Он смотрел на спящую женщину и... Думал: первый раз в жизни жалеет о том, что умеет думать. Вот так бы бесконечно смотреть, чувствовать её тепло, вдыхать её аромат.... Никогда не задумывался ни о чём подобном. Даже и предположить не мог, что такое может быть. А вот - надо же - случилось! И с кем! С ним!!! Татур осторожно, чтобы не потревожить, не разбудить женщину, поднялся. Ондолжен уйти, пока она спит.
Татур не помнил своих родителей, своей семьи. Он, вообще, долгое время ничего не знал и ...не... понимал. Знания и понимание приходили к нему постепенно, исподволь. Как будто в его мозгу одна за другой открывались маленькие потайные дверцы и знания выскакивали, по крупицам нанизываясь одна за другой, образуя причудливые цепочки и соединения, упорядочиваясь и накапливаясь. Татур учился есть, пить, спать, разговаривать.
Рядом с ним всегда были люди. Похожие на него, но в чём-то, неуловимо другие. По мере того, как увеличивался запас его знаний, люди менялись. Но один человек присутствовал в его жизни постоянно. И, хотя, именно он появлялся не очень часто, Татур достаточно быстро понял, что этот человек самый главный. И Татур знал, что должен беспрекословно подчиняться ему.
В какой-то момент (Татуру трудно было судить о времени - он совершенно не нуждался во сне, только притворялся спящим, что бы к нему не приставали с "упражнениями по технике сна" ) этот человек пришёл за ним и повёл по бесконечным переходам в совершенно отличное от того, к которому Татур привык, помещение.
Через много-много времени Татур вспомнил и воспринял эти переходы, как образ своего развития и становления. В комнате, заполненной незнакомыми Татуру и, на его взгляд, бесполезными вещами, человек велел Татуру сесть. Человек сказал, что Татур может называть его Отец и долго, медленно говорил, наблюдая за реакцией Татура на каждое своё слово, каждую, не всегда сразу понятную Татуру,мысль.
С этого мгновения - многочасовую беседу, скорее - монолог, трудно определить мгновением - Татур начал по-настоящему думать, размышлять. Этот день он стал считать своим "днём рождения". Некоторое время Татур жил в доме Отца. Он должен был освоить принципы повседневной жизни людей, вписаться, полностью приспособиться к ней.
Достаточно быстро Татур, как он самонадеянно думал, всё понял и усвоил эти премудрости. Отец, предварительно попросив освоить курс за среднюю школу, отправил его в университет. Теперь у Татура была и фамилия, и биография с погибшими в авиакатастрофе родственниками. Авиакатастрофу Отец выбрал намеренно - Татуру не надо будет каждый год отправляться на кладбище и изображать непонятные ему эмоции. Ведь с эмоциями у Татура не всё было в порядке.
Параллельно с изучением школьного курса - это оказалось совершенно пустяшным занятием - Татур должен был овладеть начальными навыками в каком-либо виде спорта. Отец выбрал борьбу. Не организовывать же для Татура, который выглядел как восемнадцатилетний парень, группу начинающих в какой-нибудь коллективной игре. Уже на первом занятии, буквально из воздуха, Татур овладел азами одного из сложнейших видов единоборств. На второй тренировке чуть не "сломал", буквально сломал, посиневшего от ужаса и боли спарринг-партнёра.
Тренеру стоило огромного труда объяснить Татуру, что это - игра. И победить - не значит нанести противнику увечье или, чего доброго, убить его. Татур же впервые начал понимать то, о чём раньше только догадывался - он отличается от остальных. Что-то в нём или в них - не так. Перед отъездом в университет Татур одолел программу колледжа. И так же играючи, тренеры только изумлённо пожимали плечами, овладел и основами плаванья, бега, игры в теннис.
Тогда Отец второй раз долго разговаривал с ним. Как и всё остальное, Татур прекрасно помнил их беседу. Было там - в этом, почти монологе Отца - что-то такое, что понять и оценить Татур смог только спустя много времени. Спустя много лет, когда он научился относиться к категории времени, как люди, Татур понял и то, о чём пытался ему рассказать отец, чему научить, от чего предостеречь, говоря о своей ответственности перед людьми и перед ним, Татуром. Но говорил он и об ответственности Татура за дарованные ему небывалые, неограниченные способности саморазвития и самосовершенствования, за то, где, как и почему он, Татур будет их применять и использовать.
Отец объяснил свои страхи и опасения. Сказал, что, в целях безопасности, видятся они в последний раз. И, скорее всего, никогда больше не встретятся. Ещё Отец сказал - это была странная фраза - что сожалеет о содеянном и, если мог бы вернуться назад, никогда не совершил бы этой ошибки.
- Я виноват перед тобой, сын. - Единственный раз в жизни Татура назвали сыном.
- Когда ты сможешь всё понять, надеюсь, простишь меня.
Студенческая жизнь, лекции, кампус. Впервые вокруг Татура было столько людей. Разных людей - молодые, старые, мужчины, женщины, белые, цветные. Всё разнообразие человеческих рас, возрастов, характеров. Всё, о чём он знал только теоретически. Татура, не смотря на все возможности его памяти и восприятия, оглушила, ослепила настоящая, реальная человеческая жизнь. Он - готовый, подготовленный, как им с Отцом казалось, ко всему - растерялся. Но постепенно - очень уж дружны были парни в его баскетбольной команде ( Татур специально выбрал коллективную, незнакомую для себя игру), и девушки были веселыми и милыми - он научился воспринимать всё в правильной пропорции, оценивать поступки и слова в соответствии с обстоятельствами.
Короче, как говорила одна, явно симпатизировавшая ему девушка - вопрос взаимоотношения полов Татур освоит значительно позже - он превратился из запуганного медведя в довольно приличного парня. По окончанию третьего курса университет выделил Татуру стипендию. Жаль было отпускать отличника и перспективного спортсмена. Татур никак не мог принять решение. С одной стороны - всё здесь, в этом небольшом городке, было привычно и знакомо.
С точностью до секунды Татур смог бы предсказать, когда и кто из жителей городка или студентов кампуса куда отправится, что и как скажут при встрече, как отреагируют на шутку. "Это хорошо?" - не мог понять Татур.
С другой стороны он чувствовал, что перерос и этот городок и свою комнату - у него теперь была не койка в комнате с соседом, а своя комната в общежитии. И ... много- много чего становилось ему мало и не интересно. Татур подумывал даже, не смотря на запрет, посоветоваться с Отцом. Осталось только взять билет.
Начались каникулы - Татур волен ехать куда угодно. По трансляции он обычно смотрел только спортивные передачи, картинка была настолько реальной, что отличалась от действительности только отсутствием запаха и вкуса. Всё остальное - политика, в которой Татур совершенно не разбирался, развлекательные передачи, всякая культура - совершенно не волновали его. Менять каналы информации, многочисленные сайты, рассчитанные на разнообразные вкусы и предпочтения, можно было и с помощью голосовых команд, но Татуру нравилось делать это вручную. У него создавалось своеобразное ощущение "переворачивания страниц", как при чтении уже давно ставших раритетными книг и журналов. Вот и в этот вечер, передвигая новостные листы в поисках результатов игры своей любимой команды, Татур зацепился взглядом за знакомое лицо. Отец! Никогда ничего не было о нём в Трансляции. Но, может быть, он, Татур, просто не искал. И... всё же... о чём это... Татур не хотел и не мог поверить в то, о чём рассказывала бойкая ведущая, не мог слушать сухие фразы полицейского и пожарного комиссаров, не хотел ничего узнавать на лихорадочно мелькающих кадрах.
На фоне ало-чёрного смерча из огня и дыма суетились люди, двигались механизмы. Кто-то тушил пожар, кто-то рассказывал об этом "трагическом - ничто не предвещало несчастья - случае". Какой-то " специалист" анализировал, как и от чего случился пожар, прогнозировал последствия. Все были чем-то заняты. Только Татур - единственный сын погибшего человека - самый совершенный саморазвивающийся, непревзойдённый робот - не в силах шевельнуться, приходя в ужас от эффекта присутствия, так все было на экране правдоподобно, и невозможности ничего предпринять, смотрел на то, как сбываются предсказания его Отца-создателя.
Ещё несколько дней, пока не улеглась шумиха вокруг трагической гибели известного учёного и его лаборатории - никто из двадцати, находившихся в здании, включая уборщика и охранников, не выжил - просидел Татур перед экраном, педантично "листая страницы", вбирая в свою бездонную память мельчайшие крупицы информации.
Потом, почти сутки, он пытался проанализировать и понять собранную информацию. Но...чего-то, явно, не хватало. Пазл не складывался. Скорее всего, самая важная часть информации, самые существенные факты утаены, закрыты шелухой всевозможных комментариев, домыслов, охов и ахов. Татур понял, что, сидя против экрана, ему никогда не узнать правды.
Как и почему погиб его Отец. Хотя, почему? Татур, кажется, догадывается. Не зря же Отец сказал, что не повторил бы ошибки. И ошибка - он, Татур. Нет, не я - я считаю себя Личностью! - возмутился, защищая себя, Татур, а то, что Отец задумал и создал нечто невообразимое - робота, ничем не отличающегося от человека. Он показал Татуру его рентгеновские снимки, результаты всевозможных исследований и анализов, помогая осознать, что биологически он - такой же человек. Но более совершенный - возможности его тела, практически, безграничны. Так может быть, Отец обманул его, обманул всех? Он вовсе не робот - а человек. Человек с великолепным физическим развитием. Бывают же такие вундеркинды, которым всё удаётся! Не обманывай себя - ты знаешь, что специально не работаешь в полную силу - конец всем рекордам. И твои способности к наукам. И, кроме того, в эмоциональной сфере - чувства и всё такое - ты совершенно глух и слеп. Но бывают же и люди - "сухие", совсем не эмоциональные, лишённые представлений о морали, о том, что хорошо, что плохо. Ну, себя не обманешь - у него совсем другая "глухота" и "слепота". Татур не мог, так уж был устроен, обманывать самого себя. С гибелью Отца его жизнь должна была кардинально измениться. Теперь у него было две задачи: выяснить всё об убийстве Отца - Татур был уверен, что его убили, и спасти свою жизнь.
Жизнь! Впервые Татур задумался о том, что если он так похож на человека, то так же уязвим и так же смертен...Возможно, и Отец не был в этом точно уверен, потому и не сказал...а, может быть, знал... Возможно ли самому это проверить? И как? До сих пор Татур не подвергался никакой физической опасности. Да, он разбивал в кровь колени, локти, даже однажды, упав неудачно, атакуя кольцо противника, сломал руку под грузом навалившихся на него игроков. И что из этого? - Татур полоснул себя лезвием по предплечью. Больно, из разреза сочится кровь. Лейкоциты кинулись обрабатывать рану. Он прищурился - так ему иногда удавалось перевести глаза в "режим микроскопа".
Многие из заложенных в тебя функций робота могут постепенно исчезать - вытесняться, приобретаемыми человеческими качествами. Чем ближе ты будешь к человеку, тем меньше у тебя будет от робота. Предупреждал его Отец.
Татур чувствует боль и почти не может настроить микроскоп глаз. Вот так. Неутешительно. Он заклеил порез.
В университете Татур сказал, что решил временно прервать учёбу - у него материальные проблемы. И, сколько его и не уговаривали, обещая помощь, остаться, попросил только помочь устроиться в полицию. Изнутри будет проще разобраться, что и как случилось с Отцом - решил Татур.
Конечно, он получил блестящие рекомендации. И это, вместе с высокими балами аттестата, открыло перед ним двери Высшей полицейской академии. Татур не собирался начинать свой путь в полиции с низших ступеней карьерной лестницы. Кое-чему от людей он, всё-таки, научился.
Не оборачиваясь, Татур почувствовал, что она здесь, в прихожей. Он всегда чувствовал, когда кто-то появлялся за спиной. "Глаза на затылке", " шестое чувство" - восхищались сослуживцы. Сколько раз это спасало ему, и не только ему, жизнь. Но с ней всё было совсем иначе, совсем по-другому.
Лёгкое, едва ощутимое облачко нежности, благоуханной летней поляны готово вот-вот настичь его, лишить сил, решимости. Татур чуть не заскрежетал зубами, чуть не заплакал, резко обернувшись к женщине. Он знал, что не имеет права дать ей заговорить, что не может позволить ей поцеловать себя... Но... Ничего из того, что он запрещал себе с ней ... не имело значения. И они поговорили. Легко, по-утреннему. И Татур припал к её, раскрывшимся навстречу его, губам. "Это невозможно! Невозможно!" Отчаянно бухало его почти совсем-совсем человеческое сердце...
И, хотя ему не удалось ни уйти, попросту - сбежать, пока она спала, ни объясниться с ней, чего он, не отдавая себе в этом отчёт, боялся, Татур знал точно - он последний раз едет в офис.
Полицейская академия. Если бы тогда, в то время он знал, что такое страх, умел бояться, то... неизвестно, как бы всё обернулось. Взрослые дядьки, прошедшие школу улиц, тюрем, погонь, перестрелок, участвовавшие в подавлении бунтов и восстаний - с ними не пошутишь. Татуру приходилось постоянно думать о том, что именно из своих возможностей он может "показать". Ни его физические, ни интеллектуальные способности не должны были вызвать никакого, даже малейшего, подозрения. Татур пришёл сюда чтобы учиться. Учиться, как все. Возможно, в чём-то немного хуже, ведь он - самый молодой на курсе, в чём-то - немного лучше, ведь он молодой, прямо из университета.
Была и ещё одна трудность - даже, опасность. В университете Татуру удавалось избегать романтических отношений с девушками. Удавалось вовремя, под благовидным предлогом, уклоняться от того, что с таким воодушевлением и подробностями обсуждалось в любую минуту, в любом месте молодыми пылкими студентами. Того, что для самого Татура было странным, непонятным и немного.... мягко говоря, неопрятным.
В Академии всё было очень и очень по-другому. Взрослые мужики говорили мало, зато делали... Парнишка - так они окрестили Татура - должен был пройти под их руководством "школу джентльмена". И возможности отказаться или как-то выкрутиться у Татура не было никакой. Его совершенно не интересовала, да и не могла интересовать -он был уверен - эта сторона человеческой жизни. Татур полагал занятие этим совершенно бессмысленным и не мог понять, почему именно это, какими бы словами, причинами и прочим не прикрывалось, являлось основной мотивацией и конечной целью всех поступков людей. Но выбор, как будто он и вправду был человеком, оставался за ним. Или он уходит из Академии - "старики", они бы не поняли и не приняли его отказ, или... Татур был уверен, в случае, если он откажется участвовать в одной из вечеринок, его так или иначе выживут, заставят уйти. Даже ему в одиночку не справится с опытными, тренированными, "злыми" ветеранами.
Но, даже, предположим, ему удастся закончить Академию. И что? Назначение самое ужасное. А там - уже дело техники с ним расправиться. Уйти... А куда? Зачем? Что, собственно, он может? Он может быть телохранителем. Отличным исполнителем. Это, при условии, что кто-то, а в ситуации, когда он восстановит против себя всех стариков, кто рискнёт дать ему рекомендацию. Но это лишит Татура возможности приблизиться к цели. Так ему никогда не узнать, что и почему случилось с Отцом.
Нет, придётся, видимо, рискнуть. Татур не знал заложены ли в нём эти, на его взгляд совершенно лишние и, даже, пугающие его, возможности. Что бы проверить - стоило рискнуть. Старики устроили вечеринку. Они не могли допустить, что бы парнишка остался - этого только не хватало - девственником. Понять-то это, они, видавшие всякое, поняли сразу. Для Татура выбрали самую опытную и "горячую" девочку. Да и посулили ей приличный бонус - только выучи парнишку.
Приказав себе выучиться и этому, так, как он учился борьбе или изучал теорию игр, Татур исполнял всё, что приказывала ему требовательная "учительница", про себя кляня предусмотрительность Отца и благодаря его за то, что сам он увидел свет совершенно другим способом. Когда Татур весь красный, возбуждённый и дрожащий - он и сам не ожидал такой реакции своего тела - вышел от "учительницы", старики встретили его одобрительными похабными выкриками, свистом и улюлюканьем.
Татур был героем этого вечера. И по этому поводу следовало выпить! И не просто выпить - надраться!!!! Татур вовремя сообразил после первой стопки притвориться смертельно пьяным. (Он не знал, как действует алкоголь в больших дозах на его организм - небольшие количества он умел нейтрализовать - и боялся экспериментировать). В его состоянии это было объяснимо.
На следующий день никто из участников этой, ставшей знаменитой, вечеринки не явился на занятия. Но всегда строгое, нетерпимое к пьянкам и прочим нарушениям, руководство академии закрыло на это глаза. Причина была сверх уважительная! Что они - не мужики, не понимают!
После этой вечеринки - ещё одно подтверждение необъяснимой странности человеческой физиологии, сознания и поведения, жизнь Татура стала абсолютно спокойной и комфортной. Правда, он предусмотрительно договорился со своей первой "учительницей" - раз в неделю, как и остальные, Татур проводил у неё определённое время, оплачивая этот час по тройному тарифу.
Конечно, ни о каком продолжении "образования" речи не шло и не могло идти - Татуру за глаза хватило того, первого, раза. Они просто разговаривали. Очень многое о людях, их характерах, привычках, тёмных сторонах их сущности узнал Татур от этой, казавшейся недалёкой, но такой наблюдательной и точной в своих оценках, красотки. Специальность обязывает. - Говорила она. Захочешь выжить - начнёшь думать.
Можно сказать, она стала первым и единственным другом Татура. И ни разу за всё время их знакомства не выдала, не предала его.
Татур окончил академию. Но это нисколько не приблизило его к цели. Он надеялся, что сможет что-то придумать. За время учёбы, проходя многочисленные стажировки и учебные практики Татур не раз участвовал во всякого рода операциях . Зачастую, с применением оружия. Он полнее узнал и стал лучше понимать то, что люди называли "жизнь". Теперь Татур не пролистывал политические новости, а уголовная хроника - она сама приходила в их аудитории.
В аскетическом кабинете Татура царил идеальный порядок. Стол, кресло, огромный, почти на всю стену, экран. На столе - всплывающая клавиатура. Считалось, что "звуковую коммуникацию" легче отследить. Татур мог бы поспорить, но...
Никто не должен знать, что и, собственно, архива, как положено офицеру его звания, у него нет. Всё, что необходимо, вернее - всё, что с ним произошло с первого мгновения "осознания", умещается в его необыкновенной памяти. Каков её резерв и как можно вывести из строя этот, один из многих, подарок Отца, Татур не знал. И никогда не рисковал - строжайшим образом следовал всем инструкциям экипировки и поведения, отправляясь на любые задания.
Сегодня он должен всё решить. Окончательно. Интуиция - скорее всего, совокупность знаний, которыми он обладает, и умение быстро ориентироваться и мгновенно принимать нестандартные решения - никогда ещё не подводила Татура.
То, что творилось в мире, то, что вызревало, готовое вот-вот взорваться, в недрах того учереждения, к которому он принадлежал и честно служил, отдав столько времени и сил... ... Он просто не знал, как это понять, как объяснить этот невозможный, преступный симбиоз. Конечно, он не должен - роботам это несвойственно - думать. Но Отец заложил в него возможность саморазвития и самосовершенствования... Татур усмехнулся - вот я и до самосовершенствовался. Даже чувство юмора, какое-никакое - само развилось... Ему, почему-то стало весело, в самое неподходящее время. Точно так же, как в самое неподходящее время, встретил её.
Воспоминание, принёсшее запахи, звуки, краски - так всегда, когда думаешь о ней - прекрасное, нежное напоминание. Но не только нежность и радость принесла она в жизнь Татура. Незнакомые ему доселе чувства - ответственность и страх за другого человека, за любимую - заставляли Татура вновь всё обдумать, ещё раз, шаг за шагом, взвесить свои дальнейшие действия. Да, надо уходить. Тем более... Он, всё-таки, узнал как погиб Отец. К горечи неприятия происходящего добавился страх за жизнь. Ведь их судьбы теперь связвны и рисковать её жизнью он не может, не имеет права.
Он должен уйти. Инсценировать несчастный случай совсем не сложно.
Выбирать место прохождения службы после окончания Академии не полагалось. И уйти, недовольно хлопнув дверью, никто не мог. При зачислении все давали подписку о безусловном повиновении и соблюдении режима секретности, и не соблюдение любого из пунктов могло стоить жизни. Так что, где служить и сколько решало высшее руководство. Они, единицы, благополучно закончившие Академию, считались достоянием государства. А свои ресурсы государство ценило.
Ценило! - Разве так ценят? Удивлялся Татур, возвращаясь из одной переделки и тут же попадая в следующую, ещё более опасную. Жаль, что он не мог встретиться с кем- нибудь из тех, кто, как и он, после окончания Академии, попал в эту категорию - "достояние". Неужели и они выполняют эти невозможные, кровавые задания?
Татур нашёл и пригласил для начала просто выпить одного из своих соучеников. И того убили на глазах у Татура, когда он входил в бар, где была назначена встреча. Но не зря же Отец наделил Татура таким интеллектом - и ему удалось понять как, не вызывая ничьих подозрений и никому не навредив узнать судьбу каждого из своих бывших соучеников.
Он смог проникнуть в главный компьютер учреждения, не оставив следов. То, что он узнал и понял, проанализировав цифры всевозможных отчётов, выводов комиссий и рекомендаций, не то что бы напугало - тогда Татур не знал что это такое страх, но насторожило и, да, расстроило его. Он был одним из немногих, точнее, существовал ещё один везунчик, который остался в живых после выполнения всех этих, зачастую провальных, заданий. Того - второго хотя бы пару раз серьёзно ранили. Он же - Татур, умудрился за все время службы не получить ни одной царапины!
Будь на месте начальства он сам, то обязательно обратил бы на это внимание и начал разбираться. Но он не может позволить предполагаемому кому-то вмешаться в его жизнь. Значит, следующее задание Татур обязан провалить. Сделать это оказалось не так просто. Готовой схемы, как "достойно" провалить задание у Татура не было. И он долго корпел над планом провала, просчитывая все возможные варианты, выверяя и перепроверяя каждую мелочь, взвешивая каждый свой шаг. Ведь от того насколько "чисто" всё будет выполнено, не вызвав ни у кого ни малейшего подозрения, в очередной раз зависела его жизнь.
И Татуру удалось с блеском провалить задание, получив за это высокую оценку при "разборе полётов". И первый раз за время его службы начальство задумалось над тем, что неплохо бы такого опытного работника перевести на "кабинетную" должность. А в скором времени, когда Татур навёл порядок во вверенном ему подразделении, разрешили, наконец, долгосрочный отпуск.
Наконец, Татур мог позволить себе уехать куда-то далеко-далеко. Отдохнуть от людей и вездесущей информации, не быть постоянно на связи. Туда, где он сможет побыть самим собой.
Обычно свои непродолжительные отпуска - ни разу более недели - Татур проводил в окрестностях своего родного города. Города, в котором были дом и лаборатория Отца, где, в своё время жили, погибшие в авиакатастрофе муж и жена, ставшие по легенде родителями Татура. Здесь много лет велись раскопки. А у Татура было, довольно странное для полицейского, увлечение - археология.
Он стремился быть как можно ближе, не вызывая ничьих подозрений, к тому месту, где смог бы, всё-таки понять что произошло с Отцом. Ведь даже в секретных документах, доступ к которым он получил официально и, пользуясь своими тайными возможностями, изучил досконально, не было даже намёка на информацию о событиях уже двадцатилетней давности. Татуру был нужен только предлог, который позволил бы ему начать официальное расследование.
А вот этот, совершенно неожиданный, большой отпуск - у него был целый месяц свободы! - Татур решил провести в совершенно другом месте. Он поедет на большие раскопки в далёкую страну. Никто не удивился, ни его многочисленные приятели, ни начальство - все уже успели привыкнуть к его эксцентричному увлечению. И Татур уехал.
Конечно, те, кто в конторе отвечал за передвижения сотрудников и Татура, в частности, с удовлетворением отметили, что он благополучно прибыл на место и проводит отпуск в соответствии с заявленной программой. Сам же сотрудник, о безупречной репутации и пунктуальности которого ходили легенды, был так далеко... Можно сказать, на другом конце света от указанного в рапорте места.
Ещё тогда, когда Татур готовился провалить задание, основной проблемой, основным препятствием, к осуществлению его плана был постоянный негласный контроль системы за своими сотрудниками. В любой момент времени было известно, где находится каждый из них. Это относилось даже к высшему руководству. Татур выяснил, почему и как это возможно, на удивление просто проникнув в один из самых секретных разделов устава Системы.
Всем, когда-либо, по какой-либо причине подписавшим контакт с Системой, делалась "прививка". Татуру и его товарищам такую прививку сделали по окончании Академии. Сам факт прививки не мог вызвать ни подозрений, ни непонимания - организация заботится о здоровье своих сотрудников. Но эта прививка, её делали вместе с другими, профилактическими от множества заразных болезней, с которыми по роду работы могли столкнуться сотрудники - была совершенно особенной.
Она содержала определённым образом помеченный самовоспроизводящийся индивидуальный "элемент". Единожды введённый в кровь сотрудника, элемент воспроизводился в течении всей его жизни и постоянно посылал сигнал-опознаватель. Специальное устройство в картотеке Системы - картотека состояла из индивидуальных, настроенных именно на такие элементы, приёмников - ловила этот сигнал и фиксировала местоположение его носителя (сотрудника), где бы тот ни находился.
Человек, придумавший это, был гением - не мог не признать Татур. Ведь сотрудникам Системы не выдавали ни специальным образом помеченные документы, ничего подозрительного не было ни в их одежде, ни на теле. Те датчики, устройства, по которым можно было отслеживать, а, так же, опознать сотрудников других полицейских служб и военных всех рангов и родов войск, у них - сотрудников Системы отсутствовали. Придумавший это - гений, в который раз восхитился Татур, в результате сложнейших анализов, найдя, наконец, в своей крови тот самый элемент. Но ему-то необходимо придумать, как защитить себя от этого гениального способа слежки, как стать, по своему желанию, невидимым для Системы. Но, при этом, не вызывать подозрений. Вернее - паники.
После введения обязательных "прививок" сотрудники никогда не исчезали бесследно. И почти всё время, ушедшее на подготовку к провальному заданию, Татур посвятил решению именно этой проблемы. Если бы не ограничения жёсткими временными рамками выполнения задания, он, вероятно, нашёл бы более изящное решение. Но и то, что Татуру удалось придумать, вполне удовлетворяло его и позволило с блеском осуществить всё намеченное.
Вот и в этот раз, прибыв в пункт, который он указал в рапорте, Татур оставил в личном контейнере пробу своей крови с индивидуальным, принадлежащим только ему, элементом. Небольшой по размеру контейнер был сконструирован таким образом, что если его обнаружат до того, как Татур за ним вернётся, он самоликвидируется, унеся с собой как минимум несколько человек, опознать которых будет совершенно невозможно. Это Татур проверил, пожертвовав несколькими, на его взгляд, совершенно бесполезными, несколько раз перевербованными, тройными агентами. Сам же элемент в своей крови Татур научился подавлять - умел же он перестраивать формулу крови в случае потребления алкоголя - на нужное ему время.
Когда в далёкий от цивилизации заповедник пришёл молодой мужчина, никто не стал интересоваться ни кто он, ни откуда. Если человек сюда добрался, значит - Добро пожаловать. Впервые за долгое время Татур почувствовал себя на свободе и в безопасности. Ему удалось уйти от вездесущего, не позволяющего быть самим собой контроля. Эти три недели он сможет пожить и прожить так, как ему заблагорассудится.
А как бы он хотел жить - само усовершенствовавший себя робот? Этот, такой, казалось бы, простой вопрос, поставил Татура в тупик. Он попытался вспомнить, как жил, что чувствовал до того, как поступил в университет, до того, как погиб Отец.
Но, факты, мельчайшие материальные подробности помнились прекрасно, а вот чувства, желания. Да и были ли они у Татура пока не погиб Отец! Скорее всего - нет. Гибель Отца явилась своеобразным, пусть и трагическим, катализатором, заставившим Татура начать думать и чувствовать. Отец не только дал ему совершенное тело - он помог стать разумным. И весь свой разум Татур употребит на то, что бы узнать правду о гибели Отца и отомстить. Это - его долг. И Татур, кажется, понял, как он это сделает. Вот это - его первое и главное желание. Всё остальное, если придумается, - потом. А пока - не стоит торопиться. Он даст себе время спокойно, без оглядки пожить, отдохнуть в этом глухом месте.
Ранним утром, задолго до восхода солнца - не от кого было скрывать, что он не спит по ночам - Татур вышел из предоставленной Управлением Заповедника избушки. Тёмная, Татур слышал её низкий, на грани возможного шум, стена леса манила его. Не раздумывая, Татур вошёл под высокие, тяжёлые, даже не выбравшиеся при его приближении из своих видений, ветви. Было сумрачно, сыро, под ногами потрескивала опавшая хвоя, сухие, хрупкие ветви. Чем дальше он шёл, осторожно пробираясь сквозь густо растущие деревья, тем просторнее, светлее становился лес. Он с осторожностью вдыхал незнакомые запахи, чутко прислушивался к всевозможным шорохам, трескам, различал - видеть в темноте тоже было одним из его умений - очертания деревьев и кустов, ловил быстрые опасливо осторожные движения обитателей леса. Первый раз в жизни в лесу, один и на душе ... как-то... тревожно и ... весело.
Татур вышел налегке - полотняные брюки и рубаха. Но и эта одежда стесняла его. Хотелось полностью освободить как будто "арестованное" тело. И когда впереди, Татур давно уже предчувствовал - по каким-то еле уловимым намёкам ощутил близость воды -он, на ходу срывая с себя одежду, прыгнул! Прыгнул, не сомневаясь и не раздумывая - под высоким тёмным берегом - её не было видно сверху - оказалась река.
Ледяная вода бритвой прошлась по телу, сняв всю накопившуюся усталость, грязь общения, страхи неуверенности. Перехватило дыхание, гулко, колоколом ударило сердце. Татур вынырнул, и, выдохнув, вытолкнув из лёгких полный миазмов городской жизни воздух, поплыл. Он плыл долго. То мощными гребками преодолевая, подстраивая под себя ритм течения реки, то полностью расслабившись, отдыхая, покачиваясь и скользя, отдавшись могучему потоку.
Убаюканный течением и мерным плеском воды, Татур задремал. И, когда течение плавно подтолкнуло его на покрытую шелковистым золотым песком отмель, он изумлённо открыл глаза. Неужели! Первый раз в жизни он уснул! Непередаваемое состояние! Наверное - жаль, что невозможно проверить, как-то сравнить - такое было с ним тогда, давным-давно, или нет, до того, как он научился думать.
Солнце ещё не поднялось высоко и его, косо скользящие, лучи подсвечивали сзади склонившуюся к нему женщину. Татур зажмурился и быстро снова открыл глаза. Показавшееся ему совершенно тёмным, по контрасту с солнечным светом, лицо женщины оказалось светлым, милым, с прелестными ямочками на щеках и беспокойством в светлых - в них словно опрокинулось небо - глазах.
- Ох, Вы в порядке.
Она сняла руку с его груди, видимо, хотела делать искусственное дыхание, и засмущалась.
И Татур, мгновенно вспомнил, что совершенно голый и, резко поднявшись, при этом они с женщиной чуть не стукнулись лбами, попытался усесться так, что бы прикрыть наготу.
Поднеся руку ко лбу и наблюдая за его суетливыми телодвижениями, женщина сначала лишь тихонечко пофыркивала, но, не выдержав, заразительно и звонко расхохоталась. Вслед за ней, преодолев всю неловкость своего положения - искренний смех женщины разрядил напряжение - сначала улыбнулся, а потом, не понимая почему делает это, расхохотался и Татур.
С видимым усилием, заставив себя перестать смеяться, но, ещё полностью не восстановив дыхание, почти всхлипывая, женщина протянула Татуру тонкую, почти невесомую шаль и отвернулась. Не сразу сообразив, что с ней делать - происшедшее совершенно выбило его из колеи - Татур поднялся и кое-как, на нём шаль казалась маленькой тряпочкой, обернул её вокруг бёдер. Как будто наблюдала за ним и точно знала, когда можно - девушка обернулась и протянула Татуру руку:
- Уолли.
Всё ещё расстроенный - что это с ним происходит - Татур не сразу, неловко, почувствовав, какой он огромный и неуклюжий, подал свою:
- Татур.
И голос у него какой- то. Что случилось? Что случилось. Лихорадочно прыгали, перескакивали мысли - Никогда он не обращал внимания ни на свой внешний вид, ни на голос
- Вас надо спасать? Вам плохо? Что с Вами случилось? - как через толщу воды доносился до Татура её голос.
- Нет. Нет, спасибо. Всё в порядке.
Наконец он смог посмотреть на неё. Посмотреть в лицо девушки. Татур не знал, видел ли он раньше такие лица, встречал ли таких женщин, как та, что стояла перед ним, серьёзно и внимательно всматриваясь в его лицо, озабоченным, но в нём слышались отзвуки недавнего смеха, голосом, спрашивая, как он себя чувствует. Он не мог ни сравнивать, ни судить. Произошло что-то такое ...
Впервые в жизни Татур покраснел. Кровь мощными толчками стремительно зажигала его тело. Никогда с ним не происходило ничего подобного! Он - заболел! У него болело... болело всё внутри, болело. О! Сгорая от стыда, Татур поспешно отвернулся - тонкая шаль не могла скрыть того, что происходило с его телом.
- Простите - только и смог пробормотать он.
- Ну что Вы. - её голос и слова, скорее голос - Татур не понимал значения слов - успокаивал, поддерживал его.
- Идёмте. Вам надо согреться. - услышал наконец, Татур.
- Да, конечно. А это далеко? - он бы предпочёл вернуться в реку и доплыть до своей одежды. Он бы предпочёл никогда не встречаться с этой - как она сказала, её зовут? - Уолли.
- Я бы вызвала помощь. Но, - девушка с сомнением посмотрела на красного, как рак Татура, - пока они доберутся, Вы окончательно замёрзнете. Да и мне - она повела плечами ...( На ней были простые, почти мальчиковые штанишки и белая маячка.
- О!Если я будутакна неё реагировать! - Татур крепко потёр, покрывшееся испариной, лицо.
- не очень комфортно. Не готовилась принимать участи в спасении утопающих, - шуткой Уолли попыталась снять, всё ещё витающую в воздухе, неловкость.
- Да, Вы правы. Идёмте. Если я верну Вам шаль, вряд ли нас правильно поймут там, где Вы живёте. - Ответной шуткой Татур постарался показать ей, доказать себе, что он вполне адекватен и с чувством юмора у него всё в порядке.
Но почему он, всё-таки, пошёл с ней. А не извинился, не вернулся, не уплыл....
Они шли. Долго ли, Татур не понял - перед ним была ровная спина, тонкие лодыжки, стройные икры. Все остальные части её тела он принял для себя - табу. Хватит и лодыжек, и выбившегося из высоко поднятых, туго закрученных волос, завитка на грациозной шее. Уолли шла впереди, выискивая дорогу полегче для его босых ног. С затопившей его неожиданной нежностью, с благодарностью понял Татур. Стало легче, когда они вышли на выложенную весёлыми кирпичиками дорожку. Можно было идти рядом, смотря прямо перед собой, не опасаясь наткнуться взглядом, на что-нибудь "запретное".
Шли они молча, быстро. Татур про себя удивился тому темпу, который задала Уолли. Немногие из его тренированных сотрудников-мужчин могли так ходить. Но вот, кажется, они и пришли. Кончившись пёстрой мозаикой из оранжевых, красных, лазурных, жёлтых, зелёных, фиолетовых кирпичиков, дорожка остановилась. Уолли развела плотно переплетённые ветви терновника.
- Прошу Вас.
За оградой показалось как будто теплее и ... защищённее. Татур уже и не пытался анализировать свои ощущения. По мягкой, будто шёлковый ковёр, траве он дошёл вслед за Уолли до покрытого домоткаными половичками крылечка, чуть пригнувшись, вошёл в большую комнату.
- Добро пожаловать, Гость. - навстречу Татуру вышел почти такой же большой, как и он сам, мужчина.
- Папа, это - Татур. Он почти утонул.
- Это - Бит. Мой отец. - Представила их друг другу Уолли.
Они обменялись рукопожатиями. С мужчинами мнепроще - с облегчением подумал Татур.
- Пошли, найду для тебя одежду.
Они с Битом сразу и безоговорочно стали "на ты". Рабочие брюки и рубашка худощавого Бита с трудом налезли на мощную фигуру Татура.
- Доберусь до дома и верну.
- Не проблема.
Бит собирался что-то сказать или спросить о чём-то, но их позвала Уолли.
- К столу. Садитесь.
Отдельно пригласила она Татура. Он начал было отказываться.
- Я не завтракал, - тоном, не допускающим возражений, сказал Бит, - поедим, и я тебя отвезу.
Ели они молча. Татур чувствовал себя всё более и более неловко. Уолли накинула на плечи возвращённую им шаль - и он даже зажмурился, запрещая себе "видеть" то, о чём подумал. Бит и Уолли, каждый по одним им известным причинам, тоже молчали. Наконец, эта пытка завтраком кончилась.
- Спасибо за всё - поблагодарил Татур Уолли и вслед за Битом зашагал обратно к реке. Теперь на Татуре были какие-то древние, ничего более подходящего на его ногу не нашлось, лапти. И идти он мог рядом с Битом.
А всего несколько часов назад он шёл за Уолли.Нельзя обэтомдумать - Татур не узнавал себя - ведь рядом её отец.
- Ты хоть помнишь, где свалился в воду? - спросил Бит, когда они подошли к привязанной под раскидистым деревом лодке.
- Я не упал. Прыгнул. Плыл. И, наверное, слишком устал. Помню я.
- Тогда - порядок, - Бит достал уложенные под сидениями вёсла, вставил в уключины, - грести умеешь?
- Умею, - явно погорячился с ответом Татур. Первые несколько гребков у них не получились.
- Держи темп, - скомандовал Бит, - я буду считать.
Под ровный счёт Бита - Татур быстро, хоть и ни разу не сидел на вёслах, уловил технику гребли. Они доплыли до того обрыва, с которого он спрыгнул в реку.
- Это ты отсюда? И плыл против течения? - Бит с явным уважением посмотрел на Татура, - сам наверх заберёшься? - приняв и оценив молчаливый кивок Татура, спросил Бит, высаживая его на мелководье.
- Да, спасибо.
- Ладони проверь. - На прощанье посоветовал Бит.
Цепляясь до крови стёртыми пальцами и отталкиваясь босыми ступнями - промокшие лапти развалились, как только он вылез из воды - Татур поднялся на обрыв. Внизу и довольно уже далеко, борется с течением лодка Бита, вокруг валяется разбросанная - неужели это было сегодня на рассвете? - одежда, саднят и кровоточат стёртые "до мяса" ладони, болят ноги, болит всё тело, болит что-то внутри.
Возможно, это то, что люди называют душа.
Но надо всем, через всё, ни с чем не соизмеримая, никак не объяснимая, заставляющая его беспричинно улыбаться, почти хохотать - радость. Не переодеваясь, он только с трудом влез в мягкие мокасины, Татур вернулся в свою хижину.
Сегодня он уже ничего не сможет сделать. Он даже думать не может ни о чём. Завтра. Он быстро восстанавливается и завтрабудет, как новенький. Надо было бы ещё, что- то сделать, о чём-то подумать, но... он так... устал. Устал?!!! Что-то невозможное происходит с ним.
Додумать Татур не успел, крепкий сон - первый раз в жизни он уснул!!! - сморил его. Что снилось ему в эти почти двенадцать часов его первого в жизни сна? Что-то хорошее, очень хорошее. Но что? Этого он вспомнить никак не мог. А вот руки за это время зажили, настроение было, по-глупому, радостно- весёлым, а в голове - пустота.
Нет, в голове была Уолли. И соображения о том, как побыстрее вернуть её отцу одежду. Конечно, он волновался только о том, как вернуть одежду Биту. О чём же ещё!
В конторе Заповедника выяснилось, что свободной лодки у них нет. Вообще, нет лодок! Ни за какие деньги. Татуру посоветовали, если уж так нужно, отправиться в соседний город и поискать там. Благо машина из Заповедника ещё не ушла.
Попросив парнишку, ехавшего за почтой, дождаться его на обратном пути, Татур отправился по магазинам. В небольшом городке не оказалось специализированного магазина, и ему подсказали обратиться на лодочную станцию - может быть, там он найдёт что-нибудь подходящее. На лодочной станции продать лодку отказались - их было всего три! Но согласились сдать одну на ... на целый день.
Согласился служитель, увидев выложенные Татуром перед ним деньги. План менялся мгновенно. Возвращаться в Заповедник Татур не будет. Просто купит новую одежду для Бита. И для Уолли... Он должен что-то купить для Уолли. Его знакомые всегда ходили к девушкам с каким-то подарком. Татур расплатился с водителем - тот уже отправил и забрал почту и ждал только его - сказал, что назад в Заповедник вернётся один.
Купил подходящую одежду для Бита. Но никак не мог придумать, что же купить для Уолли. Вино с конфетами, с чем, как он знал, обычно ходили к девушкам, совсем не подходило Уолли. Это совсем не то, что Татур хотел бы подарить ей. Он ещё раз обошёл, сколько их было - три магазина, городка. Дарили ещё духи. Татур чуть не задохнулся от этих запахов. Нет. Не то. Татур выскочил из магазина - неужели так ничего и не найдётся...
На скамейке у входа, когда она появилась? - её точно небыло, когда он подошёл к магазину, сидела старушка. Обыкновенная, чистенькая, какая-то "книжная", показательная старушка и вязала. Возле неё были разложены, наверное, на продажу, носки, варежки. Ктоу неё купит это летом? Из любопытства Татур подошёл поближе. Белые, немыслимой снежной белизны рукавички. Снизу, там, где варежка обнимает руку, вывязан узор _- мозаика из оранжевых, красных, лазурных, жёлтых, зелёных, фиолетовых петелек. У Татура перехватило дыхание.
За эти рукавички он заплатил бы любую цену. Необыкновенно гордый собой - ничего более важного, удачного в своей жизни он не делал - Татур собрался положить подарок в незаменимый в дороге офицерский планшет. Но ещё мгновение, подержав варежки в руках, вспомнил - он видел это, как наяву: Уолли набросила себе на плечи шаль, которую он только что снял со своего тела. С усилием заставив себя оторваться от воспоминаний, которые могли завести его неизвестно куда, он засунул рукавички себе за пазуху, где отчаянно колотилось, рвалось наружу его сердце.
Грести, плыть на лодке к дому Уолли оказалось гораздо проще и быстрее. Течение, сама река несли Татура к той самой, замечательной отмели. Он не рассчитал и лодка, с размаху, подняв веер брызг из воды и песка, врезалась в берег. Под раскидистым деревом рядом со спокойно покачивающейся в стоячей воде, лодкой Бита нашлось место и для лодки Татура.
Хотя тогда, сутки назад - неужели прошёл лишь день, а для него - казалось вечность - Татур и не обращал внимания на дорогу, по которой, как зачарованный, шёл за Уолли, сегодня он без труда нашёл выложенную кирпичиками тропинку, которая привела его к ограде из терновника. По дороге Татур вдруг вспомнил, - это "вдруг" для него, умевшего предусмотреть и спланировать всё на свете, само по себе являлось шоком - что на свидания с девушками приносили и цветы. Всякие, разные букеты. Но ему - откуда взять букет...
К удивлению Татура - как он и их не заметил тогда, день назад - ограда была усыпана ярко красными цветами. Татур сорвал один из них, пребольно уколовшись об острый твёрдый шип. Не успел он, как следует рассмотреть и, даже слизнуть чуть солоноватую алую, так похожую цветом на сорванный им цветок, каплю, как заросли разошлись и Татур увидел Уолли.
Её глаза что-то спросили. Ответить, произнести какие-то слова Татур не смог. Он лишь протянул Уолли цветок. Она осторожно, но, всё же, уколовшись, взяла его. И тоже слизнула алую, похожую на бутон, капельку крови, и тихонечко засмеявшись, обняла Татура. Он видел только тёмно русые, тяжёлые, неприбранные завитки её волос, вдыхал их аромат, чувствовал тепло её тела, её всю, прильнувшую к его, одеревеневшему, замершему в предчувствии чего-то, телу, и не мог ни двинуться, ни заговорить.
- Тебя долго не было, - наконец, сказала Уолли - пойдём.
И Татур - первый раз в жизни он почувствовал себя роботом - пошёл за ней. Всё так же, не разжимая объятий, они зашли в дом.
Всё, что случилось потом Татур не смог никогда объяснить. Даже себе. Небеса разверзлись, земля ушла из-под ног. Он падал или летел, умер или воскрес. И что это было, и зачем, и как жить дальше. Или - такого не бывает никогда. Никогда с ним такого не было и не будет. Почему не будет! Татур с бережной нежностью гладил шелковистую кожу, целовал, почти пробовал на вкус, её ладное, отзывающееся на все его стремления, тело.
И, наконец, - он уже ничего не боялся - посмотрел Уолли в лицо. Она улыбалась. Мягкие припухшие губы, чуть приоткрытые ему навстречу, милые ямочки и глаза. Распахнутые огромные глаза - в них радость смешалась с вопросом, любовь с болью. Татур должен был, это было жизненно, необходимо поцеловать эти глаза. Осторожно - откуда в нём эта трепетная, осторожная нежность - он поцеловал, не оставляя Уолли возможности бояться или сомневаться, эти милый глаза. И Уолли ответила ему. Её тело, её душа потянулись навстречу ему. Навстречу его любви, его, сжигающему всё лишнее, всё стоящее между ними, всепоглощающему, обжигающему душу и тело, желанию.
Наверное, наступило утро. В низкое широкое окно вместе с ароматом какого-то цветущего дерева - вот его, густо покрытая цветами, ветка - пробиваются, щекоча и мешая спать, солнечные лучи. Татур окончательно проснулся. И понял, что это - не сон. Сначала он осознал, что спал, потом, что то, что могло только присниться, случилось наяву. На его предплечье лежала её голова, её рука покоилась на его груди. Было чуть неудобно и непривычно. Это было, с восторженным изумлением понял Татур. И это - будет.
Первый раз в жизни Татур был уверен в чём-то нематериальном, неосязаемом. Он был уверен в том, что произошло. Уверен в том, что это будет. Уолли, как будто почувствовала, что Татур проснулся - её рука скользнула по его груди, пальцы запутались в волосах, дрогнувшие ресницы защекотали кожу предплечья. Он должен, решил Татур, иначе умрёт, что-то с этимсделать, с Уолли, с собой.
И, всё-таки, им пришлось вспомнить, что существует ещё и остальной мир, и оставить постель, и позавтракать - или пообедать, и поговорить, кто помнит о чём. И Татур, наконец, отдал новые брюки и рубашку для Бита.
- А где он? - Бита ведь не было в доме, когда он, когда они...
- Отец не мог задержаться. У него дела - на миг погрустнев, объяснила Уолли.
А потом Татур вытащил из-под вороха второпях сброшенной одежды и подарил Уолли рукавички.
- О, Татур! - А ведь она хотела поговорить с ним, но... обняла и поцеловала. (Ох, нельзя, нельзя было это делать!) И совершенно потеряла голову.
Обо всём забыл и Татур.
Так прошла неделя, и им пришлось поговорить.
У Татура была работа и обязательства. Он не стал подробно рассказывать, что и как. Да и Уолли не настаивала. У неё самой была какая-то, в меру запутанная, история - работа, семья, обстоятельства. Но главное - оба они были свободны и любили друг друга.
- Мы разумные люди, - Татур чуть запнулся на слове "люди". Впервые он безоговорочно почувствовал себя человеком, - и сможем всё решить и устроить лучшим образом.
- Да, возможно, - как-то не совсем уверенно, согласилась Уолли
- Мне нравится твоё чувство юмора.
Татур не понял, к чему относится это "возможно", но уточнить почему-то, постеснялся.
- Не лови меня на слове, - лукаво улыбнулась Уолли, - всё у нас должно быть хорошо. Даже - прекрасно. Иначе невозможно. Ведь я тебя ждала. Всегда. Помни об этом.
И быстро поцеловав, клюнув Татура в щёку, тихонечко хихикнула, будто вспомнила что-то приятное. Он поднялся было пойти за ней, но передумал - никогда не привыкнуть ему к этой манере Уолли - лёгкая, стремительная. С ней всё просто, всё - праздник. С такой женщиной невозможно, нельзя быть несчастным.
Они договорились встретиться через две недели у Татура в городе. Уолли должна была привести в порядок свои дела, а Татур не хотел, что бы её видели с ним там, где он оставил контейнер. Он, вообще, не хотел, что бы кто-то, особенно из Системы знал о существовании Уолли.
Конечно, это невозможно. Но чем позже узнают об Уолии и об их связи, тем лучше. Так думал Татур. Тогда ещё он не боялся. Он не знал, не понимал, что это такое - страх. Он просто считал, что Уолли - как будто он и не жил до неё, без неё - неотъемлемая, возможно, лучшая часть его существа. Настолько личное, настолько интимно - сакральное. Показать Уолли, выставить напоказ их отношения, их чувства - недопустимо, почти кощунство.
Они разъехались. Татур вернулся, заплатил чуть не убившему его лодочнику сумасшедшую сумму за недельный прокат лодки, и оставшиеся несколько дней неприкаянно слонялся по Заповеднику. Он снова не спал. Не мог, не хотел - непонятно, что с ним случилось, что творилось. Не то чтобы Татур думал об Уолли каждую минуту, нет - каждый миг ему не хватало её рядом. Он должен был смотреть на неё, трогать, прислушиваться к тихому смеху, разгадывать смысл простых слов. Уолли была в его крови, в его теле. Она не была ночным призраком, иллюзией. Она должна была быть с ним. Не рядом - с ним, вместе.
Наконец, прошли эти несколько дней. Если бы знать, Татур не стал бы так жёстко регламентировать свой отпуск. Но не мог же он предвидеть, что с ним случится чудо. И он, восстановив присутствие "элемента" в крови и уничтожив, ставший ненужным, контейнер, вернулся домой.
В Службе, как обычно, было много всего - проблемы, проблемы большие, и помельче. И все - срочные, неотлагательные. Тем более, его так долго не было. Татур методично и решительно, так, как только он умел, начал разгребать, решать, участвовать. Он убивал и торопил время. Не было у него никогда никаких планов, тем более - планов на будущее. О нём Татур никогда не думал. Действовал по обстоятельствам, подчинив себя одной цели - разобраться с убийством Отца.
Что это было именно убийство, а не несчастный случай, имея серьёзный опыт работы в Системе, Татур уже не сомневался. Но сейчас, в бессонные ночи, которые, как прежде он уже не мог посвящать работе, он думал об Уолли. О том, как она появится в его, теперь уже - их общем доме, понравится ли ей здесь, что она скажет, как посмотрит, что её развеселит, а что - обрадует. Татур хотел было устроить ремонт - что-то переделать в доме, но потом решил, что пусть уж Уолли сама - как захочет.
Эти мысли, эти почти реальные воспоминания-видения сводили его с ума. Иногда Татур начинал думать, что всё, связанное с Уолии ему приснилось, пригрезилось. И в сиюминутном отчаянии от невозможности сейчас, немедленно увидеть Уолли, услышать её смех, заглянуть в лучащиеся ему - только ему глаза, вдохнуть её аромат, Татур жалел, что всё это - да, случилось, было с ним наяву.
Он жалел, что так по-глупому договорился с Уолли - ждать становилось невозможно. И ругал себя, не мог понять, как всегда такой предусмотрительный, не взял адреса Уолли. Он ничего о ней не знает, не может вызвать её, попросить побыстрее приехать. А, может быть, и не надо, что бы Уолли приезжала - шептал где-то внутри Татура ещё один Татур. Тот, который боялся вновь встретиться с Уолли, опасался, что всё будет совсем не так, как представляется, не так, как было. Татур, который хотел, что бы прекрасные воспоминания остались с ним на всю жизнь и боялся будущего.
Но Уолли приехала. Именно в тот день и в тот час, о которых они договаривались, около его дома остановилось кремовое такси и женщина с небольшим дорожным саквояжем, как будто она делала это каждый день, распахнула незапертую дверь дома Татура.
Это было она - Уолли. Но, такая ... "другая".... В шляпке-таблетке, стильном плаще, на высоких звонких каблуках. Татур вряд ли обратил бы внимание на такую женщину, а уж подойти, познакомиться - никогда. В замешательстве, он, так долго, страстно мечтавший о том, что бы заключить Уолли в объятья, отступил назад. Как бы всё обернулось если бы?... Но это была Уолли. Его Уолли. Выпустив из рук саквояж, она, по милой своей привычке, подбежала к Татуру, взяла за руку, заглянула в глаза и... рассмеялась.
- Ты испугался? Испугался меня? Ну конечно, в этих одежках выгляжу уродкой. Но нельзя же ходить по улицам так,- Уолли хитренько подмигнула - как ты любишь.
Все волнения, страхи, сомнения исчезли. Их просто не было. Пока Уолли говорила Татур всё ближе, всё сильнее обнимал её, помогая избавиться от плаща, съехавшей на бок шляпки.
-Тебя так долго не было. - Только и смог сказать Татур, вспомнив, и только сейчас поняв тогдашние слова Уолли.
- Но теперь я - навсегда, - Уолли выскользнула из его объятий, - подожди, у меня подарок. Она подняла, казавшийся лёгким, саквояж.
- Это все твои вещи?
- Ах, да, - легкомысленно махнула рукой Уолли, - самое необходимое. А это - тебе.
На тонкой, как будто выкованной из света и воздуха цепочке - ягода шиповника. Прохладная и гладкая, она легла на ладонь Татура. Он не любил, почитал их лишними, опасными все и всяческие сувениры, подарки на память, обереги и прочее. Всё, что могло как-то вмешаться в его жизнь. Хватит элемента в крови. Но этот подарок Татур принял как символ, как тайное, только их с Уолли, сакральное понимание их чувств, отношений.
- Ты понял правильно, - сказали Татуру глаза, улыбка Уолли, прикосновение её прохладной, но передающей весь жар её души, ладони.
Уолли не собиралась сидеть дома.
- Я никогда не жила в таком большом городе, но уверена, что найду и здесь занятие себе по душе.- Этими словами закончила она свой, довольно скупой, рассказ о себе и своей семье.
- Я вовсе не хочу, что бы ты работала, - запротестовал Татур - зарабатываю я очень и очень хорошо. Нам с тобой хватит на что угодно.
Он радовался, что сразу, по получении новой должности, купил эту шикарную квартиру в одном из лучших, тихих пригородов. Сделал это Татур из соображений престижа, осознанного желания ничем не выделяться из массы своих высокопоставленных коллег, и, конечно, желания максимальной безопасности. Пройдя жизнь в общежитиях, густо заселённых, как соты, домах, он хотел и мог позволить себе это. И теперь Татуру доставляло огромное удовольствие наблюдать, как Уолии осторожно знакомится с его, практически пустой, квартирой.
- Мне нравится здесь, - наконец сказала Уолли, - квартира похожа на тебя. Такая же большая, молчаливая, не за что, вроде бы, зацепиться, но надёжная и тёплая, как твои объятья.
- Значит, мы здесь остаёмся. - Смутившись от слов Уолли, подвёл итог Татур.
- Думаю, что да. Мне понравится быть с тобой здесь.
Всё, что делала Уолли, было правильно и прекрасно.
Она нашла себе работу - полдня помогала воспитательнице в небольшом детском саду по соседству; оставшееся время придумывала оформление к разнообразным рекламным буклетам питания и одежды для детей. При этом Уолли успевала и за домом следить и готовить. И всё это - легко, радостно, с хитрющей улыбкой в уголках, приподнятых вверх - как у кошки, как-то подумал Татур - губ, в прищуре озорных глаз, в милых ямочках на идеальных - для Татура вся Уолли была идеальна - щеках.
Первый раз в жизни Татур ел по-настоящему вкусную домашнюю еду, жил в настоящем семейном доме. Почувствовал, что такое дом, семья. Незаметно и непонятно даже для себя, как это произошло, Татур изменился. Не внешне - он очень следил за внешними составляющими. От одежды, походки, до выражения глаз - всё должно было остаться таким, каким было до Уолли. Главное, что познал Татур - это, что такое страх.
Страх - это навредить, принести хоть какое-то неудобство Уолли. Он боялся за Уолли. Пока не знал почему, чего, но боялся. Постоянная тревога стала неизменным спутником Татура. Изменилась даже его хвалёная интуиция - знания плюс анализ. Теперь он принимал решения, основываясь на неуловимо других, отличных от прежних, критериях. Он действовал всё более и более неосторожно.
Общая картина происходящего, и не только в этой, его стране, вызывала у него возмущение и протест. Обладая информацией и неограниченными, как личными, так и предоставляемыми должностью, возможностями, Татур не только не исполнял свой долг, участвуя в подавлении, обречённых на поражение выступлений и бунтов доведённых до отчаяния производителей. Тех, на чьём труде и убогой жизни строились и держались благосостояние и полная удовольствий жизнь владетелей, присягу на службу и охрану которых, когда-то давал Татур.
В это странное - счастливое и трудное для себя время, именно там, где меньше всего он ожидал этого - от одного из предводителей очередного кроваво подавленного бунта, он услышал то, что перевернуло, заставило изменить планы на жизнь. Татур тайно и достаточно действенно помог этому человеку - тому удалось скрыться, уехать из страны. От него же, как будто в вознаграждение, услышал он легенду о чудаке - профессоре. Профессор знал, как сделать жизнь лучше. Но не захотел делиться этим знанием с владетелями. Вот его и убили.
Дальше рассказывалось о том, что, если найти то, что профессор скрыл от всемогущих, то... Это был, наряду с другими легендами о героях и спасителях - фольклор. Несчастные люди мечтали о лучшей жизни. Но было в этом, конкретном, слухе то, что не могло не насторожить Татура. Упоминалось, искажённое временем, произношением, устной передачей имя сына профессора, который предал своего отца. И это имя - он могло было быть производным только от одного имени. Имени человека, которого Татур считал другом своего Отца. Человека, о причастности которого, Татур подумал бы в последнюю очередь. Но проверить следовало.
Татур, конечно, разыскал этого человека, незадолго до гибели Отца, покинувшего их город, и теперь живущего на другом конце страны. И, как это ни странно, руководящего какой-то малоизвестной лабораторией. Лабораторией, что в ещё большей степени заинтересовало Татура, прекрасно известной в Системе и, более того, финансируемой этой самой Системой.
Биография этого немолодого, засуетившегося было при встрече с Татуром, но быстро взявшего себя в руки, человека, была безупречной. И этот человек, после стольких лет, почти сразу узнал Татура.
- Тебя не узнать невозможно. Ты похож, никто, кроме меня, это уже и не вспомнит, - криво улыбнулся человек - на неё, на любовницу отца. Да, он - мой отец. Мать умерла. А эта - была его любовницей. Прошло много лет. Может быть, я был зол и из-за этого. Не припомню. Он хотел, что бы ты был идеальным. А я был молод. И мне нужны были деньги. Много. Он же тратил всё на эту проклятую лабораторию - на тебя. Говорили, многое говорили.
Человек пристально, с нескрываемым, жадным любопытством, рассматривал Татура.
- Неужели ты на самом деле идеален. Он тогда хорошо тебя спрятал. Даже я не мог догадаться, где ты. Мне давно хотелось, кому-нибудь рассказать. Но, кроме тебя никто бы и не поверил. А искать - не мог, вернее, боялся. Сам не знаю чего, но - боялся. Не думай - у меня не хватило бы духу его убить. Мы просто поговорили. Он психанул и кинул мне вслед, первую попавшуюся под руку, колбу. В ней что-то было... В общем - колба разбилась, началась реакция, пожар. Он бросился собирать записи, остальные - тушили пожар, спасали его. Я убежал. Мог бы вернуться. Возможно, помочь. Но все они давно там, а я - здесь.
- Но мёртв, - не веря, что говорит это, подытожил Татур.
- А ты не идеален - искал меня. И совсем не затем, чтобы сочувствовать, - победно улыбнулся человек, - вот бы папаша расстроился.
Через несколько дней небольшая лаборатория в далёком городе сгорела дотла. В огне погиб и руководитель лаборатории. У него не осталось семьи - не было ни жены, ни детей. Бывает. Наука, а тем более такая, которой занимались здесь, иногда очень опасна. Но настораживало то, что данный человек и его лаборатория, погибли почти точно так же, как, за несколько десятилетий до этого, погиб его отец, и сгорела лаборатория.
И ещё странность, на которую обратили внимание местные следователи - в данных наблюдения, которое, конечно, велись в лаборатории с такой тематикой - незадолго до инцидента, аварии, несчастного случая - ещё предстояло дать случившемуся правильное определение - за день до него, в лаборатории присутствовал пока ещё неопределённый "элемент".
Татур допустил грубейшую ошибку. В своём стремлении наконец-то! узнать правду, поторопился и не принял свои меры безопасности. Его рано или поздно вычислят. Присутствие на таком объекте неопознанного сотрудника - только они "отмечены" подобным образом - не может не обеспокоить систему.
Это правильно. Он бы и сам не остановился, пока не выяснил, кто это, не поставив в известность руководство - а ведь он мог бы и предлог нужный придумать - наведывался в секретную лабораторию накануне её уничтожения. Но, вот, что бы его вычислили, Татур допустить никак не мог. И пугало - нет, доводило до бешенства, что из-за его небрежности, непонятной, ничем неоправданной спешки может пострадать Уолли. Он должен вынудить Уолли исчезнуть из города и исчезнуть сам.
У Уолли никого здесь нет - значит, она вернётся к семье. Она рассказывала о своих родных, рассказывала с такой любовью. Конечно, она скучает - расстояние и всё такое. А теперь сможет вернуться. Ну а он - исчезнуть для него в этом мире - проще простого.
Татур тянул время. Он знал, что сделает это и знал как - контейнер готов. Через несколько минут после того, как Татур поместит в него пробирку с элементом, контейнер взорвётся. Начнётся пожар. Уже готовы и одежда, и маска пожарного. Униформа нивелирует всех.
Он уйдёт из здания во время пожара. Всё продумано и рассчитано. Что же его держит? В любую минуту могут определить носителя элемента. Он хочет услышать голос Уолли. Так хочет. В последний раз. Но - нельзя. Никогда Татур не разговаривал с ней из своего кабинета, из здания Системы и её просил не звонить ему на работу. Уолли - умная девочка, не расспрашивала о том, о чём не следовало - не звонила. И теперь, конечно, он не должен.
Уолли. Как случилось, что она вошла в его жизнь, заняла в ней такое место. Эта женщина стала его жизнью. И сейчас он должен расстаться с ней. Не видеть её глаза, не слышать её голос, не касаться её кожи, не вдыхать запах её волос. Никогда - какое странное слово. Никогда - какое страшное слово. Неужели всего этого, этих простых вещей - утреннего поцелуя и завтрака, возможности рассказать и быть услышанным, неспешной прогулки под нагими ветвями осенних деревьев - больше не будет. Не будет никогда.
Такая боль. У Татура вырывали сердце. Без Уолли. Как он будет жить без Уолли. Ещё немного и Татур не выдержит этого, бушующего внутри огня, этой боли, этой пустоты. Но остаться, оставить всё, как есть, он, тоже, не может. Не может даже подумать о том, что могло бы, что может случиться с Уолли, если он останется.
Больше медлить Татур не мог. Каждая минута промедления, минута раздумий лишала его сил, решимости. Он зажал в руке амулет и вложил ампулу в контейнер.
Она проснулась. Проснулась потому, что он не смотрел на неё. Это было так удивительно. С того дня, когда на речной отмели она увидела, как ей показалось, бездыханное тело мужчины, она, практически, не спала. Она - перестала нуждаться во сне. Это потом уже - теперь, когда они вместе, она стала засыпать под его ласковым, любящим взглядом. Немного, совсем немного - обычно он засыпал раньше неё. Но ей больше и не требовалось.
Женщина вышла из спальни. Она успеет поцеловать его, прежде, чем они расстанутся. Она знала, что должна, наконец, поговорить с ним. Обязана рассказать, но, опять не смогла. Его глаза, когда он обернулся к ней, сильные руки, так бережно обнявшие её. Нет, только не сейчас. Она скажет. Но не сейчас. Они поговорили - какие-то милые утренние пустяки и он ушёл, оставив на её губах, в её сердце - так она чувствовала - всего себя.
Сколько Уолии помнила себя, всегда она была с семьёй - любящими, заботливыми, всё понимающими, родными. Её любили, но не баловали, учили, но не стращали. Была она весёлой хохотушкой, бойкой непоседой. Взрослым с ней было непросто. Уолли росла и развивалась, как все дети. Но... Вот это-то "но" - и где, в чём он разглядел его - Вызывало тревогу у Дедушки. " Уолли необычный ребёнок, необычная девочка" - не уставал напоминать старейшина её родителям. " Но что в ней такого особенного?" "Да, что во мне такого особенного?" - Как-то задумалась и Уолли. Она случайно подслушала, как родители, не в первый раз, видимо, обсуждали слова Дедушки.
Сама Уолли не видела в себе ничего такого особенного. Напротив, она не умела и не знала многого из того, что знали и умели её ровесники-родственники. " Я просто бездарна" - с сожалением констатировала Уолли, после не таких уж длительных размышлений. "Дедушка именно это имел в виду". "Ну, что ж" - она ещё немного повертелась перед зеркалом - " ничего особенного и во внешности. Зато я всех люблю и ни с кем не ссорюсь". - Утешила себя Уолли. " Вот ещё немного подрасту, и тогда."
Что "тогда" - это Уолли ни разу не додумала до конца. Всегда находилось что-то такое интересное, важное, неотложное. Обязательно необходимо было "досмотреть", как лопаются на деревьях почки, проверить, чтобы рабочие одного муравейника случайно не зашли на территорию другого, ещё были бабочки, снежинки, звонкие весенние ручейки с весёлыми камушками и яркие осенние листья. Столько всего интересного!
Наконец, Уолли достаточно подросла, что бы додумать своё "тогда", но надо было отправляться в школу. Это был целый комплекс из учебных классов, дортуаров, столовых, помещений для занятий спортом и отдыха. К собственному удивлению, Уолли быстро познакомилась с новыми товарищами. Все они были очень талантливыми. Умными и немножко, совсем немножко, важничали. Важничали перед Уолли, которой только предстояло узнать что-то такое, что они уже знали.
Учиться оказалось не так уж интересно и весело, как представлялось. Главное - нельзя было, кроме одного единственного раза в неделю, уйти домой. А Уолли так скучала. Но не было никакой возможности нарушить это правило. Но, постепенно, Уолли привыкла. Или уговорила, убедила себя в этом. Ведь учёба была одной из составляющих её жизни, была её обязанностью, долгом перед семьёй. К тому же, учиться становилось всё интереснее и интереснее.
Историю их родной звёздной системы и родной планеты Уолли рассказали ещё дома. А в школе - в классах, она узнавала эту планету, эту систему звёзд. Каждый класс позволял побывать в определённом временном отрезке, начиная с колонизации этой планеты. За десять земных лет Уолли побывала почти во всех классах. В некоторых классах - то есть в некоторых периодах земной истории - она не задерживалась надолго. В других же - умудрялась проводить целую жизнь. Конечно, время за дверьми классов и в реальной жизни, хотя иногда Уолли начинала путать, где же её "реальная" жизнь, текло по-разному.
И сколько бы времени Уолли ни проводила, в каком-либо классе, в здешнем времени проходило не более года. Были классы - периоды, которые больше нравились Уолли, события, в которых ей самой хотелось бы принять участие. Отправиться в рискованную морскую экспедицию, подпевать трубадурам, подсматривать за Рафаэлем, в нужный момент подать перо Моцарту, поразмышлять с Данте.
Хотелось наблюдать за открытием пенициллина, а до этого оказаться замурованной в усыпальнице - пирамиде, слушать вдохновенные рассказы Одиссея, порывом ветра врываться с Мартовскими Идами в покои императоров. Она ведь знала, кто скрывается за именем Шекспир и, что случилось с Иисусом из Назарета, куда отправился Магомет и верно ли представление о Будде.
Были классы, где в скромном саду у подножья горы, Уолли проживала жизнь отшельника, а были - где под визг и свист нагайки, она мчалась на взмыленной лошадке по вытоптанной до гудящего звона земле. По-разному было в каждом классе, за каждой, они были такими одинаковыми на вид, дверью.
Но, ни разу, нигде и никогда не возникало у Уолли желания остаться. Остаться навсегда. Нигде не встретила она того, ради которого готова была бы забыть о существовании "двери", могла бы забыть о возможности вернуться. Да, были, конечно, разные ситуации, разные моменты.
Иногда Уолли казалось - вот это "то". Тот человек, те чувства. Но проходило совсем немного времени и всё это - и её влюблённость, и чувства, и отношения, и возня, которую со временем стали называть сексом, начинало казаться ей скучным, ненужным, а, иногда, и смешным. Уолли знала, что выпускники школы могут на некоторое время остаться в выбранных ими периодах земной истории.
Там они смогут исполнять роли жрецов, божеств, проповедников, вождей, писателей, поэтов, учёных - тех, кто может повлиять на дальнейшее развитие земной истории. Сама она не собиралась возвращаться, хоть и ненадолго, ни в один из периодов. Хотя пример более чем успешного посещения временного отрезка был в самой семье Уолли. Её родители познакомились и полюбили друг друга во время одной из самых кровавых войн человечества. И каждый из них, ради другого, был готов "забыть о двери". И лишь по счастливой случайности выяснилось, что они "из одной школы". Иначе - кто знает, что было бы иначе. Ведь им всем запрещено - налагаются даже специальные ограничения - признаваться, что они не принадлежат данному периоду.
Родители вернулись, родилась Уолли. Но она - вот уж прав был Дедушка - совсем не рвалась в другие эпохи. Не хотела ничего переделывать, ничего "улучшать". "Мне хорошо здесь, с вами." Отвечала Уолли на ставшие почти рутинными вопросы о том, почему она, в отличие от своих сверстников, не хочет никуда "отправиться". Я найду себе какое-нибудь занятие здесь, в этом временном отрезке. Решила Уолли.
- Если вам так будет спокойнее и привычнее, считайте, что я выбрала этот период земной истории, как другие выбирают более ранние периоды. Ведь это моё право. Или я ошибаюсь?
- Я говорил, что Уолли не такая, как все. Но никогда не говорил, что она не умна, - с улыбкой поддержал её Дедушка, - только реши, чем именно ты хотела бы заняться. Совсем ничего не делать - нехорошо.