Когда ранним утром, гуляя в парке, ставлю ногу на парапет чтобы растянуть мышцы и сухожилия, улыбаюсь, вспоминая прошедший этим летом Открытый чемпионат США по теннису, его первый день и мою победу.
Позвонил как-то Максим...
Обычный разговор о жизни, о новой работе. Все соки выжимают из парня, сволочи, домой приходит в девять - десять вечера.
- Когда бросишь курить?
Уклончивое: "Скоро".
- Да, папа, ты прав - когда брошу, начну бегать.
Всё спокойно, со всеми доводами соглашается - как всегда, сделает всё наоборот.
Темы, вроде, исчерпались, собрался с ним распрощаться и положить трубку, а он мне торопливо:
- Да, это...тут у нас, на работе разыгрывали билеты на теннисный чемпионат, и я выиграл один билет. Я тебе его дам - пойди, посмотри, ты же любишь теннис?
Я - обалдевший, ничего не понимаю:
- Максим, ты это серьёзно? А что ты? Почему бы, тебе не пойти?
- Ты ведь, любишь теннис, а я в это время в офисе.
Я соображаю:
- Ты же можешь продать билет в Интернете, заработать. Сколько он стоит?
- Двести пятьдесят. Могу, конечно, но тебе будет приятно, - и снова - ты ведь любишь теннис.
Я прослезился: "Какой у меня парень!"
...Наступил долгожданный день. Бросил я машину на бесплатной автомобильной стоянке магазина Home Depot, и побрёл парком к, виднеющемуся из-за деревьев, теннисному стадиону. Иду, наслаждаюсь летним, солнечным утром, мыслями о предстоящем удовольствии. На руке болтается зонтик, в одном кармане шорт бутерброд, в другом приятно холодит ногу пластиковая бутылка с водой. По дороге мне попадаются, в основном, полицейские: пешие, конные, в патрульных машинах. С этой стороны парка обычных прохожих не много - мало кто из потенциальных зрителей знает о возможности бесплатной стоянки. Для меня эти места родные - часто наезжаю в Home Depot, покупаю в соседнем магазине Western Beef продукты. Да, и живём мы от парка в тридцати-сорока минутах ходьбы - на машине, так и того меньше. Когда-то здесь в 1939 году проходила всемирная выставка. О тех временах напоминают огромный глобус и водоканал.
Ворота ещё закрыты. Множество людей выстроились в очередь. Полицейский через громкоговоритель объявляет о наличии южных ворот, желающие могут ими воспользоваться. Я желающий. Там очередь не меньше. В одиннадцать толпа приходит в движение, проникает во внутренний двор непосредственно перед стадионом, расползается, заполняя пустоты. Двери магазинов распахнуты, в павильонах, в ожидании посетителей, красивые, подтянутые молодые продавцы. С лотка покупаю, нашпигованную нужной информацией, брошюру.
"Так, что у нас?.. Замечательно, Сирена Вильямс! А у мужчин? Рафаэль Надаль. Класс! Начало игры в одиннадцать тридцать. А что на других кортах?".
Вчитываюсь в знакомые и незнакомые имена, ищу теннисистов из бывших советских республик. Есть ли кто из Израиля? "Взвешиваю" взглядом скопление людей у "нижних" кортов, свои возможности пробиться, посмотреть.
"Жаль, мало времени - пора двигать на стадион".
- У вас отличный билет, сэр, великолепный обзор. Вам сюда, к этому входу.
Белозубая улыбка, вежливое обращение - хорошо мне здесь!
По пути не упускаю возможности навестить туалет. Давно заметил в себе наличие древнего инстинкта роднящего меня с моей Лизочкой, с Максима Лёшиком, с Диминым Бегемотом и со всеми другими, живущими на Земле кошками и собаками - всегда на новом месте, вначале, глазами ищу туалет и, по возможности, обязательно навещаю его, делаю отметку малой нуждой. Это, как бы, моё послание, моё обращение к людям: "Я здесь, и вы не можете с этим не считаться!".
"Ваааав!" - восторг американца.
"Ваааав! Во, бля!" - восторг русского американца.
Я вышел из полутёмного разделительного коридора и оказался маленьким пятнышком на стенке огромной чаши, составленной из рядов голубых пластиковых кресел. На дне чаши два прямоугольника: зелёный и внутри зелёного - синий. О грандиозности сооружения говорят фигурки людей, разбросанные по стенке и по краю чаши.
Служитель стадиона - высокий худощавый старичок, одетый во всё белое - заглянув в билет, пальцем указал мне моё место. Я сел, осмотрелся. Людей на трибунах подозрительно мало. До игры остаётся минут пятнадцать. Справа на нескольких креслах лежат белые махровые полотенца. Забавно - вспомнил недавний телефонный разговор с Лилей, её рассказ об июльском отдыхе под Судаком, о занимаемых с ночи топчанах на пляже.
Гигантский экран над противоположной трибуной во всю крутит рекламные ролики. Корт, как на ладони - действительно, отличные места! Поёрзал - накладные карманы шорт оттопыриваются, мешают сидеть. Бутылку с водой поставил у ног, достал полиэтиленовый пакет с бутербродом. Снова поёрзал: "Так удобней, но что-то нет желания всю игру держать в руках пакет". Развернул пакет, съел бутерброд, запил водой: "Хорошо!.." Глазами поискал мусорную корзину.
Пока ходил туда-сюда, объявились хозяева махровых полотенец - три веснушчатых англосакса. Через небольшое ограждение, слегка развалившись, нога на ногу, моложавого вида старикан - уверенные движения, бронзовый загар, в шортах и тенниске, на голове шляпа из тонкой соломки, мокасины на босу ногу. Беседует с двумя молодыми людьми, те сидят впереди и ниже. Старикан обращается, в основном, к девушке; парень, улыбаясь, глядит в сторону, слушает. Иногда старик, вдруг, как бы заметив парня, обращается к нему с вопросом. Парень коротко и уверенно отвечает, но, почему-то, боится заглянуть в лицо собеседника, встретиться с ним глазами. Это несоответствие в поведении парня с его внешностью - высокий, спортивного вида - и та уверенность, с какой мой сосед себя держит, наводят на мысль о том, что старикан хорошо знаком с девушкой, с её семьёй, возможно, они в родстве. Парень, по-видимому, ещё не вхож в некий круг, а сам старичок, должно быть богат, как Крёз, и обладает немалой властью.
Нещадно палит солнце - прогнозировали "...переменная облачность, местами кратковременные дожди..." Где-то над северной трибуной белеет слегка заметная полоска облаков. Возможно, всё ещё впереди.
Людей на трибунах прибавилось. Через два ряда впереди три фигуры: папа - коренастый, упитанный человек без каких-либо признаков шеи, и два его отпрыска, две его уменьшенные копии - девочка и мальчик. Этот папа для меня большая загадка. Наблюдая игру, я, поневоле, слежу за поведением троицы. Мальчику стало скучно почти сразу, как он сел; девочка всю дорогу шипела и дёргала брата, чтобы он не ёрзал. Папа что-то разворачивал, ел, давал есть детям; в перерывах между сетами несколько раз убегал, возвращался, и снова, что-то разворачивал. То, что детям скучно, и они с удовольствием "свалили" бы куда-нибудь - это понятно, но что привело сюда папу? Он рассеяно разглядывает публику, хлопает, когда хлопают другие, но, при этом, не глядя на корт, и не вдаваясь в детали происходящего. По всем признакам, фанатом тенниса его не назовёшь.
Задаюсь вопросом: "Может ли человек, разделывающий рыбу в рыбном магазине, грузчик овощной лавки или наёмный рабочий, стригущий траву на лужайке чужого дома вот так (здесь уместен щелчок пальцами) - в момент! - выложить семь сот пятьдесят долларов за пару-тройку убитых часов, проведенных на трибуне теннисного стадиона, пусть даже, и в окружении собственных детей?!".
Ещё одна неразрешимая загадка племени Майя.
Наконец, корт ожил - появилась обслуга, своей серьёзностью и комичностью напомнившая мне актёров труппы Филиппа Декофле. Гуськом, энергично размахивая руками, делая острые колени, она пересекла корт, выстроилась вдоль крайней боковой линии. Минута-другая неподвижности, голос, внедрённого в коллектив чревовещателя - все, как один, не сходя с места, начинают быстро-быстро, словно роботы, двигать руками и ногами. Новая команда, и группа рассыпается - каждый устремляется к своему, заранее оговорённому, месту. Опершись в колени, эти смешные люди замирают, принимая позу пристального внимания.
На трибуне кто-то хлопает в ладоши. Звук нравится - его, тут же, подхватывают и усиливают тысячи рук. Приди слепой на стадион, решил бы, что по команде дирижёра присутствующие стали отвешивать один другому звонкие оплеухи. Такой всплеск активности не может быть не отмечен - с поднятой в приветствии рукой, сияя, на корт выходит примадонна большого тенниса - Сирена Вильямс. Чуть поодаль - чуть спереди и чуть сзади - два здоровенных парня из охраны, недоверчиво озираются, глазами косят в лица болельщиков. Следом появляется скромная девушка китаянка в тенниске из красного кумача. Ей тоже перепадает изрядный кусок аплодисментов. Особенно стараются два юноши китайца, сидящие несколькими креслами левее меня и выше.
Теннисистки достали ракетки, заняли места на корте, горохом рассыпались мячики - началась разминка. Мне повезло - я в упор могу разглядывать чернокожую красавицу. Первое, что приходит в голову: "Да, мощная девка - такие ляжки, руки! Жаль, грудь расплющена корсетом! Во всём сиреневом Сирена... Вечерний наряд от кутюр, удобный для игры в теннис. Блёстки бы...".
Блёстки - в тончайших ниточках-серёжках. Сзади, к юбке дополнительно пришит белый прямоугольник ткани. Догадываюсь: "Чтобы я не мог любоваться формой попы, при неосторожном движении её владелицы".
Солнце палит нещадно.
"Нужно что-то предпринять, иначе треснет моя головушка!".
На трибунах грибами проросли раскрытые зонтики. Сзади меня никого. Раскрываю свой зонт: "О-а-зис!".
Игра началась. Китаянка старается, набирает очки. Сирена выглядит ещё не проснувшейся: движения вялые, на "трудные" мячи не реагирует, пропускает. Впечатление, что она изначально не хотела выходить на корт - её уговорили.
"А у неё маникюр, она, ведь, может сломать ноготь! Такой ранний подъём!"
Постепенно игра выравнивается. Сирена, всё та же - в движениях расслаблена, жалеет себя, тревога за ногти, часто пропускает мячики. Тем не менее, ей каким-то образом, удаётся "подмять под себя" ход игры. Китаянка, всё так же старается, делает всё правильно, но, в итоге, проигрывает.
Публика взрывается аплодисментами - кумир не тронут, по-прежнему, на пьедестале!
Все довольны...
... кроме китаянки и тех двух юношей китайцев за моей спиной. Китаянка скромная - переживает тихо, не подаёт вида; эти, же, двое, себя ещё покажут - отомстят всем, шумно болея за Надаля, против американца.
Но сейчас стадион ликует - на огромном экране крупным планом лицо сияющей примадонны: она благосклонна, она благодарит, посылает воздушные поцелуи, обещает помочь несчастным в Новом Орлеане.
Через пятнадцать минут я опять один в окружении голубых кресел. Стадион пуст, будто помыли чашку или продули трибуны мощным пылесосом: вот так, пришли мексиканцы, и выдули всех, как осенью выдувают палые листья!
Игра начнётся минут через тридцать, в брошюре: "... не раньше часа дня". Под зонтом хоть и оазис, да, всё же, жарко. Немного есть времени, можно пройтись, понаблюдать публику.
Публика перекочевала в широкий коридор, опоясывающий арену.
Яркий свет резко сменяется сумерками глубокой тени. Несколько секунд жмурюсь - привыкаю.
Очереди проголодавшихся в буфетах, очередь в туалете к писсуару. Из кабинки вываливается сосед-загадка.
"С облегчением, где детей бросил, ацтек?!"
Медленно прогуливаюсь, разглядываю публику. Любо-дорого смотреть - многие подтянуты, сами, видимо, не прочь постучать мячиком.
Пока гулял - замкнул круг. Толпа поредела - пора.
Опять привыкаю, но теперь к яркому свету.
Снова обжигающее солнце. Зонт уже не раскроешь - полный аншлаг - терплю.
"Куда это они? Ну, вот, пока гулял, круг чертил, началась разминка".
Тонкий, похожий на тореро в своих бриджах - Надаль. Девочки у заграждения поочерёдно фотографируются на фоне молодого красавца, щебечут. Они бы очень хотели обратить на себя его внимание, но, покрутившись безрезультатно, и ничуть не обидевшись, они весёло пронеслись мимо меня к своему гнездовью, обдав свежим ветерком юности. Я с лёгкой грустью проводил их взглядом, отвернулся, и, тут же, о них забыл - началась игра.
Американец - высокий крепкий парень, по моде, в свободной белой тенниске, кепке и длинных широких трусах. Играет просто, предпочитая игру от задней линии - удары мощные, размашистые. Он понятен публике, он понятен Надалю.
Надаль - в красной безрукавке, с красной лентой в волосах, смуглый и задиристый, подвижный ("как ртуть"), левша и "вундеркинд": хоть и не гасконец, а невероятный взлёт карьеры!
Если в первой игре, безоговорочно, трибуны поддерживали "свою", то сейчас мнения разделились. К испанцам, размахивающим оранжево-красным флагом, прибавились местные женщины. К тому же, всегда и везде найдутся противники "звёздно-полосатого". Ну, и, конечно, авантюристы-романтики всех мастей, включая постоянных еженедельных покупателей лотерейных билетов.
Я не размышлял над тем, кому отдать предпочтение - мой выбор был сделан моей интуицией.
С первой же, минуты Надаль захватил инициативу.
Гвалт на стадионе стоял невероятный. В момент подачи, как по команде: "Замри!", наступала гробовая тишина. Удары мячика о натянутые струны жестко и педантично отсчитывали время остановки дыхания трибун. В мёртвой тишине, пугающе-потусторонними казались надрывные стоны игроков. Люди, завороженные игрой, следили за всеми перипетиями жёлтой точки. Но, как только прекращалось мельтешение мячика, тут же, раздавался оглушительный взрыв аплодисментов, гвалт возобновлялся с новой силой, и уже не прекращался до следующей подачи.
Сопротивление американца было подавлено решительно и быстро, и, уже, через час испанец принимал поздравления.
В этой экспансии Надаля было моё спасение! Я ринулся одним из первых к выходу - мне позарез нужны были тень и вода.
"...главное опередить остальных...туалет - сразу за углом по коридору...".
Я бежал, повторяя как заклинание:
"...мне позарез нужны тень и вода...".
"...дурацкий умывальник!.. как здесь голову под кран сунуть?!.. а ручки?!.. эта идиотская пружина!.. нормально - повернув ручку, всё время держать её?!.. как водой пользоваться?!.. о, водаааа!.."
Обливаясь, я поднял голову - в зеркале был не я:
"..варёная репа из супа... красная какая!..".
Я с удивлением разглядывал незнакомого себя.
"Экскьюзми" - меня вежливо выдавили. Коренастый, упитанный человек без каких-либо признаков шеи в зеркале растянул для меня губы в улыбке. Я озверел, и приготовился послать его куда подальше, чтобы снова занять своё место у крана. Но, вдруг, почему-то, вспомнил хрестоматийную сценку у мавзолея со сменой караула, и меня разобрал смех:
"Забавно бы было, если бы один караульный другому: "Экскьюзми", и - так веее-жливо, как меня этот...".
Я мокрой рукою снисходительно похлопал по плечу коренастого, и вышел из переполненного страждущими туалета.
"Ну, что - времени много, можно гулять, смотреть... Есть не хочется, вот душ бы принять!".
Я решил заехать домой, принять душ, проглотить яичницу и через час быть здесь снова. Пройдя восточные ворота, я вышел в парк и быстро побрёл тенистой аллеей мимо гольфовых полей к машине.
...Струи безжалостно обожгли кожу - я на всю катушку открыл кран холодной воды. "Амахаэ! В холодильнике есть, по-моему, кефир. О, боже, а что это с моими коленями?! Ну, да - они же были всё это время под солнцем!".
Через час с небольшим, я был у восточных ворот. Я немного злился на себя за слабость: "Можно было бы обойтись и без душа!", но атмосфера праздника не покидала. Благодаря душу, я чувствовал себя новым человеком. Кефир стянул слегка кожу на лице, голове и коленях, но, зато, я не ощущал зуд.
В хорошем настроении, улыбаясь, протянул Проверяющей свой красивый билет - "ключ от рая" - пошутил я про себя, - гордый его солидностью и собой. В голове, на выходе, уже топталась дежурная фраза: "Спасибо".
"Сейчас, сейчас! ...Сейчас, сейчас!.. Смотри-ка, симпатичная женщина эта Проверяющая!..".
Но Проверяющая, почему-то, не спешила меня пропустить - не отстранилась, и не уступила дорогу. Вместо этого, она вперилась взглядом в мою, согнутую в локте, руку:
- Это у вас что?
Когда-то, проходя службу в "славных вооружённых силах", и погибая от тоски по своей молодой жене, я, в приливе чувств, "выгравировал" на себе маленькую заглавную букву "Т" внутри стилизованного сердца - молодость, помноженная на глупость! С годами, этот знак любви превратился в маленькое голубое пятнышко, и я, сам уже, не мог различить в нём букву.
Женщина нежно взяла меня за руку, и слегка её повернула. Видя моё недоумение, Проверяющая повторила вопрос:
- Это что у вас?
- Это? - переспросил я, понимая, о чём идёт речь, но, продолжая недоумевать по поводу всего происходящего, - Это татуировка.
- А где штамп?
- Какой штамп?!
- У вас нет штампа?!
- У меня нет штампа! - во мне закипало раздражение.
- Без штампа я вас не могу пропустить!
- О каком штампе вы говорите?! - возмущённо спросил я. Окружающий мир взорвался и разлетелся в клочья.
- Если вы были утром на стадионе, - при этом, Проверяющая пытливо глянула мне в глаза, - то, при выходе вам должны были бы поставить штамп - только со штампом вы можете войти обратно!
Задержка в движении толпы, наша возня, и, куски фраз привлекли внимание нескольких охранников. Один из них - длинный и кудрявый - поинтересовался происходящим. Проверяющая объяснила ситуацию. Длинный сухо в меня бросил:
- Без штампа нельзя.
- Да, но у меня есть билет! Этого что, мало?
- Билет недостаточен - нужен штамп, - изрёк Длинный тоном человека, уставшего от чужого идиотизма.
- Я отсюда не уйду. Я был на стадионе, и я хочу вернуться. Я здесь впервые, и я не знаком с вашими правилами. Я вышел здесь, в этом месте - указательным пальцем я ткнул в землю - и никто меня не остановил, не предложил поставить штамп. Я заплатил двести пятьдесят долларов за билет, но этого, как выясняется, недостаточно - нужен ещё какой-то штамп на теле!
- ...Ну, прямо как в концлагере! - закончил я свою тираду.
Не уверен, что всё, что я говорил, было этими людьми понято, но последняя фраза вывела из себя охранника.
-Это не концлагерь! - обиделся охранник.
-Концлагерь, концлагерь, - видя его реакцию, ещё несколько раз издевательски повторил я, радуясь возможности хоть чем-то досадить: "Задаром не сдамся!".
Задержка и шум собрали толпу. Подошёл полицейский. Но, так как, я добровольно не уходил, да, и не мог уйти - сзади подпирала толпа, то полицейский дал указание Проверяющей и Длинному:
- Пропустить для дальнейшего разбирательства.
Я воспользовался ситуацией - выхватил из руки зазевавшейся Проверяющей мой красивый билет. Теперь всё нужно было заново объяснять полицейскому. Выслушав Проверяющую и Длинного, Полицейский обратился ко мне с просьбой предъявить ему билет и штамп.
- Вот билет, а штампа нет!
Тогда полицейский решил схитрить, и предложил мне пройти через другие ворота к кассе, чтобы там с кассирами решить "полюбовно" проблему. Естественно, кассы находились за пределами стадиона, и я, естественно, ответил отказом, добавив:
- Если меня не впустят, то я побегу и пусть меня арестуют! Я вам сейчас заделаю такой шум!..
И я бы его заделал!... Ни охране, ни полиции шум не был нужен. Чтобы показать серьёзность намерений, я сделал несколько шагов вперёд. Ко мне, тут же бросились несколько полицейских и охранников. В других обстоятельствах меня бы легко скрутили, и на этом бы всё закончилось. Но здесь и сейчас им это было делать никак нельзя. Полицейский сдался, предложил компромисс - я ничего не предпринимаю, жду его и шефа.
- Шеф придёт - с ним и решай.
Я согласился. Через десять минут, шеф, выслушав обе стороны, распорядился меня пропустить.
Странно, но ко мне подходили незнакомые люди, жали руку. Как оказалось, я собрал вокруг себя небольшую толпу болельщиков. Они терпеливо ждали окончания конфликта, на время, забыв, ради чего, собственно, пришли! Я был очень растроган! Вместе мы праздновали - пусть маленькую! - но, всё же, ещё одну победу на Открытом первенстве США по теннису.
Остаток дня и вечер прошли в удовольствиях - я побывал на нескольких матчах на "нижних" кортах. Меня не пустили вечером на стадион - "утренний" билет был не действителен. Я подозреваю, что это была одна из причин, почему меня так усердно отказывались впускать. В это время стадион принимал вторую, "вечернюю" порцию - я был уже не нужен.
Теперь же, когда ранним утром, гуляя в парке, я ставлю ногу на парапет, чтобы растянуть мышцы и сухожилия, каждый раз улыбаюсь, глядя на свои почерневшие от загара колени, вспоминаю, прошедший этим летом, Открытый чемпионат США по теннису, его первый день, и мою маленькую победу.