Аннотация: Возвращение отца. Дура! Сними часы, промочишь. "Феня"-русский конфликт. Всех перебью и замочу. Поймали за хвост - не чирикай.
Глава четвертая
Война и мир
Возвращение отца
Возвращение отца для нас не стало неожиданностью. Сначала мы получили уведомление, что он тяжело ранен и находится на лечении в госпитале. И все. Никаких подробностей. Начались переживания. Как тяжело? Какое ранение? Долго ли будет лечение? Где находится этот госпиталь? Мама держалась героиней. Она на полном серьезе заявила:
- Не имеет никакого значения, какое ранение. Лишь бы остался жив. Пусть даже вернется без рук и ног. Все равно буду за ним ухаживать...
Это она повторяла всем и неоднократно. Я знал, что она очень любила отца. Притом абсолютно бескорыстно. Но почему именно такой образ понадобился ей, я не понимал. Я часто видел раненых в городе. Были среди них люди без руки. Были и без ноги. Как-то передвигались на костылях и ходили в больничных халатах. Но не было среди них таких, у которых не было рук и ног! Не было. Да и коляски, мне кажется, впервые появились только после афганской войны.
Я думал, что это просто нереально. В одном из младших классов у нас была учительница, очень молодая и очень красивая. Звали её Анна Дмитриевна. Она хорошо пела на уроках пения, и мы все поголовно в неё были влюблены. Помню, как во время одной фронтовой песни она не могла сдержать слезы. Поэтому мы её очень жалели и старались меньше хулиганить, чем на других уроках.
Поскольку она потеряла семью в начале войны, совсем неудивительно, что за ней ухаживал отец одного ученика, инвалид войны без руки. Но кое-кто говорил... А ну их к черту, всех этих сплетников. Я их и тогда не любил.
Вскоре пришло письмо от отца, в котором он сообщал, что лежит в госпитале в городе Красноярске. Ранен в левую руку, перебиты жизненно важные центры и неизвестно, будет ли рука когда-нибудь полноценно работать. Это, очевидно, его очень волновало. Сейчас рука находится на перевязи, а после того как сделают операцию, станет ясно, сможет ли он шевелить пальцами. В письме была маленькая фотокарточка. На ней был запечатлен отец с соседом по койке. Мама часами смотрела на неё и всем показывала. Удивлялась, почему он так похудел. Неужели и в госпитале плохо кормят?
До полного выздоровления еще нужно было ждать несколько месяцев, но мама уже начала строить наполеоновские планы: нужно, обязательно найти новую приличную квартиру, и непременно с мебелью, так как заводить здесь свою не имеет смысла. Ведь мы скоро уедем домой. Нужно приодеть детей, чтобы не было стыдно показаться перед отцом, и так далее. Для меня это означало новый переезд и новую школу.
Эта школа мало чем отличалась от предыдущей, так как была в том же железнодорожном районе. Но здесь почему-то ко мне все относились как-то настороженно. По крайней мере, в первое время. Позднее я понял почему. Каким-то образом слухи, многократно трансформируясь, дошли сюда и сообщали всем заинтересованным, чтобы со мной не имели дела, поскольку в предыдущей школе я избил чуть ли не половину учеников, и в подтверждении сказанного добавляли:
- А что же вы хотите, он же брат самого Лёлика!
Как бы то ни было, но ходить с такой славой было не очень приятно. Но безопасно! Может быть, поэтому я и не старался переубеждать своих новых соучеников, что я совсем не драчун, и со мной можно вполне ладить. А зачем? Значительно удобней жить, когда все знают, что при необходимости ты можешь всыпать кому и сколько надо. Так уж получилось, что со мной рядом почти всегда находились те, кому нужна была защита. И мне это даже нравилось. Во всяком случае, было не скучно.
Наверное, с тех пор было немало написано трудов и диссертаций, в которых пытались как-то объяснить причину детской агрессивности. Нашли, правда, одно слово: "самоутверждение" - но оно мало что объясняет. Причины кроются, по всей вероятности, в несоответствии умственного и физического развития. И это не только у детей. А вообще-то вопрос этот сугубо индивидуальный.
Хочется также заметить, что мне всегда приходилось учиться в мужских школах. Была война, и всех как бы готовили стать защитниками. Больше того, уроков физкультуры практически не было. Их заменили уроками военной подготовки. Такие уроки обычно проводил какой-нибудь фронтовик после ранения. Чаще всего такие уроки состояли из простой маршировки. Часто с палкой в руках, которая заменяла ружье.
А физкультура, особенно таким непоседам, как я, нужна была позарез. Поскольку я с большим трудом выдерживал урок без физической нагрузки, то единственной отдушиной становилась перемена. Вот и носился я, как угорелый, пока чуть не свернул себе шею и не попал в больницу. А там меня как-то умудрились заразить брюшняком. Вот в таком прекрасном виде и застал меня отец, когда вернулся из госпиталя. Что он подумал обо мне, не знаю. Но маму просто нельзя было узнать. Она начала делать красивую прическу, и видно было, что она просто сияет от счастья.
Некоторое время отец не работал. Осваивался в новой жизни. Да и наша жизнь как-то приняла более приличный вид. Мы стали лучше питаться. Появлялись иногда фрукты и, конечно, персики.
Я всегда удивлялся тому, какими потенциальными возможностями обладал отец. Как-то он пришел домой и заявил, что устроился на обувную фабрику бригадиром. Рука все ещё болела, и работать по прямой специальности ему нельзя было. Через два месяца он уже стал начальником самого крупного цеха - закройного, в котором работало 250 человек. Невероятно, но факт.
Зина, подруга Мамлакат
Это было во время войны. Снимали мы тогда небольшую квартиру у одной шустрой черноглазой женщины, которую звали Зина. Муж её погиб на фронте, она очень много о нем рассказывала. Она любила петь таджикские песни и очень хорошо готовила татарские беляши с мясом. Знала несколько азиатских языков. Говорила, что знает все, несмотря на свое минимальное образование. Она была просто кладезь разного рода местных историй, а отец очень любил её заводить. Большинство из них я не запомнил. Но одну я запомнил очень хорошо...
За несколько лет до войны, еще будучи школьницей, она дружила с девочкой, которую звали Мамлакат. То ли потому, что родители девочки имели безупречную биографию, то ли сами претендовали на роль нарождающейся местной элиты, но так или иначе именно на эту пионерочку обратило внимание начальство.
А время тогда было такое, что не совершать трудовых подвигов ну просто нельзя было. Нужны были подвиги, а подвиги без героев сами собой не получались. Следовательно, понадобились герои, которые такие подвиги могли совершать. Притом они должны были чем-то отличаться от обычных людей, быть в чем-то особенными. Вот такой и оказалась Мамлакат. Юная пионерочка, с черными, симпатичными глазами и в красном галстуке.
Мест же для подвигов было больше чем достаточно. Притом примерно в одно и то же время в абсолютно разных местах страны начали появляться эти герои и совершать подвиги. Их знала вся страна, о них писали газеты, вещали по радио. Сначала появился Алексей Стаханов, который своим обушком нарубил столько угля за смену, сколько не могла вывезти "на гора" целая шахта. Потом Паша Ангелина, мощная женщина, которая не только коня, трактор, если понадобится, остановит, напахала столько, что не хватило даже семян для засева. В то же время появились и другие герои.
И вот на фоне этих богатырей появляется маленькая, как ангелочек, Мамлакат. У нее берут интервью. Взрослые тёти и дяди очень интересуются, как она, маленькая девочка, смогла за одну смену перекрыть норму не то в пятьдесят, не то в сто раз! На меньшее тогда не мелочились. И эта маленькая, скромная девочка, которая никогда в жизни никого не обманывала, потупив взор, начала поучать всех опытных хлопкоробов, что собирать нужно не одной рукой, а двумя. И делать это нужно очень быстро.
Не говорила Мамлакат только об одном. Что с ней одновременно работала её подруга Зина и ещё три или четыре класса их школы. И все в одну корзину, вернее в одну гору, которую затем всю приписали скромной девочке. Абсолютной неправдой были разговоры, что Мамлакат подкладывала к себе в мешок с хлопком какие-то камни. Чушь. Ей этого делать не нужно было. Это делали другие хлопкоробы, которые просто физически не могли выполнить норму. За годы, проведенные в Таджикистане, нас очень часто вывозили на сбор хлопка, и я это видел своими глазами.
Затем Мамлакат возили в Москву, и сам вождь всех времен и народов фотографировался с ней и подарил ей часы, которые она никогда не снимала, даже в бане. Сама же Зина вошла в историю со своей фразой:
- Дура! Сними часы. Их же сделал какой-нибудь герой труда. Они промокнут и обязательно остановятся.
На что юная героиня отвечала:
- Ну и пусть остановятся. Их мне подарил сам товарищ Сталин, и я буду носить их все равно.
Так и носила. Остановившиеся навсегда.
Многие "герои труда" впоследствии сделали неплохую карьеру. А некоторые не смогли воспользоваться подвернувшейся возможностью. Говорят, Стаханов в конце жизни крепко запил, отчего всех алкашей Донбасса начали величать не иначе как "стахановцами".
Феня - русский конфликт
Это было во время войны. Жили мы тогда в том же городе Сталинабаде. Тогда много городов начинались с имени отца всех народов. Но квартира наша была не в самом центре города, а несколько в стороне. Район назывался Старый Шахмансур. Почему он так назывался, и был ли где-то новый - не знаю. Недалеко от нас протекал мелкий арык, и в нем всегда была очень холодная вода, стекавшая прямо с гор. Арык этот не был пригоден для плавания, но зато подпитывал небольшой бассейн квадратной формы. В городе таких бассейнов было много, и использовали их по-разному - для поливки огородов и других хозяйственных надобностей.
Но больше всего мне нравился этот бассейн летом, когда было очень жарко и можно было искупаться. И находился он от нашего двора недалеко, метров 25-30, не больше. В этом бассейне, можно сказать, я и научился плавать. Но это осуществить было непросто. Дело в том, что размеры бассейна были примерно 4 на 4 метра, а глубина приличная. Во всяком случае, в него ныряли смело и, если нырнуть ногами вниз, то, как рассказывали, глубина покрывала с ручками и ножками. Поэтому я всегда старался проделывать первые опыты в присутствии кого-нибудь из взрослых. Первоначально освоил маленький маршрут - срезая угол. Для этого делал два-три взмаха и хватался за край смежной стороны.
Постепенно набрался опыта и уже решался переплыть бассейн вдоль одного из бортиков, но никак не больше. При этом, естественно, никакими дополнительными средствами никто никогда не пользовался, но плавали все хорошо. Я же чувствовал свою неполноценность, и, как только появлялась возможность, пытался улучшить свое хилое умение.
Вот тогда-то и начали появляться около нашего бассейна довольно странные люди. Приходили они обычно днем, в самую жару. Располагались на травке и начинали играть в карты. Возраст их был разный - от 10 и до 40 лет. Женщин обычно не было, а если и попадались, то ненадолго, и они скоро уходили. Сам бассейн, видимо, этих людей не очень интересовал, потому что они предпочитали сидеть в тени и не раздевались.
А одежда у них была самая разнообразная. Некоторые были одеты, как все, некоторые одевались изысканно, как будто собрались на бал. А на некоторых были лохмотья, как на беспризорниках времен гражданской войны. Поскольку я родился уже в другую эпоху, такую одежду впервые увидел в фильме "Путевка в жизнь": был там такой беспризорник Мустафа. Его одежда была как бы визитной карточкой самого невезучего из бомжей.
Разговор их был столь же странным, сколь и непонятным. Но это был не какой-то из среднеазиатских языков, а русский с какими-то передвинутыми значениями слов. Позднее мне стало ясно, что это было выработанное многолетней практикой зашифрованное наречие уголовников с большим стажем - так называемая "феня". Причем этим языком пользовались и довольно приличные люди, когда попадали в блатную среду во времена сталинских репрессий. На нём даже писали стихи. Я сам слышал целую поэму. Жаль, что мало понял. Чуть больше, чем по-английски.
Однажды в Москве, у Кузнецких Ворот, на столике книжного продавца, мне в руки попал феня-русский словарь примерно на 10 тысяч слов. Я как-то безразлично покрутил его в руках. Начал просматривать предисловие и увлекся. Оказывается, этим языком очень широко пользуются следователи, оперативные работники правоохранительных органов и даже судьи. Особенно меня поразила последняя мысль, что в России никто не застрахован от возможности попасть туда, где "феня" становится чрезвычайно важным элементом выживания, то есть в тюрьму или лагерь. И тираж! О таком тираже своих собственных книг я даже не мог и мечтать.
Совсем не потому, что я внял последнему внушению предисловия, просто ради любопытства я купил эту книгу и куда-то забросил. А жаль. Если бы она сейчас была у меня под рукой, может быть, мой рассказ был бы более ярко разукрашен одним из колоритнейших в мире жаргонов...
Но вернемся в те времена.
Сначала все как-то побаивались этих людей, а отец, вернувшийся с фронта, сказал, что они ему очень не нравятся, и посоветовал мне держаться от них подальше. Но постепенно все как-то к ним привыкли. Они никак не проявляли себя по отношению к окружающим, один даже подошел к нашим воротам и спросил у мамы:
- Хозяюшка, а не жалко ли будет вам дать мне испить водички?
Мама сказала, что не жалко и принесла полную литровую банку, которую он и выхлебал без остатка. Потом он попросил ещё, но не стал пить, а понес её друзьям. Когда же возвратился с пустой банкой, то его уже ждало полное ведро, которое он и принял с благодарностью. Поскольку за водой я ходил с бидоном на соседнюю улицу, я даже проворчал, что можно было бы дать и пустое ведро: пусть бы сам сходил, небольшая цаца. На что мама мне ответила, мол, не мелочись, людей мучает жажда...
При этом ни одной вещи у соседей не пропадало. Кто-то вполголоса сообщил нам, что у них есть закон, по которому они не воруют там, где живут. Может быть, поэтому, а может, просто по привычке, но скоро их просто перестали замечать и я, в свою очередь, продолжал, когда нужно, купаться в бассейне.
Да, чуть не забыл сказать, что кое-кто из них тоже купался. Но мне кажется, что это были либо неудачники, которые продулись в карты, либо те, кто хотел немного остудить пыл.
Говорят, в самых дорогих казино Лас-Вегаса и Атлантик Сити держат специальных людей, которые как-то регулируют поведение непомерно увлекшихся клиентов, превысивших допустимую степень азарта. Я бы порекомендовал им использовать бассейн с холодной водой - очень отрезвляет!
Так вот, однажды, придя к бассейну, я разделся и аккуратно спустился в воду. Тогда я только-только приобрел простейшие навыки и совсем не умел нырять. И вот в тот момент, когда я был на середине отрабатываемой дистанции, то есть посредине бассейна, я вдруг почувствовал, что меня кто-то сзади резко схватил и повлек на дно. Первое впечатление было, будто кто-то тянет меня руками под воду, затем он еще и ногами встал мне на плечи. Это было настолько неожиданно, что я наглотался воды, стал захлебываться и почувствовал...
Не помню, что именно я чувствовал, но прекрасно помню, что без всякой посторонней помощи каким-то чудом оказался у кромки бассейна и схватился за одну из расщелин у его края.
Самочувствие было отвратительное, я долго не мог прийти в себя. Из носа у меня текло. Уши заложило. Голова гудела. Что уж тут описывать! Каждый, кто хоть один раз, хоть чуть-чуть тонул, поймет меня.
Но ко всему ещё примешивалось чувство горечи от произошедшей несправедливости. Все эти "джентльмены удачи", очевидно, наблюдали за происходящим, но никто даже не попытался помочь, хотя бы протянуть руку или палку. Сидят себе и продолжают играть! И обидчика легко было вычислить. Стоял этот хмырь у самой кромки бассейна и выкручивал свои трусы. Тут, понимаете, из-за его "шуточки" человек чуть не утонул, а он не только ничем не помог, но даже спокойно стоит и выжимает воду из своих трусов. Как будто ничего не произошло. Вот кому я с удовольствием дал бы в морду, не будь он на голову выше и намного старше!..
Выкрутив трусы, он расправил их, затем несколько раз встряхнул, как это делает опытная прачка, и аккуратно положил на газету, стараясь её не измять. Видимо, был грамотный. Затем расправил свой шикарный костюм, лежавший здесь же, на другой газете. Потом надел белую рубашку, бабочку и только после всего этого все остальные принадлежности туалета, необходимые для посещения Карнеги-Холла, Метрополитен- опера или Большого Театра, по меньшей мере.
Стряхнув с себя последние пылинки, этот "интеллигент" c высоким чувством собственного достоинства причесал свою шевелюру и, бросив своим друзьям пару слов, медленно направился туда, где ему очень нужно было быть в ближайшее время.
Но он туда в тот день не попал. Как только он, проходя вдоль бассейна, оказался между мной и водной гладью, я, что было сил, столкнул его в воду. В мгновение ока он стал похож на мокрую курицу. Широко и нелепо разбросанные руки и ноги никак не напоминали танец маленьких лебедей, а дружный и долгий смех стал достойной наградой творцу этой водной феерии.
Очевидно, его дружки приняли всё это за красивую шутку и, воздав должное моему остроумию, начали пользоваться этим приемом довольно часто. Кончилось дело тем, что они перестали ходить в одежде мимо бассейна, а потом и вовсе пропали, притом сразу все. Больше никогда и нигде я их не встречал.
Почему я не испугался этого типа? Наверно потому, что обида и гнев возобладали у меня над чувством опасности. Это, так сказать, мой очередной ненаучный постулат. А может быть, вполне научный, философский. Как переход количества в качество.
А стоит ли доверять такой науке? Один мудрец, скажем Маркс, позаимствовал у другого рациональное зерно..., и пошло..., и поехало..., и докатились до массовых феня-русских тиражей...
06.03.02
Рассказ под названием "Как я чуть не утонул" впервые был опубликован в газете "Золотой червонец" (N 3, 25 октября 2002 г., Нью-Йорк).
Самоутверждение
Мне совсем не хочется произвести впечатление, что все мои родственники были с ангельскими крылышками. Был ещё Лёлик! О нем я уже говорил в истории с персиками. Но о нем ещё много можно сказать. Лёлик Митник. Вот кто действительно был неординарной личностью в моем представлении о том времени. Он был старше меня года на три, и я старался во многом ему подражать. В школе он учился неплохо. И учителя о нем отзывались хорошо. Особенно, после того как он навел порядок в собственном классе. А вне школы это была легендарная личность. Его, мне кажется, знал весь район. Я даже слышал иногда слова типа: "Ты с ним не заводись, это брат Лёлика!"
Его отец, частично по состоянию здоровья, а может, оттого что работал на железной дороге небольшим начальником, был освобожден от армии. Поэтому они жили в нормальном доме и в приличных условиях. Лёлик был щедр ко всем своим близким и, мне кажется, к чужим тоже. Помню, как когда-то я пришел к ним в дом в отсутствие родителей. Сначала он вытащил из погреба все продукты (холодильников тогда еще не было, по крайней мере, в Таджикистане) и начал меня угощать. Затем увидел, что у меня обувь совсем неважная. Он снял свои туфли и начал уговаривать меня надеть их. Его совсем не смущало, что они были на два-три размера больше. "Ничего, - говорил он, - подложишь вату, и все будет нормально!"
Его борьба за справедливость могла бы сделать его народным героем, родись он в другое время. Но время было не то, и он реализовал её по-своему. А поскольку наш район был довольно бандитский, то ему часто, даже слишком часто, приходилось отстаивать свою правоту кулаками. И делал он это с большим удовольствием.
- Главное, - говорил он, - не давать себя обидеть.
И он на полном серьёзе преподавал мне премудрости "отстаивания этой правоты". Я не очень этим интересовался, поскольку не было необходимости. Оказалось, что такая необходимость может возникнуть. И даже очень скоро, в первый же день в новой школе...
А было это так. Новый класс. Я сижу где-то в конце. Одним словом, на задней парте. Я так делал всегда, поскольку классы были обычно переполнены. Идет обычный урок. Не помню даже какой. Осматриваюсь. Все как обычно. На перемене всем раздают завтраки. На завтрак тогда давали небольшой кусок черного хлеба, посыпанный сахаром (о холестероле тогда многие лишь мечтали). Собираюсь отправить этот хлеб в рот и слышу, как сосед по парте мне громким шепотом внушает:
- Не ешь хлеб!
- А почему? - спрашиваю.
- Этот хлеб нужно отдать Маре! Иначе получишь, как следует!
Вижу, действительно, никто не ест, а все как-то украдкой отодвигают его в сторону и передают кому-то. Сам мой сосед, вообще какой-то "худосочный шпингалет", но как-то командует, организует это дело. Но что меня тогда особенно удивило - что другой сосед с передней парты наклонился ко мне и довольно добродушно сказал:
- Понимаешь, здесь так принято. Иначе они тебя изобьют. -
Вполне приличный мальчик. Я уже к тому времени даже научился отличать детей эвакуации от местной шантрапы. Сейчас бы это назвали малолетним рэкетом. Но так как эти "господа" английского не знали, а в русском лексиконе его ещё не было, они действовали по местному разумению.
- Кого изобьют, меня?
И с этими словами я отправляю свой кусок в рот и демонстративно на виду у всех съедаю его. Делал я это очень медленно, чтобы оценить "расстановку классовых сил". Она, эта расстановка, была не в мою пользу. Большинство с ужасом наблюдало за моим поведением.
Далее события развивались следующим образом. Мара - совсем не девочка, как я понял, а тот мордоворот, который сидел в центре класса. Он, пожалуй, действительно, их главарь. Значит, нужно иметь дело с ним, решил я. Какую стратегию разрабатывала противная (в прямом и переносном смысле) сторона, не знаю, но четко видел, что они все время что-то обсуждают и посматривают в мою сторону.
Когда закончились занятия, я вышел последним. Дал им возможность скучковаться и ждать меня. Затем решительно направился прямо к Маре и, приняв довольно грозный вид, а также вспомнив феня-русские уроки, прошипел через зубы совсем неожиданное: "Мразь поганая, сучий потрох, падла буду, я вас всех перебью и замочу в сортире. Очередь установите сами. Мне все равно, кому всыпать первому. Могу начать с тебя, бля, век свободы не видать!". В свободном переводе это означало:
Вариант 1. "Ребята, вы очень нехорошие люди, клянусь, что буду драться с вами честно и не применять всякие кастеты, пистолеты и прочие крылатые ракеты, а после драки искупаю вас под душем, чтобы убрать возможный неприятный запах (далее по тексту). А также то, что во имя справедливости я готов пожертвовать... любым из вашей противной компании".
Вариант 2. Ребята! Мне кажется, что у вас имеются пробелы в воспитании. Если вы не возражаете, я займусь с каждым из вас по очереди. Думаю, что это принесет вам определенную пользу, и из вас получатся вполне приличные люди.
Мой вид, а также то, что я крепко схватил его "за грудки", ясно говорил, что я не шучу. Какое это произвело впечатление, можно только догадываться.
Они между собой потолковали и вынесли следующее решение:
Драться будем после школы. Каждый день, до первой крови. А сегодня против меня выступит не Мара, а Жора. Вот такое джентльменское соглашение мне предстояло соблюдать. С Жорой я расправился очень быстро. Даже слишком быстро. Он был на целую голову выше меня, но у него был слабый нос: это когда после прямого удара сразу начинает капать. Двое других моих неофициальных оппонентов были покрепче. А следующий сам отказался, сказав:
- А чего ты не сказал, что Лёлик твой брат?
Мужская справедливость восторжествовала. Я же отделался разорванной рубашкой и парой синяков. С тех пор никто не решался отбирать у кого-либо завтраки. Был, правда, и забавный момент. Один из школьников, пропустивший несколько занятий, узнал, что в классе уже другие порядки, подошел ко мне со своим куском хлеба:
- Скажи, пожалуйста, а кому теперь отдавать завтраки?
* * *
Я прекрасно понимаю, что затронул не очень модную тему. И учат детей сейчас иначе. Те же школы единоборств, к примеру. Ведь там все приемы оканчиваются только каким-то слабым прикосновением. Ну, как же можно вступить в схватку с хулиганом? Ведь можно помять свой костюм. А что если у него окажется в руках какое-нибудь оружие?
Трудно что-либо определенное ответить на такой вопрос. Да, очень хорошо, если рядом полицейский, и он окажется настоящим, а не переодетым бандитом. А если нет?
Мне не раз приходилось наблюдать, как какой-то негодяй, издевается над слабым, а прохожие отворачиваются, делая вид, что ничего не происходит. Я несколько старомоден, но убежден: не по-мужски это, ребята, не по-мужски!
Впрочем, следуя замыслу и закону жанра, буду описывать все, что было на самом деле. Историю нельзя переделать. Не надо даже пытаться.
30 мая 2002
Пусика
Я был трудным ребенком. Вроде ничего особенного и не вытворял, но почему-то по каждому поводу вызывали моих бедных родителей в школу и рассказывали обо мне истории одну невероятней другой. Однажды терпение моего отца лопнуло, и он задал мне такую трепку, которую я никак не ожидал. За что? Так и не вспомню. Наверно за самоутверждение или совокупность проказ, а каких, я так и не понял. Такая вопиющая несправедливость не могла остаться незамеченной, и я решился на отчаянный шаг. Я ушел из дома... Но недалеко, и даже не совсем из дома. Дело было вечером. Сначала болтался поблизости, а потом, когда совсем стемнело и стало холодно, тихо, как воришка, пробрался на чердак нашего дома. Здесь можно было переночевать и не опасаться возможной перемены погоды. Дом наш, это старый деревянный барак, объединяющий несколько довольно убогих квартир в не менее убогом и старом районе. Жили в этом бараке такие же, как и мы семьи эвакуации. Барак этот, в силу своей ветхости, должны были снести и на его месте построить новый дом. Но началась война, которая изменила прогрессивные планы городских властей. У этого барака не было даже двора, поэтому после школы мы вынуждены были тусоваться на улицах или в каких-либо подворотнях.
Чердак этот был примечательным местом нашего дома. Чердак как чердак, но довольно просторный и засыпанный толстым слоем опилок. В нем нельзя было ходить или бегать во весь рост, так как мешали деревянные стропила, но иногда он был не заменим: защитником от непогоды и местом для всевозможных игр. Порой совершенно безвредных, а порой и не очень...Самой распространенной игрой были карты. Они были настолько замусолены и заиграны, с надорванными углами и характерными следами от складок, что не представляло никакого труда назвать любую из них, глядя только на обратную их сторону. Этим качеством обладали также карты, вырезанные из белой бумаги, взамен утерянных. Поэтому, во время игры каждый старался как-то прижать их ближе к телу и, по возможности, скрыть от противника какую-либо их часть. Играли обычно в подкидного, не на деньги, а на щелчки по голове или оставшимися картами по носу.
Были среди нас ассы, умудрявшиеся в конце игры "залепить противнику погоны". Эти игроки, обладающие определенными способностями к логическому мышлению и неплохой памятью, почему-то не блистали в школе. Особенно выделялся среди них мой одноклассник. Притом не только игрой, но и какой-то неуемной энергией и внешним видом. Носил он обычно фуфайку с длинными рукавами так, что и самих рук не было видно. Наверно его родители приобрели эту одежонку с расчетом на вырост, но их чадо почему-то не росло. По крайней мере, в то время. А длинные рукава выполняли какую-то загадочную роль в процессе игры.
Помню, как однажды подбегает ко мне "худосочный шпингалет", у него, конечно, было свое имя, но я, по первому впечатлению, буду называть его именно так. К тому же мой компьютер к нему уже привык... После поражения Мары, он все время старался мне как-нибудь угодить. Но на этот раз я не сразу понял его намерение, поскольку схватил он меня за руку и начал что-то приговаривать каким-то тихим, заговорщицким тоном. Как я понял, тянет он меня в коллектив своих друзей, стоящих недалеко и что-то возбужденно обсуждающих. Но не для игры в карты, так как была среди них девчонка. А их, понятное дело, в карточные игры не приглашали. Маленькая, неказистая и, как показалось почему-то, очень ободранная. Каждый человек слегка похож на какое-то животное. Эта чем-то напоминала дворняжку или скорей, пушистую кошечку. Может быть потому, что была растрепанная и с копной волос, завязанных хвостом...
- Идем, идем скорей, эта разблядушка из циркового училища... Она всем даст... Ребята уже договорились...И денег платить не надо...- Вот таким немудреным способом некоторые мои сверстники приобретали первые опыты подражания взрослым. Помню, что появился вдруг жгучий интерес увидеть все это, только увидеть, как это делается и ничего более...Особенно тогда, когда она брызнула на меня своим кошачьим взглядом...Но весь мой вид говорил, что я отказываюсь от этого заманчивого предложения. Мой одноклассник еще попытался мне что-то вразумить, но понял, что меня не привлекает радость, которая "на всех одна", махнул рукой и побежал к лестнице, по которой поднимались на чердак остальные юные групповушники. Длинные рукава фуфайки не помешали ему быстро взобраться на чердак, а как обошелся он с ними дальше, в процессе предполагаемой операции, я право и не знаю.
Вот именно на этом чердаке я и решил переночевать. Походил на цыпочках, как-то разгреб удобное место, расположенное над нашей квартирой, подтянул старую кушетку, положил под голову деревянную ножку от некогда функционировавшего стола, лег калачиком и попытался заснуть. Ножка от стола нужна была для того, чтобы отражать возможное нападение крыс и мышей, которые водились здесь в изобилии. Но спать почему-то не хотелось. Сначала оттого, что слышал очень четкие слова моих родителей. Отец время от времени рассказывал различные случаи из своей жизни, но все они почему-то оканчивались на полуслове, так как прерывались всхлипываниями мамы. На этот раз я услышал, как отец, которого всегда тянуло к изобретательности, предложил изготавливать на фабрике кожаные шнурки из обрезков кожи. При этом очень образно объяснил, как с помощью острого ножа в два приема он может вырезать длинный шнурок. Если правую руку с ножом расположить как ножки у циркуля, а левую использовать для вращения обрезка, то при соответствующем навыке можно научиться в один прием вырезать кружок размером с пятикопеечную монету. Затем, взяв левой рукой конец небольшого надреза, нужно резко потянуть его из-под ножа. Тогда змейкой потянется длинный шнурок. Правая рука при этом обеспечивает необходимую его ширину.
- Спираль Архимеда и никаких чудес, - сказал он в конце объяснения. После этого опять наступило молчание.
Кто такой Архимед, в то время я еще не знал. Да он меня и не интересовал. Меня больше занимали другие воспоминания, связанные с чердаком, игрой в карты... И где они нашли эту самую растрепанную циркачку? У нас в классе были девочки. Но это совсем другое дело. Например, Надя. Она была такая чистенькая, аккуратненькая, что каждый считал за счастье нести её портфель после уроков. Я же был настолько застенчив, что не решался даже претендовать. Что уж тут говорить о юной циркачке? Только представить себя и её... А вот с Надей... Интересно, как сложилась её судьба, и оправдались ли данные, дарованные ей природой?.. Зато здесь же, на чердаке я встретил другую красавицу...
Это была любовь с первого взгляда. Она глянула на меня из полумрака, и её глаза вспыхнули яркой вспышкой. И все. Все мои дальнейшие действия были результатом этого ослепления. Я потерял дар речи и способность мыслить логически. Но в этом случае этого и не требовалось. Впрочем, эта встреча была не совсем неожиданной...
Несколько дней тому назад, на нашем чердаке начались какие-то, не совсем понятные действия, судя по звукам, это были быстрые перебежки, какая-то борьба с прыжками или что-то подобное. Иногда эти звуки возникали вновь, а иногда, затихали на несколько часов. Происходило это, в основном, по ночам. Но иногда и днем. Вообще-то можно было догадаться, что это не связано с циркачкой, но я все откладывал, а предчувствие борьбы все навязчивей будоражило воображение. Наконец-то любопытство победило, и я без всякой подготовки полез на чердак. Когда я закрыл за собой дверь, наступила темнота, и показалось, что я уже ничего не увижу. Но вот палочки моих глаз, объединив слабое мерцание, проникающее через черепицу, начали увеличивать сумеречное освещение внутри чердака. Когда глаза привыкли, я увидел её, сжавшуюся в комок, в самом углу. Кто мог предвидеть, какую борьбу мне предстоит выдержать?
Звали её Пусика. Не Муся и не Пуся, а именно Пусика, наверно потому, что она была похожа только на Пусику. Не зря ведь между именем и внешностью имеется невидимая связь. И не только у животных, у людей тоже. Можете ли вы представить себе кошку, которую зовут Джульбарс? Также и с людьми. А Пусика, это что-то особенно пушистое, лохматое и очень артистичное. К тому же серебристо-пепельного цвета. Её длинные волосы были запутаны и сбиты в комья, поэтому мне еще долго пришлось оценивать ситуацию и возможность отступления. Мои предположения оправдались, когда я начал приближаться. Подпустив меня до определенной черты, она рванулась в сторону, и я потерял все преимущества прежней позиции. Несколько раз мне все же удавалось войти в "близкий контакт", но каждый раз её ловкость и стремление к свободе побеждали мои поползновения. Уже чувствуя на своем лице реальные следы борьбы, я все ещё не мог отказаться от намеченной цели. Может быть потому, что победа в тяжелой борьбе особенно желанна. А кому нужна легкая победа? О ней, в данном случае, не стоило даже мечтать. Слабые существа потому и называются так, потому что не могут оказать достойного сопротивления... Но этот случай был абсолютно другим...
И вот тогда, когда казалось, что мои силы уже должны были покинуть меня, я сделал последний, можно сказать вратарский прыжок и схватил её за хвост! Видно такой наглости она не ожидала, поэтому, начала кусаться и царапаться со всей возможной силой, но я уже был готов к этому. Простая куртка, предназначенная для защиты от холода и дождя, как оказалось, может служить также хорошим средством от когтей и зубов. Особенно если её вывернуть наизнанку, что я и сделал путем какого-то невероятного манипулирования. Сложность же заключалась в том, что все это нужно было делать одновременно с борьбой и не отпускать ни на минуту хвост моей пленницы. Наконец-то борьба закончилась полной победой, а побежденная, связанная рукавами и остальными частями куртки, наконец-то успокоилась, изредка издавая лишь жалобные звуки.
Говорят кошка, типично писательское животное. Она домашняя, ласковая и создает определенный уют. Но моя красавица была в то время далека от идеала. Когда я внес её в дом и вытряхнул наружу, первое, что она сделала - рванулась в закрытое окно и будь она несколько крупнее, вышибла бы стекло или разнесла его на осколки. Но этого не произошло, она ударилась носом и отскочила как бы в недоумении. Вторая попытка оказалась менее решительной, но к счастью, последней. Сделав несколько неуверенных шагов по комнате, она пустилась в другую крайность - юркнула под кровать и забилась в дальнем углу.
Наши дальнейшие отношения потеряли элемент враждебности и ничем не отличались от действий, освоенных нашими далекими предками. Блюдце с молоком в течение двух дней оставалось не тронутым, но на третий день стало ясно, что голод не всегда враг. Затем она как-то не смело вышла из своего укрытия, но все еще очень побаивалась меня и старалась обходить стороной. Первый человек, кого признала наша гостья, была моя мама. Трудно сказать, почему животное отдает предпочтение одному из членов семьи. Наверно потому, что мама, естественно, была самым добрым человеком на свете и умела находить общий язык со всеми и не только с кошками. К тому же она была главной на кухне, а там всегда было то, что привлекало внимание млекопитающих.
Звали её Пусика. Не Муся и не Пуся, а именно Пусика, наверно потому, что она была похожа только на Пусику. Не зря ведь между именем и внешностью имеется невидимая связь. И не только у животных, у людей тоже. Можете ли вы представить себе кошку, которую зовут Джульбарс? Также и с людьми. А Пусика, это что-то особенно пушистое, лохматое и очень артистичное. К тому же серебристо-пепельного цвета. Её длинные волосы были запутаны и сбиты в комья, поэтому мне еще долго пришлось приводить её в порядок. Иногда, когда у меня не хватало терпения, я брал ножницы и вырезал целые куски запутанной шерсти, но прекратил это, когда заметил небольшой след крови. Видно моя неосторожность меня подвела, но Пусика перенесла это насилие над личностью. А личностью, она безусловно была, если сравнивать её с ей подобными. Когда наши отношения перешли в дружеские, а это далось мне не просто, так как эта "девушка" была с весьма строгим характером, я начал обучать её самым простым навыкам.
Казалось, что научиться прыгать по команде ей будет не трудно, ведь какие прыжки она совершала на чердаке, стараясь избежать своей участи. Но здесь было все иначе. Она умела, но не хотела подчиняться, а заставить её выполнять приказ, было просто невозможно. Каждый раз в такой ситуации она переворачивалась на спину, кверху лапками и начинала тихо мурлыкать, что разоружало меня полностью. Погладив её по животику, я снова поворачивал её в исходное положение и продолжал дрессировку. Иногда казалось, что она просто не понимает, что от нее хотят, и пыталась всем своим поведением внушить это мне. Ну, а я тоже был не менее упрямым. Кусочек мяса, был, все-таки, желанной приманкой, но для его получения нужно было совершить немного, перепрыгнуть через руки, замкнутые в кольцо. А вот перепрыгивать ей, почему-то не хотелось. Просто перелезть - это, пожалуйста, или, изогнувшись, проползти под ладонью. И так продолжалось долго, несколько недель.
Но вот, однажды, когда Пусика была чем-то возбуждена, я в качестве препятствия поставил книгу, простую книгу - источник знаний или ещё чего-то и свершилось. Пусика легко перепрыгнула через препятствие, подняла свой пушистый хвост и с достоинством, как бы говоря: "Ну, вот, я все могу, стоит только захотеть", направилась к заслуженной награде. Прорыв был совершен, количество перешло в качество или во что-то другое, но с этого момента у нас возникло полное взаимопонимание. Стоило мне сказать ей пару ласковых слов, погладить, и она, как и всякая женщина, ценящая добро и теплое отношение, принимала исходную стойку перед прыжком.
Казалось, что делала она это с удовольствием. Перед прыжком она настораживалась, выбирала удобную точку, сжималась и, как пружина, выстреливала... При этом все это она делала довольно лаконично, то есть не прыгала с запасом, а аккуратно, столько сколько нужно, не больше, плавно перенося свое тело, поджимая в нужный момент лапки и хвост. Когда я усложнял задачу и поднимал руку высоко, она не сразу решалась выполнить задание, а как бы оценивала свои возможности и только потом решалась на прыжок. Стоит ли рассказывать, какую радость, при этом, испытывал я...
- Да она у тебя настоящая циркачка, - сказал как-то "худосочный шпингалет" - мой одноклассник. - Выступать с ней надо, деньги зарабатывать...
- Не циркачка она, спортсменка, притом талантливая. Не путай спорт с искусством, -сказал я и отметил, что она действительно артистична. Когда её не было дома, становилось скучно и неуютно. Но стоило мне выйти и позвать: "Пусика, Пусика", как тотчас же, откуда-то издалека, раздавался тихий ответ, а стремительный бег, заканчивался завершающимся прыжком с приземлением у меня на плече или в форточке. Наш двор не отличался особой чистотой. Об асфальте или специальных дорожках, никто тогда не мечтал, было не до того. Просто росла какая-то трава, да кое-где попадались кирпичи. Поэтому в непогоду пройти было не просто. Но для Пусики это не было препятствием, она разгонялась и, используя эти кирпичики как надежную опору, производила на бегу многократные прыжки, пока не достигала своей цели. Именно прыжки, которые намного сложней тройного прыжка с разбега, выполняемого спортсменами, стремящимися в своих рекордах приблизиться к достижениям Пусики.
- А ты не пробовал прыжки через обруч? - спросил одноклассник. - У нее должно получиться.
- Сам попробуй, - сказал я, чтобы что-то ответить. Он оказался более настойчивый, чем мне казалось, подошел к Пусике, бесцеремонно приподнял её и попытался поставить в исходную позицию. Конечно, у него ничего не получилось, но он все никак не унимался и не отпускал бедное животное.
- Пошел бы ты к своей циркачке на чердак, - не выдержал я, - хватит, видишь, она тебя не любит! - То ли мой голос на неё как-то подействовал, то ли ей просто надоело такое обращение, но поступила она совсем не стандартно, без всякой подготовки, мгновенно, исцарапала ему лицо и оказалась на воле, оттолкнувшись от его головы.
Долго еще Пусика удивляла и радовала окружающих. Не любить такую прелесть просто нельзя было, поэтому все соседи завидовали мне тихой завистью.
- А чего завидовать? - говорил я, - сходи на чердак, поймай, приручи... - Этот совет оставался почему-то невостребованным, как будто я советовал поймать жар-птицу. - На чердаке ведь много чего можно подхватить, - но эта, последняя мысль, пришла мне уже значительно позже.
- Нет, - говорили мне, - ты лучше мне котеночка дай, когда появятся. - Почему-то все были уверены, что котята обязательно, когда-нибудь появятся. Даже очередь начали организовывать по принципу, кто раньше. В то время даже в мыслях ни у кого не было, что котенка можно где то купить. Вот и старались во всю: "Я раньше, нет, я раньше". Запомнился почему-то сосед, дядя Федя, личность колоритная и в чем-то неординарная. Он был единственным охотником в нашем районе, несмотря на выбитый глаз. Может быть поэтому, называли его "Адмирал Нельсон". Но длинные прозвища живут не долго, обычно ограничивались Адмиралом или вообще просто "дядей Федей".
Иногда, возвращаясь с охоты с парой подбитых уток на ремне, Адмирал специально останавливался, присаживался на каком-нибудь уступе и начинал свой бесконечный рассказ, который всегда начинался с уток, а заканчивался приключениями на войне, на которой он и потерял свой глаз. Если бы у нас был полноценный двор или какая-нибудь завалинка, Адмирал обязательно на нее присел. Уж очень подходила для него завалинка. Но таковой не было, и он неприхотливо пользовался тем, что было. Дядя Федя действительно хорошо стрелял, и это было видно на утках, которые он с удовольствием показывал. При этом он всегда добавлял, что мог бы настрелять и больше, но не хотелось, уток жаль. А вот с фашистами, которых он убил на войне, почему-то у него выходила путаница. То ли он убил восемь, а ранил пятнадцать человек, то ли ранил девять, а остальных взял в плен. Но мы его обычно не перебивали и слушали очень внимательно. А как можно перебивать человека, который был на войне и даже награжден медалью. Но на этот раз Адмирал был чем-то озабочен и хотел что-то сказать. Он поправил свой патронташ, почему-то приосанился и выдал, что хочет со мной поговорить.
- Ты знаешь, что мы с твоим отцом воевали на одном, Северо-западном фронте, под Ржевом...Потом он еще что-то говорил, что снайперы не мерзли в землянках...и еще что-то, как будто оправдываясь за свое легкое ранение и отсидку в сталинском лагере, наконец выдал:
- Ты это, вообче, учти и по дружбе..., запиши меня первым.
- Вы о чем это, Федор Петрович? - спросил я.
- Как о чем? - возмутился дядя Федя. - Ведь я уже целый час тебе тлумачу, о котенке.
- Чего вы, Федор Петрович, беспокоитесь? Вы ведь и по закону герой и инвалид - без очереди. Не сомневайтесь...
А еще, по соседству с нами, за стеной, жила артистка. Может быть не совсем артистка, но очень красивая. Как в кино с Адмиралом Нельсоном, настоящим, даже лучше, потому что была она живая и красиво одевалась. Звали её Нинель. Когда к ней приходили гости, она включала патефон и мы, в который раз, слушали "Чилиту". А гости были не простые, а военные, и даже офицеры, которые приезжали на черной машине, так как других цветов тогда не было, и вождь любил только черный. Пока шоферы отдыхали у руля, этим гостям удавалось послушать музыку и съесть несколько пирожков. Пирожки эти у нее получались отменные, как-то по-особому хрустящие, с корочкой. Нинель очень любила мою маму, а мама её всегда жалела и говорила, что "её бедную, все обманывают". Однажды Нинель пришла вся в слезах и принесла полную тарелку горячих пирожков. В то время было принято угощать соседей, к тому же тот, кому она их напекла, почему-то не пришел... Мама что-то добавила на стол, то да сё и чай с вареньем, короче успокоила Нинель и даже почему-то сказала, что кошек любят потому, что они всегда ласковые и приветливые. Нинель как-то, через слезы улыбнулась, погладила Пусику, а затем, со словами, "у нас с ней много общего, у меня тоже была чердачная жизнь", разместила Пусику у себя на плечах. Как воротник. Затем она подошла к зеркалу и начала поворачиваться туда, сюда. И Пусика почему-то не возражала. Наверно и она чувствовала себя артисткой, готовящейся к съемкам, потому очень красиво, не спеша, повиливала своим пушистым хвостом.
Через некоторое время, я и сам заметил, что Пусика начала подозрительно быстро полнеть и поведение её как-то изменилось. Она выполняла мои команды уже не с тем задором, а порой садилась, устремляла на меня свои бирюзовые глаза и как бы спрашивала, что я от нее хочу. Эти занятия пришлось прекратить.
Дорогой читатель, если у тебя хватит терпения дочитать эту повесть, то приготовься к самому печальному, поскольку тебя ждет совсем не счастливый конец. Ведь в жизни не все заканчивается так, как хотелось бы. А конец повествования, также как и судьба животных бывает разной. Вот такой, совсем не плавный переход можно совершить, говоря о другом животном нашего двора.
Это был громадный, худой пес, который неизвестно когда и откуда взялся. Его беспородность была настолько очевидной, что могла поставить в тупик любого кинолога. Мы называли его Бандитом, но он был совсем не злой, как и большинство беспризорных собак. Он был ничей и питался всякими отбросами. Но дети его любили, потому что легко ловил и мгновенно проглатывал все, что ему подбрасывали. Не зависимо от количества и качества подбрасываемого куска. К тому же, позволял он хватать себя за хвост и даже садиться верхом. Были у него и недостатки, которые не могла позволить себе воспитанная собака. Он подходил к школьнику сзади и одним резким рывком выхватывал из школьной сумки завтрак. Эта его слабость, со временем становилась все более агрессивной, и многие начинали его побаиваться, даже тогда, когда к этому еще не было повода. И еще, он не терпел кошек. Любых, домашних и беспризорных. Он, очевидно, видел в них своего злейшего врага, потому, что, видя какую-нибудь особь, он тотчас бросал все свои собачьи дела и пускался в погоню. Да и кошки его боялись... Все, кроме Пусики. Она, как будто специально, проходила недалеко от него, индифферентно помахивая своим пушистым хвостом. Она как бы говорила:
- Чего мне бояться, тоже мне фрукт! Ведь рядом сарайчик. Один прыжок и я на крыше, попробуй, догони чемпионку района по прыжкам в высоту! - Если не было поблизости сарая, то любое дерево могло выручить. А когда не было ничего подобного, Пусика принимала такой устрашающий вид, что ни одна собака не рисковала проверить на своей морде силу её когтей. Не зря ведь говорят, что кошка в гневе похлеще тигра. Тем более Пусика, животное с тяжелым прошлым... Ведь ей, как и мне, приходилось ночевать на чердаке нашего дома...
Со временем, характер Бандита, становился все хуже и хуже. Он из попрошайки, с повиливающим хвостом, начал превращаться в требовательного и злого хищника. Так бывает с собаками, когда они попадают в соответствующие условия. Он даже перестал просить, а как плохой начальник, уверенный в своей безнаказанности, начал требовать от каждого школьника "свою долю прибыли". Особенно возмутил всех случай, когда он остановил одного малыша, вырвал сумку и теребил её до тех пор, пока не добрался до завтрака, тщательно завернутого в газету. Вот тогда-то, кто-то и произнес, что с этим нужно кончать. И, конечно, без дяди Феди здесь не могло обойтись.
Дядя Федя встретил просьбу общественности без особого интереса. Сначала, он сказал, что нужно хорошенько подумать, затем, через несколько дней, что ружье требует очень тщательной смазки. Видно ему очень не хотелось заниматься такой самодеятельностью. Трудно даже сказать, смог бы он решиться на такой шаг, если бы, если бы...
Почему-то эту ночь я провел очень беспокойно. Какое-то предчувствие не давало покоя, да и Пусика слишком часто пропадала. Знатоки, и те которые стояли в очереди, глядя на нее, покачивали головой и говорили:
- Скоро, очень скоро разрешится. Можно готовить гнездо...
Конечно, мы с мамой, как могли, приготовились, но наше устройство почему-то не нравилось ей, и она, преодолевая наше участие, все чаще отправлялась на чердак.
- В конце-то концов, - решили мы, - ей рожать и она лучше нас знает, где и как это делать.
Утром раздался какой-то невероятно частый стук в дверь. Казалось, что стучат не только двумя руками, но и ногой... Так стучать мог только свой человек. Когда я отодвинул задвижку, то увидел плачущую соседку, Нинель, которая произнесла...
- Иди..., иди..., Бандит растерзал твою Пусику...
Идти далеко не пришлось. Она была еще жива. Совсем недалеко от нашей квартиры... Она еще пыталась как-то ползти домой, но её задние ноги уже не действовали и волочились по земле вместе с хвостом, совсем не пушистым... Её рот был открыт и она тяжело дышала... Я пытался подложить под нее свою куртку, ту самую, которая участвовала в её поимке, но подошедший дядя Федя сделал мне знак, чтобы я не делал этого... Когда она перестала дышать, дядя Федя снял свою шапку, а потом, со словами "а чего тянуть", отправился домой. Мне не пришлось увидеть, как он расправился с Бандитом, но слышал, что сделал он это двумя выстрелами, по-мужски, так, как и положено поступать с бандитами.
12 апр. 2004 Нью-Йорк
Сладкая жизнь
"Худосочный шпингалет". Почему именно он запечатлелся в моей памяти? Почему слово шпингалет, которое со временем трансформировалось в Шпин, вызывает у меня какое-то ностальгическое чувство?
асню про лисицу и журавля помнишь? Вот, то-то!
сказать самую большую мою ценность. Смотрю и пытаюсь сообразить, что же хочет сделать мой однокашник. У него спрашивать бесполезно. В лучшем случае он ответит вопросом.
- Ничего, - думаю, - сам скажешь. Но вот не говорит, и все. Только выбрал дощечку, которая подлиней и пытается что-то вырезать на ее конце. А она, как назло, не держится в руке, все время выворачивается. А как ей не выворачиваться, если ее длина больше, чем рост моего приятеля. Попытался он пристроить этот непослушный конец, воткнул в дверную ручку, тоже плохо, поскольку перестал поворачиваться второй, рабочий конец. Теперь уже он стал неуправляемый. Вращение его головы вокруг своих осей не способствовало успеху, а привело лишь к появлению капли на кончике его острого носа...
- Ты чего стоишь как истукан, - неожиданно закричал этот горе умелец, - что, не можешь помочь?
- Конечно, могу. Но не хочу, потому, что кричишь. Кричат только дураки. (Вот такой тупой был у меня юмор). Скажи, хотя бы, что ты собираешься сделать?
Мне казалось, что из этих реек можно сделать перекладину для прыжков моей Пусики или махало для его голубей. Конечно, он хотел как-то использовать способности Пусики, но голуби для него были намного важней. Махало изготавливали из палки, длиной в несколько метров, на конец которой прикрепляли обычную тряпку темного цвета. Им пользовались редко, когда нужно было согнать голубей с крыши, поэтому оно и стояло в углу двора, скучало... Но когда на горизонте появлялся чужой голубь, чужак, вот тогда и возникала задача согнать голубей с крыш... Тогда все шло в дело, шум, крик, небольшие предметы, взмахи руками и конечно, махалом... Если уж делать махало, то рейки нужно соединять, а не вырезать...
Ладно, скажу... - снизошел Шпин. - Я делаю ложку.
Что, - не понял я?
Ложку, ложку с длинным концом. Для сладкого...
И как же ты собираешься есть сладкое такой ложкой?
Он прекратил свою работу и уставился на меня. В этот момент мне показалось, что его кончик носа стал еще острей, как у Буратино. Но в его голове, очевидно, прогуливались другие литературные образы.
- Басню про лисицу и журавля помнишь? Вот, то-то!..
Всю дорогу мы шли молча. В руках у нас были длинные, деревянные ложки и мне казалось, что где-то там, вдали, стоят в ряд большие кувшины с узкими горлышками, а внутри каждого кувшина что-то такое сладкое, как варенье, ничуть не хуже того, что было на разграбленном когда-то консервном заводе. А рядом с кувшином сидит рыжая лисичка...Нет, не сама лисичка, а наша соседка Нинель с лисицей Алисой на плечах...Вот она увидит нас, обрадуется и совсем, как и положено в таком случае, проговорит:
- Ой, ребята, наконец-то. Я вас просто заждалась. Давайте быстрей свою ложку, а все остальное я сделаю сама. У меня уже и тесто для пирожков взошло. Осталось только испечь и намазать сладким... Я знаю, что все мальчики любят сладкое... Вторую ложку тоже оставьте. У меня здесь есть помощник... Дядя Федя... - А дядя Федя, выходит из-за самого большого кувшина... Весь какой-то подтянутый, одет как настоящий адмирал, в орденах, с новой повязкой...
- А чего с ним чикаться, с этим кувшином? - говорит дядя Федя. - Давайте я прострелю его, и все сладкое само выльется...- На что не выдержала уже лисица, которая все время почему-то дремала или делала вид, что спит...Конечно... Лисица...
- Правильно, правильно, - затараторила она, - прострелить их всех, и чтобы дырочки были побольше. Тогда и ложки не нужны. Вставил трубочку и соси...
Какой прекрасный сюжет разворачивался в моем воображении. Вот только происходило это в неудобном месте и не своевременно. К тому же, приятель мой, Шпин, неожиданно вклинился со своим вопросом:
- Ты как предпочитаешь идти, далеко и легко или близко, но с приключениями?
- А что дальше, вплавь? - спрашиваю, а сам соображаю, что еще может придумать этот "голубятник с фантазиями". Впрочем, долго идти нам не пришлось, так как вскоре показались железнодорожные вагоны, стоящие на путях. Многие из них были разбиты на фронте или изношенны до такой степени, что отправлять их в обратный путь было, наверно, нельзя. Тем не менее, они не располагались навалом, а стояли рядами, как часовые, готовые в любую минуту принять приказ и отправиться в ремонт или на переплавку. Поэтому-то их трудно было обойти. Но так никто и не делал. Легче было нырнуть под вагон и вынырнуть с другой стороны. Что мы и сделали несколько раз...Головы и ложки при этом не пострадали, а путь сократился. Осталось пройти самую малость, обогнуть последний состав...
Картина реальной действительности несколько отличалась от вымысла. Никакого поля, тем более чудес не предвиделось. Никаких кувшинов, только стояла вдали старая ржавая цистерна, то ли с бензином, то ли с керосином. Около нее суетилось несколько человек. Приближение к ним позволило рассмотреть и понять, что здесь не мало наших, из нашего класса. Все те, которые уже несколько дней не появлялись в школе. Был здесь их бывший предводитель Мара, а также Жора, Стасик и другие весьма колоритные личности. Все сидели вдоль цистерны на коробках, ящиках, а то и просто на корточках. У каждого в руках было какое-нибудь приспособление для сбора вязкой жидкости, стекающей с боков цистерны и покидающей ее слоновое тело где-то внизу, в подбрюшье... Конструкции были самые разные, но в основном длинные палки с подвязанными к ним банками, чашками и кружками. Наше появление вызвало дружный всплеск радостных приветствий (наших прибыло) и смех, причину которого еще нужно было понять.
Мара, круглое лицо которого, просто лоснилось от удовольствия, пшикнул на своего соседа справа и чуть ли не силой усадил меня рядом, на освободившийся ящик. Потом он провел небольшой инструктаж, как нужно держать ложку, чтобы "захватить" сразу две струйки. Оказалось, что он первый заметил эту цистерну, в момент отката ее в тупик. Было это утром, по дороге в школу.
Почему мне Мара, в первый момент, показался мордоворотом? Может быть от сравнения с остальными худущими дистрофиками. Когда к нему немного привыкнешь, то не бросаются в глаза его живот, пухлые щеки, короткие ручки... Не у всех ведь хороши лицо, фигура, мысли. А рассказывает он интересно. Если не учитывать некоторые шахероватости...
- Значит так, - начал свой рассказ мой однокашник, Марат, в быту или полуподпольно, Мара. - Иду я, значит, по путям, потому как через мост идти далеко и противно, и слышу, как свистит паровичок. Свистит, значит, почему-то весело, так, тю-тю-тю. И толкает он, значит, одну цистерну, прямо в тупик. Что-то здесь, значит, не то, думаю я. Обычно такую цистерну толкают, значит, с горки и она сама по себе катится в тупик...А эту подкатили, значит, и выскочил из нее машинист... Отцепил он, значит, эту цистерну, а потом полез под нее, подставил ладонь, потом лизнул языком и со словами: "Эх, пропадает Рассея", махнул рукой, полез в свою кабину и укатил.
Сначала Мара подумал, что цистерна протекает, как бензобак у старого автомобиля. В этих вещах он разбирался не плохо. Еще бы, ведь его отец работал шофером на грузовике... Это все знали, и Мара не без гордости сообщал об этом всем, кто соглашался слушать его слова, перемежаемые многократными "значит", "значит, так", "значит так твою мать" и так далее.
Но его колоритная речь не очень нравилась нашей учительнице, Вере Борисовне, которая хотела из каждого своего ученика сделать если не писателя, то просто грамотного, умеющего хоть что-нибудь писать и говорить, человека...
- Между твоей, Марат, речью и феней, - говорила она, - не хватает одного промежуточного звена, тюрьмы... - Но такие умные слова я начал понимать значительно позже...
Она, конечно, была женщиной доброй, но применяла методы, которые действовали безотказно только в нашей школе. Она брала хорошую линейку и становилась рядом с Марой, когда он начинал какой-нибудь рассказ. И всякий раз, после очередного "значит", Вера Борисовна опускала на голову Мары свою линейку. Вначале это были легкие похлопывания, как бы напоминание о его промахе, но затем скорость этой процедуры, а следовательно, и сила удара, возрастали. Мара же, не будучи знаком с теорией условных рефлексов, корчил рожи, преувеличивая боль, в то время как мы, все остальные оболтусы, покатывались со смеху от счета: раз, два, три и так далее, ... восемь, девять, десять, аут! Десять - это был предел. Больше десяти ударов делать не допускалось. Может быть, поэтому, Мара никак не мог вписаться в теорию академика Павлова. Собаки в нее вписывались, а вот Мара, нет! Больше того, эти чертовы рефлексы, прилипли и к нам. А как иначе объяснить то, что Вера Борисовна предчувствовала такой срыв у любого из нас, потому и подходила в нужный момент с линейкой, готовой к выполнению не совсем традиционного задания... Да и у меня, здесь, в совершенно других условиях, тоже возникало желание вытащить свою ложку и хлопнуть Мару по лбу. Но сделать это практически было очень сложно...
- Когда я, значит, присмотрелся внимательней, - продолжал рассказ мой бывший противник, - то понял, что цистерна, значит, была надежной защитой в бою, как у чапаевцев, потому как все ее пробоины были, значит, только с одной стороны. Тонкие струйки, значит, показались мне, почему-то машинным маслом. Ничего, подумал я, машинное масло, значит, тоже не плохо. Оно, значит, даже дороже хлопкового масла, и вооще в шаферском деле всегда пригодится... Достать, значит, большую металлическую банку, было не сложно, потому как здесь, значит, недалеко, помойка, на которой всегда все есть. Подставил я, значит, эту банку под самую большую струю и жду, а сам думаю, почему машинист попробовал ее на вкус? Ведь это не бензин, там, значит, все понятно...Потом, значит, рискнул и понял. Сладкое, как мед! А это, значит, еще лучше, чем масло или бензин...
Любой разговор Мара заканчивает автомобильной тематикой. Поэтому его нужно останавливать или менять тему. Но на этот раз мне было не до него, и я слушал его шелест несколько отрешенно.
- Шофер грузовика, значит, самая нужная и полезная работа. Вот, например, отец. Он, значит, возит все, что прикажут. И хлопок, значит, и кирпичи, и цемент и доски. Поэтому, значит, у нас все есть. А как иначе? Быть у воды, значит, и не напиться... Когда везешь, значит, сорок мешков чего-нибудь, один мешок всегда может затеряться... У нас в семье все шоферуют. Вот дядя Петька...Как правильно, дядя Петька или дядька Петя? - неожиданно спросил он у меня и тем самым вывел из задумчивости.
- А чем знаменит этот, твой, Петр Второй? - спрашиваю я.
- Он, значит, живет где-то там, у вас на Украине, где-то за Порожьем.
- Балда ты, - говорю. - Нет такого места...Уже лет триста. Видел, как запорожцы пишут письмо турецкому султану? Так вот там сейчас Днепрогэс с твоим дядей Петькой вместо Тараса Бульбы. И что же там делает твой дядька Петя?
- Как что? Шоферствует, значит, инструктором по вождению. Приглашал, значит, меня к себе. Обещал устроить на курсы:
- Хватит, говорит, бездельничать. Пора, значит, деньги зарабатывать...
Не думал я тогда, что судьба может в будущем свести меня с родственником моего сокашника. Но что было, то было. Вот когда сведет, тогда и расскажу...
Не нужно думать, что этот мед нам давался легко. Как сказал Мара, "на сладкое, значит, всегда слетаются мухи и охламоны, школьники из соседней школы". А это ведет к нездоровой конкуренции. Но об этом я писать не буду, не интересно...
А вот что было интересно, так это слушать разные истории о железной дороге, о жизни моих новых школьных друзей, таких же, как я, детей войны, о моих новых учителях, о Вере Борисовне в первую очередь. Рассказывали, что она, увидев несколько раз марширующих по городу девушек в армейской форме и поющих:
Спешите, девушки, на грозном поле боя,
Красноармеец ранен молодой,
не выдержала и побежала, не на поле боя, конечно, а в военкомат, проситься на фронт. На ее счастье или несчастье в тот момент военкомом был майор, которого на фронт не брали из-за его не очень хорошего здоровья и нестандартных габаритов. О его здоровье окружающие знали мало, а вот о габаритах ходили легенды. Они действительно были выдающимися. Гигантский рост и вес, от которого зашкаливали все весы, имеющиеся в военкомате. К тому же Вера Борисовна, женщина невысокого роста и тоненькая как тростиночка попала не в самый лучший момент, а именно тогда, когда план по женскому призыву был уже выполнен и военком, хорошо пообедав, позволил себе расслабиться на мягком кресле... А тут эта пигалица, из-за стола не видно. И настойчивая...
- Я, - говорит, - крепкая, я все выдержу. Учителю приходится переносить и не такое...
В ее сознании почему-то возникли Мара, Жора и этот новенький, который перебил половину класса, но так и не сознался, за что он это сделал. Молчит как партизан и все тут... Попробовала однажды линейкой, но он такую волну поднял... Схватил книги и из класса... Отца привел, а тот директора... И директор хорош. Стоит как школяр, вытянувшись, с прижатыми руками и все время повторяет: "Мы больше не будем, мы больше не будем...". То ли у него со страха затмение произошло, то ли просто потерял контроль, но вместо "больше не будем ", он начал бубнить "больше не будем и меньше не будем"... Хорошо, что никто не заметил...
Посмотрел на нее военком, и вдруг неожиданно, эдак со всей своей военной хитрецой говорит:
- Выдержишь? А если попадется раненый, такой как я? Неужто выдержишь? Али побежишь просить помощь? Может быть, проверим?..
Может быть по инерции или по наивности, но Вера Борисовна согласилась на эту проверку. Ну, кто мог подумать, что этот бегемот и в самом деле попытается провести такой эксперимент. Он вышел из-за стола, подошел к хрупкой женщине, стал за ее спиной, а затем, глянув на нее сверху, положил руки на ее плечи и как бы невзначай, навалился всем своим весом. Конечно, слабая учительница грохнулась на пол, увлекая за собой незадачливого экспериментатора в погонах. Как ей удалось вырваться после этого наружу, не повредив при этом руки и ноги, она так и не поняла...
- Извините меня, старого солдафона, - невнятно пробормотал военком, - хорошо, что никто не видел, а то подумали бы черт знает что...
Обо всем этом она, по большому секрету, рассказала своей ближайшей подруге. Та, в свою очередь, мужу, не все ведь мужчины были на фронте, а он уж постарался просветить всех своих окружающих... Ясное дело, какие мужчины отсиживались в тылу...
Надоело мне держать мою ложку с банкой, а опустить на землю нельзя. Либо ветер сбивает струю либо кто-то из конкурирующей школы лезет со своей банкой... И опять начинаются разговоры... А ты кто такой, а ты кто такой?.. Когда совсем потерял надежду что-то придумать, возникла идея. А что если ложку воткнуть в банку, наклонить ее, а струйку меда пустить прямо по ее длинной ручке. Закрепить ложку в таком положении оказалось делом не сложным, и вскоре я уже сидел в стороне, наблюдая, как моя система работает автоматически. При этом мед собирался сразу из нескольких струек... Хорошая идея не может долго кормить своего автора, если, конечно, он не жмот и не прячет ее от всех. Обязательно найдутся последователи и внедрители, которые только и ждут чего бы подглядеть и перенять. Это я понял сразу, так как все почему-то зашевелились, начали искать проволоку, веревки и прочее крепежное барахло. Даже Мара неожиданно зашевелился, отставил свою банку, поднял свое полноватое туловище, подсел ко мне и спрашивает:
- Ты в школу, значит, собираешься ходить?
- Что за вопрос, естественно, пойду. Завтра. Вера Борисовна, небось, уже извелась, соскучилась без меня. Каждую неделю приходит жаловаться родителям.
- А как же, значит, мед? Оставишь этим охламонам?
Вот тут то у меня и возникла идея использовать пробивную силу Мары.
- Ты, кажется, говорил, что у тебя есть доски? Наверно и рейки найдешь или возьмешь у Шпина. Вот их можно использовать для дела. Сделать длинный желобок и все сразу потечет в одну банку.
- Ууу, ты, изобретатель, твою мать, - заукал Мара, ввернув для убедительности два матерных слова, как здорово, значит, но где же такую длинную доску возьмешь?
- А ты соображай, шофер должен быть сообразительным. Сделай два или три желобка... Друг за другом...
- Все, все, мне все ясно, - закричал, неожиданно подошедший Шпин...- Ничего больше не говори. Я все остальное сделаю сам. Один для нас, а второй, поменьше, для охламонов. А Мара должен договориться с ними. Только он похож на начальника потому как рыло у него толстое, и старше всех - второгодник...
Обратную дорогу, уже втроем обсуждали мы разные детали новой конструкции, и только в самом конце у Мары вырвалось:
- А не прострелить ли нам несколько новых дырочек, побольше? У меня есть...
Остановился я от неожиданности. Такого я даже от Мары не ожидал. Ведь это уже кто-то предлагал... Вот так всегда, одни предлагают, другие реализуют, а попадет, конечно, мне. В этом я уже не сомневался... Но опомнился первым Шпин:
- Ты чо, организатор дранный, за это можно срок схлопотать... Захотелось в промежуточное звено?..
Зря мы отрабатывали разные варианты. На следующий день цистерны с медом не оказалось. Сладкая жизнь закончилась.
27 сентября 2004
Глава четвертая
Война и мир
Возвращение отца
Возвращение отца для нас не стало неожиданностью. Сначала мы получили уведомление, что он тяжело ранен и находится на лечении в госпитале. И все. Никаких подробностей. Начались переживания. Как тяжело? Какое ранение? Долго ли будет лечение? Где находится этот госпиталь? Мама держалась героиней. Она на полном серьезе заявила:
- Не имеет никакого значения, какое ранение. Лишь бы остался жив. Пусть даже вернется без рук и ног. Все равно буду за ним ухаживать...
Это она повторяла всем и неоднократно. Я знал, что она очень любила отца. Притом абсолютно бескорыстно. Но почему именно такой образ понадобился ей, я не понимал. Я часто видел раненых в городе. Были среди них люди без руки. Были и без ноги. Как-то передвигались на костылях и ходили в больничных халатах. Но не было среди них таких, у которых не было рук и ног! Не было. Да и коляски, мне кажется, впервые появились только после афганской войны.
Я думал, что это просто нереально. В одном из младших классов у нас была учительница, очень молодая и очень красивая. Звали её Анна Дмитриевна. Она хорошо пела на уроках пения, и мы все поголовно в неё были влюблены. Помню, как во время одной фронтовой песни она не могла сдержать слезы. Поэтому мы её очень жалели и старались меньше хулиганить, чем на других уроках.
Поскольку она потеряла семью в начале войны, совсем неудивительно, что за ней ухаживал отец одного ученика, инвалид войны без руки. Но кое-кто говорил... А ну их к черту, всех этих сплетников. Я их и тогда не любил.
Вскоре пришло письмо от отца, в котором он сообщал, что лежит в госпитале в городе Красноярске. Ранен в левую руку, перебиты жизненно важные центры и неизвестно, будет ли рука когда-нибудь полноценно работать. Это, очевидно, его очень волновало. Сейчас рука находится на перевязи, а после того как сделают операцию, станет ясно, сможет ли он шевелить пальцами. В письме была маленькая фотокарточка. На ней был запечатлен отец с соседом по койке. Мама часами смотрела на неё и всем показывала. Удивлялась, почему он так похудел. Неужели и в госпитале плохо кормят?
До полного выздоровления еще нужно было ждать несколько месяцев, но мама уже начала строить наполеоновские планы: нужно, обязательно найти новую приличную квартиру, и непременно с мебелью, так как заводить здесь свою не имеет смысла. Ведь мы скоро уедем домой. Нужно приодеть детей, чтобы не было стыдно показаться перед отцом, и так далее. Для меня это означало новый переезд и новую школу.
Эта школа мало чем отличалась от предыдущей, так как была в том же железнодорожном районе. Но здесь почему-то ко мне все относились как-то настороженно. По крайней мере, в первое время. Позднее я понял почему. Каким-то образом слухи, многократно трансформируясь, дошли сюда и сообщали всем заинтересованным, чтобы со мной не имели дела, поскольку в предыдущей школе я избил чуть ли не половину учеников, и в подтверждении сказанного добавляли:
- А что же вы хотите, он же брат самого Лёлика!
Как бы то ни было, но ходить с такой славой было не очень приятно. Но безопасно! Может быть, поэтому я и не старался переубеждать своих новых соучеников, что я совсем не драчун, и со мной можно вполне ладить. А зачем? Значительно удобней жить, когда все знают, что при необходимости ты можешь всыпать кому и сколько надо. Так уж получилось, что со мной рядом почти всегда находились те, кому нужна была защита. И мне это даже нравилось. Во всяком случае, было не скучно.
Наверное, с тех пор было немало написано трудов и диссертаций, в которых пытались как-то объяснить причину детской агрессивности. Нашли, правда, одно слово: "самоутверждение" - но оно мало что объясняет. Причины кроются, по всей вероятности, в несоответствии умственного и физического развития. И это не только у детей. А вообще-то вопрос этот сугубо индивидуальный.
Хочется также заметить, что мне всегда приходилось учиться в мужских школах. Была война, и всех как бы готовили стать защитниками. Больше того, уроков физкультуры практически не было. Их заменили уроками военной подготовки. Такие уроки обычно проводил какой-нибудь фронтовик после ранения. Чаще всего такие уроки состояли из простой маршировки. Часто с палкой в руках, которая заменяла ружье.
А физкультура, особенно таким непоседам, как я, нужна была позарез. Поскольку я с большим трудом выдерживал урок без физической нагрузки, то единственной отдушиной становилась перемена. Вот и носился я, как угорелый, пока чуть не свернул себе шею и не попал в больницу. А там меня как-то умудрились заразить брюшняком. Вот в таком прекрасном виде и застал меня отец, когда вернулся из госпиталя. Что он подумал обо мне, не знаю. Но маму просто нельзя было узнать. Она начала делать красивую прическу, и видно было, что она просто сияет от счастья.
Некоторое время отец не работал. Осваивался в новой жизни. Да и наша жизнь как-то приняла более приличный вид. Мы стали лучше питаться. Появлялись иногда фрукты и, конечно, персики.
Я всегда удивлялся тому, какими потенциальными возможностями обладал отец. Как-то он пришел домой и заявил, что устроился на обувную фабрику бригадиром. Рука все ещё болела, и работать по прямой специальности ему нельзя было. Через два месяца он уже стал начальником самого крупного цеха - закройного, в котором работало 250 человек. Невероятно, но факт.
Зина, подруга Мамлакат
Это было во время войны. Снимали мы тогда небольшую квартиру у одной шустрой черноглазой женщины, которую звали Зина. Муж её погиб на фронте, она очень много о нем рассказывала. Она любила петь таджикские песни и очень хорошо готовила татарские беляши с мясом. Знала несколько азиатских языков. Говорила, что знает все, несмотря на свое минимальное образование. Она была просто кладезь разного рода местных историй, а отец очень любил её заводить. Большинство из них я не запомнил. Но одну я запомнил очень хорошо...
За несколько лет до войны, еще будучи школьницей, она дружила с девочкой, которую звали Мамлакат. То ли потому, что родители девочки имели безупречную биографию, то ли сами претендовали на роль нарождающейся местной элиты, но так или иначе именно на эту пионерочку обратило внимание начальство.
А время тогда было такое, что не совершать трудовых подвигов ну просто нельзя было. Нужны были подвиги, а подвиги без героев сами собой не получались. Следовательно, понадобились герои, которые такие подвиги могли совершать. Притом они должны были чем-то отличаться от обычных людей, быть в чем-то особенными. Вот такой и оказалась Мамлакат. Юная пионерочка, с черными, симпатичными глазами и в красном галстуке.
Мест же для подвигов было больше чем достаточно. Притом примерно в одно и то же время в абсолютно разных местах страны начали появляться эти герои и совершать подвиги. Их знала вся страна, о них писали газеты, вещали по радио. Сначала появился Алексей Стаханов, который своим обушком нарубил столько угля за смену, сколько не могла вывезти "на гора" целая шахта. Потом Паша Ангелина, мощная женщина, которая не только коня, трактор, если понадобится, остановит, напахала столько, что не хватило даже семян для засева. В то же время появились и другие герои.
И вот на фоне этих богатырей появляется маленькая, как ангелочек, Мамлакат. У нее берут интервью. Взрослые тёти и дяди очень интересуются, как она, маленькая девочка, смогла за одну смену перекрыть норму не то в пятьдесят, не то в сто раз! На меньшее тогда не мелочились. И эта маленькая, скромная девочка, которая никогда в жизни никого не обманывала, потупив взор, начала поучать всех опытных хлопкоробов, что собирать нужно не одной рукой, а двумя. И делать это нужно очень быстро.
Не говорила Мамлакат только об одном. Что с ней одновременно работала её подруга Зина и ещё три или четыре класса их школы. И все в одну корзину, вернее в одну гору, которую затем всю приписали скромной девочке. Абсолютной неправдой были разговоры, что Мамлакат подкладывала к себе в мешок с хлопком какие-то камни. Чушь. Ей этого делать не нужно было. Это делали другие хлопкоробы, которые просто физически не могли выполнить норму. За годы, проведенные в Таджикистане, нас очень часто вывозили на сбор хлопка, и я это видел своими глазами.
Затем Мамлакат возили в Москву, и сам вождь всех времен и народов фотографировался с ней и подарил ей часы, которые она никогда не снимала, даже в бане. Сама же Зина вошла в историю со своей фразой:
- Дура! Сними часы. Их же сделал какой-нибудь герой труда. Они промокнут и обязательно остановятся.
На что юная героиня отвечала:
- Ну и пусть остановятся. Их мне подарил сам товарищ Сталин, и я буду носить их все равно.
Так и носила. Остановившиеся навсегда.
Многие "герои труда" впоследствии сделали неплохую карьеру. А некоторые не смогли воспользоваться подвернувшейся возможностью. Говорят, Стаханов в конце жизни крепко запил, отчего всех алкашей Донбасса начали величать не иначе как "стахановцами".