СВИДЕТЕЛЬ
Автобиография 
Лев Гунин
Август, 1998

Статья была написана по-английски и переведена на русский язык автором и его друзьями. Линки, указанные в ней, теперь не работают. Но все упомянутые документы и темы доступны на страницах Интернет- журнала http://www.total.net/~leog/

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ОБО ЧТО РАЗБИЛАСЬ МОЯ ЖИЗНЬ

Я был в 9-м классе, когда волюнтаризм и бесчестность моего классного руководителя, Перфиловой Марии Михайловны, превратили меня из примерного ученика и перспективного молодого музыканта в человека без будущего, преследуемого КГБ. Она была членом коммунистической партии и беспредельной карьеристкой. Изъяв одно из моих школьных сочинений, она отнесла его в КГБ. Не дожидаясь команды из Комитета, она даже организовала в школе открытый общественный суд надо мной. Официально КГБ отклонил её обвинения. Они не нашли в моём сочинении ничего такого, что могло бы рассматриваться как анти - советизм. Но в экс-СССР травли, которую Перфилова устроила мне в школе, и самого факта, что она явилась в КГБ с доносом, было достаточно, чтобы опустошить всю мою будущую жизнь и вызвать то, что это вызвало. Не исключено, что, отклонив донос Перфиловой (от чего та просто обезумела) они уже тогда скрытно включили моё имя в какой-нибудь чёрный список.

Сначала мне просто не далваи поступить в музыкальное училище или в университет, а позже, когда я чудом всё же поступил на учёбу и смог получить диплом, моя музыкальная карьера была заранее искусственно подорвана. В 1979 я был жестоко избит по сигналу из органов милиции (цепочка тянулась к КГБ). В ходе уголовного дела по избиению, суда - и позже - вскрылись многие пикантные детали, в частности, то, что перед избиением одна моя родственница специально купила мне и своему мужу билеты в кинотеатр, чтобы показать, как я выгляжу. (Имено она на десять лет позже, в Израиле, тонко играла против меня, а в Монреале занималась торпедированием моего иммиграционного дела).

Этот и другой случай - только два из многих - могут вполне отчетливо проиллюстрировать ситуацию, в которой я находился годами.

В феврале 1979 года я был зверски избит неизвестным (если говорить точнее, два человека были вовлечены, но второй так и не был разыскан). Я провёл в больнице более месяца. Милиция делала всё возможное, чтобы помешать мне собрать улики. Позже милиционеры постарались уничтожить все вещественные доказательства. Я нашёл нападавшего сам, и открыл, что он работал волонтёром в милиции. Другие нити связывали его с КГБ. Пока проводилось расследование, он и следователи предлагали мне деньги, чтобы я перестал настаивать на суде, старались остановить уголовное дело ещё до того, как оно будет передано в суд. Они вызывали в милицию мою мать, и агрессивно её допрашивали. Они также приходили в моё отсутствие ко мне домой, предлоложительно произведя обыск, допрашивали и запугивали моего дедушку. Этот визит милиционеров нарушил его психику, трагически сократив его жизнь. Все происходило так, как будто не я был зверски избит и не я добивался ведения уголовного дела, а, наоборот, как будто именно против меня это уголовное дело ведется. Меня снова избили, и сказали прекратить мою упрямую настойчивость в попытке "посадить" нападавшего. Обо мне "сами собой" стали распространяться разные грязные слухи. Во время судебного разбирательства судья и присяжные использовали особый вид психологического давления, абсолютно идентичный тому, что использовался когда-то в школе, когда надо мной устроили форменное политическое судилище. Все трюки были теми же самыми! Этот вид психологического давления должен был быть "научно" разработан целым коллективом умных профессиональных манипуляторов, что демонстрировало, какие силы были задействованы. Нападавший получил пустяковое, чисто символическое, наказание. На самом деле это был я, кто действительно подвергся наказанию: власти отказались взыскать с нападавшего назначенную судом и по закону автоматически взыскиваемую компенсацию на покрытие судебных издержек (открыто насмехаясь над законом, их заставили оплатить меня). Не говоря уже о том, что не была взыскана в мою пользу и компенсация: за физический и моральный урон...
 

В новогоднюю ночь встречи 1981 года мелочный, бессмысленный и искусственно подстроенный конфликт был устроен мне и моему брату. (Я тогда являлся членом рок-группы, которая играла на новогоднем вечере). Позже охрана клуба, где проводился новогодний вечер, выдворила меня и моего брата, несмотря на наши протесты и просьбы вызвать милицию, на улицу. Остальные музыканты странным образом отделились от нас, оставив нас с братом одних. Когда мы попытались выбраться из этого района, мы обнаружили, что три - четыре крепких человека следят за нами, отрезая нас от автобусных остановок и центральных улиц. Мы попытались убежать и вошли в ближайший дом, постучав одну из дверей. Люди, жившие там, позволили нам вызвать милицию. Но милиция так и не явилась! Стоя на площадке тёмного подъезда, ожидая милицию и наблюдая через окно за внутренним двором, мы увидели примерно 18 крепких мужчин, которые искали нас, переговариваясь друг с другом с помощью жестов и свиста. В течение той ночи мы вызывали милицию ещё пять раз; никто так никогда и не прибыл. Каждый раз мы называли точный адрес: дом на перекрёстке, магазин, и т.д. Мы не могли стоять на виду, и потому кружили вокруг названного места. И не могли не отметить, что каждый раз после вызова милиции эти атлетически сложенные парни стягиваются к месту, указанному нами. Мы не могли и не хотели верить, что милиция, по-видимому, имела непрерывную связь с бандой, и каждый раз передавала наши координаты в распоряжение бандитов. А те охотились за нами безо всякой спешки или нетерпения, как если бы знали, что неизбежно схватят нас. Но мы разгадали, что не эти крепкие мужчины должны физически расправиться с нами. Даже если они уже почти догоняли нас, они избегали прямой физической конфронтации, а вместо них группа агрессивных юнцов немедленно появлялась поблизости от нас: для расправы. В течение этой ночи нам было отказано в укрытии в общежитии с охранниками и на фабрике, окружённой стенами и охраняемой полувоенным формированием. Мы пришли к одному из музыкантов, в квартире которого собрались к тому времени все другие музыканты и их подруги, но нас не впустили, даже не позволили мне и сами отказались звонить одному из моих знакомых, работнику милиции. Нас выгнали из здания, где размещался небольшой опорный пункт милиции. Всё, что произошло той ночью, казалось невероятным, невозможным, и было против логики и нормальных законов тогдашнего места и времени! Слава Б-гу, я знал проходы, дворы, переулки и скрытые обходные тропки этого весьма специфического района. Это был район, где жили основные сталинские и нео-сталинистские кадры. Напрягая весь наш интеллектуальный потенциал, мы почти уже ушли от охотников за нами и их юных прислужников-помощников на одну из центральных улиц. И тут мы увидели двоих из наших коллег-музыкантов, и приблизились к ним. Только когда мы подошли совсем близко, мы поняли, что это незнакомые ребята, которые, чтобы привлечь нас, переоделись в одежду наших друзей. Нас немедленно окружили вооружённые юнцы, готовые нас убить. Мой брат хотел бежать назад, но я перехватил инициативу, приказав ему бежать сквозь банду, нанося удары направо и налево. Они не ожидали этого и были захвачены врасплох. Только так мы прорвались. Но даже в этой неожиданной для них ситуации один из них умудрился нанести мне удар по руке колом. Когда дистинция между нами и ними стала увеличиваться, они вдруг побежали за нами. Было уже около шести часов утра; белый молочный свет висел над большой центральной улицей. Толпы народа на остановках ждали автобусов и троллейбусов. Люди были везде. Я и мой брат - мы бежали по середине улицы, окружённые машинами и такси, и банда, около десяти-двенадцати человек, вооружённые кольями, палками и - кто знает, чем ещё, бежали за нами: не скрывая своих лиц, не прячась от толп народа! Это было невероятно! Для 1981 года, для тогдашнего Бобруйска это было похоже на кадры фантастического фильма. Я помню, как в 1979 и 1982 несколько молодых ребят начали драку на узких, тёмных пригородных улицах, - и милиция прибыла почти мгновенно. В 1978 двое принялись пугать прохожих на угнанном мотоцикле. Они смогли преодолеть всего лишь два квартала до того, как милиция окружила их. В 1983, в новогоднюю ночь, мой сосед вызвал милицию из телефона-автомата; они прибыли раньше, чем он успел повесить трубку! Бобруйск был особым городом, так хорошо охранявшимся милицией, военными, военной милицией, патрульными милицейскими машинами, дружинниками, даже таксистами, которых обязали в случае беспорядков сразу связываться с милицией - и так далее, что даже небольшой инцедент в центре города быстро пресекали. Пять-шесть звонков в милицию в течение 4-х-5-ти часов из одного и того же района, а теперь - это беспрецедентное появление агрессивной и вооружённой банды, преследующей две жертвы, в самом сердце центрального, людного района - и тем не менее никакой милиции: это было в самом деле невообразимо! Водители такси имели в своих машинах радио-передатчики - и могли позвонить в милицию. Большое отделение милиции находилось всего лишь в двух кварталах от того места, где мы были. И - тем не менее - помощь так и не явилась. Ни одно такси не остановилось на наши сигналы, и это несмотря на солидную дистанцию между нами и преследователями. Знакомый нам водитель-таксист проехал - и не взял нас! И снова - мы не могли поверить в это. Все выглядело так, как будто кто-то предупредил по радио всех водителей такси - не брать нас. Мы, всё-таки, ушли от преследовалей и спаслись, но до сегодняшнего дня я не могу себе даже представить, кто мог стоять за этим, кто мог организовать взаимодействие между крепкими мужчинами - с одной стороны, молодыми хулиганами - с другой, и, предположительно, милицией - с третьей.

Через несколько часов моя левая рука опухла, на ней появился опасный кровоподтёк. Тогда, в сопровождении моего брата, я отправился в больницу. Когда мы обнаружили, что нас преследуют две машины, мы стали менять направления и автобусы. У нас создалось впечатление, что мы ушли от тех, кто за нами следил, но это было не так. Позже мы увидели их возле травмопункта больницы, куда направлялись, как будто они предполагали, что мы там появимся. После того, как я получил медицинскую помощь, два человека в штатском вошли и заявили, что они из милиции. Медицинский персонал из травмопункта очевидно знал их как милиционеров или людей из КГБ. Эти люди заставили нас сесть к ним в машину и, возя нас по дождливому январскому Бобруйску, допрашивали нас в течение примерно полутора часов. Они отказались предъявить какие-либо удостоверения и не сказали, кто они. Несмотря на то, что я сразу же заявил: мы дадим показания только республиканской милиции, они снова и снова повторяли попытки разговорить нас и даже пытались "повесить" на нас какое-то (как позже выяснилось - начисто придуманное) избиение.

Повторяю - подобные случаи следовали один за другим с угрожающей регулярностью.

В течение многих лет моё социальное и профессиональное положение, здоровье, безопасность, защищённость - даже свобода и жизнь - были каждую минуту под угрозой. Никто не знает, что мне пришлось перенести и выдержать, при этом не став алкоголиком или садистом - и никогда не преступив закона.

Потому, что я чувствовал себя безопасней среди других преследуемых людей, я стал сотрудничать с рядом групп и движений за права человека, а также с некоторыми другими неформальными группами. В большинстве своём это были группы нон-конформистского искусства и литературные кружки. Я сформировал свой собственный поэтический кружок, где был лидером. Мной было организовано движение в оппозицию идеологически-мотивированному разрушению и/или нивелированию Бобруйска 18-19 столетия с его в основном еврейской архитектурой. Я организовал массированное фотографирование центра Бобруйска. Местные власти неофициально запретили это. Милиция несколько раз задерживала меня и моих сторонников, наши пленки и фотографии конфисковывались. Только в конце 1980-х я вошел в контакт с В. Сендеровым, В. Батшевым, В. Дегтерёвым, К. Поповом, Е. Боннэр и другими людьми, известными диссидентами и активистами правозащитного движения, а также с корреспондентами западных средств массовой информации в Москве. К тому времени я уже имел постоянные контакты с некоторыми представителями иностранных парламентов и посольств. Я также поддерживал близкое сотрудничество с двумя совершенно разными силами: базирующейся во Франкфурте организации НТС и Национальным Фронтом Беларуси.

Как человек, глубоко вовлечённый в процесс культурного самоопределения советских евреев, я был первым активистом в Беларуси, который oбъединил несколько ценральных целей. Они были: изучение идиш и иврита (двух еврейских языков), еврейской истории, возрождение бобруйского еврейского культурного и исторического наследия, восстановление еврейской религиозной общины, основание еврейского клуба, газеты, театра, и школ. Никто больше, за исключением меня, не верил в то время, что это могло когда-нибудь сбыться. Моя поэзия на языке идиш печаталась в журнале "Sovetisch(er) Heimland " (Москва) и в газете " Der Arbeiter Stimme " (Варшава). Я также стал co-редактором одного самиздатовского еврейского журнала, основанного в Минске. Я был довольно известен в некоторых культурных кругах Москвы и Ленинграда (С.-Петербурга).

Благодаря моим родственным и другим связям я поддерживал постоянные контакты со многими известными людьми - как композитор Д. Шостакович (ему я названивал, когда учился на первом - третьем курсах музучилища), мим Амиран Шаликашвили (с ним я познакомился в Тбилиси, где был введён в наиболее элитарные культурные круги), джазовый музыкант Герман Лукьянов, артист Вадим Андреев, композиторы А. Кролл, Н. Каретников, В. Лензон, Е. Мартынов, Рябов, и др.; я вёл долгие телефонные разговоры с поэтом А.Вознесенским, и т.д. Мне казалось, что, контактируя с ними, я буду больше защищён от преследовний и возможного ареста. В Москве у меня были широкие знакомства в музыкальной среде, не только среди классических музыкантов, но и среди эстрадных (рок-поп) звезд, таких, как В.Толкунова, Л.Лещенко, А.Макаревич, И. Отиева, Л. Долина, А.Горелик, и других. Это были люди разного уровня, разного таланта, но все они обладали определённым достоинством - известностью, а это было для меня в то время главным.

В Минске (где я учился и работал 2 раза в неделю) я поддерживал теплые дружеские отношения со всей культурной элитой: композиторами всех поколений (Л.Обелиовичем, Г.Вагнером, Ю.Семеняко, М.А. Русиным, Д.Смольским, С.Янковичем, Е.Эльпером, и другими), историками (А.Тарасов, З.Поздняк, В.Поссе, А.Грицкевич, О.Дадиомова, и др.), с главными деятелями минского культурного андерграунда, с музыкантами рок-групп, таких, как "Верасы", "Сябры", и так далее.

В Питере и Вильнюсе, где я регулярно появлялся не менее одного раза в месяц, а иногда жил по две-три недели, у меня было десятка два знакомств в художественной среде.

В течение коротких периодов времени преследования против меня иногда приостанавливались или более тщательно маскировались. Но в то же самое время меня начала преследовать другая политическая сила - израильские миссионерские службы в Минске и Бобруйске. К тому времени мой брат Виталий - талантливый живописец и блестящий бизнесмен - организовал одно из первых свободных ("капиталистических") предприятий в Беларуси - кооператив "Лик". Я был администратором одного из его отделов, который занимался приглашением известных артистов для концертов в Минске и Бобруйске.

Одновременно человек, с которым я очень дружил (хоть он и был на много лет старше меня) - идишистский поэт Пинхас Плоткин, - поддержал мои идеи о возрождении еврейской культуры. К нам присоединились мои приятели Марат Курцер и Игорь Горелик. Так мы сформировали первый кружок, достигший хороших результатов в восстановлении еврейской жизни в Бобруйске. Курс языка идиш, библиотеки, клуб, и другие начинания стали реальностью и обновили (фактически возродили) местную еврейскую жизнь. Это было то, чего израильтяне ни за что не хотели допустить. Они желали полностью устранить еврейскую социальную и культурную жизнь в экс-СССР, разрушить местную почву еврейских интересов, так как предполагали, что, если жизнь в СССР сделается привлекательней для евреев, они не поедут в Израиль. С другой стороны, уже тогда взявшая курс на правую диктатуру с элементами социализма, израильская тоталитарная элита не желала формирования в Европе оппозиционной израильской и американской еврейской верхушке про-демократической еврейской идеологии. Поэтому предпринималось всё, чтобы запугать еврейское население слухами о погромах и другими слухами, вызывавшими панику (что навсегда перекроют границы - и никто тогда не уедет, и т.п.).

Миссионеры, подобно J. EDEL, Arie ROTENBERG-у, или Dorit HE - прибывали в СССР, чтобы установить жёсткий контроль над местной еврейской жизнью (и ее лидерами) и подавить любую конкурирующую силу. Я знал десятки других, более агрессивных и коварных миссионеров, что прибывали в Минск и Бобруйск для уничтожения местной еврейской жизни и ускорения массового перемещения людей в Израиль. Это была охота как за людьми в целом, так и за каждым человеком в отдельности. Миссионеры нередко выражали ненависть к советским евреям, высказывали своё пренебрежение к ним. Манера поведения всех этих израильтян, их тон, все их жесты и мимика удивительно напоминали поведение фашистских офицеров в фильмах про войну. И отношение их к советским евреям напоминало - как две капли воды - манеру поведения фашистов по отношению к населению оккупированной России.

Израильтяне начали формировать собственную инфраструктуру активизма, в пику нашему. Они привлекли молодых агрессивных карьеристов, убедив их, что те полностью защищены, могут совершать любые преступления - и оставаться безнаказанными. Эти двадцатилетние мальчики и девушки, подобно Борису Кагану, Дмитрию Левину, Вове Кацнельсону, Зееву Фридбургу и другим - были бы пустым местом без израильского руководства. Их местным лидером стал Илья Родов, студенческий товарищ моего брата. Родов стал известен на местном уровне только потому, что мой брат и я - мы ввели его в определённый круг и дали ему положительные характеристики. Мы познакомили его с известным питерским художником Абрамом Рабкиным, имевшим влияние на Ефима Гейкера, редактора местной партийной газеты, а через последнего Родов вышел на людей, в руках которых была сосредоточена реальная власть в городе. Мой брат Виталий в течение их совместной учёбы в Бобруйском Художественном училище помогал ему во всём, он обеспечил Родову доступ к видным и влиятельным людям и даже помогал ему деньгами и заработками. Родов был общеизвестный коллаборационист: он сотрудничал с коммунистическими властями. Он также рассматривался в интеллектуальных кругах как информатор КГБ и комсомольский активист. Никто не знает, была ли доля справедливости в этих слухах, но с определённого момента весь код его поведения связывался с известной категорией людей. Он часто выступал с "осуждением" еврейского "национализма", но очень скоро радикально изменил свои взгляды, проявляя интерес к идишистской культуре (когда группа идишистов была наиболее мощна в Бобруйске). Когда влияние израильтян увеличилось, он моментально изменил своё мнение, теперь выступая с "осуждающими" речами - на сей раз против идиш, призывал "забыть идиш и изучать иврит". Он был поддержан не только израильтянами, но и местными коммунистическими властями.

Уже к тому времени я подозревал близкое сотрудничество между израильтянами - и местной коммунистической властью. Тогда Бобруйск был военной зоной, и специальное разрешение было необходимо для посещения города иностранцами. Израильтяне же приезжали в Бобруйск легко, как в Москву. Они свободно проводили встречи с людьми, что тогда ещё было невозможно для любых других иностранных агитаторов: например, для финских баптистких миссионеров. Израильтяне открыто призывали людей к иммиграции в Израиль, использовали обман, угрозы и профанацию. Они делали всё, чтобы дискредитировать мою группу и меня лично. Родов и его компания имели полную свободу действий, свободу агитировать и работать с людьми. Мы вынуждены были действовать в условиях помех, чинимых властями, наша деятельность прерывалась и преследовалась. Поддерживаемый коммунистами, Родов объявил себя председателем "еврейского клуба", избегая открытых и свободных выборов, а его помощники сформировали местный "еврейский совет".

Те, кто, как я, восстановил еврейскую жизнь и создал еврейский клуб, были удалены из этой жизни и из этого клуба.

Как только они захватили власть, родовцы стали подавлять все культурные события в еврейской среде. Они разрушили всё, что мы создали, включая курс идиш и все другие курсы и виды деятельности. Те, кто надеялся, что еврейский клуб и еврейская организация поможет им выпустить еврейский журнал, основать еврейский театр, курс беларуской еврейской истории - жестоко просчитались. Клуб во главе с Родовым сконцентрировался на про - израильской пропаганде и агитации, то есть исключительно на пропаганде иммиграции в Израиль, курсах иврита и агрессивном насаждении религиозной нетерпимости. О последнем следует сказать особо. Не будучи искренно религиозными и не собираясь глубоко изучать иудаизм и вести неукоснительно еврейский образ жизни (как Эльпер или Горелик), Родов и его холуи сосредоточились главным образом на разжигании ненависти к "гоям", к смешанным семьям, а также распространяли дух нетерпимости к нерелигиозным евреям. При всем этом они стояли на умеренно-религиозных позициях, поддерживая тех, кто в "вязаных" кипах (потому что тогда наиболее сильной в Израиле была эта группа) охаивали и высмеивали ультра-религиозных, изображая хасидов в карикатурных тонах. (Надо заметить, что на самом начальном этапе все они агрессивно проповедовали атеизм).

Когда ультра-религиозные в Израиле стали наиболее влиятельной силой в учреждениях, образованных для работы среди потенциальных иммигрантов внутри СССР, сторонники Родова преобразили себя в крайних ортодоксов. (Прежде они называли себя убеждёнными атеистами и боролись с религией!). Они также использовали свою позицию, чтобы конфисковывать огромную массу подарков и средств, поступавших от западных еврейских общин для советских евреев. Однажды они захватили приблизительно тысячу ценных наборов - подарков от общины баптистов Финляндии местному еврейству. Этот дар был передан через Якова Гутмана, независимого от израильтян религиозного лидера евреев Минска, мне. Его привезли ко мне финны на автобусе с финскими номерами. Наборы были предоставлены для бесплатного распределения. Я хотел распространить их среди людей от себя лично в обмен на роспись (в подтверждение того, что набор получен бесплатно). Но группа Родова, используя грязные манипуляции, вынудила меня (и Якова Гутмана) передать эти комплекты клубу. Родов и его группа продавали наборы как свою частную собственность. К тому времени они открыто и регулярно нарушали уголовный кодекс. Дважды они обокрали (кража со взломом) нашу Еврейскую библиотеку, угрожали людям смертью, коррумпировали местных должностных лиц и требовали от потенциальных эмигрантов денег за любую малейшую информацию об Израиле и за израильские визы. Они также требовали деньги на "нужды клуба ", угрожая в случае отказа возмездием в Израиле.

Израильтяне тоже платили им за услуги. В экс-СССР, где импортные телевизоры и видео могли достигать стоимости квартиры, они получали из Израиля дорогие, ценные вещи в качестве подарков. Я подозреваю, что им платили и деньгами (имелась конкретная информация). Согласно его собственным словам, Родову был дан специальный телефон (номер), который позволял звонить бесплатно в Израильское посольство в Москве - и в Израиль.

Родов c компанией "наказывали" меня различными способами. Они распространяли обо мне дискредитирующие меня слухи, вели интриги против меня на моей работе, угрожали мне, делали так, чтобы меня больше не приглашали играть в рестораны, на свадьбы, в танцевальные клубы, и так далее, пробовали оказать давление на моих близких, то есть, вмешивались в мою личную жизнь. Я абсолютно уверен, что действия Родова против меня были скоординированы с действиями местных властей.

В Минске я часто посещал Гарика Хайтовича - моего друга и человека порядочного и талантливого. Он был еврейским активистом и преподавателем языка иврит. Фактически все израильские миссионеры посещали его. Через Гарика или в его квартире я несколько раз встречал высокопоставленных израильских представителей и говорил с ними. Я пробовал убедить их в том, что они не должны делать ставку на одиозных людей типа Родова и обязаны останавить подавление еврейской культурной жизни в СССР. Они обычно отвечали, что их приоритет: убедить людей ехать в Израиль, остальное их не заботит. Но один раз я получил не совсем обычный ответ. Человек, который дал мне его, был высокопоставленным лицом. Я мог догадаться об этом по тому, как Гарик обхаживал его. Несколько израильтян, сопровождавших этого человека, просто повиновались ему. У него была военная выправка и манеры армейского офицера. Он сказал мне, что я должен прекратить разговоры на эту тему. Он также поведал мне, что испытывает жалость ко мне, потому что, согласно ему, я заплачу высокую цену за мой нигилизм и свободомыслие, и мое семейство, мои родственники - будут страдать, и моя жизнь станет никчемной....

Несмотря на израильскую защиту и покровительство местных бобруйских властей, все вокруг постепенно убеждались в том, что Родов - обманщик и плут; люди были слишком обозлены на него, и мои друзья - Струпинский, Марат Курцер и другие - относительно легко вырвали власть, развенчав Родова и его компанию. (После этого все "родовцы" немедленно покинули СССР; некоторые молодые люди (16-20 -летние) даже раньше своих родителей). Только тогда я очень скоро понял, что проблема была не в Родове. Без него израильтяне нашли другие способы достижения своих целей. И через очень короткое время моя позиция стала такой же слабой, как и прежде. Когда израильтяне также добились реванша в Минске, сместив Якова Гутмана, основные очаги сопротивления их стратегии в Беларуси были подавлены. Теперь ничто не могло остановить их насильственного (в глубинном смысле) транспортирования сотен тысяч евреев из Беларуси в Израиль.

ГИБЕЛЬ МОЕГО БРАТА И ДЕПОРТАЦИЯ В ИЗРАИЛЬ

С 1988 здоровье моего брата стало неуклоннно ухудшаться. Ему был поставлен диагноз "лейкемия", но я был уверен, что его болезнь была вызвана облучением, что врачи агрессивно скрывали, вследствие этого искуственно не допуская правильного лечения и запуская его болезнь. Имелось достаточно оснований выстроить события, связанные с началом заболевания Виталика, в следующую цепочку. Армейскому руководству стало известно о моих советах, данных моему соседу и другу, известному в Бобруйске барабанщику и покалисту, Вове К.: как избежать службы в армии. Они решили "взять меня с поличным" тогда, когда моему родному брату придёт время служить, и он - по моим советам - начнёт "симулировать". (На это, кстати, указывали намеки одного из офицеров, сотрудников Бобруйского военкомата, с которым я был знаком через моих друзей в военном "авиа"-городке, а также сына военкома города, учившегося у моей мамы). То, что у моего брата была "настоящая" язва и что протекала она в тяжёлой форме, привело их в бешенство. Его поместили в больницу на принудительное лечение "от армии" - с целью выписать в конце лечения справку о том, что он здоров и годен к армейской службе.

В течение многих месяцев врач Кустанович Слава Михайловна (она умерла недавно в США - от рака), участковый врач Виталика в заводской поликлинике (завод им. Ленина), врачи Чёрный и Петруша не сообщали о плохих анализах крови Виталия ни его близким, ни другим врачам, и не направляли его к гематологу. Они также обвиняли его в симуляции с целью " уклонения от военной службы ", и грозились уничтожить его. С тех пор, как он заболел, я боролся, чтобы добраться до истинной причины его болезни и добиться для него соответствующего лечения. В конце 1987 мы поняли, что для спасения жизни моего брата мы должны переехать в одну из западных стран. Я пробовал получить иммиграционную визу США, но Америка оказалась очень скоро "закрыта" из-за соглашения, которое требовал Израиль: оставить единственный путь для советских евреев - только в Израиль. Я также пробовал получить визу в немецком посольстве, но на это у меня было слишком мало времени. Таким образом, мы вынуждены были просить визу из Израиля. Мы сделали все необходимые для этого шаги, но не получали никаких виз. Сотни людей, которым я помог организовать приглашения (я не рекомендовал им ехать в Израиль, но - они продолжали умолять, и я неизменно уступал), получали их, но не мой брат и я. Даже Геннадий Шульман, один из людей Родова, который с симпатией относился к нам и был порядочней других (он - по-видимому, по заданию израильского консульства - организовывал визы для тысяч людей), не смог добиться виз для меня и моего брата. Я поехал в Москву, в консульский отдел израильского посольства, где меня знали как одного из активистов и куда я всегда имел доступ, говорил с импозантным, крупным седым человеком, главным ответственным за иммиграцию, имени которого сейчас не помню (он, кстати, честно предупреждал людей, что в Израиле их могут встретить неожиданные трудности и даже (!) враждебное отношение, но его никто не слушал), беседовал с самим послом, господином Левиным, но безрезультатно.

В 1988 году Израиль предоставил специальные приглашения для еврейских активистов; это была бесплатная поездка в Израиль. Несмотря на всю мою антипатию к Родову, я позвонил ему в попытке сохранить жизнь моего брата (именно Родов составлял список имён для этих приглашений). "Что твой брат сделал для еврейского движения, для сионизма? - спросил он. Избегая напряжённости, я не стал напоминать ему, ч т о мой брат сделал для самого Родова, а, тем более, не стал напоминать ему, что, когда Родов критиковал "еврейских националистов" и только украдкой присоединялся к ним, мой брат регулярно предоставлял своё кооперативное кафе для собраний еврейского актива города, зная, что местные власти не одобряли их. Я только спросил его, как насчёт сострадания. " Имеются более важные вещи, чем человеческая жизнь, - ответил он. Позже у меня была возможность узнать, каковы эти "вещи". Никто из группы Родова не поехал в Израиль по этим бесплатным "путёвкам", и только отец Родова, не имевший вообще никакого отношения к еврейским делам, поехал, так как занимался международной спекуляцией и использовал этот случай как прикрытие....

В августе 1989 мой брат и я - мы отправились в Польшу, где анализ крови, который был сделан ему, показал странные процессы в его организме. Этот анализ крови совершенно не соответствовал тем, которые делала ему в своей лаборатории в Бобруйске врач Палей, жена главного редактора местной газеты "КАМУHICT" Ефима Гейкера (одна из лучших подруг моей мамы и на какой-то период времени - единственный гематолог в городе).

В сентябре я основал новый еврейский журнал " Vos Herzach?" и участвовал в текущем выпуске журнала "КОНТАКТ" (Минск). Мой брат Виталий снова предоставил своё кафе для собрания еврейского клуба. В сентябре также поступила телефонная угроза, что мой брат Виталий умрёт в следующем году. В январе 1990 другой человек, знакомый моему брату, позвонил с угрозой и сообщил то же самое.

В 1989, когда первые обстоятельные письма стали прибывать от тех, кто уже обосновался в Израиле, и их родственники открыли, что русскоязычные люди подвергаются в Израиле преследованиям, что израильтяне нас ненавидят и относятся к нам как ко второразрядным гражданам, многие из евреев Бобруйска отменили билеты и визы в Израиль. Казалось, израильский план по захвату полу-миллиона или более советских евреев начал терпеть крушение. Но они нашли решение очень скоро. Кто - то начал распространять слухи относительно близких погромов. Каждый день приносил "надежную" информацию о том, что евреи находятся в страшной опасности. Еврейские кладбища повсюду подвергались актам вандализма. К тому времени я сделался членом группы, которая поставила своей целью расследовать, кто или что стоит за этой волной вандализма. Наиболее активными членами этой группы были евреи из Прибалтики. Баптисты и представители группы НТС (не знаю, с одобрения руководства этой организации или нет) тоже приняли участие в расследовании. Мы обнаружили, что акты вандализма были начаты в западных областях СССР и перемещались строго хронологически с северо-запада к юго-востоку. Погромы на еврейских кладбищах в мусульманских областях нам не были известны. Стало абсолютно очевидно, что группа "вандалов" путешествует на поезде от одного города к другому, начиная от Риги. (Существовала и другая версия: что акты вандализма на еврейских кладбищах осуществляются согласно строго намеченному плану, пункт за пунктом, и что в каждый следующий пункт прибывает не банда вандалов, а только ревизор или руководитель). Эта миграция имела крайне устойчивый темп, так что советским властям (если бы они хотели останавить хулиганов) было бы весьма легко вычислить, где и когда должен состояться следующий погром, и арестовать хулиганов. Но власти явно не хотели их останавливать. (Это - одно из многих подтверждений вырисовывающегося сговора между западным миром - с одной стороны, Государством Израиль - с другой, и советским руководством - с третьей - в деле "депортации" сотен тысяч советских евреев в Израиль).

Израильтяне использовали все средства для того, чтобы блокировать информацию о вандализме на еврейских кладбищах, не допуская ее появления в печати как на Западе, так и в самом Израиле, и даже (!) в СССР. Я лично (также, как и другие) передал описание наших выводов относительно вандализма в израильское посольство, но там пришли в бешенство и отказались дать ход этой информации, оказывая нажим на нас с целью не допустить не только обнародования наших выводов, но даже самого факта вандализма на еврейских кладбищах в СССР. Я направил описание вандализма на еврейских кладбищах (без наших выводов) корреспондентам газет "Вашингтон Пост" и "Чикаго Трибьюн" в Москве, также как и в израильские газеты (включая фотографии осквернённых, перевёрнутых и разбитых памятников), но ни одна газета за пределами СССР не опубликовала это. Я был уверен, что израильтяне использовали всё своё влияние, чтобы убедить газеты не публиковать этот материал. Я был почти убежден относительно израильского участия, когда такой погром на еврейском кладбище произошел в моём родном городе. Главным образом подверглись осквернению могилы близких тех людей, которые не были про-израильскими активистами, в то время как семей про-израильских активистов этот погром практически не коснулся. Могила моего отца подверглась осквернению, памятник был полностью разбит и восстановлению не подлежал. (Могилы близких почти всех, кто входил в "анти-родовскую" группу либо внутри "родовцев" проявил нелояльность самому Родову, подверглись осквернению).

Я сообщил специальному представителю американского президента, господину Nikolai Petro, что израильтяне используют запрещенные методы, вынуждая людей к отъезду из СССР в Израиль. Я также вошел в контакт с несколькими американскими дипломатами и американскими гражданами, работавшими в связи с посольством США, включая г-жу Дарью Артуровну Фейн. Я встретился с Дарьей Артуровной в гостинице "Украина" в Москве.

Она просмотрела фотографии и спросила, - не фальшивка ли это. Я сообщил ей, что сам делал снимки и мог бы ей отдать оригинальную пленку, с которой фотографии были отпечатаны. И я дал ей пленку. Она подержала плёнку с минуту в руках. Я видел, что она дрожит. После нескольких минут колебания она отдала пленку и фотографии мне обратно, отказываясь принять их и не давая никаких объяснений.

Я сообщил видным людям во Франкфурте, в Варшаве и в Париже относительно этих актов вандализма, сопровождая своё сообщение снимками и копиями официальных документов, но они не смогли или не захотели организовать даже одиночную публикацию.

В январе - феврале 1990 я находился в Париже, надеясь получить визу для моего брата. Я был тепло принят всеми еврейскими организациями в Париже и Лионе, которые я посетил, а также русскими организациями, включая НТС. Они дали мне деньги, защиту, покупали мне билеты на поезд до Лиона несколько раз. Мои французские друзья также помогли мне советами и деньгами. Я не мог сказать в еврейских организациях о том, что не хочу ехать в Израиль. Они поддерживали план Израиля доставить от полумиллиона до одного миллиона человек из СССР в Израиль. Высказывая свою просьбу о помощи в получении именно французской визы для моего брата, я мотивировал это тем, что в течение почти 2-х лет мы не смогли получить израильскую визу. После этого некоторые лидеры из еврейских организаций в Париже, включая M-me Helman из COJASOR-а, предложили посредничество в хлопотах об израильской визе. Они сообщили мне, что еврейские общины во Франции собрали для Израиля так много денег, что израильтяне должны послушать их. M-me Helman и другие договорились о моей встрече с израильтянами в израильском посольстве. Виза для меня и для моего брата должна была быть выдана мне там. Я знал, что АВИР в Бобруйске мог не принять визы, которая пришла не по почте, и нам всё равно могли отказать в разрешении выезда из СССР. Но у меня не было другого решения. Когда я пришел к израильскому посольству, располагавшемуся ниже Sacrе Coeur Monmartre, мне так и не позволили войти. Я "оборвал" дверной звонок, и даже звонил им несколько раз из телефона-автомата, но безрезультатно.

Мой брат Виталий скончался в мае 1990. Он был героем - и остался им до последних минут своей короткой жизни. Через пол-года после его смерти я совершенно случайно узнал, что еврейская община Лиона собрала деньги для его лечения и прислала визу на лечение. Эта виза была конфискована советскими властями..... После его смерти я более не нуждался в израильской визе, так как никогда по-настоящему не хотел иммигрировать; примерно с 1987 года я очень хорошо понял, что моё место не в Израиле. Перед смертью брата мы продали кое-что из нашей собственности и предпринимали другие шаги, ожидая визы из Израиля. Теперь же мы приостановили всякую подготовку к отъезду.

Однажды, когда жена была на работе (это было, когда Родов, по-моему, уже уехал в Израиль), один из примыкавших к его группе парней позвонил в мою дверь. Я открыл, и тогда он сказал мне, что перепутал номер квартиры, позвонив не в ту дверь. В этот самый момент снизу, с лестницы, приблизился другой человек. Он спросил, "проживает ли здесь Гунин". Я узнал его. Живя практически рядом со зданием УКГБ, я часто видел его входящим в это здание. Я также видел его в еврейском клубе, где он был с г-ном Шереметьевым, председателем местного УКГБ. Илья Родов пригласил тогда Шереметьева в клуб для чтения лекции. Позже я видел этого человека с Родовым в Бобруйске как минимум два раза. Он стал говорить со мной, не входя в мою квартиру. Он сообщил мне, что я должен выехать из СССР в Израиль в течение двух месяцев. Он сказал, что решение относительно меня необратимо и его нельзя обжаловать. Я был так испуган, что не мог говорить. Но я всё же спросил его относительно израильской визы. "Виза придёт" сказал он в ответ. Он также добавил, что я должен ехать непосредственно в Израиль, "без фокусов". Два дня спустя визы начали прибывать. Этих виз оказался целый пакет, - это были те самые визы, которые были задержаны раньше и которые не приходили нам на протяжении всех этих двух лет. Где эти визы были и кто их хранил, можно только догадываться, но именно это убедило меня, что ситуация очень серьезна, и я должен уехать. В любом случае мои дни в Беларуси были сочтены, и мне пришлось бы уехать, но только не в Израиль. Кроме того, в разные годы у меня возник конфликт с тремя тогда мало известными людьми: Алимбачковым, мелким партийно-хозяйственным функционером, связанным с Могилёвским обкомом партии, Кебичем, директором завода им. Кирова в Минске, и Лукашенко, председателем какого-то то ли колхозика, то ли совхозика. Все трое были связаны с мощной нео-сталинской организацией. С Алимбачковым я "поссорился" в Могилеве при весьма ординарных обстоятельствах. С Кебичем конфликт возник на почве моей помощи в защите Льва Тевельевича Лейзерова, талантливого инженера- конструктора, автора совершенно потрясающих открытий и разработок, мыслителя и философа, инженера на заводе им. Кирова, незаслуженно отстраненного от работы директором завода, - который стал собирать досье о чудовищных злоупотреблениях, коррумпированности и аморальности Кебича. (Это досье я частично использовал в рассказе "Сны профессора Гольца"). Ссора с Лукашенко была именно настоящей крикливой ссорой, и возникла она на почве моей защиты чести и достоинства председателя колхоза "Рассвет" Старовойтова, которого мы, музыканты ресторана при гостинице колхоза, знали только с хорошей стороны: как мецената и вполне приличного человека. Впоследствие Алимбачков сделался Первым секретарём Бобруйского горкома партии, а потом - мэром города, Кебич стал Председателем Совета Министров, а Лукашенко - диктатором Беларуси.
Лев Тевельевич (Лейзеров) - один из моих самых близких друзей (несмотря на разницу в возрасте), обожаемый мной человек, - умер в 1991-м году при весьма загадочных обстоятельствах.
Когда по прошедствии двух месяцев мы всё ещё были в СССР, произошли такие ужасные, даже чудовищные, события, что я понял: мы должны уехать.

Это не означало, что я согласился ехать в Израиль. Я скрытно попросил моих друзей в Польше встретить меня на Центральной железнодорожной станции (Dvorzec Centralny) в Варшаве. Я планировал пройтись по иностранным посольствам в Варшаве, а, если бы это ничего не дало, мы должны были ехать в Германию (мои друзья купили бы нам билеты на Франкфурт). В самом крайнем случае мы должны были попробовать закрепиться в Польще.

Когда наш поезд прибыл в Варшаву, и мои польские друзья Моника Кравчик и Мечислав Прымачек уже приблизились к вагону, группа неизвестных окружила и задержала нас. Один из них, вероятно, главный, говорил с польским и с ивритским акцентом. Это был крупный человек средних лет. В основном он говорил со мной, - а также агрессивная женщина.

Они были готовы применить к нам физическую силу, чтобы забрать нас с собой немедленно, и только присутствие моих польских друзей заставило их колебаться. Я уверен, что, начав переговоры с нами, они хотели только выиграть время: они, вероятно, использовали эту передышку, чтобы выяснить через источники Моссада, кто мои друзья и что они способны сделать. Они, вероятно, желали выяснить, какие последствия могли ожидать израильтян в случае возможного скандала, какую тактику использовать против нас, и что рекомендует их начальство.

Они отказались позволить нам уйти с моими друзьями. Тем временем мои друзья позвали двух польских полицейских. Я сообщил полицейским на хорошем польском языке, что не хочу ехать в Израиль и прошу их о защите. Полицейские ответили, что, раз я согласился оформить израильскую визу, я вероятно должен ехать в Израиль. Тогда я показал им временную визу для пребывания в Польше на 3 дня, и сказал им, что, согласно польским законам, только после этих 3-х дней я мог бы быть выслан из Польши, да и то не израильтянами, а польскими властями. Я заявил, что предпочитаю вернуться в СССР, но не ехать в Израиль. Затем полицейские подошли выяснить, что им скажут израильтяне. Я не слышал того, что они обсуждали, они отошли подальше от меня (в то время как я говорил с полицейскими члены моей семьи оставалась с остальными израильтянами как заложники), но, когда они закончили говорить, полицейские просто ушли. Нас доставили в гостиницу, полностью окруженную и охраняемую израильтянами, из которой мы не имели права выходить, а затем в аэропорт.

Так меня и мою семью доставили в Израиль силой, против нашего желания. Это был самый настоящий захват! С тех пор мы не считаем себя гражданами Израиля; нашей родной страной до сих пор остаётся Беларусь, и мы всё ещё рассматриваем себя в качестве её граждан.

Зная, как мне дороги собранные мной архивы и коллекции, инициаторы моего отъезда заставили меня до отъезда отправить багаж на Израиль, чтобы я был привязан к этой стране. То, что, несмотря на это, я пытался во что бы то ни стало избежать отправки в Израиль, подтверждает, что я хорошо представлял себе все последствия отъезда именно в Израиль. Большинство наших вещей просто пропали во время нашего захвата. Из нашей ручной клади и из багажа были изъяты фотоальбомы, записные книжки, рукописи, коллекции медалей, марок, открыток, медали моего отца, наиболее ценные книги, списки израильских эмисаров, приезжавших в Минск и Бобруйск, и многое, многое другое. (Несколько бандеролей были отправлены на друзей в Германию, откуда потом были переправлены мне в Израиль; при этом оказалось, что из бандеролей вытащены такого же рода вещи).

ИЗРАИЛЬ

Прямо в аэропорту Бен-Гурион я заявил, что не желаю жить в Израиле и что хотел бы получить возможность улететь немедленно в одну из скандинавских стран. Никто не обратил никакого внимания на мои слова. Только один чиновник мне сказал, что, если я откажусь принять израильское гражданство, то угожу прямо в тюрьму. Вся обстановка в аэропорту должна была заставить любого понять, что шутки кончились.

В сравнительно небольшое помещение (как будто в этом огромном аэропорту не нашлось комнаты побольше!) набили сотни людей - новоприбывших из СССР, которые находились на последней стадии усталости и нервного истощения. В туалет - огромные очереди, к единственному телефону - очередь бесконечна, чтобы напиться - очередь ещё больше. Не было места не только на диванах, но даже на полу. Отцы или матери, сами готовые свалиться от усталости, держали на руках измученных детей. Кругом были серые от недосыпания, от жажды, от психического перенапряжения лица, растерянные взгляды, в которых отражался немой вопрос: почему нас привезли и держат тут как скот? Почему нас не выпускают в город? На улице те, кому уже разрешили выйти, ждали машин такси в гигантских очередях; никаких навесов не было предусмотрено; я видел, как в одной очереди упала женщина, перегревшись на солнце; что с ней было дальше - не знаю, она выпала из поля моего зрения. Всех заставляли подписывать какие-то непонятные бумажки на иврите, не объясняя их содержания и грозя репрессиями за отказ подписать. Это чувство полной беззащитности и зависимости не только не исчезло, когда нас, более трёх часов продержав на раскалённом южном солнце, выпустили в город, но, наоборот, ещё больше усилилось. Было такое впечатление, что любой израильтянин нас может убить - и никто не вмешается, и никто никогда не узнает, что с нами произошло... Это впечатление было где-то близко к истине.
Позже я стал понимать, что израильским властям необходимо было так издеваться над людьми, содержать их в таких нечеловеческих условиях в аэропорту, довести их до такого скотского состояния - чтобы представить их в этом состоянии коренным израильтянам, продемонстрировать их и сказать тем самым: смотрите, они не люди, они - скоты, и с ними можно делать все, что угодно: эксплуатировать, обманывать, насиловать, избивать. Это был хорошо продуманный и явный сигнал к унижению и насилию, и до меня доходили слухи, что к политике именно такого принятия новых иммигрантов в аэропорте имели прямое отношение Шамир и Шарон.

За время пребывания в аэропорту Бен-Гурион - с момента прибытия в страну и до приезда в Петах-Тикву - последние остатки моих сионистских убеждений развеялись, как дым.

В аэропорту со всеми мужчинами говорил сотрудник Моссада - в специальной комнате. Он обвинил меня в том, что, попросив моих друзей встречать меня в Варшаве, я чуть было не сорвал всю операцию по доставке советских евреев в Израиль. Кроме того, он мне сказал, что из-за меня на два часа задержали вылет самолёта (это мне уже говорили крепкие парни в самолёте, по-видимому, тоже моссадовцы) и что моя несознательность чуть ли не привела к ещё более серьёзным последствиям. Он потребовал от меня информации о КГБ, на что я ответил, что никакой информации о КГБ у меня нет. Тогда он спросил, сотрудничал ли Родов с КГБ. Я ответил, что он приглашал людей из КГБ в клуб читать лекции, но что он мог это делать по их приказу. По всему было видно, что жизнь в Израиле для меня будет не сладкой.

Так оно и оказалось. Сначала израильтяне мне отказали в эквиваленте диплома. Это была рутинная процедура, в которой не отказывали никому. И только м н е пришлось добиваться эквивалента два года - но я так ничего и не добился. Без эквивалента и без курсов я не мог устроиться на работу. На курсы меня не брали: хотя я каждый раз блестяще сдавал все экзамены, мне всё равно отказывали без указания причины... Аттестационная комиссия в Тель-Авиве оценила мои профессиональные качества как "выдающиеся", а руководство курсов, принимавших всех подряд, даже людей с единственным дипломом - музыкальной школы, меня отказывалось принять категорически! Я нанял адвоката, который вёл переписку с Министром культуры Амноном Рубинштейном, но всё оказалось безуспешным....

Таким образом, меня поставили в положение, в котором я был как бы вне закона в Израиле. Без эквивалента диплома меня не хотели оформить на биржу труда для лиц с высшим образованием - в Тель-Авиве, а потом и просто на биржу труда, не хотели выписать мне пособие по безработице. Меня отказалась зарегистрировать также биржа труда в Петах-Тикве. Гласно или негласно, но в тот период муниципалитеты оказывали давление на работодателей, понуждая их не принимать на работу тех, кто на момент трудоустройства хоть и закончил курсы иврита, но не был зарегистрирован на бирже. Регистрация на бирже была эквивалентна разрешению на работу в Израиле. Таким образом, хотя я и считался гражданином Израиля, у меня фактически не было разрешения на работу: смешная ситуация, не правда ли? Так мне пришлось работать подпольно: завести частных учеников, стать уличным музыкантом, играть на свадьбах и вечеринках. Иначе мы бы окончили свои дни в пыли, на улице, без крова и пищи (сколько таких горемык я перевидал в Израиле! - одно время центральные улицы Тель-Авива просто были покрыты, как ковром, лежащими на земле бездомными, которые быстро погибали. Среди бездомных иногда были целые семьи с детьми). Тому, кто подвергнет сомнению эти строки, я готов выслать фотографии и статьи из израильских газет о "русских" бездомных.

Несмотря на неплохие заработки, нам всё-таки было трудно свести концы с концами. Нам присылали непонятные штрафы, астрономически завышенные счета за телефон, какие-то вообще непонятные счета и счета на оплату налога за телевизор (которого у нас тогда вообще не было), на оплату налога собственности хозяев квартиры; налоговое управление из Иерусалима (!!! - кому ещё в Тель-Авиве присылал бумаги на оплату налогов Иерусалим?!) трижды требовало с нас чудовищные суммы, утверждая, что мы, якобы, являемся владельцами бизнеса и не хотим платить налогов. Чтобы отвергнуть притязания налогового управления, пришлось нанимать адвоката, платить ему. Ясно, что кто-то хотел нас задавить административно, что в Израиле равносильно тюрьме, убийству, покушению. За нами неотрывно следили, наша жизнь была превращена в ад.

Все три с половиной года я вёл судебную тяжбу за восстановление следующих моих прав: 1) получение эквивалента диплома; 2) курсов по специальности; 3) права на освобождение от налогов, что положено всем иммигрантам до пяти лет в стране; 4) регистрации на бирже и/или в Битуах Леуми (центре социальной помощи); 5) когда мы с женой стали оба официально работать, я требовал доплаты до минимального уровня, но получить доплату было невозможно, пока в Битуах Леуми и на бирже нас отказывались регистрировать; 6) компенсации всвязи с избиением меня на работе; 7) возврата конфискованных из нашего багажа и из ручной клади вещей; 8) удовлетворении иска против адвоката, оформившего наш договор на съём жилья и приписавшего (уже после того, как мы подписали договор) строку, что мы, якобы, обязуемся платить налог на собственность (арнону) вместо хозяев квартиры; 9) восстановления моих прав как члена больничной кассы, и так далее. Ни по одному пункту я ничего не добился. Показателен такой факт: биржа и Битуах Леуми отказались зарегистрировать меня даже после того, как мировой суд вынес решение в мою пользу! В какой ещё стране такое возможно?!

Наши дети подвергались беспристанным издевательствам со стороны детей и учителей - израильтян. Однажды в детском саду всех "русских" детей заперли в полутёмной кухне во время праздника суккот, когда дети-израильтяне пели и веселились: а ведь наши дети с таким воодушевлением и надеждой готовились к этому празднику! Им объявили, что все, кто приехал "из России" - русские, а, значит, не евреи, а, значит, праздник - не для них.

Вот что написал в своём открытом письме правительству Канады известный писатель Григорий Свирский, выступивший в мою защиту.

"БЕРЛИНСКАЯ СТЕНА В КАНАДЕ...

(открытое письмо Премьер-Министру Канады Жану Кретьену)

Так называлось письмо-аффидевит, содержавшее текст моего выступления на конференции в Торонто. Конференция была организована Всеамериканским Институтом защиты прав человека (Вашингтон, Округ Колумбия .... 20006) и состоялась 22 октября 1977 года. Это выступление, в котором содержалась критика Иммиграционного Управления Канады, тогда же было отправлено на Ваше имя. (Текст его - в приложении)....

Я убедился в том, что Вы, господин Премьер-Министр, в отличие от чиновников Иммиграционного Управления, обладаете чувством юмора и желанием помочь людям: четырем незаконно депортируемым интеллигентным семьям, о которых я писал Вам, было разрешено остаться в благославенной Канаде. Сердечно благодарю Вас за справедливое решение!

Однако, время показало, что столь благополучно решаются только частные проблемы. Иммиграционная система, подвергшаяся в этом году самой серьезной критике Ваших комиссий, коренных изменений не претерпела. Писатели и вообще гуманитарии чиновнику Иммиграции и поныне подозрительны и нежелательны. Но композиторы - это просто ужас. Вражеское нашествие!

Имя этого музыканта, композитора, - Лев Гунин. Ему 42 года. Он полиглот, знает, помимо своих трех родных языков (беларуского, русского и идиш), английский, немецкий, французский, польский, словацкий, украинский, болгарский, иврит, и другие языки. Его жене, Алле, имеющей техническое образование, 39 лет. Детям, Инне и Марте, 13 и 11 лет. Дети, как и отец, талантливы и музыкальны. Инна играет на рояле и флейте, поет в одном из лучших детских хоров Канады . Она ежегодно сдает экзамены в университете МакГил с самыми высшими баллами. Инна сочиняет музыку, пишет рассказы и сказки. Марта - юная балерина, выбранная однажды из сотен других детей Национальным балетом Канады для дальнейшей учебы, но статус... статус... Чего могли бы эти люди, эти замечательные дети уже достичь за 4 года в Канаде, будь у них статус! Правда, Марта участвует во многих спектаклях и представлениях и без статуса; ее послужной список уже более длинный, чем порой у взрослых балерин!

Эта семья, как легко понять, не нуждается ни в какой помощи от государства. Лев играет на многих инструментах, он участвовал в Монреале в ряде фестивалей, его музыку слышали как шикарные концертные залы, так и клубы, рестораны, дома престарелых.

Такую самодостаточную семью, казалось бы, должны были приветствовать в любой стране, кроме, естесственно ... самых расистских, ксенофобских и жидоморских.

И вот эта семья на грани гибели: Управление Иммиграции в Монреале под нелепейшим предлогом отказалось признать их беженцами и отказало им в праве поселиться в свободной Канаде ... Чего вдруг?!

О, у этой семьи, господин Премьер-Министр, ужасное прошлое.

1. Во-первых, она бежала из Израиля. А ведь не только израильский консулат, преследующий своих бегунов, точно беглых рабов, но даже Иммиграционные власти Канады поставлены в известность, что Израиль - свободная страна ....

Правда, оттуда, почему-то, бегут и бегут. По количеству беженцев Израиль, как свидетельствует официальная статистика, ежегодно на 3-м-4-м месте, сразу после расстрельных режимов Ирана и Сомали.

И дело не только в том, что c 1 октября 1989 года израильская дипломатия заблокировала все пути выезда евреев из СССР: под лозунгом "только в Израиль" началась по сути депортация полумиллиона свободных людей в маленькую страну, что само по себе явилось криминальным надругательством над правами человека. Именно этого Лев Гунин (активист движения за права человека и еврейского культурного возрождения в Беларуси) и пытался с группой своих единомышленников не допустить, когда жил в СССР. Именно за это, в числе прочих "грехов", его с семьей депортировали из родной Беларуси в Израиль. В Варшаве их захватили израильские агенты, чтоб не убежали в Германию, силой доставив в Израиль. Расправившись с такими, как Лев, израильские власти могли спокойно продолжать ввозить новые тысячи людей, как скот, в свою страну. И, главное, никто даже и не собирался предвидеть последствий этой крайне безответственной операции, до предела обострившей социально-экономическую и политическую ситуацию в стране. В частности, это выразилось в крайней нетерпимости аборигенов, особенно выходцев из стран исламского фундаментализма (Марокко, Алжир), семьи которых в 50-х - 60-х годах пострадали от дискриминации, к русскоязычным иммигрантам.

2. Вот потому своей просьбой о статусе беженцев и, главное, правдивым рассказом о том, что с ними произошло в сионистском раю, эта семья наступила на больную мозоль израильским властям и их защитникам в Канаде.

Так устроен человек, что он охотно верит в мифы. Они намного приятнее правды: к чему внимать несчастным беженцам, их сбивчивым рассказам о том, что израильские националисты заблокировали с 1го октября 1969 года все пути выезда евреев из СССР кроме как в Израиль. И вот уже много лет происходит, по сути, депортация полумиллиона свободных людей в маленькую восточную страну.

Это и само по себе, как теперь все понимают, было криминальным самоуправством, надругательством над правами человека. Но куда более болезненными стали последстия самоуправства: никто не предвидел последствия этой безответственной операции, которая обострила до предела социально-экономическую и политическую ситуацию в стране, это выразилось, в частности, и в крайней нетерпимости аборигенов и, в особенности, выходцев из стран исламского Фундаментализма ( Марокко, Алжир. Ирак и т.д.), которые, при своем появлении в Израиле, были обделены льготами. Как правило, их вывозили в пустыню Негев и бросали им рваные армейские палатки. Забота государства о новичках из Африки этим и завершалась.

Естественно, бывшие африканцы были раздражены слухами о том, что "русским" всё дают... Годами сдерживаемая ненависть к власти нашла вдруг удобный выход: начались несправоцированное избиение "русских" детей в школах, изнасилование новых иммигранток, наконец, непрекращающиеся убийства иммигрантов из России. О последнем случае печать всего мира сообщила неделю назад: полицейский-марокканец, крайне раздраженный тем, что солдат израильской армии в рестордне громко говорил со своими друзьями по-русски, ударил солдата ножом и у6ил (московская газета "Комерсант дейли" от 13 ноября этого года и десятки других писали об этом).
В последние годы отношение израильских аборигенов к вновь приехавшим ухудшилось до предела. Израильская и американская печать на русском языке только что сообщила о погроме в религиозном иерусалимском квартале "Меа Шеарим". Били "русских", жгли их мебель, разбивали стекла в их автомашинах. Только вмешательство израильских солдат остановило убийства... К этому погрому призвал своих единоверцев раввин, заместитель мэра Иерусалима.

Что же удивляться, что могло произойти и такое:

А) В ноябре 1991 года Алла, жена композитора Льва Гунина, с огромным трудом, после сотен дискриминационных отказов, устроилась на работу через "каблана" (о "кабланах" - ниже) - кассиром в магазин-супермаркет (Супер-КООП на ул. Макаббим в Петах-Тикве). Однажды, в феврале 1992 года, когда она работала в вечернюю смену (от 17.00 до 23.00), двое работников магазина-израильтяне потребовали от нее, чтобы она убрала в складских помещениях. Возможно, они ожидали, что она откажется, и тогда будет повод затеять скандал. Но Алла сразу подчинилась их требованию. Когда она убирала, они не ушли, а стояли и наблюдали за ее работой. После того, как она убрала часть помещения, они сказали ей: "Вы все, русские, лодыри и не хотите работать. Ты должна мыть каждый проход не один раз, а три раза". Когда она согласилась и с этим, у них больше не было слов и повода для скандала. Тогда один из них схватил швабру и стал избивать ее, выкрикивая при этом: "Русская проститутка, шлюха! Я вас, русских сук (зонот), научу работать! Вы нам должны ноги мыть, а не на кассах сидеть!" Он бил, не разбирая, так, что, если бы Алла не уворачивалась и не заслонялась от ударов правой рукой, он наверняка убил бы ее. Каким-то чудом ей удалось вырваться и выскочить через черный ход. Она прибежала домой в крови, в синяках и кровоподтеках. Она думала, что у нее сломана правая рука. В тот период она также предполагала, что беременна. Ее сразу же положили в больницу. Позже в результате побоев у нее развилась грыжа.

Когда Лев пришел в полицию, полицейский-марокканец, развалясь в наглой, оскорбительной позе, ответил на его требование прислать следователя к жене в больницу и открыть уголовное дело так: "Может вам, русским, еще и машину с личным шофером подать?, - и отказался записать показания Льва об избиение его жены. Уголовное дело так никогда и не было открыто.

Примерно две недели спустя Алла пошла за зарплатой, но ей ничего не заплатили. Она отправилась в Гистадрут, где ее только выслушали с ухмылками, но ничего не сделали. Тогда Лев отправился в супермаркет, чтобы выяснить, как администрация магазина относится к случившемуся, но его самого чуть не избили, вытолкав за дверь.

Сначала один, потом вместе с женой Лев посетил бесплатного адвоката от муниципалитета, которая говорила по телефону с "кабланом" - работодателем жены. После этого разговора адвокат сказала, что ничем помочь не может, так как по израильским законам те, кто работает "от "каблана", не имеют никаких прав, и даже настоящего имени, названия фирмы, рабочего адреса и телефона "каблана" знать не имеют права. Где в цивилизованном мире можно найти другую такую страну, в какой бы царил такой тотальный произвол?!

По этому случаю монреальской комиссии по беженцам были предоставлены точные даты работы Аллы в супермаркете, подлинные медицинские документы, имена нападавших, абсолютно точная информация о жалобе в Гистадрут Петах-Тиквы, точный адрес и описание здания полиции, время обращения в полицию, точные данные об адвокате муниципалитета и времени обращения к ней, номер ее телефона.

Б) В сентябре 1991 года, в канун празника суккот, дети - Ина и Марта - приходили из детского сада с горящими глазами, воодушевленные предстоящим праздником. В детском саду разучивали стишки и песенки, готовились к суккот. Однако, в день, когда воспитательница повела остальных детей на праздник, нянечка отделила всех русскоязычных детей и сказала им: "Вы не евреи, поэтому праздник не для вас". Она закрыла их в небольшом темном помещении рядом с кухней, где они просидели целый день.

Когда Алла пришла вечером забирать детей, она нашла их заплаканных, перепуганных, с трясущимися губами, в той же темной комнатке. После этого случая Марта долгое время заикалась; и у Ины, и у Марты до сих пор случается нервный тик, дергаются глаза или щеки. Когда Алла потребовала от воспитательницы дать отчет о случившемся, та спокойно заявила ей, как нечто само собой разумеещееся: "Известно, что дети из России - не евреи, им нечего делать на еврейском празднике". О чем еще было говорить?! Лев отправился на прием к ответственному за дет. сады при муниципалитете Петах-Тиквы. Там в комнате находилось несколько человек; все вместе они стали говорить наперебой: "А что вам, русским, делать в Израиле?"

И в другом детском саду, куда детей пришлось перевести, и в школе они подвергались издевательствам, насмешкам и побоям со стороны детей из семей коренных израильтян. Учителя всегда были на стороне обидчиков, и даже настраивали всех против детей из бывшего СССР. "Поднимите руки все, у кого новые автомобили, - задавала одна учительница провокоционный вопрос, зная, что льготы новых иммигрантов на покупку машины итак излюбленная тема в семьях коренных израильтян. Другая учительница говорила: "Сегодня вы будете описывать дом вашего детства. Русские могут не писать, у них, в России, все равно не было водопровода, холодильника, телевизора и газовой плиты". В другой раз она спрашивала у детей из СНГ: "Это правда, что в России из домов есть только Кремль, а все остальное - палатки?" Что могли ответить ей 6-7-летние дети? Конечно, они забито молчали!

В) В августе 1991 года Лев Гунин, не имея ни настоящего разрешения на работу, ни социального пособия, был рад, когда устроился на временную работу от "каблана" - посредника, выполнявшего работы для муниципалитета Петах-Тиквы. Хотя в контракте было написано "принят на уборку улиц", в первый же день Льва и его друга, не спрашивая их согласия, повезли на большой стадион, приводившийся в порядок для чемпионата Израиля по футболу. Их, не привыкших к израильской сорокоградусной жаре, заставили выполнять каторжную работу на территории, где не было никакой тени, не давая передохнуть ни минуты. Если кто-либо из русских рабочих останавливался, чтобы попить, у него выбивали из рук бутылку.

Работу выполняли только русские и арабы. За их работой наблюдали семь или более израильтян-надсмотрщиков. Полицейские тоже появлялись там, как если бы они сторожили рабочих или присутствовали на случай бунта. Когда один пожилой русский на секунду замешкался, надсмотрщик-израильтянин подошел и ударил его. После удара тот был в шоке, тогда израильтянин пнул его ногой, и русский упал.

В самом начале обеденного перерыва приехали новые полицейские, посадили Гунина и одного из рабочих-арабов в машину и повезли к дому главного полицейского, в районе улицы Орлов. Полицейский делал в своей квартире ремонт; перед его подъездом лежали стопки тяжеленных каменных плиток для пола. Лев и палестинец дали понять, что не собираются носить их; тогда полицейский - хозяин квартиры - ударил араба кулаком в лицо и выбил ему зуб. При этом араб ударился головой о стену дома, из носа и изо рта у него пошла кровь. Другой полицейский ударил Льва локтем в живот. "Когда ишаки упрямятся, их бьют, - прокомментировал он с издевательским смехом. Так угрозами побоев их заставили таскать неподъемные плитки на пятый этаж без лифта. От непосильной работы состояние Льва было тяжелым. Перед глазами плыли красные круги, колени подгибались, во рту пересохло. Он чувствовал, что еще чуть-чуть - и он потеряет сознание...

Когда их привезли обратно на стадион, обеденный перерыв уже окончился, но им не дали ни передохнуть, ни попить, ни поесть. Лев в это время еле стоял на ногах, руки его дрожали, было трудно дышать, сердце бешено колотилось в груди. Лев Гинзбург, друг Гунина, пытался вступиться за него, попросив для него более легкую работу, но израильтяне заставили выполнять еще более тяжелую, чем сразу.

Именно после этого случая у Льва Гунина начались первые признаки гипертонии и боли в сердце, закончившиеся микро-инфарктом.
 

Обсуждая этот случай с секретаршей-переводчицей своего адвоката, Лев Гунин назвал то, что случилось с ним, изощренной формой рабства. Без его разрешения переводчица внесла эти его слова в заявление о статусе (беженскую историю), присоединив к этому свои собственные провокационные высказывания. Она также умышленно исказила и саботировала перевод всех остальных документов Гуниных, чтобы облегчить комиссарам отправдать отказ в статусе беженцев. Это провокационное заявление о рабстве комиссары сделали одним из своих основных поводов для отказа. Элеонора Бродер, переводчица, также сказала Льву Гунину, что тайно записывала на кассету все разговоры с ним, и что эта кассета уже передана комиссарам.
 

Поэтому на последнем слушании Лев заявил комиссии, что демагогическое заявление о рабстве было внесено переводчицей без его согласия и что в частной беседе с ней Лев имел в виду не законы Израиля о труде в целом, а только две израильские традиции - "квиют" и "кабланут", - о которых не только он, но и многие признанные источники прямо заявили как о рабстве. Он предоставил материалы, в каких опытные и профессиональные эксперты объясняют, почему система "квиюта-кабланута" является самым настоящим рабством.
 

По этому случаю комиссии по беженцам были даны не только точное название фирмы (Каплан и Леви), ее местонахождение (улица Голденгирш в Петах-Тикве) и статус ("каблан" - субподрядчик -для муниципалитета), как все достоверные подробности стучившегося, но даже заверенный адвокатом аффидевит Л. Гинзбурга, описывавший случившееся.

Г) В середине сентября 1991 года, когда Лев Гунин работал на другой работе - на складе в Тель-Авиве, и переносил тяжелый рулон ткани, другой рабочий-израильтянин умышленно толкнул его так, что Лев упал и ударился головой. На несколько мгновений он потерял сознание и сразу не мог подняться.

Израильтянин стал пинать его ногами и кричать: "Вставай, ленивая русская свинья! Вы, русские, все лодыри. Гой и есть гой. Ты совсем не умеешь работать, лентяй!" Начальники отказались отвезти Льва в больницу, не позволили ему вызвать Скорую Помощь. С большим трудом он добрался до больницы, где констатировали сотрясение мозга. Тогда же Лев повредил и ногу, итак до того уже поврежденную в результате многочисленных нападений на него. У него развивается болезнь связок ступни, приведшая в январе 1999 года к невозможности ходить.

Как и в случае всех остальных инцедентов, обращение в полицию, в Гистадрут, к адвокатам и врачам, в суд за компенсацией ничего не дало.
После этого инцедента у Льва стала развиваться тяжелая форма гипертонии.
По этому случаю комиссии по беженцам была предоставлена справка из больницы Ха-Шарон, в которой было зафиксировано обращение в Скорую Помощь, диагноз "сотрясение мозга", и было указано, что сотрясение Лев получил на работе. Кроме этой справки, Лев Гунин предоставил комиссии две другие справки, из которых видно, что, вследствие полученной травмы, у него развился устойчивый пост-травматический синдром, из-за которого Лев вынужден был многократно обращаться к неврапатологу. Справка от неврапатолога также была приложена.

Д) В апреле-мае 1992 года соседи Гуниных и владельцы окрестных магазинчиков стали еще чаще и агрессивнее, чем раньше, выражать свои угрозы. Они говорили, что русским нечего делать в их районе. В конце мая их угрозы воплотились в реальность. Когда Лев возвращался домой с дочерью Мартой, на них была спущена собака....

Ж) В марте 1993 года Лев Гунин возвращался домой в автобусе маршрута 92, с номерной табличкой 89-971-01. За автобусом увязалась полицейская машина 31-039. На одной из остановок в автобус вошли полицейские и сразу направились ко Льву. На глазах у пассажиров автобуса они стали обзывать его "грязным русским" и "сыном русской проститутки", обыскали его и ударили в живот. Прямо перед Гистадрутом на ул. Орлозоров-Гистадрут полицейские приказали водителю автобуса остановиться и вывели Льва, столкнув его с последней ступеньки автобуса, так, что он упал и больно ударился. Десятки сотрудников Гистадрута наблюдали все это через окна и с крыльца здания. Многие из них знали Льва Гунина, но никто не вмешался. Знакомый Льва, врач, ехавший в том же автобусе, тоже не пожелал вмешиваться. Полицейские пешком отвели Льва в здание полиции, где, не предъявляя никаких обвинений, много часов подряд издевались над ним. Они выпускали прямо ему в лицо дым от сигарет, посадили его поседине комнаты на стул и ходили вокруг него, делая вид, что сейчас ударят, вырывали волосы из бровей, якобы, уничтожая седину (у него и сейчас нет седины на бровях), хлопали по плечам, так, что потом оставались синяки, наступали (якобы, случайно) каблуком на пальцы ног, "отгоняли мух" сложенной газетой, при этом больно хлопая Льва по лицу (на скулах у него долго еще оставались синяки), приставляли к его лицу кулак, с силой поворачивая его, что доставляло сильную боль. Полицейские много раз повторяли одну и ту же фразу: "Русские не должны откравать рта!" Только поздно вечером, почти ночью, Льва отпустили, не зарегистрировав его арест и не предъявив никаких обвинений. Лев подозревает, что его схватили и издевались над ним за его журналистские статьи с критикой нарушений прав человека в Израиле.

По этому случаю комиссии было предоставлено множество точных сведений и фактов. Кроме того, было предоставлено косвенное свидетельство адвоката, доктора Стенли Левина. Лев также дал комиссии телефон г-на Левина и попросил позвонить ему за счет Гуниных для подтверждения случившегося или отправить факс.

В заявлении семьи Гуниных о просьбе предоставить им статус беженцев (их бежеской истории) описывалось множество других инцедентов. На слушании по их беженскому делу Лев сказал, что подобные инцеденты случались каждый день, постоянно, но все описать было невозможно. Комиссары так не сказали и не написали конкретно ничего ни по одному из инцедентов, а также не выразили своего отношения к ним. Вместо этого они использовали общие фразы о том, что Израиль - демократическая страна.

3. Множество инцедентов, примеры которых были даны выше, разворачивались на фоне неуклонно усиливающегося административного террора против семьи Гуниных. Их лишили всех основных гражданских прав. Им отказали:

В праве отказа от принятия израильского гражданства 2) В праве выезда из Израиля 3) В праве переписки 4) В эквиваленте дипломов для Льва и Аллы 5) В полноценном разрешении на работу (это так - гражданам страны!) 6) В праве поступления в университет, на профессиональные курсы, в любое другое учебное заведение 7) В праве звонить за границу 8) В регистрации на Государственной бирже труда 9) В освобождении от налогов, как всех прочих новых иммигрантов 10) В пособии Института Национального Страхования, когда Лев был без работы 11) В сокращении муниципальных налогов, положенном новым иммигрантам 12) В нормальном медицинском обслуживании 13) В юридической и полицейской защите 14) В праве получить компенсацию за полученные в результате побоев травмы на работе 15) В праве получения ссуды на покупку квартиры либо записи на социальное жилье (вагончик-караван) 16) В праве оплачиваемых выходных дней, отпуска, пенсионного фонда 17) В праве получить не выплаченную в одном случае Алле, в другом Льву зарплату.

И так далее.

Государственное радио Израиля называло Льва Гунина врагом и призывало к расправе с ним, одна из ведущих израильских газет призвала не оставить и камня на камне от его сочинений. Газета была предоставлена Монреальской комиссии по беженцам.

В качестве доказательства этого административного террора комиссии были предоставлены следующие группы документов: переписка с Министром Культуры и образования госп. Амноном Рубинштейном, переписка с Министерством Полиции, Министерством Внутренних Дел и Министерством Абсорбции новых иммигрантов, квитанции заказных писем, отправленных в перечисленные и другие организации, незаконно направляемые Гуниным анкеты и письма Налогового Управления в Иерусалиме (кроме их незаконности, иерусалимское отделение не имело никакого отношения к Тель-Авивскому округу, в котором жили Гунины), письма адвоката Гуниных, решения Мирового суда, переписка с Государственной биржей труда и Институтом Национального Страхования, и т.д. Монреальской комиссии по беженкам был предоставлен список организаций, куда обращались за помощью Гунины, занимавший три листа. Гунины предоставили доказательства обращения в эти организации, кроме того, организация Amnesty International прислала свое подтверждение.

С самого первого дня их насильственного привоза в государство Израиль Гунины боролись за право покинуть страну. В определенные периоды, когда они решили, что никогда не смогут выехать, они пытались приспособиться, смириться с израильской действительностью, но у них ничего не получилось. По мере того, как преследования нарастали, Гунины все более отчаянно пытались вырваться из Израиля. Они бросились в посольства Западных стран, надеясь на помощь и сочувствие. Но, оказалось, что не они первые бегают по посольствам, что до них это уже пробовали тысячи русскоязычных людей. Поэтому израильские власти успели уже провести обработку посольств, получив, видимо, гарантии невмешательства.

Как только, при косвенной помощи Amnesty International Гунины смогли получить разрешение на выезд, они не оставались в Израиле ни одного лишнего дня, и в ноябре 1994 года прибыли в Канаду."
----- ===== конец цитаты ==== -----

Всех унижений и издевательств, которым мы подверглись в Израиле, просто не перескажешь! Так же, как в бывшем Союзе, меня задерживала полиция, только в Израиле мне не объясняли, почему я задержан. Военкомат присылал мне повестки чуть ли не каждые две недели, заставляя тратить деньги на междугородние автобусные билеты (на всю страну всего два или три военкомата) и делая моё итак шаткое положение с работой ещё более шатким. Мне регулярно угрожали по телефону, я боялся за детей. Нашу дверь неоднократно атаковали, однажды пробили её насквозь. Израильское государственное радио "Коль Исраэль" провоцировало расправу надо мной за мои статьи с критикой положения прав человека в Израиле, израильские газеты требовали не оставить "камня на камне" от моих сочинений.

За три года жизни в Израиле мы узнали, что израильское государство ориентировано на фашистскую идеологию (об этом я писал в своей статье "Почему Израиль против Дня Победы?"; статья заставила израильское правительство прекратить бойкот Дня Победы, но от этого идеологическая ориентация не поменялась), что русскоязычные там бесправны и беззащитны, подвергаются избиениям, изнасилованиям, оскорблениям и издевательствам буквально на каждом шагу. После того, что произошло с теперешней волной иммигрантов из России в Израиль, после преследований, которым они там подверглись и подвергаются и которые по масштабам можно сравнить с геноцидом, уже нельзя говорить больше ни о каком серьёзном движении сионизма в России. Я считаю, что, после демонстрации всему миру беспримерной вражды, ненависти и рабовладельческо-эксплуататорских замашек коренных израильтян по отношению к приезжим, сионизм как реальное движение вообще умер. Конечно, огромные деньги, которыми располагают евреи, могут гальванизировать всё, что угодно. Но то, что даже с такими деньгами их идеология сионизма стала пробуксовывать, означает, что доктрина сионизма погибла навсегда.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ
В КАНАДЕ

С большим трудом - в основном, благодаря контактам с организацией Эмнести Интернэшьнэл, в ноябре 1994-го года нам удалось вырваться из Израиля. Хотя эта страна (Израиль) каждого, кто попадёт в её сети, считает своей собственностью и никогда никого не лишает своего гражданства, мы облегчённо вздохнули, приземлившись в монреальском аэропорту Мирабель, так как всё ещё не могли поверить, что нам удалось вырваться. Первые недели мы проводили в полной эйфории. После грубости, бесцеремонности, ежеминутных оскорблений и угроз, агрессивного поведения израильтян и ежеминутной угрозы побоев, мы оказались в мире, где мы чувствовали себя, как дома, и продолжаем чувствовать себя дома и теперь, спустя четыре года. Мы лишились остатков своей когда-то значительной собственности, но зато вырвались на свободу.

Эта свобода оказалась иллюзорной. Живя уже четыре года в Монреале, обожая этот город, хотя, говорят, он теперь стал восприниматься провинциальным по сравнению с Питером или Москвой, имея работу, массу местных друзей - англофонов и франкофонов, - мы, тем не менее, до сих пор не вырвались ещё из-за израильского "железного занавеса".

Но позвольте обстоятельно рассказать об этом.

Та же наша родственница, что в моём родном городе показывала меня до избиения тем, кто должен был меня избить (смотрите начало моих воспоминаний), уже до нас обосновалась в Монреале, и, как только мы приехали, добилась неограниченного влияния на мою жену. Через неё она настояла, чтобы мы отдали своё беженское дело её адвокату, с которым работала её подруга-переводчица. Эта подруга, Элеонора Бродер, переводя на французский наши документы, умудрилась сфальсифицировать абсолютно всё. Она с умыслом исказила смысл нашего беженского заявления, внесла в него свой собственный параграф (этот параграф впоследствии явился одним из предлогов негативного отказа беженской комиссии), сфальсифицировала свидетельство о рождении моей жены и другие документы; даже газетные статьи, которые должны были подтверждать нашу правоту, перевела с обратным смыслом. Позже стало ясно, что г-жа Бродер являлась злостным агентом иммиграционных властей и, судя по всему, вступила в незаконную конспиративную сделку с иммиграционной комиссией, занимаясь саботажем нашей истории в пользу комиссии по беженцам. Более того, всё говорит о том, что эта операция была спланирована ещё в Израиле, а исполнителями были назначены моя родственница и г-жа Бродер. Чтобы не создавалось ложного впечатления, что Бродер была "задействована" израильтянами и про-израильскими кадрами в самой иммиграции только в моем деле, надо заметить, что она занималась саботажем сотен иммиграционных дел, из-за чего в конце-концев не могла больше оставаться в Монреале (на нее и на ее отца были совершены покушения), откуда бежала сначала в Ванкувер, потом (по слухам) - в Израиль.

Кроме саботажа Элеоноры Бродер, существовало еще одно оружие, к которому прибегли про-израильские иммиграционные власти: статья обо мне Марка Котлярского, которая легла на стол иммиграционных судей. Эта статья - интервью со мной, - в свое время (1994-й год) наиболее злобная провокация против меня израильских властей, - была явно сконструирована как потенциальное орудие против моего возможного беженского дела. В этой статье Котлярский и те, кто стоял за этой провокацией, использовали самую вероломную и гнусную ложь для дискредитации моих взглядов, моей правозащитной деятельности, для искажения собранный мной материалов и фактов, для обвинения меня в клевете на государство Израиль и на его политических деятелей. Кроме того, статья содержала достаточно прозрачные, но не столь явные для непосвященного сигналы правительству той страны, в какой я мог бы попросить политического убежища. Статья и комментарии к ней:

ИНТЕРВЬЮ

1.2. 1979-1984. They tried to prevent L. GUNIN from entering collegial - university studies; however, his persistence and a lucky miracle broke that wishes circle, and he received first collegial, and then university degrees in music. [Full Description of Events: Page 7, Chapter 1, Subchapter 2, § 2]
 

1.3. 1970-s - 1980-s. In spite of that L. GUNIN could not build a successful musical composer's carrier because of persecutions. His music was considered as "non compatible with the "social realism", and excluded from official recognition. His poetry and prose were products of non-conformist sub-cultural background, and could not be published in former Soviet Union. In spite of leading professional historians' (in Belarus) referrals, his works in history were not published... [Full Description of Events: Page 7, Chapter 1, Subchapter 2: Page 9, Chapter 2, Subchapters 2, 3, 4]
 

1.4. 1979-1986. Lev became an object of wide humiliations. He was beaten by somebody, who has links with militia (police) and KGB. The authorities stood up in defense of the attackers. They persecuted L. GUNIN even more for bringing the attacker to trial (he did it in spite of the powerful people's warnings). In another incident he and his brother were hunted by two well-coordinated groups: mobsters, and a gang of youngsters. "Hunters" were also leaded by militia (police). Later brothers GUNIN were interrogated by police or KGB men. Lev's brother Vitaly became a victim of secret medical manipulation, and got a blood cancer. [Full Description of Events: Pages 7, 9, Chapter 1, Subchapters 2, 3]
 

1.5. 1980-s. L. GUNIN has multiple links with the cultural elite, famous personalities and dissidents in Moscow, St. - Peterburg (Leningrad), Vilnius, Warsaw, and Belarus. He also has connections with the Western journalists in Moscow, and with the governments of the Western countries. [Full Description of Events: Page 7, Chapter 1, Subchapter 2: Page 9, Chapter 2, Subchapter 4]
 

1.6. 1980-s. Because of persecutions L. GUNIN's was forced to participate in the dissident movement. There are the main directions of his dissident activities:

1.8. 1988-1990. His attempts to emigrate to USA or Germany - to save his brother's life - have been failure. All attempts to obtain an Israeli visa for permanent residency have been failed, too. (By then practically everybody easily could got such a visa). All visas for L. Gunin, and his entire family, were confiscated by the Soviet authorities or by Israeli consulate in Moscow. In Paris, the consulate of Israel refuse to help him even after promising that help under the pressure of the French Jewish organizations. A "medical" visa from France for his brother Vitaly's treatment was also confiscated. Vitaly passed away in 1990. [Full Description of Events: Page 11, Chapter 4: Page 12, Chapter 5, Subchapter 3]
 

1.9. 1991. After his brother's death, L. GUNIN started to cancel all steps of immigrating to Israel. He did not want to go there. Soon he received an order from KGB to leave his native country for Israel. Soviet authorities sent GUNINS all previously suspended visas. They could not say "no" to KGB, but planned to escape from Warsaw to Germany. At the Central railway station in Warsaw, in presence of L. GUNIN's Polish friends, Israelis captured them, and took them to Israel by force. [Full Description of Events: Chapter 5, Subchapter 4, 5, 6]
 

2. 1. 1991-1994, Israel. Mossad (Shabbak) officers verbally accused L. GUNIN in an attempt to sabotage the whole operation of bringing the Soviet Jews to Israel. Mossad approached L. Gunin several times. [Full Description of Events: Page 14, Chapter 6, Subchapter 1, 2, 3]
 

2.2. In Israel GUNINS faced next persecutions:

He was beaten, abused, discriminated against. Israeli state radio called him an enemy. One of the leading Israeli newspapers suggested that his works (essays, articles, etc.) must be destroyed. Innumerous and systematic draft board's orders to appear affected his normal life and his (his family) financial situation. L. GUNIN suggested tight cooperation between the state of Israel - and KGB, in oppression against Soviet dissidents in ex-USSR and in Israel. (A number of other people, for example, famous writers Grigory Svirsky and Efraim Sivella, suggested the same).
 

During his life in Israel L. Gunin published a number of articles in Israel, Lithuania, Poland, Moscow, and Germany, criticizing Israeli government for human rights violations and fascist tendencies in Israel. [Full Description of Events: Page 14, Chapter 6: Page 19 - short description of the Final Decision]
 

3.1. 1994-1996. With an indirect Amnesty International's involvement GUNINS could come to Canada, and claimed a refugee status. To support their claim they presented next types of documentary proof:

GUNINS suggested conspiracy between their lawyer's secretary/translator, who sabotaged their refugee claim and translation of the most important documents, and the Immigration and Refugee Board's (IRB) stuff. During their refugee hearings the members of IRB revealed possession of information, which they could receive from people, involved in persecutions against L. Gunin in ex-USSR and Israel. IRB members used offensive, illegal methods against L. Gunin. They interrogated only him. No questions were given to his family members. IRB members demonstrated their opinion that Lev GUNIN must be punished for his ideological (political) views. Two members of IRB, immigration judges, gave the whole initiative to the third member, an immigration officer, a Jew and - probably - Israeli, who only spoke. During GUNINS' refugee hearing she manifested an outraged hatred towards them, and maintained close contacts with the Israeli embassy in writing, in GUNINS' case. [Full Description of Events: Page 15, Chapter 7]
 

3.2. 1997-1998. Refusing to recognize GUNINS as refugees IRB members gave next reasons:

3.3. The real reasons why Gunins were denied the refugee status were the next:

4.2. Final Thought : POSTSCRIPT [Full Description of Events: Page 27, Chapter 10]

Ron R., Lev GUNIN's friend, Canadian citizen

CHAPTER 1

Subchapter 1

1970, Bobruisk, Belarus, Secondary School # 5, grade (9) 10. Family ("class") teacher, a member of the Communist party and careerist, PERFILOVA Maria Michailovna, claimed that one of my compositions related to Russian literature was "ideologically incorrect". She seized that school essay - and took it to KGB. She arranged an open public tribunal at school, despite the KGB's refusal to give the command. I was called "a public enemy", "a traitor", etc. Officially, KGB rejected her accusations. They found nothing that could be considered as an anti-Soviet propaganda. But in ex-USSR an obstruction, which Perfilova made me at school and the very fact that she was in KGB to report on me were enough to devastate my life. It is also possible that rejecting Perfilova (what made her insane) they secretly put my name on their black list. This affected my whole life and converted me from a good school pupil and a promising young musician into a person without future, persecuted by the authorities.

Subchapter 2

1971-1981, USSR. Wide persecution ruined my life. I was beaten, discriminated against, and deprived in my social and civil rights. Psychological terror and threats, rumors, which discredited me, became parts of my life. A person, interested exclusively in literature and music, I was forced to take part in the human rights movement, and was in steady contact with the most important human rights activists in USSR, correspondents of some Western newspapers, and artistic elite.

First of all a lot was done to prevent me from graduating from a music college and/or university. Later, when by a miracle I broke that wishes circle and entered music studies, I was prevented from an advanced musical carrier. During many years my social and professional status, my health, my privacy, my security, even my freedom and my life were every minute under a threat. Nobody knows what I came through -, and did not become an alcoholic, or sadist, and never violated any criminal rule.

Just two significant events could show under which pressure I lived.

In February 1979 I was terribly beaten by a stranger (actually 2 men were involved, but I never found the second). I spent more then a month in a hospital. Militia (police) did everything to prevent me from finding the attacker. Later they tried to destroy all evidences (material proof). I found the attacker myself and discovered that he worked as a volunteer for militia. Other indications revealed his links with KGB. During the time of investigation, he and investigators tried to give me money to stop the investigation. They also did many dirty tricks to destroy the criminal case before it could go to the criminal court. They tried to distort my testimony, and ordered my mother to appear at militia, interrogating her aggressively as if I was not a victim but an attacker. They interrogated my grandfather in my place; these interrogations damaged my grandfather's psychics. I was beaten again and told to stop my persistence to "imprison" the attacker. Dirty rumors were spreading about me. During the criminal court procedure, the judge and the sworn used a special kind of psychological pressure, similar to the tactics of the political tribunal sessions at school. Almost all tricks were the same. This kind of pressure had to be "scientifically" prepared by a cleaver team of "fraud-makers". The attacker was given only a symbolic sentence. And it was me, who was really punished: the authorities refused to extort an automatically-issued compensation from the attacker to cover my legal expenses (what was required by the law). They refused also to extort already issued for me by the court compensation for my moral and physical wounds...

I had serious indications that one of my relatives (let's call her L.) before February, 1979, organized a show, when the future attackers had to see me and to remembered how I look... L. was later involved in many actions against me in Bobruisk.

At 1981 New Eave night a minor, senseless, and artificially-created conflict was arranged against my brother, and me. (I was a member of a musical group, which played there). Later the guardians of the club, where the party took place, forced us out in spite of my brother's and my protests and requests to call the militia. Other musicians strangely separated from us and left us alone. When we tried to get out from that neighborhood we discovered that three - four strong-build guys are watching and following us, cutting us off from the nearest bus stations and central streets. We attempted to escape and entered the nearest building, knocking to one door. People who lived there allowed us to call the militia. But the militia (police) never arrived. Standing in the dark staircase, waiting for police (militia) and looking through the window down to the backyard we saw about 18 strong-built men who were searching for us communicating with each other by gestures and whistles. During that night we called militia five more times, and still nobody came. Every time we used to give a precise address: a house, situated on the corner of the street, or a shop, etc. We could not stay steadily in these places, so we were lounging about. And we had to admit that after each appeal to police (militia) those strong-build men were pulling together around a place reported. We couldn't and didn't want to believe, that militia probably communi-cated with the gang and used to give our coordinates in bandits' disposal. They were hunting us without any hurry or impatience, as if they knew that they will catch us inevitably. But we understood that not the strong-built men are going to beat us. Even if they almost approached us, they avoided any physical confrontation, but a group of aggressive youngsters used to appear immediately near us - ready for a massacre. During that night we were denied an asylum in a hotel with guards, and in a factory surrounded by walls and guarded by paramilitary armed units. When we came to one of the musicians, in whose apartment all other musicians and their friends got together by that time, they did not let us in, and even refused to call one of my aquatint, a militia man. We were also expelled from the building where a small police station was situated. Everything that happened that night was unbelievable, and against all norms and logic of the time and place! Thanks God, I knew passages, back-yards, sidewalks, and hidden roads in that very special neighborhood. It was a neighborhood where most of the Stalinist and neo-Stalinist cadres were resided. Using our intellectual potential and clever tricks we almost escaped from the hunters and their young servants-assassins to one of the central streets. Then we saw two of our colleagues-musicians, and approached. Only when we stood closer we found out that they were strangers wea-ring our friends' clothes for attracting us. We were immediately surrounded by armed youngsters, who were ready to kill us. My brother wanted to run back, but I took the only right decision, and ordered him to run through the gang, kicking left and right. They did not expect it and were astonished. So, we made that break-through. But even in this situation one of them could strike my hand by a stake. When the distance between them and us started to increase, they suddenly ran after us. It was already around six o'clock in the morning. White milky daylight hanged over big, central street. Crowds were waiting for buses and trolleybuses at bus-stations. People were everywhere. My brother and me, we were running in the middle of the road surrounded by cars and taxis, and the gang, about ten-twelve people, armed with stakes, pickets, knifes, and who knows what else, ran behind us: without covering their faces, without hiding from the crowds! It was unbelievable! For 1981, for Bobruisk it was equal to a science-fiction movie! I remember when in 1979 and in 1982 several young boys began to fight each other on small, dark suburban streets, - and militia arrived almost instantly. In 1978, two guys started to scare pedestrians on a stolen motorbike. They could pass only two blocks before police (militia) surrounded them. In 1983, in New Eave time, my neighbor called militia from a public phone; they arrived sooner then he hanged up! Bobruisk was a special city so well guarded by police, army, military police, volun-teers, patrol cars, and so on, that even a minor troubling event used to be stopped quickly in downtown. Six appeals from the same area to police during 3-4 hours, and now - this unprecedented appearance of an aggressive and armed gang, which followed two victims, in the heart of a central, crowded area, - and still no police: it was really non-imaginable! Taxi drivers had the communicative radios, and could appeal to police. A huge police force situated just two blocks away from the place where we were. And still no help! No taxi stopped on our signals, - to let us in, in spite of a solid distance between us - and our persecutors. A taxi with a driver who knew us passed by, - and still did not take us. Again, we couldn't believe it! It was like the taxi drivers were warned by somebody through their radios not to drive us. Finally, we escaped, but till today I have no idea, who or what could stand behind that, who could organize interaction between the strong-built "hunters", young hooligans, and - probably - police (militia). After few hours my left hand became swollen, I had a dangerous bruise. So, I went to a hospital, and my brother went with me. Because we discovered that we were followed by two cars, we started to change buses and directions. We had an impression that we went away from the followers, but it wasn't true. Later we saw them near the urgency, where they waited for us, because expected us there. When I got help, two men not in uniforms came in and said that they are cops. Physicians from urgency knew them as militia or KGB men. They were rather from KGB: because they spoke not like militia and refused to show their ID-s. They forced us to sit down in a "Zhyguli" car and were driving us around two hours interrogating. Many of their questions were simple and related to their interest towards what happened to us during the night, but other questions were unusual, even strange.

These events were just two in a non-stop chain of similar innumerous events. They affected not just my life but the lives of my love ones.

Subchapter 3

The Same Place And Year. It could not be a coincident that in the same 1981 my brother was artificially exposed to radiation or a radioactive essence was injected into his blood vessel. Doctor Kustanovich Slava Michailovna, at Lenin Machine Factory (she died recently in USA from cancer), and doctors Cherny and Petru-sha from the Morzon hospital in Bobruisk were involved. My brother was held in Morzon hospital against his will because the military draft board suggested that he is a hidden deserter. They threatened him by death, and told him that if he will not stop simulating, "he's dead". But my brother was not simulating. He had a serious stomach ulcer and suffered from strongest pains. During the time when it took place my brother's blood tests already reflected high leukocytes, but the three above mentioned doctors conceived it from other medical doctors, and us, Vitaly's parents and brother. They were hiding the alarming level of leukocytes in his blood during a significant period of time. Since then Soviet authorities did everything to prevent him from getting an appropriate treatment and from going for treatment abroad. He was not just a smart, nice person. He was an optimist, a joker, and was successful in everything that he did. He was almost 9 years younger then me, and was extremely talented in art (painting, graphics, and so on). He was also a cleverest businessman. His death (he passed away when he was 26) became the most tragic event in my life.

CHAPTER 2

Subchapter 1

1988-1991, USSR. It started to become more and more clear that I was persecuted not quite by KGB or by the authorities (or not only by them), but by a neo-Stalinist organization based in Belarus, which members were law-and-middle-rank communist party, soviet, and industrial officials. A conflict erupted between 3 such officials: Lukashenko, Kebich, and Alimbachkov, by then - ordinary soviet bureaucrats - and me. Only after my departure from Belarus they became top political figures. I think that my family ("class") teacher, initiator of persecutions against me, was also a member of this Stalinist organization.

Subchapter 2

1980-s, USSR. Because I felt more secure among other persecuted people, I started to cooperate with a number of human rights (and other) groups and movements. Most of them were non-conformist art and poetry \ prose groups. I formed my own poetry circle where I was a leader. I also organized a movement in opposition to ideologically motivated demolition or levelation of 18-19 century (mostly Jewish) architecture of old Bobruysk. I organized mass photographing of the Old City. The local authorities had unofficially forbidden that. Militia several times suspended my supporters, and me; our photo films were confiscated. Only in the end of 1980-s I contacted Mr. V. Senderov, Mr. V. Batcshev, Mrs. Elena Bonner and other famous dissidents and human rights activists, and also correspondents of the west media in Moscow. Only by then I already had permanent contacts with some representatives of foreign parliaments and embassies. I also maintained close cooperation with two different forces: Frankfurt-based NTS and National Front of Belarus.

Subchapter 3

THE SAME TIME AND PLACE. Because I was addicted by the Yiddish culture and was an adept of "culturally, not religiously-defined" Jewish identity, I involved myself in a movement of Jewish (Yiddish, not Hebrew!) self-identification. I also felt more secure in such an environment. Together with my 4 friends I founded what later became a basis for the whole Jewish cultural revival. Unfortunately, my achievements became a source of a new conflict: rich and powerful Israeli politicians didn't want to allow any cultural revival, they had plans to destroy the Jewish culture in Diaspora. By doing this they made ex-USSR non-attractive for Jews, and forced them to leave for Israel. Because Israelis extorted Western governments' regulations, which closed the doors for Jewish immigrants from USSR, the only place Jews might go became the state of Israel.

Subchapter 4

I was probably the first Jewish activist in Belarus, who combined several goals together. They were: studies of Yiddish and Hebrew languages and the Jewish history, revitalization of Bobruysk"s Jewish cultural and historical heritage, restoration of Jewish religious community, foundation of a Jewish center (club), newspaper, theatre, and schools. Nobody - except me - believed by then that it might become possible. My poetry in Yiddish was published in "Sovetisch Hiemland" (Moscow) and "Der Arbeiter Stimme" (Warsaw). I also became a co-editor of one underground Jewish magazine, based in Minsk. I became known in some cultural circles in Moscow and Leningrad (St.-Petersburg), and maintained contacts with a number of the most famous personalities like composers D. Shostakovich (I used to call him when I was a musical college student), V. Gavrilin, V. Uspenski, B. Chaikovski, Chistiakov, A. Krol, A. Lenson, M. Rusin, N. Karetnikov, Balakauskas, poets A. Voznesensky and J. Brodski, singers like V. Tolkunova, L. Leshchenko, A. Gorelik, Kinchev, A. Makarevich, and others. In Minsk (where I graduated and worked 2 times a week) I maintained almost close relationship with the whole cultural elite: composers (D.Smolski, L. Obeliovich, G. Vagner, U. Semeniako, and others), historians (Tarasov, Zenon Pozdniak (later the leader of the National Front of Belarus), V. Posse (my relative), A. Gritzkievich (my teacher), O. Dadiomova), with innumerous pop-rock musicians, etc.

CHAPTER 3

Subchapter 1

During short periods of time (in 1986-87) it looked like persecutions against me were suspended or lightened. But in the same period of time I started to be persecuted by another political force - by Israeli missionary stuff in ex-USSR. By that time my brother Vitaly - a talented painter and brilliant businessman - organized one of the first free ("capitalist") enterprises in Belarus. I was an administrator of one of its section, which arranged invitation of famous artists for tours in Minsk and Bobruysk. So, my brother, Mr. Pinchas Plotkin (an Yiddish poet), Marat Kurtzer, Igor Gorelik, and me, - we formed the first circle, which achieved good results in restoring Jewish life in Bobruysk. A course of Yiddish, a library, a club, and other activities became a reality and refreshed the local Jewish life. This was what Israelis did not want to allow. They wanted to eliminate the whole Jewish social and cultural life in ex-USSR. They suggested that if life in USSR would become non-attractive for Jews, they could be more easily pushed to leave for Israel. They also did everything to terrify Jewish population by rumors about pogroms, and by other exaggerations. Missioners like J. EDEL, Arie ROTENBERG, or Dorit HE came to USSR to arrange a total control over the local Jewish life and to put down any competitive power. I new dozens of other (more aggressive) missioners who were coming to Minsk and Bobruysk to devastate the local Jewish life and to jeopardize mass migration to Israel. They often expressed their hatred towards Soviet Jews.

Subchapter 2

Israelis started to build their own activist infrastructure, alternative to ours. They attracted young aggressive careerists, convincing them that they are totally protected, could commit any crimes - and go unpunished. Those boys and girls in their 20-s like Boris Kagan, Dmitry Levin, Vova Kazinetz, Z. Fridburg, A. Katznelson and others were nothing without Israeli leadership.

Their leader became Ilia Rodov, my brother"s school colleague. Rodov became a known local figure only because of my brother"s, and my, help. During their common studies at Art College my brother Vitaly helped him in everything. Later he presented Rodov to prominent, influential people, and even helped him by giving him money or work at his enterprise. Rodov was a well-known collaborationist: he cooperated with the communist authorities. He also was considered in intellectual circles as KGB informer and "comsomol" activist, but we must be careful to such rumors. He often demonstratively accused and "denounced" Jewish "nationalists." Very soon, he rapidly changed his views, expressing interest to Yiddish culture (when the group of Yiddishists became a real force in Bobruysk). When the influence of Israelis (Hebrew-based movement) increased, he rapidly changed his opinion again "denouncing" Yiddish and calling to "forget Yiddish and study Hebrew." He was supported not only by Israelis, but by the local communist authorities as well.

Subchapter 3

Even by then I already suspected close cooperation between Israelis -and local communist authorities. When Bobruysk was a military zone, and a special authorization was needed for foreigners to visit that city, Israelis went to Bobruysk easily. They also had free meetings with people, which was impossible for any other foreigners (for Finish Baptist missioners, for example). They openly called people to emigrate to Israel using lie, deception, threats and profanation. They did everything to discredit my group, and me. Rodov"s group has the full freedom to operate and work with people. We were stopped by the authorities, disrupted and persecuted. Supported by communists Rodov announced himself "a chairman", avoiding open and free elections, and his followers formed the local "Jewish council." People - like me - who restored the Jewish life and created the Jewish club, were expelled from that life and from that club.

Subchapter 4

As soon as they seized the power, "Rodovers" started to suppress all activities and cultural events in the Jewish society. Very soon they ruined everything that we created, including Yiddish course and all other courses and activities. They concentrated only on general pro-Israeli and immigration to Israel propaganda, Hebrew course and religious propaganda. When the religious in Israel became the most influential force in institutions (like SOCHNUT), which maintained the work among potential immigrants in USSR, Rodov supporters converted themselves into ultra-orthodox. (They were fighting atheists before). They also used to confiscate that huge wave of help, gifts, money, which was streaming from the West Jewish communities to Soviet Jews. They have stolen about one thousand valuable gift sets from the Baptist community of Finland to the local Jewish community. That gift was handed over through Iakov Gutman, an independent from Israelis leader of Minsk"s Jews, to me by Finns. The sets were given for free delivery. I wanted to deliver them directly from my home in exchange of people's signatures in confirmation that they got them free. But Rodov"s group, using dirty manipulations, forced me (and Iakov Gutman) to hand them over to the club. Rodov and his group sold the sets as their private property. They openly violated the criminal code not only by then. They robbed our Jewish library 2 times, they threaten people by death, corrupted local officials, and demanded money for information about Israel, for Israeli visas, and for the "club needs", threatening people that - if they refuse, they will be punished in Israel. Israelis also awarded them for their services. In ex-USSR, where an imported TV with video could be almost as valuable as an apartment, they got expensive valuable things from Israelis as gifts. I suspect that they were paid by money, too. A special telephone number was given to Rodov, which enabled him to call Israeli embassy in Moscow and Israel for free (according to his own words, and I believe that it was true).

Subchapter 5

Rodov and co "punished" me in different ways. They spread dirty rumors about me, posed intrigues against me at my work, threaten me, and did so, that I was not invited any more to play in restaurants, on wedding parties, in dancing clubs, and so on. I am absolutely sure that Rodov"s actions against me were correlated with the persecutions, which I faced from the local authorities. In Minsk I used to visit Mr. Garik Chajtovich, - my friend and a nice person. He was a Jewish activist and Hebrew teacher. Practically all the Israeli missioners had visited

him. I met few high-ranked Israeli representatives through Garik or in his place. I tried to convince them that they should stop supporting odious persons like Rodov and suppressing the development of Jewish cultural life in USSR. They usually answered that their priority is to convince people to leave for Israel, and they do not care about anything else. But one time I got an unusual answer. The man who gave it to me was a very important person. I could admit how Garik respected and treated him. Even Israelis who were with this man obeyed him. He told me that I have to stop talking about such things. He also told me that he has a pity to me because, according to him, I would pay a high price for my "nihilism" and freethinking; my family, my relatives would suffer, and my life will become miserable...

Subchapter 6

Because with time people were convinced that Rodov is a crook, and were too angry on him, Marat Kurtzer, brothers Strupinsky, me and others won the leadership, discharging Rodov and his company. Only then I understood very soon that the problem was not in Rodov. Without him Israelis have found other ways to achieve their goals. And soon my position became as vulnerable as before. Israelis also took revenge in Minsk, displacing Iakov Gutman, the main figure in opposition to their policy in Belarus. Now nothing could stop them from forcible (in a deeper sense) transportation of hundred of thousands Jews from Belarus to Israel.

CHAPTER 4

Subchapter 1

1987-88. Starting from 1988 my brother"s health became more and more bad. He was diagnosed a blood cancer, leukemia, but it wasn't the whole truth (see the Chapter 1, Subchapter 3). Since he became sick I fought to get his true diagnose and to win an appropriate treatment for him. In the end of 1987 we understood that for saving his life we have to move to one of the West countries. I tried to get an immigration visa to US, but America was "closed" very soon because of a treaty, which Israel demanded; the state of Israel succeed in leaving the only one way for Soviet Jews - only to Israel. I tried to get a visa in the German embassy, but it was too late. Then we had to request a visa only from Israel. We did all necessary steps to obtain it, but did not get any visas. Hundreds of people whom I helped (I did not want them to leave, but they passionately demanded my help: I did it for free!) to obtain visas, got them, but not my brother and me. Even Genady Shulman, one from Rodov"s group (he was kind to us), who arranged visas for thousands of people, could not obtain visas for my brother, and me. I went to Moscow, to Israeli embassy, where they knew me as one of the activists and where I always had an access to, and spoke to Ambassador Mr. Levin, but without any result.

Subchapter 2

1988. In 1988 special visas-invitations were submitted for Jewish activists for a free trip to Israel. In spite of my detestation of Rodov I phoned him (because he personally composed a list of names for these invitations) in an attempt to save my brother"s life. "What did your brother did for the Jewish movement, for Zionism? - he asked. Avoiding tensions I did not remind him what my brother did for Rodov (more then he deserved). He also knew how my brother put his business under a risk organizing Jewish events when the local authorities did not approve them. I only asked him about compassion. "There are more valuable things then human life, - he responded. Later I had a chance to see what these things are. Nobody from Rodov"s group went to Israel using free invitations, only Rodov"s father went: because he was a small smuggler, and used that occasion as a shield...

Subchapter 3

In August, 1989 my brother, and me, we went to Poland, where a blood test, which was made to him, had shown strange processes in his organism. In September I started a new Jewish magazine "Vos Herzach?" and participated in a current issue of Minsk-based "CONTACT." My brother Vitaly gave his cafй (he was the owner) again for the Jewish club meeting. In September also came a telephone threat that my brother Vitaly would die. In January 1990 another person called and told the same.

CHAPTER 5

Subchapter 1

When in 1989 first letters began to arrive from those who already settled in Israel, and their relatives discovered that Russian speaking people are persecuted in Israel, and Israelis hate us and treat us as second-class people, many of the Jews in Bobruisk cancelled their visas. It seemed to be a total disaster for Israeli plan to capture half a million or more Soviet Jews. But they had found a solution very soon. Somebody began to spread rumors about possible pogroms. Every day brought a "reliable" information that Jews are in danger. Jewish cemeteries were vandalized everywhere. By that time I was a member of a group that investigated this wave of vandalism. Most active members of that group were Baltic Jews. Only newspapers in Latvian and Lithuanian languages, and Baltic Jewish newspapers published reports about vandalism. A small Baptist team and NTS representatives also participated. We discovered that vandalism started in west regions of USSR and moved chronologically from the Northwest to Southeast. Pogroms in Muslim region were not known. It was absolutely clear that a team of "vandals" traveled by train from town to town, from city to city, starting from Riga. They had a steady pace, so, Soviet authorities (if they would want to stop hooligans) could figure out where should their next stop and next pogrom be - and catch them. But they did not want to stop them. Israelis also used different methods to calm down information about vandalism. I personally (as well as others) took the description of our conclusions about vandalism to Israeli embassy, but they became furious and refused to send it to Israeli press. I have submitted the description about the vandalism against Jewish cemeteries (without our conclusion) to Washington Post and Chicago Tribune correspondents in Moscow, as well as to Israeli papers - like "Fakel" - (enclosing photos of vandalized graves), but no newspaper outside USSR used to publish this information. I was sure that Israelis used all their influence to prevent newspapers from publishing it. I was even more convinced about Israeli involvement when a similar a pogrom happened in my native town. Graves that related to non pro-Israeli activists" were mainly targeted, when pro-Israeli families" graves were not touched. My father"s grave was brutally vandalized, the monument was broken.

Subchapter 2

I informed US president"s special representative, Mr. Nikolai Petro, that Israelis were using illegal methods to force people to leave for Israel. I also contacted several US diplomats including Mrs. Daria Arturovna Fein. I met Daria Arturovna at hotel "Ukraine" in Moscow. She took a look at the photos and asked if they are not a fake. I told her that I have the original film with me. And I gave it to her. She held the film several minutes in her hands. I saw that she is trembling. After some hesitation, she gave the film and the photos back to me, refusing to admit them and giving no explanations. I informed prominent personalities in Frankfurt, in Warsaw and Paris about that wave of vandalism, but they could not organize even a single publication.

Subchapter 3

1990, Paris. In January-February 1990 I came to Paris hoping to obtain a visa for my brother. I was warmly welcomed by all Jewish organizations in Paris and Lion, which I visited, and by Russian immigrants" orga-nizations, including NTS. They gave me money, shelters, and bought me train tickets to Lion several times. My French friends also helped me a lot. I could not tell Jews that I do not want go to Israel. They supported Israeli plan to bring from half to one million people from USSR. To justify my request for help in obtaining the French visa for my brother I told them that during several years we could not get an Israeli visa. After that some leaders of the Jewish organizations in Paris, including M-me Helman from COJASOR, proposed me their mediation in my request for an Israeli visa. They told me that Jewish communities in France have collected so much money for Israel, that Israelis must listen to them. M-me Helman and others arranged a meeting for me with Israelis in Israeli embassy. A visa for me and for my brother had to be given to me there. I knew that local AVIR in Bobru-isk could not accept a visa, which came not by mail, and could refuse us a permission to leave USSR. But I had no solution. When I came to Israeli embassy, which situated on one of little streets down the Le Sacrй Coeur de Monmartre, they did not let me in. I called the doorbell, and also phoned them several times with no result.

Subchapter 4

My brother Vitaly tragically died in May 1990. Half a year after his death we discovered just occasionally that the Jewish community in Lion have collected money for his treatment and submitted a medical treatment visa for him. This visa was confiscated by the Soviet authorities... After his death I had no need in an Israeli visa any more - because I never wanted to immigrate, and from 1987-88 I understood that my place is not in Israel. Before my brother"s death we sold some of our property and did other steps expecting a visa from Israel, but now we suspended some of such steps.

Subchapter 5

One day - I am not sure if by then Rodov already left for Israel - one former "Rodovetz" called my doorbell when my wife was at work. When I opened the door, he told me that he missed my door with somebody else"s. In that very moment another person have approached. He asked, "is Gunin lives here?". I recognized him. Living near KGB building I often saw him entering it. I also saw him with Mr. Sheremetiev, local UKGB chairman. Ilia Rodov has invited Mr. Sheremetiev once to the Jewish club. Later I saw this man (who was now before me) in Bobruysk with Rodov as minimum two times. He started to speak to me without entering my apartment. He told me that I have to quit USSR for Israel within two months. He said that this decision is non-reversible and can not be appealed. I was so terrified that I could not speak. I only asked him what about an Israeli visa. "Visa budet" ("visa will come"), he told in response. And he also told me that I should go directly to Israel, without tricks. 2 days after visas started to arrive. All visas - a whole package, - which were suspended before, came in 2 envelopes. I still have all of them, their total number is 11... Where these visas were and who kept them, I did not know, but it convinced me that the situation is serious, and I must go.

Subchapter 6

April, 1991. So, we were forced to leave USSR, but did not want to go to Israel. We were planning to go from Warsaw to Germany, Frankfurt. I secretly asked my friends in Poland to meet me at the Central Railway Station in Warsaw. I had to try to visit foreign embassies in Warsaw, and, if it could give nothing, then we had to go to Germany (my friends had to buy us tickets to Frankfurt). When our train came in Warsaw, and my Polish friends already approached the wagon, a group of unknown people surrounded and captured us. One of them, probably chairman, spoke Polish with a Hebrew accent. It was a big man in his middle ages. Mostly he spoke to me, and also an aggressive woman. They were ready to take us with them immediately by physical force, only the presence of my Polish friends made them hesitating. I am sure that they started negotiations with us only to win time: they probably used it to find out through Mossad sources who are my friends and what they able to do. They probably also wanted to find out what consequences Israelis would have in case of an eventual scandal, what tactics to use against us, and what their supervisors recommended. They disagreed to let us go with my friends. Meanwhile my friends called 2 Polish policemen. I told the policemen that we do not want go to Israel, and asked for their help. The policemen told me that if I was agree to obtain Israeli visa - then I probably must go to Israel. Then I shown them a transit visa for staying in Poland 3 days, and told them that only after 3 days I might be expelled from Poland, and not by Israelis... The policemen then went to hear what Israelis could say them. I did not hear what they discussed - because they moved farther from me (my family stayed with the Israelis as hostages while I spoke to policemen), but when they finished talking, the policemen left. We were taken to a hotel, completely surrounded and guarded by Israelis, from where we could not escape, and then - to the airport. Some of my manuscripts and papers were confiscated by Israelis. Among them - all documents and descriptions of the criminal case related to the attack on me in 1979. So, my family, and me, we were taken to Israel by force, against our will! We still consider ourselves as citizens of Belarus. We are not Israeli citizens because that citizenship was thrust on us!

CHAPTER 6

Subchapter 1

1991-1994, Israel. Israelis forced us to take their citizenship, and held us in their country by force. They refused me an authorization (permission) to go abroad. During that period of time we became victims of wide persecu-tions. All members of my family became targets of abuse, humiliations, aggression, discrimination, batteries, and mockery. In spite of my Israeli citizenship I was refused a job permit, diploma equivalent, rights to enter courses or university, privileges for fresh immigrants like reduction of municipal taxes, and others, legal defense, and registration at the state labor exchange (an unemployed, which is not registered there, was illegal in Israel). We were refused welfare and all other kinds of social assistance. Police happened to arrest me without registering my arrest, and mocked over me. Israeli State radio ("Call Israel") and important newspapers issued provocative materials against me, targeting ultra-patriotic and other super-sensitive circles, provoking uncontrolled hatred towards me. Life in Israel became a nightmare for us. In addition to "regular" in Israel batteries and mockery over Russian speaking people we suffered from all that administrative pressure. Newspapers in Israel, Russia, Lithuania, and Germany, published my articles, where I expressed concern about the policy of suppression of Russian speaking minority in Israel.

Subchapter 2

The Same Place And Time. Mossad (or Shabak) officials approached me several times in Israel. First of all, right away, in airport, one of them accused me in sabotaging Israeli plan of bringing Soviet Jews to Israel. He told me that by inviting my Polish friends to meet me at the Central Railway station in Warsaw I was threatening their whole plan. They also told me that the airplane departure was delayed for more then two hours also because of me. One time I was contacted by a man in late 60-s during my visit to "Bituakh Leumi" (National Insuarence Agency), when I had no job but was refused welfare without any explanation. That man promised me welfare, professional courses, diploma equivalent, access to university education, etc., in exchange for my suspension of publications with the criticism of Israel's persecutions of the Russian speaking people. So, it was a progress comparing to ex-USSR, where they never contacted me, never presented any conditions, just persecuted me. The same relative, who was involved in persecutions against me in my native city, L. (see Chapter 1, Subchapter 2), maintained some strange activity, which might be a part of persecutions against me.

Subchapter 3

As soon as the Republic of Belarus was declared and its consulate was established in Tel-Aviv, I have visited the consulate (it situated in a modern offices tower-building on Mediterranean beach on the border between Tel-Aviv and Jaffo), applying for restoration of my and my family members citizenship of Belarus. I was ready to terminate my Israeli citizenship if given the citizenship of Belarus. But I was refused.

My point: Nether in ex-USSR or Israel, I never publicly expressed or published anything in support of violent methods in changing the government or political system. Non-violent approach in solving political problems and non-revolutionary methods in social progress and justice are my unchangeable principles.

CHAPTER 7

Subchapter 1

1994-1995, Quebec, Canada. Montreal. Only because of indirect involvement of Amnesty International we were given permission to leave Israel. We came to Montreal claiming a refugee status. In Montreal I began my demands to Israeli consulate to terminate my Israeli citizenship, starting from 1996. Here, in Montreal, already lived my relative, L. (see Chapter 1, Subchapter 2), who took part in persecutions against me in my native city in Belarus, and in Israel. She was given a refugee status in Canada. She provoked a number of people to confront me, and also did everything she could to deteriorate relations between me - and my wife. Her psychological attacks were so professionally-sophisticated that my wife and my mother could not oppress them. In spite of my protests they allowed her to "take care" of our refugee case and put us into YMCA hotel, free for some refugee claimants. Because of L.'s psychological pressure my wife was suffering from depression, and had suicidal thoughts. That relative was in close cooperation with Mr. Barzel, a Polish origin and local YMCA's boss. He was somebody who mediated between the hotel and Immigration Canada, taking care of refugee claimants, but probably did not work directly neither for YMCA or Immigration. He terrorized us, expressing threats, and promised us deportation from Canada. This pressure on me, and members of my family, made us vulnerable for attempts to distort our refugee claim.

Our relative's best friend was Mrs. Eleonora Broder, maitre's Le Brune secretary and translator. Mrs. Broder took us to her chief, and we became his clients. I finally think that Mr. Le Brune was not involved in manipulations against us, but merely depended on the 2 women, and was not on full alert. In her translations, defending the interests of the state of Israel, Mrs. Broder distorted everything: from our refugee claim to newspapers, birth certificates, etc. She used illegal methods when forced us to sign the PIF.

Our relative had also hidden contacts with another person, who had an unexplained passion to ruin our life. He could not be manipulated by her. HeHHe was a former Soviet film director, para-psychologist, and writer. As he claimed is his books and articles, he was used by KGB against spy suspects. In ex-USSR I new about him, we had common acquaintances, so he new about me, too. Because he was close to people who ordered to shut down complains about illegal medical experiments and irregularities in Soviet hematology, he might know (or was involved) about suppression of my attempts to save my brother's life (my brother passed away in 1990). He claimed that he came to Montreal 6-8 months after Nov., 1994, in other words, after us, but I am not that sure. He might live at YMCA hotel in the same time as us. Without contacting me he accumulated information about me, watching my every step. He contacted almost all people around me, not always directly. He was trying to convince them that I am mentally ill, dangerous, and non-reliable. Some people who know him said that he might do it because of paranoia. I don't know. In spite of his degraded personality and alcoholism, he's extremely intelligent and clever, and possesses sophisticated spying skills (developed by himself or obtained by training - it's doesn't matter). There were two other people, whom I never met and never new. Trying to stay unknown to me they were systematically spreading slender against me among the Russian-speaking people. The last person who must be described was a protege or supervisor for my relative, former film director, and Mr. Barzel. He was a strong, sportive man in his 60-s, with short hair, who wears expensive cloths and possesses a luxury car. Maybe it can explain why that two refugee claimants got their status in Canada so easily.

Subchapter 2

1995-1997, Quebec, Montreal. I was very persistent in my wish to fix all distortions, which Mrs. Broder did to our refugee claim, but it took me several months before I asked a professional translator to make a back translation of Mrs. Broder's "work", then convinced my wife and my mother, who were afraid of our relative's eventual retaliation. I also met Mrs. Broder's oppression and even threats. I promised her that I am going to pay another translator, but it could be a final Mrs. Broder's signature. I also promised her not to complain about her distortions, but to present a new version as my pure initiative, and she was still disagree. By that I understood that she was personally interested in preventing me from description of particular events. Even the lawyer, Maitre Le Brune, was strongly opposed to the changes; I think he was afraid of an additional job. Probably one month passed before he agreed to make the changes. He only categorically refused to exclude one paragraph, which was more then a distortion, but Mrs. Broder's own insertion, putted without my authorization. In that paragraph she made, based on my articles (which I never gave her to read) a statement about slavery in Israel. I found this paragraph suspiciously provocative and rhetoric. Even if I was agreed with its sense, I was disagreed with its language and its presence in my claim. Instead I wanted to describe what happened to me when I worked on a stadium in Petach-Tikva. Mrs. Broder voluntarily erased this description, inserting declaration about slavery instead. I also asked Maitre Le Brune to hand me over all translations made by Mrs. Broder, I demanded this almost two years, and he never gave them to me. It is possible that he thought that I am nuts. But I wasn't. I had indications that the Israeli government used all methods and influences to prevent some kinds of events from appearing in refugee claims. I was absolutely sure that Mrs. Broder inserted particular formulas in my refugee claim because they had to play a role of a parole (or password) for the members of the Refugee and Immigration Board (IRB). They must being preparing some tricky rhetoric, based on them, and - probably - planned to ground their rejection of our claim on these formulas. I also had strong suspicions that she had to distort official docu-ments like passports, birth certificates, medical documents, etc. And I was right! Unfortunately, Maitre Le Brune did not believe me or did not take my suspicions seriously. The above mentioned paragraph and Mrs. Broder's distortion of my wife's birth certificate played a key role in IRB's "justification" of their negative decision.

The first committee attached to our file was not radical in refusing refugee claimants from Israel. But we had to postpone the hearing because at the date of the hearing my wife was sick. A short formal hearing took place without my wife. Normally, the same committee has to attend all the hearings. But we were given another committee, which has to evaluate our case. I think that the composition of that committee was specially devoted to punish me for my persistence to tell the truth in my refugee claim.

First of all, the chairman, Mr. Boiron, a Haitian origin, not supposed to evaluate cases of European origins at all. During half a year I played with two Haitian bands: one amateur and one professional. In this environment I heard that people new Mr. Boiron as an open adept of the official historical Haitian ideology. Secondly, Mrs. Malka, another member of the committee, was a Jew. If this is true that she has Sefardic roots, it is significant because there are constant tensions between the Ashkenasi and Sefardic Jews. If even she has no Sefardic roots, as a Jew she not supposed to be a member of IRB in refugees' from Israel cases. Having friends among former Immigration Canada employees, I heard that she might hold an Israeli passport. In the time of the hearings we had two immigration lawyers. The second, Maitre Dore, had to submit a request about Mrs. Malka's double citizenship. I never heard about any official response. Because in our case Mrs. Malka contacted Israeli consulate, as a side involved I submitted my own request to Israeli consulate about Mrs. Malka's citizenship, but never was given an answer. One of my friends, a refugee claimant, who also has Mrs. Malka as an immigration officer, submitted the same request to the Minister's of Immigration office, but was never responded. So, this is a high possibility that Mrs. Malka is an Israeli citizen. The 3-rd member of "our" IRB, was a "gray horse": she said just few formal phrases during our refugee hearings.

So, the negative result could be guaranteed from such a committee in advance. Our two lawyers had information concerning Mr. Boiron only. They did no attempt to to withdraw Mr. Boiron and Mrs. Malka, in spite of a possibility of success.
 

Subchapter 3

During the three hearings (two in our case, and one, when I testified in family Metelnitzki - our cases were somehow "combined") the members of IRB demonstratively shown their ignorance of their duties. Instead of evaluating the refugee claim made by Family Gunin they turned the hearings into a sort of a political tribunal against Lev Gunin, a single target of their interrogations. The question about the real danger for real people to go back where they came from wasn't even raised during the hearings. Instead, they concentrated on defining the "guilt" of Lev Gunin and on pure pro-Israeli propaganda, not necessary connected to our refugee claim. An inappropriate attitude towards their duties might be found in their next "mistakes":