Гуфельд Зэев : другие произведения.

Душа ребёнка

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Оценка: 7.61*6  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Несколько советов читателям-стереотипщикам (если таковые найдутся):
    1)Специально для тех, кто не любит фэнтези только за то, что оно фэнтези: считайте, что этот рассказ - полинезийский фольклор, сразу станет легче. ;-)
    2)Оставьте дурную привычку запоминать незнакомые (придуманые) слова. Многие из них вообще не несут смысловую нагрузку. А значение тех, что несут, ещё не раз будет напоминаться и уточняться в тексте.
    Учитесь доверять автору.

= Параллельный фольклор =

ДУША РЕБЁНКА

Старик проходит сквозь утренние сумерки. И сумерки проходят вместе с ним.
Он пересекает деревню, он торопится, он не хочет опоздать, а ещё надо подняться на холм, с которого видна и полноводная в этом году Ачуала, и красные поля пичикэа, и сизые плантации чивалды, и золотистые плантации сигина, и ближние джунгли, и сестра Ачуалы - Чикуала, а за ней роща сладких чиачуа, и снова джунгли (дальние), а за ними, там - в Повивальной Долине - уже выходит из материнского лона младенец, и взолнованый отец-Небо готовится обтереть новорожденного свежими полотенцами облаков.
Старик успел. Он тяжело дышит, но это не может ему помешать: он радуется вместе с матерью-Землёй, и вместе с отцом-Небом, и вместе с утренним ветром, и вместе с принаряженой в блёстки Ачуалой, и вместе с птицами, и вместе с полями-плантациями-джунглями радуется старик. Кажется, он пытается пританцовывать в такт этой радости. Но старое тело - ленивое тело. И тогда он тихонько хлопает в ладоши.
Ах, ах, какое сладкое Солнце! Их, их, какой мягкий день!
Наконец-то старик возвращается в деревню. Повивальная Долина за спиной, а впереди Долина Прощания. Отсюда её не видно. Но с каждым шагом она всё ближе и ближе. Куда бы ни шёл. И даже Солнцу не избежать её. Можно передать с ним привет Райаре, скоро я и сам встречусь с тобой, Райара, и больше мы никогда не расстанемся... Ах, ах. Встряхивает старик головой и снова улыбается. Их, их...
Сегодня Ленивый День, сегодня никто не работает, а потому лишь сейчас деревня начинает просыпаться. Встрепенулась дверьми. Потянулась затёкшими членами колодцев-"журавлей". Зашумела приветствиями. Все хотят поздороваться со стариком, все ему рады. Ватаги голопузых мальчишек подбегают поцеловать руку и снова уносятся, беззаботно выбивая пыльную циновку улицы. Их родители почтительно кланяются и ласково смотрят вслед, не спеша возвращаться к прерванному завтраку. И созревшая молодёжь лишь после его ответной улыбки спешит на утреннее купание (старик опять улыбается): похвастать удалью и сочными телами. Старик талисманом проходит по деревне, разгоняя тревогу, принося надежду. Может, ещё образуется?
Наконец-то он добрался до дома. Он очень устал, но доволен. Приятное утро. Приятная жизнь. Приятные люди. И дома (ах, ах) тоже очень приятно. Дурманяще пахнут невысокие кусты манего, ограждающие его участок. Успокаивающе шелестит густой кроной чикайа, за которой желтеет добротная хижина, сложенная из стволов трёхлетних чуга-чуга.
Странно, под чикайей сидят оба сына. На трапезном столике фрукты, сушёные кусочки рыбы и сок чикайи в глиняных кружках. Видно, что оба голодны, но ждут отца. Вскочили и поклонились. Хорошие дети - счастливый отец. Хорошие дети. Высокие, красивые, сильные, умные. Любимцы деревни. И жёны у них хорошие. И сыновья, и дочки хорошие. Почему не привели?
--Женщин с детьми мы ещё вечером отправили к их родителям, -- заметив удивлённый взгляд отца поясняет Хоша. -- С торговым караваном.
--Это далеко-далеко в Сторону Копья, -- непонятно для чего добавляет Кайа, хочет сказать ещё что-то, но старик перебивает его:
--Замечательно, -- и одобрительно улыбается, --пусть повидаются со своими.
Кайа всё-таки хочет продолжить, но Хоша хмурится: "не сейчас", и Кайа замолкает.
Мужчины рассаживаются вокруг низенького стола, старик приступает к еде, сыновья с готовностью присоединяются. Во время трапезы они не говорят ни слова, только довольно покрякивают, (их, их) посмеивается старик.
Наконец-то мужчины с сытой усталостью отвалились на циновки и завели приятные разговоры ни о чём. На то он и даётся, Ленивый День, чтобы неторопливо обмениваться бесполезными фразами, словно бросать в реку шёлковые лепестки манего и затем созерцать, как их уносит течение.
Старик наслаждается обществом сыновей. Он с благодарностью впитывает каждое мгновение своего существования, каким бы незначительным оно не казалось. Сколько осталось ему этих мгновений? Каждому найдётся место и в его сердце, и в его всё ещё крепкой памяти. Тёплые, безмятежные, полные света, любви. Сочащиеся радостью жизни... Райара, когда мы встретимся вновь, я поделюсь с тобой этими мгновениями... Это потом, потом, а сейчас: шелестит над головой чикайа, заливаются в её кроне сладкоголосые кии-кии, со мною дети (взрослые, красивые, умные, сильные)...
Ах, ах, какое сладкое Солнце! Их, их, какой мягкий день!
--Женщин с детьми мы отправили с торговым каравном, -- вдруг повторяется Хоша.
--Поздно вечером, -- многозначительно уточняет Кайа: --Караван не хотел задерживаться до утра. Оставили заказы, взяли товары, передохнули немного и ушли.
--Караванщики всегда нетерпеливы, -- заявляет старик.
Братья переглядываются.
--Обычно они гостили у нас до конца Ленивого Дня, -- Кайа мягко поправляет отца, -- и уходили наутро.
--Ну так решили поспешить, -- невпопад отмахивается тот.
--Отец,...
--А что твой младший? -- интересуется старик. --Славный будет охотник?
Взгляд Кайа теплеет и он принимается рассказывать об успехах своего сорванца. Хоша тоже хвастается детьми. Ленивый День продолжается.
Хоша о чём-то задумался, старик пытается на него не смотреть, но снова:
--Отец,...
--У меня закончились чиачуа, -- не слушает его старик, --вы бы сходили, насобирали, побаловали сладким.
--Это два дня как минимум, -- хмурится Кайа.
--Что?!! Вы не хотите...
--Прости, дело не в этом, -- заступается Хоша за брата, --мы обязательно сходим, но...
--Никаких "но", завтра же в путь! -- как-то наигранно сердится старик. --Жёны уехали, а вы решили за молодыми приударить?! Перед деревней не стыдно?! И-и-йаха-йаха! -- неодобрительно качает головой и неожиданно вскакивает в гневе. --Прогуляетесь за Чикуалу и наберёте три мешка чиачуа! Вашим детям и жёнам тоже не грех полакомиться, когда вернутся!
Братья тоже встают и ласково гладят руки отца.
--Нам нужна твоя помощь, -- Кайа упрямо настаивает на своём: --отец-Небо....
--Здесь ваш отец - я, -- обидчиво отмахивается старик и даже пару раз хлопает себя ладонями по бёдрам, --а вы ленивые самунги! Мне стыдно за вас! Мне...
Братья стоят, виновато потупившись.
И вдруг, словно ничего не случилось, старик взлохмачивает им волосы:
--Обедать! Обедать! Ну-ка, кто поможет накрыть на стол?
Хоша ребячливо подскакивает:
--А мы принесли тебе...! Принесли...
Но Кайа уже бросился к хижине, Хоша за ним, через пару шагов они сталкиваются и в обнимку врываются внутрь, чуть не высадив дверь.
Ах-ах, двор маловат. А когда-то старая чикайа была для них джунглями: они то носились под её ветвями, словно дети зимних бурь, то лазили по этим ветвям, воображая, что карабкаются по священной горе Аста-Миту. Их-их...
Братья выносят припрятанную заранее корзину. Трапезный стол заполняется овощами и фруктами, жареными тушками тайту-покэ, копчёными колбасками кисловато-сладких брамингов, ароматными пучками стойсы и пичикэа, а в кружках пенится перебродивший сок чивалды.
Обед начинается весело, а заканчивается лениво. Хоша и Кайа через силу, то и дело поглаживая выпятившиеся животики, подвешивают к ветвям три гамака, после чего, всплеском ласкового озорства, укладывают отца, но сами забираются кряхтя и причитая на возраст. Ещё несколько шуток, и все засыпают томным послеобеденным сном.
Ах, ах, какое сладкое Солнце! Их, их, какой мягкий день!
И пусть не кончается. Детским желанием вечного счастья: пусть никогда-никогда не кончается! Пусть вечно покачивается гамак, посапывают дети, благоухает манего и шелестит чикайа словно ласковый шёпот Райары...
Послеобеденный сон начинается томно, а заканчивается тревожно.
--Да, похоже, отец-Небо снова гневается на нас, -- говорит кто-то.
--А может, не на нас? -- спрашивает его Хоша.
--Может, и не на нас, -- соглашается старый Хайрами, да, это его хриплый голос присоединился к голосам сыновей. Зачем он пришёл? Почему не разбудили? --Может, и не на нас, -- задумчиво повторяет Хайрами, но в голосе нет надежды: --а под горячую руку можем попасть и мы.
Старику не нравятся эти речи. Зачем портить такой замечательный день? Он открывает глаза. Сыновья и старый охотник стоят у ограды из кустов манего, но не любуются недавно распустившимися алыми, белыми и фиолетовыми цветами, а тревожно вглядываются в лицо Неба, в Сторону Щита. Старика тоже тянет посмотреть туда. Тянет против желания. Нет. Он тихонько переворачивается в гамаке и пытается снова уснуть.
Но не может. Он пытается не слушать голоса от ограды.
Но не может. Тогда он принимается напевать, чтобы заглушить хотя бы смысл.
Отец-Небо ласкает мать-Землю, йахайа-йоху,... пусть портят себе настроение, если хотят... отец-Небо говорит матери-Земле, йахайа-йоху,... а мне хорошо, а мне хорошо... Роди мне сына, чтобы радовал нас... какой спокойный тёплый день... Роди мне сына, йахайа-йоху,... тёплый радостный день... йахайа-йоху, отец-Небо...
--Отец-Небо гневается.
--Расскажи нам, как это было, Хайрами, -- просят охотника братья.
Когда-то они так же просили сказку. Когда были маленькими озорниками. Когда умаявшись от дневных проделок покачивались в своих гамаках либо в хижине, либо здесь же, под ветвями чикайи, и просили рассказать о подвигах храброго Сарусту, о хитростях его брата Ачарусту, о прекрасной Дайди и её волшебных животных... Нет, не так же. Не было тогда в их голосах тревоги. Страха не было. Взрослого страха, который не проходит к утру. И сказки были другими - похожими на них: озорными и весёлыми. Дети выросли - и сказки выросли.
--Расскажи нам, как это было, Хайрами.
--А сами не помните?
--Нет, мы были маленькими, мы не помним.
--А я не знаю, -- отвечает Хайрами, --я пришёл сюда позже, когда всё закончилось.
Хайрами вздыхает, бормочет. Слышно, как что-то разливается по кружкам, наверное, чивалда. Хайрами снова вздыхает:
--Никто из детей не помнит. Это правильно. Хорошо. Из детей почти половину спасли. А молодые погибли. И-и-йаха-йаха! Безрассудные были, вот и погибли. И-и-йаха! А взрослые быстро начали умирать... Пережить такое! Лет за десять все вымерли. Вы же знаете. Из местных остались только я да ваш отец.
--Почему? -- удивляется Хоша.
Снова плещется в кружки.
--Я не видел. Я позже пришёл. Я ведь Хушу-рэйри, а тогда было празднество Хушу, все рэйри должны учавствовать в священных обрядах...
--В каких? -- любопытствует Кайа.
--Хм. Стань Хушу-рэйри - узнаешь, --смеётся охотник, но веселье быстро уступает тревоге: --Этой ночью я опять ухожу на празднество. Как и тогда. Может, нам и теперь удастся упросить Хушу заступиться за нас перед Небом. Тогда упросили. Но поздно. Вернулся, вроде нормально всё. Нет. Страшно. Пятнами: пятно живое, пятно мёртвое. Много-много людей погибло. Из восьми деревень нашего рода только на пол-деревни поначалу набралось. Дичи нет. Рыбы нет. Роща чиачуа осталась, хорошо. Да ещё что-то: там кусочек поля, здесь кусочек, хорошо. А мёртвые деревья - сплошь трухлявые - в руках крошатся. И люди мёртвые - трухлявые. А живые - почти как мёртвые: в голове труха, в сердце труха. И-и-йаха-йаха! Никто ничего не понимает, не хочет ничего, плохо. Очень плохо. Только отец ваш остался собой.
--Он стал советчиком рода?
--Нет. Советчиком рода стал я. А он стал надеждой.
Вновь зажурчало по кружкам.
--Он жил так, словно ничего не произошло. Он смотрел на отца-Небо с радостью. А не высматривал, не наносит ли тот боевую раскраску. Его глаза оставались ясными. Походка лёгкой. Всем страшно. Всем голодно. Все тоскуют по мёртвым. Дети плачут. Все устали. Тоже плакали. Плохо. А с ним всегда была радость, -- старый охотник умолк, снова переживая те странные страшные дни возрождения рода. --Я не знаю, как он это сумел. Даже я плакал. А он улыбался и что-то напевал. Всегда. Он и есть радость. И покой... Я не видел, как было. Я позже пришёл, --повторяет Хайрами. --Из всех, кто это видел, остались живыми только дети и он.
Старик тоже умеет плакать: сейчас в глазах его слёзы. Они смущают его. Они мешают ему и разъедают Ленивый День, как плевок коварной Куаллы разъедает самую бархатистую кожу самых красивых женщин. А прохладная тень чикайи становится душной и мрачной, опутывая двор, словно паутина мерзкого Буру-Кару. И нет непободимого Сарусту, и некому спасти, и холодят сердце, и нагло ухмыляются в ожидании жертвы воспоминания.
Дикий хохот реки, Ачуала поднимается и течёт над руслом, роняя пену и вопящую рыбу. Ветер лёгким дыханием касается прочной стены хижины, и та разлетается беспутной тучкой древесной мошкары. Он подхватывает из рук матери малышей, а Райара осыпается у него на глазах кусочками высохшей плоти.
И он тоже восклицает про себя: "И-и-йаха-йаха!".
Когда отец-Небо успокоился, стало ещё хуже. Пришла боль. Пришла усталость. И страшно. За детей страшно. За себя страшно. Что будет завтра - страшно. Тогда он придумал песню. Ходил и пел. Ходил и пел.
...Отец-Небо ласкает мать-Землю, йахайа-йоху,... ничего не случилось. Просто очень много работы. Всего лишь, много работы. Дети плачут. На то и дети. Ничего не случилось... Отец-Небо говорит матери-Земле, йахайа-йоху. Роди мне сына,... Райара! Ещё встречу тебя. Может, завтра, может, через год. Встречу. Не смотрю на смерть, не хочу, не надо. Ачуала (забудь!). Спокойная, красивая. Вода тёплая... Отец-Небо ласкает мать-Землю, йахайа-йоху...
А разговор продолжается.
--Начиналось? -- переспрашивает Хайрами. --Начиналось... Отец-Небо так же нанёс боевую раскраску на своё лицо. И тоже со Стороны Щита. Потом были слухи. О деревьях, которые превратились в животных. О животных, которые одеревенели и расцвели странными кровавыми цветками без аромата. Плохо. Позже пришли запахи: гнили, дыма и чего-то ещё. Незнакомого. Отвращение и ужас. Очень плохо. Мы прозвали его запахом Долины Прощания.
--Караванщики... -- с ужасом неожиданно произносит Кайа.
--Помню, -- с таким же ужасом выдохнул Хоша.
--Затем появились беженцы, -- продолжает охотник. --Они рассказывали страшные вещи. О движущихся горах. О летающих реках. И о деревьях. И о животных. Плохо: всё правда. Но страшнее всего о людях...
...Отец-Небо ласкает мать-Землю, йахайа-йоху. Отец-Небо говорит матери-Земле, йахайа-йоху. Роди мне сына, чтобы радовал нас. Роди мне сына, йахайа-йоху. Отец-Небо ласкает мать-Землю. Роди мне сына, чтобы все радовались ему, йахайа-йоху. Отец-Небо...
--Мне пора, -- наконец-то прощается Хайрами, -- Я Хушу-рэйри. Мы будем просить Хушу заступиться за нас. А вы сделайте то, о чём договорились. Вы молодцы. Привет от меня отцу. Передайте, мои слова: из вас получатся отличные советчики рода.
Наступивший вечер оказался весёлым и лживым. Братья обхаживали старика, вспоминали былые шалости - и свои собственные, и своих детей. Солоноватые кусочки сыра, сок чикайи. И даже сын-Солнце, уходящий навечно в Долину Прощания, обещал не разлуку с родными, а встречу с Райарой. А завтра родится новый сын-Солнце. Может, я и увижу его. Может, и нет. Но если увижу, попрошу напомнить Райаре моё свадебное обещание: моя жизнь - твоя жизнь, моя радость - твоя радость. И этот вечер я сберегу для неё. Весь. Кроме слишком громкого смеха Кайа, кроме излишне преданного взгляда Хоша.
Чем дальше, тем больше походил этот вечер на праздничную ритуальную маску. Свершится ритуал, закончится праздник, и любовно разукрашенные маски упадут в пыль, открывая усталые, потные, грязные лица.
--Отец, -- говорит Хоша, и по его голосу старик догадывается, что теперь будет сказано всё. --Мы говорили с Хайрами. Ты видел: отец-Небо нанёс боевую раскраску. Ты знаешь, что это значит.
Старик беспомощно сидит на циновке уже не пытаясь защищаться от безжалостного упрямства детей.
--Жёны едут не в гости, -- Кайа тоже внёс свою лепту, --они должны договориться о временном переселении деревень нашего рода, -- старик вздрагивает как от удара. --Хайрами уверен, что нас примут. А когда всё закончится, мы вернёмся и всё восстановим, -- старик снова вздрагивает.
--Завтра мы созываем Совет. Пора собираться. Хайрами сказал, что следующий Ленивый День необходимо встретить уже в пути. Кто-то может отказаться. Это так тяжело покидать родные места, начинать всё с начала. Если начнут отказываться, ты всё расскажешь. Извини, отец. Мы понимаем... Но надо спасти людей.
--А после совета мы с Хоша отправляемся в Сторону Щита на разведку. Вернёмся как раз к исходу. Боюсь, что это был последний день в нашем доме.
--И последняя ночь. Можно мы проведём её здесь? С тобой? С нашей чикайа? Мы хотим попрощаться.
Старик улыбается. Но говорить не может. Чтобы не разрыдаться он просто кивает.
И-и-йаха-йаха!!!
И-и-йаха-йаха!!
И-и-йаха-йаха...
... ...Отец-Небо ласкает мать-Землю... ...
... ...Отец-Небо ласкает мать-Землю... ...
...Старик как всегда просыпается до рассвета.
Аккуратно складывает опустевшие гамаки детей. Старается не наступить на светлые пятна песка под ними, прикрывшие кровь, словно свежая кожица рану. А ещё одно светлое пятно, но побольше и продолговатое, заваленное ветками и листьями, появилось этой ночью за хижиной.
Наконец-то старик выходит на улицу в свой обычный предрассветный поход.
Он проходит сквозь утренние сумерки. И сумерки проходят вместе с ним.
Ленивый День позади, и деревня уже просыпается. Старика то и дело приветствуют. Увидеть его - хорошее начало тяжёлого дня.
--А где Хоша и Кайа? -- спрашивают его. --Они вроде хотели что-то сообщить до начала работы?
--Сообщить? -- удивляется старик. --Они рано утром отправились за чиачуа. Я просил, у меня закончились. Заодно и детей с жёнами побалуют, когда те вернутся.
--Хорошие дети - счастливый отец.
--Это правда, -- соглашается он улыбаясь и продолжает путь.
Ему улыбаются в ответ. Он проходит талисманом, обещанием надежды. Вся его жизнь - это символ покоя и радости. Нерастраченных с годами.
Старик поднимается на холм, старательно не глядя в Сторону Щита, где лицо отца-Неба уродует страшная боевая раскраска. Он смотрит туда - в сторону Повивальной Долины, где уже восходит младенец-Солнце, где лицо отца-Неба светится от радости, отражаясь в неспешных водах Ачуалы и её сестры Чикуалы, щедро орашающих и красные поля пичикэа, и сизые плантации чивалды, и золотистые плантации сигина, и ближние джунгли, и рощу сладких чиачуа, куда ещё по ночной прохладе отправились Хоша и Кайа. Не они ли это движутся там, вдоль реки?
Старик тяжело дышит, сегодня он почему-то особенно устал. Но это не может ему помешать: он радуется. И пытается пританцовывать в такт этой радости. Но старое тело - ленивое тело. И тогда он тихонько хлопает в ладоши.
Ах, ах, какое сладкое Солнце! Их, их, какой мягкий день!
10/07/2003 08:26
Оценка: 7.61*6  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"