Запрещенный концерт, или Джинсы как фактор риска

В июне 1978 года, окончив третий курс истфака Донецкого госуниверситета, я стал готовиться к прохождению музейной практики. У нас после каждого курса была какая-нибудь практика - то археологическая, то вожатыми в пионерском лагере, то музейная, то архивная...

Наш курс ab ovo состоял из двух групп - "А" и "Б". В каждой - примерно по двадцать пять человек. Группа "А" должна была проходить музейную практику в Ленинграде. Группе "Б", в которой я был прописан, предстояло ехать на практику в Киев.

- А не поехать ли тебе с нами? - то ли спросил у меня, то ли предложил Игорь Козловский.

Я дружил с Игорем с первого курса. Он был самым оригинальным студентом не только на истфаке, но, пожалуй, и во всем университете. С детства занимался йогой, был подкован в дзен-буддизме, прошел службу на горячем участке границы с Ираном, немного хипповал, обладал феноменальной памятью, а еще получал повышенную стипендию им. К. Маркса, имел партбилет и возглавлял комсомольскую организацию факультета. Короче, с его подачи и с Божьей помощью меня записали на практику в Питер.

Еще до отъезда мы выяснили, что никаких экскурсий нам проводить не придется - наоборот, нас самих будут водить и возить осматривать Эрмитаж, Казанский собор, Петродворец (Петергоф), Пушкин (Царское Село) и прочие достопримечательности "северной Пальмиры". В общем, намечалась не практика, а не хилая туристическая поездка. На досуге у нас была возможность посмотреть старые американские вестерны или новые боевики (в провинции такое не показывали), покататься на "американских горках", сходить на зонг-оперу "Орфей и Эвридика". Но самое главное - мы планировали попасть на фестиваль, связанный с закрытием белых ночей, и - просто невероятное везение! - посетить совместный концерт советских и зарубежных рок-звезд. Данное мероприятие анонсировала вражеская радиостанция "Голос Америки", которую в СССР не слушал разве что ленивый. По ее информации, с советской стороны в концерте должны были участвовать Алла Пугачева и ВИА "Песняры", а со стороны Запада - Карлос Сантана, "Бич бойз" и Джоан Баэз.

Впрочем, наша радость по поводу возможного посещения указанной рок-тусовки еще до отъезда сменилась разочарованием: тот же "Голос Америки" с сожалением передал, что коммунистическая власть отменила концерт, так что, увы и ах, "кина не будет".

Запланированного "кина" действительно не случилось. Зато случилось иное "кино", которое мне - вице-октябрёнку, экс-пионеру и действительному члену ВЛКСМ - не могло присниться даже в летаргическом сне.

Ленинград, 4 июля 1978 года. Вторая половина дня. Трое донецких - я, Игорь и его тогда еще невеста Валя Омельяненко - взяли билет на стерео-фильм. До начала сеанса оставалось порядка двух часов, и мы решили убить время, прогуливаясь Невским проспектом. Шли в сторону Дворцовой площади, где, как вы уже знаете, должен был проходить злосчастный рок-концерт, но, как отмечалось выше, мы уже знали, что его там нет и быть не может.

И вдруг - мама родная! В это невозможно было поверить! В разгар брежневского "застоя", в самом центре колыбели Октябрьской революции, по Невскому проспекту, по его проезжей части, нам навстречу двигалась огромная толпа молодежи! Все участники культпохода - патлатые и в затертых джинсах. Они выбрасывали вверх руки с двумя растопыренными пальцами и что-то скандировали. Вскоре ухо стало улавливать, что именно:

- За прав-ду! За прав-ду! - Глубокий вдох и дальше: - Му-зы-ку! Му-зы-ку!

Вот оно что! Не все, оказывается, знали, что "кина" не будет. Легко было догадаться, что толпы молодых людей прибыли на Дворцовую площадь, надеясь услышать там песни и музыку своих кумиров. Сообразив, что их "надули", они таким непривычным для совка образом решили выразить свой протест.

Неожиданно нагретый солнечными лучами воздух наполнился воем милицейских сирен. Из боковых улиц, вливающихся в Невский проспект, перед колонной и позади нее вынырнули ментовские "бобики" и "воронки". Это надо было видеть! Колонна протестующих дрогнула и рассыпалась. Хиппари ринулись в соседние дворы по обе стороны от Невского. Прошла минута, может, две, и - никого. В смысле - те, кто шагал по проезжей части и скандировал "За правду!" и "Музыку!", просто испарились. Движение по проспекту восстановилось, милицейские патрули бросились прочесывать окрестные дворы и ловить тех, кто внешне соответствовал образу хиппи.

Питерцы с удивлением следили за тем, как милиция выводит из дворов и пакует в уазики задержанных. Мы перешли на другую сторону проспекта и повернули в сторону Аничкова моста. За мостом несколько горожан делились впечатлениями и пытались понять, из-за чего начался весь этот сыр-бор. Я, как начинающий лектор-пропагандист, решил внести свою скромную лепту в просвещение сограждан.

- Понимаете, - я начал объяснять им подоплеку происшедшего, - сегодня на Дворцовой площади должен был проходить рок-концерт с участием западных рок-звезд...

Увлекшись, я не заметил, как толпа зевак вокруг меня начала расти. Никогда не подумал бы, что собрать на улице толпу - плёвое дело. Однако скопление граждан на ограниченном пятачке у моста не могло не привлечь к себе внимание бдительных стражей порядка. Один из патрулей двинулся в нашу сторону. Игорь наметанным оком пограничника сразу же засек сей маневр и, взяв меня за рукав джинсовой куртки, выдернул из круга зевак.

- Идем отсюда, а то...

Я был наивным, но не глупым, все понял с полуслова. Мы переместились на Аничков мост и стали молча следить за происходщим вокруг. Двое патрульных попросили группу зевак разойтись и не мешать другим гражданам прогуливаться по Невскому. Потом подошли к нам.

- Вы чего здесь стоите?

Меня этот вопрос одновременно и озадачил, и развеселил.

- А что? Разве нельзя стоять на улице? Мы живем в свободной стране, и можем стоять, где хотим.

Один из ментов покачал головой, и его взгляд как бы вопрошал: "Что, очень умный?" Но вслух проворчал:

- Всё равно проходите.

И они двинулись дальше.

В это время на мост въехал милицейский уазик, его задние дверцы распахнулись, и к ним еще двое ментов поволокли схваченного на улице парня в джинсах. Когда они запихивали его в автомобиль, парень отчаянно пытался вырваться, причитая:

- За что? Пустите! Я шел домой! За что меня взяли?

Заглянув внутрь уазика, я увидел, что там уже сидит несколько хиппарей. Оставалось свободным еще одно место. Быть может, это место для меня?

- Идем отсюда, - сказал Игорь. - Через полчаса начало сеанса.

Я кивнул, но, последовав за ним и Валей, краем глаза заметил, как двое патрульных - те, что раньше уже подходили к нам - устремились в нашу сторону. Мгновение спустя один из них бесцеремонно схватил меня за руку, второй тут же вцепился в другую.

- В чем дело? - действия блюстителей порядка меня, мягко говоря, удивили.

- Идемте с нами!

- Вы что?! - это Игорь рванул к нам и попытался вырвать меня из цепких когтей правоохранителей. - Отпустите его! Он с нами! Мы опаздываем в кино!

Валя тоже не осталась в стороне, пытаясь вразумить милиционеров и интеллигентно объяснить им, что на этот раз они ошиблись в выборе жертвы. Мне же создавшаяся ситуация показалась забавной. Судите сами - такое приключение! Я обернулся к Игорю:

- Да пусть забирают.

Где-то на уровне подсознания мне, очевидно, было интересно узнать, как оно ТАМ, в Зазеркалье, о котором я имел весьма туманные представления. Фильмы и книги о советской милиции с детства внедряли в мое сознание радужное представление об этой закрытой системе государственного аппарата, поэтому я ни минуты не сомневался, что вскоре все прояснится, люди в погонах без труда разберутся, кто я такой и, извинившись за доставленные мне беспокойства, отпустят.

- Ты что?! - Игорь не разделял моего оптимизма и попытался втолковать ментам, что я - гость в этом Петра творении, в демонстрации не участвовал, тем более не организовывал её и не возглавлял, а просто, ожидая сеанса в кино, прогуливался вместе с ним и его невестой по Невскому проспекту.

- Вот наши билеты, - он сунул им под нос три билета.

Билеты казались неплохим алиби, однако дело испортило одно "но". На Игоре были темные брюки и белая рубашка, на Вале - темная юбка и белая блузка, на мне - ну да, копна длинных волос, потертые самиздатовские джинсы, красная футболка и джинсовая куртка. В общем, полное сходство с теми "врагами народа", которые еще недавно оскверняли своим бесовским шествием центральный проспект города на Неве.

Я плюхнулся на свободное место в "бобике", двери захлопнулись, заурчал мотор, и нас повезли.

Позже я узнал, что Игорь выяснил у ментов, в какое именно отделение меня отправили. Получив необходимые сведения, он тут же остановил проезжавшее мимо такси и хотел броситься на нем в погоню за уазиком. Увы, данная попытка отказалась неудачной, поскольку бдительные стражи порядка просто не дали ему это сделать. Отбежав в сторону, Игорь поймал второе такси, и они с Валей помчались по указанному адресу. Прибыв на место, они спросили, находится ли в нем их сокурсник из Донецка. Дежурный тут же соврал, заявив, что меня уже увезли в другое отделение.

- Так быстро?

Игорь не был бы стипендиатом имени Карла Маркса, если бы верил всякой ерунде, распространяемой нашими согражданами, включая людей "при исполнении". Он начал настаивать. Он хотел воочию убедиться, что в КПЗ меня нет.

- Вы кто такой? - удивился его настырности дежурный.

Игорь ответил. Более того, он рассказал ему всё, как было на самом деле, полагая, что дежурный поверит ему на слово. Не тут-то было! Советская поговорка "Без бумажки ты букашка" действовала безотказно. Тогда Игорь решил пустить в ход свой главный козырь.

- Поверьте мне! - сказал он. - Поверьте как члену партии!

Упоминание о партии произвело на блюстителя порядка магическое действие. Он готов был капитулировать. Но в последний момент ему вдруг вспомнилась процитированная выше советская поговорка.

- А чем вы докажете, что являетесь членом партии? Покажите ваш партбилет.

Блин! Партбилет остался в общежитии, куда всех нас, практикантов из Донецка, поселили. И общежитие это находилось на другом конце города. Что оставалось делать? Правильно, ехать за партбилетом.

Игорь и Валя бросились к выходу.

КПЗ, в которое меня поместили, имело форму куба. Одна из стен представляла собой решетку с толстыми непрозрачными стеклами. Вдоль трех стен стояли длинные лавки. Помимо меня, в "обезьяннике" находилось еще около двадцати "политических". С виду ребятам было от семнадцати до двадцати пяти. Некоторые были патлатыми, некоторые стрижеными, но всех объединял такой обязательный элемент одежды, как джинсы. В тот день джинсы на Невском проспекте и в соседних дворах стали для их носителей той "чёрной меткой", которая вручалась любому из них как приговор пиратской команды проштрафившемуся капитану.

Мы обменивались репликами - как правило, шутливыми. Вскоре стало ясно, что большинство задержанных не участвовало в демонстрации, угодив в лапы правоохранителей исключительно из-за своего внешнего вида. Лишь один подвыпивший парнишка, сокрушавшийся, что "ментяры" при задержании порвали ему зиппер на джинсах, а "тёлка", которую он "снял" во время шествия, куда-то лихо "слиняла", не вписывался в картину случайно подвернувшихся жертв милицейского произвола. Да, он шел в колонне, и его - о, Фемида! - отпустили из КПЗ одним из первых.

Поскольку изоляция в ментовке была так себе, и мы отлично слышали голос дежурного, когда он громко разговаривал с кем-то по телефону, нам удалось выяснить, что в нашем отделении находится до семидесяти задержанных. Дежурный спрашивал, что ему делать с этой уймой народа. Судя по последующим событиям, ему приказали установить личности задержанных и, проверив объективность полученных данных, отпускать одного за другим на все четыре стороны.

Соответственно, нас начали по очереди вызывать на допросы, пытаясь выяснить, кто есть кто. Местным было проще - они давали номера своих домашних телефонов, милиция быстро проверяла их адреса, после чего выпускала из клетки на волю. Я был приезжим, и у меня с собой не было ни паспорта, ни других документов, удостоверяющих личность. Поэтому мне пришлось просидеть в КПЗ до полуночи - пока из общаги не приехали Игорь, Валя и еще одна наша сокурсница - член партии Таня Третьякова. Она привезла с собой свой партбилет.

После девяти вечера количество "политических" в камере уменьшилось, зато к нам начали подсаживать публику иного свойства: какого-то уголовника, бравировавшего лагерным прошлым, молодого парня спортивного вида, задержанного за неизвестные нам темные делишки, двух проституток-алкоголичек. В общем, стало веселее, поскольку открылись новые темы для разговоров.

Бывший зек ни с того ни с сего попытался "наехать" на спортивного вида парня, сидевшего напротив него. Тот, не глядя на бывалого, лениво процедил сквозь зубы:

- Ты кто?

Вопрос напрочь лишил зека остатков благородных манер. Он стиснул кулаки, сузил глаза, сдвинул брови и даже нервно заёрзал на лавке.

- Ты... Ты, бля, знаешь, кто я?

- Ты кто? - всё также невозмутимо повторил свой вопрос спортсмен.

Нам стало еще веселее. Бывалый продолжал изображать из себя извергающийся вулкан, скрипел зубами, метал то искры, то молнии из глаз, но в драку почему-то не лез.

- Да я... Да мы... Да на зоне я таких, как ты, голыми руками душил! Я, твою мать...

- Ты кто?

На бывалого уже жалко было смотреть. Очевидно, он понимал, что стремительно теряет ошмётки авторитета, так и не успев его толком заработать, а посему готов был броситься на обидчика, словно Моська на Слона. Однако тут в дело вмешалась наша фракция "политических".

- Слушай, дядя, уймись. Чего ты кипятишься? Перед кем выделываешься? Вот выйдете отсюда на оперативный простор - там и будете разбираться, кто круче.

Зек тут же присмирел и в дальнейшем хранил гробовое молчание. Спортсмен тоже молчал, даже, кажись, вздремнул.

Дамы, присмотревшись к окружающим, вдруг стали выяснять, откуда в КПЗ взялось столько молодых симпатичных парней в джинсах. Узнав, за что нас повязали, одна из них вообразила себя женой декабристов и тут же начала строить планы побега. Голос ее дрожал, грудь вздымалась от нахлынувших невесть откуда чувств.

- Ребятки, да я за вас глотки мусорам перегрызу! Давайте я отвлеку их на себя, а вы тем временем шасть - и на волю! А? Давайте, ну чё вы? Я готова погибнуть за вас, а вам надо жить... вы же такие еще молоденькие.

- Да ладно, тётка, успокойся, нас итак выпустят.

В общем, побега из Шоушенка-2 не получилось.

После полуночи, когда "политических" в КПЗ почти не осталось, меня то ли в третий, то ли в четвертый раз вызвали к дежурному. К счастью, уже не на допрос, ибо рядом со служивым стояли Игорь, Валя и Таня.

- Ваш? - строго спросил дежурный у Игоря.

- Наш, наш!

- Забирайте.

Раньше я этого держиморду в отделении не видел. Он был явно старой закваски, с колючими злыми глазками профессионального надзирателя. Начальник несколько секунд "буравил" меня ими, потом процедил, словно плюнул:

- Смотри, больше не участвуй в таких вылазках, а то...

- А я и не участвовал, - устало ответил я.

Его глаза запомнились мне на всю жизнь. Наверно, после этого мое серое вещество породило два афоризма: "Чем тупее взгляд, тем острее страх перед ним" и "Не так страшен беспорядок, как блюститель порядка".

Когда мы вышли на улицу, было непривычно темно.

Я не сразу сообразил, что закончились белые ночи.

Друзья начали бомбардировать меня вопросами:

- Как ты? Всё нормально? Тебя не били?

- Да нет! Зачем меня бить? Всё нормально...

Тут же договорились держать рты на замке. Никто, кроме нас четверых, не должен был знать, что произошло. Не хотели подставлять руководителя нашей музейной практики - тогда еще молодого преподавателя Александра Артуровича Дынгеса. Он жил с молодой женой отдельно от группы, не в общежитии, и, как мы надеялись, ничего не узнает о нашем небольшом приключении.

Утром, двигаясь по коридору в сторону умывальника, я почувствовал на себе пристальные взгляды наших девчат. Никогда моя скромная персона не вызывала у них столь откровенного интереса. И ежу было понятно, что "секрет выболтали попугаю" - по крайней мере, прекрасная половина нашей группы уже в курсе того, что произошло.

В тот день была запланирована экскурсия в Пушкин. Александр Артурович, встретившись с группой, тут же внимательно посмотрел в мою сторону, замялся, отвернулся и ничего не сказал. Что-то в его поведении указывало на то, что и ему уже известно о ЧП, приключившемся с одним из его студентов.

После экскурсии мы с Игорем подошли к руководителю практики с намерением всё рассказать. Он, конечно, ждал этого разговора. Внимательно выслушав нас, Александр Артурович облегченно вздохнул, приободрился, даже слегка повеселел.

- Фу, слава Богу, теперь всё ясно, - промолвил он. - А то, представляете, звонят мне вчера по телефону из... одной инстанции и как обухом по голове: "Вы знаете, что ваши студенты участвовали в антисоветской вылазке?" Я чуть не поседел. Спрашиваю: "Кто именно?" А они мне: "Виктор Губарев".

Мы с Игорем переглянулись. Ничего себе наезд! В лучших традициях 37-го года.

Мы еще раз заверили руководителя практики в полной абсурдности выдвинутых против меня обвинений, и он пообещал в тот же день донести истину до вышеупомянутой инстанции.

- Будем надеяться, - добавил он, - что они не "настучат" об этом происшествии руководству университета.

Надежда оказалась тщетной, но всё же никаких роковых последствий для меня факт задержания в Ленинграде не имел.

Окончание этой истории оказалось скорее комичным, нежели драматичным. Одна из сокурсниц, Наташа Т., написала жениху - тоже студенту нашего факультета - о своем житье-бытье в "северной Пальмире" и заодно поделилась новостью: "А Дрейка, представляешь, забрали тут в милицию. За джинсы..."

Капитан Дрейк - это мое давнее, еще со школы, прозвище. Что касается фразы "За джинсы...", то она получила неожиданное продолжение. Когда наша группа вернулась в Донецк, по факультету уже гулял слух о том, что я решил подзаработать в Питере и занялся "фарцовкой" - так в совковые времена называли покупку у иностранцев и перепродажу советским гражданам импортных джинсов и дисков. Иных вариантов объяснения, за что человека могут задержать и посадить в кутузку, мозг представителей homo sovieticus не воспринимал.

Так приходит мирская слава...

...............................

љ В. К. Губарев, 2015