Аннотация: Конкурс: Царкон; место 3 из 132. Сборник: "Фэнтези-2010" (Издательство: "ЭКСМО", Москва)
Гумеров Альберт
Я люблю тебя.
Удушливая пыль пьяными сгустками оседала на латанных-перелатанных огрызках материи, некогда гордо именуемых одеждой. Не обращая на это ровным счётом никакого внимания, человек брёл по красноватого оттенка пескам Мёртвой Пустоши. Впрочем, пустошь была не мертвее всего остального на много лиг вокруг. То есть некоторые виды живых существ и растений, конечно же, выкарабкались и приспособились, но вот люди этим похвастаться не могли.
Он, Магнус Ханевольд, некогда наёмник и просто сорвиголова, был единственным человеком, обретавшимся в окрестностях Маленькой Феи - когда-то милом восточном городке, шумном и всегда отдававшим самыми разными оттенками проказницы-жизни. Теперь это был гигантских размеров склеп.
Маленькая ящерка грелась на камне, подставив чешуйчатое тельце жгучим прядям полуденных солнечных лучей. Рептилия не соизволила пошевелиться даже когда Магнус присел на корточки совсем рядом, чтобы пристальнее разглядеть крохотное забавное существо.
- Совсем непуганые стали, - прошептал он, улыбнувшись в растрёпанную бороду. Оставшись в одиночестве, он частенько разговаривал сам с собой. Как говорят мудрецы? От одиночества бегут, к уединению стремятся? Магнус Ханевольд, наёмник и просто сорвиголова, добровольно выбрал одиночество Мёртвой Пустоши и ежегодные походы к Маленькой Фее - городу-призраку, с которым его связывало слишком много для того, чтобы он оборвал эту нить.
Семнадцать лет назад - в самый разгар очередной охоты на ведьм - один из чародейских кланов пришёл к совершенно беззащитному городу с твёрдой целью устроить публичную экзекуцию этого беззлобного поселения. Волшебники хотели просто спокойно жить, не боясь костров и пыточных комнат, и за свои права готовы были пойти на любые меры. В окрестностях Маленькой Феи маги появились, чтобы продемонстрировать монахам всю серьёзность своих намерений. Что ж, им это очень даже удалось.
Город накрыли не пропускавшим воздух колпаком, что само по себе было нарушением всех мыслимых устоев. В давние времена, когда от магов ещё не шарахались, как от прокажённых, а наоборот платили за службу немалые деньги, чародеи частенько применяли данное заклинание к непокорным городам или бунтующим каменоломням, теперь же, если колпаком и пользовались, то не придавали это широкой огласке.
Город умер почти мгновенно.
Далеко магам уйти не дали - скорее всего, инквизиторы следили за чародеями ещё до казни Маленькой Феи, но не вмешались, чтобы был ещё один верный повод давить поганое отродье на корню.
Просто так чародейский клан не сдался - так на карте Зедиума появилась Мёртвая Пустошь, песчинки которой с чуждой Магнусу весёлостью барабанили в лохмотья путника.
Во время казни Маленькой Феи он был очень далеко от города, находясь на службе у одного торговца - наёмник охранял караван, шедший с юга на запад, к Влосту - столице края оборотней. Здесь он оставил Самиру.
Пятидесятилетний старик, печально улыбнувшись и поцокав языком, в который уж раз отправился к месту своего странного паломничества. Ящерка так и осталась греться на солнышке.
Магнус вошел в город. Место считалось недобрым, и любой здравомыслящий разумный - будь то эльф, человек, гном, либо ещё кто - старался его обойти, несмотря на порядочный крюк.
Спроси кто Магнуса, как он себя чувствует, когда входит в эту вотчину смерти, он ответил бы, что не испытывает ровным счётом ничего - только в самый первый раз бывший наёмник рыдал до тех пор, пока не потерял сознание. Сейчас же в душе у него места хватало только для упрямства добиться своей цели, во что бы то ни стало.
Более всего мёртвый город напоминал высохший скелет, брошенный прямо посреди Мёртвой Пустоши. Сперва безжизненная Маленькая Фея смотрелась среди песков совершенно дико, со временем же каменно-глинянный костяк города начал, как бы врастать в пустошь, постепенно становясь неотъемлемой её частью.
Что ни говори, а все недобрые места - как бы ни отличались они друг от друга внешне - имели нечто общее. Нечто, заставлявшее всех без исключения разумных любыми способами избегать осквернённое место... Нечто, оставляющее после себя холодный липкий ужас, невзирая на все попытки его искоренить или залить вином.
Магнус шёл по пустынным улицам, всё так же бесцеремонно тревожа красноватую пыль, вздымая её старческими шаркающими шагами. Каждый раз он приходил сюда стариком, чтобы немного погодя вновь вернуться к жизни. Это была вотчина смерти... Смерти и тишины. И хозяйки этого места с немым осуждением принимали в своих владениях несчастного одинокого человека, под ногами которого время от времени сухо хрустели кости тех, кого земля ещё не успела поглотить полностью. Беспризорные дома, неухоженные и неопрятные, провожали его равнодушными взглядами пустых глазниц распахнутых ставен. Казавшиеся бездонными зёвы настежь раскрытых дверей захлёбывались в немом крике, иногда ржаво скрежеща целую вечность несмазанными петлями. Но с тех пор, как он впервые ступил на осквернённую землю Маленькой Феи, путник заметно поумнел - теперь он не обращал на всякие мелочи ровным счётом никакого внимания, с завидным упрямством продолжая двигаться к одному ему ведомой цели. Как говорят? Мудрость - это не годы, а извилины? Вполне возможно. Только в случае с Магнусом к этим самым извилинам стоит добавить ещё и изрядную порцию упрямства.
Он посещал бы Маленькую Фею чаще, а то и вовсе поселился бы здесь, да только смысла в этом было бы меньше, чем искать сострадания у гремучей змеи.
Вот она, цель его годичных страданий - стоунхендж, внутри которого на гладком полу вырезана пентаграмма. По её лучам лежат пять разноцветных каменных глыб, размером с человеческое тело, а в самом центре вплавленный прямо в пол янтарный прямоугольник.
Раньше, когда город ещё был жив, с помощью этого янтарного чуда можно было поговорить с любым разумным существом, где бы оно ни находилось - необходимо было лишь расположить разноцветные камни по лучам пентаграммы в определённой последовательности, менявшейся из раза в раз. В какой именно последовательности следовало выкладывать глыбы, знал лишь дракон Сааверт, тысячи лет назад выстроивший стоунхендж для одному ему ведомой цели и теперь живший в катакомбах в нескольких лигах от Маленькой Феи, на границе Мёртвой Пустоши и обыкновенной, неосквернённой земли. Плата за рисунок пентаграммы с правильным расположением разноцветных камней была действительно высокой - год службы хозяину катакомб - выполнение любого его желания, каким бы бессмысленным оно ни было. Но недостатка в страждущих Сааверт не испытывал никогда. Правда, последние семнадцать лет у него был всего один слуга, но дракону до этого не было дела - главное, чтобы поручения выполнялись, а кем - не так уж и важно.
Магнус достал драгоценный кусок кожи, с нанесённым на него тонким рисунком - все линии идеальны, цвета насыщенны - рисунок был совершенен... Год грязи и вони на нижних уровнях катакомб, сбор налогов с близлежащих деревень - и зачем только этому чудовищу столько девственниц? - ежемесячный пересчёт саавертовых сокровищ и даже несколько отнятых жизней. Рисунок был воистину драгоценным.
Каждый раз получая желаемое, Магнус Ханевольд клялся, что больше никогда не вернётся к дракону... Лишь для того, чтобы на следующие сутки возобновить путь к катакомбам. Упрямство стало вторым именем наёмника.
Когда старик, надорвавшись и отплёвываясь кровавыми сгустками, разделался с бордовым, тёмно-зелёным и фиолетовым камнями, солнце уже успело прикоснуться к краю горизонта своим красноватым остриём. Дышал Магнус тяжело, со свистом, в который уж раз уговаривая себя, что он уже слишком стар для таких нагрузок, что ещё один такой поход окончательно его доконает, что это точно был последний раз. Прекрасно понимая, что через год он точно так же будет лежать на гладком полу стоунхенджа - может быть даже, на этом же самом месте, - и точно так же тщетно пытаться себя убедить. Как и шестнадцать раз до этого. Если, конечно же, останется жив.
Встав за пару часов до рассвета, Магнус, немного размявшись и подкрепившись, принялся за оставшиеся глыбы - антрацитово-чёрную и самую на вид обыкновенную, грязно-серую.
Когда с глаз спала застилавшая всё багровая пелена, и на смену чудовищному напряжению пришла не менее чудовищная слабость - та самая, с трясущимися руками и подгибающимися ногами - Магнус понял, что, скорее всего, надорвал сердце - оно билось в грудной клетке потревоженной птицей, цепляясь острыми коготками за прутья артерий. Зато все камни теперь были на своих местах - а за это Ханевольд был готов заплатить любую цену.
Солнце вновь готовилось к тому, чтобы утонуть за тонкой полоской земли где-то бесконечно далеко от города мёртвых. Конечно же, теперь он мог позволить себе немного передохнуть, но близость цели, ради которой столько было сделано, заставила наёмника собрать в кулак остатки сил и воли и прошаркать до вплавленного в пол стоунхенджа янтарного прямоугольника.
Единственное, что оставалось сейчас сделать - это, сконцентрировавшись, ясно и чётко представить образ той, разговор с которой стоил ему так дорого. Несмотря на кажущуюся лёгкость, Магнус потратил, как ему показалось, целую бездну времени, пытаясь отогнать приятную дрожь предвкушения. Как всегда. В конце концов, расслабившись, Ханевольду удалось задуманное.
Пентаграмма вспыхнула ярким лазурным огнём, и в тех местах, где это чистое светлое пламя прикасалось к измождённому телу паломника, старик ощущал приятное покалывание. Каменные глыбы, в мгновение ока расплавившись горячим воском, растеклись по полу стоунхенджа с внешней стороны лазурного узора, а над самим строением серебристой пеленой вырос полупрозрачный купол.
Всего этого великолепия Магнус Ханевольд, некогда наёмник и просто сорвиголова, не видел - всё его внимание поглотил оживший мягким матовым свечением кусок янтаря в центре сияющей пентаграммы.
Некоторое время он тщетно пытался там что-то разглядеть, но, судя по чуть не плачущему лицу, едва ли у него это получалось. Немного погодя складки на лбу разгладились, губы непроизвольно разошлись в широкой улыбке, а в душе появился маленький кусочек весеннего утра.
Самира. Именно такой он её и запомнил - с чёрными, словно вороново крыло, самую малость растрёпанными волосами и распускающимися бутонами счастья в глазах.
Раньше, увидев её, он целовал тёплый янтарь, захлёбываясь, рассказывал ей, что с ним произошло за истёкший год, мучил её расспросами, а она отвечала, кивала, улыбалась...Раньше. Сейчас он стал гораздо мудрее.
Да, ему всё так же хотелось сказать ей, что рядом с ней ему хочется одновременно и смеяться, и плакать от счастья, что каждую ночь перед сном он, соединяя звёзды на небе, всякий раз видит её лицо, что... Зачем вообще нужны слова, если всё понятно и без них?
Всю ночь Магус Ханевольд провёл рядом с любимой, и даже смерть не была им помехой. Любой посторонний мог бы сказать, что старик просто глупец, да к тому же ещё и упрямый как тысяча ослов, но никому другому не дано понять, что эти глупость и упрямство хоть на очень короткое время, но всё же оживляют два камня - матовый, медового цвета прямоугольник в самом сердце города мёртвых и покрытый коростой одиночества и шрамами от обид сгусток, умерший семнадцать лет назад вместе с любимой.
Как обычно, с первыми лучами солнца, прямоугольник в центре пентаграммы вновь станет ни чем иным, как самым обыкновенным куском янтаря, но пока этого не случилось, Магнус пытался впитать каждую частичку образа Самиры, каждый оттенок её эмоций.
Лицо начало медленно терять свои очертания, постепенно растворяясь в безжизненной желтизне камня. Но даже после того, как янтарь стал самим собой, Магнус ещё продолжал нежно водить по его пыльной поверхности кончиками пальцев.