Ну, не люблю я играть в карты. Не люблю. Честно. Просто не люблю и все тут. Но по работе приходиться, да что там приходиться - играть просто необходимо. Работа у меня такая, не слишком обычная. Если уж совсем честно, ну что тут скрывать, - я карточный шулер. Но с последнего воскресенья я - все, завязал. Правда. И с тем, что я не люблю играть мой поступок ну ни как не связан. Профессиональный риск? Какой тут профессиональный риск? Вы что, - даже шахтера может сбить машина на выходе из штольни. А меня давненько не хватали за руку, когда я доставал туза из рукава. Почему давненько? Во-первых - этого не делали никогда. А во-вторых, ну не держу я их там. Неудобно - воротник жмет, да и ощущения сразу не из приятных, комфорта нет - не вся колода под рукой. Еще я не люблю шумиху и известность. О мне практически ни кто не знает, только люди, которых я обыграл. Но и они не догадываются, что я карточный шулер, тем более, что играю я честно. Ну, по крайней мере, по правилам и без всяких тузов в рукаве, крапленых колод и прочей шушеры.
Не то, что я умею играть как-то очень хорошо, или как-то очень досконально изучил все нюансы правил игры. Нет, по работе часто приходиться играть в совсем уж незнакомые игры. Единственное мое условие - чтобы игра был карточная. Ну и конечно чтобы в нее можно было выиграть. Хотя последнее уже не обязательно - всегда, в крайнем случае, можно обвинить партнера в шулерстве.
А, я вижу, охота спросить: "А как ты выигрываешь?" А можно это останется моим маленьким, совсем маленьким секретом. Но замечу, что это очень просто. Раз - выиграл, а тузов в рукаве нет. Нет в рукаве тузов. Даже забавно, на что может пойти шулер из-за денег - он даже может играть честно. Конечно в разумных пределах. И безусловно, только тогда, когда выиграет.
Но однажды спираль событий начала стягиваться все туже и туже. И вот в тот момент, когда казалось, что сжиматься уже некуда, пружину событий разорвало на мельчайшие острые кусочки. И я оставшийся стоять неподвижно понял, что до конца жизни я играть не стану.
Когда началась эта история, я не знаю, но подозреваю, что мне было тогда лет пять и тетка потащила меня в музей изобразительных искусств, чтобы привить юному идиоту любовь к прекрасному. Ну, вот история еще не началась, а я уже начал врать. Место куда меня повели называлось Музеем Изящных Искусств и располагалось на втором этаже частной галереи одного из приятелей тетки.
Со мной всегда так - моим словам навряд-ли можно верить. Это нужно учесть - я вру того не замечая, рассказы мои обрастают совершенно невероятными подробностями и деталями, погребающими под собой ту искру правды, что бывает у меня в шесть пятнадцать утра в понедельник, когда я очнусь на собственной кровати, широко распахну глаза в окружающую меня действительность и собирая голову по частям, громко и отчетливо задаю единственный вопрос, который могу придумать, потому как ситуация аховая и окружающая действительность совершенно не похожа на внутреннее мироощущение: инстинкты всегда глубоко загнанные и запертые в черепной коробке, первобытным страхом, безотчетной паникой вырываются сквозь распахнутые шире радужки зрачки, и есть почему - могут ли зрачки видеть такое или это только призраки, а то что было еще мгновение назад реальностью превратилось в кошмар и мираж, а потом ужас наступает от осознания, что все было наоборот. Сама личность протестует против такого мира, уходя в глубокий ступор. А подсознание уверенным шепотом вещает - это не тот мир, это мир снов, видений, это иллюзия, только то реально, а это так - мираж, марево. Сплошной обман. Хочешь броситься из окна? Я знаю — хочешь. Бросайся, не упусти шанс, тем более, что это все иллюзия и ты не умрешь - разве можно расшибиться об асфальт перед фордом семидесятого года выпуска, выпав с двенадцатого этажа, если это деталь твоего сна? Смелее, и ты сможешь выбрасываться из окна каждую ночь, как только закроешь глаза и уснешь. Я обещаю тебе. А воля, что должна сковывать все эти голоса фобий и комплексов и направлять, согласно своим прихотям, только и может отстранено наблюдать за происходящим и в какой-то момент осознать - все, времени осталось только на один вопрос, не более, и вопрос должен быть верным, правильным, таким чтобы вернуть меня из мира иллюзий, или все. А все это в данном случае и значит действительно все - психика развалится на отдельные комплексы, даже от инстинктов останется немного, потому, как это уже будет другой мир с другими законами, а что пр оку от старых инстинктов в новом мире. Воля понимает, что исправлять что-нибудь уже поздно, но есть такое слово надо и в опустошенном и уже прекращающем функционировать мозгу, раздается отчетливый голос, контрастным душем и шоковой терапией возвращающий меня к жизни и вопрос таков: "Зачем я?".
Так вот этой искренности в моих историях невозможно заметить уже к шести двадцати понедельничного утра, когда я уже пришел в себя и дал ответ, на еще недавно так ошеломивший меня вопрос - "Зачем я? Зачем я. зачем я... - А просто не зачем! И все тут." Вот с этого момента соотношения правды и домыслов в моих историях меняется - правды в них больше нет. Обычно всю правду, что содержится в моих словах я тщательно, но решительно вырезаю из историй - ну и что, что пострадает сюжет? Красиво и интересно. Правда красоту только корежит и уродует.
Так вот, где-то когда мне было лет пять, моя тетка пошла в гости к знакомому художнику и прихватила меня. Она чуть-чуть беспокоилась, что мне будет скучно и все эти работы великих и просто художников будут слишком нудной компанией для меня. Но все обошлось - в это время в студии сидело несколько детей лет двенадцати и сосредоточенно писали мраморную статую. Хозяин довольно бегло провел меня по музею и посадил меня с детьми, дав мне карандаш и чистый лист бумаги. Через час тяжелого, с высунутым языком труда, мой шедевр был готов - иллюстрация к сказке про Красную Шапочку. Мне на ночь перечитывали эту сказку, а по утру я просматривал картинки и понял, что там не хватает самой главной - мне всегда казалось, что детские иллюстраторы сказок всегда упускают главное, так и тут отсутствовала, с моей точки зрения центральная картинка про то, как охотники уже разрезали живот волку, но бабушка еще находится там. И я сделал это. Конечно, не все было в порядке с анатомией, но какой с меня спрос - меня водили не в анатомический театр, а в Музей Изящных Искусств. Когда тетка увидала мой рисунок, сначала я решил, что у нее нарисовалась истерика, но уже скоро, когда она достала носовой платок и утерла влажные глаза, я понял что это просто очень сильный смех. Даже года три спустя, стоило только матери начинать думать вслух, о том кем я буду, то тетка, делала глаза предельно честными и говорила, что у него исключительные склонности к рисованию, вспомните только его картинку Серого Волка, родители сразу замолкали, а я был доволен. Но если совсем честно, то там, среди еще недописанных картин, мне понравилось - там был особенный, специфический запах масляных красок, грунтовки, холста и бумажной пыли.
В номере гостиницы, что я снимал в то воскресенье, стоял именно тот запах из детства. Я наслаждался им. Я неудавшийся художник, а ныне карточный шулер, восхищенно вдыхал этот запах. И мне плевать было, что это не моя мастерская, что это вообще не мастерская, а небольшая гостиница в которой медленно и неторопливо проходил вялотекущий и никогда нескончаемый ремонт. На этой неделе покрасили несколько дверей, именно они и создали основную гармонику запаха - масляную краску. Откуда появились остальные, менее заметные, но одинаковые по важности части запаха, я даже не представляю.
Но это было здорово и приятно. Во мне всплыли, какие-то совершенно детские воспоминания, очень радостные и светлые. И потому у меня, перед работой и настроение было превосходное. И я сделал так как поступал всегда перед игрой: я взял в левую руку колоду крапом кверху и снял правой рукой к себе. Половины колоды я положил на столик, мне совершенно не зачем было смотреть на верхнюю карту, я и так знал, что там лежит дама треф. Что ж сегодня она будет моей доброй феей.
Не время для лирических отступлений, когда колода ждет. Гадать, так гадать. По всем правилам, а когда действуешь по правилам, то и предсказания хороши. Совсем, как в этот раз. Предсказания колоды были великолепны, как уже очень давно повелось: удача, счастье, здоровье, долгая жизнь. Гадание явно было удачным. А с другой стороны какое еще оно могло быть, в конце-то концов, я ведь карточный шулер. Единственное, что я не хотел нагадывать себе из стандартного набора - это большой любви, да и то, в основном в силу различных проблем со здоровьем. Нет, не в коем случае не сифилис и даже не триппер, наоборот я абсолютно здоров. И именно это абсолютное здоровье позволяло мне пока не желать большой любви. Но машинально я вытащил из колоды даму треф. Ну что ж, милочка ты будешь не только доброй феей сегодня. Готовься. Но все-таки большой любви не хотелось, сегодня, по крайней мере, не сегодня. Пусть завтра, послезавтра, на будущей неделе, а сегодня - слишком радостный день, опять же пик физической формы — только зелень и стричь, кроме того, на горизонте показались несколько детективов и с моей безопасностью возникли проблемы. Точнее могли бы возникнуть проблемы, если бы они охотились на меня. Что впрочем, навряд ли... Зачем на меня охотится, я ведь честно играю? Но все-таки я отвел им кусок собственного внимания и принял меры предосторожности - я сбегал на вокзал и обратно, оставив в камере хранения три лишних паспорта, разрешение на ношение оружия, именной револьвер, некоторую более чем достаточную и подозрительную сумму денег.
Но наверное, это все-таки не фараоны, но кто я даже не могу себе представить. Кому, что от меня надо? Ну что можно взять с карточного шулера кроме секретов профессии, которые он не станет открывать.
Теперь я чист перед законом. Теоретически, я был чист и раньше, но тогда чтобы это выяснить могло потребоваться много времени. Теперь же у меня не то чтобы нет с собой ничего подозрительного, даже больше - теперь у меня с собой вообще есть только какие-то гроши на карманные расходы и гвоздика в петлице (ведь нагадал же я себе большую и чистую любовь, в конце-то концов, а как я смогу смотреть в глаза своей доброй фее без цветка в петлице? Не смогу я смотреть.).
Сколько времени? (Это я к швейцару казино - в горячке создания правозаконной иллюзии я сдал в камеру хранения ролекс). А закурить не найдется? (Портсигар черненого серебра ручной работы лежит там же). Черт, а наверное, это выглядит, нет не подозрительно, но все-таки странно - человек без часов, без сигарет пытается попасть в казино. Лохи были бы уверены, что это провал. Да провал, да за мной будут присматривать, да на меня будут коситься крупье. Ну и что. В конце-то концов, я прихожу в казино не для того чтобы создавать видимость богатого, правопорядочного бюргера, нет, я преследую совершенно другие, сугубо корыстные цели, видимость благополучия и богатства для меня — ничто, если сравнивать ее с возможностью взять себе и богатство, и благополучие. И это я буду делать прямо здесь. И я буду даже рад, если на меня будут предосудительно коситься. Плохо когда люди поступают как я. Я начал стремительно погружаться в омут самобичевания. Это на долго и всерьез - мне есть о чем покаяться, и совесть хочет быть использованной хотя бы раз в два-три месяца. Ну что ж времени много, сяду в уголке, помучаюсь часик другой и - в бой. А пока создам в мозгу небольшой списочек. Занесу в список только тех, кого нужно обуть: казино - надо, игроков - тоже, лохов - безусловно, шулеров - с наслаждением. Вот ради этого стоит жить. Да неужто с таким списком на руках совесть не подождет? Подождет, еще как подождет — к столу.
И я у стола, уже потянулся за картой, но рука крупье и колода карт были слишком крупным планом на кадре в этом фильме и я не смог не смаковать этот кадр. Самого крупье, стол, игроков, помещение я рассмотреть не мог - только руку и колоду. Крупье положил левую руку на колоду, поднял ее, сдвинул и сдал две карты себе. И тут я понял, почему я не видел ничего более и мне стало не по себе. Я узнал колоду. Это была моя гадальная колода, с которой я уже не расставался много лет. Вон на верхней сданной себе крупье карте были следы масла от падающего вниз бутерброда, это случилось два года назад как раз на Кандемас и я после часа два пытался вывести следы масла с крапа и конечно мне это не удалось, хотя они не заметны, но видно же что правый верхний угол карты чистили от масла. Это - валет бубен. А карта ниже мятая и истрепанная до дыр. Такая у меня в колоде одна - десятка треф. Десятка треф - это я. Я всегда на нее гадаю. Считается, что гадают на вольтов и королей, но я похоже не дорос. И десятку я узнаю в полной темноте, не притрагиваясь к колоде, пусть у нее гладкая, новая рубашка и сама теперь твердая на ощупь. Все равно узнаю - сколько раз я гадал на нее себе.
Как у них оказалась моя гадальная колода я не представляю. Сознание медленно сосредотачивается именно на этом вопросе, концентрируется, подтягивает все ресурсы и резервы, постепенно оставляя не рабочим весь мозг, кроме части сознания, что занята судорожным поиском ответа. В голове роятся успокоительные мысли, но они только сбивают мозг с верного пути, успокаивая и расхолаживая его. В мозгу звучат настойчивые голоса подсознания пытающегося по привычке обмануть сознание, да и сознание не прочь заняться самообманом уж больно странна задача найти ответ - почему у крупье в руках та колода, что у меня лежит во внутреннем кармане? Голоса все настойчивей: "Это все пустое. Обойдется. Нет тут ничего страшного. Ты слишком мнителен. Не видишь - все уже пронесло. Конечно колода твоя, но наверное, ты сам положил ее на игорный стол." Самообман. Он настойчивей и настойчивей отвлекает от получения ответа. Голос очень похожий на мой, но мудрее, спокойней и величественней говорит мне "Слушай, да почему это обязательно твоя колода? А может и нет. Может даже это их колода. Может это даже новая, только что распечатанная колода. Очень похожая на твою. Очень, но не твоя. Нет повода беспокоиться. Бери фишки и в бой."
Странные вещи творит подсознание - конечно с одной стороны колода не моя, а казино, более того недавно приобретенная и только что распечатанная колода, но если вспомнить что все карточные колоды суть одно - то это моя колода.
И тут сознание вернулось из пространства стянутого в одну точку и сконцентрированном на единственном задании рассыпалось по всем отделам головного мозга и как правительство в эмиграции, что возвращается в родную страну и сразу берет всю власть, сидя на штыках оккупационных властей - по стране мучиться волна боли, но против оккупационной машины - глупо, глупо бросаться на танки с транспарантами, глупо голосовать, когда участки оцеплены и результаты фальсифицированы еще до начала голосования. И стране остается, только содрогнувшись согласиться, но не смириться - где-то будут в боли и позоре сцеплены зубы, а ненависть будет копиться, пока не начнет затапливать страну кусок за куском, область за областью, хутор за хутором пока у правительства не останется, только той земли, на которой стоят войска, оккупационные войска. Так и сознание вернулось в родную чужую страну, встречая недоверие, но не сопротивление. И знаю - однажды, быть может, я не смогу вернуться, - тело возмутиться потерянной свободой, и вступит в бой за обладанием всем и не уверен, что тогда смогу победить. Сейчас все обошлось - тело ворчит и ноет, но не сопротивляется. Локти гнуться по моей воле, кисти послушны и ловки, глаза цепки. А как мне поможет стопроцентное зрение, если я вижу, что очнулся я за карточным столом, когда сдача уже идет. "Во что я играю?" - даже этого не могу я спросить, а если и спросил наверное, соседи бы тактично промолчали. А от карты, что сейчас крупье плавным размеренным движением руки кинул моему соседу, достаточно профессионально чтобы запустить ее всего в полутора волосках от гладкой поверхности стола, но недостаточно профессионально, чтобы попав углом в острый сквозняк, проложивший дорогу прямо через этот стол и текущий из гардероба в бильярдную, течение ветра не вклинилось в размеренное движение карты над столом, заняв в какой-то момент место, на котором должна была оказаться карта именно в это мгновение, и той пришлось недовольно приподнять угол, заставив надеяться остальных игроков, что еще чуть-чуть и они увидят, что за карту сдали соседу. И мне опять же стало не по себе. Нет не оттого, что остальные игроки могут увидеть какую карту сдали, нет крупье все-таки профессионал. А почувствовал я себя не уютно и мне стало очень стыдно, потому как это был король червей. А короля червей в свое время я потерял в пьяном угаре первого крупного выигрыша и потому по утру на следующее утро я с пустой головой и трясущимися руками достал из портмоне одну из слепых карт и чернильную ручку. После этого я стал рисовать замену. И стыдно мне теперь за то, как я изобразил бубнового короля. Рисунок как всегда получился здорово как-никак я художник (в душе), но что побудило меня изобразить его как обезьяну в шикарном камзоле красно-желтыми ромбами, мантии и короне, из которой в три стороны торчат уши с бубенцами. Всем известно, что король бубен - это шут, потому у него такое дурашливое выражение лица, а еще теперь у него из-за того что я не сумел справиться со своей дрожащей рукой ровно один раз, но именно этого раза хватило, чтобы король-обезьяна окосел на левый глаз. Поэтому и нельзя гениальному в конце-то концов, художнику (т.е мне) позволять безобразному, ужасному самочувствию портить картину. Да уже то, что в моей руке было перо, что писало картину не должно было позволять ей дрожать. А вот рисовать обезьяну я просто не имел прав. А то теперь король бубей определенно обрел обезьянью сущность. Это еще не беда - беда что теперь в и так мерзких раскладах появилась более чем конкретная косость. Нет, нельзя было руке дрожать, хотя если бы она не дрожала тогда, то теперь у меня не было бы выигрышного расклада. Но думаю так - лучше уж раз в десять конов проигрывать, чем выигрывать все время и зарабатывать седые пряди и микроинфаркты от причуд косой обезьяны. Нет, так быть не должно. Достает, когда там, где кажется, что по всякому ты должен потерять деньги. И ты уже лезешь за портмоне, начинаешь доставать из него деньги чтобы расплатиться, но тебя останавливает, то что тебя обогоняют совершенно офигевшие соседи с вынырнувшими ов запечатанными конвертами с крупными, нет, очень крупными банкнотами. Бить меня не надо. Пожалуйста - обещаю, что в следующий раз буду аккуратней и рука у меня не дрогнет.
Моя очередь - десятка треф, я так и знал. Крупье кидает мне вторую карту. Во что я играю, если моему соседу сдают одну карту, а мне две? Карта, старательно огибая сквозняк, летит ко мне. Дама треф, моя удача. Пока удача, а позже, если карты не врут любовь. Я с моей удачей под ручку. Какая бы это игра не была наверняка это моя победа. Так и есть.
Значит она рядом. Она. Что одалживает свою удачу под небольшие проценты. Жалкие проценты, и как она только умудряется на них жить.
Я осмотрелся по сторонам и как всегда безуспешно стал искать свою добрую фею с вьющимися пепельными волосами. Был рассвет и за столами остались только самые стойкие, более того оставшиеся дамы были мне совершенно не знакомы. Потому как, если это моя добрая фея, то я должен был видать за эти годы хотя бы раз. А единственное, где я мог видать этих дам, так это стоящими на бульваре ночью. Растерянно осматриваю зал еще раз и тут я увидал на северной стене картину.
Картина была написана в манере Пикассо голубого периода и изображала прекрасную деву, завернутую в плащ. Черты и фигура были написаны небрежно , но сама работа с красками! Конечно, это писал не мастер. Но почти у каждого художника случается момент, когда даже самый неудачный мазок только улучшает картину, даже тогда, когда кажется, что картина достигла предела выразительности. Это была именно такая картина. Дева левой рукой кокетливо приподнимала край капюшона, открывая настолько прекрасное лицо, что это меня даже несколько пугало. Левой рукой дева опиралась на посох увитый белыми лилиями и черными штоковыми розами. Причудливый свет и тени, вычеканенные кистью художника, вырывали из ночи только голову, часть торса и руки: поправляющую плащ и держащую посох. Но меня заинтриговала блеклая полоска золотистого света над головой девы. Я продолжал не понимать происхождения этой полоски, как внезапно на меня накатило осознование - в правой руке девы была увитая лилиями и розами рукоять, а над головой же золотистым сиянием разливалось полотно косы. А на раме значилось: неизвестный художник, Смерть манящая.
Именно в тот миг я понял, что работать с картами мне, - значит звать мою прекрасную даму. И это даже будет здорово, когда она придет, но все же не забывайте кто она у меня. И может она все-таки придет попозже?