Аннотация: Масовая и расовая мораль. Инстинкт смерти и инстинкт самосохранения. Патриархат и матриархат.Каста.
Григорий Веков
Философия
Лигаризма
(от лат. ligare - связывать, связь)
Москва
2009
Предисловие
Современная философия
Познавательные способности человека, с момента формирования философии как самостоятельной сферы человеческой культуры, определялись: чувством, рассудком и разумом. Собственно, эта классическая иерархия средств познания и стала основанием возникновения онтологической мысли. Но философская мысль, в отличие от других областей сферы человеческого мышления, например, науки и политики, всегда противостояла системе сложившихся представлений. В нашем понимании, это определялось необходимостью осознавать помимо текучих явлений реальности, их неуничтожимую сущность, которая выражала причастность человеческой жизни метафизическому началу мира или хотя бы его элементам.
...
Метафизика, по существу, есть область мышления, в которой реальность выводится не из непосредственного чувственного восприятия, а из неуничтожимого начала бытия. Если это начало не определено, то метафизики не существует как предмета мышления, поскольку все явления, которые отображаются в сознании человека, представляют собой область физического мира. Но особенность истории метафизики прошлого состояла в том, что она сводила начало существования мира к божественному принципу. В наше историческое время, после известной мысли Ницше о "смерти бога", метафизика не может развиваться в этом направлении. С другой стороны, отрицать сакральное начало мира, - это, значит, встать на точку зрения мертвой душевной жизни, поскольку дело не в том, как определять сакральное: понятием "бога", или как-то иначе, а в том, чтобы осознавать духовную реальность неотъемлемой частью повседневного образа жизни человека.
...
Тот, кто интересуется философией, понимая ее сущность, осознает, что последним достижением философский мысли является философия Ницше. Ведь в философии, как и в науке, мысль разворачивается исторически, последовательно раскрывая те проблемы и вопросы, которые возникают в силу необходимости своего внутреннего развития в исторической культуре. В этом смысле, любой философ неизбежно должен выяснить свое отношение к последнему рубежу философской мысли, если он претендует сказать что-то новое в своей области. В нашем понимании, в философии Ницше произошла радикальная переоценка сущности исторического разума, которая традиционно связывала себя с обоснованием в науке и научной мыслью как таковой. Начиная с Ницше, философская мысль освобождается от необходимого авторитета науки, требуя такого познавательного принципа, который выводит свои основания из эмоционально-эстетической основы сознания.
Поскольку наши идеи есть часть современных вопросов философии истории, мы полагаем движение исторической мысли в качестве критического отношения к философскому наследию, возникшему еще в то время, когда высшая система ценностей оказывала значительное влияние на души людей. Но в нашу эпоху, характеризующейся почти тотальным забвением разума, основная часть философских идей, возникших до начала процесса расовой катастрофы, является неэффективной. Ведь философия является, собственно, философией только тогда, когда она указывает на метафизическую сущность реальности, то есть на осмысление соприкосновения человеческой души с сакральным началом мира. В противном случае, все остальное относится к спекуляции, пытающейся выдать разного рода интеллектуальные фантазии за философию.
...
После ознакомления с опытом философии второй половины ХХ века у разумного человека возникает представление, что это есть сфера культуры, в которую стекается разного рода человеческий сброд, лишенный элементарных зачатков способностей мышления. Ясно, что эта среда людей не только не способствует пониманию существа философской мысли, но и дает повод полагать, что философия есть пристанище для людей, чуждых разумным движениям души. Причины такой критической ситуации для философской культуры следует искать в самой потребности массовой системы ценностей не замечать, что ее социальная организация отрицает человеческий разум в его современной исторической сущности. Однако социальные ценности массового общества налагают суровое табу на возможность сомнения в необходимости его разумного существования. В результате, то, что враждебно разуму в наше историческое время, выдается за его реальную сущность. Например, воровская психология, распространившаяся в России с момента разрушения русского государства большевистской ордой после 17-го года, под "разумом" понимает исключительно экономическую целесообразность политической жизни государства. Именно поэтому, замена одного политического строя, псевдо коммунистического, на другой, псевдо капиталистический, ничего не изменило в чуждости политической власти разумным началам человеческой души. Здесь, варвар как чувствовал себя хозяином политической ситуации, так и продолжает полностью доминировать во всех слоях социальной жизни, за исключением военно-политического комплекса, этого единственного места в государстве, где наблюдается самая зачаточная адекватность субъективной разумной мысли. Такова вообще психология всех Темных Веков в топологии истории, когда происходит перелом от состояния нравственной дикости человеческой души, к зачаткам в ней человеческого разума.
...
Существование философии в Темные Века, очевидно, в первую очередь, решает задачу отделения внутреннего мира человека от его животных начал души. Необходимо понять, чем, собственно, является человек, то есть понять идею его существования. И здесь, в пределах истории интеллектуальной российской культуры, мы сталкивается с полным отсутствием понимания существа объективного разума. В этой культуре, как и в соответствующей истории развития западноевропейской интеллектуальной мысли в Темные Века, мы встречаемся с совершенно по ту сторонним для разума марксистским учением, аналогом которого может служит философия Маймонида. Проблема состоит в том, что принцип экономического учения Маркса, как и теологические размышления Маймонида, не являются философией по существу. Как и Маркс, Маймонид опирался на то, что являлось для своего времени авангардной позицией разума, греческую философию (нетрудно понять, что Маркс, аналогичным образом, опирался на философию Гегеля). А поскольку в истории русской интеллектуальной мысли отсутствовали позиции объективного разума, то это неразумное учение Маркса о движущей силе производственных отношений и производственных классов и стало ее первым знакомством с тем, что полагалось "философией" в варварском сознании.
Так, в нашем понимании, нельзя относить к подлинной философии то, что традиционно понималось под "философией" в истории русской интеллектуальной культуры. Ни Соловьев, ни Ильин, ни Бердяев не выходили за пределы религиозных представлений сознания. Насколько нам понятно, эта "философия" является неким мифологическим представлением об исторической реальности, где историческое сознание разумных событий мировой истории как таковое отсутствует, то есть отсутствует взаимосвязь с разумным духом, объясняющим объективное разумное происхождение различных исторических народов и цивилизацией. Вообще, не трудно понять, что эта религиозная "философия" исключает понимание разумной взаимосвязи русской культуры с 5-6 тысячелетним развитием мировой цивилизации. Подлинное религиозное чувство не нуждается в рефлексии рассудка, оперирующего разумными понятиями, поскольку его сила состоит не в глубине понимания, а в самой искренности веры. А сила веры, в нашем понимании его существа, кроется в глубинной прочности расового архетипа человека, уходящего в своем подсознании к нравственным началам сознания его далеких предков.
Мы полагаем, что существуют две разновидности коллективного бессознательного: то, которое социализируемо, определяя собой начало массовой человеческой души, и то, которое несоциализируемо, выражающее расовый архетип человека. В этом смысле, русская "философия" никогда не касалась понимания именно глубинного национального расового архетипа, описывая массово-социальную функцию сознания, не понимая национального духа по существу. В конечном счете, она поддерживала так называемый миф о "загадочности русской души", который является ничем иным, как нежеланием мыслить рационально, отбрасывая примитивные стереотипы представлений и осознавая метафизическое начало бытия.
В силу того, что в русской истории отсутствовало метафизическое понимание реальности, в среде русской интеллигенции до 17-го года широко распространилось глубокое сочувствие марксизму, этому учению об освобождении рабов, а, фактически, теория, стремящаяся уничтожить национальные начала всякой традиции. Известный тезис Маркса о "нищете философии", в действительности выражал лишь отсутствие всякой философии в теории борьбы классов, поскольку философия есть область существования высших ценностей, места которым, очевидно, было не предусмотрено в пафосе рабского протеста против мирового угнетения. Философия является прерогативой сознания полноценной человеческой души, но в русской интеллектуальной культуре, традиционно, в этой области мы обнаруживаем только ущербную психологию человека. Это связано с тем, что нигде не требуется наличия полноценных начал человеческой души так глубоко, как это требуется в философской культуре мысли. Нигде так фальшь суждений не проявляется заметно, как в философии, поскольку эта область человеческой культуры относится к области высших ценностей, то есть критерия наличия разумного духа в национальной истории. Несомненно, что силу духа мы с избытком обнаруживаем в русской истории, однако разумного духа здесь не обнаруживается, то есть не обнаруживается способности адекватности разумной мысли.
Таким образом, это странное, несомненно, ненормальное для здоровых начал человеческой психики, массовое увлечение учением Маркса в среде русской интеллигенции, следует искать в истории русской интеллектуальной культуры в силу ее внутреннего варварства по отношению к разумным началам души, характеризующего историю нравов Темных Веков. Маркс, как Маймонид аналогичного Темного Времени Западной Европы, в современные Темные Века русской истории, поразил варварское воображение тем, что, не требуя наличия в человеческой душе внутреннего мира, открыл для нее возможность не только охватить сознание развития всей истории мировой цивилизации, но и дал возможность рабскому сознанию почувствовать свое "право" на мировое господство. Однако следует все-таки различать примитивность русской интеллектуальной культуры, описывающей лишь массово-социальные проблемы, от вопросов расовых, которые, несомненно, существуют в судьбе русской нации. Мы полагаем, что этой области никто не касался до нас. С другой стороны, претензии русской государственности на активное место в мировой политике, интуитивно, могли проистекать лишь из исключительно полноценных начал человеческой души, которые при моменте зарождения новой цивилизации не проявляются открыто. При этом, поскольку мировая история имеет топологический характер, то есть развивается нелинейно, следует различать топологические события русской истории, относящиеся к выдающемуся вкладу в мировую культуру в области литературы, музыки и науки. Но проблема состоит в том, что, в отличие от всех других проявлений культуры, философия требует отчетливости понимания высших познавательных способностей мысли. Только в этом случае, можно полагать, что в данной культуре может возникнуть самостоятельный центр развития исторической цивилизации. При этом, качество метафизического мышления или, наоборот, отсутствие такового, определяет и реальное политическое место государства в современных исторических событиях. Так, например, китайская цивилизация, как мы полагаем, если исходить из ее уровня развития философской культуры, никогда не поднималась выше проблем массовой психологии человека, то есть низших ценностей. В силу этого, современный стремительный экономический рост Китая, вызван естественной потребностью реализоваться в том, что наиболее полно характеризует весь его государственный путь развития, то есть в тотальной реализации инстинктов массовой души. Стереотипы обыденных представлений здесь лишь постоянно лакируются в соответствии с изменением политической ситуации в мире, оставляя неизменным культ единой семьи-государства, с его явно выраженным матриархальным сознанием.
В том то и состоит проблема катастрофы современной интеллектуальной культуры в России, что коммунистическая идеология была естественным развитием русской интеллектуальной мысли, с момента своего возникновения развивавшейся в системе низших ценностей, под которой мы понимаем социально-массовую психологию человека. Расовые начала русской национальной психологии никто не анализировал в силу того, что, исторически, объективный разум отсутствовал в структуре русского государства. А если таковой отсутствует, то любая банда способна объявить себя в государстве новой политической силой, лишь бы она опиралась на современную социально-массовую психологию. Так, например, происходило в Китае, где утвердилась династия монголов, а впоследствии маньчжуров. Для китайцев было главным не государство, а их семейно-психологическая общность, в которой доминируют матриархальные инстинкты выживания. Именно поэтому китайцы являются самым многочисленным народом в мире, что они обладают исключительной живучестью, которая характеризует мощный биологизм культуры, при отсутствии зачатков сознания высших ценностей. Доминирующий матриархальный принцип культуры стремится не столько к национальной борьбе против захватчиков, сколько к биологическому их поглощению и ассимиляции. Собственно, так действовали и политические системы дряхлеющих цивилизаций, например, египетской, где происходила ассимиляция захватчиков на закате египетского государства, и римляне перед падением империи.
...
В наше время, большая часть интеллигенции в России находится в полностью подавленном состоянии, поскольку потерпела катастрофу именно эта социально-массовая основа развития государства, которая по самой своей сути неспособна выражать активное место разума в политической жизни мировой цивилизации. Но сила русской культуры, очевидно, состоит не в ее интеллектуальной основе, которая всегда была невысокой по отношению к мировому уровню пониманию существа разума, а в той особенной крепости расового архетипа, который, в основном, проявлялся в период войн и, в целом, критических ситуаций для государства. При этом, очевидно, что русская интеллектуальная культура, собственно, никогда и не интересовалась этим расовым архетипом. Известные социальные вопросы: "что делать?", "кто виноват?" и тому подобные вопросы сформировались за пределами исторического разума. Так мыслит человек на кухне, на задворках цивилизации, поскольку он неадекватен в понимании существа объективного разума, когда уже средневековая культура отчетливо отвечает на эти вопросы, во-первых, ясным сознанием внутреннего мира человека, во-вторых, суровостью действия нравственного закона. Однако исключительно инфантильные вопросы стали крайне актуальны для традиции русской интеллектуальной мысли, и на их основе выросло не одно поколение, в том числе и вожди большевистской орды. Подавленное состояние современной российской интеллигенции вызвано невозможностью, ответить на вопросы, к которым инфантильное сознание оказалось полностью не готово, поскольку здесь речь идет уже не о какой-то социально-массовой активности народа, а о реальной катастрофе всей традиции интеллектуальной культуры.
Инфантилизм сознания русской интеллигенции дал возможность после 17-го года большевистской орде разрушить русское государство, уничтожив национальную элиту. При этом, новая, советская интеллигенция, в полной мере развивалась на основе ценностей этого инфантильного сознания. Заметим лишь, что рассеянная и разгромленная нация смогла сохранить определенный расовый потенциал народа, что проявилось во второй мировой войне, когда приходилось сражаться как против Германии, так и против большевистских варваров, захвативших власть в государстве. Но, как показал характер событий 91-го года, инфантилизм русской интеллигенции проявился и в этих политических событиях в полной мере, демонстрируя детскую беспомощность в вопросах отсутствия разумной политики в государстве.
...
Поскольку мы обнаруживаем в традициях русской интеллектуальной мысли ориентацию только на низшие ценности, которые не определяют начал разумного духа, то наша мысль лишена основания в интеллектуальной традиции прошлого. Единственным основанием нашей мысли в истории русской культуры является трагическая судьба нации в ХХ веке. Так, по существу, в стереотипах советских, а затем и российских представлений ХХ века, бандитизм и нашествие большевистской орды исторически оценивается как "политическая борьба". Однако, даже малограмотный человек, который еще не доведен до полной прострации ума гипнотическим воздействием массовой культуры, способен больше понять в политической реальности современной России, чем профессионал-политолог, поскольку доверяет не шаманам массовых СМИ, а просто своим глазам. Все эти многочисленные бандитские физиономии, чья болтовня на фоне примитивной торговли сырьевыми ресурсами, выдается за "экономику", кружатся в социальной реальности как в оргии полудикого племени, пугая очевидной дикостью своей душевной организации.
Истина сознания объективного разума в современной российской реальности проста, ─ варвар не способен понимать сущности денег. Финансовое мышление есть прерогатива умирающей цивилизации, которая в своей дряхлости пытается сохранять свою целостность и жизненно важные функции, доводя эмпирическое сознание до его максимальной активности. В противном случае, духовная катастрофа цивилизации будет слишком невыносимой для сознания обывателя. Однако, когда варварское сознание, подражая процессам распада цивилизации, отказывается от единственного своего преимущества - духовной силы, но это имеет своим следствием процесс глубокой деградации и вырождения, которые определяют собой реальное сознание национальной культуры. Такова современная Россия, где горстка класса воров диктует систему низших ценностей варварским массам, "выведенным" здесь в эпоху советской власти как новый тип человека. Так, очевидно, что обычный малограмотный русский крестьянин никогда не стал бы участвовать в жизни массового общества, поскольку у него была здоровая психика. Только неполноценный человек, лишенный психического здоровья, может участвовать в этой социальной мистерии Темных Веков, с этими шаманами массовой культуры, с бандитами, выдающими себя за предпринимателей и политиков, с психически нездоровыми людьми, с их грубостью животного сознания, которое не может цивилизовать механическая активность цивилизации.
...
В поисках путей возрождения русской государственности, мы осознаем, что, собственно, в историческом прошлом отсутствует для этого разумная традиция, когда русская государственность формировалась во многом из полу орды, то есть сообщества людей, которые лишены разума, но обладают достаточно агрессивной волей, чтобы войной и насилием захватывать новые территории и удерживать завоеванное. Так, основы русской государственности, заложенные здесь Петром, формировались из нравов люмпенов и пролетариев, которые сам Петр черпал в борьбе против расовых основ русской жизни. И дело здесь, конечно, не в длинных платьях и бородах, с которыми он повел беспощадную войну, а в том, что сам интеллект петровской культуры был неполноценен, поскольку вся техническая и политическая система была не следствием развития внутренней основы субъективного разума, а подражанием уже реализованной сущности исторического разума западноевропейской цивилизации. Очевидно, что исторический разум, оказывается "за бортом" этого племенного сознания, поэтому рецидивы возвращения к орде-государству здесь неизбежны. Это произошло как в 17, так и в 91 году.
Первый опыт отделения Темных Веков от Средневековья в топологии мировой истории происходит в момент первых зачатков проявления разумного внутреннего мира субъекта, который осознает, что существует мировая история, в которой имеет место многообразие исторических культур. В первый момент ознакомления с этим многообразием не принципиально, что подобное многообразие неразумно, как это имеет место в философии Маркса. Главное, что здесь всего много. Это даже не важно, что мировая история понимается как движения разного рода орд, предводимых пассионариями, как у Гумилева. Основное, что поражает варварское сознание ─ это расширение границ обыденных представлений о ценностях, где речь о качестве ценностей не идет. Качество ценностей прямо зависит от наличия в них объективной разумной основы, то есть понимания, что существует определенная метафизическая природа исторических событий.
Основная черта политической системы, лишенной разума, но обладающей активной варварской волей, ─ это лихорадочная деятельность, которая является единственной альтернативой животному сонному царству. Поэтому вся история государства России балансирует между крайностями политической системы, когда эпохи застоя неожиданно сменяются бурной активностью человеческих масс. Единственное, что относится здесь к современному уровню развития мировой цивилизации в качестве авангардной силы - это военные технологии, которые, собственно, и определяют зачаточные структуры новой исторической цивилизации. Здесь доминирует инфантильность культуры, которая лишена морального договора, то есть разумного субъективного основания души. Это не исключает наличия локальных очагов субъективной разумной мысли, который в своей точке зрения выражает топологические линии проникновения разума в культуры всех народов, то есть в области науки, литературы, политики и искусства. С другой стороны, именно не линейный, а топологический, принцип развития мировой истории предполагает, что различные слои культурной традиции способны сращиваться в области субъективного разума, сохраняя свои национальные особенности. Сюда мы относим достижения русской культуры в области науки и классической художественной литературы до 17-го года.
...
Часть 1
ТОПОЛОГИЯ РАЗУМА
Гл.1 Топология метафизической мысли
Как известно, эволюционная теория происхождения человека является базовой в системе ценностей массовой цивилизации. Именно в этой теории эмпирическое сознание является культовым сознанием, формируя догму о происхождении человека с точки зрения единственности в реальности материальных сил природы. Однако мы рассматриваем происхождение человека с точки зрения непосредственности действия инстинкта смерти в глубинах его подсознания, который нельзя зафиксировать эмпирически. Кроме того, с точки зрения науки непонятна и цель этого инстинкта в его взаимосвязи с биологическими функциями организма, поскольку задача биологического выживания человека теряет всякий смысл. Когда вместо бескорыстного принципа познания, сознанием начинает овладевать чистый прагматизм, то функции разума практически исчезают, поскольку позиция рассудка не в состоянии осмыслить противоречивость жизни. Одним из главных противоречий нашего исторического времени, в этом смысле, является невозможность рассудка постигнуть природу разумного духа. Требования эмпирического рассудка все обосновывать научным авторитетом, постепенно стала непререкаемой догмой во всем, навязав и религии и искусству необходимость строить для себя "научные" теории и доказывать свои утверждения "экспериментально". Фактически, вера, сам принцип доверия внутреннему миру разумного субъекта, был ликвидирован в европейской культуре уже во второй половине ХХ века.
Очевидно, что, первоначально, эволюционная теория Дарвина не предполагала столь догматичного утверждения о происхождении человека от обезьяны, поскольку сам Дарвин, как представитель классической научной школы, был одновременно и представителем авангардных позиций объективного разума, который в эту историческую эпоху отождествлялся с научными достижениями. Формирование эволюционной теории в официальную догму представлений о происхождении человека произошло позднее, когда постепенно объективный разум начал исчезать в науке, которая все больше и больше становилась приложением к техническому сознанию.
...
Мы полагаем, что эволюционная теория в полной мере основана на принципе английского эмпиризма, где метафизика разума, как таковая, отсутствует. В мышлении Декарта принцип метафизической мысли определен как абстракция мысли, которая становится метафизической в силу действия в ней внутренней рефлексии. Эта внутренняя рефлексия не является чистой абстракцией, поскольку у Декарта метод определен как орудие разума, действующее независимо от чувственного восприятия, одновременно владея им. Другими словами, у Декарта сохранено сознание потенции сложности человеческой психики, хотя ей и противопоставлено отчетливое сознание материи. Но в английском эмпиризме сознание процесса явления как отображения мысли, лишено метафизической сущности как возможности существования трансцендентного начала бытия. В метафизике, человек не может утверждать о реальности предмета на основании только того, что этот предмет существует в его восприятии. Он должен указать на идею этого предмета, то есть определить его сущность в независимости от своих субъективных чувств. Особенно глубоко это понял Кант, когда идея чистого разума была выведена в критическом отношении рассудка к позициям английского эмпиризма. Таким образом, в самом своем основании, английский эмпиризм был замкнут для разумной сферы метафизики, поскольку исключал существование высших центров психики. Основной заслугой этой поверхностной философии было то, что она отождествила мышление с самой действительностью жизни, не различия, при этом, онтологического принципа познания в его иерархии: чувства, рассудка и разума. Однако именно эта поверхностная мысль, поражающая своей живостью за счет своего легкомыслия, и стала основой идеологии современной массовой культуры. Понятно, что эта живость мысли есть прямое отображение психических реакций, которые лишены взаимосвязи с высшими центрами психики, поскольку глубокомыслие есть результат, в первую очередь, внутренней работы души, связанной с ее духовной основой.
Формирование и развитие новой цивилизации всегда обусловлено определенной духовной энергией мирового разума, которую она определяет как существование мирового духа здесь и теперь. Полагать, что это знание пришло откуда то "свыше", неприемлемо в позиции объективного разума. Сознание "чуда" может существовать только в религии, но не в философии, в которой ясность разумной позиции отрицает такую реальность. Причем, это сознание "чуда" может принимать разные проявления, когда, например, индустриальная эпоха предлагает верить в чудо научно-технического прогресса, хотя и исключает это понятие из своей идеологии. Ведь основная функция того, что подразумевается под "чудом", ─ это ликвидация разумного понимания явления. Юм прямо утверждает, что его чувства, на которых строится его мысль, направлены на то, чтобы получить удовольствие. Но подлинная мысль не ставит своей целью получение удовольствия человеком, а, наоборот, подвергает непосредственные чувства насилию со стороны высшей психической энергии, поскольку только в этом случае возможно постижение метафизической сущности явлений. И действительно, в английском эмпиризме фактически, речь идет о мышлении, которое не затрагивает высших слоев психики, а значит, скользит по поверхности явлений.
Очевидно, что современная массовая культура является производной от сознания английского эмпиризма, который и есть та основа низших ценностей, где стремление к чувственному удовольствию стало определяющим в постиндустриальную эпоху. Ведь только в сознании национального анклава могло возникнуть представление, что национальная аристократия определяет собой малопроизводительную, с точки зрения средств материального производства, классовую систему. Действительно, в аристократической кастовой системе власти основная задача состояла в том, чтобы контролировать максимальную активность производства высшей психической энергии человека, тем самым, гарантируя духовное единство нации. Но в период распада цивилизации, расовая катастрофа характеризуется, в первую очередь, исчезновением духовного единства людей и предельной активизацией национальных анклавов. Таким образом, вера в единственность существования материальных сил определяет психологию всех национальных анклавов, в среде которых и возник тезис об объединении пролетариев всех наций.
Формирование коммунистического учения на основании эволюционной теории происхождения человека выражает позицию сознания в отсутствии онтологического принципа бытия. Так, иерархия бытия, в том числе и иерархия человеческих отношений, не может быть социально-массовой, поскольку в массовом социуме она строится на игровом моменте, где суровая сила действия разумного духа в человеческой душе отсутствует. Здесь в полной мере можно утверждать, что это делает Фрейд, что массовое бессознательное определяется сексуальными влечениями, а соответствующее им сознание, механизмом вытеснения, поскольку низшая, социальная, психика действует исключительно в непосредственности чувственных ассоциаций восприятия. При этом, безусловно, автономия индивидуального сознания в массовом сознании имеет полную свободу, однако эта свобода ограничена тотальной ориентацией на биологическое выживание. Можно сказать, что в действии либидо в массовой культуре выражено наиболее энергичное проявление низшей психики человека, которая становится пластичной, то есть целиком и полностью замыкает на себе реальность сознания в качестве жизни как отображения прямой проекции эмпирического восприятия.
Мистический момент морального запрета, связанный с племенным ограничительным действием табу, действительно, социален. Но насколько актуальна мера разума в рассудочном суждении, насколько оно минимально социально, поскольку назначение социума состоит в том, чтобы удерживать стереотипы представлений. И хотя Фрейд утверждает, что стереотип представления есть комплекс, который необходимо преодолеть, он прямо указывает на социальную ситуацию, которая сформировала этот комплекс, как то: чувство страха, детские воспоминания и другие причины, которые отображают сознание человека исключительно в пределах бытовых проблем жизни. Бытовое сознание, таким образом, становится научным предметом психоанализа, исключая всякую возможность мыслить экстремальные переживания, связанные с инстинктом смерти, которые протекают в полноценной человеческой психике. Даже выдающиеся исторические личности, такие как Моисей или Шекспир, у Фрейда рассматриваются как проявление Эдипова комплекса. Другими словами, Фрейд прямо указывает на происхождение массового сознания человека в архаичных матриархальных инстинктах, связанных с единственным родом моральной реальности, реальности сознания одной семьи, к которой принадлежит индивид. Понятно, что в этом случае, биологизм сексуальных влечений становится определяющим в психической жизни, поскольку человек, как биологический вид, должен осознавать себя, первоначально, исключительно по отношению к целям своего рода, а уже затем, по отношению к самому себе. По-видимому, в своем сознании стереотипов представлений, полученных в коллективной культуре, он не способен выделять себя как субъективный разум.
...
В исторические эпохи доминирования разума в человеческой душе, в государственной жизни активна полноценная психика. Подобная доминанта характеризует всю историю мировой цивилизации, поскольку, в нашем понимании, именно доминирование полноценных начал человеческой психики выражает ее нравственную сущность, а не религиозные или социальные представления, всегда ограниченные стереотипами сознания. Нравственное сознание, таким образом, есть мера полноценности человеческой души, которая всегда противостоит психической аномалии. По существу, именно катастрофический рост психических аномалий, приобретающий массовый характер и начинающий влиять на политическую ситуацию, выражает сущность расовой катастрофы. Ведь массовая душа действует в системе племенных инстинктов подсознания, восстанавливающих свое влияние, когда действие разума в человеческой душе ослабевает. Именно эта причина является определяющей в гибели цивилизаций, а не экономические и природные катаклизмы, чье влияние, конечно, существенно на развитие ее внутренних процессов, но не является определяющим. Так, государства способны переживать сильнейшие потрясения, голод, сопровождающийся каннибализмом, захват политической власти другими народами, но они способны сохранять свою целостность, если в них достаточно ресурсов полноценной человеческой психики. Но когда полноценные начала человеческой психики ослабевают, гибель государства неизбежна. При этом, перед катастрофой, массовая неполноценность психики проникает в социальную инфраструктуру, разъедая изнутри государственный и политический аппарат.
Таким образом, под "нравственным" в современном массовом сознании понимается получение чувственного удовольствия, этой производной от субъективного стремления человека к счастью. В действительности же, удовольствие не может соседствовать рядом с разумными началами души, поскольку их активность проявляет себя в качестве постоянного процесса разрушения высшими слоями психической энергии непосредственного чувственного восприятия. Психоаналитическое исследование "по ту сторону от принципа" удовольствия у Фрейда, было направлено на то, чтобы показать, что основы подсознания человека в действительности выходят за пределы чувственного опыта, испытывая влияние со стороны тех энергетических импульсов, которые не могут полагаться безусловно причастными к биологическому существу. Именно здесь было необходимо принять реальность существования инстинкта смерти, которая дала возможность самому психоанализу приобрести содержание учения о человеческой психике, где научный компонент постепенно переходит в область относительных выводов. Эта относительность, в первую очередь, состоит в отрицании механического понимании психики, на котором строилась классическая западноевропейская философия, и в положении зачаточных топологических ее подходов понимания. Ведь не трудно заметить, что психоанализ выражает определенную топологию понимания начал человеческой души, в которой объективный процесс психики мыслится нелинейно, то есть предполагает бессознательное влечение в качестве нелинейной взаимосвязи между субъектом и объектом мысли.
...
Метафизика топологии разума утверждает, что все, что существует, имеет иерархию бытия, что собственно, и является основой сущего. Таким образом, понимание сущности бытия возникает из сознания меры целостности составляющих его элементов. Эти элементы суть субъективные оценки разума объективно рассматриваемого явления как пространственно-временной реальности, где время, помимо сознания механической длительности, имеет и длительность топологическую, которая указывает на "кривизну" т.е. нелинейность высших процессов психики и, следовательно, исторических событий мировой истории. Другими словами, если чувственное восприятие, в своей объективной оценке, исходит из ассоциативно-эмпирического сознания реальности, в которых чувство является основой доказательства истинности самой оценки, то философская мысль строится под воздействием движений высшей психики, имеющих трансцендентную природу, которые создают противоречивость живой мысли. Это не противоречие отсутствия логики суждения, как это имеет место в отношении определенного слабоумия мысли, а противоречие внутреннего единства бытия и его сущности, которое отрицает непосредственность чувственного сознания в силу его относительности в трансцендентной природе реальности. Ценности, как определенные топологические элементы пластики разумного бытия, выражают многообразие точек зрения на вещь и явление.
В вопросе о том, почему животное сознание человека способно оперировать достаточно сложными абстракциями, развивая при этом достижения научно-технического прогресса, мы должны понять, что абстракция, в ее независимом движении от разума, является сложной функцией обыденного представления. Ведь принципиальное различие между рассудком и разумом состоит в более высокой познавательной способности рационального мышления, тогда когда рассудок всегда обусловлена непосредственным восприятием. Непосредственное же восприятие, проистекающее из чувственного удовлетворения живостью эмоций, где отсутствует наличие активности влияния высших психических центров, в основном, озабочено технологическими проблемами цивилизации, в которых движение по "кругу" известных стереотипов сознания построено на жесткой последовательности ассоциативного мышления. Более того, эта поверхностная, но достаточная цепкая, мысль, постепенно ликвидировала то, с чего, собственно, начиналась европейская наука, духовное сомнение разума, оставив лишь сомнение легкомысленного скепсиса. Именно на анализе подсознательных ассоциаций психики построено учение психоанализа. Понятно, что эстетический феномен, как существующий за пределами привычных для восприятия ассоциаций, был исключен в сфере психоаналитического исследования, поскольку он не вписывался в семейно-социальную психологию человека. Вообще, эстетический феномен, связывающий мировые культуры как единую топологию развития мирового разума, бессмысленно определять как социальный продукт культуры.
...
Если человеку с утра до вечера внушать, что он является социальным животным, то он, несомненно, таковым станет. Вообще возможности гипнотического воздействия на человеческую психику прямо пропорциональны мере ее животной непосредственности сознания. Только духовные центры психики, связанные с ее высшими слоями, способны сопротивляться гипнозу воздействия массовой культуры. Как заметил писатель Шаламов, на Колыме лишь церковные люди были способны противостоять скотскому состоянию, в которое человек приходил на зоне. Ведь духовное сознание, в отличие от механического сознания, требует наличия у человека внутреннего мира, являющегося следствием активности высших психических центров. Но эмпирическое мышление, наоборот, есть производная от чувства удовольствия, получаемого от соприкосновения с непосредственными эмоциями, которые вносят в душу некоторую экзальтацию, подобную яркости восприятий мира ребенка. Однако не следует забывать, что подобная яркость эмоций, ослепляя своей "свежестью" обостренного чувственного восприятия, имеет негативное воздействие на формирование рациональной психологии, поскольку блокирует работу высшей психики. Ведь высшая психика человека является производной от активности в ее глубинных слоях инстинкта смерти. Именно поэтому, варвары, неразвитые народы, а также народы, находящиеся в состоянии разложения, инфантильны, как дети, поскольку культура разложения, как и любая примитивная культура, исключает наличие в душе нравственной ответственности человека за его индивидуальные поступки. Культура такого рода строится на непрерывной игре, где инфантильное сознание демонстрирует в себе отсутствие разума. Впрочем, все атрибуты взрослой жизни присутствуют в государстве в социальной жизни, но так, что игровая форма их существования вытесняет всякое присутствие разумного духа. Правда, в цивилизованных государствах еще остается достаточно высокая бытовая культура, однако она существует только в качестве остаточного принципа ее распадающейся основы традиционных представлений о разуме.
Трансформация сознания эмпиризма в психологию массовой души происходила в течение всего ХХ века, но особенно стремительно в ее второй половине, когда поражение фашизма во второй мировой войне явилось, собственно, поражением всей системы высших ценностей западноевропейской культуры. Здесь, вместе с невозможностью доминирования в сознании высших ценностей, исчезает возможность функционирования полноценных начал человеческой психики. В этом случае, восторженность инфантильного сознания, культивируемая в современной массовой культуре западноевропейской цивилизации, имеет своей целью исключение разумного человека из своей политической жизни, оставляя место домохозяйкам и политическим клоунам. В этом случае, социум становится отображением единой семейно-племенной организации общества, где развитие научно-технического прогресса не влияет на процесс постепенного исчезновения в человеческой душе всяких проблесков разума. Вообще, возвращение к матриархальной психологии, проявляющееся в мировой цивилизации эпохи распада, демонстрирует, что у человека существуют глубокие архаичные потребности веры в матриархальные символы, которые реализуются в современной цивилизации в вере в научно-технический прогресс как производную от веры в единственность существования материальных сил. Понятно, что наибольшее сочувствие эта вера находит в среде народов, которые мало знакомы с опытом развития исторического разума. Поэтому практически все коммунистические режимы появились за пределами не только западноевропейской цивилизации, но и Востока, где существовал опыт древних великих цивилизаций, в которых до начала активности европейской расы протекали исторические пути развития мирового разума. Ни в Египте, ни в Иране или Ираке коммунистические режимы не утвердились, поскольку опыт древнейшего формирования патриархальных начал человеческой души исключил доминирующую активность матриархальной культуры. Коммунистическая идеология, следовательно, распространилась в тех странах и тех народах, которые еще не изжили в себе активные рудименты матриархальной психологии.
Во многом только оппозиция к агрессивности стран коммунистического блока, до недавнего времени сохраняла в западноевропейской цивилизации инерцию сопротивления внутреннему распаду. После разрушения коммунистического блока, либеральные ценности стали перерастать в ценности откровенной политической охлократии, которая уже полностью игнорирует критический подход к осознанию исторической реальности. В этом смысле, формула о "конце истории" стала очень удобной для идеологических ценностей современной массовой цивилизации, где либеральное сознание практически растворилось в грубых нравах новой племенной психологии человека. Эта подмена свободы человеческой воли ─ спонтанностью иррациональных движений низшей человеческой психики и стало началом тотального доминирования социального сознания массовой души. Действительно, кардинальный вопрос о свободе человеческой воли, который в начальной исторической основе имел чисто духовный аспект, практически исчез в наше время. Катастрофическое ослабление высших центров психики было обусловлено почти полным исчезновением влияния традиционной точки зрения о божественном происхождении мира и человека. Фактически, постепенное признание теологической точки зрения примитивным мифом, привело к тому, что человеческая свобода потеряла всякий духовный аспект своего основания, став "свободой" в известных пределах стереотипов представлений той социальной среды, к которой принадлежал человек. Лишенное духовного основания, свободная воля ограничилась исключительно социальной свободой, когда отрицание известных социальных ценностей стало полагаться "агрессивным", "нецивилизованным" и другими известными стереотипами-клише. Понятно, что в этом случае, свобода человеческой воли, с позиции ее высших психических импульсов, могла себя заявить только как воля к власти.
Известная метафизическая позиция Ницше, как воли к власти, была направлена на то, чтобы определить свободу человеческой воли в качестве безусловного основания бытия, настолько радикально, в частности, в ее иррациональных импульсах, что свобода этой воли становится непосредственным метафизическим сознанием мировой истории. Здесь, несомненно, выявляется центральная проблема ницшеанской метафизики, а именно, попытка построить онтологическую основу реальности, чьи сакральные элементы побудительных мотивов свободной воли человека существовали бы вне теологического объяснения. Собственно, разрушение всех известных стереотипов представлений о совести, морали, нравственном договоре, праве и других фундаментальных основах культуры, основанных на вере в божественное откровение, было обусловлено откровением веры в человеческое естество, которое выходило за пределы понимания естественного права поверхностного эмпиризма. Однако, в отличие от поверхностных английских эмпириков, Ницше "докопался" до сути естества человека, показав, что естественным для человека является не то, что вызывает у него непосредственное чувство удовольствия, а то, что присутствует в его эстетическом восприятии, насыщенном разрушительными глубинными движениями психики. Понятно, что трагическое переживание сакрального существа мира, которое наиболее полно в эстетическом восприятии, никак нельзя полагать общедоступным чувством удовольствия. Это разрушительное трагическое переживание связывает три великих религии в истории человечества: религию Осириса - у древних египтян, религию Диониса - у древних греков и христианскую религию - у европейских народов. Собственно, и само учение Ницше о сверхчеловеке вполне может отождествиться с любой из этих религий, несмотря на глубокие идеологические разногласия самого Ницше с христианством. То, что, конечно, принципиально отличает трагическое сознание Ницше от мировых религий, ─ это отрицание божественного происхождения мира. Но тогда, помимо эволюционной теории происхождения человека, остается лишь гипотеза о его космическом происхождении, и, собственно, сверхчеловек Ницше выражает дух познания, концентрирующий в своей интуиции действие воли, в которой присутствует участие космических сил, что, очевидно, нельзя представить в социальных процессах.
Отметим главное, что характеризует особенность всей традиции мышления немецкой философии, ─ ее развитие протекает в русле интуиции космического происхождения человека, то есть такой основы человеческой психики, которая не может быть сведена ни к непосредственному чувственному восприятию, ни к божественному откровению. Именно за счет этой глубины интуиции немецкая научная мысль достигла столь выдающихся результатов во всех областях знания. В ней отсутствует как поверхностный эмпиризм, который характеризует английскую школу мысли, так и поверхностный психологизм, который определяет французскую философскую школу.
Действительно, особенность немецкой школы мысли выражена в лейбницевской монаде как топологическом подходе в понимании основ бытия, где целостность сущего определена в качестве его безусловного многообразия представлений сложной метафизической природы. Этой сложной метафизической интуиции мы более не находим нигде в европейской мысли, поскольку прямолинейность суждений английской и французской мысли, в том или ином случае, сводится к известной системе традиционных подходов в понимании происхождения человека: эволюционно-биологического или теологического.
...
Очевидно, что глубокая метафизическая мысль обладает возможностью создавать дистанцию с обыденными представлениями, или стереотипами. Идеи, собственно, в нашем понимании, являются "конструктивным" материалом топологии метафизической мысли, составляя непредставляемую сущность действия сакрального начала мира. И если в религии этой основой сознания является божественного начало, то в современном рациональном мышлении онтологическое сознание конструируется из топологических метафизических элементов. Отметим основное, что составляет психоэнергетическую метафизическую основу разумного духа, ─ инстинкт смерти в человеческой душе. Именно здесь определено подсознательное пространство метафизической мысли, поскольку чувственные ассоциации сознания никогда не выходят за пределы физической реальности.
Становление бытия необходимо предполагает наличие в его основании сущности, которая образована сакральным впечатлением человеческой души, поскольку непосредственные ассоциации восприятия материального мира характеризуют отсутствие вдохновения человеческого духа. С другой стороны, поскольку это вдохновение требует максимальных затрат высшей психики, то, несомненно, что в момент ослабление высших психических центров в человеческой душе предельно активизируется многообразие непосредственных чувственных ассоциаций. Именно на этой непосредственной радости впечатлений от восприятия чувственного многообразия и строится эмпирическое сознание, характеризующее инфантилизм сознания как таковой. Даже религиозное сознание, в своем откровении, учит, что детское состояние человеческой души должно пережить грехопадение, чтобы понять добро и зло. В этом смысле, эмпиризм, являясь, в нашем понимании, зачатками формирования новой расовой психологии человека в сфере низшей психики, не постигает сущности бытия, оставаясь в пределах его непосредственного знания.
...
Ошибкой поверхностной мысли является положение, что такие учения как, например, атеизм не обладают предметом веры. По существу, это чистая вера архаичных инстинктов матриархата, в котором отсутствует работа высшей психики или, точнее, она практически доведена до минимума. Более того, эта вера может быть исключительно сильной, сплачивая неразумную волю людей в слепую силу, которая, используя достижения науки и техники, способна радикально менять инфраструктуру цивилизации и государства. Однако следует понимать, что все эти орды, даже стоящие на достаточно высоком уровне военных технологий своего времени, полностью лишены в своей среде присутствия объективного разума, поскольку лишены начал устойчивого патриархального основания культуры. Здесь пересекаются пути познания современной философии с научной психологией, а именно, в области вопроса о потусторонней основе к добру и злу происхождения моральных принципов. Элементы зороастризма, которые пытался реанимировать Ницше, все-таки существенно отличаются от атеистической сущности психоанализа своей особенностью эстетического сознания, где эстетика стремится связать воздействие сознания высших центров психики с бессознательными влечениями, действующими в человеческой воле. Другими словами, в нашем понимании, европейский нигилизм ставил своей задачей максимально отобразить реакцию сопротивления высших центров психики против возрождающихся инстинктов матриархата, которые выступали в вере в прогресс и науку, однако сам во многом оказался в их власти.
Если инстинкт жизни направлен на понятные для обыденных представлений людей цели, то с инстинктом смерти дело обстоит значительно сложнее. Собственно, основная особенность этого инстинкта состоит в том, что он не выражает стремление человека к какой-то конечности цели, а скорее направлен на то, чтобы действовать в соответствие с духовным импульсом души, в основном, разрушая и отрицая сложившуюся систему стереотипов представлений поведения. Сама природа сознания современного исторического духа, если она активна в человеческой душе, действует как разрушение стереотипов представлений низших ценностей, поскольку духовная свобода предполагает, в первую очередь, противоречие, в которое вступает разум, когда определяет идею жизни, соответствующую своей исторической эпохе. С другой стороны, мы должны отчетливо понимать, что и инстинкты матриархата, с его древнейшей верой в великую мать, никогда полностью не исчезали в человеческой душе, активизируясь в эпоху расовых катастроф, когда сила аффектов и страстей становится первичной силой в определении жизненной установки сознания. Именно в этом качестве выступает современная вера в научно-технический прогресс, проявляющаяся повсеместным вытеснением из политической жизни полноценной мужской психологии.
Если сравнить современное поведение политической элиты европейского, а во многом, и всего остального мира с ее психологией хотя бы полвека назад, то можно заметить ее радикальное изменение. Это постоянное приплясывание, многократные улыбки и ужимки, обращенные к массовому обществу, больше напоминающие поведение животного, чем человека, показывают нам, что сознание представления человека о его происхождении прямо влияет на его поведение. После постоянного внушения средствами массовой культуры, ссылающейся на авторитет современной науки, что человек произошел от примата, поведение человека в массовом социуме начинает все больше напоминать поведение самого примата, то есть существа с исключительно животными инстинктами души. В этом смысле, нам должна быть очень интересна историческая концепция Шпенглера, являющаяся завершающей системой понимания исторического процесса в русле интуиции сознания происхождения человека в немецкой метафизике. Отметим то главное, что отличает ее от английской и французской школы, ─ немецкая метафизика пыталась выводить объективную сущность разума из воздействия космических сил на природу человека, используя для этого объективные познавательные возможности разума.
Стремление вывести сознание реальности из топологических элементов объективного разума мы находим уже у Лейбница в его неудовлетворенности применением методов алгебры к геометрическим задачам. В этом смысле, лейбницевская монада есть мера максимальной целостности элементов многообразия мира при условии их предельного внутреннего единства. Другими словами, онтологическая иерархия бытия строится здесь в качестве напряжения, созданного противоположными силами, в том числе и силой противоречия мысли, утверждающей онтологическую сложность бытия в основе существования мира. Это то кардинальное отличие, которое отличает немецкую метафизику, например, от требования Декарта все приводить к простейшим элементам. Отличие состоит в том, что каждый простейший элемент, монада, сохраняет у Лейбница всю меру сложности бытия, когда простота определяется не мерой упрощения понимания объекта познания, а мерой достигнутой целостности понимания фрагмента его целого. Так, мера целостности понимания задает меру топологического многообразия, которая возвращает европейскую мысль от алгебраических методов к чисто геометрической интерпретации у греков, а значит, к космической интуиции происхождения человека.
...
Когда рассматривают позиции пантеизма в античности в его идеологической борьбе против монотеизма, то традиционно указывают на веру античного человека в природные стихии, что справедливо лишь отчасти. В действительности, вера в природные стихии характеризует лишь наивный пантеизм, который лишен высокой эстетической мысли греческой философии, поскольку классическая философия греков, и в первую очередь, Пифагор и Платон, выводят сами природные стихии из онтологии космической жизни. Так возникает отрицание их непосредственно чувственного наличия, которое "смазывается" топологическим мышлением в определенную изьятость идеи вещи из ее непосредственного многообразия воспринимаемых элементов. Понятно, что важнейшей функцией подобного мышления является эстетическое сознание, которое схватывает сущность бытия не из непосредственного чувственного восприятия, а из "отзвука", которая вещь вызывает в космологической интуиции ее существования.
Наибольшей вред в истории философии сыграла сила традиции понимать Платона в духе христианской философии, которая взяла на вооружение из него, направив против самого язычества, высший иерархический принцип духа. Однако в действительности, Платон не мог, в силу традиции внутреннего развития греческой культуры, полагать приоритет духа над материей в его безусловности, как это было свойственно христианству. Дух у Платона имеет исключительно космологическую интуицию присутствия в реальности, в которой он следует за Пифагором. Пифагор же, являясь метафизиком космологического сознания по существу, все свои геометрические конструкции: окружности и сферы определяет в качестве основы материальных стихий, топологически "натягивая" их на вечную природу космоса, который, однако, не мыслится исключительно материально. В нашем понимании, это предрассудок западноевропейской традиции метафизики, вплоть до Ницше и Хайдеггера, понимать Платона как христианского мыслителя. Он таковым не был. В противном случае, он не получил бы в своей исторической эпохе имя "божественный", поскольку греческая классика мысли вообще была бесконечно далека от христианской проблематики. Сверхчувственным в самом космосе, в пифагорейско-платоновской традиции мысли является ее топологическая основа, то есть сознание происхождения мира и человека не из материи, а из самой наивысшей целостности единства всего многообразия элементов, которые суть простейшие топологические сущности космической жизни. Таким образом, идея в греческой классической мысли есть принцип иерархии бытия, который исключает возможность сохранять стереотип представления. Ведь любой стереотип представления, фактически, имеет линейную направленность мысли, отталкиваясь от того, что можно представить. В математическом мышлении античности идея же суть бесконечное как две основные топологические пространственные фигуры: круг и сфера, в которых линейность, вообще говоря, предполагает смерть и разрыв с вечной природой космоса.
Возможно, что наиболее близким к состоянию отображения взаимосвязи сознания, проистекающего из опыта информации, заложенной в подсознании человека как элемента космологической системы, является ощущение физической невесомости, в котором отсутствует горизонтальное и вертикальное направление линейности пространства. В этом смысле, декартовская система координат становится малоэффективной, поскольку ощущение невесомости разрывает сознание человека с полем тяжести Земли. Линейная ориентация сознания теряется, с возвратом к космологической интуиции, которая определяет разрыв с базовой системой привычных ассоциативных ощущений человека, на котором строится эмпирическая система ценностей.
В нашем понимании, патриархальная культура человечества формировалась на воздействии космических ритмов в подсознании. Эти ритмы кардинально отличаются от ритмов природных процессов многообразия жизни на Земле. Утверждение о доминировании космической ритмологии в высших слоях психики мы делаем от противного, поскольку ни эволюционная теория, ни теологическая теория происхождения человека не обладает возможностью построения онтологической картины сознания в современном историческом понимании разума. Наш интерес требует кардинально изменить антропологические представления о физиологии и психике, имеющие происхождение в декартовской философии, исключающие наличие высших центров психики по существу. Немецкий идеализм, начиная с Лейбница, сместил европейский разум к постижению этой целостности человеческой души в пределах взаимодействия с высшими слоями психики, а Ницше, насколько нам понятно, определил это взаимодействие как принцип воли к власти ее разумной сущности.
В исследовании творчества Ницше мало кто обращает внимание на определяющий момент его философии, которая выводит свои положения из трагического переживания. Следует осознать, что трагедия для древних греков и была той основой жизни, где снимается непосредственное восприятие природных стихий. В результате, просвещенный грек верил не столько в эти природные стихии, сколько в космические ритмы, которыми они пронизаны. Так и просвещенный европеец эпохи Возрождения наслаждался не чувственной непосредственностью жизни, а свободой духа, переживаемой человеком как ощущение вечной природы космоса. Особенно экстенсивно это состояние души проявляется в классической европейской музыке, где ритмы высших ценностей европейского духа достигают своего апогея. На этот факт, в частности, обращает внимание и Ницше, для которого ритмология высших центров психики становится определяющим предметом внимания его философии.
...
В русле гипотезы космического происхождения человека и жизни, мы должны переосмыслить гегелевские понятия "мирового духа" и "мирового разума", которые, безусловно, являются вершиной развития немецкого идеализма. Это в современной массовой культуре понятие "мирового разума" как-то постепенно перешло в область лексики мистиков и фантазеров, ─ но в гегелевской диалектике она занимает центральное место, а именно, выражая границу между достигнутым знанием и его новым откровением в познании. Для нас важнейшим моментом этого понятия является то, что откровение нового знания объективного разума возникает из процесса опосредствования чувственного восприятия. Чтобы разобраться с процессом этого опосредствования, мы должны обратить внимание на жесткую критику Гегеля тех, кто пытается мыслить абстрактно. Эта критика имеет своей целью показать, что мышление не может быть только механическим процессом, который, подобно машине, осуществляет логические операции. Мышление должно быть самой сутью жизни в действии законов взаимосвязи, в частности, и подсознательных процессов души, чья глубина должна "высвечиваться" в идее жизни исключением возможности сопротивления неразумного начала действию разума. В этом качестве рефлексия для - себя, в нашем понимании, контролирует эти возможные атаки неразумных процессов души, способных оттеснить высшие познавательные способности разума.
Для нас, очевидно, что невозможность деления на высшие и низшие свойства психики, обусловлены в немецком идеализме стремлением, сохранить любой ценой целостность, или равновесие, психических процессов, которые были заложены высшими ценностями искусства европейского Возрождения. В эту историческую эпоху отсутствуют разрушительные процессы расовой катастрофы, когда возникает напряжение конфликта высших и низших влечений, которое определяет психологию цивилизации эпохи распада. Мы, собственно, полагаем, что этот конфликт возникает в подсознании человека между биологическими влечениями, имеющими свое происхождение в инстинктах матриархата, и космическими ритмами, имеющих начало в нравах патриархальной культуры. Вообще, любое влечение в подсознании человека характеризуется определенным ритмом сознания времени, выражающего проекцию сознания окружающего его пространства. Ранее, мы уже указывали на состояние физической невесомости как прообраза психического состояния, отображающего космическую интуицию происхождения человека, то есть на ритм откровения разума, который взаимосвязан с мировым разумом. Таким образом, психическое напряжение, обусловленное в подсознании человека ритмами космоса, должно кардинально отличаться от ритмов природы на Земле. В первую очередь, это отличие заключается в сознании длительности времени, которое, как мы полагаем, также имеет топологическую природу, то есть не является линейным.
...
Необходимость понимания изначальной онтологической интуиции немецкой философии имеет для нас исключительное значение, поскольку существование русской культуры, начиная с петровских реформ, развивается полностью под влиянием западноевропейской цивилизации. Эта ситуация не нова для процессов мировой истории. Общеизвестно, как египтяне влияли на развитие греков и евреев, греки ─ на развитие римлян, а римляне ─ на развитие германцев. Ведь феномен возникновения и действия высших ценностей в сознании человека отображает судьбу не одного народа, а всего человечества, поэтому особенности формирования российской цивилизации, начиная с реформаторской деятельности Петра, лишь воспроизводят топологические "круги" развития мировой истории. Для нас важно установить предпосылки формирования новой исторической цивилизации на территории России, поскольку очевидно, что Темные Века не могут здесь длиться до бесконечности. Очередная Смута, которую переживает современная Россия, вызвана очередным рецидивом возврата к доминированию матриархальной психологии в сознании, что, безусловно, негативно влияет на процесс становления здесь самостоятельных зачатков цивилизации. С другой стороны, мы привносим нечто принципиально новое, что характеризует понимание законов мировой истории, а именно, сознание исторического процесса как отображение ритмов мирового разума, которые высшие расы реализуют в проекте развития мировой цивилизации. Действие это является крайне разрушительным для человеческой души, поскольку взаимосвязано с высшими центрами психики, где инстинкт смерти и определяет ритмы космологического сознания реальности. Таким образом, животное начало человеческой души "сжигается" психической энергией инстинкта смерти как "топливо", которое необходимо для взаимосвязи с наличием в душе активности разума, "натягиваясь" этой энергией на действие мирового духа. Наше понимание процессов высшей психики является единственной возможностью выяснить ее действие в качестве определенной системы в-себе, поскольку сознание неспособно проникнуть механической логикой в природу трансцендентного мира, который отображает взаимосвязь души с духовной реальностью.
...
Жесткая система стереотипов, сложившихся в массовой идеологии по поводу происходящих политических событий в мире, определена, в нашем понимании, тотальной властью низшей психики над сознанием, не оставляющей места для объективных суждений разума. При этом, если теологическая система представлений не только не отрицает наличия высшей психики, но и выводит происхождение мира и человека из божественного начала, то эволюционная теория полностью отрицает наличие трансцендентного мира, который выходит за пределы эмпирического сознания. Таким образом, оставляя в стороне теологическую гипотезу происхождения мира и человека, мы полагаем ложной именно биологически-эволюционную теорию, в которой категорически исключается трансцендентное начало высшей психики. В нашем понимании, именно трансцендентные основы высшей психики являются предпосылкой рациональной психологии человека, когда отрицание стереотипов представлений, действующих в определенную историческую эпоху, разрушаются путем их постепенного топологического размазывания.
Так, начала происхождения человека следует искать не в теологических и эволюционных представлениях, а в сложном воздействие космической системы на подсознание человека. Для разумного человека, очевидно, что в событиях мировой истории всегда участвует некая сакральная сила, которая, в полной мере выражает нечто священное как для современников, так и для последующих поколений людей. В традиционном представлении утвердился стереотип сознания, который полагает "производителей" высших ценностей художников и философов, "гениями", хотя это понятие никак не задевает вопроса о происхождения этих ценностей изнутри. Слишком просто, ограничив великие произведения творческого духа человека от остальной культуры своего времени понятием "гения", полагать, что другая, массовая культура прошлого, развивается по своим собственным законам, где доминируют, например, экономические цели людей. В нашем понимании, подлинное начало происхождения человека следует искать как раз в феноменах высшей культуры и в их воздействии на душу человека, тогда как массовые ценности являются, определенного рода, признаком слабоумия культуры своей исторической эпохи.
Фрейд в своем анализе творчества великих поэтов и художников попытался объяснить происхождение высших творений человеческого духа определенными психическими комплексами. Здесь мы замечаем странную тенденцию в современной интеллектуальной культуре, доминирующей в массовом сознании, ─ все психически здоровое выдавать за "болезнь", и, наоборот, все психически неполноценное за "норму". Так, за "норму" выдается стремление ограниченного человека постоянно думать о работе, о накоплении денег, то есть такое сознание, которое бы в исторические эпохи, где доминировал разум, полагалось если уж не слабоумным, то, по крайней мере крайне примитивным. Но дело в том, что, эта потребность социальной системы в увеличении интенсивности механического труда как-то незаметно стала именоваться "философией политэкономии" в том смысле, что мера напряжения нового типа производства стала рассматриваться как мера человеческой "свободы". В результате, в единстве этого механического усилия интеллекта и воли в массовой системе ценностей постепенно не осталось места для сознания художественной реальности, вне которой не существуют начала высшей культуры. Можно сказать, что масштабы и объемы производимых человеком материальных ценностей стали определенным гипнотизером его сознания, постепенно подавляя в душе высшие функции разума. Рассудок же человека никогда на сдаст позиции сознания перед высшей познавательной функцией разума, если последняя не совершит насилия над ним, которое возможно только через энергию высшей психики. Ведь высшая психика, действующая под влиянием энергии инстинкта смерти, существует в трансцендентном мире феноменов, которые не могут быть эмпирически доказаны.
Причиной нашего интереса к психическим процессам, происходящим в глубинах психики человека, является стремление обратить внимание на ее трансцендентную природу феноменов. Имеет место явление, которое, выходя за пределы известного опыта восприятия, определяет сознание, причем в достаточно близком психологическом состоянии души, находящейся под воздействием инстинкта смерти: ощущении тревоги, беспокойства и психического напряжения, фактически, вырывающего сознание человека из привычных психологических реакций на окружающий мир и текущие проблемы его жизни. Так, возникновение всех мировых религий, произведений искусства, открытий в области науки и само философское мышление есть прямой результат активности в глубинах человеческой психики ее высших центров, связанных с инстинктом смерти, который постоянно разрывает сферу влияния на сознание потока знакомых ассоциаций восприятия. Только импульс воли, направленный против естественного состояния непосредственных ощущений сознания, дает возможность трансцендентному сознанию совершать свободный акт познания, тогда как механическое усилие воли никогда не выходит за пределы активности знакомых ассоциаций восприятия. Ведь психическое усилие, обусловленное разрушением взаимосвязи сознания со знакомыми психическими ассоциациями, направлено на то, чтобы, фактически, разорвать зависимость субъективного духа от соматических движений психики. Но эмпиризм, наоборот, требует максимальной зависимости сознания от знакомых ассоциаций, чье постоянное и непрерывное повторение и состоит в максимальной прочности стереотипов сознания массовых ценностей.
Психическая энергия инстинкта смерти также определена энергетическими импульсами, чье действие, несмотря на отсутствие его эмпирического содержания, выражает действие духа в человеческой душе и его воздействие на волю. Воздействие высшей психики физиологично в том смысле, что эта энергия определяет соматические психические реакции сознания, когда речь идет об исторических событиях: великих сражениях, процессе создания произведений выдающегося искусства и подлинного существа философского мышления. Однако подобная физиология, очевидно, определяется не массовым инстинктом, который характеризует нравы человеческой толпы, а инстинктом расы, то есть бессознательным потенциалом действия в человеческой душе духовного единства с себе подобным. Таким образом, энергия, которая формирует психологию человека высшего типа, кардинально отличается от массовой психологии человека. Например, Микеланджело большую часть своего времени проводил под сводами расписываемого им храма с запрокинутой к верху головой, от чего у него постоянно болели шея и глаза, в которые стекала краска. Понятно, что подобное следствие воздействия духа на тело нельзя сравнить с механическим усилием раба, чей труд на поле в античном государстве или в средневековом хозяйстве также калечит тело. Но Маркс именно в этом механическом усилии раба увидел движущую силу мировой истории, которая порождает определенный "дух" существования производственной системы. Мы полагаем что, уже в самом психическом усилии непосредственного производства ценностей: духовных и материальных, существует кардинальное различие бессознательных импульсов. Духовные импульсы производятся в душе трансцендентной энергией, подчиняя себе животную психику человека, а механические импульсы, наоборот, производятся системой знакомых и постоянно повторяющихся ассоциаций животного начала души. Другими словами, уже на бессознательном уровне человеческой психики существует напряжение, предполагающее возможность различного направления развития ценностей его сознания.
...
Теперь нам будет не трудно ответить на вопрос о том, почему в наше время исчезло влияние высших ценностей в сознании человека, равно как исчезли и их производители, такие, например, как Микеланджело, Цезарь или Платон. С точки зрения приоритетов веры, в цивилизации постепенно стали восстанавливаться массовые функции сознания матриархата, когда человек начинает верить только в материальные силы и в то, что их производит. Производство воспринимается здесь очень широко: сексуальный мотив как необходимость биологического самовоспроизводства, совершенствование новых технологий как необходимость производства бытового комфорта жизни, необходимость производства нового вида знания как увеличение информационного пространства и так далее. В этом, подавляющем разум, напряженном ритме механического производства, как мы видим, отсутствует трансцендентная реальность, поскольку ее необходимость существования в матриархальной системе ценностей отпадает.
Мы должны понимать, что биологическая эволюционная теория происхождения человека ничего не объясняет в вопросе о происхождении разума, когда массовое общество демонстрирует нам, что подавляющее число окружающих нас людей лишены его элементарной активности в душе. Подавляющее большинство людей в массовом обществе существует под гипнотическим воздействием системы материального производства, однако материальные ценности суть продукт неразумного существования человека, которое, после ликвидации базовых инстинктов патриархата, стали именоваться "разумными", например, в марксизме. Трансцендентная реальность стала именоваться в марксизме "опиумом для народа" и "нищетой философии", что указывает на полную подмену разума, который является исключительно прерогативой патриархальной психологии или определенной мерой ее влияния. Как только это влияние прерывается, цивилизация начинает стремительно распадаться пропорционально рассеиванию в ней патриархального духа, поддерживающего расовые основы культуры. Для нас важно здесь то, что в исторические эпохи господства разума, начала происхождения человека полагаются духовными. Именно из этих духовных начал психики и проистекают все моральные принципы мировых религий, вплоть до табу первобытной культуры, поскольку низшие инстинкты в патриархальном воздействии на глубины человеческой психики почти полностью контролируются высшей психикой уже на бессознательном уровне.
Понимание современной исторической сущности разума требует переоценки роли матриархальной культуры в мировой истории, когда топологический характер развития цивилизации демонстрируют рецидивы глубокой массовой дегенерации человека в моменты распада цивилизации, сопровождающиеся перестройкой высшей психики. Коллапс единого духовного пространства выражается в ослаблении высших центров психики, то есть "замыканием" действия психической системы на знакомых ассоциациях восприятия в круге непрерывного повторения стереотипов представлений о реальности. Массовые ценности дают нам бесконечное многообразие примеров этих кругов, например, размышления человека о своей работе, семье, о погоде, о продуктах питания и других примитивнейших мыслях, чье банальное течение и характеризует тот уровень жизни, который, собственно, не относится к подлинной природе разума. Подлинная природа разума требует разрушения стереотипов сознания, которые в каждую историческую эпоху ограничены: местом, временем, менталитетом народа и уровнем развития цивилизации в данном месте. Подлинные основы разума имеют бескорыстные мотивы познания, которые коренятся в высших слоях психики, тогда как стереотипы представлений всегда выражены определенной нуждой, определенной зависимостью от борьбы за выживание. Вообще, мотив выживания, в нашем понимании, определяет существо матриархальной психологии. Именно поэтому сословное общество, существовавшее до возникновения общества массового, строилось по принципу дифференцирования влияния системы стереотипов сознания. Так, крестьянское сознание, полностью обусловленное заботой о выживании, было определено в пределах небольшого количества простейших схем рассудка, направленного почти исключительно на заботу о хлебе насущном. Чем выше было сословие, тем меньше человеческая мысль зависела от той постоянной нужды за выживание, которое вели низшие классы. Но массовое общество все перевернуло вверх ногами, когда максимальная забота о выживании, как железным обручем, скрутила все виды социальной активности человека в необходимости объяснять свою деятельность исключительно материальной потребностью. Ведь это общество выстраивалось даже не из крестьянского сознания, которое, будучи определено началами патриархальной культуры, мотивировалось все-таки духовной основой жизни, ─ а из его наиболее неполноценных национальных анклавов. Эти люмпенские элементы как раз и выражали те архаичные импульсы матриархаты, которые марксизм рассматривал в качестве движущей силы мировой истории.
...
Существует принципиальное различие между субъективным разумом и объективным разумом, понимание которого было выработано уже у Канта и Гегеля. Субъективный разум есть рассудок по существу, который действует в пределах представления, то есть направлен на максимальное внимание к ассоциациям непосредственного восприятия сознания. Объективный же разум, наоборот, существует только тогда, когда свободен от ассоциативного сознания. Эта свобода достигается путем разрушения зависимости мышления от влияния знакомых ассоциаций. Наибольший интерес здесь состоит в понимании объективного разума у Гегеля, поскольку Гегель отрицает объективность трансцендентального мышления на основании его ограниченной абстрактности. И действительно, подлинный разум не абстрактен, как рассудок, а существует в качестве непрерывного отрицания конечности субъективной мысли, то есть доведения ее до растворения в объекте как сущей открытости его идеи.
В вопросе об открытости идеи как существовании основания разума для всех вещей и явлений реальности, мы должны обратиться к намеченному нами пониманию трансцендентного характера высшей психики, взаимосвязанной с инстинктом смерти. Здесь особенно важно проанализировать попытку Шопенгауэра разрабатывать беспредпосылочный принцип бытия Платона, который он пытался определить как одну из особенностей чистого разума, понимаемого в духе Канта. Однако сам подход в этой важнейшей проблеме, пониманию основ чистого разума, был ошибочным, поскольку чистый разум нельзя представить, то есть нельзя свести к сфере известных ассоциаций сознания. Любая попытка модернизация известных ассоциаций, которые не меняются в историческом сознании человека, всегда существуют в пределах конечности рассудка, который приходит в противоречие, когда начинает соприкасаться со сложными феноменами реальности. Последние всегда новы, поскольку их происхождение проектируется из глубин психики. Таким образом, именно внутренняя иерархия психического процесса, уходящая в глубины подсознания, составляет движущий мотив разумной воли человека, а не ее механическое усилие, почти полностью контролируемое рассудком. Топологический принцип онтологической сущности бытия состоит в том, что трансцендентное начало психики выражает трансцендентальную природу разума, которая действует как становление субъект-объектного момента познания. Вообще, мы полагаем, что именно линейное представление рассудка существует наиболее близко к формированию обыденных представлений, поскольку топологическая линия реальности всегда определена отрицанием границы обыденного сознания. Граница метафизики топологического существа разума выражена в качестве действия потока разрывов ассоциаций.
...
Любая новая цивилизация, возникает из расового основания души. Здесь мы постулирует изначальную взаимосвязь основ расовой души с уровнем развития объективного разума в соответствующей культуре. Этот постулат определяется непосредственной идеей нелинейного развития мировой истории, как, собственно, и нелинейностью метафизического сознания, когда единство мировой культуры складывается из конечного множества различных культур. Начала возникновения философского знания в новой цивилизации, по-видимому, определяют момент перелома от Темных Веков к эпохе Средневековья. Так, трудно себе представить, чтобы интеллектуальная среда, еще недавно полностью построенная на мистической вере в производственные силы и производственные отношения марксизма, завтра каким-то образом цивилизуется. Но главное для философской мысли осознавать, что в известной истории российской интеллектуальной культуры отсутствует основа понимания объективного разума, ─ это дает возможность разрушить множество ложных стереотипов представлений, на которых строится российская, а еще недавно, строилась советская интеллектуальная культура. Важно сконцентрировать внимание на наиболее актуальном для нашего времени опыте философского наследия исторического понимания разума в философии Ницше и Гегеля. При этом, например, вопрос о сущности сверхчеловека в философии Ницше приобретает иной смысл в российской истории. В России речь должна идти о том, что такое разумный человек вообще, поскольку подавляющее количество людей здесь развиваются и умирают за пределами элементарных норм рациональной культуры. Ведь эти люди, которые представляют лицо современной российской культуры, а еще недавно представлявшие лицо советской цивилизации, очевидно, мало причастны к природе объективного исторического разума. Важнейшей задачей здесь является ─ переломить варварство человеческой души в сторону ее разумного самосознания.
...
В отличие от массового сознания, где все сводится к представлению, разумное историческое мышление не может быть представлено. Субъективная сущность разума, как рассудок, очевидно, представляема как конкретная вещь, предмет сознания, который в наших восприятиях и ощущениях отображает материальную границу мира, его плотность, интенсивность и полноту. Вопрос о духовной границе мира существует только в области проекции сознания, отображающей высшие центры психики, где и выявляется объективная сущность разума как действие активности мирового исторического духа. В обыденном же сознании, разум всегда тождественен рассудочному суждению, которое не выходит за пределы его либо чисто эмпирической, либо чисто абстрактной сущности, то есть сохраняет дуализм противоположности восприятия сознания реальности и его представления о нем. Восприятие объекта в субъективном сознании рассудка всегда действует прямолинейно, поскольку ассоциативная связь между чувственным ощущением и сознанием в области абстракции имеет дело с горизонтом представления, которое движется по границе воспринимаемого. Таким образом, рассудок всегда действует по границе противоречия дуалистического сознания, которое выражает противоположность абстрактного и чувственного начала реальности.
Повторим еще раз, наше понимание человеческой психики предполагает, что в ней существуют высшие центры, связанные с инстинктом смерти. Предметом культуры высшей, является художественное творчество и философское понимание существа мира. Здесь характер производства психической энергии иной, чем в низшей психике, а сознание действует не в линейности последовательных актов ассоциативного восприятия, а движется определенными "рывками" в области их разрывов, где отображается своего рода "шаровидность" направленности волевого акта, то есть его топологическая основа действия. Из этой "шаровидности", собственно, и возникает нелинейное представление мирового события. Таким образом, в нашем понимании, рациональное мышление никак не может быть следствием какой-то человеческой нужды, а выражает, наоборот, наивысшую полноту и предельную мощь психического здоровья человека. Во всякой нужде низших ценностей всегда есть что-то неполноценное с точки зрения открытости сознания миру. В этом смысле, эволюционная теория наиболее "линейна" в историческом сознании и, мы видим, собственно, ужилась с линейным представлением религиозного монотеистического сознания. В ней все направлено "вперед", то есть по касательной к сущности бытия, ибо рассудок должен все представлять в линейном направлении воли, то есть механически владеть всеми психическими импульсами.
Современная философия оказалась перед необходимостью решить вопрос, который ранее был, в основном, прерогативой либо религиозных представлений, либо философии, действующей в пределах теологических основ сознания: что такое дух? И здесь мы сталкиваемся с той проблемой, которая выходит за пределы представлений о духе, складывавшихся в монотеистических религиях мира, поскольку в них дух воспринимается глубоко лично в душе, как часть отображения представлений о едином боге. Мы полагаем, что подобные представления изжили себя в понимании современной динамики мирового духа истории, хотя и могут быть прибежищем тех людей, разум которых слаб.
Вообще, в переосмыслении существа разума и духовных основ реальности, в эпоху распада цивилизации, философское мышление неизбежно возвращается к древнейшему расовому. В этом смысле, Плотин возвращает греческую философию к таинству египетской магии, а Ницше ─ к духу греческой трагедии. Возможно, что в контексте реальности сознания появления высшей расы, речь должна идти о непосредственной природе разумного духа в человеческой культуре, которая отображает момент его "вклинивания" в животные начала души.
Если горизонт исторической эпохи топологически скручивается в эпицентр единства духа народа, нации, расы, то расовая катастрофа, наоборот, предполагает исчезновение сознания духовного единства, то есть распад традиционной культуры, в которой остается лишь прямолинейность обыденных представлений. Можно сказать, что в этом случае воля теряет свою избыточную разумную мощь, которая проистекает от психического здоровья, и тогда само здоровье становится не просто исключением в культуре, а ее крайним дефицитом. Этот дефицит ощущается во всем, становясь причиной вырождения и, фактически, постепенной дегенерации человека, в котором перестают функционировать высшие центры психики. Параллельно, искусство, наука и политика начинают обслуживать и выражать эти дегенеративные импульсы человеческой души, в которых разум уже не контролирует бессознательные влечения низшей психики. Сама психическая норма, как следствие осознанных разумных действий человека, исчезает. Из глубин человеческой психики выплывает бессознательная потребность в культе великой матери.
...
В современной душе дух человека соотносится с некой роковой силой, которая не сводится к пониманию в пределах известных теологических и метафизических представлений. Особенность этой силы состоит в том, что она имеет топологический, а не дуалистический, характер. Ее действие, протекая по топологическим линиям подсознания души, касается материальных сил в области бесконечно малых психических возмущений. Разум, в нашем понимании, проистекает из областей разрыва ассоциативного восприятия, то есть является прямой проекцией топологических линий духовной динамики человеческой души. Основой высшей психической жизни субъекта является ее топологический характер, который нельзя уловить в области линейного сознания реальности процессов психики. В этом смысле, дух нельзя представить, однако его присутствие можно отобразить в эстетическом созерцании. Так, именно система эстетических образов становится откровением разумного духа в непосредственном образе жизни человека, закладывая дух традиции, где действуют патриархальные начала культуры. Вообще, основой эстетического образа сознания является задача "склеить" мертвый мир пространства в живую картину динамики мирового духа. Именно здесь существует подлинный критерий красоты, когда настоящее произведение искусства отображает через себя сознание вечности бытия. Но вне исторического сознания, времени как духовной категории разумного образа жизни человека, не существует. Физическое время есть пустая абстракция монотонного повторения одного и того же, что, в принципе, есть безвременье, с точки зрения реальности мирового духа. Однако, с позиции материального сознания, в котором существует абсолютная вера в производящую силу природы, это есть единственно возможный тип времени, который отображает механику физиологии человеческой души в проекции на его мускульную систему и систему механических операций рассудка. Этот тип времени, механический, связывает систему ассоциаций в единую базу, в которой формируются все элементы восприятия технократической культуры массового общества.
В понимании разумного духа как топологического элемента, определяющего, в частности, и авангардные рубежи современной научной мысли, мы должны указать на математические исследования в области топологических моделей, где принцип самоподобия топологических моделей фракталов отображает связи природы в их немеханической основе. Здесь линейный момент минимален, поскольку топологический рисунок природы всегда ускользает в бесконечную воспроизводимость своих связей. Можно сказать, что это бесконечное нанизывание кривизны на воспроизведение определенного рисунка и создает определенную плотность материи в окружающем нас мире. Природа духа родственна этой топологической картине рисунка, за тем исключением, что она движется в проекции на трансцендентное сознание реальности. Политическую, моральную, психологическую и философскую сущность этой реальности мы и описываем. Наш подход в понимании реальности, метафизический, поэтому главным в нашем описании-исследовании высших слоев психики является осознать ее центры, которые взаимосвязаны с разумной волей человека. Только в этом случае можно рассуждать о разумных мотивах поведения человека, равно как и разумных процессах, протекающих внутри цивилизации.
...
Самым простым топологическим метафизическим фракталом разума в человеческой душе является психическая активность инстинкта смерти, которая стремится освободить разум от его соматической зависимости. Именно здесь проистекает наивысшая активность человеческой воли, поскольку она насыщена духовной силой. Однако мы должны различать духовные процессы матриархальной психологии человека, которая определена духом природы, и духовные процессы патриархальной психологии человека, где доминирует разумный дух в его непосредственном откровении бытия. Именно последнее, и составляет сквозную силу мирового духа цивилизации, где гибель локальных форм цивилизации есть лишь переход к ее базовым началам новых высших ценностей. Можно сказать, что в самой близкой к способности восприятия духа, но не являясь восприятием по существу, и проявляется в человеческой душе сознание инстинкта смерти. При этом матриархальная психология этого инстинкта порождает разрушительные орды, подобные орде татаро-монголов, германских варваров или большевистской орде, которые инстинктивно враждебны государственной психологии, построенной на патриархальном быте. Понятно, что эти орды интернациональны, когда какое-нибудь небольшое ядро, подобное племени Чингиз-хана или известной банде большевиков, становятся впоследствии силой, объединяющей огромные полудикие массы людей, жаждущих разрушения всех государственных институтов. Бессмысленно полагать, что в этих ордах нет веры, ─ очевидно, что она есть, однако ее существо питается исключительно матриархальными инстинктами, то есть верой в порождающую силу природу. Именно поэтому большевики с невиданной жестокостью уничтожают церкви и храмы, в независимости от их конфессиональной принадлежности, а татаро-монголы стирают с лица земли города, ─ ими движет стремление уничтожить альтернативную веру в самых глубинных основах человеческой души. Дух в матриархальном сознании ассоциируется исключительно с задачей производства: людей, средств производства, товаров, нехитрых радостей непосредственной жизни, когда топология духа определяется не сущностью в себе, то есть пониманием его независимости от материи, а наоборот, мыслится в качестве духовного восторга от обилия и полноты непосредственного единения с природой.
Несомненно, мы должны понимать, что большевизм не является случайным событием в истории России, в первую очередь, доказывая отсутствие в ней основ рациональной культуры, которая строится на самостоятельной расовой организации. Начиная с реформ Петра, здесь закладывался антирасовый принцип культуры, который формировался на основе непрерывного глумления над основами собственного патриархального быта. Такая реформаторская деятельность могла дать положительный результат только в одном, в строительстве современной армии и флота.
В понимании исторических событий в России и в мире очень важно проанализировать и понять политические успехи марксизма в ХХ веке. Было бы легкомысленно не осознавать, что вера в мировую победу пролетариата, будучи интернациональной силой, является верой масс людей, объединенных очень сильным стремлением к ликвидации всех признаков патриархата в основах бытовой культуры. По-видимому, в наибольшей степени, здесь преуспели красные кхмеры. Страшные факты говорят сами за себя. От трехмиллионной столицы после захвата ее кхмерами в городе осталось несколько десяткой тысяч людей. От 11000 тысяч студентов, после правления кхмеров осталось только 400 и так далее и тому подобное. Мы полагаем, что геноцид по отношению к элите нации происходил после захвата большевиками России и хунвейбинами ─ Китая, просто факты эти пока умалчиваются в силу доминирования на территории этих государств генетических последователей этих орд. Таким образом, основная сила марксистского учения состоит не в его "теории", которая бессмысленна с позиции объективного разума, а в агрессивности, с которой механический интеллект выступает против патриархальных основ быта, на основе которого существует расовое государство.
...
Таким образом, топологический характер мировой истории определяется периодическими процессами возникновения в истории человечества расовой катастрофы, когда варвары и рабы уничтожают государственные институты, расовую элиту народов и погружают в забвение разум. Философия и искусство, как область, в которой формируются основы высшей культуры, в эти эпохи исчезают. Они полностью фальсифицируются, как, например, в наше время, когда в массовой культуре под "разумом" утверждается активность механического интеллекта, а под "искусством" ─ сексуальные фантазии и образы примитивного технологического мусора технократической цивилизации.
Мы должны переосмыслить проблему "бездуховности" массового общества, которая обсуждалась весь ХХ век. В действительности, в массовом обществе дух существует, но его активность определена матриархальной верой в производящую силу природы. Можно сказать, что дух возвратился к своей минимальной активности, когда рассудок не владеет ничем иным, кроме как ассоциативно-чувственным, типом сознания реальности. Здесь трансцендентный мир исключен в качестве существующего в наличии, а вместе с ним исключено разумное существование человека.
Было бы бессмысленно сводить симметрию матриархальной и патриархальной веры, которая периодически доминирует в процессах развития цивилизации к какой-то биологической особенности организации человека. В том то и дело, что с позиции матриархальной веры человека, современная психология технократического общества является вершиной достижения мировой цивилизации, а с позиции патриархальной веры, ─ состоянием безумия и почти полным забвением разума. Так, на уже простейшем уровне бессознательных влечений человека требуется рассматривать становление и утверждение веры в качестве сложной динамики человеческой психики в ее кардинальном различии мотиваций жизни. Понятно, что в механическом представлении о человеческой психике, доминирующем, начиная с Декарта, вопрос о различном типе бессознательных влечений не ставился, поскольку, в противном случае, человека нельзя было бы представить в качестве психофизиологической машины, где механический рассудок руководит через ассоциации полностью понятными мотивами влечений. Однако, как мы видим, бессознательный психический акт значительно влияет на сознание человека уже в формировании его непосредственной веры, когда "доверие своим чувствам", этот основополагающий принцип гуманизма, является относительным в патриархальной культуре, где разум выражается интеллигибельной сущностью бытия. Ведь если человек доверяет своему инстинкту смерти, то тогда весь этот многообразный мир чувственных впечатлений и эмоций становится иллюзией, которая уходит на второй план в видимости бессмертного начала мира, которое выражает сознание его духовного начала. Другое дело, что в непрерывном изменении понимания разумной действительности в историческом сознании, основы объективного разума постоянно меняются, разрушая стереотипы представлений о бессмертном начале бытия.
В современном метафизическом мышлении, безусловно, один из основных вопросов состоит в том, как понимать разумный дух по существу. Чем является духовное в его многообразия веры в древних цивилизациях, и чем оно является в настоящем, в качестве монотеистической веры, написано много. Метафизика долго осмысляла сущность единого бога. Однако в процессе расовой катастрофы, когда антропологический архетип, сформированный этой верой, постепенно оказывался в меньшинстве в массовом обществе, влияние ценностей этой метафизики ослабевало, пока полностью не слилось с ценностью научного знания, с его различными течениями в сознании позитивизма. Для нас, очевидно, что массовое общество, как система ценностей, сформированная подсознательными инстинктами матриархата, является машиной уничтожения расовой сущности человека и всех патриархальных норм жизни.
В странах, где развитие современных технологий невысокое, например, в Азии, процесс расовой катастрофы протекает медленнее, однако его действие здесь также очевидно. В результате, вера в исключительную ценность производственных мощностей, в экономическую целесообразность самого существования общества, стала основной движущей силой функций социума как системы, в которой доминирует сознание матриархата. С точки зрения разума, это есть массовое помешательство людей, поскольку сознание конечности человеческой жизни, проистекающей из инстинкта смерти, здесь практически полностью отсутствует. Современные кладбища в Америке и Европе в большей степени напоминают (насколько мы можем предположить) прогулочные парки, где домашние животные (жители мегаполиса) выгуливаются в состоянии забытия разума, когда поход к могилам предков становится такой же бездумной привычкой, как и поход в церковь. Вообще вся современная социальная инфраструктура западноевропейской цивилизации напоминает нам функционирование египетской цивилизации периода ее упадка, когда привычка, выработанная в течение многих веков, становится бездумным повторением одних и тех же действий людей, направленных только на одно, на биологическое выживание. Привычка имеет глубокие расовые корни, в отличие от представлений, которые идеология распространяет в массовом сознании. Эта ассоциативная система восприятия сквозит в жестах, мимике лица, в бессознательных и осознанных мотивах людей, существующих под влиянием процессов внутри цивилизации. И наоборот, она является полностью фальшивой и искусственной, когда отображается либо в психических реакциях варваров (как это имеет место, например, в современной России) или в странах, утративших свою национальную самостоятельность сознания (например, в Японии). Этот психологический стереотип поведения характеризует то бессмысленное кривляние психического склада души, которая, будучи неспособна, развить свои разумные начала, пытается выражаться через деятельность механического рассудка, в котором разум отсутствует.
Здесь следует заметить, что через ассоциации легко передаются истины низших ценностей, поскольку массовые инстинкты, являясь инстинктами биологических основ человеческой души, мало меняются по существу с момента возникновения цивилизации. Поколения сменяют поколения, люди рождаются и умирают, в основном, не выходя за пределы стереотипов представлений своей эпохи, которые формирует инстинкт биологического выживания. А он, в свою очередь, строится как на экономии материальных ресурсов, так и на их максимальной добыче и производстве. В этом смысле, примитивный человек, возможно, действительно является биологическим родственником примата, однако высшие ценности, которые производил человек высшего типа, никак не могли быть следствием борьбы за биологическое существование, поскольку дух есть продукт психического центра психики, разрушающего животное состояние души изнутри. При этом, если эмпирическое сознание находит достаточное количество фактов, подтверждающих гипотезу эволюционного происхождения человека, то рациональное мышление не может предоставить подобных доказательств существования трансцендентных основ человеческой души и, собственно, чистого разума, поскольку действие рассудка всегда обусловлено какой то ассоциацией обыденного представления своей эпохи. В результате, топология разума должна непрерывно менять функции высшей психики, раскрывая их то в религии, то в искусстве, то в науке, то в философии. Однако напряжение двух полюсов бессознательных влечений души: инстинкта жизни и инстинкта смерти остается. Именно в этом напряжении конфликта двух различных полюсов активности подсознательной психики человека мы видим подтверждение мысли Платона о существовании двух миров, вечном, который соответствует духовной части человеческой души, и текучем и непрерывно становящемся, который соответствует многообразию чувственных ассоциаций восприятия. При этом, многочисленные психозы имеют происхождение именно в матриархальной психологии человека, где болтливость, истерия и неврастения становятся повседневностью жизни человека.
Онтология разума есть сознание иерархии строения мира, которая, в частности, определяется в качестве понимания познавательных средств мышления: научных, художественных и даже религиозных. Таково классическое понимание философии и мы его придерживаемся. Уже рассудок, оперируя абстракцией, использует лишь самые сложные ассоциативные реакции мышления, где логическая последовательность мыслей взаимосвязана в качестве их допустимого разрыва. Само допущение этого разрыва и полагает действие рассудка логичным, поскольку рассудочное суждение строится в качестве видимости следующего момента мысли, подобно точки на прямой. Но, как известно, в математике иррациональное число не может находиться на прямой. Аналогичным образом, и в сознании рассудка допущение иррационального разрыва связи ассоциаций предполагает наличие трансцендентной реальности, которую Кант относил к области существования разума. И, аналогично математике, где мощность иррациональных чисел превышает мощность чисел рациональных, в метафизике топологии разума, мышление является сечением, в котором мировой дух открывается как смысл существования определенной исторической эпохи. Понятно, что дух по самой своей сути должен в большей своей части быть иррациональным существом реальности.
Одной из основных характеристик разума и духа является их топологический характер, то есть особенность полагать субъект-объектную взаимосвязь мышления в их относительной противоположности в непрерывном становлении бытия. При этом, нельзя все-таки путать субъект с объектом, когда субъект как непосредственная субъективная мысль, владеет объективным содержанием предмета, в первую очередь. Другое дело, что объект может быть субъективен как граница познания. Эту элементарную адекватность понимания основ субъект-объектного мышления следует осознавать, когда мы, исторически, существуем в эпоху Темных Веков, в которой, собственно, разумный внутренний мир человека, как общечеловеческая ценность, не является основанием реальности. Он не отделился как свободная субъективность разумного духа, в котором "Я" определена как высшая ценность самого познания, а не его прикладных задач: в области науки, политики, военного производства и других сферах технократической цивилизации. Ведь сознание субъективного "я", как разум, есть, в первую очередь, предмет объективной полноты метафизической реальности, где выражена вся история мирового духа. Именно ее мы и не находим ни в теории биологически-эволюционного происхождения человека, ни в физической теории большого взрыва Вселенной. В обоих случаях, линейное сознание истории исключает выход в другую плоскость основ существования реальности, например, в историю существования мирового духа, которая должна включать в себя понятие "вечности". Мы же выводим историю существования мирового духа именно из топологии метафизической основы высшей культуры, которая психологически формируется из точек разрыва ассоциативного восприятия, поэтому чувство глубокой радости, которую дух испытывает при соприкосновении с выдающимся произведением искусства, никогда не связан с чувством удовлетворения. Скорее, наоборот, постоянная неудовлетворенность человеческого духа, при условии переживания глубочайшей внутренней радости, выражает основу созерцания высокого произведения искусства, что, безусловно, резко контрастирует с тем, что переживает человек при восприятии так называемого "современного искусства". Он переживает чувство отвращения, которое испытывает при восприятии разного рода элементов технократической культуры, из которых конструируется некий псевдо художественный объект. И действительно, в эпоху распада цивилизации задачей массовой идеологии является ликвидировать сферу, в которой существуют высшие ценности. В этом случае, искусство начинает выполнять задачу, которая прямо противоположна своей сущности, а именно, не возвышать душу, а наоборот, наполнять ее низменными бессознательными импульсами, которые необходимы для того, чтобы полностью усыпить разум, подчинив его простейшим схемах механического рассудка. В результате, искусство распада цивилизации выражает психологию маленького человека, для которого сознание мелких бытовых радостей жизни становится определяющим.
...
Продолжительность существования различных агрессивных орд очень кратковременна, ибо они возникают в результате резкого возмущения подсознательных инстинктов матриархата, выплескивая в мировую политику примитивного агрессивного самца, подобного Чингиз-хану или Аттиле, стирающего с лица земли слабые государства. Аналогичным образом, и орда большевиков в России действовала очень недолго. Разрушив основы патриархального быта, она стала стремительно распадаться, пока не перешла в основу того варварского государства, которое существует вплоть до нашего времени. Культ свободной любви, "обобществление" женщин, существовавший в ценностях большевизма, является в действительности, ни чем иным, как попыткой полностью исторгнуть из глубин человеческой души сознание духа-отца. И наоборот, дух в реакциях матриархального подсознания выражает систему прямых проекций сознания животной части души. Именно поэтому Гегель выступал против тех, кто мыслит абстрактно, поскольку этот тип мышления лишен разумного содержания в качестве активности высших слоев психики. Однако механическая мысль здесь находит свою полную свободу, апеллируя к эмпирической науке и социальным ценностям, где движется в абсолютной вере в основу взаимосвязей непосредственного чувственного восприятия.
...
Во всех исторических цивилизациях, начиная с шумеров, мы находим зачатки экономических отношений в государства, проблемы семейной жизни, борьбу государства за сферу политического влияния ─ все это суть земное, которое формируется в сознании массовой культуры в силу чисто-биологической сущности человека. Мы, собственно, не посягаем на вопрос о происхождении биологической конституции человека, которая определена в пределах функционирования низшей психики, практически не меняющейся в истории развития мировой цивилизации. По-видимому, если бы сознание человека определялось только низшими психическими импульсами, то тогда не возникали и не гибли целые цивилизации, а существовало только монотонно текущее, построенное на непрерывном воспроизведении одних и тех же целей, существование социума, которое мы наблюдаем в эпоху распада любой мировой цивилизации. Это та или иная механика мысли, которая строится на привычках, выработанных столетиями и даже тысячелетиями, если рассматривать историю Древнего Египта, определяет стереотипы поведения человека в области низших ценностей. Разрушить их практически невозможно. Сомнение в существовании одного бога постепенно формирует веру в другого бога; гибель одного государства компенсируется формированием другого. Все эти истины, безусловны, являются истинными только в контексте своего времени, утверждая свою "вечность" в соответствии с конечными положениями рассудка в его доверии духу традиции. То, что сама традиция возникает в истории фактически из ничего, для рассудочных суждений не принципиально, поскольку его положения находят аргументы в пользу "извечности" самой традиции. История Рима возводится античной мифологией к греческим героям Трои, случайно заброшенных в среду диких италийских племен. История христианства вырастает из истории Ветхого Завета, который описывает сотворение мира. Но все эти рассудочные установки веры действительны только в пределах некоторых опорных точек истории, возникающих из освященного мифом ограниченного отрезка исторического времени. Ведь современный разум не может принять, как это полагается в библейской традиции, что мир и человек возникли шесть тысяч лет назад. Артефакты первобытной культуры показывают, что человек существовал задолго до этого времени.
Рассматривая сущность истины, в первую очередь, мы находим ее дифференцированный смысл, который проистекает из определенной точки зрения: политики, науки, религии, искусства и других областей культуры. Так, если религия утверждает, что бог существует, а эмпирическая наука утверждает, что нет, то это противоречие снимается в относительности обоих точек зрения в топологии метафизической сущности истины. Топологическая сущность разумной истины утверждает, что вопрос веры в бога или неверия в него выходит за пределы современных вопросов разума, которые определяются другими метафизическими прерогативами сознания. Эти вопросы, будучи вопросами субъективного восприятия мира, не касаются более общих вопросов, которые состоят в том, что в любом случае, в бытии существует нечто сакральное, а любое утверждение рассудка необходимо обосновывать или доказывать. Так, как известно, в египетской мифологии отсутствует иероглиф, соответствующий понятию бога, однако трудно спорить с тем, что именно египетская культура из всех других культур мировых народов, была наиболее религиозной, почитая сакральное в его бесконечном многообразии. Вообще, противоречивость живой мысли отрицает конечные суждения рассудка. Поэтому начало бытия, в течение времени реализации определенного рационального проекта в мировой истории, постоянно меняется: вода - у Фалеса, атомы - у Демокрита или монада - у Лейбница, ─ все это суть операции конечными величинами как бесконечными и наоборот.
В отношении двух видов исторической веры: патриархальной и матриархальной, мы должны дать им метафизическое определение, с позиции которой мы понимаем природу разума. Патриархальная вера, в нашем понимании, строится на подсознательных космических ритмах души, тогда как матриархальная ─ на ритмах земного человеческого существа. В этом смысле, человек имеет двойственное происхождение, когда его биология и его дух возникают из кардинально разных источников. Примитивную аналогию мы можем найти в физике, в корпускулярно-волновой природе света, когда свет является, одновременно, и порцией энергии, квантом, и волной. В метафизическом понимании психики человека, мы находим его низшие психические функции, обусловленные земными ритмами бессознательных влечений, и высшие психические функции, выраженные космическими потоками психической энергии, связанной с его индивидуальным инстинктом смерти. Однако в отличие от схоластической философии средневековой Европы и классической западноевропейского философии Нового Времени, этот дуализм является условным, поскольку различие на материю и дух отчетливо только в рассудочном сознании, тогда как в бессознательных влечениях существует практически неразличимое пересечение множеств высших и низших психических актов. Они являются целым, которое, собственно, есть поток действия топологии сознания бытия во всем ее многообразии проявлений.
Когда мы рассматриваем природу материи и духа в области топологии метафизики разума, то должны полагать определенную меру напряжения топологической структуры пространства культуры реальности, в котором движется адекватное историческое сознание времени. В данном случае, мера, как иерархия онтология бытия, характеризует различные психические возмущения в их проекциях: на известные ассоциации, связанные с непосредственным восприятием и ощущением реальности, и на точки их разрывов, в которых выражается трансцендентная основа мира. Повторим еще раз, трансцендентная основа мира взаимосвязана с эстетическим созерцанием, которое не может быть ассоциативно-чувственным в непосредственном восприятии, поскольку, в противном случае, душа бы не испытывала подъема, соприкасаясь с бессмертной природой разумного духа. Именно для этого, Гегель ввел понятие "опосредствование" непосредственных восприятий, то есть требование взаимодействия души не только с ассоциативным восприятием чувственного сознания, но и с полнотой иррациональных глубин, которые упорядочиваются вследствие активности в ней разумного духа.
...
Ценность есть точка зрения, которая ассоциативна, если она обусловлена чувственным восприятием, однако она не имеет ассоциативной базы, когда субъект созерцает свой внутренний мир, обусловленный высшими психическими импульсами. Поскольку высший психический акт лишен опоры в чувственном восприятии, выражая реальность трансцендентного мира, то мера высшей ценности не имеет прямой проекции на земную шкалу человеческого сознания. Это сверхчеловеческое, которое дает вдохновение всему великому в мировой истории. Его в полной мере можно определить и как иррациональное состояние души с позиции конечного рассудка, который в восприятии не способен разрешить противоречие жизни, то есть действие воли во всей ее полноте.
Легко заметить, изучая мировую историю, что примитивные истины мало меняются от одной цивилизации к другой. Экономическая целесообразность и проблемы биологического выживания, совершенствование технологий производства ─ все эти примитивные цели человека всегда действуют в определенной системе стереотипов представлений своей эпохи, будучи бесконечно далеки от сознания высших ценностей. Эти конечные представления рассудка ограничены стереотипами представлений своего времени, которые, в свою очередь, обусловлены определенной прямолинейностью взаимосвязи реакций низшей психики и сознания. К таким представлениям можно отнести особенности древнеегипетского мышления, связанные с сезонным разливом Нила, крестьянские представления почти всех народов мира, связанные со сбором урожая, забота о биологическом потомстве и тому подобные обыденные представления. Здесь конечность человеческого рассудка господствует в полной мере, исключая позиции разума, которые отрицают эту конечность. Однако не следует полагать, что варварскими племенами и народами, разрушающими дряхлеющие цивилизации, движет разум, ─ ими движут чисто природные импульсы животной души, поэтому здесь события расовой катастрофы показывают нам разрыв с топологической природой разумного духа. Именно здесь мы приходим в противоречие с линейной концепцией мировой истории Гегеля, полагающего, что и варварские нашествия, например, германцев на Рим, есть историческая необходимость. В действительности, они бы не являлись необходимостью, если бы эти нашествия не заканчивались впоследствии формированием патриархальной культуры, на которой, как на трансцендентной базе психики, формировалась рациональная основа существования цивилизации. Так, например, нашествия монголов и гуннов не привели к формированию самостоятельной цивилизации из их этнической системы, поскольку эти полудикие души могли существовать только в антагонизме с функциями цивилизации. Поэтому нелинейность развития исторического процесса характеризуется возникновением его вектора из непредсказуемого, можно сказать, стихийного процесса расообразования. Этот трансцендентный мир стихийного процесса расообразования скрыт в потоке перемешивания различных коллективных бессознательных инстинктов смерти народов и рас, в области которых рождаются и умирают различные культы и религии. Возмущения этого стихийного процесса можно наблюдать только в его конечной фазе, когда устанавливается какая то одна вера. Но сам бессознательный хаос души создают космические ритмы, протекающие в высших слоях человеческой психики. Здесь рождается основа патриархального быта, который отображается в моральных принципах жизни, постепенно формируя основу духовного опыта души.
Таким образом, множество человеческих ценностей, действующих в определенной исторической культуре, в первую очередь, необходимо разделить на низшие и высшие. Первые, образуя земную сферу мышления человека, конечны, и, собственно, складываются из стереотипов представлений своей эпохи. Они, как правило, определяются задачей биологического выживания человека, то есть касаются наиболее примитивной человеческой психологии, которая доминируют в эпоху глубокого разложения цивилизации, а также в Темные Века новой зарождающейся цивилизации. Здесь начала высшей культуры практически равны нулю, когда понимание вечного начала бытия просто исчезает, и человеческое сознание постепенно перетекает в непосредственность животного образа жизни, который обусловлен постоянной заботой о выживании и совершенствовании технологических средств этого выживания. Именно это время характеризуется доминированием низшего типа человека, который, собственно, лишен действия разумных начал души, хотя его рассудок очень активен.
...
Было бы слишком просто понимать низший тип человека в какой-то известной системе представлений, например, в качестве стереотипа противопоставления: аристократии и плебса, ибо граница эта проходит не в сфере социальных отношений, а в области меры присутствия разумного духа в человеческой душе. В этом смысле массовая культура выражает самые примитивные ценности. Содержание разума в них стремится к нулю, пока вообще не исчезает, когда исчезают все признаки присутствия высшей активности человеческой психики, и, как следствие, полноценное искусство и подлинная философская мысль. Ведь последние, как мы утверждаем, и есть наиболее концентрированная область присутствия разумности существования человека в цивилизации. Религия и наука, в нашем понимании, выражают в большей степени границу между разумным и неразумным, когда первая ─ стягивает топологические элементы разума к его полубессознательной духовной энергии, а вторая ─ к способностям суждения абстрактного рассудка. Другими словами, разумная мотивация человеческой воли не может определяться конечными положениями рассудка, а должна содержать в себе присутствие высших психических актов, которые, в свою очередь, исключают эту конечность в процессе реализации самой цели. Именно поэтому мы полагаем неразумным марксистское учение, в котором именно конечные установки сознания определяют цели человеческой воли: развитие новых средств производства и борьбу классов, как будто человек, в первую очередь, есть животное, а не разумный дух. Однако для сознания варвара, к которому оперирует марксизм (ибо пролетарий является варваром по отношению к патриархальной культуре), оказывается мистическим откровением, что конечные истины человеческой жизни также определяют ход ее истории.
Не сложный анализ психического здоровья человека в массовом обществе показывает, что его социальные механизмы работают не на основы полноценной психики, а на формирование в человеческой душе различных психических отклонений. Понятно, что упрекать здесь какие-то конкретные политические силы не имеет смысла, поскольку в процессе распада цивилизации разум практически перестает контролировать политическую жизнь, в которой постепенно начинают действовать какие-то случайные политические силы. Жизнь цивилизации, в период своего упадка, возвращается к психологии матриархата, в котором дух, как самодовлеющая сила, исключен, получая право выступать только в качестве неразрывной взаимосвязи с материей. Материя, в данном случае, имея внутри себя избыток порождающей мощи природных энергий, полагает в человеческой душе дух как меру наслаждения, которую человек испытывает от различного рода женских "родов", поскольку он видит результаты активности этой природной энергии: рождение ребенка, производство товаров в промышленности, строительство дома и других видов материальных сил. Именно на этом, чисто женском инстинкте, построена магия веры марксизма, чье наслаждение от различных видов производства побуждает варварскую волю к действию. При этом, легкомысленно не осознавать, что матриархальная культура лишена агрессии. Наоборот, ее агрессивность явно выражена в психопатии и неврастении, которые и создают, собственно, психологическую атмосферу массового общества.
...
В нашем понимании, начала разума, в первую очередь, взаимосвязаны с онтологической природой времени. В этом смысле, речь идет о разумном понимании процесса воздействия трансцендентного мира на сферу эмпирическую. Можно в него верить или не верить, но он действительно существует. Можно наделять его божественным происхождением или это отрицать, ─ все равно он существует. Вообще, следует проститься с попыткой, понимать разум научно, хотя, конечно, отдельные его составляющие, например, такие как логика, постепенно приобретают научное основание. Разумный дух является непредставляемой сущностью, хотя способности нашего рассудка и обладают возможностью в представлении находить его границы. Эти границы, постепенно, способны приобретать религиозное или научное содержание, но оно всегда является ограниченным различными стереотипами представлений. Ограниченность стереотипов представлений и создает множество предрассудков своей эпохи.
...
В массовом масштабе современный человек испытывает психические аномалии, связанные с катастрофически низкой активностью в его душе высшей психики. Другие причины, которые медицина пытается найти в научном объяснении массовых психических отклонений человека, несоизмеримы с главной причиной, с тем, что человек перестал размышлять над разумной целью своего существования. Если человек отождествляет себя с животным, то его сознание целиком и полностью захвачено материальными процессами реальности, в которых присутствие духа состоит только в том, чтобы абсолютно верить в них. Допустить, что существует сакральное поле трансцендентного мира, которому подчинен мир материальный, в пределах массового сознания, невозможно, ибо тогда вся его социальная инфраструктура окажется бессмысленной. Ведь в социальной инфраструктуре массового общества практически полностью доминирует подсознательная психология матриархата, то есть вера исключительно в земные силы природы.
С другой стороны, нельзя не понимать, что борьба земного и не земного в человеческой душе ведется постоянно. Даже после разрушения дряхлеющих цивилизаций, сами варвары постепенно: либо создают зачатки патриархальной культуры, либо исчезают из истории, возвращаясь к состоянию животной непосредственности души. Следует заметить, что процесс совершенствования новых технологий является следствием расовой психологии исключительно западноевропейских народов, который проистекает из самого духа западноевропейской метафизики. Во всех других странах, технологическая инфраструктура является мерой влияния на их культуру чужой цивилизации, поэтому не может полагаться какой-то внутренней необходимостью исторического развития. Сюда, очевидно, не относятся военные технологии, которые, собственно, всегда характеризуют зачаточные элементы становления новой цивилизации, поскольку разум, по существу, как активность высшей человеческой психики, является агрессивным проявлением человеческой воли.
Понятно, что механический труд на заводе или в офисе требует наибольшей активности непосредственности чувственного восприятия, которые формируют веру в существование единственности материальных сил. Животные начала души и их результирующая в интеллекте, чистая абстракция, создают то пространство сознания, в которой функции разумного духа исключены. Следовательно, сознание человека мегаполиса постоянно движется в многообразии низших ценностей, то есть тех впечатлений, которые, ассоциативно, запрограммированы на воспроизведение знакомых образов и знакомых переживаний. Другими словами, сознание человека мегаполиса существует под постоянным "колпаком" непрерывного воспроизведения знакомых ассоциаций, которые образованы системой гипнотического воздействия на его подсознание низших рефлексов психики. Можно сказать, что человек мегаполиса замкнут в своей психике для возможности понимания разума, поскольку подлинный разум всегда являет собой духовного сферу существования человеческой души в современной исторической необходимости. Это понимание невозможно в мегаполисе в силу отсутствия активности в душе человека высших слоев психики, требующих отрешенности от взаимосвязи со знакомыми ассоциациями. Именно поэтому, собственно, и исчезло из обихода современного живого интеллектуального языка понятие "душа", которое неизбежно требует указание на существование разумного духа. Но в матриархальной психологии местонахождение духа , психоаналитически, указано вполне отчетливо, это сексуальный инстинкт, который в человеческой душе выполняет функцию веры в производящую силу природы. Великая мать, производящая сила природы, действует в сексуальном инстинкте своей таинственностью духовного начала, сопряженного с мистерией биологического возникновения жизни.
...
Чтобы осознать историческую ситуацию, в которой оказался человеческий разум в массовой цивилизации, необходимо понять, что в ней, в первую очередь, в ней полностью исключено полноценное эстетическое чувство реальности. Красота является недопустимой роскошью в мегаполисе, где все подчинено экономической необходимости. При этом, красоту нельзя путать с эстетикой технического дизайна, который является частью купли-продажи материальных ценностей. В аспекте кардинального отличия эстетики разумных и неразумных ценностей мы должны возвратиться к философии Платона. Если учесть, что античный разум является эстетическим мышлением по существу, то тогда онтология в античности является отображением меры возвышающего духа красотой. Дух, в античном мышлении Платона, отображает трансцендентное начало мира в качестве сгущения топологических элементов разума, которые мыслятся как эйдосы, то есть как мера напряжения воздействия разумного начала души на непосредственную чувственность и весь материальный мир в целом. Фактически, эйдос, в качестве психоаналитической конструкции, является мерой бытия, где разрывы ассоциаций чувств, из которых возникают трансцендентные элементы сознания, не сводятся к конечному восприятию, а скорее "подтягивают" его к себе, создавая напряжение эстетического пространства. Поэтому идеальный мир Платона мыслится в качестве топологии сознания реальности, в которой множество онтологических элементов суть умозрительные откровения разума, к которым чувственный мир "подтягивается" в качестве относительной данности. В результате, возникает максимальный подъемом души, который активизирует высшие ресурсы психики, тем самым, собственно, создавая определенные ценности морального сознания.
Этот экскурс к философии Платона необходим нам, чтобы понять, почему в эпоху распада цивилизации исчезает влияние духовного начала души на сознание: оно обусловлено исчезновением критерия красоты, на котором, как на трансцендентном сознании реальности, формируется объективная позиция разума. Ведь красота, являясь неприметной сущностью по отношению к земному сознанию, будоражит, в первую очередь, те ритмы души, которые взаимосвязаны с ее высшими психическими актами. Понятно, что эти ритмы, как определенного рода кванты психической энергии, должны на что-то проецироваться, когда фокусом этих проекций становится действительность, где присутствует разум. Топологически "стянутая" к границам трансцендентного мира, человеческая жизнь приобретает контуры сверхчеловеческого, которое реализуется в сознании высших ценностей.
...
Особенностью современной интеллектуальной культуры, которая начала складываться после второй мировой войны, является процесс нарастания психических аномалий человеческой души, обусловленный постепенным угасанием высшей психики человека. Практически, это выразилось в доминировании в этой культуре двух крайностей примитивного мышления: эмпирического факта и чистой абстракции. В обоих случаях, речь идет не о топологическом мышлении, которое мыслит диалектически, а о построении логических схем, отображающих различные связи ассоциативного мышления. Другими словами, речь идет об исключительно материальных феноменах реальности. Они подгоняются под схематизм различных представлений обыденного сознания, в котором механический принцип восприятия мира, с устаревшими, по существу, метафизическими предпосылками, может доминировать в сознании только тогда, когда душевная жизнь подчинена монотонному течению животных влечений психики. Эта трактовка, ставшего обыденным, представления реальности выражена антропологической схемой сознания, которая утверждает, что нет ничего, что было бы недоступно для понимания человеческого рассудка.
...
Заметим, понятие "варварства" актуально только тогда, когда существует понимание разума, активно воздействующего на человеческую жизнь. В противном случае, это понятие исчезает из живого языка. Как только оно исчезает, происходит фальсификация сущности разума, поскольку непосредственным существом его действия является экстенсивное расширение пространства высших ценностей. Низшие ценности, или суждения обыденного рассудка, существуют за пределами разумного мышления. Для простейшей предпосылки патриархального сознания, ценность непосредственности жизни выводится из сознания смерти, которое преодолевается в позиции разумного духа. Другими словами, в разумной позиции, первоначально, существует дух, который затем выявляет в себе природное начало, но в конечном положении рассудка он вновь является духом. Иначе он мыслится в материализме, где, первоначально, мыслится материя, затем она как чистая абстракция, выражается в духовной силе, а потом опять возвращается к природной полноте, но уже как бесконечной силе. Таким образом, неполноценная человеческая душа также имеет духовное основание, которое в силу его минимальной активности в психической жизни, крайне сложно "зацепить". При этом, именно эта бесконечно малая величина духовной активности души мешает разобраться в современных процессах мировой цивилизации, где за мнимым "безверием", в социальной активности массового общества скрывается вера, проистекающая из низших слоев человеческой психики. "Зацепкой" за эту бесконечно-малую величину духовной жизни матриархата души варвара и деграданта современной массовой цивилизации, безусловно, является учение психоанализа.
Основная проблема, следовательно, состоит в том, что неполноценная психическая энергия является основой активности массовой цивилизации. Ее носитель - тип человека, который не относятся к национальной культуре мировых народов, поскольку сформировался из национального анклава. Процесс подмены разумного существования человека ничтожными целями в массовом обществе культивирует "скромность" и "трудолюбие" деграданта массового общества. Он состоит в том, что профессионализм человека выражается в исключительной ограниченности его познавательных способностей, которые "широки" ровно на столько, насколько необходимо, чтобы выполнять в социуме свои примитивные функции механической деятельности рассудка. Подобный принцип профессионализма охватывает все сферы массового общества. Вся эта тупая масса людей, лишенная зачатков разумной мысли, трудится для того, чтобы это бессмысленное биологическое массовое целое выживало, снабжая себя необходимыми ресурсами питания, сырьевыми ресурсами и новыми технологиями производства. Здесь "разум" понимается как экономическая целесообразность существования этой биологической массы людей, то есть, собственно, неразумно.
Понятно, что человеческое варварство никогда не было преодолено в мировой цивилизации. Ведь преодоление варварства состоит в наличии в душе рационального мышления и, в соответствии с ним, разумного образа жизни человека и государства. Так, все варвары, начиная от древнего мира и кончая новейшей историей, наоборот, в первую очередь стремились вобрать в свой образ жизни технические достижения цивилизации, игнорируя ее высшие ценности, то есть опыт философии и искусства. Например, большевизм, в первую очередь, стремился овладеть технологическими достижениями цивилизации, тогда как философия при советском режиме, как и искусство, исчезли почти полностью. Невозможность функционирования полноценной человеческой души в среде варваров исключает разумные движения души по существу. Именно такова была власть большевиков, которая, ссылаясь на марксистское учение, ликвидировало русское государство, построив на его обломках варварское государство, подобное государству остготов на развалинах Римской империи. Собственно, этот дегенеративный тип человека и сейчас доминирует в современной России, поскольку старый расовый архетип человека практически исчез, а новый заражен этой психической неполноценностью, оставшейся после длительного периода советской власти.
Как мы полагаем, варварство человеческой души всегда коренится в архаичных инстинктах матриархата, который суть бессознательное желание человека оставаться ребенком при постоянной заботе матери. Эта детская непосредственность связана с отсутствием сурового морального требования в глубинах души. Именно эта особенность рыхлого морального пространства существования человека дала возможность развиться в русской интеллектуальной культуре примитивной психологии нигилизма, которая выражает варварские позиции сознания по отношению к высшим достижениям мировой цивилизации. Анархизм и большевизм ─ это суть аморализм сознания неполноценной человеческой души, которая не знакома с пониманием объективных законов разума, поскольку в ней состояние детской наивности перемешано с мрачной агрессивностью состояния ее дикости. Предъявление мягких моральных требований к человеку, при условии сохранения дикости глубин его души, влечет за собой не утверждение ценностей человеческой свободы, а, наоборот, беззаконие охлократической власти. Свобода начинает пониматься, как способность обходить моральные требования, поскольку их мягкость воспринимается как нечто несущественное в повседневной жизни. Это и есть психология единой семьи, в которой государственный принцип очень слаб. В этом смысле, в истории государства Российского, мы находим единственное развитие разумного принципа в после реформаторской России Петра, это ─ современную армию, которая всегда сохраняет в себе огонь подлинного исторического духа, когда он гаснет в душах людей в их повседневной жизни. Ведь подлинное государство ─ это очень высокая зрелость человеческой культуры, ответственность каждого индивида за происходящие в стране события.
...
Главная причина, как мы полагаем, массового распространения неполноценной человеческой психики в мегаполисах мира состоит в минимизации активности высших психических импульсов души, которые взаимосвязаны с трансцендентным сознанием реальности. Сознание единственность существования материального мира, которое определяет рефлексы массовой души в технократической культуре, формирует психический склад человека в качестве биологической единицы социума, которая лишена разума. Ведь разумный дух требует отчетливого критерия неуничтожимого начала бытия, который выражает позицию субъективного разума здесь и теперь. Но такое разумное начало отсутствует в жесткой позиции прагматичных установок сознания, чья логика конструируются из задач и интересов единого социума. В том и состоит особенность действия разумного духа в человеческой душе, что он не существует в каноническом установлении каких-то обыденных представлений, а постоянно меняет свою топологическую траекторию, то есть синтез высших психических импульсов. В результате этого постоянного изменения траектории, которая имеет стихийный характер, направление развития мировой истории определяется мерой наивысшего напряжения высших центров человеческой психики.
Наша оценка высшей психики человека проистекает из сознания нравственного здоровья человеческой души, которое, собственно, состоит из меры причастности ее подсознательных импульсов динамике процессов трансцендентного мира. А эти процессы, в свою очередь, выражаются в способности высших психических актов схватывать сознание времени в его проекции на действие объективного исторического разума. Подобная цепочка взаимосвязи исключает прямую ассоциативную зависимость сознания от представления, чья пространственная основа строится из линейных проекций чувственного восприятия. Так, положение, что данный объект есть определенно представляемое субъективное чувство его восприятия, в основном, полностью применим только к механическим процессам. Сознание красоты, в данном случае, не может полагаться полностью объективным на основе субъективного восприятия, которое имеет бесконечное многообразие точек зрения субъективного вкуса. Если этот субъективный вкус, правда, попытаться полностью нивелировать до какой-то примитивной механической схемы, то есть, например, до декоративного дизайна, то тогда это объективное многообразие пропадает. Вместо него возникает не сознание красоты, а чувство целостности отдельных объектов в их субъективной целесообразности местоположения. В результате, в сознании теряется момент полноты, который проникает в него из трансцендентных точек объективной реальности. Мы должны предположить, что эти трансцендентные точки есть те кванты высшей психической энергии подсознания, которые не могут быть ассоциативно восприняты, поскольку в них не происходит приведение переживания в какой-то конечной точке представления. Не случайно, древние греки мыслили эти трансцендентные элементы как круги и шары, то есть не в качестве самого объекта, а в качестве границы, к которой сводится пространство, лишенное прямоты реакций чувственного восприятия. Ведь круг и шар, в качестве пространственных элементов, всегда имеет бесконечное множество точек касания и, следовательно, предполагают наличие бесконечности как условно конечной величины. В силу этого, физика как учение о законах материи, которые даны нам в наших чувствах, не могла развиться в др.греческой науке, сводящей онтологический принцип к эстетическому восприятию во всей его полноте. Другими словами, в др. греческом сознании не было вообще деления на трансцендентное и эмпирическое, поскольку материя здесь мыслилась как определенная топология сознания, то есть, фактически, как математическая модель.
...
Было бы легкомысленно не осознавать основы современной политической системы либерализма как одну из форм политической охлократии, то есть социальной организации, которая враждебна разуму. Ведь, по существу, экономическая система либерализма является определенным набором самых примитивных целей человека, которые исключают действие в его душе разума. Современная политическая система либерализма построена на стремлении души к чувственному удовлетворению, когда постоянно растущая интенсивность потребления и производства материальных ценностей практически ликвидировала все проблески человеческого разума. Таковой исключен в динамике инстинктов матриархата, поскольку не предполагает, что существует область сознания, не связанная с чувственными ассоциациями. Подобная ограниченность понимания существа разума стала в нашу историческую эпоху причиной его фактического забвения в процессах развития западноевропейской цивилизации. Ведь реальная сущность сознания объективного разума в человеческой душе взаимосвязана с основами глубинной памяти, которая не развивается механически, различного рода интеллектуальными упражнениями, а живет и выражает расовый дух нации или народа. Разумный дух, в отличие от матриархальной веры в природные процессы и явления, существует как отображение трансцендентных начал души. Как мы полагаем, материальная часть действительности является бесконечно малой частью объективной реальности, в которой существует духовная реальность. Последние, в силу ложного их отождествления в науке с чисто иррациональными процессами психики, не исследуются, поскольку в технократическом обществе господствует тоталитарная вера в единственность природных материальных явлений. Наоборот, в науке дух рассматривается как "особое" свойство материи.
...
Понятно, что влияние разума никогда не исчезало в цивилизации даже в самые мрачные времена истории. Это влияние лишь временно ускользало в подсознание, чтобы в нем найти новые основания своего существования. При этом главной причиной забвения разума становится утрата расовой памяти человеческой души в традиции патриархата. Переход одной системы разумных ценностей в другую систему происходит в области трансцендентного мира, поскольку чувственная непосредственность сознания всегда ограничена
потребностью рассудка, ─ сохранять систему обыденных представлений. Кроме того, в самой способности суждения рассудка заложено умение, искусственно подражать схемам мышления, в которых ранее протекала историческая судьба разума. Особенно умело здесь действует варварский ум. В данном случае, мы имеем ввиду культовое отношение к научному знанию в России, например. Ведь полудикая душа всегда стремится утвердиться в том, в чем разум уже заложил свое метафизическое основание, то есть в известных истинах рассудка. Именно в этой области варварский ум добивается наибольших результатов, поскольку, при условии неразумности души, он имеет достаточно внутренней агрессии, чтобы осваивать области науки, сопряженные со сферой военных технологий. Однако агрессия нового познания духа ему недоступна. Здесь варвары во все времена мировой истории ведут себя одинаково, разрушая, в первую очередь, иерархию культуры до того уровня, в котором человеческое ничтожество может становиться культовой политической фигурой. Таковы были действия большевиков в начале ХХ века и во многом действия современной политической элиты в России. Все эти неполноценные человеческие типы: Троцкие, Ленины, Бухарины и другой человеческий сброд мог выделиться только в такой политической среде, где зачатки разума исключены. Подобные политические фигуры, фактически, способны действовать только в пределах активности примитивных ценностей человеческих масс. Однако проблема русской истории состоит в том, что в расовом смысле, все эти неполноценные человеческие типы заложили в стране определенную психологию политической власти, в которой способен полноценно себя чувствовать лишь неполноценный человек.
Основная ошибка оценки современными историками в России политической ситуации состоит в том, что они пытаются найти аналоги подобных исторических процессов в прошлом. Но это принципиально невозможно. Как бы критически мы не относились к прошлому России до 17-го года, оно обладает внутренней преемственностью своей истории и культуры, в которой, по крайней мере, существует позиция субъективного разума. Эта позиции вполне отчетливо выражена в государственных ценностях самодержавия и православия. Однако после 17-го года и вплоть до нашего времени, всякое наличие адекватной разумной оценки политической и исторической ситуации здесь исчезает. Ведь не может же разум наделять неполноценного человека ценностью, которая определяет разумную стратегию развития государства. Первоначально, необходимо оценить неполноценного человека как реальность, враждебную разуму. Но для такой оценки необходимо понимание самой основы высших ценностей, то есть необходимо полагать первичным ту полноту и жизненную мощь полноценной человеческой души, которая глубоко враждебна той психологии, которая уже около столетия доминирует в России.
Вообще, для того, чтобы что-то радикально политически изменить в судьбе России, разумные силы должны себя осознавать здесь как реальность, враждебную практически всему столетнему опыту советской власти, где массовая социальная психология сложилась из архетипов большевистской орды. Ведь события после 91-го года характеризуются тем, что все эти варварские политические силы переместились из своих коммунистических станов в станы капиталистические, реально являясь внутренней борьбой мелких и крупных банд, ведущих борьбу за сферу влияния. Как при советской власти, разумный человек, проходя мимо какого-нибудь райкома вздрагивал от ощущения соприкосновения с неразумной политической структурой, так и в наше время, проходя мимо какого-нибудь банка в Москве, вздрагивает от внутреннего напряжения, которое он испытывает, от наблюдения физиономий, больше напоминающих разбойников и бомжей, чем предпринимателей и бизнесменов. В большей степени моральная атмосфера в этих зданиях напоминает нам психологическую атмосферу кочевых станов в городской черте, каким-то непонятным образом оказавшихся в системе мегаполиса. Впрочем, почувствовать это может только разумный человек, а он еще не имеет своей культуры в России, то есть среды правового существования. При этом, эти кочевники очень энергичны, очень агрессивны и ведут себя как хозяева в захваченных городах. Мы не находим здесь главного, что характеризует причастность этих политических сил внутренним процессах мировой цивилизации, ─ наличия какой-то элементарной патриархальной психологии, состояния оседлости этих варварских политических сил.
Как это всегда бывает в среде варваров, в сознании которых высшие ценности полностью отсутствует, низшие ценности раздуваются до тотально доминирующей мифологии. Экономика становится культовой системой представлений, в которую верят как в мессианское откровение. Ведь поделить, как в банде, огромные материальные ценности государства, что произошло после распада СССР, выдав все это за "движение к рынку", можно только в стране, где подавляющая масса людей совершенно незнакома с действием разума в человеческой душе. Такое могло произойти, вероятно, только в Африке, где разборки племенных банд является повседневностью политической жизни.
...
Существует ложное представление, что высшие слои общества всегда проникнуты процессом разложения, вызванного большими финансовыми и политическими возможностями для получения человеком, находящегося в их среде, удовольствия. Во-первых, следует заметить, что деградация, например, аристократии в Западной Европе, происходит параллельно возникновению выдающихся произведений художественного искусства, то есть компенсируется активным влиянием высших ценностей на сознание. И, в целом, доминирование позиции разумного духа в отдельных очагах политической жизни общества всегда оправдывает этот локальный процесс нравственного разложения политической власти. Но наше время не дает какого-то морального оправдания глубокого нравственного разложения политической власти, поскольку факт выживания масс людей, выдвигаемый в качестве аргумента, не является разумным доводом в доказательстве даже косвенных признаков наличия в массовой идеологии высших ценностей. Вообще, этот метафизической разрыв с известной традицией объективных событий исторического разума происходит после второй мировой войны, когда следы исторического разума теряются. Можно сказать, что разум впадает в состояние забытия.
Процесс забытия разума в человеческой культуре есть следствие смещения центра подсознательной активности человеческой души с позиции влияния в ней начал патриархальной психологии к доминированию инстинктов матриархата, то есть к восприятию всего происходящего в сознании как чистого отображения природных внешних процессов реальности. Именно на этой предпосылке построено и учение марксизма и ценности либерализма, чьи разногласия существуют только в области прав на частную собственность и взгляда на экономические процессы. Принципиального разногласия по отношению к высшим ценностям в этих учениях не существует, поскольку они построены в соответствии с признанием существования только низшего существа человека.
...
Активность в сознании человека обыденных стереотипов представлений, по-видимому, взаимосвязана с его животным инстинктом выживания, поэтому всегда противостояла разуму. Так, например, всего несколько десятилетий в мировой истории понадобилось для того, чтобы человеческие массы восприняли "извечность" существования социальной организации массового общества и политическую систему либерализма как "высшее" благо для человека. А ведь до появления массового общества, сословное общество, существовало тысячелетия, где иерархия государства была построена на сословиях. Государства, во все времена мировой истории, начиная от древних цивилизаций и кончая началом 19-го века, определяли свою внутреннюю политическую организацию, как иерархию сословий. И только технократическая культура нанесла по этой многотысячелетней традиции разрушительный удар. Одним из главных механизмов разрушения патриархальной психологии здесь стала социальная инфраструктура мегаполиса, построенная таким образом, чтобы возмущения высшей психики были минимальны.Одним из главных противоречий конфликта разума с социальной структурой мегаполиса массовой цивилизации являются, по крайней мере, два его социальных постулата: о равенстве людей и о прерогативе экономических процессов для существования государства. Здесь мы видим те базовые принципы низших ценностей, которые исключили все зачатки развития разума в человеческой душе.
В методах разрушения тоталитарной системы массовых ценностей, на которых строится современное государство, следует определить альтернативу существования массового общества, по существу. Ведь если социальная организация враждебна развитию человеческого разума, то она рано или поздно должна быть разрушена, поскольку высшей ценностью в истории цивилизации является действие разума в человеческой душе. Однако было бы наивно полагать, что массовое общество является слабой политической системой. Наоборот, это очень жесткая социальная структура. Понятно, что технические достижения массовой цивилизации являются основным аргументом в "прогрессивности" этой социальной структуры по отношению к достижениям культуры прошлого, однако для мыслящего разума главным критерием является мера развития духовной свободы человека. Но именно об этой свободе речь не идет в массовом обществе, где дух, как мера объективного развития разумных начал человеческой души, собственно, и не существует, поскольку здесь мера духовного развития человека не превышает развития ребенка, которого мать оберегает от сознания смерти. Можно сказать, что все это сообщество ─ инфантильных человеческих типов которое существует только для того, чтобы биологически выживать, когда разум пребывает в забвении.
Только один психический импульс не определяется массовой культурой, это импульс влечения к смерти, который выражает взаимосвязь сознания с трансцендентным началом мира. Понятно, что здесь человек не может находиться в состоянии детской инфантильной восторженности, к которому приучает его массовая культура, поскольку счастье и удовольствие почерпнуть из инстинкта смерти невозможно. Это, собственно, и не человеческий импульс психики, поскольку человек не способен ни полностью контролировать его, ни проникнуть в его природу. В соприкосновении с началами трансцендентного мира, который определяет природу разумного духа, высший психический импульс проникает по ту сторону от чувственного восприятия, посылая обратные импульсы в качестве возвышенного чувства, которое и является условием активности разума в человеческой душе.
...
Воровская физиономия ─ это основное лицо современной финансово-политической элиты российской реальности. При этом, мы не стремимся здесь кого то оскорбить, а лишь адекватно оцениваем ситуацию Темных Веков, в которой активность разума в сознании людей стремится к нулю. Ведь варвар, как неразумное существо, способен понимать только исключительно низшие ценности, поэтому, максимально, что способна воспринять и развить интеллектуальная среда постсоветского общества, ─ это ценность научного знания, то есть область, которая граничит со сферой высших ценностей, не проникая в них. Высший тип человека живет по своим, принципиально отличным от обычного человека, законам, которые не могут по самой своей сути описываться стереотипами представлений своей эпохи. Ибо в социальной схеме представления рассудок необходимо владеет материалом своего соотношения с комплексом ассоциаций, через которые происходит прямая взаимосвязь с образами чувственных восприятий. Эта прямая взаимосвязь чувственной ассоциации в сознании, то есть прямолинейность бытия, отсутствует во взаимосвязи трансцендентного мира и сознания, которое реализуется как топологическая линия онтологического измерения, то есть линия, где горизонт события скрыт в достаточно малой близости от его действия. Подобная сокрытость топологической сущности разума есть единственная возможность его побеждать в среде власти прямолинейных стереотипов, в которых человек, как биологическое существо, постоянно замкнут своими психическими импульсами на свой инстинкт выживания и самосохранения.
Неконтролируемость высших психических центров и есть наличие активности духа в человеческой душе, поскольку психофизиологическая часть души, будучи механической системой, контролируется рассудком в области знакомых ассоциаций. Собственно, сама возможность этого контроля и создает основу существования массового общества, в котором человек рассматривается как элемент внутренней системы планируемых социальных процессов. Это обусловлено тем, что в неразумной системе ценностей, которая начала складываться еще в буржуазной морали, именно умение обойти известные моральные нормы стало определенным достоинством, а по существу, тем восстанием рабов в морали, которое и определило все развитие западноевропейской цивилизации около столетия назад. Мы определяем этот международный тип вора-дегенерата, доминирующего в политической и финансовой жизни современной массовой цивилизации, как тип quasi homo, то есть как низший антропологический тип. Лукавство, хитрость, стяжательство, которые определяют характерные черты типа quasi homo, являются следствием процесса расовой катастрофы, в первую очередь, формирующего сознание неполноценного человека. Но заметить это невозможно в моральной среде, где культ наживы ликвидировал все признаки разума.
Разум реализуется только тогда, когда познание имеет бескорыстный мотив, поскольку бескорыстный мотив познания строится на восприятии полноты бытия, а механический принцип познания формируется на основе взаимосвязи знакомых психических ассоциаций. Механический принцип познания требует максимального дробления на простейшие первоэлементы, которые, как полагается, должны обратно собраться воедино в представлении. Но дух невозможно себе представить. С точки зрения известных связных ассоциаций, получаемых в чувственном восприятии, скорее было бы полагать, что его вообще не существует, поскольку его происхождение определено в большей степени интуицией, которая касается трансцендентного мира, но неспособна в него проникнуть каким-то доступным для механического сознания методом. И если традиция метафизической мысли ранее ссылалась на божественный авторитет, то наше время, время научного критицизма, следует максимально освободить мышление от известных стереотипов, которые дают возможность описывать сакральное известными понятиями. Здесь первый был Ницше, поскольку он, сохраняя взаимосвязь с сакральной природой бытия, тем не менее, не использовал понятие "бога" для его понимания. Его выводы были довольно радикальны: не существует трансцендентного, не существует морали, не существует бога, то есть не существует метафизической мысли, по существу, поскольку сакральное, как оно переживается в новом расовом сознании, нельзя свести к какой-то абсолютизации, к какому-то центральному понятию. В этой новой интуиции сакрального переживания души, сознание скользит по топологическим линиям пространства, практически не зацепляя знакомых человеческих ассоциаций, в которых можно найти опорные точки для сознания спасения души.
Было бы наивно не осознавать, что во все исторические времена существовали и воры, и дегенераты в человеческой среде. Однако параллельно, всегда присутствовала среда людей, которая была в полной мере психически полноценна, образуя вокруг себя позиции разумного существования человека. Но как только среда людей, отстаивающих разум, исчезает, необходимо возникает стремительная психическая деградация человека, обусловленная распадом его высших центров психики. И если в историческом прошлом, было традицией полагать, что, возможно, существует новая сфера божественного откровения, которая формирует новую культуру, то наше время характеризуется тем, что идея божественного откровения стала сомнительной. Умерла сама идея бога, хотя очевидно, что сфера сакрального переживания души осталась. Мы полагаем, что главной причиной смерти идеи божественного начала мира стало ее почти полное включение в систему стереотипов представлений, которую произвела западноевропейская метафизика. А когда идея становится стереотипом представления, она умирает, переходя в область обыденного сознания, которая связана с механическим представлением о реальности.
...
Человеческая масса, по существу, является объединением людей с ущербной психикой. По-видимому, это основная характеристика массовой души как в Темные Века, так и в массовом обществе цивилизации эпохи распада, когда происходит утрата человеческим сознанием зачатков разума. Человеческая масса может быть и достаточно цивилизованной в том смысле, что способна методически трудиться, создавая иллюзию какой-то целесообразности существования. Здесь культ профессионализма определяет ценность человека в массовом социуме. Эти иллюзии многообразия целей массового человека в мегаполисе, конечно, поддерживаются современной идеологией доминирующей политической системы либерализма как доказательство какого-то смысла его существования в массовом социуме, однако по отношению к разуму это является безусловным проявлением безумия. Ведь механический труд, в системе высших ценностей, является доказательством не наличия разума в человеческой душе, а лишь доказательством наличия в ней определенного абстрактного рассудка, то есть способности оперировать известными ассоциативными схемами восприятия в пределах известных представлений. Понятно, что с физической точки зрения, механический рассудок рассматривается как "разум", поскольку современная физическая наука не имеет метафизического основания, которое имела классическая наука. Поэтому физиологически стала рассматриваться человеческая психика, то есть как работа головного мозга, поскольку духовная составляющая не интересует эмпирическую науку. Мы имеем ввиду, здесь природу как всю полноту и сложность ее целого. Вместо самого исследования природы во всей сложности ее процессов, мы находим разнообразие абстрактных схем, которые ее описывают, а не проникают в ее сущность. Известный тезис дарвинизма, что "труд сделал из обезьяны человека", мы понимаем в том смысле, что низший тип человека, хотя и изменился анатомически и психически, с точки зрения развития разумных основ души так и остался на уровне примата, поскольку, в нашем понимании, механический интеллект не определяет принципиального отличия разумного человека от животного. С точки зрения расовой организации человека разумного, которая в нашем понимании сложилась всего два-три столетия назад, массовый человек является значительно более примитивным антропологическим существом, чем человек традиционной культуры, поскольку последняя имеет патриархальную основу ценностей.
По-видимому, в период расовых катастроф, когда происходит глобальная перестройка высших психических центров человека, момент возвращения его к животному состоянию души неизбежен. В первую очередь, он сопряжен с тем, что из сознания человека исчезает присутствие духа как необходимости неких сакральных сил, которые определяют ход развития мировой истории. Представление о духе остается, конечно, но оно трансформируется в область момента сил материальных, как, например, это имеет место в марксизме, где духовное вдохновение вызвано ощущением освобожденного труда пролетария. В марксистском учении существует представление, что совершенствование в цивилизации средств материального производства создает этот духовный элемент. Однако главной ценностью здесь является сознание, что вдохновение души пролетария или раба возникает из чувства удовлетворения, которое он получает в результате воздействия своего труда на природу. Но для нас, очевидно, что подобный род механического усилия воли является следствием крайнего упадка патриархального духа, поскольку патриархальный дух создается не вдохновением от усилий внешнего изменения мира, а от сознания его внутреннего, трансцендентного изменения. Эти изменения мало заметны с механической точки зрения психофизиологических процессов, ибо доверие чувственному сознанию, из которого строится технократическое сознание, ограничено связностью непосредственных ассоциаций восприятия. Но любая непосредственная ассоциация должна, языком диалектики Гегеля, быть опосредствована, или подвергнуться деструкции инстинкта смерти, то есть разум должен выявить свою сущность как действительный закон, а не пребывать в замкнутости непосредственного чувственного восприятия.