'Товарищи, поторопитесь с выбором, через пять минут магазин закрывается'
Андрей с досадой захлопнул книгу, сунул ее подальше, за альбомы, чтобы никто случайно не нашел. Вот уже неделю после работы он каждый вечер заходил в этот тихий книжный магазинчик, шагал к заветной полке и читал одну чертовски интересную книгу - примерно по главе в день. До аванса еще семь дней, денег нет, в комнате общежития, где он жил, сейчас наверняка гвалт, дым коромыслом и разгар игры в 'подкидного'. Ничего... завтра...Осталась всего одна глава, самая интересная, все должно решиться завтра.
На следующий день Андрей ушел со смены пораньше, забежав в магазин, рысцой проследовал к заветному стеллажу, с замиранием сердца пробежался пальцами по корешкам - что за черт?! Не может быть! Проверил еще раз - КНИГИ НЕ БЫЛО! Он еще раз внимательно осмотрел полки, потом подошел к продавцу. 'Последний экземпляр забрали!', - радостно отрапортовала та. Андрей растерянно побрел к выходу, у дверей замешкался, пропуская девушку в синем плаще. Вдруг, уже на улице, мелькнуло знакомое пятно обложки - та самая девушка в плаще стремительно удалялась и уносила ЕГО книгу, на ходу торопливо засовывая ее в пакет. Андрей решительно шагнул за ней, тут же попав ботинком в лужу.
Машу похоронили утром. Андрей Васильевич долго возился с ключами - они у него то выпадали из рук, то он все никак не мог попасть в замочную скважину, то рассеянно накручивал обороты в разные стороны, удивляясь, почему ж не открывается. Наконец, дверь подалась. Тяжело дыша, он вошел, плюхнулся на стульчик в прихожей, да так и просидел в полузабытьи часа два. Ни закрывать дверь, ни проходить дальше без Маши не хотелось. Возле вешалки стоял мешок. Сестра принесла какие-то старые вещи Маши. Он приоткрыл. Сверху лежала книга. ТА САМАЯ КНИГА. Прошло более 30-ти лет, а он так до сих пор и не удосужился прочесть концовку. Нет, Маша, конечно, знала, почему он преследовал ее тогда. Но, по удивительному стечению обстоятельств, за всю их совместную жизнь он так и не добрался до книги. Знакомство с Машей задвинуло в дальний ящик все то, чем он жил до нее.
И вот. Вот она. Он нежно погладил обложку, даже понюхал, бегло пробежал глазами по страницам. Действующие лица, сюжет - все сразу вспомнилось, как будто только вчера прятал ее за другие книги в том магазине, где ныне торгуют жареными цыплятами. Сейчас...сейчас, наконец, он узнает.
Сердце застучало. Он понял, что волнуется и волнуется очень. Несомненно, сейчас он прочтет что-то особенное, символическое, некое зашифрованное между строк откровение, может быть, это будет своего рода послание от Маши... Он слишком суетился. Дрожащими руками все пытался надеть очки, они соскальзывали, глаза слезились, буквы плыли, сливались. Очки, наконец, грохнулись на пол, он неловко качнулся - 'крак!' Какой недобрый знак! Захотелось плакать от отчаяния. Он пошаркал в соседнюю комнату за другими. И тут же вернулся. Сел. Выдохнул. Улыбнулся. Он понял вдруг, что не будет читать продолжение, что читать его уже и не нужно.
Что он хочет узнать? Чего требует от автора с не запоминающейся (Тищенко? Пищенко?) фамилией, от книги с названием-штампом, вышедшей, к тому же, в издательстве 'Советский писатель'? Все самое волшебное, самое захватывающее, самое горькое и радостное в его жизни, уже, собственно, произошло, и произошло здесь, где сейчас лежит его ладонь, между 92 и 93 страницами, здесь, где он 34 года назад загнул маленький, одному ему понятный, уголок. Последующая комбинация печатных знаков без Маши не имеет никакого значения. Все в мире - книги, компьютеры, деньги - лишь приспособления, средства, чтоб подступиться к Главному. Мы жадно потребляем, черпаем информацию, новые ощущения, в тайной надежде, что хоть на йоту станем ближе к Истине, к тому Основному, которое мы не знаем, но которое чувствуем, и которое есть в жизни каждого человека, ради которого, он, собственно, и живет. Для Андрея этим Главным стала Маша, их Любовь.
Вдруг вспомнилось, как однажды, когда они, молодые, бесились, Маша, смеясь, сказала, что если он когда-нибудь прочтет эту книгу до конца, то обязательно ее бросит.
'Нет, Машенька, без тебя мне не перевернуть страницу, я не смогу. Вот что, родная, вспомни, ты обещала - ты обязательно расскажешь мне, чем все закончилось, когда мы встретимся снова..'
'Какого хрена! Высылай санитаров! Нам еще на Вернадского ехать! - гремел в трубку Богданов, старший реаниматолог. Положил телефон, повернулся: 'Что ж ты, бабуль, 'скорую' соседу вызываешь? - Мы ему уже ничем помочь не можем, мы нужны, извини, живым. Сейчас за ним из морга приедут, ты уж их здесь подожди, пожалуйста. Пошли, Русик' - и широко шагнул в подъезд.
Схватив чемоданчик, Руслан поспешил за ним. Из головы не выходило неуместно-бодрое выражение лица покойного, особенно по сравнению с их с Богдановым уныло-серыми на исходе ночной смены физиономиями. Как будто тот потирал руки в нетерпеливом предвкушении - и вдруг умер. Левую полу халата Русика слегка оттягивала книга - сейчас такие называют 'покит-бук'. Открытая, она лежала на столе. Руслан лишь хотел прочесть название, но книга вдруг так ладно легла в руку, что, вместо того, чтоб положить назад, он вдруг сунул ее в широкий карман халата.
Потом он ехал в реанимационном 'рафике', уткнувшись лбом в забрызганное стекло, смотрел на слякотный город и пытался себя стыдить. Но стыдно не было. Было интересно - что будет дальше, он уже прочитал две страницы и ему понравилось - сейчас так не пишут.
Машинист, похоже, возомнил себя 'шумахером' и решил побить все рекорды скорости для поездов метрополитена - на поворотах сидящие пассажиры испытывали настоящие перегрузки, стоящие же беспомощно мотались и с подчеркнуто безразличными лицами методично входили в полный контакт друг с другом. Крепко заякорившись одной рукой за поручень, другой Руслан держал перед собой книгу и, пошатываясь, читал. Он еще не знал, что, прижавшись щекой к его 'аляске' и, досадуя, что медленно переворачиваются страницы, под вой и лязг вагонов эти же прыгающие строчки жадно ловит глазами девушка в красной вязаной шапочке.