Лев Гунин
  

   С Т О Р О Ж

  

    Справа, напротив нас, начали строить дом. Сначала долговязые геодезисты скрупулезно изучали местность, расставив свои приборы, затем рабочие принялись разбивать, разрушать деревянные дома. Вскоре появилась ограда, отделившая наш двор от улицы и заставившая делать большой крюк. Дома я любил сидеть на балконе, наблюдая за шелестящей в вечернем свете листвой; из окна доносилась музыка; в воздухе пахло свежестью и травой. Через некоторое время экскаваторы своим неприятным дребезжанием стали сверлить утренний сон, воздух наполнился пылью и копотью, зелёные насаждения были уничтожены. Поговаривали, что в будущем доме должен жить крупный начальник, и потому строители так старательно "прилизывали" тот двор, уничтожая в то же время лицо нашего.

    Однажды, сидя в вечерние часы на балконе, я увидел сквозь окно временной постройки для рабочих знакомого старика, жителя небольшого каменного домика напротив.

    Я не удивился, подумал, что, может быть, он пришёл выпрашивать у рабочих строительные отходы для отопления дома. Назавтра я заметил его вновь, и до самого позднего вечера его фигура мелькала в проёме двери. С тех пор я замечал его каждый день, и каждый раз, усаживаясь на балконе, я наблюдал его неторопливые движения.
    Этот старик-еврей каждое утро выходил подметать улицу у своего дома; как правило, я с ним здоровался. Однажды я случайно узнал причину его частого пребывания на стройке, и случилось это вот как.

    Идя по улице, я невольно подслушал разговор между стариком и двумя его знакомыми, жившими в нашем доме.

    "Ну, и чем вы сейчас промышляете, - спрашивала его одна из них, полная женщина, семенящая с ним рядом. - Копаетесь, наверное, потихоньку на огороде?"

    - "Нет, я устроился сторожем вот туда, - отвечал он, показывая на стройку, - некогда мне смотреть за огородом." - "Что, хотите подработать немножко? - спрашивала его та же женщина - "Вот, - объяснил он, разводя руками, - видно, я в молодости мало работал, теперь на старости приходится навёрстывать." И была в его словах такая неприкрытая горечь, такая созерцательная ирония, что эти его слова меня проняли насквозь. Я долго избегал разговора с ним, каждый раз провожая глазами его сгорбленную старческую фигуру, но однажды мне не удалось, столкнувшись с ним, промолчать. Мы заговорили о чём-то, наверное, сначала о погоде, о том, что ему, должно быть, зябко дежурить всё ещё холодными весенними ночами, о том, сколько платят ему на стройке, и, наконец, я спросил прямо, почему он пошёл на эту работу. Мы сели на старое бревно, и он, водя палочкой по земле, не спеша стал рассказывать о своей старости.

    Сначала он вместе с детьми жил в собственном доме, который достался ему ещё от отца. Дети помогали ему по хозяйству: вскапывать огород, носить и колоть дрова для печки.

    Но постепенно, с течением времени, всё острее вставал вопрос: что делать с домом? Всем вместе стало тесно. Дети не хотели жить в доме без удобств; делать ремонт не имело смысла, потому что в любой момент дом могли пустить на снос. Тогда дети решили строить кооперативные квартиры, а это требовало затрат. Пришлось влезть в долги, отказывать себе во многом; старик пожертвовал часть своих сбережений.

    Прошло время. Дети переселились в новые квартиры; потом сын переехал в другой город, а старик с женой остались в своём старом ломе. Поначалу дети помогали ему. Наведывались каждый день; ухаживали за огородом. Постепенно эти визиты стали обременять их: то надо забежать в магазин, то приготовить дома обед. Внезапно заболел муж дочери. Врачи нашли у него заболевание печени. Нужно было, не медля, ехать лечиться. Стало пошаливать и сердце. Все вместе решили, что надо хлопотать насчёт лечебной путёвки. Такие путёвки, бесплатные или с частичной оплатой, обычно выдавал профсоюз, но путёвки получали здоровые люди, "выбившие" их по знакомству или давшие взятку. Они получали по "три" путевки на душу, никогда не задумываясь о том, что кто-то действительно нуждается в санаторном лечении и приёме минеральной воды. Но размышлять было некогда. Пришлось за свои деньги везти больного на курорт, где была лечебная вода и ванны. Однако, получить лечение было не так-то просто. Все приезжали по уже готовым путёвкам, а "дикарям" купить курс на месте было делом не из простых. Тогда вынуждены были дать взятку - и получили лечение. К несчастью, лечение не помогло. Врачи обнаружили у больного почечные камни и рекомендовали срочную операцию.

    В нашем городе не было хороших специалистов, и дочка старика повезла мужа в республиканскую клинику. Устроиться туда удалось лишь благодаря протекции подруги двоюродной сестры мужа. Хирургу решили заплатить, чтобы он был заинтересован в успешном исходе, а после операции - нанять мед. сестру для ухода за больным.

    К этому времени материальные ресурсы семьи были почти на исходе. Жить пришлось на небольшую пенсию мужа и зарплату жены. Из прошлых сбережений ничего не осталось. В этот момент произошло новое несчастье: заболела жена старика. Это отняло у всех последние силы. За два месяца старик полностью поседел. Он уже не ходил без палки.

    Медицинская сестра, приходившая делать уколы, постоянно опаздывала, а иногда вообще не являлась: пока ей не сделали дорогой подарок. В больницу старуху не взяли - не было мест. Через два месяца она скончалась.

    Старик как сейчас помнит этот день. Дочки не было. Она сидела у постели больного мужа. Так сложились обстоятельства, что старуху пришлось срочно хоронить, даже не дожидаясь приезда сына. Старик побежал искать машину. Машины не было. Всюду его встречали равнодушные люди и издевательски отказывали. Хорошо, что знакомый балагола* взялся за пятёрку отвезти тело на кладбище. Два рабочих-могильщика, равнодушно скользнув взглядом по гробу и - содрав со старика десять рублей, - хотели было уже приняться за работу. Но потом, сговорившись, попросили у него ещё десять рублей. У старика денег не оказалось...

    Как безумный бежал он по улице домой, открыл шкатулку и достал оттуда всё, что у него было.

    Выходя из дому, он забыл запереть дверь, и удивительно, что его тогда не обокрали. Долго ещё возвышалась на кладбище его одинокая фигура.

    Назавтра он слёг с двухсторонним воспалением лёгких. Жизнь его висела на волоске. Дочка в тот раз выходила его. После болезни он поплёлся в горсобез получить причитавшуюся на его жену пенсию и полагавшееся государственное пожертвование на похороны. В кабинете за столом его встретил взглядом толстый пьяный мужик с крашеными волосами и наглым выражением матового перекошенного лица. "Красный не потому, что водку - кровь пил, - рассказывал старик с присущей ему грустной иронией. "Денежки пришли получать? - спросил у него этот тип.

<    - А ну-ка покажите ваш документик? Так, так, - тарахтел он, развалясь на стуле. -

    - А где же ваше подлинное брачное свидетельство?! - Он прекрасно осознавал, что после войны, после стольких лет и событий оригинал вряд ли мог сохраниться. "У меня нет его." - "Так вот, - перебил его пьяный чиновник, - принесите мне подлинник вашего свидетельства о браке. Тогда я дам вам ваши два рубля." - "Как это два рубля? - опешил старик. В месяц его жена получала пенсии сорок рублей. Она умерла в последних числах месяца... - "Что, глухой, да? Два рубля и ни копейки больше" -

    "Как так? - возмутился старик. В ответ ему посыпалась брань. "Ты, может быть, дед, ещё считать не научился? И вообще, где брачное свидетельство?" Старик показал ему одну прописку, одну фамилию с женой, повторно выписанное по архивным данным брачное свидетельство, но тот не унимался. Тогда старик попытался потребовать от фонда социального обеспечения полагающиеся на похороны деньги, но его выдворили за дверь. Старик попробовал было обратиться в суд, но разбирательство затягивалось на годы, и требовало уймы денег, так что оставалось только плюнуть - и махнуть рукой.

    В тот день старик пришёл домой и заплакал - громко, навзрыд. "Вот как бывает в жизни, - горько промолвил он. Мы долгое время сидели молча.

    "А потом заболела дочь, - продолжал старик. - Не выдержала - или это напасть какая...

    3аболела, видишь ли, и всё тут. Сначала муж болел, потом я болел, а она за всеми ухаживала... Вот теперь, говорят, надо ехать на курорт, а деньги, где их взять? Нету. Будь они прокляты! А ты говоришь: работать. Мне и на себя денег не больно хватает." - "А пенсия? - сказал я, и тут же пожалел. Старик так посмотрел на меня, как будто разочаровался во мне.

    Мы снова долгое время молчали. Потом его как прорвало. "А за дрова надо платить? А за свет? Вот крыша у меня протекает, надо починить, где на всё взять? Эти проклятые бумажки... Они ведь не в лото выигрываются, правда? Да?" - и он засмеялся заразительным смехом.

    "Ну, ладно, - промолвил он. - Мне пора на дежурство. А то ведь знаешь, опоздаю, украдут что - так потом с меня спросят. Привет твоему дедушке". - "До свидания, - ответил я и вздохнул. Разговор со стариком расстроил меня. Я долго думал об нём, об этом стороже, о старике, и по дороге домой в первый раз за долгое время закурил.

    Летели дни. Старик тяжёлой походкой всё так же похаживал по двору. Вскоре для нового дома привезли качалки для детей. Ребята из нашего дома вытащили из-за ограждения две качалки и принялись их "обновлять". Сторож, сверкая красными от бессонницы глазами, вприпрыжку скакал за ними. Все сразу же разбежались. Он угрожал, требовал, умолял, но никто так их и не поставил на место... Как он смог их приволочь назад, вряд ли можно даже догадываться...

    Как-то на стройке пропали несколько дверных ручек. Это, конечно, было делом рук рабочих. Однако, произошло это до или после рабочего дня, никто выяснять не стал. У сторожа вычли из зарплаты.

    Однажды рабочие решили над ним подшутить. Зная его подозрительность, они разбросали несколько планочек до входа, а в дверях повесили банку с сильно разбавленной краской. Везде было темно, и старик банку не заметил. Он задел её головой, и краска вылилась ему на лицо и одежду. С трясущимися губами вышел он на крыльцо. У рабочих сразу же сползли с лиц задорные усмешки. Потупив взоры, они разошлись по местам. Старик долго после этого ни с кем не хотел разговаривать. Опустив голову, он ходил со своей палочкой у дома, стараясь никому не попадаться на глаза.

    А тем временем дом набирал нужную высоту. Местность вокруг него заметно преобразилась. Сразу были проложены подъездные пути, дорожки были заасфальтированы, спешно возводились беседки и деревянные "стенки" для детей. А у нас во дворе всё было разворочено. То, что мы делали своими руками, было вырвано с корнем. Вокруг нашего дома везде валялись камни, плиты, балки и прочий мусор - признаки соседней стройки. Сторож вконец измаялся. Как-то раз он даже признался мне, что жалеет о том, что взялся за это дело. Но отказаться теперь не мог, не хотел подводить тех, кто взял его на работу. И он каждый день приходил сюда, чтобы проводить здесь дни и ночи. Через семь месяцев он умер. До конца его работы оставался один день. "Вот как бывает в жизни. Вот как, - слышу я до сих пор эту фразу.... Вот как...

     Май, 1984 года, БОБРУЙСК.

  

                                                                            Copyright љ Lev Gunin