Гурвич Владимир Моисеевич : другие произведения.

Преображение

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  
  
  
  
   ПРЕОБРАЖЕНИЕ
  
   Я вдруг понял, что не хочу больше жить и единственное оставшееся меня желание - это свести счеты с жизнью.
   Ничего меня больше не радовало, ничего не притягивало к себе. Хотя все оставалось по прежнему; тот же город, те же люди, та же, только же полностью опостылевшая, работа. Ходил ли я по знакомым улицам, сидел ли за рабочим столом, располагался ли в кресле дома, безо всякого интереса уставившись в книгу или в цветной экран, все то, что я только то перечислил и то, что перечислять не стал, потеряло для меня всякий cмысл.
   Все было точно так же, как и совсем недавно. Кроме одного, что-то кардинальным образом изменилось во мне. Там, где обычно возникали мысли, кипели страсти и фонтанировали эмоции, где иногда что-то болело, а гораздо чаще приходило в радостное возбуждение царили абсолютное спокойствие и пустота. Сам себе я напоминал опорожненный до последней апли сосуд и ставший по этой причине никому не нужным.
   Раньше я полагал, что самое ужасное в жизни - это боль. Зубная, головная или душевная - это по большому счету не важно, так как во dсех случаях нет ничего хуже состояния, чем когда у тебя что-то не в порядке. Но теперь я понял, сколь глубоко заблуждался. Любая боль просто большое удовольствие по сравнению с ощущением своей полной ненужности, бессмысленности всех своих поступков. Когда желания умирают, как старые деревья, когда жизнь становится бесполезной, как вышедшая из обращения купюра, - вот тогда и начинаются страдания по полной
  программе.
   Мысль о самоубийстве преследовала меня, как Гамлета тень отца. По своему характеру я вовсе не склонен к такому трагическому финалу. Наоборот, я всегда был, как я иногда называл в себе это качество, по звериному жизнелюбив. Жизненная энергия била из меня, словно из гейзера, горячей струей и на огромную высоту, Я так наслаждался всеми ее проявлениями, что мне казалось, что этому не будет конца. Лишь мысль о неизбежном печальном финале иногда омрачала мое радужное настроение. Но то были лишь краткие мгновения, которые посещают, словно непрошенные гости, едва ли не к каждого. Я был еще совсем не стар, впереди лежала зеленая долина из многих славных годов, обещавшая нескончаемый сериал удовольствий и наслаждений. Так стоит ли задумываться обо всех этих грустных, а потому ненужных вещах.
   Как же я заблуждался. Слишком много я потратил энергии, слишком бездумно расходовал этот дар, по наивности считая, что он целиком принадлежит, подобно купленному товару, мне. И вот теперь пришла расплата за бесцельно растраченные годы и силы.
   Ситуация была невыносимой, мысли о самоубийстве, о смерти, как наилучшего способа избавления от страданий стали навязчивыми, как у сумасшедшего его видения. Куда бы я не пошел, они следовали за мной, как за преступником, без пощады истязали меня, как истязают свою жертву хищные звери.
   Но несмотря, как выражался я, на сладость самоубийства, решиться на такой поступок я все никак не мог. Я всегда был так далек от этого и всегда удивлялся, когда узнавал, что кто-то добровольно сводил счеты с жизнью. Мне казалось, что из любых, даже самых безвыходных ситуаций, можно найти выход, не прибегая к столь радикальным способам лечения. В
  стремление уйти из жизни для меня было нечто загадочное, непонятное, как книга на незнакомом языке. Но теперь все кардинально изменилось, и я сам приблизился к этой роковой черте. И когда мой жизненный опыт обогатился, вопреки моему желанию, новыми ощущениями, только тогда я стал понимать, что же происходит с людьми, если они выбирают такое жуткое решение.
   И все же наибольшие мучения вызывала моя неспособность ни на что решиться. Мне было не по силам избавить себя от душевных мук, но я не мог и перерезать нить своего бессмысленного существования. Такая ситуация грозила затянуться надолго, что вызывало во мне ужас. Сколько пройдет времени прежде чем утихнет боль? А если понадобится год, два, пять? Ни один человек не может выдержать такие долгие, как полярные ночи, страдания. Но выходит, что я обречен на то, чтобы испить эту глубокую чашу до дна. Нет, я не хочу такой судьбы, у меня не хватит воли, терпения, чтобы выдержать столь мощный напор беспрерывных пыток.
   Примерно через месяц после начала всех этих мук, я пришел к простому выводу, что помочь мне в моих несчастиях способна родственная душа. Я мысленно прошелся по всем своим друзьям и знакомых. Это был сов-
  сем не маленький список. Но к моему ужасу ни один из них не подходил для роли моего спасителя. То были по большей части хорошие люди, многие из них питали ко мне искреннюю или почти искреннюю симпатию. Но по своим умственным и душевным качествам они не могли выполнить эту ответственную миссию. Да и вряд ли бы выразили такое желание. Им нравилось поддерживать со мной контакты, когда я был в полном порядке. В такие минуты я становился душой компании, к их услугам была коллекция веселых и пикантных историй о знаменитых людях, которая хранилась в моей бездонной памяти. Я был легок в обращении, никому не доставлял проблем, никто не ждал от меня подлостей, я свято соблюдал табу на то, чтобы спать с женами и подругами моих друзей, зато при необходимости одалживал своим знакомым деньги и оказывал другие услуги. Так что моя репутация честного малого была почти безупречна.
   То, что на всем белом свете нет человека, к которому я могу обратиться, стало еще одним сильным ударом, который лишь сильнее усугубил мои мучения. Я лежал на кушетке и выл от отчаяния. Я дошел до той самой последней точки, за которой не было больше абсолютно ничего.
   Не могу сказать точно, сколько времени я пребывал в таком состоянии. Вой переходил в плач, плач - в прострацию; мои ощущения внезапно притупились, как лезвия ножа после долгой работы, но одновременно во мне родилось странное чувство; я чувствовал, что ничего не чувствую, что как бы уже и не существую. Меня вдруг охватил леденящий страх, так как вдруг ко мне пришла мысль, что не заметно для себя я перешел грань, отделяющую жизнь от смерти.
   Дабы стряхнуть с себя оцепенение, я рывком вскочил с кушетки и несколько раз прошелся по комнате. Меня не покидало ощущение, что мою измученную голову совсем недавно посетила какая-то важная мысль. Но несмотря на мои старания, я никак не мог поймать эту бабочку в свой сочок. Но я чувствовал ее присутствие, она находилось где-то рядом, спрятанная под спудом огромного количества ненужных впечатлений. Я пытался разбирать эти завалы, но они возникали снова и снова.
   Я попробовал отвлечься, думать о чем постороннем в надежде, что это поможет отыскать пропажу. И, как ни странно, не ошибся в своих предположениях.
   Примерно полгода назад в издательство, где я работаю редактором отдела современной прозы, пришла по почте рукопись. В силу своих профессиональных обязанностей я вынужден читать массу подобных творений. Не случайно, что мои занятия привели меня к стойкому убеждению, что графоманский поток - самый мощный из всех природных и искусственных извержений на нашей планете. Но это произведение выбивалось из общей массы не столько даже своими художественными достоинствами, которых было не так уж и много, - автор даже не владел литературным стилем, сколько непривычным сюжетом. В романе описывался лагерь, где жили люди, утратившие смысл жизни.
   Я уже плохо помнил основные коллизии романа, так как из-за многочисленных повторов читать его было весьма утомительным занятием. Я помнил, что испытывал раздражение от многих авторских оборотов и топорных сюжетных ходов. И потому не рекомендовал произведение к изданию. И все же, в отличии от многих других творений человеческого гения, это произведение оставило у меня какой-то непонятный осадок. От него веяло космическим холодом, оно открывало дверь в мир такого жуткого отчаяния, что не хотелось ничего даже слышать об этом. Тогда мне и в голову не могло прийти, что пройдет не так уж много времени, как я окажусь в точно такой же ситуации, как и выведенные на страницах рукописи герои.
   Я вдруг осознал, что автор романа и есть тот единственный человек, который способен хоть как-то помочь моей беде. Но как его зовут и как его розыскать? Я ведь даже его ни разу не видел, только несколько минут общался с ним по телефону, объясняя причины отказа.
   Я пытался вспомнить фамилию этого человека, но она полностью стерлась из моей памяти. Как же мне ее узнать?
   И вдруг она всплыла в моем мозгу, хотя только что я был уверен, что там она просто не могла сохраниться. Было такое впечатление, как будто кто-то подсказал ее мне.
   Но размышлять об этом чуде мне было недосуг. Я бросился к шкафу, где лежали мои записные книжки и при этом, чтобы не дай бог забыть, без конца повторяя фамилию этого человека.
   Я стал листать блокнот. Я не был уверен, что внес в нее его телефон, так как не сомневался, что мне он больше никогда не понадобится. Если он там не окажется, для меня это будет сродни вселенской катастрофе.
   Но вселенская катастрофа в тот момент так и не случилась, так как я обнаружил столь необходимый мне телефон. Вот он: Максимов Павел Валентинович и далее семь спасительных цифр.
   Схватив телефон, я стал лихорадочно набирать номер. Я заметил, что у меня дрожат пальцы. Хоть бы этот Максимов оказался дома. А если он уехал? Я не выдержу такого разочарования.
   В трубке раздался мужской голос. И в этот момент я понял, что абсолютно не представляю, что следует говорить.
   - Здравствуйте, Павел Валентинович, - дрожащим голосом проговорил я. - Вы меня, конечно, не узнали, с вами говорит Деев Илья Сергеевич. Может быть, вы меня помните, я работаю в издательстве, куда вы послали свой роман.
   - Я вас помню, - произнес Максимов. - Что вы хотите?
   Его голос звучал не слишком приветливо, что было вполне объяснимо. Но я должен был во что бы то ни стало встретиться с ним.
   - Видите ли, я недавно вспомнил ваш роман. Может быть, я был не совсем прав в своей оценке.
   - Вы были правы, это плохой роман. После нашего разговора я перечитал его другими глазами. Вы указали все верно.
   - Да, - поспешно проговорил я, так как испугался, что и так слабо натянутая ниточка разговора может в любой момент оборваться. - Но дело не только в романе. Роман - это всего лишь произведение, а есть еще жизнь. И она важнее любого самого гениального творения.
   - Полностью с вами согласен. Поэтому я не слишком расстраивался после того, как мне отказали.
   - Вы правильно поступили. Я бы хотел с вами переговорить о том, о чем вы писали. Мне кажется, это важно.
   - Для кого важно?
   - Для людей, для меня.
   В нашем разговоре возникла пауза. Я с волнением ждал его ответа.
   - Что же вы хотите от меня? - вдруг спросил он.
   - Мне бы хотелось встретиться. Меня интересует затронутая в вашем романе тема.
   - Пожалуйста. Я готов с вами разговаривать. Когда вы хотите?
   - Как можно скорей. Думаю, нет смысла откладывать. А лучше всего прямо сейчас. Если это возможно?
   - Я не занят, можете приезжать. Мой адрес...
   Я записал адрес Максимова. Он жил далековато от моего дома, даже не в городе, в пригороде. И хотя был уже поздний вечер, такая мелочь никак не могла повлиять на мое желание немедленно увидеть его.
   Я выскочил из подъезда и на меня тут же накинулся холодный ветер. Я невольно поморщился; в спешке я оделся слишком легко. Но возвращаться домой не хотелось, дорога каждая секунда.
   Было поздно, а потому на общественный транспорт рассчитывать не приходилось. Я довольно долго ловил машину, так как никто не желал ехать в такую даль. Наконец один водитель согласился, однако за свое согласие заломил немыслимую цену. С деньгами у меня в последнее время было туговато, так как я мало работал и был лишен премии. Но я не стал торговаться.
   Водитель высадил меня километра за два до дома Максимова, сославшись на то, что дальше начинается отвратительная дорога. Я не спорил, расплатился и оказался один в совершенно пустом незнакомом городе. Некого было даже расспросить, как найти нужную мне улицу.
   Пришлось идти наугад, доверяя интуиции. И она меня не подвела, довольно быстро привела к нужному дому. Ветхое трехэтажное строение и, как я убедился, войдя в подъезд, весьма обветшалое. Лестница под моими ногами скрипела так сильно, словно в любой момент собиралась обрушиться.
   Я боялся, что Максимов, не дождавшись меня, лег спать. Но он ждал своего позднего гостя. Едва я стукнул кулаком о косяк, дверь тут же открылась.
   В прихожей в отличии от лестничной площадке горел свет, и я мог рассмотреть Максимова. По виду он был старше меня лет на десять, высокий, но очень худой. Остатки волос топорщились в разные стороны, как иглы ежа. Он был одет в полинявшую от многочисленных стирок рубашку и в черные домашние штаны.
   Он тоже пристально разглядывал меня, словно пытаясь угадать, с чем заявился к нему столь поздний гость.
   - Проходите, - пригласил он меня войти.
   Мы прошли, как я вскоре понял, в единственную комнату в этой квартире. Хотя она была довольно большой, мебели в ней было очень мало: кровать, стол, на котором стояла письменная машинка. Зато все стены были уставлены этажерками с книгами. Обычно, попадая в незнакомый дом, я всегда интересовался тамошней библиотекой. Но сейчас мне было не до нее.
   - Садитесь, - показал Максимов на стул. - Хотите чаю?
   Пока я добирался пешком до его дома, то изрядно замерз и потому с радостью откликнулся на это предложение.
   Хозяин квартиры исчез на кухне. Появился он через несколько минут, неся на подносе два бокала с чаем. Теперь все ритуалы были выполнены и можно было приступать к основной теме разговора.
   Однако я не знал, как его начать. Говорить, что меня волнует прямо, я не решался, ведь это совершенно незнакомый человек. А я при всем своем цинизме и равнодушие к чужому мнению, в тоже время старался никому не показывать, что же на самом деле происходит в моей душе.
   - Видите ли, Павел Валентинович, - промямлил я, - в последнее время я не раз вспоминал ваш роман. У меня создалось впечатление, что я был к нему не совсем справедлив. Да, в нем много недостатков, но он весьма оригинален по содержанию. И я полагаю...
   - Оставим в покое мой роман, - довольно грубо перебил меня Максимовв. - Я уже говорил вам, что согласен с вашим мнением. Никогда не поверю, что вы приехали в такой неурочный час для того, чтобы обсуждать мое произведение. Тем более меня это вообще больше не интересует, я дал себе слово, что никогда и ничего не стану писать. Будет лучше для нас обоих, если вы расскажите об истинной причины, зачем пожаловали ко мне.
   Я посмотрел на Максимова, его лицо было совершенно бесстрастно. Он отхлебывал чай из большого и не очень чистого бокала и без всякого выражения смотрел на меня.
   - Да, вы верно заметили, - пробормотал я. - Я в самом деле пришел к вам не для того, чтобы обсуждать ваш роман. Но привел меня к вам именно он.
   - Вам очень плохо? - вдруг спросил он, впрочем, безо всякого выражения сочувствия.
   Я кивнул головой.
   - Такое чувство, что стою у пропасти и вот-вот в нее брошусь.
   Теперь Максимов, слегка прищурившись, смотрел на меня.
   - А что вы больше хотите: броситься или остаться на краю пропасти?
   - Я не могу это определить.
   - И давно это с вами?
   - Уже почти пару месяцев.
   Он покачал головой.
   - Да, это очень опасно, - задумчиво произнес он. - Обычно этот процесс развивается гораздо дольше. Хотя случается по разному. У вас видно все очень долго копилось.
   - В своем романе вы описывали таких людей, как я. Могу я спросить: это ваш личный опыт?
   - Да, я прошел через все эти терни.
   - Тогда мне вам не надо объяснять.
   - Не надо.
   - Но что со мной, вы можете сказать?
   - Наверное, в вашей жизни произошли какие-то драматические события?
   - Это так, - подтвердил я. Но это было максимум того, что я мог поведать этому человеку.
   Не дождавшись дальнейших пояснений, Максимов отложил бокал, но говорить больше ничего не стал. Я тоже молчал, так как меня начали одолевать сомнения по поводу того, а правильно ли я поступил, приехав сюда.
   - В своем романе вы пишите о людях, потерявших смысл жизни, - произнес я. - Значит ли это, что вы его обрели?
   Максимов покачал головой.
   - Я не обрел смысла жизни.
   - Но как же вы живете, когда его утрачиваешь, то больше ни о чем не думаешь, кроме как о смерти.
   - Совсем не обязательно, я, например, о смерти не думаю. На самом деле можно научиться жить без всякого смысла.
   - Это трудно?
   Максимов слегка пожал плечами.
   - Как для кого? - Он посмотрел мне в глаза. - Для вас это будет трудно.
   - А для вас?
   - Для меня не трудно. Я не такой, как вы.
   - А какой по-вашему я?
   - Вы привыкли к душевному комфорту, чтобы внутри вас все бы стояло бы на своих местах, все было бы проинвентаризовано, чтобы вокруг вас крутился бы целый мир, а вы бы в нем распоряжались, как падишах. Вам слишком многое требуется, чтобы к вам вернулось бы внутренее спокойствие. А у меня все было проще, когда я потерпел крах и не знал, что делать дальше, я был готов к любому исходу.
   - И какой же вы нашли выход?
   - Хотите еще чаю? - спросил он.
   - Нет, спасибо, лучше ответьте на мой вопрос.
   Впервые я увидел на лице Максимова улыбку.
   - Я научился жить без смысла жизни. Вот собственно и весь секрет.
   - Но разве это возможно?
   - Возможно, - твердо произнес Максимов. - Более того, так гораздо лучше. Вы перестаете бояться потерять смысл жизни, вам уже ничего не будет грозить.
   - Что же в таком случае остается в осадке?
   - Ничего, ровным счетом ничего. Если не считать, конечно, собственного благополучного существования.
   - Существование без смысла жизни, как у навозного жука.
   Максимов, подтверждая, слегка наклонил голову.
   - Именно, как у навозного жука. А что вас смущает, у навозного жука тоже есть жизнь, как у любого из нас. И ее ценность ничуть не меньше, чем, к примеру, ваша или моя. Только наше самолюбие не позволяет признать это. А почему надо непременно летать, если можно просто ползти.
   - Но вы-то не только ползли, но и написали роман.
   - Я уже вам говорил, это было ошибка. Я едва не начал все сначала. Но больше ничего подобного я не повторю.
   Я понял, что продолжать эту тему дальше бесполезно, больше он мне ничего не скажет.
   - В своем романе вы писали о неком лагере. Вы это придумали или он на самом деле существует?
   - Я мало что придумывал, почти все я нарисовал с натуры.
   - Значит, вы там побывали?
   - Да, он мне сильно помог. Без него я не знаю, чтобы я делал. Наверное, уже не смог бы с вами так запросто разговаривать.
   - Как вы думаете, может быть, и мне туда отправиться?
   - Хочу вас предупредить: там не просто. В лагере встречаются разные люди. Если вы не сумеете разобраться в тамошней ситуации, попадете не под то влияние, ваша болезнь может усугубиться. Пока я там был, я видел самые разные судьбы. Не у всех они складывались гладко. некоторые кончают жизнь самоубийством.
   - Но вам-то эта лечебница помогла.
   - Мне повезло, - сказал Максимов.
   - И все же я, наверное, поеду туда, - произнес я. - Я не вижу иного выхода.
   - Поезжайте, - одобрил мое намерение Максимов. - Даже если вы покончите с жизнью сами, то сделаете это с другим чувством, чем здесь.
   - Это обнадеживает, - не сдержал я иронии. - Но я поеду туда с прямо противоположной целью.
   - Никто не знает истинных целей человека. Я видел, как одни приезжали для того, чтобы жить, а предпочитали умереть, а другие искали смерти, а нашли новую жизнь. Я понял, что лучше всего отправляться туда безо всякой цели, а там уж как получится. Там появляется шанс каждому найти то, что он действительно ищет, хотя зачастую и не знает сам
  об этом.
   - Вы думаете, что я не знаю, чего я ищу.
   - Я в этом уверен. Когда я туда приехал, у меня были такие же иллюзии.
   - Кто же их вам помог развеять?
   - Учитель.
   - Кто такой Учитель?
   - Он называет себя Кришна Радзшниш, хотя его подлинное имя совсем другое. Но никто точно не знает его.
   - Кажется, я что-то слышал о нем, - произнес я, в самом деле что-то смутно припоминая.
   - Это великий человек. Если вы сумеете его понять, то он вас спасет. Если нет... - Максимов в очередной раз пожал плечами и посмотрел на часы. - Я не люблю так поздно ложиться. Если вы не возражаете, я вам постелю на полу. Другого места нет.
   - В моем положении не выбирают, - мрачно усмехнулся я.
  
   ххх
  
   Тяжелый, похожий на кита, самолет, легко оторвался от взлетной полосы и стал быстро набирать высоту. Прошло буквально несколько минут, и он уже парил над облаками.
   Я любовался через иллюминатор необыкновенной по яркости лазурью неба, но думал совсем о другом. Авиалайнер, хотя и казался неподвижным, на самом деле стремительно неся вперед, унося меня все дальше от моего прошлого. А ведь еще какой-то час назад оно казалось было неразделимо соединено со мной? подобно сиамским близнецам. Но теперь я чувствовал, как отделяюсь от него, подобно тому, как отделяется самолет от земли. До этого момента я пребывал в полной уверенности, что мне никогда не избавиться от этого наваждения, что оно будет преследовать меня повсюду, где бы я не находился. Но теперь я начинал сознавать, что все устроено совсем не так, как мне представлялось совсем еще недавно. Не бывает одной истины, вернее она одна, но всегда многослойна, как торт. И мы видим тот слой, на уровне которого находимся. Но стоит нам подняться выше, как нашему взору открываются совсем иные ее горизонты. Странно лишь то, что для того, чтобы прийти к этим совсем не новым и не слишком оригинальным выводам, мне понадобилось вознестись над облаками. Но что изменилось бы, если бы я все это понял там, на земле? Скорей всего ничего, ведь мой кризис слишком глубок. Причем, мною владела полная уверенность, что я не обманываюсь на этот счет, так как понимал это не умом, а каким-то внутренним чувством.
   Я летел в неизвестность, которая пугала меня своей полной неопределенностью. Но с другой стороны я сознавал, что оставаться в прежнем состоянии было для меня равносильно смерти. А я слишком любил этот
  красивый, несмотря ни на что мир, чтобы расстаться с ним из-за внутренних невзгод. Меня не покидало ощущение, что для продолжении жизни у меня есть еще большой потенциал и что мой час вечной разлуки с ним еще не пробил. Просто на меня опустилось временное, хотя и очень плотное, затмение. И надо лишь переждать, пока оно рассеется. Но не просто пассивно сидеть в надежде, что оно само растворится под натиском внешних сил, а самому сделать все возможное, а если понадобится и невозможное, чтобы это случилось и как можно скорей.
   Мною вдруг овладело нетерпение, мне хотелось как можно скорее прибыть на место, в независимости от того, какие бы неприятные сюрпризы, о которых говорил Максимов, меня бы там не поджидали. Это все же лучше, чем медленная и мучительная смерть.
   Стюардесса прервала мои не слишком приятные размышления, предложив мне обед. Впервые за много дней я поел с аппетитом, хотя ничего из того, что любил, не обнаружил. Разумеется, о выздоровлении говорить совершенно рано, но едва заметные его признаки уже можно различить.
   Я откинулся на спинку кресла и стал рассматривать пассажиров. Интересно, кто-нибудь из них направляется по тому же маршруту, что и я. Я стал прикидывать, кто бы это мог быть? Со своего места я имел возможность разглядеть от силы человек семь-восемь.
   Напротив сидел примерно моего возраста мужчина. Но в отличии от меня он был одет, что бывает далеко не всегда, одновременно дорого и элегантно. От его чисто выбритого лица, от холеных рук с золотым перстнем веяло здоровьем и благополучием. Нет, решил я, этому господину явно со мной не по пути.
   Рядом с ним расположился молодой парень с очень худым лицом. Вид у него был болезненный. И вообще, он вел себя довольно нервно, постоянно ерзал в кресле, словно его одолевала чесотка, и он то и дело менял положение тела и рук. А вот он, пожалуй, может быть кандидатом в мои дальнейшие попутчики. Хотя скорей всего ему нужен обычный нервопатолог и путевка в санаторий с усиленным питанием.
   Дальше в ряду два места занимала супружеская пара средних лет. То было явно счастливое семейство, так как оба были заняты только друг другом. Трудно представить, что этих людей могут донимать те же проблемы, что и меня.
   За ними сидела молодая девица. Я видел ее длинные ноги, которые лишь у самых оснований прикрывала коротенькая юбочка. Со своими нижними конечностями эта особа без конца производила всевозможные манипуляции: она их то разводила, то сводила вместе, клала одну на другую. Будь я в ином настроении я бы скорее всего не сводил глаз с этого захватывающего зрелища.
   Более других меня заинтересовала сидящая по соседству с девицей женщина. Не старая, но уже и не молодая, с потухшим лицом без всяких следа от косметики. Либо у нее горе, либо она несчастна сама по себе, так же как и я, сделал я вывод. Из всех, кого я видел, она одна по-настоящему могла претендовать на то, что иметь ту же, что и у меня, конечную точку маршрута. Ладно, посмотрим верны ли мои наблюдения.
   Я вылетел из Москвы утром, а прилетел в город вечером. Ехать в лагерь в такое время было бессмысленно. Значит, предстояло переночевать тут.
   Я старался не выпускать из вида выбранную мною в потенциальные попутчики женщину. Она шла быстро по зданию аэровокзала. На секунду я отвлекся, а когда вновь направил взгляд в ее сторону, то ее не обнаружил. Я стал оглядываться по сторонам, но она словно провалилась сквозь
  бетонный пол. Почему-то я почувствовал сильную досаду, хотя не был с нею даже знаком.
   На самом деле мои чувства объяснялись легко, я боялся оставаться один в незнакомом городе. А вдруг черная мгла укутает меня здесь еще плотней, чем дома. Я уже ощущал, как она неслышно опускается на меня.
   Я уже готов был выйти из здания аэровокзала и сесть в такси, как вдруг кто-то дотронулся до моего плеча. Я обернулся и увидел того самого мужчину, облаченного в модный и дорогой костюм.
   - Извините меня, могу ли я обменяться с вами несколькими словами? - произнес он.
   Удивленный, я кивнул головой.
   - Пожалуйста.
   - Может, быть отойдем в сторонку, - предложил мой авиапопутчик.
   Я не возражал, и мы направились в угол здания, где почти никого не было.
   - Должен вам признаться, - несколько смущенно, что совершенно не гармонировало с его великолепным видом, произнес мужчина, - я всю поездку наблюдал за вами.
   - Вот как? - еще больше удивился я, так как не заметил этого внимания к своей особе с его стороны. . Вот что значит быть по макушку погруженным в море собственных мыслей.
   - Да, это так, - подтвердил он. - И шестое чувство мне подсказывает, что нам и дальше с вами по пути.
   Я пристально посмотрел на мужчину.
   - И куда же вы думаете я направляюсь? - спросил я, не без волнения ожидая ответа.
   - В лагерь, к нему, - тихо произнес мой собеседник.
   Я едва заметно кивнул головой.
   - Вы угадали, в отличии от меня. Ни за что бы не подумал, что вы тоже направляетесь туда.
   - Могу представить. Однако это факт, - едва заметно вздохнул он
   - Но что нам делать сейчас? - сказал я. - Ехать туда поздно. Значит, надо искать ночлег в этом городе.
   - Именно это я вам и хотел предложить, поехать вместе со мной в гостиницу. Я еще в Москве заказал тут номер.
   - Но вы заказали номер для себя. А причем тут я.
   Мужчина вдруг впервые за весь разговор улыбнулся, правда улыбка продержалась на его лице всего лишь несколько секунд
   - Это большой номер, там хватит место нескольким постояльцам. И вы мне нисколько не помешаете, - поспешно добавил он, опережая мои возражения. - Честно говоря, мне совсем неохота оставаться одному.
   - "Мне тоже" - мысленно согласился я с ним.
   - Хорошо, - уже вслух произнесли мои губы, - давайте попробуем, может быть, из нашего сожительства что-нибудь и получится.
   - Вот и замечательно, я думаю мы проведем приятный вечер. В таком случае надо бы познакомиться. Приятели меня зовут Жорж, а по паспорту я Георгий Юрьевич Гаицгори. Не удивляйтесь этой фамилии, во мне есть примесь кавказкой крови.
   Я назвал себя без уточнения, какие примеси присутствуют во мне, и мы обменялись рукопожатием.
   - В таком случае, поехали. Приедем как раз к ужину.
   Мы вышли на привокзальную площадь, к нам сразу же подскочила свора наглых таксистов. Вернее, подскочила к моему спутнику, мгновенно почувствовав в нем выгодного клиента. Жорж выбрал одного из них, наименее горластого.
   Мы мчались по почти пустому шоссе в сторону города. Когда Жорж пригласил меня в своей номер, я немного покочевряжился, хотя на самом деле я был очень рад, что все так обернулось. Перспектива провести вечер и ночь одному в номере просто изводила меня. А теперь появился человек, с помощью которого я, пусть ненадолго, смогу отвлечься от самого себя.
   Дорога была короткой, и мы быстро въехали в город. Он был довольно неплохо освещен, но я даже не смотрел по сторонам. Мне совершенно не было дела ни до него, ни до его обитателей. Скорее бы добраться до гостиницы, может быть, я там обрету хоть немного покоя.
   Гостиница по провинциальным меркам была просто великолепной - уходящее в небо здание со стеклянным фасадом, который переливался гирляндами разноцветных огней. Когда я представил, сколько здесь может стоить ночлег, то почувствовал робость. Мой кошелек не был приспособлен для таких трат.
   - Пойдемьте и ни о чем не беспокойтесь, - словно угадал мое состояние Жорж.
   Вестибюль полностью соответствовал фасаду и был весь закован в мрамор. Пока Жорж оформлял бумаги, я сидел на диване. И хотя он был очень мягким, я чувствовал себя неудобно, В конце концов я собираюсь провести тут ночь за счет другого, совершенно незнакомого человека. Может, все же не стоило принимать это приглашение.
   Жорж, держа в руках массивный ключ, подошел ко мне.
   - Все в порядке, идемьте, - радостно сообщил он мне.
   Жорж ничуть не преуменьшал, в номере вполне могли разместиться, как минимум, человек пять. Это был настоящий люкс с дорогой мебелью, с джакузи и прочими прибамбасами. Эта была та самая роскошная жизнь, о которой я еще совсем недавно мечтал, но вкус которой мне так и не удалось по-настоящему попробовать на язык.
   - Как вам номерок? - спросил Жорж, в отличии от меня без особого восторга разглядывая достопримечательности номер.
   - Шикарно, - дал оценку я. а
   - А по-моему барахло, только называется люкс. Мебель допотопная, поди еще тараканы ползают.
   - Не может быть!
   Жорж пожал плечами, но ничего не сказал. Чуть попозже я убедился, что он оказался прав, в ванной я заметил весьма солидного представителя этого семейства насекомых.
   - Ладно, черт с ними, - заключил наш осмотр Жорж. - В конце концов мы тут всего лишь на одну ночь. Думаю, как-нибудь вытерпим. Давайте распоковайтесь и будем ужинать. Есть хочу, как слон. А вы?
   - А я как жираф.
   - Вот и здорово. Я поесть, будь здоров. А как насчет водочки или чего-нибудь еще. Я в Англии приучился пить виски.
   - Виски, так виски, тоже неплохая вещь, - согласился я.
   Жорж заказал по телефону ужин, причем у него ушло на это не меньше десяти минут, так подробно расписывал он нашу предстоящую трапезу. И пока мы ждали, когда принесут заказ, то по очереди занялись гигиеническими процедурами. Причем, Жорж любезно уступил мне право первому освежиться. Вот тогда-то я и раздавил таракана, не подозревая, что совсем скоро мне предстоит жить среди целой армии этих созданий.
   Ужин удался на славу. Особенно мы налегли на напитки и вскоре бутылка виски опустела. Пришлось официанту из ресторана снова подниматься к нам с новой порцией алкоголя.
   Выпивка развязала языки и нам сразу сделалось легко друг с другом, словно мы были знакомы чуть ли не с детства. Мне кажется, что мы одновременно почувствовали взаимную горячую симпатию.
   - Значит, ты тоже едешь в этот чертов лагерь, - спросил Жорж. - Что с тобой?
   - А с тобой? - ответил я на вопрос вопросом. Прежде чем начать исповедоваться, мне хотелось послушать чужую исповедь. В конце концов мы оба больны весьма редкой болезнью и, я желал бы узнать, какая у него ее форма.
   Жорж, соглашаясь, кивнул головой.
   - Сам не знаю, что со мной. И никто ничего толком сказать не может. Я и к врачам обращался, одного знаменитого профессора ко мне приволокли. Но от него тоже пользы никакой. Знал бы ты сколько я денег на всю эту братию просадил. Впрочем, деньги это ерунда. Ты вот даже не представляешь, как я богат. Ну и что? Радости никакой. Будь эти бумажки неладны.
   - Так твой болезнь от денег?
   Жорж посмотрел на меня мутными, как давно немытое стекло, глазами.
   - Ты не поверишь, Илюша, но деньги сами льнут ко мне. Чем бы я не занялся, они все равно толпами приходят. У меня великий талант - делать деньги. Я едва познакомлюсь с каким-нибудь проектом, так у меня в голове тут же появляется схема, как извлечь из него деньги.
   - Но это же замечательный дар! - не без зависти воскликнул я.
   - Ты думаешь, - как-то подозрительно, словно не веря мне, взглянул Жорж на меня. - Впрочем, я по началу также думал. Радовался, как ребенок игрушкам, что ко мне деньги текут. Сперва было жутко здорово, все свои тайные желания осуществил. Представляешь, какой кайф, любая женщина - твоя. Помню одна из себя долго невинную строила. Пришлось "Мерс" подкатить под ее окна. Когда увидела дарственную, сама в постель потащила. Я идиот был до небес счастлив. А сейчас как вспомню, мне блевать хочется.
   - Пожалуйста, не надо, - поспешно попросил его я, так как Жорж сделал весьма характерный жест.
   - Да, не боись, я от виски никогда не блюю. Вот от коньяка и водки случается, если много в себя волью. Что значит англичане. Уважаю их.
   Я хотел было заметить, что это заслуга скорей шотландцев, но промолчал. В конце концов какая разница.
   - Что же дальше? - поинтересовался я.
   - А что дальше, - снова пожал он плечами. - Живу, богатею и чем больше богатею, чем меньше мне всего хочется. Скажи, разве так может быть?
   - Ну если с тобой случилось, значит может.
   - Чувствую, что с каждым днем становится все хреновее. Денег все больше, а мне все хуже. Я тут как-то посчитал, что каждую минуту я становлюсь на двести долларов богаче. Сколько мы с тобой минут тут сидим? Мне даже уже ничего не нужно делать, все работает на автопилоте, как в самолете. А я не знаю, куда себя деть. Брожу с этажа на этаж по своему особняку и сам перед собой делаю вид, что чем-то занят, думаю, что еще купить в дом. Все ребята, с которыми я начинал, живут себе спокойненько, деньги гребут и радуются. А я не могу. Словно кто-то сидит у меня внутри и пакостит. Не знаешь, как бы его оттуда вытурить?
   - Так просто его не выгонишь.
   - Это я уже понял, - с тоской протянул Жорж. - Давай выпьем за то, чтобы освободиться от всех напастей. Может, там нам помогут.
   - Будем надеяться.
   Жорж налил в бокалы виски, и мы выпили.
   - Послушай, - вдруг наклонился ко мне Жорж так близко, что я ощутил перегар его дыхания, - а ты что-нибудь слышал об этой богодельни?
   Богодельней он явно называл лагерь "Возрождение".
   - Довольно мало. Говорят там всем заправляет мудрец, который познал все тайны жизни. Но человек, который провел там почти год, предупредил меня, что в лагере все непросто. Можно не только возродиться, но и еще глубже упасть.
   - Этого я и боюсь, - пробормотал Жорж. - Я тоже разное слышал. Но все равно, выхода другого нет. Я уже понял, что никто мне не поможет. Надежда только на этого мудреца. А как ты думаешь, откуда эта напасть берется?
   Я задумался. В последнее время я немало размышлял на эту тему, даже читал литературу. Но чем больше я узнавал, тем меньше ясности было в моем сознании.
   - Что тебе сказать? Мир гораздо сложней, чем мы привыкли думать. Человек живет не только на земле, но одновременно и в других планах. Мы вот такие, какими себя видим, находимся в самом низу, а есть еще мы и на самом верху. А там все по-другому. Здесь сплошная грязь, а там
  стерильная чистота.
   - Ты полагаешь, что я полный идиот и ничего об этом не слышал. Да только радости от этого мало. На кой хрен мне этот твой вверх. Я внизу хочу жить. Пока я не заболел, знаешь, как здорово здесь было. Вот бы отрезать эту верхнюю часть. Как ты думаешь, никак это нельзя сделать?
   - Боюсь, что нельзя. Так уж все устроено. Надо к этому как-то приспосабливаться, - неуверенно произнес я.
   С досады Жорж даже сплюнул на дорогой ковер.
   - Чертовски не нравится мне все это. Живут же люди, до самой смерти не испытывает никаких неудобств. А почему-то меня прижало. Чем я там не угодил? - поднял голову он вверх. - И на благотворительность немало отваливал. А толку никакого.
   - Я не Бог, только он знает, что и как.
   Жорж ничего не ответил, он слил остатки виски к себе бокал и залпом выпил. Затем посмотрел на меня.
   - Ну а теперь ты рассказывай, а то я все болтаю и болтаю.
   Но мне рассказывать совсем расхотелось. Я чувствовал себя пьяным, окружающие предметы теряли свои четкие очертания.
   - Слушай, Жорж, уже поздно, давай лучше спать. А завтра пораньше в дорогу. Мы же в лагере будем вместе, там я тебе все и расскажу.
   - Лады, я тоже хочу баиньки. Но обязательно мне все расскажешь. Обещаешь?
   - Обещаю.
   Жорж встал и, пошатываясь, двинулся по направлению к спальне. Вдруг он остановился и повернулся ко мне.
   - А ты где будешь спать? Кровать большая, нам на двоих хватит.
   Но спать с Жоржем в одной кровати, даже на очень широкой, мне почему-то не хотелось.
   - Я посплю тут в гостиной, на диване. Так будет нам обоим удобней.
   - Как хочешь, - сказал Жорж и продолжил свой путь.
  
   ххх
  
   Рано утром мы отправились в дорогу. Я уже понял, что рядом с Жоржем не бывает никаких проблем. До лагеря из города не шли никакие автобусы, ни машины. Как объяснил нам один шофер, никто не желает туда ехать по причине отсутствия дороги.
   Я было приуныл, но Жорж был не тот человек, который мог спасовать перед такими пустяковыми трудностями. Оставив меня сторожить чемоданы, он куда-то исчез. Отсутствовал он примерно полчаса, Зато вернулся верхом на джипе. От изумления я даже несколько секунд не мог поверить своим глазам. Где он его взял? Угнал что ли?
   - Чего стоишь, загружай багаж - и в путь! - почти весело крикнул он мне.
   Я поспешно выполнил его распоряжение, забросил на заднее сиденье поклажу, а сам сел рядом с Жоржем.
   - Где ты взял эту машину? - был первый мой вопрос.
   - Купил, - просто ответил Жорж, как будто речь шла о батоне колбасы.
   - Как купил?
   - Обыкновенно, - немного недовольно проговорил он. - Спросил, где тут автосалон - он всего в двух кварталах отсюда, пошел туда пешком, а выехал вот на этом коне. А и раньше так делал. Приезжаешь в незнакомый город, как передвигаться? Я терпеть не могу таксистов, не выношу мел-
  ких воров и мошенников. Ну и покупаю тележку.
   - А что ты делаешь с ней потом, когда уезжаешь?
   - Оставляю где-нибудь во дворе. Я бы дарил их детдомам, да слишком большая канитель. Столько нужно заполнить бумаг, пройти по инстанциям. Ну что едем в новую жизнь?
   - Едем, - сказал я, все еще находясь под впечатлением от увиденного и услышанного.
   Местный таксист предупреждал нас, что туда нет дороги. Но первые несколько десятков километров мы промчались по отличному шоссе. Жорж великолепно водил машину, мы обгоняли всех подряд, совершая иногда весьма рискованные маневры. У меня даже закралась мысль, не хочет ли мой спутник найти смерть в автокатастрофе. В таком случае нам не по пути. Если уж умирать, то не так ужасно. А этот способ слишком мучителен.
   - Может, будет лучше, если ты сбавишь скорость? - сказал я.
   Жорж на секунду оторвал взгляд от дороги и бросил его на меня.
   - Не боись, все будет в порядке, я вожу машину лучше, чем пешком хожу. Доберемся до этого проклятущего лагеря. Или ты думаешь, я смерти ищу? - уже не первый раз угадал он мою мысль. - Черт его знает, может, и ищу, но не такую. И вообще, мне жить хочется. Хотел бы умереть, давно нашел бы безболезненный способ. Говорят есть такая наука - эвтана
  зия что ли называется, о том, как уходить на тот свет без мучений.
   - Да, есть, - подтвердил я.
   - А раз есть, значит, ее можно купить. Я так полагаю, если мне этот лагерь не поможет, заплачу денежки и спокойненько, без мучений уйду к праотцам. Ты одобряешь мой план?
   Я задумался.
   - Пожалуй, это не самый худший вариант.
   - Если хочешь, я помогу и тебе туда отправиться тем же способом. Все расходы мои.
   - Спасибо, - ответил я, - если решусь, то обращусь к тебе.
   - Заметано. А можем вместе. Говорят, так легче.
   Я откинулся на спинку сиденья. Уйти тихо, без мучений, так, чтобы не заметить черту, отделяющую один мир от другого - более чем заманчиво. Может, теперь не стоит даже ехать в лагерь, а попросить Жоржа выполнить то, что он только что обещал.
   Хотя день был теплый, даже жаркий, на меня вдруг дохнуло холодом. И по этому признаку я понял, что не готов к смерти, даже к самой безболезненной, к самой, если так можно выразиться, приятной. Этот переход в царство вечной тьмы представляется слишком ужасным. Вместо желание умереть я вдруг ощутил сильное желание вернуться к жизни здоровым. Она таит столько радостей и до своей болезни я черпал их, словно сытный борщ, полным половником.
   Предсказание таксиста сбылись менее чем через час пути. Асфальтированная лента повернула в противоположную от дальнейшего нашего маршрута сторону. Дорога здесь была едва утрамбована, и если бы не мощный мотор джипа, мы бы навеки застряли тут.
   - Тебе не кажется, все это странным? - спросил Жорж.
   - Что именно? - отозвался я, прыгая, как гимнаст, на сиденье джиипа.
   - Эта дорога. Как они добираются до города, как подвозят им продовольствие? По такому шоссе ни один грузовик не пройдет. Разве только танк.
   Вместо ответа я лишь мог пожать плечами.
   - Приедем, увидим, что там творится. Чего сейчас бесполезно гадать.
   - Не привык я ничего делать с закрытыми глазами. У меня такое чувство, что зря мы с тобой все это затеяли.
   - Ты предлагаешь, повернуть назад?
   - Ну уж нет, я никогда этого не делаю. У меня такая натура - все доводить до конца. Даже когда знаю, что этого делать не следует.
   - А я наоборот, ничего не довожу до конца. Все бросаю на полпути.
   - Поверь моему опыту, в жизни так нельзя. Я много видел таких людей. Они здорово начинали, получали большие бабки. А потом все у них загибалось. А вот я всегда считал, что лучше уж коня загнать, чем остановиться и не доскакать до конца.
   Я закрыл глаза. Я вдруг подумал, что меня и Жоржа разделяет целая пропасть. Я всегда жил, лишь слегка прикасаясь к тому, чем занимался. Любая трудность отпугивала меня от дела, как волков лай собак от стада таких аппетитных овец. Но сейчас меня больше занимал тот удивительный факт, что несмотря на глубокое различие между нами, мы оба по сути дела пришли к одному и тому же жизненному итогу. Неужели все дороги мира ведут человека к потери им смысла жизни. Но в таком случае эта болезнь неизлечима, рано или поздно она овладевает любым, кто способен хотя бы немного думать и чувствовать.
   Я ничего не стал говорить моему случайному попутчику, не исключено, что с с его практическим умом он рано или поздно придет к тем же заключениям. А пока пусть надеется на лучшее. По крайней мере так гораздо легче жить. В конце концов у человека нет ничего, кроме иллюзий. Иллюзия, как фаянсовые чашки, разбиваются. Но тому, кто умеет бережно
  относиться к посуде, удается их сохранить до конца своих дней. И все же, если верить теории реинкарнации, - а я свято верил в нее - рано или поздно его все равно настигнет эта кара, которая подстерегает каждого по сути дела за то, что он имел наглость появиться на свет.
   Оставшуюся часть пути мы почти не разговаривали. Жорж был полностью поглощен управлением машиной на трудной дороге и ему было не до меня. Мною же вновь завладело беспросветное отчаяние, так как во мне крепла уверенность, что я совершил это далекое путешествие напрасно.
  
   ххх
  
   Лагерь произвел на меня неприятное впечатление еще до того, как перед нами открылись его врата. Первое, что я увидел, был высокий забор, который мгновенно вызвал у меня ассоциацию с зоной, которая усилилась еще и тем, что при входе нас встретила вооруженная охрана.
   Над воротами висела большая вывеска с выведенной на ней надписью " Центр духовного "Возрождения". Я посмотрел на Жоржа и увидел, что он тоже смущен открывшейся его взору картиной.
   К нам подошел охранник - молодой парень в синий форме, лицо которого очень мало ассоциировалась с духовностью. Бесцеремонно осмотрев нас, он спросил, зачем мы приехали?
   - Слушай, друг, - резко произнес Жорж, - мы приехали сюда черт знает из какой дали. Давай веди нас к начальству. И поскорее.
   Но на охранника ни слова Жоржа, ни его тон не произвели никакого впечатления.
   - Я должен вас обыскать. Выходите из машины. Здесь она вам не понадобится.
   - Зачем нас обыскивать? - возмутился Жорж.
   - Такой порядок. Сюда разные люди приходят. Я вас не знаю.
   К охраннику для подкрепления подошли еще два его товарища, чем-то неуловимо похожих на него. Возражать, тем паче сопротивляться, было бессмысленно.
   Мы вошли в небольшое помещение, по-видимому выполняющее функцию караульной. Нас быстро и профессионально обыскали, извлекли из карманов все содержимое, тщательно проверили документы. И только после этого повели в лагерь.
   Я с интересом осматривался вокруг. Лагерь был правильно распланирован и напоминал небольшой поселок. Прямые, как перпендикуляры, улицы были застроены однотипными одноэтажными строения. По виду они сильно смахивали на бараки. Их было довольно много, наверное, не меньше трид-
  цати.
   Но нас провели в другую часть центра, где находились несколько гораздо более приятных по виду домиков. Я сразу подумал, что в них скорей всего обитает персонал. И чуть позже я убедился, что не ошибся.
   Мы вошли в один из домов и нас встретил еще один охранник. Тот, что нас конвоировал, объяснил ему, что мы только что приехали и хотим здесь поселиться.
   - Хорошо, оставьте их, - сказал новый охранник. - проходите и садитесь. - Неожиданно он улыбнулся нам.
   Вскоре я убедился, что в отличии от тех бравых парней, что встретили нас у входа в лагерь, с лица этого охранника почти не сходит улыбка. Он приветливо смотрел на нас, как на дорогих и долгожданных гостей.
   - Молодцы, что вы приехали к нам. Вы не пожалеете. - Он в очередной раз улыбнулся. - А сейчас я вас занесу в компьютер. Знаю, что никому не нравятся формальности, но такой у нас порядок.
   - А обыскивать - это тоже входит в ваш порядок? - с полемическим
  запалом спросил Жорж.
   - Сочуствую вам, это, конечно, неприятная процедура, но что делать. К нам уже не один раз пытались проникнуть люди со злыми намерениями. И ножи при них находили, и пистолеты, и толовые шашки. Так что пришлось завести охрану, а с нею и все подобные вещи.
   Пока он все это говорил, то одновременно заносил из паспорта наши
  данные в компьютер.
   - Здесь такое правило: пока вы тут находитесь, паспорта хранятся в нашей канцелярии вместе с историей вашей болезни и другими документами.
   - А здесь что заводится на каждого большая документация? - удивился я.
   - А как же, это же лечебный центр. Только болезни здесь не телес-
  ные.
   - Может, нас за психов тут считают? - проговорил Жорж.
   - Ну что вы, здесь все абсолютно нормальные люди. Просто у них возникли проблемы высшего порядка. - Заключительные слова прозвучали у него очень почтительно, словно он говорил о людях, отмеченных знаком свыше. Я даже на какое-то мгновение проникся уважением к самому себе.
   - Пожалуйста, вкратце объясните причину вашего появления здесь. Это необходимо для наших кураторов. Кто из вас первый?
   Обычно инициативный Жорж на этот раз молчал и выжидающе посматривал на меня. Я понял, что отдуваться за нас двоих придеться мне. Вот только как вкратце сформулировать, что привело меня сюда?
   Охранник ободряюще улыбнулся мне.
   - Я понимаю, что это непросто в нескольких словах рассказать о том, что происходит в душе человека. Но на этом настаивает наш Учитель. Он говорит, что если человек сумел коротко сформулировать свою внутреннюю проблему, значит у него есть шанс ее изжить.
   - А если не удается? - спросил я.
   - Это более трудный случай. Видите ли, проблема не в том, кто и чем болен и насколько тяжела его болезнь, а в том, как ясно он осознает истоки своего заболевания. У тех, кто понимают их, курс лечения протекает гораздо успешней.
   - Хорошо, я попробую, - обречено произнес я. - Мои трудности начались с того, что с некоторого момента я стал ощущать, что теряю твердую почву под ногами. Все мои жизненные ценности или вернее представления о них оказались разрушенными, как рушатся дома во время страшного землетрясения. Я вдруг понял, что я - никто, что по сути дела меня не существует, что я отсутствую, как будто меня отправили в длительную командировку. Все осталось при мне: мое тело, моя работа, мое жилище, мои привычки, друзья и знакомые по-прежнему были готовы общаться со мной. Но мне больше нечего было им сказать, потому что я перестал верить в собственные мысли, слова, поступки. Все исчезло неизвестно куда. Удовольствия перестали приносить удовольствия, между ними и огорчениями вдруг исчезло всякое разделение, так как и то и другое вызывало одни и те же негативные эмоции. Зато на меня навалилась какая-то страшная тяжесть, она давит мою грудь, и я не знаю, как сбросить с себя этот груз. Единственный известный мне способ как это сделать - покончить с собой.
   Я вдруг увидел, как при этих словах лицо охранника изменилось, я поймал на себе его изучающий взгляд.
   - Можете дальше не продолжать, - сказал он мне, - я понял достаточно, чтобы сделать нужную запись. Вы неплохо описываете свое состояние, думаю, со временем у вас все будет нормально. А теперь я бы хотел послушать вас, Георгий Юрьевич, - обратился он к Жоржу.
   Я впервые увидел на лице Жоржа следы большого затруднения. Его лоб покрылся глубокими бороздами, а губы плотно сжались.
   - Как-то вдруг стало не по себе, все вроде хорошо, а внутри что-то постоянно сосет. Ничего не радует: ни деньги, ни женщины. Кругом одна тоска. И без просвета. Сперва думал, что это временно, просто испортилось настроение - и все скоро развеется. А ни черта, только там, - показал он на грудь, - все уплотняется.
   - Понятно, - задумчиво протянул охранник и как показалось, безучастно посмотрел на несчастного миллионера. - Спасибо, можете не продолжать.
   Несколько минут он занимался тем, что что-то заносил в компьютер. Затем выключил его.
   - Думаю, что вы приехали туда, куда вам нужно, - сказал охранник. - Поэтому давайте знакомиться. Меня зовут Василий Иванович, я комендант нашего центра. По всем житейским вопросам обращайтесь прямо ко мне, в любое время дня и ночи. Буду рад вам помочь.
   - Спасибо, - почти хором поблагодарили мы с Жоржем.
   - Вот когда вылечитесь, тогда и будете всех нас благодарить. А сейчас вы пройдите в нашу медсанчасть на обследование. Это обязательная процедура. Дело в том, что у некоторых из прибывших сюда причина их душевных травм кроются в телесных недугах. Поэтому мы должны знать состояние вашего здоровья. А потом мы вас поселим. Нет возражений?
   Так как мы ничего не ответили, Василий Иванович принял наше молчание за согласие. Мы встали и направились вслед за ним.
   Медосмотр продолжался почти два часа. Еще ни разу ни один врач не обследовал мой организм столь тщательно, как в этом отдаленном от центров цивилизации месте. К моему удивлению медчасть лагеря была оснащена хорошим, а значит весьма дорогим оборудованием. Некоторые процедуры были весьма неприятны, но я решил стоически выдержать все испытания, выпавшие на мою долю. Зато Жоржа столь тщательное обследование его организма явно раздражало, и при осмотре очередного органа он убеждал своих мучителей, что он у него работает, как швейцарские часы, которые висят на его руке.
   Но всему когда-то приходит конец. Мы оделись и за нами пришел Василий Иванович. С улыбкой он посмотрел на наши хмурые лица.
   - Могу вас обрадовать, на сегодня все испытания для вас завершены. Остается только вас поселить. Комнаты уже готовы.
   Мы снова прошли в помещение, где уже были.
   - У нас действует правило, - объявил Василий Иванович, - каждый вновь прибывший жертвует на нужды лагеря по тысяче рублей.
   Я достал из кармана бумажник. Но меня опередил Жорж. Он протянул коменданту пачку купюр.
   - Здесь тысяча долларов, - сказал он.
   Я впервые увидел, как нахмурился комендант.
   - Мы у всех берем только тысячу рублей. В нашем лагере у всех одинаковые права, поэтому и требования ко всем одинаковые
   Жорж пожал плечами и протянул Василию Ивановичу тысячу рублей. Я добавил к его деньгам свои.
   - Пойдемьте расселяться, - наконец произнес долгожданные слова комендант.
   Мы вышли на улицу и направились вдоль бараков. Пока мы шли нам на встречу попалось всего несколько человек.
   - А почему здесь так мало народу? - поинтересовался я.
   - Все находятся у себя в комнате. Здесь не приветствуется праздношатание по улице. Кроме вреда, это ничего не приносит, - последовало разъяснение. По-видимому, комендант лагеря почувствовал, что его слова меня не удовлетворили, поэтому добавил. - Никто не запрещает выходить из своих комнат. Люди сами понимают, что это не идет им на пользу. Вы тоже со временем это поймете.
   Внезапно мы увидели, как на нас надвигается джип. Это была машина, на которой мы с Жоржем прибыли сюда.
   - Это моя машина, - напомнил ее владелец о своих правах.
   - Она будет находиться в гараже, пока вы отсюда не уедете. Тут она вам не понадобится.
   Мы остановились около одного из бараков.
   - Здесь будет жить Георгий Юрьевич, - сказал комендант.
   Я уже немного привык к Жоржу и надеялся, что нас поселят вместе. И поэтому был сейчас раздосадован.
   Жорж и комендант скрылись в бараке, а я остался их ждать. Комендант показался буквально через две минуты.
   - Теперь пойдем в ваши апартаменты, - сказал он.
   Мы миновали два барака пока не остановились у третьего. Василий Иванович ввел меня в довольно низкое помещение. В узкий и длинный коридор выходило множество дверей. Комендант подошел к одной из них и отворил ее.
   - Входите, - сказал он.
   Я вошел. Комната была метров десять, не больше, длинная и узкая, как пенал. Вдоль одной стены стояла кровать, у противоположной - стол, пара стульев, платяной шкаф и маленький холодильничек. Больше мебели не было. Да еще над койкой были прибиты две книжные полки.
   По-видимому, мое лицо отразило мои чувства, так как комендант едва заметно усмехнулся.
   - Понимаю. что не люкс, но наш центр существует на пожертвования частных лиц. А они не столь щедры. Но вы привыкнете, Здесь все привыкают. Через час ужин. А пока обживайтесь. Желаю счастливо и главное с пользой провести время в нашем центре, - сказал на прощание Василий
  Иванович и вышел.
   После трудной дороги и затяжного медосмотра я чувствовал себя усталым. А потому, не раздеваясь, лег на кровать. Я попытался систематизировать свои впечатления от увиденного и услышанного. И все отчетливей кристаллизировалось ощущение, что ничего хорошего меня тут не ждет. Весь этот антураж отталкивал от себя. Чему можно научиться в таком месте? Есть ли тут человек, способный мне помочь? Я вспомнил слова Максимова о мудрости здешних учителей и прежде всего главного учителя. Когда же он явит мне свой лик?
   Внезапно дверь распахнулась, и на пороге появился человек. Это было так неожиданно, что я несколько мгновений, не двигаясь, смотрел на него, как завороженный. Затем поспешно вскочил с кровати. Неужели ко мне пришел учитель?
   Мужчина был не старый, но несколько странный. Его густые волосы были всколочены, а в лице было нечто такое странное. Про их обладателей обычно говорят: не от мира сего.
   - Здравствуйте, вы мой новый сосед, - сияя от счастья, проговорил он, слегка придыхая. - Я вижу, вы только что заселились. Как это замечательно!
   Ничего замечательного я в этом не видел и потому решил за благо промолчать.
   - Давайте знакомиться и дружить. Меня зовут Антон Казимирович. А фамилия Лукашевич. Но вы зовите меня просто Антоном. А некоторые называют меня тут Тоней. Мне это очень нравится. Можете и вы меня так звать. Я не обижусь.
   Я подумал, что последнее имя ему идет даже больше, нежели то, которым его нарекли родители.
   Я тоже представился.
   - Великолепно! - снова восторженно воскликнул Антон или Тоня. - Как только я вас увидел, то сразу понял, что мы будем дружить. Знаете, я сразу вижу, хороший человек передо мной или плохой. Вы мне очень нравитесь. Давайте поцелуемся, это сразу сближает людей.
   Я был несколько ошеломлен этим бурным натиском и не знал, как на него реагировать. Однако Тоне и не нужна была моя реакция, он подбежал ко мне и крепко, как целуют возлюбленную, поцеловал в губы. Мне невольно пришлось ответить ему тем же.
   Судя по всему, он остался доволен случившимся, так как буквально весь лучился от счастья.
   - Как вам тут? - спросил он и сам же ответил: - Вам здесь непременно понравится. Тут столько замечательных собралось людей. Я их всех люблю. Такие все умные, такие добрые. Вы сами скоро увидите. А позвольте спросить, что вас привело сюда?
   - Потерял самого себя, надеюсь найти себя здесь.
   - И правильно! - горячо одобрил Тоня мое намерение. - Здесь все находят. Ну большинство, - уточнил он. - Здесь такие прекрасные учителя, они столько всего знают. А как хорошо нас понимают. Я буквально ожил за то время, что нахожусь в центре.
   - А что у вас за недуг? - поинтересовался я.
   Мне показалось, что мой собеседник немного стушевался. Он как-то робко посмотрел на меня.
   - А вы не станете надо мной смеяться? - вдруг спросил он.
   - Ни за что! - твердо заверил я.
   - Видите ли, я не знаю, как мне жить там, среди людей. Я их так люблю, они такие замечательные, но почему-то постоянно обманывают меня, отовсюду изгонят. - В голосе Тони зазвучала неподдельная грусть. - Они лишили меня квартиры, денег, отняли все, что было. Я сюда приехал,
  чтобы научиться жить как все.
   - И как успешно?
   - Пока трудно сказать, я же там с тех пор не жил, - кивнул он куда-то в сторону. - Но я стал больше понимать об окружающем мире. А здесь все по-другому, здесь никто не обманывает, не обижает меня. Наоборот, все заступаются. А вы меня не станете обижать?
   - С какой стати?
   - Я сразу это понял, - обрадовался Тоня. - Так хорошо жить рядом с человеком, от которого не ждешь подвохов. Давайте еще раз поцелуемся.
   "Ну уж это явно перебор" - подумал я.
   - Подождите, а давайте прежде выпьем за знакомство. У меня кое-что припасено, - показал я взглядом на чемодан.
   - Что вы, что вы, тут это не приветствуется. Если кто узнает, вас могут исключить из лагеря. У нас были такие случаи.
   - Нет, так нет. Вы меня извините, я очень рад нашему знакомству. Но сейчас мне надо разобрать вещи.
   - О, конечно, вы же с дороги, устали. Как я сразу не подумал об этом. - В знак раскаяния Лукашевич довольно сильно ударил себя кулаком по лбу. - Прошу прощения, я исчезаю. Но если вам что-нибудь понадобится, я за стеной. Постучите три раза и я мигом прилечу.
   Тоня вышел из моей каморки, а я перевел дыхание. Странный тип, если тут все такие, долго мне здесь не выдержать. Я снова растянулся на кровати. Удивительная все-таки вещь жизнь, никогда не предугадаешь, что в ней с тобой случится. Разве еще полгода назад я мог предполо-
  жить, какая со мной случится напасть и что я по собственному желанию окажусь в таком удивительном месте среди таких чудных людей.
   Мои мысли без всякого моего участия продолжали разворачиваться в заданном им первоначальным импульсом направлении, постепенно становясь все менее отчетливыми. И наступило мгновение, когда я перестал их ощущать.
   Проснулся я от стука в дверь. Не без труда я разлепил веки, чувствуя сонную одурь в голове.
   - Илья, Сергеевич, дорогой, - пробился к моему сознанию голос из-за двери, - вы случайно не спите. Вставайте, время идти на ужин.
   И сразу я ощутил, что очень голоден. Что было не удивительно, так как уже наступил вечер, а ел я последний раз рано утром, перед выездом в лагерь. Я вскочил с кровати и поспешно направился к выходу.
   Сопровождаемый своим новым знакомым, я направился к столовой. Если утром лагерь был почти столь же пустынный как Сахара, то сейчас он ожил, ведущая к столовой дорога была плотно запружена людьми. Но к
  некоторому моему удивлению, почти никто не разговаривал друг с другом. Все шли в полной тишине, если не считать цоканье каблуков об асфальт.
   Я попытался отыскать в толпе Жоржа, но не обнаружил его. Я подумал, что не исключено, что он уже находится в столовой.
   Здание столовой своим внешним видом мало отличалось от других строений, такое же низкое и призимистое, только большее по размерам. Внутри оно состояло из большого, уставленного столами, зала.
   Внезапно у входа ко мне подошел охранник во все той же синей форме.
   - Вы - новенький, - скорей не спрашивая, а утверждая произнес он.
   - Да. Я тут в первый раз.
   - Я вас отведу за ваш постоянный столик. Прошу всегда сидеть за ним.
   Охранник подвел меня к одному из столов. За ним уже расположились три человека. Один стул пустовал. Его я и занял.
   Я почувствовал направленные на меня три изучающих взгляда. Я тоже стал рассматривать своих сотрапезников.
   То были три совершенно непохожих друг на друга человека. Напротив меня сидел пожилой мужчина с очень приятным лицом, с умными и усталыми глазами. Поймав на себе мой взгляд, он улыбнулся и едва заметно кивнул мне головой.
   По левую руку от меня восседал настоящий атлет. Даже в сидячем положении было заметно, какого он высокого роста, а разворот его мощных плеч сразу же порождал ассоциацию с борцом. У него было грубоватая, но по своему красивая лепка лица.
   Справа от меня сидел мужчина примерно моего возраста с такой бессодержательной внешностью, что я лишь на секунду коснулся его взглядом и, не найдя на чем ему остановиться, отвел глаза.
   - Значит, у нас пополнение, - сказал атлет и протянул мне свою могучую длань. - Будем знакомы. Мстистлав, - назвал он себя.
   Я ответил.
   - Хорошо, что вы появились, а то надоело смотреть на пустой стул. А теперь снова полный комплект. Говорил же я вам, что на долго одни мы не останемся, - обратился Мистислав к своим сотрапезникам так, словно продолжая какой-то старый спор.
   - Мстистав не обманывает, мы в самом деле рады, что вы присоединились к нам, - негромко произнес со своей приятной улыбкой самый пожилой из них. Давайте познакомимся. Меня зовут Аристархов, Дмитрий Евгеньевич.
   Мы обменялись с ним рукопожатием.
   - Петров, Юрий Николаевич, - представился "безликий" как мысленно я уже его окрестил.
   - Айда за пайкой, - провозгласил Мстислав, видя, что у стойки народу стало меньше. - Кормежка тут не шибко замечательная, но с голоду умереть не дают. Мы им нужны живыми, - засмеялся он, смотря на меня.
   Порция в самом деле оказалась не слишком обильной, на мою тарелку повар положил половник картофельного пюре и рыбий хвост. Кроме того, я получил малюсенький бледно-желтый кубик масла и пару кусочков хлеба.
   Сколько я себя помнил, я всегда был гурманом. И теперь, смотря на тарелку, с тоской думал, что, отправляясь сюда, совершенно не подумал о такой мелочи, как питание. С таким рационом я буду постоянно испытывать муки голода. И как только Мстислав еще не протянул ноги, его огромному сильному организму требуется пищи не намного меньше, чем быку.
   Я заметил, что за мной с улыбкой наблюдает Аристархов. Но внезапно я услышал за своей спиной чьи-то вопли. Я повернулся и увидел Жоржа. Тот стоял с тарелкой и громко выражал свое возмущение тем, что на ней находилось.
   - Это еще что за пижон? - поинтересовался Мстислав.
   - Это Жорж, мы с ним сегодня приехали.
   - Значит, вы знакомы?
   - Вчера познакомились.
   - Вряд ли он долго тут выдержит, - заметил Аристархов. - Такие здесь уже бывали, но не задерживались.
   Я подумал, что он, пожалуй, прав. Но дальше по этому пути мои мысли не пошли, так как следующие пять минут я был исключительно занят едой.
   Утолив первую стадию голода, я стал размышлять на тем, что за люди мои соседи по столу и как мне с ними держаться? Насколько можно им доверять, стоит ли быть с ними откровенным? Наибольшую симпатию вызывал у меня Аристархов с его приятной умной улыбкой. Что касается
  Мстислава, то такой тип человеческой породы мне всегда был чужд, и я старался по возможности держаться от него подальше. Я всегда настороженно относился к культу физического тела. Так же я сторонился чрезмерно общительных людей, которые считают тебя своим закадычным другом уже через пять минут после знакомства. Все должно быть в меру, а по-настоящему прочные отношения выстраиваются годами. Что касается Петрова, то моя мысль куда-то исчезала, едва я начинал думать о нем.
   Ужин закончился быстро, и мы снова оказались на улице. Я пристроился к Аристархову.
   - Каковы у вас впечатления о лагере? - спросил он меня.
   - Не знаю, что и сказать, - откровенно ответил я. - Пока не могу определить, куда я попал. А вы, судя по всему, здесь уже давно
   - Четвертый месяц.
   От удивления я даже присвистнул.
   - А мне казалось, что тут так надолго не задерживаются.
   - У кого как получается. Вот, к примеру, Юрий Николаевич здесь уже больше полгода.
   - А Мстислав?
   - Он всего месяц.
   Я задумался.
   - Но от чего это зависит?
   - От того, как чувствует себя человек. Избавился ли он от своих проблем или они его продолжают мучить. Хотя некоторым просто тут надоедает, и они уезжает такими же, как и приехали. - Аристархов задумчиво посмотрел на меня. - Знаете, если вы не возражаете, через некоторое время мы можем с вами немного пообщаться. Скажите, где вас поселили, я приду к вам.
   Я назвал свой новый адрес.
   - Хорошо, ждите меня. А я, кстати, уже пришел, - показал он на барак, возле которого мы остановились. До скорой встречи.
   Я прошел в свое бунгало, как мысленно я назвал свое новое жилище, и растянулся на кровати. В данный момент больше всего меня беспокоило то, что уже скоро снова почувствую муки голода. Смешная ситуация, приехал сюда, чтобы лечить душу, а забочусь о своем животе. Но что делать, коль в человеке на первом месте всегда дает о себе знать животное начало, а уже потом - духовное или божественное. И все же эту проблему надо как-то решать. Может быть, Аристархов что-нибудь подскажет путное.
   И едва я подумал о нем, как услышал стук в дверь. Я отворил ее; в самом деле на пороге стоял Аристархов.
   Мы прошли в комнату. Я предложил гостю стул, а сам сел на кровать.
   - Сожалею, но ничем не могу вас по потчевать, - сказал я. - Кстати, вы не знаете, можно ли тут добыть хоть какую-нибудь еду. Я чувствую, что через час мой желудок настоятельно потребует дополнительной порции пищи.
   Аристархов неожиданно засмеялся.
   - Вы верно ухватили суть дела, нехватка еды - это одна из самых больных проблем в этом лагере. Очень многие его покидают как раз по этой причине.
   - Не хотелось бы последовать их примеру. Но неужели тут ничего не продается?
   - Увы, абсолютно ничего. В лагере деньги не нужны, на них все равно нечего купить. Но выход все же есть. Охранники часто ездиют в город и с ними можно договориться, чтобы они привезли вам заказ. Но так как это делается нелегально и если узнает об этом комендант их уволят с работы, они за эту услугу дерут просто бешенные деньги. Есть даже такса: на какую сумму вы просите их купить вам еды, ровно столько же они берут себе.
   - Но это настоящее вымогательство! - не сдержал я своего негодования. - Так никаких денег не хватит.
   - Именно это и происходит с большинством обитателей лагеря, очень скоро они оказываются без копейки.
   Я вдруг подумал о Жорже. Конечно, жить за чужой счет некрасиво, но только он способен помочь мне в моей беде.
   - А как вы? - спросил я.
   - О, у меня уже давно нет ни гроша. Меня спасает лишь то, что я всю жизнь привык довольствоваться малым. Мне почти хватает.
   Я решил, что, пожалуй, стоит сменить тему.
   - Я бы хотел понять, что здесь происходит? Действительно ли люди избавляются от своих проблем?
   - Вы хотите понять, что здесь происходит, - повторил Аристархов вслед за мной. - Это непросто будет сделать. Я потратил на это немало времени и сил, но не могу сказать, что знаю. что тут действительно творится. Избавляются ли люди от своих проблем? Вопрос в том, что под этим понимать. Я действительно видел, как некоторые покидают центр счастливыми как дети. Но долго ли продлится их счастье? Полагаю, что на этот вопрос здесь вряд ли кто-нибудь даст ответ.
   У меня возникло ощущение, что наш разговор забредает в тупик. Мы обмениваемся словами, но они ничего не проясняют, никуда не ведут. По-видимому, и у Аристархова родилось такое же чувство. - Мне кажется, вы не вполне довольны моими ответами, - сказал он.
  - Но, может быть, вы спросите то, что вас непосредственно волнует. Задавайте любые вопросы, у меня уже давно нет запретных тем.
   - Спасибо, - искренне поблагодарил я за такую возможность. - В таком случае я бы хотел узнать, что привело вас сюда? Я спрашиваю не из праздного любопытства, мне кажется, это наиболее короткий путь, да-
  бы понять, что тут в действительности происходит.
   - Пожалуй, с этим тезисом можно согласиться. Как бы вам объяснить? Видите ли я по профессии физик-теоретик и почти тридцать лет занимался наукой. В своей области я весьма известен, мои труды опубликованы в десятках стран. Я это говорю не ради хвастовства, а для того, чтобы вы поняли, что я отнюдь не неудачник. Меня привело сюда совсем иные обстоятельства. Видите ли, с некоторых пор я стал ощущать бесплодность своих занятий. Физика, проникнув в глубь материи, столкнулась с проблемой первопричины. Она успешно объяснила причины массы явлений. Но она не способна объяснить собственное существование, причину, которую порождает все это огромное количество причин. Конечно, можно вести речь о боге - источнике всех начал. И я отнюдь не атеист. Но все дело в том, что бог не познаваем, это может быть главный принцип мироустройства. Будучи началом и концом всего он сам не имеет ни начало, ни конца. Вы понимаете, о чем я говорю?
   - В школе по физике у меня была тройка, но, надеюсь, что я все же понимаю вас.
   - Будь я физиком-практиком, у меня скорей всего проблем не возникло бы; практики всегда находят для себя занятие, они разбивают единую науку на множество мелких частей и постоянно открывают все новые и новые закономерности. Их даже не смущает тот факт, что с каждым разом их открытие объясняет все меньший диапазон явлений. Я же чем становился старше, чем дальше продвигался вперед по пути постижения истины. Думаю, что в свое время я совершил ошибку, во мне жила уверенность, что мои возможности познания безграничны. И за несколько десятилетий работы я так привык расширять границы познанного, что не представлял, как можно действовать иначе. И вот в какой момент я вдруг уперся в невозможность дальше двигаться по этой дороге. Вы, наверное, знаете, что в физике существуют с одной стороны константы, а с другой - принцип неопределенности. Вот они-то и подкосили меня. Такие константы, как, например, скорость свет или абсолютный нуль, говорят нам, что за пределы этих значений человек не в состоянии выйти ни физически, ни интеллектуально. За ними начинается новый мир, куда нам, как на секретный объект, вход запрещен. Но именно там находится все самое интересное. Там действуют другие законы, если там существует физика, то это совсем другая наука. Но познать ее мы не в состоянии.
   - А что с принципом неопределенности? - напомнил я.
   - Если отвлечься от конкретного проявления этого принципа и взять его широко, то это означает, что все наши знания не просто относительны, а они кардинально меняются в зависимости от изменения осей координат, в которых мы находимся. Говоря по простому, поднимаясь на каждую новую ступень познания, мы вынуждены пересматривать все наши представления. А это фактически означает, что невозможно ничего познать. Любое познание - это не что иное как остановка процесса. Мы фиксируем достигнутый уровень, но это лишь промежуточное звено на бесконечном маршруте. И никто не в состоянии добраться до конечной ее станции.
   - Мне кажется, что вы не совсем правы, - заметил я. - Я согласен, что процесс познания бесконечен, как Вселенная, но ведь есть огромное число его плодов, в том числе и весьма сочных. Разве не ваша физика позволила создать телефон, телевизор, компьютер и множество других полезных вещей. А запустить человека в космос. Разве все это не свидетельствует, что весьма конкретно, оно позволяет улучшать мир.
   - Да вы правы, польза от науки большая. Но вы не учитываете одного обстоятельства, я теоретик, а не практик. Меня мало волнует практические достижения. Меня интересует лишь процесс познания в его чистом виде. А тут-то я оказался в полном тупике, из которого не мог найти выход. Может быть, это звучит смешно, но еще в молодости я частенько говорил себе: если бог создал этот мир, то я призван в него для того, чтобы объяснить его устройство себе и людям. Понимаю, что меня можно упрекнуть в тщеславии. А, как известно, тех, кто мнит себя равным богам, они жестоко наказывают. И я не избежал этой участи. Я вдруг ясно почувствовал, что моя мысль просто буксует, она встала и стоит, как электричка на переезде. Для меня это было крушением всего, до сих пор я с ужасом вспоминаю те кошмарные месяцы. Я мечтал лишь об одном: покончить со всем этим одним ударом.
   Я невольно вздрогнул, так как его тогдашние мысли очень сильно перекликались с моими, совсем недавними. Я заметил внимательный взгляд Аристархова на своем лице.
   - А сейчас вы уже не думаете об этом?
   - Думаю, только не поверхностной частью мышления, а в гораздо более глубоких его слоях. У меня не возникает этих мыслей, но есть ощущение, что они где-то там постоянно проплывают мимо меня. И это уже хорошо. Только у меня нет уверенности, что это надолго. Я боюсь, что как только я выйду за ворота этого заведения, все снова вернется ко
  мне. Потому-то я и остаюсь тут. Но, мне почему-то кажется, что в отличии от меня вам будет легче вернуться к нормальной жизни. Я не знаю, что с вами случилось, но я понял, что многое зависит от того, насколько человек связан с конечными величинами и истинами. Чем он дальше от них, тем легче ему обрести привычное существование.
   - Я бы очень этого хотел, - признался я.
   - А вот я, как ни странно, не ведаю, чего хочу. Мне кажется, что меня и остальных представителей человеческого рода разделяет слишком большая пропасть. Даже мои коллеги - ученые-физики чаще всего не понимали, что же меня так беспокоит. Их не волновала проблема невозможности подлинного познания мира, они все были помешены на каких-то локальных теориях. Каждый из них мечтал создать свою теорию, названную его именем. Неважно о чем, неважно, как глубоко она объясняет явления или лишь выражает какие-то поверхностные закономерности. Главное войти в историю. Вот собственно и все, что я хотел вам рассказать о себе. Льщу себя надеждой, что вы меня хотя бы отчасти поняли.
   - А это для вас действительно важно?
   Аристархов внимательно посмотрел на меня и улыбнулся своей такой милой и грустно-усталой улыбкой.
   - Если человек не находит понимания у людей, это делает его несчастным. Я не верю тому, кто уверяет каждого встречного, как он презирает мнения людей. Обычно это служит верным признаком, что он не получил у них должного, по его разумению, признания. Кстати, здесь такие
  встречаются чуть ли не на каждом шагу.
   - Мне кажется, я вас понимаю, - сказал я, - по крайней мере настолько, насколько один человек способен понять другого. А по моим наблюдениям эта способность не слишком в нас развита.
   - Вы правы, - согласился он со мной. - Я всегда страдал от этого человеческого недостатка.
   - Скажите, а что вы думаете о местном главном гуру - Раждживе Кришне?
   - Вам лучше самому составить о нем представление, чем опираться на суждение других. Впрочем, если вы хотите услышать мое мнение, то извольте. Я считаю его одним из самых мудрых людей на этой планете, которая в целом не балует нас мудрецами. У нас было с ним несколько бесед, однажды мы с ним проговорили без перерыва пять часов. И все же его ответы на мои вопросы меня не полностью удовлетворяют, я ощущаю, что они не заполняют вакуум, что находится у меня внутри, - дотронулся Аристархов до своей груди. - А это верный признак того, что пока я не вижу для себя просвета. Впрочем, когда вы увидите Учителя, послушаете его проповеди, а если вам повезет, поговорите с ним лично, вы сами поймете масштаб его личности. Беда лишь в том, что чем уникальнее человек, тем его хуже понимают, тем большая аура одиночества его окружает.
   "Это он не только о нем, но и о себе" - подумал я.
   Аристархов встал.
   - Надеюсь, мы подружимся и даже не исключено, что поймем друг друга. - Он улыбнулся. - А пока разрешите откланиться. В той жизни я обычно ложился не раньше двух-трех часов. Смотрел на звезды и думал, думал. А здесь, к своему удивлению, я привык ложиться рано. Не хочу оставаться один в ночи. Это навевает на вопросы, на которых у меня нет ответа. И вообще, порождает нехорошее настроение. Так что до завтра.
   Мы обменялись дружеским рукопожатием, и Аристархов исчез за дверью.
   Я остался один. Во время разговора с Аристарховым, я чувствовал себя спокойным, в отличии от предыдущих дней ничего не ныло в груди, но едва он ушел, все снова навалилось на меня. И не просто навалилось, а такого тяжелого невидимого груза, который сейчас давил на мою грудь, я еще никогда не чувствовал.
   Я лежал на кровати и как путник, жаждущий глотка воды, мечтал о том, чтобы заснуть. Но сон упорно не шел на свидание со мной, вместо него в моем мозгу, как изображение на экране, возникали какие-то кошмары. Промучавшись так часа полтора, я встал.
   Я не представлял, что мне делать. Внезапно я вспомнил, что дома, когда на меня наваливалось такое же состояние, я выходил на улицу и гулял иногда до тех пор, когда мои глаза не начинали слипаться. А почему бы и сейчас не попробовать это средство. Никто мне не запрещал выходить из своей комнаты.
   Я вышел на улицу. Было одинаково тихо и темно. Нигде не было видно ни души. Я по привычке посмотрел на небо, разрисованное узорами немногочисленных звезд.
   В Москве для таких случаев у меня был разработан маршрут; обычно я направлялся в расположенный неподалеку сквер и там совершал ночной променад, лавируя между темных стволов деревьев. Но здесь идти было некуда, со всех сторон меня окружали едва проступающие контуры одинаковых, словно яйца одной несушки, домов.
   Я несколько раз обошел расположенные по близости бараки и почувствовал, что больше двигаться по этому маршруту мне не хочется. Ограниченность пространства выводила меня из себя. Сколько времени мне придеться провести на этом малюсеньком пятачке земли? Если мое пребывание тут затянется, я могу и не выдержать. Не то, что я страдаю клаустрофобией, но все же постоянно пребывать в столь ограниченных пределах мне кажется трудным занятием.
   Внезапно то ли мне показалось, то ли на самом деле впереди мелькнула чья-то тень. Я ускорил шаги и буквально через полминуты убедился, что это не призрак, а вполне земной человек.
   - Эй постойте! - негромко крикнул я.
   Человек меня услышал, так как остановился. Я поспешил к нему.
   В лагере не горело ни одного фонаря, и я не сразу определил, что передой мной женщина. Тем более одета она была вполне по-мужски - брюки и свитер, а волосы то ли убраны, то ли коротко подстрижены.
   - Извините, что остановил вас в столь неурочный час, но я подумал, раз вы гуляете так поздно, то может быть немного пройдемся вместе. Я прибыл сюда только сегодня и мне немного тоскливо. Чувствуешь себя как Робинзон на необитаемом острове.
   - Это пройдет, - обнадежила меня женщина. Голос у нее был очень мелодичный, словно хорошо настроенный музыкальный инструмент. Я сразу же влюбился в него. Это красивую мелодию хотелось слушать и слушать.
   - Вы думаете, - ответил я на ее реплику. - Хотелось бы. Но пока я не очень в этом уверен.
   - У меня сначала тоже были такие чувства.
   - А теперь вы хотите сказать, что их больше нет.
   - Поверьте, у вас тоже их не будет. Когда вы послушаете Раджниша, вы вспомните мои слова.
   Она назвала его Раджниш без добавления Кришны, отметил я. Это звучит как-то по интимному, ведь другие произносят его имя полностью.
   - Вам он так нравится? - спросил я.
   - А разве может не нравится живой бог?
   - А я полагал, что он человек. Такой же, как, к примеру, мы с вами.
   - Да, он человек, но не такой, как мы. - Ее голос внезапно накалился, словно вольфрамовая нить в горящей лампочке. - Богами не рождаются, богами становятся.
   - В средние века за такую крамольную мысль вас бы сожгли на площади как ведьму, - вдруг неожиданно даже для себя хихикнул я.
   Моя собеседница не ответила, мне показалась, что она пытается сквозь разделяющий нас слой густой, как чернила, темноты, получше разглядеть, что за птица находится рядом с ней.
   - Извините, - вдруг сухим, как ветки спиленного дерева, голосом произнесла она, - мне нужно идти. Хочется спать.
   Я понял, что совершил оплошность и сильно уронил свою репутацию в ее глазах. И почувствовал сильную досаду. И кто меня тянул за язык, не сморозь я эту глупость про ведьму, как знать возможно мы бы еще разговаривали долго и, может быть, даже подружились. А теперь я вот-вот снова останусь один.
   - Не смею вас задерживать, - попытался я превратиться в джентельмена. - Но может быть, коль мы встретились при столь необычных обстоятельствах, нам стоит познакомиться.
   - Если вам так хочется. Дина, - представилась она и подала мне руку.
   Я тоже представился, благовейно пожимая эту тонкую и нежную часть ее тела.
   Пока она шла в свой барак, я не отрывал глаз от ее фигуры. Впрочем, ее резиденция была расположена совсем близко от места нашей встречи. И не прошло и минуты, как она скрылась за дверьми. Я постарался запомнить адрес своей ночной знакомой. Делать на улице мне было
  больше решительно нечего. Внезапно я почувствовал, что меня сильно клонит в сон. Мое лекарство подействовало. Я поспешил к себе домой. И едва моя щека коснулась подушки, как я заснул.
  
   ххх
  
   Утром я едва успел привести себя в надлежащий вид, как в мою каморку вошел мужчина. У него была типично азиатская внешность: узкие раскосые глаза, маленький нос и довольно смуглое лицо. Однако больше всего меня поразил направленный на меня через очки в золотой оправе пронзительный умный и явно изучающий мою скромную персону взгляд.
   Внезапно его тонкие губы расползлись в улыбке, обнажив маленькие, но очень ровные, словно сделанные по одному чертежу, зубы.
   - Здравствуете, давайте знакомиться. Меня зовут Владимир Пак/ Сразу хочу сказать, чтобы вы не гадали: моя мама - русская, а отец - кореец. К счастью, они уже ушли к богам.
   Откровенно говоря меня немного удивило и покоробило, что этот Пак считает смерть своих родителей счастливым событием. По-видимому, мои мысли отразились на моем лице, так как взгляд корейца по отцу стал еще более пристальным.
   - Я понимаю ваши чувства, но, надеюсь, скоро они изменятся. Но сейчас позвольте перейти к другой теме. Я ваш куратор или, как здесь нередко говорят, - лечащий врач. На меня возложена великая ответственность по вашему выздоровлению.
   - А можно узнать, кем она возложена? - поинтересовался я.
   - Как кем? - даже удивился Пак. - Нашим Учителем, светлейшим Раджнишем Кришной.
   - Понятно, - протянул я. - А как будет проходить лечение?
   - Операций на теле мы не производим, - едва заметно улыбнулся Пак. - Мы врачуем человеческие души. А души, как известно, лечатся словами. Или вы не согласны со мной?
   - Согласен, - поспешно произнес я. - Когда начнем?
   - А мы уже начали. У нас с вами есть немного времени до завтрака. Я бы хотел с вами предварительно побеседовать, Илья Сергеевич.
   - Извините, я не предложил вам сесть. - Я пододвинул к своему куратору стул, а сам уселся на кровати.
   - Вы не против, если мы начнем? - спросил меня Пак.
   - Для этого сюда и прибыл.
   - Вы поступили очень разумно. Быть может, это единственное место на земле, где пытаются лечить этот недуг. Хотя медицина отнюдь не считает потерю смысла жизни заболеванием. На самом же деле это самая настоящая, причем тяжелая болезнь, она порождает все другие известные заболевания, с которыми безуспешно пытается справиться медицинская наука. Вас не будет смущать,. если мне придеться задавать вам периодически весьма интимные вопросы.
   - Любые, какие сочтете нужные.
   - Отлично, - откровенно обрадовался Пак. - Мне кажется, что мы с вами подружимся. Без этого лечение обречено на неудачу. Ключ к выздоравлению - в отношениях между пациентом и врачом. Я внимательно ознакомился с записью, который сделал наш комендант с ваших слов. там написано, что однажды вы почувствовали, что потеряли самого себя. Я правильно вас понял?
   - Имено так и случилось. Мне вдруг расхотелось быть самим собой.
   Мой лекарь на несколько секунд глубоко задумался.
   - Вы понимаете, что мир действует на основе причинно-следственных связей. Если такое случилось с вами, то этому предшествовала определенная цепочка причин. Как вы считаете, что стало толчком для такого состояния? Вы же не могли не пытаться понять это.
   - Конечно, я пытался, - подтвердил я.
   - И к каким вы пришли выводам?
   - Это был долгий процесс, состоящий из смеси разочарований и неудач.
   - Давайте по порядку, с чего это началось?
   - Наверное, с завышенной самооценки, которая развилась у меня очень рано. Еще в школе я считал себя, как минимум, на голову выше всех.
   - На то были основания?
   - Я хорошо учился, лучше всех в классе писал сочинения. В тоже время я был лидером по придумыванию всяких проказ. Со мной хотели дружить и мальчики и девочки. Я купался в волнах всеобщего внимания.
   - Но не поверю, что только эти причины послужили основанием для завышенной самооценки. Должны быть еще более важные обстоятельства.
   - Вы правы, они действительно имели место. Дело в том, что в какой-то момент я вообразил себя писателем. Но не просто писателем, а великим писателем, который откроет едва ли не новую веху в литературе. И когда я закончил университет, то начал активно заниматься литературным творчеством. У меня не было никаких сомнений в том, что я быстро добьюсь успеха, мне казалось, что мой талант настолько ярок, что не заметить и неоценить его просто невозможно.
   - Но вскоре вы убедились, что до признания вам еще очень далеко.
   - Примерно так и случилось. Я написал пару романов, как мне казалось, замечательных. И стал предлагать в редакции журналов, в издательства. И был поражен тем, что никто и не собирался меня печатать. Причем, хором мне говорили примерно одинаково: у меня великолепный стиль, потрясающее чувство слова, но вот то, что я пишу, банально, уже описано неоднократно другими авторами, причем, гораздо более талантливыми. Это был удар, все последствия которого я понял только теперь.
   - Но какова была ваша реакция? Позвольте я постараюсь ее описать, а вы скажите, верно ли я понимаю ее. Вместо того, чтобы сделать выводы, попытаться проанализировать свои ошибки и начать поиски своего направления или вообще оставить это занятие, вы выбрали третий, самый непродуктивный путь. Вы озлобились на ваших критиков, а заодно и на весь мир, всех стали считать бездарностями, дураками, не способными понять пришедшего в мир нового гения. Так как это происходило со многими другими вашими предшественниками.
   - Так все и было, - подтвердил я. - Правда со временем мне стало казаться, что я преодолел этот кризис, нашел подходящую работу в издательстве, где меня стали считать перспективным работником, сделали редактором отдела современной прозы. Я неплохо зарабатывал, стал много гулять, менять женщин, часто посещать рестораны.
   - То есть с помощью удовольствий вы хотели успокоить открытую рану.
   - Не исключено, хотя удовольствия приятны сами по себе.
   - Этим они и опасны, - наставительно заметил Пак. Он посмотрел на часы. - К сожалению, через несколько минут вам надо выходить на завтрак. Всегда жалко прерывать интересный разговор. Но ничего не поделаешь, не оставлять же вас голодным. Но мы непременно продолжим наш диалог. Только один последний вопрос. Когда вы поняли, что с литературной славой у вас ничего не получится, у вас не возникали мысли, что жить дальше нет смысла и что лучший выход - насильственно прервать вашу жизнь?
   - Да, такие мысли были, - сказал я. - Они у меня вообще возникают часто, едва ли не при любой серьезной неудачи.
   То ли мне показалось, то ли на самом деле, но у Пака вдруг вспыхнули глаза. Он поспешно встал со своего места и отвернулся от меня.
   - Было очень приятно познакомиться, - как-то прочувственно произнес он.
   - Мне - тоже, - ответил я
   По пути в столовой меня нагнал Жорж. Вид у него был гораздо весе-
  лей, чем вчера, когда мы приехали в этот центр.
   - Как у тебя здесь дела? - спросил он, но моего ответа ждать не стал, а начал говорить сам. Было видно, что чувства и эмоции буквально переполняют его, как вода стакан, и выливаются потоками слов. - Я сегодня разговаривал со своим куратором. Великолепный парень, скажу я тебе! Такого умника в жизни не встречал. Вот бы его в мою кампанию, мы бы с ним такие дела закрутили!
   - А ты бы предложил? - посоветовал я.
   - За кого ты меня держишь, да я сразу это и сделал. Но он отказался, сказал, что у него в жизни совсем другое предназначение. Он мне столько замечательных вещей наговорил, я о них даже и не подозревал. Сказал, что обязательно мне поможет. Да я и сам чувствую, что скоро выкарабкаюсь из своего состояния. Не веришь? Мне уже сейчас лучше. Я как проснулся, стал хохотать, словно помешанный. Был я однажды в психушке, сам все видел. Со мной такого уже давно не случалось.
   - Я рад, что у тебя все замечательно.
   - Ну а у тебя что?
   - Со мной по-видимому по сложней, пока я ничего такого не чувствую. Наоборот, становится все грустней.
   Жорж стал еще что-то мне говорить, но я его уже не слушал, так как сбоку от себя увидел молодую женщину. Хотя свою ночную знакомую я почти не разглядел, но шестым чувством понял: это она. Ее нежный профиль с чуть-чуть вздернутым носиком двигался параллельным курсом. Жорж проследив за направлением моего взгляда, тоже принялся довольно бесцеремонно разглядывать ее. Внезапно он присвистнул.
   - А она очень даже ничего, скажу я тебе, - прошептал мне он в ухо. - Ей богу, мне тут с каждой минутой нравится все больше и больше.
   - Я слышал, что тут любовные романы не поощряются, - тоже негромко заметил я.
   - Да плевать мне на то, что тут поощряется. А если для лечения это полезно? Один взгляд такой дамочки стоит десятка их проповедей.
   - Ну как знаешь, я тебя предупредил, - сухо произнес я. Тон, которым говорил Жорж об этой женщине, пришелся мне не по вкусу. Это обстоятельство мне показалось странным, так как особенно рыцарским отношением к слабому полу я никогда не отличался и мог загнуть про него такое, что все изумленно начинали смотреть на меня.
   Я без сожаления расстался с Жоржем на пороге столовой, он направился к своему столику, я - к своему.
   Я поздоровался со своими сотрапезниками и занял свое законное место. Я искал глазами Дину. И почти сразу же увидел ее, так как она сидела за столиком в метрах пятнадцати от меня.
   - Вы знаете эту женщину? - обратился я, не адресую вопрос ни к кому лично.
   - Кто же ее тут не знает, она считается во всем лагере первой красавицей, - ответил Мстислав. - Я подкатывался к ней, но бесполезно, ее такие, как я, не интересуют.
   - А какие же ее интересуют? - живо спросил я.
   - Ну может быть такие, как вы. Хотя черт ее знает, кто на самом деле ей нужен. Всем тут известно, что она молится на Раджниша. А сами понимаете, кто может с ним сравниться.
   - Она изумительная женщина, - вдруг подал голос Петров. Это было так неожиданно, что я даже не сразу понял, кто говорит.
   - Почему вы так думаете?
   - Я видел, как она на меня смотрела.
   Аргумент, конечно, был не слишком убедительным, но я не стал допытываться дальше. Началась раздача пищи, и мы все направились к стойке.
   Я уже доканчивал не слишком обильный завтрак, как внезапно по столовой словно бы прошел ураган, так как многие повскакали со своих мест и, что-то безсвязно крича, устремились к выходу. Народу у дверей столпилось так много, что возникла даже давка.
   - Что случилось? - спросил я, но мой вопрос повис в воздухе. Мстислав и Петров тоже побежали к выходу. Лишь Аристархов продолжал сидеть за столом и, не торопясь, отправлял пищу в рот.
   - Стало известно, что сегодня будет говорить Раджниш Кришна, - пояснил он.
   - И это вызвало такой невероятный ажиотаж? Такое впечатление, что все словно посходили с ума.
   - Дело в том, что в последнее время он выступает крайне редко. Врачи не рекомендует ему это делать.
   - Почему же вы не спешите вместе со всеми?
   - Не люблю толпу. Но послушать его необходимо, это самый мудрый человек, которого я когда-нибудь встречал. Иногда мне даже кажется, что его устами говорит сам господь. Хотя с другой стороны можем ли мы знать, что в действительности желает нам поведать бог? Пойдемьте, если
  вы хотите его увидеть и услышать.
   Мы вышли из столовой, обогнули здание и оказались на небольшой площади, о существовании которой я еще не знал. Она была вся заполнена народом. В центре ее находился довольно высокий помост. Это позволяло хорошо видеть выступающего практически с любого места.
   Пока же помост был пуст, однако я заметил, что буквально все присутствующие на площади находились в напряженном ожидании и не спускали с возвышения глаз. Невольно я подумал о том, что именно так, наверное, встречали бы люди и Бога, спустись он с небес на землю.
   Внезапно по собравшимся прокатилась какая-то нервная волна. Из здания администрации показались несколько охранников. Это был сигнал к тому, что вот-вот появится и Раджниш Кришна. По крайней мере все именно так расценили появление охраны.
   Охранники стали энергично пробивать в толпе коридор, действуя при этом иногда довольно грубо. Они толкали людей и среди тех, кто оказался на их пути, я заметил и Жоржа. Но к моему удивлению, вопреки своего обыкновения, он не стал возмущаться тем, что его толкают, а покорно
  сделал несколько шагов назад. А ведь раньше он никогда бы не оставил без последствий такого обращения с собой.
   Вдруг шум, как по команде, стих и на несколько мгновений над площадью повисла тишина. Затем она взорвалась оглушительными криками и воплями. Часть людей охватило настоящее исступление, они срывали с себя мужчины рубашки, женщины - кофточки и размахивали ими как флагами. Их поведение смахивало на поведение футбольных фанатов. Я посмотрел на стоящего рядом Аристархова и увидел, как он в ответ на мой взгляд едва
  заметно улыбнулся.
   Раджниш Кришна медленно шел через пробитый для него в толпе коридор, поднятой рукой приветствую собравшихся. Было видно по его походке, как трудно ему идти. Дойдя до помоста, он остановился. К нему подбежали двое охранников и взяли его под руку. Так это трио и стало подниматься по ступенькам.
   Теперь Раджниш Кришна стоял на помосте. Соединив вместе руки на уровне груди, он слегка кланялся. Это лишь усиливало общий ажиотаж который передавался все большему количеству людей. Я вдруг тоже почувствовал сильное желание присоединиться к общему ликованию. Причем, импульс был столь мощным, что я едва сдерживал себя.
   Внезапно Раджниш Кришна опустился на колени и глубоко поклонился нам. Толпа ответила на этот жест могучим ревом. Почти уже все были захвачены неистовым порывом; куда бы я не бросил взор, везде кричали, размахивали руками, одеждой. Внезапно я тоже не выдержал и присоединил свой вопль к общему хору. Неожиданно я почувствовал себя счастливым - состояние, которое я не переживал уже много месяцев. Это было столь замечательным ощущением, что многократно усилило мой энтузиазм. Я тоже рывком стянул с себя рубашку, и не обращая никакого внимания на то, что на землю посыпались пуговицы, гордо поднял ее над головой.
   - Друзья, - сказал в микрофон Радниш Кришна и на площади тут же воцарилась тишина, как будто кто-то выключил у толпы звук. - Давно мы с вами не виделись. Мне было грустно без вас.
   Эти слова вызвали бурю восторгов. Толпа зашумела еще громче, еще неистовей. И на этот раз я с наслаждение принял участие в общем ликование.
   Человек на трибуне поднял руку и все мгновенно стихло.
   - Вы собрались здесь потому, что каждый из вас в один из моментов вашей жизни почувствовал себя несчастным. Вы потеряли смысл вашего существования. Моя задача помочь вам стать счастливыми без обретения ложных идеалов. Существование само по себе не имеет смысла. А человек
  - часть существования, а значит его жизнь так же не имеет никакого смысла. Его поиск - это отбивание из гигантской мраморной глыбы жизни маленьких крошек в надежде, что они заменят ему весь мрамор. Тот, кто обеспокоен поиском смысла, мелок душой и ограничен умом. Когда такой человек теряет смысл, он не может понять, что на самом деле это сигнал к тому, что его прежнее существование вычерпано до дна и пора расширять ее границы. Чем же уже они, тем легче отыскать цель, тем проще ее добиться. Такие люди не испытывают душевных мук, они всегда счастливы
  и здоровы. Но они же и самые опасные, так как когда у них отбирают их игрушку, то в отместку готовы уничтожить весь мир. И уже не раз пытались это сделать.
   Те, кто ищут смысла жизни, на самом деле не любят жизнь. они не умеют радоваться ею с амой по себе, они требуют: дайте нам великую идею и тогда вы увидите на что мы способны. Они мнят себя сильными, великими, глубокими. Но когда они теряют нить, по которой идут, или когда не находят ее вообще, то тут же сникают, показывают, насколько они слабы духом и умом на самом деле.
   Я хочу, чтобы вы поняли: настоящую радость, великое блаженство приносит только бессмыслица. В этой бессмыслице заключено столько смысла, что он в ней исчезает, как безвозвратно исчезает дождевая капля в океане. Бог играет с вами, он говорит вам: будьте, как дети, веселитесь, не знайте печали. Я создал мир для радости и наслаждения. Но для этого откажитесь от своего я, избавьтесь от всех иллюзий, вырвите из своего сердца с корнем тщеславие, честолюбие, зависть, жадность, желание властвовать над себе подобными. Каждое из этих чувств делает ваше жизненное пространство очень ограниченным. Да, вам бывает хорошо в нем, оно дает вам направление поисков. Но как только это пространство либо разрушается, либо вы доходите до ее конченого предела рано или поздно это происходит почти с каждым, - на вас наваливаются сразу все несчастья мира. Бог поместил внутри человека беспредельность; только когда вы сравняетесь в своем ощущение и понимание жизни с ней, вы начнете осознавать подлинный свой масштаб, истинные ваши возможности настоящее предназначение.
   Когда вы теряете смысл жизни, то у вас возникает навязчивое впечатление, что вместе с ним исчезает и ценность вашей жизни. Она становится ненужной, давит на плечи тяжким бременем, которое так и хочется скинуть. Осознайте во всей глубине, что с вами происходит. Только в этом ваше спасение. Поймите, что в тот момент, когда вам кажется, что вы достигли низшей отметки вашего несчастья, к вам стучится настоящая жизнь, она зовет вас за собой. Вам же по неведению кажется, что это стук смерти, гибель всего, что было вам дорого. У человека два основных пункта на его жизненной дороги: один пункт рождение, другой - смерть. Но человек даже близко не подошел к пониманию, что такое жизнь и что такое смерть? Ему кажется, что он живет, а на самом деле он мертв; ему кажется, что к нему приближается смерть, а на самом деле для него это единственный способ возродиться. Каждый из нас вечен, просто всякий раз мы приходим на землю в другом обличье. Это напоминает артиста, который при всяком выходе на сцену, играет разные роли, но при этом под гримом сохраняется тоже самое лицо.
   Чтобы понять, что смысла жизни нет, надо всегда помнить, что за смертью следует новая жизнь. И та цель, которую вы для себя определили, этой новой жизни может быть совершенно не понадобится. Вы же не знаете этого. Так почему вы расстраиваетесь из-за того, что вам что-то не удалось, что вы чего-то не достигли, что-то не получили, что от вас кто-то ушел или, наоборот, к вам не пришел? Самое страшное невежество из всех существующих невежеств - это считать свое существование предельным. Из этого мутного источника вытекают все остальные грязные реки заблуждения. Но смысл жизни порождается именно этим ощущением; вы потому и желаете чего-то достичь, так как постоянно чувствуете поглощающий вас бег времени. Вам страшно, если не удастся добиться поставленной цели за отведенный вашей жизни короткий срок. Но бояться надо именно того, что у вас получится именно то, к чему так стремитесь. Потому что тем самым вы исчерпаете себя, после того? как пересечете финишную черту, сразу же умрете для дальнейшего роста, а нередко и для дальнейшей физической жизни. Вот почему многие из тех, кто доходит до финиша, вскоре после этого умирают. Исчезает смысл для дальнейшего существования, все внутри вас засыхает, закисает, черствеет, как забытый на столе кусок хлеба. Но даже если самого печального не случается, ничего хорошего все равно вас не ждет. Вы, разумеется, начинаете почивать на лаврах. Но ваша жизнь в таком случае превратится в сплошной паразитизм. Сколько было таких людей, которые многие годы после успеха жили на получаемых от него дивидендах, не сделав больше ничего созидательного.
   Я призываю вас не к поиску смысла, а к вечному духовному росту.. Вы должны просто расти, как растет сосна в лесу или цветок на клумбе. Они не ставят перед собой цель стать выше, стройнее или красивее всех, они просто тянутся к солнцу, потому что такова их подлинная природа. Вот и вы должны обрести собственную природу. Вернее, она в вас уже заложена, но только закрыта от вашего взгляда плотным занавесом ваших ложных представлений. Разбить их глыбу - вот что предстоит сделать тем, кто хочет обрести вечную радость бытия. Не бойтесь отказываться от всего, что вам дорого, к чему вы привыкли, без чего не мыслите своего существования. Все это лишь нынешние чувства, порожденные прежней жизнью, которая зашла в тупик. И как только вы начнете меняться, тянуться вверх, вся эта шелуха сойдет с вас, схлынет, подобно дождевым потокам с окончанием дождя. Вы будете удивляться тому, как крепко они держали вас в своем плену и как стало хорошо, когда вы от них избавились.
   Смелость не в том, чтобы жертвовать собой ради своих идеалов, а в том, что жить тогда, когда не хочется жить. Тот, кто преодолеет этот рубеж, обретет опыт, который никогда не узнают большинство людей. Бытие так огромно, так глубоко, а наши ощущения и познания его столь поверхностны, что мы должны отбросить все то, что нам мешает его постижению. Если и может на этом пути возникать какая-нибудь цель, то это развенчание всех целей. Но после того, как вы ее добъетесь, она так же должна исчезнуть из вашего сознания.
   Существование мне представляется в виде теплого океана. Когда вы погружаетесь в него, разве вы ищите в этом какой-то смысл. Просто прикосновение воды настолько само по себе приятно, что убивает всякую необходимость в нем. Тоже самое происходит с вами тогда, когда вы погружаетесь в океан бытия. Становится так хорошо, что больше ничего не надо. И тогда вы находите подлинного самого себя и понимаете, что вы - частичка мира, где царит вечная гармония и из которого никогда не исчезающее блаженство.
   Будьте счастливы, идите туда, куда вас зовет жизнь, не сопротивляйтесь этому зову, ибо сопротивление голосу свыше порождает несчастья.
   Раджниш Кришна еще раз поклонился внимающей ему публике. Затем к нему подскочили два охранника и снова взяли под локоть. Я стоял довольно далеко от трибуны, но даже с моего места мне было ясно видно, как тяжело ему дается каждый шаг.
   Народ вновь стал неиствовать, но на этот раз меня этот ажиотаж не захватил. Гораздо больше, чем всеобщее помешательство, меня взволновали слова нашего гуру. Их надо было еще осмыслить, пока они находились лишь на самых дальних подступах к моему сознанию. Но это не мешало мне инстинктивно понимать все значение услышанного.
   Я взглянул на стояющего рядом Аристархова, он взглянул на меня, и мы оба понимающе улыбнулись друг другу. Я вдруг почувствовал близость к этому человеку. Теперь я знал, что наши мысли и чувства будут еще не раз пересекаться.
   Не сговариваясь, мы стали выбираться из толпы, которая, несмотря на окончание лекции и ухода их кумира, не выражала желание расходиться.
   - Я вижу, на вас его слова произвели впечатление, - заметил Аристархов, когда мы выбрались из столптворения.
   - Какая простота мысли и одновременно какая их глубина! - восторженно воскликнул я. - А вы, мне кажется, не испытываете большого восторга.
   - Нет, я восхищен, просто я уже не первый раз слышу Раджниша. И кроме того, в отличии от вас, у меня уже не осталось такого количества эмоций. Мне кажется, заговари однажды со мной сам господь, я бы сохранял спокойствие.
   - Но как же вы тогда изживете наш общий недуг. Я не представляю, как это можно сделать без эмоций. Если они не возникают, значит человеку все равно, что происходит.
   - В чем-то вы правы, - задумчиво проговорил Аристархов. - Я столько времени провел в размышлениях, что убил свою эмоциональную часть натуры. Может быть, в этом и заключается мой недуг. Но мне уже не изменить себя. Я должен искать смысл в чем-то другом. Отличии между нами состоит в том, что вы еще молоды и вас способна оживить сама жизнь. Вас просто по какой-то причине она перестала привлекать. Но это может вернуться. А для меня все обстоит по-другому: ни женщины, ни вино, ни путешествия, ни слава, ни деньги уже не волнуют мою кровь. Я должен прорваться к чему-то принципиально иному, к тому, что отстоит от нас очень далеко или так близко что мы его не замечаем. Знаете, я признаюсь вам в одной тайне. Мистики, издавно утверждают, что человек, меняя сознание, способен достичь любого плана бытия. Они считают, что время, расстояние, сила притяжения и отталкивания - это свойства низших форм духа. И чем выше его уровень, тем меньше влияния оказывают на него подобные воздействия. Так вот, последние десять лет я затратил на то, чтобы вывести эти закономерности на физическом уровне, найти те математические формулы, которые бы выражали эти изменения. Увы, я потерпел полное фиаско. Вернее, я понял одно: на языке строгой науки все это доказать невозможно.
   По-видимому, мой брошенный на него взгляд был настолько красноречивым, что я физически ощутил, как пробежала между нами кошка отчуждения. Наш разговор, так замечательно начавшись, прервался. И теперь хотя мы по-прежнему шагали рядом, но каждый уже шел сам по себе.
   Внезапно нас догнал Петров. Он просто весь сиял, как начищенная до блеска монета. Увидев нас, его обалделое от счастье лицо расплылось в какую-то невероятную по ширине улыбку.
   - Как это замечательно, как здорово! Сегодня самый счастливый день в моей жизни! Я еще никогда не слышал такой великолепной речи! Даже не верится, что это говорил человек, такой же как мы с вами.
   Краем глаз я видел, что все эти восторженные восклицания пришлись не по вкусу Аристархову. Он довольно сухо попрощался с нами и направился к своему жилищу.
   - Я знаю, он не любит меня, - совсем иным, враждебным тоном проговорил Петров, - он считает себя выше всех нас.
   - С чего вы взяли?
   - Разве у меня нет глаз, - усмехнулся он. - Да, я конечно, не знаю всего, что знает он, и не умею так красиво мыслить и говорить, но я тоже не лыком шит. И кое какие книжки почитываю А вот вы совсем другой. Мне кажется, что у нас много общего.
   Только этого мне не хватало, подумал я. Нет ничего ужасней чем иметь что-то общее с таким типом.
   - Вы уверены? - спросил я.
   - Уверен, - убежденно проговорил Петров. Я все это время наблюдал за вами.
   - Могу я вас спросить, что привело вас сюда?
   Я заметил, что несколько мгновений он колебался - откровенничать ли ему со мной, но затем решился, по- видимому рассудив, что иначе нам не подружиться. Впрочем, как я вскоре понял из его слов, принять такое решение ему было не так-то просто.
   - Я скажу вам, потому что вы мне симпатичны. Видите ли, я с детства переживал из-за того, что я был никаким. Я сравнивал себя с другими и видел, что каждый из них какой-то, а я - никакой.
   - Разве так бывает? - несколько удивленно спросил я.
   - Конечно, - уверенно констатировал Петров. - Да таких как я пруд пруди. Только они не чувствуют, что никакие, а я всегда это ощущал.
   - А что такое быть никаким?
   Петров как-то странно посмотрел на меня.
   - Вы не знаете? Это означает, что человек не имеет никаких целей, у нет нет мнений ни по одному вопросу, он всегда присоединяется к общему суждению, он не ощущает в себе никаких признаков собственной личности. Он просто течет по жизни, как ручей, не представляя, куда и зачем.
   - И это вам мешало жить?
   - В том-то и дело, что нет. Даже было очень ничего. Другие, те, которые были какие, мучились от разных комплексов, проблем, а я жил себе преспокойненько. Университет кончил, даже женился, детьми обзавелся. У меня их, между прочим, четверо. И зарабатывал я неплохо, лучше многих.
   Невольно я посмотрел на Петрова с некоторым уважением.
   - Но если у вас все было так хорошо, почему вы оказались здесь среди людей, у которых все так плохо?
   Петров еще больше приблизился ко мне.
   - Видите ли в чем дело, за всю жизнь меня никто не любил. Ни одна женщина, ни один мужчина. Даже родители отдавали предпочтение моему брату, а на меня почти не обращали внимания. Я так и не заимел друга, ни в детстве, ни позднее. Все, кто со мной дружили, очень быстро меня покидали. И я снова оставался один.
   - Постойте, а ваша жена, она же вас любит?
   - В том-то и дело, что не любит и никогда не любила.
   - Почему же она тогда вышла за вас замуж?
   - Да все очень просто, - вдруг засмеялся Петров, - она тоже никакая. Кроме меня на ней бы никто и не женился.
   - Ну может быть это не так уж и плохо: два никаикх - это же полная гармония.
   - Это по-вашему гармония, а я весь измучился. Когда себя не видишь, то живешь себе и живешь. А когда каждый день ты видишь себя, словно в зеркале, и от этого изображения становится противно, то все по другому. Вы меня понимаете?
   - Понимаю, - ответил я, не совсем понимая, куда он клонит.
   - Однажды я вдруг почувствовал, что больше не могу оставаться прежним, что я просто обязан измениться. И когда я пришел к такому заключению, то моя безмятежность разбилась на мелкие осколки, как те тарелки, которые почему-то часто выпадают из рук моей жены. Я вдруг почувствовал себя глубоко несчастным, ибо я страстно желал стать другим, но не знал, как это сделать и каким я хотел стать. Вам ли говорить, что все мои попытки окончились полным провалом. Вот тогда я понял, как это прекрасно жить в неведении, как счастлив тот, кого не мучит вопрос о том, что из себя он представляет. Я долго размышлял о том, что мне делать? И вот в конце концов я оказался здесь.
   - Я понимаю ваши проблемы, - осторожно произнес я, - но не совсем понимаю, почему вы мне их доверили. Вряд ли я могу вам чем-то помочь. Больного должен излечить здоровый.
   Петров доверительно приблизил ко мне свое лицо.
   - Я вовсе не надеюсь на то, что вы мне поможете избавиться от моей ничтожности. Я бы хотел, чтобы мы с вами стали бы друзьями. - Его и так негромкий голос снизился до шепота. - Я готов вам помогать во всем после того, как мы покинем этот центр. Я весьма богат, я неплохо научился играть на бирже и заработал приличную сумму. Я готов поделиться своими умениями с тем, кто станет моим другом.
   Меня откровенно покупали - ничего подобного в моей жизни еще не было. Иногда мне пытались давать взятки, делали дорогие подарки, чтобы я благосклонно бы отнеся к их творениям. Но чтобы мне предлагали деньги за дружбу - такого я даже не мог себе и представить.
   - Спасибо, Михаил Николаевич, но я не нуждаюсь в деньгах, - сухо проговорил я. - Здесь я живу на всем готовом, а там я сумею заработать себе на хлеб. Что касается дружбы, то она возникает по велению сердец.
   - Что ж, ясно, - мрачно произнес Петров, - вы намекаете на то, что такие, как я, не могут претендовать на вашу дружбу, да и на дружбу кого-либо другого. Я к вам с открытой душой, а вы...
   - Я вовсе не хотел вас обидеть, - поспешно сказал я. - Просто как вы представляете нашу дружбу: за каждый час проведенный с вами вы мне будете платить по тарифу. Вы же не можете не понимать, что всякое сближение должно происходить естественным путем.
   Петров ошпарил меня неприязненным взглядом.
   - Ладно, не буду больше навязываться. Такие, как я, не созданы ни для дружбы, ни для любви.
   Не прощаясь, он быстро зашагал вперед. Я проводил его взглядом. У меня было ощущение, что я обзавелся в лагере первым своим врагом. Теперь предстояло выяснить, насколько он может быть опасным. И все же по другому поступить я просто не мог, любое сближение с таким типом, как Петров, лишь только бы усилило мои страдания.
   Я вернулся в свою каморку. Почему-то я чувствовал себя усталым, как будто бы только что выполнил тяжелую работу. Я растянулся на кровати, бездумно смотря в потолок. Я решил, что как следует обдумаю услышанное на площади немного попозже, когда рассосется неприятное ощущение от разговора с Петровым.
   Но расслабится мне не удалось. Мое сознание уже было начало затягиваться дымкой приятной дремы, как дверь отворилась, и в комнату вошел Пак. Пришлось вставать.
   Пак заметил мое состояние.
   - Вижу, что я не вовремя. Извините меня, тем более что отдых вам полезен. Ну уж раз я здесь, а вы встали, не возражаете, если мы все же немножечко побеседуем.
   Почему-то его многочисленные вежливые обороты вызывали у меня раздражение. Хотя я понимал, что объективных причин для этого чувства нет никаких. Человек хочет мне помочь, чем и объясняется его визит. А он же не ясновидец, чтобы знать, что в этот момент я как раз задремал.
  Что касается манеры говорить, то не следует к ней придираться. Это будет лучше и для него и для меня. Иначе мы никогда не сумеем установить общий язык.
   - Собственно я к вам пришел по одной причине. Вы прослушали лекцию нашего обожаемого Учителя. - При этих словах выражение его лица изменилось, оно вдруг стало каким-то блаженным. - Не скрою, что все это время я пристально наблюдал за вами. Сначала вы вели себя весьма пассивно, я бы даже сказал безучастно. Однако затем вы поддались всеобщему воодушевлению и стали восторженно приветствовать его. - И снова лицо Пака приняло уже знакомое мне выражение. - Видите ли, - медленно проговорил он, - может быть, у вас вызывают удивление мои чувства, которые охватывают меня при одном имени нашего обожаемого Учителя. (На этот раз его лицо осталось прежним) Но если бы знали его так хорошо, как знаю я, если бы провели с ним столько же времени, если бы вы почерпнули от общения с ним, столько, сколько почерпнул я, вы бы легко поняли, что со мной происходит. И я нисколько не стыжусь этого состояния, все высшее требует поклонения. Я молюсь, чтобы бог продлил бы его дни.
   - Я понимаю вас, - сказал я, - у меня в самом деле нет подобного опыта.
   - Но вернемся к лекции, - заметил Пак. - Я бы хотел понять, что с вами произошло пока вы стояли на площади? Почему так разительно изменилось ваше поведение?
   Его вопросы заставили меня задуматься.
   - Вы правы в том, что я пришел на площадь переполненный большим недоверием к Раджнишу Кришне. Но когда я его увидел и особенно когда стал его слушать, что-то вдруг стало быстро меняться во мне. Я вдруг почувствовал себя Моисеем, которому было дозволено увидеть бога. И я вдруг понял, что встречаюсь с тем, что несравненно выше меня. До сих пор в моей жизни не было таких встреч, все, с кем я общался, были людьми самыми обычными. Ничего в них не заставляло меня трепетать, относиться к ним с восторгом или почтением. Наоборот, меня постоянно преследовало ощущение того, насколько человек убог, ничтожен, просто глуп. У миллионов людей от рождения до смерти не возникает ни одной глубокой мысли, их никогда не посещают даже отблески возвышенных чувств. Все, что ими владеет, это страх перед неизбежной кончиной и жадность получить за отведенный им ничтожный промежуток времени максимальную порцию удовольствий. И ради этого они не жалеют усилий, а в промежутках жалуются на пустоту жизни. Признаюсь, что до сих пор я ничем не отличался от этого легиона человекоподобных.
   - Замечательно, как вы великолепно все выразили! - восторженно произнес Пак. - Знаете, вы могли бы со временем стать очень хорошим проповедникам. И даже работать кураторам в нашем центре. Но прежде необходимо избавиться от ваших затруднений. Как вы ощущаете, после лекции не изменилось ли у вас отношение к смыслу жизни, не появились ли новые мысли?
   - Не знаю, прошло так мало времени. Мои ощущения пока очень неясны, я смотрю вперед и вижу там лишь туман.
   - Это хорошо, что вы видите туман. Было бы хуже, если бы видели нечто конкретное. Вы не случайно употребили именно это слово, туман в данном случае означает, что прежние видение мира, которое приносило вам столько мучений, уже исчезло, взамен к вам пришла полная неопределенность. Но уже скоро ваше сознание начнет, подобно скульптуру, лепить из этого материала конкретные образы. И очень важно постараться, чтобы не случился бы рецидив. Наше сознание весьма консервативно, оно имеет свойство возвращаться к прежним формам. Так ей удобно, там может быть и плохо, зато все знакомо. Оно как и вода предпочитает течь по уже прорытым руслам. А потому вам ни за что нельзя допустить, чтобы к вам бы вернулись прежние ощущения.
   - Легко сказать! А как сделать так, чтобы этого не случилось?
   - Давайте продолжим то, на чем мы остановились в тот раз. Вы не возражаете?
   - Да нет, была бы польза.
   - Польза будет, если вы твердо хотите снова обрести себя. Только уже другого, обновленного.
   - Затем сюда и приехал.
   - Итак, что же случилось с вами еще, что привело к таким тяжелым последствиям?
   Моя память стали быстро просматривать кадры из моего прошлого, которые вдруг вспыхнули так ярко в мозгу, словно все случилось вчера.
   - Я вижу, вам нелегко об этом говорить, - участливо заметил Пак, - но чтобы освободиться от груза прошлого, надо его не запрятывать как можно поглубже внутрь себя, а выводить на поверхность. Чем больше вы будете говорить об этом, тем быстрее сбросите эту тяжесть.
   - Попробую последовать вашему совету. Очень долго я не мог никого полюбить. У меня было много возлюбленных, она проходили через меня, как пальцы через песок. Наверное, я подсознательно презирал всех женщин, так как они мне представлялись крайне ограниченными и сверхэгоис-
  тическими сознаниями. Я не верил им, как не верят изоблеченному в предательстве разведчику. По большому счету мне не было до них никакого дела. Они являлись лишь инструментами для моего наслаждения. Теперь я понимаю, что такой взгляд на них был не только в значительной степени несправедливым, но он, подобно кислоте, разъедал мою душевную ткань. Я становился циником не только по отношению к ним, но и по отношению к себе, ибо и самого себя я лишь использовал в таких же мелких целях. Но однажды я встретил женщину. Нельзя сказать, что она была ослепительно красивой - были у меня красавицы и похлеще, но что-то в ней едва ли не с первой минуты нашего знакомства задело мои какие-то струны, о существовании которых я раньше просто и не подозревал. Она возбудила во мне непривычные чувства; тогда они мне казались очень чистыми, как родниковые воды. Но теперь я понимаю, что все было не совсем так.
   - Вместе с любовью к ней у вас вызревало и стремление властвовать над ней, полностью подчинить ее себе. Вы хотели, чтобы она принадлежало бы вам безраздельно, как купленная в магазине вещь.
   - Да, все так и было. Я действительно с самого начала, едва у нас завязались какие-то более близкие, чем просто знакомство отношения, хотел, чтобы она не только бы принадлежала мне, а чтобы жила бы моими проблемами, моими чувствами и эмоциями.
   Пак, словно давая мне понять, что так он и предполагал, кивнул своей коротко стриженной головой.
   - Вы столкнулись с одной их самых жгучих проблем человеческого бытия: любовь и власть. Учитель очень часто рассуждает на эту тему, он считает ее наиважнейшей. Знаете, я, пожалуй, попрошу его побеседовать с вами об этом.
   - Буду вам очень признателен, - не без волнения проговорил я.
   - Прошу вас, продолжайте, - проговорил Пак.
   - Между нами возникла еще одна проблема, тоже довольно распространенная. Я любил ее, она же позволяла меня любить себя. Ей были приятны мои чувства, мое поклонение, но сама она внутри оставалась холодной ко мне. Я не сразу это понял, но когда осознал, то сразу почувствовал, какая опасность моей власти над ней. Но я еще надеялся, что моей любви хватит на нас обоих. - Я на несколько секунд замолчал. - У меня были на то основания, вам трудно представить, как я ее любил.
   - Ну почему же, представить я вполне могу, - даже с некоторой обидой в голосе возразил Пак.
   - Извините, я просто хотел продемонстрировать всю глубину и силу моих чувств. Но, ослепленной своей любовью, я ошибался. Как оказалось, можно очень крепко любить человека, но если он сам вас не любит, то это в конечном счете ровным счетом ничего не может изменить. Настал день, когда ее подлинные чувства пробились на поверхность сквозь все искусственные наслоения, которыми я пытался устлать ее душу. Она ощутила холод, ничто, что исходило от меня, больше ее не согревало. Я вы-
  зывал в ней лишь скуку и досаду. В ней крепло стремление любым способом избавиться от меня. Мы было уже решили завести ребенка, но теперь она всячески уклонялась от этого. Естественно, я не мог не видеть перемены в ней, а они в свою очередь вызывали во мне целую бурю негативных эмоций. Я был не в состоянии их сдержать, и они все чаще и все обильнее выливались на нее. Это порождало ссоры. Одной из них она и воспользовалась, дабы порвать в клочья, словно ненужный листок, наши отношения.
   - Что же было дальше? - тихо спросил Пак. Он смотрел, не отрываясь на меня, своим странным узким взглядом и от этого мне вдруг становилось как-то не совсем по себе.
   - Что было дальше? - повторил за ним я. - Дальше был ужас. Как будто под моими ногами разверзлась бездна. Я потерял сам себя. В моей голове билась лишь одна мысль: как вернуть ее? Не знаю, надо ли вам рассказывать о всех моих безумств. Воистину, человек не знает самого себя. Я и не подозревал до сего момента, на что я способен. Я врывался к ней в дом, подкарауливал ее у входа на ее работу. Ее отец, пытаясь как-то обезопасить свою дочь от потерявшего разум безумца, встречал ее на остановке и провожал до дома. Однажды я, раздосадованный тем, что он не позволяет мне приблизиться к ней, затеял с ним драку. Нас забрала милиция, судья приговорил меня за хулиганство к десяти суткам заключения. Я сидел в настоящей тюрьме вместе с уголовниками, один из них едва меня не зарезал. Не буду рассказывать о всех унижениях, что я перенес в тюремной камере, эти воспоминания до сих пор будоражат меня. Я
  даже не предполагал, как может низко пасть человек, охваченный страхом за свою жизнь. Такого позора я не переживал никогда.
   - Скажите, в это время у вас не было попыток к самоубийству?
   - Думал об этом постоянно, но попыток не делал. Мне ли вам говорить, что от слов до реальных действий большое расстояние.
   - А вы не жалеете об этом в свете последующих событий? - продолжал допытываться мой куратор.
   Вопрос заставил меня напряженно задумываться.
   - Периодически в своей жизни я спрашивал себя: а стоит ли вообще она того, чтобы жить?
   - И что же вы отвечали? - живо спросил Пак.
   - Ничего. Я не мог прийти к окончательному выводу. Даже писал на бумаге: за и против. Но тех и других было так много, что решить это уравнение я был не в состоянии. Число неизвестных в нем во много раз превосходило мои возможности находить правильные решения.
   - А если мы как-нибудь с вами поиграем в эту игу? Вы не против?
   Я пожал плечами.
   - Вы мой куратор, я в вашем распоряжении. Если вы считаете, что это полезно, то почему бы и не сыграть.
   Внезапно Пак улыбнулся.
   - Никогда нельзя знать заранее, что принесет пользу, а что - вред. Бывает, что рассчитываешь на один результат, а выходит совсем другой. Со мной здесь так случалось не один раз. В некотором смысле я рискую не меньше, чем вы.
   - Я понимаю, - сказал я.
   Внезапно Пак поднялся со стула.
   - Было крайне приятно с вами поговорить. Признаюсь, что не один из моих пациентов не вызывал у меня такого интереса. Постараюсь выполнить свое обещание по поводу встречи с Учителем.
   - А от чего это зависит?
   Пак в какой уже раз пристально посмотрел на меня.
   - Раньше он встречался с каждым их тех, кто прибывал в наш центр. Но после того, как здоровье Учителя пошатнулось, он дает аудиенцию только тем, кто вызывает у него повышенный интерес. Я расскажу ему о вас в самое ближайшее время.
   - А если моя персона не пробудит в нем интереса?
   Пак развел руками.
   - Разумеется, тогда встреча не состоится. Но у меня есть основания думать, что этого не произойдет. Если человек неординарный, он это ощущает с первых слов рассказа о нем. У Учителя поразительная интуиция, вы даже не можете себе представить, что это такое. Мой вам совет - отдохните, вам это пойдет на пользу. И не пытайтесь ничего сейчас кардинально решать, время для этого еще не наступило. Любое решение, подобно растению, должно созреть, а мы сейчас с вами еще только бороним ми землю, чтобы посеять первые семена.
   - Я постараюсь.
   Пак улыбнулся и вышел из комнаты.
  
   ххх
  
   Но с отдыхом ничего не получилось. Я в самом деле вдруг почувствовал усталость. Но едва я прилег, как в мою комнату буквально ворвался всех любящий Лукашевич. Разумеется, на его лице, как летнее cолнце, сияло выражение полного и беспредельного восторга. Впрочем, после лекции Учителя ничего другого с ним и не могло случиться.
   - Вы слушали, вы слушали его! - завопил он прямо с порога. - Я даже не могу выразить словами, как я счастлив, что мне выпала такая неслыханная удача, что я внимал его словам. Мне так стало сразу хорошо. А вам?
   - Мне тоже стало лучше.
   - И все? - В голосе Лукашевича послышалось беспредельное разочарование столь слабым эффектом.
   Я едва заметно пожал плечами. Я обдумывал, как бы по тактичней выпроводить незванного гостя.
   - Я понимаю, как я хорошо понимаю вас, - вдруг с сочувствием ко vне произнес Лукашевич. - Еще недавно и я был похож на вас, тоже относился ко всему, что тут происходило, с большим недоверием. Но теперь я
  полностью верю тем, кто занимается с нами.
   - Скажите, Антон Казимирович, - а что вы думаете о нашем кураторе Паке?
   - О, это просто... - Лукашевич аж зажмурился, подбирая подходящее слово. - Это во всех отношениях замечательный человек: умница, чуткий, доброжелательный. Он мне очень сильно помогает. Без него я бы ничего не достиг. Поверьте мне, дорогой Илья Сергеевич, а я достиг очень многого. Я теперь совсем другой человек. Еще чуть-чуть и я с могу жить среди людей.
   "Только в том случае, если они все такие же ненормальные", - подумал я.
   - Я рад за вас. - Это я уже произнес вслух. - Кстати, а чем вы собираетесь заниматься, когда окажетесь среди этих страшных существ?
   Неожиданно Лукашевич грустно посмотрел на меня.
   - Вы правильно назвали этих людей страшными существами. Я всегда до ужаса их боялся. Мне казалось, что любой из них обидит меня или в лучшем случае посмеется. Но теперь я переменилися, я надеюсь, что смогу выдержать испытания, которые пошлет мне Бог. - Внезапно он наклонился близко ко мне, а громкость голоса снизил почти до шепота. - Вот поэтому я к вам и пришел.
   - Чем же я могу вам помочь?
   - Я не прошу о помощи. Я уполномочен с вами поговорить.
   - Кем же вы уполномочены? - спросил я от части удивленный, отчасти заинтригованный.
   - Скоро вы все поймете. - Голос Лукашевича стал таким тихим, что мне приходилось напрягать слух. - Я рассказал о вас очень много лестного и мне поручили переговорить с вами.
   - Кто поручил? - громко спросил я.
   - Тише, прошу вас тише, - поспешно проговорил Лукашевич. - Об этом вы узнаете позже. Сейчас я не могу вам это сообщить. Это тайна
   - Что же вы тогда можете сейчас сообщить?
   Лицо моего гостя приняло заговорческое выражение.
   - Здесь есть люди, которые хотят нести слово Учителя людям. Они намерены основать новую церковь, она будет совершенно непохожа на те, что уже существуют. В них давно нет никакой божьей правды, там царствует только один мертвый ритуал. А тем существам, что приходят туда, нравится его выполнять, так это это совсем легко. Они по наивности думают, что таким образом приближаются к Богу. А на самом деле... - Лукашевич многозначительно замолчал, словно готовился произнести некую великую истину.
   - Что же там происходит на самом деле? - спросил я в тон ему.
   - На самом деле они только отдаляются от него.
   Я сделал вид, что его слова поразили меня в самое сердце.
   - Это действительно важное открытие. Я всегда чувствовал нечто подобное.
   Последнее мое замечание привело моего собеседника в восторг.
   - Вот видите, вы тоже согласны! Я же сразу почувствовал, что мы с вами единомышленники.
   Любопытно было бы узнать, что же это за таинственные люди, думал я, посматривая на Лукашевича.
   - Мы собираемся и обсуждаем наши дела, - вновь снизил голос до шепота он. - Если вы согласны, то я имею поручение пригласить вас на ближайшее заседание.
   - Конечно, я согласен.
   - Только очень вас прошу, никому не говорите об этом. Мы собираемся под очень большим секретом.
   - Могила, - заверил я.
   Хотя мы обо всем вроде бы договорились, Лукашевич покинул меня только через полчаса, в течение всего этого времени не замолкая ни на минуту. Я так обрадовался его уходу, что готов был подпрыгнуть до потолка. Тем более это было совсем не сложно, так как потолки тут нависали совсем низко над головой.
   После визита Лукашевича я чувствовал себя таким усталым, словно целый день грузил в машину ящики с водкой. Однажды в студенческие годы я попробовал это занятие и едва не отдал концы. Поэтому, не раздумывая, бросился на кровать. Но наслаждаться этим замечательным положением своего тела мне пришлось совсем недолго. Дверь в очередной раз отворилась, и в комнате появился Жорж.
   Почему-то этого гостя я совсем не ждал. После того, как нас развели по разным корпусам, мы практически не перекинулись ни словом.
   Жорж по старой привычке, приобретенной в другой жизни, критическим взглядом окинул мои апартаменты.
   - Да, не слишком шикарно, - хмыкая, заметил он.
   - Двух мнений тут просто быть не может, - согласился я с вынесенным вердиктом.
   - Впрочем, мы тут совсем не для того, чтобы наслаждаться роскошью, - вдруг философски заметил он.
   Эти слова как-то не вязались со сложившимся моим представление об этом человеке, поэтому я не сдержал удивленного взгляда.
   - Как тебе тут? - спросил он меня.
   - Еще не разобрал.
   - А я, кажется, уже разобрался, мне тут нравится. Это самое лучшее место из всех, где я побывал. А побывал я в чертовски многих местах.
   Теперь я вытаращил глаза. Честно говоря, я ничего не понимал. Я-то предполагал, что Жорж не выдержит здешней обстановки и трех дней, а вместо этого я вдруг слышу, как он нахваливает это место.
   - Я вижу, ты удивлен, - промолвил Жорж.
   - Пожалуй. Я думал, что тебе тут не понравится, и ты захочешь вернуться назад.
   - Ни за что! - вдруг решительно произнес он. - Ты знаешь, я уже дважды встречался со своим куратором. Он мне открыл глаза на то, что со мной происходит. Просто поразительно, как я был слеп.
   - И что с тобой происходит?
   - Он сказал, что моя проблема в том, что я всю жизнь мельчил.
   - Мельчил?!
   - Вот именно. Видишь ли, я ставил перед собой множество целей и добивался их. Но все они были какие-ми мелкими, как речка, которую можно перейти в брод. Вот однажды мне и стало не в моготу от всего этого. Он сказал: чтобы я снова почувствовал бы себя счастливым, я должен ставить перед собой большие задачи.
   - Завоевать мир, покорить Вселенную, открыть элексир вечной жизни?
   И вновь к моему удивлению Жорж, поглощенный собственными мыслями, не обратил внимания на мою откровенную насмешку.
   - Это все ерунда, - без тени юмора заметил он.
   - А что не ерунда, можно узнать?
   - Все завоевания, все кучи заработанных денег абсолютно ничего не стоят, - убежденно произнес миллионер. - Это труха, гниль, от которой ничего не остается.
   - Это понятно, кругооборот веществ в природе. Но что же тогда является нетленкой?
   Жорж вдруг как-то непривычно посмотрел на меня.
   - Дух, дух вечен. А все это, - он вдруг сильно ударил себя кулаком в грудь, - не более чем иллюзия. Удивительно то, как я раньше этого не понимал, ведь это все так очевидно.
   - Давно известно, что очевидные вещи понять труднее всего.
   В ответ я был вознагражден признательным взглядом Жоржа.
   - Итак, есть дух, - сказал я, - а все остальное нам только снится. Но что же нам делать во время этого сна? Тем более что и длится он не один год.
   Ответ Жоржа вызвал во мне самый настоящий шок.
   - Уйти из этого мира, освободиться от удушающей власти плоти. Это самый легкий и самый эффективный способ.
   Мне вдруг сделалось как-то не по себе, я живо, как на картинке, представил Жоржа с простреленной головой, с выплеснувшимися из черепа мозгами. Невольно я вздрогнул.
   - Мне кажется, что раньше ты никогда не помышлял о самоубийстве.
   - Раньше я был дурак, раньше я ничего не понимал. А теперь мне объяснили.
   - Что тебе объяснили, ты можешь мне рассказать?
   Жорж кивнул головой.
   - Бессмысленно ждать, когда наступит естественный конец. Мы лишь продливаем страдания, обрекаем себя на заключительные мучения. Следует уходить из жизни в полном расцвете сил, с радостью от встречи с высшим, от возможности стать тем, кем ты и есть на самом деле без всяких помех, которые обильно порождается нашей жизнью. А все то, что со мной случилось, это и есть одновременно наказание за прежнюю слепую жизнь и указание на то, что следует делать дальше.
   Я мало что понимал. Я не мог поверить в столь скорую и резкую перемену. У Жоржа изменилась даже манера говорить, исчезли из его лексикона характерные для людей его культурного уровня обороты, взамен появилась степенность и рассудительность, а речь очистилась, словно вода после фильтрации, едва ли не ото всех оттенков жаргона. Как им удалось достичь таких поразительных результатов за столь рекордно короткий период? Это было не менее непонятно, чем незнакомая алгебраическая функция.
   - Я тебе тоже желаю, как можно быстрей достигнуть понимания истинной сути вещей. Поверь, без этого ничего не получится.
   - Я верю, Жорж.
   - Я еще к тебе загляну. Мне хочется тебе помочь. И ты заглядывай, если появится желание чего-нибудь спросить или просто так поговорить. Я всегда рад.
   - Спасибо, как-нибудь непременно воспользуюсь твоим щедрым предложением, когда буду лучше понимать, что тут происходит.
   Жорж встал, пожал мне руку и, больше не сказав ни слова, зато с выражением на лице честно исполненного долга, вышел из моей каморки.
   Почему-то после визита Жоржа мне стало неспокойно. Я сам не понимал, чем вызвано это ощущение. Причем, оно оказалось весьма стойким, как запах плохого одеколона; уже наступил вечер, а чувство тревоги было столь же острым.
   Я лежал на кровати, смотрел в потолок. Дабы успокоиться, мне хотелось поскорей заснуть. Но сон, как это нередко бывает в таких случаях, все не заглядывал в мою комнату. Между тем на улице уже совсем стемнело, и я не знал, куда себя деть. Дома, если меня донимала бессонница, я обычно либо звонил одной из своих подружек, либо шел в недалеко расположенный бар и пил пиво. Но здесь, разумеется, о таких средствах борьбы с ней говорить не приходилось.
   Внезапно в мою голову пришла одна мысль. От возбуждения я даже вскочил с кровати. А ведь вчерашняя ночная встреча с той женщиной была скорей всего не случайной, совсем не исключено, что у нее тот же недуг, с которым она борется, совершая ночные прогулки. И если я выйду сейчас на улицу, то вполне возможно, что снова с ней встречусь.
   Уже через минуту я шел по ночному лагерю. Как и вчера тут царили тишина и покой. Я уже несколько раз обогнул свой барак, но никого так и не увидел.
   Мною овладело разочарование, так как мое воображение, которое всегда отличалась большой живостью, уже прокрутило мне заманчивые кадры нашего свидания.
   Я направился вперед, дошел до площади, где утром выступал здешний бог, постоял несколько минут у пустого помоста. Больше идти было некуда, следовательно ничего не остается, кроме как возвращаться домой. И в этот миг я услышал за своей спиной чьи-то шаги.
   Я резко обернулся и увидел ее. Она тоже заметила меня и остановилась в метрах двадцати. Я решил не терять время и стал быстро сокращать разделяющее нас расстояние.
   Я боялся, что увидев мои маневры, она убежит. Но она спокойно ждала моего приближения.
   Теперь нас разделяло пространство шириной в чуть больше ладони. Я даже ощущал ее дыхание на своей щеке. Но мы молчали, хотя по ее лицу я не видел, чтобы она испытывала бы смущение. Я же вдруг почувствовал растерянность, так как не представлял, о чем говорить и что делать в этот неурочный час.
   Молчание явно затягивалось, обещая перейти в бесконечность. Минуло уже минут пять, но разговор так и не завязался. Обнадеживало лишь то, что она не делала попыток уйти.
   - Зачем вы сюда пришли? - Голос Дины прозвучал столь неожиданно, что я даже вздрогнул.
   - Я надеялся встретить вас, - честно признался я. - Я никак не мог уснуть. И ко мне пришла мысль, что вас тоже мучит бессонница, и поэтому вы гуляете по ночам.
   - Вы угадали, я действительно тут плохо сплю. Хотя раньше спала, как убитая. Но это не важно.
   - Что же важно?
   Она посмотрела на меня. Даже в темноте я заметил, как блестят ее глаза.
   - Зачем вы тут?
   - Вы имеете в виду конкретно это место или вообще этот лагерь?
   - И то и другое.
   - Если говорить об этом месте, я здесь, потому что вы здесь. Что касается лагеря, то я тут по той же причине, что и все. Однажды утром или вечером, а может быть, даже и днем - точно не помню - я вдруг обнаружил, что потерял смысл своего существования. Эта потеря оказалась такой тяжелой, что пришлось отправляться за тридевять земель, дабы по-
  пытаться его найти.
   - А почему вы хотели увидеть меня?
   - Красивая женщина, а у меня на них импульс. Как только увижу, сразу возникает желание познакомиться поближе.
   - Даже здесь?
   - А что здесь люди перестают быть мужчинами и женщинами. По-моему законы природы действуют повсюду, даже в таком необычном месте.
   - Не уверена. Боюсь вас разочаровать, но здесь мужчины в качестве мужчин, меня не интересуют.
   - А в каком качестве они вас интересуют?
   Вместо ответа Дина вдруг направилась к трибуне. Я зашагал вслед за ней.
   - Вы слушали сегодня его? - спросила она, останавливаясь рядом с помостом.
   - Слушал.
   - И что вы думаете?
   - Я восхищен. Нет, - поправил я себя, - это не то слово, я словно окунулся во что-то неведомое, в какой-то океан любви и тепла, в мощный поток необычных ощущений.
   - Вы хорошо сказали. Не всегда удается найти точные слова.
   - В каком-то смысле это моя профессия.
   Я ждал, что Дина спросит: а какая у меня профессия, но она молчала.
   - Скажите, - произнес я, - а сколько времени вы уже тут находитесь?
   Она подняла голову и взглянула на меня.
   - Почти полгода.
   - Полгода? - удивился я. - И за это время вы не обрели нового смысла жизни?
   - Я здесь из-за него.
   - Из-за Учителя?
   - Он и есть мой смысл жизни.
   - Вы хотите сказать... - нерешительно начал я.
   - Послушайте, - вдруг довольно резко прервала она меня, - вы мо;ете думать еще о чем-нибудь другом?
   - Когда я рядом с вами, то - нет, - весьма неуклюже пошутил я. - Извините, это вырвалось по привычке.
   - Да, я люблю его, я его люблю так, как любят истинно верующие бога.
   - Я понимаю.
   - Что вы можете понять? - снова резко произнесла она. - То, что вы услышали утром, это лишь слабый отголосок того, о чем он говорит. Вы даже близко не можете представить себе, как безнадежно мы все далеки от него.
   - Ну почему же, я представляю, - промямлил я.
   - В таком случае вы безнадежны, - тоном судьи вынесла она мне приговор. - Вы не приблизились к нему ни на шаг, а уже уверены, что понимаете его. Хотите, я вам кое-что скажу: после Учителя я не могу смотреть на мужчин. Они мне кажутся пигмеями.
   - Но ведь Учитель - в единственном экземпляре. Когда вы вернетесь в привычный мир, там вы не встретите никого похожего на него. Что же вы будете делать?
   - Вот поэтому я и здесь. Вы угадали, я уже не смогу там жить, среди таких, как вы.
   Я раздумывал о том, стоит ли мне обижаться на ее слова. Конечно, я не Учитель, но все же не настолько безнадежен, чтобы не понять ее.
   - И кроме того, я не могу бросить здесь одного Учителя, - вдруг добавила она.
   - Как одного? - удивился я. - У него же есть целый отряд учеников или последователей. Мой куратор через каждые два предложения подчеркивает это обстоятельство.
   - Да, вы правы, - как-то устало произнесла Дина, - эти люди в самом деле уверяют на каждом угле, что являются его духовными наследниками.
   - Но судя по вашему тону, вы так не считаете?
   Она вдруг резко обернулась ко мне.
   - Видите на небе луну?
   Я посмотрел на небо, где на черном фоне ярко светился лунный диск.
   - Вот и он, как это луна затмевает всех своим сиянием. Посмотрите, сколько звезд на небе, но она такая, не похожая ни на кого, одна.
   - Но мы же знаем, что по сравнению со звездами луна - маленький и тусклый карлик. Просто звезды очень далеко, а луна совсем близко, донее почти можно дотянуться рукой.
   - Не обольщайтесь, вам никогда не дотянуться до Учителя рукой как бы близко вы не стояли от него. Вы верно подметили, эти небесные тела разделяют гигантские расстояния.
   - Ну хорошо, пусть так, но ведь вы же сумели к нему приблизиться. Почему это не может сделать и кто-нибудь другой.
   - Когда я рядом с ним, меня не существует. У вас так не получится, ваше самолюбие выпирает из вас, как перья из подушки. А чем больше самолюбия, тем меньше личность. Боюсь, вы слишком окажитесь мелким.
   Я вдруг почувствовал настоящую обиду. Мы едва знакомы, а она уже составила полное представление обо мне, поставила диагноз моей личности, словно сделала мое психологические вскрытие. Кажется, Дина уловила мое состояние, так как следующие произнесенные ею слова прозвучали в иной, гораздо более мягкой тональности.
   - Не обижайтесь, но когда речь заходит об Учителе, я теряю чувство меры и могу запросто обидеть любого. Почему-то мне кажется, что его все хотят оскорбить и у меня возникает безотчетное желание его защищать.
   - Но разве Учитель не настолько велик, что ему не требуется защита.
   Она ответила на сразу.
   - Требуется. На самом деле он не может ни на кого положиться. Те, кто клянутся его именем, на самом деле нетерпеливо ждут его смерти.
   - Вы уверены?
   - Я здесь уже полгода, кое-что видела своими глазами, слышала своими ушами, а потому могу делать выводы.
   - Что же в таком случае будет?
   Дина посмотрела на меня.
   - Пойдемьте к корпусам, мне стало немножечко холодно.
   Мы молча направились в жилую зону. Около корпуса Дины наши шаги синхронно замерли.
   - Не обращайте внимание на то, что я вам наговорила, все это ерунда, - сказала она. - Я в последнее время стала чересчур мнительной и недоверчивой, самой даже иногда становится смешно. И не ходите больше ночью гулять, охрана запрещает это делать. Правда она сама в это время спит, но все же лучше не стоит их дразнить. Обещаете?
   - Не обещаю, когда я с вами еще могу так замечательно побеседовать. Ночью от собеседника узнаешь больше, чем днем, почему-то именно в это время суток людей сильнее всего тянет на откровенность.
   - А вы хитрец, - кажется впервые за весь разговор засмеялась она.
  - Ладно, как хотите, - снизошла Дина. - И все же будьте внимательны, в последние месяцы в лагере стало не так безмятежно, как прежде. Ну все, спокойной ночи.
   Дина протянула руку, я пожал ее. Прикосновение к нежной и мягкой, как пластелин ладони, было обжигающе приятным. Я подумал, что не засну еще долго.
  
   ххх
  
   После завтрака, который почему-то прошел в непривычном молчании, я вышел из столовой, раздумывая о том, чем бы заняться. День обещал быть пляжным, то есть жарким и солнечным. Обычно в былое годы я это время собирался в поездку к морю чаще всего с очередной своей пассией. Но сейчас следовало бы поискать иные развлечения.
   Я решил пройти к спортивному городку. Он находился на самом краю лагеря, где я еще не бывал. Там уже собрался народ. Вскоре я понял, что это отнюдь не случайные, подобно мне, забредшие сюда люди, а две команды. Они расположились по обе стороны от волейбольной сетки, но
  матч не начинали, ожидая кого-то. Внезапно появился Мстислав. Судя по его уверенным действиям, он был тут за главного. На мгновение наши взгляды скрестились, но более он не стал обращать на меня внимание. Он взял в руки мячик и направился на подачу.
   К моему удивлению, игроки играли весьма неплохо, было заметно, что они хорошо сыграны. И все же на поле явно доминировал мой сотрапезник. Он успевал и в защите и в нападении, а его мощные удары были просто неотразимыми.
   Я всегда любил спорт, в молодости сам занимался им, и сейчас с интересом следил за игрой. Впрочем, болельщиков собралось довольно много, никак не меньше человек тридцать. Они тоже оказались разделенными по симпатиям, болея за свою команду.
   Внезапно один из игроков из команды Мстислава подвернул ногу и вынужден был покинуть площадку. Мстислав посмотрел на меня и предложил мне занять его место.
   Мне давно уже хотелось немного поразмяться, и я с удовольствием принял предложение. Я вдруг ощутил вкус к игре. Летающий. словно птица, над сеткой мячик неожиданно помог мне хотя бы на время позабыть о всех своих невзгодах и отдать всего себя этому энергичному действию. Я старался не выпадать из игрового ансамбля и вскоре заметил, что Мстислав отдает мне предпочтение перед другими членами команды. По крайней мере с каждой минутой я все чаще получал от него пасы.
   Игра, приближаясь к эндшпилю, становилось все упорней, никто не хотел уступать. И все же в пятой партии мы благодаря прежде всего усилиям Мстислава, а также, хотя в значительно меньшей степени и моим, вырвали победу. Ликуя, мы все бросились обнимать друг друга, словно бы речь о выигрыше в ответственном турнире. Я вдруг почувствовал, что давно не испытывал такого сильного ощущения радости.
   Потные и грязные, мы направились в расположенные неподалеку душевые кабинки. Не без восхищения я созерцал атлетическое тело Мстислава. Лишенное жировых прокладок, зато с выступающими из-под бронзовой от загара кожи буграми мышц, оно напоминало ожившую древнегреческие статую.
   Мстислав заметил мой восхищенный взгляд и подмигнул. Я же почувствовал смущение; уж не подумал ли он о том, что я "голубой". В свое dремя я предавался разным пороком, но вот желание испытать прелести однополой любови, у меня никогда не возникало.
   Вместе мы вышли из душевой и направились в сторону жилой зоны.
   - А ты хорошо играешь, - по-свойски тыкая мне, сказал Мстислав.
   - С тобой не сравниться.
   Мстислав сделал жест, который можно было перевести, как это само собой разумеется.
   - Я же спортсмен, - проговорил он.
   - Это заметно. Такого великолепного тела, как у тебя, я не встречал ни у кого.
   Мстислав довольно улыбнулся, ему явно пришелся по вкусу мой комплимент.
   - Я потратил уйму времени и сил на его создание, - не без гордости пояснил он. - Знаешь, а ты неплохой парень, - вдруг проговорил Мстислав, довольно чувствительно хлопнув меня по плечу своею широкой и мощной ладонью. - Когда я тебя увидел впервые, то подумал, что вот приехал очередной хлюпик, которых тут видимо-невидимо. Куда не плюнь, непременно попадешь в кого-нибудь из них. А теперь вижу, что ты совсем другой. Если человек хорошо гоняет в футбол или кидает мяч через сетку, значит с ним можно иметь дела.
   Такой подход к человеку был для меня несколько непривычным, но я решил, что нет смысла выказывать своего удивления.
   - Люблю силу и ловкость, - продолжал Мстислав. - Ты не представляешь, на какие дела способны с десяток крепких парней.
   Мы вошли в жилую зону. Мстислав неожиданно замолчал, он сосредоточенно шагал рядом со мной, и мне даже показалось, что он забыл о моем существовании.
   Внезапно он остановился.
   - Вот здесь мой дворец, - кивнул он на типовой барак. - Хочешь, пойдем, посмотришь как я тут устроился.
   Комната Мстислава отличалась от моей лишь тем, что в ней находился велотренажер. Заметив, что я разглядывая его, он сказал:
   - Я каждый день по двадцать километров на нем отматываю. Если желаешь поддерживать форму, эта штуковина незаменима. Когда захочешь покататься на ней, не стесняйся, приходи.
   - Спасибо, приду. - Я подумал, что в самом деле стоит воспользоваться такой возможностью.
   - Падай, куда хочешь, - предложил мне хозяин комнаты.
   Я "упал" на стул. Мстислав же бросился на кровать и с наслаждением растянулся на ней.
   - Знаешь, мне непонятно, - сказал я, - какие обстоятельства могли привели такого человека, как ты, в такое гиблое место? Ты не похож на того, кого мучат те же проблемы, что и других здешних обитателей.
   Я увидел, как тень покрыла лицо Мстислава. Мой вопрос явно не доставил ему удовольствие.
   - Сам не понимаю, как это все со мной случилось, - неохотно проговорил он. Мстислав с сомнением посмотрел на меня, словно решая рассказывать мне о том, что с ним произошло, или нет. - Я в спецназе служил на юге, лазили мы по Кавказским горам, ловили прятавших там бандитов. У нас был особый отряд, сплошные лихие ребятки. Мы тогда многих кого скрутили, кого на тот свет отправили. На моем счету не меньше десятка было отъявленных головорезов. Убивал их и абсолютно ни о чем не думал. У нас в отряде был один новичок, парень смелый, но неопытный.
  Однажды мы зашли в одно небольшое селение; по сведениям разведчиков там скрывался с отрядом один известный полевой командир. Все было как обычно, мы окружили дом, где он засел со своими людьми. И надо же было так случиться, что этот самый парень без команды полез вперед. И в этот момент я увидел, как один из бандитов высунулся в окошко и берет его на прицел. Медлить было нельзя, ну я и выстрелил. До сих пор не
  понимаю, как это случилось, что вместо бандита я попал в своего. В голову, на повал. В первые минуты я ничего не почувствовал, да и не до этого было, так как начался бой. Всех этих ребят мы порешили. А когда все кончилось, я вышел из дома и увидел его. Он лежал на спине с открытыми глазами, а рядом с головой растеклась густая лужа крови, перемешанная с мозгами и грязью. И со мной что-то произошло непонятное, я был потрясен этим зрелищем до такой степени, что выронил из рук автомат и с громким криком бросился прочь от этого страшного места. Я
  спрятался в каком-то дворе, упал на землю и стал рыдать. Мои товарищи нашли меня только минут через пятнадцать. И все это время я продолжать, как баба, плакать. Они посчитали, что у меня поехала крыша и не знали, что со мной делать. Впрочем, так оно почти и было, у меня больше не было ни минуты покоя. Картина убитого парня постоянно висела перед моими глазами. Чего я только не делал, чтобы убрать ее, но ничего не помогало. Пил по черному. Я больше не мог вообще ни в кого стрелять. И с каждым днем становилось все хуже. Я просыпался ночью и кричал от боли, которая меня раздирала. Я бы с огромным удовольствием отдал бы свою жизнь, чтобы вернуть жизнь этого парня. Самое удивительное, что я отчетливо понимал, что это единственное средство, которое меня бы излечило. Но, как ты понимаешь, оно было мне недоступно.
   Мстислав замолчал, я же с напряженным вниманием ждал продолжения этой по своему захватывающей историей. Но он не спешил разматывать дальше нить своего рассказа.
   - Что же случилось потом? - не вытерпев, спросил я.
   Мстислав сел на кровати и как-то не слишком доброжелательно посмотрел на меня.
   - А что случилось? - неохотно произнес он. - Я тебе говорил, что мне становилось все хуже и хуже, я больше уже не мог выходить на операции. Я то и дело начинал рыдать. Оружие, любая, даже учебная стрельба пугала меня, как прыщавого подростка темнота. Я впал в жуткую депрессию. В конце концов мною занялась врачебная комиссия. Меня отправили на обследование в госпиталь. Там меня на время перевели в психушку, так как врачам показалось, что я окончательно свихнулся, ибо уже совсем не контролировал себя. В общем, они не сильно ошибались, я действительно был не в себе. Там меня долго изучали и скорей заточили бы в больницу надолго, если бы не одна врачиха. Таких умных, понимающих людей я до того момента еще в жизни не встречал. Она единственная, кто по-настоящему поняла что дело тут не в психзаболевании, а в чем-то более глубоком, что у меня произошел распад прежней личности под влиянием сильнейшего потрясения. Это не я говорю, это она мне объяснила. И единственный способ спасти меня - это создать новую личность, найти отличный от прежнего смысл существования. Она и порекомендовала мне приехать сюда.
   Теперь молчал я, обдумывая услышанное.
   - И как успешно идет формирование новой личности?
   - А черт его разберет. Могу лишь сказать, что таких мучений, как раньше, я уже не испытываю. Видишь, говорю с тобой об этом и не рыдаю. Так, иногда случается что-то такое найдет не совсем понятное. Но вот что-то с новой личностью пока не получается. Какая-то вот здесь пустота, - постучал Мстислав по груди. - Прежде я точно знал, кто я такой и чего должен делать. А теперь совершенно не могу понять. Желание есть, пить, спать ощущаю, а больше ничего нет. Все как в тумане.
   Он снова растянулся на кровати.
   - Да, у каждого тут своя история, - после паузы отозвался я. Я думал о том, что он сейчас спросит, что привело сюда меня, но Мстислав продолжал упорно смотреть в потолок, словно там было написано нечто важное или интересное.
   Внезапно он резким движением перевел свое тело в сидячее положение.
   - Скажи, как ты относишься к Учителю? - задал он вопрос, который я никак не ожидал от него услышать.
   - Я еще не общался с ним, но мне кажется...
   - А если я тебе скажу, что ему грозит опасность, - не стал он слушать меня до конца.
   - Опасность? Но от кого?
   - От кого же еще, кроме как от тех, кто тут находится. Чем ближе расположен к тебе человек, тем более он опасен, - вдруг усмехнулся Мстислав. - Я все это давно изучил.
   - Но ближе всего к нему находятся его ученики, то бишь наши кураторы. Ты считаешь, что они... - Я невольно умолк.
   - Чего я не знаю, то я чувствую. Мое чутье подсказывает мне, что тут не все в порядке.
   - Но какие у тебя доказательства?
   - Когда будут доказательства, будет уже поздно. Знал я там таких, как ты, которые вместо того, чтобы стрелять, все ждали, когда добудут эти самые доказательства. Ну а в результате их первыми пиф-пав. - Мстислав пальцами изобразил пистолет. - Выживает тот, кто стреляет первым. Вот и вся великая премудрость жизни. Ты меня понял?
   - Я-то понял, только что из этого следует лично для меня?
   Мстислав в очередной раз уложил свое великолепное сильное тело на кровать.
   - Ничего из этого для тебя не следует, - буркнул он.
   Но я уже чувствовал, что он чего-то не договаривает и хотел узнать, что именно?
   - Что-то не верится, ты не из тех, кто будет спокойненько взирать на грозящую опасность человеку, которого ты уважаешь. Руку даю на отсечение.
   - А ты рисковый, вдруг возьму да отсеку, - усмехнулся Мстислав. Затем в какой уже раз сел на кровать.
   - Ты прав, смотреть просто так на то, что здесь происходит, не по мне. Я тут собрал наиболее крепких ребят в одну команду. И мы решили быть на чеку. А в случае чего принять необходимые меры. Теперь тебе ясно?
   - Не совсем, но яснее. И все же пока я не понимаю, что же такое тут может случиться?
   - А я почем знаю, - недовольно произнес Мстислав. - Неважно, что случится, главное, чтобы быть к этому готовыми. В спецназе это истину я четко усвоил.
   - Разумно, - проговорил я. Я вдруг проникся к Мстиславу некоторым уважением, судя по всему он был неплохим мастером своего дела. И если бы не роковая оплошность, он бы и по сей день с успехом гонялся по горам за бандитами. - Но какая мне уготована тут роль? - поинтересовался я.
   - Роль простая, быть в нужный момент с нами. А пока следить за тем, что вокруг происходит. И если замечаешь что-то подозрительное, докладывать мне.
   - Получается, что если я соглашусь. то поступаю под твое начало?
   - Кто-то же должен всем этим руководить.
   - Резонно, - пробормотал я. - Можно я подумаю.
   - Мозгами всегда полезно пораскинуть. Только не переусердствуй. И никому ни слова.
   - Могила.
   Мстислав как-то странно взглянул на меня, и я понял, что произнес не то слово, которое следует произносить в его присутствии.
  
   ххх
  
   В свою комнату я вернулся несколько растерянный. Уже двое зазывают меня в свои не то кружки, не то полуподпольные общества. Любопытно, а сколько здесь их вообще существует? Теперь я бы не слишком удивился, если бы узнал, что их тут немало и чуть ли не каждый состоит в одном из них. Все-таки весьма странное место, в которое я попал. И разобраться, что тут происходит не намного легче, чем прочесть надпись на иностранном языке.
   Так к кому же мне в таком случае примкнуть? К тем, кого представляет всех любящий Лукашевич или решительный Мстислав? И о какой опасности Учителю, исходящей от его ближайшего окружения, говорил бывший спецназовец? Чем они могут ему угрожать, ведь они все так восхищенно и почтительно говорят о нем, считают его чуть ли не сошедшим на землю богом.
   Мои размышления прервал Пак. Он всегда входил ко мне с улыбкой. На этот раз его лицо просто сияло величайшей радостью, словно только что ему пообещали, что после смерти он непременно попадет в рай.
   - Вы счастливый человек, я так рад за вас, - прямо с порога проговорил мой куратор.
   - В чем же мое счастье? - поинтересовался я.
   - Как в чем, принять вас согласился наш дорогой Учитель. Это великая честь, он уже давно ни с кем не разговаривал. Я вам об этом говорил.
   - Почему тогда он решил поговорить со мной?
   - Я подробно рассказал ему о вас, и Учитель заинтересовался вами. Вы показались ему неординарной личностью.
   - Это приятно, - пробормотал я. Честно говоря, я не был до конца
  уверен, в самом ли деле меня постигла столь великая удача?
   - Вам необходимо тщательно подготовиться к встрече, - сказал Пак, пристально вглядываясь в меня, по-видимому, с целью определить мою реакцию.
   - В чем же должна состоять подготовка?
   - Лучше всего будет, если вы освободитесь до конца от вашего груза. Тогда вам станет несравненно легче воспринимать то, что скажет Учитель.
   Несколько секунд я раздумывал.
   - Я готов.
   Пак, удовлетворенный моей покорностью, словно лошадь при ходьбе, закивал головой.
   - Я слушаю вас.
   - Однажды, - начал я, - ко мне пришел один автор, совершенно неизвестный. Как выяснилось в разговоре, на его лицевом счету не было ни одного опубликованного произведения. Таких в издательстве появляются ежедневно не один и не два. С собой он принес роман. До сих пор помню, как он извлекал его из очень старого облезлого, как подравшаяся кошка, портфеля. Я бы с большим удовольствием не стал брать его творение, если бы имел на то право, так как графоманский поток неиссякаем, как гигантский водопад. И для всех издательств - это великое бедствие. Но я взял его рукопись и, как и полагается, отдал ее рецензенту. И благополучно забыл как о ней, так и об ее создателе. Но где-то через две-три недели рецензент принес мне свой отзыв. Я прочитал его. Он писал о романе, как о значительном явлении современной литературе и настоятельно рекомендовал его к публикации как можно скорей. Честно говоря, я не слишком поверил рецензенту. Но любопытство мое было возбуждено, и я прочитал роман. И понял, что рецензент не только не ошибся, но даже не дооценил его. Он стоил гораздо больше. Это было поистине новаторское произведение при этом написанное простым и доступным каждому стилем. Автор подходил к человеку совсем с других позиций, не с позиции выгребной ямы, как это было до сих пор, а он смотрел на него как на божественное создание. У меня не было никаких сомнений, что в случае опубликования роман ожидает большой успех.
   - И вы решили сделать все от себя зависящее, чтобы этот роман не увидел бы свет, - тихо проговорил Пак.
   Я взглянул на него.
   - Да, - подтвердил я, - едва я прочел роман, как мое сердце обожгла горячая струя жгучей зависти. Я сразу понял, что мне никогда, ни при каких обстоятельствах даже близко не написать ничего подобного. И я почувствовал, что не могу допустить его публикацию, я просто не выдержу славы, которая обрушится на автора. По сути дела речь шла о моем душевном здоровье. Однако воплотить намерение было не так-то просто. Загвоздка заключалась в рецензенте. Он, как и я, был глубоко потрясен этим романом. Но в отличии от меня хотел, чтобы он вышел бы в свет.
   - Как же вы поступили? Надеюсь, вы не убили рецензента?
   - Нет, разумеется, не убил, но я поступил не намного лучше. Мне надо было избавиться от романа. В этот момент издательство находилось не в лучшем финансовом положении, руководство экономило каждый рубль. И было решено освободиться от части нештатных сотрудников, в том числе и рецензентов, разорвать с ними договора. Вопрос был только в том, с какими именно? Я отправился на прием к главному редактору и сказал, что этот рецензент меня не устраивает, что его рецензии неквалифицированные. И что у меня даже есть подозрение в его нечестности. Подобные случаи у нас в редакции бывали, когда некоторые предприимчивые авторы, находили тех, кому отдавались на отзыв их творения, и платили им деньги за благоприятный отзыв. Не стану излагать все эту историю во всех деталях, но вскоре этот человек был с позором изгнан из нашего коллектива. Я помню его лицо, когда он узнал об этом, для него работа у нас была единственным заработком. Он стоял в моем кабинете и у него тряслись руки, а глаза наполнились слезами. Я сам тогда едва не плакал то ли от жалости к нему, то ли от отвращения к себе. Но я не мог ничего изменить, для меня это был вопрос жизни и смерти. Нам вдвоем, мне и тому автору, на земле было тесно.
   Пак молчал, обдумывая услышанное.
   - Как вы думаете, почему вы именно сейчас вспомнили об этом эпизоде?
   - Мне кажется, это один из самых подлых моих поступков. Рассказывая вам о нем, я хотя бы частично избавляюсь от той мерзости, которую с тех пор ношу в себе. И идти к Учителю с таким грузом я не могу, он будет мне мешать при нашем разговоре.
   - Очень хорошо, что вы осознаете это, - похвалил меня мой куратор. - А знаете, вы делаете очень быстрый прогресс. Человек не может очиститься от скверны, если он не обнажит перед собой и другими все то, что у него накопилось внутри. Признайтесь, что когда вы отправлялись сюда, у вас и мысли не было сознаваться в таких поступках.
   - Мне в самом деле казалось, что об этом я никогда никому не расскажу, что это все умрет вместе со мной. И удивляюсь, почему я так легко во всем признаюсь. Незаметно для меня во мне произошла какая-то
  перемена.
   - Я вам объясню. Когда вы увидели Учителя, когда вы услышали его, то почувствовали, что имеете дело с чем-то высшим. И даже не сознавая это, вы стали сами тянуться вслед за ним вверх. Таково воздействие возвышенной натуры. Поверьте, здесь это происходит не только с вами, со многими, если не с большинством. Его мощная и светлая аура действует на заблудшие души очищающе. Вы очень много заблуждались в своей жизни, а заблуждения неизбежно ведут к потери смысла в ней. Теперь вам предстоит проделать обратный путь, вернуться к простоте и невинности. Учитель постоянно подчеркивает эту мысль: человек ищет смысл жизни в знаниях, в свершениях. Но чем больше того и другого, чем дальше он отстает от искомого своего предназначения.
   - Но каково в таком случае наше предназначение?
   - Задайте этот вопрос Учителя, - живо отозвался Пак. - Даже если я вам отвечу, из его уст эти слова прозвучат несравненно весомей. Я лишь один из его скромных учеников, который питается от неиссякаемого
  источника мудрости Учителя.
   - Когда же он меня примет?
   - Завтра утром. Советую подготовьтесь к этому событию как можно тщательней. Есть встречи, несмотря на всю их непродолжительность, способные перевернуть всю жизнь. Лишь очень немногих посещает такая великая удача. Большинство людей так и умирают в полном неведении только от того, что им не довелось пережить подобные переживания. Вам выпал великий шанс. Постарайтесь его не упустить.
   - Я постараюсь, - пообещал я.
   Пак улыбнулся.
   - Мы увидимся уже после вашей встречи с ним. До самого важного события в вашей жизни осталось совсем немного времени. Лучше всего проведите его поозможности одни. Поверьте моему опыту, в таких ситуациях присутствие других только создает помехи.
   - Я последую вашему совету и до конца дня не выйду из своей комнаты.
   - Желаю удачи, - сказал на прощание Пак.
   Я в самом деле решил последовать совету Пака и никуда не ходить весь день, кроме как в столовую. Кто знает, может быть мой куратор и прав: общение с Учителем так благотворно подействует на меня, что я тут же превращусь в совсем другого человека.
   Я лег на кровать и попытался представить нашу встречу. О чем же мне его спрашивать? О смысле жизни, о том, как и где его отыскать? Ведь именно с целью его поисков я и прибыл сюда. Нет, все это не годится, я достаточно искушенный человек, чтобы не понимать, что заданные такие вопросы в лоб никогда не приносят пользы. Смысл жизни нельзя обрести, выслушав чей-то, пусть даже самый умный ответ, он приходит к человеку постепенно и не спеша, как движение каравана по пустыни, по мере обретения им понимания высших ценностей бытия. Но я так безнадежно далек от них, я никогда не стремился жить высокими устремлениями духа. Меня всегда манили к себе, как пчелу нектар цветка, удовольствия и развлечения. Я как мало кто умел наслаждаться ими, все приносило мне наслаждение: женщины, еда, напитки, искусство, красивая природа, теплое море. Я считал себя эстетом, тонким ценителем прекрасного. И умел видеть и находить прекрасное едва ли не в любой вещи. Мне завидовали тому, как я одевался, каких спутниц жизни выбирал, на спектакли, которые я посещал, непременно ходили мои знакомые и друзья, они же читали рекомендованные мною книги. И никогда не жалели об этом, потому что я был эталоном вкуса, потому что они отлично знали, что я с одного взгляда, с одной страницы определяю, сколько стоит то или иное явление
  искусства и жизни.
   И как ни странно, ничего из этого набора мне не помогло, все, чем я так гордился, все, чем я жил каждый день, потеряло всяческую ценность в моих глазах, и жизнь, как попавший в шторм корабль, выбросила меня голого и нищего на пустынный берег бытия. Наверное об этом и следует мне говорить с Учителем.
   Я искренне хотел провести этот день наедине с самим собой, но словно специально, чтобы помешать мне осуществить это намерение, ко мне, как к врачу на прием, по очереди стали приходить посетители. И первым из этой череды оказался Аристархов.
   Почему-то он мне показался особенно хмурым. Он как будто был чем-то недоволен.
   Аристархов сел напротив меня на стул и как-то странно посмотрел мне в глаза.
   - Как вы себя чувствуете? - спросил он.
   - Спасибо, вроде бы хорошо. Или я плохо выгляжу?
   - Да нет, вы выглядите совсем неплохо. Вы знаете, что весь лагерь пришел в волнение.
   - По какой такой причине?
   Он снова пристально посмотрел на меня и едва заметно усмехнулся.
   - Из-за вас.
   - Из-за меня? - искренне изумился я. - Но я ничего такого не делал, чтобы взволновать аж весь лагерь.
   - С одной стороны не делали, а с другой стороны делали, - загадочно ответил Аристархов.
   - Честно говоря, ничего не понимаю. Самое великое событие, в котором я принял сегодня участие, - это игра в волейбол. Но неужели я играл столь великолепно, что это взволновало столько людей.
   - Вы напрасно шутите, дело обстоит гораздо серьезней. Я пришел вас предупредить.
   - Но о чем? Хватит говорить загадками, скажите прямо.
   - Вы в самом деле не понимаете.
   - Не понимаю, - раздражаясь, проговорил я.
   - Завтра вы встречаетесь с Учителем.
   - Да, но откуда вам это известно.
   - Это известно всему центру. А откуда, честно говоря не ведаю. Но факт остается фактом.
   - Что же из этого следует? Почему все так волнуются?
   - С некоторых пор Учитель не принимает никого.
   - Об этом я слышал. И что?
   - Ваша предстоящая встреча вызвала большой ажиотаж. Вам очень сильно завидуют. Это здесь считается великой честью, как в той жизни, из которой мы все сбежали, получение Нобелевской премии. И многим это очень не нравится. Тут каждый мечтает о подобной аудиенции и им непонятно, почему выбор пал на человека, который находится в лагере всего несколько дней.
   - Я тоже не знаю, почему выбор пал на меня. А скажите только честно, Дмитрий Евгеньевич, вы тоже завидуете?
   Аристархов вдруг встал и прошелся по комнате.
   - Не буду скрывать, завидую. Только я бы хотел, чтобы вы поняли причины моей зависти. Я уже встречался один на один с Учителем, но эта встреча оставила в нас обеих разочарование. Мы оба оказались неудовлетворены состоявшимся разговором. И теперь я ясно понимаю, что целиком по моей вине. Если бы этот разговор случился бы сейчас, я думаю он бы принял более продуктивный характер.
   - Но почему бы вам снова не попросить об аудиенции?
   - Я просил, но получил отказ. Он передал мне через своего куратора, что не видит смысла в повторной беседе.
   - Но почему так получилось?
   Аристархов вновь опустился на стул и улыбнулся. Мне же вдруг стало жалко его, так как улыбка получилась грустной.
   - Мы оказались, говоря военным языком, по разные стороны баррикады. Я хотел, чтобы он положил бы конец моим сомнениям. Он же наотрез отказался это делать и только усилил их.
   - Но разве не является целью этого заведения дать человеку точку опоры, чтобы он бы чувствовал уверенно себя в этой жизни. Мы все по разным причинам лишились такой уверенности, так зачем же отнимать последнюю надежду.
   - Вот именно, как только я прослышал о вашей предстоящей встрече, то пришел к вам. Иначе велика опасность, что она вас разочарует и еще больше усилит сомнения. Когда я разговаривал с ним, я этого еще не понимал.
   - А я не совсем понимаю вас. А вернее, совсем не понимаю.
   Аристархов кивнул головой, словно тем самым говоря, что так оно и должно быть.
   - Вы сказали, что приехали сюда за твердой точкой опоры. И Радшниш Кришна действительно старается дать каждому эту точку. Вопрос в том, что он понимает задачу обретения этого прочного основания совсем не так, как обитатели этого лагеря. Мне понадобилось не меньше трех месяцев дабы осознать весь масштаб расхождения между мною и им.
   - Но я в этом и не сомневаюсь, особенно после того, как услышал его выступление.
   - Боюсь, что вы еще далеко от понимания того, о чем идет речь. Вами владеет скорее ощущение этого гигантского разрыва. Но поверьте моему опыту, одного ощущения еще недостаточно.
   Я вдруг почувствовал глухое раздражение. Сколько времени он еще будет ходить вокруг да около. Почему бы не сказать прямо, чего он хочет от меня?
   Аристархов вдруг снова грустно усмехнулся, словно бы угадав мои мысли.
   - Вы, как впрочем, и все остальные, хотите найти смысл жизни. Простой и ясный, как таблица умножения.
   - Было бы совсем неплохо, - подал реплику я.
   Мой собеседник улыбнулся.
   - Но простой смысл жизни тем плох, что его несложно найти, но и легко потерять. Разумеется, человеку с примитивной душой и неразвитым умом большего и не требуется. Но вы же не из их числа.
   Я пожал плечами; говоря откровенно сейчас я весьма смутно представлял, к какой категории граждан принадлежу. Прежние самооценки оказались никуда не годными, а новых я еще не выработал.
   - Но в таком случае, как же быть? Есть у жизни смысл или нет? А если нет, так что же нам всем делать? Готовиться к всеобщему самоубийству?
   Мне показалось, что Аристархов как-то странно смотрит на меня, словно чего-то проверяет или взвешивает.
   - Я не ошибся в вас, - проговорил он, - хотя от того, что вы сейчас сказали, веет страшным холодом. Вы верно ухватили главную мысль. Между прочим, эта та самая дилемма, которую я высказал при встрече с Учителем.
   - Что же он вам ответил?
   - Я бы не хотел говорить за него, завтра у вас будет возможность задать ему этот вопрос. Постарайтесь как можно беспрепятственно пропускать его слова в свое сознании, какой бы протест они по началу бы не вызывали. Все непривычное вызывает в человеке на первом этапе отторжение. Но именно оно и является верным признаком того, что мы находимся на пороге нового. Если этого ощущение не возникает, следовательно ничего нового не входит в нас. А значит и нет шансов на изменение, чего так жаждет каждый из находящихся тут. Собственно это все, что я хотел вам сказать. Все остальное вы услышите от него. Желаю вам удачи.
   Аристархов встал, улыбнулся мне знакомой печальной улыбкой и вышел. Я перевел дух. Почему-то беседа с ним весьма сильно утомила меня. Я решил, что лучший способ усвоить то, что он хотел довести до меня, это немного поспать.
   Я растянулся на кровати и закрыл глаза. Сознание стало угасать, превращаясь в слабо мерцающий экран, защищающий меня от проникновение в него звучания внешнего мира. И все же полностью заслониться от звуков мне так и не удалось, внезапно я услышал чьи-то приближающиеся шаги.
   Не без труда я открыл глаза и увидел Лукашевича. Вот уж этого гостя мне принимать совсем не хотелось.
   - Извините, я понимаю, что нарушил ваш покой, но я не мог удержаться, когда узнал, что вы встречаетесь с нашим обожаемым Учителем. Это такое великое счастье! Мне вот оно до сих не улыбнулось. И не знаю улыбнется ли. - В его голосе зазвучала грусть.
   Я сел на кровати, немного осоловело смотря на него.
   - Все еще впереди, - обнадежил я Лукашевича.
   - Я его понимаю, ну зачем со мной встречаться, какая польза ему от меня, только напрасная трата драгоценного времени. Другое дело вы. Мы все так рады за вас.
   - А кто это мы, можно узнать?
   - Я же вам говорил, - слегка удивленно произнес Лукашевич, - это мои друзья, они так же и ваши преданнейшие друзья. Они все молятся за то, чтобы ваша встреча прошла бы благополучно.
   - В таком случае спасибо им.
   - Не сомневайтесь, бог услышит наши молитвы и поможет вам. - Внезапно на всегда сияющем от восторга лице Лукашевича появилось смущение. Он явно хотел что-то мне сказать, но не решался. - Могу я к вам обратиться с просьбой? - спросил он.
   - Конечно, Антон Казимирович.
   - Когда вы будете разговаривать с Учителем не могли бы вы попросить его благославить тех, кто мечтает о вечном покое.
   - Мечтает о вечном покое? - недоуменно переспросил я.
   - Именно так. Не сомневайтесь, он поймет.
   - Ну хорошо, я постараюсь спросить.
   Лукашевич оживился, словно я только что сообщил ему очень приятное известие.
   - Я нисколечко не сомневался, что на вас можно положиться, - радостно воскликнул он.
   - А есть те, кто сомневались?
   И вновь на его лице появилось смущение.
   - Да, кое-кто выражал сомнение. Но я их заверил, что они так говорят потому что плохо вас знают.
   - А вы считаете, что знаете меня неплохо?
   - О нет, конечно, но я сразу почувствовал, что вы замечательный человек. А я доверяю своим чувствам.
   - Вашему чутью можно только позавидовать. Я до сих пор в этом не уверен.
   - Я понимаю, что это в вас говорит скромность. Но она делает вам честь. Позвольте на этом откланяться. Буду ждать с нетерпением завтрашней нашей встречи. Уверен, что вы возвратитесь с хорошими новостями.
   Я проводил его до двери, одновременно недоуменно пожимая плечами. Но размышлять над загадками Лукашевича желания у меня не было, это можно было отложить на потом, после того, как я поговорю с Учителем.
   Почему-то я чувствовал усталость, но все же решил не ложиться. Интуиция подсказывала мне, что этот визит далеко не последний.
   Ждать подтверждения мне пришлось совсем недолго. В какой уж раз за этот день дверь распахнулось, и я увидел Мстислава. Что он меня попросит передать Учителя?
   - Ну как самочувствие после матча? - поинтересовался Мстислав.
   - Чувствую прилив бодрости. Спорт - великая вещь.
   - Молодец, что это понимаешь, - похвалил меня он. - Я дня не могу провести без физических упражнений. Начинается ломка, как у заядлого наркомана. - Он улыбнулся и замолчал. - Говорят, ты завтра идешь к Учителю?
   - Иду, - подтвердил я.
   - Здорово. А я вот так до сих пор и не сподобился.
   - Что ему передать? - прямо спросил я.
   Мстислав посмотрел на меня, сильно хлопнул себя мощной дланью по колено.
   - Ты скажи ему, чтобы не верил этим своим прихлебателям.
   - Ты имеешь в виду его близких учеников?
   - Именно учеников. Эти азиаты - хитрые бестии. Когда я смотрю в их раскосые глаза, то во мне, как тесто, поднимается недоверие к ним.
   - Но разве дело в глазах? Они же не виноваты, что их такими сотворила природа.
   - Чай не дурак, понимаю, что не виноваты, - недовольно хмыкнул Мстислав. - Мне показалось, что он хотел что-то еще сказать, но вместо этого вскочил со стула и стал бегать по комнате. Ему было в ней очень тесно, и я видел, как это раздражает его. Внезапно он замер напротив меня. - Ты прав, дело не в разрезе их глаз. Это я сам не знаю для чего приплел. Есть обстоятельства. Не хотел я тебе сейчас говорить... Но раз такое дело, что ты идешь к нему, то скажу. Буквально за день до твоего приезда сюда здесь покончил жизнью один парень. Он сидел на твоем месте.
   Невольно я вздрогнул.
   - Почему он это сделал?
   - Кабы знать. Сильный был парень, почти как я. Между прочим, тоже
  бывший спортсмен. В моей команде был лучшим игроком.
   - Но тебе же же известно, здесь все, кто больше, кто меньше, но думают о самоубийстве. Такая уж специфика нашего заболевания.
   - Он не думал. Вернее, думал гораздо меньше других. Я не раз разговаривал с ним. Он был очень открытым, ничего не скрывал.
   - Тогда что же случилось?
   - Все произошло после того, как его куратором определили твоего Пака. Я заметил, что вскоре он переменился, стал замкнутым. Я пытался вызвать его на откровенность, но это был уже другой человек, он не захотел ничего рассказывать. А потом взял и повесился.
   - Ушел на вечный покой, - пробормотал я.
   - Можно сказать и так, - согласился Мстислав. - Только это не первый случай. Добровольно на вечный покой тут уходят регулярно.
   - Что же я должен по-твоему сказать Учителю?
   Мстислав почесал голову.
   - Ну ты же у нас литератор, придумай что-нибудь. Я не мастак по части слов. Бывает в голове засядет мысль, а выразить ее как следует не могу. А у тебя здорово получается. Всегда завидовал таким, как ты, башковитым парням.
   - А я таким сильным и ловким, как ты, - польстил, впрочем, вполне искренне, я Мстиславу.
   - Ну ладно, будем считать, что обменялись комплиментами.
   - Я постараюсь передать ему твои опасения, - сказал я.
   - Я знал, что на тебя можно положиться. Приходи играть в волейбол, у тебя теперь будет постоянное место в команде.
   - Спасибо. Обязательно приду.
   За Мстиславом закрылась дверь, я же перевел дух. Ну и дела, чем дальше, тем страшней. Есть ли в том, что только что поведал мне он, хоть какое-то реальное содержание или это не более, чем его выдумки? Мало ли что может ему померещиться. И как все это передать Учителя. Я становлюсь что-то вроде ходока к нему от местной общественности. Правда отдельные ее части просят сказать ему совершенно разные вещи.
   Я подумал о том, что пока крайне мало знаю, что тут реально творится. Все не так просто и не так благостно, как мне показалось в начале. И судя по всему тут существуют сильные подводные течения. Разные люди и группировки ведут свою игру. И не исключено, что мне в самом
  ближайшем будущем предстоит выбрать, к какой из них примкнуть.
   Остаток дня прошел без сюрпризов. Меня больше никто не побеспокоил. Правда во время обеда и ужина я ловил на себе множество самых разнообразных по выражению взглядов. Моя особа явно вызывала всеобщий интерес. Но я решил не придавать этому обстоятельству чрезмерное значение. Скорей всего после встречи это внимание сойдет на нет, и я смогу заняться собственным излечением. И в этой связи я возлагал немалые надежды на предстоящий разговор.
   Я рано лег спать. Я был уверен, что долго буду ворочиться, но вместо этого почти сразу же заснул. Но где-то в середине ночи я проснулся. Причем, мне показалось, что кто-то меня разбудил. Я открыл глаза, но никого в комнате не было. Я вдруг почувствовал, что больше не засну, Несколько мгновений я размышлял, затем решительно встал с кровати, оделся и вышел из барака.
   Мое чутье меня не подвело, меня уже ждали. В темноте я плохо различал лицо Дины и все же мне показалось, что она непривычно взволнована.
   - Я ждала вас, - подтвердила она мою догадку.
   - Вы хотите что-то передать через меня Учителю?
   - Передать Учителю? - удивленно переспросила она. - Нет, я в этом не нуждаюсь, я достаточно часто вижусь с ним.
   - Могу я узнать, когда это великое событие случилось в последний раз?
   - Три недели назад. Я стараюсь не докучать ему, его здоровье быстро ухудшается. Об этом я и хотела с вами поговорить.
   - Слушая вас внимательно.
   - Вы не возражаете, если мы пройдемся.
   - Почему бы и нет.
   Не сговариваясь, мы зашагали в сторону площади, где обычно выступал Учитель. Погода была словно специально установлена для ночных прогулок. Было тепло и совершенно безветрено, на черном бархате неба блистали многочисленные ожерелья звезд. Воздух был не по городскому чист и свеж с каким-то своим специфическим, но очень приятным вкусом.
   Мы остановились рядом с трибуной. В моем сознании возникла картина выступления Учителя, а в ушах, как и тогда, зазвучал его голос.
   - Завтра вы должны быть очень внимательны, - вдруг проговорила Дина.
   - Разумеется, это главная встреча в моей жизни, и я к ней готовлюсь очень серьезно.
   - Я рада, что вы это понимаете. Но понимаете ли вы, как ему тяжело будет с вами общаться?
   - Неужели он так серьезно болен?
   - Очень серьезно. Когда мы с ним виделись в последний раз, он сказал мне, что готовит свою заключительную речь.
   - Но что я в таком случае могу сделать. Я не врач и не целитель. У всех нас один конец.
   - Вы ошибаетесь, - живо возразила Дина. - Смерть так же индивидуальна и неповторима, как и жизнь. Как человек живет, так он и умирает.
   - В таком случае я умру плохо, - сказал я.
   Дина опустила голову.
   - Я хочу, чтобы вы поняли: он - это любовь. Столько любви, сколько хранится внутри него, быть может нет ни у кого на земле. Это все четыре океана любви. Но даже будучи погруженный целиком в любовь, он все же нуждается в любви других людей.
   - Но разве он ее получает недостаточно, - прервал я молодую женщину. - Я видел, как встречали его на этой площади.
   - Да, шуму было много, но это еще далеко не любовь. Любовь возникает не от восхищения и восторга, а от единения. Восхищение и восторг быстро проходят и тогда становится ясно, какая пропасть разделяет Учителя и этих орущих во время его выступления людей.
   - Вы хотите сказать, что единения между ними и Учителем нет.
   - Вокруг него, как вокруг яркой свечи, летает всякая мошкара. Она стремятся на свет, но внутри нее нет этого света. Каждый из этих людей, что был на площади, сам по себе, каждый добивается своих целей.
   - Честно говоря, я не совсем вас понимаю. Существует же ближайший круг учеников, они уже не один год вместе с ним. Мой куратор Пак без конца упоминает Учителя и всякий раз его лицо становится как у блаженного.
   - Я все про это знаю, но я не верю ни одному человеку из тех, что окружат его. По сути дела он так и остался один. И в этом и кроется причина его болезни.
   - Ну а вы?
   - Я появилась слишком поздно. И к тому же я одна. Он мечтал не только изменить себя, но и изменить весь мир. Но мир остался таким же. И потому он считает, что его миссия осталась неисполненной.
   - Но он не может не понимать, что человеку, даже такому, как он, не подвластно изменить мир. Даже тысячам таких людей не удастся решить эту сверхграндиозную задачу. Он и так сделал много в жизни, ему не в чем себя упрекнуть.
   - Вы судите по себе, - довольно резко проговорила Дина. - И заботитесь только о себе, а потому вам удобно считать, что мир изменить невозможно. Но я целиком на его стороне, мир изменяем. Только надо работать над этим.
   - Но вы же сами только что сказали, что у него ничего не получилось.
   - Это не правда! - возмущенно воскликнула она. - А этот центр. Через него прошли сотни человек, они обрели новое понимание жизни. Сюда приходят множество писем, в которых люди благодарят Учителя, просят его благословения.
   - Но некоторые из здешних обитателей кончают жизнь самоубийством, - закинул я удочку.
   - Да, - признала Дина мою правоту, - такое случается.
   - А почему?
   - Проблемы людей оказываются сильнее их воли, стремления к жизни. Они глухи к словам Учителя. - Мне показалось, что в ее голосе прозвучала неуверенность.
   Искренне ли она в своем ответе, мелькнула у меня мысль.
   - Пойдемьте назад, - как-то обреченно проговорила она.
   Обратную дорогу мы уже по традиции проделали молча. У меняя сложилось впечатление, что всякий раз мы изливаем друг на другу накопившуюся за день горечь, а затем опустошенные тащимся к себе домой.
   Около ее дома мы остановились.
   - Извините меня за невразумительность, - вдруг в несвойственной для себя смущенной манере проговорила Дина. - Я чувствовала, что должна вам что-то сказать, но так и не сумела выразить то, что хотела. Скорей всего я сама не до конца понимаю это. Вы, наверное, считаете меня не слишком умной.
   - Напротив! - горячо возразил я. - Вы не сумели сказать всего то, что хотели, потому что желали сказать слишком много, а времени оказалось слишком мало. Но я все же надеюсь, что я вас понял.
   Дальше случилось то, что я совсем не ожидал. Дина вдруг быстро наклонилась ко мне и поцеловала меня в щеку. Затем я услышал ее убегающие шаги.
   Я проводил глазами ее силуэт и зашагал в сторону своего барака. Почему-то мое настроение поднялось так высоко, что если бы не ночь я бы громко запел.
  
   ххх
  
   Утром за мной зашел Пак. Выглядел он одновременно торжественным и взволнованным. Он даже одежду сменил. Обычно он приходил ко мне в легких светлых брюках и тенниске, сейчас его невысокое тело облегал хорошо сшитый из дорого материала костюм. Я сам любил одеваться и потому мог оценить мастерство кутюрье.
   - Вы готовы? - спросил мой куратор, критически разглядывая мой облик. - Мне кажется, вы не очень хорошо побрились, особенно левую щеку.
   Я провел ладонью по указанному месту; в самом деле кожа ощутила жесткое прикосновение щетины.
   - Я сейчас добреюсь.
   - Некогда, - остановил мой порыв Пак. - Нас уже ждут. Пойдемьте.
   Пока мы шли по территории лагеря, я то и дело ловил на себевзгляды его обитателей. Всеобщее внимание явно было приковано к моей скромной особе. Я даже почувствовал нечто вроде гордости, что именно мне, а не кому либо другому оказана столь великая честь.
   Мы вошли в здание, где обитали сотрудники центра, поднялись на третий этаж. Я знал, что именно тут располагалис ь личные покои Радшниша Кришны.
   У входа в них нас встретил охранник. Дальнейшие его действия несколько удивили меня; он стал меня тщательно обыскивать. Такое случалось со мной в первый раз, и я почувствовал, что эта процедура мне весьма неприятна.
   Пак явно уловил мое настроение.
   - Это необходимая предосторожность, были случаи, когда к Учителю пытались проникнуть с оружием, - пояснил он.
   Я покорно дал себя обыскать, после чего нас пропустили дальше. Во внутреннем помещении все было как обычно, никаких намеков на роскошь или даже небольшое излишество. Охранник подвел меня к двери. Я невольно замер, как, наверное, замирает праведник перед дверьми в рай в ожидании, когда же они отворятся перед ним.
   Охранник скрылся за дверью.
   - Не волнуйтесь и будьте с Учителем полностью откровенными. Я желаю вам удачи. Да поможет вам Всевышний, - благославил меня напоследок
  Пак.
   Дверь отворилась, из них показался охранник.
   - Проходите, - сказал он мне.
   Я шагнул за порог.
   Комната была небольшой, но уютной. Я сразу же ощутил какую-то необычную царившую тут ауру. Хотя ничего особенно в помещение я не заметил, мебель была самой простой, а обои неброскими.
   Но все это я осознал чуть позднее, а в первую минуту мой взгляд был прикован к Учителю. Он сидел в кресле, на нем был белый хитон, а колени покрывал плед. Он внимательно смотрел на меня, словно спрашивая: кто я и зачем сюда пришел?
   Я молчал, не решаясь да и не зная, с чего начать разговор.
   - Что ты хочешь от меня услышать? - вдруг произнес Учитель.
   - Слова истины, которые помогут мне в моих проблемах, - отозвался я.
   - Расскажи, в чем же твоя проблема. Мне важно понять, как ты ее определяешь? Постарайся подняться на самый возможный для тебя высокий уровень.
   - Жизнь потеряла для меня значение и ценность, я исчерпал свои предыдущие возможности радоваться ею, но новые не нашел. Я оказался перед страшной и бесконечной пустотой. Где-то там, наверху, - поднял я глаза вверх, - нарушилась моя связь с высшей силой, меня не покидает ощущение, что я оказался отрезанным от нее, предоставлен самому себе. Но если человека покидает Бог, ему остается лишь в отчаяние насильственно перерезать нить своего существования. Другого выхода я пока не вижу. Мне нужен некто бесконечно более мудрый, нежели я, который укажет мне новую путеводную звезду. Нельзя, по крайней мере долго, шагать, не представляя, куда и зачем идешь. Такой путь неимоверно тяжел и становится все тяжелее.
   - Но почему ты утратил смысл своей жизни? - спросил Учитель.
   - Не знаю, это произошло очень быстро и неожиданно. Как будто налетел на меня какой-то ураган и унес все, что составляло основу моего существования. Я никогда не предполагал, что со мной может случиться нечто подобное и потому долго ничего не мог понять, что за напасть на меня навалилась. Но болезнь прогрессировала буквально с каждым днем. Вот почему я очутился здесь.
   - В твоей болезни кроется твое выздоровление. Хотя заболевание и тяжелое, может быть, самое тяжелое из всех, что поражают человека. Я давно понял, что у человека кроме болезней тела есть гораздо более серьезные болезни - болезни духа. Если тело - это периферия нашего существования, то дух - самая его вершина. Вот почему душевные болезни протекают у нас гораздо тяжелей, нежели чем телесные и зачастую неизлечимы. Когда болезнью затронут корень, гибнет все растение. Ты понимаешь, о чем я говорю?
   - Понимаю, но почему заболел именно я? Почему это вдруг случилось со мной? Вот в чем я никак не могу разобраться.
   - Ты должен осознать то, что болен не ты один, больно все человечество. Душа и тело пребывают в нескончаемом конфликте. И он лишь усиливается. Недуг человека проистекает от того, что он является не тем, кем себя ощущает, что он совсем не то, что он из себе представляет и что думает о себе. И пока не будет преодолен этот разрыв, духовные болезни будут постоянными спутниками людей. Более того, они поражают их все чаще и сильней. Раньше люди боролись за свое выживание, и борьба поглощала все их силы, как физические, так и умственные, что ограждало их от духовных болезней. Но они тем и необычны, что возникают не тогда, когда энергия утекает из пробоин нашего тела, что и приводит к заболеваниям, а тогда когда человек переполняется ею. Дух, как и тело, требует свое; он страдает, когда человек целиком поглощен мирским. Но если созрели предпосылки для его роста, а рост не происходит, он начинает роптать. И тогда возникает то, что обычно называют потерей смысла жизни.
   - Наверное, вы правы, и все же я хочу его вновь обрести.
   Мне показалось, что на лице Учителя промелькнула тень. Но это продолжалось буквально одно мгновение, он вдруг улыбнулся мне.
   - Я не могу помочь тебе в этом желании. Не потому что я не способен его удовлетворить, а потому что это противоречит моим принципам. Я пытаюсь разрушить здание смысла до основания, в то время как люди просят его восстановить. Но это значит лишь усилить недуг, загнать его в подполье, откуда он все равно однажды вырвется. И уже тогда разрушит тебя окончательно. В этом случае тебе уже не поможет никто. Даже я.
   - Но я не знаю, как жить без смысла жизни, без желаний и надежд. даже если все это иллюзии, то очень заманчивые иллюзии.
   - Иллюзия надеяться на то, что тебе поможет иллюзия. Если ты прибыл за этим лекарством, то здесь его не дают. Здесь его отнимают. Ты должен отправиться в другое место, в привычный тебе мир. Там его сколько угодно.
   - Но я и сбежал из него, потому что не мог отыскать подходящую для себя иллюзию. Я хочу быть с вами предельно искренен, Учитель. Мне не нужна истина, мне нужен душевный покой. Жизнь коротка, что такое те тридцать-тридцать пять лет, что мне осталось провести на этой грешной планете. И на это время для меня вполне сойдет и иллюзия. А что будет дальше, меня не волнует. Мне плохо сейчас, и я хочу от этого избавиться.
   Учитель посмотрел на меня и покачал головой.
   - В таком случае я ни чем не смогу тебе помочь. Я пришел сюда для того, чтобы изгнать иллюзия из этого мира. Почему люди вдруг теряют веру в жизнь? Потому что иллюзия, как и фильм, даже самый длинный, имеет свой конец. Если, как ты говоришь, тебя не волнует истина, ты обречен.
   - Но ведь другие живут себе благополучно без нее. И не знают моих терзаний.
   - Ошибка многих равнять себя с другими. Но никто ни на кого не похож. Разве жизнь не убеждает тебя в том, что то, что хорошо получается у одного, у другого совсем не выходит. Пойми, что твои иллюзии рассеялись, как дым, именно потому, что ты пытался пройти по своей жизни по обходной дороге. Это была не твоя магистраль. И тебя решили направить по другой дороге, лишив возможности верить в собственный обман.
   - Но выходит те, кто благополучно живет в иллюзорном мире, идут своей дорогой.
   - До поры до времени. Однажды этот их путь прервется, может быть в других реинкарнациях, но это непременно произойдет. И они окажутся в точно такой же ситуации, как и ты. Никого не минует чаша сия. Сегодня настала твоя очередь, завтра - другого. И что бы ты не делал, тебе уже не уйти от самого себя. Тебя позвали.
   Подавленный, я молчал. В глубине души я надеялся услышать совсем иное, то, что даст утешение и надежду. А вместо этого мне зачитали суровый приговор.
   - Я готов выслушать все, - сказал я.
   Я почувствовал, как взгляд Учителя проник глубоко в меня, в самые сокровенные, тщательно охраняемые пласты моего сознания. Я вдруг подумал о том, какие ужасные, постыдные вещи он может в них обнаружить. Невольно я поежился.
   - Хорошо, я скажу тебе то, что ты должен услышать. Хотя я не ощущаю в тебе готовность воспринять мои слова сердцем. Но у меня нет выхода, второй раз наша встреча может не состояться. Ты ищешь смысл жизни, но не отдаешь себе отчета, что побуждает тебя это делать. Твоя проблема в том, что ты целиком поглощен собственной жизнью. Ты не видишь ни своего прошлого, ни своего будущего, у тебя существует лишь одно вечное настоящее. Если человек теряет смысл жизни, то это все равно что падают стены и ты видишь далеко вокруг. У тебя возникает шанс расширить свое сознание до уровня мироздания, перед тобой открывается дорога к абсолютной свободе.
   - Но что такое абсолютная свобода? Я всегда считал ее самой великой иллюзией человечества.
   - То, что ты называешь великой иллюзией, на самом деле самая великая реальность. Мир возник, как абсолютная свобода, так как в этот таинственный момент он не имел и не преследовал никаких целей. Цель начала появляться потом, когда единый мир стал дробиться и множиться на множество миров. Потеряв единство, новые миры вынуждены были компенсировать его чем-то не менее значимым. Так появился прообраз смысла миров, а потом и жизни. Как ты думаешь, в чем заключался и заключается
  этот смысл?
   Я напряг мысль. И внезапно молнией вспыхнуло озарение.
   - Смысл жизни всегда состоит в обретении утраченного, то есть того самого единства, о котором вы только что упомянули.
   - Я рад, что ты сумел это понять сам, это позволяет надеяться, что ты в конце концов сможешь выйти на правильную дорогу.
   - Но тогда почему смысл жизни у отдельных людей так далек от этой цели? А часто кажется, что просто противоречит ей.
   - Чем дальше расположен мир от своего первоначального истока, тем сильней закрыт истинный смысл смысла жизни. А человек находится на самой периферии мироздания.
   - За какие же провинности нас сослали в такую даль? - мрачно поинтересовался я.
   Учитель улыбнулся своей неповторимой улыбкой.
   - Взамен человек получил разум и бессмертную душу, которая невидимыми проводами соединяет его с божеством. Но обыденный человек не ощущает эту связь или не осознает, что она существует, хотя она проявляется тысячами самых разных способов: страхами, неясными устремлениями, томлением, повышенным любопытством к странным событием, огромным интересом ко всему неведомому.
   - Я хочу вам рассказать, Учитель, о том, что со мной происходило. Некоторое время назад меня стали мучить странные ощущения. Я вдруг представлял, какой бесконечно огромный мир нас окружает, какое гигантское расстояние отделяет нас от звезд, которых мы видим на небосклоне. И эта беспредельность угнетала меня так сильно, что я готов был кричать от ужаса. Когда на меня это находило, то мне хотелось умереть лишь бы избавиться от этого кошмара.
   - Мне знакомо это состояние, в свое время я его тоже переживал. Для тебя это был первый признак того, что прежняя привычная жизнь уже не властна над тобой и что в один прекрасный момент она разрушится, и ты окажешься перед собственной божественной природой.
   - Но что это значит лично для меня?
   - Лично для тебя это значит все. Дело в том, что человек - это совсем не то существо, к которому он себя относит. Даже те, кто искренне и неистово верят в Бога, являются материалистами. А материалист не может существовать без смысла жизни. Даже если он хочет стать духовным существом, он ставит перед собой задачу добиться этой цели. Но таким способом нельзя войти в сферу духа, ибо такая личность всегда останется материальной. Для нее и духовность - это лишь проявление материальности, просто более высокого уровня. Дух же всегда бесцелен, это подъем в гору не для того, чтобы поставить рекорд или доказать, что способен осуществить то, что другим не под силу, а просто форма существования, вектор движения. Ты поднимаешься высь потому что такой стала твоя природа, без этого ты не можешь жить, как без воздуха. Ты не хочешь ничего достичь, ты не стремишься стать великим гуру, ты не желаешь подняться над людьми. У тебя нет ни одной цели, ни одной задачи. Просто ты идешь на свет потому что там свет, а свет - это и есть ты сам. То есть ты идешь к самому себе. И ты нужен себе до тех пор, пока идешь. А как перестаешь идти, то становишься лишним для самого себя. А тогда начинаешь чувствовать собственную обременительность.
   - Но я наоборот, чувствую, что вокруг меня сгустился непроницаемый мрак. Я ничего не вижу впереди.
   - Правильно, потому что ты идешь не вперед, а назад, не вверх, а вниз. Туда, где царит темнота. И чтобы в этом темном туннеле, в этой кромешной тьме тебе светил бы хотя бы слабенький лучик света, ты нуждаешься в обретение смысла жизни. Он освещает такому человеку его движения. Но это движение не в высь, а по плоскости, по бесконечному бессмысленному кругу. Любой смысл рано или поздно приходит к бессмысленности. Только когда точка знаешь свой маршрут, идти легко и спокойно.
   - Но разве это плохо?
   - Когда ты движешься в никуда, ты одновременно двигаешься в беспредельность. Ты свободен, потому что перед тобой открыты все пути и дороги. Это и есть та самая абсолютная свобода. Да она пугает путника, если он не готов ее принять, как сын состарившуюся мать, без всяких условий, только потому, что она его родила. И если внешнее и внутреннее у тебя сравнялись, тебя ничего не пугает, ничего не остановит Смысл жизни позволяет чувствовать себя комфортно в любом состоянии. Для этого ничего не надо делать, ибо его можно подогнать под любой уровень. Чуть выше, чуть ниже, как устанавливают планку для прыжков в высоту. Но обретя смысл жизни, ты становишься его рабом. И если он вдруг тебя покидает, то все несчастья мира разом наваливаются на твои плечи. Ты видишь, что с тобой так и произошло.
   - Что же мне тогда делать?
   - Если ты надеешься найти легкое решение, какую-то магическую формулу, которая в миг избавит тебя от мучений, то тогда ты безнадежен, никто и ничто тебе не способно помочь. Так распорядилась твоя судьба, которая требует от тебя совсем иных действий. Мужество заключается в том, чтобы принять ее вызов, а не пойти ей наперекор. Судьба всегда сильнее человека. Ни думай ни о прошлом, ни о будущем, не сожалей о том, что ты оставил за спиной, не обнадеживай себя тем, что поджидает тебя впереди. Просто живи, шаг за шагом проникай глубже в сердцевину своего бытия. Избавляйся от эго, но не путем его подавления, а постепенно, преодолевая любое проявление эгоизма, честолюбия, самолюбия, злости, раздражения. Растворяй их, как сахар в горячей воде, в своих возвышенных мыслях. Всегда помни, что другой - это тоже ты. Чувствуй его боль, живи его радостью и никогда не завидуй. Если кто-то умней, добрей, чище тебя, то принимай все его качества как свои. Наши тела разделены и не способны стать едиными, но душа у всех имеет единый корень. Смысл жизни индивидуален, он разделяет всех на автономные ячейки, его отсутствие превращает всех нас в одну неразделимую семью.
   - Но что я в конце концов я от этого получу?
   Я вдруг увидел совсем рядом глаза Учителя, которые не отрываясь, смотрели на меня. По крайней мере мне так казалось.
   - По крайней мере у тебя исчезнет страх перед смертью. Тебе этого мало?
   Внезапно он побледнел, его глаза закрылись, а спина безвольно откинулась на спинку кресла. И тут же неожиданно из какой-то боковой двери, которую я заметил только сейчас, выскочил, как безумный, Пак, за ним два охранника и еще какой-то человек, судя по всему доктор, так как он взял Учителя за запястье и стал отмерять пульс. Затем врач посмотрел на меня.
   - Учитель устал, уйдите.
   Неожиданно глаза Учителя приоткрылись.
   - Не бойся ничего, страх заставляет искать человека того, чего не существует. Так будет до тех пор, пока ты его не преодолеешь. Прощай.
   Я вышел из комнаты. На этот раз меня никто не встретил. Я прошел по коридору, спустился вниз и оказался на улице. Почему-то первым делом я посмотрел на небо, где на лазуревом фоне ослепительно сиял золотой диск солнца. Я чувствовал, как что-то важное произошло только что в моей жизни. Но к каким это событие приведет последствиям, я не представлял пока даже отдаленно. Мысли путались, как волосы на ветру. И я вдруг почувствовал, как вместо надежды, с которой я шел на встречу с Учителем, я все глубже погружаюсь в холодный океан отчаяния.
  
   ххх
  
   Я предполагал, что после разговора с Учителем ко мне потянутся целые делегации с просьбой поделиться моими впечатлениями от встречи. Но прошел день, настал вечер, который в свою очередь сменился ночью, а в мою комнату так никто и не заглянул. Весь день я провел один, лежа на кровати. Я даже не пошел в столовую, так как во-первых, мне никого не хотелось видеть, а во-вторых, у меня вдруг полностью пропал аппетит. Одна мысль об еде вызывало отвращение.
   Нельзя сказать, что я предавался глубоким размышлениям. Может быть, этим я бы и занялся с превеликим удовольствием кабы знал, о чем думать. Но в голове царил такой хаос, который, наверное, существовал во Вселенной в первые минуты ее зарождения. Учитель ясно и недвусмысленно обрисовал мою перспективу. И она меня совсем не радовала. Я не чувствовал внутри себя ни желания, ни способности начать работу по духовному преобразованию собственной личности. Как и любой другой слабый человек, я нуждался в самообмане. Мне по зарез нужно было придумать себе цель, поставить перед собой задачу, желательно по грандиозней, дабы закопаться в ней по самые уши, направить все имеющиеся в моем распоряжении резервы на ее осуществление, какой бы нелепой или ненужной она при этом не была бы. Так живет подавляющее число людей, даже не подозревая, что тот смысл жизни, из которого они черпают силы для ежедневной за него борьбы, не что иное, как огромный мыльный пузырь.
   Так в тяжелых и бесплодных мучениях проходил этот долгий день. Я даже не пошел ночью на свидание с Диной, хотя был уверен, что она с нетерпением меня ждет. Мне тоже хотелось ее видеть, но я не знал, что ей сказать. У меня не было больше слов, они все казались пустыми и ненужными. Может быть, через какой-то промежуток времени они вновь появятся. но пока... И что за мерзкая штука жизнь, живет себе человек, получает положенную ему норму удовольствий. И вдруг в один миг, как тоненькая палка, все ломается, и он, подобно выброшенной на сушу рыбе. лишается своей привычной среды, без которой он не может дальше существовать. И как бы ты широко не разевал свою пасть в надежде глотнуть целительного воздуха, его все равно катастрофически не хватает. Потому
  что это воздух совсем другой, не то тот, к которому ты привык.
   Учитель уверяет, что у человека совсем другая природа, не та, с которой мы свыклись, как клоун со своей маской, за столько тысячелетий своего пребывания на земле. Я и не сомневаюсь, что это с точки зрения каких-то высоких понятий все так и есть. Только мне-то что с того, какая разница буду ли я ходить по земле с маской или лицом? Главное, чтобы мне было бы хорошо, главное, чтобы не чувствовать раздвоение своей личности. А остальное меня не волнует. Я не отношу себя к тем, кто на каждом углу заявляют, что они являются бескорыстными искателями
  истины. Подавляющему числу людей до нее нет никакого дела, как до погоды на Марсе. Да, истину они заменяют на смысл жизни, чаще всего абсолютно нелепый: собирают марки или чайники, до одури болеют за свою футбольную команду или пробивают себе туннель в высшие эшелоны власти. Зато весь этот джентельменский набор позволяет спокойненько, без мучений и переживаний дотянуть до своего конца и с чувством выполненного долга удобно улечься в гробу. А глупому человеческому существу ничего более и не требуется. Смерть списывает все грехи, все ошибки, все то, что он сделал то, чего не должен был делать и то, что не сделал из того, что должен быть бы сделать. Не даром же о покойниках говорят либо только хорошее, либо молчат в тряпочку. Потому что не дураки, понимают, что нет никакого резона ворошить грязное белье прошлого. Когда придет их черед, они окажутся точно в таком же положении. И, как верно говорят: не суди, да не судимым будешь. Вот великая правда нашего времени. А все остальное не имеет значения.
   Но несмотря на эти самоувещевания, беспокойство, как зубная боль, не проходило. Более того, чем больше я убеждал себя в своей правоте, чем делалось оно сильнее. Меня не покидало ощущение, что я как бы нахожусь в бесконечной войне с самим собой. Обе враждующие армии совершают постоянные маневры, обходные движения, пытаются усыпить бдительность друг друга. Но все это не дает никакого эффекта, победу не в состоянии одержать ни та, ни другая сторона. Невольно на память приходило высказывание классика о том, что поле войны между богом и дьяволом являются людские души. Вот уж никогда не ожидал, что таким местом совершенно неожиданно окажется моя бедная измученная душа.
   С каждой минутой я все яснее сознавал: если я не отыщу выход из этой ситуации, долго не продержусь, не вынесу этого постоянного внутреннего напряжения. А оно уже достигло такого накала, что я даже не могу уснуть. За окном уже давно глубокая ночь, а в моих глазах нет даже и намека на сон. Ум необычайно ясный, работает как машина, вот только на холостом ходу.
   Утром, невыспавшийся, разбитый, как телега после попадания в нее снаряда, я поплелся в столовую. Пока длился мой крестный до нее путь, я успел поймать на себе не менее сотни любопытных взглядов. На меня смотрели, как смотрят посетители зоопарка на привезенное из далекой
  страны экзотическое животное.
   Я сел на свое привычное место. По взглядам моих сотрапезников я понял, что они с нетерпением ждали моего появления, дабы услышать рассказ о моей встрече с Учителем. Но я лишь молча ковырялся вилкой в тарелке. Хотя я не ел почти сутки, моя депрессия была столь сильна, что я по-прежнему не испытывал аппетита.
   - Вы плохо выглядите, - первым взял слово Аристархов. - Вы не заболели?
   - Да нет, просто весь день провел в размышлениях. А это занятие никогда не способствует улучшению здоровья, - усмехнулся я.
   - Я всегда считал это самым вредным дело, - вступил в разговор Мстислав. - Не бери в голову, не ты первый выходишь таким обескураженным после встречи с Учителем.
   - Это в самом деле так, - подтвердил Аристархов. - Я иногда думаю, что если однажды на земле пожалует сам господь, то даже самые верующие отнюдь не порадуются этому визиту. Им будет очень трудно найти с ним общий язык, они просто не поймут того, что он станет им говорить. Чтобы понять Бога, надо подняться до его высоты. А многие ли на это способны?
   Я с благодарностью посмотрел на бывшего физика. В самом деле пора выходить из депрессии. Да, мне стало после встречи с Учителем еще тяжелее, но что из этого? Будь я поумней, я бы с самого начала подготовился именно к такому итогу. А теперь несу наказание за наивность.
   - А я считаю, что Илье Сергеевичу вообще не стоило с ним встречаться, - вдруг подал голос по большей части времени молчавший Петров. - Прежде нужно тщательно подготовиться. Я вот не тороплюсь.
   - И правильно делаешь, - насмешливо проговорил Мстислав. - Да и зачем тебе с ним встречаться, о чем он будет говорить с тобой?
   - А о том же, что и со всеми. Я знаю, вы презираете меня, считаете, что я вам не ровня. Вы все великие люди, а я кто такой? Даже не понятно.
   - Мы так не считаем, - возразил Аристархов, но его слова прозвучали как-то неубедительно.
   Глаза Петрова сверкали злыми огоньками, но мне было не до его уязвленного самолюбия.
   - Так ты нам так ничего и не расскажешь? - прямо спросил Мстислав. - Скажи хоть, как он?
   - По-моему не очень, у него был плохой вид, даже хуже, чем у меня сейчас, - ответил я.
   - Плохо дело, - задумчиво произнес Мстислав. - Не нравится мне все это.
   - Все мы смертные, - вдруг вновь подал голос Петров.
   - Что ты сегодня разговорился, - уже не скрывая издевки, заметил Мстислав. - К перемене погоды что ли?
   - У нас всех тут одна задача, а потому не стоит, друзья, пикироваться, - поспешил примирить сотрапезников Аристархов, при этом вставая изо стола.
   Но я заметил, что он оставил свой завтрак лишь наполовину съеденным. На мгновение наши взгляды встретились. Сам до конца не зная, почему я решил последовать его примеру и тоже встал.
   Вместе мы вышли из столовой. Хотя мы шагали рядом, не разговаривая, но я знал, что лучшего собеседника при моем состоянии мне тут не сыскать.
   - Хотите зайти ко мне? - спросил он, словно читая мои мысли.
   - С удовольствием, - не стал скрывать я своего желания.
   В его комнате меня поразило обилие книг, которые валялись повсюду: на стульях, на полу, на столе.
   - Книг много, а читаю мало, - пояснил Аристархов. - Что-то не идет чтение на ум. Всю жизнь был великим книгочтеем, проглотил их огромное количество, а вот сейчас стало неинтересно. Возьмешь томик, полистаешь немного и понимаешь: все не то. Столько написано, а главного не сказано.
   - Может быть, потому, что главное невозможно передать словами.
   Аристархов внимательно посмотрел на меня.
   - Возможно вы правы. Нет, вы просто правы. Тогда к чему книги, к чему литература? Вы, как ее деятель, можете приоткрыть завесу тайны?
   - Наверное, коли она существует, то все же нужна. Чтобы понять то, что невозможно выразить словами, нужно произнести или написать огромное число слов.
   Аристархов сел, жестом приглашая меня последовать его примеру.
   - Что вас так беспокоит? Конечно, если не хотите, можете не отвечать. Но всегда лучше выговариться.
   - Вы правы, и я вам благодарен за такую возможность.
   Аристархов, словно защищаясь от моей благодарности, как от брошенного в него камня, поднял руку.
   - Убедительно прошу вас, не надо меня благодарить. Я делаю это не только ради вас, в равной степени поговорить с вами о вашей встречи необходимо и мне.
   - Я подавлен, - признался я.
   - Грандиозностью задачи, которая вам открылась.
   - Именно, - кивнул я головой. - Мне никогда с ней не справиться. А без ее решения невозможно мое исцеление. Учитель мне это доказал более чем убедительно. Я все время думаю, что мне делать, хотя знаю, что ничего в мою голову не придет. Я действительно попал в западню.
   - После своей встрече с Учителем, я вышел от него с точно таким же настроением. Вы, наверное, думаете о самоубийстве?
   - Я никак не могу отвязаться от этих мыслей. Они преследуют меня, как гарпии. Но вы же тоже думали об этом. Уже прошло столько времени,
  а вы живы? Объясните, как вам удалось от них избавиться?
   - Почему вы думаете, что я от них избавился, - усмехнулся Аристархов. - Скорей я научился с ними жить в неком странном симбиозе. Я как бы наблюдаю со стороны: кто кого одолеет, кто какие делает шаги? Был период в моей жизни, когда я сильно увлекался шахматами, изучал партии выдающихся гроссмейстеров. Вот и на эту ситуацию я смотрю, как на своеобразный шахматный поединок. Кто выиграет: мысли, которые толкают меня к самоубийству, или я сумею отстоять свое право остаться в живых. Между прочим, удалось сделать весьма любопытные наблюдения, своеобразный научный психологический эксперимент. Правда пока не знаю, как долго он будет длиться, сколько я сумею продержаться в таком экстремальном режиме. Это ведь совсем не просто, когда каждый день начинается с того, что ты думаешь, что он может стать последним.
   Потрясенный и напуганный развергнувшейся передо мной бездной, я молчал, не зная, что сказать. А если подобный эксперимент начнется и в моей голове? В отличии от Аристархова я вряд ли сумею долго продержаться. Он подходит к этой ситуации как ученый, я же все воспринимаю гораздо более непосредственно. А если учесть, что в последнее время моя нервная система стала чересчур уязвимой, то опасность становится очень реальной.
   - Почему вы молчите? - спросил Аристархов, в какой уже раз пристально глядя на меня.
   - До чего же ужасно быть человеком, - только и нашел я что ответить. - За что же нам дана такая участь, за какие страшные прегрешения? Мы не заслужили этого.
   - Заслужили, - уверенно произнес Аристархов. - Мы и не то заслужили. Вспомните хотя бы атомную бомбардировку или печи, где сжигали людей.
   - Но я никого не бомбил, никого ни сжигал! - с возмущением от такой вопиющей несправедливости воскликнул я. - За что же меня так жестоко наказывать. Я, конечно, тоже грешен, но все это такие мелкие грехи по сравнению с этими.
   - Вы забываете о принципе коллективной ответственности. Человечество несет коллективную ответственность за все свои преступления и прегрешения. Я давно это понял. Не так важно, что делает отдельный человек, гораздо важнее, что мы делаем все вместе. Грехи отцов падают на детей, а грехи детей на их детей. Кто-то может убить на другом конце света, а наказаны будете вы. Так тянется бесконечная цепочка воздая ния. Бога или еще там кого-то, кто выполняет его функции, не интересует отдельные люди. Он судит человечество по тому, что оно делает в целом. А тут, согласитесь, похвастаться нечем. Мир не становится лучше,
  может быть, он даже становится хуже.
   - Может быть, и так, - вяло сказал я. - Но если вы правы, тогда вообще все безнадежно. Чего б я не делал, какие бы праведные поступки не совершал, меня все равно настигнет кара за чьи-то убийства, прелюбодеяния, ложь, предательство и бог знает что еще.
   Аристархов пожал плечами.
   - А как вы хотите, так уж устроен мир. Поверьте мне как физику, все законы природы направлены на увеличение во Вселенной единства. Часть всегда стремится к целому с такой же страстью и настойчивостью, как мужчина к женщине.
   - Значит, нет выхода.
   Аристархов задумчиво посмотрел куда-то мимо меня.
   - За годы проведенные в науке я привык считать, что выход всегда есть, только мы не всегда его видим.
   - Какой же в данном случае выход?
   - Я уверен, что Учитель только об этом говорил. Выход один, часть должна стать целым. В этом-то и заключается коренное отличие человека от всей остальной природы, как мертвой, так и живой. Ему дана способность становиться целым, сливаться с ним в экстазе. Я разговаривал с людьми, которым удавалось достичь такого состояния. Они уверяли, что ощущения неземные, такого блаженства они не испытывали, его ничего не может дать на земле. Даже секс.
   - Я не обладаю такими способностями. Я самый обычный человек, обыватель, каких на планете миллиарды.
   - Такими способностями обладают все, вопрос лишь в умение концентрировать свою волю на поставленной цели.
   - Слишком нужна большая воля и большая концентрация. Я не чувствуя внутри себя таких гигантских сил.
   - Тут я с вами согласен, это по силе буквально единицам. Но именно ради этих людей мы и живем, хотя и не отдаем отчета в собственном предназначении.
   - Я хочу жить для себя, - раздраженно проговорил я, - я законченный эгоист. Всегда таким был и таким останусь. Только бы выбраться из этого проклятого места.
   - Извините за мрачное предсказание, но, исходя из ваших настроений, боюсь, вы не выберетесь.
   Я почувствовал желание ударить Аристархова. Нет, такие разговоры лучше с ним не вести. Ладно уж Учитель, он уже почти не человек, а полубог, но Аристархов чем лучше меня? Ну может быть, понимает немного больше. Но разве ему это помогло? Тогда чего же он пророчествует, словно пифия? Назло ему выберусь отсюда. И довольно скоро.
   - О чем вы думаете? - вдруг спросил Аристархов.
   - Я думаю о том, как я был еще недавно счастлив. У меня была интересная работа, красивые женщины, умные друзья, деньги, чтобы удовлетворять свои желания и прихоти. И я хочу вернуть все это.
   - У вас были только иллюзии. Если бы это все было на самом деле, то ничего бы однажды не рухнуло, все так и продолжалось бы. Неужели вы этого не видите.
   - А у других, у которых все это и есть в течение всей их жизни? Это тоже иллюзия?
   - Иллюзия переходит в реальность, реальность переходит в иллюзию. Таково одно из следствий закона относительности. Иллюзия реальна, но реальность иллюзорна. Все целиком зависит от того, где и в каком состоянии пребывает наблюдатель.
   - Где же нахожусь по вашему я?
   - Там, где реальность становится иллюзией. Задача, которая перед вами стоит,- сделать иллюзию реальностью. Только тогда вы снова обретете под ногами твердую почву. Но она будет совсем не такой, о которой вы так страстно мечтаете. Согласно теории относительности вы не можете ни при каких условиях вернуться в свое прошлое. Время вспять не течет. Это относится не только к событиям, но и к разным состояниям человека.
   - Теперь я понимаю, почему вы здесь.
   Ответом мне стал неожиданный смех Аристархова.
   - Я рад, что вы это наконец поняли. Теперь нам будет легче общаться.
   Ну уж нет, подумал я, лучше всего это делать как можно реже. Иначе я тоже свихнусь.
   - Я понимаю, что для вас этот разговор и труден и неприятен, - словно прочитал мои мысли Аристархов, - но поверьте пожилому человеку, в вашем положении он необходим как воздух. Или даже больше, чем воздух.
   - Я верю, - сказал я, поднимаясь. - И все же я постараюсь убраться отсюда восвояси как можно скорей. Я хочу вернуться в нормальный мир абсолютно нормальным. Я докажу, что это возможно.
   - Дай бог вам удачи.
   - Она нужна нам всем, - проговорил я, уже стоя в дверях. И все же несмотря на свой уверенный тон, в глубине души я чувствовал, что не доверяю собственным словам. Я вообще уже никому и ничему не верил. Даже Учителю.
  
   ххх
  
   Я вернулся в свою комнату. Я в самом деле был полон решимости возвратиться в тот мир, который так опрометчиво покинул. Правда, как это сделать, я не знал. Но во мне неизвестно откуда вдруг появилась уверенность, что совсем скоро я найду решение этой проблемы.
   Я не хотел никого видеть, даже Дину. В столовой она промелькнула мимо меня. Наши взгляды даже на какой-то мгновение скрестились, и я прочел в ее глазах не только вопрос, но и упрек. Но сейчас мне было не до нее, я собирался как следует обдумать ситуацию. Надо же на что-то решиться.
   Но едва я попытался сосредоточиться, как ко мне пожаловал Пак. Я ждал его появление еще вчера и удивлялся, что он не приходит. Мне даже хотелось поделиться с ним своими впечатлениями о встрече, кое о чем расспросить. Но сейчас его визит был совершенно не кстати.
   Пак как всегда улыбался. Иногда мне даже казалось, что улыбка как бы приклеена к его скуластому лицу с раскосыми темными глазами. Он остановился, не дойдя пару метров до меня. Зато его взгляд не отпускал мою персону ни на миг. Мой куратор имел удивительное свойство: долго смотреть на собеседника, не мигая.
   - Вижу и без ваших объяснения, что вы пребываете в глубоком раздумье, - сказал Пак. - Удовлетворены ли вы разговором с Учителем?
   - Разговором вполне удовлетворен.
   Взгляд Пака стал еще более пристальным.
   - Чем же вы тогда не удовлетворены?
   - Тем что не знаю, что мне делать.
   Пак сел на стул.
   - Расскажите, о чем вы думали все это время?
   Я тихонько вздохнул. Нужно ли ему рассказывать о своих сомнениях? А впрочем, какая разница, если желает знать, пусть знает. Меня от этого не убудет.
   - Учитель нарисовал мне весьма убедительно и достоверно ситуацию, в которой я нахожусь. До разговора с ним я не предполагал, что болезнь так запущена. И теперь более или менее постигнув причины моего недуга, я не вижу того лекарство, которое его излечит. Вернее, оно есть и о
  нем говорил Учитель. Но мне совсем не хочется его принимать. Оно, на мой взгляд, уж чересчур горькое.
   - Так, так, так, - что-то обдумывая, пробормотал Пак. - Честно говоря, у меня была надежда, что от общения с Учителем вы прибодритесь, увидете перспективу.
   - Увы, вышло все совсем наоборот, - закончил я за него.
   - Что же вас так смущает, Илья Сергеевич?
   - Грандиозность задачи, которая мне совершенно не по силам. Преобразование личности, духовный рост, расставание с самим собой для встречи со Всевышним. Я не сумею выполнить из этой программы ни одного пункта. Да я к этому никогда и не стремился. Я нахожусь в отчаяние.
   То ли мне показалось, то ли на самом деле, но в глазах Пака появился какой-то непривычный блеск.
   - Вы жалеете, что приехали сюда?
   - Жалею, но с другой стороны чтобы я там делал. В таком состоянии я не мог там больше пребывать.
   - А можете ли вы сейчас туда вернуться?
   - Нет, - покачал я головой. - Мне там будет еще ужасней.
   - Где же вам тогда находиться?
   Я вдруг понял: только что Пак задал самый важный на данный момент для меня вопрос. И что я не знаю на него ответа. Мне нет место на этой земле. От такого открытия ну как тут не погрузиться в самое мрачное
  отчаяние.
   Какая-то сила подняла меня с кровати. Даже не одев тапочки, босой я стал расхаживать по комнате. То, что я только что понял, потрясло меня до основания. У меня было полное ощущение, что я дошел до конечной точки маршрута и идти дальше больше некуда. Рельсы кончились.
   Краем глаза я видел, что Пак внимательно следит за мной. Но я уже не обращал на него никакого внимания, я был целиком в плену собственных переживаний.
   Я метался по комнате минут двадцать, не меньше. Затем снова сел на кровать. Мною овладела холодная решимость. Правда я пока не совсем ясно представлял, на что же она направлена. Впрочем, я нисколько не сомневался, что понять лишь дело времени. Может мне даже в этом поможет куратор.
   Я снова посмотрел на него. Он спокойно сидел на своем стуле и наблюдал за мной. Он явно ждал, когда я хотя бы немножко успокоюсь, чтобы продолжить прерванный разговор.
   - Я понимаю, как вам тяжело, - сочувственно проговорил Пак. - Но вы всегда можете рассчитывать на меня. И не только потому, что я ваш куратор. Вы вызываете во мне искреннюю симпатию. Далеко не все здешние обитатели порождают у меня такое чувство.
   При других обстоятельствах я бы воспринял его слова, как комплимент или похвалу, но сейчас мне было абсолютно все равно. Меня занимало совсем другое.
   - Чем же вы можете мне помочь? - с некоторой надеждой спросил я.
   - Добрым словом, добрым советом, искренним сочувствием вашему горю. И еще - попытаться совместно с вами найти выход из этого затруднительного положения.
   - Каким же образом?
   - Почему бы не обдумать все возможные варианты.
   - В самом деле, давайте попробуем. Вдруг что-нибудь да получится.
   - Я уверен, что мы найдем преемлимое решение, - радостно встрепенулся Пак. Внезапно его лицо сделалось непривычно серьезным. Он явно что-то обдумывал или решал для себя.
   - Скажите, любите ли вы жизнь? - неожиданно спросил он.
   Я несколько удивленно посмотрел на него.
   - Люблю, мне нравится жить. Она дарует множество приятных моментов.
   - Даже с учетом того, что с вами стряслось?
   Невольно я помрачнел.
   - Вы правы, мой ответ, к большому моему сожалению относится к прошлому. Сейчас я лишь испытываю одни мучения.
   - И вы все яснее приходите к выводу, что выхода из этой ситуации не существует.
   Я пожал плечами.
   - Потому-то я и нахожусь здесь, а не в каком-нибудь ином, более приятном местечке.
   - Тогда на что же вы надеетесь?
   - Уже практически ни на что.
   - Но в таком случае, есть ли смысл продолжать подобное существование?
   - Что же вы предлагаете, покончить собой?
   На лице Пака появилась знакомая мне улыбка.
   - Давайте сразу условимся, я вам ничего не предлагаю. Я лишь вместе с вами анализирую ситуацию и ищу из нее выход. А он может быть любым, в том числе самым невероятным. Вы согласны на такой подход?
   - А что мне еще остается делать? - усмехнулся я. - Итак, вы предлагаете самоубийство, извините, мы совместно пришли к заключению, что оно может стать для меня наилучшим выходом.
   - Я вовсе так не утверждаю, - энергично запротестовал мой куратор. - Просто всякая ситуация имеет свою логику и следуя ей мы с вами вышли на такой выход из нее. Вот и все.
   - Не могу сказать, что я в восторге от того, куда нас завела эта ваша логика.
   - Наша логика, - с улыбкой поправил меня Пак. - Вернее, путь логики дан нам Всевышним, мы лишь послушно следуем ему в меру своих возможностей. - Он благостно закатил глаза кверху.
   - Так это Бог призывает меня к самоуничтожению?
   - Как знать. Пути господни неисповедимы. Но давайте рассмотрим этот вопрос по существу. Вас это не смущает?
   - Да нет, раз уж начали, то давайте рассмотрим. В мире тысячи людей по собственной инициативе уходят из жизни. Почему я однажды не могу влиться в их ряды?
   - Поверьте, я бы очень не хотел, чтобы это однажды бы случилось. Но с другой стороны не так уж редко, когда для человека это наилучший исход. Я уж не говорю о смертельно больных людях; то, что общество в запрещает им применять эвтаназию, является проявлением самой страшной жестокости. Но ведь бывает, что физически тело здорово, зато психически человек переживает ужасные мучения, которые даже сильнее телесных. И в этих случаях точно так же вполне возможно применять эвтаназию. Или вам это представляется совершенно недопустимым?
   - А почему бы и нет. Покой, пусть даже вечный, лучше, чем бесконечные мучения.
   - Я с вами полностью согласен, - как мне показалось обрадовался такому нашему единомыслию Пак. - На самом деле очень многие хотят завершить таким способом время своего пребывания на земле и возвратиться к своему подлинному существованию, но не решаются это сделать. Страх смерти оказывается сильней.
   - Я тоже очень боюсь смерти.
   Пак кивнул головой.
   - Мне это известно. Но страх смерти преодолим. Есть способы как это сделать. Более того, они приводят к тому, что человек просто горит желанием осуществить задуманное. Ему это представляется как самое желанное действие. На самом деле бояться следует не смерти, а жизни. Человек чаще всего умирает именно тогда, когда он еще жив. Просто он не замечает, что уже мертв.
   Я с сомнением покачал головой.
   - Мне трудно в это поверить. Один мой хороший знакомый выбросился из своей квартиры, которая располагалась на шестнадцатом этаже. Но он безумно любил жену, которую уличил в измене. Он не выдержал этого предательства. Но вряд ли он видел в таком заключительном акте своей жизни что-то замечательное. Это был жест крайнего отчаяния.
   - Да, да, ревность становится причиной многих подобных поступков. Но это самоубийство под влиянием слишком сильных негативных чувств Но есть и другое самоубийство - обдуманное, совершенное с ясной головой и со спокойным сердцем. Это великое торжество человеческой воли.
  Человек уходит из жизни потому что понимает, что она исчерпана и нет никакого смысла ждать, когда это сделает за него какой-нибудь мерзкий недуг. На самом деле именно такая смерть и является ужасной; когда же это обдуманный акт, смерть становится прекрасным заключительным аккордом всей многоголосой симфонии жизни.
   Да он говорит о смерти с такой же поэтической страстью, как поэт о любви, подумал я.
   - В самом деле, в этом что-то есть, - согласился я. - И все же от слов веет ледяным холодом.
   - На самом деле это не более чем привычная ассоциация. У человека вашей профессии, имеющей постоянное дело с литературой, просто не может не быть воображение несколько восполенным. На самом же деле никакого ледяного холода нет, есть замечательный переход из одного состояния бытия в другое. Многие кто вернулись из того мира, хором рассказывали о том, как им не хотелось возвращаться обратно, в свое тело. Ваши страхи связаны с тем, что вы ассоциируете себя с ним. Вам кажется, что если у вас больше не будет тела, то не будет и вас. Но это громадное заблуждение.
   - Я все это уже читал. И все-таки я не чувствую в себе достаточно сил разорвать цепочку, связывающую мои представления о жизни с живым, полным сил и здоровья телом. Наверное, я еще не созрел для таких представлений.
   - И все же поразмышляйте на досуге над этим вопросом. - Пак внезапно поднялся со стула. - И если у вас возникнет желание, мы вернемся к этому разговору.
   - Я непременно поразмыслю, - заверил я.
   Пак в какой уже раз улыбнулся мне и тихими? как у смерти, шагами, вышел за дверь.
  
   ххх
  
   Я вдруг поймал себя на том, что эти беседы стали меня утомлять. После каждой из них у меня возникает такое ощущение, словно я в одиночку разгрузил весь вагон.
   Я лег на кровать и предался размышлениям о смерти. Я всегда по-возможности избегал думать о ней, старался встречаться и в мыслях и на яву со старушкой с косой как можно реже. Под разными предлогами уклонялся от участиях в похоронах своих знакомых. Только вот родителей
  пришлось провожать до места их успокоения. Для меня смерть была запретной темой, но теперь я чувствовал, что запрет снят, и я могу более спокойней думать о ней.
   Я вдруг поймал себя на том, что аргументация Пака мне не кажется уж такой непреемлимой, в ней можно разглядеть зерна здравого смысла Если жизнь становится не милой, самое время подумать о том, чтобы избавиться от опостылевшего существования. Умрет тело, зато душа получит свободу, как выпущенная птица из клетки. И пускай она резвится как того пожелает. Мне все равно уже не избавиться от своих проблем, я прикован к ним намертво цепями, как каторжник к галерам. Учитель ясно мне объяснил мое положение. И теперь у меня нет больше ни сомнений, ни надежд.
   И все же я понимал, что пока нахожусь на весьма приличном удаление от смерти. И все мои размышления о ней не приближают и на сантиметр меня к акту самоубийства. Пока я лишь теоретически осваиваю это пространство. И сумею ли я проложить дорожку от теории к практической реализации этой идеи пока мне не известно.
   Мои размышления прервало появление Лукашевича. Он всегда светился от счастья, но сейчас этот свет был таким ярким, что я даже на секунду зажмурился.
   - Как я рад вас видеть! Все в центре только и говорят о вас. Зная, что я вас сосед, меня спрашивают, как вы поживаете. А я ничего не могу ответить. Даже неудобно.
   - Говорите всем, кто вас спрашивает, что со мной все в порядке.
   - С огромной радостью передам. Но я просто сгораю от нетерпения услышать от вас подробности вашей встречи с Учителем.
   - Все было замечательно, мы интересно поболтали. Теперь я лучше понимаю, что со мной.
   - Я ничуть не сомневался, что разговор с ним вам поможет. Это великий человек, таких на земле больше нет. А могу ли я покорно узнать, не выполнили вы моей просьбы?
   - Да, я спросил. Он ничего не сказал, только нахмурился, - сам не знаю почему соврал я.
   Выражение лица Лукашевича изменилось, счастливая улыбка исчезла, вместо нее я впервые заметил, как проступила на нем сосредоточенность. Однако предавался размышлениям мой гость недолго, внезапно он вновь широко улыбнулся.
   - Я думаю, что если бы Учитель больше знал о нас, он бы непременно выразил свое одобрение, - непривычным для себя сухим тоном проговорил Лукашевич. - Как жаль, что он плохо себя чувствует. Даже на такого человека болезнь действует пагубным образом. - Свои последние слова он сопроводил глубоким и печальным вздохом. - Скажите, а вы не желаете поприсутствовать на нашем заседании. Все члены нашего кружка просто горят желанием поближе с вами познакомиться.
   - Я готов.
   - Вот это правильно! - буквально весь расцвел от радости, как куст жасмина, Лукашевич. - Вы даже не представляете, как будут все счастливы, когда вы придете. Нам давно не хватает такого человека, как вы. Я нисколечко не сомневаетесь, что вы станете самым главным участником нашего кружка.
   - Подождите, - остановил я его энтузиазм. - Я пока не собираюсь никуда вступать. Я даже не представляю, чем вы там занимаетесь. Я только выразил согласие один раз посетить ваше собрание.
   - Ну конечно, просто я немножечко забегаю вперед. Простите мою поспешность, но уж такой у меня характер. Ничего не могу с собой поделать. Но я убежден, что после того, как вы все увидите собственными глазами, вы непременно присоединитесь к нам.
   - Давайте не торопиться и все делать последовательно. Сначала познакомимся, а там посмотрим. Не возражаете, Антон Казимирович, против такого развития событий.
   - Да что вы, это очень разумный подход. Он лишь доказывает, какое ценное приобретение мы получим, когда вы согласитесь нас возглавить.
   Все же весьма странный тип, подумал я. Я еще не вступил в их орден, а мне уже предлагают сделаться его гроссмейстером.
   - В самое ближайшее время я сообщу, когда мы все соберемся. Позвольте на прощание вас обнять, я так счастлив от того, что вы будете с нами.
   Лукашевич вдруг быстро приблизился ко мне и прижал мою грудь к своей довольно хилой груди. Почему-то мне не слишком понравились эти объятия; во всем, что делал и говорил этот человек, проглядывало что-то ненатуральное, словно игра плохого актера.
  
   ххх
  
   Было немного удивительно от того, что в этот день меня больше никто не потревожил. Впрочем, меня это вполне устраивало, так как я тоже не стремился к общению. Я боялся себе признаться в том, что разговор с Паком затронул какие-то внутренние струны моей души сильнее, чем я даже того хотел. Теперь я почти постоянно думал о смерти, о самоубийстве. И чем больше я размышлял обо всех этих вещах, чем допустимей они мне казались. Особенно часто возникали в голове слова моего куратора о том, что самоубийство оправдано не только тогда, когда болеет тело, но и когда больна душа, когда человек чувствует, что он дошел до края и дальше дорога обрывается. А это как раз мой случай.
   Я не собирался принимать никакого решения, я просто раздумывал над ситуацией, анализировал разнообразные ее аспекты. Я уверял себя, что это не что иное, как своеобразная игра, нечто вроде интеллектуальной русской дуэли. Но чем глубже я погружался во всю эту мыслительную трясину, тем становилось тревожней. Я ловил себя на мысли о том, что на самом деле это вовсе не своеобразная игра извращенного ума, а на самом деле подготовка к определенному поступку. И тогда мне становилось не по себе, и хотя в комнате было душно, у меня леденели ноги.
   Я чувствовал, что должен с кем-то поделиться своими мыслями и тревогами, оставлять в себе этот груз было и тяжело и небезопасно. И едва над лагерем повисла тяжелая непроницаемая тьма, я оделся и вышел из помещения.
   Я не сделал и пяти шагов, как увидел Дину. То, что она ждала меня, стало очевидно буквально через пару секунд. Едва заметив меня, она тут же устремилась на встречу.
   Не сговариваясь, мы взялись за руки и так стояли не меньше минуты. Затем она мягко высвободила свою ладонь.
   - Я ждала вас прошлой ночью, - сказал она, но в ее голосе я не различил упрека.
   - Я догадывался, но я не мог прийти. Я был слишком взволнован, мне хотелось провести эту ночь в одиночестве. Я бы тогда не сумел вам ничего сказать, слова еще не пришли в тот момент ко мне.
   - А сейчас вы способны рассказать о встрече с Учителем?
   - Что вас интересует?
   - Все!
   Невольно я улыбнулся.
   - В одном романе, который я редактировал, я прочитал: все - это ничего. Давайте лучше поговорим более конкретно.
   - Согласна. Скажите, как он выглядел?
   - Плохо, в конце нашей беседы он так утомился, что уже не мог ее продолжать.
   - Да, разговор с вами потребовал от него много усилий. Но он все же пошел на него! - с восторгом проговорила Дина. - Это удивительный человек!
   - Да, таких на земле совсем мало. Однако то, что он сказал во время беседы, меня сильно расстроило.
   - Я знала, что так случиться.
   - Знали? - изумился я. - Но откуда? И почему вы меня не предупредили?
   - Знала из своего опыта. Когда я впервые имела с ним двухчасовую беседу, то после нее у меня не было иного желания, кроме как покончить собой. Мне казалось, что его слова лишили полностью меня надежды. А жить без надежды я тогда не умела. Это потом я поняла, что все, что он мне говорил, и было направлено, чтобы укрепить во мне надежду на благополучный исход. Только надежда это другая, совсем не такая, к какой мы привыкли. Та надежда, что мы живем, как вспышка внезапно зажигается и так же внезапно гасится. А его надежда выглядит совсем иначе, я ее назвала надежда без надежды. Он хочет, чтобы люди никогда бы ни на что не надеялись. Тогда они не будут ее терять, а следовательно не будут себя без конца обманывать. Ибо надежда - самый большой самообман, каким только пользуется человек. Он сам же себя обманывает, а затем, когда он рассеивается, не знает, что ему делать. И испытывает отчаяние.
   - Да, вы правы. Я вся жизнь обманывал себя. И вот теперь я сполна наказан за это. Но я даже не представляю, что вам рассказать, вы все знаете о нашей встрече не хуже, если не лучше меня. Но вы сказали, что после беседы с Учителем стали думать о самоубийстве.
   Несколько секунд Дина молчала.
   - Да, несколько дней эти мысли буквально одолевали меня, я не знала, как от них избавиться. Своей назойливостью они вполне способны свести человека с ума.
   - Или довести его до самоубийства, - дополнил я.
   - Что вас беспокоит, поделитесь со мной, вам будет легче, - мягко проговорила она.
   Я не преминул воспользоваться этим предложением.
   - Меня беспокоит тоже, что тогда беспокоило вас. Сегодня утром я имел беседу с Паком, моим куратором.
   - Я знаю его, - сказала Дина.
   - И он весь наш разговор говорил мне о том, что самоубийство это благо, так как является едва ли не лучшим лекарством против болезни души. Но самое ужасное то, что чем больше я размышляю над этим, тем более верными мне кажутся рецепты моего куратора.
   Некоторое время мы шли молча.
   - Не думайте об этом, - вдруг тихо, но решительно сказала Дина. - Заклинаю вас, не думайте об этом. Это не выход. И Учитель полностью против такого решения. Он считает его абсолютным поражением и бессмысленным поступком.
   - А мне кажется как раз наоборот, если самоубийство происходит не спонтанно, не под воздействием какого-нибудь урагана чувств, а тщательно обдуманно, то, на мой взгляд, это вполне оправданный поступок. Если у нас болит рука, мы лечим ее, а если не может вылечить, то отрезаем. Если же болит душа и никак не удается избавить ее от боли, то тоже следует разорвать ее связь с телом. Вам не кажется это логичным?
   - Это не выход, - как заклинание повторила она тем же тоном. - Все, кто приехал сюда, приехали, чтобы жить, а не умереть.
   - Намерения могут изменяться под влиянием обстоятельств, - возразил я, как мне показалось, абсолютно неопровержимым аргументом.
   - Смерть - это сдача, капитуляция. Ведь Учитель призывал вас к духовному росту, а не к самоуничтожению.
   - Да, - почему-то неохотно согласился я. - Но я не чувствую в себе сил для роста. Я слабый, даже извращенный человек. Если бы я вам поведал о некоторых страницах своей биографии, вы бы очень удивились. Может быть, даже не захотели бы со мной разговаривать.
   - У каждого есть такие страницы.
   - Вы хотите сказать, что и у вас?
   Она посмотрела на меня, но из-за темноты я не разглядел выражение ее лица.
   - Да и у меня. Но теперь я изменилась, поэтому и не умерла. Я вовремя поняла, что изменение - это тоже смерть, только ради жизни. Умирает мое прежнее "я", а возникает новое. Разве это не замечательно. К такой смерти и призывает Учитель. А та смерть, о которой говорит ваш Пак, прерывает развитие. С чем вы пойдете туда? - посмотрела она на звезды.
   - Не знаю, честно говоря никогда не задавался таким вопросом. Мне казалось, что меня там примут любого. Там всех принимают: и хороших, и плохих.
   - Да, принимают, но, как и здесь, по-разному, в зависимости от того, с чем кто приходит. А ведь это главный вопрос, Учитель всегда подчеркивает этот момент. Каждый обязан думать о том, с каким багажом человек переходит в тот мир? Обремененный лишь негативными представлениями о своей земной жизни или осененный божественным сиянием? Ведь наше существование на этом не кончается, душа вечна, кто-то унаследует ее. Что он получит? Почему вы не принимаете это в расчет?
   - Я не привык думать о других, особенно о потомках, даже если кому-то из них по наследству достанется моя душа. Я могу лишь посочувствовать ему. И я сомневаюсь, чтобы мой предшественник что-либо сделал, чтобы ко мне бы перешла его душа в лучшем виде. А потому, что я ощущаю и что со мной творится, я могу безошибочно определить, что он глубоко плевал на все эти премудрости и просто наслаждался жизнью. И мне, увы, передалось это стремление. И как ни прискорбно это звучит, но это так.
   - Но как вы не понимаете, именно потому что вы так мыслите, все и произошло с вами! - живо воскликнула Дина. - Это же знак, что надо делать все по-другому, надо меняться. А вы хотите повторить судьбу того человека. Учитель как-то сказал мне: кто много думает о самоубийстве, то это признак того, что велика вероятность, что кто-то из прежних обладателей этой души, совершил над собой такое насилие.
   - Может быть, - пожал я плечами, - но что мне до того. Очень даже возможно, что душа у нас с тем человеком и общая, но жизнь-то разная. А это, согласитесь немаловажно.
   Дина хотела мне возразить, это я понял по ее энергичному жесту рукой, но внезапно замерла. Я тоже последовал ее примеру, так как услышал какой-то непонятный шум.
   Мы стояли на площади за трибуной. И потому нас не было видно. Я осторожно выглянул из своего укрытия и увидел не в далеке от нас несколько человек. Выглянувшая из-за туч луна, словно прожектор, освещала всю картину, и я мог ясно различать, что происходит.
   Несколько охранников что-то тащили на брезенте. Возглавлял же это шествие комендант лагеря Василий Иванович. За ним шел еще кто-то, чья фигура мне показалось знакомой. Но он смотрел в другую сторону, и я никак не мог разглядеть его лицо. Внезапно он повернулся ко мне, и к своему изумлению я узнал Пака. Но я по-прежнему никак не мог рассмотреть, что у них была за за ноша. Они приблизились к трибуне, и я наконец увидел ее.
   Это был человек, и он был мертвый. Его рука бессильно свисала с брезента. Мне даже удалось увидеть его лицо. Пару раз я видел его в столовой.
   Дина тоже выглянула из-за моего плеча. Я взглянул на нее и увидел на ее лице выражение ужаса. Мне даже показалось, что она вот-вот закричит. Я испугался, почему-то мною овладела уверенность, что эти люди представляют для нас опасность, и если они нас обнаружат, то нам не сдобровать.
   Но Дина не закричала, она лишь тяжело задышала и вновь спряталась за трибуной. В это время процессия остановилась, решив немного передохнуть.
   - Ну и тяжел он, - донесся до нас голос одного из охранников. - Я весь вспотел пока нес.
   - Станешь тут силачем, - отозвался комендант. - За последний месяц уже пятый удавился. А мы таскаем. А если их будет больше, надорвемся.
   В ответ раздались похожие на смешок звуки. Охранники, словно по команде, достали сигареты и дружно закурили.
   - А правду говорят, что скоро тут произойдет массовое самоубийство? - вдруг в полной тишине спросил один из охранников.
   - А ну замолкни, не твое это дело, тебе платят денежки за то, чтобы ты их таскал. А кто и сколько отправится на тот свет, тебя не касается. Если не хочешь, конечно, потерять такую замечательную работенку. - вдруг хихикнул комендант.
   - Да мне то что, хоть все вдоль главной улицы повесятся, - стал оправдаваться не в меру любопытный охранник.
   - Так-то лучше. Ну все ребятки, заканчиваем, надо скорей отнести его в морг. А то тепло, еще начнет разлагаться.
   Охранники снова подняли брезент с телом и понесли дальше в направлении административного корпуса. Мы молча проводили их взглядом, пока они не вошли в здание.
   - Здесь есть морг? - спросил я.
   - Я ничего об этом не знала, - отозвалась Дина.
   - А вы знали того, кто покончил собой?
   - Да, - кивнула она головой. Внезапно она прижалась к моей груди, а ее тело затряслось от рыданий. - Это Вадим, он совсем молодой, ему, кажется, нет и тридцати. Он ухаживал за мной.
   - Но почему он это совершил?
   - Я не знаю, в последний месяц он вдруг стал избегать меня. Перестал здороваться, делал вид, что не замечает. Я даже немного на него обиделась, хотела поговорить, но не могла к нему приблизиться. Как только он меня замечал, то сразу же убегал.
   - Странная история, - сказал я. - Скажите, а его куратором был случайно не Пак.
   - Нет, это мне доподлинно известно.
   - Пойдемьте назад, - предложил я. Я чувствовал себя подавленным. Смерть ужасна в любых своих проявлениях. Но почему же многие к ней так сильно стремятся?
   Мы вышли из своего убежища и зашагали в сторону жилых корпусов. Мы шли так быстро, что преодолели расстояние до них всего за минут пять. Мы бегло попрощались, я по привычке глазами проводил ее фигуру до дверей. Затем почти побежал к себе. Неясная тревога, смешанная со страхом, гнала меня вперед.
  
   ххх
  
   Утром, после завтрака я увязался за Мстиславом. В том состоянии, в котором я пребывал, он был именно тем человеком, с которым мне хотелось общаться более всего.
   В отличии от всех других обитателей центра, он почти не интересовался моим разговором с Учителем. У меня сложилось впечатление, что он вел себя немного в несвойственной ему манере. Обычно он был очень общительным, всегда первым начинал беседу. Но в это утро он молчал в течение всего завтрака. По его виду можно было сделать вывод, что он погружен в размышления. Это казалось тем необычней, что подобное времяпрепровождение было совсем не свойственно ему. Это был едва ли не классический пример человека действия. И когда в силу внутренних причин он лишился возможности вести привычный образ жизни, то заболел.
   Мстислав шел так быстро, что я едва поспевал за ним. И хотя ему отлично было известно, что я иду рядом, на меня он не обращал никакого внимания. Я даже почувствовал обиду, так как не ведал за собой абсолютно никакой вины.
   Внезапно он остановился так резко, что я весьма чувствительно ударился носом об его мощное плечо.
   Мстислав посмотрел на меня с высоты своего почти двухметрового роста.
   - Ну чего ты, как собачка, бежишь за мной? - как-то снисходительно спросил он.
   В другой бы раз я бы непременно оскорбился за такое обращение, но сейчас была совсем иная ситуация и мне было просто не до таких тонкостей.
   - Я бы хотел кое о чем с тобой поговорить.
   По виду Мстислава было видно, что он испытывает сомнения, стоит ли разговаривать со мной.
   - Мне кажется, это важно и для тебя, - усилил я на него давление.
   - Ладно, пойдем, побазарим, - наконец решил он.
   Словно, за что-то наказывая меня, он пошел еще быстрее. Чтобы не отставать от него, мне пришлось окончательно перейти на бег трусцой. А так как в последний год я мало уделял внимание своей физической форме, то буквально через тридцать метров стал задыхаться.
   На мое счастье ему идти, а мне бежать было совсем недалеко. Мы вошли в комнату к Мстиславу. Но, несмотря на мое нетерпение, начать беседу сразу не удалось, несколько минут мне потребовалось на то, чтобы успокоить дыхание. И пока я был занят столь необходимым делом, я чувствовал на себе изучающий взгляд спецназовца.
   - Ну чего ты хотел мне такое важное сказать? - насмешливо спросил Мстислав.
   Я поведал ему о ночном эпизоде. Несколько минут Мстислав молчал, Его лицо приняло хмурое выражение. Внезапно он встал и прошелся по комнате. Затем остановился рядом со мной и обхватил своими мощными ручищами мои плечи. Мне стало больно, и я поморщился.
   - И тебе ничего неизвестно, что произошло с Вадимом? - недоворчиво спросил он.
   - Ничего, если не считать того, что рассказала мне Дина. Клянусь!
   Мстислав несколько ослабил хватку, и я перевел дух.
   - Больно? - поинтересовался он.
   - Больно, - подтвердил я.
   Руки Мстислава соскользнули с моих плеч. Я подумал, что скорей всего мне на память об его прикосновениях останутся синяки на теле.
   - Мне кажется, нам надо объясниться. Никак не пойму, что происходит. Словно ты меня в чем-то подозреваешь. Только в чем?
   - А ты будто и не догадываешься? - Мстислав снова сел на стул.
   - Не догадываюсь. Я полагаю, что если мы откровенно объяснимся, это поможет нам избежать взаимных подозрений. Я не слепой и вижу, что с последней нашей встречи что-то произошло. Но я не чувствую за собой никакой вины. Мой разговор с Учителем...
   - Причем, тут Учитель, - резко прервал меня Мстислав. Но дальше продолжать не стал. У него был вид человека, который хочет, но не решается сказать нечто важное.
   - Если ты считаешь меня в чем-то виноватым, то почему не хочешь выслушать мои оправдания.
   - Ладно, - хлопнул себя по колену Мстислав, - давай поговорим. Так ты уверяешь, что не понимаешь, что случилось сегодня ночью?
   - Я уже говорил об этом. Могу повторить.
   - Да, не надо, на память пока не жалуюсь. Я с тобой буду говорить прямо. Не возражаешь?
   - Буду только рад.
   - Ну это мы вскоре увидим. Ходят слухи о том, что ты снюхался с этими азиатами, что окружают Учителя.
   - Что значит снюхался?
   - Снюхался, это значит снюхался. Это означает, что ты с ними заодно.
   - Но чтобы быть с ними заодно, я должен знать, чего они добиваются? До сих пор я полагал, что они помогают Учителя возвращать нас в пригодное для жизни состояние. И в этом смысле я с ними заодно. Но у меня такое ощущение, что ты имеешь в виду нечто другое.
   - И ты даже не подозреваешь, о чем я говорю? - по-прежнему недоверчиво спросил Мстислав.
   - Я понимаю, что в нашем мире честное слово звучит не слишком весомо, но я даю тебе его: мне известно только то, что я сказал. Я был бы благодарен тебе, если бы ты прояснил мне, что все-таки тут происходит?
   - Ладно, попробую. Вадим не умер, его убили.
   - Как?! - воскликнул я. - Кто?!
   - Формально его никто не убивал, он наложил руки на себя сам. Но его довели до самоубийства. Его обрабатывали много дней подряд. Он сам мне говорил. Он же играл в моей команде, таких игроков еще надо поискать. А потом вдруг как будто внутри него что-то оборвалось. Он перестал приходить на площадку, перестал со всеми разговаривать. Я пытался выяснить? что с ним творится, но он убежал от меня.
   - Но откуда же тебе известно, что его уговорили свершить самоубийство?
   - Есть люди, которые кое-что видели и слышали. И еще за два дня до смерти он пришел ко мне.
   - Что же он тебе сказал?
   - Он говорил очень туманно, и я многое не понял. Он нес всякую чушь о загробном мире, о том, что только там подлинная жизнь, а здесь лишь бессмысленные и никому не нужные страдания. И еще много чего, у меня на такие штучки плохая память. Я даже пожалел, что тебя не было рядом со мной, ты бы лучше ухватил смысл того, что он вещал.
   - И он ничего не сказал о своем намерении таким вот образом закончить свою жизнь?
   - Нет, об этом как раз ничего. Только на прощание он посмотрел на меня так, как смотрят перед вечным уходом. Мне бы насторожиться. Я помню на войне, как некоторые наши ребята, когда уходили на опасное задание, глядели точно так же. Почему-то почти все они затем не возвращались.
   - Но кто его, как ты утверждаешь, уговорил покончить собой?
   - Есть тут один, он и ко мне подкатывался. Хитрая бестия. Он у них тут вроде за главного.
   - Я думал главный тут Учитель.
   Мстислав посмотрел на меня так, как смотрят на маленького ребенка, ляпнувшего какую-нибудь несуразицу.
   - Учитель тут вроде иконы, на которую все молятся, а потом, после молитвы все о ней забывают до новой службы. Это я давно смекнул. А когда только приехал, то тоже так полагал.
   - Кто же тогда этот таинственный незнакомец?
   - Они называют его по-разному: великий магистр, божественный посланник. Что касается его реального имени, то, как мне удалось узнать, его зовут Суициро Асахата, и он кажется японец.
   - Но я уже здесь не первый день, а ничего о нем не слыхал.
   - А он не афиширует свое присутствие. Насколько я понял, он предпочитает действовать тайно. Я сталкивался с ним только раз. И сразу понял, что это страшный человек. У меня на таких, как он, интуиция, как антенна на строена. От таких? как он, веет чем-то смердящим. Я на Кавказе этого запаха вдосталь нанюхался.
   - И все же я не понимаю, почему в таком случае Учитель молчит?
   - Да тут все просто. Они ему полощат мозги, а в тихоря занимаются своими делами. Он и понятие не имеет о том, что тут происходит.
   - Но надо его предупредить!
   - Дохлое дело, писатель. Это была первая мысль, которая стукнула меня в голову. Но потом я рассудил, что ничего из этого путного не выйдет. Учитель тяжело болен, если он заподозрит неладное, он либо сам умрет, либо ему в этом помогут. В данном деле он нам не союзник.
   - Но чего же добивается эта кампания?
   Мстислав многозначительно посмотрел на меня.
   - А ты еще не понял? Тогда напряги извилины.
   Мне ничего не оставалось делать, как последовать этому во всех ситуациях полезному совету.
   - Ты хочешь сказать, - медленно проговорил я, - что они ведут дело к тому, чтобы все кончали собой.
   - Допер наконец, - насмешливо произнес бывший спортсмен. - Я про это быстро смекнул.
   - Но зачем им нужно чтобы люди кончали бы жизнь самоубийством?
   - Я бы и сам хотел бы знать.
   Какая-то мысль не давал мне покоя, но, как птицу, я никак не мог ее поймать за хвост. Внезапно я понял, что меня беспокоит.
   - Но откуда ты взял, что я близок с этими людьми?
   - Люди сказали.
   - А кто именно? Это важно для меня.
   Мстислав не совсем уверенно пожал плечами.
   - Петров сказал мне об этом.
   - Петров? - удивился я. - Вот значит в чем состояла его месть. Он обещал мне отомстить за то, что я отверг его дружбу.
   - Что же ты раньше мне об этом ничего не сказал?
   - Я не предполагал, что это выльется в такую историю.
   - Давай забудем о ней, - предложил Мстислав и несколько неожидан-
  но для меня протянул мне руку. Я не без некоторой опаски вложил в нее
  свою ладонь. Но на этот раз он сжал ее со всей предосторожностью.
   - Но что же нам в таком случае делать? - спросил я.
   - А что делать? Ничего не делать. - Он провел рукой вокруг своей шее, имитируя стягивание ее петлей. - Вот что нам всем рано или поздно здесь предстоит.
   - Но тогда надо отсюда бежать.
   - Ты хочешь оставить Учителя один на один с этой сворой? И что ты там будешь делать, мы же не можем жить в обычном мире. Меня снова одолеет черная меланхолия. Мне ее не выдержать.
   - Что же ты предлагаешь?
   Я вдруг увидел, как буквально на глазах оживился Мстислав. Он вдруг наклонился ко мне и шепнул прямо в ухо.
   - Мы им должны показать, что мы не стадо баранов, которые идут за вожаком на убой. Понял ты меня?
   - Понял, - так же шепотом произнес я. - Но как?
   - Эх, был бы у меня "Калашников", я бы знал как, - не без ностальгии по прежним временам произнес Мстислав. - Ты же башковитый мужик, думай, что нам делать.
   - Надо накапливать информацию, идти с ними на контакт, притворяться, что поддаемся их давлению, - предложил я целую программу действий.
   - Верно мыслишь, - одобрил Мстислав, - так и надо действовать.
   - А что будет дальше, когда завоюем их доверие?
   - Нельзя спланировать досконально военную операцию. Мы же не знаем, как поведет себя противник. Нужно действовать по обстоятельствам.
   - Но нам нужно держать друг с другом связь. А я, кроме тебя, никого не знаю. - Я вдруг почувствовал себя настоящим заговорщиком.
   - А тебе меня что ли мало, вон какой я большой, - вдруг засмеялся Мстислав. - Ладно, не обижайся, - по-видимому заметил он выступившую у меня на лице обиду, - принцип разведчика простой: чем меньше знаешь, чем дольше живешь. Придет срок, всех увидишь. А пока, как про что прознаешь, так беги мне докладывать.
   - Хорошо.
   - Только вот что еще, есть у меня подозрение, что эти веселые ребята "жучки" кое где ставят. Я тут у себя все проверил, чисто. А вот у тебя не знаю. Поэтому лишних разговоров в комнате не веди, нужно сказать что-нибудь важное, выходи на улицу. Да и у себя пошарь, вдруг что-нибудь постороннее обнаружишь.
   - А если в самом деле обнаружу, как тогда поступить?
   - А никак, пусть наслаждаются твоим приятным голосом. Только думай, что говоришь. Если вопросов больше нет, то на выход. Нам не надо слишком часто уединяться, они могут что-нибудь заподозрить. Лучше обо всем договариваться при честном народе, но так, чтобы он ничего бы не понял, а мы бы поняли все. Сумеешь?
   - Сумею! - горячо заверил я. Я вдруг ощутил, как во мне внезапно вспыхнул правда очень слабенький лучик надежды.
  
   ххх
  
   Полученная информация требовала осмысления. Этим я и занялся, придя в свою комнату и забравшись на кровать. Если Мстислав прав, то мы все находимся в большой опасности и одновременно в западне, так как я в самом деле не могу покинуть лагерь. Как бы тут не было страшно, вне его будет еще хуже. В этом у меня нет никаких сомнений.
   Но в таком случае надо понять, что здесь происходит? Зачем нужна им наша смерть? Я стал прикидывать различные варианты. Память воскрешала страницы некогда прочитанных книг и газетных статей. Может, эта банда, которая захватила в лагере власть, торгует человеческими органами? О таких вещах я читал неоднократно. С точки зрения подобного преступного бизнеса, это просто идеальное место. Люди, потерявшие ориентацию в жизни, в этом отдаленном уголке, где государственная власть пребывает за сотню километров от него, более чем-то кто-либо подходят для такого промысла. Ведь если рассудить, то мы все тут изгои, порвавшие со своей средой, со своими семьями. А многие для окружающего мира ушли в неизвестность, почти что умерли. А потому наша смерть никого не обеспокоит, никто не станет допытываться, куда подевался человек? Пропал, ну и пропал, чего в этом удивительного? Такое случалось и случается не редко.
   Почему-то эта версия мне показалось такой достоверной, что я, как ошпаренный, вскочил с кровати и начал бегать по комнате. Мне хотелось немедленно поделиться своими догадками с кем-нибудь. В первую очередь я подумал об Аристархове. Последний наш разговор получился не слишком содержательным, но тогда мы чересчур много говорили об абстрактных вещах. А сейчас на повестке дня совсем другая тема, непосредственно касающая наших судьб.
   Аристархов ничуть не удивился моему приходу. Он читал, лежа на кровати. Он отложил книгу и поднялся на встречу мне.
   - Мне надо с вами поговорить по важному делу, - сообщил я, не скрывая своего возбуждения.
   - Я к вашим услугам, - прозвучал любезный ответ.
   - Скажите, Дмитрий Евгеньевич, у вас нет ощущения, что в лагере происходит нечто странное?
   Аристархов внимательно посмотрел на меня.
   - Да, с некоторых пор я в самом деле это чувствую.
   - А раньше вы не чувствовали ничего необычного? - продолжал допытываться я.
   - Нет, это ощущение у меня возникло месяца три назад. Здесь появилось несколько новых людей.
   - Например, Суициро Асахата.
   Аристрахов, как мне показалось, бросил на меня настороженный взгляд.
   - Откуда вам известно это имя? Он же не афиширует себя.
   Несколько мгновений я колебался: раскрывать ли мой источник информации?
   - Извините, но я не могу вам этого сказать. Но откуда знаете о нем вы?
   Теперь я видел, что стал колебаться Аристархов.
   - Он был у меня месяца два назад. Хотел сделать меня своим единомышленником. По-своему очень умный тип.
   - Могу ли я узнать, о чем вы с ним говорили?
   - Это был довольно странный разговор. Сперва он расспрашивал меня о моих взглядах, почему я тут оказался? Узнав, что я физик, что занимался предельными величинами, показал необычайно большую осведомленность для непрофессионала в этом вопросе. Ему не откажешь в умении оригинально мыслить.
   - Но ведь этим не исчерпывался ваш разговор.
   - Да, конечно. Он долго рассуждал на тему об ограниченных возможностей человеческого познания, о том, насколько по сути дела оно бессмысленно, так как мы созданы природой таким образом, что в том обличьи, в каком пребываем на земле, способны получать лишь крайне искаженную картину мира. Я согласился с этим утверждением. Почему-то это его обрадовало, и он стал горячо говорить о том, что есть иные способы познания действительности, при которых мы видим реальные процессы.
   - А он не говорил, что эти за способы?
   - Нет, может быть по причине того, что я ответил ему в том духе, что убежден, что человек обладает всеми необходимыми возможностями познавать истину, только нужно соответствующий настрой, умение мыслить не по трафарету, а глубоко анализировать получаемую новую информации, не боясь самых на первый взгляд абсурдных выводов. Это мое утверждение ему явно не понравилось. И на сим мы расстались. Больше он ко мне не заявлялся.
   Несколько секунд я укладывал полученную информацию в ячейки своей памяти, пытаясь связать их с другими ячейками, где находились сведения, которые я узнал ранее.
   - Зная немного вас, я уверен, что вы размышляли над этим разговором. К какому выводу вы пришли, чего он все-таки добивался? Мне почему-то не верится, что он заглянул к вам только для того, чтобы по дискутировать.
   - Вы правы, я в самом деле думал о нашем разговоре немало. Но зачем вам мои выводы, ведь у вас есть свои предположения.
   Я кивнул головой.
   - Я вдруг обнаружил, что в лагере слишком много говорят о смерти. Вам так не кажется?
   - Кажется.
   - И не только говорят, вчера ночью я был свидетелем, как охранники несли труп самоубийцы. И насколько я знаю, это не первый случай. А сколько их было? И тогда я подумал: если есть мертвые, то должно быть и кладбище. Но в пределах лагеря я его не обнаружил.
   - В самом деле, я как-то об этом не подумал. Пока я тут нахожусь, таких случаев было не меньше десятка. А еще до меня, я знаю, были.
   Я видел, что эта мысль заинтересовала его.
   - Вот именно. Вам не кажется, что кое-кто из наших кураторов склоняет людей к самоубийству?
   Аристархов сидел глубоко задумавшись. У меня даже возникло ощущение, что он забыл о моем существовании.
   - А ведь вы правы, как я сам не догадался. Какие-то смутные подозрения витали в моем мозгу. Все дело, наверное, в том, что они однажды получив отпор, перестали лезть ко мне со своими разговорами о блаженстве смерти. Теперь я припоминаю, что это выражение однажды применил в нашей беседе Асахата.
   - А как вы думаете, зачем им это понадобилось?
   Аристархов в ответ слегка пожал плечами.
   - Мне кажется, у вас есть на этот счет идеи.
   - А не торгуют ли они человеческими органами? Человек кончает самоубийством не из-за тяжелой болезни, а по убеждению. Тем более, тут собрались люди, склонные к суициду. А раз так, то значит, все, что располагается внутри их, находится в хорошем состоянии. И причем, они это делает добровольно, то есть формально не совершается преступления. Все чисто, как в аптеке. По-моему гениально придумано.
   - Да, действительно, любопытная версия, - встрепенулся Аристархов. - Вы все великолепно разложили по полочкам!
   - Ну это пока лишь предположение, - скромно сказал я. Однако похвала старого ученого была приятна.
   - А почему бы нам не поискать это захоронение? - вдруг предложил Аристархов.
   - Замечательно, - обрадовался я. - Когда приступим?
   - Да прямо сейчас. Полагаю, что кладбище за территории центра, где-нибудь неподалеку. Покойников крайне обременительно далеко возить. Пойдемьте.
   Мы вышли на улицу. День был словно на заказ замечательный, не слишком жаркий, зато очень ясный, без единого пятнышка облаков на лазуревом небесном фоне.
   - Попробуем выйти из лагеря, - предложил Аристархов.
   - А разве выпускают?
   - Вообще-то правилами это запрещено, но за небольшой презент охранники идут на такое нарушение. Я несколько раз пользовался этим. У вас есть что-нибудь с собой для подкупа?
   - Только немного денег, сам не знаю, зачем их ношу, здесь ничего не продается на них.
   - Деньги сойдут, у меня их уже не осталось.
   Мы подошли к закрытым воротам. Из рядом расположенной пристройки вышел охранник, совсем еще молодой парень с простым лицом.
   - Мы хотим погулять за забором, - сказал я. - Надоело сидеть в ограниченном пространстве, словно заключенные. Немного походим и вернемся.
   - Нельзя, нам запретили кого-либо выпускать без специального разрешения.
   - А кто его дает?
   - Комендант.
   Я достал из кармана деньги и протянул их стражу порядка. По его лицу было видно, как хочется ему взять взятку. Но то ли чувство долга, то ли страх наказания преодолел жадность, и он насупился.
   - Я же сказал: нельзя выходить. Возвращайтесь в лагерь. Иначе я предупрежу коменданта.
   Подобное развитие событий явно не входило в наши планы. Не сговариваясь, мы зашагали назад.
   - Что же делать? - спросил я.
   - От одного своего знакомого я слышал, что в заборе существует дырка. Он сам не раз лазил через нее.
   Мы стали искать лаз. Около забора росли густые заросли самой различной флоры. И, как быстро мы убедились, что среди этого растительного мира почему-то преобладала крапива, которая не применула нам показать свой норов.
   Но даже несмотря на это препятствие, наше желание найти то, что мы ищем, было столь сильным, что крапивные ожоги не могли повлиять на наши планы. И через минут двадцать мы обнаружили то, что искали.
   Лаз оказался узким, вдобавок располагался очень низко над землей, так что просочиться сквозь него можно было исключительно ползком. И вот два взрослых, солидных мужчины, словно мальчишки, стали протискиваться через отверстие.
   Изрядно выпачкавшись, мы все же оказались по другую сторону забора. Впервые после моего приезда в лагерь я находился на свободе. Я мог делать то, что пожелаю, я мог идти, куда захочу.
   Я взглянул на стряхившего со своей одежды комья земли Аристархова.
   - Дмитрий Евгеньевич, а если нам больше туда не возвращаться?
   Несколько секунд он пристально смотрел на меня, затем усмехнулся.
   - Я только что об этом подумал, - сказал Аристархов.
   - Тогда в путь?
   - А куда?
   - Туда, откуда мы пришли.
   - Но ведь мы покинули тот мир добровольно, никто нас сюда не звал. Значит, мы там не ужились. Что же мы будем там делать? Ведь ничего внутри нас не изменилось. Следовательно все начнется вновь.
   Я подумал, что он мог бы и не произносить этот монолог, я понимал все не хуже его. Но обретенная свобода по-прежнему искушала своей безразмерностью, своими бесчисленными возможностями. И самое печальное состояло в том, что я не мог ими воспользоваться, как не может диабетик есть столь любимые им пироженные, даже если они лежат перед ним на столе. Последствия от такого чревоугодия будут слишком тяжелыми.
   - Давайте-ка лучше займемся нашими поисками, - услышал я голос Аристархова. - Знаете, свободный человек будет свободен везде, а раб, где бы не находился, будет зависим. Так что нет никакого смысла бежать отсюда, нам с вами нужно обрести свободу именно здесь. Тогда нам будет хорошо везде. Вы понимаете меня?
   Я понимал и потому кивнул головой.
   - Может, направимся к тому лесочку, - предложил я, указывая на темнеющий в полукилометре небольшой зеленый массив.
   - Пожалуй, это в самом деле удобное место для устройства ананимного кладбища, - оценил Аристархов.
   Интуиция нас не подвела. мы быстро набрели на кладбище. Вернее, кладбищем это место назвать было можно только с очень большой натяжкой. Небольшая полянка топорщилась холмиками могил. Все они были безымянны, не говоря уж о памятниках, в землю даже не были воткнуты столбы. Все было рассчитано на то, что время и лес постепенно скроют это захоронение.
   Мы насчитали пятнадцать могил. Все увиденное произвело на нас гнетущее впечатление. Выходит, что эти ребята, если так можно выразиться, действует гораздо успешней, чем мы могли себе представить. И не исключено, что количество могильных холмиков тут скоро может значи-
  тельно возрасти.
   Одна из могил была явно свежей. Может быть, ее вырыли сегодня ночью или утром. Скорей всего в ней нашел свое последнее пристанище тот самый Вадим, чье тело несли охранники.
   Я показал на эту могилу Аристархову. Тот понял меня без слов и кивнул головой.
   - Но может быть, все же не все они добровольно ушли из жизни, некоторые умерли от болезней? - предположил я.
   - Я не слышал, чтобы в лагере кто-то тяжело болел, - отозвался Аристархов.
   - Что же нам теперь делать? - задал я риторический вопрос. Но на самом деле он вышел из самых моих глубинных пластов моей натуры, так как я чувствовал полную растерянность.
   - Возвратиться в лагерь, что же еще можно сейчас сделать. А там, посмотрим. Знаете, Илья, у меня предчувствие, что скоро тут произойдут весьма неожиданные события.
   - Только давайте немного еще побудем здесь. Так приятно дышать воздухом свободы.
   - Хорошо, давайте немного подышим этим воздухом, - улыбнулся Аристархов.
   Мы покинули это скорбное место, но удалились от него недалеко. В нескольких десятках метров рос огромный дуб. Под его раскидистой зеленой шевелюрой мы и уселись на траву. Неожиданно я услышал птичье пение. Птаха, словно композитор, сочиняла какую-то мелодию. До сих пор я никогда не обращал внимание на музыкальное творчество птиц, и о нем больше знал по тем рукописям, что приходили в журнал, где пение пернатых иногда описывалось на несколько страницах. Но теперь я с наслаждением слушал лесного солиста.
   - А ведь до чего же прекрасен мир, странно, что до этой минуты я ничего подобного не замечал. Меня просто окружала среда, в которой я пребывал. Когда мне было в ней удобно, она мне нравилась, когда - неудобно, старался ее как-то изменить. А вот то, что это еще и красота я заметил впервые. Может быть, отсюда все мои беды? Как вы думаете, Дмитрий Евгеньевич?
   - Да, здесь действительно красиво, - согласился бывший физик. - В отличии от вас я всегда умел восхищаться природой. Отпуска чаще всего проводил где-нибудь на озере или в плыл по речке. Но, как видите, не помогло, я, как и вы, оказался тут.
   - Так вы полагаете, что красота не спасет мир?
   - Спасет, если природная красота будет совпадать с внутренней красотой человека. А одних красот природы, поверьте, недостаточно. Это просто приятная картинка, зрительное впечатление. И не более. И как только она исчезнет из ваших глаз, вы сразу забудете о ней, погрузитесь в свое прежнее болото. Нет, все не так-то просто. Но это хорошо, что вас задел окружающий нас пейзаж. Многие смотрят, но ничего не видят.
   - Ну и пусть, - сказал я, - я все равно буду наслаждаться тем, что открывается моему взору. Хотя бы те тридцать минут, что мы еще здесь просидим.
   - Пять минут, - поправил меня Аристархов, - надо вовремя поспеть на обед. Опоздание вызовет у них подозрение. А нам надо быть осторожными.
   Я подумал, что, пожалуй, стоит рассказать ему о предательстве Петрова, но все же промолчал. Мне не хотелось этим повествованием портить свои ощущение от этих замечательных мгновений. За все последнее время я впервые чувствовал себя умиротворенным.
  
   ххх
  
   Обо всем, что мы видели в лесу, я хотел поведать Мстиславу, но тот после обеда, как приведение при наступление рассвета, сразу же куда-то исчез. Я побрел в свою комнату. Хорошее настроение, вызванное тем, что удалось, пусть и не надолго, вырваться на свободу, уже почти полностью сменилось более привычной меланхолией. Эти холмики на лесной полянке появлялись в мое памяти снова и снова.
   В комнате я сразу же лег на кровать с твердым намерением с помощью сна прервать бесконечный показ одного и того же кадра. Уже теплая дремота начала накрывать непроницаемой пеленой мое сознание, как сквозь сон я услышал, как кто-то вошел ко мне. С трудом я разлепил глаза и увидел смотрящие на меня глаза Жоржа.
   Его только мне и не хватало, раздраженно подумал я. Мне было жалко прерванного отдыха. Однако буквально через несколько мгновений я совершенно позабыл об этом. Уж больно непривычно вел себя Жорж.
   - Нас никто не слышит? - шепотом, озираясь, словно шпион на конспиративной явке, спросил он.
   - Только Бог, - ответил я.
   Жорж косо посмотрел на меня, словно я сказал нечто неприличное.
   - Его как раз я и не боюсь. Мы скоро с ним встретимся.
   Я насторожился. Слова Жоржа мне не понравились.
   - Каким же образом? Он сойдет на землю или ты к Нему поднимешься?
   Взгляд Жоржа внезапно изменился, он стал решительным и твердым.
   - Я решил, - торжественно заявил он, - что ухожу из этого отвратительного мира.
   - Куда уходишь? - еще не до конца понял я его.
   - К Нему, - указал он на потолок пальцем.
   После этих слов лицо Жоржа удивительно переменилось, оно вдруг осветилось каким-то не совсем мне понятным светом. Да что это с ним, в своем ли он уме?
   Стараясь по-возможности сделать это незаметно, я рассматривал его. Он в самом деле изменился, округлость форм спала, как при болезни или длительной диете, Жорж стал более поджарым, выпуклые щеки втянулись, а глаза горели лихорадочным блеском, как у больного с высокой температурой. Мне даже захотелось приложить ладонь к его лбу, дабы проверить нет ли у него на самом деле жара? Даже трудно себе представить, что человек мог так кардинально перемениться за столь короткий
  срок. Для этого должны быть весьма веские причины.
   - Я наконец понял, в чем подлинный смысл нашей жизни.
   - В чем же, Жорж?
   - В смерти, - тихо, но торжественно объявил он.
   Я вздрогнул, но не от того, что Жорж произнес это страшное слово, а от того, что за секунду до этого я был уверен, что он его произнесет.
   Я постарался взять себя в руки и ничем не выдавать своего волнения.
   - Не могу понять, в чем же тут смысл. Смерть всегда венчает жизнь, так было и так будет. Но ничего хорошего в том не вижу. Живым быть гораздо интересней, чем мертвым.
   Жорж с сожалением на мое неразумение посмотрел на меня.
   - Я уверен, что рано или поздно ты тоже это постигнешь.
   - Может быть, но коли ты уже постиг, просвети мое невежество. В чем же ты видишь великое значение смерти?
   - Она делает нашу жизнь вечной, а значит и подлинной.
   - Каким же образом?
   - То, что нас всех окружает, - тоном лектора в профилактории продолжил Жорж, - есть лишь мираж, обман зрения. Все наши цели, которым мы отдаем все силы, на самом деле ложны. Они приносят лишь разочарование и пустоту. Я всегда это подсознательно ощущал, только не понимал, что же со мной на самом деле происходит.
   - А теперь понял?
   - У меня открылись глаза. Я был таким невеждой, как...
   - Таким, каким являюсь сейчас я, - подсказал я ему сравнение.
   - Да, но ты тоже придешь к таким же выводам. Я в этом нисколечко не сомневаюсь.
   - Но расскажи мне, кто тебя надоумил обо всем этом?
   На лице Жоржа проступило знакомое мне выражение, сопровождающее в его голове интенсивный мыслительный процесс. Хоть в этом он остался прежним, сам не зная чему, обрадовался я.
   - Это поразительный человек! - вдруг воскликнул он. - Я таких еще не встречал.
   Я насторожился.
   - А кто он?
   Жорж явно колебался: произносить ли заветное имя или нет? Желание сказать боролось в нем с не менее сильным внутренним запретом.
   Внезапно Жорж наклонился ко мне, приблизив свои губы вплотную к моему уху.
   - Он просил не говорить его имя чужим, но тебе-то можно, мы же с тобой как никак друзья.
   Друзья мы были или не совсем друзья, этого я точно сказать не мог. Но вот в чем был уверен, так это в том, что очень хотел услышать это имя.
   - Его зовут Суисиро Асахата.
   Наконец-то произошло то, что я ожидал услышать, всплыло это имя. Правда я не предполагал, что его произнесет именно Жорж. Хотя с другой стороны, он, как человек не слишком обремененный интеллектом, является
  весьма удобным объектом для внушений.
   - Не слышал ничего о нем, - соврал я.
   - Это не удивительно, он открывается не всем, а только тем, кто способен понять истину, - не без самодовольства произнес Жорж, явно причисляя себя к этому избранному кругу.
   - И тебе он открылся.
   - Он сказал, что считает меня одним из немногих способных понять всю глубину его учения.
   - Вот как, у него даже есть свое учение. И в чем его смысл?
   Я увидел, как вдруг покраснел Жорж и понял, чем вызвано появление бурых пятен на его впалых щеках; выразить смысл чего-либо для него было всегда весьма затруднительным делом.
   - Ну это в двух словах не скажешь, - промямлил Жорж.
   Впервые я заметил в его глазах растерянность. Но я решил быть безжалостным, так как вовсе не ожидал от этого бизнесмена, что он так быстро отречется от всего, чем он жил в прежней жизни. Я вдруг ясно осознал, насколько это все опасно и каким непобедимо сильным может быть влияние этого таинственного Акахата.
   - Но разве я тебя прошу изложить его учение только в двух словах. Используя их столько, сколько захочешь. Это не деньги, нет смысла их экономить. Я слушаю тебя.
   Теперь растерянность в его глазах сменила самая настоящая мука.
   - Понимаешь, я не мастак говорить на такие темы. Ты же знаешь, что иногда понимаешь гораздо больше, чем можешь выразить.
   - В самом деле такое в истории случается. Но неужели ты ничего не можешь пересказать из того, о чем говорил тебе этот человек?
   - Я попробую, - обреченно вздохнул Жорж. - Жизнь человека тянется вечно, то есть он никогда не умирает. Он просто переселяется в другое тело. А потому смерть - это совсем не смерть, а переселение. Ну как переселяешься в другую квартиру или дом. Я за свою жизнь их между прочим много сменил. А значит, умирая, мы не умираем, о возвышаемся, так как добровольная смерть всегда делает нас выше.
   - Выше чего? - попросил уточнить я.
   - Ну разве не понятно, - раздраженно буркнул Жорж, - выше нас самих. Если человек принял такое решение, то это означает, что он преодолел притяжение плоти, у него больше нет страха, что он уйдет под землю или сгорит в крематории вместе с ней. А страх привязывает нас к этой бессмысленной жизни, которой мы все живем. Вот, - с облегчением и одновременно с гордостью выдохнул он, констатируя тем самым, что ему удалось все-таки поведать об учение новоявленного гуру.
   - Теперь мне стало понятней, - сказал я чистую правду, ибо мне в самом деле стало ясней, чем привлекает к себе этот человек. По крайней мере его учению не откажешь в какой-то странной притягательной логике. Хотя нельзя сказать, что ничего подобного я никогда не слышал, новый пророк пересказывает очень старые мысли.
   - Тебе надо его обязательно послушать, - убежденно произнес Жорж.
  - Я понимаю, что изложил коряво, так что ты может быть и не оценил по достоинству его учение. А вот его заслушаешься. Говорит как по писанному. И даже лучше.
   - Я непременно его послушаю, - заверил я Жоржа. - Но что ты дальше собираешься делать? Может быть, тебе пора возвратиться в большой мир?
   - Еще рано, теперь, когда я встретил Асахата я не могу отсюда уехать, пока не познакомлюсь досконально со всем его учением.
   - А в нем еще много глав?
   Жорж немного недоверчиво взглянул на меня, по-видимому у него закралось подозрение, что я насмехаюсь над ним.
   - Я не знаю, но он постоянно призывает к терпению. Он говорит, что только терпеливые люди способны добиться преображения и вечной
  жизни.
   - А что же ждет в таком случае нетерпеливых?
   - Ничего хорошего, - подтвердил Жорж самые мрачные мои подозрения. - Их ждет проклятие в виде постоянного страха перед смертью. И он совершенно прав, я сам был таким. Не мог ходить на похороны, видеть покойников. Даже когда мама умерла, я был в другом городе и постарался
  приехать тогда, когда ее уже похоронили. Ты представляешь, каким я был негодяем. Но он простил мне этот страшный грех.
   - Он что еще и священник, отпускает грехи? - удивился я.
   - Да, если его попросят. Он говорит, что грехи человеку может отпустить любой, кого он уважает. - Внезапно до сего момента очень серьезное лицо Жоржа вдруг расплылось в улыбке. - Я тоже отпустил грехи одной женщине, она сама попросила меня об этом. Когда я это делал, то был на седьмом небе от счастья. Значит, люди стали замечать, что я начал изменяться. И все благодаря ему. - Жорж вдруг встал. - Мне пора идти по одному делу. А к тебе я зашел, чтобы помочь. Мы все же друзья, а друзья должны помогать друг другу.
   Против этого тезиса у меня не нашлось слов для возражения. Я встал и проводил Жоржа до двери. На прощание он мне пожал руку. Его рукопожатие было порежнему крепким. Я подумал, что только оно и ос-
  талось от прежнего полного жизненных сил бизнесмена.
  
   ххх
  
   Почему-то после визита Жоржа я находился в состоянии непрерывного ожидания важных событий. Но день прошел на редкость спокойно, больше меня никто не беспокоил. Мне даже стало немножечко скучно, может быть, я все преувеличиваю и ничего страшного тут не творится. А если кто и кончает жизнь самоубийством, так ничего принципиально нового в этом нет. Кончали и будут еще долго кончать. Жить имеет одно гнусное свойство, что на каком-то этапе некоторые люди начинают испытывать к ней
  отвращение или такие душевные муки, что только уход из нее, как ни странно это на первый взгляд звучит, способен примирить их с действительностью.
   После ужина я было увязался за Мстиславом, мне не терпелось поделиться с ним сегодняшним открытием. Но он так косо посмотрел на меня, что все слова застряли у меня в горле. И я посчитал за благо ретироваться.
   Хотя поведение Мстислава мне было не понятно, я решил, что нет смысла пытаться угадать, чем оно вызвано. Не исключено, что Петров или кто-нибудь еще снова стали распространять обо мне какую-нибудь клевету. Но тогда почему Мстислав не поделился со мной новой порцией своих
  сомнений. Нет, скорей тут все же что-то иное.
   Вечером, когда лагерь погрузился в сон, я вышел на улицу. Но к моему удивлению Дины я не обнаружил. Вокруг не было ни души. Я же уже привык к нашим ночным прогулкам и сейчас чувствовал разочарование. Сегодня мне особенно хотелось с ней поговорить.
   Бесцельно сделал несколько кругов по лагерю, я возвратился к себе в комнату. Но долго пребывать в одиночестве мне не пришлось; дверь как-то бесшумно отворилась, и на пороге предстал Лукашевич.
   - Как хорошо, что вы не спите, дорогой Илья Сергеевич, - радостно заявил он.
   - А что в этом хорошего? - спросил я. - Ночь Богом предназначена как раз для сна. И если я не сплю, то не выполняю его завет.
   - Как вы замечательно говорите! - воскликнул он, не уловив в моих словах скрытой иронии. - Мне так нравится всегда беседовать с вами. Целый день бы и проговорил.
   - У меня нет такого количество мыслей, - сказал я.
   - Не верю! - словами великого режиссера возразил Лукашевич. - У вам да не хватает мыслей. Я всякий раз уходу от вас таким обогащенным.
   По правде говоря, я не мог припомнить, чтобы Лукашевич мог бы уйти от меня чем-то особенно обогащенным, мне наши беседы, наоборот, казались лишенными почти всяческого содержания. Не принимать же за него бесконечные восторженные вопли моего соседа.
   - Вы преувеличиваете мои заслуги, - проявил я не слишком свойственную мне скромность.
   - Ничуть. Впрочем, я пришел к вам не за этим. - Лукашевич, словно шпион, внимательно огляделся вокруг, затем приблизился ко мне на минимально возможное расстояние. - Хочу пригласить вас посетить наше общество, - едва слышно прошептал он.
   Наконец-то хоть что-то произойдет сегодня, пришла ко мне мысль. Только не стоит проявлять чрезмерный интерес.
   - Что за общество? - притворно равнодушно спросил я.
   - Я же вам о нем говорил, - даже немного обиделся на мою мнимую забывчивость Лукашевич.
   - Ах, да, - сделал я вид, что только что вспомнил. - В самом деле говорили. А когда?
   - Прямо сейчас. Нас уже ждут. Я сказал, что вы придете. Все были необычайно рады.
   "С чего бы это?" - подумал я.
   - Что ж, пойдемьте, уважаемый Антон Казимирович.
   Второй раз за вечер я вышел на улицу, только теперь в кампании с Лукашевичем. Мы прошли почти через весь лагерь и остановились возле трехэтажного дома, где, как я знал, проживал персонал центра.
   - Нам сюда, - озираясь по сторонам,словно человек, который боится слежки, показал на дверь мой спутник.
   В доме царила полная темнота, не горело ни единой лампочки. Я боялся, что из-за незнанию внутреннего расположения помещений ударюсь лбом о какой-нибудь косяк. Однако Лукашевич великолепно ориентировался в узком пространстве здания, и мне оставалось только не отставать от него.
   Мы поднялись на второй этаж, где было столь же темно, как и на первом. Лукашевич дернул за ручку какую-то дверь, и мы оказались в освещенной комнате без окон. Она была весьма большая, наверное, раза в три превосходила своими размерами ту, в которой проживал. я. Но в ней было столь же тесно, так как она вся была заполнена народом. Здесь сидело и стояло не менее пятнадцати человек. К своему удивлению среди этой толпы я обнаружил и знакомого мне коменданта лагеря. Тот взглянул на меня и улыбнулся, словно старому приятелю.
   И все же не его особа сконцентрировала на себе пучок моего основного внимания, а скромно сидящий в уголке мужчина. Но я почему-то сразу выделил его среди всех остальных. И не только потому, что у него
  единственного из присутствующих была азиатская внешность, а каким-то странным выражением лица. Оно одновременно имела печать отрешенности и
  высокомерия. Как это две совершенно несовместимых ипостасей уживались внутри него, мне было не совсем понятно. И может быть, поэтому я чувствовал, что не могу отвести от него глаз.
   От созерцания этого человека меня отвлек комендант. Он подошел ко мне и взял за локоть.
   - Я рад, что вы теперь с нами, я надеялся на такой исход едва вас увидел. Сейчас мы найдем для вас место. Антон Казимирович, принесите стул.
   Лукашевич справился с заданием в рекордные сроки, не прошло и минуты, как он появился со стулом и торжественно поставил его рядом со мной.
   - А почему вы не принесли себе? - негромко спросил я, так как чувствовал себя немного неудобно.
   - О, не беспокойтесь, я здесь частный гость, я постою. А вы садитесь, так вам будет легче все воспринимать.
   Я сел и приготовился смотреть и слушать.
   Судя по всему роль ведущего выполнял Василий Иванович, так как после нашего появление он первым взял слово.
   - Друзья, сегодня у нас радостное событие, в нашем полку прибыло. Причем, к нам присоединился человек необычный, с большими достоинствами, литератор. Не случайно, что он удостоился такой великой чести, как беседа с Учителем. А не мне вам говорить, как это много значит. Итак, в наши рядя влился уважаемый Илья Сергеевич Деев.
   Невольно я подумал о том, что заявление о приеме в их ряды я не подавал. Впрочем, сейчас это не принципиально, важнее понять, чем они тут занимаются, зачем, словно заговорщики, тайно встречаются под плотным покровом ночи.
   - Илья Сергеевич, - обратился ко мне комендант, - мы до вашего прихода обсуждали вопрос о вечной жизни. Сейчас как раз должен выступить наш друг Суициро Асахата. Так что можно сказать, что вы появились очень своевременно.
   Я вздрогнул и уставился на этого человека. Вот значит он какой: невысокий, худенький, чем-то даже похожий на ребенка. С виду совсем не опасный. Внезапно холодок пробежал по моему животу, так как его глаза обратились в мою сторону и мне вдруг стало так неловко, словно он считывал из моего мозга все возникающие в нем мысли.
   Он перевел свои глаза на другой объект, и я невольно вздохнул с облегчением. Да, такой взгляд не дается случайному человеку, в нем концентрируется такая воля и энергия, что становится страшно. И если та сила, которой он владеет, направлена на зло, то такая личность
  представляет огромную опасность, масштабы которой даже трудно приблизительно оценить.
   - Мы не должны бояться смерти, ибо смерть - высшее благо, которое только даровано нам жизнью. Ничего не может сравниться с нею по своему значению. Тот, кто умер, приблизился к вечности, которая лишь одна имеет значение. Ради чего мы прикладываем столько усилий, если однажды все, что мы построили, для нас исчезнет. Глупцы заботятся о скоротечном, они бессмысленно растрачивают данные им нашим Господом силы, которые необходимы для воссоединения с ним в пространстве безвременного
  бытия. Мы должны научиться презирать и отвергать дары преходящие, так как они, прельщая нас своей внешней привлекательностью, обманывают и сбивают с истинного пути. Жизнь нужна лишь как этап для подготовки к смерти. Нет никакого смысла цепляться за нее, искусственно продлевать свои дни, без всякой пользы тратя для этого столько усилий. Мы должны уходить из этого мира в тот момент, когда чувствуем себя готовыми к встречи с Ним. И не важен ваш тут возраст, достигли ли вы преклонных лет или вы еще юноша в самом расцвете, совсем не этим измеряется пройденный вами путь, а готовностью к той единственной встрече, ради которой вы и появились на земле. И если вы чувствуете в себе, что пришло ваше время, не медлите, каждая, даже минутная задержка приводит к невосполнимым потерям, ибо Бог не любит, когда кто-либо откладывает свой приход к Нему.
   Все это Асахата произносил тихим, ровным, я бы даже сказал, безжизненным голосом. Но именно такая интонация придавала его словам какую-то необычную силу и убедительность, какой-то непонятный, но очень
  важный смысл.
   Внезапно один из слушателей вскочил со своего места.
   - Учитель, я готов немедленно отправиться к Нему! - иступленно воскликнул он.
   Это был совсем еще молодой парень, судя по виду, я бы не дал ему и двадцати лет. По крайней мере его гладкое лицо свидетельствовало о том, что бритва прохаживалась по нему еще не слишком часто.
   Асахата неторопливо повернул к нему голову.
   - Уверен ли ты в этом своем желании?
   - Уверен! - так же восторженно крикнул он. - Мне не нужна эта жизнь. Я давно ощущал, что хочу от нее избавиться, а теперь, благодаря вам, я все понял окончательно.
   Внезапно Асахата встал и подошел к потенциальному самоубийце. Он по отечески положил ему руку на плечо. Этот жест немного успокоил парня, он снова сел на стул, не спуская восторженного взгляда со своего кумира.
   - Не следует торопиться, - негромко промолвил Асахата, - надо убедиться в твоем намерение. Ты можешь передумать, ничего не стоит делать под влиянием минуты. В этом вопросе нельзя ошибаться.
   - Я уверен, что не передумаю. Верьте мне, Учитель.
   Асахата кивнул головой.
   - И все же я прошу тебя не спешить. Вернемся к этому разговору во время следующей нашей встречи. И если ты не изменишь своего намерения, то скоро предстанешь перед божественным ликом. Как же ты будешь счастлив, как я тебе завидую!
   Парень хотел что-то возразить, но ему не позволил это сделать комендант.
   - Николай, - повелительно проговорил он, - наш Учитель лучше знает, как следует поступать.
   Николай как-то разом сник, ему плечи согнулись, а тело несколько раз сотряслось, как при рыдании. Асахата отошел от него и вернулся на свое место.
   - На этом сегодня все, - объявил Василий Иванович. - Мы известим каждого, когда соберемся в следующий раз.
   Я тоже встал, чтобы последовать вслед за всеми, но меня остановил голос коменданта.
   - Илья Сергеевич, я вас попрошу задержитесь ненадолго.
   Мы остались втроем: я, комендант и Асахата.
   - Мы очень рады, что вы присоединились к нам, - повторил Василий Иванович уже раз высказанную мысль. - Хотя вполне допускаю, что все, что вы тут видели, выглядит несколько непривычно. Но я уверен, что скоро вы поймете, какой великий смысл во всем этом заключен. С вами выразил желание поговорить наш уважаемый наставник Суициро Асахата. Я вас оставлю одних.
   Несколько секунд мы смотрели друг на друга. Его странно неподвижные глаза смотрели на меня так, словно хотели меня загипнотизировать, полностью подчинить своей воли. Я подумал, что нельзя позволить сделать ему это. Мне только что более чем наглядно продемонстрировали к каким последствиям это приводит.
   Хотя мой взгляд не обладал подобной силой, я решил ответить ему тем же. И, как мне показалось, мой молчаливый выпад не слишком понравилось ему. По крайней мере он отвел глаза в сторону.
   Нас по-прежнему разделяло расстояние в несколько метров, только теперь мы не смотрели друг на друга.
   - Вы не хотите умирать, - вдруг сказал Асахата.
   - Не хочу, - подтвердил я.
   - Но почему вы желаете продолжать жить? Разве вы уже не поняли, что ваша жизнь будет приносить вам лишь страдания?
   - Понял, - снова подтвердил я.
   - Тогда что же вас удерживает?
   - Не знаю, может быть, надежда, что однажды все изменится.
   - Часто ли вы молитесь?
   - Я не молюсь, я не верю в молитву.
   - А в вечную жизнь?
   - Верю.
   - Но разве вы не понимаете, что вера в вечную жизнь и желание жить несовместимо.
   Я молчал, не зная, что сказать. Наверное, он был по своему прав, но далеко не всегда один человек соглашается с правотой другого человека.
   - В самое ближайшее время вам предстоит сделать выбор. Вы не сможете выдержать противоречия собственной жизни. Они вас погубят. Вы должны пойти навстречу своей судьбе, принять решение, к которому вас призывают свыше. Вы не случайно оказались этой ночью здесь. Это он послал вас ко мне, чтобы я оказал бы вам помощь, облегчил бы переход из состояния вечной неуверенности к вечному блаженству.
   - То есть смерти, - уточнил я.
   - Смерти? - Впервые в его ровном, как асфальтовое шоссе, голосе, прозвучали едва уловимые нотки удивления. - О какой смерти вы говорите?
   - О той, какой умирают люди. По крайне мере другой я не знаю.
   - Разве я говорю о смерти. Я говорю о жизни, о вечной и прекрасной, как утро в цветущем саду. Если бы я вел разговор о смерти, кто бы пришел бы ко мне. Никто не желает себе смерти.
   - Что же тогда столь страстно желает этот юноша?
   - Смерть - всего лишь мгновение, едва уловимый миг перехода из одного мира в другой, небольшая плата за вечное блаженство, за невыразимое никакими словами счастье находиться с Ним. Стоит ли ради того, чтобы промучиться здесь еще несколько лет, терпеть все ничтожество этой бренной жизни. Тем более, смерть все равно придет однажды сама, без нашего зова.
   - Поэтому я не вижу смысла приглашать ее столь рано?
   - Человек уходит в тот прекрасный мир таким, каким он был при жизни. Если его душа не обрела истину здесь, если он ушел отсюда с ненавистью к тому, что его вынуждают это сделать, то и там он никогда не обретет покой. Он будет в том мире столь же несчастен, как и в этом.
   - Иными словами, вы помогаете обрести людям счастье?
   - Вы правильно поняли, только не то временное и скоротечное, как горная река, а вечное, как Вселенная. Наша жизнь - это лишь подготовка к тому, что будет после нее, вернее то, что будет в той, подлинной жизни. Люди не хотят знать этих истин, им удобней считать, что их ждет за могильной чертой пустота, небытие. И даже те, кто верят в загробную жизнь, ничего не делают, чтобы подготовится к ней. Подумайте, что вас ждет, ваше земное существование закончится очень быстро, оно сгорит как спичка. Останется лишь обугливший малюсенький никому не нужный кусочек дерева. Я же вам предлагаю все дерево, которое будет оставаться вечно зеленым сколь угодно длительное время.
   Асахата, не дожидаясь моего ответа и не прощаясь, вышел из комнаты. Я растеряно проводил его взглядом. Но теперь я уже точно знал, какой путь проделали те пятнадцать людей, чьи безымянные могилы находятся в лесу. Вот только обрели ли они неземное блаженство в обмен на свои земные жизни?
  
   ххх
  
   Ночью я почти не спал, в голове кадр за кадром прокручивалась, заснятая моим сознанием пленка того, чему я был свидетелем. Но почему-то чаще всего она показывала мне не новоявленного апостола смерти, а Николая. Его бледное, вдохновенное, как у поэта лицо, то и дело вспыхивало в моем возбужденном воображении. Только вдохновение это было вызвано не приливом творческой энергии, а стремлением как можно скорее перейти черту, отделяющую наш грубый, зато зримый и осязаемый мир от мира неведомого и невидимого.
   Я сам не совсем понимал, почему меня так задела судьба этого совершенно незнакомого мне юноши. Насколько я успел изучить себя за годы жизни, я никогда не был сострадателен и вполне спокойно переносил страдания и смерть даже близких людей. И когда хоронил родителей я не чувствовал большого потрясения, скорей внутри меня на время просто все оцепенело. Но уже через пару дней я полностью вернулся к прежнему образу жизни, как будто ничего и не случилось. А тут... Я вдруг поймал себя на мысли, что со мной происходит нечто странное.
   Мне очень хотелось поговорить о том, что я наблюдал ночью с Мстиславом. Но за завтраком он был по-прежнему хмур и неразговорчив. Но отступать мне было некуда. Вместе мы вышли из столовой.
   - Я должен с тобой срочно кое-что обсудить, - решительно произнес я.
   - Ну чего там стряслось? - как-то беспечно проронил он.
   - Не здесь же.
   Несколько мгновений Мстислав колебался, затем кивнул головой.
   - Ладно, пойдем до моей хаты.
   Мстислав разлегся на кровати, положив ноги в ботинках на ее спинку. Я видел, что он был поглощен собственными мыслями. Он смотрел в потолок и не обращал на мою персону никакого внимания, словно меня здесь и не было.
   Я кашлянул, привлекая к себе внимание. Мстислав неторопливо, я бы сказал, лениво, повернул ко мне свою красивую голову.
   - Ну, рассказывай, что у тебя?
   Я стал подробно пересказывать события прошедшей ночи. Больше всего место в своем повествовании я уделил Николаю. Я так зримо живописал о том, как все происходило, что Мстислав даже сел на кровати и не спускал с меня глаз.
   - Ну и дела! - заключил он своим восклицанием мой рассказ. - И что же ты хочешь от меня?
   - Я хочу отговорить этого парня от безумного поступка. Но мне нужна твоя помощь. А ты даже не хочешь со мной разговаривать. Я не понимаю, что происходит?
   Мстислав внезапно вскочил и прошелся по комнате. Затем резко остановился напротив меня.
   - Все гораздо хуже, чем ты думаешь, - сказал он. - Этот твой Асахата и его ребятки готовятся взять тут власть.
   - А Учитель?
   - А что Учитель, он уже ничего не может сделать. Он лежит день деньской и ни во что не вмешивается. Да он скорей ничего и не знает, что творится тут. Вчера он созвал своих приближенных и объявил им, что умрет через три дня. Один день прошел, осталось два. И что будет после того, как они истекут?
   - Но почему ты думаешь, что Учитель непременно умрет послезавтра?
   - Потому что он из тех редких людей, которым открыт час их смерти. С обычными людьми такое случается только на войне. просыпается человек, а ему не дает покоя мысль, что он сегодня умрет. Но Учитель не нам чета. Вот увидишь, он умрет через два дня, как он и предсказывал.
   Я сидел подавленный, не зная, что сказать, что предпринять.
   - Что же нам делать? - с надеждой спросил я.
   - Ты думаешь, я знаю. Был бы у меня в руках автомат, я бы не сомневался, как поступить. А с таким противником, как этот Асахата, я никогда не воевал.
   Я поник еще больше.
   - Выходит он и его приспешники возьмут здесь власть и уж тогда весь лагерь превратится в полигон для самоубийц. Мне страшно.
   - А мне, полагаешь, не страшно, - признался Мстислав. - Вот я и хожу, как последний болван, и все кумекаю, что делать. А с твоим Николаем провести профработу надо, тут ты прав. Нельзя отдавать парня им на съедение. Боюсь, только уже поздно, эта зараза засела в нем глубоко, ее так просто не выкуришь из сознания. Я немного знаю его, он помешался от любви. Его девчонка наставила ему рога, он ее застал со своим другом как раз за этим самым занятием. Ну и не выдержал, чего-там такое принял. Едва откачали. Да только крыша у него уже поехала. Вот его и привезли сюда родители.
   - Печальная история, - констатировал я.
   - Печальная история вот-вот начнется, - усмехнулся бывший спецназовец. - Ладно, ты иди пока, я еще подумаю. А с Николаем даст бог сегодня погутарим. Вот только не знаю, как построить разговор. Здесь надо все делать деликатно. А я в таких вещах не мастак. Может, у тебя получится.
   Я вернулся в свою комнату. И почти сразу в ней появился Пак. У меня создалось впечатление, что он находился где-то поблизости и ждал моего возвращения. Причем, его нетерпение было столь сильным и столь явным, что он не стал его даже скрывать и в отличие от прежних наших встреч начал сразу же, без всякого, столь свойственного ему предисловия.
   - Я слышал, что этой ночью вы не только спали, а и кое куда ходили, - сказал он. - Не буду скрывать, что мне известно, где вы были. Я очень рад за вас, вы идете в правильном направлении. Это поможет вам преодолеть нынешнее состояние.
   - Каким же образом? - Мне было любопытно послушать его ответ на столь прямой вопрос. Неужели он вслед за Асахатой будет агитировать меня совершить самоубийство?
   По лицу Пака я понял, что он сообразил, что попал в капкан и теперь ищет способ выбраться из него целым и невредимым.
   Он вдруг широко улыбнулся мне.
   - Вам станет легче, если вы поймете, что из каждой безвыходной ситуации на самом деле есть самые разные выходы. Не все их обязательно принимать, но лучше все их ясно себе представлять. Никому не дано знать, что может пригодиться. Ваша беда заключалась не столько в том, что вы потеряли смысл вашей жизни, а в том, что вы не видели путей, как выйти, из этого тупика. Теперь же вы постепенно, шаг за шагом постигаете новые возможности, осознаете их сокровенный смысл. И это делает вас невероятно богатым, дарует понимание высшей реальности. Согласитесь, что именно все так и происходит.
   Умный бестия, мысленно похвалил я Пака, его так просто в угол не загнать, он не только умеет выкручиваться из сложной ситуации, но еще способен не слишком глубокомысленных людей убедить в собственной правоте. Эта компания очень опасна не столько своим безумными идеями, сколько своей хитростью и коварством, изощренным умением доказывать недоказуемое. Не случайно же появилось это кладбище за забором, которое является самым наглядным примером эффективности их пропаганды.
   Так как я молчал, то Пак с некоторой тревогой стал поглядывать на меня. Я почувствовал злорадство. Беспокойся, беспокойся, а то ты думал, что как удав кролика, уже заглотил меня в свое ненасытное брюхо. Но я еще жив и способен потрепыхаться да еще так, что у тебя запершит
  в горле.
   - Меня смущает то чересчур крайнее средство, которым пытаются лечить наши болезни, - сказал я. - Неужели нет ничего менее радикального?
   - Я отлично понимаю ваши сомнения, то, что вы слышали сегодня ночью, может в самом деле показаться, как вы сказали, чрезмерно радикальным методом лечения. Но во-первых, речь идет исключительно о добровольном решении. Никто никого не принуждают, просто людям объясняют, как обстоят дела на самом деле. Поймите, что жизнь - это не более чем иллюзия. Эта мысль очень древняя, она возникла у людей почти сразу же, едва у них стали пробуждаться первые признаки разума. И лишь смерть
  всегда реальна, ибо она помогает обрести подлинную реальность. Я вас вовсе не призываю к такому развитию событий, я даже считаю, что в подобном деликатном вопросе любое давление недопустимо. Но разъяснить вам суть явления, считаю, своим долгом. В противном случае я не выполню ту миссию, ради которой я и нахожусь здесь.
   Я решил, что больше нет смысла загонять его в западню, он все равно, словно уж, выползет из нее.
   - Я вам весьма благодарен за разъяснения, не скрою, после всего услышанного ночью пребываю в некотором замешательстве. Признаться, никогда раньше ничего такого не приходило в голову. Я должен привыкнуть к некоторым мыслям, они уж слишком непривычны.
   - Вы совершенно правильно поступаете! - с энтузиазмом поддержал меня Пак. - Не надо ничего принимать на веру, сомнения - мать поиска истины. Я вам признаюсь, что когда впервые столкнулся с такой аргументацией, был просто возмущен ею. Мне хотелось схватить этого человека
  за плечи и толкнуть изо всех сил.
   - Это был Асахата? - прервал я его рассказ.
   Пак бросил на меня испытующий взгляд.
   - Нет, то был другой человек.
   - Что же произошло потом?
   - Я удержал тогда в себе это желание и стал размышлять над тем, что услышал. Не буду вас утомлять подробностями, но это был долгий и мучительный процесс. И постепенно я постигал всю глубочайшую мудрость такого взгляда на мир.
   Я подумал, что у меня не хватит выдержки, чтобы не задать ему этот вопрос.
   - Но коль вы постигли всю мудрость этого взгляда, тогда почему вы не поступите еще мудрее и не переселитесь из этого мира в тот?
   Пак хитро взглянул на меня.
   - Я был уверен, что рано или поздно услышу от вас этот вопрос. Что ж, он вполне закономерен. Не знаю, только поймете ли вы меня, а если поймете, поверите ли вы мне?
   - Объясните, а там посмотрим.
   - Не скрою, я был уже совсем близко к этой цели. Но именно тогда я и встретил Асахата, и он позвал меня за собой. Он сказал мне, что уйти в мир иной - не самая великая доблесть, гораздо большая доблесть нести эти идеи людям, которые будут воспринимать их в штыки, возводить хулу на тех, кто их проповедует. И я понял, что час мой еще не пробил, что эта встреча была дарована мне не случайно, это знак судьбы, указание свыше на то, что я должен делать. И с тех пор я несу слово истины. Знали бы вы, в какие только тяжкие и печальные ситуации я попадал, как подчас был ненавидим. И в тюрьме сидел с насильниками и убийцами, и неоднократно был избит, на меня было совершенно два покушения. Во время одного пуля прошла в сантиметре от сердца. Хотите покажу шрам.
   Не дожидаясь моего согласия, Пак расстегнул рубашку и обнажил без единого волоска грудь. И действительно чуть левей от соска я увидел рассекающую кожу глубокую красную борозду.
   Кажется, он не врет, подумал я. Но что это меняет по существу? Страдания и пытки можно принять и за самую омерзительную идею. Таких примеров в истории просто тьма, а многие изуверы были весьма мужественными людьми, готовые взойти на костер за свои безумные убеждения.
   Пак снова застегнул рубашку и посмотрел на меня, ожидая на все им рассказанное и показанное моей реакции. Но я не спешил явить ее миру, честно говоря, мне хотелось немного помучить Пака. На мой взгляд, он вполне этого заслуживал.
   - Мне кажется, что я не способен на такое подвижничество, - наконец произнес я. - И вообще, мне жалко покидать этот мир. Я понимаю, сколь он несовершенен и даже омерзителен, я даже готов допустить, что он не более чем иллюзия, но за годы пребыванию в нем я как-то с ним свыкся. А что там, за порогом, куда нет доступа живым, то мне не ведомо. Может, все так, как вы рассказываете, а может, и не так. Никто же оттуда не возвращался. А если я обманусь в своих ожиданиях?
   - Возвращался! - твердо произнес Пак.
   - Кто же? - спросил я, уверенный в его ответе.
   - Он там был, наш наставник, Суициро Асахата.
   - И вернулся? - не смог я скрыть насмешки.
   Пак едва не прожог меня взглядом, таких ненавидящих глаз я у него еще не видел. Мне в какой уж раз за последние дни стало не по себе. Эта публика очень опасна, в этом я убеждаюсь все больше и больше.
   - Напрасно вы смеетесь. - Пак постарался убрать из голоса все нотки угрозы, но до конца это сделать ему не удалось, и я различил ее мелодию. - Он пережил такие ощущения, о которых вы даже отдаленно не догадываетесь. То, блаженство, которое испытывает там душа, настолько
  велико, что для его передачи не существуют в человеческом языке никаких слов.
   - Но раз там так хорошо, зачем он возвратился в этот грешный мир?
   - Но я уже вам объяснил, то был великий подвиг служения. Он рассказывал нам, что ему было предоставлено право выбора: либо остаться там навечно, либо вернуться, как вы правильно заметили, в грешный мир, чтобы проповедовать среди людей истину. Вы знаете, какое решение он принял. Именно поэтому мы все идем за ним.
   - А Учитель, - негромко спросил я, - ведь он не разделяет эти воззрения?
   На лице Пака на мгновение мелькнуло выражение пренебрежения. Но мой куратор молчал, явно не решаясь развивать эту тему. Внезапно он решился раскрыть все карты, я видел, как ярко засверкали его глаза. Он в упор взглянул на меня.
   - Учитель пребывает в иллюзии, что этот мир можно сделать лучше, что человек способен его познать и изменить. Он великий мастер софизмов, но в его словах нет подлинного понимания истины. Он нужен незрелым душам и умам, которые согласны питаться субпродуктами вместо того, чтобы вкушать настоящую пищу. В свое время он не отважился на то, чтобы посмотреть правде в глаза. Асахата поведал ему об истинном предназначение своего учения, но Учитель не воспринял его. Наоборот, он отверг и прогнал наставника.
   - Вот как, значит они в ссоре. - Внезапно ко мне пришла одна мысль. - Даю на отсечение руку, что Учитель не знает и не ведает, что Асахата находится в центре.
   Судя по виду Пака он потерял самообладание, так как его лицо было как открытая книга, на нем отображалось едва ли не все, что происходило у него внутри. А происходило по-видимому следующее: он вдруг осознал, что допустил непростительную оплошность и выдал секрет, который
  обязан был хранить. И тем самым он самолично вложил в мои ладони большие козыри, которыми я теперь мог бить едва ли не его любые карты.
   - Это совсем не так, - сказал Пак, но его слова прозвучали неубедительно, причем, не только для меня, но и для него самого.
   Потерпев поражение, Пак решил ретироваться.
   - Надеюсь на ваш ум и благоразумие, - многозначительно произнес он, - и вы сумеете разобраться, кто глаголет от лица истины, а кто ее искажает. Мне кажется, что сегодня наша беседа была особенно полезной. Мы вышли с вами на обсуждение самых сокровенных вопросов. Я считаю, что вы находитесь на пути к выздоровлению. Только надо проделать еще большую работу. Но я не сомневаюсь, что у вас хватит на это терпения.
   Высказав свои пожелания, Пак встал и быстро покинул комнату. Со стороны это сильно напоминало бегство. Но моя реальная или мнимая победа над противником не слишком обрадовала меня, я вдруг кожей ощутил нависшую над собой опасность. Все, что я только что наговорил, не пройдет для меня бесследно, мой уважаемый куратор непременно доложит обо всем своему наставнику. А он, судя по всему, человек бескомпромиссный, умеет принимать любые, в том числе самые жестокие решения. Это я почувствовал при разговоре с ним.
   Я лег на кровать, так как чувствовал себя усталым и опустошенным. Я приехал сюда, чтобы избавиться от сомнений, восстановить, словно попорченную временем картину, внутреннее равновесие, а вместо этого оказался втянутым помимо своей воли в историю, которая вносит в мою душу еще большую сумятицу. Неужели Пак говорил правду, когда уверял, что этот Асахата побывал за порогом жизни, познал неведомые смертному человеку ощущения и при этом благополучно вернулся в наш мир. В это трудно поверить, но в таком случае откуда он черпает такую несокрушимую уверенность в собственной правоте.
   Затем мои мысли сменили направление движения. Если Учитель ничего не знает о пребывании тут Асахата, то означает ли это, что если он об этом проведает, то вышвырнет его вместе последователями из лагеря. А это был бы не самый плохой вариант. Вот только как снова встретиться с Учителем, если он никуда не выходит, а вход в его резиденцию преграждают вооруженные охранники?
   ... Я проснулся от того, что меня кто-то сильно, словно яблоню, тряс за плечо. Мне стало так страшно, что я вскочил, как ужаленный ядовитой змеей. Неужели они уже пришли за мной, как молния, промелькнула тревожная мысль.
   Я разлепил глаза и увидел, что манипуляции с моим плечом совершает Мстислав. За ним стоит Аристархов.
   - Я думал, что ты уже того, на небе, - насмешливо произнес Мстислав. - Никак не мог тебя разбудить. Вот Дмитрий Евгеньевич не даст соврать.
   - Что-нибудь случилось? - спросил я.
   - Ты забыл, мы же хотели поговорить с этим Николаем. Я прихватил с собой Дмитрия Евгеньевича, как самого умного из нас. Боюсь, что что разговор будет не из легких.
   Я кивнул головой, не сомневаясь в этом.
   - А вам известно, где он обитает? - спросил я.
   - Известно, - ответил Мстислав. - Между прочим, рядом с тобой, в соседнем корпусе.
   - Тогда пойдемьте, - решительно сказал я.
   - Подождите, - остановил нас Аристархов, - объясните мне, что произошло, а то из рассказа Мстислава я не все понял.
   - А что объяснять, - пождал плечами я. - По-моему, уже многое ясно. Наши, так называемые кураторы, втерлись в доверие к Учителю, воспользовавшись его слабым здоровьем, и стали использовать его имя и основанный им центр для своих гнусных целей. Эти изуверы хотят, чтобы люди в массовом порядке кончали бы жизнь самоубийством. А главный у них некто Суициро Асахата. До вас у меня в гостях был мой куратор - Пак, и он проговорился, что Учитель не знает о присутствии здесь этого человека.
   Мстислав даже присвистнул.
   - Вот это то что называется важной информацией. Благодарю за службу! - по-военному сказал он. При этом он хлопнул меня так сильно по плечу, что я едва не завопил от боли. - А ты неплохо сработал. Молодец, литератор.
   Не скрою, похвала Мстислава была мне приятна, от нее я загорелся еще большим желанием спасти Николая.
   - Вопрос только в том, как лучше воспользоваться этой новостью? - задумчиво, словно мысля вслух, проговорил Мстислав.
   - Надо сообщить Учителю, и он с ними разберется.
   - К нему не пробиться, - заявил Аристархов, - они не пустят нас.
   - Верно говоришь, - согласился спецназовец, - к нему не пробиться. А теперь, после того, как тебе стало многое известно, они будут отгораживать его от всех ненужных с их точки зрения контактов еще сильней.
   - У меня есть идея! - воскликнул я.
   - Выкладывай, - потребовал Мстислав.
   - Дина может встретиться с ним. Она имеет к нему свой доступ.
   - Поговори с ней, - чему-то усмехнулся Мстислав. - Зря что ли вы ночью гуляете.
   Я покраснел. Я-то полагал, что об этом стороне моей жизни никому неизвестно.
   - Не смущайся, - улыбнулся Мстислав, - женщина она красивая. Я бы тоже не прочь с ней пройтись вечерком, да она на меня никогда не клюнет. Ей надо такого головастого, как наш литератор, а не такого неуча, как я. Так что агитируй ее нам помочь. А сейчас пойдемьте к Николаю.
   Мы остановились возле дверей, за которыми должен был находиться Николай. Но почему-то медлили преодолеть это последнее, отделяющее нас от него препятствие. Вместо этого мы прислушивались к тому, что происходит в комнате. Внезапно там раздался сильный грохот. Не сговариваясь, мы навалились на дверь.
   Но эти усилия оказались излишними, дверь была не заперта. Вся наша троища ворвалась в комнату. Николай стоял посреди нее и поднимал упавший стул. Он с нескрываемым изумлением уставился на нас, явно не понимая, что происходит.
   Несколько секунд длилась эта немая сцена, когда все молча смотрели друг на друга.
   Первым прервал молчание хозяин комнаты.
   - Что вы тут делаете? - задал он банальный, но и вполне закономерный вопрос. Ответить на него было нам не так-то и просто.
   - Мы пришли с тобой поговорить, - не блестя оригинальностью, ответил Мстислав.
   Изумление на лице Николая сменилось на недоумение и даже опасение. Он внимательно переводил взгляд с одного на другого, не зная, на ком остановиться.
   - О чем же вы хотите со мной говорить? - настороженно поинтересовался он.
   - Это долгий разговор, - снова отозвался за всех нас Мстислав. - Ты не против, если мы тут ненадолго расположимся?
   Николай пожал плечами, что должно было означать: я не против, но и не за, все зависит от обстоятельств. Но мы дружно решили истолковать этот жест в пользу приглашения.
   Так как стульев на всех не хватило, то Мстислав устроился на кровати. Николай же оставался стоять. Теперь я мог разглядеть его во всех деталях. Это был очень привлекательный парень, таких, как он, девушки способны любить до безумия. Не маленький, но и не высокий, со стройный фигурой и нежным овалом миловидного лица. Но более всего мне понравился его взгляд; он был застенчивым и в тоже время решительным. Этот человек, пожалуй, умеет не отступать от задуманного и переубедить его будет совсем не просто.
   - Ну и о чем вы собираетесь со мною говорить? - скрестил Николай руки на груди.
   Мстислав растерянно посмотрел сперва на меня, затем на Аристархова. Бывший спортсмен явно не знал, как начать эту непростую беседу.
   Инициативу на себя решил взять бывший физик.
   - Нет смысла ходить вокруг да около. Нам известно о твоем решении.
   - О каком решении? - спросил Николай, но я заметил, как он побледнел.
   - Покончить собой.
   - Ну и что? Это мое дело.
   - Не совсем, - парировал Аристрахов.
   - Что значит не совсем?
   - Твое самоубийство вызовет у людей самые разнородные чувства, очень многие будут сильно огорчены.
   - Это кто же? - недоверчиво спросил Николай.
   - Мы, например.
   - А вам то что, мы почти и незнакомы. - Чувствовалось, что он не доверяет ни одному нашему слову.
   - Дурак ты, парень! - не сдержался Мстислав.
   Аристрахов с укоризной взглянул на него, Мстислав отвернулся.
   - Пойми, мы здесь все связаны одной цепочкой, которой нас сковала общая беда, - пояснил Аристархов. - Не только ты, мы здесь все балансируем на грани между жизнью и смертью. И каждый, кто решает этот вопрос в пользу смерти, наносит сильный удар по общим надеждам на избавление от нашего духовного недуга. Те, кого ты видишь перед собой, хотят выйти отсюда живыми, а не мертвыми. А твое самоубийство будет особенно сильным ударом, ты же самый молодой в нашем лагере. А если так поступают молодые, что же делать в таком случаем, нам, старикам.
   Николай, явно не ожидавший услышать подобные аргументы, пребывал в растерянности. Но не очень долго, внезапно он перешел в атаку.
   - А почему бы вам не поступать точно так же. Мы абсолютно ничего не теряем. Жизнь не кончается с физической смертью, она просто переходит в другую форму, бестелесную. Все грязное, мерзкое, постыдное исчезает вместе с телом, зато остается все самое лучшее ради чего только и стоит жить. Я не виду никакого смысла продолжать свое прежнее существование, оно принесло мне лишь одни страдания. И где гарантия, что после того, как я уйду отсюда, я не попаду в точно такую же ситуацию. Какой же смысл в этом бесконечном повторе, лучше отправиться совсем в иные миры, где все совсем по-другому и нет измен... - Внезапно Николай, словно наткнувшись на невидимый барьер, замолчал.
   Я понял, что он вспомнил о своей неудачной любовной истории и что вызванная ею боль еще не прошла.
   - Мы знаем о том, что с тобой произошло, - мягко произнес Аристархов, - это печально, но это случается в жизни. Ты еще очень молод и без всякого сомнения встретишь человека, с которым ты испытаешь все прелести любви. И поверь моему опыту, ничего прекраснее в жизни не придумано. Ты будешь безмерно счастлив. Вместо этого ты хочешь перечеркнуть эту возможность, поставить точку в своей судьбе, не выполнив ничего из предназначенного тебе. Жизнь каждого из нас принадлежит не только нам самим, но и всем. И насильственно прерывая ее, человек тем самым обедняет всех людей. Ни одного человека нельзя заменить, появление каждого из нас на белый свет имеет свою цель. Не слушай тех, кто призывает тебя ради призрачного блаженства отказаться от реального счастья, ими двигают не благородные цели, а собственная ущербность, ненависть и зависть к тем, кто способны наслаждаться своим пребыванием на земле, кто способны творить, создавать здесь новые ценности. Сами-то они бесплодны и таким образом стремятся нейтрализовать свой
  комплекс неполноценности. А такие, как ты, по неразумению или неопытности им потворствуют. Подумай, для чего ты хочешь это совершить.
   - Если ими, как вы говорите, движет комплекс неполноценности, то, что движет вами? Страх перед смертью. - Николай насмешливо улыбнулся.
  - А я в отличии от вас не боюсь смерти. Я пережил то, что во сто крат хуже нее.
   - Что ты знаешь, щенок, о смерти! - вновь не стерпел Мстислав. - Это я о ней знаю все! Я видел, как умирали мои друзья. Но они умирали за то, чтобы такой сопляк, как ты, мог бы ничего не бояться. И они в отличии от тебя знали цену жизни. А ты ничего не сделал, а уже туда же. Наслушался всяких болтунов и, как попугай, повторяешь за ними их бредни. Взгреть бы тебя как следует, чтобы не дурил. Подумаешь, баба изменила. Ну и ты ей измени. Клин клином вышибает. Пистолет приставить к виску - ума не не надо. Ты попробуй жизнь проживи, как человек, другим пользу принеси.
   - Я не обязан приносить никому пользы и что-то не замечал, чтобы кто-либо стремился принести ее мне, - сухо заметил Николай. - Я бы хотел, чтобы вы бы покинули мою комнату и больше не вмешивались в мои дела. Запомните получше, я не нуждаюсь в ваших советах.
   Дальнейший разговор потерял всякий смысл. Словно по команде, мы встали со своих мест и молча покинули комнату Николая.
   Подавленными, мы вернулись в мою комнату. Сильнее всего эмоции бушевали внутри Мстислава, он просто не находил себе места.
   - Убил бы этого щенка! - сжал Мстислав кулаки. - Поет под фанеру этого Суициро Асахата и думает, что говорит что-то умное. А сам просто загиптозирован этим подонком. А ведь если убрать гипнотизера, то не будет и гипноза.
   Аристархов, не соглашаясь, покачал головой.
   - Если это и гипноз, то он проникает так глубоко в сознание, что оттуда его так просто не извлечешь. Этот Асахата опаснее, чем даже мы предполагали. Нам будет трудно с ним справиться. Нам нужна тяжелая артиллерия. - Он выразительно посмотрел на меня.
   Я понял на что намекал его взгляд.
   - Сегодня я непременно встречусь с Диной, - заверил я.
  
   ххх
  
   Я вдруг поймал себя на мысли, что с каждым днем все сильнее скучаю по ней. Без наших прогулок под Луной, мое пребывание тут теряло всякую привлекательность. Какая-то неудержимая сила тянула меня к этой женщине. Я ловил себя на том, что думаю о Дине все свободное время. А так как его у меня было более чем достаточно, то это означало, что мои думы возвращались к ней постоянно.
   Я боялся, что она не выйдет на улицу в эту ночь. В конце концов не исключено, что ей начинают надоедать наши совместные гулянья. Или она может плохо себя чувствовать. Мало ли причин для срыва свидания. Тем более что мы еще ни разу не уславливались о нем.
   К вечеру я буквально весь горел от нетерпения и потому покинул свою комнату, когда еще даже окончательно не стемнело, и тонкие светлые полоски догорали на небе. Однако на улице уже никого не было, так как ложились тут все рано. Каждого здешнего обитателя мучили сильные
  душевные проблемы, а когда человек спит, то на этот срок они куда-то улетучиваются.
   Дабы скоротать время, я несколько раз прошелся по затихшему лагерю, прислушиваясь к немногочисленным витающим в воздухе звукам и, пытаясь по ним определить, что здесь происходит под покровом надвигающейся темноты. Я приблизился к дому, где жил Учитель. Мом мысли проникли сквозь стены, в ту комнату, где состоялась первая и единственная наша встреча. Из каких глубин Вселенной прилетел на землю его высокий дух? И в какие дали он скоро уйдет снова, дабы затем вновь вселиться в чье-то тело, чтобы явить миру нечто такое, чего он долго еще не будет в состоянии понять и оценить? Да разве я и сам по-настоящему осознаю величие этой личности, которая отвергла все земное и возвысила себя до недостижимой для обычного человека высоты.
   Внезапно за своей спиной я услышал чьи-то шаги. Сам не зная почему, но я сильно испугался. У меня вдруг возникло безотчетное ощущение, что приближается враг. Я резко повернулся и увидел прямо перед собой Дину. И сразу же исчезло, будто и не было, мерзкое ноющее чувство в груди.
   - Вы меня испугали, - признался я.
   Она пристально посмотрела на меня.
   - Но раньше вы не боялись моего неожиданного появления? Что-то случилось?
   - Случилось, - подтвердил я. - Я меня появились враги.
   - Враги? Здесь?
   - Они есть везде, - усмехнулся я. - А чем это место хуже других. Я должен вам кое что поведать. Мы вышли на людей, которые склоняют здешних обитателей к самоубийствам. То, что мы с вами наблюдали, можно не сомневаться, что произошло не само по себе, Вадима, как и многих других, уговорили это сделать. Мы обнаружили за оградой кладбище с пятнадцатью могилами. На них нет никаких надписей, чтобы никто бы не смог узнать, кто лежит в них. Умерших хоронят тайно. Впрочем, вы сами видели, как это все происходит.
   - Но зачем, кому это понадобилось!?
   - Здесь есть некто Суициро Асахата, его приверженцы называют этого человека наставником. Большинство кураторов входят в секту, которую он, судя по всему, возглавляет. Они-то и проповедуют смерть, так как считают, что только после нее начинается подлинная жизнь. И чем раньше человек добровольно уходит в мир иной, тем более полно он затем живет. И, как оказалась, хотя эта философия не слишком сложная, но весьма действенная. Немалое число обитателей лагеря поддаются этим увещеваниям. Вот-вот может покончить собой совсем молодой парень, его зовут Николай. Он уже публично выразил такое намерение.
   - Я знаю его!
   Я слегка пожал плечами.
   - Сегодня мы пытались его отговорить от этого шага, но он так сильно загипнотизирован этими людьми, что мы потерпели полное фиаско. Он убежден, что если он совершить самоубийство, его ждет море наслаждений там, куда он попадет. А так как многие в этом мире их лишены, то
  они и клюют на приманку.
   Дина на несколько секунд задумалась.
   - Могу я задать вам вопрос?
   - Конечно.
   - А почему вы не клюнули на эту приманку? Ведь ваш случай весьма тяжелый.
   Теперь пришла очередь задуматься мне. Я вдруг ощутил волнение, так как предельно ясно понял, что защищало, что оберегало меня от искушения пустить глубоко в сердце эти страшные проповеди.
   - Я вам отвечу, - чуть-чуть запинаясь, проговорил я. - Это ваша заслуга, вы меня уберегли.
   - Я?
   - Наши встречи приобрели для меня такое значение, что я стал неуязвим для тех отравленных стрел, которые они пускали в меня.
   Мы снова замолчали. Но если до этого мы молчали порознь, но теперь наше молчание было совместным. Каждый пытался понять, что же только что произошло.
   - Мне тоже стали дороги наш встречи, - вдруг тихо произнесла Дина.
   Одновременно мы шагнули навстречу друг друга, окончательно преодолев то небольшое расстояние, что еще разделяло нас. Дальнейшие минут десять, а может пятнадцать или двадцать, а то и все полчаса мы молчали. Вернее мы говорили, только на другом языке, на самом прекрасном в мире языке поцелуев.
   Но все на свете кончается, даже разговор с помощью поцелуев. Мы оторвались друг от друга и каждый посмотрел на другого. И неожиданно мы рассмеялись. Нам было так хорошо, так весело, что не требовалась даже причины для смеха.
   - У меня к тебе есть одна важная просьба, - наконец смог проговорить я, немного успокоившись.
   - Слушаю тебя, милый.
   Это ее обращение ко мне снова погрузила меня с головой в океан блаженства. Я обнял ее покорное нежное тело и вновь поцеловал.
   Сколько еще прошло времени, я не знаю, скорее нисколько, так как оно просто перестало существовать. Но несмотря на наши страстные лобзания, я не чувствовал сильного желания, мною владело бесконечная, как вселенная, нежность. Она гасила, как вода огонь, все грубое, плотское, низменное.
   - Какая же у тебя просьба? - напомнила мне Дина, нежно покидая мои объятия.
   - Надо переговорить с Учителем, по-видимому, он не представляет, что происходит в Центре, кто тут правит бал. Эти сектанты тщательно его охраняют от ненужных, по их мнению, контактов. Нам к нему вряд ли пробиться. Одна надежда на тебя, что ты сумеешь рассказать ему обо всем.
   Дина в какой уже раз за эту ночь задумалась.
   - Мне тоже в последнее время очень трудно с ним встречаться. Но я попробую. Есть один канал, через которой можно выйти на Учителя. Странно, но в свое время он и указал мне на него. Как будто бы он предвидел, что может случиться. Хотя в тот момент это казалось просто дикостью. Я им еще не пользовалась, сама не зная, почему, словно чего-то ждала. Теперь я наконец понимаю, чего именно. Завтра же я постараюсь связаться с ним.
   Больше мы в ту ночь ничего не обсуждали, так как любые слова мешали единению наших душ. Мы стояли обнявшись под огромным шатром звездного неба, два нашедших друг друга человека на огромных просторах безграничного мироздания. И это было то великое чудо, которое, как нам казалось, и было самым чудесным во всей Вселенной.
  
   ххх
  
   Когда я пришел с опозданием, не выспавшись, на следующее утро в столовую, то меня встретили хмурые взгляды Мстислава и Афиногенова. Лишь Петров пребывал в совершенно обычном настроении, а так как мы с ним не общались после того памятного разговора, то он даже не кивнул мне головой и продолжал в прежнем темпе очищать свою тарелку от макарон.
   Мне очень хотелось узнать, что случилось, но в присутствии Петрова я не хотел ни о чем спрашивать. Пришлось ждать, когда закончится завтрак.
   Мы вышли втроем из здания столовой и пошли в сторону жилого сектора. Мои спутники молчали, я почему-то тоже держал паузу.
   Все так же молча мы вошли в комнату к Мстиславу. И только тут его прорвало, он просто весь кипел от ярости, как давно стоящий на огне чайник. Бывший спортсмен и спецназовец бегал из одного угла в другой и выкрикивал ругательства.
   - Вы мне все же скажите, что такого ужасного случилось? - теряя терпение, спросил я.
   - Смотрите, он оказывается ничего не знает? - воскликнул Мстислав. - Гулять надо меньше по ночам. Сегодня в два часа ночи повесился Николай.
   Я вздрогнул, даже не столько от самой этой ужасной новости, а сколько от посетившей меня мысли, что как раз именно в эти минуты мы целовались с Диной.
   - Кто на очереди - вот в чем вопрос? - проговорил Аристархов. - Боюсь, что желающих немало.
   - Что же нам делать? - растеряно проговорил я.
   - Надо вышвырнуть эту мразь к чертовой матери! - решительно проговорил Мстислав.
   - Они просто нас перестреляют, охрана полностью на их стороне, - охладил его пыл Аристархов.
   Судя по реакции Мстислава он отлично осознавал данное обстоятельство: а поэтому не стал спорить.
   - Что тебе сказала твой пассия? - уже более спокойным тоном спросил меня Мстислав. - Она согласилась встретиться с Учителем?
   - Да, она попытается это сделать сегодня.
   - Вряд ли что-нибудь получиться, - вздохнул Мстислав, - в доме, где он живет, усилена охрана.
   - У нее есть какой-то способ это осуществить.
   Мстислав недоверчиво взглянул на меня, но вслух ничего не сказал.
   - Будем ждать, что произойдет. Если Учитель узнает о том, что тут происходит, он вмешается, - словно размышляя вслух, медленно проговорил он. - Только хватит ли у него на это сил? Может, и не хватить. Нет, ребята, нам надо рассчитывать лишь на себя. Они не позволят ему
  выступить против них.
   - Уж не убьют ли они его? - спросил я.
   - Почему бы и нет, для них это раз плюнуть. Убивают же они других.
   - И все же я не понимаю, зачем это им надо, к какой цели они стремятся? - недоумевал я.
   Мстислав растерянно посмотрел сперва на меня, затем на Аристархова. Для него это было не меньшей загадкой.
   - Понять их цели, пожалуй, можно, - медленно, словно подбирая слова, проговорил Аристархов. - В свое время я немного изучал этот вопрос. Не они первые, на земле было немало течений, которые призывали к смерти, в том числе и к массовой, считая эту жизнь греховной, ненужной, обременительной ношей. По мнению адептов этого течения, это и есть ближайший путь к воссоединению с Богом.
   - Но что же все-таки толкает их проповедовать такие страшные идеи? А если человечество однажды совершит всеобщее самоубийство и на земле больше не останется людей. Что же будет в таком случае? - спросил я.
   - Вряд ли они задумываются над такими вопросами. В человеке заложено стремление к смерти, как способ поиска новой жизни. Когда нам плохо, мы хотим исчезнуть, но не для того, чтобы нас бы не было совсем, а с целью перехода в новое состояние. Правда, что это за состояние, мы представляем крайне туманно. Если человек не находит новых для себя путей в жизни, он ищет эти пути в небытие. Так уж он, несчастный, устроен. И есть те, кто пользуются этой особенностью его строения.
   - Пусть даже так, но какой прок этим людям, например, тому же Суициро Асахата толкать людей к такому страшному финалу? Что они получают от этого? Вот что я никак не могу уразуметь.
   - Пожалуй, это самый сложный вопрос. В свое время я ломал голову и над ним. Могу предложить свой вариант ответа на него. Видите ли, понуждать других кончать жизнь самоубийством их заставляет неудержимое стремление к власти, стремление к утверждению своего господства над
  другими людьми. Они испытывают глубокий комплекс неполноценности от того, что не в состоянии реализовать свои желания в этом мире, они бессильны что-либо сотворить в нем по-настоящему созидательное, у них нет для него ни идей, ни умения его покорять. И тогда они устремляют свой взор в мир иной. Что там, они знают не больше нашего. Но именно это всеобщее незнание и дает им вожделенное могущество. Их заявления нельзя или в лучшем случае крайне трудно опровергнуть. Из командировки оттуда случаев возвращения не отмечено. А потому они могут говорить все, что пожелают без опасения быть уличенными во лжи. А здесь, в центре, обстановка как нельзя им благоволит. Тут собрались люди, которые наиболее близко приблизились к духу смерти. Тот, кто теряет цель в жизни, делает большой шаг к могиле. А потому их проповедям обеспечен максимальный успех. Для них та идея Учителя, ради который он основал это заведение, оказалась бесценной находкой. Вот они, как вороны на падаль, все и собрались в этом месте.
   - Здорово! - восхитился Мстислав, - я бы никогда до этого своими мозгами не до пер. Так все оно и есть. Как ты думаешь, писатель? - обратился он ко мне.
   - Я думаю, что Дмитрий Евгеньевич совершенно прав. Единственно, что остается непонятным, что же нам в этой ситуации делать? В случае с Николаем мы убедились, что переагитировать этих зомби практически невозможно.
   - Да, - согласился Мстислав, - поломать над этим голову еще придеться. Но не боись, писатель, не таких врагов сбивали в лепешку.
   - Нет, - снова вступил в разговор Аристархов, - здесь подобные сравнения не уместны, это враги совсем другие. Вы, Мстислав, с такими еще не встречались. И бороться с ними надо как-то по иному.
   - Бить этих ангелов смерти их же оружием, - подсказал я.
   - Идея хорошая, только как ее воплотить? - тоскливо спросил Мстислав.
   Но ответ на этот вопрос так и не прозвучал, так как дверь резко открылась, и на пороге возникла Дина. Это было так неожиданно, что мы все несколько мгновений изумленно смотрели на нее.
   - Наконец-то я тебя нашла, - кинулась она ко мне. - Ты мне очень нужен.
   - Говори при них, это свои, - сказал я.
   Дина не совсем уверенно оглядела мужчин, затем снова повернула голову ко мне.
   - Только что состоялась встреча с Учителем.
   - Ты видела его?
   - Не я, другой человек. Но я его проинструктировала, и он все ему передал. И я получила ответ: завтра Учитель собирается выступить перед людьми.
   - Это здорово! - почти в один голос воскликнули мы с Мстиславом.
   - Это не все, - проговорила Дина. - Учитель, кажется, понимает, кто захватил в лагере власть. И он сказал, чтобы мы ему бы помогли покинуть его резиденцию. Иначе велика вероятность, что они не позволят это сделать.
   - Когда он попытается покинуть свою тюрьмы? - спросил Мстислав.
   - Сразу после завтрака, нужно призвать народ идти на площадь слушать Учителя. А самим отправиться к его дому и помочь ему выйти из здания.
   - Он выйдет оттуда, - решительно пообещал Мстислав. От недавней его апатии не осталось и следа, он вновь выглядел уверенным в себе и бодрым. Ему явно нравилось, что он может снова заняться своим любимым
  делом.
  
   ххх
  
   Я вернулся в свою комнату, переполненный смутными чувствами. Предстоящие события в равной степени меня возбуждали и пугали. Я даже не был до конца уверен, что правильно поступаю. Где-то в глубине душивсходили семена, посеянные в ее почву словами Суициро Асахата. Не случайно же Николай воспринял их столь близко к сердцу, значит они в самом деле имеют магическую силу, в них, как куколка в коконе, кроется какая-то мощная притягательная энергия. Мстислав настроен на борьбу, но он не из тех, кто задумывается о том, какие результаты она принесет. Ему смысл жизни дает сам ее процесс. А что будет дальше, его абсолютно не волнует. Но я-то совсем иной, меня беспокоят как раз последствия наших действий. Даже если мы освободим Учителя из плена, даже если прогоним всех его недругов и предателей, что получится после того, как все завершится. Мы-то останемся при своем, с теми же проблемами. Тогда само собой возникает вопрос: к чему все эти усилия? И не все ли равно, чем закончится эта партия, кто в ней одержит бесповоротную победу? Я попал в самую настоящую патовую ситуацию, когда любой исход поединка оставляет меня ни с чем.
   Я хотел было уже глубоко и горестно вздохнуть, как внезапно появился Пак. Таким я его еще не лицезрел, весь его вид выражал самую серьезную озабоченность, словно его беспокоила судьба мира. Хотя в какой-то смысле так оно скорей всего и было.
   Он посмотрел на меня и вдруг покачал головой.
   - Огорчили вы меня, Илья Сергеевич, ой как огорчили, - произнес он.
   - Чем же? - сразу же настороживаясь как его тоном, так и его словами спросил я.
   - Ни с теми людьми вы завели дружбу, они до добра вас не доведут. А ведь наше лечение проходило успешно, я был убежден, что мы уже скоро достигнем положительного результата. Поверьте, моему опыту и интуиции: мы с вами как никогда близки к цели.
   - Я не совсем понимаю, в чем вы меня упрекаете?
   Пак укоризненно покачал головой, подобно учителю заметившему списывающего контрольную ученика.
   - Бесхмельницын и Аристархов самые безнадежные больные в центре. Они тут уже долго, а прогресса никакого. Если вы будете тесно общаться с ними, это самым непосредственным образом повлияет на ваше лечение.
  Вряд ли в таком случае я смогу вам помочь.
   Хотя последняя фраза получила сопровождение в виде глубокого горестного вздоха, я почувствовал в ней плохо закамуфлированную угрозу. Что он конкретно имеет в виду? Мне вдруг стало страшно и от того противно. Нашел кого бояться. Но я боялся, и с этим ничего нельзя было поделать, как с зубной болью. Разве что вырвать больной зуб.
   - Вы можете сильно помочь себе, если поделитесь со мной тем, что они затевают, - вдруг быстро проговорил Пак.
   Я взглянул на него и, как на шпагу, наткнулся на его стальной угрожающий взгляд. Вот он момент выбора, сколько раз я читал об этом в романах. И уж точно никогда не предполагал, что и мне придеться его пережить, словно герою художественного произведения.
   Что будет, если я ему расскажу обо всем?
   - Я ничего не знаю об их затеях, - угрюмо проговорил я и с вызовом взглянул на Пака. Я отлично сознавал, что он не верит ни единому моему слову и что скорей всего он осведомлен лучше, чем я предполагал. Но я уже чувствовал, что пошел по какому-то пути, ведущему в неизвестное и от того особенно пугающему. И все же, несмотря на страх, свернуть с него было еще труднее, чем признаться во всем своему куратору.
   Но, судя по всему, Пак еще не терял надежду меня переубедить. Внезапно он улыбнулся самой располагающей улыбкой, какую он только хранил в своем арсенале боевых средств.
   - Я не понимаю ваших мотивов, - мягко произнес он. - Вы же уже шли в этом направлении, и оно оказалось пагубным доля вас. Вы пережили глубокий кризис и только-только начали выбираться из него. Зачем же снова, причем добровольно, - он сделал акцент на слове добровольно, - входить в точно такую же трясину. Вы же умный, образованный человек, и вы не хуже меня знаете, что нельзя дважды войти в одну и ту же реку. Между прочим, причина бед большинства из здешних обитателей в том и заключается: они с маниакальным упорством пытаются все повторить сначала. Им по наивности кажется, что следующий свой забег они завершат другим, несравненно более счастливым финишем. Ох люди, люди, - снисходительно покачал головой мой куратор, - как вы слепы, как смешны в своем стремлении все изменить, ничего не меняя. Когда же вам предлагают действительно иной путь, ведущей не просто к счастью, а подлинному блаженству, вы не только отказываетесь, а ожесточенно противитесь ему.
   - Путь, который ведет через смерть, - заметил я.
   - И это я слышу от вас, от великолепно образованного человека. Смерть, жизнь. Вам ли не знать, что уже древние философы, если они были подлинными философами, а не примитивными любителями порассуждать на общие темы, рассматривали жизнь, как протекающую в двух мирах: в посюстороннем и потустороннем. Но жизнь всегда продолжается, живы мы или мертвы.
   - Я хочу быть живым, - твердо произнес я. - Пока мне нравится только это состояние в этом мире.
   - Но в этом, как вы говорите, состояние и в этом мире вы и потеряли смысл своей жизни. И пока не нашли. - Он пристально и одновременно вопросительно посмотрел на меня.
   - Не нашел, - подтвердил я. - Но с недавних пор мне стало казаться, что я его сумею найти. Быть может, я преувеличивал трудность этого процесса.
   Теперь Пак с сожалением взглянул на меня, как бы давая мне понять, как безмерно глубоко я заблуждаюсь.
   - Честно говоря, я надеялся, что мы с вами лучше поймем друг друга, - проговорил он, вставая.
   - А по-моему, как раз это и произошло.
   Пак посмотрел на меня долгим взглядом и мне показалось, что он хочет что-то еще сказать. Но вместо этого молча направился к двери. Вся его небольшая фигура выражала чувство негодования и горечи. Около двери он задержался на несколько секунд.
   - Не могу вам на прощание не сказать, что вы рискуете, Илья Сергеевич. Рискуете окончательно потерять самого себя. И вам уже не поможет даже смерть. Вам уже ничего не поможет. И тогда вы поймете, что есть вещи несравненно хуже и страшнее, чем она. Задумайтесь об этом.
   Пак вышел, а я перевел дыхание. Я не сомневался, что отныне они окончательно и бесповоротно зачислили меня в стан своих врагов. А это означает, что пощады от них ждать не приходиться.
  
   ххх
  
   Меня не покидало ощущение приближающейся грозы. Мне даже казалось, что я вижу, как собираются тучи над моей головой. Хотя погода стояла на редкость великолепной, было тепло, но не жарко, дул слабый освежающий ветер, а небо поражала яркостью и чистотой своей синевы.
   И все же какую бы угрозу не несли в себе происходящие события, они не могли вытеснить то, что жило в моей груди. Я с нетерпением ждал вечера, когда темнота снова соединит меня с Диной.
   Но прежде за ужином я встретился с Мстиславом. Энергия буквально бурлила в мощном сосуде его спортивного тела. Как ни странно, но все происходящее делало его счастливым. Достаточно было встретиться с выражающим непреклонную решительность взглядом, дабы сделать безошибочный вывод: спецназовец снова оказался в своей родной стихии.
   После трапезы он повел меня на спортивную площадку или, как шутливо называли это место в лагере: на большую спортивную арену. Там он придвинул свои губы к моей ушной раковине и, обжигая ее своим горячим дыханием, зашептал:
   - Я все подготовил, ребята согласны принять участие в операции. Сразу же после завтрака мчимся в дому Учителя. Кто быстрее там окажется, тот и одержит победу. Ты все понял?
   Я кивнул головой, слегка отстраняясь от нетерпеливого спецназовца.
   - Но что мы там будем делать?
   - Посмотрим по обстановке. Но не исключаю, что будет весьма горячо. Не сдрейфишь?
   - Не знаю, - честно признался я. - Страх есть. Я разговаривал сегодня с Паком, в конце он стал мне угрожать почти что открытым текстом.
   - Ничего, еще посмотрим кто кого. Не таких обламывали.
   - Но у них оружие, а у нас нет.
   Я заметил, как это напоминание немного охладило воинственный пыл Мстислава, словно на него плеснули ключевой водой. Но лишь буквально на считанные мгновения. Он слишком сильно рвался в бой.
   - Они не посмеют в нас стрелять, пока тут находится Учитель.
   В этом, пожалуй, он прав, подумал я.
   Мы еще несколько минут потратили на то, чтобы обсудить кое-какие детали.
   - Уходим по одному, - тоном заговорщика сказал Мстислав. - Я первый.
   Я смотрел, как идет он своей крепкой и широкой походкой. Почему-то сердце у меня сжалось в плохом предчувствии. Но я постарался прогнать эти неприятные ощущения, впереди меня ждало самое радостное событие из всех, которые только могли случиться в моей жизни: новая встреча с Диной.
   Я с трудом дождался, когда окончательно стемнеет, и обитателей лагеря заставит утихнуть сон. Она уже ждала меня. Мы поздоровались долгим страстным поцелуем и, тесно прижавшись друг к другу, не выбирая дороги просто пошли куда глаза глядят.
   Хотя мы шли в прямом смысле куда глаза глядят, неожиданно оказались возле дома, где жил Учитель. Мы остановились на некотором расстояние от него, чтобы нас не заметили бы из окон.
   - Как ты думаешь, чем сейчас занят Учитель? - спросила Дина. - Мне почему-то кажется, он не спит. Завтра должно состоятся его выступление, и он, наверное, обдумывает его.
   _ Мне тоже кажется, что он не спит, - согласился я с ее мнением. - И вряд ли уснет этой ночью. - По сути дела на карту поставлено все, чем он занимался всю жизнь.
   - Мне очень тревожно, - призналась Дина. - Такое ощущение, что мы вплотную подошли к какой-то опасной черте.
   Я удивился, насколько точно ее мысли и ощущения совпадали с моими. Вместо ответа я обнял ее.
   - Как ты думаешь, мы могли бы быть счастливы в той жизни? - кивнул я головой в сторону ограждения.
   - Я бы очень этого хотела. Но я еще боюсь в этом увериться. Слишком много у меня было неудач.
   - Но тебе не кажется, что мы здесь сильно изменились. Хотя я пока это чувствую крайне смутно и все же меня не покидает ощущение, что я подхожу к какому-то новому пониманию жизни.
   - После встречи с тобой я тоже ловлю себя на мысли, что прежние проблемы вдруг начинают терять свое былое значение. Все оказывается гораздо и проще и лучше.
   - Если любовь подлинная, то она неизбежно ведет к обретению смысла жизни. Но если она мнимая, она мстит тем, что отнимает его у человека, - задумчиво проговорил я.
   - Ты у меня умный, - сказала Дина и мягко провела ладонью по моему лицу.
   - Нет, не умный, - возразил я, - умные люди не теряют смысла жизни, они находят в нем все новые и новые пласты. Если же человек его теряет, то это означает, что он не понимает ни своего предназначения, ни предназначения нашего общего пребывания на земле. Только теперь я начинаю что-то слабо осознавать. Но пока я нахожусь так далеко от понимания истины, что даже не в состоянии по-настоящему рассмотреть контуры новой для меня реальности. Сколько себя помню, я всегда зачем-то гнался: за славой, деньгами, женщинами, комфортом. Да просто за всем, что попадалась по дороге. Даже за тем, что мне было совсем и ни к чему. А теперь я больше не желаю участвовать в этой гонке. Мне невероятно хорошо только от того, что я просто нахожусь тобой. И даже не обязательно с тобой целоваться, разговаривать, достаточно видеть тебя рядом. А уж стоять так, как мы сейчас стоим, - обнявшись, это уже счастье, выходящее за пределы земного. Эти ребята постоянно талдычат о каком-то неведомом блаженстве, которое якобы нас ждет после смерти. Но я теперь знаю, что оно достижимо и без нее. Я убежден, что Бог и не требует подобной жертвы, иначе зачем бы он послал мне тебя. Он бы не стал этого делать, если бы хотел бы забрать меня к себе.
   - Ты так говоришь, словно тебе доподлинно известны его помыслы, - засмеялась Дина.
   - А почему бы и нет, - вполне серьезно ответил я, - наши мысли и намерения - это на самом деле его мысли и намерения, только в нашей интерпретации.
   - Но тогда получается, что и эти ангелы смерти, как у нас их называют, тоже выражают его мысли и совершают его дела.
   Я задумался, Дина посмотрела в самый корень вопроса, и я даже почувствовал растерянность. В высказанном только что мною тезисе скрывалось некое противоречие, ухватить за хвост которого мне никак не удавалось. И вдруг меня осенило; решение было простым и естественным.
   - Ты права, Бог в самом деле думает и так и эдак и еще по другому. Наша же задача выбрать из его мыслей те, которые выражают его высшую природу и направиться по этому пути. Кто же не в состоянии это сделать, он искушает всякими небылицами. В этом-то и состоит та самая свобода выбора, о которой все кричат на каждом углу. А иначе какой смысл в нашем существовании.
   Я вдруг замолчал, потрясенный собственными выводами. Какая простая и в тоже время великая мысль, словно ветром сдувающая с души весь липкий слой сомнений и противоречий, которые столь беспощадно изводили меня все последнее время. Люди теряют смысл своего существования, когда отказываются от выбора, когда принимают жизнь исключительно такой, какой она складывается, когда подобно щепке, покорно следует несущему их в неизвестность потоку жизни. Смысл проявляется подобно изображению на фотобумаге вместе с усилием, вместе с попыткой разобраться в том, как устроен этот мир. Незнание закона не освобождает от ответственности. Это всем известная юридическая формулировка на самом деле означает один из самых фундаментальных законов бытия. Вместо того, чтобы познавать его, мы по самую макушку окунаемся в море житейских хлопот, удовольствий, страданий, что, как вино бокал, наполняет наши дни до самого края и даже переливается через него. И наказание следует может быть не сразу, но непременно. Именно об этом и говорил мне Учитель, только тогда я плохо понял значение его слов. Нужно было время, нужно было пройти через определенные переживания и испытания, чтобы взобраться на эту вершину.
   Я поведал свои мысли Дине. В знак признательности она поцеловала меня.
   - Как хорошо ты все это высказал. Мне вдруг стало гораздо легче, как будто груз свалился с плеч. Ты прав, мир обретает подлинные черты, когда человек встает на путь его познания. И начав этот путь, он неизбежно рано или поздно приходит к любви. Ибо любовь - это вершина познания. Я искала любовь, но не понимала, что путь к ней лежит через знания о мире. И потому все мои поиски всегда кончались неудачей. И только теперь я нашла то, что так долго искала. И все благодаря тебе.
   Теперь поцеловал ее я.
   - Нет, моя роль тут не велика, - возразил я, - я лишь в лучшем случае стал катализатором. А всю основную работу ты выполнила самостоятельно. Скорей это ты помогла мне рассеять закрывающий мои глаза туман. Знаешь, Учитель замечательно сделал, что создал этот центр, не попади я сюда, я бы так никогда ничего бы и не понял.
   - Для того он его и основал. Вот только что будет завтра? Эти люди так просто не сдадутся. Для них ставка очень высока, они будут сражаться до последнего.
   - Мы - тоже.
   - Мне страшно за тебя. Я прошу, береги себя.
   - Я постараюсь. Сейчас я как никогда не хочу умирать и как никогда хочу жить.
  
   ххх
  
   Меня лучше любого будильника разбудило чувство тревоги. Я вскочил с кровати и посмотрел в окно. Уже наступило утро, солнце поднялось довольно высоко, и ярко начищенной медной монетой сверкало на безоблачном голубом небе.
   Внезапно в мою комнату вошел Лукашевич. В первое мгновение я его даже не узнал, столь непривычно выглядел он. Вместо широкой во все лицо счастливой улыбки, он выглядел хмурым и неприветливым.
   - Что произошло, Антон Казимирович, на вас лица нет? - спросил я. - У вас случайно не горе?
   - Да, горе, - подтвердил он. - И знаете кто принес мне его?
   - Не знаю.
   - Вы! -
   - Я?! Но что я сделал такого ужасного?
   - Вы обманули мое безграничное доверие к вам! - патетически выкрикнул он.
   - Но в чем? - притворился я, что не понимаю его.
   - Вы обманным путем прокрались в наш кружок, чтобы выведать все его секреты. А теперь готовите заговор против таких святых людей, как Суициро Асахата.
   Им все известно, подумал я. Это очень плохо.
   - Антон Казимирович, во-первых, успокойтесь, а во-вторых, вспомните, что я вас ни о чем не просил и ничего вам не обещал. Вы все это выдумали за меня. Я не виноват, что этот ваш Асахата отнюдь не вызывает у меня восторга, а совсем даже наоборот. Я его считаю крайне опасным человеком. На его совести десятки погубленных им душ.
   - Он открыл им путь, и они пошли по нему! - вновь воскликнул Лукашевич. - А вы хотите отнять у людей эту возможность, похитить у них последнюю надежду. Но это вам не удастся. Так и знайте.
   Внезапно он залился слезами. Они так обильно стекали по желобкам щек, что мне стало его даже немного жалко. А ведь он по своему прав, у некоторых мы действительно отнимаем возможность надеяться, какой бы при этом ужасной эта надежда не была. Иногда для людей смерть становится самой желанным из всего, что есть свете, если они верят в то, что она им откроет ворота в другую, непохожую на прежнюю жизнь. И они готовы платить за ее обретение такую огромную плату. Но именно данное обстоятельство еще больше усугубляет вину ангелов небытия.
   Лукашевич продолжал рыдать, как ребенок. Я обнял его за плечи, и он доверчиво прижался ко мне. Вот только что с ним делать дальше, я не представлял.
   - Обещайте мне, что вы не будете ничего делать против них, - вдруг сквозь рыдания пробились ко мне его слова.
   - Не могу обещать.
   Лукашевич едва ли не отпрыгнул от меня, как от ведьмы.
   - Проклинаю вас, проклинаю! - воскликнул он и выбежал из комнаты.
   Ну вот, можно считать, что война уже началась, грустно подумал я.
   Я вышел из комнаты и зашагал в сторону столовой.
   Я завтракал и одновременно внимательно наблюдал за происходящим вокруг. И с каждой минутой все больше убеждался, что ситуация накаляется. Мстислав почти ничего не ел, вместо этого он без конца перебрасывался многозначительными взглядами с сидящими за столиками людьми. В углу как всегда питались охранники. Обычно из этой части столовой всегда доносился смех, громкие возгласы. Однако сегодня там царила почти что гробовая тишина.
   Внезапно все охранники как по команде встали и быстро направились к выходу. Мстислав тоже вскочил со своего места.
   - Бежим, их надо опередить, - бросил он мне.
   Вместе с нами из столовой выбежали человек двенадцать. Но охранников обогнать нам не удалось, так как они шли очень быстро. К резиденции Учителя обе группы подошли почти одновременно.
   Охранники встали перед зданием плотной стеной. К ним тут же присоединились еще человек семь наших кураторов, которые расположились за их спинами, образовав тем самым второй эшелон обороны. Среди них я обнаружил и Пака. Зато Суициро Асахата в рядах защитников не было. Но я почти не сомневался, что он находится где-нибудь поблизости и наблюдает за происходящем.
   Два отряда стояли друг против друга. Нас разделяло не более трех метров.
   - Разойдитесь, я требую, разойтись, - крикнул комендант Василий Иванович.
   - Мы не разойдемся, мы хотим видеть Учителя, - крикнул в ответ Мстислав.
   - Учитель болен, он не может к вам выйти.
   - Он обещал, что будет выступать перед нами. Мы сами, если понадобится, понесем его на трибуну.
   - Если вы не разойдетесь, мы применим силу, - пообещал комендант.
   Судя по решительным лицам охранников, больших сомнений его слова не вызывали.
   - Пропустите нас к Учителю, - снова выкрикнул в ответ Мстислав. - Если он сам скажет, что не может выйти, мы уйдем.
   Переговоры явно зашли в тупик. И обе стороны пребывали в нерешительности, не зная, каким должен быть следующий шаг.
   - Приготовьтесь к прорыву, - вдруг негромко, дабы не услышала противная сторона, скомандовал предводитель нашего воинства.
   Но и охранники приготовились к бою. В их руках появились резиновые дубинки. Невольно по моему телу пробежал холодок, я представил, как они уже через несколько секунд будут гладить мое тело.
   - В атаку! - громко скомандовал Мстислав.
   Мы бросились вперед. Охранники подались нам навстречу, и завязалась самая настоящая рукопашная сеча.
   Моими действиями руководила мысль, что мне надо непременно добраться до Пака. Почему-то именно против него я испытывал наибольшее озлобление. . Но кураторы пока не спешили вмешиваться в события, они явно надеялись, что охранникам удастся справиться с вышедшими из повиновения их подопечными.
   Кто-то ударили меня по плечу резиновой палкой. Боль была такой острой, что я громко вскрикнул. Но одновременно она вызвала во мне самую настоящую ярость. В детстве я был отчаянным драчуном. Правда затем
  у меня взяли в верх другие интересы, и это занятие я надолго забросил. Но сейчас я как будто бы вернулся в те далекие годы.
   Я кинулся на своего обидчика - молодого парня, в обычное, более спокойное время, стоявшего на страже входных ворот в лагерь. Тот снова взмахнул дубинкой, но я успел увернуться, и она задела меня лишь по касательной. Зато я провел удар правой прямой ему точно в скулу. Он завопил, бросил свое грозное оружие и схватился за ушибленное место. Этого мне только и надо было. Уже беспрепятственно я снова ударил его на этот раз в подбородок. Он упал на землю, как подкошенный. Теперь путь к Паку оказался для меня открытым.
   Я кинулся к своему куратору. Тот явно не ожидал такого поворота событий и по его виду можно было понять, что он не знает, что делать. Я подскочил к нему и почему-то вцепился в его коротко подстриженные волосы. Тот что-то закричал, причем не по-русски, а скорей всего по-корейски.
   На меня набросились другие кураторы, пытаясь спасти от расправы своего товарища. Правда делали они это не слишком умело, и некоторое время я успешно отбивался от их натиска, одновременно не отпуская шевелюру Пака. Но тут на помощь им поспешили два охранников, они повали-
  ли меня и стали избивать, чередуя удары дубинками и ногами.
   Если бы не Мстислав, этот день мог бы оказаться для меня последним, так как охранниками явно входили в раж. Но он, увидев, что со мной происходит, пробился сквозь дерущуюся толпу и двумя могучими ударами избавил меня от экзекуции.
   - А ну давай в дом! - возбужденно крикнул он мне.
   Я встал, и хотя тело побаливало, я был способен двигаться. Кураторы, напуганные расправой над охранниками Мстиславом, практически беспрепятственно пропустили нас в подъезд. И тут перед нами вырос Суициро Асахата. В ладони он сжимал пистолет.
   - Назад, - сказал он, целя пистолет почему-то в меня, а не в Мстислава, хотя он представлял несравненно большую для него опасность.
   Мы, как вкопанные, замерли на месте.
   - Назад, - повторил он.
   - Пусти нас, гад, к Учителя, - грозно приказал Мстислав.
   - Нет, - решительно ответил Асахата. - Вы никогда его больше не увидите.
   Это заявление буквально взбесило Мстислава.
   - А ну прочь с дороги, мерзкая букашка. Идем, - сказал он уже мне.
   Мы сделали несколько шагов, Асахата отступил, но дорогу не освободил. Он не отрывал от нас своих узких глаз и по-прежнему целил пистолетом в мою грудь. Зато мы теперь видели ведущую на второй этаж лестницу. От ее нас отделяло всего несколько метров.
   - Он не выстрелит, он трус, он никогда не осмелится, - презрительно произнес Мстислав. - Ты же видишь его. Пошли и ничего не бойся.
   Я сделал вперед шаг. и в это время лицо Асахата резко переменилось, какое-то странное выражение выступило на нем. Его рука импульсивно вздрогнула. Я всей кожей, всеми своими нервными волокнами почувствовал, что сейчас прозвучит выстрел, и пуля, пробив тонкую оболочку грудной клетки, разорвет мое сердце. И в этот миг Мстислав прыгнул вперед, заслонив меня. Одновременно с его прыжком раздался оглушительный в этом узком коридоре выстрел.
   Мстислав громко вскрикнул и грузно повалился на пол. Он упал на спину, и я увидел обращенные ко мне его глаза. Но в них уже не светился огонек жизни. Бывший спецназовец был убит на повал.
   Асахата, увидев, что он натворил, громко закричал и бросился по лестнице вверх. Я не стал его преследовать, мне было совершенно не до того.
   Крики на улице стихли. За своей спиной я услышал шаги. Я обернулся и увидел, что помещение наполнилось народом. Охранники, кураторы и наши ребята стояли в перемежку, но никто уже не дрался, все смотрели на лежащее тело Мстислава.
   - Его убил Асахата, - сказал я в полной тишине.
   Внезапно сверху раздались звуки шагов. Через пару секунд на лестнице появился Учитель. Он был очень бледным, ему явно стоило большого труда проделать этот спуск по лестничному маршу. Казалось, что он в любое мгновение может упасть.
   Кто-то бросился к нему и поддержал его за локти. Учитель неподвижно и молча продолжал стоять на лестнице. Лишь выражение его лица то и дело менялось.
   - Отведите меня обратно, - внезапно проговорил он.
   Учителя медленно повели в его комнату. Ко мне же подошел один из членов нашего отряда. Я не знал, как его зовут, хотя мы и играли вместе в волейбольной команде.
   - Надо отнести Мстислава в его комнату, - тихо сказал он мне.
   - Да, надо, - кивнул я головой и посмотрел на него. - Он спас мне жизнь, он заслонил меня от выстрела.
   - Он был таким, - подтвердил мужчина. - Эй, принесите носилки, - громко сказал он.
   Удивительно, но носилки доставили уже через три минуты. Тело Мстислава положили на них, и наша процессия молча направилась через весь лагерь. Его обитатели, кто изумленно, кто со страхом смотрели на нас, не понимая, что же случилось.
   В комнате Мстислава, которую всего час назад он покинул живым, мы водрузили носилки на стол. Я был так удручен, что едва держался на ногах. К тому же я плохо видел, так как слезы застилали мне глаза.
   Ко мне снова подошел все тот же мужчина.
   - Мы с вами еще не знакомы. Меня зовут Валерий. Я был заместителем Мстислава в нашей группе.
   - Он мне никогда не говорил о вас.
   - Я знаю, он это делал из конспирации. За нами следили, и мы это знали. У нас была договоренность, что если Мстислав погибнет, то командовать буду я. Вам лучше сейчас уйти к себе и немного успокоиться. Вы сегодня многое пережили. А вам это непривычно.
   - А вам?
   - Я, как и Мстислав, бывший военный. Может быть, попозже я расскажу вам свою историю. Так что мне все это не в новинку. Идите к себе. А мы будем дежурить здесь у тела. Надо готовиться к похоронам.
  
   ххх
  
   Боюсь, что у меня просто не хватит слов в языке, дабы описать состояние, в котором я пребывал. Эта была жуткая смесь из чувства вины, отчаяния, жалости и скорби по убитому и огромной радости, что не мне выпала доля им оказаться.
   Я лежал на кровати в прострации, которую периодически сменяли истеричные рыдания. Они начинали сотрясать меня всякий раз, как только в воображение возникало безжизненное тело Мстислава. Меня преследовало ощущение, что я никогда не смогу справиться с этим состоянием/
   Кто-вошел в мою комнату, но я даже не повернул голову в сторону двери. Мне было абсолютно все равно, кто решил меня навестить, даже если им оказался бы сам Господь.
   Кто-то лег рядом со мной и я почувствовал на лице прикосновение мягких и нежных, как лепестки цветов, губ.
   Я обнял Дину и прижал к себе. Рыдания вдруг с такой силой подступили к горлу, что я не смог удержать их в себе, и они с каким-то странным ревом вырвались наружу.
   Дина стала целовать мое лицо, гладить мою шею и грудь. Она ничего не говорила, а выражала свое сочувствие ласками. И это, как ни странно, немного успокоило меня.
   - Ты понимаешь, он закрыл своей грудью мою грудь. Асахата стрелял не в него, он стрелял в меня. Меня должны были убить, а не его.
   Дина мягко провела ладонью по моим волосам.
   - В том, что случилось, нет твоей вины. Он сам так решил. Я думаю, это было очень важно для него, когда он загораживал тебя от пули, я уверена, что в это мгновение он снова обрел смысл своей жизни. Мне кажется, он умер счастливым. Если бы он поступил иначе, он бы проклинал бы себя всю жизнь. Она бы превратилась для него в сплошной кошмар.
   От изумления я даже сел на кровать. Ничего подобного до сего момента не приходило в мою голову. А ведь Дина, пожалуй, на сто процентов права. Принося эту жертву, Мстислав взамен возвращал себе утраченное чувство собственной полноценности.
   Дина тоже села рядом.
   - Тебе стало немножечко легче? - спросила она.
   - Может быть, - не совсем уверенно ответил я. - Ты в самом деле так думаешь?
   - Конечно. Ты же знаешь, что я никогда не лгу. Я и пришла для того, чтобы сказать тебе это.
   - Какая же ты умница! - с искреннем восхищением произнес я. - Я бы сам ни за что до этого не додумался. И все же так жалко Мстислава. Мне кажется, что этот комок в груди не рассосется у меня никогда.
   - А он и не должен рассасываться. Это было бы ужасно забыть его. Но те, кто остаются жить, должны жить.
   - Учитель совсем болен, он едва передвигается, - сменил я тему. - Да, и это очень грустно. Совсем скоро наступит решающий день Силы жизни и смерти сойдутся в смертельном поединке. Ты готов к этому?
   - Теперь без Мстислава будет несравнено труднее. Он был создан для таких дел.
   - Но я буду с тобой.
   - Они еще страшней, чем мы думали. Я не предполагал, что они применят оружие. Я думал, что они отправляют людей на тот свет с помощью слов, проповедей, внушений. Откуда они взялись?
   - Я могу вам дать кое-какие пояснения, - вдруг раздался голос Аристархова. Ни я, ни Дина не заметили его появления.
   - Что вы имеете в виду? - почти хором спросили мы с Диной.
   - Я знаю далеко не все, но все-таки кое-какой информацией я владею. Эта секта возникла лет десять назад на Востоке, в Японии и Корее. Кажется, где-то там и расположена их штаб-квартира. Они проповедовали добровольной уход из жизни, по их учению, это обеспечивает стопроцентное попадание в рай. Им удалось убедить в своей правоте некоторое число людей. В этих странах прокатилась волна самоубийств. Если память мне не изменяет, в одной из таких акций ушли в мир иной сразу чуть ли не тридцать человек. Насколько я знаю, они вербовали своих рекрутов смерти преимущественно среди людей, потерявших веру в жизнь. Среди них были наркоманы со стажем, лишившиеся надежды слезть когда-нибудь с иглы, постаревшие проститутки, на которые больше не было спроса, безработные, вышедшие в тираж политики. В общем, люд самый разнообразный. После серии подобных массовых акций, за них взялась полиция. Пошли судебные процессы, ряд сектантов были осуждены на длительные сроки. В том числе и их предводитель, которого они выдавали за святого, едва ли не пившего чай с самим Богом. Официально считалось, что с ними покончено, что они разгромлены: одни посажены, а те, кто остались на свободе, отказались от своих заблуждений. Но теперь мы видим, что это далеко не так, что они переместились к нам сюда. И как всегда выбрали для своей пропаганды самый уязвимый человеческий контингент.
   - Что же нам в таком случае делать? - спросил я.
   Аристархов как-то непонятно взглянул на меня. Несколько секунд он молчал.
   - Прежде всего не поддаваться на их проповеди и не кончать жизнь самоубийством, - странно усмехаясь, произнес он. - Что касается дальнейших шагов, то я целиком надеялся на Мстислава. Я не специалист по решительным действиям. Я всю жизнь провел в размышлениях. Теперь же,
  когда его не стало... - Вместо окончания фразы, Аристархов развел руками.
   - Но если мы ничего мы предпримем, поллагеря покончит с собой! - воскликнула Дина. - Кстати, я должна вам сказать, что одна моя знакомая проговорилась, что они готовят групповое самоубийство. И уже отобраны для этого желающие. В том числе выбор пал и на нее.
   - Такое нельзя допустить, - сказал я.
   - Но как этому воспрепятствовать? - спросил Аристархов. - Мы сегодня убедились, что охрана на их стороне. До меня дошли слухи, что они им платят большое вознаграждение за преданность. И вообще, эти ребята на нехватку средств не жалуются. А у нас нет ни оружия, ни денег.
   Это было правдой, и я не знал, что ответить.
   Аристрахов понял, что ничего больше мы ему не скажем, деликатно покинул нас.
   - Неужели столько людей обречены на смерть? - грустно проговорила Дина.
   - Единственный наш шанс - выбраться отсюда и добраться до властей. Я уверен, что они понятие не имеют, что тут творится.
   - Но до ближайшего города далеко.
   - Все равно, надо попробовать попасть туда. Хотя бы в память о Мстиславе. Он бы сумел.
   - Я согласна.
   - Тогда нельзя терять ни секунды.
   Мы вышли из дома и направились к входным воротам. Подойдя к ним, мы увидели, что они наглухо закрыты. Навстречу нам вышел охранник и замахал на нас дубинкой.
   - Уходите отсюда, запрещено приближаться к воротам, - сказал он.
   - Кем запрещено? - поинтересовался я.
   - Комендантом. Давайте уходите. - Для придания большей убедительности своим словам, он выставил дубинку прямо перед собой.
   Спорить было бесполезно, и мы отошли на безопасное расстояние.
   - Я знаю лаз, - шепнул я Дине, - мы с Дмитрием Евгеньевичем однажды уже выбирались из лагеря через него.
   Я быстро нашел то место, где находился лаз. Мне показалось, что крапивы тут стало еще больше. Обжигаясь о нее, я пополз к забору. И обнаружил, что он заложен кирпичами. Я чертыхнулся и, уже не таясь, встал во весь рост и направился к Дине. Мышеловка захлопнулась.
   Мы вернулись в комнату подавленными и обескураженными. Мы сидели рядом друг с другом на кровати, наши руки были переплетены. Но мы молчали, чувствуя свое полное бессилие. Конечно, оставался Валерий и его ребята, но что они могут реально сделать? Им не вырваться отсюда, не остановить массовые самоубийства. Их просто перестреляют, как кроликов.
   Так мы провели весь день в ожидании сами точно не зная чего. Но пока ничего не происходило, никто нами больше не интересовался, словно все забыли о нашем существовании. Мы даже не пошли на обед, мысль о еде вызывала у нас отвращение. При других обстоятельствах я бы непременно поразился такому совпадению ощущений, но сейчас то ли оно воспринималось как само собой разумеющееся, то ли мне было просто не до того. Я был безмерно благодарен Дине, что она не покидала меня, без нее мне было бы гораздо труднее переносить душевные страдания.
   Ночью мы решили выбраться из нашего убежища и посмотреть что происходит вокруг. Вокруг же царила полная тишина, даже присутствии ветра почти не ощущалось. Казалось, что природа тоже решила покончить самоубийством.
   Мы вошли в комнату Мстислава. Он лежал на столе, в темном костюме с галстуком, но не в гробу. Рядом сидел Валерий. При виде нас он поднялся.
   Я подошел к телу, несколько минут смотрел в неподвижное лицо Мстислава. Еще утром оно было таким оживленным, таким решительным. Как же все кардинально переменилось.
   - Почему он не в гробу? - спросил я.
   - Здесь нет гробов, - пояснил Валерий. - И достать невозможно, они перекрыли все выходы и никого не выпускают.
   - Что вы намерены делать? - спросила Дина.
   - У нас пока нет конкретного плана. Они следят за каждым нашим шагом.
   - А вы знаете, что намерены предпринять они? - поинтересовался я. - По нашим сведениям, они готовят массовое самоубийство.
   - Нам об этом известно давно. Но когда это случится, мы не знаем, они это держат в строжайшем секрете.
   Ответы Валерия вызывали во мне раздражение, этот человек, в отличии от лежащего тут неподвижно Мстислава, кажется, не собирался ничего предпринимать и склонен воспринимать события в их естественном течении.
   Кажется, он догадался о наших чувствах.
   - Вы должны понимать, что мы находимся в крайне невыгодном положении, - проговорил он, почему-то не смотря на нас. - Вы еще не знаете, но в наших рядах произошел раскол. После смерти Мстислава некоторые не захотели больше оставаться в нашей организации и перешли на сторону противника. Не думайте, что я капитулировал перед ними, но сейчас мы бессильны. Надо ждать, когда они совершат ошибку, и тогда люди будут настроены против них. И мы сможем поднять их на борьбу. Я надеюсь на завтра.
   - Что же случится завтра?
   - Похороны Мстислава. Мы намерены превратить их в демонстрацию против ангелов смерти. А там посмотрим, сколько человек нас поддержат. Они не посмеют разогнать траурную процессию. А сейчас я советую вам идти спать. Вам понадобятся силы.
   Несколько мгновений мы еще простояли, словно в почетном карауле, у тела Мстислава, затем вышли из комнаты. Я проводил Дину до ее дома. Впервые за последние дни мы не поцеловались при прощание. Не потому что остыли наши чувства, но нам обоим показалось, что в этом есть что-то кощунственное.
  
   ххх
  
  
   Утром весь лагерь потянулся к дому, где проживал Мстислав. Народу собралось так много, что я не сумел протиснуться ближе к входу и вынужден был наблюдать происходящее на отдаление.
   Ровно в десять начались похороны. Тело вынесли из дома, оно покоилось на носилках. Значит, гроба так и не достали, грустно отметил я. Даже похоронить его не удастся так, как это положено.
   К моему удивлению процессия направилась не в сторону ворот, откуда путь вел на кладбище, а в сторону площади. Я тщетно гадал, почему был выбран такой странный маршрут. Все стало понятным, когда мы оказались на ней. На помосте нас уже ждал Учитель. Он сидел в кресле и внимательно наблюдал за тем, как медленно приближаются к нему люди.
   Невольно я ускорил шаг, дабы оказаться в первых рядах. Но точно такое же намерение возникло и у многих других участников процессии. Возникла давка. Я почувствовал, как кольцо из тел, словно удав, плотно сжимает меня со всех сторон. Если бы я не предпринял энергичных усилий и не выбрался бы из самого эпицентра толпы, то задохнулся бы в этой живой душегубке.
   Помятый, я все же пробился в первые ряды и очутился совсем рядом с трибуной. Я хорошо видел Учителя. Он был очень бледен и слаб, даже сидеть ему было трудно. Его руки подрагивали. И все же этот человек сохранял гипнотическую власть над толпой. Он сделал слабое движение головой - и все тут же замерли на своих местах, вызванный вавилонским столптворением гвалт, мгновенно утих. Все ждали, что последует дальше.
   - Друзья, - пронесся по площади голос Учителя. - Горестная весть дошла до меня, погиб один из тех, кто пришел сюда за исцелением. Мне стало известно, что некоторые люди, прикрываясь, как щитом, моим именем, проповедуют чуждые мне идеи. Они призывают вас к смерти, обещая после нее недостижимое в этой жизни блаженство. Я прошу вас, не верьте им, они те самые волки, что приходят к вам в овечьих шкурах. Жизнь едина, смерть лишь станция, которая разделяет два пути. Но чтобы достигнуть конечной точки, каждый путь необходимо пройти от начала и до конца. Любое насильственное его прерывание означает, что возложенная на вас миссия оказалась невыполненной. Создатель всего сущего не случайно разделил наше существование на бренное и вечное, так как одно не может существовать без другого, так как одно питается, обогащает другое. Наша земная жизнь полна испытаний сомнениями и неуверенностью, но именно преодоление их дает нам несгибаемую веру в правильности избранной дороги. Эта вера не слепая, а приобретенная из опыта, их глубокого постижения действительности. Жизнь в этом мире позволяет путнику не только узнать все ее проявления, но и подняться по духовной лестнице на любую из существующей на ней ступеней. И для этого нет никаких препятствий, кроме ленности ума и души. Каждый должен испить чашу жизни до дна. Только это сделает его сильным, подготовит к пребыванию в мире ином. Благославляю вас на подвиг сей и заклинаю: не позволяйте искушать себе смертью. К каждому она придет точно в назначенный час.
   Произнесенная речь отняла у Учителя накопленные для нее силы. Я ясно видел, как устал он. Двое служащих бросились к нему и подхватили под руки. Сделали они это крайне своевременно, иначе он бы просто упал с кресла. Я подумал, что это выступление перед нами - самый настоящий подвиг, проявление его могучего духа. И вероятней всего - последнее в этом земном воплощение.
   Учитель, сопровождаемый охранниками, которые почти несли его невесомое тело, направился в свою резиденцию. Несколько минут все молча наблюдали за происходящим. Зачем по чьей-то команде траурная процессия возобновила движение.
   До кладбища мы больше нигде не останавливались. Тело Мстислава уже готова была принять вырытая могила. Никто не произносил никаких речей. Носилки поставили на землю и все потянулись прощаться с ним.
   В последний раз я посмотрел на лицо Мстислава. Я знал, что отныне всем, что будет происходить в моей жизни, обязан ему. Он подарил мне ее, отдав взамен свою. Но равноценный ли произошел обмен? В этом я был далеко не уверен.
   Зев могилы принял тело Мстислава. Еще пару минут и толстой слой земли навсегда скрыл его от людских глаз. Все было кончено для него. А для нас?
   Когда мы шли обратно в лагерь, со мной вдруг поравнялся Валерий.
   - Приходите через час в комнату Мстислава, - быстро шепнул он мне и пошел дальше.
   Через час я был там. Все тут было, как при нем. Только не было его самого. Эта мысль, словно острие копья, вонзилось в мое сердце.
   - Присаживайтесь, - сказал Валерий. Кроме него в комнате было еще четверо человек, все из волейбольной команды Мстислава.
   В отличии от Мстислава, который весь был переполнен бьющейся через край силой, Валерий представлял совсем иной тип человека. Он был среднего роста, тонкокостный и с красивым породистым лицом. Такие мужчины обычно имеют большой успех у женщин, что нередко и составляет основное содержание их жизни. Интересно, что же его заставило покинуть родной очаг и приехать сюда? Мне очень хотелось задать ему этот вопрос, но я понимал, что момент сейчас для исповеди совершенно неподходящий.
   - Ситуация становится критической, - немного менторским тоном проговорил Валерий. - Учитель вот-вот умрет, его состояние крайне тяжелое. Сегодняшнее выступление отняло у него последние силы. И как только это случится, Суициро Асахата и его сторонники возьмут тут всю власть.
   - Разве он после убийства Мстислава не сбежал? - спросил я.
   - Он здесь, - едва заметно усмехнулся Валерий. - Он сидит в своей комнате и не высовывает из нее носа. Но он держит в руках все нити происходящего. Не только у них, но и у нас существуют своя разведка и поэтому нам кое-что становится известно. К сожалению, далеко не все. Надо признать, что они умеют хранить свои секреты.
   - Что же мы будем делать?
   - Пока ничего. Но надо быть готовым в любой момент не позволить им завладеть властью. Увы, нас совсем немного. Конечно, больше, чем находится здесь, но безоружны. - Валерий неожиданно из кармана извлек пистолет. - Это все, что у нас есть, - ответил он на мой вопрошающий взгляд. - Хотите я вам его дам?
   Я посмотрел на пистолет, затем отрицательно покачал головой.
   - Я полагаю, что вы или кто-нибудь из вас лучше умеет пользоваться этим инструментом.
   - Вы правы. - Валерий о чем-то задумался. - Мне кажется, что сегодняшний день скорей всего пройдет относительно спокойно. Если что-то и начнется, то сразу же после смерти Учителя.
   Мстислав придерживался той же точки зрения, вспомнил я сказанные им слова. Я встал.
   - Буду ждать вашего сигнала.
   - Вы хотите что-нибудь еще спросить?
   Несколько секунд я колебался. Затем кивнул головой.
   - Раз уж мы вместе, я бы хотел понять, почему вы оказались здесь? Я полагаю, это увеличит взаимное доверие.
   - Я ожидал этого вопроса. Мне нечего скрывать. Я служил в Генеральном штабе, я полковник. Но с какого-то момента я стал терять смысл того, что делал. Чтобы вы лучше поняли меня, я должен вам сказать, что я из семьи потомственных военных. Мой прадед еще командовал корпусом в Первую мировую войну. И вне армии я не мыслил свою жизнь. Но что я каждый день видел? Полнейший развал, генералитет занят исключительно обустройством собственного быта. В невиданных размерах воровство. Солдаты в мирное время гибнут от голода, холода, от разгильдяйства офицерского корпуса. Для меня это стало огромным потрясением. Я перестал понимать, зачем каждый день, как заводной, я вскакиваю по зову будильника и еду к себе на службу. Я ясно сознавал, что она абсолютно никому не нужна, все, что я делаю, не дают никакого результата. У меня началась депрессия. Я хотел подать рапорт об увольнении. Но что я буду делать на гражданке? Я же не старик, а полный сил и энергии мужчина. Без труда я не мыслю своего существования. Думаю, дальнейшее вы можете себе представить. Был момент, когда я уже поднес пистолет к виску. Оставалось нажать на курок. Меня остановил испуганный возглас моего маленького сына. Он уберег меня от самоубийства, но не мог возвратить мне веру в мое дело. А так как я не видел никакого выхода из создавшегося положения, то взял отпуск якобы по болезни и приехал сюда с последней надеждой, что здесь мне помогут.
   - И помогли?
   Валерий посмотрел на меня, затем отвел глаза.
   - Я слишком мало тут пробыл, но я твердо знаю, что не хочу, чтобы эти ангелы смерти захватили тут власть. Это придает мне силы и смысл моего тут пребывания. По крайней мере пока. Теперь вам все понятно?
   - Более или менее, - улыбнулся я. - Уже то хорошо, что вы перестали быть для меня черной дырой. А когда идешь в бой, это важно. Я верил Мстиславу, теперь могу верить вам.
   Валерий о чем-то задумался.
   - Да, вы правы, вера в людей важнее, чем вера в Бога. Нельзя верить в Бога и не верить в людей. Но если веришь в людей, рано или поздно непременно поверишь и в Бога. Только недавно я понял, что именно это и мучило меня все последнее время. Я не мог в него поверить, видя то, что происходит вокруг.
   Когда я снова оказался в своей комнате, то к некоторому своему удивлению обнаружил сидящего в ней Жоржа. При виде меня он, словно мальчик, застигнутый врасплох за нехорошим занятием, вскочил со стула.
   Жорж был необычайно бледен, глаза неспокойно бегали, как у человека с больной совестью. Кроме того, он похудел и отлично сшитый модный пиджак, который раньше без единой складочки обтягивал его плечи, теперь висел на нем, как на вешалке.
   - Что-нибудь случилось? - спросил я.
   - Нет, ничего, просто зашел проведать. Разве нельзя?
   - Конечно, можно, - ответил я. И все же я не поверил его словам, вид Жоржа свидетельствовал об обратном. - Тебе, кажется, не было на похоронах Мстислава, - вдруг припомнил я. - По крайней мере я тебя там не видел.
   - Да, не было, - подтвердил Жорж, пряча глаза. - Знаешь, боюсь смотреть на покойников. Становится как-то не по себе.
   - Вроде бы ты раньше не был таким чувствительным
   Жорж, подтверждая, кивнул головой.
   - Я изменился.
   - Как-то странно изменился. И это все твои перемены?
   - Что ты! Это так, попутно. Я тебе говорил, что многое узнал и понял. - Жорж было оживился, но ненадолго. Прямо на моих глазах он снова сник. - Раньше я был очень примитивен, вел животную жизнь. Даже не задумывался над тем, что у меня кроме тела, которое я всячески ублажал, есть еще и дух. За что и был наказан. А теперь я научился различать, что мимолетно, а что вечно, где истинные ценности, а где мнимые.
   Уже не первый раз я замечал, что он говорит чужими словами.
   - Ну предположим, ты научился различать. Что из этого следует?
   - Все, - категорично, но почему-то совершенно безрадостно произнес Жорж.
   - Все - это тоже самое, что и ничего, - философски заметил я.
   Но Жорж не обратил внимания на мой афоризм, он лишь махнул рукой, словно отгоняя его от себя, как назойливую муху.
   - Знал бы ты как здорово мне тогда жилось, когда я ни о чем таком и не думал, - совершенно неожиданно вырвалось у него. Его лицо приняло мечтательное выражение, как у девушки, думающим о своем возлюбленном. - Тебе не понять, ты никогда не жил такой жизнью.
   Что с ним творится, недоумевал я, такого странного, непонятного Жоржа я еще не видел.
   - А если тебе попробовать войти в туже реку еще раз. Чем черт не шутит, вдруг получится.
   - Нет, это невозможно. С той жизнью покончено навсегда. Она умерла для меня. - Его голос внезапно дрогнул.
   - Тогда стоит ли жалеть. Ты пожил сполна одной жизнью, теперь поживи сполна другой.
   - Это я и собираюсь сделать, - произнес Жорж, но в его тоне уже не было былой убежденности.
   - В чем же тогда загвоздка?
   Жорж вновь сел на стул.
   - Я не мог к тебе не прийти, - не совсем понятно произнес он. - Все же мы с тобой сюда приехали.
   - Кстати, а где твой вездеход? - сам не ведаю почему, вдруг вспомнил я.
   - Стоит здесь в гараже. Мне он больше не нужен.
   - Но ты же когда-нибудь покинешь лагерь, поедешь на нем.
   Жорж посмотрел на меня и ничего не ответил.
   - Если хочешь возьми его к себе, - неожиданно сказал он.
   - Спасибо, но это слишком щедрый подарок. Если желаешь сделать мне какой-нибудь презент, выбери что-нибудь поскромней.
   Жорж снял с пальца массивный перстень и протянул его мне.
   - Вот возьми.
   - Да ты что, я же пошутил.
   - Возьми! - требовательно произнес он. - Я тебя очень прошу, возьми перстень. - Теперь в его голосе было столько мольбы, что я не удержался и протянул за подарком руку.
   - Но что я буду с ним делать?
   - Найдешь что. В крайнем случае продашь, когда прижмет. Я не раз так делал. Главное продержаться некоторое время. А потом дела сами налаживаются.
   Пожалуй, это мудрый совет, подумал я, кладя перстень в карман.
   Жорж в очередной раз встал.
   - Ну все, я сделал то, что хотел. Теперь можно идти. До свидание. А машина все равно теперь твоя. - Он протянул мне руку, и мы обменялись рукопожатием. Причем, Жорж так сжал мои пальцы, что мне стало больно.
   Жорж быстро пошел к двери. Я растерянно смотрел на него; я так и не понял, зачем он приходил ко мне. Но почему-то как раз это непонятность и вызывала во мне безотчетную тревогу.
   Больше меня в этот день никто не навещал. Я тоже решил не наносить никому визитов. Мною овладело какое-то вялое, бездеятельное состояние. Я лежал на кровати и ни о чем не думал. Вернее, мысли текли в моей голове бесконечным потоком, но ни на одной я не задерживал свое внимание. Мне было все равно о чем я думаю, сейчас ничего не имело для меня никакой ценности.
   Я ощущал себя щепкой, находящейся на стремнине реки и увлекаемой ею в неизвестном направлении в независимости от моей воли и желания. Я даже не знал, правильно ли я поступаю, с теми ли людьми связываю свою судьбу? Не лучше ли мне оставаться в стороне от схватки? Я потерял смысл жизни в прежней жизни и где гарантия, что найду его, участвуя в этом смертельно опасном, как полет гимнаста без страховки, предприятии.
   От такого настроения становилось еще отвратительней на душе. Я не знал, куда деть себя, с кем посоветоваться. Я вдруг отчетливо осознал, как много значил для меня Мстислав. От него исходила уверенность, флюиды которой благотворно действовали и на меня, придавая всем моим поступкам какую-то осознанность и целеустремленность. Но его смерть уничтожила во мне эти слабые ростки чего-то нового, что могло бы стать для меня опорой для воскресения моей личности.
   Я подумал о Дине. Это все, что у меня есть. Но хватит ли нашей любви для того, чтобы восполнить образовавшуюся в моей душе огромную пустыню? Еще вчера я в этом не сомневался, но гибель Мстислава как бы подточила всю мою уверенность.
   Мне захотелось немедленно увидеть Дину. Нам надо о многом переговорить. Я должен понять, что означают наши отношения. Но как всегда придеться ждать ночи, так как Дина не хотела встречаться в светлое время суток. Здесь не поощряют подобных отношений, а про нас и так уже ходят разные и далеко не всегда достоверные слухи.
   Дождаться нашей встречи мне помог сон. Спал я долго, так как когда пробудился, то за окном уже стемнело. Зато я чувствовал себя гораздо бодрее. Я понял, как сильно устал за последние дни, слишком большой заряд нервной энергии пришлось потратить. И теперь полностью или частично, но я его восполнил.
   Я вышел на темную улицу. Дины еще не было, и я стал прохаживаться вдоль строений. Обычно в эти часы никто не гулял, но на этот раз к своему удивлению заметил, что бодрствую не только я один. Несколько раз я видел как на некотором удалении от меня мелькали чьи-то тени. Но все происходило столь быстро, что мне не удавалось никого разглядеть.
   Наконец появилась Дина. На этот раз мы поцеловались. Правда поцелуй, как это случалось раньше, не был наполнен электрической энергией страсти, он скорее носил ритуальный характер.
   - Пойдем отсюда подальше, - предложил я. - Сегодня тут что-то много народа.
   Дина вопросительно посмотрела на меня.
   - Как ты думаешь, с чем это связано?
   Я пожал плечами.
   - Люди как всегда начинают усиленно суетится, когда назревают большие перемены. Не мы одни готовимся к предстоящим событиям.
   Не сговариваясь, мы направились к площади. Прежде чем войти на нее, мы осмотрелись. Но никого на всем ее пространстве не обнаружили.
   По обычаю мы спрятались за трибуной. И не сговариваясь, сразу же бросились друг другу в объятия. Этот совместный наш порыв мне показался символическим, в нем таился какой-то важный и глубокий смысл, понять который нам еще только предстояло.
   - Я хочу с тобой поговорить, - сказал я, когда наши объятия немного ослабли. - Это очень важно для меня.
   - Я слушаю тебя, дорогой.
   Она впервые так обратилась ко мне, и я ощутил, как теплая волна нежности пронеслась по телу.
   - Я хочу понять, что означают для нас наши отношения. У меня в жизни было немало женщин, самых разных, в том числе и очень умных и очень душевных. Но ни одна так и не стала моей судьбой. Скорее, наоборот, каждая очередная пассия лишь увеличивала во мне долю цинизма. Не то, что я не верил в любовь, но даже когда я чувствовал, как завладевает она мною, в глубине души я был уверен, что все это и несерьезно и не надолго, все однажды пройдет и не оставит следа, как летний дождик, или в лучшем случае моя рана быстро зарубцуется. Женщины, считал я, - это просто особый вид развлечений, когда очень приятный, когда весьма обременительный. И я не могу побороть опасений, что мы можем повторить прежний вариант. А для меня это равнозначно окончательной гибели. Лучше пусть не будет ничего, чем снова все пойдет по накатанной дорожке.
   - Хорошо, что ты мне это все сказал и именно сегодня, - не раздумывая ни секунды, ответила Дина. - Для меня это крайне важно. Это то, что меня мучит очень давно. И я понимаю, что мы можем снова ошибиться. Для людей, не прошедших то, через чего мы прошли с тобой, это самая обычная практика. Но не для нас. Мы оба с тобой рискуем. Но это единственный способ получить то, к чему мы так стремимся. Я готова поставить все на кон.
   - Я тоже готов. У меня такое ощущение, что мы сможем выиграть. За эти немногочисленные дни я узнал, понял, прочувствовал больше, чем за, всю предыдущую жизнь. Я рад, что попал сюда, несмотря на все то, что здесь творится. Нигде я бы не обрел такого уникального опыта. А настоящее учение никогда не бывает бесплатным, за него всегда приходиться дорого платить.
   - Честно говоря, я опасалась, что ты будешь воспринимать наши отношения слишком просто. А ведь нам предстоит скорое возвращение в тот мир. Как там все сложится? Я боюсь этого не меньше тебя.
   - Все будет хорошо, - заверил я, и в это мгновение мне в самом деле показалось, что все устроится, и мы сумеем приспособиться к жизни. - Знаешь, я, как и любой другой человек, все время что-то искал, но очень смутно представлял, что же я ищу. Обычно, чтобы облегчить этот поиск, сделать его предметно-конкретным мы выдумываем для себя какие-то цели. Учитель сказал мне, что для того, чтобы жить без цели, без смысла требуется большое мужество. Раньше мне по глупости казалось
  все прямо наоборот. Но смысл жизни или цель не позволяет человеку пережить настоящую вселенскую любовь, так как делают его жизнь узкой, направленной на достижение конкретного результата. И все, что выходит за эти границы, он невольно отвергает.
   Дина внезапно порывисто поцеловала меня в щеку.
   - Как замечательно, что ты это понимаешь. Именно по этой причине я не могла никого полюбить, так как все люди казались мне мелкими, озабоченными суетными проблемами. Но теперь...
   Внезапно какой-то посторонний шум нарушил ритм нашей беседы. Осторожно мы выглянули из-за трибуны. На площадь входила нестройная колонна людей, человек тридцать, если не больше. Полная луна ярко освещала окрестности, и я хорошо видел их лица. Впереди процессии важно вышагивал Суициро Асахата. Увидев убийцу Мстислава, я невольно вздрогнул, у меня возникло предчувствие, что сейчас произойдет что-нибудь
  ужасное, так как смерть следует за ним по пятам. Далее следовали наши кураторы, среди них я заметил Пака. Далее шли обитатели лагеря. Я узнавал их. Среди них я обнаружил Жоржа и моего соседа Антона Казимировича. По бокам, словно образуя конвой, шли охранники. Для полной картины не хватало только собак.
   Колонна остановилась всего в каких-то метров десяти от нас и разделилась на две примерно равные половинки. По одну сторону выстроились кураторы и охранники, по другую - мои товарищи по лагеря.
   Вперед торжественным шагом выступил Суициро Асахата.
   - Сегодня воистину великий день у нашего Господа, мы отправляем к нему в благословенный путь сразу большое количество его послушников. Я горд тем, что вы приняли единственно верное решение. Через считанные минуты вы окажитесь в его священном чертоге, вы будете слушать райские мелодии, лицезреть того, кто своим дыханием породил все бесконечное многообразие этого мира. Я знаю, как нелегко было каждому из вас прийти к необходимости совершения такого поступка. Но вы отринули все иллюзорные и лживые соблазны вашего прежнего существования, чтобы приблизить момент обретения подлинной жизни. Я даю вам клятву, что никто из вас не пожалеет о том, что вы сделали. Нет, это те, кто по малодушию отказались последовать вашему примеру, будут до последней своей минуты завидовать вашей счастливой участи. Так не будем же терять даром время, скорей к нему, туда, откуда он смотрит и благославляет нас.
   Суицира Асахата взмахнул рукой. Вперед вышли кураторы. Они подходили к каждому из своих подопечных, протягивали им что-то и целовали в лоб. Исполнив свою миссию, они вернулись на прежнее место.
   Обязанности солиста снова взял на себя Суициро Асахата.
   - А теперь выполните то, ради чего вы сюда пришли. Прочь из этой грешной, убогой, ненужной жизни! Сейчас вы все вознесетесь вверх! - воздел он руки к небу.
   Обитатели лагеря стали подносить ко рту не то таблетки, не то какой-то порошок.
   - Это же яд! - прошептал я. - Они сейчас все умрут! Надо что-то делать!
   Я было рванулся вперед, но Дина изо всех сил схватила меня за рукав.
   - Если они нас обнаружат, то убьют.
   Внезапно раздалась музыка. Это было странная музыка, такой я, пожалуй, и не слышал. Она была одновременно тихой, медленной и завораживающей. Казалось, что пели сами небеса. Эти изуверы продумали все до мелочей, под такую мелодию и уходить на тот свет как-то легче, так как
  она побуждает сделать это.
   Глазами я отыскал Жоржа. Он держал руку у рта, но мне показалось, что он еще не принял ядовитого снадобья. Между тем, у нескольких человек уже начались предсмертные судороги. Они лежали на земле и издавали пронзительные стоны. Мне хотелось заткнуть уши и закрыть глаза, дабы
  не видеть и не слышать того, что происходило совсем рядом.
   Но я продолжать смотреть и слушать. А происходило на этом поле смерти следующее. Не только Жорж, но и еще три или четвера самоубийц никак не могли преодолеть нерешительность и проглотить яд. Они с ужасом смотрели как корчатся в агонии их товарищи. Внезапно один из нерешительных бросился бежать. Но палачи, судя по всему, были готовы к подобному развитию событий. Тут же за ним устремилась погоня и беглецу не удалось промчаться и пятидесяти метров. Завязалась борьба, и я ясно видел, как один из кураторов ударил его ножом.
   Это стало сигналом для охранников, они подбежали к тем, кто еще не принял яд и приставили пистолеты к их лбам. Жест был настолько красноречивым, что не требовал никаких комментарий.
   Я не спускал глаз с Жоржа. Несмотря на приставленный пистолет к виску, он все не решался совершить последний поступок в своей земной жизни. Мне очень не хотелось, чтобы он уходил, но я понимал, что если даже он откажется, они убьют его, как только что убили его товарища по этой ужасной акции. Мне было жалко его до слез, но я ничем не мог ему помочь. Он сам загнал себя в смертельную ловушку.
   Вдруг Жорж судорожным движением поднес ладонь ко рту. Несколько мгновений он стоял неподвижно, затем схватился руками за живот. Он переломился пополам, но еще держался на ногах. Я видел страшную гримасу, которая перекосила его лицо, без всякого сомнения он испытывал сильные боли. Почти все уже утихли и, согласно предсказанию предводителя убийц, понеслись на встречу с Богом. И только бывший бизнесмен и жизнелюб был еще жив.
   Но часы его жизни вот-вот должны были остановиться. Яд свалил Жоржа с ног и теперь он, корчась на земле, выкрикивая ругательства в адрес своих палачей. Снадобье пока никак не могло одолеть его крепкий и здоровый организм, который из последних сил сопротивлялся своей гибели. Внезапно Жорж затих, и в первое мгновение я даже не понял, что случилось. Но прошло несколько секунд, а он не шевелился.
   Все было кончено, на земле лежали пятнадцать трупов. Зрелище было таким жутким, что у меня на лбу выступил холодный пот, а ноги стали ватными. Но то, что произошло потом, было еще ужасней. Внезапно все члены секты и охранники встали на колени. Впереди как всегда выступал Суициро Асахата.
   Я не сразу понял, что же происходит, настолько чудовищным показалось мне это представление. Суициро Асахата что-то громко и распевисто говорил на незнакомом мне языке и все повторяли за солистом, как припев, произносимые им слова. Но я нисколько не сомневался, что эта была совсем не тризна по усопшим, а благодарственная молитва. Это было ясно и по вознесенным к небу рукам молящихся, и по радостным интонациям их голосов.
   Это кощунственное действо продолжалось минут десять. Затем все поднялись с колен. Кураторы оставались стоять на месте, зато охранники дружно куда-то направились. Вернулись они через несколько минут с носилками. Они быстро и небрежно покидали на них тела и понесли в направлении здравпункта, который, как я теперь понимал, гораздо чаще выполнял функции морга. Кураторы последовали вслед за ними. Через несколько минут площадь опустела, на ней не осталось никаких следов только что разыгравшейся здесь трагедии.
   Без сил я опустился на землю. Такого ужаса в своей жизни я еще не испытывал. Дина тоже была подавлена, она закрыла лицо руками и безвучно плакала.
   Внезапно мною овладела сильнейшая ярость. Я вскочил на ноги и в бессильной злобе затряс кулаками.
   - Их всех надо уничтожать, как хищных зверей! - закричал я.
   Почему-то из всех погибших самое тяжелое впечатление на меня оказала смерть Жоржа. Память с бессмысленным упорством возвращала меня в те эпизоды прошлого, что были связаны с ним. Я вспоминал, как впервые увидел его в самолете, затем в голове появлялись картины нашего совместного пребывания в роскошном гостиничном номере. В ушах звучал его голос. Внезапно я даже замер на месте. Теперь становится абсолютно понятным причины его прихода ко мне днем, почему он так странно вел себя. Он знал, что предстоит ему совершить ночью, и решил со мной проститься.
   Я вновь опустился на землю не в силах остановить рыдание. Наш плачущий дуэт с Диной длился никак не меньше минут пятнадцати. Наконец первый вал эмоций стал ослабевать и в моем мозгу появились и иные мысли и чувства.
   Я посмотрел на Дину и провел рукой по ее волосам. Она оторвала пальцы от заплаканного лица и немного удивленно посмотрела на меня.
   - Надо что-то делать, - сказал я. - Мы не можем безучастно смотреть на их преступления.
   Дина, соглашаясь, кивнула головой.
   - А что ты собираешься делать?
   - Не знаю. Нужно немедленно переговорить с Валерием, рассказать, что здесь произо шло. Ему же еще ничего не известно.
   - Ты прав, пойдем к нему.
   Уже не думая ни о каких предосторожностях, мы побежали к жилой зоне. И когда мы вступила в нее, я вдруг вспомнил, что не знаю, где он обитает.
   Я сказал об этом Дине.
   - Может быть, он все еще у Мстислава в комнате, - предположила Дина.
   Только бы он был там, молил я всю дорогу до барака, где еще утром жил Мстислав. Мы вошли в комнату и увидели, что Валерий лежит на его кровати и спит. Я безжалостно затряс его за плечо.
   Валерий испуганно приподнял голову с подушки. Он открыл глаза и несколько мгновений непонимающе смотрел на нас. Затем его взгляд обрел осмысленность.
   - Что вы тут делаете? - спросил он.
   Я сел на кровать и стал пересказывать о том, чему мы стали свидетелями на площади. Я видел по его лицу, что он не вполне доверяет моим словам.
   - Вы мне не верите? - спросил я.
   - Извините, это слишком звучит ужасно, а потому немножко неправдоподобно. Трудно поверить, что в современном мире могут происходить такие дикие мистерии. - Несколько секунд он сосредоточенно молчал. - Зато теперь становится понятным, чему было посвящено несколько совещаний кураторов. Нам стало известно, что они проходят, но не удалось узнать, о чем шла на них речь. Они готовили групповое самоубийство. Вот негодяи!
   - То, что они негодяи, нет никаких сомнений, да только вряд ли на этом своем достижении они остановятся, - сказала вдруг молчавшая до сих пор Дина. - Они попытаются уничтожить всех, кто находится в лагере. Не случайно, что они никакого не выпускают из него.
   - Вы правы, - согласился Валерий. - Пора предпринимать решительные шаги.
   Но я видел, что несмотря на эти слова, он никак не мог побороть свою нерешительность. Он продолжал сидеть на кровати в задумчивой позе и явно не горел желанием что-либо делать.
   Пауза затягивалась и все чувствовали от этого неловкость. Я не знал, что надо сделать или сказать, дабы у бывшего штабиста появилось бы желание действовать.
   - Давайте подождем до утра, - вдруг проговорил Валерий. - Сейчас ночью будет трудно собрать людей. Да и непонятно, куда идти, как действовать. Как офицер штаба, я вас могу уверить, что труднее всего планировать те операции, когда неизвестна точная дислокация неприятеля и его численность. Не думаю, чтобы этой ночью еще что-нибудь произошло.
   Весь вид Валерия недвусмысленно выражал надежду, что мы его оставим в покое, и он спокойно доспит эту ночь. Мы переглянулись с Диной, и я увидел, что она тоже прочитала это его пожелание.
   - Хорошо, мы пойдем, - сказал я, вставая. - Но надо готовиться к битве с ангелами смерти. Иначе шансов на то, что мы выберемся из этой мясорубке живыми, крайне мало.
   Валерий кивнул головой и облегченно вздохнул, видя, что мы собираемся уходить.
   - Утром, мы созовем всех наших, - заверил он.
   Мы снова оказалась на улице. Я чувствовал себя обманутым и разочарованным. И в тоже время я остро, просто до боли ощущал, что не хочу становится жертвой этих помешанных на смерти людей. Рядом со мной находился любимый человек, жизнь с которым обещала мне многие года счастья.
   - Хочешь я останусь эту ночь с тобой? - вдруг услышал я тихий голос Дины.
   - Очень хочу, - без промедления отозвался я.
   Мы вошли в мою комнату. Я не стал зажигать лампу, а Дина не стала просить меня об этом. Луна зашла за тучи, и единственный источник света исчез. Было так темно, что я не видел даже расположенные в полуметре от меня предметы. Но это нам нисколечко не мешало найти друг друга. Я подхватил Дину на руки и понес на кровать. Там, на площади торжествовала смерть и тем страстнее мне хотелось, чтобы здесь восторжествовала бы жизнь.
  
   ххх
  
   Хотя мы легли поздно, но проснулись рано. Рассвет только начинался, и первые его немногочисленные посланцы еще были не способны полностью разогнать тьму.
   Я посмотрел на Дину; она не спала. Я обнял ее, и мы поцеловались. Но эта была единственная сейчас наша ласка. Обстановка требовала совсем других действий.
   - Я не уверен, что Валерий сможет возглавить восстание, - сказал я. - Он привык сидеть в своем теплом штабе и не имеет навыков активных действий. Это для Мстислава было родной стихией.
   - Мне тоже так кажется, - согласилась Дина. - Но какой из этого следует вывод?
   - Если бы знать, - тоскливо произнес я.
   - А я знаю.
   Я вопросительно взглянул на нее.
   - Да, знаю, - подтвердила она, - у тебя нет иного выхода, кроме как взять бразды правления в свои руки. Тебе лучше других известна ситуацию. Ты видел все, что тут происходит.
   От неожиданности я даже присвистнул.
   - Я редактор отдела современной прозы и по совместительству неудавшийся писатель. Я ничего не понимаю в таких делах. Я даже стрелять только мне умею.
   - Ну это не сложно. Мой отец был офицер, и я нередко ездила с ним на полигоны. Он мне иногда давал пострелять из пистолета и автомата. Так что, если хочешь, я тебе дам несколько уроков. И кроме того, у тебя нет иного выхода, они за тобой придут одним из первых. Ты у них на плохом счету и многое о них знаешь. Ты опасен для этих людей.
   Признаться об этом аспекте я еще не думал. А ведь Дина права, я в самом деле могу оказаться едва ли первой их якобы не добровольной жертвой. А то, что они - безжалостные твари, в этом я убедился сегодняшней ночью, когда на моих глазах они зарезали того, кто не захотел принимать яд. Да и Жоржа заставили это сделать фактически насильно, под дулом пистолета.
   - И я буду с тобой, чтобы не случилось, - заверила Дина.
   - Хорошо, будь, что будет, - без энтузиазма согласился я с ее доводами. - В таком случае нам пора вставать и идти на разведку. Надо выяснить, что происходит в лагере. Да и Валерия следует навестить. Надеюсь, что он уже выспался.
   Но до Валерия мы не добрались. Я заметил, что не только мы вышли рано из своей комнаты, но и многие другие тоже встали сегодня раньше обычного. И все двигались в одном направлении - к резиденции Учителя.
   Я спросил одного из прохожих, что происходит? Он изумленно взглянул на меня.
   - Вы разве ничего не знаете, сегодня ночью умер Учитель.
   Хотя эта новость была ожидаема, как будто что-то оборвалось внутри меня. Я почувствовал, как ноги отказывают мне в повиновении.
   Я услышал рядом с собой негромкие всхлипы. Я обернулся и увидел, как из прекрасных глаз Дины текут по щекам два полноводных ручья. Теперь понятно, почему они решили провести свою кошмарную акцию это ночью, они знали, что Учитель не переживет ее. А может, и помогли ему поскорее покинуть этот свет. От них можно ожидать всего.
   Я поспешил вслед за всеми. У дома Учителя уже собралась приличная толпа. К некоторому своему удивлению я обнаружил в ней и Валерия. Я стал прокладывать к нему дорогу.
   Я поравнялся с ним и дотронулся до его плеча. Он обернулся в мою сторону. Мне показалось, что мое присутствии не доставило ему большой радости.
   - Наступил решающий момент, - сказал я ему прямо в ухо. - Если Суициро Асахата захватит сейчас власть, нам всем конец.
   - Да, да, вы правы, - как-то не слишком уверенно сказал Валерий, - но мы безоружны. А вы посмотрите вперед.
   Я посмотрел и увидел, что на крыльце и у крыльца выстроились охранники во главе с комендантом. Их было человек десять. Они стояли с расстегнутыми кобурами.
   - Все равно, - угрюмо проговорил я. - Если они захватят власть, мы все умрем. А если мы им не позволим это сделать, кто-нибудь да выживет. Им всех нас не убить. Где наши?
   - Они вон там стоят, - неохотно показал мне Валерий на стоящую чуть в стороне небольшую группу людей.
   Я сосчитал, их было всего восемь человек. Со мной девять. С Валерием десять. С Диной одинадцать. А всего охранников человек двадцать. Да еще с десяток кураторов. К тому же они вооружены, а у нас на всех всего один пистолет. Перевес явно не в нашу пользу. Мне стало по-настоящему страшно. И не будь рядом Дины я бы вряд ли осмелился вступить с охранниками в бой.
   - Вы пойдете со мной к ним? - спросил я Валерия.
   Тот неохотно кивнул головой.
   Мы подошли к этой группе. Валерий пребывал в таком деморализованном состоянии, что его можно было смело списывать со счета. Я решил не обращать на него больше особого внимания, пусть сам принимает решение как себя вести и что ему делать.
   - Нам нужно пробиться к Учителю, - решительно объявил я. - Еще неизвестно, действительно ли он умер. Нельзя исключать того, что они это выдумали, чтобы прибрать к своим рукам власть. И вообще, мы не должны позволить им занять в центре командные позиции. Иначе всем нам каюк.
   Не без удивления я заметил, что мои командирские замашки не вызвали ни у кого возражения. Наоборот, все как бы сразу же согласились с тем, что обязанности командира я самовольно возложил на себя. Невольно я оглянулся на Дину и прочел в ее глазах одобрение своим действиям. Это еще больше усилило во мне решимость довести начатое дело до победного конца.
   Однако все обстояло не так-то просто.
   - Но как мы проникнем в дом? - задал резонный вопрос молодой парень. Кажется, его звали Павлом.
   Я задумался. Это был тот на самый вопрос, на который не так-то было легко найти ответ.
   - Единственная возможность - натравить на охранников толпу, - после раздумья сказал я. - И пользуясь всеобщей сумятицей, проскользнуть в дом.
   - Но они будут стрелять, погибнут люди, - опять возразил мне Павел.
   - Да, может быть, и погибнут, а есть ли у нас другой выход? Иначе они нас всех заставят умереть. Это борьба жизни со смертью. И чтобы восторжествовала жизнь, кто-то должен погибнуть. Может быть, эта участь выпадет на тебя, - кивнул я на Павла, - а, может быть, - на меня. Мы все в равных условиях.
   То ли я убедил всех, то ли возражать в нынешней ситуации было просто бессмысленно, но никто больше не стал со мной спорить.
   - Идемьте в толпу и будем кричать, что Учитель жив, - сказал я.
   Моя затея оказалась верной, едва мы начали на разные голоса выкрикивать, что Учитель на самом деле жив, все, кто находился здесь, пришли в сильнейшее волнение. В едином порыве толпа двинулась на охранников. Те явно не ожидали такого напора и не знали, как его сдержать. Стрелять они пока не решались, и у меня уже появилась надежда, что удастся сломить их сопротивление без жертв. Так скорей бы всего и получилось, если бы не комендант. Он вскочил на крыльцо и начал палить по людям. Послышались истошные крики раненных.
   Но расчет коменданта на испуг людей не оправдался, выстрелы разъярили их еще больше. В считанные секунды охранники были смыты людским потоком.
   Мы ворвались во внутрь здания. Разъяренная толпа, уже не понимая, что делает, начала громить все, что ей попадалась на пути. Я же со своими людьми устремился наверх, в покои Учителя. Однако там нас ждал еще один кордон охранников. На наше счастье они были не вполне готовы к такому повороту событий и не успели изготовить оружие.
   Я бросился на первого из охранников, прегродившего мне дорогу. Мы вцепились друг в друга, словно два хищных зверя, сражающихся за одну добычу. Несколько секунд мы стояли почти неподвижно не в силах преодолеть обоюдное сопротивление. Но затем мне удалось подсечь ногой его лодыжку, он упал, увлекая меня за собой.
   Мы катались по полу, используя каждый удобный случай, чтобы нанести противнику удар рукой или ногой. Нами в одинаковой степени владела ярость, а потому мы никак не могли одолеть друг друга. Внезапно мой противник, изловчившись, сел на меня. Его руки, словно тиски, сжали мое горло.
   От удушья все поплыло у меня перед глазами. Мое сопротивление резко ослабло. Я буквально физически ощутил приблежение конца своей жизни, который уже темной пеленой стал закрывать мне глаза.
   Внезапно хватка охранника ослабли, а затем он упал на пол. Я выбрался из под его тела и увидел стоящего надо мной Павла, держащего в руке за дуло пистолет. Я понял, что его удар рукояткой по голове моего противника вернул меня к жизни.
   Я поблагодарил его кивком головы и оглядел поле боя. Часть охранников лежали на земле, корчась от боли, часть же просто сбежала. Впрочем, и наши ребята понесли немалый урон, лица нескольких из них были буквально залиты кровью.
   Зато путь к Учителю был свободен. Мы вошли в его комнату и увидели его. Увы, он действительно был мертв. Он лежал на кровати, уже одетый для своего последнего пути. Его лицо было совершенно спокойным, я бы даже сказал, умиротворенным, словно смерть для него была тем счастливым событием, принесшая в душу долгожданный покой и гармонию.
   Мы, словно почетный караул, стояли неподвижно возле тела Учителя. Еще минуту назад у всех нас теплилась слабая надежда, что он все же жив. Это бы сняло с нас бремя принятия самостоятельных решений. Но теперь окончательно становилось ясным, что отныне все зависит только от нас. Сумеем ли мы одолеть силы смерти, значит будем достойны жизни.
   Если первые минуты все смотрели только на Учителя, то теперь взгляды всех собравшихся в комнате скрестились на мне. Я понял, что все ждут моих дальнейший распоряжений. Но что нам делать дальше, я не знал. Только теперь я по-настоящему стал понимать, как же тяжело быть командиром, брать на себя ответственность за других людей.
   - Это здание станет нашей крепостью, - после паузы, вызванной глубоким раздумьем, сказал я. - Будем ее защищать. Нам нужно подкрепление. Надо поговорить с людьми внизу, может быть, кто-нибудь из них к нам присоединиться. Сколько у нас оружия?
   Оказалось, что наш арсенал увеличился, у охранников удалось отбить три пистолета и один карабин. Это делало наши позиции более прочными.
   На первом этаже все еще бушевала толпа, дух разрушения, словно бесы в стадо свиней, вселился в нее, и она продолжала крушить все, что было ей под силу разгромить.
   Вместе с несколькими своими ребятами мы не без труда сумели остановить погром. Я объявил им, что Учитель действительно мертв. Это вызвало резкую перемену настроений, агрессивность тотчас же сменилась всеобщим унынием. Но мне было сейчас не до печали, передо мной стояли совсем иные задачи. Я сказал, что мы собираемся тут занять оборону и предложил желающим вступить в наши ряды.
   К моему изумлению таких оказалось всего трое, причем, все мужчины. У остальных же явно вверх взял пробудившийся после известия о смерти Учителя страх. Услышав о грозящей им опасности, недавние погромщики стали спешно покидать здание. И уже буквально через три минуты мы остались одни.
   Я испытывал одновременно растерянность и ярость. Что же это за существа в человеческом обличье, коли они не желают сражаться не только за свою свободу, но даже за свою жизнь. Теперь становится более ясным, почему ангелам смерти удается склонять столько людей к расставанию с жизнью. Им в самом деле легче умереть, чем сохранять достоинство человека. Ну и черт с ними, обойдемся теми силами, что есть.
   Я почувствовал, как кто-то прикоснулся ко моему плечу. Я повернуло голову и увидел Дину. Хотя она не участвовала непосредственно в битве у покоев Учителя, но находилось поблизости. И сейчас она поняла, какие чувства распирают мою грудь.
   - Только никого не осуждай, - негромко проговорила она, - с осуждения начинаются все беды. Человеконенавистиничество всегда берет начало с этой точки. Их надо пожалеть, а не упрекать.
   Наверное, она права, скорей всего примерно тоже самое сказал бы и Учитель. Но не так-то легко встать на такую позицию, для этого нужны немалые силы.
   Я быстро обнял ее, и мы обменялись беглым поцелуем. На большее не было времени. Надо было заниматься совсем другими делами.
   - Нужно собрать наш отряд и обсудить, что делать дальше, - сказал я. - Пойдем к ребятам.
   Мы собрались на втором этаже, в комнате Учителя. У меня вдруг возникла даже не мысль, а скорее ощущение, что его присутствие, пусть мертвого, придает нам дополнительную мудрость и увеличивает наше мужество.
   Я внимательно осмотрел свое воинство и с удивлением обнаружил, что здесь нет Валерия. Я и не заметил, как он исчез. В таком случае обойдемся без него.
   - Нас слишком мало и мы плохо вооружены, чтобы вести активные боевые действия, - сказал я. - Поэтому пока надо превратить этот дом в неприступную крепость. А дальше посмотрим, как действовать. Сейчас наша главная задача - не дать этим ребятам установить в лагере свое полное господство.
   Невольно я посмотрел на Учителя, словно надеясь увидеть выражение одобрения своим действиям на его лице. Но оно сохраняло полную беспристрастность к происходящему. От всего, что тут происходило, он находился очень далеко.
   Совместными усилиями мы составили план действий на ближайшие несколько часов. После чего тщательно закрыли все двери и окна и в наиболее уязвимые места поставили наблюдателей. Выполнив все эти приготовления, мы стали ждать нападения.
   Почему-то я не сомневался, что долго сидеть без дела они нам не позволят. Но шел час за часом, а ничего не менялось. Более того, наблюдатели сообщали, что вокруг здания нет ни души. К вечеру я уже понимал, что основные события развернутся либо ночью либо даже на следующий день.
   К счастью мы нашли в доме довольно много продуктов, включая консервов. Так что по крайне мере в ближайшие два-три дня голод нам не грозил. Зато появилась другая неприятность, наши противники обесточили наш дом. И как только на улице стал гаснуть дневной свет, мы оказались в потемках.
   Сидеть в темноте романтично, но только не тогда, когда ожидаешь нападение смертельных врагов. И по мере того, как темнота становилась все плотнее, мне становилось все тревожнее.
   Ко мне подошел Павел.
   - Я хочу пойти разведать, что творится в лагере, - сказал он.
   Решение было в равной степени здравым и опасным. Внезапно у меня возникло желание так же отправиться в разведку. Сидеть в этом доме без света было не в моготу.
   - Хорошо, но только пойдем вместе, - согласился я.
   Павел удивленно взглянул на меня. Я понимал, что он прав; раз я взялся тут командовать, то должен бессменно находиться на своем боевом посту, а не подвергать себя смертельному риску. Но какая-то неведомая сила звала меня туда, в лагерь.
   - Ты подумал, как нам выйти незамеченными? - спросил я парня.
   Тот кивнул головой.
   - С той стороны дома есть пожарная лестница. Лучше всего спуститься по ней.
   - Так и сделаем, только предупредим остальных.
   Стараясь не шуметь, мы спустились по лестнице. Но прежде целых пять минут протыкали взглядами темноту, пытаясь определить: не спрятались ли в засаде наши враги. Но никого так и не обнаружили.
   И все же опасения в нас были очень сильны. Держа руках взведенные пистолеты, мы медленно двигались в сторону жилых построек. Но никто нас не караулил, никто не сидел, ожидая нашего появления, в засаде. Это удивляло не только меня, но и моего спутника. А потому периодически мы с ним обменивались красноречивыми взглядами.
   Мы подошли уже совсем вплотную к жилой зоне. Нужно было обдумать, что поступать дальше. Дабы нас не заметили, мы спрятались за толстым стволом дерева.
   Стояла такая тишина, как будто на расстояние ста километров не осталось ни одного живого человека. Ко мне закралась мысль: а не уничтожила ли банда Суициро Асахата всех обитателей лагеря?
   И едва я успел о нем подумать, как он тут же появился в поле моего зрения, словно материлизовался из моей мысли. Он был не один, а в плотном окружении охранников, кураторов, а так же некоторых обитателей лагеря из числа его самых рьяных приверженцев. Всего их было никак не меньше человек тридцать. Они прошли мимо нас буквально в сорока метрах. Если бы мы не прижались к стволу, став на на несколько мгновений с ним единым целом, они бы непременно нас обнаружили. И тогда на кон за нашу жизнь я бы не поставил и рубля.
   Вся эта орава направилась в сторону площади. Подождав, когда они отойдут подальше, мы осторожно двинулись следом.
   То, что мы увидели на площади, заставило нас вздрогнуть. Там были собраны все обитатели лагеря. По ее периметру расположились охранники, держа в руках пистолеты и карабины. Все это напоминало сцены жизни концентрационного лагеря.
   Незаметно мы влились в ряды стоящих на площади людей и вместе со всеми стали наблюдать за разворачившимся действием. Суициро Асахата отделился от своих сподвижников и теперь важно шествовал по площади в окружении охранников, которые пробивали для него среди заполнившей ее толпы свободный коридор. Он шел с высоко поднятый головой, чеканя шаг. И от всей его невысокой, довольно щуплой фигуры веяло надменностью и презрением к окружающим.
   Он дошел до трибуны и стал подниматься по лесенке. Невольно я вспомнил, что раньше на нее имел право всходить только Учитель. Но теперь, судя по всему, все его прерогативы перешли к этому поборнику массовых самоубийств.
   - Друзья! - разнесли его голос по площади размещенные в разных ее концах мощные усилители. - Для нас всех настал великий час, час соединения с создателем Вселенной. Нам, малюсеньким росткам этого необъятного мира больше ничего не мешает слиться с нашим великим творцом и навсегда стать единым с ним. Это ни чем не сравнимое счастье даровано вам. Так будьте достойны этой огромной чести. Не обманите его ожидания. Я вижу, как он оттуда, - показал оратор рукой в небо, - смотрит на нас и ждет, что мы осуществим то, для чего каждый и был приглашен им в этот мир. Так, отряхнем со своих ног всю грязь бренного существования и станем безгранично свободными. Свободными, как он, как эти звезды, что сверкают над нашими головами. Я призываю последовать примеру тех, кто уже пребывает в божественном чертоге и купается в волнах невиданного здесь на этой презренной земле блаженства. Я жду вас!
   Асахата Суициро замолчал, и на площади воцарилась тишина. Никто не спешил воссоединиться с Богом, все стояли неподвижно. Украдкой я бросал взгляды на лица окружающих меня людей и встречал лишь хмурые выражения.
   По-видимому, вождь ангелов смерти не ожидал, что никто не откликнется на его вдохновенный призыв. Весь его вид демонстрировал растерянность. Внезапно маска блаженного восторга слетела с его лица и на нем отразилась истинная природа этого человека: злобного и мстительного.
   - Если вы не желаете добровольно воссоединиться с нашим господом, то мы в таком случае поможем вам. А ну хватайте их, - приказал он своим охранникам на стоящих в первых рядах нескольких человек.
   Под аккомпанемент их отчаянных криков, этих людей схватили и окружили плотным кольцом.
   - Вот они счастливцы, кто первыми воссоединятся с Богом. А вы уходите и подумайте, как вам поступать дальше.
   Молчаливая толпа стала покидать площадь. Выбранных же для заклания куда-то повели.
   Мы с Павлом тоже двигались со всеми. Выбрав момент, отделились от толпы и спрятались за угол одного из бараков.
   - Как ты думаешь, куда их повели? - спросил я у Павла.
   - Скорей всего туда, где живут охранники, - ответил он. - Там сподручней всего совершить казнь.
   Я на несколько секунд задумался.
   - Они убьют их сегодня, - сказал я. - Суициро Асахата должен доказать свою власть. А для этого ему нужны жертвы.
   - Что же вы предлагаете?
   Я посмотрел на Павла. Даже в темноте было заметно, как сверкают его глаза.
   - Ты сам знаешь, - проговорил я.
   - Но это безумие, у нас слишком мало сил.
   - А ты хочешь, чтобы их убили. У нас максимум часа два. Я нисколько не сомневаюсь, что после них он возьмется за нас. Просто сегодня он был занят другими делами, устанавливал свою власть. А мы ему как кость в горле. Он потому и не особенно торопиться с нами расправиться, так как уверен, что никуда мы из этой мышеловке не улизнем, что капкан надежно нас держит. Либо мы сегодня погибнем, либо спасем всех. Выбирай.
   - А чего выбирать, - спокойно пожал плечами Павел, - не ждать же, когда нас, как баранов, зарежут.
   Я почувствовал облегчение. Я сам не знал, почему мне было так важна позиция этого явно не робкого парня.
   Мною вдруг овладело любопытство, по какой причине Павел оказался здесь? И хотя для подобных исповедей время и место были явно неподходящими, я не удержался и спросил его об этом.
   Павел как-то странно посмотрел на меня и вдруг усмехнулся.
   - А если я тебе расскажу, шеф, не будешь нос от меня воротить. Ты вроде неплохой мужик, мне нравишься, не то, что этот хлюпик Валерий.
   - Не беспокойся, не буду, - заверил я его.
   - Тогда ладно. Я пару месяцев назад освободился из зоны. Приехал домой, а чем заняться, не знаю. К старому сердце больше не лежит, баланду лагерную на всю оставшуюся жизнь нахлебался, а жить как все, гробиться на каком-нибудь вшивом заводике, тоже не хочется. Разницы большой между зоной и заводом нет. У меня батя тридцать лет на нем ишачил, пока прямо в цеху концы и не отдал. Так что я на эту каторгу вдосталь насмотрелся. Походил с месячишко, так и не нашел, чем бы заняться. А потом в газете случайно прочел про эту богадельню. Вот и решил сюда поддаться, отсидеться.
   - А за что сидел?
   - За групповое изнасилование. Семь лет вкатили. Дурак был, можно подумать, что и без этого бабу нельзя трахнуть. Сами предлагают. Ну как моя история?
   - История, как история, - пожал я плечами. - А что делать будешь, когда домой вернешься?
   - Кабы знать. Думал здесь мозги вправят, да видать не судьба. После смерти Учителя, теперь уж точно никто ничего толком не скажет.
   Почти уже на таясь, мы быстро пошли к дому, где засели наши товарищи. Я был уверен, что нам не помешает добраться до него. Этим ребятам сегодня не до нас, они заняты другими, не менее важными делами.
   Так оно и случилось. Мы беспрепятственно добрались до дома. Нас там уже с нетерпением ждали. Я увидел, как сильно обрадовалась Дина моему появлению и почувствовал себя счастливым. И совершенно неожиданно ко мне пришло ясное понимание: все мои несчастья, все мое разочарования в жизни от того, что я никогда не знал подлинной любви. Вместо подлинника я имел дела с грубыми подделками. До сих пор меня никто не любил, и я никого не любил. А все, что проходило под этой маркой, - ложь и обман.
   Но дальше развивать эту мысль было не досуг. Я обрисовал ситуацию и свое решение попробовать спасти отобранных на заклание наших товарищей по несчастью. Все единодушно одобрили его. так как понимали: сегодня убьют их, завтра - нас.
   Тем же путем мы покинули нашу крепость. Перед этим я попросил Дину остаться и не рисковать собой, но она наотрез отказалась.
   По-прежнему никто не следил за нашим перемещением. По-видимому наши противники не ожидали от нас такой дерзости и были уверены, что мы не высунем носа из нашего убежища. Что ж, старый воинский принцип:
  побеждать не количеством, а умением столь же верен. как и в те времена, когда он был впервые провозглашен.
   Дабы не быть обнаруженным, я дал команду рассосредоточиться и добираться до объекта по одиночке, Вспоминая уже в другой жизни эти часы, я не без изумления думал о том, откуда у меня вдруг проявился полководческий дар. Ведь до этого я не имел никаких отношений к ратному искусству.
   Через минут двадцать мы собрались неподалеку от дома, где располагались охранники. Я внимательно рассматривал его, прикидывая, как лучше подобраться к зданию и в какой его части могут находиться пленники?
   Я понимал, что прямой штурм ничего не даст, мы просто погибнем возле стен этого дома. Мое внимание привлекла стеклянная веранда на первом этаже. Я вспомнил о стоящей в гараже машине Жоржа. А почему бы не въехать на ней прямо в здание. Джип большой, на нем можно уместить половина моего отряда.
   Я жестом подозвал к себе Павла и поделился с ним своим замыслом. И увидел, как загорелись глаза парня.
   - А что, может и получится. Вон смотрите, - показал он на крышу, там стоит пулемет. Коли пойдем в лоб, он нас всех скосит.
   Пулемета я в темноте не заметил, у этого Павла глаза были как у рыси. Но мне понравилось, что наши мысли о возможных последствиях штурма совпали.
   Я быстро рассказал о нашем плане ребятам. Гараж находился в метрах ста от общежития охранников. Вряд ли он сильно охраняется, им сейчас не до этого.
   Мы обошли гараж с тыла. В небольшой пристройки к нему находились двое охранников. Осторожно я заглянул в окно и увидел, что они мирно пьют чай. Рядом с ними лежали карабины.
   У меня моментально возник простой, но, как мне показалось, эффективный план.
   - Смотри, - показал я Павлу, - вот идет проводка от электролинии. Мы перережем ее, и у них погаснет свет. Что они предпримут?
   - Выйдут на улицу посмотреть, что случилось, - предположил Павел.
   - И я так думаю. А мы их уже ждем и спокойненько скрутим.
   - Здорово! - восхитился Павел. - А у тебя котелок варит.
   Скажу честно, мне был приятен этот комплимент.
   Все произошло как по нотам. После того, как мы перерезали провод, охранники появились секунд через двадцать. Мы сбили их по очереди с ног и связали заранее вытащенными из брюк ремнями. Каждому затолкали в кляп в рот, позаимствовав с этой целью у них носовые платки и оттащили в гараж. Кроме того, в качестве законных трофеев мы конфисковали их оружие.
   В ангаре стояли несколько машин, но внедорожник Жоржа выделялся своими могучими размерами. При виде этого красавца у Павла загорелись глаза.
   - Люблю машины, - признался он. - Всегда хотел иметь такую штучку.
   - Если все пройдет благополучно, я тебе ее подарю, - пообещал я. Ее владелец перед смертью завещал машину мне. А мне она не нужна. В глазах Павла я прочел недоверие.
   - И вы добровольно откажитесь от такой тачки?
   - Сам убедишься. А теперь садись, в этой операции тебе отводится главная роль.
   В джипе уместилось семь человек. Павел сел за руль, я занял место рядом с ним. Он уверенно вывел машину из гаража и остановился, как зверь перед прыжком.
   - Ну с богом, - благословил я его.
   Кажется, Павел и не слышал мои слова, так сконцентрирован он был на том, что предстояло ему совершить.
   - Я готов, поехали, - вдруг спокойно, как будто речь шла о самой обыденной поездки, произнес он. - Держитесь крепче.
   Павел надавил на газ, мотор взревел, словно раненный бык, и джип помчался вперед. На нас стремительно надвигалась стеклянная стена. Я зажмурился.
   Раздался оглушительный звон, и вся машина оказалась обсыпана осколками стекла. Павел резко затормозил, и меня бросило вперед. Я ударился грудью о бардачок, но переживать боль было некогда. Мы выскочили из машины.
   Прямо по ходу располагалась дверь. Я дернул ее за ручку, она оказалась незапертой. Мы проникли во внутренние помещения. Там было темно. Но это нас не остановило. Хотя я был тут всего один раз, в день своего приезда в центр, я помнил, что где-то рядом должна находиться лестница. Я бросился вперед и буквально через пять шагов выскочил на лестничную площадку.
   Здесь горела лампочка. Мы кинулись наверх, и в этот миг показались несколько охранников. Они явно не ожидали нападения, и были в майках и трусах; судя по всему наше вторжение застало их в кровати.
   Справиться с неготовыми к борьбе охранниками было несложно, мы навели на них свое оружие, и они послушно, как ученики на уроке, подняли руки вверх.
   - Где пленные? - спросил я одного из них.
   - Там, - слегка заикаясь, показал он в сторону третьего этажа.
   И в этот момент раздались несколько выстрелов. Один из наших ребят схватился за грудь и со стоном упал.
   Мы открыли ответный огонь. Охранник свалился прямо на нас с третьего этажа. Он был убит наповал. Это была первая жертва нашего противостояния. Я мельком взглянул в его лицо. То был еще совсем молоденький парень, вряд ли он разменял третий десяток.
   Я хотел было уже отдать приказ о штурме третьего этажа, как наше положение вдруг резко осложнилось. На первом этаже появилась целая группа охранников, которая произвела по нам несколько выстрелов. К счастья, они ни в кого не попали, но нам пришлось лечь на пол.
   Мы оказались в трудном положении, зажатые между двух огней. По нас стреляли и с первого и третьего этажей. Я разделил своих ребят на две группы; одна следила за нашими врагами внизу, другая - наверху. И в ответ на их стрельбу, мы тоже отвечали прицельными залпами.
   Прошло уже никак не меньше десяти минут, а ситуация не менялась. Ни мы, ни они не спешили начинать активные боевые действия, понимая, что это сопряжено с большими потерями. Но сколько времени может продолжаться это затишье, никто не знал. И тут мне в голову пришла простая мысль: почему бы вместо вооруженной атаки не предпринять атаку психическую, вернее, психологическую. В случае ее успеха мы одолеем врагов, не рискуя своими жизнями.
   - Ребята! - крикнул я что было силы, - только не стреляйте, а выслушайте меня. - Зачем нам убивать друг друга. Давайте решим вопрос миром. Подумайте, кого вы защищаете, это же настоящие головорезы, они уже принудили убить многих их тех, кто приехал в лагерь за спасением, а вовсе не за смертью. И те, кого вы тут держите, постигнет та же участь. И я вас уверяю, что на этом они не остановятся, когда они перебью всех нас, они примутся за вас. Они уже не могут не убивать. Пораскиньте мозгами, и вы согласитесь, что я прав. Я вообще, не понимаю, зачем вы их защищаете? Какой от этого вам прок?
   - Прок самый простой, они нам хорошо платят, - раздался чей-то голос.
   Это был сильный аргумент, и и я должен был покрыть его большей картой.
   - Деньги - это очень хорошо, только объясните, зачем они нужны мертвым. Неужели вы не понимаете простых вещей: вы же свидетели их страшных преступлений. А свидетели никому не нужны. И они вас живыми отсюда не выпустят. Они уничтожат всех, кто находится в этом лагере.
   После моих слов воцарилась тишина. Я гадал, какое впечатление на моих слушателей произвела моя речь.
   - Ну предположим, мы сдадимся, что тогда с нами будет? - снова раздался тот же голос.
   - У вас появится шанс остаться в живых, - сказал я. - Или вам этого мало?
   - Да нет, достаточно, - ответил мне все тот же голос. - Мы сейчас посоветуемся. Эй вы, на третьем этаже, - закричал через пару минут все тот же парламентер, - вы как согласны?
   - Мы не возражаем, - прозвучал с третьего этажа ответ.
   - В таком случае спускайтесь к нам, - предложил я тем, кто засел на третьем этаже.
   - А стрелять не будете?
   - Клянусь Учителем, - торжественно произнес я.
   Эта клятва оказала магическое воздействие. Я увидел, как с третьего этажа спускаются четверо охранников. Я тихо дал команду своим парням, те вскочили с пола и подбежав к ним, в считанные секунды разоружили.
   Они испугались, но я поспешил их успокоить.
   - Мы ничего не собираемся вам делать. Пойдемьте вниз.
   Спустившись вниз, мы подошли к другой группе охранников. Я быстро сосчитал: их было шестеро. То есть практически силы были равны. Если бы начался бой, как минимум, половина его участников из него бы не вышла.
   Я решил, что этих шестерых не обязательно разоружать, лучше перетянуть их на свою сторону. Предстояло еще взять в плен Суициро Асахата и его сообщников. Так что они могут нам еще очень пригодиться.
   Ко мне подошел тот с кем я вел столь успешные переговоры. Мысленно я называл его парламентером.
   - Что будем дальше делать? - спросил он.
   Но ответить я не успел.
   - Ни с места, буду стрелять! - раздался вдруг чей-то приказ.
   Я обернулся и увидел стоящего на лестнице коменданта Василия Ивановича. Его пистолет был наведен на мою голову.
   - Если кто шевельнется, сразу прострелю ему голову, - предупредил комендант. - А ну бросай оружие, - уже обратился он лично ко мне.
   Я бросил пистолет.
   - Ты мне с первой минуты не понравился, я сразу понял, что за тобой нужен глаз да глаз, - сделал он неожиданное признание. - Я еще тогда почувствовал, что ты считаешь себя умнее всех.
   - Я так не считаю, просто я хочу жить, а не умереть, - возразил я.
   - Жить, - вдруг рассмеялся он, - да зачем тебе жить? Ты слизняк, а таких надо уничтожать. Что ты умеешь делать? Книжки читать. Вот, собственно, и все. Я всегда считал, что таким, как ты, нет место на земле.
   Господи, подумал я, откуда приходит весь этот бред к людям, почему они не могут вытерпеть, когда кто-то живет так, как он хочет, а не так, как хотят такие, как этот комендант.
   - Книжки тоже должен кто-то читать, - примирительно проговорил я. - А не то мир просто захлебнется от плохой литературы. Я занимаюсь тем, что отсеиваю зерна от плевел.
   Комендант снова захохотал.
   - Да что ты понимаешь, где зерна, а где плевелы. Для этого надо пройти сквозь то, сквозь чего прошел я. А ты всю жизнь просидел у себя на печи и думаешь, что что-то знаешь. - Внезапно он посерьезнел. - А теперь скажи своим парням, чтобы они покидали винтовочки. Считаю до пяти, после чего дырявлю твои поганые мозги моей замечательной пулей.
   Я почувствовал замешательство. Так все хорошо шло до сих пор, если бы не этот неизвестно откуда взявшийся человек.
   - Начинаю считалку, - предупредил меня комендант. - Раз, два, три, четыре, пять. Стреляю.
   Раздался выстрел. Комендант схватился за грудь, его револьвер выпал из ладони и с грохотом упал на бетонный пол. Я обернулся и увидел, что из дула пистолета парламентера поднимается слабый дымок.
   - Спасибо, - искренне поблагодарил я его.
   - Не стоит благодарности, - улыбнулся он. - Я в армии был снайпером. Что будем делать дальше? - повторил он вопрос, на который я не успел ответить.
   - Искать Асахата, - решительно проговорил я. - Лучше всего будет, если возьмем его живым. Надо сдать этого негодяя правосудию. - Я обернулся к парламентеру. - Ваши люди с нами или сами по себе?
   - Пусть каждый решает самостоятельно, - ответил он.
   Я подумал, что этот парень, кажется, совсем не глуп. По крайней мере всего его решения до сих пор были абсолютно правильными. Кто знает, если бы не он, то велика вероятность, что мы бы перестреляли друг друга.
   Из десяти охранников на нашу сторону перешло четверо, включая парламентера. Никто из них не стал возражать, что я взял на себя командование сводным отрядом.
   С несколькими ребятами я поднялся на третий этаж и нашел комнату, где находились кандидаты на заклание. Я открыл полученным у одного из охранников ключом дверь.
   Вид у людей был самый что ни на есть плачевный. Наше появление вызвало у них самую настоящую истерику страха. Раздались громкие голоса, умоляющие оставить их в живых. Я успокоил их и объяснил ситуацию. Такого счастливого выражения на лицах, я, пожалуй, еще не видел за всю свою жизнь. Сразу несколько человек бросились нас целовать, так что уже через несколько секунд я был весь обслюнявен. Но я понимал, что иногда и подобные вещи следует воспринимать положительно и не пытаться им сопротивляться.
   Я не стал их просить присоединиться к нам, все они пережили ужасный стресс и им требовался отдых, дабы прийти в себя. Мы проводили их до выхода и отпустили без лишних напутствий. Нам тоже было пора отправляться в путь.
  
   ххх
  
   Мы вышли на улицу. Я не знал, где находился тот, кого мы искали и потому решил довериться интуиции. По крайней мере первое место, которое я посчитал нужным навестить, был дом, где жили наши уважаемые кураторы.
   Я спросил у парламентера, его звали Михаилом, есть ли там охранники? По его сведениям их там было двое. Одолеть их было для нас не проблемой.
   Мы подошли к зданию и увидели, что несмотря на поздний час, в нем горят не менее пяти окон. Значит, они не спят. Строят планы по уничтожению тех, кто еще жив? Я почувствовал, что закипаю от ярости. Ведь и я был один из тех, кого они готовили к этой участи. Теперь я понимаю, что отнюдь не случайно Пак заговорил о смерти уже при первой нашей встречи. Но теперь настала пора поквитаться с ним.
   Дверь была закрыта на замок. Я прострелил его, и мы вошли в дом. Нам навстречу устремились охранники, но увидев наше численное преимущество, вдруг бросились перед нами на колени и стали умолять пощадить их.
   Мы отняли у них оружие и предоставили их самим себе. Нам было не до них. Мне не терпелось встретиться со своим куратором.
   Мы обнаружили их минут через пять. Они все сосредоточились в одной комнате и со страхом смотрели, как надвигается на них неумолимое возмездие.
   Я отыскал взглядом Пака и увидел, как бледно его лицо, как испуганно, словно тараканы на кухне при внезапно вспыхнувшем свете, бегают его глаза. У меня вдруг возникло сильное желание ударить его, а то и всадить пару пуль из пистолета, который сжимала моя в миг вспотевшая ладонь. Еще ни разу во мне по-настоящему не просыпался инстинкт убийцы. И только сейчас я понял, сколь сладостна возможность отобрать жить у другого человека, особенно если его ненавидишь.
   Не помня себя, я поднял пистолет и нацелил его на Пака. Внезапно на моей руке повисла Дина.
   - Я прошу тебя, милый, дорогой, не делай этого! - отчаянно закричала она. - ты будешь раскаиваться всю жизнь.
   Ее голос словно вернул меня из какого-то забытьи. Я посмотрел на нее и опустил руку с оружием. И увидел, как облегченно вздохнул Пак.
   - Других на тот свет отправляете, а сами что-то туда не желаете, - сказал я, в упор смотря на него. - Вам не кажется это несправедливым?
   - Мы хотели как лучше, - пробормотал он, все еще с опаской глядя на меня.
   - По какому же праву вы решали, кому что лучше? Это только Бог может определять, кто и чего достоен.
   - Он говорил нашими устами, - произнес Пак, но в его голосе была не присущая им в таких случаях уверенность, а опасение, что его слова могут снова высечь во мне вспышку гнева. Так скорей бы всего и произошло, если бы рядом не спускала с меня своих бдительных глаз Дина.
   - Вашими устами говорит дьявол. Не вы первые, кому он внушил, что вы и есть глас Божий. До вас таких было до черта. Ладно, не время сейчас дискутировать. Где Суициро Асахата?
   - Его здесь нет, - сказал Пак.
   - А где он?
   - Мы не знаем, он ушел минут за двадцать до вашего появления.
   Я чертыхнулся. Как не повезло! Ищи теперь его по всему лагерю в кромешной тьме. Но иного выхода нет, его нельзя упускать, слишком уж он страшный тип. Во только что делать с этими поборниками всеобщей смерти?
   - Павел, - проговорил я, - этих господ надо где-то очень надежно запереть, по крайней мере до тех пор пока мы не поймаем атамана всей этой шайки.
   - Не беспокойтесь, сделаем, шеф, в лучшем виде. - Павел позвал с собой нескольких своих товарищей, которые и занялись пленниками. Они связали им руки ремнями, которые позаимствовали с их же брюк, потом куда-то повели.
   Вернулись они через минут десять.
   - Мы заперли их в кладовке, - стал отчитываться Павел о проделанной работе. - Там нет окон, дверь очень толстая. К тому же обита железом и замок надежный. Так что им не выбраться оттуда ни за какие коврижки. А ключ вот он, - вручил он мне его.
   Я положил его в карман брюк.
   - Теперь нам надо во что бы то ни стало отыскать Асахата, - поставил я перед своим отрядом новую задачу.
   Я решил, что нет смысла искать его всем вместе и разделил свой отряд на четыре группы. Каждая должна была обшарить отведенный ей квадрат.
   В свою группу я зачислил Павла, парламентера и, разумеется, Дину. Наши поиски продолжались уже два часа, но результатов они не дали. предводитель ангелов смерти провалился как сквозь землю. Мы обошли с десяток жилых корпусов, заглянули во множество комнат, но никто его не видел, никто не представлял, где он может скрываться. Все очень устали, но я не останавливался. Шестым чувством я ощущал, что он притаился где-то поблизости.
   Мы остановились возле одного из корпусов. Я так устал от бесплодных поисков, что мне не хотелось даже в него заходить. Опять все повторится сначала. Сейчас бы растянуться на кровати, ощутить нежное и прохладное прикосновение простыней и забыться сладким сном.
   - Между прочим, тут живет наш Валерий, - заметил Павел. - Интересно этот гад у себя? Бросил нас всех.
   Я пожал плечами, мне было сейчас не до обвинений. С этим можно разобраться и потом.
   - Может, заскочим все же в гости? - предложил Павел. - Хоть водички попьем, в горле от этой ходьбы все пересохло.
   - Пойдем коли так, - без энтузиазма согласился я.
   Хотя в лагере было не принято стучать в дверь, мы все же сделали это. Мне показалось, что в комнате звучат голоса. Впрочем, из-за переутомления я уже не четко отделял реальность от воображения и не исключено, что мне просто послышалось.
   Мы снова, на этот раз настойчивей, постучали. Дверь отворилась, и на пороге появился Валерий. Даже мои усталые глаза ясно различили, что мы его отнюдь не подняли с постели.
   Он явно не ожидал столь поздних гостей и выглядел несколько смущенно.
   - Это вы? - растерянно спросил он. - А я спал.
   Это была ложь, и она меня не только насторожила, но и помогла справиться с сонливостью.
   Я не стал спрашивать разрешения и решительно переступил через порог. За мной последовали все мои спутники.
   Я внимательно оглядел комнату. Спрятаться тут было просто негде. Разве что в шкафу.
   Я посмотрел на Павла, тот понял меня и направился к шкафу. В этот момент его дверцы отворились и из него буквально вылетел Асахата. Он подскочил к стоящему ближе всех Валерию и приставил пистолет к его голове.
   - Если вы попытаетесь меня схватить, я убью его! - зарычал он.
   Мы замерли на месте. Я внимательно смотрел на эту удивительную пару, пытаясь сообразить, как поступить дальше. То, что он продырявит голову Валерию, я не сомневался, ведь это для него всего лишь еще одна
  невинная или пусть даже не совсем невинная жертва.
   - Отдай оружие, ты все равно проиграл, - осторожно произнес я. - Охрана перешла на нашу сторону, а кураторов мы заперли в кладовке. Какой смысл в твоих действиях? Даже если ты убъешь Валерия, ты все равно ничего не добъешься.
   - Еще один человек приблизится к Богу, - как-то страшно усмехнулся Суициро Асахата.
   - К Богу ведет длинная дорога и по ней шагать могут только живые, - заметил я. - Никто не в праве решать за другого человека, что делать ему со своей жизнью. Ты совершил множество преступных деяний. И не надо привосокуплять к ним еще одно.
   - Пусть он делает то, что хочет, отпустите его, - не сказал, а простонал Валерий.
   - Я убъю его, - снова заверил нас Суициро Асахата. Для подтверждения своих слов он еще плотнее прижал дуло пистолета к затылку Валерия и при этом сделал зверское лицо. - Если вы не пропустите меня, я выстрелю.
   - Я вас умоляю, пропустите его, - выдохнул из себя Валерий.
   У меня было такое чувство, что он страха он вот-вот потеряет сознание.
   - Илья, отпусти его, - вдруг попросила меня Дина. - Мы не имеем право рисковать жизнью Валерия.
   Я не слишком симпатизировал Валерию, но понимал, что если допущу его смерть, то не прощу этого себе никогда. А главное мне это не простит Дина.
   - Хорошо, пусть отправляется на все четыре стороны. Но если я когда-нибудь встречу тебя, я пристрелю тебя как собаку.
   Асахата бешенно вращая глазами, переводил свой взгляд с одного присутствующего на другого. Он явно не доверял нам, но и понимал, что другая возможность для спасения своей шкуры ему вряд ли выпадет.
   - Отойдите все от двери! - приказал он.
   Мы повиновались. Вместе с Валерием Суициро Асахата приблизился к выходу.
   - Где ключ от двери? - спросил он Валерия.
   - Там, на столе, - показал он.
   - Бросье мне ключ, - снова приказал предводитель ангелов смерти.
   Ближе всех к столу находился Павел. Он вопросительно посмотрел на меня. Я кивнул головой. Павел бросил ему ключ.
   Несколько секунд все стояли неподвижно, словно кто-то, снимающий эту сцену, нажал на "стоп-кадр". Внезапно Суициро Асахата изо всех сил оттолкнул Валерия, сам же рывком отворил дверь, выскочил из комнаты, вставил с внешней стороны ключ в замок и запер ее. Мы услышали его быстро удаляющиеся шаги.
   Дверь оказалось очень прочной, и мы не сумели ее вышибить. Нас освободили лишь через полчаса. Всю оставшуюся ночь мы прочесывали лагерь, но беглеца так и не обнаружили. Его след простыл.
   Утром, несмотря на то, что я засыпал прямо на месте, я созвал общее собрание лагеря. Впервые я поднялся на трибуну, с которой говорил Учитель. Я рассказал всем о ночных событиях и объявил о закрытии центра.
  
   Эпилог
  
   С тех памятных событиях прошло полгода. Я вернулся к своей работе. Более того, почувствовал давно забытый ее вкус. Я настоял на том, чтобы был бы опубликован тот самый роман, который я отверг из-за зависти. Более того, я признался главному редактору издательства в истинных причинах того решения. Сперва меня хотели уволить, но затем ограничились строгим выговором. Всех изумило не то, что я забраковал произведение из-за ревности к автору, а то, что откровенно сообщил об этом. Некоторое время на меня смотрели так, как смотрят в музее на редкостный экспонат. Разве только не водили ко мне экскурсии. Но потом все забыли об этом происшествии, и моя репутация была восстановлена.
   Наш брак с Диной был из тех браков, о которых говорят, что они заключены на небесах. Это вовсе не означает, что у нас не случились разногласия и даже ссоры. Но это не меняет того факта, что ни с одним человеком я не ощущал такой душевной близости, как со своей женой. Вскоре она призналась мне, что беременная. И это новость стало еще одной огромной приливной волной, омывающей остров нашего счастья.
   Раньше я не хотел иметь детей, так как был уверен, что начисто лишен родительского чувства. Сейчас же ожидание рождения ребенка превратилось для меня в дни и месяцы непрерывного блаженства. Я постоянно думал о том, как буду выполнять высокую миссию отца. И при этом ощущал, как нечто новое и крайне важное входило в мое сознание. Иногда я сам себе напоминал бога-творца, создавшего из ничего окружающий наш мир. В эти минуты мною овладевало странное, трудно выразимое чувство. Эта была гордость и в тоже время не гордость, а нечто иное. Гордость слишком мирское понятие, а потому искажающее то, что я чувствовал. Это же было скорее ощущение своей сопричастности к процессу вселенского
  творения. До сих пор я лишь как паразит пользовался тем, что создавали другие; теперь же и я принял участие в этом бесконечном строительстве.
   Через несколько месяцев после нашего возвращения состоялся суд над ангелами смерти. К сожалению, не над всеми. Суициро Асахата, несмотря на тщательные поиски, так и не сыскали. Зато во время процесса выяснились любопытные детали.
   Оказывается, что обвиняемые принадлежали к крупной международной секте "Небесный путь", которая ставили перед собой грандиозную цель по переправке всего человечества в мир иной. Схожие по сценарию событий происходили не только в нашей, но и некоторых других государствах, где действовала эта преступная организация не то убийц, не то религиозных фанатиков. По сути дела речь шла о мировом заговоре сил тьмы, стремящихся навсегда прервать на нашей планете поток жизни.
   Причем, как выяснилось, члены секты действовали отнюдь не спонтанно, а на основе ведущихся ими исследований в специально созданных лабораторий. Им удалось выяснить то, что у землян инстинкт смерти развит гораздо сильней, чем предполагали ранее. Именно это качество человека эти люди и стали усиленно эксплуатировать.
   Что касается Суициро Асахата, то следствие выяснило, что за ним тянется длинный и кровавый шлейф преступлений в разных странах. И у меня не было почти сомнений, что однажды он снова где-нибудь вынырнет.
   Я и Аристархов выступали в качестве главных свидетелей обвинения. Наш рассказ потряс всю страну, и целый месяц после наших заявлений и рассказов нас без конца донимали журналисты. Я даже пожалел, что ввязался в этот судебный процесс, так утомила меня эта пишущая и снимающая братия. Нашлись бы и другие, кто бы дал обвинительные показания.
   А впрочем, все что проходит в этом мире, когда-нибудь да заканчивается. Завершился и суд, который воскресил в моей памяти самые мрачные и трагические моменты моей жизни. Затихла и шумиха вокруг него. Обвиняемых отправили туда, где им и положено быть, на длительные сроки.
   И хотя я пережил страшные моменты и чудом остался жив. я все же не жалею, что судьба занесла меня в тот лагерь. И не только потому, что благодаря этому обстоятельству обрел счастье с самой желанной для меня женщиной. Я понял, что подлинный смысл жизни появляется тогда, когда человек совершенно не думает о нем, когда сам процесс жизни настолько захватывает, что отпадает сама необходимость, потребность в поиске каких-то целей или философских основ бытия. На самом деле вся эта премудрость - от лукавого, способ сбить нас с пути, увлечь в ад блужданий по бесконечным лабиринтам жизненных основ и собственного сумеречного сознания. А все открывающиеся на том пути истины всякий раз оказываются лишь очередными иллюзиями. Просто надо любить все и всех, тех, кто тебя окружает и тех, кого ты не знаешь. И тогда не будешь бояться, что однажды окажешься один перед Его ликом сирым и несчастным.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"