должен был зачитать письмо Тиберия, а избранные сенаторы произнести Друзу похвалы- их текст был заранее написан. В свою очередь Друз, поблагодарив за оказываемую ему высокую честь, пообещал бы служить сенату и народу Римскому и покинул бы курию под аплодисменты, чтобы в тот же день присутствовать на великолепном пиршестве, куда сенаторы явятся с супругами. А сын взял и уехал - то ли из пренебрежения, то ли по невероятному легкомыслию. Дрянной мальчишка и глупый старик! В раздражении Тиберий забыл, что мальчишке пошёл тридцать пятый год, а наставника ему выбрал он самолично.
Собравшаяся на террасе свита заждалась выхода Цезаря. Заслышав его шаги, учёные греки, взятые Цезарем с собой для развлечения , тут же громко продолжили литературный спор. Голос Аполлонида звучал громче всех:
- .... В какое время жили Гомер и Гесиод, меж учёными до сих пор нет единого мнения. Историк Филохор и философ Ксенофан писали, что Гомер был старше Гесиода, но поэт Акций и великий Эфор утверждали, что младше. .
- Разреши тебе напомнить, что Варрон в книге "Об изображениях" пишет: не столь важно знать, который из них старше; главное то, что какое-то время они были современниками .
- Позволь не согласиться с тобой, уважаемый Селевк. Аний в первой книге "Дидаскалий" пишет, что когда Гомер именует Ахилла сыном Пелея, он не поясняет, кто таков был Пелей, а это сделал бы, знай написанное Гесиодом. А когда он упоминает Гекубу...
Грамматики - завитые, надушённые, в шёлковых хламидах, старательно делали вид, что увлечены предметом обсуждения, а меж тем исподтишка насторожённо наблюдали за Цезарем, расхаживавшим взад-вперёд опустив голову и заложив руки за спину. Сидевшие тут же сенаторы Монтан и Нерва, два знатных спутника Цезаря в его поездке по Кампании, тоже наблюдали, и это навязчивое внимание приближённых раздражало Тиберия; их речи казались ему неискренними, а оживление деланным.
- ... а когда он упоминает Гекубу..., - витийствуя, возвысил голос Аполлонид.
Насупившись, Тиберий приостановился:
- Как звали мать Гекубы? - внезапно спросил он.
Под взглядом Цезаря смущённые грамматики умолкли. Разве вспомнишь так сразу, будь она неладна..
- Я подожду ответа, - насмешливо кивнул он и ушёл в сад, сделав запретительный знак, дабы никто не следовал за ним.
Тщательно ухоженный сад был пленителен, весь в цветении и щебете, свежести и благоухании. К сожалению, кое-где мелькали садовники, и Тиберий спустился вниз по склону, всё дальше уходя от назойливых людских глаз. Он устал от людей, особенно от женщин. К несчастью его собственное семейство состояло из склочных, вздорных женщин. Августа, Агриппина, Ливилла - три болячки, три гарпии, сосущие его кровь. Антония лучше остальных, но по сути набитая математикой дура. Она хоть расположена к нему - брату своего рано погибшего мужа, а первые три в грош его, повелителя, не ставят. А ещё в прошлой жизни были две жены - предательница Випсания и развратница Юлия. Невольно станешь женоненавистником . Он углубился в плодовый сад. Цветущие деревья, распушив ветви, окружили его, скрыли от нескромных глаз, и он пошёл медленней, распрямился, полной грудью вдохнул сладкий воздух. Людей вокруг утомительно много, но не с кем слова сказать. Сеян, единственный человек, коему можно доверять, в отъезде , но всего не откроешь и ему. Меж ними разница в четверть века. Ещё очень нескоро у молодца станут слабеть колени, болеть спина и стрелять в боку.
Быть недоверчивым Тиберия научила жизнь. Когда ему было четыре года, мать родила ещё одного сына, отдав первенца нянькам. Потом было множество предательств, но первое, материнское - самое болезненное. Даже отчим был внимательней к осиротевшему ребёнку, чем бездушная мать. И началась жизнь по виду блестящая, а на самом деле прозябание приёмыша в чужом доме; она длилась мучительно долго, закончившись катастрофой - его бегством на Родос. Потом, вернувшись в Рим и вознесённый капризной Фортуной , назначенный главнокомандующим германским войском, он совершил немало деяний во славу Рима. Насквозь пройдена вся Германия, преодолены горы Паннонии, покорено множество едва известных племён, границы Римского мира расширены далеко на север и восток. Военные любили его и почитали. Вокруг него собралось тогда несколько молодых людей, склонных к наукам и искусствам, и он щедро делился со слушателями знаниями. О, эти симпозиумы под варварским небом, среди непроходимых дебрей и болот! Он впервые вздохнул свободно вдали от Палатина и двух хитрецов - матери и отчима, Ливии и Августа.
- Счастливое было время, - недавно признался он в разговоре с Сеяном.
- Да, император, поскольку оно увенчалось твоим триумфом, - согласился тот.
Нет, не день триумфа запомнился Тиберию, как самый счастливый; во время триумфа он актёрствовал, преклонял колени перед Августом, улыбался народу, благодарил пустые небеса. Нет, другие дни...
Догадавшись о мыслях Цезаря, Сеян с усмешкой признался:
- А для меня самый счастливый день тот , когда мы прорвались сквозь заслоны Батона и, после долгой скачки, взмокшие, но спасшиеся и живые, повалились на землю и жадно пили воду из какой-то лужи, черпая её шлемами.
Тиберий прекрасно помнил этот случай, когда избежать смертельной опасности удалось лишь благодаря подкупу варварского вождя, который позволил им ускользнуть , и они улепётывали, потеряв всякое благообразие. Да, бывало и такое. Сеян говорил правду. Он её знал, будучи рядом всегда. Выдвиженца Августа, сын вояки Сея Страбона, , тогда ещё совсем юнец, поначалу служил войсковым трибуном, однако в войну с Марободом был уже легатом, а позднее, когда разразилось ужасное восстание в Паннонии, Тиберий ввёл его в военный совет наряду с многоопытными военачальниками, и никогда не пожалел о своём выборе. Трудности походов, суровый климат, опасности со всех сторон, непроходимые леса и непролазные болота, обрывистые кручи, толпы свирепых варваров, кровопролитные сражения, - всё было пережито ими вместе .
Старый человек утомлённо прислонился к дереву. Настанет ли наконец день, когда он осуществит своё заветное желание и, передав власть сыну, удалится на покой? Прочь от людей, как можно дальше, только бы никого не видеть! Ускользающая надежда - сын... Порождение Випсании, выкормыш коротышки Азиния Галла. Он знал про все изъяны Друза. Отмечая в его лице собственные черты, не находил движения мысли, одухотворённости, но лишь злость, упрямство и раздражение. Но каким бы Друз ни был, это его единственный сын , который со временем должен стать Цезарем, правителем Римской империи. Именно он , а не сыновья буйной Агриппины. Друз со временем, конечно, научится держать себя в руках. Но самое главное - уже есть внуки, ростки в будущее. Тревожит одно: Друз и Сеян не ладят. Два самых нужных ему человека враждуют . Вернее, Друз негодует, жалуясь, что "безродный выскочка" оттесняет его от отца; Сеян же молчит. Возвеличивание Друза явно ему не по душе. И Тиберий предпочёл не обсуждать с помощником своё решение наделить сына трибунской властью.
На террасе учёные грамматики продолжали спор:
- Мать Гекубы - Метопа.
- Ничего подобного. Её имя - Эвангра.
- Ни то, ни это: мать троянской царицы звали Телеклеей!- Это подал голос высокомерный Ксенон. Приметив Цезаря, он продолжил доказательства, играя голосом, вкусно произнося малоупотребительные, вычитанные из старинных книг слова.
Послушав немного, Тиберий перебил разглагольствования самоуверенного грека насмешливым вопросом:
- Что за диковинное наречие, на коем ты изъясняешься?
- Дорийское, - обидевшись, произнёс тот со значением.
Тиберий дрогнул, будто от плевка в лицо. На дорийском говорят на Родосе. Дрянной гречонок посмел уколоть его родосской ссылкой: мол, ты, столько лет проживший изгоем там, где звучит дорийский говор, делаешь вид, будто забыл его. Помрачнев, ссутулившись, Цезарь молча прошёл мимо притихших грамматиков в прохладу дома . Шуты гороховые! Едят его хлеб лижут его руки - и шипят исподтишка, стараясь невзначай куснуть.
- Чтобы этого Ксенона и духу здесь не было! -сквозь зубы распорядился властелин.
И Ксенон исчез, как струйка дыма; дерзкому грамматику предстояло провести долгие годы на голой скале посреди моря, где его глубокие познания могли оценить только чайки.
Получив приказ отца явиться к нему, Друз долго медлил, а приехав, не стал выслушивать родительский нагоняй, но вышел из себя и наговорил упрёков. Оба расстались в крайнем раздражении.
- Отчитывать меня, консула, главу семейства с правом трёх детей, будто мальчишку! - жаловался он наперснику - царевичу Ироду Агриппе. - Как снести такое? Или я всё ещё несовершеннолетний юнец? Или я уже не Цезарь?
Ирод Агриппа слушал излияния наследника с ухмылкой. Весёлый и наглый, по уши в долгах, он предусмотрительно выбрал своим патроном Друза, предвидя его возвышение , и льстил, поддакивал, подсказывал и осторожно направлял необузданного наследника.
- Цезарю под семьдесят... - невзначай пробормотал он.
- Да мой отец всех нас переживёт! - досадливо отмахнулся Друз .
- Хвала Всевышнему, - недовольно покосился на него осторожный наставник. - Твой батюшка крепок, как ливанский кедр. Да продлятся его дни на радость всему земному кругу. Однако время неумолимо. Оглянуться не успеем, как ты станешь властелином Рима.
- Забыл про Сеяна? - вышел из себя Друз. - Проклятый этруск восстанавливает отца против меня всеми силами, а тот охотно внимает всякому слову из его глотки. - И он принялся поносить главу претория, не стесняясь в выражениях; заодно доставалось и Тиберию, предпочитающего сыну чужого человека. Друз не любил отца. Своим настоящим отцом он почитал вырастившего его отчима Азиния, которого тоже не любил. Тиберий с его учёными греками, нудными рассуждениями о литературе и философии был чужд и неинтересен ему. Палестра была ему милее библиотек, гладиаторы - философским чтениям, а более всего привлекали пьяные кутежи в кругу весёлых сверстников. Зная всё это, хитроумный Ирод Агриппа опасливо старался обуздать молодца.
- Ты должен быть послушным, любящим сыном, - уговаривал он. Помня про крутой нрав собственного папаши, в отличие от Тиберия не ограничивавшегося наставлениями, но без колебаний казнившего отпрысков, царевич пытался вразумить буяна .
- Должен, должен!... - возмутился Друз. - Должен он, а не я! Всякий отец обязан любить родного сына и быть к нему снисходительным, что бы тот ни вытворял . А я всего лишь, чувствуя недомоганье, уехал из города отдохнуть...
- Примирись с отцом, стоял на своём Ирод Агриппа.
На следующее утро Друз всё-таки совершил попытку примирения , но был перед дверью отца остановлен служителями, вежливо пояснившими, что Цезарь занят.
- Как, занят для родного сына? - вскипел Друз.
Служители не посмели остановить разбушевавшегося наследника. Друз ворвался в кабинет Тиберия. Тот диктовал секретарю и сердито насупился при виде сына. Более неудобного времени виниться Друз и нарочно не мог бы выбрать: только что из Рима пришло известие о смерти Квириния. Переждав выкрики , после грозного молчания, Цезарь принялся отчитывать сына тихо и медленно, но грозно. Он упрекал Друза, что тот своим легкомысленным поведением не только навредил своему имени в глазах народа, но и уморил достойного человека, данного ему отцом в руководители. Друз молчал, переминаясь с ноги на ногу: всемогущего родителя, особенно раздражённого, он побаивался. Однако чем долее он молчал, тем сильнее багровел от сдерживаемой досады.
- Благопристойность требует, чтобы ты немедленно воротился в Рим на похороны Квириния и произнёс похвальную речь наставнику, - распорядился Тиберий.
- Я болен и никуда не поеду! - не выдержав унизительного стояния, крикнул Друз. - Мне надо лечиться, а не восхвалять дохлых старикашек.
Понимая, что позволил себе весьма много и на скорое родительское прощение рассчитывать не приходится, он , не попрощавшись с отцом, в тот же день уехал. Тиберий сделал вид, будто ничего не произошло, однако свита заметила, как он помрачнел.
Греки притихли; лишь астролог Тразилл, щуря зоркие глазки, благодушно изображал, будто ничего не замечает . Когда насупленный Тиберий проходил мимо по террасе, он сокрушённо вздохнул:
- Безрассудный молодой человек. Ах, эта молодая горячность!
Тиберий приостановился.
- Кого ты имеешь в виду? - заметив это, ядовито осведомился грамматик Селевк.
- Париса, сына троянского царя, - сладко улыбнулся коллеге астролог, сцепив холеные руки на обтянутом шёлком животике. - Разве не любовь к плотским наслаждениям заставила его рисковать судьбой!
Мрачно глянув на обоих, Цезарь прошёл мимо.
1У - 4. Выбор травницы
Почтенный Кастор, знаменитый травник, услыхав, что Стафида, лучшая ученица и верная помощница, решила покинуть его благоухающий сухими травами дом и зеленеющий огород, чтобы стать нянькой у чужих людей, негодующе сказал:
- Травы забирают всю жизнь, а ты полна суеты. . Уходи. Ничего из тебя не получится.
Завязывая узел с пожитками, она всплакнула, однако ей и в голову не пришло остаться у Кастора и обмануть свою ненаглядную девочку, вновь обретённую и так нуждающуюся в помощи старой тётки.
Водворение Стафиды в дом Сатрия Секунда прошло гладко. Ей с радостью вручили хозяйского младенца и предоставили устраиваться, как умеет. В крошечной детской даже не умещалась постель няньки: предполагалось, что та будет спать на полу. Промаявшись несколько ночей, она заикнулась, что не худо бы им с дитятей устроиться получше.
- Спроси у Сатрия, - отмахнулась Альбуцилла. - Не знаю, куда вас поместить. Дом и так маленький.
Улучив время, Стафида осторожно приблизилась к хозяину, чьё достоинство римского всадника её смущало, а белёсый облик не нравился. Опытным глазом она уже определила, что у него неладно с кожей, примочки с чередой тут наверняка бы помогли. Хозяин хмуро обозрел няньку. Вблизи он выглядел ещё неприглядней, напоминая моль. Не такого мужа заслуживала её краса ненаглядная. Но её просьбу он уважил, пообещав чулан попросторнее.
- Какой у тебя замечательный сыночек, господин, и как на тебя похож! - не удержалась она от лести. Он посмотрел на женщину своими красными глазами как-то странно.
Занятая ребёнком, Стафида мало общалась с домочадцами. Однако, будучи зоркой женщиной, присмотревшись, она заметила , что хозяин никогда не входит в спальню жены.
- Да верен ли тебе муж? Не завёл ли он наложницу? - обеспокоенно спросила она вскормленницу.
Красавице было не до бредней глупой тётки: она сушила свои роскошные волосы, только что осветлённые "бешеной водой". Отмахнувшись, будто от назойливой мухи, равнодушно объяснила:
- Мы друг другу не мешаем жить. А ты не суй нос куда не следует.
Увы, поведение её ненаглядной девочки было небезупречно. Не должна супруга римского всадника, разрядившись в пух и прах, разгуливать по улицам в сопровождении всего одной служанки. Не должно в отсутствие супруга принимать у себя мужчин! При случае она попеняла хозяину, что тот даёт жене слишком много воли. Тот помолчал, наливаясь кровью, просвечивавшей сквозь веснущатую кожу, и внезапно зло процедил:
- Потаскуха она!
Уязвлённая Стафида вступилась за воспитанницу, но Сатрий только раздражённо отмахнулся.
- Ты муж, удержи, примени строгость, - не сдавалась она.
- Я такой же муж, как ты - мать! - досадливо скривился он .
- Может, я и не мать, зато люблю её по-матерински, - обиделась она. - Да и как её не любить, такую раскрасавицу?
- Да ей плевать на любовь, на тебя, на меня, на всех! - досадливо попытался он втолковать истину простодушной тётке. - Исполнялись бы её прихоти, а там хоть трава не расти.
- Странный ты человек! - Стафида была удивлена. - Зачем терпишь неладное? Или ты в своём доме не хозяин?
- Где ты видишь мой дом? - разозлился он. - Этот дом, эти слуги, даже эта тога, что на мне, принадлежат моему патрону, а у меня ничего нет. Кроме почтенных предков, конечно.
Из детской доносился писк ребёнка, и Стафида поторопилась к нему, огорчённо обдумывая услышанное.
Альбуциллу она побранила, добавив:
- Твой муж - приличный человек и любит тебя, вертихвостку. Вспомни, как жили мы под лестницей возле сточной канавы. А сейчас у тебя есть особняк и прислуга, полно всяких нарядов. Приласкай мужа, позови к себе , иначе добром у вас не кончится, помяни моё слово.
- Надоела! - прикрикнула на разговорившуюся тётку госпожа. - Так и знай: выгоню!
Но слова тётки, особенно упоминание про каморку под лестницей, всё-таки подействовали, и при встрече Альбуцилла сказала мужу:
- Сатрий, говорят, ты хочешь переспать со мной?
- Нет! Не хочу! - отпрянул тот. - Откуда ты взяла?
- Не ори, - обиделась Альбуцилла. - Можно подумать, что его отправляют на галеры.
- Ты шлюха, и я брезгую тобой, - злорадно присовокупил он.
- Всё ты врёшь, - ничуть не обидевшись, хихикнула она. - И никакая я не шлюха. Шлюхи торгуют собой, а я живу, как благородная матрона. Что, не так?
В одну из своих прогулок Альбуцилла остановила носилки возле храма Венеры Прародительницы и вышла помолиться . Тут ей встретилась группа патрицианской молодёжи, и среди других - угрюмый, косматый юнец со взглядом исподлобья. Молодые люди восторженно загалдели при виде красавицы; она, одарив их милостивыми улыбками, прошла в храм . Угрюмый юнец был Друзом, сыном Германика и Агриппины. Прелестница сразила его наповал, и уже на следующее утро на пороге Альбуциллы лежали цветы, а через несколько дней Сатрий Секунд, явившись с докладом к патрону, досадливо сообщил о новом поклоннике Альбуциллы и капризах той, не желавшей поддерживать важное знакомство "за букетики". Новость весьма заняла Сеяна.
- У мальчишки, должно быть, ни гроша, - предположил он. - Ведь Агриппина прижимиста. Научи его занять у ростовщика. А пока покупай сам всякие бирюльки и вручай ей от имени Друза.
- Да ведь ей не угодишь! Цен она не понимает. Что понапрасну тратить деньги?
- Смотри, не упустите Друза.
Вскоре префект сам явился в дом Сатрия Секунда, наделав переполоху. К удивлению Стафиды, гулявшей с ребёнком по садику, блестящий военный, никогда ею ранее не виденный, по-хозяйски пересёк перистиль и скрылся в покоях Альбуциллы, откуда раздались весёлые голоса и смех.
- Кто там припёрся? - лениво откликнулась на зов красавица, жуя сладкий пирожок.- А, это ты, старичок, - поскучнела она.
- Что-о? - заорал Сеян. - Я тебе дам старичка!- Пару раз чувствительно шлёпнув её, он весело осведомился. - Как тебе удалось подцепить Друза?
- Кто такой? - облизывая запачканные липкой патокой пальцы, не поняла та.
- Друз, второй сын Германика и Агриппины.
- Тот молокосос, что увязался за мной от храма Венеры,а потом стал присылать дохлые цветочки?
- Ну да. Внучатый племянник нашего Цезаря.
- Да ну его!.
- Раскрасавица моя, за Друза я подарю тебе самые блестящие серьги, только влюби его в себя покрепче. Очаруй, поработи мальчишку, как ты одна умеешь.
- Серьги и узорное покрывало из египетского льна, - подумав, кивнула она.
Так и не дождавшись ухода военного, бесцеремонно вторгшегося в покои Альбуциллы, огорчённая Стафида на следующий день выразила воспитаннице своё недоумение.
- Глупая ты женщина, как я погляжу, -хладнокровно отозвалась та. - Сеян - мой патрон и благодетель, а Сатрий - пшик, декорация. Ему за это платят.
Платят? Бедная травница не знала, что и думать. Что это за дом и что за семья? Поразмыслив, она в конце концов смирилась: всё-таки Альбуцилла замужняя женщина. Мало ли, как люди живут... Конечно, плохо живут: муж спит со служанками, жена средь бела дня принимает содержателя, младенец брошен на няньку... Да что тут поделаешь?
Вскоре ей предстояло пережить и ещё одно неприятное открытие. Однажды Сатрий попросил её срочно осмотреть больного, не помогут ли тому её травы. Стафиду привели в соседний дом , где было полно испуганных девушек и кто-то громко плакал. Сатрий торопливо объяснил, что в помощи нуждается мальчик, и подвёл к двери, за которой раздавались стоны и плач. Встревоженная травница с опаской вошла. На полу бился в рыданиях подросток .
- Эта женщина поможет тебе, - озабоченно наклонился над ним Сатрий.
Уговорить мальчишку дать себя осмотреть оказалось непросто. Увидев, в чём дело, поражённая Стафида подняла глаза на хозяина:
- Здесь ничем не поможешь.
Мальчишка был недавно оскоплён, и рана воспалилась.
- Нет ли какого-нибудь средства, чтобы облегчить боль?
- Нужен настой из семи трав и пластырь Диогена. Пошли за лекарствами к знаменитому травнику Кастору. А пока я бы напоила его маковым отваром. Что за мясник делал операцию?
Во время хлопот с больным тревожные подозрения всё больше наполняли её. По чьей воле так жестоко искалечен несчастный подросток? Кто такой этот Сатрий? Кто эти молоденькие девушки и смазливые мальчики, которых он тут держит, называя слугами? Не иначе, это притон, и Сатрий - его владелец. Вот за кем была замужем вскормленница! Бежать прочь отсюда! Но как вытащить из трясины Альбуциллу? Горестно поняв, что та ничего не захочет слышать, Стафида решила бежать одна.
Федр, вернувшись домой после весёлой пирушки в приятном обществе смотрителя священных кур и ликтора рыночного эдила, - своих новых приятелей, застал травницу сидевшей пригорюнившись у порога запертой лавки.
- Пустишь переночевать-то? - слабо улыбнулась она соседу.
- Пожаловала! - недовольно отметил он. -Выгнали , как собачонку, из богатого дома?
- Сама ушла, - отозвалась та, сильно расстроенная. - Ну их! Пусть живут, как хотят.
- Никак ты собираешься опять тут поселиться?- строго осведомился он, показывая, как неуместно её решение. В самом деле, неожиданное появление соседки портило всё.Его литературные дела сейчас шли хорошо: первая книга басен принесла некоторую известность , на подходе была вторая. Сам Пекулиар, досточтимый глава коллегии августалов и первый богач в их квартале, милостиво пригласил баснописца к обеду, а многоуважаемый Пупий, квартальный староста, даже нанял его давать уроки сыну. Приход Стафиды мог бросить на учителя тень.
- Почему ты раздумала оставаться у своей вскормленницы? То всё ныла, а когда её позвали, сбежала, - потребовал он пояснений.
Стафида выглядела несчастной и угнетённой:
- Ох, не спрашивай, сосед! Не за тем я её растила...Ох, не за тем!
Кое-что ему всё-таки удалось выведать, и, поразмыслив, он стал укорять травницу:
- Сама говоришь, у них богатый дом, твоя непутёвая девчонка жена всадника, а тебе всё постыло? Мало ли, кто чем кормится! Как говорится, деньги не пахнут.
- Ох, сосед, пахнут! Уж лучше бы она вышла за стеклодува да осталась честной женщиной.
- Какой ещё стеклодув? Уж больно ты привередлива, как я погляжу. Ну ладно, у Альбуции не понравилось, так зачем ты сюда-то пришла? Тебе надо прямиком к своему Кастору.
- Не могу, - вздохнула она. - Там теперь поселилась Питуза, и меня не примут. Жалко мне старика: ему теперь эту ношу с загривка не скинуть, а она выпьет всю его кровушку.
Выходило, как ни крути, Стафида собиралась остаться в своей каморке и снова торговать травами. А ведь лавка пуста: всё ценное он распродал, вырученные деньги с её разрешения потратил. Раздосадованный, он не удержался от укоров:
- Выходит, ничего ты не добилась, соседка, а всё из-за неразумия своего. Пошла бы за меня, ни о чём бы сейчас не печалилась. А теперь уж извини: нынче я иду в гору, и жениться на ком попало не могу.
- Разве ты меня сватал? - удивилась она.
- А то нет?
Она попросила отпереть дверь в свою лавку, и Федр снова огорошил её, сообщив, что там ничего нет. Всё продано. Приходил, якобы, какой-то врач и забрал всё ценное, а оставшуюся труху он выбросил. Огорчённая Стафида заглянула через оконце в свою каморку, но кроме подвешенных к потолку сухих пучков полыни, не увидела ничего.
- Это, конечно, твоё жильё... - признал истину немного смущённый Федр.- Так отпирать дверь-то?
Стафида махнула рукой. Никому она была не нужна, ни Альбуцилле, ни Кастору, ни даже Федру - кроме ,пожалуй, безжалостно оставленного ею младенца, по которому уже ныло сердце. Видно, судьба неволила
И она вернулась.
- Тётка Стафида, ты ещё глупее, чем я думала, - выслушав её жалобы, удивилась Альбуцилла. - У Сатрия не притон, а школа. В ней готовят особых слуг. Есть школы переписчиков, вышивальщиц, актёров, мало ли ещё какие. А у нас выращивают слуг для украшения жизни. Я сама эту школу окончила.
Ничего не сказав, Стафида удалилась в детскую. Оставленный без присмотра ребёнок обрадовано потянулся к ней.
- Как я могла уйти от тебя! - схватив его в охапку, ахнула она. - Плохая тетка Стафида! Побей меня. Так её, так! - шлёпала она детской ручкой по своему лицу. Малыш с удовольствием продолжил игру, размахиваясь всё сильнее и заливаясь смехом.
Раздражение, с которым Сеян явился на свидание с Ливиллой, было вызвано книжонкой басен, которую купил Сатрий и, ознакомившись, поспешил к патрону. Некто Федр, перелагая Эзоповы басни на язык римлян, поместил меж них пасквиль собственного сочинения, где изобразил Альбуциллу с её поклонниками и намекнул на их тайную школу. Негодник грозил назвать их по именам. Откуда у ретивого борзописца оказались эти сведения, неизвестно. Огласка была совсем некстати, и её следовало любыми способами не допустить.
Федр не подозревал, какая туча набухает над его головой. Дела его в последнее время устроились неплохо. У квартального старосты нашёлся чулан, годный для ночлега, поскольку юного Пупия следовало наставлять в науках, да и самому старосте лестно было поселить у себя нахлебником учёного грека. Вселившись в чулан, Федр посвятил досуги творчеству. Его сильно взволновали рассказы Стафиды о жизни, которую вела её воспитанница, и о школе . Тут же родилась басня про зеркало и улитку: найдя серебряное зеркальце, улитка принялась любоваться собой и, ползая по блестящей поверхности, всю её запачкала слизью. Зеркало терпело, так как знало, что улитка прихорашивается для самого Феба. А чтобы дошло до самых бестолковых, автор пояснил: о тех людях, что терпят прелюбодейку-жену ради могущества её любовников; их имена ему известны.
На кончике пера тут же повисла другая басня - про блестящих навозных мух, проникающих во все дома, узнающих семейные тайны и потом разносящих их по свету. Федр поторопился отнести их переписчикам, трудившимся над сборником его басен, и стал ждать.
Судьба играет человеком! Понаблюдать, как бойко продаются его басни, ему довелось совсем недолго. Явившись в книжную лавку и находясь в самом радужном настроении, он был огорошен известием, что сборник его басен пошёл на смыв.
Исполняя приказ разузнать местожительство зловредного писаки, хозяин лавки послал следом за Федром слугу. Проследив за баснописцем, тот шепнул кому-то у Пупия, что Федр вызвал недовольство властей. Пупий тут же выставил Федра в тычки за порог.
- Да в чём дело? - хорохорился тот.
- И ты ещё спрашиваешь! - гремел Пупий. - Уматывай поздорову. Никто не сдаст тебе жилья в моём квартале. Никто не пошлёт детей учиться у врага государства. Вон!
Растерявшийся Федр не знал, что делать. Была бы у себя Стафида, он пошёл бы к ней. Но Стафида жила у своей питомицы. Баснописца ожидал ночлег "под арками", и это в лучшем случае, -если тамошние голодранцы пустят его к себе.
Он побрёл, куда глаза глядят, - подальше от квартала, где его так несправедливо унизили и обидели, и долго шёл, стараясь выбирать улицы побезлюднее, пока не добрался до городских ворот. Вечерело. Усталый и голодный, он присел на каменную тумбу, раздумывая, что делать дальше, и тут увидел давнего своего злопыхателя Грата. Узнать его было непросто, таким ладным преторианцем тот стал.
- Никак это ты? - приостановился Грат; он возвращался в лагерь после увольнительной.
Не ответив, Федр принялся жаловаться на судьбу. Не даст ли немного денег литератору сытый и весёлый знакомец, у которого наверняка кошель распух от монет?
- Значит, тебе и ночевать негде? - посочувствовал Грат .
Федр заплакал.
Центурион Стай, выслушав просьбу Грата разрешить литератору переночевать в доме для прислуги, повернулся к Федру:
- Тебя-то нам и надо, - объявил он. Днём, получив приказ арестовать баснописца, он отправился по указанному адресу и, не обнаружив Федра, сильно намылил шею Пупию. Ныне дичь сама прыгнула в руки. И центурион велел Грату отвести Федра в военную тюрьму.
Всю дорогу до тюрьмы Федр охал и причитал.
- В чём же ты провинился, бедняга? - осведомился Грат.
- Да я невиннее ягнёнка! Моя вина в том, что я родился на холмах Пиэрии, там же, где музы. Басни мои провинились, а не я.
- Пишешь хулу?
- Я бичую пороки.
- Как бы теперь самому не попробовать бичей.
- Погиб! Никогда не сочиняй басен, и проживёте безбедно.
- Не ной. Зато переночуешь под крышей. - У сильного всегда бессильный виноват! - И Федр с воплями переступил порог тюрьмы.
1У- 5. Побег
В отсутствие Цезаря жизнь на Палатине не угасла, ибо семейство Агриппины оставалось там безвыездно: ссылаясь на нездоровье, вдова отказывалась покинуть Город, удерживая при себе детей. За нею следили, и со стороны матроны было бы глупой дерзостью решиться на какую-нибудь каверзу, тем более на побег, когда за нею наблюдало множество глаз. Но, подбадриваемая тайными сторонниками, она решилась. Было объявлено, что Агриппина собирается погостить в пригородном имении своей приятельницы Пульхры. На самом деле, она собиралась направиться в Германию. Хитроумный замысел был таков: переждав несколько дней в тайном месте, она устремится не на север, а, обманывая возможную погоню, к морю, где её будет ждать корабль. Верный Титий Сабин уже ждал возле Фламиниевой дороги, чтобы увезти её к себе в деревню, где она станет отсиживаться, обманывая погоню. Покинуть Палатин ей не составит труда: ведь об отъезде объявлено заранее, и её будет сопровождать Пульхра .Затруднительней с Нероном, без которого побег теряет смысл. Нерон покинет Палатин самостоятельно и съедется с матерью уже в пути. Одновременный отъезд сына и матери вызовет подозрение. Им придётся ехать порознь.
Заранее оповестив о дне отъезда на отдых, Агриппина с утра принимала друзей, явившихся пожелать ей доброго пути. Дольше всех у неё задержались вдовые зятья, знавшие о её тайных намерениях.
- Делай, что задумано.Большая часть сената за тебя, внучка Августа! - твердил Гатерий, лысый, сморщенный, беззубый старикашка.
- Имена! - потребовала она.- Кто за нас?
Знатность и склочный характер часто позволяли Гатерию говорить что угодно, никого не опасаясь, но тут он предпочёл увильнуть от прямого ответа.
- Долго перечислять. Многие до времен и затаились.
Азиний, заметив недовольство матроны, умильно сообщил:
- Одно имя тебе известно, царственная женщина: это я, Азиний Галл.
- Я ставлю на военных, - жёстко усмехнулась она, давая понять обоим хитрецам, что не очень нуждается в них. Действительно, военные всегда были её жизненной опорой. Долгие годы она жила среди них. Её дети росли среди воинов; она вынашивала и рожала младенцев под звуки букцины.
Агриппина была спокойна и собранна, уверенная в успехе задуманного. Во главе Верхнего Германского войска стоял Гай Силий Цецина Ларг - родственник и друг её несчастного мужа. В тайных письмах он настойчиво сообщал, что Галлия клокочет, не желая мириться с властью Тиберия, а легионы свято чтут имя Германика; стоит внучке Августа приехать, и воины присягнут её сыну, провозгласив императором юного Нерона. Более того, из Азии проконсул Силан, тоже свой человек, писал о готовности поддержать переворот. Африка и Фракия уже бунтовали. Вибий Серен ждал знака в Испании. Когда они с сыном окажутся в Германии и легионы присягнут новому императору, она сквитается не только с недругами, но и с трусами.