К ЦИКЛУ "КОЛЫБЕЛЬНЫЕ"

Этот "комментарий поневоле" (спровоцированный) был обрезан в связи с определенными обстоятельствами. В силу необходимости продолжения я выделил его в отдельный файл. 

      
(Сначала повторяю часть, возникшую из диспута)

       Итак, еще несколько слов о "ридикюлевой гусенице" (раз уж вы так настаиваете)

В отличие от других (лучших) циклов и стихотворений Паташинского, тот, что выдвинут в "Тенета", имеет ряд ограничений. 

Если мы нарисуем систему координат и по вертикали (выше пересечения) станем отмечать ту или иную степень эмоционального воздействия, вниз - степень восхищения (или не восхищения) логическим построением, а по горизонтали влево - приемлемость, и вправо - неприемлемость, то мы получим некую схему в форме той или иной окружности или (если ее уточнить) - множественной окружности неправильной формы. Как видим, этот принцип мышления построен на устаревшем и более примитивном типе. Принцип мышления, который предложен в ЛУЧШИХ стихах Паташинского, в стихах Глазовой, К. С. Фарая, Асиновского, в МОЕЙ поэзии - это совершенно иной способ скриптирования (кодирования) информации, близкий к музыкальному. Ведь в музыке дается как бы компрессированная информация, и то, что в литературе помещается в тексте, который мы будем читать около часа, в музыке может быть выражено отрывком, длящимся около пяти минут. 

Один из элементов этого "иного" принципа (типа) мышления - каскадное воздействие, когда в сознание читателя посылается не отдельное слово или понятие, а каскад ассоциативных связей, для описания которого потребовалась бы целая книга. Образ "ридикюлевой гусеницы" через пучок ассоциативных связей смыкается с образом дамы с "женским мешочком" (слово "ридикюль" происходит от французского слова) - с устаревшего фасона сумочкой - и далее - через ассоциативную трансформацию превращается в окраску "гусеничной" расцветки-фактуры - в роговые очки - в образ дамы-чиновницы с консервативными взглядами и с авторитарными, агрессивными замашками. Тут и ассоциативная цепочка вглубь - и в сторону - экскурс в другие эпохи, - из которого выныривает тот же образ в литературном представлении. 

Если бы уважаемые сионисты были бы так же расторопны и оперативны по линии справедливости и объективности, как по линии гонений, то они смогли бы найти массу примеров в русской литературе, где встречаются слова "ридикюль" и "гусеница" в метафорическом применении. Но им ведь некогда этим заниматься:
фальшиво понимаемый "долг перед родиной" заставляет заниматься пакостями! 

"Отрыжка ридикюлевой гусеницы" это (совершенно очевидно; но для этого надо быть поэтом) гнев (негодование) дамы в роговых очках, занимающей высокий бюрократический пост, старомодно (сухо) одетой, раздраженно-брюзжащей, и т.п.

В отличие от схемы традиционного мышления тут мы имеем логическо-ассоциативный кластер, который уходит в бесконечность. На самом деле не так просто "вытащить" такую цепочку, какая потянула бы за собой столько потенциальной ассоциативности. За счет скрытых ассоциативных связей образуется эффект лингвистической полиморфности. Каждое слово как бы окунается поочередно в новые грамматические преобразования, примеряя на себя одежду разных частей речи: то глагола (отрыжка - отрыгивать), то существительного ("гусеничный" РИДИКЮЛЬ), то прилагательного. Параллельно одному "сюжету" те же самые слова и фразы участвуют в совершенно другом: в последовательном представлении "зоологических" образов, намеренно подменяемых в акте сценической игры с метаморфозами. Не должно оставаться сомнения в том, что слова "черепаховый", "крокодилообразный", "ридикюлевой" - и ряд других - вполне ассоциируются с инструментами речи, направленными на описание фактуры предметов. Тут проходит другой ассоциативный ряд, другая цепочка, эксплуатирующая дактильно-зрительные представления, придающие проходящей мимо карикатурной процессии зрительно-материальную достоверность. Это то, что я бы назвал сверх-поэзией. 

Так же, как наше сознание иногда не успевает проследить все мелькания, все элементы вихревого ассоциативного ряда, выхватывая его отдельные элементы, цепляясь за углы и контуры - так же и тут: стихотворный текст намеренно следует таким пропускам, нарабатывая еще один элемент сверх-поэзии. При том сама семантическая эквилибристика приобретает значение логической, смыслообразующей ткани. 

У ретроградов, лже-"реалистов" (бездарей) существует смешно выглядящая со стороны церемониальность: семантические единицы у них играют подчиненную (сюжету) роль, при этом располагаясь по старшинству и вертясь вокруг самого автора (имеет место суррогатная подмена его личности "главной идеей" либо "основной сюжетной линией" стихотворения) в качестве виртуального двора. "Придворная", салонно-безжизненная толпа-окраска копирует и повторяет ментальные сантименты автора и его окружения и потому приводит в восторг и тех, и других. На самом деле подобный метод - с "сюжетом", на который навешаны, как на елку, разные побрякушки, представляет собой унылое и нелепое зрелище.  

В отличие от подобного метода, у нас сюжет осмысленно-иронично низведен со своего пьедестала - и умещен в исключительно-глагольный ряд. Всего три глагола: "переходил - сбила - увезли" - схематика изображенного сюжета. Вся глубина смысла, все сатирико-буффонадные реминисценции заложены - как курьезные мины - в складках между этими глаголами. 

Водопад слов - речевой (разговорный) монолог - обрушивается на читателя без подготовки, внезапно, из ниоткуда: как подсмотренный кусочек будущего или подслушанный кафкианский монолог. Вне сомнения - этот тон, эта речевка принадлежат не самому автору, а еще одному (фантастическому) перосонажу. Отсюда легкий налет камерной театральности, аналогов которой просто так не найти в современной литературе. 

Речевая фраза намеренно расширена, удлинена - за счет чего создается как зримая кинематографичность, так и зрительный образ неловкой тяжеловесности "персонажа", - хотя это не один персонаж, а несколько.

Здесь уже речь не идет о выразительных возможносях языка, а ставится вопрос о границах интенционального горизонта данностей сознания. Семантика как составная часть сознания своими интенциональными характеристиками раскрывает здесь свою лингвистическую природу.Язык-сознание проявляет в неком процессе потенциальную бесконечность "доцифрового" сознания. В данном стихотворении идет "не видимая" для глаза игра в прятки с некими именами собственными, которые представляют сами себя без посредства так называемой медиальной структуры. Читателю подсовываются фальшивые дефиниторные дескрипции, которые в свою очередь связаны с референтной группой иных множественных подсмыслов. Обращенная вспять сентенция primum vivere deinde philosophare как бы отворачивается изнанкой от классически трактуемой референтности. 

Ассимптоматичность проявления все новых подсмыслов находится в гармонии с тем, что целый универс скрывается в самой природе слова. 
 

Эти стихи нельзя читать наскоком - и сразу же делать выводы. Они вызревают в сознании, как хорошее вино во времени. Парадоксально то, что (по признанию некоторых друзей) оставляемые ими слабые следы со временем не бледнеют, а, наоборот - становятся все ярче, свиваясь с собственными образами реципиента и через какое-то время поражая открытием их как своих собственных.

Безусловно, мы не исчерпали всех смыслов нашей "главной" фразы. И не только потому, что их невозможно исчерпать. ("Отрыжка ридикюлевой гусеницы" - одна из тех немногих фраз, емкость которых практически неисчерпаема). Один из секретов успеха этого образа заключается в том, что его вящая конкретность противостоит его же многозначности. Физиологическая функция, в человеческом смысле невозможная для этого мягкого, пушистого "полу-насекомого" (важно и то, что это не имаго), с его похожестью на неживое, в сочетании с уникальным определением, сообщающим предмету новое экстравагантное качество, рисуют совершенно конкретный - "гиперболический", эзоповско-лафонтеновский, и т.п. - образ, который  моментально изворачивается своим не-тождеством, превращаясь в перевертыша, в нечто совершенно противоположное. (Один из примеров возможностей бесконечного ряда коннотаций - родственность рукотворного прилагательного англо-французскому слову ridiculous, что придает еще один, новый оттенок). Это одна из тех словесных формул, открытие которых лежит где-то рядом с открытием важной математической формулы. И в этом смысле заключает дополнительное значение, дополнительную ценность в самой себе. 
 

Я только чуть-чуть приоткрыл завесу над некой альтернативной вселенной. Иными словами, это "приоткрывание" только-только стало разворачиваться. Оно было приостановлено потому, что стихи имеют свою собственную ценность, и рассчитаны они на проницательного читателя. Заведомо пристрастное или враждебное к ним отношение, связанное с отношением к личности автора или вызванное раздражением стилем, отвергнет любые комментарии, любую - даже самую убедительную - критику. 

 Разговаривать можно с теми, кто говорит на твоем языке. Футуристическое качество большинства моих текстов заключается (среди прочего) в том, что из общего ("стандартного") эмоционально-онтологического спектра как бы ножницами вырезаны отдельные части - "грязь" "неотесанного" сознания, его нашатырные и аммиачные запахи. С помощью этой лоботомной операции из идеального отражения стандартного сознания извлечены некоторые примитивные, "низменные" инстинкты, с другой стороны придающие "неотесанным" текстам своеобразную прелесть. Эти эмоциональные специи заменены не менее очаровательным, но более "урбанизированным" набором новых качеств, которые ближе к царству "чистого разума". На уровне этой своеобразной вивисекции обострение всех чувств, всех мыслей подскакивает до зашкаливающей отметки - вызывая к жизни такие комбинации, такие интеллектуальные изыски, на какие неспособна иная поэзия. Этот захватывающий прорыв в интеллектуальный космос возможен только для тех, кто оснащен новейшими мыслительными аппаратами, чтобы не погибнуть в космическом безвоздушном пространстве. Это не обязательно должна быть начитанность и знакомство с Дерридой, Гуссерлем, Адорно, Куном, или с последними лингвистическими теориями, с методологией денотата и сигнификата в их ассоциировании с "семантическим треугольником" (многоугольником). Достаточно иметь открытый ум, готовность к восприятию и нетенденциозное отношение. Если же ложь, нагромождаемая моими врагами, проникла отвратительной сажей во все поры сознания потенциальных читателей, то я советовал бы в первую очередь абстрагироваться от личности автора, а потом только приступать к чтению его произведений. 

      С уважением,
      Лев ГУНИН