Из цикла
ПАРИЖСКИЕ СТИХИ
(стихи, написанные
в Париже и в Лионе
зимой 1989-1990)
[оригинальные версии]
ЗНАКОМСТВО
ящерицей ползу
без топтунов на хвосте
у Gar de Lion внизу
на Sacre Coeur высоте...
что мне еда ночлег:
мелочи из стекла...
город открыт для всех
не причиняя зла
город несёт простор
освобождая дух
даже машин затор
лёгок - как лёгок пух
десять франков моих
ничего не решат
я свободен как стих
пятую ночь подряд
спуски прямо в метро
с уличных плоскостей
от музеев дворцов
арок и крепостей
от манежей садов
башен и площадей...
грустно мне и легко
в городе без дверей
грусть моя не отпор
не окончанья слов
горя одной из спор
сюда меня занесло
и парижанок стать
этот особый шик
не задевают сталь
сумрачных дум моих
если б не в этот час
если б не боль моя...
дождь меня просто спас
соединив все "я"
Декабрь, 1989. Париж
ВДОХ И ВЫДОХ
расширился до города вокзал
и стал причал под набережной Сены
одним из осторожности начал
которым он с начала века не был
расширился до вечности ампир
и женских ног округлые колени
спешат на восхищённых улиц пир
которому каменья надоели
и жив атлант в кругу кариатид
на мраморном карниза постаменте
и вечность свою голову клонит
на плечи отражённого в абсенте
Январь, 1990. Париж
Лёше
Хвостенко,
барду, художнику
париж заполнен до краёв
особым шармом
машины двери и жильё
тут куртуазны
рассказанное до тебя
меня пленило
в том одеянии до пят
какая сила
какая прелесть в ней самой...
ты ищешь смысла...
но где есть смысл под луной?..
...и рейн и висла
и сена катят просто так
стальные воды...
ни для кого ложбин гамак
и неба своды...
и женщина ни для кого
она святая
и город этот лёг у ног
как дог вздыхая...
Февраль, 1990. Париж
Саше Савельеву
барду, художнику
возле "Анастасии"
мы с тобой курили
хрипло говорили
о своих делах
в полутьме скользили
па автомобилей
в городе изящном
как отец-Дюма
в городе Мольера
и Аполлинера
в городе Бодлера
Фабра и Рембо
вместе с мокрым снегом
сбрасывает небо
парашюты флера
всех своих богов
снегом дым заплакал
и меня закапал
бедами моими
тенью на лице
а тебя укутал
полутеней капой
и скользнули блики
на твоём кольце
чары юной дамы
не оставят шрамов
у тебя на сердце
или на спине
и громады храмов
не раздавят самых
близких и надёжных
из твоих теней
Февраль, 1990. Париж
ТЕАТР ТЕНЕЙ
- Ах, какая милая!
Тень заговорила.
- В жизни не любила я
этого акрила.
Влажный блеск эмалевый,
сонные картины.
И камзол свой палевый
он одёрнул длинный.
Вспыхнули так солнечно
люстры зажигаясь.
- Ах, какие сонечки
к нам идут, качаясь.
Сонные, тягучие,
гибкие, шальные.
Пьеса их замучила...
Вот вам проездные!
Акт последний в комнату
с тюлем поместился.
Окна все захлопнуты
силою инстинктов.
И на светлой плоскости
штор скользят тенями
силуэты с косами
и сюжеты с нами...
Февраль, 1990. Лион
Фотографии Парижа: Марта Гунин, Иван Новейер
УЧАСТЬ
Володе Батшеву
разлом уже доходит до Парижа
не убежать от пропасти растущей
невидимые силы антимира
меня хватают за подошвы ног
беспомощность моя рыгает кровью
я пропустил безмолвный мах качелей
и ничего отсюда не поправил
и ничего я не осуществил
я не готов к страданиям и боли
и силы антимира это знают
я проиграл себе без пораженья
и это ещё в тыщу раз подлей
отправлюсь я на днях до Амстердама
в вагоне обозначенном купейным
а мне бы ехать просто в неизвестность
в неведомое миру никуда
я самого родного человека
на смертном одре не могу оставить
а мой приезд без визы и гарантий
воспримется как смертный приговор...
какая страшной участи насмешка!
отсюда где возможности как крылья
низвергнут я в пучину прежних будней
в неразрешимой двойственности ад
и обнажают все во мне причины
слепые титанические силы
которых злобе мог сопротивляться
несокрушимый в крепости титан
и гнутся пластилиновые губы
топорщатся резиновые руки
и грим стирает ветер равнодушный
с разбитого тревогою лица
мне б крепости такой же как у брата
но в вязкие чернила окунула
меня не испросивши разрешенья
парижская бензиновая ночь
29 февраля, 1990. Париж
ИЗ ЦИКЛА
"ФОТОГРАФИИ СУЩНОСТЕЙ"
Борис Георгиевич Миллер у Гуниных в Бобруйске (1990)
Борису Георгиевичу МИЛЛЕРУ
ФОТО-СНЫ
на зернистой фотобумаге
зародыши предметов
как зародыши сущностей
романтическая неопределенность...
чёрно-белые эмбрионы
с будущей жизнью во чреве
на прозрачной плёнке глаза
её отраженьем
эгоизмом любви
они - из
куда-то в куда
на грани движенья
процесса
неостановимого
как рожденье
совершенство
убивает
совершенство коварней
ангела
лживые дагерротипы
убивают пространство
воссоздают предметы
слизью комковатых частиц
МЕТАМОРФОЗЫ
Стул фотографии превращается
в стул
Столб фотографии превращается
в то же...
он...
чья рука
уже душит меня
чьи зрачки
оживлёнными солнцем
лупами
сжигают
отцовский "Фотографъ-Любитель"
1905-го года
поглощаемый Life'oм
сны тяжелеют
отражая
дьявольскую материализацию
фотографий
отсечённые
от источника-света
предметы вновь возникают
за гладью зеркал
становясь Двойниками Тьмы
двойное эхо пространства
гитара с двойным грифом
двойная флейта
устремляясь в нулевое значенье
коллапсируют взорванным нервом
и на плёнке стоит
долго-долго ещё
дымный след
как от выстрелов
...ов... эхо
из далёкого "завтра"...
ОТРАЖЕНИЯ
на
перепонке глаза
тембр
света
застыл
слушает
глаз
живую ткань
окружающего
танцует
маленький человечек
пирамиды
луча
завершения
девочкой на шаре
червячком буравящим взгляд
на
подушке глазной
на
проекции внутренней
подскакивает
свето-звуки
мигают
подпрыгивая
человечек
ножками
подрыгивает
разрушает
оболочку
зеницы
каждая порция
света -
ближе к смерти
...распад ...энтропия
глядит
новорождённому
в рот...
и лопасти их
толкают
в воде
света
в сторону
тьмы
ИЛЛЮЗИЯ
если иллюзия в с ё -
то из зеркала
смотрит чувствительным глазом
потусторонняя сущность
анти-иллюзия
мистификация
бред
тогда борьба бесполезна
протяжённые вещи
бегом пунктов
превращаются в точки
воля героев
обращается в беспредметность
из зеркальной поверхности
зрит другой человек
незаверченным глазом
и как тени пустые
неприкрытости привиденья
окружают планету ре-альности
фотографий квадратами
окнами
камер глазницами
паутиной экранов
тени чёрного дня пустоты
оставляя надорванность
беспредельного целого
оставляя без прошлого
оставляя без памяти.
оставляя без разума
оставляя всё меньше и меньше
изначального света в глазах
ОТОБРАЖЕНИЯ
вновь воронка мышления
заполняется слизью случайности
как воронка копытца
заполняется грязной водой
выход
вновь отец мой - фотограф
невместимые мысли находит
несменяемым гением разниц
что не знали меня никогда
выдох
опьяневшие как кровопийцы
ожиревшие от самодовольства
дрыхнут тени теней антимира
в обнажённого света воде
Ноябрь, 1985. Вильнюс -
Бобруйск
Февраль 1990, Париж
____________________
РУЧНОЙ ПАРИЖ
слабости стали диктаторством
сила легла на пустышку
Сена сквозь стены капает
каменным плюшевым мишкой
церкви стоят печальные
шпилями ближе к небу
жму всё и жму на педали я
тех у кого я не был
не просвещусь музеями
не заберусь на Башню
клавиши пляшут змеями
снова под пальцами нашими
клавиши стали учёными
стали опять ручными
публика встретит стонами
или слезами скупыми
влажно пути трамвайные
блеском своим вонзили
лезвие в розы чайные
стёкла где клочья пыли
блеском витрины влажные
взгляды людей встречают
только пловцы отважные
улицы пересекают
только рука под зонтиком
грациею изящной
молча скользнёт до кортика
до синевы слепящей
только сквозь губы втиснется
жалом как тень скользящим
твой поцелуй кудесницы
телом своим манящей
Январь, 1990. Париж
ПАРИЖСКИЙ ПЕТЕРБУРГ
Вивьен
М.
забудь сиреневые шторы
на вечереющем окне
и вензелей своих узоры
не предназначенные мне
забудь неясные признанья
и запах дорогих духов
твоя печаль моё созданье
как бой ронсаровских часов
не в Петербурге а в Париже
настигнет резвая стрела
и волны Сены камень лижут
подрагивая от весла
и герб тиснённый на подушке
могилою твоей слезы
твои ласкает нежно ушки
прикосновеньем бирюзы
Январь, 1990. Париж
Анне-Марии
Констанцци
тысячи разных забот...
парки метро и вокзалы
соль подавляет мёд
боль затевает жало
в трёх миллиметрах от глаз...
есть голубой унитаз
в бывшем парижском предместье
синий автобусный паз
шорохи бывших поместий
возле пюпитра дорог...
веет арабский восток
из депанёров квартальных
нежный и гладкий висок
сретенье центров витальных
чаянье наискосок
я никогда не пошлю
ток своих скрытых желаний
по проводам твоих рук
в спящую долю сознанья
эхом не разбужу
грушу что в теле укрыта
амфору горлышком вниз
землю сечёт как из сита
дождь что над Лувром повис
Январь, 1990. Париж
МЫСЛЬ ВОЗВРАЩЁННАЯ
Рене
Вайлю
дома
по склону горы
лоб мой
в визире
прицела
на мушке
терзаний
и слёз
метро с мрамором стен
надгробных камней
мрамор
в глазах
расширенных
и усталых
всё что видит
мой взор
преходяще
всё смертно
оно
красота
несказанного
конца
мой концертный
провал
брешь
пылающая
смолой
последней
надежды
крах
последней
минуты
тень
там
умирает
герой
и помощи
нет и нет
как далеко
до него
как далеко
до вершин
ничтожный
червяк
во мне
зашевелился
вновь
его подножка
во мне
опрокинула
мир
изливается
кровь
часов
ночи
густой
чернотой
Февраль, 1990. Лион
* * *
разъятое неба лето
над грустной парижской зимой
во мне не найдётся ответа
и я - как и был - не герой
звенят обнажённые шпаги
вечернего снега с дождём
и умер непризнанный трагик
и умер как феникс я в нём
маячат ключи от ответов
лишь руку простри - протяни...
но всё исчезает со светом
и всё исчезает в тени...
пронизанный влагою воздух
как нимб над главами святых
тут лечит - а там всё непросто
и душит рука пустоты
нет места на всём белом свете...
куда от тоски убежать?
и я за былое в ответе
и мне за сейчас отвечать
на нити последней повисло
бессмертное полотно
ни в чём не останется смысла
когда оборвётся оно
ни в чём не останется мысли
когда обрывается связь
и холода пальцы повисли
на горле железом сойдясь...
Март, 1990. Париж-Кёльн.
__________________