Массивная, обитая железом дверь мрачно темнела под табличкой-указателем "Сердце". Табличка всегда была чистой ухоженной, начищенной. Почти все проходящие мимо люди возле двери не задерживались, и смущала большинство вовсе не написанная на прилепленном к двери листке бумаги надпись "ЗАКРЫТО", а ощущение, что за такой дверью можно только хранить всевозможные гадости или собирать химическое оружие. Некоторые все же с минуту разглядывали черный металл, и самые упрямые и смелые либо тарабанили в дверь, оглашая весь этаж грохотом и воплями, либо беззастенчиво ломились, используя самые современные чудеса техники. Но взрывы не помогали, а шпионские аппараты, всегда гарантировавшие достоверность получаемой информации, несли такую чушь, что самоуверенные владельцы, естественно, никогда не сомневающиеся в своих методах и своим устройствам наивно верящие, разворачивались и уходили. После таких экспертов всегда приходится долго мыть порог. Грязь и запах, как бы то ни было, все равно ликвидируются не сразу.
Случалось порой и такое, что я все же отпирал все вои замки, сам не знаю толком, сколько их - сколько ни считал, все равно сбивался, сколько не порывался скрутить лишнее, не получалось, сам страдаю, - и приглашал войти. В прихожей свет горит не всегда. Нет, это не лень все портит, все дело в проводке. Каждый раз пытаюсь настроить, но все равно толком работает редко. Оттого в прихожей постоянный сумрак. И именно по причине слабого освещения все (не всегда бесплатно) входящие в прямом и переносном смысле наталкиваются на непредвиденные трудности. Те, кто прет напролом, нечего не видя под носом, непременно спотыкаются о предметы интерьера и получают травмы раной степени тяжести. Надо заметить, оказываю медицинскую помощь я не всем. Те же, кто замирают, пытаясь адаптироваться к темноте, к музыке, в которой одновременно и металл, и романтика, долго возятся с верхней одеждой, несмотря на все мои советы и помощь. Чтобы миновать злосчастную прихожку, приходится брать гостя за руку и вести сложными маршрутами, предупреждая о порогах, углах и мебели. Мероприятие это весьма утомительное, учитывая то, что гостям в темноте постоянно мерещатся страшные хари и жуткие звуки. Наверное, большинство современников подвержены страху перед темнотой и неясностью, так как считанные единицы не вопят от ужаса и не убегают обратно, вырывая руку. Естественно, потеряв мою помощь как проводника, на обратном пути они травмируют свои организм и психику. Мне остается только разочарованно вздохнуть и брести зарывать дверь. На все замки.
Но наиболее выдающиеся люди все же оставили сумрак и галлюцинации позади и оказались в гостиной. Садились на жесткую кушетку и брали со столика кубик-рубик. Он пестрел перемешанными разноцветными гранями. Все бросали затею собрать его через максимум час напряженных раздумий. Кроме газировки, сока и воды пить было нечего, кроме как думать в такой обстановке развлечься тоже было нечем, и многие уходили. Я редко провожал.
Были у меня и другие комнаты для гостей жилища за дверью под табличкой "Сердце". Повеселее обставленные. С мягким диваном. Я старался не отказывать в помощи людям, побывавшим в такой комнате. Старался. Хоть и не всегда понимал их. Когда же эти люди, приходя погостить, еще и приносили с собой что-то для меня, бескорыстно делились со мной чем-то, я потом долго чувствовал себя должником.
Но однажды к двери под табличкой "Сердце" подошла она. С интересом оглядела тяжелую сталь, фыркнула, прочитав листик с надписью "ЗАКРЫТО". Положила ладошку на дверную ручку, нажала и приоткрыла дверь, заглянула внутрь. Любопытственно вгляделась. Наверное, ей понравилось, хотя в такое обычным людям верится с трудом. Она зашла внутрь и щелкнула по выключателю, зажигая свет. Улыбнулась, оценив обстановку, беспечно повесила куртку на все время свободный для ее одежды крючок и смело направилась к дверям, ведущим в комнаты. Я как дурак стоял посреди прихожей с фонариком в руках, переводя взгляд с замков на двери под табличкой "Сердце" на нее, думая о том, как она красива и понимая, что не могу ей мешать, что так нечестно. Я всегда боялся бессилия что-то изменить. Но это бессилие было каким-то странным. Долгожданным. Я был счастлив хотя бы тем, что не пришлось до хрипа объяснять, где что лежит и как это выглядит. Я устало подумал, что по-русски это называется "понимание". Тем временем она легкой походкой шла через прихожую, подпевая для нее легко различимой музыке, оставляя тепло своих прикосновений везде, где побывала, распахнула створки и влетела в гостиную. На ходу подхватила кубик-рубик и не глядя собрала его в два движения. Взяла бутылку из-под газировки, набрала воды и полила стоящие на подоконнике цветы. Я всегда считал, что их давно пора бы выкинуть, что пользы от них никакой, а место занимают. Но тут цветы взяли и распустились, расправив стебли и листья. Красиво. Без нее я б этого не понял.
Наверное, оставаться в гостиной ей не хотелось, и она продолжила прокладывать свой путь через бесчисленные коридоры и комнаты. И двери - дверей вообще много. Я шел за ней, изредка пытаясь что-то сказать или спросить. Получалось плохо. А она пронеслась по сотне комнат, везде зажигая свет и распахивая двери. В некоторых закутках я и сам порой блудил, а она и не думала останавливаться. Я чесал в голове, разглядывая содержимое дотоле вечно черных комнат. Когда я не поспевал за ней, забывая, в какую сторону свернуть в наиболее запутанных коридорах, я шел на свет. Она всегда была там.
А потом она взлетела по лестнице и оказалась перед дверью, которую можно было жечь плазмой тысячу лет и ничего не добиться. Слегка изогнула бровь. Я моргнул, когда на месте двери увидел пустоту. А она улыбнулась и вошла в самое святое помещение моих катакомб. Там стояло одно-единственное кресло. Не раздумывая, устроилась в нем поудобнее, в упор глядя на меня, лукаво сверкая глазами. Я понял, кому это кресло всегда принадлежало.
Когда мы вместе поднялись наверх, она долго стояла на краю, наслаждаясь открывающимся с крыши видом. Посмотрела вниз, оценивая высоту. Где-то далеко внизу копошились черные точки людей и машин. Потом она посмотрела наверх, где в небе резвились мечты. Сказала:
- Следующие сто этажей достроим вечерком.
Вскоре я перестал удивляться, что она уже встречает всех моих гостей, называя по имени, а они рады видеть ее. Что знаю переплетения коридоров хуже нее. Мусор и пыль она выгребла, смеясь, причем половину вещей, что я считал кандидатами на выкидывание, определила как жизненно важные, прекрасные или просто забавные. Мало того, что некоторые свои помещения я исследовал с ее помощью, так теперь дом увеличился вдвое. В некоторые пугающие залы, те, что из числа новых, я вел ее за руку, и она сама зажигала там свет. А она украсила весь дом. Он стал прекрасен, как она сама. Она ничего не поменяла из того, что уже было и что было давно. Просто приняла и украсила. Я никогда не думал, что такое может быть.
Бегая в парке по утрам, мы постоянно обгоняли друг друга, как дети. Как-то раз, возвращаясь домой, я взглянул на строение со стороны и вдруг понял, что оно обрело симметричность и цельность. Исчезли острые углы и торчащие выступы. Она не преминула заметить, что этим вечером достроим еще сто тридцать этажей. Я взглянул на увеличившееся количество изрядно подросших... эээ... мечт и подумал, что за облаками их еще больше.