Гурвич Владимир Моисеевич : другие произведения.

Таунхауз

"Самиздат": [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:

  
  
   ТАУНХАУС
  
   "Ибо мудрость мира сего есть безумие перед
   Богом"
  
   Апостол Павел, 1-е послание к коринфянам,
  
  
  1.
  Нина Сергеевна вышла из своей квартиры, неторопливо закрыла дверь на ключ. Огляделась. Посмотрела на голую противоположную стену. Сюда надо непременно повесить картину, решила она. Хорошую, а не какую-нибудь современную мазню. Разумеется, настоящая живопись стоит денег и не малых. Но вряд ли тут возникнет с этим проблема, все жильцы люди состоятельные, для них выделить нужную сумму не сложно. Зато интерьер будет радовать глаз. А почему бы постепенно вообще тут не создать небольшую картинную галерею? Первую может быть даже в мире картинную галерею в подъезде дома.
  Эта мысль захватила ее. Унылое настроение, что владело ею с утра, мгновенно слетело с нее, как бабочка с абажура. Она почувствовала столь любимый ею прилив сил и эмоций. Больше всего на пенсии ей не хватает именно этого. Всю жизнь она подсознательно искала нечто такое, что подхватит ее и понесет куда-то вдаль. Однообразие и унылость наводила на ее тоску и депрессию. Одним эта ее повышенная эмоциональность нравилась, некоторых даже приводила в восторг. Зато другие подозревали ее в неискренности, в том, что она играет роль пассионария и таким образом, пытается привлечь к себе повышенное внимание, сделать карьеру. А она никогда не делала ни того, ни другого, все происходило само собой. И мало, кто знал, что ее характер, ее повышенная восприимчивость доставляли ей самой множество хлопот и неприятностей. Иногда весьма тяжелых.
  Впрочем, теперь все это осталось в прошлом. Она даже переехала в этот шикарный таунхаус, вложив в нем покупку квартиры все свои сбережения, которые она сделала за всю жизнь. И теперь осталась почти без копейки. Только одна скромная пенсия. Из всех жильцов она тут самая бедная. Слава богу, что ее это волнует меньше всего. Конечно, с ее стороны была чистейшая авантюра покупать столь дорогие и шикарные апартаменты, можно было приобрести что-нибудь поскромней. Но неожиданно для себя захотелось пожить под конец жизни в хороших условиях, надоело ютиться в малюсенькой тесной квартирке.
  И нисколько не жалеет о своем поступке. Жить в таком замечательном доме невероятно приятно. Она ходит по двум его этажам, любуется отделкой. Раньше никогда не замечала в себе такого эстетического настроя, всегда была довольно равнодушна к той среде, в которой пребывала. Главным было совсем иное - дело, которым она занималась. Ему она посвящала всю себя, даже крадя у время у личной жизни. Вот она по большому счету и не сложилась. Когда-то это доставляло ей немало страданий, а сейчас она смотрит или пытается смотреть на это, можно сказать, философски. Чего не получилось, того и не получилось - и нет смысла об этом жалеть. Она прожила хорошую, а главную честную жизнь. Если и шла на компромиссы, то на такие, когда не надо было закладывать совесть. Хотя это было не всегда легко, особенно, когда она стала директором школы. Не зря же она долго отнекивалась от этого предложения, предчувствуя, что ей придется не просто. Так оно все и получилось. И все же она с честью выдержала посланное ей судьбой испытание, хотя ни раз была на грани срыва. Но удержалась, сумела побороть и соблазны и трудности. И еще неизвестно, что было трудней побороть.
  Нина Сергеевна удивилась вдруг атаковавшим ее воспоминаниям. В последнее время ни о чем таком она не думала, а тут мысли хлынули, как вода из прохудившейся трубы. Даже не понятно, с чего это вдруг, никаких ни внешних, ни внутренних причин для появления этого потока вроде не было. Да и зачем все это ей сейчас, лучше она будет думать про картины. Идея создать в доме галерею нравится все больше и больше. Но это вовсе не означает, что и все остальные жильцы примут ее на ура. Она слишком плохо их всех знает, совсем недавно все въехали в этот дом, еще как следует, не познакомились. Правда, сейчас не принято соседям знакомиться. Но ей это решительно не нравится. В доме всего восемь квартир, было бы неправильно, если бы никто никого не знал и все бы жили, как в тюремных камерах не общаясь друг с другом. Ведь у них столько общих дел.
  Нина Сергеевна вдруг даже застыла на месте. Как она могла забыть? Несколько дней назад звонили из домоуправления и просили организовать коммандитное товарищество. Она в тот момент была занята, и эта информация вылетела у нее из головы. Да так прочно, что все это время она о ней даже не вспоминала. А теперь вдруг вспомнила. Но в таком случае надо в самое ближайшее время созывать общее собрание. А заодно и предложить создать картинную галерею. Одно к одному.
  Дормидонтова почувствовала прилив созидательной энергии. Наконец-то появилось реальное дело, все последние месяцы она не знала, чем заняться. Придумывала, придумывала, но придумать никак не могла. Да и как это, если все уже позади. А теперь у нее она очень надеется появилось занятие. В самое ближайшее время она обойдет всех жильцов, со всеми поговорит. И даже будет совсем не против, если ее выберут председателем коммандитного товарищества. Вот тогда у нее будет постоянное дело. То, что ей не хватает и требуется больше всего.
  А может, ей приступить к нему прямо сейчас? Нетерпение так и гонит ее вперед. Но нет, подождет до завтра, как раз суббота, все будут дома. По крайней мере, утром. Потом разъедутся, кто куда.
  Нина Сергеевна вышла из дома и стала внимательно осматривать двор. Если подойти к вопросу творчески, можно разукрасить эту территорию, насадить цветов, соорудить беседку, провести туда свет. Да мало ли еще чего сделать. Это будет местом для отдыха. Да и забор лучше сменить, поставить ажурную решетку. Она видела тут недалеко, смотрится красиво. Сколько же при желании можно найти дел!
  Окрыленная Нина Сергеевна снова вошла в дом. Она уже хотела подняться на свой второй этаж, как внезапно дверь одной из квартир отворилась и из нее вышла совсем молоденькая девушка. Она достала ключ и повернула его в замке.
  Нина Сергеевна знала, что эта квартира пока не была заселенной. Точнее, было известно, что у нее есть владелец, но о нем не было ничего известно. Ей давно хотелось разузнать об этом таинственном собственнике, но на ее вопросы другие жильцы таунхауса ничего не могли сказать; им было известно не более, чем ей. И вот теперь она видела, кто тут будет жить. Хотя странно, что такая молодая девушка владеет такими шикарными апартаментами. Или она тут будет не одна?
   Характер у Нины Сергеевной был решительной. И она совсем недолго колебалась заговорить или не заговорить с незнакомкой или нет? В конце концов, это совсем молоденькая девушка; судя по виду, едва закончила школу. Может, быть, на первом курсе института. Но не старше. С высоты своего возраста она вполне может обратиться к ней.
  - Добрый день! - поздоровалась Дормидонтова.
  Девушка повернула в ее сторону голову и улыбнулась.
  - Добрый день! - вполне дружелюбно ответила она.
  - Извините, если задерживаю.
  - Что вы, я никуда не тороплюсь.
  Эти слова окончательно успокоили Нину Сергеевну.
  - Я живу в этом доме, - сообщила она. - Меня зовут Нина Сергеевна.
  - Очень приятно. Настя.
  - Смею предположить, вы тоже будете жить в этом доме?
  - Да, я приехала посмотреть квартиру, немного убраться. Мы будем жить тут с дедушкой, он завтра приезжает в Москву.
  - Из далека?
  - Из Америки. Он там жил много лет.
  Нине Сергеевна стало еще любопытней. Это качество всегда доминировало у нее.
  - А я никогда не была в Америке. Будет интересно его расспросить об этой стране. Если ваш дедушка не будет против?
  - Не могу ничего сказать. Я практически его не знаю. Мы никогда не жили вместе. Завтра поеду в аэропорт его встречать. Там мы и познакомимся.
  Нина Сергеевна пристально посмотрела на девушку.
  - Волнуетесь?
  - Да, - призналась она. - Он очень важный и известный.
  - А могу узнать, кто ваш дедушка и по совместительству мой будущий сосед по дому?
  - Конечно. Никого секрета нет. Кайгородов, Александр Рюрикович.
  - Кайгородов? Тот самый?
  - Вы слышали о нем?
  Дормидонтова несколько мгновений раздумывала, сообщить ли внучке о том, как она узнала о существовании ее девушки. Это случилось недели две назад, она включила телевизор и стала смотреть передачу об этом человеке. Никогда раньше об его существовании она ничего не слышала. И уже на следующий день благополучно забыла о нем. И вряд ли вспомнила, если бы не такое совпадение. Просто удивительно!
  - Я слышала о вашем дедушке, - подтвердила Нина Сергеевна. - Недавно смотрела о нем передачу. - Она постаралась вспомнить как можно больше из того, что там говорилось. Слава богу, на память она никогда не жаловалась. - Он считается одним из самых известных в мире философов, он возглавляет школу парадокса. По- моему, так она называется.
  - Да, кажется, что-то в этом роде. Стыдно признаться, но я сама очень мало знаю, чем занимается дедушка. - Лицо девушки вдруг приняло странное выражение, и Нина Сергеевна шестым чувством ощутила, что их между внучкой и дедушкой не все гладко, что в их отношениях есть свои подводные камни. Правда, это не ее дело. И все же интересно было бы узнать подробности как-нибудь.
  - Теперь узнаете, если будете жить вместе.
  - Наверное. - В голосе Анастасии прозвучала неуверенность.
  Дормидонтова еще сильней укрепилась в мысли, что этому дуэту будет нелегко ужиться на одной жилплощади. У нее большой опыт наблюдений отношений между детьми и их родителями. И ей достаточно несколько нюансов, чтобы сделать вывод о том, как они могут складываться.
  Нина Сергеевна почувствовала, как взыграл в ней педагог. Но эта девушка не являлась ее ученицей, а потому действовать напрямую тут не годится. Надо идти обходным путем.
  - Скоро ли вы намерены переехать? - поинтересовалась она.
  - Завтра приезжает дедушка. И сразу будем въезжать.
  - Вам тут понравится. Дом хороший, место прекрасное. А если привести территорию в порядок вокруг таунхауса, вообще будет лучшее место на земле.
  На лице Анастасии уже не впервые появилось странное выражение. На этот раз оно носило оттенок пренебрежительности.
  - А мне все равно, где жить. Это дедушка купил здесь квартиру. Мы могли б жить и в старой. Правда, она в два раза меньше.
  - Вы быстро привыкните.
  - Наверное, - безучастно произнесла девушка.
  Что-то с ней не совсем в порядке, отметила про себя Нина Сергеевна.
  - Если у вас будут возникать какие-то проблемы, заходите ко мне. Я живу одна, так что всегда буду рада вам. Да и с вашим дедушкой не терпится познакомиться. Ведь он всемирная знаменитость.
  - Познакомитесь, - пожала плечами Анастасия. - Не уверена только, что вам это понравится. Я слышала, у него сложный характер. А за приглашение спасибо. А сейчас, если вы не возражаете, я пойду.
  - Конечно, идите. Это вы должны меня извинить, что я вас задержала.
  Анастасия ничего не ответила и двинулась к выходу из дома.
  
  2.
  Кайгородов смотрел на взлетное поле, на которое несколько минут назад приземлился самолет, на здания и сооружения аэровокзального комплекса, мимо которых он катился авиалайнер, и ощущал внутри себя пустоту. После стольких лет отсутствия вернулся на родную землю, а такое чувство, что попал куда-то не туда. Все здесь чужое, начиная с неба и кончая земли и людей. Он слишком отдалился от здешней жизни. Там, в Америке он ловил себя на том, что даже не хотел интересоваться, что творится на Родине. Приходилось заставлять себя это делать. И он бы непременно освободил себя от этого занятия, если бы знания о местных событиях не требовалось по работе. Студенты часто задавили вопросы про современную ситуацию в России. И его репутация сильно бы пострадала, если бы не смог удовлетворять их интерес.
  Он сам удивлялся этому равнодушию. Ведь он так жадно наблюдал за всем, что происходит в мире, изучал, анализировал, прогнозировал. Его комментарии публиковались в престижных газетах и журналах, некоторое время он даже вел колонку в одном из них. Но когда понял, что его мысли не находят понимания, отказался от этого. Впрочем, то был лишь малюсенький эпизод в его довольно бурной заокеанской жизни. Даже странно, что он сейчас вспомнил о нем, ведь прошло никак не меньше десяти лет.
  Почему он не хотел думать, читать, вспоминать о России? Подсознательно Кайгородов понимал, что дело тут не в стране, а в нем. Не хотелось нарушать хрупкого внутреннего спокойствия, оно и без того давалось ему с трудом. К тому же он никогда не ожидал оттуда ничего хорошего. Он был вынужден уехать не по своей воле. И когда однажды к нему пришло сообщение, что в автокатастрофе погибли сын и невестка, испытал сильнейший шок. Но не удивление, а скорей у него возникло ощущение закономерности того, что случилось. А что еще могло там произойти?
  Ему не надо было даже лететь на Родину на похороны, так как он узнал о случившимся через неделю. Он тогда был в горах, где не было никакой современной связи. Ехать же посмотреть на могилу он посчитал бессмысленным занятием - только травить душу. Лучше как можно меньше вспоминать о сыне, его все равно уже нет на земле, а мысли о нем погружают в мрачную депрессию. В этой жизни ничего нельзя исправить, но можно многое изменить. Это был один из любимых его тезисов.
  Дочь сына, его внучку приютила мать невестки. Она охотно это сделала, когда он сообщил ей, какую сумму будет выделять ежемесячно на ее содержание. Он не испытывал интереса к девочке, он вообще не любил маленьких детей. Они не умиляли, а раздражали его своей неразумностью. Ему было скучно с ними, они не могли говорить на его языке. А на их языке он общаться не мог, что-то мешало ему. Они были из другого мира, а он всегда остро и чутко чувствовал такие вещи. Наверное, это было не очень хорошо, может быть, даже совсем плохо. Но уж таким он уродился на свет. Он никогда не был похож на других, это он ощутил уже в младших классах. Не то, что он был отшельником, но между ним и остальными людьми незримо существовала непроницаемая перегородка. Иногда она становилась совсем тонкой, иногда утолщалась, но никогда не исчезала. Сначала он с этим смирился, а затем вдруг понял, что это его едва ли не главное преимущество перед другими. Она позволяла сохранять присущую ему от природы индивидуальность, не давала слиться со всеми. Сначала он переживал из-за своей отделенности и непохожести, потом стал и то и другое благословлять. Но это случилось не сразу и не быстро, этому предшествовал долгий и подчас мучительный путь.
  Впрочем, сейчас Кайгородов сознавал, что перед ним стоит другая задача - научиться говорить на привычном обычным людям языке. Правда, его внучка все-таки уже не маленькая девочка. Но вряд ли в своем развитии она далеко ушла от нее. И его беспокоит, сумеют ли они хоть в какой-то степени поладить друг с другом.
  И еще одна вещь беспокоила его. Настя была его единственная близкая родственница, более того, продолжательница его рода. Но никаких родственных чувств на момент приземления на московском аэродроме он не испытывал. С гораздо большим удовольствием прямо на аэровокзале купил бы билет, чтобы улететь обратно. Он привык к той жизни, глубоко врос в нее, как, как столетнее дерево. Он знал, что его будут одолевать подобные чувства, а потому сознательно сжег в Америке все мосты. Продал дом, снял деньги со всех счетов, ликвидировал все другие дела. Словно острым ножом отрезал себя от прежнего существования. И теперь придется осваивать новое. В его почтенном возрасте и с его плохим здоровьем это трудно. Но он так решил. Точнее, у него практически не оставалось выбора после того, как Настя решительно отказалась переехать к нему в Штаты. Сначала это его взбесило, но потом он стал размышлять спокойней. В конце концов, для такого решения у нее могут быть вполне обоснованные аргументы. И почему она ради старого, отжившего свое человека должна ломать свою жизнь? Это его долг сделать все, что в его силах, чтобы ей было бы комфортно. А долг следует выполнять в независимости от того, хочется это делать или нет. На то он и долг, императив, чтобы следовать ему неукоснительно. Правда, ему удавалось долго противиться этому императиву, но в глубине души он сознавал, что все это до поры до времени. И однажды зазвучит труба так громко и требовательно, что ему ничего не останется делать, как последовать этому зову. Вот она и зазвучала.
  После довольно долгого ожидания, наконец, подали трап. Пассажиры двинулись на выход. Кайгородов встал один из последних и медленно, словно нехотя, направился к люку.
  
  3.
  Анастасия стояла в плотной толпе встречающихся. Уже объявили о посадке самолета и до встречи оставались считанные минуты. Она волновалась так сильно, что временами ее начинала бить дрожь. А что в том удивительного, вот-вот появится человек, о котором она думала на протяжении многих лет. Думала с обидой, иногда переходящей едва ли не в ненависть. Дедушка одновременно притягивал и отталкивал ее, хотя все эти годы он был далеко, но вокруг его незримого образа кружилась ее жизнь.
  Анастасия никак не могла сейчас выбросить из головы мысль, что этот человек нанес ей глубокую душевную рану. Ведь по сути дела он отвернулся от нее, не захотел взять к себе. Он была еще маленькая, но прекрасно помнила тот день, когда пришел его отказ это сделать. Ольга Юрьевна, ее бабашку по матери женщина суровая и прямая, подчас даже жестокая, так ей тогда и сказала: "твой богатый и знаменитый дед не желает брать тебя к себе. Обещал лишь присылать деньги. А вот где мы с тобой будем жить, твои родители жили на съемной квартире, а у меня всего однокомнатная халупа. Тебе придется поселиться на кухне. Больше негде. Я пожилая и больная, комната мне нужней. Так что уж извини, это у него в Америке целый дом. А у меня сама видишь".
  Почему-то тогда Настю захлестнула огромная волна обиды, хотя ее детский ум не очень ясно понимал, что происходит, почему ее отверг близкий человек. Это было почти целиком подсознательное чувство. И уж тем более в тот момент она не могла представить, что на тесной кухне ей предстоит провести следующие десять лет. Тахта была такой короткой, что когда она подросла, ноги свешивались с нее. Ей приходилось сворачиваться калачиком, дабы уместиться на этом малюсеньком ложе. А заменить ее было невозможно, размеры кухни не позволяли поставить там что-то подлинней. По этой причине часто она не могла заснуть. И тогда ее мысли невольно устремлялись за океан, к незнакомому ей дедушке, который отвернулся от нее, которому все равно, как она здесь живет. В те минуты Настя думала, что однажды они все же встретятся. И она выскажет ему все, что о ней накипело на сердце, скажет про его черствость, равнодушие, эгоизм. Такие люди не достойны того, чтобы жить на земле. Они должны понести наказание.
  Хотя с тех пор прошло немало времени, но почему-то эта мысль прочно засела в голове. Желание отомстить ему не ослабевало. Скорей всего оно постоянно подпитывалось тем, что их отношения с бабушкой не только не складывались, но с каждым годом становились все хуже. Между ними не было и тени любви, это было сосуществование двух людей, силой обстоятельств вынужденных ютиться на одной территории. К Насте ни раз приходила мысль, что если бы с ней что-то случилось, Ольга Юрьевна испытывала бы не скорбь, а облегчение.
  Повзрослев, Настя стала догадываться, что дело обстоит даже еще хуже. В глубине души Ольга Юрьевна ее ненавидит. Она не могла простить внучке того, что ее дочь косвенно погибла из-за нее. Ведь тогда родители ехали в детский лагерь, чтобы забрать ее оттуда. И не доехали всего пять километров. Наверное, бабушка сама страдала от этого чувства, но подавить в себе ее так до конца жизни не смогла.
  Все те годы, что они прожили вместе, до открытых столкновений дело у них не доходило. Но Настя постоянно чувствовала, что у нее нет дома, что живет она у чужого человека. Она не имела права приводить в квартиру одноклассников и друзей, приходить поздно, смотреть любимую передачу по телевизору, после того, как Ольга Юрьевна ложилась спать. А делала она это очень рано, зато рано и вставала. И шла на кухню пить утреннее кофе. Этот ритуал, как смена караула, она соблюдала неукоснительно, каждый день на протяжении всего периода, что Настя жила с ней.
  Настя просыпалась от шума ее шагов, звона посуды. Но пожилую женщину данное обстоятельство нисколько не беспокоило; выпить кофе было куда важней, чем покой внучки. В итоге же Настя все эти годы не высыпалась, ведь по натуре она была сова. Это превращало жизнь в кошмар, так как ей все время хотелось спать. Она погружалась в сон на уроках, во время общения с подругами, даже в кино. Она получила обидное прозвище "Соня"; сначала девчонки, а потом и мальчишки присоединились к насмешкам над ней. И когда настал период влюбленности, никто на нее не обращал внимания, репутация у сверстников уже была загубленной. И это стало в ее жизни первой большой трагедией, потому что она чуть ли не до физической боли жаждала любви. Был и мальчик - предмет ее тайных мечтаний. Но именно тайных, так как он ею не интересовался, наоборот, был в классе первым насмешником. И если уделял ей внимание, то исключительно в качестве предмета для тренировки своего остроумия.
  По этой или по другой причине, но Настя чувствовала себя отверженной, ни дома, ни в школе она не находила гармонию ни с собой, ни с окружающим миром. Ее не покидало ощущение враждебности к ней среды, в которой приходилось находиться. При этом она ощущала себя самой обычной девочкой, потом девушкой, в ней не было черт, которые бы не позволяли ей ни дружить, ни любить. И внешность у нее была приятной; это признавали даже те, кто насмехались над ней. А, следовательно, делала она вывод, проблема заключалось в одном, а именно в той абсурдной ситуации, в которой она оказалась.
  При этом за все эти годы она никому не рассказывала о своем дедушке в Америке, на эту тему она наложила табу. Хотя знала - заговори она об этом, котировки ее акций заметно подрастут. Ни у кого не было заграничных родственников, да еще в самих Штатах. Да к тому же знаменитых на весь мир.
  Представления о знаменитости дедушки у Насти были самые туманные. Его имя не упоминалось в новостях, светской хроники. И все же бабушка уверяла внучку, что ее американский дед очень известен. А потому зарабатывает кучу денег. И хотя посылает он не так уж мало, но мог бы выделять на ее содержание больше долларов. Впрочем, Настя их никогда не видела, получала и все забирала себе Ольга Юрьевна. И сколько она тратила на нее, а сколько на другие нужны, не представляла даже ориентировочно.
  Впрочем, не этот вопрос волновал ее в то время. Деньги понадобились Насти тогда, когда бабушка внезапно умерла. Она не болела, ничего не предвещало беду. А потому смерть оказалась внезапной. И Настя вдруг с изумлением выяснила, что похоронить человека - это весьма недешево. Настя стали искать в квартире средства, но нашла очень мало. Ею овладела паника, на кровати лежит мертвец, а она не представляет, что ей делать. Такого ужаса в жизни она еще не испытывала; она знала, что тело быстро начнет разлагаться, распространяя вокруг себя ужасный смрад. И как она тут будет жить? Помочь ей в этой ситуации способен лишь один человек - ее дед.
  И тут она поняла еще одну ужасную вещь - она не знает адрес дедушки. Ведь общалась с ним исключительно Ольга Юрьевна. Да и общения особенного не было, регулярно приходили переводы, иногда бабушка писала письма в Америку с кратким отчетом об их жизни. Но Настя в их сочинение почти не участвовала, Ольга Юрьевна обычно лишь спрашивала у нее, что передать Александру Рюриковичу, как официально называла она его.
  Поиск адреса так же не дал результата. Настя пережила несколько кошмарных дней. Она спала на кухне, а в комнате разлагался труп. В конце концов, удалось организовать похороны, соседи надоумили пойти в собес, там выделили деньги. Их едва хватило на самый дешевый обряд. Но, вернувшись с кладбища в пустую квартиру, она села и зарыдала. Настя не представляла ни на что жить, ни как жить. Мир, в котором она до недавнего времени существовала, рухнул, а как создать вокруг себя новый мир, - не знала.
  Денег не было, продукты в холодильнике стремительно кончались. Еще пару дней и наступит голод. Как же ей быть? Настя испытывала страшную смесь отчаяния и растерянности. Спасти ее мог только дедушка. Но он был далеко и ничего не знал о том, что его внучка осталась совершенно одна и совершенно без средств к существованию.
  Спасительная мысль пришла ночью. Если ее дед знаменит, то может быть как-то можно отыскать его адрес в Интернете. Настя неплохо разбиралась в компьютере. Она вскочила в постели и прямо в ночной рубашке подсела к нему. И довольно быстро наткнулась на его персональный сайт. Он, правда, был целиком на английском языке, но с этим предметом у нее всегда было все в порядке. Она старательно учила его в тайной надежде, что однажды ей доведется пересечь океан...
  Пока же она быстро составила письмо, в котором рассказала, что произошло. Настя сама не знала, почему это сделала по-английски. И отправила по указанному на сайте электронному адресу.
  Несколько дней прошли в мучительном ожидании, она проверяла свою почту каждые пятнадцать минут. Из еды осталось лишь несколько картофелин, да банка баклажанной икры. Она тончайшим слоем, как сусальное золото, намазывала ее на хлеб и съедала.
  Через четыре дня пришел ответ. Дедушка извинялся за задержку с ним, но он отсутствовал дома. Он так же сообщал о переводе, а также приглашал ее переехать к нему жить. Наконец-то она дождалась! Она поедет в Америку, будет жить в большом доме деда. А то, что он был большой, Настя почему-то не сомневалась.
  И тут произошло нечто совершенно неожиданное для нее. Она приняла решение отказаться от приглашения. Не поедет она к нему. И все тут. Надо было звать раньше, сразу после гибели родителей. А сейчас поздно. Она останется здесь. Она не разменная монета, ее можно туда, можно сюда. Когда ситуация позволяла, он и не думал ее звать к себе. А когда она обострилась, решил это сделать. Нет уж, она не позволит так с собой обращаться.
  Настя долго сочиняла текст отказа. Он должен быть решительным, даже резким, но без личных выпадов, тем более оскорблений. Пусть почувствует в ней самостоятельного человека, умеющего принимать и аргументировать свои решения. Написав, она отправила послание и с замиранием сердце стала ждать ответа. Почему-то она вбила себе в голову, что дедушка, получив такое письмо, раз и навсегда прервет с ней все сношения.
  Ответ пришел на следующий день. Он был весьма краткий. Без всяких объяснений дед сообщал, что если Настя согласна, он готов вернуться на Родину и поселиться вместе с ней.
  Именно о таком варианте событий Настя в тайне мечтала. Но не верила в его возможность. Она сама точно не знала, почему хотела пожить со своим дедушкой. Может, потому что он все же всемирная знаменитость. Она немало читала о нем в Интернете. Писали очень разное, одни восхищались, другие ругали. А были и такие, что проклинали, сравнивали с исчадием ада. Она поняла, что вокруг него кипят сильные страсти, что усилило ее интерес к этому человеку.
  Пыталась она прочесть некоторые его работы. Но они были на английском, и смысл написанного в значительной степени от нее ускользал. Сначала Настя обложилась словарем и стала, но ей быстро это занятие утомило. А теперь в этом вообще отпала необходимость. Они станут жить вместе, и дедушка станет посвящать ее в свои идеи.
   А затем впервые они увидели друг друга по скайпу. Настя волновалась перед этим сеансом связи. Даже принарядилась, хотя понимала бессмысленность этого поступка. Вряд ли он обратит внимание на ее одежду.
  Первый их разговор ее разочаровал. На мониторе возник пожилой мужчина с усталыми и, как ей показалось, холодными глазами. Ни о какой философии он не говорил, только о делах. Причем, сухо и лаконично, словно бы считал не то, что каждое произносимое слово, но каждую букву. Он сказал, что продаст в Америке свой дом и купит в Москве квартиру для них двоих. Он поинтересовался ее пожеланиями к новому жилищу. В ответ Настя сказала, что хотела бы иметь свою комнатку, пусть самую маленькую, так как жить на кухне больше не хочет.
  И тут выяснилось, что дедушка не ведал, что все эти годы Настя жила на кухне. Она увидела, как изменилось его лицо; он вдруг растерялся и не знал, что сказать. Ей даже стало жалко его, она поспешно сказала, что сейчас живет в комнате. Так что не стоит волноваться и беспокоиться, в этом плане у нее теперь все в порядке.
  После того памятного общения они выходили еще на связь несколько раз. Однако их разговоры не становились разнообразней и теплей;, дедушка почти ни о чем не расспрашивал внучку. Они обсуждали исключительно деловые вопросы, связанные с покупкой квартиры. По поручению Кайгородова вести эти дела была выбрана некая компания недвижимости. И он Настю просил проследить за ними, а так же выбрать район и место будущего проживания.
  Настя совершенно не разбиралась в этих вопросах, к тому же стеснялась указывать или контролировать совершенно незнакомых ей взрослых людей. Хотя они периодически звонили ей, докладывали, как продвигаются дела. Эти доклады она и пересказывала во время сеансов связи.
  Но однажды ей позвонили и предложили посмотреть квартиру. На машине ее повезли к месту назначения. Настя сгорала от желания, как можно скорей увидеть их новое жилье. Но когда она вошла в него, ей едва не стало дурна. Она-то полагала, что окажется в небольшой двухкомнатной квартирке, где ей будет отведена небольшая каморка. Она же оказалась в огромных апартаментах. До этого момента она не только ни разу не была в таком большом жилище, но даже сомневалась, что они существуют на свете.
  Потрясенная, она целый час бродила по квартире, не в силах прекратить эту экскурсию. И даже не замечала, как все сильней раздражаются сотрудники фирмы, которым давно надоело это однотипное зрелище. Но они молча следовали за ней, так как именно от нее зависело, будет ли совершенна покупка. Наконец, риелторы не выдержали и спросили, согласна ли она с приобретением этих апартаментов?
  Только тогда Настя очнулась от наваждения собственными впечатлениями. И поспешно, словно боясь, что они передумают, дала согласие. Ее тут же, чуть ли не насильно, отвели в машину и доставили домой.
  Настя грезила о новой квартире и не могла представить, что будет в ней жить. Разве могут два человека проживать на такой огромной площади? По крайней мере, ей требовалось время и усилия, дабы эта мысль освоилась в ее сознании. И до какой-то степени, хотя и не совсем, это примиряло ее с дедом. Ведь это благодаря ему она скоро вселится в такие роскошные апартаменты.
  И вот теперь этот момент совсем близок. Вот-вот появится ее дед и вместе с ним начнется новая жизнь. Настя едва ли не до рези в глазах вглядывалась в выходящих из зоны прилета пассажиров.
  И вот он появился. Она ощутила его присутствие на мгновение раньше, чем увидела. Он же ее не замечал, напряженно высматривая среди встречающих.
  Настю накрыло такое сильное волнение, что даже захотелось бежать отсюда. Хотя чего волнуется, не понимает, приехал же родной ей человек. Одно это обстоятельство должно уже их сближать. Но пока же она чувствовала между ними огромную пропасть, через которую еще не переброшен мост.
  Пока он ее не видел, она внимательно его рассматривала. И ей сразу же бросилось одно обстоятельство, в толпе прилетевших пассажиров он выглядел каким-то чужим и отстраненным, не похожий на всех остальных. Чем он отличался от других, она осознать сейчас не могла, но ощущение было сильным. Как будто бы он явился не из обычной страны, а из другого мира.
  Настя решила, что пауза затянулась. Ей вдруг стало обидно, что он смотрит в ее сторону, а ее не видит. Она двинулась к нему.
  Едва она сделала первый шаг, как он увидел ее и быстро пошел на встречу. Они остановились в полуметре друг от друга, не зная, что делать дальше. По крайней мере, Настя не представляла, как следует приветствовать его: обнять, поцеловать в щеку, пожать руку или просто ограничиться почти что официальным: "с благополучным прибытием на родную землю".
  Судя по всему, Кайгородов испытывал схожие затруднения. Молча, смотря друг на друга, они стояли секунд тридцать. И лишь тогда были произнесены первые слова. Их автором стал прилетевший мужчина.
  - Здравствуй, Настя. Поверь, я очень рад тебя видеть.
  - Я тоже рада нашей встрече, дедушка, - ответила Настя.
  - Тогда пойдем.
  Они вышли на привокзальную площадь.
  - Мы можем поехать сразу на новую квартиру, - предложила Настя. - Но там еще ничего нет, даже стула. Поэтому лучше отправиться пока туда, где я жила все эти годы.
  - Конечно, поедем туда. Тем более, я хочу посмотреть, как ты жила. Там все и обсудим.
  Им предстояло пересечь почти всю Москву. В такси они почти не разговаривали. Кайгородов внимательно, с большим интересом смотрел в окошко, иногда он поворачивал голову к своей спутнице, ей казалось, что он хочет что-то сказать. Но всякий раз ничего так и не произносил. Иногда вместо слов улыбался ей. Но эта улыбка держалась на его губах считанные мгновения и тут же исчезала.
  Настя решила, что не будет сама форсировать события. Он взрослый человек, а она еще совсем недавно была ребенком. Вот пусть и берет на себя инициативу. Она же будет наблюдать за ним.
  Машина въехала во двор со всех сторон окруженный одинаковыми, словно одно яйцевыми близнецами пятиэтажными домами.
  - Вот мы и приехали, - сказала Настя.
   Кайгородов вышел из автомобиля и внимательно стал разглядывать место, где оказался. Потом перевел взгляд на Настю. Он хотел что-то спросить ее, но в очередной раз передумал.
  - Пойдемте в квартиру, - пригласила Настя. - Нам вон в тот подъезд.
  
  4.
  Настя предчувствовала, что им будет трудно друг с другом. Но тот первый совместный вечер в этом плане превзошел все ее опасения. Было ощущение, что по их небольшой квартире разлился какая-то тяжелый, удушающий газ. Кайгородов большую часть времени сидел у окна и смотрел на улицу. Он так глубоко погружался в свои мысли, что ей казалось, что он полностью забывал об ее существовании.
  Настя обладала одним качеством, она тонко ощущала настроение и состояние находящихся рядом людей. И сейчас она снова почувствовала, что этот человек совершенно не нуждается в ней, что она лишняя в его жизни, навязана ему волей печальных обстоятельств. Не будь их он бы никогда не вспомнил о ней, не приехал сюда. И очень даже вероятно, что они бы так и не встретились. А он не сожалел бы об этом, не испытывал никаких угрызений совести. В самом деле, кто она такая, чтобы иметь хоть какое-то значение для него. Он знаменит, о нем ходят разные слухи и легенды - она читала об этом в Интернете. А о ней не знает никто. Да и вряд ли узнает, проживет свою жизнь безвестной? Никакими особенно талантами она не отягощена, самая обыкновенная девушка, мечтающая о банальном счастье. Такая особа не может его не заинтересовать, будь она хоть сто раз его родная внучка. Для него такое родство скорей обременительно, чем приятно. Он даже не пытается делать вид, что интересуется ею.
  В Насте, как вновь подожженный костер, снова вспыхнула былая обида, Слабая надежда, что она обретет семью, что между ней и дедом протянутся пусть даже тонкие родственные нити, вновь погасла. Но неужели у нее нет даже искорки теплых чувств по отношению к ней?
  А, впрочем, откуда им взяться. Ведь столько лет он не интересовался ею, так может ли возникнуть интерес сейчас? А если что и возникнет, то скорее недоброжелательство, ведь это из-за нее он покинул свое насиженное в Америке гнездо и приехал сюда, где все ему давно стало все чужим. И в первую очередь она, Настя.
   Настя вдруг ощутила голод. И подумала, что им пора бы и поужинать. Ей придется приготовить еду.
   Кайгородов сидел в кресле и читал книгу. Настя подошла к нему.
  - Дедушка, что приготовить вам на ужин? - спросила она.
  Кайгородов оторвался от книги и посмотрел на девушку.
  - Все, что приготовишь, я с удовольствием съем.
  - Хорошо.
  Наста направилась на кухню. Но перед тем, как покинуть комнату, посмотрела на дедушку. Он снова читал.
  Настя накрыла на стол в комнате, а не кухне, решив придать ужину хоть отдаленный оттенок торжественности. Для этого она даже заранее купила бутылку вина и сейчас поставила ее посреди тарелок. Все-таки встреча двух близких людей. Надо же такое событие как-то отметить. Она даже попыталась приготовить что-то необычное. Хотя большой любви к этому занятию никогда не испытывала. Скорей, наоборот, если бы не суровая необходимость, никогда бы подходила к плите. А теперь ей придется кормить не только себя, но и его. Такая перспектива не слишком радовало. Это ограничивало ее свободу, отныне она будет вынуждена сочетать ее с необходимостью готовить пищу. А ведь он старый человек и ему надо хорошо питаться. Почему-то раньше все эти мысли не приходила в ее голову, И только сейчас она ясно поняла, что ее ждет. Если бы она обо всем этом своевременно подумала, то может быть, приняла другое решение. Но сейчас уже поздно, ничего не изменишь.
  Они сидели за столом. Хотя прошло уже никак не меньше минут десяти, разговор так и не завязался. Кайгородов все также молчал, лишь поглядывал на внучку. И вдруг Настю осенило: а если и он испытывает смущение? Да, вот такой всемирно известный человек - и не в своей тарелке. Старым людям трудно привыкать к новой обстановке, к новому человеку. А она это сразу и не поняла.
  - Может, вы еще чего-то хотите? - спросила Настя только для того, чтобы нарушить молчание.
  Дедушка пристально посмотрел на нее.
  - Нет, спасибо, я давно приучил себя есть немного. Переедание - это страшный бич современного человечества. Оно отражается на всех аспектах его жизни, делает его реакционным. Зависимость от еды ведет ко многим негативным последствиям, включая самые разрушительные войны... - Внезапно он замолчал. - Извини, это тебе неинтересно.
  - Почему же, дедушка, я никогда не думала об еде в таком аспекте.
  - Да, ты права, в таком аспекте о пищи думают редко. Извини, я о тебе так мало знаю. Даже не спросил, где ты учишься?
  Настя давно ждала этого вопроса. И вот он прозвучал. Как он воспримет ее ответ?
  - Я учусь на первом курсе Московского государственного университета. - Она замолчала, ожидая его реакции.
  Она увидела легкое удивление на его лице.
  - Вот как! Я тоже там учился. А можно узнать, на каком факультете?
  От волнения у Насти даже на мгновение сперло дыхание.
  - На философском.
  Кайгородов вдруг замер и снова пристально посмотрел на внучку.
  - Странный выбор для девушки. Почему ты его сделала?
  Настя почувствовала замешательство. Она не знала, как объяснить. Говорить же правду, не решалась. А правда состояла в том, что она выбрала факультет исключительно по причине того, что на нем когда-то учился дедушка. Какого-то повышенного интереса к философии она не испытывала, скорей ей больше нравились точные науки. По крайней мере, по математике и физике в классе она была одной из лучших. Хотя любила и литературу. И даже думала какое-то время стать филологом. Но затем решила, что станет физиком. А потом случилось в очередной раз нечто неожиданное: она шла сдавать документы в институт, почему-то стала думать о дедушке и внезапно переменила решение. Она пойдет по его стопам, разберется в его учение. И, кто знает, может, превзойдет его.
  Мысли были какими-то несерьезными, даже можно сказать, незрелыми. И Настя отдавала себе в этом отчет. Но ее это не слишком беспокоило; раз так решила, так и сделает. Такой уж у нее характер, взбалмошный, но решительный.
  Настя вышла из вагона метро и поехала в противоположном направление, в сторону университета. Зная свои способности, она не боялась экзаменов. И оказалась права, сдала на все пятерки. И стала студенткой философского факультета. Она сразу решила, что никому не скажет там, чьей родственницей является. Но к ее удивлению и разочарованию до сих пор этот вопрос ни разу не возникал. Да и вообще, о дедушке не упоминали. Хотя ей казалось, что это случится совсем скоро. Но она решила ждать, так как уверенна, что однажды это непременно произойдет.
  - Захотелось разобраться, как устроен мир, - постаралась Настя ответить, как можно неопределенней.
  - Тебя это интересует? - От удивления Кайгородов даже прекратил есть.
  - А вы считаете, что это исключительно ваша привилегия. - Невольно в ответе девушки прозвучал вызов.
  - Подавляющее большинство людей этот вопрос нисколько не волнует, - произнес Кайгородов.
  - А меня волнует. - Снова в словах Насти прозвучал вызов.
  - Ты не понимаешь, те, кто всерьез занимается этой темой, меняет свою судьбу. Тебе придется многим пожертвовать. Хочешь ли ты этого?
  - Чем же я должна жертвовать? - удивилась Настя.
  - Никто не знает, чем. Но готовым надо быть ко всему.
  - А вы пожертвовали?
  - Да.
  - И чем же?
  - Это долгий разговор. К тому же я не уверен, что ты сумеешь меня понять.
  - Почему же? Я выгляжу глупой? - с обидой спросила Настя.
  - Ты выглядишь обычной.
  - В вашем понимании обычный человек и есть глупый. Разве не так?
  Кайгородов посмотрел на девушку.
  - И да и нет.
  Настя ждала, что он развернет свой ответ, но он молчал. И это молчание наполняло ее обидой. Он не желает ни о чем серьезным вести с ней беседу.
  - Мне трудно понять вас.
  - Я понимаю. Но ты не должна спешить. Понимание должно приходить постепенно.
  - А озарение?
  - Любое озарение результат долгой подготовительной работы. Оно не возникает на пустом месте, ниоткуда. Кто так думает, заблуждается.
  - Я хочу вас понять, - решительно заявила Настя.
  Лицо Кайгородова вдруг стало сосредоточенным. Он явно о чем-то размышлял.
  - Тебе лучше тратить усилия на то, чтобы попытаться лучше понять себя. Я уходящий материал.
  - Но вас знают во всем мире.
  - Ну не так уж я и известен. - На его лице впервые появилось подобие улыбки. - Особенно в этой стране. И это хорошо.
  - Почему?
  - Я устал от своей известности. В Штатах она меня сильно докучала. Как что-то происходило в мире, все хотели узнать мое мнение. Все ждали, что я скажу нечто такое, чего не скажет никто. В какой-то момент я стал отвечать, что у меня нет мнения по этому вопросу. Но это только сделало меня еще более популярным. Все стали трактовать мое молчание по-своему, стали искать в нем какой-то глубокий смысл. Надеюсь, тут ничего такого не случится. Да никто и не знает, что я вернулся. Я тебя прошу, никому не говори. Я хочу докончить свою жизнь в покое и тишине.
  Настя вспомнила о женщине в таунхаусе, она сообщила ей о приезде деда. Но пока решила ничего не говорить ему об том. Посмотрим, как развернутся события.
  
  5.
  
  Наступил поздний вечер, а они все не ложились. Что-то сковало их, каждый словно бы боялся что-то предложить, нарушить устоявшуюся тишину. Кайгородов сначала читал какую-то книгу на английском, потом неожиданно спросил, не возражает ли она, если он включит телевизор.
  Настя даже немного оторопела, почему-то ей казалось, что ее дед не смотрит телевизор, для него это занятие чересчур примитивное. Сама в последнее время это делала не часто, с какого-то момента ей вдруг стало не интересно то, что там показывают. Хотя не понимала, почему это случилось и с чем связана такая перемена, ведь раньше она любила смотреть телевизионные передачи?
  Она наблюдала за тем, как дед смотрит телевизор. Он сохранял полную серьезность, словно бы слышал нечто чрезвычайно интересное. С точки же зрения Насти с экрана неслась обычная повседневная чушь. И к чему тут можно прислушиваться, она понять не могла.
  Впрочем, пришла к ней мысль, вполне возможно, что это с ее точки зрения так говорят сплошную ерунду. А дед, может, слышит во всем этот какой-то большой, неведомый ей смысл.
  Настя попыталась вникнуть в развернувшуюся в студии горячую дискуссию, но ничего любопытного не услышала, обычный телевизионный шабаш. Как это можно слушать нормальному человеку? Она еще понимает, когда передают музыку, но смотреть на этих клоунов невозможно.
  Настя решила, что нет смысла дальше наблюдать за этой клоунадой. Она встала и направилась нас кухню мыть посуду. Оставлять ее на ночь было нельзя, так как в квартиру часто захаживали соседские тараканы. И хотя она пыталась бороться с этим нашествием, все равно они упрямо приходили и нагло ползали, где хотели.
  Настя ужа заканчивала возиться с посудой, как внезапно услышала за спиной шаги. Она поспешно обернулась и встретилась глазами с дедом.
  - Вы что-то хотите? Попить? - спросила она.
  - Не то. Я хочу посмотреть, где ты спала в период своего детства? - произнес Кайгородов.
  Просьба удивила девушку. Ей-то казалось, что такие мелочи его совершенно не интересуют.
  - Вот здесь и спала, - показала она на маленькую тахту. - До семнадцати лет.
  - Но это же совсем маленькая кровать, максимум на десятилетнего ребенка.
  - А что делать, приходилось. Моя бабушка не могла спать со мной в одной комнате. Она говорила, что у нее невероятно чуткий сон. И любой звук заставляет ее просыпаться.
  - Она не писала мне ничего подобного.
  Настя решила, что ей нет смысла отвечать на эту реплику.
  Не дождавшись ее слов, он произнес:
  - Я не думал, что все так обстоит.
  - Тем не менее, это было не слишком удобно.
  - Да, теперь вижу. Нам следует, как можно скорей переехать на новую квартиру. Риэлтор писал мне, что она очень просторная и удобная. Да и на фото выглядит замечательно.
  - Я там была, квартира большая, - подтвердила Настя. - Места хватит и вам и мне.
  - Вот и отлично. Давай начнем переезд прямо завтра. Нужно купить мебель?
  - Да, нужно, квартира совсем пустая. Даже нет стула.
  - И все же я хотел бы ее посмотреть.
  - Тогда завтра и поедем.
  - Хорошо.
  - А сейчас давайте спать, - предложила Настя. - Я вам постелю на диване в комнате.
  
  6.
  
  Дормидонтова выглянула в окно и сразу же ощутила волнение. Рядом с подъездом стоял фургон, украшенный большой надписью "Мебель". В этот момент как раз грузчики несли какой-то запакованный ящик. Она сразу же поняла, что это въезжают Кайгородовы. Может быть, и они тут. Если это так, то сейчас она увидит этого человека. До сих пор она видела его только на фотографиях в Интернете. Его лицо поразило ее. Оно было очень худым, с выделяющимся носом и глубоко посажеными глазами. Именно с такой внешностью обычно изображали на картинах и в фильмах инквизиторов. И ей было любопытно, насколько фото имеет сходство с оригиналом.
  На случай встречи с Кайгородовым, Нина Сергеевна одела свой лучший костюм, в нем она появлялась лишь в самых важных и торжественных случаях своей жизни. И сейчас она нисколько не сомневалась, что настал очередной такой момент.
  Нина Сергеевна вышла из квартиры и спустилась на первый этаж. Дверь квартиры Кайгородовых была широко распахнута. Хотя Дормидонтова понимала, что это не совсем прилично, но любопытство было сильнее ее - и она заглянула во внутрь. И увидела только грузчиков, которые распаковывали мебель. Но грузчики ее совершенно не интересовали.
  Нина Сергеевна уже хотела ретироваться, как из другой комнаты появилась Настя и пошла к выходу. Обе женщины - молодая и пожилая встретились на лестничной площадке.
  - Вижу, переезжаете, - проговорила Нина Сергеевна.
  - Да, - подтвердила Настя. - Закупили мебель. И теперь будем тут жить. Представляете, эту ночь проведем уже в новой квартире.
  - Я так понимаю, и ваш дедушка тут. - У Дормидонтовой от волнения даже сперло дыхание.
  - Да, он немного притомился и присел отдохнуть. Эти дни очень беспокойные, а ему много лет. Хотите, познакомлю вас с ним?
  - А это удобно?
  Настя удивленно посмотрела на свою собеседницу.
  - А что тут неудобного. Мы же теперь соседи. А соседи должны дружить. Разве не так?
  - Именно так, - горячо поддержала ее Нина Сергеевна. - У меня есть заветная мечта: хочу, чтобы все жильцы этого дома подружились. Это же не сложно, тут всего восемь квартир.
  - Замечательная идея! Вот давайте начнем с нашей. Пойдемте.
  Они вошли в квартиру. Кайгородов сидел в кресле и смотрел, как расставляли грузчики мебель. Но в процесс не вмешивался. Он был безмолвным наблюдателем. И ей показалось, что в этом есть что-то знаменательное. Хотя, что именно, Дормидонтова не понимала.
  - Дед, - сказала Настя, - я хочу вас познакомить с нашей соседкой. Она живет на втором этаже. Ее зовут Нина Сергеевна.
  Дормидонтова почувствовала на себе взгляд Кайгородова. И вдруг ясно осознала, как что-то произошло с ней. Как будто бы оказалась в ином измерении. Ничего подобного с ней раньше не случалось.
  - Я очень рада с вами познакомиться, Александр Рюрикович. Счастлива, что мы будем жить в одной доме.
  Но вместо ожидаемых Дормидонтовой ответных слов возникла пауза. Кайгородов смотрел на нее и молчал, словно бы не слышал или не понял ее. Ей вдруг стало неуютно, захотелось немедленно уйти. И зачем она вторглась на эту чужую территорию, почти заставила Настю познакомить ее со своим родственником? Обычное любопытство. И вот теперь она за нее наказана.
  - Я тоже рад с вами познакомиться, Нина Сергеевна, - вдруг заговорил Кайгородов. - Надеюсь, мы будем добрыми соседями. Вот только, почему вы полагаете, что для вас это счастливый момент? Мои соседи в Америке меня не жаловали. Хотя наши дома находились на приличном расстоянии друг от друга.
  - Неужели? Не может быть. Никогда в такое не поверю.
  - Уверяю, так все и было. Меня даже хотели заставить переехать. Но я решительно отказался.
  - Но почему они этого хотели?
  - Это долгий рассказ. Впрочем, у нас впереди будет много времени, так что можно будет многое что поведать. Если вас это заинтересует.
  - Я очень люблю узнавать новое, - заверила Дормидонтова. - А ваши рассказы бесценны.
  Вместо ответа снова повисла пауза. Но на этот раз Нина Сергеевна чувствовала в ней себя комфортней. Хоть какой-то контакт с этим человеком все же наладился.
  - Я бы хотела обсудить с вами кое-какие вопросы, - сказала она. - Не сейчас, разумеется, а когда у вас все устроится.
  - Конечно, приходите, мы всегда будем вам рады, - проговорила Настя.
  Нина Сергеевна улыбнулась ей и поспешила покинуть квартиру. Никто ее не остановил.
  
  7.
  
  Нину Сергеевну не покидало не совсем ей понятное возбуждение. Домой идти не хотелось, она вообще не любила много времени проводить в квартире. Пока работала любой предлог использовала, чтобы задержаться в школе, иногда по этой причине на нее смотрели, как на не совсем адекватную. Все хотят поскорей вернуться в свой дом, а она может сидеть в кабинете до позднего вечера. И хотя она была весьма чувствительна к гласу народа, но продолжала вести себя, как и вела. Что она будет делать одна, в этой одиночной камере, заключенная в четырех стенах? Один этот вопрос вызывал у нее испуг.
  Выйдя на пенсию, Дормидонтова постепенно начала привыкать к своему постоянному и неизбежному одиночеству. По крайней мере, того тягостного чувства, что было раньше, уже не возникало. Или скорей оно было не таким сильным и всеобъемлющим. Но сейчас прежние ощущения неожиданно снова захватили женщину. И она не представляла, что с ними делать, как перебороть их.
  Она медленно поднималась на лестнице. Внезапно дверь соседней квартиры отворилась, и из нее выглянул мужчина. Это был ее сосед. Они въехали в дом почти одновременно, но до сих пор, как следует, не познакомились. Хотя Нина Сергеевна несколько раз предпринимала такие попытки, но дальше "здрасьте", дело не продвинулось. По возрасту они были примерно ровесниками, но, судя по некоторым признакам, это единственное, что было между ними общее. Дормидонтова всегда отличалась повышенной общительностью и коммуникабельностью, этот же господин казался нелюдимым. Он бросал на нее взгляд и тут же поворачивался спиной, тем самым как бы давая понять, что общаться с ней не желает. Так ли это было на самом деле, или нет, она не знала, но выглядела все именно таким образом. Подобное поведение обижало ее. И хотя она говорила себе, что это глупо, что ей нет дела до незнакомого человека, но прогнать это чувство не могла - она всегда была чрезмерно впечатлительной.
  Мужчина впервые посмотрел на нее долгим взглядом.
  - Извините, вы не знаете, что за шум? Мешает работать.
  - А вы разве не слышали новость, переезжает последний жилец. Теперь все квартиры заняты.
  - Да, интересно. - Мужчина задумался. - А если не секрет, кто переезжает?
  - Дед с внучкой.
  - Немного странное сочетание. Хотя по-всякому бывает.
  - Вы правы. Сочетание не совсем привычное. Но тут особый случай.
  - И в чем его особенность?
  - Вы не представляете, кто тут будет жить? - От предвкушения, что она сможет сообщить этому человеку важную новость, у Нины Сергеевны даже поднялось настроение.
  - И кто же? - В голосе мужчина совсем не было любопытства.
  - Кайгородов, Александр Рюрикович.
  Впервые на лице мужчины появилось по-настоящему живое выражение.
  - Постойте, вы говорите о том самом Кайгородове? Но ведь он давно живет в Америке.
  - Уже не живет, теперь он живет в нашем доме на первом этаже.
  Нина Сергеевна во все глаза рассматривала мужчину. Он был невысокий и довольно невзрачный. Его лицо нельзя было назвать ни красивым, ни некрасивым. Оно было самым обыкновенным. И одет был подстать своему виду, в поношенных джинсах и линялой футболке, явно прошедшей множество нелегких испытаний через барабан стиральной машины. Но теперь она смотрела на него по-другому, он знал, кто такой Кайгородов. Это сразу же возвысило его в ее глазах на целый порядок. Глядя на него, кто бы мог подумать, что ему известно об этом человеке.
  - Это действительно здорово! - воскликнул мужчина. Она увидела, что он колеблется. - Может быть, зайдете на минутку ко мне, - предложил он.
  Если Дормидонтовой предложили бы сейчас стать английской королевой, она бы не была столь счастлива, как это скромное приглашение.
  - С удовольствием! - не скрывая радости, произнесла она.
   Попав в квартиру, Нина Сергеевна с любопытством огляделась. Она произвела на нее такое неблагоприятное ее впечатление, что ей стало жалко ее владельца. Мебели было немного, и она не отличалась новизной. Вещи были разбросаны по всей комнате; порядок явно был не свойственен мужчине. По большому счету тут требовалась генеральная уборка. Да хотя просто подмести пол и вытереть пыль не помешало бы, а то задохнуться можно.
   Ее внимание привлек компьютер. На мониторе был набран текст. Дормидонтова бросила на него взгляд и сразу поняла, что это художественное произведение. За свою жизнь она столько их перевидала, перечитала, что определяла это мгновенно, по каким-то самой ей неведомым признакам.
  Они сели напротив друг друга. Мысль предложить ей чай или кофе, судя по всему, даже не приходила в голову мужчины. Он вообще не очень сильно обращал на нее внимания, больше занятый своими размышлениями.
  Внезапно он встрепенулся, словно стряхнул с себя оцепенение.
  - То есть Кайгородов будет действительно жить в нашем доме? - проговорил он тоном неверующего Фомы.
  - Он сейчас находится прямо под вами. Если спуститесь вниз, то можете его увидеть.
  - Невероятно. Я об этом мечтал многие годы. Но и в мыслях не было, что такое возможно. Это выдающийся человек.
  - Согласна. Когда я с ним говорила, то ощутила это.
  - Вы говорили с ним?
  - Только что.
  - И о чем? - Мужчина так и впился в нее глазами.
  Нина Сергеевна припомнила весь их короткий обмен репликами.
  - Да, по большому счету ни о чем. Мы просто обменялись любезностями. Все-таки живем в одном доме. Он пригласил навещать его.
  - Он действительно так и сказал?
  - А что в этом особенного. К тому же, я думаю, ему будет тут скучно. Я читала его биографию, он привык совсем к другой жизни. Ему нужны люди, общение.
  - Может вы и правы, - согласился мужчина. - Как вы полагаете, если я к нему сейчас спущусь и представлюсь, это будет нормально?
  - Не вижу в этом ничего ужасного. Другое дело, ему сейчас может не до этого, там грузчики таскают мебель. И в квартире ужас что творится.
  - Вы правы, сейчас это неуместно. Хотя так хочется.
  Дормидонтова решилась на то, о чем она думала с первой минуты, как попала в эту квартиру.
  - Может быть, пока Кайгородов занят, нам с вами получше познакомиться?
  - А мы разве не знакомы? - удивленно посмотрел на нее мужчина. - А, в самом деле, я не знаю, как вас зовут.
  - Нина Сергеевна. Бывший директор школы. Сейчас, к сожалению, на пенсии.
   - Валерий Михайлович Муссель, - представился мужчина.
  - Очень приятно. Надеюсь, мы будем добрыми соседями.
  - Разумеется. Извините, мне надо поработать.
  - Конечно, я исчезаю. Если что понадобится, Валерий Михайлович, не стесняйтесь, обращайтесь ко мне.
  - Спасибо. Непременно.
  Дормидонтова быстро выскользнула из квартиры. Она была довольна проведенным временем, познакомилась и с Кайгородовым и с другим своим соседом. А это обещает новые встречи. А что еще надо пенсионерке?
  
  8.
  
  Вечером все стихло и успокоилось. Мебель была расставлена по местам, грузчики ушли. Можно было обживать новое жилище. Настя уже ни одни раз прошлась по квартире. Она все никак не могла успокоиться, ее просторы вызывали в ней восторг. Как тут замечательно и красиво, как легко дышится. Нет этой ужасной тесноты, когда приходится выгадывать едва ли не каждый квадратик. А теперь столько места, что хоть пляши, хоть футбол играй.
  Но особенный восторг у Насти вызывала ее комната. По размеру она была не намного меньше, чем их прежняя квартира. Она даже не знала, зачем ей такая площадь, можно было бы и поменьше. Так даже было бы чуть уютней. Хотя она понимала, что скоро привыкнет к таким габаритам. И они перестанут вызывать в ней восторженные чувства. Но пока хотелось переживать удовольствие от них. Где-то она прочитала фразу: старайтесь испытать всегда наслаждения по полной программе, все быстро проходит, превращается в унылую привычку. Поэтому каждое такое мгновение на вес золота.
  Тогда она поразилась этой фразе, с одной стороны ее простотой, с другой истинностью. И решила, что возьмет ее на вооружение, так и будет поступать в соответствии с этим постулатом. Можно сказать, что это станет ее жизненной философии.
  Через какое-то время Настя почувствовала, что внутри нее восторг не то, что исчез, а скорей слегка угомонился. Она подумала, что это даже лучше, в этом случае она не растратит весь его запас за считанные минуты, его ей хватит еще на несколько дней. А сейчас...
  Настя вышла из своей комнаты, прошла через гостиную и постучала в комнату деда. Он разрешил ей войти.
  Кайгородов сидел за компьютером.
  - Можно я немного посижу с вами? - спросила Настя.
  - Да, садись, - ответил дед и снова стал смотреть в монитор.
  Настя стала наблюдать за ним. И поняла, что он ведет с кем-то переписку. Ей стало интересно, с кем он общается, но она не знала, можно ли задавать ему вопросы на эту тему. Может, это что-то секретное или интимное?
  Так в молчании они просидели не меньше четверти часа. Кайгородов продолжал переписку, при этом не обращал никакого внимания на внучку. Помнил ли он о том, что она сидит рядом или давно забыл, Настя не представляла. И снова уже не в первый раз в ней поднялось негодование. Так себя не ведут. Почему он постоянно демонстрирует ей, что она для него никто, пустое место. И если она не будет напоминать о себе, то, как знать, может быть, он о ней так никогда больше и не вспомнит.
  Настя решительно встала и подошла к компьютеру.
  - А можно узнать, чем вы занимаетесь? - поинтересовалась она.
  Как ей показалось, Кайгородов неохотно поднял голову и посмотрел на нее.
  - Тебе это интересно?
  - А почему вы считаете, мне это должно быть не интересным. Я, по вашему мнению, дурочка?
  - Я вовсе так не думаю. Просто мне казалось, тебе не интересно то чем я занимаюсь.
  - Как раз наоборот. Ведь вы очень знамениты. Как я могу остаться равнодушной.
  Кайгородов снова повернулся к монитору, что-то там прочитал. Затем снова посмотрел на девушку.
  - Это всего лишь переписка, приходится отвечать на множество посланий. На самом деле, весьма обременительное занятие. Мне никогда не нравилась моя популярность. Хотя я понимал, что без сторонников ничего сделать невозможно. Только провозглашать идеи - этого недостаточно. Нужно их претворять в жизнь. Поэтому в свое время пришлось много поработать на формирование движения.
  - Так у вас есть свое движение? - Настя даже затаила дыхание.
  - Не совсем. Оно так и не стало организованным. Сторонников в разных странах немало, но я так и не довел дела до конца. Может, из боязни последствий.
  - Я вас не совсем понимаю.
  - Любое движение рано или поздно перерождается, ее суть начинает противоречить провозглашаемым целям. Подсознательно его захватывает мысль о власти. И оно подчиняет этому все свои действия. Кончается же это одним: однажды приходит некто, кто открыто провозглашает, что хочет получить бразды правления. Вот поэтому в какой-то момент я стал тормозить развитие событий. Многие стали меня поносить, некоторые откровенно возненавидели. Ведь они уже видели себя участниками движения, его функционерами. Примеряли для себя должности и оклады. Все происходит так быстро, что и не замечаешь момента перерождения. Однажды получаешь лишь факт, что это уже случилось. И я срочно остановился. Но другого пути так и не нашел. Вернее, он оказался малоэффективным. Не знаю, поймешь ли ты, но для меня это оказалось большой трагедией. И до сих пор не знаю, совершил ли тогда ошибку. Кто знает, если бы я в тот момент не свернул работу, сегодня мир был бы немного другим. Всегда есть шанс, но не всегда мы его правильно используем.
  Он замолчал. Настя снова села. Она была немного взволнована, хотя не совсем понимала, о чем говорит дед. Что за движение, какая преследовалась цель, что могло бы измениться, будь оно создано? Эти вопросы теребили ее сознание, но она видела по его лицу, что он не жаждал продолжать общение. Он снова погрузился в толщу своих мыслей, где ей, судя по всему, место так и не отведено. Или, если и отведено, то на самом дне. Придется на этом завершить сегодняшний разговор.
  Настя подумала, что они живут вместе уже несколько дней, а она так и не научилась общаться с ним, как была стена, так и осталась. И дед не делает попыток ее разрушить. Наоборот, иногда ей даже кажется, что он старается ее еще больше укрепить. Непостижимый для нее человек.
  - Спокойной ночи, - сказала она и вышла.
  
  9
  Кайгородов не стал смотреть, как уходит Настя. Он уже снова повернулся к монитору. Но желание вести переписку итак не было большим, пропало окончательно. Он уже не первый месяц пытается убедить людей, что отходит от дел, но никто этому почему-то не верит. Но его решение непоколебимо, он чувствует, что сделал все возможное. И на большее не осталось сил. Как-то незаметно он стал старым и больным. Иногда он не может заснуть целую ночь из-за боли в сердце. А тут эта еще история с внучкой. Он не знает, как строить с ней отношения. Он чувствует вину перед ней, но в тоже время она сломала ему жизнь, вырвала из привычного контекста. Он не ощущает между ними никакого родства, они чужие. И это мучает не только его, но и ее. Он видит, как она ищет пути нахождения с ним общего языка. А он не в состоянии ей помочь. Проклятый характер, он всю жизнь был его заложником. Не позволял уживаться почти ни с кем. Только покойная жена могла это делать, но она быстро ушла из этого мира. Они не прожили вместе и пятнадцати лет. Это были тяжелые годы, его гоняли, третировали, преследовали. И немалая доля этих бед доставалось и ей. До сих пор он не знает, повлияли ли эти страдания на ее преждевременную смерть? Или рак развился по каким-то другим причинам? Но в любом случае прошло столько лет, а его все гнетет чувство вины. Он совершил непростительный шаг, женившись, подсознательно он всегда понимал, что должен был оставаться всю жизнь один. И потому больше не делал попыток связать с кем-то свою судьбу. И, надо сказать, чувствовал себя комфортно. Большинство людей уверены, что им для счастья нужен какой-то человек. А он уверен в обратном, ему для счастья нужно, чтобы никого рядом не было. На определенном расстоянии, в отдалении - да, ему нужны люди. И даже очень. Но не поблизости.
  И вот сейчас он нарушил это золотое правило, поселился вместе с дочерью сына. И ощущает, как это его гнетет. Он понимает, что не должен так чувствовать, это некрасиво, неэтично, но слишком глубоко вошла в его кровь привычка к одиночеству. Однажды он даже прочитал студентам лекцию: "одиночество, как высшее счастье человека". Она произвела странное впечатление на слушателей, несколько дней они ходили какие-то странные. Он специально за ними наблюдал. Но затем все вернулись к прежнему состоянию. Но тогда он сделал важный вывод: это возможно, люди могут менять даже очень устоявшие взгляды. Впрочем, через какое-то время он пересмотрел это мнение.
  Кайгородов давно уже лежал в кровати, но все никак не мог заснуть. Образ Насти не позволял это сделать. Он понимал, как нелегко приходится девушке, но не чувствовал сил изменить к ней свое отношение. Холод буквально наполнял его, когда они оказывались вместе. Его слабые попытки его растопить оказывались неудачными, только отталкивали ее.
  А что делать, такая уж у него странная натура. Арктический холод и экваториальная страсть всегда сочетались в нем почти в одинаковой пропорции. Но страсть была отдана за небольшим исключением своим идеям, а холод доставался окружающим людям. Его самому удивляла такая конфигурация, крайности своей натуры совсем не радовали. Но и избавиться от них он был не в состоянии. На самом деле все это было не случайно, такое сочетание качеств помогало ему идти по выбранному пути. Не будь его многое из того, что ему удалось, он бы не сделал. Но это потребовало немалых жертв. И не только от него. В эту мельницу попало немало человек, в том числе женщины. Обычно кончалось это ненавистью с их стороны. Он этого не хотел, но и изменить не мог. Это снова было выше и сильней его.
  Но сейчас ему не хотелось вспоминать об этом. Он должен сосредоточиться на Насте и попытаться преодолеть существующее между ними отчуждение. Если получится, то это станет последним его успешным деянием. Вот только хватит ли времени; он ощущает, как истончается отведенный ему его запас.
  Кайгородов закрыл глаза. Через минуту он спал.
  
  
  10
  Неожиданно Дормидонтовой позвонили из управляющей компании. Мужчина с приятным голосом представился, как ее руководитель, предложил приехать к нему для важного разговора по поводу обслуживания дома.
  Нину Сергеевну удивило, что обратились к ней, она обыкновенный жилец, такой, как все остальные. Почему выбрали ее? Но задавать эти вопросы она благоразумно не стала, так как обрадовалась приглашению. Любое дело, занятие радовало ее. Поэтому она быстро собралась и отправилась по указанному адресу. Тем более это было недалеко. Она даже не стала садиться на автобус, а с удовольствием прошла две остановки. И пока шла вперемежку думала о Кайгородове и Мусселе. Почему-то эти двое мужчин прочно завладели ее умом. Почему ее заинтересовал Кайгородов, понять не сложно, все же знаменитый на весь мир человек. Но вот что интересного она нашла в своем соседе по этажу? Таких людей она всегда недолюбливала. Не аккуратен, не чистоплотен, неряшлив, даже невежлив. И все-таки она то и дело натыкалась на него в своих мыслях.
  Но когда она переступила порог кабинета директора управляющей компании, то сразу же забыла об этих двух персонажей. Ее встретил красивый, предупредительный мужчина, лет тридцати пяти. Одет он был в хороший костюм с галстуком. Именно так, по ее разумению, и должен был выглядеть человек, занимающий такую ответственную должность.
  - Очень рад вас видеть у себя, Нина Сергеевна, - произнес он. - Позвольте представиться, Шестемиров, Роман Вячеславович. Извините, что побеспокоил вас.
  - Что вы, я рада, что пришла сюда. Для пенсионерки любое занятие, как подарок.
  - Понимаю. Хотите чаю или кофе?
   Перед уходом из дома, Дормидонтова напилась кофе, но сейчас решила не отказываться.
  - С удовольствием выпью.
  Через минуту секретаршу принесла на подносе две чашечки кофе, печенье и конфеты.
  - Не стесняйтесь, угощайтесь, - предложил хозяин кабинета.
  - Да, я не привыкла стесняться, - произнесла Дормидонтова. - Все-таки бывший директор школы. С такой должностью стесняться просто невозможно.
  - Прекрасно. Это как раз то, что нам и нужно, - обрадовался Шестемиров.
  - А что вам нужно?
  - Сейчас охотно объясню, - лучезарно улыбнулся мужчина. - Мы, как управляющая компания, максимально заинтересованы в качественном обслуживании наших домов. А вы, надеюсь, знаете, что ваш дом так же попадает под наше управление. Поэтому мы хотим создать сеть товариществ собственников жилья. Но честно признаюсь, дело это трудное, жильцы идут на это неохотно. Что делать, нет такой привычки брать на себя ответственность. Но вы, как директор школы, хорошо понимаете, что если люди сами не возьмут в свои руки управление делами в своих домах, мы при всем нашем желании не справимся. Нам нужны инициативные, энергичные люди, способные организовать остальных. Вы понимаете, куда я клоню.
  - Не до конца, - осторожно проговорила Дормидонтова, хотя куда клонит Шестемиров, догадывалась.
  - Сейчас объясню. Мы хотим создать сеть активистов. Людей, которые будут нам помогать, на которых мы можем опираться. Не скрою, мы внимательно знакомимся с жильцами. И в вашем доме наш выбор пал на вас. Вы там единственная, кто может справиться с такими функциями. - Шестемиров выжидательно посмотрел на нее.
  - Спасибо за доверие. Я с удовольствием возьмусь на это дело. А что надо делать?
  - На данном этапе задача следующая: надо обойти всех жильцов вашего дома и договориться о проведении собрания. На нем надо организовать Товарищество собственников жилья. Утвердить устав, выбрать председателя. Нам бы хотелось, чтобы им стали бы вы.
  - Но если меня не выберут. И, кроме того, у меня нет опыта руководства таким Товариществом.
  - На собрании будет представитель нашей управляющей компании. Могу прийти я. Мы будем агитировать за вашу кандидатуру.
  - Я была бы вам крайне признательна! - воскликнула Нина Сергеевна.
  - Тогда решено. Вы мне позвоните, скажите время и дату. И я приду. Что же касается вашего опыта работы, то будем вам помогать. Я предоставлю опытного бухгалтера, с ней будет легко работать. Всю техническую часть деятельности Товарищества она возьмет на себя. Договорились?
  - Да, я согласна взять на себя этот груз. - В душе Нины Сергеевны зазвучал марш. Как же ей повезло, она нашла себе дело. Теперь не будет ломать голову, чем бы себя занять. И к тому же это как раз то занятие, в котором она нуждается, которое всегда ей было интересно.
  Назад она не шла, а летела домой. По крайней мере, так ей казалось. Впрочем, со стороны это выглядело несколько иначе: пожилая дама, вопреки своему почтенному возрасту, бежит по тротуару, словно бы куда-то сильно опаздывает.
  
  11.
  
  Дормидонтова вдруг оказалась перед не простой дилеммой, с кого начинать ей обход жильцов? Визуально она знала всех, но пока кроме Мусселя ни с кем лично не познакомилась. Она была бы и рада, но до сих пор никто не выражал такого желания. Разумеется, если не считать Кайгородова и его внучку. Но их она решила оставить на последок, на десерт. Пойдет к ним, когда переговорит со всеми остальными. А пока все же надо решить, в какую квартиру отправиться первой.
  После довольно долгих колебаний Нина Сергеевна решила, что первым в этом списке станет Муссель. Она уже с ним хоть немного, да знакома. Ей будет общаться с ним комфортней. Заодно, проверит реакцию на ее предложение. Точнее, предложение управляющей компании.
  На протяжении всей ее жизни буквально все воспринимали Дормидонтову, как женщину очень решительную. Не будь этого качества, она бы ни за что не стала бы директором школы, так бы и осталась ходить в учителях. Но сейчас она никак не могла прогнать, как наглую кошку, смущение, этот Муссель вел себя так, словно бы она своим присутствием отнимала у него драгоценное время. Все-таки странный тип, жутко неухоженный. Интересно, был ли он когда-нибудь женат? По нему это не скажешь.
  Нина Сергеевна для храбрости решила выпить стопочку водки. И даже уже налила. Но в последнюю секунду отказалась; что он подумает о ней, если учует запах. Хотя этим способом она пользовалась давно, и он неплохо ей помогал. Небольшая доля алкоголя помогала преодолеть смущение. И сейчас слегка жалела, что решила отказаться от такого проверенного средств.
  Перед тем, как выйти из квартиры, она посмотрела на себя в зеркало, поправила прическу. Своим видом осталась довольна; женщина она, конечно, уже в возрасте, но выглядит для своих лет совсем неплохо. И фигура не расплылась, и лицо еще совсем не старческое, не изрезанна морщинами. Будь она на месте мужчины, непременно бы обратила на нее внимание.
  Дормидонтова надавила на кнопку звонка. Никто не открыл. Немного поколебавшись, повторила попытку. На пороге возник Муссель. Одет он был точно так же, как и при первой их встрече. Она это точно помнила. Меняет ли он хотя бы иногда свои вещи?
  - Извините, Валерий Михайлович, можно ли поговорить с вами по одному важному вопросу?
  Мужчина недоуменно смотрел на нее.
  - По важному вопросу? Что за вопрос?
  - Не хотелось бы на пороге.
  - Извините, проходите. Только у меня неубрано.
  - Пусть вас это не смущает. У меня тоже неубрано. - На самом деле, в ее квартире царил идеальный порядок.
  - Ну, тогда...
  Они прошли в квартиру. Нина Сергеевна отметила, что беспорядка действительно стало больше. Как можно жить в такой грязи и в таком хаосе? Это было выше ее понимания.
  Они сели.
  - Так о чем вы хотели со мной говорить? - Муссель бросил быстрый взгляд на монитор. - Извините, просто у меня мало времени, нужно работать.
  Дормидонтова тоже посмотрела туда и снова убедилась, что это художественный текст. Несомненно, этот человек писатель. Ей стало интересно, надо непременно посмотреть в Интернете, что о нем пишут. Она же такого имени не помнит, хотя следит за литературным процессом.
  - Дело вот в чем. Вроде бы мелкое, но очень важное для всех. Меня пригласили в нашу управляющую компанию. Они хотят создать в нашем доме Товарищество собственников жильцов. И попросили меня помочь им с организацией.
  - А почему именно вас? - как-то подозрительно посмотрел на нее Муссель.
  - Могу лишь предположить, что они исходили из моей прежней профессии.
  - А что у вас за профессия?
  - Я учительница русского языка и литература. Была директором школы.
  - Интересно. - Он о чем-то задумался. - Значит, разбираетесь в литературе?
  - Всегда старалась это делать в меру своих слабых сил.
  Дормидонтовой показалось, что Муссель хотел ей то ли что-то сказать, то ли о чем-то попросить.
  - Так о чем все-таки идет речь? Я так и не понял, - произнес он.
  - Они хотят провести у нас собрание для организации этого Товарищества. Я пришла к вам, чтобы заручиться вашим согласием на участие в этом мероприятии. И спросить, когда вы можете прийти на него?
  - Ах, вот вы о чем? Конечно, я согласен. А на счет времени, мне все равно, я не работаю, могу в любую минуту. Это все, что вы хотели узнать?
  "Далеко не все" - мысленно возразила Дормидонтова. Ей не терпелось полазить в Интернете, что там написано об ее соседе.
  - А вы так не общались с Кайгородовым? - поинтересовалась она уже в дверях.
   Муссель на мгновение застыл на месте.
  - Все никак не решусь, - горестно вздохнул он. - Хотя, думаю об этом постоянно.
  - А вот на собрании это можно будет сделать. Я надеюсь, что он придет.
  - А ведь правда, я и не подумал, - мгновенно оживился Муссель. - Скорей бы это ваше собрание. Оно же состоится скоро? - с надеждой посмотрел он на нее.
  - Надеюсь, что в самое ближайшее время. К сожалению, это зависит не только от меня. Как решат жильцы.
  - Да, тут вы правы. Придется подождать, - потух Муссель. - Извините, совсем забыл, я вас даже чаем не угостил.
  - Ничего страшного, в следующий раз угостите.
  Дверь закрылась. Кажется, с этим Мусселем все прошло удачно, удовлетворенно отметила Нина Сергеевна.
  
   12.
  
  Следующий день была суббота. И Нина Сергеевна решила, что надо воспользоваться им по полной программе. А то потом, кого еще поймаешь. Все заняты, учатся, работают. Она видит, как утром отъезжают автомобили от дома. И возвращаются только вечером. А вечером тревожить жильцов неудобно, они устали, хотят отдохнуть. Да мало ли какие у кого планы.
   Кто дома, а кто нет, она точно не знала, поэтому решила, что позвонит в первую же попавшую дверь. Например, в ту, что напротив.
  Дормидонтова пересекла лестничную площадку и позвонила в дверь. Было уже двенадцать часов, она специально выбрала это время. Люди должны уже встать, даже если легли поздно. Хотя некоторые могут проваляться в постели целый день. Но приходится рисковать.
  Дверь отворилась, и перед ней предстал мужчина в халате. Он был завязан поясом, и открывал голую волосатую грудь. Более того, ей показалось, что ничего более на нем не было одето. Нина Сергеевна почувствовала смущение от своего вторжения. Но отступать уже было поздно.
  - Извините, что побеспокоила вас. Я ваша соседка.
  - Я знаю, - сказал мужчина. - У вас ко мне дело?
  - Да, Но если я не вовремя, могу прийти в другой раз.
  Мужчина небрежно махнул рукой.
  - Когда бы вы не пришли, то это будет всегда не вовремя. Так что давайте поговорим сейчас. Проходите.
  Нина Сергеевна с интересом разглядывала квартиру. С ее точки зрения она была обставлена с большим вкусом, но при этом очень манерно. Вся мебель странной формы, с какими-то невероятными изгибами, с богатой инкрустацией. Даже трудно себе представить, сколько может это все стоить, невольно прикинула женщина.
  - Садитесь, где вам нравится, - предложил хозяин квартиры.
   Дормидонтова осторожно опустилась на диван на очень тонких, как у балерины, ножках. Она опасалась, что он развалится под ее весом. Хотя никогда толстой она не была.
  Мужчина сел напротив и развел ноги. Халат соскользнул с колена, и Нина Сергеевна поспешно отвела глаза; трусов на нем явно не было.
  - Хотите кофе? - внезапно предложил он. - А знаете, к черту кофе. Лучше коньяк. Жанна, принеси коньяк! - не дожидаясь ответа, закричал он.
  В комнату вошла молодая женщина, тоже в халате и тоже распахнутом на груди. Были даже видны ее соски. Но, судя по всему, она не обращала на такие пустяки ни малейшего внимания.
   Дормидонтовой стало еще больше неудобно, нет никаких сомнений, чем занималась эта пара, когда она вторглась в эту квартиру.
  Жанна поставила на столик бутылку, три рюмки и разлила коньяк. Дормидонтова посмотрела на нее и едва не ахнула: совсем недавно она видела эту молодую женщину у себя по телевизору, в популярном сериале. Она играла не главную, но заметную роль.
  - Извините, вы случайно не играли...
  Вопрос она не успела докончить, так как ее прервал громкий смех мужчины.
  - Видишь, я же тебе обещал, что ты станешь знаменитой. Куда бы не пошла, тебя везде узнают. А ведь не верила.
  Жанна с бокалом коньяка села рядом с Дормидонтовой на диван.
  - Вы, в самом деле, смотрели эту ахинею? - поинтересовалась она.
  - Почему ахинею, - даже чуть обиделась Нина Сергеевна. - Вполне приличный сериал. Я смотрела с удовольствием.
  - А я что тебе говорил, дура. Всегда слушай меня. Давайте с вами выпьем, любезная соседка, за удачную карьеру Жанны. У меня чутье, ее ждет большое будущее.
  Коньяк Дормидонтова никогда не любила, но отказаться выпить его в такой ситуации она не могла. Кто бы мог подумать, что она встретит в доме актрису из сериала.
  - Твое чутье не всегда оказывается чутким, - возразила Жанна. - Вспомни...
  - Нашу гостью это совсем не интересует, - не дал договорить ей мужчина. - Она, кстати, пришла к нам по делу. А мы даже не познакомились. Как вас зовут?
  - Нина Сергеевна.
   - А меня Сергей Бенедиктович.
  - Бенедиктов, - насмешливо добавила Жанна.
  - Такое вот совпадение. Выпьем за знакомство. Жанна!
  Жанна повторно разлила коньяк. Нина Сергеевна забеспокоилась, еще немного - и она способна потерять контроль над собой. Итак, уже все стало плыть перед глазами. И все же она выпила очередную порцию.
  - Так что у вас ко мне за дело? Сразу предупреждаю, вашу дочь, племянницу, сноху снимать в кино не стану. И не просите.
  - Я не собираюсь просить, - растеряно пробормотала Дормидонтова. - Это совсем другое.
  - Уже это хорошо! - весело воскликнул Бенедиктов. Затем посмотрел на свою гостью. - Даже не представляете, сколько подобных просьб поступает ко мне чуть ли не ежедневно. Давайте выпьем за то, что вы никогда не станете меня об этом просить.
  - Нет, спасибо, но я больше пить не могу, - поспешила отказаться Нина Сергеевна еще до того, как Жанна разольет коньяк.
  - Нет, так нет, мы не настаиваем. А мы выпьем.
  Жанна снова наполнила на этот раз два бокала. Любовники выпили одновременно. И Дормидонтова вдруг заметила, что Бенедиктов захмелел. Веселые глаза помутнели, а движения стали несогласованными. Она поняла, что надо как можно скорей приступать к разговору. Иначе может случиться все, что угодно. Тем более, он потянулся к Жанне с явным намерением ее поцеловать.
  - Мы так с вами никак не дойдем до цели моего прихода, - сказала она.
  Хозяин квартиры не без некоторого усилья повернул в ее сторону голову.
  - Так говорите, черт возьми! Вы очень медленно все делаете.
  Дормидонтова стала быстро излагать суть вопроса. К некоторому ее удивлению Бенедиктов внимательно ее слушал. Ей-то показалось, что подобные темы совсем его не интересуют.
  - Очень нужное дело, - неожиданно совершенно трезвым голосом произнес он. - Я всецело за. Сегодня у нас суббота, полагаю, что завтра вечером можно собраться. На меня точно рассчитывайте.
  - Но мы же собирались в ночной клуб, - напомнила Жанна.
  - Разок обойдемся. Тут более важное дело. Сам я не готов возглавить это дело, но готов помогать вам.
   Нина Сергеевна встала и направилась к выходу. Внезапно она остановилась.
  - А вы знаете, кто к нам недавно въехал?
  - Я мало кого тут вижу, - ответил провожающий ее Бенедиктов.
  - Кайгородов.
  Дормидонтовой было интересно, слышал ли Бенедиктов эту фамилию?
  - Уж не тот ли Кайгородов, который был в Америке?
  Она кивнула головой.
  - Теперь он не в Америке, а здесь, в квартире, на первом этаже.
  - Надо же, какие чудеса! - протянул Бенедиктов с какой-то неопределенной интонацией.
  
   13.
  
  Нина Сергеевна постучалась в очередную дверь. Пару раз она видела, как в квартиру входил совсем молодой мужчина. Можно сказать юноша. Он ей ее и открыл.
  Женщина объяснила, что хочет с ним переговорить по важному делу.
  Юноша несколько мгновений смотрел на нее неподвижными глазами. И Нину Сергеевну вдруг охватила безотчетная тревога. Хотя ее причины были совершенно не ясны.
  - Проходите, пожалуйста, - произнес юноша.
  Комнате, в которую привел он ее, поразила Дормидонтову. Но не тем, как она была обставлена, а тем, что в ней почти не было никакой мебели. Всю середину занимал огромный ковер явно восточный работы. И, судя по всему, очень дорогой.
  Из другой комнаты юноша принес стул и предложил сесть гостье. Сам же он опустился на ковер и по-восточному скрестил ноги. После чего вопросительно взглянул на Нину Сергеевну.
  Она начала объяснять цель своего визита и одновременно рассматривала юношу. Он был красив, но это была типично восточная красота. Большие темные глаза, с горбинкой нос, с черным отливом волосы, смуглая кожа. Но при этом он производил какое-то хрупкое впечатление.
  Юноша выслушал Нину Сергеевну очень внимательно, ни на разу не перебил, ни задал ни одного вопроса. И она никак не могла понять его реакцию, даже отдаленно проникнуть в его мысли.
  - Хорошо, я согласен, - сразу же произнес юноша, едва Дормидонтову замолчала. - Скажите, когда будет собрание, я приду. Можете не сомневаться, - после едва заметной паузы добавил он.
   Нина Сергеевна встала, вопрос был успешно решен. Перед тем, как выйти она спросила:
  - А можно узнать, как вас зовут?
  - Рафит Хазиев.
  - А меня Нина Сергеевна. Вы один живете в квартире?
  - Да, один. - Юноша о чем-то на секунду задумался. - Я сирота, - вдруг произнес он.
  Что-то словно бы ударила ее, но так как она не знала, как следует реагировать на это заявление, поспешила выйти за порог.
  
  15.
  Дормидонтова вдруг почувствовала прилив энергии, некоторые опасение, сомнения, с которыми она приступала к своей миссии, если не совсем исчезли, но сильно ослабели. Все быстро, без больших проволочек соглашались, все понимали, что это действительно важно. Поэтому она уже с легким сердцем стала звонить в очередную дверь.
  Дверь отворила молодая женщина. Одета она была с точки зрения Нины Сергеевны не слишком прилично: в невероятно облегающие джинсы, скрупулезно повторяющие все изгибы тела и такую же кофточку. Эта одежда делала девицу, как мысленно назвала ее Дормидонтова, скорей голой, чем одетой.
  Девица удивленно воззрилась на женщину.
  - Вы к нам? - поинтересовалась она.
  - К вам. Я ваша соседка.
  - Да, знаю, видела пару раз, - как-то пренебрежительно произнесла девица. - И что вы хотите?
  - У меня к вам небольшой разговор, всего на несколько минут.
  Девица с недоверием посмотрела на Дормидонтова.
  - Игорь! Тут к нам пришли. Говорят по делу! - внезапно закричала девица.
  Появился Игорь. Нины Сергеевна не удивилась тому, что одет он был в том же стиле¸ что и девица.
  - Где-то я вас видел, - сказал он.
  - Это наша соседка, то есть, живет в одном с нами доме, - пояснила девица. - Я правильно все сказала.
  - Абсолютно, - подтвердила Нина Сергеевна.
  - К нам должны скоро прийти, - сообщил Игорь. - Может, вы потом как-нибудь зайдете.
  - Мне нужно всего десять минут.
  - Ну, хорошо, заходите, - без энтузиазма согласился Игорь.
   Дормидонтова попала в богато обставленную квартиру. Ей даже показалось, что здесь царит настоящая роскошь. Правда, на прекрасной мебели она заметила покров пыли, на журнальном столе - засохшие остатки недавнего пиршества. Однако это почти не портило впечатления от увиденного, эта красота ее подавляла.
  - Ну что там у вас за дело? - нетерпеливо спросил Игорь. - Вероника, куда ты исчезла. Иди, послушай. Это же ее тоже касается? - спросил он у Дормидонтовой.
  - Если она постоянно живет в этом доме, то да, касается.
  - Мы муж и жена. Живем вместе, - пояснил Игорь. - Я правильно понимаю ситуацию? - спросил он у появившейся Вероники.
  - Какая разница? - Девица была явно чем-то раздражена. - Ты тут прохлаждаешься, а у нас ничего не готово. А времени осталось немного.
  Нина Сергеевна поняла, что последняя реплика обращена не только к мужу, но и к ней.
  - Я сейчас все быстро объясню и уйду, - поспешила произнести она.
  -Будьте так любезны, - кивнул Игорь.
  Дормидонтова постаралась изложить все по возможности очень кратно. И не без гордости отметила, что ее речь заняла всего три минуты. При этом удалось объяснить все ясно и доходчиво. Все же она еще не утратила навыков преподавателя.
  - Тебе это надо? - посмотрела на мужа Вероника. - Мне этого точно не надо.
  Нина Сергеевна забеспокоилась, почему-то она стала вдруг воспринимать это задание едва ли не как собственную инициативу. А потому неудача она бы восприняла весьма болезненно.
  - Вы напрасно так подходите к этому делу, - возразила Дормидонтова. - Вдруг будет принято решение, которое вам не понравится. Или заденет ваши интересы. Ведь люди тут живут самые разные. А времени это почти не займет, только иногда будет проводиться собрания. А текущей работой станут заниматься другие.
  - А кто? Вы? - спросил Игорь.
  - Если меня выберут.
  - Считайте, что мой голос за вас. Вы мне нравитесь.
  - Благодарю за доверие, но нужно будет прийти на собрание и проголосовать вам и вашей жене.
  - Ну, уж ни за что! - фыркнула Вероника.
  - Пойдешь как миленькая, - неожиданно заявил ее муж.
   Дормидонтова почувствовала, что вот-вот вспыхнет супружеская сора. Присутствие при ней не входило в ее планы. Хотя с другой стороны... вдруг подумала она. А почему б не попробовать их примирить. Когда-то у нее это получалось, ей неоднократно приходилось вмешиваться в семейные дрязги родителей своих учеников.
  - Мне кажется, что если Вероника не желает, она может не ходить на собрание. А свой голос передать вам, Игорь. И тогда не возникнет никаких проблем с представительством от вашей квартиры. Как вам мое предложение?
  - А что нормальное, - пожал плечами Игорь. - Как оно тебе? - посмотрел он на жену.
  - Хочешь участвовать в этом балагане, твое дело, - презрительно проговорила Вероника.
  - Ну, вот и решился вопрос. Так я рассчитываю на то, что вы придете, - обратилась Дормидонтова к мужчине.
  - Приду, - с некоторым не то сомнением, не то сожалением, произнес он.
  - А вами известно, что в нашем доме поселился Кайгородов? - спросила Нина Сергеевна.
  - Кайгородов, - переспросил Игорь и посмотрел на жену. Вероника недоуменно приподняла плечи. - А что это за зверь?
  - Это очень известный философ. Он долго жил в Америке. - Нина Сергеевна заметила, что последняя ее фраза вызвала у супругов интерес.
  - Это любопытно, - протянул Игорь. - Вот бы с ним познакомиться.
  - Приходите на собрание, он там будет.
  - С этого бы и начинали, - произнес Игорь. - Мы с Вероникой будем.
   Дормидонтова взглянула на молодую женщину, на этот раз эти слова не вызвали у нее возражений.
  
  14.
  
  О жильце этой квартиры ей была известна, во-первых, его фамилия Пуртов, а во-вторых, что он большой бизнесмен. Она посмотрела информацию о нем в Интернете; у него была целая компания. Ни огромная, но довольно приличная. По крайней мере, такой вывод сделала Дормидонтова из прочитанного. Она два раза звонила в его дверь, но она не открылась. Это огорчило Нину Сергеевну, ей очень хотелось, чтобы он присутствовал бы на собрании. Участие в нем такого видного человека придало бы ему солидность. К тому же пользы от него могло бы быть много.
  Дормидонтова взглянула в окошко и увидела, как этот самый Пуртов садится в автомобиль. Время на раздумье не было ни секунды, в чем была, она бросилась из квартиры.
  Перед тем, как сесть в машину, Пуртову позвонили. Это и позволило Дормидонтовой добежать до автомобиля раньше, чем он уехал.
  - Могу я с вами несколько минут поговорить? - воскликнула она.
  Пуртов удивленно взглянул на нее.
  - Что вы хотите?
  - Я ваша соседка, живу в этом доме. Я хочу поговорить с вами по поводу образования Товарищества собственников жилья.
  - А нельзя отложить этот разговор?
  - К сожалению, нет. Иначе я бы не настаивала.
  - Если это срочно, мы можем поговорить в машине. У меня важная встреча. Так что решайте.
  - Я согласна, - храбро проговорила Нина Сергеевна.
  Пуртов с интересом взглянул на женщину и распахнул перед ней дверцу. Дормидонтова полезла в машину.
  Еще никогда она не находилась в такой шикарной и огромной машине, по своим размерам приближающая к маленькому танку. Она постаралась, как можно удобней расположиться на мягком кожаном сиденье.
  - Я вас довезу до метро, оттуда ходит маршрутка прямо до нашего дома. Доедете на ней. Однажды у меня заглох как раз в том месте мотор, пришлось на ней добираться, - пояснил Пуртов.
  - Так и сделаю, - согласилась Дормидонтова.
   - Я вам оплачу проезд.
  - Спасибо, но у меня хватит денег самой оплатить.
  - Как хотите, - даже не посмотрел Пуртов на нее. - Так что за дело?
  - Меня попросили в нашем доме организовать Товарищество собственников жилья.
  - Кто попросил и почему вас?
  - Попросил директор управляющей компании. А почему меня, могу лишь предположить. До выхода на пенсии работала директором школы.
  - Я бы вам посоветовал быть с этой публикой осторожней, - произнес Пуртов. - Там вор на воре сидит.
  - Вы что-то о нем знаете?
  - О нем ничего. Но о них кое-что знаю. Так что вы хотите лично от меня?
  - Хотя бы ваше присутствие на собрании. Обещал быть и тот самый директор.
  - А когда собрание?
  - Я полагаю, воскресенье вечером. Все вроде бы согласны.
  - Воскресенье, вечером, - задумчиво произнес Пуртов. - Ладно, ради такого дела, отложу кое-какие дела. Товарищество надо создать. Только следует все жестко контролировать. Терпеть не могу, когда на мне наживаются. Особенно всякие проходимцы. Даже не представляете, сколько я встречал таких желающих.
  - Значит, я могу на вас рассчитывать?
  - Можете.
  - А вы знаете, что у нас в доме поселился Кайгородов, - известила Дормидонтова.
  Пуртов вдруг резко повернул к ней голову.
  - Глава компании "Белое море". Кайгородов Павел Алексеевич.
  - Какое "Белое море"? - не поняла Дормидонтова.
  - Продажа рыбы. У него по всей стране магазины. Даже рядом с нашим домом есть.
  Нина Сергеевна вспомнила, что такой магазин действительно располагался в десяти минутах ходьбы от дома. Она даже пару раз там отоваривалась. Цены умеренные, а качество продукции хорошее. Она и не знала, что хозяин фирмы тоже Кайгородов.
  - Нет, это совсем другой Кайгородов, - пояснила Нина Сергеевна. - Философ. Он недавно вернулся из Америке.
  - Тогда не знаю, - разочарованно произнес Пуртов. - А было бы здорово, если бы он тоже тут поселился. у меня есть кое-какие идеи по организации с ним совместных проектов. Приехали.
  Маленький танк остановился у тротуара. Нина Сергеевна не без сожаления покинула его, уж больно приятно было ехать в нем. Едва она сошла на землю, джип тут же рванул с места и на большой скорости помчался по дороге.
  
  15
  Едва она вошла в квартиру, то сразу почувствовала запах лекарств. Он был таким плотным, что ей стало трудно дышать и захотелось на воздух. Но она преодолела себя, вспомнила сходные моменты в своей жизни. Увы, люди болеют, и с этим приходится мириться.
  А то, что перед ней находился больной человек, у Дормидонтовой сомнений не было. И не то, чтобы он выглядел как-то уж особенно плохо, но выражение лица было уж чересчур скорбным. И затем, когда она немного пригляделась, то увидела, что у него неестественно тонкая рука. У здоровых людей таких не бывает.
  - Чем могу вам служить? - спросил мужчина.
  Нину Сергеевну поразил его голос, низкий и очень глубокий.
  Так как приглашение пройти в комнату не последовало, ей пришлось все объяснять в прихожей. От этой или по другой причине Нина Сергеевна чувствовала себя не комфортно. Поэтому она говорила непривычно сбивчиво и не последовательно. Ей стало стыдно за себя, что он о ней подумает? Решит, что пришла какая-то полоумная баба и предлагает поучаствовать в каком-то сомнительном действе. Естественно, он откажет. Ему и так поди не до подобных дел.
  Ее худшие опасения быстро стали подтверждаться.
  - И зачем вы мне все это рассказываете? - строго спросил он.
  - Я хочу вас пригласить на собрание.
  - На собрание? А вы бы прежде поинтересовались, а нужно ли мне это собрание? - желчно произнес он.
  - Вот для этого я вас и побеспокоила. Уже все жильцы согласились. Извините, если вам мое предложение неприятно.
  - Причем тут приятное или неприятное. Это не те категории, в которых надо обсуждать вопрос.
  - А тогда в каких? - пробормотала, сбитая с толку Дормидонтова.
  - Жизнь и смерть - только это имеет значение. Остальное все производное.
  - Вы, конечно, в глобальном смысле правы, но мы намерены собраться для решения более простых проблем.
  - А какой тогда смысл собираться? - вдруг огрызнулся мужчина.
  Неожиданно для себя Нина Сергеевна вдруг почувствовала, что начинает заводиться. Она знала за собой такое качество, когда эмоции начинали превалировать над разумом. И тогда она теряла контроль над собой. Такое с ней случалось редко, но все же несколько раз в жизни она срывалась, по выражению одного человека, с петель.
  - Пока человек живет, ему приходится решать массу задач. Никто за него это не сделает. Только он. И самый большой грех - это желание отлынивать. С него начинается любое падение. Такую мысль я всегда внушала своим ученикам.
  Она поймала на себе взгляд мужчины.
  - Я не ваш ученик.
  - Не важно! - парировала она. - Все равно вы чей-то ученик.
  - И что ж из этого вытекает?
  - Что ваш учитель был бы вами сейчас недоволен.
  - Откуда вы можете это знать?
  - Я была всю жизнь учителем. И все про них знаю. Больше всего их расстраивает то, что их ученик не оправдал надежд.
  По его взгляду она сразу поняла, что задела его за живое.
  - Это не вам судить, - хмуро произнес он. - Вы разве не видите, что я не здоров.
  - Извините, я не хотела вас обидеть, - поняла Дормидонтова, что зашла слишком далеко. В самом деле, и чего она взъелась. Тем более, человек болеет, а болезнь любого делает не адекватным. Внезапно к ней пришла одна мысль.
  - Здесь тоже есть один человек, у которого не очень хорошее здоровье. К тому же он вас значительно старше. Но я не сомневаюсь, что он пойдет на собрание.
  - И кто же это?
  - Кайгородов Александр Рюрикович.
   Дормидонтова увидела, как встрепенулся ее не любезный собеседник.
  - Кайгородов? Тот самый.
  - Тот самый, - подтвердила она.
  - И он придет на ваше собрание?
  -Уверена в этом.
  Мужчина опустил голову.
  - Я подумаю. Мне давно хотелось с ним познакомиться. И вот Бог дал такой шанс. Удивительно! Как вы думаете, зачем?
  Вопрос застал Нину Сергеевна врасплох.
  - Впрочем, о чем это я, совсем потерял ориентацию. - Мужчина так посмотрел на нее, что у Дормидонтовой не возникло сомнений, что ей пора уходить.
   Она двинулась к выходу, тем более для этого надо было сделать всего два шага. Он молча пошел за ней и закрыл дверь. Странная у них произошла беседа, подумала Дормидонтова.
  
  16.
  Нина Сергеевна волновалась, придут ли все, кто обещал, приедет ли директор управляющей компании. Утром она позвонила ему и сообщила о собрании. Тот пришел едва ли не в восторг. И стал осыпать ее комплиментами: лучше организатора, чем она, нет во всем районе, никто так быстро и успешно не действует.
  Дормидонтовой были приятны его слова, даже если она в глубине души и считала, что они несколько преувеличены. Но если тебя нахваливают, зачем открещиваться. Тем более, в жизни и без того так мало приятных моментов и так редко замечают то, что ты делаешь от души.
  До начала собрания оставалось немного времени. Для его проведения она выбрала холл первого этажа. Места там было более чем достаточно. Она сама все решила сделать, из своей квартиры принесла нужное количество стульев и небольшой столик. Накрыла его скатертью, поставила на нее графин с водой и несколько стаканов. Положила тетради для протокола. И села, удовлетворенная проделанной работой.
  Невольно память стала прокручивать ее последний визит к Кайгородову. Как и в первый раз, ее снова охватило смущение. Но он принял ее очень любезно, пригласил на кухню и налил чай. Теперь на нее хлынуло небывалое волнение; о таком она не могла и мечтать, чтобы подобный человек наливал бы в ее стакан кипяток и заварку и предлагал угощаться плюшками.
  - Я рад, что вы зашли, - сказал он. - Мне хотелось с вами поговорить.
  - Со мной? - не то удивленно, не то восхищенно воскликнула Дормидонтова. Она сама точно не знала, какое чувство в ней сейчас преобладает.
  - А что вас в этом удивляет?
  - Вы и я. Мы так далеко находимся друг от друга.
  - А, по-моему, совсем близко. - На лице Кайгородов мелькнула улыбка. - Между нами нет никакого расстояния, забудьте об этом. Мы совершенно равны. Это дурацкая мысль, что я где-то там высоко, а вы где-то там низко. Запомните: все люди не одинаковы, но все равны между собой. Я всегда исходил из этого постулата.
  - Я запомню, - пообещала Нина Сергеевна.
  - Так что вы хотели мне сказать?
  Нина Сергеевна поведала ему о своих достижениях.
  - Вы сделали очень нужное дело, - одобрил Кайгородов. - Разумеется, я приду на собрание. Способность к самоорганизации - важнейший элемент здорового общества, а его утрата - начало распада и гибели. Вы понимаете, о чем я?
  - Понимаю, - пробормотала Нина Сергеевна, даже не пытаясь особенно вникнуть в смысл его слов.
  - Боюсь, что не до конца. Это была одна из моих ключевых идей - подменить современное государство системой самоорганизаций. Нынешнее государство ведет общество к загниванию и распаду, оно берет на себя все больше функций. И чем больше оно их берет, тем менее эффективней выполняет каждое из них. И этот процесс необратимый, если, конечно, его не приостановить. Ни что так не развращает человека, как государственная машина. При этом мы не боролись с государством, как таковым, мы хотели сделать его другим, поменять его ткань. - Кайгородов замолчал и посмотрел на Нину Сергеевну так, словно бы вспомнил об ее существовании. - Вам это интересно?
  - Невероятно! - выдохнула она. Но было ли ей интересно или нет, понять она была не в состоянии.
  Кажется, Кайгородов что-то уловил из того, что с происходило с женщиной.
  - Я хотел немного с вами поговорить о другом.
  - Слушаю вас.
  - Речь идет о моей внучке, Анастасии. Вы с ней знакомы?
  - Да, знакомы. Прекрасная девушка.
  - Конечно. Но понимаете, у меня не получается наладить с ней контакт. Это моя вина, я отвык общаться с близкими людьми. Наверное, это плохо, но чем ближе ко мне человек, тем сильней у меня желание отдалить его от себя. И пока перебороть это свойство никак не могу. Но я тревожусь за нее, мне не понятно, что у нее на уме, чем она увлекается, что хочет делать. Я чувствую ответственность за нее перед сыном.
  - Я хорошо понимаю вас. Но чем могу помочь?
  - Я подумал, раз вы учитель, то у вас большой опыт общения с молодежью. Может, вы сумеете наладить с ней контакт. Я совсем не прошу вас сообщать мне о ней что-то конфидициальное. Речь совсем о другом. Если вы почувствуете, что ей надо помочь, что-то подсказать, вы лучше меня знаете, как поступить в таком случае. Если, конечно, для вас моя просьба не обременительна.
  - Совсем нет, - горячо заверила Дормидонтова. - Сделаю, что смогу.
  - Я вам буду очень признателен, если что-то получится. Я вам признаюсь, всегда плохо находил общий язык с людьми. Мне иногда кажется, что я и они говорят на разных языках. Точнее, язык один и тот же, а вот понятия разные.
  - Но вы же преподавали, у вас столько контактов по всему миру.
  - Да, это так, - согласился Кайгородов. - Но это совсем другое. Вы должны меня понимать.
  - Я вас понимаю, - не совсем уверенно проговорила Дормидонтова.
  - Я сразу почувствовал к вам доверие, Нина Сергеевна.
  Какая-то теплая волна накрыла ее, она и представить себе не могла услышать подобные слова в свой адрес от такого человека. Хотя на своем веку ей много раз самые разные люди выражали благодарность, но то было совсем другое. А он даже запомнил, как ее зовут. Она-то грешным делом полагала, что ее имя пронеслось метеоритом мимо его сознания. А, как выясняется, прочно зацепилось в нем.
  - А могу я вас спросить, что еще вам не хватает сейчас? - осмелилась она на вопрос.
   - Вас это удивит, но общения. Я привык постоянно разговаривать с учениками, соратниками, высказывать им свое мнение. А тут всего этого я лишен. Разумеется, можно писать, но я все же всегда предпочитал устную речь. Она гораздо насыщенней, в ней больше накала, она сильней воздействует на людей.
  У Нины Сергеевны мелькнула одна мысль, но она не стала ее сейчас озвучивать. Сначала нужно ее обдумать с разных сторон.
  - Мы ждем вас, - сказала она, вставая.
  Сигнал домофона перебил поток воспоминаний. Дормидонтова помчалась открывать дверь. Вошел Шестемиров, за ним как-то робко семенила незнакомая женщина.
  - Добрый вечер, Роман Вячеславович, - обрадовалась Дормидонтова. - Так рада вас видеть.
  - Я же обещал приехать, вот и приехал. - Он осмотрелся вокруг. - А где народ?
   Нина Сергеевна почувствовала волнение. А если вдруг никто не придет? Одно дело, если она никого не дождется и совсем другое, если это случится в присутствии директора управляющей компании. Это же будет позор!
  - Подождем, - дружески улыбнулся ей Шестемиров. - Если придет половина жильцов, это будет уже замечательно. Нигде больше не появляется.
  - Да, конечно, - согласилась Нина Сергеевна. А если придут все, это будет ее большим достижением, подумала она.
  - Пока никого нет, хочу вам, дорогая, Нина Сергеевна, представить Раису Ахметовну Булатову. Она очень опытный бухгалтер. С ней у вас будет гораздо меньше забот. Я советую порекомендовать ее жильцам дома.
  Дормидонтова посмотрела на бухгалтера. Средних лет, довольно высокая, худощавая, с резко выделяющимися восточными скулами. Пожалуй, она бы предпочла иметь дело с другим бухгалтером, мелькнула у нее мысль. Хотя, что она может иметь против этого незнакомого ей человека. Если Шестемиров ее рекомендует, значит, она может быть полезной.
  - Я так и сделаю, - пообещала Дормидонтова.
  - Вот и замечательно. Не пожалеете. Теперь остается дождаться начало собрания. - Шестемиров по-хозяйски сел на стул в президиуме. Булатова заняла место в первом ряду. При этом вальяжно откинулась на спинку стула и положила ногу на ногу. Дормидонтова эта поза почему-то не понравилась, бухгалтер сразу же стала выглядеть тут хозяйкой. Но пока ее даже никто не утвердил в этой должности. Впрочем, Нина Сергеевна постаралась отогнать подальше эти мысли, сейчас ее голова должна быть занятой совсем другим. Да и не стоит с самого начала впускать внутрь себя недоброжелательство по отношению к незнакомому человеку.
  Собрание, к удивлению самих собравшихся шло довольно долго, почти два часа. И весьма бурно. Пришли все. Нина Сергеевна опасалась, что все же не явится Ртищев, но и он явился последним. Она имела все основания гордиться собой, сумела добиться сто процентного результата. Такого ни у кого нет. Впрочем, когда она была директором школы, то тоже нередко достигала того, чего не получалось у других руководителей. И ее ставили в пример, что многим не нравилось. И многие начинали интриговать против нее, писать наветы. Но что об этом вспоминать, теперь у нее совсем другие обстоятельства.
  Собрание началось с выступления Шестемирова. Он говорил и очень гладко и очень убедительно, было видно, что ему нередко приходилось выступать перед людьми. И все тезисы и аргументы давно выстроены в стройные ряды. Пожалуй, по мнению Дормидонтовой, недостатком его речи являлось то, что в ней не хватало элементов импровизации, некоторой живости. Она была чересчур академической, суховатой. Но все равно ее слушали с большим вниманием. Нина Сергеевна то и дело смотрела на лица людей, никто не скучал, не думал о своем. В этом она не ошибалась, она умела различать, когда человек действительно слушает, а когда только делает вид. Поэтому на ее уроках ученики не позволяли себе такого, так как знали, что будут быстро разоблачены.
  Тон обсуждения задал Пуртов. Дормидонтова слушала его с гордостью, была сразу понятно, что он профессионально разбирался в обсуждаемых вопросах. Ей даже показалось на мгновение, что Шестемиров в какой-то момент почувствовал растерянность. По крайней мере, она перехватила взгляд, которым обменялся он с бухгалтером.
  Пуртов сразу перешел в наступление, указав на сомнительные места в речи директора управляющей компании. Он точно изложил, какие пункты неверны по существу, какие требуют внесение определенных изменений, а какие вообще вредны. Шестемиров был вынужден защищаться, между ними возникла полемика.
   Дормидонтова не понимала и половины излагаемыми обеими диспутантами аргументов, и видела, что в примерно таком же положении находятся и остальные. Но это не мешало с интересом прислушиваться к дискуссии, так как с каждой минутой у нее возрастал эмоциональный накал.
  Насколько могла понять Нина Сергеевна, главный предмет диспута заключался в роли управляющей компании. Пуртов доказал, что в предлагаемой схеме ее роль чрезмерно преувеличена, а потому отчисления на ее деятельность слишком велики. Они гораздо больше, чем та польза, которую она способна принести. Товарищество собственников жилья при правильном управлении само может многое делать, и при этом сэкономить немало средств своих членов.
   Дормидонтова заметила, как в этом момент Шестемиров покраснел, он явно не ожидал такого поворота событий. Нине Сергеевне даже стало его жалко, впрочем, гордость за жильца своего дома все же была сильней.
  Дискуссия между Пуртовым и Шестемировым всколыхнула почти всех, выступление следовало одно за другим. Единогласно постановили - образовать Товарищество собственников жилья. После чего приступили к избранию руководства. Снова слово взял Шестемиров. И предложил избрать председателем Дормидонтову Нину Сергеевну.
  К своему большому удивлению, еще никогда она так не волновалась, хотя ее много раз избирали на самые разные должности. И всегда ее охватывало волнение. Но ни разу с такой силой.
  Но волнение длилось недолго, она увидела, как единодушно подняли все руки за нее. Ее заместителем выбрали Пуртовым. Ей показалось, что Шестемирову это обстоятельство не понравилось, но он благоразумно не стал возражать. Зато к его радости утвердили бухгалтером ТСЖ Булатову. Та встала со своего места и горячо поблагодарила за доверие.
  Дормидонтова почувствовала, что по-настоящему счастлива. Теперь у нее есть дело, а значит и смысл ради чего стоит жить. И начнет она прямо сейчас. Тем более она все обдумала и решила.
  Нина Сергеевна встала.
  - Я всем жильцам нашего дома очень благодарна за доверие, которое вы мне все оказали. Вы скоро убедитесь, что я умею его оправдывать. Но я убеждена, что мы успешно справимся со всеми делами, если будем тесно сотрудничать друг с другом. Это всегда крайне важно. А у нас есть для этого особые обстоятельства, в каком-то смысле нам всем несказанно повезло. В нашем таунхаузе проживает замечательный человек, можно смело сказать всемирная знаменитость. Это Александр Рюрикович Кайгородов. С нашей стороны было бы ошибкой, если мы не воспользовались такой замечательной возможностью! Тем более, если я правильно понимаю, Александр Рюрикович готов принять самое активное участие в жизни нашего Товарищества. С вашего позволения я предоставлю ему слово.
  Так как возражений не последовало, Дормидонтова обратилась к Кайгородову:
  - Александр Рюрикович, прошу вас, скажите нам несколько слов.
  Кайгородов подошел к столу, где сидел президиум.
  - Спасибо за возможность выступить. Сразу скажу, что я вас не сильно задержку. Постараюсь быть предельно кратким. Мне бы хотелось, чтобы каждый из нас осознал значение сегодняшнего события. Одним из краеугольных камней моей деятельности в течение последних лет стала борьба за самоорганизацию общества. Моя концепция заключается в том, что государство должно состоять из огромного числа самостоятельных ячеек. Идея делегирования своих интересов, а с ними и полномочий бюрократии показала свою неэффективность, эта система с какого-то момента стала все больше работать в обратном направлении. И тогда я предложил проект... - Кайгородов замолчал. - Думаю, сейчас не время рассказывать об этом проекте, хочу подчеркнуть лишь один момент: общество, организованное по такому образцу, быстро и кардинально преображается. Люди меняются прямо на глазах, они становятся более ответственными, активными, сознательными, начинают понимать многие вещи, которые еще недавно разбивались о барьеры сознания. Происходит подлинный переворот едва ли не во всех областях жизни. Выясняется ненужность огромного количества различных государственных структур и работающих там чиновников. Это вызывает у них яростное сопротивление подобным переменам. Вы сами увидите, как будет многое у нас тут меняться. - Кайгородов снова ненадолго замолчал. Но никто не пытался его перебить, все терпеливо ждали, когда он продолжит. - Я привык за многие годы общаться с людьми, читать им лекции, разговаривать, спорить. Тут я всего этого лишен. Если у кого-то из вас появится желание пообщаться со мной, я готов это делать в любое время и на любую тему - личную или общественную. На этом разрешите мне завершить мое маленькое выступление.
  Кайгородов сел. И тут же встала Дормидонтова.
  - Давайте поблагодарим Александра Рюрикович за это замечательное, очень щедрое предложение. С нашей стороны было бы большой ошибкой им не воспользоваться. И я первая на очереди, внесите меня в список, - посмотрела она на Кайгородова. - Позвольте на этом закончить наше собрание.
  
  17.
  
  Все встали и направились по своим квартирам. В этот момент к Кайгородову подошел Мусссель. Было заметно, что он волнуется.
  - Разрешите представиться, меня зовут Муссель, Валерий Михайлович. Для меня такая большая честь жить с вами в одном доме. Я читал некоторые ваши труды, и я в восторге от многих ваших идей. Даже тех, которые сам не разделяю.
  - Спасибо, - ответил Кайгородов. - Я вовсе не считаю большой заслугой, что кто-то разделяет мои идеи. Обмен идей - самое плодотворное занятие их всех, что существуют на земле.
  - Да, да, вы правы, - как-то излишне нервно подтвердил Муссель. - Вы сказали, что готовы общаться с жильцами дома. Или я не так вас понял?
  - Вы поняли меня правильно. Буду рад вести диалог с каждым из тех, кто живет со мной в доме. Разумеется, и с вами, Валерий Михайлович.
  - А могли бы мы в таком случае поговорить с вами прямо сейчас?
  - Если в этом есть необходимость, то я готов.
   Муссель замялся.
  - Все дело в том, что я много лет безнадежно мечтал поговорить с человеком вашего уровня. Но они не никак не попадались на пути. И когда любезная Нина Сергеевна сообщила мне, что вы поселись в нашем доме, я понял, что это само провидение решило исполнить мою страстную просьбу.
  - По провидение я вам ничего не скажу, хотя согласен с тезисом, что судьба подчас идет нам на встречу. Впрочем, это отдельная тема для беседы. Пойдемте ко мне, там беседовать приятней, чем здесь.
  - Ваше любезное приглашение для меня такая честь! - воскликнул Муссель.
  Стоящая рядом Настя посмотрела в лицо мужчины. И ей показалось, что он искренен в проявлении своих чувств.
  Они прошли в квартиру. Чтобы не мешать, Настя удалилась в свою комнату.
  Кайгородов и Муссель расселись в креслах напротив друг друга.
  - Даже не верится, что я у вас в гостях, - снова начал свою волынку Муссель. - Как у вас уютно! У меня совсем не так. Может, вы как-нибудь соберетесь и зайдете ко мне, посмотрите, как я живу.
  - Разумеется, я загляну к вам, никаких проблем с этим нет. Но о чем вы бы хотели со мной поговорить?
  - Да, я понимаю, у вас каждая минута на счету.
  - Совсем нет, минут свободных у меня много. Я отошел от дел.
   Муссель изумленно посмотрел на Кайгородова.
  - Это очень грустно, это большая потеря для мира.
  - Не преувеличивайте, мир быстро обо мне забудет. В наше время все очень скоротечно. Мы даже не успеваем замечать, как оказываемся в другой реальности. И потому нам еще кажется, что вокруг нас ничего не поменялось. А в действительности все выглядит по-другому. В этом и заключается одно из самых больших проблем, мы постоянно принимаем решения, исходя из прошлого. Драма человечества в том, что оно постоянно запаздывает, постоянно живет в другом мире, не в том, что его окружает.
  - А ведь это, в самом деле, так! - воскликнул Муссель. - Даже странно, что я сам не догадался до такой простой мысли. Вы не будете возражать, если я ею как-нибудь воспользуюсь?
  - У меня нет монополии на мысли. Если эту мысль вы сможете использовать, конечно, берите ее, она ваша.
  - Непременно ею воспользуюсь. Пришло время вам кое-что объяснить про себя. Вы не возражаете?
  - Буду только рад.
   - Даже не знаю, как это сделать, - вдруг растерянно улыбнулся Муссель. - Никогда другому человеку ничего подобного не рассказывал.
  - Не волнуйтесь, вы дано хотели с кем-нибудь поделиться.
  - Да, - кивнул Муссель, - все именно так, как вы говорите. Но мне был нужен особый человек. Сейчас я вам все постараюсь разъяснить. Я всю жизнь работал клерком, достиг даже некоторого положения, определенных материальных высот. Видите, купил тут квартиру. Но это все не главное, все это не имеет по большому счету значения.
  - Что же тогда главное у вас? - поинтересовался Кайгородов.
  - Вот уже много лет я пишу. Пишу романы. Не могу остановиться, кончаю один, а у меня уже готов замысел другого произведения. И начинаю едва ли не в тот же день, в какой завершаю предыдущее. Вы даже не представляете, сколько я их уже написал. Я знаю, вы подумали, что я типичный графоман. - Он быстро взглянул на своего собеседника. - Но поверьте, это не так, мои знакомые, знакомые моих знакомых читали их. И подавляющее большинство отзывов очень хорошие. Есть даже восторженные. Причем, их немало. Некоторые их читателей даже говорили мне, что считают меня одним из лучших писателей современности. Разумеется, я не осмелюсь предложить вам познакомиться с моими произведения, но, уверяю, я ничего не выдумываю, это так есть.
  - Нисколько в этом не сомневаюсь, - произнес Кайгородов. - Но в таком случае не совсем понимаю, что вас гнетет?
  - Сейчас объясню. Хотя для меня это трудно объяснимо, но я за всю жизнь не смог опубликовать ни одного своего романа. Сколько бы ни старался, неизменно получаю отказ. Какая-то невидимая стена, о которой я без конца бьюсь. Хорошо, пусть издателем они не нравятся. Но почему тогда оттуда - Муссель поднял голову вверх, - мне без конца шлют все новые и новые сюжеты, замыслы. Я не могу понять, в чем тут смысл? И это меня невероятно угнетает. Я пишу целыми днями и не знаю, зачем это делаю. Иногда мне хочется сигануть из окна, дабы прекратилось это мучение. Либо дайте мне издать то, что я написал, либо освободите меня от этого наваждения. - Он выжидающе посмотрел на Кайгородова.
  - Я не могу точно сказать, почему вас не издают. Скорей существует некий запрет.
  - Запрет? - удивился Муссель.
  - Жизнь каждого из нас подчинена высшим целям. Значит у вас другая задача.
  - Но какая? С моей точки зрения это полная бессмыслица. Посылать мне столько всего, заставлять меня без перерыва строчить и строчить. Я пытался остановиться, прекратить это занятие. Но меня едва хватало на одну неделю. И при этом я чувствовал себя так, словно бы совершаю преступление. Боюсь, мне этого никогда не понять.
  - Видите ли, в чем дело, Валерий Михайлович, вы никогда не задумывались, в чем отличие художественного творчества от научного?
  - По правде говоря, нет.
  - Научное открытие если не совершит один ученый, рано или поздно совершит другой. А художественные произведения даются исключительно по индивидуальной разнарядке. Если вы его не получите, значит, никто не получит. Оно так и останется не проявленным. Вам предоставляется уникальный шанс - считывать это информацию. Никто кроме вас этого не сделает. Эта ваша миссия на земле.
  - Но ведь дальше меня и еще несколько человек она не идет!
  - Там полагают, что эти творения не для широкой публики. Может, в данный момент, а может, там будет всегда. Если это так, то значит, они нужны ограниченному числу людей.
  - Но там столько всего интересного, там такие истины!
  - Может, поэтому. Кто знает. Просто имейте в виду, никто кроме вас эту информацию не примет.
  - Это все, что вы мне можете сказать?
  - Пока да.
  Муссель задумался.
  - Все это довольно грустно. И все же вы мне очень помогли. Теперь я хоть что-то начал осознавать. И вижу какой-то смысл. Пойду сейчас писать, точнее принимать очередное послание.
  Муссель встал и направился к выходу из квартиры. У двери он остановился.
  - Я могу рассчитывать, что наш диалог продолжится.
  - С большим удовольствием, Валерий Михайлович.
  
  18.
  Анастасия вышла из здания университета. У нее было свободное время, так как на этот день никаких особенных дел не было запланировано. Конечно, надо подготовиться к завтрашнему семинару, но это удовольствие она оставит на вечер. А сейчас... Она задумалась, чем бы заняться? Но ничего интересного придумать так и не удалось.
  Домой ехать не хотелось, пребывания в одной квартире с дедом тяготило. Эта его привычка молчать и следить за ней глазами выбивала ее из нормального состояния. Впрочем, дело было не только в этом, она вообще не понимала, что происходит у них дома. Они живут вместе и раздельно, они молчат, но одновременно между ними идет беспрерывный диалог. Она это чувствует очень ясно, вот только его содержание угадывается крайне смутно. И это ее подчас бесит. Она чувствует себя беспомощной и глупой, не понимающей, что ей делать, как общаться с великим человеком. Почему он готов разговаривать со всеми, но не желает говорить с ней? Это непостижимо и оскорбительно.
  Впрочем, сейчас Настю волновало не только это, она увидела, как навстречу ей своей вальяжной походкой шел Олег. Ее сердечко невольно забилось, но она постаралась успокоиться. Она точно знала, что не влюблена в него или точнее, то были очень поверхностные чувства. Но и быть равнодушной к первому красавцу факультета она тоже не могла. К тому же она знала, что он был совсем не глуп, даже можно сказать умен. Правда, ум его был несколько странен, точнее, он был ей не совсем понятен. Впрочем, это могло быть связано с тем, что они не так много общались друг с другом, так как она не принадлежала кампании, в которой вращался Олег. Но за те разы, что они разговаривали, между ними возникла некая незримая связь. Оба они это сознавали, но оба не спешили ее укреплять. Это была совсем тоненькая ниточка, и пока им ее вполне хватало. При этом каждый знал, что при желании все может быстро измениться. Вот только уверенности в необходимости этого у них не было. Хотя, почему так происходило, им обоим понять было не просто. Может, поэтому они и не пытались это сделать.
  - Привет! - поздоровался. Олег. - Куда шагаешь?
  - Гуляю.
  - Прогулки одинокого мыслителя, - засмеялся Олег.
  - А хоть бы и так. Чем плохо? - не без вызова произнесла Настя.
  - А чем хорошо? - презрительно сжал губы Олег. - Одиночество - это всегда проигрышная позиция.
  - А, по-моему, все как раз с точностью наоборот, одинокие люди самые сильные, хотя бы потому, что им не на кого больше опираться.
  Следующую фразу Олег произнес после паузы.
  - А ты умная, недаром тебе многие опасаются.
  Для Анастасии эти слова оказались неожиданными.
   - Не замечала.
  - Не сомневайся, это мне точно известно.
  - Даже если так, мне плевать, - с независимым видом произнесла Настя.
  - Совсем тебе не плевать, - усмехнулся Олег.
  В этом он был прав, и Настя не могла этого не отметить. Его так просто не обманешь, он проницательный. Она попыталась определить, нравится ли ей эти качества ее собеседника. Но никакой ясности у нее в голове не возникло.
  - Что ты хочешь? - на всякий случай, словно защищаясь, решила спросить она.
  - Мы решили тебя привлечь, - последовал ответ.
  - К чему привлечь? - У нее вдруг учащенно заколотилось сердце, какие-то неясные слухи об Олеге и нескольких его друзей и подруг пару раз докатывались до нее.
  - В наше общество.
  - И что у вас за общество?
  Олег довольно долго не отвечал, и она забеспокоилась, что он так ничего не скажет. Решил, что ошибся в ней
  - Общество людей, которые хотят быть свободными, - произнес он.
  Настя ощутила что-то вроде облегчение, она боялась, что услышит нечто похуже.
  - А сейчас ты не свободен?
  Олег снова задумался.
  - Не знаю. Человек никогда не знает, свободен ли он в данную минуту или нет.
  - Тогда в чем же смысл вашего общества?
  - Чтобы поймать мгновение свободы.
  - Ничего не понимаю, - тряхнула она головой. - Как его можно поймать, если, по твоим словам, человек не знает в эту минуту, свободен ли он или нет?
  - Но можно это почувствовать. Чтобы почувствовать свободу, ты должна почувствовать свою несвободу. Тогда на противопоставление этих двух ощущений можно уловить миг свободы.
  - Только миг?
  - Для свободы это невероятно много.
  - Да уж, - невольно произнесла Настя. Она подумала, как бы отнесся к этим словам Олега ее дед? Она вдруг ясно осознала, что не представляет его реакцию. Она не имеет понятие, как он понимает свободу. Как-нибудь надо попробовать его расспросить.
  - Напрасно так ты относишься к этому?
  Насте показалось, что в голосе Олега прорезалось презрение. Ее охватило беспокойство.
  - Я к этому нормально отношусь. Мне интересно, что ты говоришь. Я тоже хочу ощутить свободу. Мне кажется, что ни разу я ее не испытала. И ее у меня становится все меньше.
  - Почему? - пристально посмотрел на нее Олег.
  - Так как-то получается. Сама не понимаю, - слукавила девушка.
  - Если хочешь, мы тебе поможем разобраться.
  - Конечно, хочу!
  - Тогда жди, скоро тебя позову. Пока.
  Настя задумчиво смотрела вслед Олегу, пока тот не скрылся за поворотом.
  
  19.
  Пуртов молча наблюдал за тем, как Оксана выбирает себе драгоценность. Он знал, что это будет длиться долго, вполне возможно и часа не хватит. Она непременно поставит весь магазин на уши, заставит продавщиц бегать вокруг себя, как собачек вокруг дрессировщика, выполнять любые ее капризы, в том числе и совершенно бессмысленные. Точнее, смысл у них все-таки был, продемонстрировать миру и себе свою значимость.
  Все это повторялось с регулярностью движения электричек, ему подчас казалось, что ее абсолютно не интересуют бриллианты, ни золото, а в ювелирный она наведывается исключительно для демонстрации своих финансовых и других возможностей. Правда, надо отдать ей должное, разыгрывала она этот спектакль артистично, можно сказать, на высшем уровне. И Пуртов поначалу наблюдал за ним с большим удовольствием. Но с какого-то момента он поймал себя на том, что это представление ему перестало нравиться, более того, стало вызывать глухое раздражение. Все это выглядело со стороны, по меньшей мере, неуместно, тщеславие так рвалось наружу, как узник на волю. При этом у Оксаны не хватало умы или просто желания прикрыть его чем-нибудь, наоборот, она его подчеркивало, как главное свое достоинство. Хотя может, так оно и было.
  Прошло уже больше получаса, продавщицы носились вокруг Оксаны почти со скоростью света, к ним присоединился директор магазины - пожилой, лысый, толстый мужчина. От напряжения его лоб был все время покрыт густой сетью капелек пота, он явно испытывал стресс. И Пуртов даже стал опасаться, как бы его не хватила кондрашка, с такой комплекцией, как у него, это вполне реально. Впрочем, даже если такое случится, Оксана это вряд ли остановит.
  Почему-то вдруг мысли Пуртова понесли его в прошлое. Он впервые увидел ее на показе мод в Милане и был поражен ее тонкой грацией, аристократической выправкой. И быстро выяснил, что это подающая надежды модель, за контракт с ней соревнуются известные мировые дома мод. Правда, он узнал еще и другую немаловажную деталь, которая еще больше повысило в его глазах ее котировки. Она оказалась любовницей очень известного бизнесмена. В другой ситуации Пуртов сразу же отказался от своих планов завладеть красавицей. Но тут все удачно сложилось, ему было известно, что этот парень понес большие убытки и оказался на грани разорения. Об этом знали совсем немногие посвященные, среди них и Пуртов. И потому рассудил он, тот вполне может отказаться от столь дорого актива.
  Прежде чем познакомиться с Оксаной, он направился к ее любовнику. Они знали друг друга весьма поверхности, их интересы в бизнесе не пересекались, просто иногда бывали на одних и тех же тусовках. Но это нисколько не помешало Пуртову после коротких приветствий приступить к приведшей его сюда теме.
  Он гордостью отметил, что все рассчитал верно, услышав о предложении, бизнесмен явно обрадовался. Он согласился передать ему любовнику со всем обременением: двумя ее квартирами - в Москве и Париже, которые он оплачивал, с обязательством ежемесячно покупать по бриллианту и кое с чем еще.
  У Пуртова тогда мелькнула мысль, а не слишком ли дорого ему обойдется это приобретение? Но он ее тут же отбросил; он представил, какое впечатление произведет на публику его появление с такой ослепительной спутницей. И все доводы рассудка были тут же забыты.
  Договориться с Оксаной оказалось не трудно; прежний любовник уже объяснил ей ситуацию. Трудным оказалось другое, в обмен на свою благосклонность она потребовала новых привилегий. Они торговались весьма долго. И по большинству пунктов Пуртов уступил, хотя ему стало немножечко страшно, когда он представил, во сколько ему обойдется эта щедрость.
  Однако жалел он недолго, его надежды оправдались. Появление Пуртова под руку с Оксаной в любом обществе производило сильное впечатление. Не только в России, но и в Европе он прославился в качестве обладателя одной из самых прекрасных и дорогих женщин в мире. Некоторые его коллеги по бизнесу обращались к нему с тем же самым предложением, с которым он сам в свое время обратился к прежнему хозяину престижной модели. Но он всем давал решительный отказ, даже, несмотря на то, что некоторые предлагали очень выгодные условия. Но в этом так же заключалась его стратегия; пусть все знают, что он женщинами не торгует. И снова оказался прав, это еще больше подняло его престиж.
  Надо было отдать должное Оксане, она хоть и требовала от него все полностью по обговоренной программе, но сама вела себя в полном соответствии с их договором: в постели была умелой и страстной, а на людях дипломатичной, тонкой, ни кому не давала повода для заигрывания с ней. Иногда ему казалось, что она испытывает к нему определенные чувства. И Пуртов даже стал задумываться о женитьбе на ней. В конце концов, должен же он когда-нибудь обрести семью, почему бы в качестве жены не выбрать Оксану. Чем она хуже других: образована, прекрасно говорит на нескольких языках, умеет вести себя в обществе.
  Все так бы и было, но однажды он случайно подслушал ее разговор по телефону с какой-то подругой. Ничего особенного в нем не было, обычный женский треп. Но Оксана, не зная, что ее слышит не только абонент, но и любовник, стала, смеясь рассказывать, как обдирает она его словно липку. И изложила несколько планов по дальнейшему выманиваю у него дорогостоящих жизненных благ.
  Пуртов не стал слушать дальше, вполне хватало и того, что он услышал. Предлагать ей руку и сердце тут же расхотелось. Он благословил судьбу, которая помогла ему избежать этой ошибки.
  Но и организационных выводов делать не стал, все продолжалось по-прежнему. Вернее, не совсем, он вдруг осознал, что Оксана может в любую минуту уйти к другому, если тот другой предложит ей более выгодный ангажемент. Никакой привязанности к нему у нее нет или она так слаба, что это не помешает поменять покровителя. Но если это случится, его репутации будет нанесен сильный удар, все станут показывать на него, как человека, которого бросила любовница.
  Чтобы избавиться от Оксаны, нужно было найти эффектный предлог, при котором не пострадает его престиж. Но девушка, словно назло ему, вела себя безупречно. Пуртову приходилось оплачивать ее все возрастающие запросы. Но чтобы иметь такую возможность, приходилось бросаться в очень авантюрные предприятия. Несколько раз он находился на грани разорения, но ему везло, вместо краха неожиданно получал прибыль. Но стоило ему это таких психологических и физических усилий, что возникал настоящий нервный срыв.
  Такие стрессы не могли пройти без последствий, однажды во время секса с Оксаной он потерпел фиаско. Пуртов только рассмеялся и сказал, что это от переутомления. Он так много работал, что ему надо хотя бы немного отдохнуть.
  На отдыхе он проверил свое мужское состояние на другом объекте, результат оказался неутешительным. Разумеется, к его услугам был весь арсенал современной медицины. Но это было уже не то, одно дело, когда эти возможности идут от природы, от здоровой силы и другое, когда вызваны химическим путем.
  Пуртов не стал лечиться, вместо этого по возвращению под разными предлогами стал избегать сексуальных контактов с Оксаной. Она немного этому поудивлялась, но не стала ничего выяснять и приняла спокойно новую ситуацию. Скорей всего она догадывалась. с чем это связано. И стала вести себя еще безупречней. Он понимал, она так поступает специально, дабы у него бы не возникло предлога разорвать их столь выгодную для нее связь. Он чувствовал, что находится в ловушке, но как изменить положение не представлял.
  Оксана, наконец, выбрала покупку, Пуртов почувствовал такое облегчение, что даже его не сильно расстроило большая цена за нее, которая была списана с его счета.
  Вечер они завершили в престижном и, разумеется, безумно дорогом ресторане. Пуртов его терпеть не мог и не только за помпезность и невероятные цены, но все, что там подавали, он не любил. И заплатив огромные деньги, выходил оттуда голодным. Дело доходило до того, что, проводив Оксану, он шел в забегаловку и ел. Но Оксана очень привечала это заведение, и постоянно тащила его туда. А он так и не решился высказать ей своего отношения к нему. Хотя вполне возможно, она об этом догадывалась. Такое подозрение возникло у него ни один раз.
  После ресторана они поехали на ее квартиру, которую, разумеется, он ей приобрел некоторое время назад. И всю дорогу его не покидало глухое раздражение. Оксана всегда радовалась покупке очередной побрякушки и выливала эту радость в непрекращающейся болтовне. Не то, что она говорила уж совсем глупости - для этого она была достаточно разумна, но эта беззаботность, безалаберность, нежелание брать на себя никакой ответственности выводило его из себя. Он пашет целыми сутками, рискует буквально всем, а ей глубоко наплевать на это. Причем она все прекрасно видит, во всем неплохо разбирается, иногда даже подает совсем недурные советы, но его не покидает чувство, что если с ним что-то случится - окочурится или разорится, она нисколько не расстроится, быстро найдет себе другого покровителя. А ведь если посчитать, сколько он на нее затратил денег, то выйдет целое состояние.
  Они вошли в ее квартиру, Пуртов бросил покупки на диван. Ювелирное украшение было далеко не единственным сегодняшним приобретением, просто самым последним и дорогим. Оксана упала в кресло, демонстрируя все видом, что утомилась.
  - Ты останешься, дорогой? - беззаботно поинтересовалась она.
  - У меня еще есть дела, - ответил Пуртов.
  Он увидел, как появилась на ее лице улыбка и быстро исчезла. Пуртов понял, что она прекрасно понимает, что никаких дел у него больше на сегодня нет, особенно учитывая, что уже двенадцатый час. Но эту тему развивать не стала.
  Пуртов поцеловал Оксану в щеку и быстро вышел. И лишь оказавшись за порогом квартиры, почувствовал облегчение. У него возникло ощущение, что он вырвался на свободу. Что-то надо с этим делать, далеко не первый раз мелькнула мысль. И далеко не первый раз другая мысль ему сообщила, что ничего с этим сделать он не сможет. Оксана ему нужна, а ее потеря нанесет ему ущерб.
  
  20.
  Игорь и Вероника ходили по выставке уже два часа. Прошли ее всю один раз и тут же пошли по новому заходу. Интерес к тому, что они видели, у них только возрастал. Особенно у Игоря.
  Это была выставка знаменитой перформансистки. Повсюду были живые статуи обнаженных людей, у входа в каждый зал, словно на часах, стояли напротив друг друга голый юноша и голая девушка. Игорь внимательно рассматривал их, причем мужское тело привлекало его ничуть не меньше женского. Впрочем, Вероника это не слишком удивляло, она знала, что у мужа есть склонность к гомосексуализму. Хотя пока он не давал ходу этому пристрастию, но интерес к этой теме у него был повышенный. Впрочем, ее это мало заботило, она сейчас больше думала о другом. Она ощущала себя растерянной, видя все то, что представлено на этой выставке. И пока не знала, как к этому отнестись. Они, конечно, довольно много экспериментировали, но так далеко еще не заходили.
  - Наконец я нашел то, чего так долго искал! - возбужденно проговорил Игорь.
  Вероника вопросительно посмотрела на него.
  - Все это старое искусство, что мы с тобой занимались, полная дребедень. Оно безнадежно устарело, износилось, как старый башмак. Придем домой и все выбросим.
  - Как все?! И мои картины.
  - Они в первую очередь. Все это полная чушь! Вспомни, что там нарисовано? Это никого не может заинтересовать. Даже старушек, продающих зелень у метро.
  - Я столько работала над картинами. Вспомни, часами сидели на пленэре. И ты со мной.
  - И что из этого? - раздраженно буркнул Игорь. - Ну, да, сидели. Прикажешь на это молиться. В искусстве крайне важно иметь смелость отказаться от собственного прошлого. А если держаться за него, как за страховочный канат, никогда никем не станешь. Посмотри на нее, она ничего не боится.
  Они стояли возле экрана, на котором голая перформансистка истязала себя едва ли не всеми возможными способами.
  - Ты хочешь, чтобы и мы делали такое же? - спросила Вероника. Зрелище ее почти потрясло, она и не представляла, что можно добровольно проделывать такое с собой.
  - Не знаю, - пробормотал Игорь, как завороженный не отводя взгляда от женщины. - Если может это делать она, почему не может тоже делать и мы. Но нам не надо копировать ее, мы должны придумать что-то свое.
  - А мне это все кажется ужасным.
  - В ужасе и заключается вся прелесть. Пойми, если раньше мы писали, рисовали, лепили, то есть делали нечто отстраненное от нас самих, то теперь объектом искусством становимся мы сами. Мы та самая картина, скульптура, поэма, роман. Наше тело способно выразить все! Неужели тебя это не возбуждает!
  - Возбуждает, - не уверенно согласилась она. - А как же наш журнал, мы же уже почти обо всем договорились, даже офис арендовали.
  - К черту журнал! По крайней мере, пока отложим. У нас теперь будет другой проект. Те деньги, которые предки нам дали на журнал, израсходуем на иные цели.
  - Моему отцу это может не понравиться.
  Игорь слегка нахмурился.
  - До сих пор он тебе ни разу не отказывал. Ты у него одна. А бабок у него немеренно.
  - Да, не отказывал. Но когда он увидит нечто подобное, он закатит грандиозный скандал.
  - Но сначала мы это сделаем. А уж скандал будет потом. Я знаю его, когда он увидит, какой это пользуется популярностью, то смирится. И даже порадуется.
  - А ты уверен, что это принесет нам популярность?
  - Нисколько не сомневаюсь. Только надо все сделать не хуже, чем она, - снова посмотрел Игорь на истязающую себя женщину. - А желательно лучше. Нам с тобой нужны новые идеи. Это, конечно, все интересно, но малость традиционно.
  - Это ты называешь традиционным! - изумилась Вероника.
  - Ну да, все это на самом деле, далеко не ново. Просто до нас добралось с опозданием.
  Вероника подумала, что лучше бы вообще все это до нас не добиралось бы. Игорь чересчур восприимчив к таким вещам. Когда-то он всерьез хотел стать большим художником, был невероятно этим увлечен. Но однажды вдруг бросил холст и кисти в угол и объявил, что живопись его больше не интересует, все это сплошное повторенье. Два года он ничем не занимался жил за ее счет, точнее, за счет ее отца. Пока не решил издавать журнал о новом искусстве. И вот теперь новая затея. Чем она кончится?
  Вероника взглянула на мужа. Теперь он рассматривал стоящую на посту голую девицу. Вероника тоже посмотрела на нее; ничего особенного, маленькая, худенькая, с едва обозначившейся грудью. Она на этом месте смотрелась бы куда привлекательней.
  
  21
  Рафит Хазиев спешил на встречу. Ему вчера позвонил дядя Рамзан и сказал, что хочет встретиться с племянником. Это показалось немного странным, с дядей они давно не общались. Точнее, они вообще практически никогда не общались, так как будучи родным братом отца, он уже много лет не поддерживал с ним никаких отношений. Это произошло вскоре после того, как отец занялся бизнесом и быстро разбогател.
  Рафит не очень ясно представлял, что произошло между братьями, отец не охотно разговаривал на эту тему. Из скупых его реплик юноша смог уяснить, что дядя Рамзан то ли просил у него помощи, то ли требовал отдать часть состояния на какие непонятные цели. И получил отказ, что и вызвало взаимное охлаждение. А если точнее, вражду. По крайней мере, с тех пор дядя Рамзан не только не появлялся у них дома, но и вообще перестал давать о себе знать.
  Рафит знал, что отца эта ситуация сильно напрягала, хотя он и не высказывался об этом. После ссоры с братом он как-то изменился, стал вести себя более осторожно и сдержано. Даже нанял телохранителя.
  А потом случилось непоправимое, во время контртеррористической операции отец погиб. Было проведено расследование, оно выявило, что его по ошибке застрели федералы. Приняли его машины за автомобиль одного полевого командира и открыли по ней огонь.
  Между сыном и отцом всегда существовала очень тесная внутренняя связь, хотя общались они не так уж и много. Отец постоянно был в разъездах, бизнес требовал его присутствия в разных уголках страны. Рафит оставался один дома, ведь его мать умерла при родах. Но одиночества его почти не тяготило, он быстро привык к такому состоянию. К тому же в доме была отличная библиотека, как светская, так и религиозная. И юноша целиком погружался в захватывающий мир чтения. Он всегда любил учиться, в классе считался первым учеником. И не потому что отец был одним из самых богатых людей города, а потому что Рафит действительно занимался много и с удовольствием. И показывал отличные знания.
  Гибель отца стало для юноши огромным потрясением. Это случилось как раз тогда, когда он сдавал выпускные экзамены. Сил продолжать это делать, у него не было, но учителя, понимая, в каком он состоянии, поставили ему все пятерки. Впрочем, не будь этого несчастья, он бы непременно их по-честному получил.
  После гибели отца Рафит неожиданно для себя превратился в очень богатого человека. До того момента он и не представлял, сколько у него денег, вернее, у родителя. Теперь они перешли по наследству к нему. Когда же узнал, поразился. И стал думать, что ему делать. Он хотел две вещи: уехать подальше из родного города и из своей республики, и продолжить учебу. Для осуществления этих желаний препятствий не было никаких. И он отправился в Москву, поступать в институт.
  Деньги позволили снимать ему квартиру, а не жить в студенческом общежитии. А потому он не слишком много общался со своими однокурсники. Да и не стремился к этому, Рафит предпочитал жить уединенно, мир, в который он попал, казался ему чужим и в какой-то степени даже враждебным. К тому же он не забывал, от чьей пули погиб отец. Не то, что он хотел кому-то мстить, но чувство отчужденности от всего того, что его окружает, не только не проходило, но даже усиливалось. Хотя не все истоки этих ощущений были ему понятны.
  Чтобы еще больше уединиться, Рафит решил приобрести квартиру в собственность. И жить в ней так, как ему хочется. Это будет только его мир, в который по возможности он не станет пускать посторонних. Его врожденное стремление к уединению, наконец, нашло реальное воплощение.
  Но сейчас он с тревогой шел на встречу с дядей, его одолевали не самые хорошие предчувствия. Очень сомнительно, что дядя позвонил ему под влиянием родственных чувств. По отношению к племяннику он никогда их не проявлял. Странно и то, откуда он узнал его телефон, он, Рафит, не сообщал ему свой номер. Наоборот, делал все возможное, чтобы родственники его не узнали. Ведь близких людей среди них у него нет.
  Рафит оказался в маленькой однокомнатной квартире, мебели было мало, и она была очень старой. Обои во многих местах отслоились, на потолку грязные подтеки. Это жилья давно нуждалось в капитальном ремонте.
  Если отец Рафита был довольно высоким и стройным, то его старший брат получился низеньким и полным. К тому же он полысел, а Рафит помнил его с густой шевелюрой. И сейчас он казался ему совсем чужим.
  - Ассаля́му але́йкум, - приветствовал племянника дядя Рамзан.
  - Ваалейкум ассалам, - поздоровался Рафит.
  Дальше же случилось нечто неожиданное. Дядя вдруг строго посмотрел на него.
  - Для правоверного мусульманина время молитвы. У тебя есть с собой коврик?
  Хотя Рафит и считал себя мусульманином, молитвы нередко пропускал. Да и когда, не на лекции же расстилать коврик и становится на колени. Если бы так однажды поступил, стал бы посмешищем всего факультета.
  - Дай ему коврик, Джафар, - приказал дядя.
  Только сейчас Рафит заметил еще одного находившегося в комнате. Это был молодой парень, по возрасту немного постарше. Скорей всего в первые минуты его появление здесь да он был на кухне.
  Джафар подал коврик. Рафит его расстелил и опустился на колени.
  Во время молитвы Рафит старался наблюдать за дядей. Тот молился неистово, бил так сильно поклоны, что у молодого человека возникало опасение за крепость его лба. Рафит пытался вспомнить был ли он раньше таким набожным, но не сумел.
  - Давай попьем теперь чай, - предложил дядя Рамзан. - Надеюсь, ты не пьешь вина, - строго посмотрел он на юношу.
  - Не пью, - заверил Рафит. Он не лукавил, вина он действительно не пил. Не потому, что запрещала религия, а просто оно ему не нравилось.
  - Тогда, Джафар, приготовь нам чай. И неси все, что у нас есть, на стол. Сегодня у меня большой праздник, я встретился со своим любимым племянником, сыном моего родного брата.
   Рафит уже не первый раз с тех пор, как переступил порог этой квартиры, почувствовал себя неловко. Он не верил в любовь к себе дяди, но выражать сомнения в его словах, было неприлично.
  Джафар быстро и умело накрыл стол. Буквально за несколько минут он приобрел богатый вид, судя по всему, отметил Рафит, они специально готовились к его приходу.
  Дядя Рамзан разлил чай по пиалам.
  - Хотя у нас, мусульман, это не принято, но давай выпьем чаю за встречу. Я рад, что ты придерживаешься наших законов и не пьешь этого богомерзкого вина. К сожалению, многие наши соотечественники перенимают пороки неверных и злоупотребляют алкоголем.
  - Я не пью вино, - снова заверил Рафит.
  - Даже не представляешь, каким наполняешь меня счастьем, дорогой племянник, что ты чтишь наши традиции. Если человек чист в вере - его дула непременно попадет в рай. Ты думаешь о том, где окажешься после смерти?
  - Думаю, дядя. Хотя не очень часто, - признался молодой человек.
  - А вот этого я не одобряю. Об этом следует думать и денно и нощно. Только так избежишь соблазна и греха. - Дядя наклонился к племяннику, как человек, желающий поведать другому нечто сокровенное. - Мы живем в мире гяуров, напрочь пропитанным греховным духом. Блуд, стяжательство, непристойность, алкоголь, наркотики, проституция. И сколько еще всего. Этот мир однажды будет разрушен. В этом не может быть никаких сомнений. - Оратор замолчал и посмотрел на слушателя. - А ты что думаешь на сей счет?
  - Мне тоже многое не нравится в том, что меня окружает, - произнес Рафит. - Поэтому я живу в Москве очень уединенно.
  - Вот это ты правильно делаешь. - Дядя Рамзан сделал короткую паузу. Его острый взгляд, как кинжал, вонзился в племянника. - Слышал, что ты купил дорогую квартиру. Это так?
  Рафит вдруг почувствовал беспокойство.
  - Да, - подтвердил он.
  - Не волнуйся, - вдруг усмехнулся дядя Рамзан, - никто не собирается тебя просить кого-то приютить из нас. Нас с Джафаром вполне устраивает эту квартира. Верно, Джафар?
  - Да, Рамзан Магомедович.
  - Эта квартира одного из наших друзей, - многозначительно произнес дядя Рамзан. - Мы не платим за нее, у нас так не принято, как тут вы Москве. Братья по вере не сдают своим единомышленникам квартиру за деньги.
  - Это замечательно, так и следует поступать. Скажите, дядя, а могу я узнать про ваши планы? - осмелился задать Рафит давно появившийся у него вопрос.
  - Мы с Джафаром поживем некоторое время в Москве. У нас тут есть кое-какие дела. Я надеюсь, что ты нам в них тоже станешь помогать. Мы теперь будем часто видеться. Ты рад этому, племянник?
  - Как я могу не радоваться, у меня так мало родственников.
  - Тут ты прав, за последнее время из нашего клана ушли в мир иной несколько человек. В том числе и мой дорогой брат - твой отец. Их всех убили. Что ты думаешь об этом? Впрочем, не отвечай сейчас, этот вопрос очень важный. Поразмысли о нем, а когда встретимся вновь, обсудим, к каким ты пришел выводам. Налить тебе еще чаю?
  - Большое спасибо, я напился. Мне надо идти заниматься. Скоро экзамены.
  - Конечно, иди, Рафит, - согласился дядя Рамзан. - Был очень рад тебя повидать. Теперь будем часто встречаться. Очень надеюсь, что ты подружишься с Джафаром. Он хоть мне по крови и не родной, но как сын. А значит и тебе не чужой.
   Рафит взглянул на Джафара, тот улыбнулся ему. В самом деле, кажется, приятный парень, подумал Рафит. Почему бы нам и не подружиться.
  
  22.
   Бенедиктов сидел за столом, рядом с ним высилась самая настоящая гора сценариев. Он чувствовал раздражение, за эти недели он прочел столько текстов, сколько не читал за всю прошлую жизнь. Но то, что нужно, так и не нашлось. До чего все авторы пишут скучно и плоско. Точнее, не столько скучно, сколько однообразно. Как будто под одну копирку. Совсем у людей иссяк творческий потенциал, воображение
  И все равно придется выбирать из этого мусора. Бенедиктов посмотрел на отложенную им отдельно стопку сценариев. Их было три. Не то, что они понравились ему больше других, но в них была хоть какая-то нестандартность. По крайней мере, если за этот материал возьмется хороший режиссер, что-то может и получится. Уж вложенные бабки они тогда отобьют. А это самое важное. Гаднзюк о другом варианте даже слышать не желает. И его можно понять; кто покроет убытки. Дураков нет. Поэтому ничего иного не остается. Надо идти к нему и докладывать.
  Бенедиктов вошел в кабинет Гаднзюка, который был один в двух лицах: директором и владельцем киностудии. Продюсер работал вместе с ним уже пять лет, и за это время они сделали несколько удачных совместных проектов. И он не мог быть не благодарен этому человеку; когда Гаднзюк пригласил его работать сюда, он был никому неизвестный, неудачный актер, пытающийся переквалифицироваться в продюсера. А сейчас обеспеченный человек, известный всему киношному миру, как один из самых успешных представителей своей профессии. Конечно, он сам хорошо постарался, пахал как вол, не жалея себя. Но надо честно признаться, без Гаднзюка, без его чутья и хватки результаты были бы куда скромней. В любом деле, если складывается по-настоящему творческий дуэт, это дает огромную отдачу. И в этом плане ему жутко подфартило.
  Эти мысли неожиданно пронеслись в его голове, пока он шел к креслу, пока смотрел, как Гаднзюк наливает в бокалы коньяк. С самого начала у них завелась традиция, что все серьезные, а часто и не очень серьезные разговоры предваряла эта церемония.
  Гаднзюк был огромным любителем коньяка. Он считал, что упустить такую возможность, как опрокинуть рюмочку, было недопустимой оплошностью.
   Гаднзюк сел напротив Бенедиктова за небольшой журнальный стол, поставил на него два бокала и тарелочку с нарезанными дольками лимона. В предвкушение удовольствия его глаза сияли.
   Бенедиктов как-то по-новому рассматривал шефа и невольно сравнивал с тем, каким он был пять лет назад в момент их знакомства. За эти годы он изменился явно не в лучшую сторону. Волосы сильно поредели, пузо округлилось, но главные перемены произошли с лицом. Когда-то гладкое оно превратилось в бугристое, с большими мешками под глазами. Хотя он еще далеко не пожилой человек, всего на шесть лет старше его. А выглядит как почти шестидесятилетний. Вот что значит неумеренная выпивка и бесконечные кутежи с девицами. Жаль, что он так бездарно растрачивает себя, это влияет на дела в компании. Пока еще не критично, но как знать, что будет дальше.
  Ну что ты мне скажешь, Сергей Бенедиктович? - спросил Гаднзюк после того, как они выпили коньяк и пососали лимон.
   Бенедиктов бросил на стол принесенные им с собой отобранные сценарии.
  - Вот все, что есть, - сказал он.
  Гаднзюк взял в руки один из сценариев, бегло пролистал его и положил назад.
  - И чем ты недоволен?
  - Такое чувство, что наступила эра всеобщей дебилизации. Не хватает ни фантазии, ни элементарного умения закрутить интригу. Все идут по сходному пути. Можно все просчитать заранее. Я отобрал самое лучшее, но это лучшее из худшего. А потому можешь представить, уровень этого лучшего.
  Гаднзюк хмуро посмотрел на своего главного продюсера.
  - Что-то я тебя не узнаю, тебе ли не знать, что умеючи можно их любого дерьма состряпать вполне приемлемое блюдо. - Он вдруг довольно рассмеялся. - Вспомни, что ты мне говорил о сценарии сериала "Солдатки удачи". Большей дряни в жизни не читал. А что получилось, текст доработали, нашли хорошую команду, отличного режиссера. Не поскупились на актеров. А в результате - самые высокие рейтинги за последнее время. Даже странно это слышать от тебя. Мне ли тебя учить, лучшего продюсера страны.
  - Ну, уж так и лучшего.
  Гаднзюк внимательно посмотрел на Бенедиктова.
  - Именно так, я тебе это серьезно говорю. Я работал со многими твоими коллегами, были очень даже способные. Но у них не было того, что есть у тебя.
  - Что же есть у меня? - Бенедиктову стало интересно.
  - Сам не знаю, но что-то есть. Чутье что ли. Всегда выбираешь сценарий, находишь режиссера, который вытянет дело. А потом умеешь убедить всякое там жюри на эти сранных фестивалях, что наша картина самая лучшая. Убей, но не понимаю, как это тебе удается.
  - Если честно и сам не знаю, - задумчиво произнес Бенедиктов. - Действую по наитию.
  - Вот и продолжай так действовать. А сейчас нам надо быстро определяться. Инвестор готов дать денег и немало. Но только за хороший материал. Ему нужен гарантированный успех. Он надеется на этом неплохо заработать.
  - Ты же отлично знаешь, кино такое дело, когда никогда не угадаешь, отобьются ли средства?
  - Это мы знаем, а ему это знать совсем не обязательно. Он должен быть уверен, что получит свое. Иначе не даст. Я тебе кое-что о нем скажу: у него многопрофильный бизнес, есть даже большая свиноферма, кажется, на пятьдесят тысяч голов. Он, кстати, приглашал нас посетить ее, обещает накормить отборной свининой. Не желаешь съездить?
  - Спасибо, но пока нет.
  - Ладно, давай серьезно. Нужно быстро определяться. Мы должны будем дать ему бизнес-план. Он по-другому не разговаривает. Приоткрою занавеску над тайной, пока он купился на тебя. И знаете, как это произошло? - Гаднзюк расхохотался. - Увидел, как тебя награждали какой-то статуэткой. Это было, кажется, в Сочи?
  -Последний раз в Сочи, - подтвердил Бенедиктов.
   - А ты бы хотел в Каннах?
  Бенедиктов промолчал.
  - Нет уж, дорогой, и не надейтесь. Мы тут не для того. - Гаднзюк снова взялся за бутылку. - Налить?
  - Спасибо, мне еще работать.
  - Напрасно, эта штука работе не помеха. В общем, давай, я даже не стану читать эту шелупонь, я тебе целиком доверяю. Все выбери, а я подпишу. И в работу.
  - И все же я сомневаюсь, хотелось бы еще поискать. Должны же мы хоть куда-то двигаться.
  - Как хочешь, пара недель еще есть. Он куда-то укатил за границу. Сказал, что по делу, но думаю, врет, с любовницей погулять. С его бабками это не проблема. - Директор кинокомпании завистливо вздохнул.
  С бабками Гаднзюка тоже можно отправиться, куда и с кем угодно, подумал Бенедиктов. До чего же он любит прикидываться обделенным. Даже интересно бывает иногда, сколько у него действительно денег?
  Бенедиктов встал и направился к выходу. Он не мог отделаться от ощущения неудовлетворенности собой.
  
  
  23
  Медицинская сестра закрыла за собой дверь, и Ртищев снова вернулся в комнату. Еще не так давно его тошнило от запаха лекарств, но в последнее время он к ним так привык, что почти его не замечал. Но это его не радовало, да и чему тут можно радоваться, если отмеренные ему дни сочтены. Сильный, еще не старый по нынешним меркам мужчина обречен на медленное угасание. Уже год прошло с того момента, когда он услышал страшный диагноз, год его противостояния болезни. Операция, химиотерапия, бесконечные процедуры, горы лекарств, самых дорогих и дефицитных. Спасибо патриархии, помогают их доставать, но он видит, что все эти медикаменты, все лечение только оттягивает неизбежный конец, замедляют течение болезни, но не излечивают организм. И невольно возникает мысль: а зачем в таком случае продолжать эту долгую и по сути дела безнадежную борьбу? Не лучше ли завершить эту эпопею самому, не дожидаясь мучительной агонии. Самоубийство грех - на протяжении всей своей карьеры священнослужителя он не сомневался в верности этого тезиса. Но сейчас он задавал себе вопрос: а собственно почему? Раз Бог придумал такую возможность, следовательно, для того, чтобы ею пользоваться. Никто не доказал, что это искушение, он специально изучал этот вопрос.
  Да и вообще, даже если это грех, что в этом такого? Почему так надо бояться греха? Чтобы не попасть в ад? А разве рак - это не есть ад при жизни. А ведь он не грешил, вел праведный образ жизни. Рано стал черным священнослужителем, так и не познав женщину. Как он гордился тогда этим своим поступком.
  Грех гордыни? Расплата за него? Нет, не может быть, даже, если и был грех, то он потом его искупил примерным служением. А как боролся с искушением, ведь он сильный, здоровый мужчина. Точнее, был еще недавно, но в те времена, когда болезнь еще его не сломала, приходилось ой как туго. Господь, дабы проверить его веру, сделал его страстным, наполнил тело огнем желания. И чтобы удерживать его в узде приходилось мобилизовывать всю свою волю. Но ведь ни разу не сорвался. Даже мысли научился контролировать. И едва они забредали в запретную зону, автоматически включался защитный механизм. И они чуть ли не мгновенно покидали ее.
  И вот все это не помогло. Болезнь, словно коса, подрезает стебель его жизни. Но почему он так жестоко наказан? Окидывая все предыдущие годы, он однозначно делал вывод, что не заслужил подобного наказания. Но тогда почему, за что его наказали? Разве не учит религия, что воздастся по делам.
  Этот вопрос Ртищев задавал себе бесконечно, он возникал в качестве первой мысли, когда просыпался и становился последней мыслью, когда засыпал. Но ответа не было, небеса, словно партизан на допросе, упорно хранили молчание. И это вызывало в нем гнев. Он сознавал, что гнев - это плохо, он должен покорно сносить все испытания; Господь знает лучше его, какую судьбу ему уготовить. Но так не хочется умирать, в этом мире есть столько всего интересного и приятного. И он не удовлетворил свою жажду по нему. Ему даже кажется, что после начала болезни, когда многое стало не по силам, она лишь возросла. Появился эффект недоступности; раньше он потенциально мог многое, а потому не всегда стремился что-то получить или откладывал получение до лучших времен; ведь торопиться было некуда, впереди, казалось, что еще очень долго будет разматываться клубок жизни. Ведь здоровьем у него всегда было очень крепким. И вот внезапно выяснилось, что парки готовы перерезать ее в любой момент. И теперь он жалел об упущенных возможностях.
  Ртищев даже решил познать женщину. Какой смысл хранить обет целомудрия, если все равно совсем скоро тебя положат в гроб. Ну а там, где он окажется, еще неизвестно, как отнесутся к нарушению клятвы. Надо осуществить этот план, пока болезнь окончательно не поглотит его силы. Совсем скоро он даже если и захочет это сделать, уже физически не сможет.
  Знакомых женщин для исполнения этого плана у него не было, поэтому пришлось прибегнуть к услугам проститутки. В Интернете их оказалось очень много, на любой вкус. Он выбрал, как ему показалось, самую благочестивую из всех, что он просмотрел. А просмотрел он ни одну сотню. Позвонил по указанному телефону и обо всем договорился.
  Перед ее приходом Ртищев убрал все атрибуты своей профессии. Осталось только еще недавно черная, как смоль, борода, а теперь густо разбавленная сединой. Но не сбривать же ее. В конце концов, бороды носят не только священнослужители, мало ли у кого какая причуда.
  Но проститутка оказалась крайне далекой даже от намеков благочестия, а наоборот, невероятно нахальной и вульгарной. К тому же лишенной всяческого такта. Она сразу же потребовала деньги, получив, стала смеяться над его бородой. После чего бесстыдно и очень проворно скинула одежду и стала раздевать его. Девица явно спешила; то ли у нее был еще клиент, то ли просто хотелось как можно скорей выполнить заказ и заняться более приятными вещами.
  Если бы путана вела себя более тактично и профессионально, грехопадение в тот день свершилось, но проявленное ею одновременно наглость и полное безразличие к нему убили в нем всякое желание. И одновременно перед ним вдруг разверзлась во всей своей глубине пропасть, в которую он вот вот-вот рухнет.
  К изумлению проститутки, он собрал раскинутую ею по полу одежду, сказал, чтобы она одевалась и уходила, так как он передумал. Молодую женщину такой исход нисколько не огорчил. И через минуту ее и след простыл. Само собой разумеется, с полученным гонораром.
  Он до сих пор помнит, какой его объял ужас. Он едва не совершил ужасное преступление, нарушил клятву. Разве он не заслуживает того наказания, которое ему ниспослано свыше? Но затем мысли двинулись по иному руслу. Но ведь он чуть не совершил грехопадение, потому что ему уже была ниспослана ужасная болезнь.
  А может, болезнь явилась проверкой? Как он себя поведет в такой ситуации? Но он же выдержал ее; да, поддался искушению, но в самый последний момент его поборол. Так не заслуживает ли он награды в виде избавления от недуга? Почему же этого не происходит? Но тогда получается, что нет никакой надежды. И выходит, что милосердие божье не что иное, как обман.
  В глубине души Ртищев всегда боялся потерять веру. И он знал, что этим недугом страдают многие священники. Разве только фанатики не подвластны ему. Но это особый тип людей, он к нему никогда себя не относил. Его вера была иной, скорей интеллектуальной. В Боге он видел высшее начало и одновременно связующее звено, без которого мир не может существовать. Именно этот постулат и определяет все остальное. А дальше все идет по нисходящей линии.
  Ртищев знал, что в их среде не приветствуются споры на такие основополагающие темы, считается, что все давно расписано и определено. Доктрина дает ответы на все фундаментальные вопросы, а осторожный поиск допускается лишь по пограничным темам. Ртищев никогда не оспаривал такой подход, считая его естественным. Но где-то в глубине души, словно сыр мыши, иногда грызли сомнения - не слишком ли жесткая конструкция, которая дает слишком мало людям интеллектуальной свободы? Зачем человеку Всевышним дан разум такой силы, если ему не позволительно в полной мере пользоваться им?
  Нет, то были не мысли, а их редкие и отдаленные всполохи. И все же они существовали на каком-то подсознательном уровне. И вот сейчас, когда он стал смотреть в вечность, он вдруг стал думать о том, что в чем-то важным, возможно, ошибался, был слишком не критичным. Если его неизвестно за что приговорили к смерти, то значит, все обстоит как-то не так. Бог, который не щадит своих служителей, незаслуженно их карает, тот ли это Бог, которому стоит служить? Но тогда, что все это значит, зачем вся эта огромная церковная машина? Для чего создана? Кому служит? Какая у нее сверхзадача? Странно, что эти вопросы до последнего времени не приходили ему на ум; все вроде было предельно ясно, все давно предрешено, разъяснено отцами церкви. А он в свое время их тщательно изучал. Не случайно в патриархате он слыл эрудитом, к нему за консультациями по некоторым тонким моментам доктрины втайне от всех обращался пара раз сам патриарх.
  Впрочем, патриарх всего лишь обычный человек, а потому не стоит придавать излишнее значение подобным фактам. Вот если бы в его ушах раздался голос Бога или он бы предстал перед его глазами и задал ему вопрос, тогда бы другое дело. Но Он и хранит молчание, и, как спрятавшаяся мышь в корке, никому не показывается. И только неизлечимой болезнью доказывает свое существование.
  Нет, он, Ртищев, не согласен на такое сотрудничество! Он полон обиды и жажды мщения. И ничего поделать с этим не может. Внезапно к нему пришла мысль: надо непременно поговорить с Кайгородовым. Да, в церковных кругах у него ужасная репутация, его считают едва ли не основным противником, религии и церкви, новым антихристом. Но кто-то же должен осветить хотя бы одним лучиком света сгустившуюся тьму его души. Кроме него, он не видит никого, кто мог бы это сделать. Ведь не случайно он поселился тут, это некий знак или предвестник чего-то важного. Он непременно побеседует с ним в самые ближайшие дни.
  
  24.
  
  Сердечный приступ заставил Кайгородова лечь в кровать. Дома никого не было, и он подумал, что вполне может и умереть. Боль была сильной, к счастью у него хватило сил добраться до аптечки и снять ее нитроглицерином.
  После того, как боль отступила, его охватило что-то вроде блаженства. Так хорошо ощущать, что у тебя ничего не болит. Все познается на контрастах, они для того и существуют, чтобы человек мог бы постичь мир одновременно во всех его противоречиях и единстве. Когда же человек лишен контрастов, точнее их не замечает, то видит все невероятно однобоко, однолинейно.
  Мысль вроде бы простая, но на самом деле остается недоступной подавляющему большинству из населяющих планету людей. А однолинейность - это неисчерпаемый источник конфликтов и противоречий в силу того, что происходит бесконечное количество столкновений однолинейностей. Их переплетение создает ситуацию, при которой становится невозможным кардинальное решение ни одной проблемы.
  Кайгородов вспомнил, как пытался он со своими сторонниками породить движение против однолинейности, положив в его основание мысль Нильса Бора: "Противоположность правильного высказывания - ложное высказывание. Но противоположностью глубокой истины может быть другая глубокая истина". Он тогда доказывал, что в любом вопросе следует докапываться до такой дихотомии, когда две противоположные мысли не противоречат друг другу, а дополняют. И только с этого момента и следует начинать поиск истины. Сколько ненависти он на себя навлек, против него объединились едва ли не все ортодоксы мира. А это и есть почти весь мир. Кайгородов тогда окончательно осознал, что ортодоксальность - это то, что побороть трудней всего. Человеческое мышление так устроено, что неудержимо стремится к упорядочиванию и неподвижности, оно быстро застывает, как холодец. Для подавляющего большинства - это самое комфортное состояние, отстаивать которое они готовы любыми средствами. А любой выход из него сразу же порождает сильный дискомфорт. Между миром и людьми огромное противоречие: мир динамичен, он меняется беспрерывно, люди же стремятся к постоянству. В итоге накапливается энергия, которая до определенного момента не находит выхода. Но однажды она взрывается и до основания разносит привычную среду обитания. А ведь на самом деле, человеку не так уж и сложно быть изменчивым, в его натуре для этого предусмотрено все необходимое. Только надо найти и активировать эти качества, а не соглашаться без борьбы и раздумья на самое простое в себе. Ведь человек многоуровневое создание, и если есть свобода воли, то она заключается в одном - какой уровень для жизни им будет выбран? И не важно, произойдет ли это сознательно или благодаря интуиции. А все дальнейшее уже проистекает из этого выбора.
  Кайгородов встал, умылся, вышел из квартиры на улицу. Рядом с домом совсем недавно появилась удобная скамейка. Это первый результат работы энергичной женщины - Нины Сергеевны Дормидонтовой, подумал он. Ничто так не меняет, причем меняет к лучшему человека, как самоуправление. Это была его еще одна основополагающая идея, одна их тех, что способна преобразовать мир. Его губит всеобщая безответственность, отчуждение человека от управления той части жизни, которая касается лично его. Он тогда доказывал, что неудержимая бюрократизация общества рано или поздно приведет человечество к гибели; бюрократы принимают решения на основании формальных критериев и признаков, которые никогда не соответствует целиком реальности. Между ними возникает разрыв, сначала незаметный, но затем все более сильный, который усугубляется тем, что бюрократия пытается в своих действиях не преодолеть кризиса, а его закупорить. От этого он становится только глубже.
  А все дело в том, что бюрократия стремится к одному - экономить свои силы, так как не чувствует настоящей связи с тем, чем занимается. Отсутствие подлинной заинтересованности, как в процессе, так и в результате ведет к снижению активности и росту равнодушия даже к себе самим. Принимаются не те решение, которые необходимы, а которые удобны и понятны, требующие минимум умственных и физических усилий.
  Противостоять этому способно только самоуправление, оно наделяет миллионы людей чувством ответственности, которая вызывает генерацию огромной дополнительной энергии. Безучастные люди преобразуются, становятся активными, принципиальными. Они берут свои судьбы в свои руки, лишая тем самым бюрократию возможность вершить судьбой мира.
  Опять он увлекся размышлениями, остановил свой поток мыслей Кайгородов. Все это осталось в прошлом. Но мысли упорно возвращают его к нему, словно бы от него требуют завершения работы. Но он уже окончательно постиг, что ничего не удастся более сделать, его потенциал израсходован. Может, поэтому он и вернулся, а не только потому, что его позвала Настя.
  Но теперь ему иногда кажется, что он все же поторопился. По крайней мере, уйти от всего, чем он занимался столько лет, оказалось трудней, чем он предполагал, когда сворачивал активную фазу своей деятельности. И проблема не только в том, что ему не дают покоя сторонники по всему миру, но и внутри него спокойствие никак не установится. В свое время им удалось поднять солидную бучу, переполошить большое число политиков, идеологов, священников. Многим стало всерьез казаться, что все скоро кардинально перемениться. И эти тысячи и тысячи людей окажутся не у дел.
  Но понятно, что ничего не изменилось, хотя необходимость в переменах растет с геометрической прогрессии. Человечество находится как раз на этапе, когда внутри него вызревают глубокие изменения. Но человечеству так комфортно в прежней жизни, что оно упрямо не хочет ничего понимать. Единственное на что решается - это на косметический ремонт своего дома, когда нужна его полная перестройка. Но это лишь ухудшает общую ситуацию, так как создается иллюзия, что предпринимаются какие-то меры. В этом заключается огромная опасность, так как...
  - Простите, можно рядом с вами присесть?
  Кайгородов поднял голову и посмотрел на мужчину. Выглядел он неважно, лицо отливало каким-то нездоровым желтым оттенком, к этому следовало добавить не подходящую к фигуре худобу. Было очевидно, что раньше человек был куда дородней. Об этом можно было сделать вывод на основании того, что кожа на лице отвисла в складки. Да и сама она скорей всего была не так уж давно не желтой, а румяной. Кажется, его фамилия Ртищев.
  - Разумеется, садитесь, - пригласил Кайгородов.
  - Спасибо, - отозвался Ртищев.
  Он сел рядом. Несколько минут молча смотрел перед собой.
  - Какая теплая погода, а ведь уже осень. Раньше было в это время значительно прохладней, - произнес Ртищев. - Мир меняется. Не так ли?
  Кайгородов внимательно посмотрел на него. Он почувствовал, что эти слова были произнесены не случайно, они имели гораздо более глубокий подтекст, чем просто констатация факта изменения климата.
  - Мир должен меняться, это его основное свойство. Отсутствие перемен - это путь системы к смерти.
  - К смерти, - вздрогнул Ртищев. - Но если смерть - это не конец всем переменам, а в основе мира, как вы только что сказали, являются перемены, то почему же все имеет своей конец? Почему все однажды заканчивается смертью? Если исходить из вашей теории, то смерти быть вообще не должно.
  - Вы правы и не правы одновременно.
  Ртищев сдвинул брови к переносице.
  - Как это вас понимать? Разве так бывает, я либо прав, либо нет.
  - Но разве это непонятно, смерть необходима, потому что любая система накапливает груз, который становится препятствием для перемен, а смерть освобождает место для них. И к человеку это относится в первую очередь. К сожалению, он очень косное создание, а потому смерть отдельных людей необходима для выживания всего рода. Это может печально звучит, но для многих людей - умереть - это самое полезное, что они могут сделать для человечества. Их жизнь тянет его назад, а не вперед. Эта гигантская проблема, которую никак не удается решить. Только вроде есть какой-то сдвиг, как тут же либо сам сдвиг превращается в очередную остановку, либо что еще хуже - происходит движение назад. Ужас в том, что даже смерть подчас ничего не способна изменить; есть общества и их очень много, когда новые поколения не обеспечивают никаких перемен, а тупо воспроизводят самые отсталые и дикие формы жизни. Это особенно сильно заметно там, где всевластно господствуют идеологии или религии.
  - Да, да я помню, вы инициировали движение: смерть богу, - произнес Ртищев.
  - Это движение называлось немного по-другому: смерть религиям. Это название придумал не я, а некоторые радикальные его сторонники. Я был против этого.
  - Почему? Разве оно не отражает ваши взгляды? - поинтересовался Ртищев.
  - Радикализм всегда создает дополнительные проблемы, наступает момент, когда он становится таким консервативным, что мешает всякому движению вперед. Как ни странно, но радикалы, если копнуть их поглубже, очень консервативны. Для них их радикализм становится новой религией, которой они молятся. Радикальный консерватизм еще хуже, чем консерватизм обычный.
  - Да, вы опасный противник, - проговорил Ртищев. - В свое время у нас в патриархии пристально следили за вашей деятельностью.
  - Вы преувеличиваете исходящую от меня угрозу. По большому счету это движение, как и другие мною инициированные, сошли на нет. По крайней мере, особых результатов они не принесли. Боюсь, мы не продвинулись ни на шаг.
  - Не скромничайте, переполох был большой.
  - Не более того. Меня никогда не волновал возникающий переполох. Сдвига так и не произошло. Я так и не нашел рычага, способного запустить процесс кардинальных перемен. Наоборот, возникло сопротивление этому движению, что еще больше усилило всеобщий консерватизм. Особенно постарались в религиозных кругах. Сразу несколько имамов приговорили меня к смерти. И я знаю, что были люди, которые собирались выполнить этот приговор. Их даже задерживала полиция. Хотя меня власти не любили, но какое-то время им пришлось меня охранять. Самые ужасные преступления совершаются во имя справедливого и милосердного Бога. Я много раз повторял: не пора ли задуматься, почему так происходит, в чем тут дело? Эти вопросы вызывали в религиозных кругах самую настоящую ярость. Впрочем, извините, наверное, вам это слышать неприятно. Просто я не привык скрывать мои мысли. Хотя иногда приходилось ради своего спасения.
  - Меня уже ваши мысли не смущают. Я больше не верю в Бога. Или можно сказать по-другому, я не знаю, хочу ли я верить в такого Бога. - Ртищев замолчал и уставился в землю.
  - Почему вы усомнились? Для этого должна быть веская причина. Священнослужители такого ранга редко меняют свои убеждения. Они очень консервативны.
  - И такая причина есть, - совсем тихо произнес Ртищев, что Кайгородов с едва расслышал его слова. - Я смертельно болен. Меня скоро не станет на этом свете.
  Кайгородов внимательно посмотрел на него. У Ртищева действительно был вид очень больного человека. Вполне вероятно, что он прав в том, что может скоро умереть. Он не раз видел, как в такие минуты самые набожные люди забывали о Боге, о той вечности, которая их ждет. Они просили лишь одного: послать им исцеления. Кажется, это типичный случай.
  - Что же вы хотите от меня? - спросил Кайгородов. У него возникло ощущение, что Ртищев не случайно оказался рядом с ним.
  Ртищев внезапно встрепенулся.
  - Спасите меня. Умоляю вас. Вы один из самых необыкновенных людей на земле. Мне ничего не помогает, ни операция, ни химиотерапия, ни самые дорогие лекарства. Мой последний день неуклонно приближается. Только вы моя последняя надежда. Хотите, встану на колени.
  Ртищев так быстро плюхнулся на колени, что Кайгородов не успел ему помешать.
  - Встаньте! - потребовал он.
  Ртищев с каким-то безутешным видом встал и снова сел.
   - Вы же понимаете, я не врач, - хмуро произнес Кайгородов. - Каким образом я могу вас вылечить?
  - Не знаю. Но больше просить мне некого. Бога бесполезно, Он лишь насылает на меня новые напасти. Только после курса лечения мне станет немножко лучше, как вскоре снова начинается ухудшение. Все оказывается бесполезным. Врачи на самом деле давно поставили на мне жирный крест и только гадают, сколько я продержусь. Прошу вас, спасите!
  На глазах Ртищева сначала появились слезы, а потом он громко, не стесняясь, зарыдал.
  - Хорошо, я подумаю, что можно сделать, - произнес Кайгородов.
  
  25.
  
  После завершения занятий к Насте подошел Олег и отвел ее в сторону.
  - Придешь к нам завтра? - спросил он.
  Настя кивнула головой.
  - Почему бы и не прийти. Что тут особенного, - нарочито небрежно произнесла она.
  - Это как на все посмотреть, - усмехнулся Олег. - Быть свободным дано совсем немногим. Их ничтожная малость по сравнению с этим огромным стадом, - кивнул он в сторону проходящих мимо них студентов. - У тебя появляется шанс.
  - Шанс у меня и без того есть. Он не зависит от вашего кружка.
  - Вот как ты мыслишь, - усмехнулся Олег. - Даже не ожидал. Тем будет интересней. Ты сможешь проверить себя, так ли ты свободна, как тебе это кажется. Многие провозглашают, что они свободны, а реально боятся выйти даже на шаг за пределы привычного. Думаешь, ты не такая?
  - Посмотрим, - пробормотала Настя. Она вдруг почувствовала неуверенность. А надо ли принимать ей участие в этой затеи?
  - Вот именно посмотрим, - снисходительно согласился Олег. - Это ты верно заметила. Так, до завтра? - вопросительно посмотрел он на нее.
  - До завтра, - махнула Настя рукой.
  Вечером Настя приготовила ужин. Обычно во время трапезы они говорили немного, Кайгородов расспрашивал ее об учебе, о том, как провела день. Но ей всегда казалось, что это чисто формальные вопросы, на самом деле, ничего подобного его не интересует. А потому отвечала кратко и сухо. В итоге настоящая застольная беседа так и не возникала. Всякий раз она вставала из-за стола с разочарованием, но изменить ставший уже привычным ход вещей не знала как. Если бы он ей помог, но он совершенно не менялся. Ее поражала эта его способность день за днем быть совершенно одинаковым, словно бы внешние условия никак не влияли на него. Неужели в нем так крепок внутренний стержень, думала она, что он сильней воздействующих на него обстоятельств.
  Этот человек по-прежнему оставался для нее загадкой, разгадать которую не помогало то обстоятельство, что они жили под одной крышей. Впрочем, она теперь понимала, насколько это все условно. Можно жить рядом, но быть невероятно далеко друг от друга. Именно у них как раз такой случай.
  Но сегодня Настя решила во что бы то ни стало сломать традицию, она должна поговорить с дедом. Она слишком взволнована. Предстоящее посещение кружка Олега не давало ей покоя. Она не представляла, что там ее ждет, но ее не отпускало ощущение, что в нем происходят не самые лучшие вещи. Неясные слухи доходили до нее, в том числе история о том, что одна девушка покончила с собой. Настя знала ее, хотя они почти не общались. Ее самоубийство всколыхнуло всю их студенческую среду, но почему она так поступила, никто толком так и не узнал. Говорили разное, но конкретных фактов никто не приводил. А если кто и знал их, но молчал.
  И сейчас мысли о том, что случилось с этой девушкой, постоянно наплывали на Настю. А вдруг и с ней произойдет что-нибудь подобное. Плохое предчувствие не оставляло ее. Конечно, можно было бы просто не пойти к Олегу. Но Настя знала, что так не поступит. Почему она не откажется от этого посещения, ей было не совсем понимала. Но в том, что это не сделает, была уверенна твердо. А раз так, то ей надо кое-что выяснить заранее.
  Ужин завершился, Кайгородов встал, чтобы направиться в свою комнату. Но его остановил голос Насти.
  - Дед, могу я с тобой поговорить?
  Кайгородов удивленно посмотрел на нее.
  - Да, Настя, конечно. А о чем ты хочешь поговорить?
  - О свободе.
  Кайгородов встретил слова внучки без удивления. Он лишь едва заметно кивнул головой.
  - Если тебя интересует эта тема, давай поговорим. Только...
  - Что только?
  - Ни один такой разговор не привел к какому-то реальному результату.
  - Я на это и не рассчитываю.
  - Хорошо, в таком случае я готов.
  Они прошли в гостиную и сели на диван. Настя не могла припомнить, когда они сидели столь близко друг от друга.
  - Что же ты хочешь узнать? - спросил Кайгородов.
  - Как что? Что такое свобода?
  Кайгородову припомнился семинар в американском университете, который он вел, как раз по этой теме. Тогда вышел напряженный, даже ожесточенный спор. Столкнулось сразу несколько мировоззрений, дело едва не дошло до драки. Ему удалось успокоить студентов фразой: если вас задевает чужое мнение, значит, ни о какой свободе не может быть и речи. Вы все рабы своих воззрений. А если вы рабы своих воззрений, следовательно, вы не свободны. А если вы не свободны, то ваши воззрения коренным образом не верны, так как верны те представления, которые делают нас свободными, а не закабаляют.
  Как ни странно, но этот силлогизм подействовал на аудиторию. По крайней мере, на некоторое время. Все как-то разом успокоились. И дальнейшая дискуссия протекала горячо, но без излишней ожесточенности.
  - Почему ты задаешь такой вопрос?
  - А разве он не главный?
  Кайгородов кивнул головой.
  - Да, главный.
  - Так почему же вы удивляетесь?
  - Я не ждал его от тебя.
  - Но почему же? Другие же задают.
  - Ты права, - согласился Кайгородов. - А я не прав.
  - Тогда вы ответите на мой вопрос?
  - Да. Только не уверен, что ты поймешь меня. Не ты первая задаешь мне такой вопрос, и я отвечаю на него одинаково. Свобода это то, что в мире не существует, но для человека добиваться и отстаивать ее - самая важная и первостепенная задача.
  Какое-то время Настя сидела молча, переваривая услышанное.
  - Извините меня, но я что-то не очень хорошо поняла ваши слова. Если свободы нет, как можно ее добиваться и отстаивать? Одно другому противоречит.
  - Да, противоречит. Но на самом деле, совсем не противоречит.
  - Я ничегошеньки не понимаю. Или я такая тупая?
  - Ты не тупая. Это действительно сложно понять. Но необходимо.
  - Я готова сделать попытку.
  Кайгородов едва заметно улыбнулся.
  - Я скажу тебе самое основное. - Кайгородов вдруг встал и прошелся по комнате. Настя не сводила с него глаз. - Я много думал на эту тему и пришел к однозначному выводу: все во Вселенной предопределено, И судьба человечества и жизнь конкретного человека подчиняется жесткой закономерности. Это все равно, что герои фильма, судьбы которых определены сценаристом.
  - Это-то понять не сложно, - проговорила Настя. - Но если все так неумолимо предопределено, где ж тут свобода? Нет ее.
  - Есть.
  - Вы смеетесь надо мной.
  - Совсем нет. Попытайся меня понять. Да, все предопределено, и человеку не дано выйти за пределы уготованной ему роли. Но человек не знает эту роль, никто не дает ему прочитать сценарий. Она открывается ему по частям, каждый день, каждую минуту, каждую секунду, через поступки, события, мысли, слова. Человек живет во тьме неизвестности, а потому для него мир простирается в качестве поля для проявления своей свободы. Пойми, Настя, в этом мире мы свободны, мы должны стремиться к свободе, ее защищать. Иначе деградация и гибель. Наша предопределенность способна реализоваться лишь на основе нашей свободы. Это кажется вопиющим парадоксом, но на самом деле только так все и устроено.
  - И мы никак не можем повлиять на предопределение?
  Кайгородов задумался.
  - Я много раз задавал себе этот вопрос. И, если честно, то не нашел ответа. Иногда мне кажется, что свобода шире предопределения и способна менять сценарий жизни человека или каких-то событий. Но иногда я прихожу к прямо противоположным выводам; невозможно сделать даже шажок, если он заранее не прописан. Скорей всего эта неизвестность фатальна, человек специально поставлен перед ней. Таким образом, его свобода резко возрастает, так как свобода - это и есть полная неизвестность. Она проявляется тогда, когда человек не прячется за нее, за всякие измы, а смело идет ей на встречу, даже отдаленно не зная, что его ждет. Свобода всегда таинственна и неожиданна, именно этим она мне нравится. Ты сам не представляешь, что тебя ждет, какие мысли посетят, в чем станешь участвовать. Принять такой образ жизни способны решиться немногие. Можно сказать, единицы. Вот почему в мире столь мало свободных людей. Но становится все больше тех, кто имитирует себя в качестве таковых. Чего только они не придумывают, чего только не вытворяют, чтобы доказать себе и других, что они таковыми являются. Бойся их, они ни раз попадутся на твоем пути.
  - А тебе попадались?
  - И очень часто и в больших количествах.
  - Но тогда как отличить одних от других?
  - Это бывает не просто, лично я много раз ошибался. Тебе придется опираться на собственное мнение и чутье. Разве только одно отличие, которое я установил опытным путем: свободные люди редко говорят о своей свободе, а несвободные могут говорить о ней без конца. Ты удовлетворена нашей беседой?
  - Да, спасибо вам, - встала Настя. Она поняла, что дед не хочет продолжать разговор, хотя у нее было еще о чем его спросить.
  
  
  26.
  
  Нина Сергеевна полагала, что на должности председателя Товарищества собственников жилья работы будет не много, так иногда что-то придется поделать. Дом небольшой, что особенного можно придумать. Но оказалось, что это не совсем так. Выяснилось, что дел было не так уж и мало. По крайней мере, директор управляющей компании Шестимиров, бухгалтер ТСЖ Булатова постоянно напоминали ей о своем существовании. Через несколько дней после собрания эта пара приехала к Дормидонтовой.
  Нина Сергеевна решила встретить важных гостей максимально гостеприимно. Испекла фирменный пирог, купила деликатесов. Стол получился вполне приличным, хотя денег у нее давно лишних нет, приходится жить на одну пенсию.
   Шестимиров и Булатова удобно расположились в ее квартире и активно отдавали дань выставленным на столе угощению Дормидонтова даже немного удивилась: они ели так, словно бы не завтракали. Беседа велась как-то отрывочно, еда явно поглощали основное внимание гостей. И лишь когда она разлила кофе, те приступили к главному разговору.
   Шестимиров извлек из портфеля какой-то документ и положил его перед собой.
  - Дорогая, Нина Сергеевна, вы просто замечательно начали свою работу. И сделали уже немало.
  - Ну что вы, почти ничего, - возразила Дормидонтова.
  - Нам со стороны видней, - не согласился Шестимиров. - Да вот и Раиса Ахмедовна подтвердит.
  - Я вами восхищаюсь, вы очень энергичная и инициативная женщина, - проговорила бухгалтер.
  Может, они и правы, подумала Нина Сергеевна, им действительно видней.
  - Поэтому мы доверяем вам целиком, зная, что вы справитесь, - произнес Шестимиров. - К сожалению, государство все меньше и меньше выделяет средств на содержание жилого фонда, перекладывая этот груз на жильцов. Наша управляющая компания как может пытается взять на себя затраты, но наши возможности ограничены. Между тем сделать предстоит много, чтобы наш район стал бы комфортабельным, удобным для проживания. Ждать помощи от властей не приходится, они помогают по минимуму. Поэтому придется основной груз взвалить на себя. Вы согласны, уважаемая Нина Сергеевна?
  - Да, конечно, - немного растеряно произнесла она. Если быть честной, то она сама точно не знала, согласна ли она с высказываниями директора управляющей компании. Но о своих сомнениях она, разумеется, не собиралась говорить.
  - Мы очень рады, что придерживаемся одного взгляда на ситуацию. Это означает, что будем работать вместе. Ведь так? - пристально посмотрел Шестимиров на Дормидонтову.
  - Конечно, - подтвердила Дормидонтова.
  - Тогда посмотрите. - Шестимиров положил перед Дормидонтовой тот самый документ, что извлек из портфеля.
  - Что это?
  - Это перечень самых необходимых дел и калькуляция их стоимости. Поверьте, мы при составлении списка исходили из того, без чего просто не обойтись. Вот, пожалуйста, взгляните.
  Дормидонтова посмотрела на список и почувствовала волнение, он занимал целых две страницы. Неужели действительно нужно сделать так много? Даже непонятно, откуда появились все эти мероприятия? Одно из них удивило ее больше всего, речь шла о проведении в доме капитального ремонта.
  - Извините, но я не совсем все тут понимаю, - произнесла она. - Здесь записано: капитальный ремонт дома. Но ведь он сдан всего несколько месяцев назад. О каком капитальном ремонте в таком случае может идти речь?
   Шестимиров снисходительно улыбнулся.
  - Разумеется, никто не собирается проводить в ближайшее время капитальный ремонт. Но через несколько лет он понадобится. К сожалению, современное строительство не отличается высоким качеством. И вы увидите совсем скоро, как то в одном, то в другом месте начнет сыпаться, отваливаться. Поэтому готовиться к нему надо начинать уже прямо сейчас. Видите, в документе прилагается примерная смета. Сумма немаленькая. Никто нам ее не даст. Поэтому надо начинать собирать деньги уже сейчас. Пусть лежат на счете, набегают проценты. А когда настанет нужный момент, они и понадобятся. Понимаю, желание платить жильцы вряд ли проявят, но вам придется их убедить. А что делать, дорогая Нина Сергеевна, в такой мы все живем ситуации. Приходится рассчитывать только на свои силы.
  - Да, да, я понимаю, - не слишком уверенно согласилась Дормидонтова. - Она еще раз заглянула в документ. - Сумма уж очень большая. Неужели так все дорого.
  - Увы, очень дорого. Поверьте, мы делаем все, что от нас зависит, чтобы снизить затраты. Раиса Ахмедовна не даст соврать.
  - Это действительно большая и трудная работа. Но надо ее делать, - подтвердила бухгалтер.
  - Если надо, я, конечно, этим займусь.
  - Вот и правильно, - довольно улыбнулся Шестимиров. - И всем остальным по списку тоже. Ну а если возникнет какая-то трудность, сразу сообщайте. Мы вам поможем. Вы у нас лучший председатель. Мы хотим вас попросить в ближайшее время выступить перед другими руководителями товариществ, поделиться опытом.
  - Если нужно, я готова. - Дормидонтова снова почувствовала прилив, правда совсем небольшой порции энтузиазма. Учить других - было самое знакомое и самое любимое дело, которым она занималась всю жизнь.
  
  27.
  
  Настя подошла к дверям квартиры, адрес которой ей указал Олег. Ее самой удивляло, что после разговора с дедом волнение не то, что не исчезло, но как-то успокоилось, как шторм на море. Она позвонила, ей открыл Олег.
  - Молодец, что пришла.
  - Думал, не приду?
  - Не все приходят. Проходи.
  В квартире находилось человек десять, все ее сокурсники. Причем, только юноши. Но удивило Настю другое, ни с одним из них у нее было близких отношений. Это показалось ей странным, словно какая-то магическая черта до сих пор отделяла ее от них. Ей сразу это показалось не случайным, в этом заключался какой-то смысл. Хотя какой, она не представляла.
  - Ну вот, все в сборе, - объявил Олег. - Можно начинать.
  - А что начинать? - поинтересовалась Настя.
  - Быть свободной.
  - А до этого я не была свободной?
  - А вот это мы сегодня увидим. Для того и собрались.
  Настя снова почувствовала прилив волнения. Слова Олега ее насторожили.
  - Ты хочешь сказать, что вы все тут собрались ради меня?
  - Ну, дорогая, не совсем. Хотя в чем-то ты права.
  - И в чем?
  - А вот это мы скоро увидим.
  Настя взглянула на парней, все смотрели на нее. У нее уже почти не оставалось сомнений, что происходит нечто странное. Она поступила опрометчиво, придя сюда. Этот Олег пользовался сомнительной репутацией, хотя с другой стороны эта сомнительность и придавала ему особый шарм. Всем хотелось понять, что за этим кроется. Вот и она не устояла против этого искушения.
  У Насти возникла мысль немедленно уйти отсюда. Но это было бы не уходом, а бегством. К тому же ей было не только боязно, но и любопытно, что последует дальше? Нет, она останется, к тому же страх самый яркий признак несвободы. Это она в состоянии понять даже без деда.
  - И что мы будем делать? Олег? - поинтересовалась девушка.
  - Становиться свободными, если ты не против.
  - Нет, я совсем не против, - слегка пожала она плечами. - Я только за.
  - Замечательно! Ребята, приступаем, - громко провозгласил Олег. - Я вас уверял, что Настя нас не подведет. Она их тех немногих, кто выбрал свободу.
  Настя увидела, как сидящие парни, как по команде, вскочили и двинулись на нее. Ей снова стало тревожно - мало ли что у них на уме. Но ничего страшного не произошло, ее просто окружили. Но никаких попыток нападения никто не проявил.
  - Иди сюда, - позвал ее Олег. Он стоял возле стола.
  Она подошла к нему.
  - Что это? - спросила Настя.
  - Это свобода, - пояснил Олег.
  Она вопросительно взглянула на него.
  - Свобода на этом столе? - недоверчиво произнесла Настя.
  - Именно. Вот посмотри, тут есть все для свободы.
  - Не понимаю.
  - Сейчас поймешь. Вот алкоголь, какой хочешь. - Олег по очереди стал брать в руки бутылки: - Виски, коньяк, вино, водка, пиво. Даже есть вишневая наливка, моя мама готовила. В общем, на любой вкус. Это курево, тоже любое: сигареты, папиросы, трубка, сигара. Вот там в углу кальян.
  Настя посмотрела, куда показал Олег, и в самом деле увидела стоящий на тумбочке кальян.
  - А вот это, - Олег взял в руки пакетик, - колеса. Понимаешь, о чем я говорю?
  Настя немного неуверенно кивнула головой.
  - Наркотики?
  - Они самые, - удовлетворенно улыбнулся Олег.
  Настя еще ни разу не принимала наркотиков и смотрела на пакет, как завороженная.
  - Видишь, какой выбор. Но и это не все.
  - А что еще?
  Несколько секунд, как показалось Насте, Олег напряженно молчал.
  - Ребята, продемонстрируйте.
  Все произошло буквально за считанные секунды, Настя даже не успела понять, что происходит. Все как по команде, спустили штаны. Под ними трусов ни у кого не было, и она могла созерцать целый десяток членов. Ничего подобного в своей жизни Настя еще не видела.
  Ей понадобилось какое-то время, чтобы прийти в себя от неожиданности. Внутри нее все полыхало, то ли от стыда, то ли от какого-то другого чувства.
  - Как видишь, и тут у тебя большой выбор, - пояснил Олег. Он тоже стоял с опущенными штанами. - Можешь воспользоваться одним членом, а можешь хоть всеми. Решаешь только ты. Никто не будет в обиде. Так с чего ты начнешь: с алкоголя, курения, наркотиков. Или секса? Выбор за тобой.
  Настя почувствовала себя загнанной в угол. Она не представляла, как должна поступить в такой ситуации?
  - А если я просто хочу уйти? - спросила она.
  - Это будет бегство от свободы. А ты же пришла сюда, чтобы стать свободной, - пояснил Олег. - Ты не можешь уйти, не вкусив свободы.
  - А если я захочу уйти, не вкусив?
  Олег отрицательно кивнул головой.
  - Получается, что мы все пришли напрасно. Отложили свои дела - и все ради тебя. А ты хочешь смыться. Так, не пойдет. Давай начинай путь освобождения. Хочешь для начала виски?
  - Я не пью крепкие напитки, - пролепетала Настя.
   - Не пить крепкие напитки - значит быть в этом плане не свободным, - пояснил Олег. - Ты должна освободиться от этого ограничения. - Он налил полный бокал виски. - Пей!
  - Нет! - испуганно воскликнула Настя. Она испугалась, что если выпьет виски, то потеряет контроль над собой.
  - Ты меня огорчаешь, - покачал головой Олег. - Ты нас всех тут огорчаешь. Мы думали, что встретимся со свободным человеком, свободной женщиной... Пей. У тебя все равно нет иного выхода. И ты увидишь, как станет легче.
  - Хорошо, но только чуть-чуть. Я ни разу не пила виски. В конце концов, я свобода выбирать, что и сколько пить.
  Настя поняла, что если будет лишь обороняться, непременно проиграет Олегу и всем остальным.
  - Ладно, - легко согласился Олег, - это ведь только начало. Пей сколько и что хочешь.
  Настя взяла из его рук бокал и сделала глоток. Такой мерзости она еще не пила.
  - Чего еще испробуешь? - спросил Олег. - Я бы посоветовал вот это. - Он взял со стола пакет с наркотиком. - Это настоящая свобода. Ты улетишь далеко далеко.
  - Нет, наркоту я принимать не буду, - собрала всю решительность девушка.
  - Ты не хочешь быть свободной?
  - Есть другие пути, - пробормотала Настя.
  - Этот самый лучший и быстрый. Я тебе сейчас насыплю дозу.
  - Нет!
  Олег состроил огорченное выражение.
  - Не ожидал я от тебя, что ты такой окажешься. Ну, хоть этим ты не пренебрежешь? - Олег взял свой член в руки и поднял его вверх. Посмотри на него, посмотри на член ребят. Давай скорей выбирай, кто тебя обслужит. Всем уже надоело ждать.
  Настя растерянно обвела взглядом комнату. В голове жужжала лишь одна мысль: как отсюда выбраться невредимой. Но сделать это было не просто, так как она оказалась зажатой в узком кругу, который образовали парни с болтающимися членами. Она смотрела на них и вместо вожделения, на которое рассчитывали собравшиеся, ее охватывало отвращение.
  Настя не знала, что делать, она кожей, всем существом ощущала, как возрастает агрессивность собравшихся парней. Еще чуть-чуть - и они бросятся на нее. Она поняла, что на спасение у нее остается не больше минуты.
  Настя огляделась. Она была прижата почти к столу, а на столе рядом стояла тяжелая бутылка виски. Больше не раздумывая, она схватила ее и стала размахивать над головой.
  - Если не пропустите меня, разобью вам головы! - закричала она.
  Она увидела, как расступились перед ней. Настя бросилась в образовавшийся проем. Выскочила из квартиры, затем выбежала на улицу. Только тогда оглянулась. Никто ее не преследовал.
  
  28.
  
  Все произошло для Пуртова неожиданно, еще совсем недавно он даже не думал об этом, а сейчас этой темой были поглощены все мысли. Это случилось на одной из тусовок, где он даже не желал появляться. Но Оксана почти насильно заставила его туда пойти, ей очень хотелось продемонстрировать новое вечернее платье и новый бриллиантовый комплект. Так как со вкусом у нее всегда было все в порядке, Пуртов не мог не отметить, что для выхода в свет есть веские основания; такая красота требует показа. К тому же все это стоило бешеных денег, и все присутствующие поймут, кто их потратил. И хотя настроение не было, но эти аргументы перевесили.
  Тусовка оказалась сверх крутой, чего Пуртов даже не ожидал. Впрочем, это не сильно улучшило настроение, никаких полезных дел у него тут не было. Кроме того, по-прежнему давила тяжесть мужской несостоятельности.
  Но в один миг все изменилось. Он стоял с бокалом шампанского в руках и рассеяно смотрел на то, что происходит вокруг. И даже не заметил, когда к нему подошел Самиев. Они не были лично знакомы, хотя сталкивались на одной территории десятки раз. Но Самиев всегда молча проходил мимо него, и Пуртов полностью одобрял его поведения. На его месте он бы поступал точно так же, ведь у Самиева бизнес стоил рад в десять дороже, чем у него. Какой интерес ему знаться с такой мелочью, как он, Пуртов. Самиев в первой сотни самых богатых людей мира, а ему до этого рубежа еще грести и грести от заката до рассвета. Да скорей и жизни не хватит, чтобы попасть в эту заветную сотню.
  И вот теперь Самиев стоит рядом с ним, Пуртовым и протягивает руку для обмена приветствиями. Пуртов почувствовал, как мгновенно стало сухо во рту. Он быстро протянул руку миллиардеру.
  Для начала они обменялись несколькими малозначащими фразами. Но Пуртов был настороже; опыт подсказывал, что не мог такой человек как Самиев подойти к нему без всякой цели. Тут, как минимум, есть еще три-четыре бизнесмена с такой же капитализацией, как у его собеседника. А в их среде денежная иерархия соблюдается весьма строго. А Самиев почему-то стоит рядом с ним.
  -У вас очень красивая спутница, без преувеличения звезда первой величины, - неожиданно проговорил Самиев.
  Пуртов знал, что Самиев, несмотря на неказистую внешность - невысокий рост и рыхлую фигуру с выпирающим животом слыл большим любителем женщин. Впрочем, при таких капиталах внешность не имеет ни малейшего значения.
  - А зачем нужна другая женщина, - отозвался Пуртов. - С ней было бы скучно.
  - Браво, - даже разок похлопал Самиев. - Каждый из нас хочет показать всем свой безупречный вкус. Одни с помощью одежды, вторые собирают картины или другие какие-то произведения искусства, третьи еще чего-нибудь придумывают. А я вот уверен на все сто процентов: мужчина может продемонстрировать свой безупречный вкус только одним способом - той женщиной, которая с ним рядом. Все остальное не более чем имитация, подделка. Вы как раз из тех, кто демонстрирует свой безупречный вкус единственно правильным образом. Если не возражаете, давайте за это выпьем?
  - С огромным удовольствием, Павел Матвеевич! Вы очень тонко разбираетесь в этом вопросе.
  Они подошли к бару, Самиев собственноручно подал ему бокал с виски и даже бросил туда пару кубиков льда. Пуртов ощущал себя польщенным таким поведением магната, но одновременно в нем нарастала настороженность; все это было не спроста, что-то за всем этим крылось.
  - А знаете, я давно за вами слежу, Андрей Леонидович - произнес Самиев, ставя на поднос официанта пустой бокал. - Мне нравится ваш стиль и в бизнесе и в жизни.
  - А можно узнать, с вашей точки зрения, какой у меня стиль?
  Самиев внимательно посмотрел на Пуртова.
  - Вы очень амбициозный человек. Я не прав?
  - Правы, - подтвердил Пуртов.
  - И ваша женщина доказывает это очень наглядно. Но, сомневаюсь, что ваши амбиции могут быть удовлетворены только этой стороной жизни. Уверен, вам давно хочется гораздо большего. И нечто другого. Скажите, мой друг, это разве не так?
  Самиев ласково положил руку на плечо Пуртова.
  - И снова вы правы, Павел Матвеевич. Бизнес дает многое человеку, но в какой-то момент ощущаешь, что способен на большее.
  - Можете не продолжать, мне все это прекрасно знакомо, в свое время сам проделал аналогичный путь.
  - И не без успеха, - льстиво вставил Пуртов.
  - Да, успех есть, более того, я стою перед новым важным рубежом. - Самиев многозначительно замолчал. - Между нами, - вдруг совсем тихо, по-заговорчески проговорил он.
  - Разумеется! - горячо заверил Пуртов. Он почувствовал волнение.
  - Президент принял решение о формирование Высшего совета по предпринимательской деятельности. Буквально несколько дней назад он пригласил меня к себе. Такого органа у нас в стране еще не было, он наделяется правом приостанавливать любые распоряжение правительства, если они ухудшают предпринимательский климат. Президент оказал мне честь, предложив возглавить эту структуру.
  - От всей души поздравляю, Павел Матвеевич. Лучшей кандидатуры не найти.
  Самиев улыбнулся.
  - Выпьем еще, - предложил он.
  На этот раз Пуртов подсуетился и подал бокал своему собеседнику.
  - Спасибо, Андрей Леонидович, - поблагодарил Самиев. - Президент так же поручил мне определить состав этого совета. Не более десяти человек. Вы представляете, как это почетно для того, кто окажется в этой великолепной десятки.
  - И вы уже определились с составом?
  - Не до конца. Есть еще вакантные места. Вы понимаете, в Совет должен входить цвет отечественного бизнеса.
  - Понимаю, - без большого энтузиазма отозвался Пуртов. - Мне туда явно не попасть.
  - А вы бы хотели? Впрочем, можете не отвечать, мне известен ответ.
  Самиев задумчиво отхлебнул из стакана.
  - Мой вес в бизнесе не позволяет мне претендовать на это, - с горечью проговорил Пуртов.
  - Состав совета определяю я. Конечно, президент утверждает окончательный список, но с учетом моих рекомендаций. Вы понимаете, Андрей Леонидович?
  - Понимаю. - Пуртов понимал, что Самиев куда-то клонил, но куда пока не знал точно.
  - Мы ведь с вами бизнесмены, - продолжил Самиев. - А бизнесмены говорят друг с другом на языке сделок. Так?
  - Так.
  - Мы можем с вами заключить сделку.
  - Разумеется. Это нормальная процедура.
  - Рад, что вы придерживаетесь такого мнения.
  - И в чем будет заключаться сделка? - поинтересовался Пуртов.
  - А вы не догадались еще? - усмехнулся Самиев.
  - Не совсем.
  - Хорошо, поговорим более открыто. Вы хотите стать членом Высшего совета?
  - Да.
  - А я бы хотел иметь вашу женщину. Как вам такой обмен?
  Все внутри него заиграло от радости. Лучшего решения найти было просто невозможно. Чтобы стать членом этого Высшего совета он бы пожертвовал гораздо большим, чем Оксаной. Да и можно ли считать это жертвой?
  - Я согласен.
  Самиев кивнул головой.
  - Я в вас не ошибся. Ну, о деталях мы с вами поговорим в самом ближайшем времени.
  
  
  29.
  
   Кайгородов видел, что что-то случилось с внучкой. Она вошла в квартиру и сразу же заперлась в своей комнате. На него даже не посмотрела, хотя они столкнулись почти лоб в лоб в коридоре. Обычно она вела себя по-другому.
  Кайгородов смотрел на дверь, за которой скрылась Настя, и не знал, что предпринять. Как он не любил такие ситуации. Может, именно по этой причине предпочитал жизнь один. Он помнил, что еще жена упрекала его в неумении общаться со своими близкими. Он, говоривший с самыми разными людьми по всему миру, с трудом находил общий язык с теми, с кем жил под одним кровом.
  Однажды он решил понять, в чем же тут дело? После не очень продолжительных, но очень интенсивных размышлений пришел к выводу: проблема в том, что на уровне подсознания он воспринимал всех людей с точки зрения того, насколько ограничивают они его свободу. И получается, что чем ближе человек к нему живет, тем сильней это делает. Кайгородов любил жену, но при этом отдавал себе отчет, что по-настоящему он счастлив лишь тогда, когда находится один. И вдобавок уверен, что никто не потревожит его одиночество.
  Такова его человеческая, а может и космическая природа. Однажды он попытался понять, в чем суть одиночества? Это способ связи с космосом; те, кто боятся, не любят одиночество, лишены ее, пришел он к выводу. Они обречены исключительно на земные дела, на суету и плен обыденности. У них мелкие мысли, мелкие желания и намерения. Они никогда не обретут свободы, сколько бы о ней не говорили. Она закрыта для них непроницаемым занавесом. Одиночество - это ключ к ней.
  Вопрос заключался не в гордости, не в ощущение своего избранничества, а скорей в душевном комфорте. Просто в таком состоянии ему было очень хорошо. Какое-то необычное спокойствие, переходящее в блаженство, спускалось на него с небес. И ничего другого в те минуты не хотелось. Не было вообще никаких желаний, устремлений, только слияние с чем-то неземным. В такие мгновения Кайгородов вдруг отчетливо постигал, что это и есть та самая подлинная свобода. Другое дело, подходит ли она всем? Если каждый стремился бы погрузиться в блаженство, соединиться с космическим потоком, на земле замерла бы жизнь. Значит, тут нужна другая свобода, при которой она бы не останавливалась.
  Это вечный конфликт между свободой и необходимостью, между стремлением отказаться от своего я, раствориться в чем-то беспредельном и до максимального предела развивать свою личность. В этом пространстве и проистекают вся многоцветная палитра человеческих конфликтов. И не только человеческих, но и конфликта между человеком и Богом. А он действительно существует и даже усиливается. Иногда Кайгородову кажется, что Всевышний сознательно удаляет от себя человеческие создания, заставляя их решать все возрастающие по сложности задачи.
  Он посмотрел на дверь, за которой скрылась Настя. А если с ней происходит нечто подобное, не случайно же она заговорила с ним о свободе. Такие темы никогда не возникают у человека спонтанно, а только тогда, когда что-то созрело внутри. Эта тема всегда признак некого движения, некого порожденного им беспокойства. Есть люди, которые всю жизнь пребывают внутри себя в неподвижности, для них тема свободы так и не возникает, даже если они много говорят о ней. Но это всего лишь обман других и самих себя, на самом деле, эти люди не связаны со свободой онтологически, их линия соединения чисто формальная, на уровне мысли, а не души, на уровне размышления, а не поиска. А вот как дело обстоит у его внучки, он не знает. И это позор для него. Кайгородов понял, что не имеет морального права уходить к себе, как бы ему этого не хотелось. Он должен сейчас быть с ней.
   Кайгородов постучал, не дождавшись ответа, толкнул дверь. Она открылась. Настя сидела на тахте, поджав ноги под себя. Девушка не сразу посмотрела на него. Ее взгляд показался ему отрешенным. И лишь через несколько мгновений он стал оживать.
  - Я тебе не помешаю? - спросил он.
  Ее ответ его удивил.
  - Не знаю.
  - Может, мне уйти?
  Настя на секунду задумалась, потом отрицательно замотала головой.
  - Если можете, то останьтесь, - проговорила она и слегка подвинулась на тахте.
  Кайгородов сел на ее краешек. Он чувствовал себя немного неловко. К тому же он не знал, с чего начинать разговор.
  - Ты чем-то расстроена? - спросил он.
  Настя посмотрела на него и ничего не сказала. Он понял, что сегодня придется солировать ему, так как, по крайней мере, в данный момент она не намерена раскрывать перед ним душу.
  - В жизни не бывает все гладко, - начал Кайгородов. - Свобода никогда не дается легко, хотя бы по той причине, что никто точно не знает, что это такое, где ее искать и как ей пользоваться. Это великая тайна, загадка бытия. И этим она невероятна притягательна, Это воронка, которая нас затягивает. Если ты по-настоящему живая, тебе не избежать этого искушения. Человек хочет свободы, потому что ощущает в себе желание достижения высшего. У кого его нет, тот обходится без нее. Ты меня понимаешь?
  Настя повернула в его сторону голову.
  - Мне кажется, понимаю.
  - Свобода - это по сути дела безграничное пространство неопределенности. Когда ты ступаешь на нее, то все известное до сих пор тебе теряет значение. Ты не можешь опираться ни на приобретенные знания, ни на прошлый опыт. Если начинаешь применять весь этот багаж, свобода тут же исчезает. Беда в том, что подавляющее большинство людей этого не замечают, они по-прежнему полагают, что находятся все в той же зоне. Когда ты свободна, то должна понимать, что тебе никто не поможет; просить помощи, значит отказаться от свободы. И одновременно свобода вовсе не предполагает вседозволенности, в первую очередь ты освобождаешься от зла, произвола, честолюбия, тщеславия и корысти. Да и много еще чего. Потому что обретение свободы непременно связано с избавлением от большей части своего я. Но свобода это и не доброта, как полагают многие. Она всегда за пределами добра и зла. Потому что это, на само деле, не выбор, а точка невозврата. И очень часть в этот момент становится очень страшно, неудержимо хочется вернуться. Это самая тяжелая и сложная ситуация, нередко сопровождается сильными переживаниями. Но это плата за попытку перейти черту, она не может быть пройти бесследно. Будь готова всегда к этому.
  - Да вы правы, в следующий раз я подготовлюсь лучше. А сейчас я хочу спать.
  - Конечно, спи. - Кайгородов поспешно поднялся с тахты. У него возникло желание поцеловать Настю, но не стал этого делать, а просто вышел из комнаты.
  
  30.
  
   Бенедиктов уже полчаса слушал сценариста. За годы работы в компании в его кабинете этой братии перебывало огромное количество. И со всеми он старался свести разговор к минимуму. Но этот человек все говорил и говорил, и он чувствовал, что не хочет его останавливать. Неожиданно он поймал себя на том, что это важно для него. Хотя до этой минуты он не то, что не думал на эти темы, но старался их мысленно далеко обходить. Перед ним стоят совсем иные задачи. И не стоит забивать себе голову вопросами, от которых по определению не может быть пользы. Но в какой-то момент он расслабился, позволил этому парню завладеть его вниманием. И теперь не знает, как его заставить замолчать. Не потому, что это трудно ему сделать, а потому что он хочет слушать его дальше.
  А во всем виноват этот сценарий. Вместо того, чтобы просто бросить его в корзинку для мусора, он вдруг стал его читать. А потом еще позвонил автору и пригласил на беседу. Нет, он совсем с ума сошел, раз совершает подобные нелепые поступки.
  Бенедиктов понял, что, углубившись в свои мысли, прослушал последние слова сценариста. А он, кажется, говорил вещи важные и интересные.
  - Юрий Николаевич, - прервал сценариста продюсер, - я не совсем понял вашу последнюю мысль. Вы говорили о Боге...
  - Да, - подтвердил Арбов. - Точнее, о человеке. Сегодня разрыв человека с Богом достиг максимального предела. И нет никакого различия, верит ли человек в него, ходит ли в церковь, соблюдает ли обряды или считает себя убежденным атеистом - положение одинаковое. Метафизика исчезла из нашего сознания, как из памяти взрослого человека многие воспоминания детства. Еще никогда мы не были такими одинокими. Мы потеряли доверие ко всему, ни наука, ни религия не дает никаких объяснений. А потому ничего нам не мешает наслаждаться жизнью. Мы стремительно сужаемся, наше искусство уже даже нельзя назвать искусством. Это всего лишь способ для времяпрепровождения, получение краткосрочного удовольствия. Да и по большей части наша жизнь - это убийство времени. Если помните, я так и назвал сценарий: "Убийцы времени".
  - Помню, - хмуро отозвался Бенедиктов.
  - И что вы думаете о нем? - Арбов одновременно пристально и заискивающе взглянул на продюсера.
  Бенедиктов медлил с ответом, так как размышлял, что же ему делать и что говорить этому человеку.
  - Интересный сценарий, хотя не бесспорный.
  - Если сценарий бесспорный, то это означает, что сценарий идиотский, - с апломбом проговорил Арбов.
  Тут он, пожалуй, прав, подумал Бенедиктов. У него такими сценариями забит весь компьютер.
  - Вы показывали сценарий еще кому-то?
  Несколько секунд Арбов колебался с ответом.
  - Показывал многим продюсерам.
  - И что?
  - Никто не захотел взяться за его реализацию.
  - Понятно. - Бенедиктов подумал, что ничего другого ждать не приходится. Кто захочет связываться с таким материалом? Денег на реализацию такого проекта достать крайне трудно, а надеяться их отбить - еще трудней. Правда, с таким фильмом можно ехать на престижный кинофестиваль, шанс получить какую-нибудь статуэтку вполне реальный. Разумеется, одного сценария, даже очень талантливого, недостаточно, нужен хороший режиссер, артисты первой величины, отличные декорации. Снимать лучше за границей, там условия лучше, интерьеры интересней. В голове Бенедиктова сами собой стали складываться цифры. Да, сумма набегает немаленькая, приз так просто не получишь.
  - Мне кажется, вы заинтересовались моим сценарием, - произнес Арбов. В его голосе прозвучала робкая надежда.
  - Заинтересовался. Но это еще не означает, что я готов приступить к реализации проекта. Мало ли что нам нравится. Мне может нравиться жить в огромном доме на берегу океана, а я всего лишь живу в обычной квартире на окраине Москвы. Вы понимаете разницу?
  Бенедиктов видел, как мгновенно поник Арбов. Но внезапно что-то изменилось в нем.
  - Мне показалось, что в вас еще сохранилось что-то человеческое, с другими продюсерами, что я общался, уже давно ничего не осталось. Это просто тупые компьютеры, у которых всего одна программа: как получить прибыль? Они даже не в состоянии понять, что этот сценарий про таких, как они. Понимаете, что вы все уже не люди. Прощайте, покорно извините, что отнял у вас столь много драгоценного времени, ведь каждая ваша минута стоит не один десяток долларов.
  Арбов резко встал и направился к двери. Бенедиктов хотел его остановить, но затем передумал. Он поймал себя на том, что ему нечего сказать сценаристу. Пока нечего.
  
  31.
  
  Рафит Хазиев читал Коран. Конечно, он читал его и раньше и ни один раз, но сейчас он это делал с каким-то другим чувством. Он не мог его точно выразить, оно было неясным и смутным. Но от того не мене сильным. Юношу не оставляло ощущение, что ему следует готовиться к чему-то важному, хотя к чему именно он совершенно не представлял. Он предчувствовал, что в его жизни произойдут перемены, появление дяди не могло быть случайным и остаться совсем без последствий. Столько лет он не интересовался племянником - и вдруг стал проявлять о нем трогательную заботу. Звонит ему, справляется о самочувствие, спрашивает, как идут дела. Внимательно выслушивает ответы, но сам ничего существенного не говорит, ничего не объясняет.
  Рафит мало сомневался, что все это отнюдь не спроста, за всем этими что-то кроется. Юноша клал книгу на стол, подходил к окну, смотрел на улицу. Но что он там может увидеть? Самое печальное в этой ситуации, что ему абсолютно не с кем посоветоваться. В этом городе у него нет близких друзей.
  В эти дни Рафит гораздо чаще, чем раньше вспоминал отца. Вот кто бы мог помочь ему разобраться в ситуации. Но его нет и уже никогда не будет. Он, Рафит, остался навсегда один в этом враждебном мире, где нет ни одного человека, к которому он бы мог обратиться за советом или тем паче помощью.
  В этот период произошел еще один неприятный эпизод, который сильно отразился на душевном состоянии юноши. Так получилось, что в институте, в котором он учился, оказалось совсем немного мусульман. Рафит никогда не скрывал, что исповедует ислам, хотя и не выпячивал это обстоятельство. Он полагал, что до его вероисповедование никому не должно быть дело. Так и было некоторое время. Но с какого-то момента ситуация стала меняться. Среди студентов образовалась группа в основном парней, хотя было и несколько девушек, которые стали преследовать правоверных.
  Все началось с одной девушки, которая носила на занятиях хиджаб. До поры до времени ни у кого это не вызывало никакой реакции, пока однажды Рафит случайно не оказался свидетелем одной сцены. Мусульманку окружили несколько человек и грубо потребовали снять платок.
  Девушка отказывалась, хотя явно была напугана. И смотрела по сторонам в надежде на помощь. Рафита она не видела, так как он наблюдал за происходящим из-за колонны. Он слышал, как оскорбляли ее, обзывали обидными прозвищами.
   Рафит был едва знаком с этой девушкой, так как она ему сразу не понравилась. Кроме того, что она была очень некрасивой, он сразу ощутил в ней какую-то местечковую ограниченность. Именно ту самую ограниченность, от которой он сбежал из родных мест. И желание общаться с ней дальше, даже, несмотря на единоверие, у него не возникло.
  Но сейчас был совсем другой момент, его единоверца обижали и оскорбляли, требовали совершить то, что противоречило ее убеждениям. И он должен был выступить на ее защиту.
  Должен был, но не мог, эти люди, что окружили девушку, были агрессивны. Рафит не сомневался, что будь на ее месте парень, они его уже стали бы избивать. И если бы он вышел сейчас на ее защиту, то подвергся бы нападению. Он и так сильно рискует, находясь рядом, в любой миг его могут заметить. А им отлично известно, что он тоже мусульманин.
   Рафит, стараясь быть незамеченным, стал удаляться. А когда оказался уже на приличном расстоянии, ударился в бега. Затем долго сидел на какой-то скамейке, не обращая внимания на непогоду. На душе было так мерзко, что если бы поднялся ураган, он бы даже не обратил на него внимания.
  После того случая нападки на мусульман в институте участились. Та девушка куда-то исчезла, скорей всего, перевелась в другой вуз или уехали на Родину, поэтому объектом внимания националистически настроенных студентов стали другие правоверные. Причем, их притеснение постоянно усиливалось, от обидных, оскорбительных слов все чаще стали переходить к физическому воздействию.
  Почему-то на Рафита в этом плане еще не обращали внимания. Но он не сомневался, что это всего лишь дело времени, дойдет и до него черед.
   После того эпизода прошло некоторое время. Но стыд, вызванный проявленной трусостью, по-прежнему не давала покоя. Конечно, острота чувств первых минут и дней ослабла, но пережитый позор не исчез, а затаился где-то в глубине сознания. И то и дело давал о себе знать. К тому же, если в начале к националистам он испытывал недоброжелательство, то теперь это была уже настоящая ненависть. Он знал их всех в лицо, что было не сложно, так как они не скрывали ни своих мыслей, ни своего образа действий. Все чаще к нему приходило убеждение, что между ним и этими людьми не может быть ничего другого, кроме войны. Раньше он никогда так не думал, наоборот, был убежден, что людям разных национальностей и вероисповедания по большому счету ничего не мешает нормально сосуществовать. И даже дружить. А все противоречия надуманы, привнесены плохими людьми. Такой позиции придерживался отец. Он всегда высмеивал религиозную и любую другую нетерпимость и узость мышления. И сына приучал к такому же взгляду на мир. Но теперь Рафиту открывалась совсем иная реальность, это противостояние двух миров ни чья-то злонамеренная выдумка, оно существует на самых разных уровнях и в самых разных формах. И искоренить его, если не невозможно, то уж крайне трудно. Но как жить в такой отравленной атмосфере, непонятно. Ведь ему предстоит провести в ней многие годы. В мыслях он уже начертил, пусть пунктирно, свою будущую карьеру. Ему так нравилось учиться, процесс познания доставлял подлинное наслаждение. Ничего лучшего в мире не существует. Но какой в нем смысл, если его со всех сторон обложат, заставят чувствовать свою неполноценность, если он будет испытывать постоянный страх за свою жизнь. Каждый день будет им отравлен. А все по тому, что есть люди, которые не любят, даже ненавидят его только потому, что он другой, что у него другая внешность, другая вера. Но это же бессмысленно, он не виноват, что рожден в том месте, где все по-иному, чем здесь. Лично он, Рафит, этим людям не сделал ничего плохого, наоборот, его душа всегда была открыта перед ними. И только под влиянием их слов и поступков она наглухо закрылась.
  Рафит понимал, что долго так продолжаться не может, внутри него словно бы кипел паровой котел. И постепенно температура в нем становилась все выше. А это уже представляло опасность для него самого; кто знает, что однажды он может выкинуть. Он знал, что хотя внешне он вроде бы выглядит спокойным и выдержанным, но все это до определенного предела. А если он перейден, то способен на любой поступок.
  Рафит предчувствовал, как что-то назревает¸ клубок событий уже начинает разворачиваться. Он радовался этому и боялся, ждал с нетерпением и противился. Обычно он редко смотрел телевизор, во-первых, не хватало времени, а во-вторых, неинтересно. Но сейчас он пристрастился к просмотру разного рода политических передач, особенно посвященных теме межнациональных отношений. И чем глубже он погружался в нее, тем противней и безнадежней становилось внутри.
  После первой встречей с дядей, тот пару раз звонил ему. Разговоры были самые обычные, родственник интересовался, как здоровье, как идут дела, в ответ на расспросы Рафита отвечал, что у них все в порядке. Что под эти он подразумевал, не объяснял, а юноша не осмеливался спрашивать. К тому же им владело подсознательное чувство, что о некоторых вещах лучше ему не знать.
  Звонок дяди раздался неожиданно. Услышав в трубке его голос, у Рафит учащенно заколотилось сердце. Он вдруг осознал - что-то начинается. Что именно он не знал, да ему в этот момент было это и не так важно.
  После обычных дежурных вопросов, дядя удивил Рафита просьбой пригласить его к себе в гости. Просьба юноше не слишком понравилась, но отказать ему он не мог. Они условились о визите.
  На этот раз дядя пришел один, без Джафара. Не скрывая восторга, тщательно осмотрел квартиру, заглянул во все уголки.
  - Да, ты живешь в настоящих хоромах. Мой брат не напрасно жил, обеспечил своего сына. Там, наверху он смотрит на тебя и радуется.
  Радовался ли отец наверху или нет, Рафит не знал, но спорить с дядей не стал. Вместо этого пригласил его за стол. Ему было не просто его организовать на достойном уровне, так как готовил он плохо. Да и не любил. Но не пожалел ни денег, ни сил. И теперь ему было не стыдно угощать родственника.
  Дядя ел с аппетитом и нахвалил племянника. Причем, слов не жалел настолько, что с какого-то момента Рафит окончательно перестал верить в искренность своего родственника. Впрочем, его волновало больше другое, он почти не сомневался, что у этого визита есть какая-то тайная цель.
  Дядя наелся и вальяжно откинулся на спинку дивана. Но при этом не спускал с молодого человека пристального взгляда.
  - Ну, а как у тебя настроение? Что происходит в институте? - спросил дядя.
  До этого вопроса Рафит не собирался рассказывать дяди о всех тех событиях, что волновали его. Но неожиданно его словно прорвало, он стал быстро говорить обо всем.
  Дядя слушал его с таким вниманием, что Рафиту казалось, что он не пропускает мимо себя ни одного его слова.
  - Я знал, что однажды, мой мальчик, я могу так тебя называть, ты столкнешься с этим. Мир, в которым ты поселился, глубоко враждебен нам. Эти люди нас и ненавидят и презирают, они считают нас дикарями, недоумками. Они находят для нас обидные прозвища. Но кто на самом деле дикари, мы или они? Ты посмотри, что тут творится. Вокруг один разврат, и они же и гибнут в нем. Их становится все меньше, а те, кто есть, погружаются в омут алкоголизма, наркомании, половой распущенности. Ты согласен со мной?
  Рафит припомнил, что далеко не все из его сокурсников соответствовали такой характеристики, точнее, большинство вели вполне нормальный и здоровый образ жизни. Но дядя смотрел на него столь требовательно, что юноша не осмелился возражать.
  - Да, Рамзан Магомедович, - ответил Рафит.
  - Зови меня дядей, затем так официально, - произнес удовлетворенный ответом гость. Внезапно он наклонился к племяннику и тихо проговорил: - Ты, думаешь, все это происходит случайно?
  - О чем вы, дядя?
  - Аллах велик, он уничтожает неверных руками самих же неверных. Уже скоро мы увидим Его торжество. Ты хочешь это узреть, Рафит?
  - Да.
  - Но мы оружие в Его руках, мы не должны пассивно ждать этого великого момента. Наш долг делать все от нас зависящих, чтобы его ускорить.
  - Да, - снова произнес Рафит. Им владела целая гамма чувств, но точно разобраться в них он был сейчас не в состоянии.
  - Я знал, что мы поймем друг друга. Ведь мы не только единоверцы, но и очень близкие родственники.
  - Да, - снова произнес Рафит.
  - Что ты заладил: да и да, других слов не знаешь. Впрочем, не важно. У меня к тебе будет маленькая просьба, не откажи родному дяди.
  Рафит едва не сказал снова "да".
  - Конечно, дядя, я выполню вашу просьбу.
  - Из наших мест должны в Москву приехать несколько джигитов. Приюти их, всего на пару дней. Обещаю, они будут вести себя очень тихо.
  - Разумеется, пусть приезжают, буду рад.
  
  32.
  
  Кайгородов позвонил Ртищеву в дверь. Хозяин квартиры отворил ему. Выглядел он неважно, но не хуже чем тогда, когда состоялся их первый разговор. И Кайгородов подумал, что в данной ситуации это хороший признак. Могло быть все гораздо трагичней; когда болезнь начинает быстро прогрессировать, человек таит, как свеча, невероятно быстро. Значит, у него эта стадия еще не настала, организм борется, цепляется за жизнь.
  - Я вам не помешаю? - спросил Кайгородов.
  Ртищев смотрел на гостя и молчал.
  - Извините, - наконец произнес он, - я тогда напрасно к вам подошел. Все это совершенно бессмысленно. Я хочу тихо и спокойно уйти. Я принял такое решение. Чтобы его выполнить, мне надо собраться со всеми силами, что есть у меня. Это всегда не просто, а уж тем более в моем состоянии. Надеюсь, вы понимаете меня.
  - Да, я вас понимаю. Но никогда нельзя быть уверенным до последней минуты в правильности решения. Альтернатива есть всегда.
  - О чем вы говорите, альтернатива смерти только смерть. Не ожидал такого услышать от вас.
  - И все же давайте попробуем обсудить ситуацию.
  - Что обсудить? Впрочем, так ли это важно. Проходите.
  В квартире висел сильный медицинский запах. Они сели напротив друг друга.
  - Вам не кажется странным, что вы старше меня на двадцать лет. А к смерти готовлюсь я, а не вы, - произнес Ртищев.
  - Возраст тут имеет второстепенное значение.
  - Вы полагаете? - удивленно посмотрел на Кайгородова Ртищев. - А мне всегда казалось наоборот. Смерть сугубо возрастная категория. Конечно, умирают и молодые, но разве это не нарушение естественного хода вещей?
  - Естественный ход вещей вовсе не в этом.
  - В чем же тогда?
  - Смерть прекращает существование того, что отжило свое или того, что оказалось ненужным или преждевременным.
  - Вот значит как с вашей точки зрения, я не нужен или мое появление оказалось преждевременным. Никогда так о себе не думал. Наоборот, всегда был уверен в полезности, если хотите, в богоугодности своего существования. Моя карьера, мой авторитет не только в богословских, но и светских кругах, разве не свидетельствует об этом? - Ртищев вопросительно посмотрел на своего собеседника.
  - Каждый поступок, каждое событие, судьба каждого человека имеет много смыслов. Одним кажется, что они важные и полезные персоны. Но этот вывод делается на основании крайне узкой точки зрения, исходя из очень ограниченных представлений о мире. Но ведь есть несравненно более широкий взгляд на него. И согласно ему все может обстоять совсем по-другому.
  - А как же утверждение: что на верху, то и внизу, что внизу, то и наверху.
  - Абсолютно верное утверждение. Оно говорит о том, что интерпретация пользы и своевременности пребывания человека на земле, оказывается часто, мягко говоря, неточным. Оно связано с нашими амбициями и желаниями, а не целесообразностью, подчиненностью общей цели. Таких случаев невероятно много, можно даже сказать, что человечество едва ли не целиком состоит из ошибочных людей.
  - Вы очень мрачно смотрите на человечество, - заметил Ртищев. - Хотя вроде бы и не умираете. Но даже если исходить из вашей теории, то те немногие, что полезны, те, что появляются в нужное время, все равно умирают. Получается, что смерть не знает пощады ни для грешников, ни для праведников. Ваша теория что-то не склеивается.
  - Только на первый взгляд, - возразил Кайгородов. - Разумеется, смерть неизбежна для всех, и для самых глупых, и для самых мудрых. Но есть большое различие?
  - И в чем же вы ее усматриваете?
  - Смерь для глупого - это безвозвратная потеря всего, что происходит с ним в течение жизни. Смерть для мудрого - это переход в новое состояние с накопленным багажом.
  Ртищев уставился в окно.
  - Как я могу узнать, какая смерть меня ждет: для глупых или для мудрых?
  - Точных критериев не существует, вы должны сами решить.
  - А если мне глубоко все равно, - посмотрел Ртищев на Кайгородова.
  - Значит, ваша смерть для глупых. Все будет стерто. Ваш жизненный опыт не имеет никакой ценности. Безразличие - это верный признак такой ситуации. Более того, это одно из самых ужасных состояний. Оно свидетельствует, что все ужа началось даже раньше, что процесс стирания уже начался.
  - С чего вы взяли?
  - Поверьте, это именно так. Вы не выучили урок. Хотя, если исходить из того, что вы получили в жизни, вам многое было дано. Но вы изучили лишь внешнюю часть, вся же глубина осталась вами не освоена.
  - Это не так, - возразил Ртищев. - Я всегда старался дойти до внутреннего смысла вещей.
  - Но остались на их поверхности.
  - Вы пришли для того, чтобы сказать мне именно это? - спросил Ртищев.
  - Нет.
  - А для чего?
  - Видите ли, любая болезнь возникает оттого, что в какой-то момент меняется программа, которая определяет функционирование клетки или органа. Почему это происходит, сказать затрудняюсь. По-видимому, эти изменения запрограммированы заранее. Вопрос в том фатально ли они? Опыт целителей доказывает, что нет, все же не фатальны. Есть некая возможность воздействия на эту матрицу. В мире известно немало случаев, когда происходило чудо, смертельно больные неожиданно поправлялись. И никто не был в состоянии объяснить, как такое могло случиться.
  - И как это объясняете вы? - Ртищев не отрывал взгляда от Кайгородова.
  - Да я вам только что объяснил. Происходило воздействие на программу, под его влиянием она снова становилась нормальной, искажения стирались. И человек исцелялся. Тут главное, чтобы это произошло до точки необратимости, когда уже ничего изменить нельзя.
  - Но как определить такой момент?
  - Точных критериев нет. Но если болезнь вступает в заключительную стадию, шансов почти не остается.
  - Что же вы мне предлагаете?
  - В свое время мы проводили такие эксперименты, было несколько случаев необъяснимых исцелений.
  - Всего несколько, - упавшим голосом проговорил Ртищев.
  - К сожалению, процент выздоровления невысок. Но он есть. При этом мы обнаружили одну закономерность, смерть отступала обычно у тех больных, которые обладали способностью к медитации, сильной психической энергетикой.
  Ртищев встрепенулся.
  - Я всегда отличался этими качествами. Полагаете, у меня есть шанс?
  - Этого я не знаю. Но хуже точно не будет. Попробуйте воздействовать на свою болезнь. Если ситуация еще не необратима, то как знать.
  - Я обязательно займусь этим, начну прямо сейчас.
  Кайгородов кивнул головой.
  - Чем раньше, тем лучше. А я вам покажу несколько приемов, которые дали результат.
  
   33
  
  Игорь сильно увлекся новым проектом. Вероника знала в нем это качество, сначала он загорается, но быстро затухает. Так было уже неоднократно, за время их совместного сосуществования они, таким образом, загубили ни одну интересную идею. Хотя поначалу все обычно развивалась замечательно. Но скоро что-то менялось в нем, пропадал интерес, и с какого-то момента он пытался отлынивать от дальнейшей работы. Веронику это всегда раздражало, вызывало протест. Периодически у них возникали по этому поводу серьезные скандалы, но они мало влияли на поведение мужа.
  Но на этот раз все складывалось по иному, шло время, а Игорь не остывал. Наоборот, эта тема как-то незаметно превращалась у него в идею фикс. Со всеми он говорил только об этом. Таким она его не только еще не видела, но даже не представляла, что он может быть столько увлеченным. Но главное идеи брызгали из него, как струи из фонтана. Правда, большинство из них тут же умирали, но это нисколько его не смущало, а побуждало искать что-то новое.
  - Мы не должны жалеть себя, - говорил он, - мы чересчур изнежены, бережем наше бренное тело, как какой-то сверхдрагоценный сосуд. Боимся его поранить, маленькая царапина превращается у нас в огромное несчастье. Поэтому и так ничтожно все, что мы делаем. Не бойся, сначала будет неприятно, даже больно, стыдно, но потом я тебя уверяю, ты забудешь обо всем и станешь все делать самозабвенно.
  Однажды утром, когда Вероника проснулась, то с удивлением обнаружила, что мужа рядом нет, зато из соседней комнаты доносятся какие-то странные звуки.
  Вероника как была обнаженной, бросилась туда. И замерла в ужасе от увиденного. По середине комнаты возвышалась гора обломков, в которых она узнала остатки картин и скульптур. Это были плоды творчества его и ее, теперь от нескольких лет работы остались лишь эти обрывки и черепки.
  - Что ты наделал, идиот? - закричала Вероника.
  - Заткнись, - рявкнул на нее Игорь. - Я тебе уже говорил: это все мусор. Мы освобождаемся от него ради нового искусства. И хватит истерик.
  Вероника сползла пол. Ей было до боли жаль всех этих произведений, на создание которых ушло столько времени и сил. Она мечтала покорить с их помощью мир. А теперь, что у нее осталось.
  Игорь прервал свою работу вандала и сел рядом с ней. Взял ее за руку, но Вероника резко выдернула ее из его ладоней.
  - Брось сожалеть, - произнес он. - Нам надо избавиться от всего лишнего, полностью раствориться в том, что мы будем с тобой делать. Только так у нас получится нечто грандиозное. Думай о будущем, а не о прошлом. Вот увидишь, пройдет всего несколько дней и - ты поймешь, что я прав, будешь рада, что ничего этого уже нет и ничто не мешает заниматься новом.
  Вероника еще раз посмотрела на то, что осталось от ее творчества. Может, Игорь и прав, вдруг подумала она. Черт со всем этим, все равно теперь всего этого уже нет. Будет что-то другое. Может, Игорь прав, даже более интересное.
  Вероника уткнулась в его плечо. Игорь погладил жену по волосам.
  - Вот о чем я еще подумал, - произнес он, - нам надо привыкать не стесняться своей плоти. Нам должно быть абсолютно все равно: одетые мы или голые. В любом состоянии мы должны чувствовать себя одинаково комфортно.
  - Вроде бы я не стыдливая. По-моему, это ты давно понял.
  Игорь отрицательно покачал головой.
  - Тут совсем другое. Когда мы только одни - это одно, а когда ты голая на публике, которая вся одета, совсем другое. Ни ты, ни я еще доподлинно не знаем, что будем чувствовать, как себя поведем.
  - И что ты предлагаешь?
  Игорь сделал короткую паузу.
  - Почему бы нам не организовать голую вечеринку?
  - Это как? - не поняла Вероника.
  - Все будут с самого начала и до конца только голыми. И кое-что мы уже сможем им уже показать. Как тебе моя идея?
  
  
  34.
  
  Еще минуту назад, Бенедиктов не собирался этого делать. К тому же у него было немало других срочных дел. Но внезапно, словно ниоткуда, возник сильный импульс, он достал сценарий и погрузился в чтение.
  Первый раз он читал сценарий наискосок, а точнее быстро промчался глазами по тексту. Опытному глазу часто этого вполне достаточно, чтобы оценить качество написанного. Бенедиктов тогда понял, что имеет дело с неординарным продуктом. Теперь же он в этом убедился окончательно, с таким сценарием можно смело думать о завоевании самых престижных премий. Подобные драгоценные камни редко попадаются старателям. А вот ему попался. И что дальше? Напрасно все же он стал читать, даже не понятно, что заставило это сделать? В каждом даже самом рациональном и прагматичном человеке есть иррациональная зона. Обычно он держит ее на замке, но иногда и совершенно неожиданно она вдруг выходит на поверхность и властно заявляет о себе. Он всегда старался ее не выпускать на свободу, контролировать, если надо заставлял уходить внутрь. И совершенно не понятно, что это на него вдруг снизошло, почему позволил себе изменить? Он же знал, что нельзя запускать в свое сознание некоторые вещи, нельзя их там активировать. Человек же подобен компьютеру, в нем много лет могут быть записаны определенные программы, но если их не трогать, не пробуждать от спячки, они так и останутся невостребованными. Он всегда твердо знал, что в нем много чего есть и чем он не пользуется. И это его устраивало; ему вполне достаточно того, что он применяет на практике. Так какого же черта он достал этот сценарий.
  Никто не любит гениев, с ними приходится невероятно много возиться. А результат редко оправдывает усилия, так как большинству людей все равно не подняться на их уровень. Тогда зачем все это?
  Бенедиктов вздохнул. Размышляй не размышляй, все равно уже ничего не поправишь. Этот сценарий его отравил, его хочется сделать на его основе фильм. Вот даже кончики пальцев подрагивают от нетерпения. Но беда в том, что выход на большие деньги есть только у Гандзюка. Он, Бенедиктов, никогда не любил толстосумов, они были чересчур наглы и вульгарны. А он все же рос в интеллигентской профессорской семье. И привык к другим людям и нравам. Конечно, с тех пор многое изменилось, но все же закваска осталась. А потому хочет он того или нет, но придется действовать через директора киностудии. Остается только его убедить.
  Бенедиктов направился к Гандзюку.
  - Наконец-то! - встретил директор студии Бенедиктова восклицанием. - Сделал свой исторический выбор? Инвестор проявляет нетерпение. Он хочет уже ознакомиться с материалом.
  - Вот об этом я и хотел с тобой поговорить.
   Гандзюк метнул на Бенедиктова подозрительный взгляд.
  - Говори, только без сюрпризов. Знаешь же, терпеть их не могу.
  - Без сюрпризов скучно жить.
  - А я люблю скуку. А когда хочется оторваться, иду в ночной клуб. Даже не представляешь, какие там красивые женщины.
  - Немного представляю.
  - Немного в этом вопросе все равно, что ничего. Давай говори. Я люблю, когда все просто.
  - Есть сценарий.
  - Уже хорошо. Плохо, когда нет.
  - С этим сценарием можно смело претендовать на самые престижные премии.
  - На кой черт они мне нужны. Ну ладно, про премии мы потом обсудим, начинай говорить по существу.
  - Это попытка посмотреть на мир новым взглядом.
  - Не продолжай. Я понимаю, как это важно. Но знаешь, дорогой, пусть на мир новым взглядом смотрят другие. Пока ты работаешь со мной, будешь смотреть на мир традиционно. Понимаю, это не прогрессивно, зато такой гарантирует тебе бабки. Очень неплохие бабки. Что лучше, как ты считаешь? В общем, решай, у тебя два дня. Или мы начинаем новый проект с тобой или без тебя. У меня есть в запасе несколько сценариев. Так, на всякий случай. Кто тебя знает, что тебе в голову сбредет. С творческими людьми никогда нельзя быть уверенным, что они не выйдут из-под управления. Я все ждал, когда это с тобой случится. Вот, кажется, дождался. - Гандзюк внимательно посмотрел на продюсера. - А ты молодец, тебя надолго хватило. Я, честно говоря, даже не ожидал.
  
  35.
  
   У Дормидонтовой вызрела одна идея. Она возникла, когда она тайком наблюдала за Кайгородовым. Он сидел на скамейке, несмотря на то, что было ветрено и прохладно. Но казалось, что не замечал непогоды. Но, как ей показалось, не потому что был так глубоко погружен в какие-то заоблачные мыслительные дали, а потому, что испытывал полное равнодушие к происходящему вокруг и даже к своим ощущениям.
  Нина Сергеевна хорошо понимала его состояние, она и сама недавно была в него глубоко погружена. А он погружен в него гораздо глубже. Человек, который был в центре внимания всего мира, вдруг оказался отрезанным от него, уединившись в квартире. Он не может не испытывать больших переживаний, такая жизнь не для него. Ему не хватает в ней чересчур многого. А главное аудитории, для таких, как он, нет ничего важней, чем хотя бы периодически делиться с другими тем, что накапливается в душе и в голове. Вот пусть и делится. Конечно, аудитория тоунхауза чересчур мала, да и может быть и качество ее желает быть лучше. Но другой-то нет. По крайней мере, она, Нина Сергеевна, найти для него не способна. В любом случае надо попробовать уговорить и лектора и слушателей провести такую лекцию. Было бы непростительным упущением не воспользоваться таким шансом.
  Едва эта идея окончательно оформилась в голове Дормидонтовой, она тут же приступила к ее реализации. Первым делом она позвонила в квартиру Кайгородовых.
  Они сидели на напротив друг друга, пили чай. Дормидонтова рассматривала философа. И с горечью констатировала, что он изменился к худшему, постарел и как-то потух. Какая-то беспросветность таилась во всем его поведении, в равнодушно смотрящих на нее глазах. Ее диагноз оказался верным. Может, сейчас он хоть чуточку оживет.
  - У меня есть к вам предложение, - произнесла Нина Сергеевна. - Она посмотрела на него, но никакой реакции на свои слова не обнаружила.
  - Что за предложение? - явно из вежливости поинтересовался Кайгородов.
  - Почему бы вам не прочитать лекцию перед жильцами нашего дома. Вы знаете столько всего интересного. Ваши суждения столь непривычны и парадоксальны. Я много думала над ними в последнее время. - Она замолчала.
  - И что вы думали?
  - Если быть честной, со многими вашими суждениями я не согласна. Они вызывают у меня отторжение, неприятие. Хочется с вами спорить, иногда даже ожесточенно. Но через какое-то время возникает, нет, не согласие, а какое-то странное ощущение, что речь у вас идет о чем-то таком, до чего не доходят мои слабые женские мозги. Ваша возможная правота где-то в другой зоне человеческого сознания. Мы же обычные люди мыслим чересчур узко и прямолинейно. - Дормидонтова взглянула на своего собеседника и удивилась тому, что он явно слушает ее со вниманием. По крайней мере, его глаза уже не смотрели столь безучастно.
  - Не ожидал услышать от вас таких интересных слов, - едва заметно улыбнулся Кайгородов. - Люди все больше и больше ограничивают себя в мышлении, и все резче реагируют на попытки нарушить эти границы. Свободомыслие - это же не провозглашенный политический принцип, а способность людей действительно быть свободными в своих умственных занятиях. Иначе этот принцип превратится в способ борьбы со свободным мышлением. Так это повсеместно и происходит.
  - Так вы согласны? - сама не знаю чему, обрадовалась она.
  - Если кому-то это будет интересно, я выступлю.
  - Непременно всем будет интересно. Я вам сообщу, когда будет назначена лекция.
  Нина Сергеевна потом удивлялась, почему ей так легко удалось уговорить жильцов дома прийти на лекцию. Она-то была уверенна, что никто не захочет слушать Кайгородова. И ей придется долго и упорно убеждать людей. Но все прошло очень легко, в той или иной форме все выразили согласие с этой идеей. Самое трудное оказалось согласовать время, которое всех бы устраивало. Но удалось решить и этот вопрос. С этим радостным известием она и пришла к нему.
  Реакция Кайгородова удивила Дормидонтову, она вдруг заметила, что ее известие взволновало его. Он вдруг как-то засуетился, встал, прошелся по комнате, сел и снова встал.
  - Вы удивлены моим поведением? - заметил Кайгородов удивленное выражение на лице женщины.
  - Немного, - созналась она.
  - Я и сам в какой-то степени удивлен. Знаете, в своей жизни я прочитал больше тысячи лекций. Читал студентам, рабочим, министрам и президентам. И не могу сказать, что сильно волновался даже в такой аудитории. Разве только в само начале, но я был еще совсем молод. - Он замолчал. - А сейчас меня не отпускает мысль, что это последний раз, когда я встану за кафедрой, чтобы произносить речь. И я должен буду сказать нечто самое важное, чего может, не удалось сказать еще ни разу. Хотя понимаю, насколько это бесполезно, нас все равно не слышат. И не услышат. Человечеством овладела глухота на все, что мешает ему примитивно наслаждаться. Но это не имеет значение, крайне важно, чтобы каждый выполнил бы долг до конца. Вне зависимости от реальной пользы и отдачи. Это фундаментальный закон Вселенной. Вы меня понимаете?
  Дормидонтова если и понимала Кайгородова, то не все и не до конца, но это не имело для нее особого значения. Она же не дурочка, чтобы не осознавать, что они люди разного калибра. Хотя она никогда не считала себя дурой, а наоборот, весьма даже умной, но что ее ум по сравнению с умом этого человека. Тут даже сравнивать смешно.
  Они еще немного поговорили о предстоящем мероприятии, и Нина Сергеевна ушла к себе.
   Кайгородов стоял возле стола и смотрел перед собой. Им вдруг овладело сильное любопытство: как собравшие тут в общем-то случайные люди воспримут то, о чем намерен он говорить. Бывали случаи, когда дело доходило и до агрессии, не раз в него летели самые разные предметы, его пытались ударить. И у некоторых это даже получалось. Не случайно, что нередко его сторонники создавали своими телами вокруг него что-то вроде защитного кордона, чтобы он мог бы благополучно покинуть аудиторию. И порой эти меры оказывалась очень даже не лишними. Почему-то есть вещи, упоминание о которых выводят людей из себя, приводит в бешенство. Хотя если рассудить здраво и спокойно, им не должно быть дело до них, все это не более чем фантомы. Но именно фантомы оказывают на наше сознание наибольшее влияние.
  - Если вы готовы меня слушать, то я готов начать, - произнес первую фразу Кайгородов.
  - Для того и собрались, - от лица всех ответил Пуртов, хотя на это его никто не уполномочивал. Впрочем, и возражений со стороны остальных не последовало.
  - В свое время этому вопросу мы уделяли самое пристальное внимание. Проводились исследования, делался анализ самых разных происходящих на земле процессов. Я не стану вас утомлять научными выкладками, постараюсь говорить максимально доступно. Вывод же наш оказался таков: активирована программа на уничтожение человечества. Причем, сроки определены довольно короткие. Не могу их точно указать, но процесс идет по нарастающей и весьма стремительно. Это выражается в резком росте консерватизма, патронажных настроений, в безудержном стремлении к потребительству и гедонизму. В человеке все сильней сокращается внутренне пространство свободы. Все, что сегодня активно развивается, направлено на порабощение человека. Только свобода способна противостоять этому уничтожению. Но вопрос в том, где найти ее, из каких источников ее пить?
  Сегодня человечество начало путь к своей гибели. Это связано с новой ролью искусства. На протяжении всей предыдущей истории оно являлось мощным фактором развития общества и человека. Благодаря нему, дух человеческий производил гигантскую поступательную работу, это было колесо, которое постоянно двигалось вперед. С помощью искусства, науки, стремления человека к творчеству происходило разблокирование исторических пробок, периодов застоя на его пути. Обеспечивалась непрерывная генерация луча творения, он двигался все дальше и дальше от своего первоначального источника с нарастающей интенсивностью.
  Но с какого-то момента пошел обратный процесс, искусство стало превращаться в фактор регресса и деградации. Оно больнее не способствует росту человеческого потенциала, наоборот, стремительно его понижает. Искусство само превращается в мощный заградительный барьер в деле развития и преобразования человека.
  На протяжение тысячелетий развитие искусства опережало развитие человечества в целом. Это являлось огромным стимулом для интеллектуального и духовного роста богатства людей. Но в какой-то момент положение стало обратным, искусство начало отставать от общего развития. Это стало поворотным моментом, так как центр тяжести стал стремительно падать вниз. А вместе с ним и вся цивилизация.
  Почему искусство превратилось из средства прогресса в источник регресса? Есть несколько основных причин. Это беспредельная коммерциализация, оно подчинило себя задачам извлечения прибыли. Это привело к тому, что искусство стало ориентироваться на все самое худшее, что есть в человеческой натуре, как на потенциальный источник больших доходов, так как принято считать, что игра на человеческих пороках приносят больше прибыли, чем игра на человеческих добродетелях. Искусство стало воспроизводить в гигантских масштабах не элементы развития, а элементы деградации, которые заполонили буквально все сознание.
  Вторая причина - развитие технологии искусства, оно стало больше заниматься не поиском новых смыслов, а поисков новых форм и новых технических решений. Техника освободила человека от необходимости проникновения на новую глубину, вместо этого она сосредоточила его внимание на новых образцах выражения. Количество форм стремительно увеличивается, а глубины, которые они выражают, мельчают. Это крайне опасное явление, оно приводит к вырождению содержания, оно вообще становится постепенно все менее нужным. Но без содержания мы начинаем пятиться назад, так как в этом случае искусство перестает быть предметом онтологического познания, а значит человек, его потребляющий, не соприкасается с древом жизни. Если же нет такого соприкосновения, оно начинает сохнуть.
  Мы привыкли говорить, что где-то там во Вселенной пребывает абсолютный разум. Но в мироздание устроено все попарно, следовательно, если существует абсолютный разум, то существует и абсолютная глупость. И эта глупость канализируется на земле. Анализ показывает огромное превалирование каналов глупости над каналами ума. Мы пытались понять, почему это происходит. Но точного ответа так и не нашли. Но некоторые предположения были сформированы. Мы живем на земле в зоне превалирования материальных законов, в крайне ограниченном пространстве свободы. Оно настолько в человеческом мире невелико, что каждый ее плацдарм требует самой активной защиты, ожесточенной борьбы за его самое ничтожное расширение. Не будем вдаваться, почему это произошло, но реальность такова, что земля это цитадель вселенской несвободы. И в этой сплошной и невероятно плотной массе существуют лишь небольшие прогалины свободы. Эта огромная, очень тяжелая и плотная масса несвободы требует для себя выхода. Или, как я раньше сказал, канализации. Ее вариантов крайне много. И они весьма разнообразные. Хотя если углубиться в них, то с какого-то слоя повторяют друг друга почти дословно. Религиозные учения, идеологии, различного рода моральные заповеди и установки, политэкономические теории - это те самые пути, благодаря которым вселенская глупость проникает в наше сознание. Иногда она конвертируется в удивительно тонкие и даже остроумные конструкции, разгадать их истинную суть почти нереально. Я говорю, почти, потому что все же есть такая возможность. Хотя по силам она немногим.
  Есть ряд признаков, по которым можно узнать глупость. Это всегда крайне консервативная, крайне прочная конструкция, с очень жестким набором догм. И чем сильней они возводятся в абсолют, тем большую глупость представляют.
  Я не буду развивать сейчас мысль, что всякая идея, идеология, религия является гигантским энергетическим полем, которое нуждается в постоянной подзарядке энергией. Наиболее обильно подпитываются те поля, которые выражают высшие ценности. В первую очередь Бог, потом Родина, идеология. Они нуждаются в огромных количествах адептов. Иначе долго не протянут, так как внутренний потенциал у них настолько мощный, что съедает значительное количество энергии для собственных нужд. Это напоминает работу электростанции; чтобы заработали турбины, нужно затратить на это вырабатываемой электроэнергии. Поэтому они захватывают в свою орбиту все больше людей. Придумываются все новые изощрения, невероятно обветшалые идеи, к изумлению многих, возрождаются с новой силой. И никто рационально не может это объяснить, вместо ожидаемого прогресса мы повсеместно видим нисхождение в прошлое. Люди не способны преодолеть это страшное наваждение, наоборот, они оказываются в его полной власти. Они становятся крайне агрессивными и непримиримыми, они совершенно не воспринимают даже проблесков свободы. И все, что их окружает, направлено на поддержку этого затемненного сознания.
  Какой же вывод? Мы сдаем один плацдарм за другим. Причем, там, где нам кажется, присутствует свобода, ее на самом деле не больше, чем там, где она отродясь не бывала. Поймите, нам нужна свобода не просто потому, что это красиво звучит. Нам поставлен ультиматум, что достижение максимальной свободы - это условие нашего выживания. Во Вселенной происходит борьба между разными силами, там протекают крайне интенсивные процессы. Мы точно не знаем значение и роль в них человечества, но все говорит о том, что оно не такое уж и незначительное. Иначе не было бы тут такой ожесточенной борьбы.
  К сожалению, мы оказываемся на стороне, условно говоря, темных сил Вселенной, а именно они направляют ее к гибели. И первой жертвой этого процесса станет населяющие нашу планету человеческие существа. Мы безнадежно проигрываем свою битву. Наше движение сделало попытку изменить ситуацию, но натолкнулось на бешеное сопротивление. Есть ли силы и шанс еще что-то изменить? Честно скажу, не знаю. Но смотрю на ситуацию пессимистически. Пожалуй, это то, что я хотел вам сказать в своей первой тут лекции. Не знаю, будут ли другие, это зависит от вас.
  
  36.
  
   Муссель поставил последнюю точку, встал, выпил воды и снова сел за компьютер. Он смотрел на текст, на его создание он затратил целый год. И вдруг у него возникло сильное желание его бесследно стереть. Это займет всего несколько секунд, и все плоды напряженной работы мгновенно и навечно исчезнут.
  Раньше подобные мысли к нему никогда не приходили. Наоборот, он всегда сильно боялся потерять свой текст. А потому делал на разных носителях несколько копий. Но сейчас искушение все сильней одолевало его, он вдруг ощутил сладость подобной мести человечеству, которому не нужны его произведения.
  Муссель выдели текст, теперь, чтобы его бесповоротно уничтожить, оставалось нажать на клавишу, то есть сделать всего одно движение. Он сидел и смотрел на клавиатуру, не зная, что предпринять. Эти колебания были такими мучительными, что ему даже стало немного не по себе. Неспособность принять окончательное решение требовало от него какой-то разрядки. Иначе он мог просто не справиться с напряжением внутри себя.
  Внезапно к нему пришла мысль поговорить об этом с Дормидонтовой. Ему кажется, что она может и понять его и что-то посоветовать. Хотя в глубине души он отдавал себе отчет в том, что дело заключалось не только в этом, ему просто хотелось поговорить. Трудно всего себя постоянно носить в себе, какую-то часть нужно выводить наружу и там оставлять. Он же за последние годы чересчур уединился, отделился невидимой стеной от остального человечества. Во многом причиной этого стали бесконечные неудачи, невозможность реализовать свое творчество. Вот он и решил замкнуться в себе. Хотя в молодости был совсем другим, веселым, компанейским, у него было много друзей и женщин. Но когда он занялся писательством, то незаметно для себя стал от всех удаляться. Произошло это не сразу, по началу вроде бы ничего не изменилось. Он тогда был уверен, что станет знаменитым писателем, обретет известность и богатство. Но год шел за годом, а ничего не менялось, никто не собирался его издавать. И незаметно стала усиливаться мизантропия, ему все меньше хотелось общаться с людьми.
  Его знакомые знали, что он занимается писательским трудом. И, естественно, спрашивали, как успехи на этом поприще. Сначала Муссель либо отшучивался, либо старался перевести разговор на другую тему. Но нельзя же было бесконечно его избегать. Тем более некоторые проявляли настойчивость в своих расспросах. И постепенно он стал избегать людей. Пока однажды не обнаружил, что замкнут в панцире полного одиночества. Нельзя сказать, что это обстоятельство его сильно огорчило, хотя и не обрадовало, скорей он принял его как данность. И с тех пор пребывал в нем, не ощущая ни комфорта, ни дискомфорта.
  Но с какого-то момента Муссель стал чувствовать, что ему чего-то не достает. Это чувство усилилось после беседы с Кайгородовым. Он понял, что его одиночество - эта защитная реакция, которая по большому счету его не защищает, а делает еще более уязвимым. Ведь любое вторжение в него вызывает угрозу обрушения всей той конструкции, которую он возводил столько лет. И при этом никто не придет на помощь, не поддержит в нужный момент.
  Муссель подошел к шкафу и стал рассматривать свой гардероб. Давно он его не обновлял, вещи старые, поношенные, не модные. Даже нечего одеть, направляясь к женщине, чтобы выглядеть более привлекательным. Он достал костюм, рубашку, облачился во все это. Какое-то время разглядывал себя в зеркало. В таком виде он выглядит, конечно, не можно, но вполне сносно. Значит, можно идти.
  Муссель нажал на кнопку звонка. Дверь отворилась, и появилась Нина Сергеевна. Она была в простом ситцевом халатике, не накрашенная. И, увидев его, смутилась. Только теперь до него дошло, что он поступил не корректно, надо было позвонить, договориться о встрече. Она бы подготовилась к ней. Но теперь уже ничего не исправишь.
  - Извините, что я так, без звонка, - пробормотал Муссель. - Но так захотелось поговорить. Но если я не вовремя, могу зайти в другой раз.
   - Что вы, Валерий Михайлович, я рада, что вы пришли. Я ничем не занята. Проходите.
  Дормидонтова провела гостя в квартиру, посадила его в кресло, дала полистать журнал, сама же извинившись, исчезла за дверью. Вернулась она минут через пятнадцать в совсем другом виде: в строгом, но вместе с тем элегантном костюме, на лице макияж. И Муссель вынужден был признать, что в таком виде она выглядит гораздо привлекательней.
  Хозяйка квартиры попросила еще немного времени. За это ожидание Муссель был вознагражден последующим чаепитием с очень вкусным вареньем.
  - Вы, наверное, удивлены моим визитом, - произнес Муссель после того, как с большим удовольствием выпил ароматного чая.
  - Скажу откровенно, немного да. Но я рада, что вы зашли ко мне. Мы же соседи и должны дружить. Разве не так?
  - Так, хотя сегодня соседи редко дружат. Каждый сам по себе.
  - И это очень плохо! - горячо проговорила Дормидонтова. - Это никому не добавляет счастья. А его и так очень мало. Вот вы разве счастливы? Извините меня, Валерий Михайлович, но по вам уж точно этого не скажешь.
  - Да, вы правы, Нина Сергеевна. Об этом я и хотел в каком-то смысле с вами поговорить.
  - Я буду рада, если смогу чем-нибудь помочь вам, - проникновенно произнесла Дормидонтова.
  - Я и сам не знаю, - смущенно улыбнулся Муссель, - может ли кто-нибудь мне помочь. Просто мне вдруг захотелось с кем-нибудь поговорить. С вами такое случается?
  - Конечно, и очень часто. Я считаю такое желание совершенно нормальным. Еще чаю?
  - Не откажусь.
  Она налила ему чаю и наполнила розетку вареньем.
  - Хотите, я вам дам с собой варенья. Мне кажется, оно вам понравилось.
  - Очень вкусное. Но может быть его у вас мало?
  - Не беспокойтесь, мне хватит. - Дормидонтова посмотрела на Мусселя. - Мне кажется, вас что-то тревожит.
  - Да. Я едва сегодня не уничтожил свое произведение, которое писал почти два года. Я был совсем чуть-чуть от этого.
  - Но почему?
  - Мой роман никому не нужен. Эта работа абсолютно впустую. Я не могу ее не делать, но при этом она никого не интересует.
  Дормидонтова задумалась, с такой ситуацией она еще не сталкивалась. Вся работа, которая она делала на протяжении всей жизни, была востребована. И ей даже в голову не могло прийти что-то делать, если это никому не нужно. Она бы тут же прекратила этим заниматься. Таких ситуаций у нее было немало. И никаких особых проблем она в них не видела. Не получилось, так не получилось. Но сейчас она понимала, что это особый случай. И надо действовать как-то иначе, обычные рекомендации не подойдут.
   - Вы говорили на эту тему с Александром Рюриковичем? - на всякий случай поинтересовалась она.
  - Говорил.
  - И что он вам сказал?
  - Что моя работа необходима, если высший разум снабжает меня информацией, значит, ему нужно, чтобы она была бы упорядочена. Это требуется для осуществления какого-то процесса.
  - И что за процесс?
  - Об этом нам не дано знать, - едко произнес Муссель.
  - Но может так оно и есть, - робко произнесла Нина Сергеевна.
  - А мне что делать? Я устал быть ненужным, устал служить каким-то непонятным мне процессам. . Я не могу принять такое объяснение, даже если оно и верно по сути. Мне от этого ничуть не легче. Меня гнетен бессмысленность всего, что я делаю.
  - А вы не пробовали издавать?
  - Бесчисленное количество раз. Но ни одна попытка не увенчалась успехом.
  - А что вам сказал на сей счет Кайгородов?
  - Таково мое предназначение. Получаемая мною информация не предназначена для тиражирования.
  - А давайте я стану вашим читателем. Понимаю, этого недостаточно, но все же лучше, чем ничего.
  Муссель внимательно посмотрел на женщину.
  - Вас это не обременит?
  - Что вы, наоборот. Я очень люблю читать. Мне будет крайне интересно. Кстати, у меня никогда не было знакомого писателя.
  - Писатель - это тот, кто признан писателем.
  - Вовсе нет, - живо возразила Дормидонтова. - Писатель тот, кого хочется читать. А многих из тех, кого издают, читать совсем не хочется. Я много раз сталкивалась с этим. Все же я учительница русского языка и литературы. Приносите мне свое произведение, лучше то, которое только что закончили. А потом и до других доберемся.
  - Хорошо, договорились. - В голосе Мусселя прозвучало некоторое сомнение. - Но если вам не понравится, не утруждайте себя.
  - Не беспокойтесь, я привыкла говорить людям правду.
  Это было действительно так, Нина Сергеевна старалась никогда не врать. Хотя иногда это было невероятно трудно сделать.
  
   37.
  
  Обещанные гости приехали к Рафиту через пару недель, когда он уже и перестал их ждать. И уже стал надеяться, что они не появятся. Тем более, в институте была горячая пора, надо было готовиться к зачетам. А он непременно хотел все успешно сдать. Для него с какого-то момента это стало принципиальным делом. Он хотел доказать всем этим поддонкам, которые считают их, кавказцев, недоумками, что он лучше, талантливей их. Тем более, так оно и было на самом деле. Ему нравилась учеба, он с удовольствием проводил много времени за учебниками. К тому же у него появилось несколько любимых преподавателей. В отличие от многих своих сверстников ему было с ними легче строить отношения, они относились к нему как равному, он не ощущал с их стороны никакого пренебрежения к себе из-за того, что он здесь чужой, пришелец из другой цивилизации. Наоборот, он без труда находил с ними общий язык, с удовольствием посещал их лекции и семинары. Для него это было настоящей отдушиной, без нее он бы мог не выдержать внутреннего напряжения, возникающего от ощущения собственной уязвимости и неполноценности. Его мысль металась от одного берега до другого, от ненависти к националистам до признательности к преподавателям, которые не жалели для него ни своего времени, ни сил.
  Невольно он вспоминал своего отца, который тоже сталкивался с подобными ситуациями. Рафит помнил его совет: из двух вариантов выбирай тот, в котором больше добра. Но не всегда удается поступить именно так, жизнь подчас неумолимо подталкивает к прямо противоположному варианту.
  Рафит ощущал, как постепенно накаляется ситуация и в институте и вокруг него самого. Противостояние с каждым днем усиливалось, причем, приобретало все более агрессивные и нетерпимые формы. И под влиянием этой пропаганды попадало все больше студентов. Те из них, которые еще недавно казались ему вполне лояльными, благожелательно настроенными по отношению к нему, другим кавказцем вдруг превращались в недоброжелателей. Это происходило обычно незаметно, а потому неожиданно. Нельзя было быть уверенным ни в ком. И это сильно угнетало юношу. Если вокруг одни враги, то не надо быть провидцем, чтобы предугадать неизбежность столкновения. Будет ли оно скоро или пройдет довольно много времени, это не важно, главное, что его не избежать.
  Дядя позвонил ему поздно вечером, когда Рафит собирался уже ложиться. Его голос звучал как-то затаенно.
  - Рафит, как хорошо, что ты еще не спишь, - произнес дядя. - Надеюсь, ты не забыл о нашем последнем разговоре?
  - Нет, дядя, я все хорошо помню.
  - Вот и отлично. Я не сомневался в тебе. К тебе придут гости.
  Сердце Рафита забилось сильней.
  - Когда?
  - Скоро, совсем скоро, - засмеялся дядя. - Буквально с минуты на минуту. Напои их чаем, накорми. Они с дороги. Пробудут у тебя недолго.
  Рафит почувствовал сильное волнение, но он постарался взять себя в руки. Слава Аллаху, он как раз сегодня купил продукты. Словно как предчувствовал.
  Гости появились минут через двадцать. Их было трое, все молодые парни, совсем немного старше его. Одеты похоже, скромно, вернее, неприметно.
  Он отвел им отдельную комнату. Как и просил дядя, накормил и напоил чаем. Рафит ожидал, что у них завяжется разговор, но гости были на редкость молчаливы. Лишь сдержанно благодарили его за угощение. После чего сразу же легли спать.
   Они прожили у Рафита три дня. И все три дня никуда не выходили. Но и с ним не общались. Говорили между собой. Едва же он подходил, тут же замолкали. Рафит сделал несколько попыток завести разговор, но из них ничего не вышло. И он перестал их предпринимать. Не хотят, значит, не хотят, их дело. Хотя он понимал, что вопрос не в их нежелании, а в чем-то в другом.
   По возможности все эти дни, что они провели у него, он наблюдал за ними. Его поражала та скромность, с которой они жили в быту. И еще больше - та неистовость, с которой они каждый раз молились. Такого он в жизни еще не наблюдал. Он прикидывал все это на себя - и не находил ответа.
  Исчезли они так же внезапно, как и появились. Это случилось почти ночью, все трое вдруг вышли одетыми из комнаты, с чемоданами в руках. Один из них, как считал Рафит главный, сообщил ему, что они уезжают. Поблагодарил за гостеприимство и вышел из квартиры. Все остальные последовали за ним.
  После их ухода Рафит одновременно ощутил облегчение и тревогу. Чем навеяна она, он не до конца понимал. Но был уверен, что она, если и исчезнет, то не скоро. И вообще, пребывание этих таинственных людей не пройдет для него бесследно.
  
  
  38.
  
  - Ты никогда еще не был так плох в постели. Ты словно бы поглощен чем-то другим. О чем ты думаешь, можно узнать?
  - Ты права, я немного сам не свой. А если скажу, о чем думаю, будешь смеяться.
   - Ну хоть посмеюсь, раз не получила удовольствие. Говори.
  Лидия перегнулась через него, достала со столика сигареты, закурила и выжидающе посмотрела на Бенедиктова.
  Бенедиктов чувствовал, что он попал в небольшую западню. Хотя они уже встречались несколько лет, он не мог сказать, что они уж так были духовно близки. Хотя какое-то время он раздумывал, а не жениться ли на ней. Правда эти мысли не мешали ему периодически заводить интрижки с другими женщинами, но почему-то они быстро заканчивались, в вот роман с Лидией все продолжается и продолжается...
  Лидия была актриса, скорее умная, чем очень талантливая. Так она сама говорили о себе, и Бенедиктов с ней соглашался. Ее игра была действительно не столько вдохновенной, сколько рассудочной, она проникала в роль не через дверь интуиции, а через дверь ее всестороннего осмысления. Иногда это работала в нужную сторону, а иногда приводила к неудаче.
  Они познакомились во время съемок одного фильма. И сблизились быстро, легко и естественно. Лидия действительно была умна, при этом, хотя и не красавица, но очень приятная. К тому же она сочетала в себе качество умелой любовницей и хорошего друга, что вообще в женщинах встречается весьма редко, так как часто эти две ипостаси в них отчаянно борются между собой. А уж в артистках такое сочетание уж совсем редко. Она была мягкая, добрая и при этом очень ироничная до такой степени, что иногда довольно больно ранила его. Делала Лидия это не со зла, просто ее ирония по своей природе обладала сильно заостренным наконечником. И сейчас Бенедиктов побаивался ее стрел. Но и молчать он не мог, эти мысли не давали ему покоя.
  - То, что я буду говорить, предупреждаю сразу, это глупость. Но, знаешь, в сущности, мы никогда не можем точно знать, что глупость, а что нет. Наши представления о многих вещах крайне ограничены и искаженны.
  Лидия посмотрела на Бенедиктова долгим взглядом.
  - Солидное для тебя предисловие. Таких длинных от тебя я еще не слышала.
  - И не услышала, если бы...
  - Что если бы... Ну, давай, говори. Мне уже надоело слушать твое мычанье.
  - Хорошо. В доме, где я живу, поселился некто Кайгородов. Ты когда-нибудь слышала о нем?
  - Да, и даже интересовалась некоторыми его идеями. Правда, это было довольно давно. Потом я перестала следить за ним. - Лидия замолчала. - А хочешь знать, почему?
  - Конечно.
  - Я познакомилась с тобой, и мне это стало не интересно. Но это невероятно, что он живет в твоем доме. Просто какое-то чудо! Таких людей, как он, в мире единицы.
  - Ты права, - без большого энтузиазма согласился Бенедиктов. - Он прочитал перед нами лекцию. И в этой лекции он доказывал, что человечество прямиком двигается к своей гибели. И одна из причин связано с искусством. Точнее с тем, во что оно выродилось в наше время. Если говорить коротко: вместо развития, как это было раньше, оно сейчас является инструментом всеобщей деградации.
  - Для тебя это новость? - насмешливо произнесла Лидия. - Я это давно поняла. Просто то, что сейчас происходит, опускает нас все ниже и ниже. Наше искусство становится совершенно примитивным. Другое дело, я как-то не думала о том, что это может привести к гибели человечества. Но вполне возможно, что твой сосед прав.
  - В тот-то и дело скорей всего прав, - мрачно подтвердил Бенедиктов. - Он это доказывает весьма убедительно. Я анализировал его аргументы. И не нашел в них изъяна. У меня в подсознании давно уже шевелилось нечто подобное. Просто мне не хватало ума проследить всю цепочку. Вот я и делал вид, что как бы не понимаю, что реально происходит. Я смотрю на своих коллег, и мне становится страшно. Это действительно ужасная деградация. Они не люди, а примитивные машины для зарабатывания денег. Ради них они готовы сниматься в любом, даже в самом бессмысленном фильме и в любом виде. Они несут ни свет, а тьму.
  - Не слишком ли ты все преувеличиваешь, дорогой?
  - Нет, не слишком. Все дело в масштабах явления. Оно достигло неимоверного размаха, оно просачивается повсюду. И все сильней подчиняет мышление и поведение людей. По сути дела это становится уже единым процессом. И он только расширяется. Ты понимаешь, о чем я.
  - Да, - отозвалась Лидия. - Человечество ничего так не делает успешно, как деградирует. - Она снова закурила.
  - Ты все воспринимаешь только как повод для иронии.
  - А что ты предлагаешь? Вместе часок пореветь. Не будь таким серьезным. Нигде так не требуется чувство юмора, как перед концом света.
  - Все же я напрасно завел этот разговор, - вздохнул Бенедиктов.
  Лидия вдруг затушила сигарету и поцеловала любовника.
  - Я все прекрасно понимаю. Кроме одного, почему тебя это так расстраивает?
  - Потому что... Я не знаю. Но это давит на меня. Я не могу отделаться от мысли, что я все делаю неправильно. Вместо хороших фильмов я снимаю заведомо плохие. Хотя могу снимать хорошие. Я себя поймал на том, что это сродни преступлению.
  - Ты попал под влияние этого Кайгородова. Вот увидишь, скоро пройдет.
  - Дело не в его влиянии, дело в том, что все так оно и есть. Это же страшно, когда человек знает, как надо, а делает, как не надо. Но именно этим заняты тысячи людей. И все чувствуют себя спокойными, всем плевать, куда все это катится. Они не думают об этом и не хотят думать. Лишь бы им было бы хорошо.
  - Ладно, пусть так, но что же ты намерен делать?
  - Вот об этом я все время и думаю. Я должен предпринять какие-то шаги. Может, я тебе кажусь полным идиотом, который сам ставит крест на своей карьере, но это какая-то сила внутри меня, которая заставляет так поступать. Я пытался ее подавлять, изгонять, как когда-то бесов. Но все безрезультатно. Что-то с этим непременно придется делать.
   Бенедиктов на какое-то время замолчал, словно ожидая реакции. Но она не последовала. Он посмотрел на Лидию и поразился серьезности выражения ее лица. Обычно оно было насмешливым или ироничным. Или страстным в отдельные мгновения.
  - Если тебе нужно мое мнение, то именно так и поступай. И не обращай ни на кого внимания. А я буду с тобой. Чем смогу, тем и помогу. Я всегда была уверенна, что существуют вещи, которые важней нас самих.
  - Но ведь в таком случае ты не снимешься в сериале. А тебе светит большая роль и хорошие деньги?
  - Как-нибудь переживу потерю и то и другое, - пожала голыми плечами Лидия. - Судьба человечества важней.
  По ее тону Бенедиктов так и не понял: говорила ли она серьезно или как обычно иронизировала?
  
  39.
  
  Первые часы энтузиазма сменились у Пуртова некоторым смущением. В своей жизни он испытывал много, многие совершенные им поступки никак нельзя было причислить к высоконравственным. И все же откровенной подлости он никогда не совершал, хотя такие возможности и возникали, причем, в больших количествах. Но всякий раз что-то его удерживало на краю. Хотя поступи он иначе, мог бы получить дополнительные доходы или преимущества. Но то, что он воздерживался от таких деяний, радовало его. В нем жило ощущение какой-то неведомой, находящейся внутри него силы, которая не позволяет ему переступить некую незримую черту.
  Посреди внутреннего ликования Пуртов вдруг поймал себя на том, что его смущает предстоящий разговор с Оксаной. Заключенное с Самиевым соглашение сильно смахивало на торговлю людьми. Правда, он и сам ее купил, но купить - это еще не продать. Да и вообще от всей этой истории попахивает не слишком здорово. Впрочем, еще недавно он бы и не услышал этого запаха, для него все в этом плане было нормально. Но по своей глупости он поперлся на лекцию этого Кайгородова. И теперь его слова не выходят из головы.
  Раньше он никогда не думал о том, катится ли человечество к своей гибели или нет, даже близко подобных мыслей не возникало. Но после этой лекции он вдруг ясно увидел, что Кайгородов прав! Именно туда все и катится. Он слишком хорошо знал среду, в которой вращался, мир большого бизнеса, царящие в нем нравы. Эти люди не способны вытащить мир из ямы, они думают только о себе, они настолько поглощены всепроникающим гедонизмом, что ни на какую, даже минимальную жертвенность, на самое ничтожное ограничение своих желаний не способны. А без этого ничего позитивного в жизни сделать нельзя. Эту истину он давно постиг. Он-то ясно видит, как как стремительно деградируют, владеющие миллионами и миллиардами, люди. А если это происходит, то означает лишь одно: будущего ни у кого нет. Потому что, если те, в чьих руках капитал, не желают развития ни для себя, ни для мира, то никакая сила не способна ничего изменить к лучшему.
  Пуртов сколько себя помнил, всегда был склонен к размышлениям. В школе ребята даже прозвали его философом. Правда, по мере взросления это качество не то что исчезло, а оказалось куда-то задвинутым назад, а вперед вышли совсем иные свойства его характера. Но полностью оно не исчезло, иногда ему даже нравилось сесть в каком-нибудь экзотическом месте на берегу моря или океана с бокалом вина в руке и поразмышлять о смысле бытия. В такие минуты мысли летели легко и беспрепятственно, как вода с горного склона, и он наслаждался их потоком. Его радовали нежданные прозрения, они повышали уважение к самому себе. Он-то хорошо знал, как не любят серьезно размышлять на отвлеченные темы его коллеги по бизнесу, для них все эти тонкости представлялись совершенно излишними.
  Но все это было так, межу прочим, что-то вроде хобби, которое не уводило его вглубь. При своей занятости он просто не мог себе это позволить. Иначе его ждет крах. Это Пуртов знал твердо.
  Но сейчас все было как-то по-другому, мысли о гибели человечества назойливо жужжали в голове, как мухи в комнате. Хотя, что ему до этого, при его жизни этого же не случится. Кайгородов говорил об этом, как об отдаленной перспективе. Да и он сам отчетливо видит, что процесс хотя и запущен, но разворачивается постепенно. Так что на его век хватит. А что будет после смерти, какая к черту разница. Не стоит об этом размышлять. У него сейчас совсем иные задачи.
  Впрочем, они тоже в определенной степени смущали Пуртова. Предстоящий разговор с Оксаной был ему неприятен. Как она отреагирует на его предложение? У нее есть все основания для негодования и презрения.
  Они сидели напротив друг друга, и пили чай. Прошло уже довольно много времени, а Пуртов все не решался приступить к тебе разговора, ради которой он пришел к Оксане. Но откладывать больше было уже нельзя.
  - Я пришел к тебе, чтобы поговорить на важную тему, - начал Пуртов. - Надеюсь, ты поймешь меня. К тому же ты только выиграешь от всего, что произойдет.
  Оксана поставила чашку на столик.
  - Ты намерен отдать меня кому-то другому?
  Пуртов даже слегка вздрогнул от такой ее проницательности.
  - Почему ты так думаешь?
  - Я знала, что однажды ты мне это скажешь. Давно ожидала.
  - Тогда эта минута наступила.
  - И кто теперь мой новый хозяин?
  Пуртова внезапно стало невероятно неприятно от всего происходящего. Он не мог отделаться от ощущения, что все глубже погружается в бочку с грязью.
  - Ты понравилась Самиеву.
  - Так я и предполагала. То-то этот боров не спускал с меня глаз.
  - Он очень богат. Гораздо богаче, чем я.
  Но к некоторому удивлению Пуртова этот аргумент не произвел на девушку никакого впечатления. Она неподвижно сидела в кресле и смотрела прямо перед собой. А ведь он полагал, что она обрадуется, став содержанкой миллиардера.
  - А ты не думаешь, что я не хочу уходить к нему, - вдруг произнесла она.
  - Почему?
  - Я привыкла к тебе.
  - Я понимаю, я тоже к тебе привык, - пробормотал он.
  - Тогда зачем нам расставаться?
  - Но я же сказал, он богаче меня.
  - А ты гораздо его красивей. И приятней во всех отношениях. Я немало знаю о нем, он мерзкий тип. Представляешь его голыми. Это огромное брюхо.
  - Тебе не нравится только это?
  Оксана отрицательно покачала головой.
  - Нет, это не главное. К брюху можно привыкнуть.
  - Что же тогда?
  - Но я же сказала: мне хорошо с тобой. Ты мне нравишься. Ты не такой, как другие.
  Пуртова стало интересно.
  - В чем же мое отличие?
  Оксана наморщила лоб.
  - Мне трудно точно объяснить. Я знала многих богатых людей. Ты не зашорен на деньгах. Мне это всегда в тебе нравилось. С тобой можно говорить на разные темы. Знаешь, я бы от тебя даже родила.
  Пуртов встал, прошелся по комнате и снова сел. Предчувствие не подвело его, разговор получается тяжелый. Он даже не предполагал, что в нем сохранилось столько чувствительности. Но он не может позволить себе дать взять ей над ним вверх.
  - Я ценю твои чувства, но вопрос решен.
  Оксана пожала плечами.
  - Что же он тебе дает в обмен на меня? - насмешливо спросила она.
  - Не важно. Я хочу тебе сделать последний подарок. Скажи, Что ты хочешь?
  Оксана несколько секунд молчала.
  - Ничего.
  
  40.
  
  Нина Сергеевна решила, наконец, приступить к реализации своей идеи - создать в холе их таунхауса небольшую картинную галерею. А заодно выполнить просьбу Кайгородова - попытаться взять шефство над его внучкой. Она понимала, что делать это надо осторожно, тактично, иначе ничего не получится. Настя не позволит руководить собой совершенно чужому ей человеку. Современная молодежь чрезвычайно независимая, не желает никого слушать. И к ней требуется особый подход. Вот она и попробует совместить приятное с полезным.
  Вечером Дормидонтова позвонила в дверь квартиры Кайгородовых. Открыла ей Настя.
  - Сейчас позову деда, - сказала она.
  - Я к вам, Настя.
  - Ко мне? - удивилась девушка. - Проходите.
   Она провела гостью в свою комнату.
  - Я к Вам, Настя, пришла за помощью, - проговорила Нина Сергеевна. - Я хочу в холе повесить картины. Любое пространство должно нести эстетическую нагрузку. Как вам моя идея?
   - Хорошая, - без большого энтузиазма одобрила Настя.
  - Спасибо. Но дело в том, что я не очень хорошо разбираюсь в современном искусстве. Если быть точнее, у меня немного старомодные взгляды. И я не уверенна, что мой выбор всем понравится.
  - Но что вы хотите от меня?
  - Хочу попросить пойти вас со мной выбрать картины. Тут как раз открылась одна выставка и одновременно распродажа. Если у вас есть время и желания, я была бы благодарна, если бы мы с вами пошли туда.
  Настя задумалась, просьба была необычной, но по-своему интересной.
  - Давайте сходим. Посмотрим, что можно приобрести.
  Так как на следующее утро Насти надо было идти в университет после обеда, они решили отправиться на выставку-распродажу с утра. Пока они ехали сначала в автобусе, а потом на метро до места назначения, то разговаривали мало. Девушка думала о чем-то своем, а Нина Сергеевна разглядывала ее. Ей показалось, что она немного грустная или чем-то расстроенная. По крайней мере, за всю дорогу ни разу не улыбнулась. И вообще, была не по возрасту серьезной. По своему опыту Дормидонтова знала, что случайно в таком возрасте так себя не ведут, на то есть причины.
  В этот еще довольно ранний час в галерее народу было совсем чуть-чуть. И им никто не мешал бродить по залам.
  Выставка оказалась очень разнообразной, на ней собрали картины художников многих направлений.
  Нина Сергеевна и Настя внимательно рассматривали выставленные работы. Заранее они договорились, что приобретут четыре полотна. И теперь каждая из них мысленно выбирала предстоящие покупки.
   Они обошли галерею один раз и пошли по второму кругу, останавливаясь у выбранных для приобретения картин. Оказалось, что их вкусы совершенно не совпали. Дормидонтова выбрала полотна, написанные в реалистическом стиле. Это было два пейзажа и две жанровых сцены. Настя понравились совсем иные произведения, с точки зрения ее напарницы они были малопонятны и бессмысленны. Нина Сергеевна, сколько бы ни смотрела на них, так и не смогла уловить смысл того, что было изображено. Она даже пожалела, что пригласила Настю с тобой на этот вернисаж. Что теперь делать? Если купить эти картины, то большая вероятность, что они не понравятся остальным жильцам. А ведь они приобретает живопись на их средства. Как же поступить? Конечно, она может настоять на своем, но в таком случае, зачем она просила Настю себя сопровождать. Не для того же, чтобы не принимать во внимание ее мнение. К тому же, если так поступить, девушка может сильно обидеться. И это не исключено, что повлияет на отношения с Кайгородовым. А ссориться с ним ей хочется менее всего.
  Нина Сергеевна все же решила, что, пожалуй, стоит понять, чем руководствуется Настя в своем выборе. К тому же может даже удастся ей ее переубедить. Она специально повела девушку к одной из картин, которую захотела приобрести внучка Кайгородова. С точки зрения Дормидонтовой она была самая непонятная.
  - Тебе действительно нравится эта картина? - недоверчиво спросила Дормидонтова. - Посмотри вот на этот пейзаж, - показала она на висящее по соседству полотно.
  - Это самое лучшее, что тут вообще есть, - ответила Настя.
  Невольно Нина Сергеевна почувствовала раздражение. По ее мнению это было самой худшей из всех картин, что тут были. Но она решила все ж сделать попытку понять, почему Настя так считает.
   - Что же тебя так привлекает в этой картине? - спросила она. - Я сколько ни смотрю на нее, так не могу ничего понять. Полная бессмыслица.
  - Так это же и здорово! - фыркнула Настя. - В этом весь смак!
  - И в чем тут смак? Уж прости, никак не пойму.
  Настя снисходительно посмотрела на Дормидонтову.
  - А зачем нужно что-то понимать. Когда смотришь на картину, то тем она непонятней, тем лучше.
  - Не знаю, мне как-то совсем неинтересно смотреть на то, что мне непонятно.
  - А это потому, что у вас не работает воображение. Поэтому вам подавай что-нибудь конкретное. Но когда вы смотрите на такую картину, то становитесь привязанной к ее сюжету. И уже не можете сделать ни шаг влево, ни шаг вправо.
  - А когда смотришь на эту картину, куда можно пойти? - Нина Сергеевна едва не произнесла слово "мазня".
  - Я могу думать, представлять все, что захочу. Меня она не привязывает к чему-то конкретному, моя мысль скользит совершенно свободно. Я не представляю, где она окажется через несколько секунд. И это так интересно!
  - Но в таком случае, зачем тебе картина? Разве без нее ты не можешь оказаться, где захочешь?
  Настя пожала плечами.
  - Понятие не имею. Может и смогла, а может, и нет. Откуда мне знать. Без этой картины скорей всего оказалась бы где-то в другом месте. Не увидев ее, я могла бы никогда не подумать или не вообразить то, что сейчас воображаю. Понимаете, это картина толчок в неизвестное, а ваша картина она приводит вас только в одно место. Пусть даже и в красивое. Но вы становитесь ее рабом. А надо всегда стремиться к свободе. Во всем. Понимаете?
  Нина Сергеевна внимательно посмотрела на Настю.
  - Это тебе твой дедушка внушил такие мысли?
  - Нет, мы про картины с ним не разговаривали. Я сама так думаю. Хотите, признаюсь, я только что это поняла. Посмотрела на эту картину - и поняла. Я даже изумилась. У меня, когда мы сюда ехали, подобных мыслей не было. А тут появились. Знаете, Нина Сергеевна, я очень хочу купить эту картину. Она открыла мне сразу столько новых представлений.
  Дормидонтова незаметно вздохнула, именно эта картина вызывала у нее самое большое отторжение из всего тут увиденного. Но если она не выполнит эту просьбу, Настя навсегда от нее наглухо закроется.
  - Хорошо, мы купим эту картину. Но остальные картины я куплю по своему вкусу. Не возражаешь?
  - Нет, что вы, - обрадовалась Настя. - Честно говоря, я думала, вы не согласитесь.
  Дормидонтова мысленно отметила, что она тоже была в этом уверенна всего несколько минут назад. Но ведь передумала. Может, и на нее эта картина подействовала освобождающе, она же решила не привязываться к своему решению. Ее глаза невольно снова заскользили по полотну. Уж точно, она его никогда не полюбит.
  
   41.
  
  Каждое утро у Ртищева теперь начиналось с медитации. Его всегда влекло к этому занятию, иногда он даже пытался им заниматься. Но всякий раз что-то мешало продолжить начатое. И он погружался в обычную повседневную суету. Но сейчас ничего ему не препятствовало, наоборот, он ясно осознавал, что это его единственный и одновременно последний шанс. Пусть даже и призрачный. Все равно ничего иного ему не остается. Но вот что порождало надежду, с тех пор, как он стал медитировать. Он вдруг почувствовал себя лучше.
  Ртищев пытался понять, не самовнушение ли это, ведь понятно, что ему невероятно хочется так думать. Поэтому он старался по-возможности объективно мониторить свое состояние. И нашел немало подтверждений этому факту. Например, боли, хотя и не отступили полностью, но беспокоили реже и были не такими сильными. Еще совсем недавно, чтобы вытерпеть их, приходилось принимать обезболивающий препарат, а сейчас ему хватало выдержки переносить их без медикаментов.
  Конечно, это могло быть всего лишь временным отступлением смертельного недуга; хорошо известно, насколько коварны эти болезни, как любят побрасывать надежду, причем нередко перед самым концом. Он знал немало таких случаев, когда смертельно больные незадолго до смерти чувствовали себя лучше. А потом быстро уходили в мир иной. Может, и с ним тоже самое.
  Но Ртищеву казалось, что ничего подобного в ближайшее время с ним не случится. Откуда возникла такая уверенность, он точно не знал. Но кое-какие предположения у него были. Все дело было в медитации. С каждым разом он все глубже погружался в какой-то иной мир, который зазывал его все сильней. Он ощущал, как происходит сдвиг в его сознании, хотя, в чем он заключался, понять было не просто. Но что-то безнадежно уходило из него, оно очищалось, становилось легче, менее зависимым от привычных представлений. В какие-то мгновения Ртищев вдруг осознавал, как сильно преобладала в нем грубость и примитивность, каким хламом, словно чердак или кладовая, оно было завалено.
  Хотя были вещи, которые его и тревожили. Туда, куда он на время уходил, не было того, чем он жил с рождения на земле. Там не было Бога, вернее того Бога, к которому он привык. Там, к его удивлению, вообще не было ничего из того, что он должен был бы встретить. Это было странное пространство, без всякого сомнения, оно было заполнено, без всякого сомнения, там протекала интенсивная жизнь. Но уловить ее смысл Ртищев не мог. Там было все иначе, чем он привык думать, чем он представлял. Хотя, как иначе, понять было невозможно, так как это была совсем иная реальность. Но самое удивительно заключалось в том, что он не сомневался в ее истинности. Это не было иллюзией, наваждением - в этом Ртищев был почему-то уверен, а чем-то совсем иным. Этот мир не вписывался в привычные каноны, о нем не упоминалось в священных книгах. Но это не означает, что он не существовал; будь это так, как бы он, Ртищев, мог там бывать.
  Ему захотелось обсудить эту тему с Кайгородовым. Подспудно он ощущал опасность крушения столпов своей веры, если даже не всех, то части из них. А ведь даже разрушение одного из них грозит обвалом всего строения. Такое ему пришлось наблюдать неоднократно. И к такому повороту событий он не был готов. В столь тяжелый период своей жизни он бы не хотел лишиться той опорой, которая верно служила ему всю жизнь. Он и без того достаточно отличался свободомыслием, на его век его достаточно. Но и пренебречь, отбросить в сторону, как назойливую кошку, возникающие сомнениями он все же не мог. Ртищеву хотелось совместить их с прежними воззрениями, уложить вместе на одно ложе так, чтобы они друг другу бы не мешали. Но как это сделать, он не знал.
  Они сидели напротив друг друга. Ртищев смотрел на Кайгородова, и ему казалось, что тот выглядит хуже, чем выглядел еще совсем недавно. Уголки рта опустились ниже, кожа сморщилась еще сильней. Даже лучистые глаза чуть потускнели. Впрочем, может быть, все это не более чем его воображение.
  - С чем пожаловали, Николай Васильевич? - спросил Кайгородов. - Мне кажется, что вы не так уж и плохо выглядите. Можно посмотреть мне в ваши глаза?
  - Конечно.
  Кайгородов наклонился к Ртищеву и несколько секунд не отрывал своего взгляда от его глаз.
  - Я был прав, у вас есть некоторые улучшения. По крайней мере, уж точно, ваше состояние за последнее время не ухудшилось.
  - Вы так думаете?
  - Да. У меня есть некоторый опыт.
  - Об этом я и хотел с вами поговорить.
  - Я был уверен, что нам предстоит этот разговор.
  - Почему?
  - Медитация на первоначальном этапе всегда порождает много вопросов. И было бы странным, если бы этого не происходило.
  - Полагаю, вы правы. У меня действительно возникают вопросы. Хотя в последнее время я немало читал на эту тему. Но не могу сказать, что разобрался. Хотя дело, скорей всего, немного в другом.
  - Так в чем же?
  - Я не понимаю, что со мной происходит, я переношусь в какой-то иной мир. Что в нем, я не знаю, лишь чувствую, что это другая реальность. В ней с одной стороны что-то все время происходит, куда-то несется, а с другой я как бы никуда не двигаюсь. Я просто где-то нахожусь, но где, не представляю.
  - И что же вас беспокоит?
  - Многое. Ну, хотя бы то, а есть ли в этой реальности Бог?
  Кайгородов неожиданно улыбнулся. Правда, всего на одно мгновение.
  - Вас беспокоит, что дает трещину ваша вера?
  Ртищев кивнул головой.
  - Как вы догадались?
  - Это не трудно. Подобное вопрошание я слышал ни один раз. Хочу вас успокоить, Бог там есть. Вот только боюсь, это другой Бог.
  - Разве бывают разные Боги? Мы же с вами не язычники. Бог един.
  - Бог разным быть не может, разные бывают представления о Боге. Чем ниже их уровень, тем Он примитивней. Самые примитивные и ужасные, но и самые прочные представления принимают форму конфессий. В них понятие Бога искажено практически до противоположного. Вместо созидания и любви они несут разрушение и ненависть.
  Ртищев резко встал с кресла.
  - Я не могу слушать ваши речи. Хотя известно, что вы великий разрушитель всего, но есть предел всему! - возмущенно проговорил он.
   Кайгородов пожал плечами.
  - Если вы хотите умереть, то можете продолжать действовать и мыслить в том же ключе. Хотите провести эксперимент?
  - Какой?
  - Вы сейчас уйдете и будете наблюдать, что с вами будет происходить.
  - И что же, по-вашему, со мной вами будет происходить?
  - Это всего лишь мое предположение, но полагаю, что ваше самочувствие снова начнет ухудшаться.
  Несколько секунд Ртищев раздумывал, затем снова сел.
  - Почему вы так думаете? - спросил он.
  - Медитация - это способ выхода из одного состояния сознания в другой. В том состоянии сознания, в котором вы прибываете всю свою жизнь, вас постигла неизлечимая болезнь. Это означает, что вы в прежней своей ипостаси больше не требуетесь этому миру. И он вас из него убирает. Единственный вас шанс на спасение, это переместиться в другой пласт бытия. Там, где не действует приказ на ваше устранение, где нет той информационный программы, которая заставляет расти в вашем теле опухоль. И пока вы не достигните состояния безмолвия, ничего не изменится. Пока вы только на пути к цели.
  - Иными словами я должен отказаться от всего во что верил?
  - А вы уверенны, что во что-то верили?
  - Вы хотите сказать...
  - Вы просто оказались в одном из пластов вселенского сознания, в самом несовершенном, в самом плохом, консервативном и агрессивном. Болезнь заставляет вам покинуть его, выйти в иное измерение. Медитация позволяет вырваться из прежних вибраций, которые, кстати, и породили вашу болезнь, она несет вам великое освобождение. Когда человек достигает безмолвия ума, он касается краешка бессмертия. Это уже соприкосновение с Всевышним. Я не могу предвидеть, каким образом оно будет у вас происходить; это выше возможностей человека. Но могу сказать лишь одно: пока вы полностью не очиститесь от прежних представлений, для вас ничего не изменится. Вам не случайно дана передышка в развитии болезни, вы продвинулись совсем чуть-чуть и уже получили первую реакцию. Вместо того, чтобы безмерно радоваться, удвоить, утроить усилия, вас вдруг одолевают сомнения. Наблюдения показывают, что медитация делает глупцов еще глупей, а умных ведет прямой дорогой к божественной мудрости. Так что это еще и для вас проверка, кем же вы действительности был в жизни. Боюсь, что пока мне больше сказать вам нечего.
  Ртищев тяжело поднялся.
  - Вы и так сказали немало, - проговорил он.
  
  42.
  
  Дормидонтова не без волнения развесила в холе купленные картины. Помещение сразу же волшебно преобразилось, оно словно бы ожило, приобрело новое звучание, новые краски. Нина Сергеевна вдруг ясно поняла, насколько правильной и удачной была ее идея. Искусство - это то, что оживляет мертвое пространство, вселяет жизнь в безжизненное, заставляет людей видят все в ином свете.
  И все бы было замечательно, если бы не та картина, что выбрала Настя. При одном взгляде на нее у Дормидонтовой портилось настроение. И зачем она поддалась на уговоры девушки, надо было твердо стоять на своем. Это не живопись, это мазня. Хотя странно, что из всех четырех картин эта оказалась самой дорогой. Когда ей сказали, сколько она стоит, Нина Сергеевна едва удержалась от возмущения. Она-то согласилась на покупку полотна еще и потому, что была уверенна в его дешевизне. А тут такая цена.
  Но было уже поздно, она дала согласие на покупку. Настя же оказалась очень довольной. И не могла никак наглядеться на выбранную ею картину. И несла ее всю дорогу до дома, нежно прижимая к себе.
  Но сейчас Нине Сергеевне было очень любопытно, как жильцы отнесутся к ее приобретениям, какой из четырех картин отдадут предпочтение. Сама она сразу выбрала одну из них, это был замечательнейший пейзаж, написанный с огромным мастерством. И нисколько не сомневалась, что именно он понравится остальным жильцам больше всего.
  Начать опрос она решила с Мусселя. Постучалась к нему в дверь и пригласила посмотреть только что открывшуюся в подъезде галерею.
  Муссель быстро осмотрел картины, затем повернулся к вдохновительнице этой идеи.
  - Вы это здорово придумали, тут все сразу же изменилось. Как-то стало гораздо интересней. Был подъезд, как подъезд, а теперь что-то совсем другое. Он наполнился смыслом.
  - Очень рада, что вы оценили мои старания. Я делала это для жильцов. А что вы скажите о картинах?
  - Я их еще посмотрю.
  Муссель довольно надолго остановился возле пейзажа, который так нравился Дормидонтовой. Она была уверенна, что их вкусы совпадут, и он тоже отдаст предпочтение именно этой картине. И это заранее радовало ее; сходства вкусов всегда способствует сближению людей.
  Муссель отошел от пейзажа, довольно быстро миновал два других полотна и снова замер, но уже возле выбранной Насти картины.
  - Вот эта картина лучше всех, - вдруг произнес он, не оборачиваясь к Дормидонтовой.
  - Эта? - почувствовала разочарование Нина Сергеевна.
   - Да, я ею потрясен. У вас очень тонкий художественный вкус, раз вы выбрали это произведение.
   Дормидонтова благоразумно решила не сообщать ему, что картину выбрала не она. К тому же ее волновал не только этот вопрос, но и другой - что же все-таки Муссель увидел в этом полотне? Вот ей даже смотреть на него не хочется.
  - А чем оно вас так привлекло? - спросила Нина Сергеевна.
  Муссель оторвал взгляд от полотна и перевел его на женщину.
  - Иногда есть вещи, которые чертовски трудно объяснить. Все, что легко объяснить, мелко и банально. Все великое вне зоны объяснения. Вы понимаете, о чем я?
   Дормидонтова сама не очень понимала, понимает ли она это или не понимает. Но то, что она ясно ощущала, так это возрастающее в ней раздражение. Что они сговорились что ли, чего они видят такого, чего не видит она?
  - Да, понимаю, Валерий Михайлович, но мне все же интересна ваша точка зрения,
   - А разве вы не чувствуете?
  - Что именно?
  - Глубину бесконечности. Взгляните, разве вы не ощущаете космический холод?
  Дормидонтова взглянула на картину, но никого холода не ощутила. В подъезде было даже немного жарковато. Ей вдруг захотелось пить.
  - Да, ощущаю, - пробормотала она. - Но не игра ли это воображения, Валерий Михайлович?
  - Разумеется, игра. Для этого и существует искусство, чтобы порождать игру воображения. Мы были бы крайне бедны и скудоумны без нее. Может быть, она в чем-то даже важнее жизни.
  - Не думаю, хотя для вас, как писателя, это может и так. Но если бы все так подходили к жизни, поверьте, мы бы долго не протянули. Я многие годы руководила школой, педагогическим коллективом. И хорошо знаю, что результат был только тогда, когда я исходила строго из конкретной ситуации. А всяких фантазий мне подбрасывали бесчисленное количество. И некоторые были весьма привлекательными. Но я не поддавалась их соблазну, хотя нередко меня просто неистово убеждали согласиться. Но я ни разу не пожалела, что не уступила никому.
  - А может в этом и заключалась ваша главная ошибка?
  Дормидонтова едва не задохнулась от возмущения. Но постаралась не показывать ему истинных своих чувств.
  - Разумеется, никто из нас не может знать, что было бы, если бы это было бы. Но я знаю примеры, когда люди поддавались таким соблазнам. В большинстве случаев это кончалась не лучшим образом.
  - Не стану спорить, - пробормотал Муссель.
   Дормидонтовой показалось, что он утратил интерес к разговору. И почувствовала обиду. Она-то старалась, выбирала картины, а теперь словно бы и в чем-то виновата. Она хотела что-то еще возразить, но в это время Муссель снова повернулся к картине и стал ее рассматривать. Нина Сергеевна тоже повернулась, только в сторону от полотна и, стараясь, не шуметь, направилась к себе домой.
  
  43.
  
  Бенедиктов вышел из квартиры и уже хотел покинуть дом, как его внимание привлекли выставленные в подъезде картины. У него было несколько минут, и он решил посвятить их просмотру появившейся в подъезде галереи. Он вспомнил, что та женщина, которую они выбрали тут главной, заходила к нему, говорила о своей идее и просила на нее денег. И он к некоторому своему удивлению их дал.
  Бенедиктов быстро осмотрел картины, отмечая, что эта женщина не лишена определенного художественного вкуса, но остановило его только одно произведение. Несколько минут он не отрывал от него глаз, и ему вдруг сделалось тревожно. Непонятно, как удалось художнику вместить в небольшое полотно столько содержания. Это как раз то, чего он искал и не находил в сценариях, в тех бесчисленных фильмах, которые смотрел.
  Бенедиктов подумал о предстоящем разговоре с Гаднзюком и укрепился в уверенности в своей правоте. Эта картина появилась тут не случайно, это та цепочка событий, которая ведет его к цели. С одной стороны, когда ему говорили о таких сцеплениях, он всегда вышучивал, либо просто обвинял людей в суеверие. Но с другой, в глубине души рождалось ощущение не случайности появления этих сигналов.
  Неожиданно Бенедиктов обнаружил, что рядом с ним стоит та сама женщина - инициатор этой затеи и пристально смотрит на него. Он признательно улыбнулся ей.
  - Спасибо за картины. Очень удачный выбор.
  - Очень рада, что вам понравились картины. Но я вижу, что одна понравилась больше других.
  - Да, вот эта, - кивнул он на полотно, с которым рядом стоял. Спасибо вам за него особо.
  - И чем оно вас привлекло, могу я спросить?
  Бенедиктов посмотрел на часы.
  - Сожалею, но нет времени на обсуждение, хотя тема очень интересная.
  - Хотя бы одним предложением, - настаивала Дормидонтова.
   Бенедиктов на мгновение задумался.
  - Бывают моменты, когда ты понимаешь, насколько твое сознание узко и мелко по сравнению с космическим. Обычно это происходит под влиянием какого-то сильного впечатления или толчка. Без него можно несколько жизней прожить - и так ни разу этого не ощутить. И когда смотришь на это полотно, то к тебе вдруг приходит такое понимание. Я ясно объяснил? Так что вы поступили правильно, купив эту картину. А теперь, извините, надо мчаться на работу, меня ждет важный разговор.
  Не дожидаясь ответной реплики своей собеседницы, продюсер сбежал по ступенькам вниз.
  Бенедиктов припарковал машину на обычном месте, где ставил ее уже ни один год. Оглянулся вокруг и- и вдруг на него накатила грусть. Чувство было столь сильным, что оно почти мгновенное переросло в гнетущее состояние. А если отказаться от своей затеи, пусть все идет так, как шло до сих пор. Смешно думать, что его демарш что-то способен кардинально изменить на земле, человечество он не спасет. А вот себя подставит под удар. Невозможно представить все последствия его поступка. Понятно одно, ничего хорошего его не ждет. Так зачем ему все это? Какая-то сила налетела на него и тащит за собой, не позволяя отказаться от принятого решения. Интересно, не поселись в их доме Кайгородов, не прочти он свою лекцию, как бы он себя ввел? Есть полная уверенность, что так же, как и всегда. Без этого мощного толчка он бы никогда не решился на такой поступок. Это перст судьбы, который разворачивает его жизнь на сто градусов. Но самое удивительно, что теперь он понимает, что давно ждал этого знака. В нем жило подсознательное ощущение, что однажды случится нечто подобное, небеса разверзнутся - и грянет гром. Вот и произошло, вот гром и грянул.
   В человеке иногда возникает ощущение, что он непременно должен сделать какое-то дело, совершить некий поступок. Далеко не всех оно посещает, скорее большинство ничего подобного не чувствуют. Но есть люди, для которых в один момент это становится неотвратимым. Им легче взойти на костер, чем отказаться от своего предназначения. Вот и с ним случилось такое. И остается лишь подчиниться этому внутреннему повелению.
  Внезапно Бенедиктову стало легче, напряжение внутри, если не исчезло совсем, то уж точно ослабло. Он открыл дверь и направился к лифту.
  Гаднзюк уже ждал его. Они должны были обсудить запуск нового проекта еще вчера, но Бенедиктов попросил отсрочку на один день. Хотя знал, что время не ждет, инвестор проявляет нетерпение. А инвестор особа капризная, если что-то его не устроит, уйдет к другим; желающих предложить ему свои идеи хоть отбавляй. Поэтому директор киностудии и пребывал в беспокойстве. Но Бенедиктов не был до конца морально готов к разговору, ему понадобилось еще время, чтобы дозреть. Да и то вряд ли можно говорить об окончательном завершении процесса.
   Гаднзюк встретил его почти что у двери. Он многозначительно посмотрел на висящие на стене часы.
  - Что-то ты не торопишься. Обещал быть полчаса назад. Ну да ладно. Коньяка не предлагаю, сначала о деле. А потом уже можно и глотнуть.
  Бенедиктов молча сел в кресло. Гаднзюк немного то ли озадаченно, то ли подозрительно посмотрел на своего главного продюсера. И сел напротив него.
  - Инвестор требует, чтобы мы предоставили ему все материалы по проекту. Надеюсь, у тебя готово. Главное, ты выбрал сценарий?
  - Выбрал.
  - Уже хорошо. - Гаднзюк не свойственно для себя неуверенно улыбнулся. - Ты можешь положить мне на стол все документы?
  - Я должен тебе кое-что сказать.
  - Что?
  - Я решил снимать фильм по сценарию Арбова. Я тебе о нем говорил.
  Несколько мгновений Гаднзюк сосредоточенно молчал.
  - Подожди, это какой-то там элитарный фильм.
  - Не могу сказать, что уж элитарный. Но это то, что сегодня нужно больше всего.
  - Сергей, ты поел ядовитые грибы. Какой сценарий Арбова. Мы будем делать очередной сериал. Инвестор дает деньги на 16 серий! Это грандиозный проект. Я ж тебе все этого говорил. Или ты запамятовал?
  - Я все отлично помню, Олег. Но я много думал в последнее время...
  - Лучше бы ты много трахался в последнее время, - резко прервал Бенедиктова Гаднзюк. - Это пошло бы тебе больше на пользу.
  - Я много думал, - невозмутимо продолжил Бенедиктов, - и понял, что так продолжаться больше не может. Мы убиваем собственный народ.
  - Скажи, ты сдурел? - Гаднзюк готов был вскочить с кресла. - Хочешь, я тебе налью коньяка, виски, бренди, рома?
  - Спасибо, предпочитаю оставаться трезвым.
  - Напрасно, это тебе не идет. Ладно, я не совсем понял, что ты там вещал про убийство?
  - Наша продукция ведет наших зрителей к деградации. А так как зрителей у нас миллионы, то можно говорить о деградации всего народа.
  - А я все же выпью. - Гаднзюк встал, подошел к бару, налил в бокал какую-то жидкость и вылил ее себе в рот. Затем снова сел в кресло.
  - Значит, говоришь, мы убиваем народ.
  - Да.
  - А ты знаешь, я с тобой даже согласен. Наша продукция никого умней уж точно не сделает, а вот глупей - многих. Да ты что не понимаешь своим умишкой, что никто из этих людей не станет смотреть твой фильм по сценарию этого Арбова. Его вообще никто не станет смотреть. Я про сотню восторженных интеллектуалов не говорю, они погоды не делают. Мы занимаемся бизнесом, причем честным, как ты знаешь, я плачу все налоги. Ничего не утаиваю от государства. Кому не нравятся наши фильмы, пусть не смотрят. Но на деньги, которые мы зарабатываем, кормятся десятки, да какие к черту десятки, сотни людей! А твой проект, даже если ты получишь какую-нибудь премию, финансово убыточен. Кто будет покрывать убытки, за чей счет?
   Бенедиктов знал, что это самый уязвимый момент в его плане, он понимал, что Гаднзюк прав, в нынешних условиях окупить затраты будет крайне трудно. Почти нереально. Но именно по этой причине нельзя было отказываться.
  - Еще не знаю, но постараюсь найти такую возможность.
  Гаднзюк громко рассмеялся.
  - Ищи! Может, если проживешь лет двести, то найдешь. - Директор студии глубоко вздохнул. - А знаешь, я всегда отличался сильным предчувствием. Вот и сейчас я предчувствовал, что ты выкинешь нечто подобное. А потому на всякий случай заготовил приказ о твоем увольнении. - Гаднзюк встал, подошел к письменному столу, взял оттуда листок и положил его перед Бенедиктовым. - Вот ознакомься. Если согласен, черкни здесь.
   Бенедиктов быстро пробежался глазами всего по нескольким лаконичным строчкам. Не смотря на Гаднзюка, достал из кармана ручку и, как и просил директор киностудии, чиркнул ею по бумажке.
   Гаднзюк тут же взял заявление себе.
  - Ну, вот и все, Сергей Бенедиктович. А ведь могли бы еще долго совместно работать, денег бы еще столько заработали. Возможности для этого преогромные. - Он наклонился к Бенедиктову. - Дурак ты, если не понимаешь, что человечеству ничем не поможешь. Свободен. Да, кстати, для заметки на полях, сценарий я уже подобрал. Полагаю, через три-четыре месяца начнем съемки. Без тебя.
  Гаднзюк повернулся и направился к своему письменному столу.
  
  44.
  Настя вышла из университета и медленно пошла по улице. Погода была хорошая, и она никуда не спешила. В последнее время у нее возникла немного удивившая ее саму привычка - гулять в одиночестве. Ей нравилось просто идти без всякой цели, смотреть по сторонам: на дома, транспорт, людей, нравился беспорядочный бег мыслей в голове. В эти минуты она ощущала себя максимально свободной, она ни от кого не зависела, никто не зависел от нее. Никто ее не знал, вокруг были исключительно незнакомые люди, которым не было до нее дело, до которых ей не было дело. И можно было даже представить себя, что она одна во Вселенной. Как однажды сказал ей дед во время их беседы: человек стремится к одиночеству не для того, чтобы отделиться от людей, а для того, чтобы приблизиться к Богу. Приближалась ли в такие минуты к Нему, Настя не знала. Но ей казалось, что что-то менялось внутри нее, она освобождалась от повседневного груза. А это тоже было не так уж и мало.
  Внезапно Настя услышала за собой шаги. Она резко обернулась и увидела в метрах пяти от себя Олега. Он явно все это время шел вслед за ней.
  Увидев, что обнаружен, Олег быстро поравнялся с Настей. Она покосилась на него.
  - Чего тебе надо?
  - Хочу поговорить.
  - О чем?
  Олег на мгновение задумался.
  - Мне кое-что стало известно.
  - И что же?
  - Что ты внучка.
  - И ты внук, - насмешливо проговорила Настя.
  - Твой дедушка Кайгородов. Тот самый, знаменитый.
  - Предположим. И что? Хочешь поэтому со мной дружить.
  - Если скажу, нет, ты же не поверишь.
  - Не поверю, - согласилась она. - И что тогда дальше? Разговор окончен?
  - Ты обиделась за вечеринку?
  - Нет. - Это было правдой, сейчас Настя уже не чувствовала обиды. Более того, когда вспоминала тот вечер, то думала, что может быть, теперь бы в тех обстоятельствах, вела себя как-то иначе. Только вот как, не представляла.
  - Ты не обманываешь? - недоверчиво поинтересовался Олег.
  - Не знаю, как ты, я обманывать не привыкла. Себе дороже, - фыркнула Настя.
   - Я знаю.
  - Чего ты знаешь? - подозрительно посмотрела она на сокурсника.
  - Что ты не врешь.
  Настя от возмущения даже остановилась.
  - Я не пойму, чего ты хочешь. Я думала, что между нами с некоторых пор все абсолютно ясно.
  Олег задумчиво смотрел куда-то мимо нее.
  - Ты знаешь, что ничего между нами не ясно.
  - Это как понимать?
  - Как хочешь, так и понимай.
  - А если я вдруг пойму, как признание в любви? - вдруг усмехнулась она.
  - Не возражаю.
  Настя ощутила растерянность. У нее создавалось впечатление, что в их поединке Олег ее обыграл. Вот только какие чувства у нее появляются в связи с этим, надо будет еще проанализировать.
  - Хорошо, я буду иметь это в виду. Но что же ты все-таки хочешь от меня?
  - Несколько ребят хотят встретиться с твоим дедом, помоги.
  - И ты хочешь?
  - И я тоже.
  - Я не знаю, захочет ли он? Дед принял решение остаток жизни провести в затворничестве. Он даже из дома редко выходит.
  - Вот поэтому мы и просим.
  Настя ненадолго задумалась.
  - Ладно, я закину у него удочку. Но только если ответишь на один вопрос.
  - Что за вопрос?
  - Зачем лично тебе нужна эта встреча?
  Настя ожидала услышать ответ, но Олег молчал. Он смотрел то на нее, то мимо нее, на его лице появилось столь несвойственное ему нерешительное выражение. Она не узнала его.
  - Не хочешь отвечать, не надо, тогда я пойду.
  - Подожди, - он схватил ее за локоть, - я скажу. Только, понимаешь, мне самому не очень ясно.
  - Не может такого быть! - насмешливо воскликнула девушка.
  - Тот вечер... Мы действительно хотели почувствовать себя по-настоящему свободными.
  - И для этого все разом расстегнули брюки. - Настя решила, что у нее нет причин жалеть Олега. И вполне имеет право насладиться местью.
  - В том числе.
  - Тебе не кажется, что у вас какие-то односторонние представления о свободе?
   - Вот об этом я и хотел бы поговорить.
  - Ну, хорошо, я спрошу у деда. Только не уверена, что он согласится на встречу. И если спросит, что ты за фрукт, уж извини, ничего хорошего о тебе сказать не смогу. Деда я обманывать не намерена.
  - Я понимаю. Но вдруг согласится даже несмотря на плохую мою характеристику.
  Настя подумала, что это не исключено, никогда невозможно предугадать действия деда.
  - Надейся и жди.
  - Спасибо, - поблагодарил Олег.
  - Не стоит благодарности, - церемонно ответила Настя.
  Олег несколько секунд стоял неподвижно.
  - Тогда я пошел.
  - Не смею задерживать.
  Олег посмотрел на Настю и направился в сторону университета.
  
  45.
   - Ты должна привыкнуть ходить голой на людях. Для тебя это должно быть совершенно естественным делом. Что в одежде, что без одежды, разницы никакой. Тебя не должны смущать мужские взгляды, пусть они рассматривают тебя всю, с головы до пят. А тебе наплевать, у тебя свои задачи. Только тогда сумеешь сделать все, что можешь. Если же станешь комплексовать, пиши, пропало. Нас просто поднимут на смех. Ты меня понимаешь?
   Вероника понимала, но это как-то не очень радовала ее. Со стеснительностью она давно рассталась, могла ходить целый день голой перед мужем. Но то перед мужем, а то, что предлагал Игорь, совсем другое. Разгуливать обнаженной перед совершенно незнакомыми людьми, чувствовать на себе похотливые взгляды мужчин. Нет, это совсем другое. К этому она не вполне готова. И не совсем уверена, что жаждет войти в это новое состояние, когда тебе все равно - смотрят на тебя или нет.
  Вероника невольно вспомнила, как прошлым летом посещали они нудистский пляж. Она чувствовала на нем себя вполне комфортно. Но там все были в одинаковом положении, все были голые. Поэтому и она не стеснялась. А тут все иначе, она голая, а все остальные одеты. И не просто одеты, они специально соберутся, чтобы пялиться на ее обнаженное тело.
  Эта мысль вызывала у Вероники почти панический ужас. До сих пор она и не подозревала, насколько оказывается целомудренна, наоборот, считала себя даже распущенной. Первой в классе потеряла девственность; было ей тогда всего четырнадцать лет. И потом много чего еще было, о некоторых эпизодах лучше и не вспоминать. Но вот то, что предлагает Игорь, вызывает у нее стойкое отторжение.
  Игорь нередко чутко и точно определял психическое состояние жены, она даже удивлялась, как у него это здорово получается. Или она просто плохо его скрывала? По крайней мере, вот и сейчас он догадался об ее мыслях и чувствах.
   Ну что с тобой, малышка, происходит? - Игорь стал гладить рукой по ее телу.
  Обычно ей становилось от этого приятно, но сейчас она почти ничего не испытывала.
  - Давай оставим эту затею? Придумаем что-нибудь еще?
  - Что именно? У тебя есть идеи?
  - Нет, но если подумать...
   Ничего лучшего мы не изобретем. Это как раз то, что требуется сегодня. Поверь моему чутью.
  - Может, ты и прав. Но что-то мне мешает...
  - Показаться голой?
  - Да.
  Игорь ненадолго задумался.
  - Это ерунда, атавизм.
  - Может, и атавизм, - согласилась Вероника. - Но он живет во мне.
  - Чего только в нас не живет, - усмехнулся Игорь. - Будем выдавливать этот твой атавизм, как сказал один писатель, по капли. Или даже скорей целыми потоками. А то так времени нам ни на что не хватит.
  Вероника почувствовала, что муж что-то задумал. И ей стало тревожно. Если он решил, непременно своего добьется. Неизвестно, как на счет таланта, а вот упрямство ему не занимать.
  - Что ты хочешь этим сказать?
  - У нас с тобой скоро вечеринка, придут все наши.
  - Ну да, мы же их позвали.
  - Вот и продемонстрируем перед ними наш номер. А заодно узнаем их мнение.
  - Я выйду перед ними голой?
  -И ты и я. А что такого? Вот увидишь, ничего страшного в этом нет. Может, первые несколько минут будешь испытывать смущение, а потом все само собой пройдет. Так что надо нам активно готовиться. Времени совсем мало. Сегодня и начнем. А пока...
   Игорь притянул ее и страстно поцеловал. Затем стал быстро раздевать. Но это Веронику совсем не смущало.
  
  46.
  
  То, чего боялся Рафит, произошло. Они добрались до него. Произошло это неожиданно, когда он совсем этого не ждал. Наоборот, ему даже казалось, что с какого-то момента антикавказские настроения в институте поутихли, по крайней мере, никаких их проявлений больше не было. Он наблюдал за этой компанией, но она вела себя мирно. Да и собиралась значительно реже. И Рафит стал думать о том, что может быть, он преувеличивал угрозу. В конце концов, межнациональные трения существуют с того момента, как возникли нации. И исчезнут скорей всего лишь тогда, когда их не станет. И ничего с этим не поделаешь. Главное, не преступать определенную черту, за которой уже настоящая вражда и ненависть. И пока этого не произошло, надо мириться с реальной ситуацией. Это самое мудрое, что можно сделать.
  Примирение с действительностью радовало Рафита, он не хотел с ней войны. Он готов пойти на определенный компромисс, согласиться с тем, что не все благополучно в межнациональных отношениях, что придется прожить жизнь, ловя косые взгляды. Но разве мало ли в ней всякого рода несовершенств, острых углов. Их надо уметь обходить, а на натыкаться на них, как на стулья в темной комнате. А ведь если люди, которые сознательно это делают, им нужна ненависть и непримиримость. Они ищут повода для поддержания состояния бесконечной вражды войны, и для них подобные вещи, как дорогие подарки.
   Рафит чувствовал гордость за свое здравомыслие, за то, что сумел победить в себе демонов ненависти и вражды. Он даже был готов пожать рукам этим парням и девушкам, между ними нет ничего такого, что мешает это сделать. Люди гораздо легче заражаются бациллами зла, чем добра, которое приходится очень часто в себе выращивать, как полезную культуру. Вот и он хочет это делать внутри себя.
  Рафит всегда учился с большим удовольствием, а после того, как внутри него возникло внутреннее умиротворение, стремление к знаниям еще больше возросло. И большую часть времени он проводил за учебниками.
  Преподаватель дал задание написать курсовую работу. Тема увлекла юношу, и он не жалел ни сил ни времени на ее написание. И после того, как сдал свой труд, стал с волнением ждать результата.
  Преподаватель объявил его на своем семинаре через неделю. Он долго давал оценку каждой работе, одни хвалил, о других отзывался сдержанно, некоторые ругал. Рафит слушал его с учащенно бьющимся сердцем. Но шло время, а его имя все не называлось. Волнение юноши нарастало, он не понимал, почему это происходит. Может, потерялась его курсовая?
  Наконец, преподаватель дал оценку всем работам, кроме Рафита. Сердце юноши упало куда-то вниз. По-видимому, он прав, его работа скорей всего потерялась. Такое у них в институте случается, здесь теряют и не такое. Что же ему делать, он потратил на ее написание столько усилий?
  Студенты начали уже вставать, так как решили, что разбор полетов завершен. И можно идти по своим делам.
   Подождите, - остановил их порыв преподаватель. - Я еще не поговорил об одной работе, я ее специально составил напоследок. Я говорю о курсовой Рафита Хазиева.
  Следующие полчаса преподаватель разбирал работу Рафита. Никогда юноша еще не слышал о себе сразу столько лестных слов. Его курсовая оказалась самой лучшей на всем потоке, она выгодно отличалась зрелостью, точностью аргументации. И еще рядом достоинств.
  Преподаватель, судя по всему, восхищенный работой, не жалел эпитетов. В заключение он объявил, что отправляет курсовую на всероссийский конкурс молодых талантов.
  Рафит сидел весь красный от счастья. Ничего подобного он не ожидал услышать. Точнее, он очень надеялся, что его похвалят, но что бы так! Нет, на это он не надеялся.
  Рафит летел по длинному коридору института, словно на крыльях. Не видя, не замечая ничего вокруг. Внезапно он обо что-то споткнулся и шлепнулся на пол. Раздался не дружный, зато громкий смех.
  Рафит посмотрел вверх и увидел ту самую кампанию в полном сборе. Они плотно окружили его.
  - Вставай, гений! - приказал предводитель кампании.
  Рафит стал медленно подниматься, предчувствуя, что ничем хорошим для него эта встреча не кончится.
  - Ну что, лучший студент института, - продолжил предводитель, - что собираешься дальше делать?
  А что я, по-вашему, должен делать? - хмуро спросил Рафит.
  - Вот и мы спрашиваем о том же.
  - Домой поеду.
  Снова раздался смех.
   Он поедет домой! - воскликнул предводитель. - Знаешь, - мы тут с общественностью, - он обвел взглядом всю свою кампанию, - посовещались и единогласно решили: берешь манатки - и с ними на вокзал. И прямо едешь в свою родную черномазую республику. И чтобы больше мы тебя не только не видели в институте, но и в нашем городе. Ты все понял талантливый представитель своего поганого народа.
  - Никуда я не поеду, - тихо, но отчетливо произнес Рафит. - Это моя страна, и город мой и институт - тоже.
  - Мы так и предполагали, что ты не оценишь нашего щедрого предложения, - насмешливо сказал предводитель. - Видит Аллах, мы этого не хотели. - Но ты сам выбрал свою судьбу. А ну ребята давай.
   Рафит не успел пошевелиться, как его крепко обхватили со всех сторон и куда-то понесли. Со стороны это казалось, что несколько человек обнимают одного.
   Рафита вынесли из института, на обочине уже наготове стояла машина. Его втолкнули в нее, и она тут же отъехала.
   Рафит понимал, что при таком раскладе сил сопротивляться бесполезно. Поэтому он покорно сидел и ждал, что последует дальше. Сердце сжималось от тоски; в том, что ничего хорошего его не ждет, он нисколько не сомневался.
  Его привезли в какой-то не то парк, не то лес. Вокруг не было никого, так как кричать, прося о помощи, было бесполезно. Юношу вытолкнули из автомобиля и снова плотно окружили.
  - Последний раз спрашиваю: поедешь домой в свою черномазию?
   - Никуда я не поеду.
  Сначала Рафита пустили по кругу, затем повалили на землю и стали бить ногами. Он не пытался защищаться, лишь прикрывал самые уязвимые места. Через полчаса кампания умчалась на машинах, оставив юношу одного в лесу.
  
  47.
  
  Пуртов вошел в квартиру, где еще вчера жила Оксана. Все оставалось на месте, как и при ней. Даже летал легкий запах ее любимых духов; понадобится не один день, пока он окончательно выветрится.
  Пуртов опустился на диван и тут же вспомнил, как часто они сидели на нем вместе. Не то, что воспоминание навевала на него грусть, но от какого-то неприятного ощущения он никак не мог отделаться.
  А во всем виновата Оксана. Нет бы, как полагается между современными людьми расстаться, поблагодарить за проведенное вместе время. Он, между прочим, подарок ей царский приготовил, хотя он влетел ему в копейку, купил породистую лошадь. Она давно мечтала заняться конным спортом и вообще чувствовала какую-то необъяснимую любовь к этим животным. И не раз просила ее. Но он под разным предлогом отказывался, хотя предлог был один - жалко было денег. А вот напоследок не пожалел.
  Но Оксана не стала ждать трогательного прощания, не сказав ему ни слова, выехала из квартиры. Даже взяла с собой не все вещи, целый шкаф оставила заполненным своим тряпьем. Когда он пришел в квартиру, то ее уже не застал. Не было даже записки, только на столе лежал ключ.
  Пуртов сразу все понял и вдруг почувствовал пустоту. Причем, такую пустоту, какую еще не ощущал никогда. Что-то обрушилось внутри него. А вот что и почему он не понимал. Нет, он не любил Оксану, может быть, за проведенное вместе время привык, привязался к ней. Но ведь это совсем другое чувство. Тут что-то иное.
  Пуртов вдруг ощутил в себе какую-то загадку, что-то неисследованное внутри себя. Правильно ли он поступил, согласившись на сделку с Самиевым? С самого начала она ему казалось сомнительной. Понятно, что обменивать женщину на престижное место всегда некрасиво. Но сейчас он понимал, что дело в чем-то еще. Он совершил поступок, который нарушает мировую гармонию. Эти слова возникли в его голове совершено неожиданно. Никогда он не размышлял в подобных терминах. Они ему казались напыщенными и пустыми, как скорлупа ореха. Люди произносят много красивых слов, чтобы выглядеть привлекательней и умней. Но под этой оболочки нет никакого реального содержания. С такими случаями он сталкивался бесчисленное число раз. Сам же старался по возможности не злоупотреблять такой практикой, хотя обстоятельства периодически вынуждали его произносить красивую ложь. Что делать, мы живем в мире условностей, которые требуют при определенных ситуациях поступать определенным образом. Иначе тебя не поймут и подвергнут остракизму. А он всегда старался не давать повода для того, чтобы даже возникла бы подобная угроза. В их среде это может привести к полному краху.
  Но на этот раз все было как-то иначе. В голове как-то само собой всплыл образ Кайгородова. Он-то тут при чем? Все, что мы делаем, мы делаем не правильно, вдруг пришла к Пуртову мысль. А что тогда правильно? Их отношения с Оксаной были правильными? Они просто пользовались друг другом. Он - ее красивым телом, она - его тугим кошельком. И больше их ничего не связывало. Он всегда был в этом убежден, все было предельно цинично. И ничего другого в таком формате не могло и быть. А, следовательно, и расставание должно быть легким, как после трехдневного курортного романа. Но тогда непонятно, почему она даже не захотела с ним проститься, а у него как-то не спокойно на душе. И его не оставляет чувство неправедности совершенного. Как будто бы он совершил предательство. Но ведь Оксану он не предавал, он отправил ее в еще лучшие условия. Самиеву не сложно не то, что квартиру ей купить, но приобрести для нее дворец в любом самом райском уголке планеты. Она еще будет ему, Пуртову, благодарна за это.
  Но почему он, собственно, так думает, стрельнула мысль? По большему счету он никогда не знал, что чувствует Оксана, она его не пускала в свою зону чувств. Хотя, если рассудить по справедливости, он и сам туда не стремился попасть. А вырази он такое желание, может, она и открыла ему двери. По крайней мере, пару раз у него возникло именно такое впечатление. Наверное, его устраивало такое положение, он полагал, что так было удобней и ему и ей. Но действительно ли было ей так удобней? Теперь он в этом сомневался. Она чего-то жала от него, хотя и старалась это тщательно скрывать. Но разве можно это сделать так, чтобы другой совсем бы ничего не заметил. Вот иногда он и замечал, но предпочитал делать вид, что не замечает.
  Пуртов тяжело вздохнул. Что-то он все же нарушил в себе, разорвал какие-то важные внутренние связки. Ненароком вторгся туда, куда не стоит без большой надобности вторгаться. Человек живет самой поверхностной частью своей натуры, и обычно это ему вполне достаточно для счастья или довольства жизнью. А вот если он вдруг спустится вглубь, тут же начинаются все его беды.
  Раздался звонок в дверь. Пуртов вспомнил, что договаривался о приходе риэлтора для продажи этой квартиры. Он пошел открывать.
  Риэлтор - мужчина средних лет сразу же стал деловито осматривать предмет предстоящей продажи. Пуртов молча наблюдал за ним.
  -Хорошая квартира, в отличном состоянии. Вы бы видели, в каком запущенном состоянии выставляют на продажу квартиры. Мы вашу продадим без большого труда, - оценил риелтор. - Вы останется в большом выигрыше.
  - Извините, пожалуйста, но я передумал п родавать квартиру, - проговорил Пуртов. - У меня изменились планы.
  - Как так? - удивился риэлтор. - Два часа назад у вас были одни планы, а сейчас - другие.
   - Бывает и так. - Пуртов достал бумажник. - Вот возьмите за беспокойство, - протянул он деньги риелтору.
   Риелтор положил деньги в карман.
  - Вам, конечно, видней.
   риэлтор двинулся к выходу. Пуртов проводил его до двери, дождался, когда лифт с мужчиной спустится до первого этажа. Затем закрыл квартиру и стал спускаться вниз по лестнице.
  
  48.
  
  Рафита нашли какие-то люди. Сам он ничего не помнил, так как пребывал в полубредовом состоянии. "Скорая помощь" отвезла его в больницу. Там его обследовали, неожиданно оказалось, что кроме ушибов и ссадин серьезных повреждений нет. На вопросы, что с ним произошло, юноша не отвечал. Отказался он и от подачи заявления в милицию, на предложение сделать это, он ответил нет и отвернулся. Больше к нему с таким предложением не приставали.
  Рафит лежал в палате на восемь человек, но ни с кем не общался. На все попытки с ним заговорить отвечал молчанием. И вскоре от него отстали, и даже дали прозвище "Молчун".
   Рафит целыми днями лежал на кровати, смотря попеременно то в потолок, то в стену и думал о своем. Почему они с ним так поступили, он не сделал им ничего плохого? Наоборот, всегда старался быть вежливым, доброжелательным, откликался на все просьбы и обращения. Он же не виноват, что природа наделила его способностями, и он учится лучше многих. Тогда за что они его избили? Только за то, что он не такой, как они. Что у него смуглая кожа, темная глаза, черные волосы, длинный, орлиный нос. Да, у него характерная внешность, сразу видно, откуда он сюда приехал. Но в чем тут преступление? Это же дикость наказывать человека за его происхождение. Варварство, средневековье. А ведь они кичатся своей продвинутостью, презирают таких, как он, якобы за дикость. Говорят, что мы слезли с гор. А даже, если и так, в горах тоже нормальные люди рождаются.
  Несправедливость того, что с ним случилось, буквально жгло его изнутри. Ненависть переполняла его, как вода кувшин, и он не знал, куда девать этот горючий поток. Он же не может жить, когда в нем постоянно бушует такая река, он просто сгорит в этом пламени, он должен найти выход из ситуации.
  Никто не знал, что он лежит в больнице. А потому никто его не навещал. Все это время он пребывал в полном одиночестве, варясь в своих чувствах, пытаясь понять, что с ними ему делать, как жить после того, как он покинет эти серые, унылые стены. Он смотрел на проходящих мимо людей: больных, врачей, медсестер, посетителей - и думал о том, что все они враги. Непримиримые, бескомпромиссные, с которыми не может быть заключен мир. Да, еще недавно он думал, что это возможно, что можно найти консенсус, что люди разных религий, рас вполне могут уживаться на одном пространстве. Но теперь от этих иллюзий не осталось и следа. Ведь это только начало в череде подобных происшествий, через какое-то время другие, но такие же подонки, снова где-то поймают его. И останется ли он в живых? Это сейчас ему повезло, он отделался в общем-то легкими травмами. Но надеяться на такой исход в следующий раз было бы настоящим идиотизмом. А он может быть и мечтатель, но уж точно не идиот.
   И все чаще Рафит вспоминал о тех молчаливых парнях, которые жили у него несколько дней. После того, как они уехали от него, через какое-то время в одном из городов произошел террористический акт. Погибли и те, кто его совершил. Он видел этот сюжет по телевизору. Лица террористов не показывали, только неясные конторы лежащих на земле тел. Но ему показалось, что он узнал в одном из них, того, кто останавливался у него. Полной уверенности, что это он не было, но имелись другие косвенные признаки, которые позволяли сделать предположение, что это они. Конечно то, что они сделали, ужасно, погибли ни в чем не повинные люди. Но с другой стороны, а то, что его едва не убили, это лучше. Идет война, а на войне всегда уничтожают противников. И разве он виноват, что события втягивают его в эту кровавую бойню.
  От этой мысли ему становилось не по себе, но он уже не мог ее просто так отбросить, она возвращалась снова и снова. И ничего с этим не поделать, ведь ему скоро предстоит вернуться в институт, а значит, он вновь столкнется с этой нечистью. А о том, чтобы подчиниться их требованиям и уехать не может быть и речи. Он сын небольшого, но гордого народа. А у них не принято отступать перед врагом. И отец его так всегда учил: не склонять головы перед обидчиками. Он еще посмотрит, чья возьмет.
  Лечащий врач Рафита осмотрел его и сказал, что он может возвращаться домой. Ссадины и порезы скоро заживут, а других последствий, к счастью, нет. Юноша вернулся в палату, собрал вещи. Затем к удивлению собратьев по палате попрощался с каждым и вышел.
  Рафит шел по улице, смотрел по сторонам, ловил на себе удивленные взгляды прохожих, которые смотрели на его разукрашенное ссадинами и кровоподтеками лицо. Пусть смотрят, думал он, они не знают, что навстречу им идет человек, который однажды сможет кого-то из них убить.
  
  49.
  
  Настя приготовила ужин и позвала деда. Обычно он ждал ее и ничего не ел. Если она приходила поздно, то он оставался долго голодным. Это ей не очень нравилось, так как делало ее зависимой от него. Она должна была постоянно держать в голове это обстоятельство, прерывать свои занятия или увеселения, чтобы его накормить. Однажды, когда по этой причине пришлось уйти с веселой вечеринки, то едва не высказала ему в резкой форме свое недовольство. Девушка уже была готова начать неприятный разговор, как внезапно все заготовленные слова куда-то исчезли. Она вдруг увидела, как изменился он буквально за последние дни, кожа на лице посерела и отвисла, глаза запали. Так люди, которые себя хорошо чувствуют, не выглядят.
  Настя попыталась расспросить Кайгородова об его самочувствие, но ничего конкретного он ей не сообщил. Но Насте стало очень тревожно, она понимала, что деда надо срочно показать врачу, может быть, даже положить в больницу. Но как это сделать, если он не желает даже говорить на эту тему.
  Настя решила, что не станет без большой необходимости заводить разговор о лечении, но будет исправно кормить его, даже если это будет нарушать ее планы. Она перестала возвращаться поздно, а, вернувшись, тут же шла на кухню и готовила ужин. Впрочем, это занятие было ей в чем-то полезно; до последнего времени она умела готовить только самые простые блюда, теперь же невольно осваивала искусство кулинарии. Нельзя же каждый день подавать на стол картошку или макароны. Хотя дед ни разу не упрекнул ее за скудость меню, но вряд ли ему сильно нравилось такое единообразие.
  Поэтому она решила внести разнообразие в их еду. Так как наставницы в кулинарной науке у нее не было, пришлось засесть за соответствующую литературу. Сначала ей было ужасно скучно все это читать, но постепенно стало интересно. Она представила это свое занятие в виде творчества, позволяющее научиться и узнать многое нового. Единственное, что ей не нравилось, это реакция Кайгородова. Вернее, полное ее отсутствие. Как будто бы он ничего не замечал, спокойно съедал все, что она готовила, благодарил, но свое мнение по поводу ее стряпни так ни разу не высказал. Это раздражало Настю; она делает все, чтобы ему было бы лучше, а он то ли не замечает, то ли не считает необходимым отмечать ее старания. Единственное, что примиряло ее с таким отношением деда, так это то, что он их тех людей, которые так далеко пребывают от реальной грубой действительности, что обижаться на них за такое невнимание просто глупо. Вот и она постарается этого не делать.
   Но сегодня ее мысли были заняты другой темой. Настю беспокоило то, как дед отнесется к ее просьбе принять Олега со своими друзьями. Напрасно все же она дала ему такое обещание, тем более, своим поведением он его явно не заслужил.
  Внезапно Настя почувствовала прилив тепла к щекам. Такое с ней случалось и раньше, когда она думала об Олеге. Она понимала, что такая физиологическая реакция у нее возникает не случайно, но углубляться в анализ ее происхождения ей по разным причинам не хотелось.
  Ужин закончился, Кайгородов хотел уже уйти в свою комнату, как в этот момент Настя сказала, что хочет с ним переговорить. Они расположились в гостиной.
  - Дед, я знаю, что тебе не понравится моя просьба, но прошу, хотя бы выслушай ее до конца.
  - Ничего нельзя знать заранее, - ответил он. - Так в чем просьба?
  - У меня есть знакомый, его зовут Олег. Хочу сразу тебе сказать, что у нас с ним чисто дружеские отношения. Точнее, это даже не совсем так, я сама не знаю, какие у нас отношения.
  - Это интересно, - произнес Кайгородов.
  Настя удивленно посмотрела на него, она не ожидала от деда такой реакции на свои слова. Она сама не знала, зачем стала говорить про отношения с Олегом, скорей из смущения.
  - Мне бы хотелось, чтобы ты охарактеризовала свои отношения с этим молодым человеком, - продолжил Кайгородов. - Разумеется, если тебе это не неприятно.
  - Совсем нет. - Настя задумалась. А, в самом деле, какие у них отношения? - Мне кажется, мы находимся в поиске формы наших отношений. Ни меня, ни его не устраивает что-то обычное и банальное. Для этого есть другие, с кем их можно строить.
  - Понимаю. Так что же за просьба?
  - Олег узнал, что ты мой родственник и попросил меня организовать с тобой встречу.
  - А зачем он сказал?
  - Он бы хотел поговорить о свободе. Я знаю, ты не хочешь больше ни с кем встречаться, ты завершил свою карьеру. - Настя замолчала.
  - Да, ты права. Но все же ты просишь о встрече с твоим непонятным другом.
  - Прошу. - Настя почувствовала себя виноватой, а потому слегка рассердилась. - Вы правы, я не должна была этого делать. Простите. - Она встала, намереваясь уйти в свою комнату.
  - Подожди, посиди. Давай поговорим.
  Настя снова села и вопросительно уставилась на Кайгородова.
  - Ты должна понять меня, - произнес дед, - в один прекрасный момент я принял решение прекратить всю деятельность, которую вел на протяжении многих лет. И дело тут не только в плохом здоровье, хотя оно действительно плохое. Я ясно ощутил, что подошел к некой черте и дальше идти мне некуда. У каждого человека свой потенциал, я свой израсходовал если не полностью, то близко к этому. Во мне вдруг возникло желание замолчать. Сначала меня оно самого сильно удивило, ведь всю жизнь я только и делал, что говорил, писал. И вдруг абсолютно не хочется ни того, ни другого. Я довольно долго не понимал, что же случилось со мной. Точнее, не хотел признать объективный факт, что мои дни закончились. Вовремя уйти, вовремя замолчать, вовремя прекратить смотреть на себя, как на человека, способного изменить мир, это одно из важнейших качеств человека. Потому что в какой-то момент он начинает смотреть не в будущее, а в прошлое. В свое время мы даже организовали кампанию, чтобы люди, достигшие семидесяти лет, лишались право голоса на выборах. На нас тогда все набросились, но я считаю это абсолютно правильной идеей. И когда мне исполнилось семьдесят, я для себя решил, что больше не стану голосовать, хотя делал это всегда.
  - Но к вам это уж явно не относится, - возразила Настя.
  - Это не важно, важно соблюдать самому провозглашенные принципы.
  - Я с вами не согласна, - вдруг решительно произнесла Настя, - то, чем обладаете вы, очень ценно. И я знаю, что вы хотите это передать другим. Иначе бы не согласились выступить с лекцией перед жильцами нашего дома.
  - Какая ты проницательная, - покачал головой Кайгородов. - Да, иногда очень хочется. Более, того, появляется желание сделать еще одну попытку изменить этот мир. Хотя ясно понимаю, что ни времени, ни сил на это уже не осталось. А вот стремление сохранилось. И это мне не очень нравится, так как вносит в душу смуту. А хочется оставшееся время провести спокойно. Не знаю, поймешь ли ты меня, но на тот свет надо отправляться в спокойном состоянии духа. Тогда тебя и встретят там совсем по-другому. Там очень не любят нашей повседневной суеты, раздражимости, нетерпимости. Отсюда им поступает туда крайне негативный материал. Поэтому и назад мы получаем на землю столько темного, умственно ограниченного и нравственно уродливого человеческого материала. А откуда что взять. Как ни странно, наша планета это как раз то место, где должна улучшаться человеческая порода.
  - Вот и скажите им все это. Вы должны с ними пообщаться, вам станет легче, - убежденно произнесла Настя. Затем она просительно взглянула на деда. - И, кроме того, поможете мне.
  - Тебе?
  - Да. - Девушка покраснела. - Я не могу понять, что из себя представляет Олег. С вашей помощью надеюсь это сделать. Для меня это важно!
  Какое-то время Кайгородов молчал.
  - Хорошо, ты меня убедила. Приглашай свою компанию. Побеседуем.
  
  50.
  
  К Дормидонтовой пришли сразу директор управляющей компанией Шестемиров и главный бухгалтер Булатова. Обычно к ней приходила только главный бухгалтер, а вот Шестемирова она не видела довольно давно.
  С Булатовой у Нины Сергеевны установились довольно странные отношения. Хотя, иногда она спрашивала себя: в чем их странность, скорей всего они такими и должны быть, учитывая весь существующий расклад. И все-таки Дормидонтова никак не могла отрешиться от ощущения, что что-то тут есть не так, что существует какое-то подводное течение, которое пока она не может распознать.
  Раиса Ахмедовна решительно взяла на себя ведение всей бухгалтерии. Причем, так решительно, что не подпускала к документам Дормидонтову. Сначала ее это даже радовало; во всех этих проводках, она ничего не смыслила. Даже сами термины вызывали у нее скуку и отторжение. Она никогда не понимала, как можно разбираться во всех этих хитросплетениях, и какие нужны для этого замечательные мозги. Уж она точно она таковыми не обладает.
  Но с какого-то момента ей вдруг перестал полностью радовать сложившийся статус-кво. В конце концов, она все-таки председатель жилищного товарищества. И должна знать и контролировать его финансы. Деньги они перечисляют исправно, а вот что дальше с ними происходит, неизвестно. В этом заключается некий не порядок, который желательно исправить. Да, конечно, она в бухгалтерских вопросах ничего не смыслит, но может ей особенно и не надо в них разбираться. Ведь понять, на что и сколько были потрачены средства, можно и без специальных знаний. Здесь все ясно и наглядно. Она всегда хорошо умела планировать свой личный бюджет, поэтому и сумела купить столь дорогостоящую квартиру. Многие были поражены, узнав об этом факте, кое-кто даже стал подозревать в получение незаконных доходов. Проще говоря, взяток. Но за свою жизнь она ни разу не взяла ни одной взятки, все, что она имела, было приобретено абсолютно честно.
  Поэтому несколько дней назад Нина Сергеевна обратилась к Булатовой с просьбой дать что-то вроде отчета о потраченных средствах, показать, сколько денег находится на расчетном счету. И столкнулась с неожиданной реакцией, главный и одновременно единственный бухгалтер их товарищества вдруг сразу как-то подобрался, улыбка исчезла с лица, глаза стали холодными и непроницаемыми. Она стала что-то неясно говорить о том, что у них все в порядке, на каждый истраченный рубль есть свой документ. А потому нет смысла тратить столько времени на все эти скучные объяснения.
  Но в Нине Сергеевны проснулся директор школы, и она вежливо, но решительно потребовала отчета. Булатова что-то неясно пробормотала и почти сразу же удалилась. Все это Дормидонтовой не понравилось, и она еще сильней укоренилась в мысли проверить финансовое состояние товарищества. А так как она не любила ничего откладывать в долгий ящик, то позвонила главному бухгалтеру и потребовала через три дня принести все документы.
  С Шестемировым они не виделись довольно давно, хотя не очень часто, зато регулярно он звонил ей и вел довольно длительные беседы. Смысл их она улавливала не полностью, они казались ей чрезмерно расплывчатыми. Что удивляло ее, так как первоначально он произвел на нее впечатление очень делового человека, знающего, чего он хочет. Сейчас же он сидел напротив нее и пил чай с вареньем, которое она подала гостям.
  Сделав несколько глотков, директор управляющей компании отодвинул чашку от себя.
  - Очень рад видеть вас снова, дорогая Нина Сергеевна, - широко улыбаясь, проговорил Шестемиров. - Тем более выглядите вы прекрасно.
  - Спасибо, Роман Вячеславович, - довольно сдержанно поблагодарила Дормидонтова.
  Судя по брошенному на нее пристальному взгляду, эта сдержанность не прошла мимо Шестемирова.
  - Предлагаю начать с приятного события, - произнес он. - Правление нашей компании отметила лучших руководителей жилищных товариществ. И среди нескольких имен единодушно было названо ваше. Позвольте вручить вам грамоту и ценный подарок. Вы даже не представляете, с каким удовольствием я это делаю.
  Шестимиров встал, достал из пакета грамоту и коробочку и протянул этот комплект Нине Сергеевне.
  Она ощутила растерянность, ничего подобного она не ожидала. Наоборот, была внутрене готова к совсем другим событиям. У нее даже возникло намерение отказаться и от грамоты и от ценного подарка. Но пока она готовилась произнести слова отказа, Шестимиров уже вручил ей и грамоту и коробочку. Теперь отказываться было уже поздно.
  Довольный Шестимиров снова сел на стул и с удовольствием продолжил пить чай с вареньем. Нина Сергеевна перевела взгляд на главного бухгалтера и обнаружила, что та не притронулась ни к тому, ни к другому. С момента своего прихода в квартиру, она не произнесла ни единого слова.
  - А у нас к вам, дорогая Нина Сергеевна, еще одно предложение, - снова проговорил Шестимиров. - В следующем месяце состоится городская конференция, посвященная вопросу развития Товариществ собственников жилья. И мы хотим, чтобы вы поделились на ней своим опытом. Мы планируем для вас пятнадцатиминутное выступление.
  - Но у меня нет никакого особого опыта, - возразила Дормидонтова. - Я не делаю ничего особенного.
  - Еще как делаете! Одна ваша галерея чего стоит. Мы думаем периодически организовывать посещение ее делегациями. В том числе иностранными.
  - Это невозможно! - чуть не закричала Нина Сергеевна. - Наши жильцы будут резко против.
  - Ну, хорошо, - согласился Шестимиров. - Если Товарищество жильцов против, наша управляющая компания, разумеется, не станет настаивать. Наша задача - делать все, чтобы люди были бы нами довольны. Но мы очень просим вас выступить на конференции. Мы обсудили кандидатуры всех председателей. И пришли к выводу, что лучше вас это никто не сделает. Очень просим, не отказывайте нам.
  - Хорошо, - сдалась Дормидонтова, - если вы так считаете, я выступлю.
  - Я был уверен, что мы с вами найдем согласие, - в очередной раз улыбнулся Шестимиров. - Но учтите, времени осталось немного, а вам надо написать обстоятельный доклад. Вас будут слушать несколько сотен человек, включая мэра города и многих больших чиновников.
  - Не беспокойтесь, в своей жизни я прочла немало докладов. Так что все будет нормально, - заверила Дормидонтова.
  - Нисколько в этом не сомневаюсь. Открою вам маленький секрет, - понизил голос директор управляющей компании. - На конференции будут награждать грамотами, подписанными мэром города, лучшие председатели ТСЖ. И среди них вы в том числе. Но об этом пока никому. Вот вроде бы и все, - произнес Шестимиров. - Ах да, Раиса Ахмедовна сказала мне, что между вами возник что-то вроде конфликта, что вы ей, как главному бухгалтеру, не совсем доверяете. И она попросила меня освободить ее от работы в вашем Товариществе. Я ей не поверил, сказал, что быть такого не может, что Нина Сергеевна не станет без всякого на то повода обвинять человека в каких-то деяниях. Это не более чем недоразумение. И Раисе Ахмедовне следует продолжать работать, как и прежде. Я прав, Нина Сергеевна?
  Дормидонтова подавленно молчала, после того, что тут произошло, она не знала, что сказать.
  - Да, Роман Вячеславович, с Раисой Ахмедовной у нас возникло не более чем небольшое недопонимание. И мы его решим в рабочем порядке, - подавленно произнесла Дормидонтова.
  - Вот и замечательно, - радостно улыбнулся Шестимиров. - Будем с нетерпением ждать вашего выступления.
  
  51.
  
  Бенедиктов и Арбов сидели в кафе. На столе стояла бутылка водки, закуски. Арбов оказался большим любителем выпить, и количество водки в сосуде быстро уменьшалось. Впрочем, продюсера это нисколько не удивляло, за свою жизнь Бенедиктов немало перевидал этой братии. Подавляющее большинство из них были ярыми приверженцами этого занятия. А Арбову самой судьбой велено много пить; если талант не востребован, то нужно какое-то средство, чтобы заглушить его вечно недовольный голос. И кроме алкоголя по большому счету человечество для этих нужд больше ничего так и не придумала. Хотя, может, и напрасно.
  - Не ожидал я от вас такого поступка, Сергей Бенедиктович, - говорил слегка захмелевший Арбов. - Неужели и в самом деле на него вас спровадил мой сценарий.
  - А что же еще?
  Арбов недоверчиво посмотрел на продюсера.
  - Я хоть и пьяница, но умница и талант. Можно сказать, гений. Поэтому смотрю дальше, вижу глубже. Должна быть более важная причина. А мой сценарий так, спусковой курок. Не так уж он и замечателен. Можно было бы написать лучше.
  - Так, напишите.
  Арбов в очередной раз потянулся к бутылке.
  - Я бы написал, вот если бы не она, родимая, - прижал, как ребенка к груди, на секунду бутылку сценарист. - Но она не дает. Радуйтесь, хоть такой позволила создать. Понимаете, слишком долго у меня по-настоящему ничего не получалось. Вот и пристрастился. В науке это называется сублимация. Слышали о ней?
  - Слышал, - безрадостно ответил Бенедиктов. - Только это не оправдание.
  - Для таких, как вы, не оправдание, а для таких, как я, оправдание.
  - А каких, таких как я? - поинтересовался Бенедиктов.
  - У вас в жизни все всегда хорошо. А у меня в жизни все всегда плохо. - Арбов вдруг замолчал. - Но теперь и у вас все будет плохо.
  - Почему?
  - Потому что взялись за этот сценарий. Не могу понять, зачем это вам?
  - Скажу, все равно не поверите. Я и сам не верю.
  - Коли взялись за мой сценарий, значит, причина самая нелепая.
  Бенедиктов, соглашаясь, кивнул головой.
  - Так что за причина? - спросил Арбов, не дождавшись ответа.
  - Этой мой вклад в спасение человечества, - после некоторого колебания произнес Бенедиктов.
  Арбов хохотал никак не меньше трех минут. Затем налил сначала Бенедиктову, затем себе.
  - Странно, когда я писал свой сценарий, я думал о том же самом. Выпьем за спасение человечества, хотя оно этого совершенно не заслуживает.
  Бенедиктов кивнул головой. Он был согласен с этим суждением. Они выпили.
  - Но его все равно надо спасать, - произнес он.
  - Надо, - согласился сценарист. - Только непонятно, зачем?
  - Мы этого никогда не поймем. Просто мы это чувствуем. И нам этого достаточно.
  Арбов посмотрел на Бенедиктова одновременно изумленно и восторженно.
  - Ко мне приходят точно такие же мыслишки. Вот уж никогда не предполагал, что они посещают и ваш мыслительный аппарат. А с виду не похоже.
  - С очень недавних пор.
  Арбов махнул рукой.
  - Это не важно, главное, что от них теперь не избавиться. А что нужно вам от меня?
  - Мне нужно, чтобы вы передали мне права на сценарий на три года. Без этого мне не найти инвестора, их всегда живо интересует этот вопрос. К сожалению, заплатить я вам смогу лишь тогда, когда найду того, кто вложит деньги в этот проект. А сейчас денег нет.
  - Черт, а мне как раз по зарезу нужны деньги. Когда писал, то надеялся все же продать сценарий.
   Бенедиктов кивнул головой
  - У вас его никто не купит.
  - Но вы же покупаете?
  - Да, но со мной что-то произошло. - Продюсер о чем-то задумался. - Знаете, а вам заплачу аванс.
  - Правда! - обрадовался Арбов. - Но с каких шишей? Сами только что сказали, что инвестора же пока нет.
  - Это не должно вас волновать.
  - Если этот фильм наш, то меня должно волновать все, что касается его. - Сценарист на мгновение задумался. - Вы мне платите из своего кармана?
  -Да.
  - Я не возьму деньги.
  - Не говорите глупости. Я покупаю сценарий, плачу вам за него. Это выгодная сделка. Она себя окупит.
  - А если нет?
  - Всегда есть риск. Давайте замнем пока эту тему. Завтра подпишем договор. И завтра же я вам переведу аванс.
  - А если не найдете инвестора?
   Бенедиктов ничего не ответил. Он сам без конца задавал себе этот вопрос.
  
  52.
  
  После вынужденного отсутствия Рафит вернулся в институт. Его порог он переступил не без опасения. Во-первых, он боялся, что его плохо встретят, во-вторых, его пугали собственные чувства. А вдруг его снова захлестнет волна ненависти, и кто знает, как он себя поведет. Он вполне может наброситься на этих подонков. И тогда неизвестно, чем все кончится. Точнее, можно с уверенностью предположить, что для него ничего хорошим это не завершится. По крайней мере, на учебе уж точно можно будет поставить крест.
  Когда Рафит вошел в аудиторию, то сразу же обнаружил, что стал центром всеобщего внимания. Все смотрели на него, но никто к нему не подходил. В том числе и те, кто его избивал, они лишь наблюдали за ним, но никаких действий не совершали. Впрочем, Рафит хорошо понимал, что это еще ничего не значит, маловероятно, что они оставят его в покое до тех пор, пока он не отчислиться. Они очень упрямые, так как хотят доказать себе и другим, что умеют добиваться своих целей. Из-за них несколько кавказцев уже уехали. Но они плохо его знают, если надеются на тот же исход, он готов к борьбе с ними. И они даже не представляют, как далеко он готов в ней зайти.
  День катился самым обычным образом, Рафит даже немного забыл о своих мыслях и чувствах, вернувшись в столь любимую ему атмосферу занятий. Но в какой-то момент вдруг внутри него словно бы переключался тумблер, и он вспоминал о том, что произошло. И то, что жило в нем последнее время, возвращалось снова, словно говоря, что ему от этого никуда уже не деться. И пока он не осуществит задуманное, это по самую шляпку гвоздем будет сидеть в нем.
  После занятий Рафит хотел уйти из института, как внезапно к нему подошла девушка. Она была с его потока, но из другой группы. И до этого момента они практически не общались. Но он знал, что ее зовут Зоя, и она нравилась ему. У нее было чисто славянская внешность: невысокая блондинка с немного вздернутым носом. Ее нельзя было назвать красивой, но в ней таилось какое-то очарование. Оно-то и привлекало его к ней.
  - Я могу с тобой поговорить, это недолго? - спросила Зоя.
  Рафит настороженно посмотрел на девушку.
  - Почему и нет.
  - Я знаю, что с тобой произошло, почему ты отсутствовал эти дни, - сказала она.
  - Откуда знаешь?
  - Они многим об этом рассказывали. Обещали, что ты больше здесь не покажешься.
  Рафит мгновенно ощутил горячий поток ярости.
  - Как видишь, показался. Тебе это не нравится?
  Зоя отрицательно покачала головой.
  - Ты меня не понял. Я и многие другие осуждают то, что случилось. Они просто подонки.
  Что-то вдруг в очередной раз переключилось внутри молодого человека, ярость мгновенно появилось и также мгновенно исчезла. Он уже совсем по-другому взглянул на девушку.
  - А зачем ты ко мне подошла? - поинтересовался Рафит.
  - Как зачем? - удивилась она. - Чтобы тебе сказать, что мы против таких действий.
  - Кто это мы? Ты выступаешь от имени многих? Тебя кто-то уполномочивал говорить со мной?
   Рафит увидел, что Зоя немного смутилась. Она отрицательно покачала головой.
  - Меня никто не уполномочивал, я подошла к тебе только от своего имени. Но я говорила с ребятами, они возмущены.
  - Но при этом никто ничего не собирается делать. И все остается так, как есть.
  Зоя опустила голову.
  - Ты прав. Их боятся, никто не желает с ними связываться.
  - Тогда зачем тебе рисковать? - с горечью поинтересовался Рафит.
  - Ты один из лучших студентов. Мне нравится тебя слушать. Я люблю умных парней. Жаль, что мы раньше с тобой не общались. Не будь этих событий, я бы к тебе не решилась подойти.
  Рафит подумал, что скорей всего это именно так.
  - Ну, мы можем с тобой дружить, - предложил он.
  - Конечно, можем. - Зоя не скрывала радости.
  - Значит, друзья.
  - Да.
  Несколько секунд они стояли молча, не зная, как продолжить диалог. Начавшись с одной темы, он неожиданно кончился совсем другой.
  - Я пошел, - сказал Рафит, коря себя за то, что стесняется пригласить Зою прогуляться. - Рад, что у нас получился такой разговор.
  - Я тоже рада.
  Они обменялись рукопожатием и разошлись.
  
  53.
  
  После занятий Настя отыскала Олега и сказала, что если он не передумал, то может сегодня вечером прийти к Кайгородову для беседы. Олег горячо заверил, что не передумал и непременно придет со своими товарищами. На этом их короткий разговор закончился, хотя Насте показалось, что ее собеседник готов был его продолжить. Но она решительно и, как она надеялась гордо, покинула его.
  Настя весь день волновалась; как пройдет эта встреча? От этого Олега можно ждать всего угодно, достаточно вспомнить урок свободы, который он попытался ей дать. И не готовит ли он провокацию? Проникнуть в его тайные намерения она не может. Настя даже думала предупредить деда о том, что возможно любое развитие событий. Но затем раздумала, не стоит его преждевременно волновать. Все же есть надежда, что все пройдет благополучно. По крайней мере, она на это надеется.
  Но когда она открыла дверь, то снова забеспокоилась. Вместе с Олегом пришло еще шесть его товарищей. Все они участвовали в той оргии. Неужели он решил ее продолжить?
  Но внешне Настя решила, что не стоит показывать свое беспокойство. Однако она решила не спускать с них глаз. И в случае чего немедленно вмешаться. Даже, если понадобится, можно милицию вызвать.
  Но пока все шло вполне чинно и благополучно. Пришедшие расселись вокруг стола, на котором стояли чашки, печенье и конфеты. Настя разлила чай. Почему-то все молчали. Наконец открылась дверь и вошел Кайгородов.
  Возникла такая тишина, как будто в комнате никого не было. Казалось, что даже дыхание у всех остановилось на какое-то время. Затем случилось нечто неожиданное для Насти: все гости встали и начали аплодировать.
  - Прошу вас, давайте оставим подобные вещи, - произнес Кайгородов. - Он сел за стол, и Настя налила ему чая. - Давайте просто поговорим. Кстати, о чем вы хотели со мной поговорить?
  - О свободе, - тут же отозвался Олег.
  - Почему именно о свободе?
  - Разве это не главная тема в жизни?
  - Не уверен.
  - Как так? - удивился Олег.
  - Разговоры о свободе еще никого не приблизили к свободе. А вот отдалили почти всех, кто разговаривал о ней.
  - Не совсем вас понимаю, Александр Рюрикович, - произнес Олег.
  - Свобода - это не то, что выражается словами, она потому и свобода, что слов для ее определения не существуют. Если вы пытаетесь его найти, то тем самым сажаете свободу в клетку. А это уже не свобода. В истории человечества так было тысячу раз, искали свободу, а находили очередной вид рабства. Не случайно в нашем движении у нас даже был курс, где мы пытались отказываться от всего, что ведет к несвободе. Но это оказалось невозможным.
  - Честно говоря, мы как-то немного запутались. - Олег оглядел своих товарищей, те, подтверждая этот тезис, закивали головами.
  Кайгородов внезапно улыбнулся.
  - А кто не запутался, все запутались, человечество так и не нашло магическую формулу свободы. Все, что она принимало за нее, оборачивалось иллюзией. Мы на своих семинарах много анализировали, почему это так, почему свобода так легко трансформируется в несвободу?
  - И к какому выводу вы пришли? - спросил Олег.
  - Свобода начинается там, где человек перестает зависеть от самого себя. Когда он растворяется в нечто необъятном. Все движения пытаются навязать свободу, а любое навязывание мгновенно превращает свободу в нечто противоположное.
  - Но разве свобода - это не внутреннее состояние человека? - спросил Олег.
  - Если бы все было так легко, молодой человек! Вас, кажется, зовут Олег?
  - Да, - немного удивленно ответил Олег и бросил взгляд на Настю.
  - Разумеется, свобода внутри человека. Но где она там, как отыскать ее в себе? Вот вопрос. Конечно, можно быть святым, однако святость и свобода - это одно и того же? Мы долго дискутировали на семинарах. И пришли к выводу, что это принципиально разные вещи. Правда, не все были согласны с таким утверждением.
  - Но ведь всегда считали... - начал Олег.
  - Да, такое мнение присутствовало. В святости человек исчезает как личность. А если нет личности, то нет и свободы. Свобода ценна тем, что сохраняет личность. Для нас это была главная мысль. До сих пор я не до конца уверен в своей правоте. И все же я отстаиваю эту позицию.
  - Но тогда не совсем ясно, как в таком случае для личности быть свободным? - осмелилась на вопрос Настя.
  Кайгородов повернул голову к единственной девушке во всей кампании.
  - Будь самостоятельной, никогда ни от кого не завись. Выражай только свои взгляды, не заимственные, а только те, к которым пришел сам. Не подчиняйся коллективному бессознательному, никакие архетипы прошлого и настоящего не должны довлеть над тобой. Свобода начинается там, где начинается ответственность человека перед самим собой. Когда человек понимает, что он один во Вселенной, и это наполняет его счастьем, это означает для него, что произошло великое освобождение от страха перед одиночеством. Беда святости в том, что она целиком лишена созидательности, это всего лишь застывшее состояние. И в этом его несвобода. Святой уже не кем не может быть, кроме как святым. Свободный человек может стать кем угодно. В этом огромное отличие двух состояний. Надеюсь, вы поняли мою мысль.
  
  54.
  
  Дормидонтова и Муссель сами не заметили, как стали общаться регулярно. Обычно Муссель приходил к Нине Сергеевне, к себе же он ее приглашал крайне редко. Сначала она обижалась, но затем догадалась, что он стесняется своей неустроенности. В его доме все время царил беспорядок, пыль, как вулканическая лава землю, покрывала мебель, а на полу иногда она замечала самую настоящую грязь. При этом нельзя было сказать, что сам Муссель был неухоженным, одевался он вполне прилично, был всегда нормально причесан. Но ему не хватало настойчивости, чтобы заставлять себя регулярно заниматься уборкой. Дормидонтова хотела было предложить ему свои услуги. Но затем отказалась от этого намерения; во-первых, он может обидеться на нее, чего ей совсем не хотелось, а во-вторых, с какой стати она должна это делать. Она ему ни любовница, ни жена, так соседка по дому. А этот статус уж больно не определенный.
  На самом деле, она была слегка, а может даже совсем и не слегка обижена на него; они вроде много общаются, но она никак не может понять его отношение к себе. Он охотно приходит к ней; сначала она угощала его чаем, потом стала кормить обедом, который она теперь готовила не только для себя, но и для своего гостя. Он его с удовольствием съедал и уползал затем в свою нору.
  В душу Нины Сергеевны невольно, словно змея за шиворот, заползло подозрение, что он и приходит к ней исключительно ради ее обедов. Чем идти куда-то искать пропитание или готовить самому, гораздо удобней постучаться в соседнюю квартиру к одинокой женщине - и получить все сполна.
  Нина Сергеевна решила провести эксперимент; однажды, когда Муссель пришел к ней, она вместо уже ставшего традиционного обеда поставила перед ним чай с печеньем. Валерий Михайлович недоуменно посмотрел на нее растерянно-грустным взглядом и затем так печально пил предложенный ему напиток, что ей стало жалко мужчину. И она решила больше не проводить опытов на людях. По крайней мере, на Мусселе уж точно. Даже если он ходит к ней исключительно из-за обедов, то пусть уж ходит по этой причине. У нее все равно много свободного времени и приготовить борщ или суп ей не сложно. Даже приятно, что она кого-то кормит. И когда на следующий день она поставила перед ним тарелку наваристых щей, то увидела, как сильно он обрадовался.
  Что еще ее волновало, так это его настроение. В последнее время оно становилось все мрачней. Очередной его роман по очереди отвергли все издательства, в которые Муссель обращался. Иногда она замечала, с каким трудом он сдерживает себя. Дормидонтова и рада была бы его утешить, да не представляла как. Ее слабые попытки это сделать, только усугубляли ситуацию, и она решила ничего не предпринимать в этом направлении. Просто слушала его однообразные жалобы - и по возможности молчала. Конечно, это требовало от нее определенных душевных усилий, внимать постоянному его брюзжанью было нелегко. Но что же делать, ему-то гораздо трудней. Он так много времени и сил уделяет своему творчеству, а результата никакого. Кто бы мог отнестись спокойно к такому раскладу, любого такая ситуация надломит. А потому она должна быть тактичной и терпеливой.
  Это решение укрепило ее намерение стоически переносить жалобы Мусселя. Впрочем, она быстро убедилась, что оно оказалось не самым оптимальным; непризнанный писатель, видя, что ему внимают, стал обрушивать на нее еще более обильный поток своего недовольства жизнь. Бывали моменты, когда ей помогал сдерживаться лишь накопленный за многие годы педагогический опыт. В такие минуты она вспоминала, как приходилось ей держать себя, сталкиваясь с тупостью, нахальством, а то и с хамством учеников и их родителей. И то, что она ни разу за многие годы не потеряла самообладание, Нина Сергеевна всегда ставила себе в заслугу.
  Дормидонтова сознавала, что если она имеет виды на этого человека, то должна что-то придумать, чтобы кардинальным образом изменить его настроение. Нина Сергеевна понимала, что проблема не простая, не так-то легко найти решение. Но при этом ее не отпускала мысль, что оно где-то рядышком. Только требуется какой-то толчок, чтобы его найти.
  И толчок случился. Однажды Дормидонтова почти столкнулась с Кайгородовым, который входил в подъезд. Обычно при встрече он с ней здоровался, иногда они даже перебрасывались несколькими фразами. На этот раз он так был поглощен самим собой, что не обратил на нее внимания. Это даже немного ее обидело, но затем к ней внезапно пришла одна мысль. Нина Сергеевна сразу поняла: это та самая мысль, за которой она охотилась в последнее время. Обида тут же исчезла, словно капля, испарившаяся на жарком солнце. У Дормидонтовой сразу же поднялось настроение. Правда, она еще не знала, как отнесется к ее идее тот, кому она предназначена. Но почему-то была почти уверенна, что идея ему придется по вкусу. Оставалось дождаться встречи с Мусселем.
  Обычно после обеда, после того, как съеденная пища утрамбуется в желудке, Муссель начинал свой жалобный монолог. Так бы все случилось и на этот раз, по его виду Дормидонтова уже видела, что он собирается обрушить на нее свой очередной словесный поток. Поэтому она поспешила его опередить.
  - Валерий Михайлович, а знаете, я нашла способ, как изменить вашу жизнь.
  От изумления Муссель даже поперхнулся уже готовыми вылететь из его рта словами.
  - Я не совсем понимаю, о чем это вы, дорогая Нина Сергеевна. - Чтобы произнести эту, в общем-то совсем простую фразу, ему потребовались некоторые усилия.
  - Сейчас объясню. Только пообещайте мне не отвергать мою мысль, а тщательно ее обдумать.
  - Ну, конечно, обещаю.
  - Я попыталась понять, почему издательства отвергают ваши романы. Не потому что они плохо написаны, а, мне кажется, потому, что темы, которые вы берете за основу, не представляются им особенно оригинальными. К вам не приходила подобная мысль, Валерий Михайлович?
  Муссель отозвался не сразу.
  - Да, такие мысли, признаюсь вам, меня посещали. Но я уверен, что все же дело не в этом, а в том...
  - Может быть, - поспешила прервать его Нина Сергеевна, пока он не начал тянуть свою привычную волынку. - Но в любом случае, если предложить издательству крайне необычную и яркую тему, оно не откажется от издания вашей книги.
  - И что же за тема? - как-то недоверчиво посмотрел Муссель на Дормидонтову.
  - А вы не догадываетесь?
  - Нет.
  - А ведь эта тема сама к вам в руки плывет.
  - Так скажите! - раздраженно воскликнул Муссель.
  - Почему бы вам не написать биографию Кайгородова. Я специально смотрела, в нашей стране, кроме статей о нем нет ни одной книги. Если вы напишите такой труд, это будет настоящей сенсацией! Вы же понимаете, таких людей в мире немного. Это будет самый настоящий бестселлер. Это будет больше, чем бестселлер.
  Прозвучавшее предложение погрузило Мусселя в глубокие размышления.
  - Идея, в самом деле, очень интересная. Но как ее реализовать? Для этого нужно, чтобы Кайгородов согласился.
  - Значит, его надо уговорить!
  Муссель покачал головой.
  - Не уверен, что получится. Что-то не заметно, чтобы он охотно делился бы с кем-то своими воспоминаниями.
  - А вы поговорите с ним. Объясните. А я попытаюсь поговорить с Настей. С двух сторон мы постараемся его дожать. Ну, как, убедила я вас?
  - Да, если написать такую книгу, шанс на ее издание будет большой, - одновременно задумчиво и мечтательно протянул Муссель. - Пожалуй, ради этого стоит постараться уговорить его.
  
  55.
  Пуртов ждал, что Самиев ему позвонит и пригласит стать членом Совета при Президенте. Ведь он выполнил условие их договоренности, отдал ему Оксану. Но шли дни, а Самиев не подавал о себе никаких вестей. Это удивляло Пуртова, почему-то он был уверен, что тот выполнит взятые на себя обязательства.
  Пуртов стал следить за тем, что происходит с этим Советом, стал расспрашивать знакомых бизнесменов. Но к своему удивлению обнаружил, что никто ничего толком не знает, ходят какие-то неясные слухи. Хотя желающих оказаться в кругу избранных лиц, как понял Пуртов, было предостаточно. Это его нисколько не удивляло, он понимал, что для любого серьезного бизнесмена - это огромный шанс. Членство в Совете давало прямой выход практически на самых высокопоставленных лиц в государстве, включая его главу. А это уже совсем иной уровень бизнеса, это такие возможности, от которых начинает кружиться голова. Тем более, сейчас это было крайне актуально, у Пуртова снова возникли трудности, он понес немалые финансовые потери. Причем, не по своей вине, его нагло надули недобросовестные партнеры. В этой стране крайне трудно найти честных людей, все стремятся обмануть друг друга. Единственная защита - это когда ты принадлежишь к элите, и тебя защищает государство. В этом случае все эти негодяи не отваживаются на мошеннические выходки, так как знают, что им не поздоровится, так как оно защищает своих. А он пока не свой для него, он один из многих, до которых никому нет дела. А вот когда он станет своим, то уверен, что прижучит этих негодяев - и возместит свои убытки. Но для этого надо им стать. А тут важен каждый день.
  Пуртов решил, что имеет моральное право на звонок Самиеву. Он волновался, когда набирал его номер. А вдруг тот не захочет говорить. Что ему какой-то Пуртов, по сравнению с ним - мелкий бизнесмен. Слон и моська. Ну, дал обещание, но это еще не повод, чтобы его выполнять.
  Однако Самиев не только взял трубку, но и вполне благожелательно стал разговаривать с ним.
  - Знаю, чего ты волнуешься, - произнес Самиев. - Я все помню, но дело не простое. Вот что, приезжай-ка ко мне до моей мазанки. Там все и обсудим.
  Пуртов много слышал о доме, точнее о дворце Самиева. Но действительность превзошла все его прежние представления. Это была какая-то нескончаемая выставка роскоши. Не то, что он завидовал владельцу этих покоев, но Пуртов ощутил себя подавленным. Куда он попал, что он тут делает, этот мир не его, ему до него не меньше, чем от Земли и до Марса.
  Судя по выражению лица Самиева, тот заметил восхищение гостя открывшимися ему видами и испытывал откровенное удовлетворение от того, что удалось произвести впечатление. Они расселись возле небольшого фонтана, который мелодично журчал возле уха Пуртова. Самиев разлил по бокалам какое-то неведомое Пуртову, но невероятно вкусное вино.
  - Как вам вино? - поинтересовался Самиев, после того, как они выпили за встречу.
  - Ничего вкусней я не пил, - честно ответил Пуртов.
  Самиев довольно засмеялся, при этом затрясся весь его огромный живот.
  - Это во Франции один фермер делает для меня это вино. Мы заключили с ним соглашение, что больше никому в мире он не будет его поставлять. Только мне. При этом он сам не имеет право оставлять для себя ни одной бутылки. Этот божественный нектар имею право пить только я. Ну и тем, кому я его наливаю. Хотите еще?
  - С удовольствием. Я очень ценю честь, которую вы мне оказываете.
  - Что ж тут удивительного, мы же с вами партнеры.
  Пуртову было приятно слышать, что сам Самиев считает его своим партнером. Однако, что вкладывает тот в это слово, было ему не совсем ясно. И это слегка смазывало впечатление от услышанного.
  - Быть вашим партнером мне очень лестно, Павел Матвеевич.
  - Знаю, по какому делу вы ко мне пришли, - произнес Самиев. - Не беспокойтесь, я отлично помню свое обещание.
  - Есть какие-то препятствия?
  - А как же вы думаете, Андрей Леонидович. Совет все же президентский. Желающих в него попасть выстроилась целая очередь. Идет согласование каждой кандидатуры. И у каждой кандидатуры свои лоббисты. Знали бы кого мне предлагают. Приходится отбиваться со всех сторон.
  - Представляю, как вам не просто, Павел Матвеевич.
  - Да уж не просто, тут вы абсолютно правы. Но да ничего, прорвемся. В Совете будут только те лица, которые реально способны принести пользу. И я вас считаю одним из них. Ведь у вас большой и успешный опыт бизнесмена.
  - Опыт накоплен немалый, - подтвердил Пуртов.
  - Вот-вот, нужны люди, что называется от сохи. А не всякая там челядь, которая бегает по кабинетам. Поэтому не отчаивайтесь, а наберитесь терпения.
  - И долго ждать?
  - Хотите еще вина? - вместо ответа предложил Самиев.
  - Спасибо, но я все же за рулем.
  - Разумно, - одобрил владелец вина. - А я с вашего позволения еще хлебну маленечко. - Самиев с удовольствием осушил бокал. - У меня будет к вам одна просьба.
  - С удовольствием исполню, Павел Матвеевич.
  Самиев как-то странно посмотрел на Пуртова, и тот забеспокоился. У него возникло предчувствие, что эта просьба не таит в себе ничего хорошего.
  - Речь пойдет об Оксане.
  У Пуртова вдруг стало холодно в животе. Все то время, что он находился в этом доме, его постоянно преследовала мысль, что где-то, в одной из комнат может быть находится Оксана. Это вызывало у него постоянные приливы волнения.
  - Надеюсь, с ней все в порядке?
  - Разумеется, в порядке. Я вам очень благодарен за нее, такой красивой женщины я еще не встречал. А, как вы понимаете, в своей жизни я видел много красивых женщин.
  - Нисколько в этом не сомневаюсь, - выдавил на лицо улыбку Пуртов. - Так чем же я могу вам помочь?
  - Честно говоря, сам точно не знаю, - огорошил Пуртова Самиев.
  - Как вас понимать, Павел Матвеевич.
  - Не просто, но постарайтесь. Ведь я тоже стараюсь ради вас.
  - Я понимаю.
  - Видите ли, с Оксаной что-то происходит. Когда женщина несчастлива, это заметно сразу.
  - Я с вами согласен.
  - Она имеет все, что только пожелает. А желает, она кстати много. Точнее, желала сначала.
  - А сейчас?
  - А сейчас говорит, что у нее все есть и ей больше ничего не надо.
  - Но может быть, так оно и есть.
  - Так не может быть, - вдруг непривычно твердо произнес Самиев. - Если человек в добром здравии, то пределу его желаний не существует. Разве вы не убедились в этом на своем опыте?
  - Да, это так.
  - Вот и я о том же. Я вижу, что Оксана какая-то безрадостная, потухшая. Как полагаете, в чем тут дело?
  Пуртов задумался.
  - Не увидев больную, трудно поставить диагноз.
  - Согласен, не поговорив с Оксаной, определить, что с ней творится, сложно. Вы же с ней были довольно долго?
  - Да.
  - Поговорите с ней, выясните, что происходит с Оксаной.
  Пуртов невольно оглянулся, Самиев же улыбнулся.
  - Ее тут нет. Я дам вам ее адрес. Съездите к ней, а потом мне все подробно доложите. И очень вас прошу, дорогой, Андрей Леонидович, ничего от меня не скрывайте. Ни малейшей подробности. Если, конечно, еще хотите оказаться в Совете при Президенте.
  - Хочу, - выдавил из себя Пуртов.
  - Тогда я вас жду в ближайшее время. Не затягивайте. Времени у вас мало.
  
   56.
  
  Рафит вот уже целый час выписывал круги возле дома, в котором снимал квартиру его дядя Рамзан. И все не решался войти в нужный ему подъезд. Мысли и чувства скакали внутри него, как лошади на ипподроме, вперед вырывалась то одна мысль, то другая. Эта борьба с самим собой сильно изнуряла его, отнимала много физических и духовных сил. Но и остановить ее он был не в состоянии, после того, что произошло утром. Едва он вошел в институт, как к нему подошли все те же ребята. По их виду было понятно, что настроены они серьезно.
  Рафит, как и тогда, очутился в плотном кольце, выбраться из которого было почти невозможно. А потому приготовился к самому худшему. Он решил, что будет сопротивляться до последнего, пусть они увидят, что он не намерен сдаваться.
  Но на этот раз избиения не случилось, предводитель схватил его за плечо и прошипел Рафиту в ухо: если он не уберется отсюда, живым его не оставят. После чего они растворились в плотной студенческой массе. Все произошло так быстро, что на мгновение ему даже показалось, что ничего не было, все, как обычно. Но он знал, что услышанные слова - это не пустые угрозы, однажды они преобразуются в реальное действие. Он вызывает у них повышенный градус ненависти, во-первых, потому, что не подчиняется им, а во-вторых, что превосходит их своими способностями. А никто из них из этой группы ими особенно не блистал.
  Рафит понимал, что ему объявлена война. А на войне, как на войне, если ты не убиваешь противника, значит, противник убивает тебя. Третьего не дано. Следовательно, если он хочет выжить, то первый выстрел должен быть за ним. Конечно, есть и другой путь - отступление, точнее, бегство. Но он даже не желает думать о таком варианте.
   Рафит сел на скамейку, расположенную на небольшой детской площадки. Как и должно быть, на ней играли дети. Никому из них не было больше пяти лет. Все были такие милые, красивые. Неужели пройдет не так уж и много времени и многие из них превратятся в людей, которые станут преследовать таких, как он. Глядя на этих ангелочков, в это трудно поверить. И между тем, это именно так. Да, правы те, кто полагает, что мира между этими двумя мирами нет и быть не может. По крайней мере, в обозримой перспективе. А он не может ждать столько времени, его жизни просто на это не хватит. Рафит встал и решительно направился в подъезд.
  Дядя встретил племенника с большой радостью. Он обнял его и прижал к груди. Тут же находился и Джафар, он внимательно посмотрел на гостя, после чего они обменялись рукопожатием.
  - А мы с Джафаром все ждем тебя, - произнес дядя. - И очень рады, что ты, наконец, пришел.
  Слова дяди показались Рафиту не понятно двусмысленными. Впрочем, он тут же позабыл об этом, он был слишком поглощен своими чувствами.
  - Ты немного посиди, а мы с Джафаром все быстро приготовим. Такой дорогой гость, надо встретить его, как положено нашими обычаями.
  Рафит хотел сказать, что он пришел сюда вовсе не за этим, но и дядя и Джафар скрылись на кухне. Сидеть пришлось довольно долго, и Рафита стало охватывать раздражение. Он тут ради важного разговора, ради того, чтобы восстановить душевное равновесие. А вместо этого вынужден ждать угощения. Хотя совсем не хочет есть.
  Дядя и Джафар вышли из кухни, неся на подносах еду. И уже через несколько минут стол был накрыт.
  - Ешь, пей дорогой племянник, а потом обо всем поговорим, - произнес дядя и посмотрел на юношу долгим взглядом. - Я знаю, ты пришел для важного разговора.
  Рафит удивился проницательности родственника, но ничего не сказал, а стал есть. Он знал, что если откажется, то сильно обидит хозяев дома.
  - Ну, вот теперь я слушаю тебя, - проговорил дядя, когда все поели.
  Рафит стал рассказывать о том, что с ним случилось за последнее время. Когда он завершил свой рассказ, то посмотрел на дядю, ожидая его реакции. Он думал, что услышанное вызовет в нем бурю возмущения, но тот спокойно продолжал сидеть и отхлебывать чай из пиалы.
  - Не удивляйся моему спокойствию, - словно прочел дядя мысли племянника, - нам известно, что случилось с тобой.
  - Известно? - изумился Рафит. - Но почему тогда вы даже не навестили меня в больнице. Мне там было очень одиноко и тяжело.
  - Мы узнали о том, что ты в больнице, уже после того, как ты выписался из оттуда, - спокойно пояснил дядя.
  - Но почему не пришли ко мне потом домой? А если я нуждался в вашей помощи?
  - Мы знали, что ты чувствуешь себя удовлетворительно. И вполне обходишься один. Но была еще одна причина, почему не навестили.
  - И какая же? - Рафит не спускал с дяди взгляда.
  - Я хотел, чтобы ты сам все решил для себя. Когда человек приходит к какому-то решению самостоятельно, то оно гораздо крепче, чем, если это происходит под влиянием другого. Поверь, дорогой племянник, так было нужно. Ты мне поведал, что с тобой произошло, а теперь расскажи, что ты выбрал для себя?
  Рафит снова почувствовал сильное волнение, он понимал, что сейчас переступает черту, когда что-то изменить уже будет крайне сложно. Но ведь он все решил. Ведь так?
  - Да, дядя, я готов. Я давно догадываюсь, зачем вы приехали в Москву. Я, конечно, не знаю никаких подробностей, но мне и не надо их знать.
  - Ты правильно обо всем рассуждаешь, мой мальчик, - с волнением в голосе проговорил дядя. - Так что ты хочешь?
  - Я хочу участвовать в том, чем вы занимаетесь тут. Я долго противился этому, хотел, чтобы все было бы по-другому. Но они сами заставили меня, ведь я ничего им не сделал, но они ненавидят меня только за то, что я инородец. Но это же не преступление. Мы все инородцы, как только оказываемся в каком-то другом месте. Эти люди не имеют право на жизнь.
  Из глаз юноши брызнули слезы. Дядя поспешно встал и прижал Рафита к своей груди.
  - Успокойся, мы отомстим им за все, мой дорогой племянник. Они считают нас низшей расой, недостойными ступать с ними по одним и тем же улицам. Ни говоря уж о том, чтобы учиться вместе с ними в одних университетах. Аллах поможет нам восстановить справедливость. Но это станет не простым испытанием для тебя. Готов ли ты протий через все? Подумай, не каждый может решиться на такое.
  - Я решился. Они требуют, чтобы я уехал, иначе грозят меня убить. Я хочу дать им свой ответ.
  Дядя отпустил племянника от своей груди, а сам встал посреди комнаты и молитвенно сложил руки. Несколько минут он что-то шептал про себя. Затем достал с полки Коран и положил его перед Рафитом.
  - А теперь поклянись на священном Коране, чтобы ты готов отдать всего себя за наше святое дело.
  Рафит положил руку на книгу.
  - Клянусь!
  - Теперь ты наш! - воскликнул дядя. - Ты будешь непосредственно подчиняться Джафару, он тебя всему научит. Ждать осталось недолго.
  
  57.
  
  Лидия впервые пришла в квартиру Бенедиктова, по каким-то своим причинам раньше она отказывалась это делать. И они встречались у нее. Он пару раз предлагал прийти к нему, но, наткнувшись на отказ, перестал настаивать. Если таким образом она желает отстаивать свою независимость, подчеркивать разделяющую их дистанцию, это ее право. И ему не стоит пытаться ее разубедить. В любых отношениях важно соблюдать сложившийся их формат, и всякая попытка его нарушения часто приводит к их гибели. По крайней мере, делать это надо осторожно, деликатно и только тогда, когда созревают обстоятельства.
  Но к большой неожиданности для Бенедиктова Лидия сама попросилась к нему в гости. И вот теперь она расхаживала по его квартире.
  - Я и не предполагала, что у тебя такая большая и роскошная квартира, - оценила Лидия, закончив осмотр. - Мне здесь жутко понравилось. Всегда мечтала иметь такие просторные хоромы. Я же все детство и юность прожила в коммуналке.
  - Я вложил в эту квартиру практически все свои накопления. У меня была давняя мечта - жить в своем доме, как минимум, двухэтажном. Это первый пункт на этом пути. - Бенедиктов выжидательно посмотрел на свою гостью.
  - Ты поступил очень мудро, - оценила она. - А вот я все, что заработала на съемках, потратила на всякую ерунду. Никогда не умела разумно расходовать деньги. А вот ты во всем молодец. Я прочла сценарий Арбова. Как здорово, ничего интересней я не читала. Невероятно умно и при этом невероятно все просто. Я думала, что давно таких материалов уже не бывает и не будет. - Лидия поцеловала продюсера. - Какой ты молодец, что взялся за этот проект. Я тебя за это люблю еще больше!
  - Да, этот Арбов очень талантлив. А главное не боится показывать жизнь такой, какая она есть. Это настоящая правда о всех нас. И очень многим она не понравится.
  Лидия откинулась на спинку дивана.
  - Тем лучше. Фильм произведет впечатление. Ты мне дашь роль главной героини? Я так хочу ее сыграть.
  - Вообще-то это решает режиссер.
  - Твое слово будет далеко не последним. Неужели ты не замолвишь его за меня?
  - Пока у нас другие проблемы. Никто не хочет давать на фильм денег. Я понимал, что будет их трудно найти. Но чтобы все поголовно отказали, такого я не предвидел. Как будто бы кто-то сглазил или заколдовал. Начинаешь говорить с инвестором, есть явный интерес. Одно мое имя его вызывает. Но когда рассказываешь о проекте, все тут же меняется. Я уже научился по глазам понимать, чем завершится разговор. Когда заводишь речь про то, о чем фильм, всем не просто становится неинтересно, идет агрессивное отторжение. С одним таким мы едва не подрались, так его возмутил сценарий.
  - Узнал себя, - заметила Лидия.
  Бенедиктов кивнул головой.
  - Ничего так человека не выводит из себя, когда это с ним происходит. Когда мы себя не видим, то спокойны. Но когда подлинное наше лицо кто-то нам приоткрывает, то у нас охватывает ненависть. И к этому образу и к тому, кто его нам явил. Я не до оценил этого эффекта.
  - Может быть, на то, чтобы найти деньги нужно больше времени. Есть же нормальные люди, способные проникнуться этим замыслом.
  - Хочется верить. - Бенедиктов замолчал. - Но меня беспокоит не только это. Я сам попал в не простое положение. Я из своих денег заплатил аванс Арбову и сделал еще ряд необходимых расходов, чтобы начать реализовывать проект. И в результате оказался в весьма стесненных обстоятельствах. И пока не очень ясно представляю, как из них вылезать.
  Лидия снова обняла его.
  - Мне так хочется тебе помочь, но я сама на мели. Уже давно не снималась.
  - Извини, я тебя подвел.
  - Не говори глупости! Просто так все незапланированно произошло. И слава Богу! Разве это не есть настоящая жизнь?
  - Кто знает. Иногда мне кажется, что это величайшая тайна. И разгадать нам ее не надо.
  - Даже с помощью вот такого искусства, как этот сценарий.
  - Он скорей делает эту загадку еще загадочней. Когда ставятся одни вопросы и при этом не дается ни одного ответа, люди приходят в бешенство. Они теряют все свои ориентиры и бредут как в густом тумане. А кому и зачем это надо? И внушить им, что это и есть настоящий путь, почти никому невозможно. Я сам понял это совсем недавно. Но пока никого не могу убедить.
  - Меня убедил, - негромко проговорила Лидия.
   Бенедиктов улыбнулся и потянулся к ее губам.
  
  58.
  
  Народу собралось так много, что их просторная квартира стала тесной. Вероника знала, что все это произошло благодаря Игорю; это он созвал столько гостей. Хотя она просила его пригласить только самых близких и избранных. Но муж резко воспротивился, мы должны привыкать выступать при большом скоплении народа, иначе у нас ничего путного не получится, возразил он. На этот аргумент у Вероники не нашлось контраргумента, он был абсолютно логичен. А потому пришлось согласиться.
  Вероника ходила среди гостей, отвечала на вопросы, ловила на себя любопытные взоры. Все знали, что их ждет необычное зрелище и с нетерпением ждали его. Особенно мужчины, это она ясно видела по тем взглядам, которые они бросали на нее. Эта откровенная похотливость вызывала у нее отторжение. Это было не стеснение, а скорей отвращение к столь откровенному проявлению человеческой грубости. Раньше она никогда не рассматривала похоть в таком аспекте, наоборот, ей всегда очень нравилось, когда мужчины смотрели на нее с вожделением, выражали тем или иным способом желание овладеть ею. И сама она едва ли не мгновенно зажигалась, когда это чувствовала. Но сейчас ею владели противоположные ощущения, в ней вдруг остро проснулся протест против животного начала в человеке, которое превращает его в примитивное, убогое существо.
  Вероника сама не ожидала, что у нее возникнут такие ощущения, хотя теперь начинала сознавать, что они зрели в ней давно, просто были спрятаны глубоко. Не так-то легко бывает добраться до своих подлинных мыслей и чувств. И нужно какое-то событие, чтобы это стало возможным.
  Вероника увлекла мужа на кухню - единственное место в квартире, где можно было ненадолго уединиться.
  - Ты видишь, что тут творится? - спросила Вероника.
  - А что тут творится? - удивился Игорь. - По-моему, все идет, как мы и предполагали.
  - Ты так считаешь! Заметил, как смотрят на меня мужики.
  - И как?
  - Они знают, что им предстоит совсем скоро увидеть. Они переполнены вожделением. У некоторых даже брюки оттопыриваются.
  - Вполне нормальная реакция, здесь собрались здоровые мужчины. Не понимаю, что тебя так удивляет? Ты ж давно не девочка.
  В самом деле, чему она так удивляется, подумала Вероника.
  - Мне все это ужасно неприятно. Давай отменим все под каким-нибудь благовидным предлогом.
  - Ни за что! - решительно произнес Игорь. - То, что явилось так много людей, это как раз то, что нам и надо.
  - Не понимаю, о чем ты?
  - Это не более, чем репетиция. Но то, что ты испытываешь смущение, это вполне нормально. И как раз для этого я все и организовал, наш сегодняшний выход поможет тебе его преодолеть. Подожди совсем немного - и ты будешь со смехом вспоминать, как ты смущалась. Это свидетельствует о том, как много в нас еще предрассудков, не разрушенных барьеров. Мы хотим разрушить их в других, а сами не можем сделать это в себе. Вот если мы спасуем, у нас ничего не получится. Ты этого хочешь?
  - Нет, этого я не хочу.
  - Тогда через десять минут мы начинаем. Иди, готовься, а я объявлю гостям. Потом к тебе приду. - Игорь подмигнул Веронике. - Это будет супер номер.
  Вероника стояла обнаженной перед зеркалом в ванной и рассматривала себя. Ей всегда нравилась своя фигура, очень гармоничная. Не случайно Игорь, как художник всегда это подчеркивал. Вначале их совместной жизни он часто рисовал ее тело в разных позах, пока однажды не бросил это занятие. Ее это обидело. И лишь через какое-то время поняла, что эта тема в искусстве для него оказалась исчерпанной. И ему требуется что-то новенькое. Вот они и дошли до того...
  Вероника услышала голос мужа.
  - Дорогие друзья. Сегодня вы увидите в нашем исполнении перфоманс, мы его назвали: "Сексуальная жизнь современных людей". Я предлагаю присутствующим присоединяться к нам по мере того, как у вас созреет такое желание. Ну а тех, кто захотят уйти, пожалуйста, никто не держит. Двери открыты. Итак, мы начинаем.
  По телу Вероники пробежала легкая дрожь, ничего подобного в ее жизни еще не было. В ванну вошел Игорь, он был голый.
  - Нас ждут, идем.
  Он взял ее за руку и вместе они вышли к гостям.
  В основу своего перфоманса они взяли Камасутру. Изучили позиции, разумеется, не все, а только те, которые получились. Это потребовала немало стараний, тренировок. Их занятие оказались не напрасными, Вероника вдруг почувствовала легкость. Смущение прошло, точнее, она как-то незаметно забыла про него. И теперь просто выполняла свою работу, как любил выражаться во время их подготовки Игорь.
  Их номер произвел на гостей явное впечатление. Тем более Вероника садилась на колени мужчин и предлагала им попробовать. Сначала все отказывались, но постепенно градус желания начал быстро повышаться. И некоторые стала раздеваться и пытаться проделать это с ней. По договоренности с мужем она должна была делать все, что требовалось, кроме самого последнего акта.
  Когда они завершили свое выступление, Вероника почувствовала огромное облегчение. Она все же прошла через это испытание. Она вдруг поняла, как что-то изменилось в ней; то, что казалось почти невозможным, оказалось вполне возможным. Какой же у нее Игорь умница, он все предвидел. А она, дурочка, сопротивлялась. Теперь им будет легче продвигаться по этому пути.
  
  59.
   - Как прошла моя встреча с твоими друзьями? Тебе понравилось?
  Этот вопрос Кайгородов задал Насте примерно через две недели после того, как у них в доме побывал Олег со своей кампанией. До этого момента между ними на эту тему не было сказано ни слова. Как будто бы ничего и не произошло, хотя та беседа продолжалась целых три часа. Настя еще ни разу не видела своего деда таким оживленным, его обычная сухость и сдержанность в какой-то момент улетучилась. И перед ней предстал совсем иной человек, веселый, страстный, живой и отзывчивый. В тот момент ее настигло прозрение, что это и есть его подлинная натура. А то, что она видит каждый день, - маска. Почему она оказалась на нем, что означала, о том она особенно не задумывалась. Скорей всего это связано с возрастом, старые люди всегда уходят в себя, особенно когда у них не лады со здоровьем. А здоровье его явно ухудшается, это она видит. Достаточно посмотреть на его лицо; когда он вернулся в Россию, оно было значительно свежей и моложе. А сейчас постарело, изрезалось бороздами складок, стало землистым. И, наверное, уже ничего невозможно изменить.
  - Да, очень понравилось. И им тоже. Олег мне сказал, что хотел бы встретиться еще.
  - Посмотрим, они хорошие ребята. Я сразу улавливаю тех, которые хотят перевернуть мир.
  - Они хотят? - удивилась Настя. До сих пор об Олеге и об его товарищах она была противоположного мнения.
  - Да, и ты скоро это поймешь. Они просто ищут себя. Знаешь, есть категория людей - их совсем немного - это люди мирового беспокойства. Основная человеческая масса жутко инертна, она не желает ни перемен, ни обновления, их цель - комфортное существование. И все их усилия направляются на недопущения слома комфорта. Причем, под слом комфорта я вовсе не имею в виду бытовые удобства. Комфортная жизнь может проистекать и без них. Это такое состояние ума и души, когда ничего не нарушает привычного состояния. Ради его сохранения люди ведут отчаянную борьбу, его обслуживают религии, политические и философские теории, политические партии и системы. И вот этой гигантской силе противостоит горсточка людей, которые постоянно инициируют перемены, доказывают, что существующий мировой порядок никуда не годится и требует перестройки. Не случайно их ненавидит весь мир, хотя ни в ком он так не нуждается, как в них. И когда заходит в тупик призывает их спасти его. А когда они спасают, то их снова стараются оттереть подальше от власти, а то и уничтожить. И так все продолжается без конца. Хотя то, что мы все еще живы, обязаны только им. Но их заслуги никто не собирается признавать. И рассчитывать на это им не стоит.
  - Ты полагаешь, что Олег из их числа?
  - Я обычно не ошибаюсь в этом вопросе, за свою жизнь я ошибался всего несколько раз. Правда, эти ошибки стоили мне дорого. Да и то речь шла о людях, сходивших с дистанции. Не всем давно выдержать этого бега с препятствиями до финиша. Так что это нормально. Поэтому, когда будешь выстраивать отношения с Олегом, учитывай это обстоятельство. У него это беспокойство только начинает по-настоящему проявляться. Но прогрессировать будет очень быстро. Я встречал немало таких психологических типов, с ними трудно, они часто бывают неустойчивыми, бросаются из крайности в крайности. Их подругам бывает крайне сложно. Поэтому стоит, как следует подумать, прежде чем принимать решение. - Кайгородов внимательно посмотрел на внучку.
  - Спасибо, я подумаю, - ответила Настя.
  
  60.
  
  Ртищеву позвонил протоирей Владимир Домнин. Довольно долго он расспрашивал его о состоянии здоровья, от имени патриарха пожелал скорейшего выздоровления. Ртищев почувствовал гордость, о нем помнит сам первосвятейший. Он даже немного удивился этому чувству, он был уверен, что за время болезни для него подобные вещи потеряли смысл. А вот, выходит, что и нет, приятно, что о тебе помнят на самом верху. Ртищев вдруг подумал: а не является ли это ощущение косвенным признаком отступления болезни. Он ведь помнил, какое безразличие ко всему владело им еще не так давно. В тот период выказанная забота о нем первосвященника не вызвала бы никакого эмоционального всплеска.
  Они еще довольно долго поговорили, Домнин рассказывал о новостях церковной жизни, от которой Ртищев по болезни отпал. Слушал он с большим интересом, но при этом немного отстраненно. И это вызывало в нем странное чувство, он не мог разобраться в том, являлось ли это результатом болезни или причиной было то, что за последнее время в его сознании произошел определенный поворот? Впрочем, решение этого вопрос он решил оставить на потом.
  В конце беседы, как показалось Ртищеву, его собеседник немного замялся. А затем Домнин попросил разрешение навестить его дома. Ртищев не возражал, он чувствовал, что у него вполне хватить сил, чтобы принять гостя. И это тоже был хороший знак.
  Они договорились о встрече. Домнин обещал приехать уже на следующий день. Такая поспешность немного удивила Ртищева; может они там думают, что он вот-вот умрет - и дорог каждый час. Что ж, если так, то протоирей будет приятно удивлен, увидев, что он еще далеко ни при смерти. И более того, собирается еще побороться за жизнь шансами на победу.
  Ртищев помнил, что Домнин всегда отличался пунктуальностью и дисциплиной. Вот и на этот раз он пришел минута в минуту. Долго смотрел на него своим изучающим взглядом.
  - А вы хорошо выглядите, Николай Васильевич. - На лице Домнина появилось странное выражение. Ртищев понял, что у протоирея появились сомнения в том, а действительно ли он так серьезно болен?
  - Борюсь с болезнью, вот результат.
  - В конечно итоге все в руках божьих, - глубокомысленно заметил Домнин.
  Ртищев промолчал. Этот тезис не вызывал у него сомнений. Но вот публично сейчас соглашаться с ним ему почему-то не хотелось.
  Они расположились в комнате. Ртищев рассматривал своего гостя, о нем говорили, что он является доверенным лицом патриарха, который прислушивается к его мнению. Официально же Домнин занимал пост руководителя отдела по внешним связям, часто выступал перед журналистами, общественностью, творческой интеллигенции. Миссия эта была одновременно и почетна и трудна, требовала недюжинных способностей, знаний, умение ориентироваться в незнакомой и подчас в довольно враждебной среде. И, надо отдать ему должное, он хорошо справлялся с этой задачей.
  Нельзя сказать, что они были уж очень близки, но в свое время немало общались. Хотя далеко не всегда их взгляды совпадали, что не мешало поддерживать тесные отношения. Но вот стать по-настоящему друзьями все же что-то мешало им, они так и не преодолели этот последний отрезок дистанции.
  Они разговаривали довольно долго, как всегда беседа с Домниным была интересна. Но Ртищева немного удивляло одно обстоятельство, протоирей избегал касаться важных тем, в основном говорил о каких-то забавных мелочах. Конечно, с тяжело больными людьми так обычно и поступают, не грузят их серьезными разговорами. Но Ртищев не мог отделаться от ощущения, что дело тут в чем-то ином.
  И не ошибся. Цель своего визита Домнин озвучил напоследок. Ртищев сразу понял, что ради этого, в общем-то, он и пришел. Интуиция не подвела его, протоирей всегда был человеком не простым, никогда ничего не делал просто так.
  Но начал Домнин, если не издалека, то и не с самого существа дела.
  - Вы согласны, Николай Васильевич, что Господь ничего не совершает случайно, все подчинено высшему замыслу.
  - Без всякого сомнения, Владимир Валерьевич, - согласился мигом насторожившийся Ртищев.
  - И Он воздает нам по нашим заслугам, - продолжил Домнин.
  - Разумеется, а как иначе. Кто что заслуживает, тот это и получит.
  - Истину вы говорите. Но люди сами решают, следовать ли проложенным Им путем или уходить с него. Господь каждому дает возможность выбора.
  - В этом проявляется Его милосердие к нашим слабостям.
  Домнин улыбнулся.
  - Мы иногда чересчур упрощенно смотрим на некоторые вещи. Вы согласны, Николай Васильевич?
  - Полагаю, что это происходит даже слишком часто.
  Протоирей снова улыбнулся и кивнул головой.
  - Именно об этом я и хотел с вами поговорить. Причем, я говорю не только и даже не столько от своего имени...
  Ртищев кивнул головой в знак того, что понимает, кто на самом деле вещает устами Домнина.
  - Мне всегда было приятно с вами общаться, Николай Васильевич. Вам часто даже ничего не надо объяснять.
  - Взаимно, Владимир Валерьевич.
  - Очень рад, что мы с вами поняли друг друга и на этот раз, - проговорил Домнин.
  - Но вы еще не прояснили суть вопроса, - напомнил Ртищев.
  - Разве? - слегка усмехнулся протоирей. - И вы не догадываетесь?
  - Пока нет.
  - Хорошо. Я начал с того, что Господь ничего не совершает случайно, все подчинено высшему замыслу. И вы согласись с этим умозаключением.
  - Согласился, - подтвердил Ртищев.
  - То, что Он вас привел в этот дом, не случайно. Так получилось, что с некоторых пор здесь живет еще один человек. Вы понимаете, о ком я говорю.
  - О Кайгородове?
  Домнин встал и прошелся по комнате.
  - Не мне вам говорить, что церковь всегда пристально следила за его деятельностью. Он никогда не скрывал, что является нашим врагом. За последнее время это был один из самых опасных для нас человек. Вы ведь это прекрасно помните. И сами интересовались этой личностью. Помнится, мы даже спорили с вами о нем.
  - Было такое дело.
  - Позиции церкви прочны как никогда. Он не сокрушил нас в свои самые деятельные годы, и уже тем более ничего не сможет сделать сейчас, когда стар и болен. Он же плохо себя чувствует? - вопросительно посмотрел на Ртищеву Домнин.
  - Насколько я могу судить, не слишком хорошо. Впрочем, я не врач.
  - Не обязательно непременно быть врачом, чтобы это определить, - возразил протоирей. - Есть вещи, которые очевидны.
  - Тогда состояние его здоровья для меня не совсем очевидно.
  Домнин снова сел в кресло.
  - А вы не изменились, - вдруг заметил он.
  - Что вы имеете в виду?
  - В каком-то смысле вы всегда были еретиком, - засмеялся он.
  - Жалеете, что не сожгли меня на костре?
  - Вы не поверите, но я этому радуюсь. Костер - самый плохой способ борьбы с неверием и еретизмом. Он делает из человека мученика, а общественное мнение полагает, что мученик заведомо прав. Хотя это совсем не так. К тому же нет ничего ужасней, чем полное единогласие. А у вас всегда, Николай Васильевич был собственный взгляд на вещи. Это ваше свойство должно вас сблизить с ним.
  - Как-то особенной близости у нас не получилось. Он из тех, кто далеко не всех подпускает к себе. К тому же я его идеологический противник. И никак не пойму вашего интереса к нему, вы сами утверждаете, что он болен и стар.
  - Да, болен и стар, только недавно у него побывала целая кампания молодых людей. И не просто людей, а будущих философов. Улавливаете разницу. Подумайте о том, какие далеко идущие последствия может иметь эта встреча.
  - Предположим. Но что же из этого следует?
  - Только то, что не так уж он болен и стар и по-прежнему способен влиять на молодежь. А не мне вам говорить, каково это влияние. Церковь подвергается с разных сторон критике. И нам не хотелось бы открытие нового фронта.
  Домнин замолчал и выжидательно посмотрел на Ртищева.
  - Что же вы хотите от меня? - поинтересовался Ртищев.
  - Разве вы не догадались, уважаемый Николай Васильевич? Учтите, это не моя просьба, это его просьба, - нажал на последние слова протоирей.
  - Я бы хотел, чтобы вы ее озвучили, Владимир Валерьевич.
  - Чего вы добиваетесь?
  - Всего лишь хочу понять, правильно ли я вас понял?
  - Как пожелаете, - сухо проговорил Домнин. - Мы были бы вам крайне признательны за любую информацию о нем. Все, что сочтете нужным и полезным.
  - По-моему, это называется...
  - То, что идет на пользу церкви, называется одинаково - богоугодным делом, не дал завершить фразу Ртищеву Домнин. - Разве не так? Вы не хуже меня понимаете, что речь идет не просто о человеке, а о представителе могучих сил, имеющих цель сокрушить нашу твердыню.
  - Уж не о дьяволе вы говорите? - усмехнулся Ртищев.
  - У этих сил разные названия, - уклончиво произнес Домнин.
  - Не такие уж и разные, об этих силах всегда говорили, как о дьявольских. Нам ли с вами перед друг другом лукавить.
  - Что-то я не пойму, Николай Васильевич, куда вы клоните?
  - Куда клоню? - Ртищев задумался. - Если бы я точно знал, с каким удовольствием я вам бы ответил, отец Владимир. Но в какой-то момент я потерял веру в абсолютные истины. Нет, это не утрата веры в Бога, это утрата веры в то, что верить в Бога так легко, как мы с вами верили до сих пор. И, наверное, как продолжаете верить вы и сейчас.
  - И что же теперь у вас за вера?
  - Та же самая, только другая, - удивленно посмотрел на протоирея Ртищев. - Нельзя получить Бога в подарок, как медвежонка на день рождение. Его надо выстрадать. И тогда он становится совсем иным. Он становится другом. Пока Бог для человека не стал другом, вера в него пуста.
  - Так вы значит подружились?
  - Нет. Еще нет. Пока до этого далеко. Но иногда мне кажется, что я нащупал пути, которые ведут к этой цели.
  - Это радует. Но как быть с моей просьбой. Точнее, не с моей, хотя и с моей тоже.
  - Сожалею, но вынужден отказать. Бог с доносчиками не дружит. А мне бы хотелось, чтобы Он однажды протянул и пожал мне руку. Фигурально, разумеется, но так ли это важно.
   Домнин резко встал, его лицо приняло злое выражение. Но он быстро исправил его на обычное.
  - Вы не будете возражать, если я передам ваши слова?
  - Буду только этому безмерно рад.
  
  61.
  
  Муссель несколько дней накапливал решимость, чтобы снова прийти в гости к Кайгородову. Почему-то это всякий раз давалось ему с большим трудом. Хотя Кайгородов всегда беседовал с ним вполне доброжелательно, но это не рассеивало внутри сильного стеснения перед ним. Его не покидало ощущение огромного расстояния, которое их разделяет. Что-то вроде Давида и Голиафа. Оно особенно усилилось после того, как, готовясь к написанию книги, Муссель прочел немало работ философа. Далеко не все он в них понял, но и то, что сумел понять, ему было достаточно, чтобы чувство превосходства Кайгородова над ним только усилилось.
  Но сегодня он решил, что непременно пойдет к нему. Хватит тянуть, надо уметь преодолевать нерешительность. Может, его неуспех связан именно с этим его качеством. Он чересчур поглощен самим собой, недостаточно общается с внешним миром. Вот ему и не хватает новых идей, впечатлений, чувств. Он вдруг с благодарностью подумал о своей соседке; это она его надоумила заняться написанием книги о Кайгородове. И вообще он чувствует, что благодаря ей в его жизни что-то меняется... Впрочем, сейчас у него на повестке дня совсем другие задачи.
  - Александр Рюрикович, надеюсь, я вам не помешал? Может, Вы чем-нибудь заняты
  - Я делал небольшие заметки. Накопилось довольно много мыслей. Вот решил перенести в компьютер. Хотя принял решение больше этого не делать. Но куда-то надо же все это девать.
  - В таком случае не буду вам мешать. Зайду в следующий раз.
  Муссель повернулся к выходу, но Кайгородов его остановил.
  - Не уходите. Моя работа подождет. Времени у меня предостаточно. Садитесь и говорите, с чем пожаловали? Я с удовольствием с вами побеседую.
  Муссель и Кайгородов сели напротив друг друга.
  - Не знаю, как вы отнесетесь к моей идее. Почти уверен, что резко отрицательно.
  - А вы ее изложите, вот и посмотрим.
  - Я хочу написать о вас книгу.
  - Книгу?
  - Я проверял: статей о вас много, а книги нет.
  - Действительно нет.
  - Вот я и подумал... - Муссель выжидающе посмотрел на своего собеседника.
  - А, в самом деле, почему бы и не написать. Я давно думал засесть за свою автобиографию. Но раньше был занят, а потому откладывал, а потом наложил на себя обет: больше ничего не писать. Даже для себя и о себе. Хотя, как видите, все-таки стал понемногу писать. Но публиковать не стану, буду соблюдать обязательство. Но вот если напишет другой, это же совсем иначе, я ничего не нарушу. Я правильно рассуждаю?
  - Да, совершенно правильно. Мир нуждается в такой книге. Только...
  - Что только? - спросил Кайгородов.
  - Я не могу вам гарантировать, что она будет опубликована. До сих пор мне не везло.
  - Да, я помню, мы беседовали об этом, - кивнул головой Кайгородов. - Но я всегда полагал, что средство важнее цели. Главное, делать то, что считаешь нужным, а уж что из этого получится, другой вопрос. Поэтому я готов отвечать на ваши вопросы, предоставлять нужные материалы. - Кайгородов о чем-то задумался, Муссель благовейно наблюдал за ним. - Но чтобы написать такую книгу, вам понадобится немалая смелость. Придется бросить вызов многим влиятельным структурам. Предупреждаю сразу, им это очень не понравится. А они иногда готовы на самые решительные поступки.
  - Мне терять нечего.
  - Мне - тоже, - усмехнулся Кайгородов. - А когда двум уже не молодым мужчинам нечего терять, они могут перевернуть мир.
  
  62.
  - Эй, подожди!
  Настя остановилась и увидела, как от кампании ребят отсоединился Олег и почти побежал к ней.
  - Ты куда?
  - Домой.
  - Могу я тебя проводить?
  - Если нет более интересных дел.
  - Вроде нет.
  - Тогда окажи любезность.
  Несколько минут они шли молча.
  - Ты все еще обижаешься на меня? - вдруг подал голос Олег.
  - Нет. - Это было почти правдой, остаток обиды еще до конца не исчез и влиял на ее чувства.
  - А мне кажется, еще обижаешься, - заглянул он ей в глаза. - У тебя взгляд колючий.
  - Неправда, нормальный взгляд.
  - Мне со стороны видней.
  - Тогда чего за мной увязался?
  - Нам очень понравился твой дед.
  - Тогда за дедом и надо ходить.
  Олег засмеялся.
  - Я бы с удовольствием, но он вряд ли разрешит. Выход один - бегать за внучкой.
  - Ну, тогда догоняй.
  Настя еще со школы занималась легкой атлетикой, в том числе и бегом. А потому без большого труда далеко оторвалась от своего спутника. Она обернулась, хотя Олег старался бежать как можно быстрей, он находился от нее на большом расстоянии. Она сбавила темп, чтобы он смог бы ее догнать.
  Через несколько минут молодой человек поравнялся с ней. Он тяжело дышал.
  - Ты и бегунья. Вот не ожидал.
  - А чего ты ожидал? Что я стану бегать за тобой?
  По лицу Олега Настя поняла, что не ошиблась. А по ее лицу Олег понял, что она это поняла.
  - Нам надо объясниться, - произнес Олег.
  - На предмет чего?
  - Всего.
  - Тогда нам и жизни не хватит.
  - А разве это плохо? Или лучше всю жизнь промолчать.
  Настя задумалась.
  - Но тогда нам придется жить вместе друг с другом. Иначе технически это будет невозможно сделать.
  - Меня это не смущает.
  Они посмотрели друг на друга.
  - Что ты сегодня говоришь не по делу, Олег, - сказала Настя.
  Олег ненадолго отвернулся.
  - Ладно, будем по делу, - каким-то другим, более серьезным тоном произнес он. - Мы тут с ребятами много обсуждали нашу встречу с твоим дедом. И мы решили, что он прав, мир катится в бездну. Он стоит на неверных принципах, а потому рано или поздно туда и рухнет.
  - Уж не спасать ли ты его собрался?
  - А почему бы и нет. Кто-то же должен. Мы хотим продолжить дело твоего деда. Мы были дураки, занимались полной ерундой.
  - А теперь прозрели и стали умными?
  - Может быть. Жизнь покажет.
  - Хочешь произвести на меня впечатление?
  - Причем тут это?
  - Я тебе не верю. У тебя одно на уме.
  - Не только.
  - Только.
  - Почему ты мне не веришь?
  - Потому что немного знаю тебя.
  - Вот именно, немного.
  - Вполне достаточно для определенных выводов. И тебе меня не переубедить. Такие, как ты, неисправимы.
  Настя и сама до конца не понимала, что ее так понесло, но и остановиться не получалось. Верила ли она своим словам или нет, этот вопрос сейчас перед ней не стоял, просто из нее выходила мощным потокам какая-то злая энергия. Выплеск был неожиданен для нее, но она чувствовала некоторое облегчение, груз, который она носила с того самого дня, становился все более легким.
  - Я не стану тебя ни в чем переубеждать, что хочешь, то и думай. Но помоги, - попросил Олег.
  - В чем?
  - Нам надо хотя бы еще разок встретиться с Александром Рюриковичем. У нас накопилось к нему масса вопросов. Это действительно для нас важно. Я не обманываю.
  - Я подумаю над твоей просьбой. А сейчас иди к своей кампании. Они все смотрят на нас. Вместе вы еще что-нибудь интересненькое придумаете.
  
  63
  
  Пуртов несколько дней смотрел на бумагу с адресом и не знал, как поступить. Идти к Оксане ему ужасно не хотелось. Точнее, это было даже не то слово, он испытывал какой-то необъяснимый испуг. Что он ей скажет, будет уговаривать лучше обслуживать этого жирного борова? Положение, в которое он попал, просто унизительное, легко представить, какими глазами будет на него смотреть его бывшая любовница. Такого позора он еще не переживал, хотя в его жизни чего только не случалось.
  Одна мысль о Самиеве вызывала в Пуртове прилив ненависти. Ему никогда не нравился этот человек, и теперь он понимал, почему. Он был их тех, кто шел к цели любыми путями, безжалостно сбрасывал в пропасть всех, кто возникал у него на дороге. Понятие о морали ему было так же чуждо, как пауку жалость к мухе, из тела которой он сосет кровь.
  У Пуртова было огромное желание позвонить Самиеву и сказать, что он отказывается от выполнения его поручения. А заодно высказать и все, что он о нем думает. Но как это сделать в его ситуации? Дела идут не просто неважно, а все хуже и хуже. Нависла угроза реальной потери бизнеса. Ему как никогда нужна помощь.
  Сколько бы Пуртов не размышлял над ситуацией, он прекрасно сознавал, что все равно придется идти к Оксане. Выбора нет. Вернее, согласно известной формуле он всегда есть. Но имеющиеся на данный момент варианты его никак не могли устроить. Следовательно, придется преодолеть всю возникающую гамму неприятных чувств, пережить минуты ужасного униженья. Зато появляются шансы на спасение.
  Такого с ним еще не было, он набирал номер телефона Оксаны, а у него, как у пьянчужки, дрожали пальцы. И когда он услышал ее голос, что-то внутри него екнуло. Ему стоило немалых усилий вернуть себе спокойствие. По крайней мере, внешнее.
  Пуртову показалось, что его звонок не удивил Оксану, хотя он был уверен, что девушка сильно этому поразится. Но по мере того, как разворачивался их разговор, ему стало казаться, что дело тут в другом; ей все безразлично.
  Впрочем, разговор оказался не слишком долгим. Они обменялись мало значащими фразами. Впрочем, кое-что в нем его удивила, Оксана неожиданно спросила о том, как дела у него в бизнесе? Раньше с такими вопросами она к нему не обращалась. Впрочем, это было всего лишь мимолетное ощущение.
  Гораздо больше его удивило то, что на разрешение приехать к ней домой, она совершенно безо всякий эмоций ответила согласием. Все это было не совсем понятно. Он предполагал, что она его не захочет видеть. Они договорились о времени и разъединились.
  Вид Оксаны поразил Пуртова. Она выглядела совершенно иначе, чем когда была его содержанкой. Не то, чтобы она потеряла свою невероятную красоту, но сама красота стала какой-то другой; сочность тонов сменилось на гораздо на более тусклую палитру.
  - Проходите, желаете кофе? - спросила Оксана.
  - Мы разве на вы? - удивился Пуртов.
  - Как пожелаете.
  - Тогда желаю, чтобы мы обращались друг к другу, как и прежде.
  - Хорошо. Хочешь кофе?
  - Не откажусь.
  Пока Оксаны готовила кофе, он с ее разрешения осматривал квартиру. Само собой она была на порядок роскошней, чем та, в какой он когда-то поселил девушку. Впрочем, чему тут удивляться, если сравнить возможности его и Самиева.
  Оксана принесла кофе и села напротив него. Она отпивала напиток маленькими глотками и не только молчала, но даже почти не смотрела на него. Словно бы Пуртова и не было рядом с ней.
  Он почувствовал даже обиду; все же их не так уж и мало связывало еще совсем недавно. А уж сколько денег он на нее затратил! Так что могла бы быть к нему любезней и благодарней. Впрочем, он не должен поддаваться эмоциям, одернул себя Пуртов.
  - Расскажи, как ты живешь? Вижу, обстановка тут просто роскошная.
  Оксана как-то неопределенно кивнула головой. Ему показалось, что она не столько слушает его, сколько думает о чем-то своем. Внезапно она резко вскочила с места и быстро прошлась по комнате. Затем села снова.
  - Скажи, зачем ты приехал? По его просьбе?
  Пуртов почувствовал смущение, морально он не был готов разговаривать столь открыто. Но и выхода после ее прямого вопроса не было.
  - В общем, да.
  - А не в общем?
  - Тоже, да.
  - И с какой вестью он тебя прислал?
  Пуртов колебался с ответом.
  - Да, говори же ты, чего мямлишь? - раздраженно произнесла Оксана.
  Так, она не разговаривала с ним еще никогда.
  - Он просил меня поговорить с тобой о ваших с ним отношениях.
  - Об отношениях меня и его? Я правильно поняла.
  - Да, правильно.
  - Ну, давай.
  - Пойми, Оксана мне крайне неловко влезать во все эти дела. В сущности, они меня не касаются.
  - Да, не касаются. - Голос Оксана прозвучал нарочито иронично. - Зачем же ты согласился?
  - Есть обстоятельства, которые тебе не понять, - промямлил Пуртов.
  - Я тупая?
  - Нет, конечно.
  - Тогда чего же я не могу понять. Самиев взял тебя за яйца. И не отпускает, давай всякие поручения.
  Пуртов был шокирован, Оксана всегда была предельно прилична в своих выражениях, даже в постели во время самых бурных сцен. Теперь же она говорила совсем другим языком.
  - Никаких поручений он мне не давал.
  - А твой визит ко мне? А, понимаю, это общественное поручение. Ладно, выкладывай.
  Как ни странно, но теперь Пуртову стало говорить легче.
  - Самиев недоволен тем, как ты к нему относишься. Он считает, что ты чрезмерно холодна. Хотя он делает для тебя многое. - Невольно он обвел глазами роскошный интерьер комнаты.
  - Что-то в этом роде я и предполагала, - пробормотала Оксана. Задумавшись, она замолчала. И так надолго ушла в себя, что Пуртов невольно ощутил тревогу. Если это поручение Самиева ему не понравилось с самого начала, то теперь стала не нравиться вдвойне. Если не втройне.
  Пуртов слегка дотронулся до руки девушки. Оксана посмотрела на него таким взглядом, словно бы очнулась после долгого забытья
  - Ты не понимаешь, что тут происходит. Это мерзкий, извращенный тип. Я не хочу тебе даже рассказывать, что он творит. Это все отвратительно!
  На глазах Оксаны появились слезы. Пуртов пересел рядом с ней, достал платок, вытер влагу с глаз и со щек и обнял ее за плечи. Ему было жалко Оксану; ему было не так уж и трудно представить, что способен вытворять Самиев.
  - Успокойся, пожалуйста, думаю, все не так уж ужасно. Просто ты привыкла к другим условиям, к другому обращению.
  - Ты даже не можешь представить, какие оргии он устраивает. У него есть специальный отдел, там работают несколько сценаристов. Раньше они писали сценарии для сериалов. И они придумывают для него развлечения. Одно омерзительней другого. Ему так нравится быть жестоким. А если бы ты видел его голым, это жирное, бесформенное тело, в котором нет ничего от мужчины... Меня тошнит, когда он раздевается. Однажды вырвало прямо на постель.
  - Ты не преувеличиваешь?
  - Понятно, ты же на его стороне. Думаешь, что он тебе поможет с твоими проблемами в бизнесе. Идиот! Это он их и создает.
  - Откуда ты знаешь?
  - Он как-то проговорился. Для него ты никто, он вытрет о тебе ноги и даже не заметит. Он таких, как ты, многих уничтожил. Иногда даже без причины, просто это такое развлечение.
  - Откуда тебе это известно?
  - Самиев сам хвастается, обычно, когда выпьет бутылку коньяка. Ему нравится рассказывать, как он расправляется со своими конкурентами.
  - Вот значит как! - Теперь Пуртова стало все предельно ясно.
  - Но почему ты тогда от него не уйдешь? Плюнь на все эти богатства - и беги!
  Оксана посмотрела на него, как на сумасшедшего.
  - Ты что, не понимаешь?
  - А что я должен понять?
  - Я же под колпаком. Я не могу и несколько шагов сделать, не спросив разрешения. Меня охраняют круглосуточно.
  - В квартире есть охрана? - испугался Пуртов.
  - В этой квартире охраны нет. Но она есть в квартире напротив. И как только я открою дверь своей квартиры, они тут же начнут за мной следить. Это тюрьма.
  Теперь довольно надолго замолчал Пуртов. Затем он пересел на прежнее место.
  - Я виноват перед тобой. Но я ничего этого не ведал. Представляю, как ты меня ненавидишь.
  Оксана покачала головой.
  - Я тебя не ненавижу, я тебя часто вспоминаю. Я не всегда вела себя правильно. Но мне было хорошо с тобой. Иногда так хорошо, что я даже думала родить от тебя ребенка. Не успела.
  - Это правда? - Что-то словно бы оборвалось внутри Пуртова.
  - Да.
  - Что я могу для тебя сделать?
  - Вытащи меня отсюда.
  - Но как?
  - Не знаю. Но если я отсюда не сбегу, хорошим это не кончится. Ты понимаешь?
  - Да. Но мне надо подумать. Проблема в том, что Самиев меня действительно прижал очень сильно. Я ограничен в маневрах.
  - Я понимаю, - безучастно произнесла Оксана. Внезапно она пристально взглянула на Пуртова. - Передай ему, что я постараюсь быть с ним ласковей. Он же это хочет от тебя услышать.
  
  64.
  После трехсторонней встречи отношения Дормидонтовой и Булатовой внешне наладились. Если раньше Раиса Ахмедовна была с ней, мягко говоря, не слишком любезна, все время подчеркивала, кто среди них двоих главней, то теперь все переменилось. Бухгалтер стала на редкость предупредительной, словно гейша, без конца ей улыбалась и кланялась, то и дело просила совета или спрашивала разрешение на совершения того или иного действия. Но Нина Сергеевна подсознательно не доверяла ей, у нее был слишком большой опыт, чтобы она могла легко поверить в искренность такого поведения. Она-то отлично знает, что так люди быстро не меняются, они вообще не меняются. А вот притворяются часто, когда их так поступать заставляют обстоятельства.
  Но внешне Нина Сергеевна никак не высказывала своего недоверия, а в ответ проявляла не меньшую любезность. Но при этом она решила, что не позволит обвести себя вокруг пальца, а сделает все, что сможет, чтобы проконтролировать ситуацию. Зачем это нужно, такой вопрос она себе не задавала, а просто действовала по обстановке. Она всегда так поступала, когда у нее появлялись сомнения, что все делается честно или правильно. И чаще всего оказывалась правой; рано или поздно, но наступал момент, когда срочно требовалось ее решительное вмешательство. А она уже была к нему готова! Благодаря такому своему поведению она предотвратила в своей жизни, как минимум, несколько крайне неприятных ситуаций. Не всегда такая тактика срабатывала, но в ее полезности она убедилась.
  С цифрами Дормидонтова никогда не дружила, всегда была чистым гуманитарием. Но сейчас решила, что должна преодолеть природную антипатию к ним. Ей нужно хоть до какой-то степени контролировать финансовые потоки Товарищества. До сих пор она доверяла это дело Булатовой, и это была ее ошибкой. Такие вещи нельзя поручать никому, даже самому близкому человеку. Мало ли чего. А коли так, надо исправлять положение. Вот только делать это следует осторожно и по-умному. Без большой надобности не идти на конфликт.
  Как председатель Товарищества собственников жилья Дормидонтова обладала правом на проведение операций с банковским счетом. До сих пор их все осуществляла бухгалтер, так же имевшая право подписи на платежных документах. И теперь Нина Сергеевна решила, что пора проверить, что у них там творится с деньгами.
  Утром, она направилась в банк. Отделение только что открылось, и в помещение было пусто, она являлась единственным посетителем.
  Нина Сергеевна подошла к операционистки, изложила свою просьбу. Молодую девушку она удивила, к нам же от вас ходит Раиса Ахмедовна, ответила она. А теперь буду ходить и я, решительно заявила Дормидонтова.
  Служащая банка очень тщательно проверила у нее документы, особенно долго сверяла подпись. И только затем спросила, какую операцию она желает провести.
  Вопрос заставил ненадолго задуматься Дормидонтову. Она попросила показать ей остаток на счете и сделать выписку операций за последний месяц. Это, возможно, спросила она.
  Девушка ответила утвердительно и быстро выдала запрашиваемые документы. Аккуратно положив их в сумку, Нина Сергеевна отправилась в обратный путь.
  Дома она стала внимательно изучать документы. К ее удивлению сумма на счете оказалась совсем небольшой. А ведь жильцы регулярно перечисляли немалые средства в пользу Товарищества. Причем, по требованию управляющей компании эти платежи постоянно возрастали. И кое-кто выражал уже недовольство такими поборами. Хотя до отказа дело еще не доходило. Но если так все пойдет и дальше, это непременно случится. Она сама уже не без труда справляется с такой финансовой нагрузкой.
  Дормидонтова уже несколько раз внимательно изучила счета. Деньги регулярно уходили в управляющую компанию, но Нина Сергеевна не смогла припомнить, чтобы она что-то делала для них на эти средства. Все это ей не слишком нравится. Ведь, если рассудить, получается, что она виновата в том, что немалые суммы расходуются неизвестно на что. И ее могут обвинить в растрате или в еще чем-нибудь подобном. Она проявила безалаберность, ведь ее выбрали председателем, значит, доверили бюджет Товарищества. А она явно не оправдывает доверия.
  Ее размышления прервал звонок в дверь. На пороге стояла Булатова. Ее лицо было заплаканным.
  - Что случилось, Раиса Ахмедовна? - испуганно спросила Дормидонтова.
  Но вместо ответа бухгалтер молчала, демонстрируя всем своим видом глубокое горе.
  - Проходите, - пригласила ее хозяйка квартиры.
   Булатова прошла и, не спрашивая разрешение, рухнула в кресло. Нина Сергеевна села напротив.
  - Прошу вас, объясните, что произошло? - попросила она.
  - И вы еще спрашиваете!
  - Спрашиваю, так как не понимаю, - слегка раздраженно произнесла Дормидонтова.
  - Хорошо, я скажу. Я только что из банка. Мне там сказали, что вы были тоже в банке и проверяли счета.
  - Ах, вот в чем дело! Да, была. Что ж в этом такого. Я председатель Товарищества и хочу знать, что у нас на счете.
  - Но раньше вы не интересовались этим, вы доверяли мне. А теперь, даже после разговора с Сергеем Вячеславовичем, ничего не изменилось. Вы только сделали вид, что примирились со мной.
  Булатова снова состроила выражение глубоко несчастного человека. И Дормидонтову охватила жалость. Может, она, в самом деле, напрасно грешит на нее. И она чувствует обиду, что ей не доверяют.
  - Прошу вас, не плачьте, поверьте, я вам полностью доверяю.
  Булатова уже другими глазами посмотрела на Дормидонтову.
  - Это правда?
  - Зачем бы я стала вам лгать.
  - Всякое случается, - не уверенно протянула бухгалтер.
  - Мне это не свойственно, - твердо возразила Нина Сергеевна.
  - Значит, вы больше не будете ходить в банк? - с надеждой поинтересовалась Булатова.
  Дормидонтова какое-то время молчала.
  - Этого, Раиса Ахмедовна, я вам обещать не могу. Я - председатель нашего Товарищества жильцов и должна представлять, что в нем происходит. Это ни коим образом не связано с недоверием к вам. Просто я решила, что должна знать обо всем, что происходит. Поэтому, рекомендую, спокойно отнестись к этому обстоятельству и продолжать нашу совместную работу. По-другому все равно не будет.
  Булатова посмотрела на Дормидонтову, для порядка всхлипнула еще раз. Но как-то формально, без прежней убедительности, понимая, что уже ничего не изменить. Затем встала и направилась к выходу из квартиры.
   Нина Сергеевна закрыла за ней дверь. Ее решимость постоянно бывать в банке и узнавать, что происходит с деньгами на счете, только окрепла.
  
  65.
  
  Через несколько дней после посещения дяди к Рафиту пришел Джафар. Он еще не был у него, но квартиру не стал смотреть. Его явно не интересовали хоромы, в которых он оказался, он даже не стал проходить в комнату из прихожей. Отказался и от чая. Строгим голосом командира велел собираться как можно скорей.
  Они довольно долго ехали на электричке. Городской пейзаж за окном сменился на чисто загородный, дома - на стоящий вдоль железнодорожного полотна густой лес.
  Они вышли на небольшой станции, и пошли по лесной тропинке. Она привела их к деревне. Судя по ее размерам, когда-то это было большое поселение. Но, как убедился Рафит, многие дома стояли заколоченными, было видно, что в них давно не живут.
  Они подошли к дому, огороженному высоким забором. Ворота им открыл молодой парень, по виду типичный кавказец. Он изучающе посмотрел на Рафита и провел приехавших в дом.
  Так, Рафит оказался на базе кавказских террористов. Это было что-то вроде перевалочного пункта, одни приходили, другие уходили. Неизменно тут проживал лишь открывший им ворота Тимур, который был кем-то вроде хозяина явки. Впрочем, как потом узнал Рафит, официально дом принадлежал местному жителю, который сдавал его за несколько бутылок водки в месяц. Что было не удивительно, так как в деревни пили практически все, и мужчины и женщин и даже дети, за что кавказцы их глубоко презирали. Для них это были люди второго сорта. И даже скорей не люди, а что-то на уровне животных, а то и ниже их. Иногда они специально ходили смотреть на то, как пьянствуют местные жители и что после этого выделывают. А потом громко потешались в своем кругу над ними.
  В один из первых приездов в деревню Рафита его повели поглядеть на этот местный аттракцион и его. Зрелище было действительно омерзительное, Рафит поразился тому, как легко люди теряют человеческий облик. Рядом с ним стоял Джафар, на его лице была откровенная презрительная ухмылка. Ему явно нравилось то, что представало перед его глазами, в этом он находил дополнительное оправдание для своей деятельности.
  А она заключалась в том, чтобы изготавливать бомбы. В этом ремесле Джафар явно был мастером. Хотя Рафит ничего в нем не понимал, но сразу почувствовал, что имеет дело с профессионалом. Причем, Джафар не только хорошо умел выполнять свою работу, но и доходчиво объяснял суть вопроса. Сначала тело Рафита при одном только виде взрывчатки начинало вибрировать, как электропила. Но под влиянием объяснений своего наставника он с какого-то момента стал воспринимать все не столь обостренно. Оказывается, если знать хорошо меры предосторожности, не так уж это и опасно. По крайней мере, так объяснял наставник. Хотя случается всякое, о чем Джафар тоже не скрывал. Он подробно анализировал ошибки тех, кто погиб от взрывов при собирании или перевозки адской машины. Но, оказывается, были специальные люди, которые по-возможности изучали и анализировали каждый такой случай.
  После таких рассказов Рафиту становилось страшно, ужас буквально пронизывал и душу и тело. Но он пытался совладать с этим ощущением, вызывал в памяти сцены расправы над собой. Его охватывала ненависть к этим людям и сладкое ощущение предстоящего возмездия. В воображение возникали разбросанные фрагменты тел еще секунду назад живых людей. Но ему не было их жалко, они заслужили такую участь. Хотя они не пьют, но они ничуть не лучше деревенских алкашей, ни те, ни другие - это не люди. И если они исчезнут с поверхности земли, будет только лучше для всех.
  До начала занятий они с Джафаром почти не общались. И для Рафита этот парень оставался загадкой. Но теперь она постепенно приоткрывалась, так как он особенно не скрывал ни своих мыслей¸ ни настроений.
  Из его слов Рафит делал вывод, что участие Джафара в движение сопротивления, - как он его называл, вызвано в первую очередь религиозными мотивами. Он был глубоко верующим, скрупулезно соблюдал все предписания религии, молился точно по часам. И Рафиту приходилось так же расстилать коврик и изображать из себя молящегося. Это было именно имитация, так как его мысли обычно витали далеко от Аллаха. Чаще всего вокруг Зои, чей образ совершенно неожиданно и в самое неподходящее время возникал в его воображении.
  Для Джафара борьба с неверными являлась борьбой идеологической, не на жизнь, а на смерть. Тот образ жизни, который существовал у его противников, был его глубоко чужд и вызывал ненависть. По мнение Джафара - это был вызов Богу, а потому подлежал уничтожению. Ведь Всевышний прописал жить совсем по другим правилам. И те, кто их не соблюдает, более того, противится им, презирает должен быть уничтожен.
  У Джафара не возникало ни малейших сомнений в справедливости и праведности того дела, которым он занимался. Любые колебания отметались им с порога, вызывали у него гнев. Таких людей он зачислял в лагерь неверных, хотя они продолжали оставаться мусульманами. Но то были отступники, а, следовательно, подлежали уничтожению.
   Джафар не сразу признался, что на его лицевом счету несколько успешно проведенных террористических актов, которыми он очень гордился. Возвратясь домой, Рафит полез в Интернет. И нашел описания, и даже фотографии некоторых из них. Зрелище было шокирующим, Рафит насчитал более 15 трупов, в том числе нескольких детей. А ведь это далеко не полная калькуляция жертв, а лишь то, что удалось обнаружить.
  При следующей встрече Рафит спросил у террориста, не жалко ли ему убитых им людей, включая детей? Вопрос вызвал у Джафара негодование, которое он, словно проливной дождь, обрушил на своего ученика. Кровь врага - самая сладкая кровь, человек, идущий на такое дело, не должен испытывать сомнений, это все происки дьявола, который желает помешать выполнению священного долга. Джафар искренне верил, что за все свои подвиги угодит в рай. Эта тема была для него едва ли не самой актуальной; живя аскетом, он мог подолгу, захлебываясь от нахлынувших эмоций, рассуждать, как после того, как окажется на небесах, будет наслаждаться за все свои заслуги всеми прелестями жизни. И в первую очередь любовью полногрудых гурий. Почему будущий житель парадиза постоянно подчеркивал эту деталь телосложения райских дев, и Рафит понимал, о чем на самом деле грезит его суровый наставник. И невольно у него возникали сомнения в искренности и чистоте его веры, подсознательно заниматься терроризмом его заставляли вели совсем иные причины. Вот только сознавать их Джафар никак не желал. И если бы Рафит озвучил их, то последствия для него могли бы быть непредсказуемыми. А потому предпочитал молчать и осваивать искусство изготовления бомб и поясов смертников.
  
  66.
  
  Муссель и Дормидонтова окончательно стали обедать вместе ежедневно. Это произошло после того, как Муссель стал каждый день навещать Кайгородова. Обычно их встречи были короткими, не более получаса, но иногда и более продолжительными по времени. Муссель записывал разговор на диктофон, после чего шел к себе и расшифровывал запись. А уж затем направлялся к соседке, где за обеденным столом они обсуждали то, о чем Муссель разговаривал со своим знаменитым собеседником. Это был либо кусочек его биографии, либо его суждения по какому-нибудь вопросу.
  Нина Сергеевна видела, как преобразился Муссель, от его уныния не осталось и следа. Беседы с Кайгородовым давали ему столько пищи для размышлений, что ни на что другое не оставалось времени. Предстоящая работа над книгой воодушевляла его, ему грезился грандиозный успех. Когда в руки идет такой материал, то даже прежние неудачи уже не вызывают опасения. Такой труд не может остаться не востребованным. К этой мысли Муссель возвращался бессчетное число раз, Дормидонтова даже иногда испытывала раздражение от постоянного повторения одного того же пассажа, но старалась погасить его, а вместо этого поддержать энтузиазм своего сотрапезника.
  Впрочем, она сама была захвачена каким-то странным чувством, Слушая в пересказе Мусселя мысли Кайгородова, ей становилось с одной стороны немного не по себе, а с другой - она испытывала прилив каких-то новых сил. Иногда становилось грустно, что все это она не слышала раньше, когда работала учителем и директором школы, она могла бы поделиться этими знаниями с коллегами и учениками. Они бы непременно пригодились им, помогли выкристаллизировать новое понимание хотя бы некоторых аспектов жизни. Теперь она осознает, насколько консервативны были ее представления о многих вещах. А ведь до недавнего времени она была уверенна в том, что все так оно и есть. И уже ничего и никто не может поколебать прочно устоявшиеся принципы. Но нашелся человек, который сделал, казалось, невозможное, поменял или поколебал, если не все, то некоторые ее взгляды.
  Однажды они заспорили на одну тему. Дормидонтова всегда была за то, чтобы преступников наказывали как можно суровей. Особенно это касалось насильников, убийц, педофилов, которых, как ей казалось, с каждым годом становилось все больше. Ее до глубины души возмущали те люди, которые выступали против смертной казни; Нина Сергеевна нисколько не сомневалась, что за убийство наказание должно быть только одно - убийство убийцы. И ни о чем другом она не хотела и слышать.
  В тот день Муссель пришел к ней после беседы с Кайгородовым более задумчивым, чем обычно. Дормидонтова не сомневалась, что это состояние было вызвано их беседой.
  - О чем вы говорили на этот раз? - нетерпеливо поинтересовалась она.
  Муссель как-то странно взглянул на нее.
  - Мы говорили о смертной казни для преступников. Александр Рюрикович рассказывал мне о том, как его движение боролось за отмену для них этого вида наказания.
  - Он против смертной казни преступникам и насильникам? - закипая от возмущения, спросила Дормидонтова.
  - Самым решительным образом. Он полагает, что, казня преступников, человечество совершает одну из своих главных ошибок, - задумчиво произнес Муссель.
  - Никогда с ним не соглашусь! - резко произнесла Нина Сергеевна. - Только уничтожая таких гнусных людей, мы можем хоть как-то снизить уровень преступности. Вам ли мне говорить, как он сегодня высок.
  - Я тоже стал ему возражать, - кивнул головой Муссель. - Но его объяснения мне показались убедительными.
  - Вы согласны со всем, что он говорит.
  - Не всегда, - возразил Муссель. - Но в данном случае это действительно другой взгляд на проблему.
  - И что же за взгляд? - желчно улыбнулась Нина Сергеевна.
  - Сейчас вам его изложу почти слово в слово, как он мне говорил.
  - Слушаю вас.
  - Когда человека судят за совершенное им преступление и приговаривает к высшей меры наказания, то возникает вопрос, а что при этом должно погибнуть. Формально погибнуть должен человек, преступник. Но что такое человек? Когда его казнят, то всем очевидно, что казни подлежит тело. Нам все кажется, нет тела, нет человека. Но, во-первых, разве тело виновато в преступлении? Оно всего лишь оболочка, оно выполняет поступающие к ней команды. Это не более чем биологический автомат. Все равно, что наказывать робота за то, что он нанес повреждение своего хозяину. Он даже о том, что совершил, ничего не ведает, просто он действовал по полученной по информационному каналу инструкции. И здесь мы имеем точно такую же ситуацию. Тех, кто стал бы судить робота, осмеяли бы, как не нормальных. В этой связи возникает вопрос, где же все-таки в человеке подлинный источник преступления, что же толкает его такой поступок? - Муссель замолк и посмотрел на свою внимательную слушательницу.
  - Так, где же этот таинственный источник преступления? - спросила Дормидонтова.
  - В душе! - торжественно провозгласил писатель. - А душа, как дружно уверяют все религии, бессмертна. Что же получается? Мы убиваем тело, хотя оно ни в ничем не виновато, а душа, которая повинна в преступлении, сохраняется, так как казнь человека ее не убивает. И не просто она сохраняется, Кайгородов уверен, что убийство тела приводит к тому, что преступная суть души только усиливается. И так черная, она становится еще черней. Тем самым мы лишь увеличиваем ее тягу к преступлению. А ведь души переселяются из одних тел в другие, причем, замечено, чем преступней душа, тем быстрей она находит своего нового земного носителя. Именно этим фактором объясняется невозможность искоренения преступности, так как мы сами воспроизводим ее снова и снова. Ну, как вам теория?
  - Выходит, что все преступники должны гулять на свободе! - с возмущением произнесла Дормидонтова.
  - Нет, он так не считает, - возразил Муссель с некоторой даже обидой за Кайгородова. - Кайгородов за то, чтобы этих людей изолировали бы от общества. Иначе они будут убивать и убивать. Но он полагает, что нам следует признать, что эти люди больны духовными болезнями, у них баланс добра и зла сильно смещен в сторону зла. И мы должны считать этих людей не преступниками, а духовно больными. И лечить их с помощью духовных практик. Он говорит, что такие попытки они делали, несколько человек на условиях анонимности пришли к ним. Они признались, что совершали убийство и не исключали, что если ничего с ними не делать, совершат его еще. И кое-кого из них удалось вылечить, они осознали весь ужас того, что с ними происходило, у них исчезла тяга к подобным вещам. Поэтому Кайгородов со своими сторонниками резко выступал против смертной казни, он считает, что пока она будет применяться, ни о какой цивилизованности человечества речи быть не может. И, знаете, Нина Сергеевна, мне представляется, что он в очередной раз прав.
  
  67.
  
  Нужно было запускать фильм, чтобы поспеть закончить его к международному фестивалю. Бенедиктов знал, что на нем у такой картины есть все шансы получить один из призов, а то и главный приз. Только в таком случае можно надеяться, что затраты на съемки окупятся. Иначе ее даже не возьмут в прокат, такие случаи уже были. А это означает, что он понесет большие убытки, чего никак нельзя допустить. Ведь это полный крах его жизни. Он успешный продюсер - и вдруг такое. Есть над чем поломать голову.
  В последнее время ему стало немножечко везти, все же репутация - великая сила. Благодаря его имени удалось собрать кое-какие деньги. Но этой сумме хватало лишь для того, чтобы приступить к работе. А вот как быть дальше, непонятно.
   Бенедиктов знал, что некоторые продюсеры поступали подобным образом, запускали проекты в надежде на то, что затем удастся достать нужную сумму. И в большинстве случаев они так и оставались нереализованными, а сами люди безнадежно запутывались в долгах. Он видел этих несчастных, которые не знали, как найти выход из этого безнадежного положения. Правда, некоторые все же находили - кончали свои дни самоубийством. Конечно, такое случалось редко, но он лично знал нескольких человек, которые по этой причине свели счеты с жизнью. Он их не осуждал, так как понимал, что иногда - это единственный способ выбраться из безнадежного положения.
  Однако сам он ни в коем случае не желал в него попасть. И до сих пор не попадал, так как неукоснительно придерживался правила: пока полностью финансирование не обеспечено, не начинать реализации проекта. Только тогда можно чувствовать себя уверенным и защищенным от разных неприятностей.
  Но сейчас Бенедиктов чувствовал, что надо рисковать. Точнее, сами события заставляли его это делать. Он поступил опрометчиво, все поставил на кон. Но что ему оставалось делать? Иногда ему кажется, что он находится во власти каких-то не совсем понятных сил, которые заставляют его поступать вопреки обычной логики и практики. Но и противиться он им не может, между ним и ими словно бы заключено соглашение, в котором каждая из сторон берет на себя определенные обязательства. Правда, есть один немаловажный нюанс: о своих обязательствах он знает, а вот об их обязательствах точного представления у него нет. И это его сильно напрягает, так как создает слишком неопределенную ситуацию, от которой за последние годы он успел отвыкнуть.
  Шли дни, а Бенедиктов оттягивал запуск проекта. Хотя прекрасно сознавал, что как и во время посевной, дорог каждый день. Но не так легко было преодолеть страх, который он никак не мог выковырять из сознания. Он сидел там прочно и парализовал его волю. Это сильно раздражало продюсера, но победить неприятеля пока не удавалось.
  Это совсем не означало, что он сидел и ничего не делал. Наоборот, делал много, арендовал павильон для съемок, формировал команду, проводил кастинг среди артистов. Их сбегалось очень много, так как по городу распространились слухи о необычайном проекте, который должен прогреметь чуть ли не на весь мир.
  Бенедиктов не без некоторого удивления узнал, что он пользуется известностью не только как успешный продюсер, но ассоциируется с качественным кинематографом, одним из немногих продюсеров, способных делать настоящее, а не только коммерческое кино. А когда узнавали, что автор сценария Арбов, то возникал самый настоящий ажиотаж. Оказывается, желающих поучаствовать в таком фильме гораздо больше, чем он предполагал. Но самое поразительно открытие состояло в том, что лишь единицы требовали большой гонорар или зарплату, большинство готовы были работать весьма за скромное вознаграждение. Особенно сильно это желание возникало после прочтение сценария, оно покоряло почти всех. Бенедиктов даже не совсем понимал, чем именно; с его точки зрения оно было талантливым, но довольно сырым. И требовало доработки.
  Бенедиктов долго искал режиссера фильма, так как прекрасно понимал, что для такого специфического проекта - это ключевой вопрос. Можно было обратиться к маститым мастерам; несколько таких имен у него было на примете. Но, во-первых, они запросят за свою работу большие деньги, а во-вторых, какое-то внутреннее предостережение существовало у него против них. Каждый из таких мастеров привык работать в своем ключе, при всех своих талантов над ними сильно довлеют стереотипы собственного мастерства. А тут нужен совершенно свежий взгляд. Пусть человек будет даже в чем-то не совсем умелый и опытный, зато он сможет посмотреть на мир незамутненным взором. А это именно то, чего в данном случае надо больше всего.
   Бенедиктов поделился своими соображениями с Лидией. Оказалось, что она думает точно так же. Впрочем, это не сильно удивило его, их мнения и суждения совпадали очень часто. Именно она и нашла режиссера, снявшего до этого момента всего одну короткометражную картину. Бенедиктов несколько раз просмотрел ее, прежде чем пригласил его на собеседование.
  Казарцев ему сразу понравился. В нем были именно те качества, которые он искал: он был молод, но при этом в нем чувствовался вполне зрелый ум, в котором мыслям не мешали циркулировать склерозные бляшки стереотипов. И это вызывало у продюсера сильную симпатию к нему. Он проникся убеждением, что этот парень сможет сотворить фильм, который потрясет фестивальное жюри. Вот только бы хватило денег. И пока где взять недостающую сумму, он не представляет.
  Вместе с Лидией и Казарцевым они сидели в его просторной квартире. Молодой режиссер был из небольшого городка, скорей даже поселка, где большинство жителей жило в домах больше похожих на бараки. В Москве он ютился в семиметровой комнате, которую снимал в трехкомнатной квартире вместе с другими жильцами. И сейчас он не скрывал восхищениями хоромами продюсера. Но восхищался он ими без зависти, просто как бы отдавал должное этим шикарным апартаментам. Долго и с восторгом осматривал ванну, которая, по его словам, была по размеру почти с помещения, в котором жил.
  Впрочем, на все эти осмотры ушло совсем немного времени. Лидия на правах хозяйки приготовила легкую закуску, Бенедиктов достал из бара ром и предложил двойной тост: за знакомство и за успех безнадежного начинания.
  - Я верю в успех картины, - вдруг горячо возразил режиссер. - Вот увидите, Сергей Бенедиктович!
  Бенедиктов и Лидия переглянулись.
  - Почему вы так думаете? - спросил Бенедиктов.
  У Казарцева, непривычного к таким крепким напиткам, покраснело лицо, а глаза ярко заблестели.
  - Честно говоря, сам точно не знаю. Знаете, мне почему-то с детства хотелось найти ответы на какие-то вопросы. У нас было много ребят во дворе; вы даже не представляете, что мы вытворяли. Но никто не задавал вопросов, а потому не искал ответов. Все просто жили. Только один я...
  Режиссер замолчал и немного смущенно посмотрел сначала на Бенедиктова, потом на Лидию.
  - Мы вас очень хорошо понимаем, - произнесла Лидия, а Бенедиктов в знак согласия кивнул головой.
  - Поэтому мне и захотелось стать режиссером. Не артистом, а режиссером. Я вдруг понял, что в мире существует нескончаемое число вопросов, на которых нет ответов. Или они есть, но никого не могут удовлетворить. Вот я и подумал, что с помощью кино смогу побудить многих людей задуматься над этим парадоксом. Ведь если люди не задумываются над вопросами и не ищут истинные на них ответы, то они тем самым согласны довольствоваться самыми абсурдными вариантами. Именно так происходит повсеместно. Конечно, это тяжело постоянно себя о чем-то вопрошать, но по мне лучше, когда тяжело, чем жить бездумно. И сценарий как раз об этом. Я был просто поражен, когда его прочитал. Другой человек выразил мои мысли и ощущения. Мне это ужасно понравилось. Честно говоря, я и не надеялся встретить единомышленников. Не потому что я один такой, но у каждого своя правда. Знаете, Сергей Бенедиктович, если бы вы не заплатили бы мне гонорар, я бы согласился делать фильм бесплатно.
  - Я не верю в бесплатный энтузиазм, мой опыт говорит, что он быстро проходит.
  - Может, вы и правы, - согласился Казарцев,- но в данный момент я так чувствую. Хотя деньги мне нужны до зареза, нечем платить за комнату. Хозяин угрожал выселить меня до конца месяца.
  - Тогда прямо сейчас подпишем договор, - сказал Бенедиктов.
  Он увидел, как мгновенно изменилось лицо режиссера, оно стало одухотворенным и счастливым. А у Бенедиктова возникло вдруг чувство ответственности за этого еще совсем молодого человека. Казарцев же верит в него, надеется, что они снимут фильм. И не подозревает, что в любой момент съемки могут быть остановлены. Впрочем, ему и не надо это знать, иначе это будет мешать работе. Для успеха картины он должен быть абсолютно свободен от всех иных забот и сосредоточен на главном своем деле. Ничего не должно мешать творческому процессу. И для него, как продюсера, это обеспечить является главной задачей.
  Они подписали договор, и Казарцев, счастливый ушел. Бенедиктов поймал взгляд Лидии.
  - Мне кажется, у него получится, - сказала она. - Он будет всецело отдаваться работе.
  - Ты права, главное, чтобы у меня все получилось, - вздохнул Бенедиктов.
  - Я почему-то уверенна, что решение найдется. Казарцев прав, этот фильм ставит вопросы, которые давно назрели.
  Несколько мгновений Бенедиктов о чем-то размышлял.
  - Знаешь, переезжай ко мне на постоянное жительство. Места хватит.
  - Это предложение о замужестве?
  - Это предложение о переезде, - уточнил Бенедиктов.
  - Хорошо, завтра привезу вещи.
  
  68
  
  Теперь Рафит приходил в институт со странными чувством. Он смотрел на сидящих рядом студентов и думал о том, что некоторым из них скоро предстоит умереть. А они об этом даже не подозревают, ведут себя совершенно обычно, словно им ничего не угрожает. Хотя, конечно, никто из них не догадывается о том, что их ждет. А вот если бы вдруг знали, как бы себя повели?
  Рафит не собирался их всех убивать, наоборот, он постоянно думал о том, что жертвами взрыва должны стать те, кто измывались над ним. Другое дело, что практически невозможно так спланировать террористический акт, чтобы пострадали от него исключительно виновные. В большинстве случаев погибают в том числе и случайные люди. По-другому не получается. Об этом Джафар ни раз ему говорил, призывая смириться с неизбежностью.
  На эту тему у них даже завязался спор с Джафаром. Тот настаивал на том, чтобы бомба была как можно мощней. Если уж взрывать то так, чтобы разрушить все здание. Рафит возражал: погибнуть должны те, кто действительно является врагами. Остальные ни причем, если они не враги, почему должны пострадать.
  Это возражение вызвало у Джафара взрыв негодования. Они чуть не поссорились, причем, ссора едва не переросла в драку. Учитывая, что Джафар был гораздо выше и сильнее, Рафиту пришлось бы плохо. Но дело было не только в этом, сама позиция Джафара вызывала у него отторжение. Это не борьба, а бойня, когда другой виноват уже только в том, что он другой, верит в другого Бога, живет по другим законам. И за это убивать? Но именно так все и вытекало из его слов. Да и действий, так как Джафар как-то поведал ему о некоторых своих подвигах. И Рафит твердо решил: он сделает все возможное, чтобы случайных жертв было бы как можно меньше.
  Была еще одна причина для такого решения, хотя о ней он старался не думать, его отношения с Зоей становились все более тесными. Пока они переживали период чистой дружбой, но Рафит понимал, что этим они вряд ли ограничатся. Но это-то и беспокоило, ведь Зоя - не мусульманка. И если у них дело дойдет до женитьбы, ему не позволят это сделать ни дядя, ни тот же Джафар. Однажды он ясно высказался на сей счет: мусульманин, приводящий в свой дом не мусульманку, хуже неверного. Он изменник, достойный самого сурового наказания. А ведь, случись такое, он и убить может.
  И все же прервать отношения с Зоей он был уже не в силах. Ему нравилось не только ее чисто славянская внешность, но уравновешенные и разумные суждения. Она смотрела на мир трезво, но при этом не без некоторой романтики. Но все же главное, что подкупало в ней, - полное отсутствие у нее националистических предрассудков. А в последнее время для Рафита это стало самой болезненной темой.
  Тот день он запомнил надолго, в тот день они впервые поцеловались. Рафит знал, что за Зоей пытаются ухаживать сразу несколько парней. Среди них был один их тех, кто участвовал в расправе над ним, причем, был одним из самых активных и жестоких. При мысли о нем в Рафите мгновенно закипала ненависть. К этому чувству прибавлялось соперничество из-за девушки. Он был очень рад, что она отдавала предпочтение ему.
  Впрочем, полной уверенности в этом у него не было, случайно он подглядел, как совсем недавно они о чем-то горячо разговаривали. При этом рука парня весьма вольно бродила по плечам девушки. Чтобы не расстраивается, Рафит решил не досматривать, чем кончится их общение - он ушел. Но затем целую ночь и последующий за ней день он думал о том, что могло произойти между ними? Причем, некоторые картины, которые всплывали в его воображении, заставляли вскакивать с кровати. И поэтому он решил, разумеется, не прямо, но выяснить, как Зоя относится к нему.
  Зоя была коренной москвичкой и гордилась этим, но не чванилась этим. К тому же прекрасно знала Москву и часто рассказывала ему про разные ее уголки, в которых они бывали. Рафит в эти минуты думал, что из нее получился бы классный гид, так как рассказчиком она была превосходным. Вот и сейчас она читала ему лекции про ту часть города, где они сейчас шли.
  Но на этот раз Рафит слушал ее невнимательно, его донимали собственные мысли.
  - А тебе не жалко тратить на меня время? - вдруг перебил он Зою.
  Девушка удивленно взглянула на него.
  - Было бы жалко, не тратила.
  - Странно. Я ведь приезжий, да еще не русский, да еще мусульманин. Таких тут не любят.
  - Да, не любят, - подтвердила Зоя. - И есть за что.
  Рафит от удивления даже остановился.
  - Тогда я не понимаю, почему ты сейчас идешь со мной, а не с кем-то другим.
  - Потому что ты мне нравишься, я тебе об этом уже говорила.
  - Но я же их тех, кого ты не любишь.
  - Кто тебе это сказал? - аж фыркнула Зоя.
  - Ты только что.
  - Ничего такого я не говорила.
  - Как не говорила! - возмутился Рафит. - Сама сказала, что таких, как я, есть за что не любить.
  - Потому что многие из тех, кто приезжают в Москву их тех мест, из которых ты приехал, ведут себя недостойно. Но ты-то тут причем. Хочешь, открою девичью тайну: прежде чем подойти к тебе, я долго наблюдала за тобой, пыталась понять, что ты из себя представляешь.
  - Вот не знал! И что я из себя представляю?
  - Ты лучший их тех, которых я знаю.
  - Лучше Славы? - закинул удочку Рафит. Слава был тот самый парень, с которым общалась накануне Зоя. - Если я не ошибаюсь, он коренной москвич.
  - Коренной. Ну и что? Он мерзкий тип.
  Рафит почувствовал прилив радости.
  - Правда?
  Зоя удивленно взглянула на него.
  - Ой! - вдруг воскликнула она. - Да ты ревнуешь.
  - Ничего не ревную, - покраснел до цвета вареного рака Рафит.
  - Я же вижу.
  А дальше случилось то, о чем Рафит так давно мечтал, но что совсем не ожидал, что случится. По крайней мере, сегодня. Зоя остановилась, обняла его за шею и притянула к себе. И он ощутил вкус ее губ.
  Они провели вместе еще два часа и все два часа целовались. Губы Рафита даже стали немного болеть от такой непривычной нагрузки, но он не обращал на это внимания. Вкус поцелуев Зои сторицей перекрывал маленькие от них неприятности.
  Перед тем как расстаться, они долго стояли обнявшись. Внезапно Зоя шепнула ему в ухо:
  - Хочешь, скажу, о чем мы говорили со Славой?
  - Да.
  - Он требовал, чтобы я перестала встречаться с тобой.
  У Рафита учащенно забилось сердце.
  - И что ты ответила?
  - Сказала ему, что буду встречаться с тем, с кем пожелаю. И он мне не указ.
  Рафиту показалось, что девушка что-то не договаривает.
  - И это все?
  - Не совсем. Он стал мне угрожать. Сказал, что если я не изменю своего к тебе отношения, мне не поздоровится. - Зоя замолчала.
  - Что же ты ему сказала?
  - Что я его не боюсь и чтобы он больше ко мне с этим не приставал. А теперь я пошла, меня мама дома ждет.
  Рафит долго смотрел ей вслед, затем медленно направился к станции метро. В его голове нескончаемо крутился целый хоровод самых разных мыслей.
  
  69.
  
  После встречи с Оксаной у Пуртова сложилась, если не полная, то, по крайней мере, достаточно определенная картина того, что произошло. Сомнений не оставалось, что он попал в расставленную ловушку. Все было продумано и сделано заранее. Теперь он припоминает, что про Самиева и раньше ходили неясные слухи, что он прибегает для провертывания различных комбинаций к услугам сценаристов. Впрочем, насколько он помнил, никто всерьез к этим разговорам не относился, хотя у Самиева действительна была репутация человека, умеющего разрабатывать и реализовать различные многоходовые операции. Именно благодаря им он и сколотил свое огромное состояние. По всему выходит, что это вовсе не домыслы, и на него, в самом деле, работает команда людей, умеющих нестандартно мыслить.
  Но зачем Самиеву понадобился он, Пуртов, по его масштабам довольно скромный бизнесмен? Неужели все дело было только в Оксане? Но сколько об этом Пуртов не думал, мысли упрямо снова выводили на нее. Вряд ли Самиев позарился на его бизнес, такую мелкую рыбешку он не ловит.
  Но если этот вопрос хотя бы отчасти прояснился, то другая проблема только обострилась. Как теперь ему вести себя с Самиевым? И главное, что делать с Оксаной? Ведь это он по сути дела продал ее в рабство к этому извращенцу. А, следовательно, он не имеет морального права бросить ее на произвол судьбы.
  Однако легко сказать, а вот как сделать? Оксана под бдительной охраной людей Самиева. И можно не сомневаться, что каждый из охранников настоящий профессионал своего дела. Других он бы не стал держать. Как при таком раскладе вытащить Оксану? И даже если каким-то чудом это получится, что делать дальше? Самиев мигом превратится в его смертельного врага. А этот человек пощады не знает. Так что в этом случае можно ожидать самых худших последствий.
  Когда через пару дней Самиев позвонил ему и пригласил к себе домой, Пуртовым вдруг овладел настоящий страх. В голове набатом загремела мысль, что живым он с этой встрече не вернется. Никаких причин так думать не было, но ничего поделать с собой он не мог. У него даже возникло намерение немедленно уехать из города, за границу и забиться в какую-нибудь глушь. Но что дальше? Рано или поздно придется возвращаться, этого потребуют дела. Иначе он лишится всего. А значит, снова окажется в пределах достигаемости Самиева. Нет, это не выход. К тому же Оксана останется одна. А он обещал ей помочь.
  Через какое-то время Пуртов успокоился, взвесив все, он пришел к выводу, что ему в данный момент ничто не угрожает. Пока ничего против Самиева он не совершил, а значит мстить у миллиардера ему нет оснований.
  И все же когда он подъезжал к дворцу Самиева, то ощущал легкую нервную дрожь. Она только усилилась, когда он увидел его. Обычно при виде Пуртова на его лице тут же появлялась любезная улыбка. На этот раз она так и не возникла.
  - Как прошла ваша встреча с Оксаной, Андрей Леонидович? - спросил Самиев, когда они расположились в его кабинете. - Что вы думаете о ней?
  Пуртов заметил, как пристально и одновременно настороженно смотрит Самиев на него.
  - Я застал ее не в лучшем расположении духа, Павел Матвеевич?
  - Это я без вас знаю. Но в чем причина? Поймите, это не праздное любопытство. Я вам приоткрою небольшую тайну. Буквально через несколько дней мне предстоит очень важная поездка в Америку. Речь идет об миллиардных контрактах. Меня ждут очень сложные и напряженные переговоры. Успех зависит от многих факторов. В том числе и от того, кто будет моей спутницей. Я хочу взять Оксану. Ее красота и умение себя вести может мне помочь. К тому же она прекрасно владеет английским, что тоже произведет хорошее впечатление. Она может быть моим переводчиком. Мне нужно знать, могу ли я на нее положиться? Поэтому я хочу от вас услышать, что происходит с ней?
  - Я попытаюсь вам объяснить, по крайней мере, так как я это понимаю. Видите ли, когда я передал ее вам, то никто ее не спрашивал, а хочет ли она сама такой перемены в своей судьбе. Оксана почувствовала себя оскорбленной. Ведь по сути дела она оказалась проданной, как рабыня. И это ее угнетает.
  - Это она вам сказала?
  Пуртов отрицательно покачал головой.
  - Прямо нет, но она ощущает нехватку свободы.
  - Свободы захотелось, - как-то странно хмыкнул Самиев. - Вы видели, в какой квартире она живет? Это настоящие хоромы, я потратил огромные деньги только на то, чтобы их обставить. А свою коллекцию драгоценностей она вам не показывала?
  - Нет.
  - Напрасно. Извините, но я выкинул все то, что вы ей покупали, и купил все заново. В гараже стоит целый табун самых лучших машин. Каждый день она может выбирать себе для поездки новую.
  - Да, условия, в которые вы ее поселили, действительно сказочные, - согласился Пуртов.
  - Тогда что ей еще надо, можете сказать?
  - Иногда у человека возникает странное желание - почувствовать себя человеком. Оно весьма редкий гость, который ко многим так и не заглядывает. Но к некоторым а вдруг приходит и тогда многое приобретает иное значение. И как не прискорбно, но мне кажется, с Оксаной приключился именно такой случай.
  - Вы полагаете?
  Пуртову показалось, что голос Самиева прозвучал как-то недобро.
  - Скорей всего это так, хотя могу и ошибаться.
  - Вот что я вам скажу, дорогой Андрей Леонидович. Я не знаю, что у нее там пробудилось. Но я вложил в нее огромные деньги. И я не привык просто так разбрасываться ими. И она их отработает по полной программе. Жаль, что в Америку взять я ее не смогу, кто знает, что она там отчудит. Она меня сильно подвела, нужно срочно искать ей замену. Но все равно спасибо, вы мне помогли принять весьма важное решение. Я этого не забуду.
  Когда Пуртов ехал назад, он хорошо понимал, что этот разговор с Самиевым еще больше ухудшил положение Оксаны. Он ей ни за что не простит, что она захотела стать человеком. Ведь по его представлению, человеком может быть только он. А все остальные должны пребывать в статусе насекомых.
  
   61.
  Ртищев получил приглашение на аудиенцию с патриархом. Это было так неожиданно, что когда позвонил помощник святейшего и сказал, что тот его ждет, Ртищев несколько мгновений не мог произнести ни слова. Это было самое настоящее потрясение и понадобилось какое-то время, чтобы вернуться к обычному состоянию. Судя по всему, звонивший это предвидел, так как терпеливо ждал у телефона, когда собеседник придет в себя. Когда же Ртищеву вернулось способность к нормальному разговору, ему сообщили время встречи и номер машины, которая приедет за ним.
  Ртищев прекрасно понимал, что происходит, чем вызван звонок. Но успокоиться все никак не мог. Сколько людей в мире мечтают попасть к патриарху, каких усилий только не предпринимают, но в подавляющем большинстве случаев все они уходят в песок. В свое время он сам долго и безуспешно штурмовал эту высоту. За всю его жизнь ему удалось лишь несколько раз с пообщаться со святейшим по-настоящему, хотя он находился в достаточной близости от него. Он до сих пор помнит эти задушевные беседы, способен воспроизвести их почти наизусть. В первый раз он поймал себя на чувстве, что разговаривает с самим Богом. Потом, правда, оно прошло, и все же ощущения небывалой важности и торжественности осталось. Но тогда он сам затратил много усилий, чтобы оказаться в тех самых покоях. А сейчас он сам приглашает его.
  К Ртищеву вдруг пришла мысль, что может, зря он себя заранее похоронил, что он еще нужен в этом мире. Пусть интерес к нему имеет весьма специфический характер, так ли это важно? Сама судьба позаботилась о нем и дала ему шанс вернуться к жизни. Правда, затем нить размышлений перекинулась в иную плоскость. А готов ли он к той роли, которую ему явно хотят навязать? Он уже не совсем тот, каким был раньше, иногда ему кажется, что он переместился в совершенно иное измерение, где все совсем по-другому. И он уже не может найти общий язык с бывшими своими единомышленниками. Но с другой стороны радость от звонка из приемной патриарха свидетельствует о том, что этот переход совершен не до конца, что немалая его часть пребывает в прежнем состоянии. Сегодня он человек двух миров, между которыми так мало общего, что просто удивительно, что он сохраняет приверженность им обоим. Но по всему получается, что это именно так и есть.
  У Ртищева вдруг даже возникла мысль позвонить в канцелярию патриарха и под благовидным предлогом отказаться от аудиенции. Но он даже не пошевелился, чтобы это сделать.
   Ртищев возвращался с аудиенции. Он отказался от машины, так как хотелось хотя бы немного пройтись по улицам, окунуться в жизнь города, посмотреть на людей. Они проговорили с патриархом больше часа, которые пронеслись как один миг. Ртищев ожидал, что разговор примет сугубо конкретный характер; то, что не удалось выполнить Домнину, решил сделать за него сам Светлейший. Это Ртищева нисколько не удивляло, он хорошо представлял то значение, которое в патриархии придается этому вопросу. Наверное, это можно сравнить с тем, как было в свое время обеспокоено папство деятельностью Лютера. В этом плане ничего не меняется, догматизм всегда боится реформаторов. А Кайгородов из их числа, хотя напрямую он никогда не выступал против церкви, но все, что говорил и делал, было, какк летящая стрела, направлено против нее.
  Но беседа с патриархом приятно удивила Ртищева. Помимо того, что протекала в благоприятном духе, они долго вообще не затрагивали тему Кайгородова. Они говорили о вере, о Боге, о том, что в современном мире люди стремительно удаляются от Него под предлогом научного поиска, под предлогом борьбы с устаревшими взглядами и догматами, архаичностью самой веры. Но на самом деле, уверенно произнес патриарх, речь идет об иллюзии вечности. Многим кажется, что догматы устаревают, они противоречат новейшим данным. Но вечное всегда пребывает в переменных величинах и представлениях. И возникает ощущение, что они и есть истина. И наша задача бороться с этим искушением, отстаивать вечное, а не приходящее, как они.
  Ртищев шел по улице и раздумывал над этими словами патриарха. И чем больше размышлял над ними, тем более верными и глубокими они казались ему. И все же какое-то сомнение бродило по сознанию; нет ли тут подвоха, подвоха тонкого, способного пробивать едва ли не любую броню. Ртищев знал, что светлейший обладает глубоким и проницательным умом, и ему нет равных в спорах и дискуссиях. Уже ни раз к Ртищеву приходила мысль, что именно такие иерархи периода становления христианской церкви и обеспечили ее победу в условиях ожесточенной идеологической борьбы с язычеством и ересями. И сейчас эта битва продолжается, точнее, она не затихала ни на один день. Патриарх это всегда прекрасно понимал и ведет ее умело и настойчиво. А вот он, Ртищев, отступил от нее, позволил прокрасться в душу, словно ворам в церковь, сомнениям. В какой-то момент беседы он поймал себя на том, что чувствует стыд и раскаяние. И самое удивительно, его собеседник уловил это состояние. И заставил его перейти на свою сторону, принять все условия. То, в чем он отказал протоирею, он легко согласился, сидя напротив патриарха. Вернее, словно находясь под гипнозом, почти сам это предложил. Через несколько мгновений он пожалел о сказанном, но было поздно, он не мог отказаться от своих слов.
  Потом они заговорили о медитации. Это поразило Ртищева. Откуда патриарх мог знать, что он постоянно ею занимается. Увидел по глазам, почувствовал по каким-то его словам или движениям? С его чуткостью к любым внешним и внутренним движениям в человеке это не удивительно.
  Ртищев не стал скрывать, что регулярно медитирует. И что для него это новый и крайне интересный опыт. Только как его интерпретировать, точно не знает. В его сознании возникает какая-то реальность, но что она означает, не понятно.
  Слова Ртищева ввергли патриарха в недолгую задумчивость. Мы ищем Бога, а он ищет нас, И у каждого свое с ним место встречи, вдруг тихо проворил он. Мое тут, ваше? Кто знает, где. В этом нет ничего не богоугодного.
  Ртищев вдруг ощутил прилив небывалого волнения. Это было странно, ничего похожего раньше с ним не случалось. Он почувствовал какое-то жжение в спине.
  Ртищев огляделся вокруг. Он находился на обычной улице, рядом шли прохожие. И вдруг в один миг они исчезли. Что-то невероятно яркое заполнило его сознание, возникло ощущение небывалой легкости, сопровождаемой чувством полета. Это продолжалось совсем недолго. Он очнулся от боли в позвоночнике. Она была такой сильной, что некоторое время Ртищев не мог идти. Но он все же сумел остановить такси и назвать адрес. А дальше все было как в тумане.
  
  61.
  
  Дормидонтова вошла в подъезд, стала подниматься на второй этаж, как вдруг остановилась. Она не сразу поняла, что заставило ее это сделать. Еще раз осмотрелась вокруг и только теперь уяснила, что заставило ее это сделать. Все дело было в двери квартиры Кайгородовых, она была слегка приоткрыта.
  В принципе ничего особенного в этом не было, мало ли почему может быть открыта дверь. Но внутренний голос настойчиво повторял ей: что-то произошло. Нина Сергеевна прикинула: судя по времени, Насти дома не должно быть, она в университете. Значит, в квартире один Кайгородов. Но в таком случае, не случилось ли что-то с ним?
  Дормидонтова подошла к двери, прислушалась, но никаких звуков не услышала. Тогда осторожно позвонила. Подождала несколько минут. Никто не вышел на звонок. Она вошла в квартиру.
  Кайгородов лежал на полу. Нина Сергеевна бросилась к нему. Он был без сознания, но к ее радости жив. Кое-какой медицинский опыт у нее был, она нащупала пульс, послушала сердце. Она билось очень учащенно. Поспешно достала телефон и позвонила в "Скорую помощь". После чего стала звонить Насте.
   Дормидонтова и Настя сидели в длинном и довольно мрачном коридоре районной больнице, куда "Скорая помощь" отвезла Кайгородова. Они молчали, хотя прошло уже не меньше двух часов, как они тут находились, ожидая, когда появится какой-нибудь врач и скажет им о состоянии больного. Но пока врач не появлялся, и это вызывало все большую тревогу.
   Нина Сергеевна то и дело поглядывала на свою соседку, но Настя, кажется, этого не замечала. Она вообще не обращала на нее внимания, смотрела только перед собой. Выражение лица девушки вызывало у Дормидонтовой удивление, оно было абсолютно каменным, как у статуи. Никаких эмоций, словно бы ей было все равно. Но она знала, что это не так. Когда она примчалась домой, "Скорая помощь" как раз собиралась везти ее деда в клинику. Настя бросилась к нему и, увидев его мертвенно бледное лицо, громко зарыдала. В первые секунды ей показалось, что он умер. Но даже когда она поняла свою ошибку, слезы продолжали обильно литься из ее глаз. И пока они ехали до больницы, она то и дело всхлипывала.
  Но сейчас все кардинально переменилась, Настя ни плакала, ни разговаривала. И Дормидонтовой, даже несмотря на то, что она сильно волновалась из-за Кайгородова, стало любопытно, что же у нее сейчас на душе. Ей было известно, что отношения деда и внучки складывались не просто. Правда, в чем причина этого она точно не знала. Но не трудно представить, что жить с таким человеком, как Кайгородов, это особое искусство. И далеко не каждый им обладает. И девочке, безусловно, с ним очень нелегко. Понять такого человека все равно, что обрести какой-то высший смысл. А в ее возрасте это практически невозможно. Хотя и в более пожилом - скорей всего тоже.
  - Я думаю, все обойдется, - негромко проговорила Дормидонтова и осторожно дотронулась до руки девушки.
  - А если нет? - как-то глухо произнесла Настя, все так же смотря перед собой.
  - Однажды это все равно случится. Мы тут ничего не в состоянии изменить. Есть вещи, которые следует принимать как данность.
  - Вы так думаете? - Настя посмотрела на Дормидонтову.
  - Причем тут я, такой порядок установлен Богом.
  - Вы верите в Бога? - В голосе девушки прозвучало презрение.
  - Верю. А ты разве нет?
  Настя ответила не сразу.
  - Не знаю. Но Он не может сейчас поступить так несправедливо. Нам надо еще много друг другу сказать. Вернее, мы еще ничего друг друга по существу не сказали. Столько вместе прожили в одной квартире, а по большому счету только и делали, что молчали. Теперь я понимаю, как это ужасно.
  - Но еще ничего не случилось, мы же не знаем, что с Александром Рюриковичем?
  В этом миг дверь палаты отворилась, и в их сторону направился тот самый врач, который принимал больного. Настя и Дормидонтова одновременно вскочили с дивана.
  - Ситуация сложная, но непосредственной угрозы жизни нет. Спасло то, что его быстро доставили после инфаркта. Даже получасовое опоздание могло бы стать роковым. Но сердце у больного изношено. Долго с ним протянуть ему будет сложно. Хотя многое зависит от ухода. Вы жена его? - обратился он к Нине Сергеевне?
  Почему-то этот вопрос заставил ее почувствовать смущение.
  - Нет, я соседка. Случайно увидела приоткрытую дверь, заглянула и обнаружила Александра Рюриковича без сознания. Сразу вызвала "Скорую помощь".
  - Вы все сделали просто замечательно. Можно сказать, вы спасли его. А вы кто ему будете? - спросил он уже Настю.
  - Внучка.
  - А есть ли другие родственники?
  - Я единственная родственница.
  - Тогда у нас с вами будет длинный разговор. Но не сейчас. А пока можете идти домой. Мы дали ему успокоительное, и он будет долго спать. В его положении это полезно.
  - Когда же можно прийти? - спросила Дормидонтова.
  - Завтра лучше его не беспокоить. А вот через день приходите.
  Настя и Нина Сергеевна вышли на улицу и неторопливо побрели к метро. Внезапно Настя резко остановилась.
  - Знаете, у меня вдруг возникло чувство, что это предупреждение для меня, - проговорила девушка. - Я что-то делаю очень не правильно.
  - Но у тебя есть еще возможность изменить ситуацию.
  - Надеюсь, - задумчиво произнесла Настя.
  
  72
  
  Дормидонтова испытывала гордость, что спасла Кайгородова. Если бы не она, он был бы уже мертвым. Об этом недвусмысленно сказал врач. А ведь его спасение - это важное событие для всего человечества, смерть Кайгородова не могла пройти незаметно, ведь он весьма известная личность. Она отслеживает в Интернете сообщения о нем, тысячи людей и удивлены и обеспокоены его исчезновением, его мнение по самым разным вопросам интересует многих. Ему посвящены несколько форумов на разных языках. Жаль, что она кроме русского, не знает других. Но и этого вполне достаточно, чтобы понять, что он по-прежнему популярен.
  Гордость переполняла ее так сильно, что она сама немного удивлялась такому своему состоянию. Бывала она и раньше гордилась собой, когда совершала благие поступки, либо добивалась решения важных задач, но на этот раз это чувство было гораздо насыщенней. Носить его в себе было не под силу, но и как донести до окружающих свой поступок, тоже не представляла. Не рассказывать же всем подряд о своем подвиге.
  Единственный человек, на которого она могла выплеснуть свои чувства, был Муссель. Но почему-то в этом плане он ее как-то не сильно интересовал; он был уже во многом своим, а ей хотелось большей публичности. Но как добиться ее, не представляла. Пришлось довольствоваться соседом. Впрочем, его реакция, если не полностью, то в значительной степени утолила ее амбиции.
  Муссель слушал ее, не пропуская ни единого слова. Когда же она закончила свое, впрочем, совсем не длинное повествование, произошло неожиданное. Ее слушатель упал перед ней на колени и со слезами на глазах стал целовать руки Дормидонтовой, одновременно восклицая: "Это великий поступок! Вы достойны восхищения. Я вам так за него благодарен. Вы спасли не только его, но и меня".
  Хотя Нина Сергеевна тоже полагала, что совершила нечто значительное, восторги Мусселя все же показались ей немного чрезмерными.
  - Валерий Михайлович, прошу вас, успокойтесь. Сядьте на место, - повелительно проговорила она, так как писатель по-прежнему стоял перед ней на коленях и орошал ее руки благодарными слезами.
  Муссель послушно занял прежнее место. Но он был все так же взволнован.
  - Нет, вы все же не понимаете, что сделали? Это по-настоящему великий поступок. Благодаря вам продолжится жизнь этого великого человека. А я знаю, что говорю, я много с ним общался все последнее время. - Муссель снова наклонился к женщине, но к ее облегчению на этот раз вставать на колени не стал. - И это позволит завершить мою книгу. Я предчувствую, она произведет сенсацию. Само провидение послало его мне. Теперь я ясно понимаю, что все эти годы неудач оно последовательно готовило меня к этой встрече. - Писатель вскочил с места и пробежался по комнате. - Вы спасли не только Кайгородова, но и меня, - повторил он свою мысль.
  Нину Сергеевну осенила догадка, что Муссель гораздо сильней взволнован тем, что ему удастся продолжить работу над книгой, чем тем, что Кайгородов остался жить. Ей стало неприятно, но это чувство быстро прошло. Она всегда трезво смотрела на жизнь. А в ней каждый преследует исключительно свои интересы. И даже при всем желание ничего невозможно изменить. Такова уж человеческая природа. И с этим надо смириться.
  Внезапно Муссель подошел к ней почти вплотную и взял за руку.
  - А знаете, дорогая Нина Сергеевна, о чем я подумал?
  - Нет, дорогой, Валерий Михайлович, мне это неизвестно, - в тон ответила ему Дормидонтова.
  - Как только я закончу книгу о Кайгородове, знаете, что я сделаю?
  Почему-то у Дормидонтовой забилось учащенно сердце.
  - Как я могу это знать, - повторила она.
  Муссель пристально посмотрел на женщину, затем вдруг поцеловал ей руку.
  - Обещаю, я вам скажу об этом сразу же, как поставлю последнюю точку в своей книге.
  
  73
  Вероника никогда не была религиозна. Скорей была равнодушно и к религии, и к церкви. Даже сама мысль о том, чтобы пойти в храм просто не возникала в ее голове. Если только с целью экскурсии, но уж никак не на службу. Но при этом в глубине души она ощущала некий трепет и пиетет по отношение к вере. Она еще застала свою бабушку, которая была неистова верующая, неукоснительно соблюдала все обряды, посты, церковные праздники. Вероника помнила, что когда обычно приезжала к ней на лето в деревню, то с изумлением наблюдала за тем, как подолгу молилась она перед иконами, перед которыми постоянно, словно вечный огонь, горела лампада.
  Бабушка попыталась приучить внучку к вере, но, не встретив с ее стороны ответного порыва, прекратила попытки. И лишь грустно смотрела на девочку, которая вместо того, чтобы класть поклоны перед образами, предпочитала бегать с подругами по деревенским улицам или купаться в озере.
  Через несколько лет она скончалась. Всей семьей они поехали на похороны. И стоя у гроба, с Вероникой вдруг случилось нечто странное и неожиданное, к ней вернулись картины того, как горячо и искренне молилась покойная. И девушка ясно ощутила, что в мире существует некая иная, высшая реальность, куда навечно ушла ее бабушка и которая это понимала. А вот она - нет.
  С того момента отношение Вероники к религии изменилось. Внешне все осталось по-прежнему, она не начала посещать службу. Но внутри нее произошел какой-то сдвиг, иногда она вдруг очень ярко ощущала, как эта бездна надвигалась на нее, затягивает в себя. В такие минуты девушку охватывал безотчетный ужас; никакой опасности не было, а ей становилось страшно. Она ощущала в эти мгновения себя маленькой и ничтожной, не понимающей ничего. И само собой память воскрешала образ бабушки, доброй, нежной, заботливой и одновременно неистовой. Как это сочеталась, Вероника не совсем понимала, но в ней созревало ощущение, что эти качества как-то неразрывно связаны. В голову приходила крамольная мысль: если бы сейчас бабушка попыталась приучить ее к религии, она бы, возможно, не сопротивлялась. Но бабушки не было, а родителям было не до нее, они даже не подозревали, что происходит периодически с их дочерью. А она сама не собиралась им это рассказывать.
  С течением времени эти чувства потеряли былую яркость и остроту. Даже, когда Вероника вспоминала бабушку, что случалось все реже и реже, больше на нее не накатывались прежние ощущения. Но все же они не исчезли, а просто переместились в более глубокие слои сознания. И Вероника была уверенна, что они сохраняются, что они зарезервированы для будущего. Хотя зачем и для чего, представляла смутно. Впрочем, все это наплывало на нее столь редко, что подобные вещи практически давно ее не беспокоили. Мало ли какие у нее остались воспоминания детства, не придавать же им большое значение. В свое время она сильно влюбилась в одноклассника, который предпочел другую девочку. Тогда она всерьез раздумывала покончить с собой. Так что же ей переживать те эмоции до сих пор, готовиться к суициду? Если бы она так поступила тогда, то иначе как ужасно глупостью назвать такой поступок невозможно. Игорь обхохотался бы, узнав про такое.
  Все эти мысли и воспоминания всколыхнулись в Веронике, когда однажды Игорь привел в дом незнакомого мужчину. Он ей сразу же не понравился: большая часть головы была лысой, зато с боку свисали длинные волосы, которые на концах завихлялись в колечки. Лицо тоже ей не приглянулась, оно было каким-то невыразительным. Она сразу же прониклась убеждением, что таких, как он, женщины не любят. А она знала, что это всегда отрицательно сказывается на мужском характере.
  - Это Валентин, - представил гостя Игорь. - Мы сегодня познакомились на одной тусовке. Я ему рассказал о наших планах. У него есть идея, мне кажется, это то, что нам надо.
  Валентин не спускал глаз с Вероники, и это было ей неприятно - уж больно откровенно сальным был его взгляд.
  - Да, идея есть. Это может получиться резонансовым выступлением, - важно проговорил гость.
  - И в чем же ваша идея? - поинтересовалась Вероника.
  - Наше движение борется с церковью, оно выступает против лицемерия, сребролюбия ее служителей. Мы считаем, что эта организация неизлечимо больна, и ей уже ничего не поможет. Но миллионы людей по невежеству по-прежнему верят в то, что им вещают с амвона. Пора решительно разоблачать эту вековую ложь.
  - Вы не верите в Бога? - задала вопрос Вероника.
  - Я не верю церковникам, все, что они говорят и делают, сплошное вранье. И надо бороться с этой мразью до тех пор, пока они все не исчезнут.
  Веронику обдало таким жаром ненависти, что ей стало немного не по себе. Она посмотрела на Игоря и увидела, что ему как раз все очень даже нравится. И особенно сам их неистовый гость. Впрочем, учитывая пристрастие мужа экстравагантности в этом нет ничего удивительного.
  - И что же вы предлагаете конкретно? - спросила Вероника у Валентина.
  - Мы пока так конкретно не обсуждали, - ответил за него Игорь. - Хотя кое-какие идеи у нас появились.
  - А могу я узнать, какие?
  Игорь и Валентин переглянулись.
  - Это должно произойти в церкви, - пояснил Игорь.
  - Во время службы. Желательно патриарха, - добавил Валентин. Его лицо вдруг приобрело сладострастное выражение.
  Вероника поняла, что борьба против церкви доставляет этому человеку что-то похожее на сексуальное удовольствие. Его либидо явно возбуждается в те моменты, когда он думает на эти темы. В этом есть явно что-то нездоровое, ему бы провериться у психиатра. Иначе есть вероятность, что однажды он свихнется на этой теме. Или на чем-то другом. Склонность к этому у него явно просматривается.
  - Вы с ума сошли? - произнесла Вероника. - Во-первых, когда он служит, там, уверенна, повсюду охрана. А во-вторых, я не хочу в церкви, есть много других подходящих мест.
  - Нет, именно в церкви и нигде иначе, - упрямо проговорил Валентин. - Это очень важно. Мы дождины этим лицемерам бросить настоящий вызов. Пусть знают, что мы о них думаем. Но главное, этот перфоманс должен прозвучать на всю страну. А лучше - на весь мир.
  Вероника невольно посмотрела на мужа.
  - Вероника, мы должны громко заявить о себе, - сказал Игорь. - А это как раз подходящий случай. Это не просто перфоманс, это вызов всей системе, абсолютно косной и пропитанной толстым слоем лицемерия, как торт кремом. Я всегда ненавидел попов, они жируют за нас счет, да еще внушают нам, что мы по уши в дерьме и требуют каяться в грехах. А чем больше мы каемся, тем больше они имеют бабла. И ничего другого у них за душой нет, все остальное сплошное вранье.
  - Ты правильно говоришь, - горячо поддержал Игоря Валентин. - У тебя муж все быстро воспринимает. Так что не сомневайся, вы далеко прогремите. А мы вам поможем. Устроим грандиозное шоу!
  - Видишь, как все здорово складывается. - От удовольствия Игорь даже потер руки. - Начинаем готовиться.
  У Вероники сжалось сердце. Ее снова овладело предчувствие, что добром это все не кончится. Но и противодействовать намерению мужа она не могла.
  
  74.
  
  Настя попала к деду только через три дня. И поразилась происшедшим с ним переменам. Он буквально усох за это время, лицо вытянулось и похудело. Зато стали большими глаза, они занимали непривычно много места. И любой ее взгляд на него неизбежно натыкался на них. Что-то странное было в этих зрачках, какое-то непонятное выражение, словно бы они смотрели на нее из какого-то иного мира. Впрочем, успокоила она себя, все это игра воображения.
   И все же на нее вдруг пахнуло запахом смерти. Она впервые так сильно и явственно почувствовала ее дух, что Настю охватил ужас. Понадобились немалые усилия, чтобы прогнать это гнетущее ощущение. Но до конца это сделать не удалось, девушку еще долго потом накрывали порывы его влияния. И тогда она вдруг начинала мелко дрожать.
  Но сейчас она сидела рядом с кроватью и пыталась скрыть свое замешательство. Она улыбалась, но чувствовала, что делает это уж слишком напряженно, словно по чьему-то приказу. Она вообще не знала, как себя вести, о чем разговаривать. Вряд ли о здоровье, она инстинктивно чувствовала, что больному эта тема не понравится. Его занимают совсем другие мысли.
  Ее предположение подтвердилось, едва Кайгородов заговорил.
  - Я был в двух шагах от смерти, - сказал он. Настя попыталась возразить, но он не дал ей. - Я не для того тебе это говорю, чтобы ты меня переубеждала. Я это говорю, так как думаю о твоей судьбе.
  - О моей судьбе? - Вот уж что Настя не ожидала услышать.
  - Да. Когда ты останешься одна, ты станешь часто возвращаться к нашим отношениям. Будешь сожалеть, что мы о многом не договорили, многие не выяснили. Поэтому пока есть время надо поставить все точки над и. Тебе будет потом от этого легче.
  - Но я не понимаю, что выяснять. Да и не время сейчас.
  - Мы не знаем, сколько его осталось. Поэтому надо использовать любую возможность.
  - Ну, я не знаю, - нерешительно протянула Настя. - Не представляю, что я должна говорить.
  - Зато я знаю. Ты винишь меня за то, что я тебя бросил. Не приехал за тобой, когда ты осталась одна. И долго не интересовался твоей судьбой. Разве не так?
  - Мною действительно владели такие чувства, когда мы встретились. Но сейчас это утратило свою остроту.
  - Это потому что я болею. Обида живет в тебе. Она не исчезла.
  - Я справляюсь с ней, дедушка.
  Кайгородов на несколько мгновений закрыл глаза.
  - Я бы хотел, чтобы ты меня поняла. Это не оправдание, потому что я действительно виноват. Я не должен был тебя оставлять одну. Но у меня в тот период возникло непреодолимое стремление к одиночеству. Мне вдруг никто стал не нужен. У меня появилось странное ощущение своего единства с Вселенной, с той разумной частью, которая в ней существует. Видишь ли, кроме разума там согласно закону об единстве противоположностей существует и глупость. Мы долго пытались понять, чем это обусловлено, откуда она возникает, что обозначает, какова ее функция. Не могу утверждать, что разобрались в этом вопросе, но если тебе интересно, то как-нибудь поговорим на эту тему.
  - Очень интересно, - отозвалась девушка.
  -Могу сказать, что мы пришли к выводу, что превалирование глупости в умах людей связано с преобладанием материи над энергией. Ум всегда связан с извлечением энергии из материи, преобразованием в самых разных видах материи в энергию. И наоборот, переход энергии в материю вызывает разрастание глупости. Это, конечно, сильно упрощенное объяснение, но в целом она отражает общее направление процесса. По крайней мере, так как мы его видели. И вот в какой-то момент я вдруг стал ощущать себя ни столько плотью, сколько некой энергетической сущностью. Разумеется, я оставался человеком в полном его виде: пил, ел, отправлял все физиологические нужды, читал лекции в университете. Но сознание мое освободилось от некого груза, от мертвечины, которой оно всегда переполнено. Я ощутил необычную связь со вселенским разумом. Я понял, что одиночество - это не тогда, когда рядом никого с тобой нет, на самом деле, оно наступает тогда, когда нет этого божественного соединения. Скажу честно, я вспоминал о тебе. Не часто, но вспоминал. И понимал, что мой долг привезти тебя к себе либо самому отправиться к тебе. Но это было свыше моих сил, вторжение чужого человека представлялось катастрофой. А потому я откладывал это событие под всевозможными предлогами.
  - Но что случилось потом?
  - Умерла твоя бабушка, и ты осталась совсем одна.
  - Я не об этом, я о соединение с мировым разумом.
  - Все как-то стало прерываться, с какого-то момента у меня начало ослабеть ощущение единения с ним. Я стал понимать, что происходит некий разрыв. Так всегда происходит, когда человек начинает двигаться в сторону своего физического конца.
  - Но почему? Кто если не ты, достоин соединиться с ним навсегда?
  Кайгородов вздохнул.
  - Может быть, это случилось потому, что я не сделал следующего шага. Я замер в благовейном восхищении, а надо было идти дальше. Движение разума не терпит остановки; даже если он ненадолго остановился, то быстро начинает терять энергию, которая начинает превращаться в материю. Говоря бытовым языком, там во мне разочаровались.
  - Но этого не может быть! Таких людей на земле может больше и не существует.
  - Даже если это так, то для разума Вселенной это крайне слабый аргумент. По сравнению с ним даже у самого мудрого из нас он ничтожен. Меня словно бы вернули на землю. Но я знаю, что ненадолго, только для того, чтобы завершить несколько дел. Точнее, одно дело, встретиться с тобой. Но долго нам жить вместе не позволят, меня прислали к тебе, чтобы я помог бы тебе найти свой путь. И, может быть, не только тебе, и даже не столько тебе, а другому человеку через тебя. Я не уверен, что это именно так, но вполне возможно. Вот почему я согласился встретиться с твоим другом. А потому не отвергай без серьезных оснований того, кто тебе кажется именно этим человеком. Жизнь - это строительство бесконечных цепочек, но они имеют свойство без конца обрываться. И лишь некоторые сохраняются. Обычно это особо ценные или особо вредные. Учти это, не обманись.
  
  75.
  
  Дормидонтовой позвонил Шестемиров, своим любезным тоном пригласил ее прийти к нему в любое удобное для нее время. Так как никаких дел у нее не было, она решила, что отправиться прямо сейчас, о чем ему и сказала. Директора управляющей компании ее слова обрадовали, и он тут же рассыпался комплиментами. Нина Сергеевна терпеливо их выслушала, положила трубку и стала одеваться.
   Шестемиров встретил ее более чем приветливо, поцеловал руку и вручил скромный, но красивый букет цветов. Усадил в кресло и попросил секретаршу принести кофе и пирожное.
   Несмотря на некоторое предубеждение против директора управляющей компании, он все же ей нравился. Он умел расположить к себе, ненавязчиво напомнить ей, что она женщина, еще не потерявшая привлекательности. И хотя она понимала, что подобным образом он ведет себя неспроста, а, преследуя свои цели, все равно не могла устоять против такого обольщения. И готова была выполнить все, что он ее попросит.
  - Вы так замечательно выглядите, Нина Сергеевна, с каждым разом все лучше и лучше. Как вам это только удается?
  - Стараюсь держать себя в форме, Роман Вячеславович.
  - Очень правильно делаете. Сейчас это особенно необходимо.
  - Почему именно сейчас? - удивилась Дормидонтова, ставя пустую чашечку кофе на стол.
  - Хотите еще кофе? - предложил Шестемиров.
  - С удовольствием выпила бы, но вынуждена отказаться. Оно уже не пойдет мне на пользу.
  - Как вы строги к себе. Вы спрашиваете, почему именно сейчас? Объясняю. Помните, я вам говорил о том, что планируется городская конференция руководителей Товариществ собственников жилья. Так вот она состоится ровно через неделю. Наш муниципалитет обратился в нашу управляющую компанию с просьбой рекомендовать им, кого послать на мероприятие от нашего района. Я рекомендовал вас, глава муниципалитета утвердил вашу кандидатуру. Поздравляю от всей души.
   Шестемиров крепко пожал руку Дормидонтовой. Она почувствовала, что сильно растрогана.
  - Я очень взволнована, большое спасибо, Роман Вячеславович, от всей души.
  - Это еще не все, - лукаво улыбнулся Шестемиров. - На конференции будет принято решение о создании городской ассоциации Товариществ собственников жилья. Принято решение рекомендовать вас в качестве одного из вице-президентов новой организации.
  - Это очень неожиданно, мне кажется, я не справлюсь.
  - Справитесь, - убежденно произнес Шестемиров. - У вас огромный опыт руководства большими организациями. Не отказывайтесь, это возможность для вас стать общественным деятелем городского уровня. Разве вас не привлекает такая перспектива?
  - Да, это заманчиво, - согласилась Дормидонтова. - Честно говоря, мне немножечко сейчас скучно. Я привыкла быть в гуще событий. А в качестве председателя Товарищества дел не так уж и много.
  - Немного зная вас, я это и предполагал. Поэтому и предлагаю вам заняться общественной деятельностью в более широком масштабе. Не скрою, и для нас это плюс, мы будем хорошо выглядеть на общем фоне, если выдвинем действительно достойного человека. Так что интерес тут обоюдный. Видите, уважаемая, Нина Сергеевна, я перед вами абсолютно открыт. Хотя, согласитесь, мог бы и не озвучивать некоторые нюансы.
  - Я очень ценю ваше доверие ко мне, Роман Вячеславович. - Дормидонтова почувствовала, что взволнована. - И постараюсь его оправдать. А то, что вы преследуете свой интерес, так это совершенно нормально. Без него невозможно ничего сделать. Когда я работала директором школы, я очень хорошо это поняла. Ни одно дело не двигалось, пока не появлялся человек, заинтересованный в нем.
  - Мы всегда понимали друг друга, - удовлетворенно улыбнулся Шестемиров. - Не скрою от вас. к сожалению, такое взаимопонимание достигается далеко не со всеми председателями Товарищества.
  - У нас тоже возникали с вами разногласия, - напомнила Дормидонтова.
  - То были типично рабочие моменты. Даже не хочется вспоминать о них. Или вы не хотите о них забывать?
  - Я дано про них забыла, - поспешно проговорила Дормидонтова.
  - И правильно поступили. Мелкие недоразумения не должны мешать решению важных задач. У меня к вам будет просьба, Нина Сергеевна.
  - С удовольствием постараюсь ее выполнить.
  - Нисколько не сомневался. Наша управляющая компания намерена существенно изменить дизайн нашего микрорайона, пригласить художников-оформистов. Сейчас, к сожалению, нет времени, но я надеюсь, в самом скором времени вам не только все рассказать про наш замысел, но и многое показать. Разумеется, речь идет пока только об эскизах. Однако труд художников-оформистов недешев, поэтому мы вынуждены обратиться к нашим Товариществам помочь нам.
  - Но мы перечислили вам все до копейки!
  - Мне это прекрасно известно. Поэтому речь идет исключительно о добровольном перечислении. Для столь обеспеченных жильцов это будет совсем не накладно. С вашим авторитетом вам удастся уговорить их.
  - Я попробую, - не очень уверенно протянула Дормидонтова. - Просьба Шестемирова не слишком ей нравилась.
  - Не сомневаюсь, что у вас все получится, уважаемая Нина Сергеевна.
  
  76.
  Рафит приехал в поселок, так как его об этом попросил Джафар. Когда он услышал в трубке его голос, то сильно удивился, так как еще ни разу тот ему не звонил. Впрочем, разговор был совсем короткий, Джафар изложил просьбу на следующий день прибыть к нему. И сразу же отключился.
  В другой ситуации этот звонок насторожил бы Рафита, но сейчас ему было не до того, его мысли целиком были поглощены совсем другим. Вернее, другой. В последние время ни о чем и ни ком, кроме как о Зое, он почти не думал. Они встречались каждый день, подолгу гуляли, но все равно расставились неохотно. При этом они даже не так уж много и целовались, им было достаточно держаться за руки или даже просто говорить на любые темы. У них выявилось так много общего, что это даже их удивляло; еще недавно каждый из них был убежден, что такого на свете просто не бывает.
  Рафит пока не звал Зою к себе, она тоже не приглашала его в свой дом, не знакомила с родителями. У каждого сохранялось некоторое опасение в отношение другого, все же разница культур и обычаев ощущалось, особенно в мелочах. Рафиту, например, не нравилось, как Зоя реагировала, когда на нее кидали плотоядные взгляды незнакомые мужчины, это по-своему возбуждало ее женское тщеславие. Рафит успел заметить, что ей нравилось нравиться, это была ее природная черта, с которой было невозможно справиться. Но ему было нелегко с ней мириться. У нее тоже были к нему некоторые претензии, которые она иногда мягко высказывала по поводу некоторых его привычек.
  Впрочем, все это были лишь маленькие пятнышки на большом солнце их чувств. Они быстро сближались, причем, это сближение было не только внешним, но и внутренним. И оба понимали значение этого фактора.
  Рафит много рассказывал Зое о своей прежней жизни, об обычаях своего народа, о своей семье, особенно об отце. При воспоминании о нем слезы наворачивались ему на глаза. В такие минуты молодой человек думал, одобрил ли он его выбор, понравилась бы ему Зоя? И всякий раз приходил к заключению, что он бы благословил его на этот союз.
  Впрочем, пока ни о каких союзах речи не шло, они вообще избегали темы семейной жизни. Но это не значило, что они не думали о ней, каждый знал, что у другого такие мысли есть. Просто пока не пришло время их озвучивать.
  Звонок Джафара, словно чужеродный элемент, вломился в сознание Рафита, грубо нарушив царивший в нем настрой. Он не видел своего наставника уже больше недели и был бы готов еще продлить этот срок. Сейчас все, что было с ним связано, отодвинулось куда-то в сторону. Не то, что Рафит совсем отказался от этих дел, но среди его приоритетах они потеряли первоочередность. Без всякой сомнения это место заняла Зоя.
  Это происходило, несмотря на то, что отношения с националистами снова обострились. Они были раздражены тем, что Рафит не выполняет их требование отчислиться из института, но особенно их бесило его отношения с Зоей. Несколько раз он слышал в свой адрес угрозы и знал, что однажды они реализуются. Но сейчас они его не слишком пугали, его чувства и эмоции были поглощены совсем другим.
  После занятий Рафит вместо того, чтобы, как обычно, пойти погулять с Зоей подошел к девушке и сообщил, что сегодня их встреча, к сожалению, отменяется, ему надо отправляться по делам, на встречу к родственнику. Она не скрывала своего огорчения, но быстро справились с ним. "По крайней мере, будет время для учебы", - улыбнулась она.
  Когда Рафит вошел в дом¸ то, к своему удивлению он встретил там своего дядю. Обычно он крайне любезно общался с племянником, но сейчас молодой человек с первых же минут почувствовал, что его ждет совсем иной прием.
  Дядя хмуро смотрел на Рафита.
  - Джафар сказал, что ты пропустил занятие, - тоном судьи, выносящего приговор, произнес дядя.
  - Так получилось. Я был занят, - пробормотал Рафит. Он вдруг почувствовал себя виноватым.
  - Знаем, чем ты занят все последнее время, - так же сурово продолжил дядя. - Целые дни проводишь с этой девкой.
  Что-то в Рафите вдруг изменилось, эти люди не имеют права, вмешиваться в его личную жизнь. Он не их раб.
  - Рамзан Магомедович, это мое дело, с кем я провожу время.
  - Твое дело делать наше дело! - внезапно заорал дядя на него. - Запомни, у тебя не может быть личной жизни в том случае, если она мешает нашей святой задачи. А эти встречи мешают. Поэтому больше встречаться с ней не будешь.
  - Буду, - тихо, но упрямо произнес Рафит.
  Дядя сделал какой-то быстрый жест Джафару, и Рафит вдруг оказался в мощных его руках. Не отпуская его, он поставил молодого человека на колени перед дядей. Тот больно впился пальцами в его щеку.
  - Запомни, щенок. Ты вступил в наше священное братство, и отныне полностью принадлежишь ему. А здесь представляю священное братство я. Значит, я твой повелитель, и ты будешь делать то, что тебе прикажу. Ты понял меня?
  Рафит ничего не успел ответить, как Джафар сильно и больно ударил его, и он оказался распростерт на полу. Дядя поставил на него свою ногу в тяжелом ботинке.
  - Произноси клятву. Клянусь всемогущим Аллахом отдать все, что имею, включая жизнь, ради общего дела, ради веры в единого Бога. Я буду беспрекословно слушаться своего дядю, выполнять все его распоряжения. И у меня в голове даже не возникнет мысли ослушаться его. Повтори!
  Рафит почувствовал, как сжили его плечи могучие руки Джафара. Еще несколько секунд, и он начнет задыхаться!
  Рафит стал повторять слова клятвы. После того, как он закончил, Джафар поставил его снова на ноги и отпустил.
  - Ты все понял? - поинтересовался дядя.
  - Да.
  - Вот и прекрасно. А теперь слушай, что скажу. Период ученичества будем считать завершенным. Что надо для дела, ты уже умеешь. Теперь со следующей недели приступаем к самому делу. Готовься. И предупреждаю, попытаешься ускользнуть от нас, живым не уйдешь. Для нас предатель - это такой же неверный. А теперь можешь возвращаться. Скоро Джафар приедет к тебе. Будь гостеприимным хозяином, - усмехнулся дядя.
  
   77
  
  Бенедиктов не вмешивался в процесс съемок, но внимательно наблюдал за ним со стороны. И видел, как захвачен происходящим весь коллектив съемочной группы. Он не промахнулся с режиссером. Его, в самом деле, ждет большое будущее. Казарцев умеет работать и с людьми и с материалом. Но главное другое, хотя было еще отснято совсем немного, Бенедиктов уже видел, что фильм получится. Его опытный глаз обычно видел почти сразу, выйдет ли из картины толк или она сразу после выхода отправиться в гигантский могильник для творений человеческой бездарности. Сколько он их помнит на своем веку - и перечислить невозможно. И поток этот увеличивается в геометрической прогрессии. Прав Кайгородов, искусство стремительно вырождается, в него устремляются не самые лучшие, а самые худшие. Честолюбие заменяет талант, точнее, многие полагают, что честолюбие - это и есть главный талант. А все остальное не более чем приложение к нему. Все поменялось местами, раньше люди служили искусству, теперь искусство служит людям. Причем, далеко не самым их достойным целям. Вот, наверное, поэтому он и бросил прежнюю работу, так как наелся всей этой мерзостью. Люди готовы взяться за что угодно, если это приносит деньги. Они оправдывают все. Но с какой стати? Что за универсальная индульгенция, позволяющая убивать в себе творца? Кто-то должен бросить этому вызов. Еще недавно он и не предполагал, что одним из немногих, кто решит бороться с этим явлением, станет именно он. Все произошло так быстро и неожиданно, что он не успел по-настоящему осознать, что же случилось. Его подхватил поток и понес в неведомую вдаль. А он не стал сопротивляться, решил отдаться на милость событиям. Вот и грызет его с тех пор червь сомнения. Но только уже поздно, Рубикон перейден.
  Хотя этот фильм в том число замышлялся, как восстание против власти денег, но их нехватка крайне сильно беспокоила Бенедиктова. Он экономил на всем, на чем мог, что вызывало недовольство у коллектива съемочной группы. Но другого выхода не было, средства таяли, как мороженное на солнце. А пополнения были крайне мизерными и никак не компенсировали затраты. Хотя этому вопросу он уделял много внимания и энергии. Но его словно бы преследовал злой рок, желающих спонсировать проект почти не находилось. И это периодически вызывало у него самые настоящие приступы бешенства. Никогда раньше ничего подобного с ним не случалось. А он так хотел, чтобы все получилось удачно, по самым разным причинам. И в том числе из-за Лиды. Хотя роль в фильме у нее была далеко не самой главной - так решил режиссер, а он не стал вмешиваться, Бенедиктов видел, как захвачена она процессом работы. Он не без удивления обнаруживал, как меняется она, в ней даже стало что-то светиться. Выражение лица стало другим, улыбка - счастливой. Когда он смотрел на нее, то ему начинало казаться, что она перемещается в какой-то иной мир. Но при этом у него не возникало ощущение, что Лидия отдаляется от него, скорее они сближаются еще сильней, но как-то иначе, чем раньше. Он вдруг стал чувствовать в ней единомышленника, союзника по общему делу. Вот с Гаднзюком, хотя они проработали вместе немало лет, сделали много совместных удачных проектов, у него не возникало такого ощущения. В их отношениях где-то на глубине всегда таилась враждебность, которую они вряд ли осознавали до самого последнего момента. Но она управляла их помыслами, поступками, вот и привела к закономерному финалу.
  Тут же было все иначе. Причем, это касалось не только Лидии, а практически всех, кто участвовал в съемках. Хотя Бенедиктов придерживался правила не сближаться слишком тесно с режиссером фильма, так как он должен понимать, кто является главным в процессе, но с Казарцевым у него сложились доверительные отношения. Это произошло как-то само собой. Они много обсуждали концепцию картины, кое-что меняли на ходу, иногда сами поправляли что-то в сценарии. Бенедиктову было приятно ощущать себя не только организатором всего дела, но и непосредственно соавтором фильма. Он даже написал самостоятельно небольшой эпизод, который вызвал одобрение режиссера. После этого к нему заползала мысль: а не написать ли для следующей картины сценарий самому. Раньше он был уверен, что это ему не под силу, но теперь казалось, что он вполне способен и на такой подвиг. Что-то новое стало открываться в нем, забродили творческие соки. Ему и до этого бывало хотелось что-то сочинить, что-то снять. Иногда ему настолько не нравилось, как это делали другие, что возникало сильное желание вмешаться и все исправить. Но пока он сдерживал эти порывы.
  После очередной беседы с Казарцевым, Бенедиктов вдруг принял решение: если удастся, то следующий фильм он будет снимать сам, выступит одновременно и как сценарист, и как режиссер. Он справится и с той и другой ролью. У него уже возник замысел картины, но пока придется отложить его реализацию на потом. Сейчас во что бы то ни стало нужно завершить начатый проект. Если он добьется успеха, то к его имени будет приковано всеобщее внимание. И тогда будет легче приступить к реализации новой идеи.
  Внезапно им овладело нетерпение, так хотелось приступить к новой работе. Он рассказал о своем намерении Лидии. Он полагал, что она будет сильно удивлена этим признанием, но она восприняла его как само собой разумеющееся.
  - А знаешь, - задумчиво произнесла, кладя голову ему на грудь, - я предчувствовала, что однажды с тобой такое случится. Особенно я были уверена, что ты захочешь это сделать в последнее время.
  - Почему именно в последнее?
  - Потому что ты талантлив, я всегда это знала. Будь иначе, ты бы не взялся за этот фильм. Я не знаю ни одного продюсера, кто бы поступил как ты: бросил успешный бизнес - и все поставил на карту. Ты понял, что это действительно нечто настоящее. Ты не представляешь, какое наслаждение играть по-настоящему подлинное. Мне так давно этого хотелось. Спасибо тебе, дорогой.
  - Если быть честным, я старался все же не для тебя, - ответил Бенедиктов.
  - Я знаю, но это и не важно. Ты делал это для себя, а сделал для всех нас.
  - Пусть так, но почему ты думала, что я захочу сделать фильм сам?
  - Но это же просто, если человек действительно талантливый, он никогда не остановится на достигнутом, а непременно пойдет дальше. Разве этого ты не знал?
  - Знал, но не думал, что такое случится со мной. Как-то уж много со мной странного происходит.
  - Но это же хорошо, значит, жизнь не останавливается внутри тебя. Сколько мертвых людей вокруг. А ты жив?
  - Я жив. Но иногда именно это пугает больше всего.
  
   78.
  
  Кайгородова выписали из больницы через две недели. Насте позвонил врач и попросил приехать за больным. Почему-то девушку сразу же охватила тревога, хотя ничего страшного в телефонном разговоре она не услышала. Но что-то в интонациях собеседника ее обеспокоило.
  Немного подумав, она направилась к Дормидонтовой. Услышав, что Кайгородова выписывают, она обрадовалась. И без раздумья согласилась сопровождать Настю в больницу.
  Перед тем, как выписать Кайгородова, с ними беседовал лечащий врач.
  - К сожалению, ничем порадовать вас не могу. Положение не простое. Сердце сильно изношено. Можно сделать операцию, но в таком возрасте риск велик. Мы разговаривали на эту тему с Александром Рюриковичем, он принял решение не рисковать.
  - Что же нам делать? - спросила растерянная Настя.
  - Вашему деду нужен покой. Отсутствие волнений - это гарантия того, что с ним ничего не случится. Потому что любой приступ может стать последним. Я говорю вам это, так как вы должны знать, в какой ситуации находитесь. - Врач замолчал и по очереди посмотрел на женщин. - Мы прекрасно знаем, кто такой Александр Рюрикович. Относимся к нему с большим уважением. И поверьте, делали все, что в наших силах. Но возраст и напряженная жизнь сделали свое дело. Поэтому теперь все зависит от вас.
  Пока Кайгородов одевался и собирал вещи, они сидели на диване перед входом в палату. Настя выглядела подавленной. Дормидонтова осторожно дотронулась до ее плеча.
  - Вы, я вижу, расстроились после беседы с врачом?
  - Я не знаю, что делать? Дед не станет меня слушаться. К тому же я боюсь сорваться. Мне вообще страшно. У меня такое чувство, что мы находимся на какой-то тонкой грани. Вы понимаете, о чем я? - посмотрела Настя на Дормидонтову округлившимися глазами.
  - Понимаю. - Нина Сергеевна прижала девушку к себе. - Не волнуйся так, моя девочка, - тихо, почти шепотом произнесла она, - я буду рядом с тобой. Если ты хочешь. - Настя кивнула головой. - Вместе нам будет легче справиться. Я тоже сильно волнуюсь за здоровье Александра Рюриковича.
  Из дверей вышел Кайгородов. Женщины бросились ему на встречу, внимательно разглядывая его. Он двигался довольно бодро, но Настя сразу заметила, как сильно он постарел. Он еще больше осунулся, лицо сморщилось, только глаза не изменились, смотрели все так же пристально и лучисто.
  - Приятно вас видеть, дамы, - произнес он.
  Настя вздрогнула, голос деда так же изменился, он стал более глухим. В нем, как ей показалось, зазвучали потусторонние интонации.
  Настя с одной стороны, Нина Сергеевна с другой взяли его за руки. Но он освободился.
  - Я сам пойду. Это придает человеку уверенность, что жизнь продолжается.
  Они вышли из больницы, сели в такси и поехали домой.
  - Нина Сергеевна, у меня будет к вам просьба, - вдруг произнес Кайгородов.
  - С радостью ее исполню, - тут же отозвалась Дормидонтова.
  - Мне хочется перед жильцами прочитать еще одну лекцию. Думаю, что последнюю. Вы поможете ее организовать?
  - Разумеется, Александр Рюрикович. Уверена, вы еще прочтете много лекций.
  Кайгородов отрицательно покачал головой.
  - Нет, это будет последняя.
  
  79.
  
  Пуртову позвонила Оксана. Они не общались довольно давно, и он стал потихоньку надеяться, что ситуация выправится сама собой. Вступать в борьбу с Самиевым ему жутко не хотелось, шансы на победу были ничтожными. Но в глубине души он понимал, что если у него не будет иного выхода, он примет вызов судьбы. Он всегда так поступал, сначала пытался увильнуть от него, а затем вдруг подчинялся внутреннему импульсу и устремлялся вперед. Как ни странно, это приносило хорошие плоды. Со временем он понял, что только так и следует поступать. Вызов судьбы - это указатель пути. И как не бывает подчас страшно, надо преодолевать себя и идти в указанном направлении. Только так можно достичь настоящей цели.
  Пуртов знал: есть люди, которым судьба вообще не бросает вызовов. Им жить безопасно и спокойно, зато ничего большого достичь они не в состоянии. Иногда он спрашивал себя: а хотел ли он, чтобы такое было бы и с ним? Ответ неизменно был отрицательным. Ему нравилось состояние борьбы, оно как бы поднимало его вверх, помогало ощущать себя человеком, наполняло парус его жизни буйным ветром приключений. С его точки зрения большинство людей, с которыми он сталкивался, никак не тянули на высокое звание человека готового идти на риск. Впрочем, бывали моменты - и Пуртов это ясно осознавал - когда и он сам не был достоин его. В такие минуты он погружался в меланхолию до того момента, пока жизнь снова не преподносила ему сюрприз в виде очередного вызова.
  И все же Самиев был таким вызовом, которого у него еще не было. А потому он хотел бы его избежать. Но когда позвонила Оксана, его сердце тоскливо вздрогнуло; он сразу же почувствовал, что его чаяния не оправдались.
  Голос девушки звучал взволнованно.
  - У меня всего несколько минут. Я не знаю, что делать, я вчера поссорилась с этим боровом. Он хотел, чтобы я... ну не важно, в общем, такой гадости в моей жизни не было. Я его так дернула за вонючий член, что он завопил от боли. Он пообещал мне, что я пожалею о содеянном. И заодно сказал, что тебе тоже не поздоровится. Он подозревает, что это ты меня против него настраиваешь.
  - Я-то тут причем, - пробормотал Пуртов.
  - Ему важно лишь то, что он думает, а не то, что есть на самом деле. Кроме себя он никого и ничего не признает. Ты мне поможешь?
  - Как?
  - Не знаю. - Голос Оксаны прозвучал жалобно. - Умаляю, придумай что-нибудь. Ты же смелый, я знаю. Эти гориллы возвращаются. Надеюсь на тебя.
  Связь прервалась. Пуртов сидел неподвижно. Он проклинал себя за то, что связался в свое время с Оксаной, за то, что затем прельстился, надо прямо сказать, мерзким предложением Самиева, и уступил девушку ему. И вот теперь он стоит перед дилеммой: оставить Оксану на произвол судьбы или поставить собственную судьбу под удар топора?
  
  80
  Нина Сергеевна очень оперативно выполнила просьбу Кайгородова и договорилась с жильцами таунхауза о том, что они придут на его лекцию.
   Она пришла к нему в квартиру, Кайгородов сидел в кресле, рядом с ним находилась Настя. На столе лежали лекарства. Судя по всему, он их недавно принимал.
  Дормидонтова грустно смотрела на Кайгородова, по ее мнению, выглядел он все хуже и хуже. Этот человек явно продвигался к смерти, ее тень все плотнее окутывала его лицо и фигуру. Она поймала взгляд Насти и поняла, что та думает точно так же.
  - Я договорилась, лекция состоится завтра, в девятнадцать часов, - сказала Дормидонтова.
  - Спасибо, Нина Сергеевна, - поблагодарил Кайгородов. - Для меня это очень важно. - Он о чем-то задумался. - Хочется высказаться напоследок. Хотя за свою жизнь я многое сказал, мне всегда казалось, что главное так и осталось не высказанным. Но самое забавное в этой ситуации, что я не совсем ясно представлю, а что действительно является главным? Как вы думаете, Нина Сергеевна?
   Дормидонтова почувствовала растерянность, она никогда не задумывалась над этим вопросом. Главное для нее было всегда то, что надо было решить или чем заняться в ближайшее время. Но она понимала, что ее собеседник спрашивает о другом.
  - Даже и не знаю, Александр Рюрикович. Мне кажется, как быть здоровым и счастливым. Когда человек здоров и счастлив, все остальное становится не столь важным.
  - А ты что скажешь, Настя? - поинтересовался Кайгородов.
  - Я думаю, самый важный вопрос: для чего существует человек?
  Кайгородов посмотрел на внучку и кивнул головой.
  - Но в таком случае надо задать более глобальный вопрос: для чего существует Вселенная? Впрочем, в том-то и проблема, что ответа на него не существует, а вот вопрос, зачем нужен человек, возникает постоянно. А как ответить, если неизвестно предназначение мирозданья? Отсюда и все беды и заблуждения.
  - Так какой же вывод? - спросила Настя.
  - Вот об этом мы завтра и попробуем поговорить.
  Перед уходом Настя задержала Дормидонтову.
  - Нина Сергеевна, а можно придет лекцию послушать один мой знакомый?
  - Вы же знаете, Настя, наши жильцы не любят незнакомых людей.
  - Я понимаю, но это очень важно для него. - Девушка умоляюще смотрела на Дормидонтову.
  - Ну, хорошо, пусть приходит.
  - Спасибо, Нина Сергеевна, - обрадовалась Настя и впервые поцеловала ее в щеку.
  После занятий Настя подкараулила Олега. Их отношения складывались как-то странно и очень неровно; периодически они встречались, гуляли, иногда довольно подолгу, но почти всякий раз расставались, если не в ссоре, то холодно, будто обидевшись друг на друга. Что, впрочем, не мешало новой встречи с заранее известным концом. Создавалось впечатление, что они сознательно, а скорей подсознательно завершали их таким образом, чтобы не произошло окончательного сближения. А вот почему они не желали или боялись его, это было не ясно ни ей, ни ему. Скорей всего после того, что случилось во время того сборища, все еще не рассеялось. И они все еще до конца не доверяли друг другу.
  - У меня для тебя есть новость, - сказала Настя.
  - И что за новость? - насмешливо посмотрел на нее Олег.
  - Сегодня дед будет читать лекцию. Ты тоже можешь прийти послушать.
  - Правда! - обрадовался Олег. - Я с преогромным удовольствием. Давно этого хотел. В Интернете есть несколько его лекций, только на английском языке. Мне даже пришлось засесть за него, так как не все понимал. - Он замолчал, затем недоуменно посмотрел на девушку. - Но ведь ты много раз мне говорила, что он не хочет больше читать никаких лекций. С чего это вдруг?
  Настя долго не отвечала.
  - Я так думаю, это что-то вроде завещания. Он сильно изменился после больницы. Во-первых, стал слабее, во-вторых, стал добрей. Раньше между ним и всеми остальными, включая меня, было какое-то незримое пространство. Я боялась войти в него, мне казалось, что произойдет что-то ужасное. Он меня если не убьет, то стукнет, или сделает еще что-то подобное. А сейчас я спокойно могу к нему приблизиться без опасения, что буду прогнана.
  - Ты мне никогда об этом не рассказывала.
  - Это были наши с ним отношения.
  - Почему же рассказала сейчас?
  - Не знаю.
  - Знаешь. Ты всегда все знаешь.
  Настя хмуро посмотрела на Олега.
  - Сам можешь догадаться, если не дурак, - довольно резко ответила она.
  Несколько мгновений он молчал.
  - А хочешь, поедем ко мне? - вдруг предложил он.
  - Зачем?
  - Просто так. Я у тебя был, а ту у меня нет. Так не принято в приличном обществе.
  - А у нас приличное общество?
  - Если побываешь у меня, будет приличное.
  - Тогда придется ехать.
  Олег посадил Настю в свою машину. И пока они ехали, то большую часть времени молчали. Насте было интересней наблюдать за ним, чем разговаривать, она еще ни разу не видела, как он управляет машиной. Делал он это лихо, смело шел на обгон, тормозил перед самым бампером впереди идущей машины. Такая манера не слишком ей нравилось, это был бессмысленный риск, рисование перед самим собой. Почему-то она невольно сравнивала Олега с дедом, хотя, что между ними общего, ей было не очень понятно. А вот различия были просто огромными. И все равно эти мысли настойчиво толкались в голове.
  Олег остановился у обычной многоэтажки. Они поднялись на лифте на последний этаж, и оказались в однокомнатной квартиры.
  - Вот здесь я живу. Это квартиру мне подарил отец на совершеннолетие. После чего исчез навсегда. Я даже не знаю, в какой стране он сейчас живет. Лишь каждый месяц он кладет мне деньги на карточку.
  - Он скрывается от полиции? - спросила Настя.
  - Нет. Как он объяснил мне, он хочет быть совершенно одиноким им в мире, чтобы вокруг не было бы ни одного близкого человека. Он желает приблизиться в абсолютной свободе. Люди же ему мешают.
  - Но он же должен зарабатывать деньги на жизнь, следовательно, общаться с людьми.
  - Ему это не надо, он богатый человек. Он довольно долго занимался бизнесом, как он мне пояснил, именно для того, чтобы однажды иметь возможность удалиться от всех.
  - Чем же он занимается?
  - Трудно определенно сказать, - пожал плечами Олег. - Может быть, медитацией или просто размышляет о тайнах бытия. Его всегда волновали такие темы. Да какая разница.
  - Но он же твой отец.
  Олег снова пожал плечами.
  - Он сам выбрал свою судьбу. Если он не хочет быть отцом, я не собираюсь быть ему сыном.
  - Но он же тебе помогает!
  - Да, спасибо ему. Впрочем, при таких деньгах это ему ничего не стоит. Я уверен, что он живет в какой-нибудь шикарной вилле на берегу океана, скорей всего на острове.
  - Почему ты так думаешь?
  - Он никогда не скрывал эту свою мечту. Жить там без мамы, меня и сестры.
  - У тебя есть сестра?
  - Да, старшая. У нее свою жизнь, мы почти с ней не общаемся.
  - А с мамой?
  - Тоже. Она вышла замуж, у нее молодой муж, мой ровесник. И ей не до меня. Она почти не звонит.
  - Получается, ты один?
  - Получается, - подтвердил Олег. - Хочешь чаю или кофе?
  - Хочу.
  - Так чай или кофе?
  - Все равно, сам реши.
  - Тогда чай, так как кофе у меня все равно нет, - засмеялся Олег.
  У Олега кроме чая нашлись печенье и конфеты, и Настя с удовольствием полакомилась ими. Она сама не совсем понимала, почему эти самые обычные кондитерские изделия показались ей такими вкусными.
  Из-за стола на кухне они переместились на диван в комнате.
  - Я тебе очень благодарен, что ты позвала меня на лекцию своего деда, - сказал Олег.
  - Ерунда, это было совсем не трудно.
  - Но ты могла даже не вспомнить обо мне. Какое тебе, в сущности, дело до меня.
  - Я же вспомнила.
  Они посмотрели друг на друга и внезапно потянулись друг к другу. Их губы впервые в жизни соприкоснулись.
  
  81.
  Настя смотрела, как медленно, но тщательно одевается дед. Обычно он довольно мало уделял внимание одежде, этот вопрос был явно для него второстепенным. Но сейчас все было иначе, он одел свой лучший костюм, выбрал из нескольких галстук, после чего повернулся к ней.
  - Как я выгляжу?
  Этот вопрос потряс Настю до такой степени, что она не сразу собралась с ответом. Ничего подобного от него она никогда не ожидала услышать, более того, даже представить не могла, что из его уст могут выйти такие обыденные слова.
  Кайгородов выжидающе смотрел на внучку, но Настя все никак не могла сообразить, что ответить. Скорей всего когда-то костюм хорошо сидел на нем, но в последнее время он сильно похудел, и сейчас костюм был ему велик. И он выглядел в нем некрасиво. Ей хотелось предложить ему поменять одежду, но она никак не могла решиться на это.
  - По-моему, все нормально, - наконец выдавила она из себя. - Вы выглядите хорошо.
  Кайгородов пристально посмотрел на Настю, словно ее слова вызвали у него недоверие. Скорей всего так и было. Но больше на эту тему он не стал говорить.
  - Нам не пора идти? - спросил он.
  Настя посмотрела на часы.
  - Есть еще пятнадцать минут.
  Кайгородов о чем-то задумался.
  - Твой молодой человек уже пришел? - вдруг поинтересовался он.
  Настя отрицательно покачала головой.
  - Он придет минута в минуту. Я его так просила.
  - Я рад, что он появится. Возможно, я совершил ошибку, что полностью отошел от дел. А в жизни нет ничего важней преемственности, когда она прерывается, сделанное тобой обесценивается.
  - Но почему вы так поступили?
  Кайгородов едва заметно вздохнул.
  - Не знаю, поймешь ли ты меня. Это была месть самому себе за то, что результаты моей деятельности оказались столь скудными. Я не должен был так поступать, ведь я сам много раз проповедал своим слушателям, соратникам: нам всем нужно запастись огромным резервуаром терпения, это работа ни на одно поколение. Но вот самому мне его не хватило. Я знаю, меня скоро не станет. - Настя хотела возразить, но Кайгородов жестом не позволил ей ничего сказать. - Не надо, хотя я не врач, но неплохо разбираюсь в медицине. Чтобы понять лучше человека, я немало изучал ее. Меня интересовал процесс развития болезней, мне казалось, что, исследую его, можно определить, что происходит с ним. Болезни никогда не бывают случайными, каждая из них отражает некие явления, они как бы подводят итог жизни. Всей или отдельных ее частей. Впрочем, я не об этом хотел сейчас сказать. В больнице я вдруг ощутил какой-то ужас, мною овладело ощущение непоправимой ошибки. Мне понадобилось некоторое время, чтобы осознать ее смысл. Я нарушил один из важнейших законов мирозданья: закон преемственности. После себя следует оставлять последователей, которые продолжат начатое тобой дело, разовьют его до новой стадии. Я же резко все оборвал. И вот теперь несу наказание. Надеюсь, что Олег станет одним из тех, кто продолжит движение. Мне показалось, что он имеет для этого все возможности. Он из тех, кто не готов смириться с неизменностью мира. Как ты думаешь, я не ошибаюсь в нем?
  Настя ощутила прилив волнения.
  - Мне кажется, он из таких людей, - сказала она не очень уверенно.
  - Это уже хорошо. Их так мало. Поэтому каждый на вес золота. В свое время мы их искали по всему миру.
  - А я такая же? - спросила Настя. Ее волнение усиливалось с каждой секундой.
  Лицо Кайгородова внезапно изменилось, оно приняло непривычное выражение вины.
  - Я был неправ в своем отношении к тебе, Настя, - вдруг мягко проговорил он. - Я воспринимал тебя как препятствие, помеху своему существованию. То, к чему меня принудили обстоятельства. Но теперь я уверен в том, что это совсем не так. Свои проблемы я переносил на тебя. Я бы очень хотел, чтобы ты стала бы моим продолжателем.
  В дверь позвонили. Настя пошла открывать и вернулась с Олегом.
  - Здравствуйте, Александр Рюрикович, - поздоровался он. - В холе уже все собрались. И ждут вас.
  - Мы идем, - ответил Кайгородов. - Только перед этим, дай, пожалуйста, Настя стакан с водой.
  - Я налью, - поспешно произнес Олег. Он подошел к графину, налил из него воды в стакан и протянул его Кайгородову.
  - Спасибо, - поблагодарил он.
  Внезапно Настя, наблюдавшая эту сцену, с удивлением заметила то, на что не обратила в первые минуты появления Олега внимания: он был в костюме и галстуке. Точно так же и ее дед. Это совпадение показалось ей не случайным, они оба понимали одинаково значение и торжественность момента.
  Кайгородов поставил пустой стакан на стол.
  - Я готов. Идемте.
  
  
  82.
   - Для того, чтобы понять, что из себя представляет человек, мы попытались найти в нем главные недостатки, на которые нанизываются, как на шампур, все другие важные качества. Споры были долгие и горячие. И все же, в конце концов, мы пришли к выводу о двух основных человеческих пороках: первый - это консерватизм, второй - конформизм. Они тесно связаны между собой, но при этом вполне самостоятельны, каждый отвечает за свой участок.
  Почему мы выделили именно эти два качества? Мы попытались понять смысл появление человека на земле, его возможные задачи, его особенности, как вида. Не скрою, все это не более чем версии. Человек остается загадкой, он связан незримыми узами с той частью мироздания, о которой мы знаем меньше всего, - мы ее назвали информационно-разумной. Но одновременно не менее плотно он связан и с материальной Вселенной, являясь, таким образом, чем-то вроде соединяющего моста между этими двумя частями великого космоса.
  Что это означает для человека? Его роль чрезвычайна велика, ее можно охарактеризовать примерно так: в мертвую материю он привносит разум и дух, а в разум и дух он приносит материальную основу. По-видимому, это необходимо для создания баланса, повышения устойчивости всей гигантской конструкции. А она далеко не так устойчива, как нам представляется. Я бы ее вообще охарактеризовал, как неустойчивую.
   С нашей точки зрения большой взрыв произошел по причине нарушения этого баланса. Была выдвинута теория, что предыдущее сознательное образование во Вселенной с задачей его предотвращения, коллапса мироздания не справилось. Почему так случилось? Мы подозреваем, что ответ можно получить из анализа состояния человека, того пути, который он прошел, того интеллектуального и духовного уровня, которого он достиг.
  Когда мы выдвинули нашу теорию о роли человека, то она подверглась едва ли не всеобщему осмеянию. Нам говорили: посмотрите, какое невообразимо гигантское мироздание и каковы ничтожные человеческие существа, копошащие на своей крошечной делянке. Люди ни на что не могут реально повлиять, в лучшем случае, на что они способны - это уничтожить землю. Но в масштабах Вселенной - это все равно, что лопнул шарик. Кто от этого может пострадать?
  Конечно, были и другие возражения. Но по большому счету они сводились к тем же аргументам. Однако во Вселенной все связано друг с другом, и расстояния и размер для ключевых процессов не имеет значения. Это нам кажется, что огромные расстояния делают одни части мироздания практически независимыми от других. Но это совсем не так, просто мы не видим иных связывающих нитей. Между тем, во Вселенной все тесно связано и переплетено друг с другом. И каждый фактор самым непосредственным образом влияет на все остальные процессы. Поэтому ситуация на самом деле совсем иная, все невероятно то переплетено. Отсюда и тот смысл и та роль, которая отведена человечеству.
  Перед нами возник вопрос: а в чем эта роль? Мы чувствовали, что она весьма значительна, если не более, но вот определить ее не так-то просто. Мы спросили себя: если главное отличие человека от всего остального - это наличие у него разума, то в чем тогда смысл разума и наделения его им наши головы? Наш вывод: разум обладает регуляторной функцией, является связывающим звеном различных процессов. Его задача - устанавливать и обеспечивать баланс в происходящих во Вселенной явлениях. Потому что они носят в своей основе крайне нестабильный и разрушительный характер.
  Снова возникает вопрос: если это все верно, то наш разум столь слаб, несовершенен и даже порочен, то какое же в таком случае соблюдение баланса он способен обеспечить? Мы не в состоянии навести порядок в собственном домишке, без конца конфликтуем друг с другом, а конфликты как раз свидетельствуют о том, что сам разум находится еще в предразумном, крайне неустойчивом состоянии. Тем самым, способствуя разбалансировки процессов. Спорить с таким очевидным наблюдением бессмысленно.
  Но почему мы так конфликты, я бы сказал: примитивно конфликты? Известная истина: что внизу, то и наверху, полностью отражает суть дела. Конфликтна, примитивно конфликта вся Вселенная. Это ведет к постоянному разрушению отдельных ее частей. Это продолжается до тех пор, пока процесс не достигает таких критических величин, что она исчезает целиком и возникает новая версия космогонии. Без разума Вселенная обречена, ее можно сравнить с автомобилем, у которого нет шофера. Аварии избежать невозможно.
  Разумеется, мы не ведаем, сколько раз повторялись такие сценарии. Да, для нас это не столь важно. Мы живем здесь и сейчас, в конкретном цикле. И отвечаем за него. Мне вообще кажется, хотя далеко не все согласны со мной, что в каждом цикле формы и виды разума были принципиально разные, проводилось что-то вроде эксперимента, опробовались разнообразные его формы на предмет выполнения на него возложенной задачи. И, судя по всему, всякий раз неудачно. Задача оказывалась не по силам. Почему? Оставим этот вопрос без ответа, удовлетворимся одной констатацией.
   Человечество - это еще один такой опыт. Именно поэтому мы все никак не можем найти братьев по разуму, так как либо их нет, либо они сильно отличаются на нас. И мы не можем их узнать.
   Таким образом, я попытался дать представления о миссии и значения человека. По крайней мере, так, как мы его поняли. Теперь продолжим ту линию, с которой я начал лекцию. Почему мы придаем столь большое значение таким человеческим качествам, как консерватизм и конформизм? В космическом разрезе разум, который не движется вперед, не сможет выполнить свою функцию - остановить гибель Вселенной, с какой-то точки начинает двигаться назад. Консерватизм означает, что он находится на уровне материи. Материя - это с одной стороны самая инертная, неподвижная часть мироздания, с другой - самая неуправляемая, подверженная неконтролируемому и непременному разрушению под воздействием внутренних сил и внешних влияний. Если разум консервативен, то он по сути дела подвержен тем же явлениям. Более того, он способствует ускорению протекания необратимых процессов, как бы служа катализатором для них.
  Те, кто полагают, что консерватизм останавливает или даже замораживает поток изменений, сильно заблуждаются. Они не видят внутренней его жизни. Это наглядно можно увидеть на примере стран, где правят крайне консервативные режимы; они представляются очень устойчивыми. Однако в какой-то момент они просто взрываются, прежняя система уничтожается полностью, зачастую вместе с самими государствами.
   Теперь немного о конформизме. Разум так устроен, что он проявляется при условии, если он независим и самостоятелен. И это отнюдь не какая-то прихоть Создателя, это необходимо для отрыва его от инертной космической субстанции, чтобы он мог противостоять и управлять ей. Только в этом случае он собирает в себе энергию созидания. По своей сути разум активен, более того, оппозиционен протекающим во Вселенной невероятно могучим процессам, которые вызваны ее материальной основой. Его задача - навязать ей свою волю, одухотворить сознанием. Можно привести много примеров: электроны, собранные в поток и двигающиеся в определенном направлении, порождают электрический ток. Это один из тех случаев, когда человечеству удалось победить материю, заставить ее подняться на другой организационный уровень. И это нам указание на то, каким путем следует двигаться.
  Но всякий раз такие прорывы возникают в том случае, когда человеческий разум отрывается от привычных представлений. Наука - это всегда разрыв с ними, но энергии одной науки явно недостаточно. Наука - лишь один из путей, и если он остается единственным, то глобальной пользы от него не будет. Развиваться должно не только знание и мастерство, но и понимание и осознание. Уже сегодня мы видим огромную пропасть в знаниях, в понимании устройства мира между небольшими группами ученых и огромной массой обывателей. Это опасное расхождение, происходит отрыв целого направления человеческой деятельности от общего движения человечества. Это может привести к тому, что оно как бы отвалится от него. Неподкрепленная общими устремлениями, эта энергетика уйдет в никуда, бесцельно растворится в космических глубинах. Уже сейчас видны некоторые приметы этого процесса.
  Конформизм означает соглашательство с чужим мнением или позицией, а, следовательно, усиление инертности во Вселенной. Таким образом, происходит повсеместная концентрация и накапливание ошибок и заблуждений, торможение эволюции сознания. Это означает, что миллиарды людей отказываются от использования собственного разума в обмен на безопасность, спокойствие, лень. Неверные или устаревшие воззрения, многократно усиленные современными способами и каналами распространения информации, становятся доминирующими. Этот процесс постоянно набирает силу, так как общество почти не уделяет внимания воспитания в человеке нонкомформизма. Наоборот, господствующее в обществе идеология бесконечного потребления многократно усиливает стремление к конформизму, так как подменяет основополагающие ценности: вместо познания мира оно предлагает бездумное использование его возможностей. Искусство, политика, общественные движения пусть по-разному, но за редким исключением призывают к одному: комфорту и наслаждению. В любом случае для этого нужно найти механизм для приспособления к существующим условиям и порядкам, на что и уходит в основном вся энергия человека.
  Мое время подходит к завершению, поэтому я попытаюсь быть предельно лаконичным. Мы все более оказываемся в ситуации, когда человеческое сознание уплотняется, становится все менее проницаемым для восприятия новых идей. Только кажется, что современный мир открыт для них, проецирует их в невиданном ранее количестве. Это действительно так, но все это происходит на обочине цивилизации, новые идеи воспринимают буквально единицы. Массовое же сознание в силу стремительного роста народонаселения становится все более консервативным и конформистским. С момента рождения ребенку подсовывают бесчисленное количество стереотипов сознания и поведения, устаревшие взгляды на мир. Процесс достиг такого масштаба, что до некоторой степени началось попятное движение, мы все активней возвращаемся в прошлое, к архаичным, а зачастую и диким порядкам, все глубже погружаемся в мракобесие. Таков закон: если общество не способно двигаться вперед, в какой-то момент оно начинает идти назад.
  Мы видим, что существует все больше признаков того, что эксперимент с человечеством, о котором я говорил ниже, проваливается. Попутно замечу, что участившийся рост и сила катаклизмов на планете косвенно подтверждает эту тенденцию. Происходящие на земле процессы выходят из-под контроля планетарного сознания, приобретают стихийный, неконтролируемый, а, следовательно, все более разрушительный характер. Это прообраз большого взрыва, который однажды поглотит Вселенную.
  Увы, мы не видим и не понимаем того, что происходит. Мы ужасны слепы, вместо того, чтобы постигать тайный смысл вещей и явлений, заняты тем, что возводим вокруг себя бастионы невежества. Те же, кто пытаются их разрушить, становятся врагами номер один. Но однажды, все исчезнет в огнедышащем пламени, и мы так и не поймем, что могли, но не предотвратили трагический ход вещей.
  Большое спасибо вам всем за то, что уделили мне немного своего драгоценного времени и выслушали мои размышления.
  
  83.
  
   Ртищев слушал лекцию и одновременно поглядывал на незнакомого молодого человека. Он сидел рядом с внучкой Кайгородова, они держали друг друга за руки, из чего можно было сделать безошибочный вывод о том, какие отношения связывали молодых людей. Но Ртищева волновало совсем не это, а то, с каким лицом внимал словам лектора этот парень. Он явно старался не пропустить ни слова. К тому же, как заметил священник, записывал все на диктофон. Очень похоже на то, что в патриархии как всегда не ошиблись, у Кайгородова действительно появились в стране последователи. Этот юноша, судя по выражению лица, готов продолжить его дело.
  Он знает таких людей, не раз встречал их в жизни. Если ими овладеет идея, они посвящают ей всего себя. В этом плане он, Ртищев, очень чувствительный человек, редко ошибается. Поэтому этот слушатель со временем может доставить церкви немало хлопот. Ее и так критикуют со всех сторон. Ему даже иногда кажется, что и Бог ею не доволен.
  Ртищев прервал свои мысли и снова стал внимательно вслушиваться в голос Кайгородова. Да, его идеи могут завлечь, он рисует альтернативную церковной картину мироздания, находя в нем смысл пребывания человека. Многим именно этот смысл как раз найти и не удается. Ему самому часто казалось, что церковная доктрина уязвима в этом пункте; то, что она говорит на эту тему, по большому счету не убедительно. Он помнит, как во время одной частной беседы со священниками, высказал эту мысль. И увидел, как тут же смутились его собеседники, по их лицам он понял, что и они не уверенны до конца в правильности многих теологических постулатов. Впрочем, думал иногда Ртищев, так ли это важно. Смысл религии не в том, чтобы объяснять, как устроен мир и даже не в том, что ждет человека после кончины, а в том, чтобы остановить его от падения в бездну зла. Если церковь справится с этой задачей, то можно считать, что она выполняет успешно свою миссию на земле. Беда в том, что пока эта цель никак нельзя назвать достигнутой, человечество то и дело срывается в эту мрачную пропасть. И, к сожалению, лекарство, как уберечь его от этого падения, отыскать так и не удалось.
  Ртищеву вдруг сильно захотелось пообщаться с этим молодым последователем Кайгородова. Захотелось понять, что же его так привлекает в этой космогонии? И что он думает делать дальше? Это нужно знать не только церкви, но и лично ему .
   Лекция завершилась, все быстро встали и покинули холл. Ртищев решил действовать. Он подошел к юноше, который собирался уже уходить.
  - Молодой человек, не ведаю вашего имени, - произнес он.
  - Меня зовут Олег.
  - А меня Николай Васильевич Ртищев. Я священник, протоирей. Надеюсь, это вас не смущает.
  Олег пожал плечами и посмотрел на стоящую рядом Настю. Та кивнула головой.
  - А почему меня это должно смущать?
  - Это радует. Не все любят священнослужителей. Впрочем, сейчас я хотел бы поговорить на другую тему. Точнее, задать несколько вопросов, если вы не против.
  - Да, сколько угодно, - разрешил Олег.
  - Сколько угодно, не стану, - едва заметно улыбнулся Ртищев. - Олег, что вы думаете о лекции?
  - Это то, что я хотел услышать. Мне всегда казалось, что в существовании человека должен быть смысл. Теперь я его нашел. Вы так не думаете, отец Николай?
   Ртищев почувствовал некоторое смущение. Почему-то он не ожидал, что и его будут атаковать вопросами.
  - Я нахожу смысл бытия в учении церкви.
  - То есть в сочетание того самого консерватизма и конформизма, о которых говорил Александр Рюрикович. А вы не боитесь, что если в мире случится беда, то это будет ваша вина. Догма вам дороже всего остального. Нам предстоит долгая борьба, отец Николай. Если вас не уничтожить, мы все рано или поздно погибнем.
  - Если я вас правильно понял, вы настроены на бескомпромиссную борьбу с нами.
  - А вы не оставляете нам никакой другой возможности, - усмехнулся Олег. - Вы сами непримиримы. Вас ничего не волнует, кроме собственного благополучия. Скажите честно, разве не так?
  - Такое действительно есть, но неужели вы полагаете, что именно этим и определяется вся миссия церкви?
  - А в чем еще? Все остальное только слова. Вы узурпировали Бога и снимаете с Него сливки уже столько веков. Пользуетесь тем, что в мире так много идиотов, которые вам верят. Но мы постараемся уменьшить их число.
  - Вы очень агрессивно и непримиримо настроены, молодой человек. Разве вы не знаете, что всегда есть возможность договориться, найти общую платформу.
  - С вами - никогда! - решительно сказал Олег и взглянул на Настю. - Если мы позволим вам в чем-то уговорить себя, это будет означать, что все наши усилия напрасны. И вы победили. Так что готовьтесь к битве, Николай Васильевич. А теперь, извините, мне надо ехать.
  Олег поцеловал в губы Настю и вышел из подъезда. Ртищев и девушка остались одни. Несколько мгновений они молчали.
  - Вы согласны, Настя, со своим молодым человеком? спросил Ртищев.
  - Да, Николай Васильевич, - после короткой паузы отозвалась девушка. - Я тоже так считаю.
  - То есть будете с нами бороться?
  - Буду.
  - Что ж, пойду я к себе, - произнес Ртищев. - При любом раскладе, Настя, я вам желаю счастья. И вашему молодому человеку - тоже.
  
  84.
  
  Джафар приехал к Рафиту поздно вечером с большим чемоданом в руках. И в отличие от первого своего посещения сразу же повел себя как хозяин квартиры. Осмотрел ее и выбрал себе место для проживания. Причем, сделал это таким тоном, словно все это принадлежало ему. Рафит не осмелился ему возразить. Не потому, что был против выбора гостя - ему было все равно, где тот поселится - а потому, что он подавлял его. И это ему сильно не нравилось.
  По восточному обычаю они сидели на ковре и ужинали.
  - Я завидую тебе, Рафит, - произнес Джафар.
  - Почему? - Рафит подумал, что речь идет об его квартире, о доставшимся от отца наследстве.
  - Тебе совсем скоро ждет самое большое наслаждение, которое существует на этом свете, ты отомстишь своим врагом. Ты увидишь их мертвые тела.
  По телу Рафита пробежала холодная волна.
  - Ты считаешь это самым большим наслаждением на земле? - спросил он, пристально глядя на Джафара.
  - Поверь мне, это именно так. С этим может сравниться лишь гибель за веру. Поэтому у нас так много тех, кто готовы отдать свою жизнь за нее. Этим мы сильней наших врагов. Я горжусь моими единоверцами.
  - Ты знал таких?
  - Конечно, я знал и знаю многих из тех, кто отдал себя за наше дело и кто готовится это сделать сейчас. Они надеются нас победить, полагают, что однажды у нас иссякнут ряды, что люди поймут бессмысленность этих жертв. - Джафар наклонился к Рафиту. - Этому никогда не случится. А чтобы такого не произошло, за это отвечает твой дядя.
  - А ты?
  - И я. Я его правая рука. - В голосе Джафара прозвучала гордость. - Тебе пора знать, что твой дядя большой человек в нашем движении. А оно быстро набирает силу. Все большое число мучеников за веру готовы встать в наши ряды. Поверь мне, мир гяур рано или поздно будет уничтожен. И мы с тобой внесем посильный вклад в это святое дело. Я знаю, Рафит, ты еще не полностью наш, у тебя есть колебания. Твой дядя так мне и сказал: Джафар, я тебе поручаю своего любимого племянника, помоги ему стать настоящим воином ислама. Я обещал ему это. И ты станешь таковым.
  Рафит молчал, он ощущал подавленность, но не знал, как ее выразить. Он вообще не знал, что следует, а что не следует говорить в беседе с Джафаром. Рафит почувствовал прикосновение к своему плечу.
  - Завтра мы начнем подготовку к нашему акту. Так что ждать уже недолго.
  
  85
   Бенедиктов с тяжелым сердцем ехал на съемочную площадку. В голове бесконечно крутились разные варианты решения вопроса, их было много. Но он точно знал, что все они нереализуемы. Он уже испробовал все, что мог, а если что-то что не испробовал, то только по причине того, что по своему опыту знал, что не сработает. Хотя сейчас он жалел, что все-таки не попробовал несколько возможностей; хотя шансы на успех были ничтожны, но иногда срабатывают именно они.
  Но сейчас об этом говорить было бессмысленно, уже все равно ничего не исправишь. Впрочем, особенно упрекнуть себя ему не за что, никогда еще он так не боролся, никогда с таким упорством не шел к цели. Он даже не ожидал от себя подобной самоотдачи и самоотверженности. И по праву мог гордиться собой.
  Но вот только гордость как-то не выкристаллизовывалась, внутри себя он ощущал пустоту. То, что случилось, это был какой-то провал, крах. Но не только лично его, а всей окружающей жизни. Раньше он как-то не задумывался всерьез над ее мерзостью и убогостью проявлений, он воспринимал все это в качестве естественной среды, в которой он вынужден действовать, находить решения. Что же делать, коли все так и есть, не ему же с его маленькими силами и возможностями попытаться изменить мировой порядок. Даже думать, не то, что предпринимать подобные действия, смешно.
  Но с какого-то момента он стал на все смотреть другими глазами. То, что он считал безумием, он вдруг захотел попытаться исправить. И вот результат, жизнь наказывает его за самонадеянность. Она зримо напоминает, кто есть он на самом деле, ставит его на свое место. Но вот что удивительное, так это то, что при всем том, что произошло, он не чувствует, что совершил ошибку, что поступил неправильно. Наоборот, внутри его не исчезает ощущение, что он на верном пути. Хотя этот верный путь привел его прямиком в тупик. Странно и даже в какой-то степени не совсем понятно, что же с ним происходит.
   Бенедиктов вошел в павильон и чертыхнулся про себя. Как неудачно он выбрал время для объявления. Как раз снимается одна из немногих сцен, в которых задействовала Лидия. Более того, она в ней играет основную роль. Теперь придется ждать, не прерывать же съемку.
  Ждать пришлось не меньше трех часов. Все это время Бенедиктов сидел так, чтобы быть незамеченным для съемочной группе. Но сам же он мог хорошо наблюдать за тем, что происходило на съемочной площадке.
   Ему нравилось как работает Казарцев, хотя, с его точки зрения, все можно было бы делать и быстрей. Но режиссер в каждом эпизоде пытался добиться максимальной выразительности, максимального эффекта, заставлял артистов при каждом новом дубле играть, хотя бы немного, но по-новому. И Бенедиктов уже не первый раз убеждался, что эти усилия были не напрасны, в конце концов, получалось и лучше и глубже. Казарцев обладал замечательной способностью к импровизации и заражал ею всех, кто с ним работал. И в первую очередь актеров.
  Бенедиктов знал, с каким удовольствием работает в картине Лидия, несмотря на то, что ей поручена далеко не главная роль. И сейчас он внимательно наблюдал за ее игрой. Она всегда ему нравилась, как актриса, хотя он находил у нее в этом плане ряд недостатков. Но сейчас он смотрел на ее игру - и не обнаруживал их. Лидия преобразилась, в ней появились новые, яркие грани и прежние недостатки растворились в них. Вот что значит настоящее искусство, когда не требуется постоянно насиловать себя, пытаться сотворить костюм образа в условиях, когда нет материала. Бенедиктов неоднократно видел, как многие артисты надрывались, раньше времени выходили в тираж, а там их ждала нередко преждевременная смерть. Он давно понял, что такое бесследно не проходит, искусство имеет одну особенность - она мстит за фальшь, ложь, за стремлением превратить его в средство безудержной наживы.
  Наконец эпизод сняли, и режиссер объявил перерыв. Бенедиктов вышел из своего укрытия и направился к съемочной группе. Все, словно что-то предчувствуя, установились на него.
  - Здравствуйте. Я прошу не расходиться, прямо сейчас мы проведем небольшое производственное собрание. - Бенедиктов замолчал, говорить ему было неприятно и тяжело. Но и выбора у него тоже не было. - Я очень доволен тем, как идет процесс съемки фильма. По моему мнению, картина получается очень хорошей. Поэтому мне особенно горько говорить то, что я вынужден сейчас вам всем сказать. - Он снова сделал небольшую паузу, его взгляд встретился с глазами Лидии. В них отчетливо читался ужас, она уже все поняла. - Поймите меня правильно, дорогие друзья, и поверьте, что я сделал все, что мог. Но мои силы оказались, увы, не беспредельны. У нас нет больше денег на продолжении работы над картиной. Все те источники, откуда я надеялся их получить, оказались бесплодными. Никто не хочет нас поддерживать, никому не интересно настоящее, глубокое кино. Я даже не в состоянии заплатить за аренду съемочного павильона. У меня остались средства как раз на то, чтобы погасить задолженности по зарплате. В ближайшие несколько дней вы получите ее. Но съемки придется прервать. К сожалению, не могу вам ничего обещать, я не знаю, сумеем ли мы продолжить их. Очень на это надеюсь, обещаю, сделаю все, что смогу. А уж там, как получится. Но сейчас вынужден объявить конец работе. Еще раз всем большое спасибо. Все трудились просто великолепно.
  
  86.
  
  Все произошло точно так, как и обещал Шестимиров. На общегородском собрании представителей ТСЖ Дормидонтова выступила с докладом о своем опыте работы, который был благожелательно принят аудиторией . Затем мэр города торжественно вручил ей грамоту за успешную деятельность. И, наконец, она была выбрана членом Президиума ассоциацией товариществ собственников жилья.
  Давно Нина Сергеевна не ощущала такого приподнятого настроения. Все внутри пело, она снова вернулась к активной деятельности. И не просто к активной деятельности, а к активной деятельности совершенно другого масштаба, на уровне города. О таком взлете она и мечтать не могла, еще недавно он ей казался абсолютно недостижимом. А теперь у нее есть своей участок работы, как бывшей учительнице ей поручили курировать программы обучения руководителей ТСЖ. Да и сама она с удовольствием тоже подучится. Хотя за время своей новой работы накопила определенный опыт, но в тоже время она отлично понимает, что знаний ей не хватает. Тем более, учитывая новый уровень возложенных на нее задач.
  Возбужденная она ворвалась в кабинет Шестемирова. У него были посетители, но при виде ее, он их тут же спровадил. И тут же бросился ей на встречу.
  - Поздравляю вас, Нина Сергеевна! Я знаю, что все прошло замечательно! - воскликнул он.
   - Да, Роман Вячеславович, я просто в восторге. И даже не представляю, как вас благодарить. Не будь вы...
  - Ну что вы, что вы, - расплылся в улыбке директор управляющей компании. - Моя заслуга минимальна. Просто вам воздали должное, вы прекрасно проявили себя на этом поприще. А вот что, давайте-ка выпьем за ваши успехи.
  Дормидонтова хотел возразить, да не посмела, к тому же Шестемиров, вряд ли стал бы ее слушать. Он решительно направился к бару, достал бутылку коньяка, две рюмки, печенье и конфеты. Затем усадил женщину за журнальный столик, а сам сел напротив, разлил напиток.
  - Выпьем за ваши замечательные успехи, дорогая Нина Сергеевна! Уверен, что это только начало, а дальше будет еще лучше. Я совсем не исключаю, что вас могут через некоторое время пригласить работать в департамент начальником отдела или даже заместителем руководителя.
  - Вы, в самом деле, так думаете, - засомневалась Дормидонтова. - Все-таки у меня уже пенсионный возраст.
  - Зато опыт и навыки. Это вполне реальный вариант, - заверил Шестемиров. - Поэтому предлагаю выпить за вашу успешную карьеру.
  Дормидонтовой ничего не оставалось, как только выпить.
  - Я так вам благодарна, - снова начала она. - Вы столько для меня сделали.
  - Мы просто сотрудничаем, каждый делает свое дело, - проговорил Шестемиров.
  - Я понимаю, но мне все-таки хочется вас чем-то отблагодарить.
  - Ну что вы, какая может быть благодарность. - Он на секунду замолчал. - Хотя одну небольшую вещь вы можете для меня сделать.
  - Какую?
  - Давайте еще выпьем.
  Дормидонтова безропотно пододвинула к нему свой бокал. Он быстро наполнил его.
  - Давайте выпьем за то, чтобы наше сотрудничество развивалось только по восходящей линии, - провозгласил он тост.
  - Не сомневаюсь, что так и будет, - откликнулась Дормидонтова. Она снова выпила. - Вы мне так и не сказали, что я могу для вас сделать?
  - Да, сущий пустяк. Раиса Ахмедовна обижается на то, что вы ей не совсем доверяете, сообщили в банк об отзыве ее право подписи. Верните ей это право.
  Просьба не понравилась Нине Сергеевне. Но о том, чтобы отказать ему, она и подумать не смела. Он столько для нее сделал.
  - Хорошо, Роман Вячеславович, я верну Раисе Ахмедовне право подписывать финансовые документы и получать деньги из банка.
  
  
   87.
  Когда Настя пришла домой, то сразу заметила, что дело плохо. Дед сидел на диване и раскачивался, одна рука были прижата к груди. Девушка бросилась к нему, заглянула в лицо, оно было мертвенно-бледным.
  - Плохо? - спросила Настя.
  - Да. - Кайгородову понадобилось немало сил, чтобы выдохнуть одно слово.
  "Скорая помощь" прибыла минут черед двадцать. Врач сделал укол и предложил ехать в больницу. Но Кайгородов отказался. Врач потребовал дать расписку в том, что больной отказывается от госпитализации. Настя быстро ее написала. Кайгородов не без труда поставил на листке свою подпись.
  Наста я и сама не очень понимала, почему была довольна тем, что дед не согласился поехать в больницу. Хотя сознавала, что с точки зрения лечения - это наилучший вариант. Кто знает, чтобы произошло сегодня, если бы бригада "Скорой помощи" не прибыла столь оперативно. Но девушка чувствовала, что ей не хочется расставиться с ним. Раньше хотелось, а сейчас нет. Что-то изменилось то ли в ней, то ли в их отношениях, хотя они по-прежнему общались не так уж и много. Зато не было былой настороженности, отчужденности. Произошло незаметное сближение. Когда Кайгородов лежал в больнице, она вдруг ясно ощутила, что он действительно близкий ей человек. К тому же других родственников у нее нет. И если с ним что-то случится, она останется одна во всей Вселенной. И когда она представляла масштаб своего одиночества, становилось страшновато. Она вдруг поняла, что прежняя обида не имеет значения и должна остаться в прошлом, как зажившая рана. И крайне опрометчиво тащить этот груз в будущее.
  После визита "Скорой помощи" под влиянием укола Кайгородов заснул. Настя занялась своими делами, но все время прислушивалась - не проснулся ли он?
  Обычно она старалась не заглядывать в его комнату, но на этот раз изменила своему правилу. И увидела, что Кайгородов уже не спит. Он внимательно смотрел на нее, и что-то вдруг кольнуло у нее в груди. Чтобы скрыть смущение, она опустила голову.
  - Вы не желаете поесть? - спросила Настя.
  - Немного попозже, - отозвался Кайгородов. - Я еще не совсем отошел от укола.
  - Хорошо, я загляну к вам поздней.
  - Посиди немного со мной, - неожиданно попросил Кайгородов.
  Настя села на стул рядом с кроватью деда. Он протянул к ней руку, положил свою ладонь на ее ладонь. Настя обратила внимание, какая худая у него рука. Ей стало не по себе.
  Кажется, он почувствовал ее состояние.
  - Я скоро уйду из этого мира, Настенька. - Кайгородов произнес эти слова спокойно, без всякой интонации.
  - Это не так, вам еще жить и жить, дедушка, - возразила Настя.
  - Я не об этом хотел с тобой говорить. Я тебе уже говорил: я знаю свое состояние. Поверь, ничего страшного в этом нет, таков закон Вселенной: мы переходим из одного мира в другой. Жизнь и смерть - понятие абсолютно бессмысленные, нет ни того, ни другого.
  - Что же есть? - спросила Настя.
  - Есть только бесконечные переходы из одного состояния в другое. Вопрос в ином: каким ты подходишь к этому очередному этапу. Сожалеть, плакать, если и следует, то не о том, что человек умер, а о том, готов ли он к этой трансформации, что он уносит из этого мира в тот? Вот в чем подлинная проблема. Ты меня понимаешь?
  - И да, и нет, - призналась Настя. - Я никогда не думала о смерти в таком контексте.
  - Поэтому я и заговорил с тобой на эту тему. С моей точки зрения я хорошо подготовился к предстоящему переходу. Мне есть, что туда нести. И у тебя нет причин жалеть меня, жалеть надо тех, кто бездарно растрачивает отведенные ему года жизни. Есть огромное множество людей, которые внешне живы, но внутренне совершенно мертвы. Именно они достойны сожаления. Когда я приехал сюда, познакомился с тобой, то сильно опасался, что ты как раз такая.
  - А что вы думаете сейчас? - затаив дыхание, поинтересовалась Настя.
  - Сейчас я знаю, что ты живая и изнутри и снаружи. И это очень меня радует. И твой молодой человек - такой же. Я хорошо разбираюсь в людях, по крайней мере, всегда чутко чувствую своих. Они отличаются от всех остальных, они смотрят на мир иначе. Это делает их жизнь трудней, зато насыщенней. К тому же за все надо платить. Зато она наполняется высшим смыслом. И поверь мне, это стоит того, чтобы чем-то пожертвовать, пойти на определенные трудности. Мое завещание и тебе и ему: если вы будете вместе, не бойтесь их, трудности закаляют. У кого их мало, становятся вялыми и безынициативными. Иногда я специально искал проблемы, чтобы затем искать способы их преодоления. Это наталкивало меня на многие мысли, я находил решения, которые без них я бы никогда не нашел. Полезно то, что требует усилий, сосредоточения мысли, энергии, воли, что увеличивает потенциал личности. Так уж все устроено, без этого человек деградирует. А в наказание за это его часто лишает даже понимания, что с ним происходит. Все беды от того, что люди не представляют, кем они на самом деле являются, каким силам служат. -Кайгородов убрал свою руку с ее руки. - Пожалуй, это все, что я хотел тебе сказать, внучка. Поступай смело, но не опрометчиво. И непременно рожай детей. Я поступил неверно, что дал жизнь всего одному сыну. Роди нескольких. Обещаешь?
  Настя невольно улыбнулась.
  - Обещаю.
  - Вот и замечательно. А теперь можно и поесть. Если не возражаешь, я не пойду на кухню, буду трапезничать здесь.
  - Разумеется, - вскочила Настя со стула, - я сейчас все принесу.
  Она бросилась на кухню.
  
  88
  
  Муссель вошел к Дормидонтовой как раз в тот момент, когда Раиса Ахмедовна прощалась с ней. Бухгалтер горячо благодарила Нину Сергеевну, поцеловав на прощание ее в щеку.
  Дормидонтова посмотрела на себя в зеркало и недовольно стерла помаду со щеки. Затем в задумчивости села в кресло.
  - Вы чем-то расстроены? - участливо спросил Муссель.
  - Даже не знаю, Валерий Михайлович. Такое чувство, что сделала что-то не то.
  - Может, это просто мнительность?
  - Скорей так оно и есть. Но что же делать, если эта самая мнительность не проходит.
  - Пройдет! - уверенно воскликнул Муссель.
  Нина Сергеевна кивнула головой, но как-то не уверенно.
  - А вот у меня прекрасное настроение! - произнес писатель.
  - Что-то случилось новое в вашей жизни? - не без настороженности посмотрела на него Дормидонтова.
  - И да и нет.
  - Издательство согласилось напечатать ваш роман?
  Муссель пренебрежительно скривил рот.
  - Плевать я хотел на все издательства вместе взятые. Меня больше они не интересует.
  - Странно от вас это слышать. А обед вас еще интересует?
  - Вы же знаете, ваш обед мне всегда интересен.
  - Так что же вас теперь интересует, раз не интересует издание ваших произведений? - поинтересовалась Нина Сергеевна, когда они уже сидела за обеденным столом, и Муссель с аппетитом хлебал свой любимый украинский борщ.
  Муссель оторвался от еды.
  - После лекции Александра Рюриковича я понял, зачем я писал столько лет. И почему должен продолжать свою работу. Это такое для меня облегчение, вы даже не представляете.
  - Ну, почему же, немного представляю, - не очень уверенно произнесла Дормидонтова. На самом деле, она весьма смутно представляла, что имеет в виду ее собеседник. Она понимала, что это как-то связано с последней лекцией Кайгородова. Но дело заключалось в том, что с самого начала она показалась ей не интересной и потому почти сразу отключила свой мозг от ее приема, точнее, переключила его на обдумывания своих дел. В ее голову залетали лишь отдельные фрагменты из речи оратора. И составить общую картину, о чем он говорил, для нее было затруднительно. Но сознаться в том, что она пропустила смысл того, о чем говорил Кайгородов, стеснялась.
  - Тогда вы должны понимать, как для меня это важно.
  - Разумеется. Но все же объясните поподробней, что все же произошло?
  Муссель удивленно взглянул на женщину.
  - Странно, я думал, это так очевидно.
   Дормидонтова почувствовала некоторый испуг. А что если, не найдя понимания, он разочаруется в ней? И все ее матримониальные планы постигнет крах. Нет, такого нельзя допустить. Зря она только одних продуктов на него извела целый вагон. Если посчитать ее затраты на эти цели, становится немного не по себе. А у него даже и мысли не возникает, что она пенсионерка, и для нее весьма накладно ежедневное кормление солидного и весьма прожорливого дядечку. Мог бы за это время внести свой вклад. Если память ее не подводит, он лишь раз принес коробку конфет. И очень этим гордился, словно тем самым осчастливил ее, по крайней мере, на пару лет. Боже, до чего все же мужчины умственно ограниченный народ. Жаль только, что женщины не могут без них обойтись. Вот и она ощущает и душой и телом, как тянет ее к этому несуразному человечку.
  - То, что очевидно вам, не всегда очевидно мне. Ведь я женщина, а женщины на многие вещи смотрят иначе, чем вы - мужчины.
  - Да я этого не учел, - пробормотал Муссель. - Вы хотите понять, что случилось в моей жизни. Я счастлив, как никогда.
  - Уж не полюбили ли вы кого-нибудь? - с ревнивым подозрением спросила Дормидонтова. Ей вдруг стало не по себе; а если пропали напрасно ее гигантские кулинарные усилия? Она этого не переживет.
  - Именно, вы правы, полюбил! - с восторгом воскликнул Муссель. - И вы прекрасно знаете этого человека.
  - И кто же она? - Давно Нина Сергеевна не испытывала такого волнения.
  - Она? - удивился Муссель. - Почему она? Он! Это наш дорогой учитель - Александр Рюрикович.
  У Дормидонтовой мгновенно отлегло от сердца.
  - Это великий человек! - поддержала она.
  - Разумеется. Но дело не только в этом, великих много, а такой, как он, один.
  Дормидонтова почувствовала недоумение.
  - В чем же его в таком случае особенность?
  - Неужели вы не понимаете, - поразился Муссель. - Он один из буквально считанных из побывавших людей на земле, которые способны давать смысл жизни другим. Я вас уверяю, дорогая Нина Сергеевна, это самое ценное из всех качество.
  - Вам видней, Валерий Михайлович, - осторожно проговорила она.
  - Именно так! - горячо произнес писатель. - Обрести смысл жизни - это означает найти счастье, которое тебя не покинет. Никакая любовь с этим не может сравниться.
  И снова у Нины Сергеевны стало тревожно на душе.
  - Неужели вы так думаете. По-моему, это ужасно.
  - Это прекрасно! - убежденно сказал Муссель. - Теперь, после лекции, я знаю, что мне делать, зачем все эти бесконечные усилия.
  - Что-то подобное вы уже говорили, - пробормотала Дормидонтова.
  - Да, говорил, но то было совсем другое, нечто отдалено предварительное. Я еще плохо понимал смысл своих ж слов, скорей транслировал их автоматически. А сейчас все окончательно встало на свои места.
  - И что там стоит на этих местах? - Дормидонтова, затаив дыхание, ждала ответа.
  - Все! В моей душе воцарилась гармония, которой не было много десятилетий. Но это не просто обычная гармония... - Муссель замолчал и всем своим видом показывал, что ждет от нее нового вопроса.
  Нина Сергеевна поспешила осуществить эту безмолвную просьбу.
  - И что же это за гармония?
  - Это гармония Вселенной! Наконец-то я знаю, зачем послан сюда, с какой целью вручен мне писательский дар. Теперь я уверен, он будет востребован. Я осуществляю отведенную мне часть общей великой задачи. Вы даже не представляете, Нина Сергеевна, как мне стало легко нести этот тяжелейший крест. И я буду это делать, пока хватит сил.
  Теперь Дормидонтовой стало тоскливо. Не исключено, что так все и будет. Но какова в этом сценарии ее роль? Что будет делать она? Продолжать до бесконечности кормить его обедами, чтобы он мог бы и дальше нести свой крест? Нет, такая почетная миссия ее никак не устраивает. Ей вдруг захотелось огреть его половником, который находился в кастрюле с борщом.
  - А мне что делать? - даже немного неожиданно для себя спросила она.
  Муссель недоуменно поднял голову, он явно не был готов к такому откровенному вопросу.
  - Как что? Вы будете помогать мне заботиться о целости и гармонии во Вселенной.
  А нормален ли он, подумала Дормидонтова.
  - Каким же образом?
  Муссель некоторое время молча смотрел на нее, он явно затруднялся с ответом.
  - Я буду писать романы, а вы будете находиться рядом и мне помогать.
  " В качестве кого", - захотела спросить Дормидонтова, но в самый последний миг не решилась. Она испугалась, что получит не тот ответ, на который рассчитывает. А она не желает сейчас так рисковать. Вместо этого она задала другой вопрос.
  - А как поможет написание вами романов целости и гармонии во Вселенной?
  Этот вопрос снова поверг Мусселя в замешательство.
  - Честно скажу, я не очень ясно представляю, как повлияет на это мои романы. Но почему-то я убежден, что такое влияние будет. А потому надо писать и писать.
  Дормидонтовой, в какой уже раз за разговор стало тоскливо. Она представила эту жизнь: он целыми днями бьет пальцами по клавиатуре компьютера, она же исполняет роль домашнего раба, готовит, стирает, вытирает пыль - и ждет, пока он обратит на нее внимания. Что-то такая участь ее не слишком привлекает. Надо найти способ как-то отвлечь его от этого бреда, внезапно осенило ее. Вот только как? Этого она пока не знала.
  
  89.
  
  Вероника и Игорь репетировали целыми днями. Она давно не помнила, чтобы муж был бы так чем-то увлечен. Он фонтанировал идеями. И хотя от большинства из них затем приходилось отказываться, однако на их смену приходили другие.
  Но не это беспокоило Веронику, а те испытания, которыми подвергалась ее тело. Она всегда его холила и лелеяла, ухаживала за ним, не жалея ни времени, ни средств. Тут же приходилось все делать наоборот, подвергать плоть различным и жестоким испытаниям. То было больно, то холодно, то жарко, приходилось пластырем закрывать раны, в течение длительного времени пребывать в неудобном положении. Правда иногда она чувствовала, что захвачена этим новым процессом, она ощущала себя созидателем нового мира. Это действительно становилось искусством, необычным, непривычным. Но разве от этого оно теряло свою ценность. Муж прав: новые формы несут в себе новое содержание, ошибаются те, кто полагают, что достаточно слегка модернизировать начинку - и все измениться. Это не так, в современном мире форма стала важней содержания, так как люди воспринимают почти исключительно внешнее, не желаю идти внутрь. И, между прочим, правильно поступают, так как в подавляющем большинстве случаев там все равно ничего нет. В лучшем случае имитация. Она превратилась во всеобщее занятие, все только и делают, что пытаются придавать пустоте хоть какой-то смысл. Отсюда и результат соответствующий, вернее, его просто нет. Люди равнодушно проходят мимо полотен, ради скуки читают книги, плюются, смотря бесконечное число фильмов, где каждый, если разобраться, повторяет предыдущий. Попытка таким образом отыскать смысл приводит лишь к окончательной его потери.
  Эту мысль Игорь повторял так часто и с таким удовольствием, что Вероника прониклась ею. Она соглашалась с супругом, что требуется прорыв в новое измерение, где все по-другому. Мы слишком застоялись, как лошади в конюшне, в старых стойлах, не можем покинуть их, хотя они все давно сгнили. Сколько можно пребывать на одном месте, пора двигаться вперед. И при этом смело заявить миру: все традиционные виды творчества изжили себя полностью и окончательно, их место - на свалке истории. И чем скорей они там окажутся, тем лучше.
  Эти мысли легли в основу манифеста нового искусства, который однажды предложил сочинить Игорь. Они сели рядом на диван. Вероника не без удивления заметила, что муж взволнован. И уж что было совсем непривычно, настроен торжественно, словно бы совершал нечто великое. Впрочем, именно так оно и было, он действительно намеревался объявить всему миру о своих целях и планах.
  Они просидели почти всю ночь, спать легли перед самым рассветом, когда уже за окном плотные сгустки темноты стали более прозрачными. Однако оба остались довольны результатом, им удалось написать, как им в тот момент казалось, по-настоящему революционный документ. Это был набор чеканных формулировок, хоронящих одну эпоху, и провозглашающих наступление новой эры. Они подолгу работали над каждым словом, добиваясь максимальной убедительности и экспрессивности.
  Однако один пассаж Веронике не очень понравился, она было воспротивилось против его включения, но Игорь не стал даже ее слушать. Наоборот, решительно заявил, что это самый важный абзац. Речь шла о том, что новое искусство не может существовать без жертвенности; именно ее отсутствие погубило прежние формы. Они оказались целиком выхолощены, так как были нацелены лишь на получение примитивных видов удовольствий. Но удовольствие можно получать и от еды конфеты, зачем тогда городить все эти гигантские сооружения. Они требуют уйму сил и средств, а отдачи от всего этого никакой. А причина одна - это все обман и ложь, это все не более чем забава или способ заработать деньги.
  - Помнишь, что говорил наш сосед Кайгородов, - возразил Игорь на ее попытки опровергнуть эти мысли, - искусство, которое не ставит перед собой большие цели, само деградирует и ведет к деградации общества. А мы с тобой выступаем против всего, что способствует человеческой и общественной дегенерации. Разве не так?
  - Так, - не совсем уверенно согласилась Вероника. Против чего она выступала, она понимала не до конца. Впрочем, в данный момент это имело второстепенное значение.
  Закончив сочинять текст, Игорь с явным удовлетворением перечитал его. Ему понравилось, что получилось.
  - Завтра начнем, - немного загадочно сказал он.
  Они неистово занимались сексом, после чего муж мгновенно заснул. Вероника лежала рядом, она думала о том, что она незаметно, но неуклонно вплывает в новую для себя жизнь. И хотя ей страшновато, но она благодарна Игорю за то, что он тащит ее в эту новую реальность. Сама бы она никогда не решилась войти в нее, но это необходимо сделать. Иначе она никогда не сумеет перешагнуть внутри себя черту, которая отделяет ее от нерешительной, слабовольной, стремящейся к покою девчонки и энергичной, знающей ради чего она совершает тот или ной поступок, самостоятельной женщины. А ей давно хочется стать именно такой, превратиться в заметную величину. Поэтому в свое время она и выбрали Игоря, несмотря на протесты родителей, так как ощущала в нем этот стержень. Он всегда куда-то рвался, к чему-то стремился, хотя понять его устремления порой было не просто. Но подсознательно она ощущала, что не это самое важное, а самое важное - это порыв, срывающий его с застывшей точки и перемещающий в какое-то иное пространственное измерение. Вероника сознавала, что самой ей без посторенней помощи сделать такой рывок не по силам. А стремление к подобному перемещению она ощущала с самого детства. И вот теперь она стоит на пороге осуществления главного своего желания. Хотя, что будет за этим порогом, сказать сейчас невозможно.
  
  90
  
  Ртищев завершил свои обычные утренние упражнения и теперь медленно возвращался к привычному состоянию. Впрочем, это состояние было не совсем привычное, пожалуй, за последние несколько месяцев так хорошо он еще себя не чувствовал. С некоторых пор он привык, что в его теле нашел приют страшный враг, который постепенно уничтожает его. Но сейчас к своему удивлению он не ощущал его присутствие. С одной стороны это радовало Ртищева, но с другой вызывало опасение, что это не более чем иллюзия или временное отступление. И он себя еще проявит. Причем, самым страшным образом. Ему, Ртищеву, хорошо известно, что нередко перед самым концом происходит улучшение самочувствия больного. Бог словно бы напоминает ему в последний раз о прелестях этого мира, прежде чем навсегда их лишить его. Но не является ли это с Его чрезмерно жестоким поступком?
  Но сейчас Ртищев решил, что не будет сосредотачиваться на всех этих моментах, а будет получать удовольствие оттого, что по телу снова заструилась энергия, которая благотворно орошает его органы и члены. К тому же он только что вернулся из захватывающего путешествия по иным мирам, и ему хочется пропустить полученные впечатления через свое сознание. Он заметил, что с недавних пор он погружается в них все глубже, а его ощущения становятся все более необычными. Его не отпускает чувство, что некоторые неведомые силы позволяют ему заглядывать во все более глубокие слои некого таинственного пространства, о существовании которого большинство людей даже не подозревают. Вот только его беспокоит одно обстоятельство, что не так-то просто разобраться - это дар или наказание? Ведь его вера ничего не говорит о существовании этой реальности. Поговорить бы на эти темы с Кайгородовым, но как-то не очень удобно. Он ужасно выглядел во время чтения лекции. Ему, Ртищеву, даже стало страшно. Но, слава богу, лекция благополучно завершилась. И все же тревога за него не только не исчезла, но усилилась.
  Раздался звонок в дверь. Ртищев недовольно вздохнул. Он знал, что это пришел Домнин. Он вчера позвонил и обещал его навестить. Отказать ему Ртищев никак не мог. Но ни видеть его, ни слышать сейчас ему не хотелось.
  Домнин пил чай и внимательно посматривал на Ртищева.
  - А вы лучше выглядите, чем даже несколько дней назад, - дал свое заключение осмотру протоирей.
  - Это вас удивляет? - со скрытой едкостью поинтересовался Ртищев.
  - Все в руках Господа, - взмахнул руками Домнин. - Его милосердие не знает границ.
  Ртищев кивнул головой. Он напряженно ждал, что последует дальше. Домнин явился со специальной миссией. Точнее, его миссия продолжается.
  - Мне кажется, Бог не столько милосерден, сколько справедлив, - осторожно заметил Ртищев.
  - А разве справедливость не есть высшее милосердие, - мгновенно откликнулся на вызов Домнин.
  Ртищев понял, что первый раунд остался за гостем. Он немного его не до оценил. Забыл про острый ум протоирея. Хотя они не раз спорили, и он мог иметь это в виду.
  - Вы правы, Владимир Валерьевич, - согласился Ртищев. - Но многим трудно согласиться с таким суждением. Люди часто считают, что то, что справедливо, отнюдь не милосердно. Это вызывает у них недоумение. Я бы назвал это историческим недоумением. И они упрекают церковь, что она далеко не всегда демонстрирует дух милосердия. Многим кажется, что церковь думает больше о себе, а не о пастве. Это мнение распространяется все шире.
  - Для нас - это не новость, - слегка пожал плечами Домнин. - Вы из-за болезни немного оторвались от церковных дел, с какого-то момента стали жить отдельной от них жизни. Мы же постоянно обсуждаем в своем кругу этот вопрос.
  - Наверное, вы правы, я отдалился от повседневны дел. Но, согласитесь, в чем-то это даже полезно. Появляется возможность посмотреть на некоторые процессы со стороны.
  - Может быть, - как-то рассеяно согласился протоирей. Его мысли явно блуждали по каким-то своим дорогам. - В таком случае вам должно быть понятно, что сегодня церковь переживает не простые времена. Дух неверия силен как никогда. Он обретает новое наполнение, очень опасное. Я бы даже сказал, что такого опасного духа неверия не было давно.
  - И в чем он, по-вашему, заключается? - спросил Ртищев.
  Несколько мгновений протоирей напряженно молчал.
  - Раньше дух неверия отрицал Бога, сегодня он сам пытается убедить, что является если еще не Богом, то уж точно дорогой к нему. А церковь стоит на пути этой дороги, как шлагбаум, и не пускает к Богу. Раньше церковь атаковали в лоб, сейчас же пытаются зайти ей в тыл. Вас ли мне убеждать, что это несравненно более опасное нападение. Наши противники ищут все более тонкие и точные обходные маневры. И, к сожалению, нередко находят. По крайней мере, многим так представляется. Видите, в какой не простой ситуации мы все оказались.
  - А когда она была простой, - проговорил Ртищев.
  - Согласен, никогда. Но чтобы справиться с очередным вызовом, важно понять его специфику. А она сложная, как никогда. Но мы справимся, мы много работаем над этим. Патриарх хочет, чтобы и вы присоединились к этой деятельности. Он считает, что ваш вклад может быть очень ценным.
  - Каким образом я должен присоединиться?
  - Мы стараемся просчитывать ситуацию на несколько ходов вперед. Нас очень беспокоит Олег Лазарев, друг Насти. Мы с вами уже говорили о нем. Кайгородов вот-вот уйдет из этой жизни, мы тщательно изучили его историю болезни. Речь идет о самой близкой перспективе. К тому же он сам принял такое решение.
  - Что вы имеет в виду? - Разговор для Ртищева протекал в режиме постоянно нарастающей тревоги.
  Домнин пожал плечами.
  - Он не хочет больше жить, считает, что сделал все, что мог. Пробил его час.
  - Откуда вам это известно?
  Домнин посмотрел на своего собеседника и усмехнулся.
  - Мы на протяжении многих лет внимательно изучали этого человека. Нам известны почти все нюансы его поведения. В последнее время он по сути дела отказывается от лечения. Раньше такого с ним не случалось. Это ясный и очевидный сигнал. Скажите, Николай Васильевич, вы будете огорчены его смертью?
  Ртищев ощутил, что попал в западню. Домнин не только не случайно задал этот вопрос, он аккуратно и настойчиво подводил разговор к нему. Это была проверка. Он, Ртищев, запамятовал, что протоирей славится такими приемами. Не случайно об этом человеке ходят разные слухи.
  - Смерть любого человека вызывает сожаление, - ответил Ртищев.
  Домнин отрицательно покачал головой.
  - Мы знаем, - сделал он акцент на местоимение "мы", - его смерть вызовет у вас большое огорчение.
  - Это преступление? - Ртищев не без труда сдерживал негодование.
  - Нет, не преступление. Но есть вещи хуже преступления. Есть вещи, которые не являются преступлениями, но которые не прощаются.
   Голос Домнина звучал тихо, но очень отчетливо. И Ртищев понимал, что это предупреждение, причем, крайне серьезное, которым не пренебрегают.
  - Я не заслужил такого упрека, - возразил Ртищев.
  Домнин несколько мгновений молчал. Затем едва заметно улыбнулся и кивнул головой.
  - Сам Кайгородов нас уже не так сильно беспокоит, его дни сочтены. Но нас волнует, что будет дальше. Этот Лазарев обладает большими лидерскими замашками. У вас возник с ним контакт. К тому же вы знакомы с его верной подругой - внучкой Кайгородова. Это не моя просьба, - протоирей сделал выразительнее лицо, - сблизьтесь с ними, наведите мосты. Это крайне важно. Нам предстоит серьезная битва. Я, надеюсь, что вы на нашей стороне.
  Взгляд Домнина требовательно остановился на лице Ртищева.
  
  91
  Все сидели за столом, словно как на поминках, хотя отмечали день рождения Лидии. Народу собралось не более десяти человек, и в просторной квартире Бенедиктова им было не тесно. Но это никого не радовало, как и богато накрытый стол. Напитков и блюд было предостаточно, чтобы накормить и напоить гораздо больше народа. Но присутствующие пили и ели мало. И если вначале еще произносились тосты, посвященные виновнице торжества, то вскоре все дружно забыли об этой теме. И в первую очередь сама Лидия.
  Впрочем, она и не хотела отмечать день рождения, сославшись на то, что нет настроения. Но Бенедиктов настоял на том, чтобы собрать гостей - часть участников съемки фильма. Он и сам точно не знал, откуда возникло такое желание. И, хотя он был согласен, что сейчас не совсем то время, чтобы веселиться, но побороть его он не смог. Вероятней всего он ощущал вину перед этими людьми, которым он многое пообещал, но не смог сдержать обещание. И теперь ему хотелось пусть немного, но загладить ее перед ними.
  С Казарцевевым они не виделись уже две недели две, он сразу же куда-то исчез, как только Бенедиктов объявил о прекращение съемочного процесса. Попытки выйти с ним на связь успехом не увенчивались до вчерашнего дня, когда неожиданно он взял трубку. И вот теперь он сидел рядом с продюсером.
  - Где вы были все это время? - поинтересовался Бенедиктов.
  - Домой ездил, к родителям. Приятно побывать в родных местах. Вот вы давно были в своих родных местах?
  - Давно, - вздохнул Бенедиктов. - Но что-то пока не тянет.
  - Еще потянет, - пообещал Казарцев. - Когда в жизни возникает пустота, всегда хочется вернуться к истокам.
  - Полностью согласен, - вмешался в разговор молчавший до сих пор Арбов, зато активно поглощающий алкогольные напитки. - Люди, когда не знают, что делать или как поступить, пытаются прильнуть к истокам. Им кажется, что таким образом они обретут новые силы.
  - А вы не согласны? - спросила Лидия.
  - Черт с два! - воскликнул Арбов. Он явно был изрядно пьян. - Все это ложь во спасение! - Он вдруг встал, держа в одной руке рюмку с водкой, в другой - вилку с наколотым на ней соленым огурцом. - Один едет домой к маме с папой, другой сидит в своей шикарной квартире и объедается. И никого ничего не беспокоит, все ребята, путем. Так выпьем же за всеобщее благополучие.
  Арбов выпил, однако никто не поддержал его тост. Судя по выражению лица сценариста, это его уязвило. Он снова наполнил рюмку и резво встал со своего места.
  - Хотите услышать правду, господа. Раз в жизни это стоит сделать. Чаще не надо, вы просто ее не выдержите. Не слышу возражений. Значит, можно говорить. Я думал, что вы действительно серьезные люди, которые понимают значение того, что делают. А мы делали великое дело. Никто из вас не знает, потому что я сознательно молчал, что над этим сценарием работал свыше пяти лет. Не помню, сколько раз его переписывал. Может это пятый, а может десятый вариант. Этот сценарий плод моих многолетних размышлений над миром, плюс попытка придать материалу совершенную форму. Я работал над каждой фразой, добиваясь абсолютной выразительности; каждое слово должно было попадать в яблочко, как стрела из лука швейцарского лучника. И в итоге создал подлинный шедевр. Да, шедевр, - повторил он. Арбов снова наполнил до краев рюмку. - А что вы сделали, дабы воплотить мое творение. Возникло затруднение - и сразу же все разбежались. Один отправился к истокам, - посмотрел сценарист на режиссера, - другой - сидит и ничего не предпринимает. А все потому, что всем наплевать. Вы недостойны моего пера, недостойны делать фильм по моему сценарию. - Арбов уже без тоста осушил до дна посуду. Затем обвел всех глазами. - Вы недостойны находиться в моем обществе.
  Внезапно он так резко отодвинул стул, что тот опрокинулся, а сам сценарист устремился к выходу. За Арбовым резко захлопнулась дверь, и в комнате же воцарилась тишина.
  - Я с ним согласна, - вдруг проговорила Лидия. - Мы тут сидим, словно бы ничего не случилось, вместо того, чтобы искать выход. А он всегда есть, только мы его либо не видим, либо не хотим видеть. Мы не можем все так оставить работу, Арбов прав, он написал великий сценарий!
  - Так уж и великий! - раздраженно буркнул Бенедиктов. - Очень мы любим раздавать превосходные эпитеты.
  - Я поддерживаю Лидию Александровну, сценарий просто супер! - произнес Казарцев. - Когда вы, Сергей Бенедиктович, объявили о приостановке съемок, я два дня, как минимум, не мог спать. Я ночью бродил по городу. Меня едва не пришили, какие-то парни набросились на меня. Отняли кошелек - и ушли.
  - Там было много денег? - обеспокоено поинтересовалась Лидия.
  Казарцев махнул рукой.
  - Да, какая разница.
  Все снова замолчали, но Бенедиктов отчетливо понимал, что присутствующие ждут его слов. Но что он им может сказать?
  - Я делаю все, что могу, - проговорил он и увидел, как потухло лицо Лидии.
  
  92.
  
  Несколько раз Пуртов общался с Оксаной по скайпу. Сеансы были не продолжительными, девушка опасалась, что ее застукают. Но и этого вполне было достаточно, чтобы понять, как ей тяжело. Она явно не договаривала, но из ее намеков можно было понять, что ей регулярно приходилось участвовать в организуемых Самиевым оргиях. Пуртов же прекрасно знал, что при всей ее раскованности и изощренности, подобные вещи ей всегда очень претили. Она даже не любила принимать с ним совместную ванну, делала это не часто и без большой охоты, уступая его нажиму. Его удивляло это ее целомудрие, тем не менее, оно было ей присуще. И теперь он понимал, какие мучения испытывает Оксана, находясь в полной зависимости от этого изощренного развратника. К тому же это сопровождалось жестокостью. Хотя девушка напрямую об этом не говорила, но по некоторым косвенным намекам он могу догадаться, что кроме нравственных. Она терпела еще и физические страдания.
  То, что Самиев был изощренным развратником, теперь Пуртов не сомневался. Он навел справки относительного него. Конечно, это следовало бы сделать до того, как он отдал Оксану этому человеку, но тогда его мысли и чувства были заняты совсем иным. Его сознание затмило желание попасть в этот совет при президенте. Но теперь ему было на это совершенно наплевать. К тому же совсем недавно был опубликован официальный список этой структуры, где его имени не было. Но Пуртов лишь равнодушно скользнул глазами по тексту; это обстоятельство почти не вызвало негативных эмоций, как то, что Самиев нагло его обманул. Можно почти не сомневаться, что с самого начала он и не собирался выполнять свое обещание, просто закинул приманку, а он, Пуртов, ее по глупости захватил.
  Мысль пойти к Самиеву и потребовать возвращение Оксаны сначала показалась ему нелепой. Но затем ее статус как-то незаметно стал меняться. Он имеет моральное право это сделать, ведь Самиев не включил его в состав Совета. Поэтому он может требовать освобождение девушки. На успех он не слишком сильно рассчитывал, но должен он что-то же предпринять. Скажем прямо, по отношению к ней он поступил омерзительно и обязан загладить свою вину.
  Пуртов позвонил Самиеву и попросил встретиться с ним. К его удивлению миллиардер не отказал, просто сказал "приезжайте, когда вам удобно" - и разъединился.
  Пуртов хотел было отправиться немедленно, но в последний момент не хватило решимости. То, что Самиев так легко и быстро согласился с ним встретиться, настораживало. Этот человек опасен, он способен на все, так как чувствует в этой стране свою полную безнаказанность. А теперь, когда он приближен к самым высшим руководителям государства, его ничем не удержать.
  Когда Пуртов на следующее утро садился в машину, то чувствовал волнение. Даже руки, лежащие на руле, подрагивали.
  Самиев встретил Пуртова посреди большой залы, куда его проводил охранник. Пуртова показалось, что Самиев раздался вширь еще больше. Пред ним располагалась на диване огромная туша, одним своим видом вызывающая отвращение. А если к этому прибавить мерзкое поведение этого человека, то не трудно представить, какие чувства испытывает Оксана.
  - Рад вас видеть, Андрей Леонидович, - приветствовал Пуртова Самиев. - Чего-нибудь налить?
  - Спасибо, нет, я за рулем.
  Самиев насмешливо посмотрел на гостя.
  - А я себе, с вашего позволения, налью. - Самиев наполнил бокал. - С чем пожаловали? Хотите выяснить, почему не попали в члены Совета?
  - Да, гори он синем пламенем этот Совет.
  - Вот как! - Самиев откровенно удивленно посмотрел на Пуртова. - Поверьте, я хлопотал за вас. Но президент самолично вычеркнул несколько фамилий. Сожалею, но среди них оказалась и ваша.
  - Я же сказал: гори этот Совет синем пламенем, меня он больше не волнует.
  - Тогда что привело вас ко мне?
  - Раз я не стал членом этого вашего долбанного Совета, верните мне Оксану.
  - Так вы за этим ко мне приехали?
  - Да.
  - Но мы с вами так не договаривались. Оксану вы отдали мне навсегда. Да и зачем вам она?
  - Какая вам разница? Хочу вернуть ее - и все. Прошу, отдайте мне девушку.
  - Не ожидал, что вы столь сентиментальны. Уж не влюблены ли?
  - Мне кажется, такой мелкий вопрос не должен вас интересовать, Павел Матвеевич.
  - А тут вы не правы, Андрей Леонидович. Для меня не бывает мелких вопросов. Потому что никогда не знаешь, что из какого вопроса в конечном итоге вылупится. Иногда вроде такая мелочь, а последствия наступают очень большие. А уж когда речь идет об отношениях между мужчиной и женщиной, то возможно всякое. Это я точно знаю. Тут такое подчас случается... - Самиев уставился на Пуртова.
  - Наверное, вы правы, - согласился Пуртов. - Но я бы не хотел вступать в дискуссию. Я бы хотел решить вопрос по поводу Оксаны.
  - Она вам жаловалась? - внезапно резко и требовательно спросил Самиев.
  - Нет, - мгновение поколебавшись, ответил Пуртов.
  - Значит, жаловалась, - убежденно проговорил Самиев. Его лицо приняло жестокое выражение.
  Пуртов понял, что этот разговор обернется для Оксаны новыми неприятностями. Самиев ей этого не простит.
  - Что она еще говорили? - спросил Самиев.
   - Ничего особенного она мне не говорила, - попытался защитить ее Пуртов.
  - Ненавижу, когда меня водят за нос! - угрожающе произнес Самиев и выразительно посмотрел на Пуртова. - Кто бы это ни был.
  Пуртов почувствовал холодок внизу живота. Но внешне он постарался выглядеть спокойно.
  - Поверьте, Оксана тут ни причем. Просто мне захотелось ее вернуть. Я совершил ошибку, когда отдал ее вам. Привык я к ней.
  - Напрасно, нельзя ни к чему привязываться, это рождает страдания. Когда я был на Цейлоне, мне об этом говорил местный буддийский монах. Это очень мудрая мысль, не находите?
  - Нахожу. Но я, к сожалению, не был на Цейлоне, а потому уже привязался. Поэтому и пришел к вам.
  - Очень долго мы говорим, а результата нет никакого. - Самиев допил бокал и поставил его на стол. - Сейчас вы его услышите. Если я захочу избавиться от нее, я вас извещу - и вы сможете ее получить. Но пока вам придется потерпеть. Я не ведаю, когда это может случиться. Других дел ко мне у вас нет?
  - Нет.
  - В таком случае радуйтесь, что наша встреча закончилась для вас благополучно. - На губах Самиева появилась зловещая ухмылка. - Второй раз с такой просьбой ко мне не приходите. Мне это не понравится. Думаю, что на этом наши совместные проекты завершены.
  Из-за спины Пуртова появился верзила-охранник и кивнул головой в сторону двери. Сопровождаемый им, Пуртов направился к выходу.
  
  93
  Рафит и Джафар впервые вместе отправились в институт, как сказал Джафар, на разведку. Они сидели рядом в метро, но не разговаривали. Рафит наблюдал за своим соседом, тот настороженно смотрел на стоящих в вагоне людей. Иногда, как казалось Рафиту, его взгляд приобретал какой-то зловещий характер. Впрочем, может быть, он и ошибался, его воображение чересчур возбуждено. И ему видится то, чего нет на самом деле.
  Еще накануне под пустяшным предлогом Рафит заказал для Джафара пропуск. Без всяких проблем Джафар ешо получил. Затем охранник, который обязан был осматривать все сумки, лишь безучастно скользнул по них взглядом. Да и в паспорт Джафара он не стал заглядывать, лишь бегло взглянул на выписанную в бюро пропусков бумажку.
  Они прошли в фойе и остановились. Джафар едва слышно рассмеялся.
  - Ты говорил, что у вас серьезная система безопасности. Одна формальность. Никакой сложности пронести бомбу не будет. Так что тебе, считай, повезло. - Он наклонился к Рафиту. - Знал бы, в какие места я проносил взрывчатку, - прошептал Джафар. - Могу предсказать, что начальник службы безопасности скоро будет уволен, он слишком плохо работает. Мы поможем устранить плохого работника? - слегка ударил Джафар по плечу Рафита.
  - Да, - так же негромко ответил Рафит.
  - Ну, пойдем дальше.
  Они беспрепятственно осмотрели весь институт. Джафар то и дело вынимал блокнот, и делал какие-то заметки, зарисовки.
  - Что ты делаешь? - спросил его Рафит.
  - Пытаюсь понять, где лучше заложить бомбу. От этого напрямую зависит, сколько будет жертв. Нам нужно, чтобы их было как можно больше. Ты согласен с этим? - пристально посмотрел на Рафита Джафар.
  - Да, - не без труда выдавил из себя Рафит.
  - Вот и я так думаю. Смотри, если заложить бомбу сюда, - Джафар указал место, - есть шанс, что упадет перекрытие. Здание старое, все из дерево, уверен, что давно сгнило. Сильный взрыв обрушит тут все и похоронит сразу многих под обломками. Ты со мной согласен?
  - Да. - На лбу Рафита выступил холодный пот.
  Джафар протянул ему платок.
  - Вытри лоб. И не беспокойся. Все у нас будет хорошо. Если за дело берусь я, то успех гарантирован. У меня еще не было ни одного прокола.
  Рафит кивнул головой. Джафар в очередной раз достал блокнот, сделал в нем несколько очередных заметок, затем спрятал его в карман.
  - Ну, все, можно и уходить.
  Они направились к выходу. Внезапно в фойе Рафит почувствовал чье-то прикосновение. Он резко повернулся и увидел Зою.
  - Рафит, привет. Как ты?
  Рафит покраснел. Сейчас он не хотел, чтобы они бы встретились. В другой раз и при других обстоятельствах, когда нет рядом Джафара.
  - Нормально. А ты?
  - И я. Только скучаю. - Зоя красноречиво взглянула на юношу. Затем перевела взгляд на внимательно разглядывающего ее Джафара.
  - Это мой родственник. Ему захотелось посмотреть, где я учусь, - пояснил Рафит. - Извини, Зоя, мы опаздываем на поезд. Мой брат сегодня уезжает к себе домой.
  Зоя кивнула головой.
  - А когда мы встретимся, Рафит? Мы несколько дней уже не виделись.
  - Скоро. Я тебе позвоню.
  Рафит видел, что его ответ не удовлетворил Зою. Но сейчас ему хотелось только, как можно быстрей уйти отсюда.
  - Хорошо, буду ждать, - покорно произнесла девушка.
  Рафит и Джафар вышли на улицу.
  - Это твоя девушка? - спросил Джафар. - Зачем она тебе, она же русская. Мы найдем тебе такую замечательную горянку, что ты сразу же о ней забудешь. Обещаю тебе, сам займусь этим делом. А эта пусть отправляется к шакалам, туда, где место для всех неверных.
  Всю оставшуюся дорогу Рафит не произнес ни слова.
  
  94.
  
  Дормидонтову никак не покидала тревога. По просьбе Шестемирова она снова разрешила Булатовой самостоятельно пользоваться банковским счетом. Но ее не оставляла мысль, что сделала она это напрасно. Хотя особых причин не доверять бухгалтеру у нее пока не появлялось. Нина Сергеевна всякий раз проверяла счета, сверяла расходы с приходом, но никаких нарушений, злоупотреблений не обнаруживала. Деньги шли на нужные Товариществу собственников жилья цели. Правда, несколько удивляло одно обстоятельство; суммы, которые снимались, были очень незначительны. Зато делалось это часто.
  Такие финансовые операции несколько смущали Дормидонтову, она не понимала, зачем так поступает Булатова, можно же снимать за один присест больше денег и не шастать так часто в банк. Ведь там иногда приходится стоять в очереди и тем самым терять время.
  Своим беспокойством она поделилась с Мусселем. Тот довольно надолго задумался. Затем оживился.
  - А если попытаться проследить за ней. И вообще, выяснить детали ее прошлой жизни. Вы же не делали это, вам ее предложили в качестве бухгалтера - и вы согласились.
  - Вы правы, я о ней ничегошеньки не знаю. Надо было, конечно, навести справки. А я как-то расслабилась, доверилась Шестемирову. А как не верить, он много для меня сделал. Не будь он, я бы не стал членом президиума городской ассоциации Товариществ собственников жилья.
  - Да, тут вы правы, - согласился Муссель и снова задумался. - А если он все это сделает специально?
  - Что значит специально?
  - Чтобы вы прониклись к нему доверием.
  - Но зачем?
  - Цель всегда можно найти.
  - Что же вы предлагаете?
  - Разузнать что-нибудь про эту бухгалтершу. Ведь не с неба же она к нам свалилась.
  - Не с неба. Пожалуй, вы правы. Но как это сделать. Не могу же я попросить Шестемирова дать мне информацию о том, где она раньше работала.
  - Да, это не просто найти нужную о ней информацию. Надо подумать, как это сделать так, чтобы она ни о чем не узнала. Если дело не чисто, ни в коем случае ее нельзя спугнуть. Вы понимаете?
  - Что ж тут не понять, - даже слегка обиделась Нина Сергеевна. Но тут же решила не углубляться в это чувство, сейчас у нее есть более важные заботы. - А вы мне, Валерий Михайлович, если понадобится ваша помощь, не откажите в ней?
  - Вы же знаете, Нина Сергеевна, я вам ни в чем не могу отказать.
  Эти его слова были приятны ее слуху. Она даже слегка покраснела. И почувствовала смущение. Взрослая, нет, даже уже пожилая женщина, а становится пунцовой оттого, что мужчина недвусмысленно выразил ей симпатию.
  - Хотите торт, я испекла сегодня, - предложила она гостю. В том, что он не откажется от угощения, Дормидонтова нисколько не сомневалась. Такого еще с ним не случалось ни разу.
  Мысль о том, чтобы разузнать прошлое своего бухгалтера, не покидала Дормидонтову. Так как прямых путей это сделать у нее не было, она после долгих размышлений решила прибегнуть к окольным. А для этого воспользоваться своим новым положением - члена президиума Ассоциации Товариществ собственников жилья. Ей повезло в том, что ближайшее заседание было назначено уже назавтра. И после его завершение она стала расспрашивать всех его участников о Булатовой. Однако никто ничего не слышал о ней. Нина Сергеевна уже отчаялась получить нужную информацию, как один из последних ее собеседников припомнил, что эта фамилия ему знакома, и она связана с какой-то историей.
  По настойчивой просьбе Дормидонтовой он стал припоминать, но мог вспомнить лишь то, где случилась сама эта история. Но и это уже было кое-что. Она вязала телефон того Товарищества и тут же стала звонить, так как ею вдруг овладело огромное нетерпение. Она договорились о встрече с председателем на следующий день.
   Дормидонтова предложила отправиться на встречу вместе с собой Мусселю. Она опасалась, что тот начнет искать причину для отказа, но он легко согласился. Они шли рядом друг с другом, и это был их первый совместный выход в люди. Нина Сергеевна думала о том, чтобы она чувствовала, если бы он был ее мужем? Это какое-то странное ощущение, ей еще не изведанное, несмотря на то, что ее жизнь клонится к закату. Интересно, а какие чувства у него? Она покосилась на своего спутника, и ей показалось, что он то ли немного смущен, то ли ощущает себя неловко. Может, жалеет о том, что согласился ее сопровождать?
  - Валерий Михайлович, вы не сожалеете, что отправились в этот поход? - спросила она.
  - Нисколько, Нина Сергеевна, - бодро отозвался Муссель. - Мне давно хотелось вас пригласить куда-нибудь.
  - И что же мешало? - удивилась Дормидонтова.
  - Опасался вашего отказа.
  - Да с какой стати вы полагали, что я вам откажу? Мы же с вами каждый день обедаем.
  - То обедать, а то пойти куда-нибудь.
   Дормидонтова подумала о том, что, наверное, так и не поймет до конца мужчин, она едва ли не открытым текстом каждый день говорит ему о своем желании быть вместе, а он стесняется ее пригласить на прогулку. Непостижимо!
  Им предстояло пересечь всю Москву, так как Товарищество, куда они направлялись, располагалось на другом конце города. Но их поездка оказалась не напрасной. Председатель, услышав про Булатову, тут же скривился. Оказывается, она тоже работала бухгалтером, но была выгнана со скандалом. В их доме одну из квартир занимала женщина-алкоголичка. Булатова уговорила ее продать ей свое жилье едва ли не за ящик отборной водки. Та согласилась, и сделка была оформлена. О ней стало известно после того, как сын этой женщины-алкоголички предъявил права на это жилище. Разразился скандал, с большим трудом удалось расторгнуть контракт и вернуть квартиру законному владельцу. После чего Булатова поспешила уволиться. Когда затем провели ревизию ее деятельности, обнаружили хищения. Так как сумма была невелика, то не стали публично обнародовать эти результаты.
  Дормидонтова и Муссель снова оказались на улице.
  - Теперь вы все поняли, Валерий Михайлович.
  - Все понял, Нина Сергеевна.
  - Вот только что нам с этим пониманием делать? Как вы думаете, Валерий Михайлович?
  
  95.
  
  Обычно Настя вставала довольно рано, умывалась, затем шла на кухню готовить завтрак для себя и для деда. После чего стучала в дверь его комнаты и приглашала на кухню. Так было и на этот раз. Но на ее стук никто не ответил. Это обеспокоило девушку. Она вошла в комнату - и сразу все поняла. Кайгородов лежал на постели, но как-то уж очень неподвижно и безжизненно.
  С учащенно бьющимся сердцем она приблизилась к кровати. Сомнений больше у нее осталось, перед ней лежало мертвое тело.
  Несколько мгновений Настя пребывала в полной неподвижности, затем затряслась в истерике и выбежала из квартиры. Ноги сами привели ее к дверям Дормидонтовой. Не думая о том, что еще ранний час, и она может спать, девушка что есть силы надавила на кнопку звонка.
  Прошло несколько минут, прежде чем отворилась дверь, и на площадку выглянула растрепанная Дормидонтовой с поспешно накинутом на ночную рубашку халате.
  - Что случилось?
  - Дед. - Больше Настя произнести ничего не смогла, так как захлебнулась рыданием.
  Но Дормидонтова все и так поняла.
  - Горе то, какое горе! - Она обняла девушку, Настя уткнулась в ее плечо. Так они простояли несколько минут. Затем Дормидонтова встрепенулась. - Что мы тут стоим, нельзя оставлять одного покойника. Идем.
  Дормидонтова подошла к кровати и стала смотреть на Кайгородова. Судя по спокойному выражению его лица, он умер без долгих мук, скорей всего во сне. И она почему-то ощутила некоторое облегчение; этот человек заслужил, чтобы его переход из одного мира в другой произошел бы легко, без страданий.
  Настя стояла рядом, и через короткие промежутки времени начинала рыдать. Дормидонтова обняла ее и слегка прижала к себе.
  - Не плачь, все случилось для него как можно лучше.
  От неожиданности девушка даже отпрянула от нее.
  - Как это, как можно лучше? - изумилась она.
  - Здоровье Александра Рюриковича было таково, что это следовало ожидать в любой момент. Зато он скончался во сне, без всяких мучений. Когда-то я читала, что Господь дарует такую кончину лишь мудрецам и праведникам. Поэтому радуйся за него, это великий знак.
   В глубине души Нина Сергеевна была сама немного удивлена своими словами, она не ожидала услышать их от себя. Раньше вряд ли она бы произнесла нечто подобное. Но, судя по всему, общение с великим человеком навеяла ее на непривычные размышления. Впрочем, припомнила она, такое случалось уже с ней раньше.
  Она увидела, что ее слова произвели на Настю некоторое впечатление, вместо того, чтобы снова зарыдать, она задумалась. Но затем все же снова заплакала. Дормидонтова решила ее больше не утешать, пусть выплачется, зато потом быстрей успокоится. Это она знала уже по своему опыту. Все дальнейшие хлопоты Дормидонтова взяла на себя. Первым делом она на входную дверь повесила черное покрывало. Занавесила все зеркала, после чего вызвала врача и представителей похоронного бюро.
  Через некоторое время в квартиру стали заходить жильцы дома. Первым появился Муссель, так как его позвала Дормидонтова. Он был так потрясен, что едва стоял на ногах. И ей пришлось его поддерживать за локоть.
  - Что же делать, - потерянно бормотал он, - мы же так не завершили его воспоминания. Получается, я не смогу написать книгу. Нам не хватило всего несколько месяцев. Все мои планы насмарку.
  Дормидонтовой было не слишком приятно, что в такой момент Муссель думает не об умершем, а исключительно о себе. Но она не осуждала его, а понимала, что иначе просто не может быть. Так уж устроен человек. У Кайгородова такое поведение вряд ли вызвало негодование, кто-кто, а уж он лучше многих знал человеческую натуру.
  Сама она уже почти успокоилась, к тому же необходимость заняться сразу многими делами отвлекали ее внимание. Поэтому с каждой минутой она все воспринимала спокойней и адекватней.
  Вторым проститься с покойным пришел Бенедиктов. Он долго и молча стоял рядом с кроватью, на которой лежал Кайгородов; Дормидонтова наблюдала за ним, ей показалось, что и он думает о чем-то своем, мысленно он находится далеко от происшедшего печального события.
   Бенедиктов подошел к Насте, выразил ей соболезнование. Затем почему-то обратился не к ней, а к Дормидонтовой.
  - Таких больше людей сегодня нет, - произнес продюсер. - Он был последним. Не знаю точно чего, но чего-то стало значительно меньше. Может быть, смысла и разума, совести. Извините, мне надо идти по срочным делам. Разумеется, я буду на похоронах.
  Бенедиктов вышел.
  Следующим зашел Пуртов. Дормидонтову удивило его поведение, ей показалось, что он не сразу постиг, что же произошло, такой рассеянный был у него вид. Но постепенно в его сознании стал проникать смысл того, что случилось.
  - Это огромная потеря для всех нас, - произнес он, не обращаясь ни к кому конкретно. - Благодаря нему, я многое понял. - Он замолчал, потом взглянул по очереди на Настю и Дормидонтову. - Я готов помочь материально с похоронами. Скажите, сколько нужно?
  - Спасибо, у нас есть деньги, - ответила Настя.
  - Но все равно, если вдруг понадобится... - Он замолчал, затем неожиданно произнес фразу, заставившую изумленно посмотреть на него обоих женщин: - А знаете, в том, что Александр Рюрикович умер, есть польза, по крайней мере, для меня. Теперь я лучше представляю, что мне делать, как поступать, Я непременно буду на похоронах, сообщите мне.
  Игорь и Вероника Минтусовы пришли, держась за руки. Вероника сделала усилие над собой, чтобы посмотреть на покойника. А затем уткнулась в грудь мужа.
  - Он не должен был умирать, - проговорила она. - Такие люди должны быть бессмертными. Ты согласен?
  - Среди людей бессмертных не бывает, - отозвался Игорь. - Лучше смотри на него, ты должна его запомнить на всю жизнь.
  - Мне почему-то очень тяжело, - ответила Вероника, по-прежнему не смотря на Кайгородова. - Сама не знаю, почему, но не могу себя пересилить.
  - Ты должна это сделать. - Минтусов заставил жену посмотреть на покойника.
  Вероника подошла к Насте и обняла ее.
  - Я знаю, как вам тяжело. Заходите к нам в любое время. - Правда, Игорь?
  - Без всяких церемоний. Мы будем рады.
  Рафит вошел в квартиру и остановился у входной двери. Он явно испытывал смущение и не знал, как себя вести. Дормидонтова подошла к нему.
  - Проходите, молодой человек. - Она не сразу вспомнила его имя. Он всегда старался вести себя как можно неприметней.
  Рафит подошел к Насте, выразил ей соболезнование, затем приблизился к покойнику. Он стоял неподвижно перед ним, погруженный в свои думы. Дормидонтов наблюдала за молодым человеком, к ней вдруг пришла мысль, что все рядом с Кайгородоым погружаются в свои размышления. Удивительно свойство этого человека, даже когда он умер, заставляет людей мыслить.
  Рафит вдруг встрепенулся, посмотрел вокруг себя и почти вылетел из квартиры.
  Последним появился Ртищев. Он медленно вошел в квартиру и сразу же направился к телу. И что-то стал едва слышно говорить. Дормидонтовой показалось, что он произносит молитву. Она была права, так как священник перекрестил покойника. Затем подошел к ней.
  Дормидонтов поразилась его виду, это был вид человека, испытывающего муку.
  - Это знак, который нам дает Господь, - произнес он, не без труда размыкая губы. - А если все кончилось? Есть люди, много людей, которые умирают. И ничего не умирает. А есть люди, которые умирают, и все заканчивается. Как вы думаете, это не тот случай?
  - Мы же живы, Николай Васильевич. Разве не так? Вот Настя, его внучка, она совсем молоденькая девушка. Почему она должна умирать? Вы слишком потрясены?
  - Да, я потрясен, - согласился Ртищев. - Но не самой смертью Александра Рюриковича, ведь мы все смертны, я потрясен, что ничего не происходит. И это самое ужасное, что может происходить.
  Нина Сергеевна нахмурила лоб, она не совсем уяснила себе, о чем говорит священник. Хотя вряд ли в данный момент это было столь важно.
  - Мне кажется, самое лучшее, если все останется, как и было, - ответила она. - Перемены опасны.
  - Вы правы, - наклонил голову Ртищев и медленно побрел к выходу. Внезапно остановился. - Но отсутствие перемен не менее опасно. А может быть, и более.
  
  96.
  
  Рафит и Зоя впервые гуляли после довольного долгого перерыва. Рафит был в плохом настроении, его угнетало сразу несколько вещей. И в первую очередь то, что он собирался сказать девушке, хотя меньше всего на свете он хотел произнести именно эти слова. Но иного выхода он не видел.
  Зоя быстро заметила его плохое расположение духа.
  - Ты сегодня какой-то странный, словно не рад нашей встрече. - Зоя и не скрывала обиду.
  - Я рад, дело совсем в другом, - поспешил произнести Рафит. - У нас в доме вчера умер сосед.
  - Сосед? - удивилась Зоя. - И что? В нашем доме регулярно кто-то умирает. Если всякий раз так сильно огорчаться, радоваться жизни времени не останется. Это же не близкий тебе человек?
  - Нет, я практически с ним не общался.
  - Тогда я не понимаю.
  - Это был необычайный человек, таких мало на всей земле. Он был очень мудрый.
  - Ты мне не говорил о нем.
  - Не говорил, потому что не понимал, каким он был.
  - А как он умер, понял. Как-то очень все странно, ты это не находишь? - Зоя с сомнением смотрела на Рафита.
  - Наверное, со стороны это действительно кажется странным. Но это так. Незадолго до смерти он прочитал жильцам дома лекцию. Там он высказал необычные мысли. Я в таком ключе никогда раньше не думал.
  - И что он сказал?
  - Он сказал, что он того, каким будет человек, напрямую связана судьба всей Вселенной. Мы как бы балансир, от нас зависит, в какую сторону пойдет развитие мироздания.
  Некоторое время Зоя сосредоточенно молчала.
  - Ты тоже так считаешь? - спросила она.
  - Не знаю, трудно понять. Но если он прав?
  - Тогда, тогда... - девушка растерянно замолчала, - мы как-то должны по-другому себя вести.
  - Наверное, ты права. Но как?
  - Не представляю. А этот человек ничего не сказал?
  - В общем, ничего.
  - Наверное, в первую очередь надо быть честными. Мне кажется, это главное, с чего все начинается. Вся мировая мерзость от вранья, - вдруг решительно заявила девушка.
  Рафит аж вздрогнул. Она права на все сто процентов, понял он. Но ему все равно придется соврать, иначе он поступить не может. Правду он не может сказать ни при каких обстоятельствах.
  - Да, ты очень точно сказала, - согласился Рафит. - Поэтому я вынужден тебе кое-что сообщить, - потухшим голосом произнес он.
  - Что сообщить? - Почувствовав неладное, Зоя испуганно посмотрела на юношу.
  - Так получается, что у меня изменились жизненные обстоятельства. И я совсем скоро уеду, далеко и навсегда. Мы больше никогда не увидимся.
  - Но почему, Рафит, я могу уехать с тобой.
  - Поверь, я бы очень этого хотел, но это невозможно. Я уезжаю один.
  - Скажи честно, ты меня бросаешь.
  - Так получается, Зоя. Это наша последняя встреча.
  Рафит наклонился, чтобы ее поцеловать, но она вырвалась и помчалась по тротуару. Внезапно Зоя остановилась и повернулась к нему.
  - Я тебя не люблю и никогда не любила! - выкрикнула она и побежала дальше, уже больше не оборачиваясь.
  
  97.
  
  Сообщений о кончине Кайгородова почти не было, Настя постаралась, чтобы эта информация не распространялась широко. Ей не хотелось делать похороны деды публичными. Пусть его проводят те люди, среди которых протекал заключительный период его жизни. Ведь он не случайно отошел от дел, он хотел провести его в одиночестве, наедине с самим собой. Она хорошо помнила, как незадолго до смерти он сказал ей, что его никогда не привлекала ни слава, ни популярность, наоборот, они мешали ему. Истинный мудрец живет незаметно, известность требуется для умственно и духовно ограниченных, она компенсирует их неполноценность, дает суррогат смысла бытия.
  Но сохранить тайну смерти не удалось, к моменту выноса тела у дома собралось несколько десятков человек. Многие из них приехали на машинах, в итоге образовался довольно длинный похоронный кортеж.
  Еще больше людей поджидало похоронную процессию возле кладбища. Причем, их оказалось так много, что кто-то вызвал наряд полиции. Полицейские не без изумления наблюдали за движением колонны, их никто не предупреждал, что хоронят какую-то знаменитость. Они явно не представляли, как следует себя вести в такой спонтанно возникшей ситуации. Но, к счастью, пока было все спокойно, никаких эксцессов не происходило.
  Никого митинга не предполагалось, но люди хотели высказаться. И он затянулся больше чем на час. Настя слушала выступления ораторов, и ее охватывала гордость за то, что является внучкой такого человека. И одновременно горечь, что их совместная жизнь осталась в прошлом. Как мало она воспользовалась предоставленной ей судьбой уникальной возможностью. Она была занята собой, а надо было бы заниматься в первую очередь им.
  Настя вошла в пустую квартиру, в которой больше не было деда. Устало села в кресло. Рядом с ней примостился Олег.
  - Как думаешь, что теперь будем делать? - спросила она.
  - Не беспокойся, дел на многие жизни хватит, - ответил Олег. - Он свое дело сделал, теперь наша очередь. Ты сегодня видела, сколько у нас сторонников. А ведь это только их совсем маленькая часть.
  Настя долгим взглядом посмотрела на Олега.
  - Если хочешь, ты можешь переехать сюда. Займешь комнату деда. В компьютере остались его записи. В последнее время он довольно много писал. Кажется, он хотел выступить с еще одной лекцией. Но не успел.
  - Ты действительно хочешь, чтобы я переехал сюда?
  - Думаешь, я предлагаю это сделать тебе ради вежливости?
  - Я согласен, - сказал Олег.
  
  98.
  
  Пуртов с армии не держал пистолет, но сейчас он удобно лег в руку. Эту игрушку он приобрел вчера, сразу же поехал к себе на дачу и там устроил стрельбу. Когда он служил в вооруженных силах, у него это получалось совсем неплохо, его меткость отмечали даже командиры. А ведь в парашютно-десантных войсках службу несли асы, их трудно было чем-то удивить. Однако ему удалось.
  Пуртов тренировался в стрельбе целый день. Делал перерывы - и снова возобновлял занятия. И в какой-то момент почувствовал, как восстанавливаются прежние навыки. Да, когда-то он был лихим бойцом, многое умел. По-другому было просто нельзя, в той среде невозможно было быть отстающим, он сразу же становился изгоем. А он, Пуртов, всегда этого боялся. И даже не столько боялся, сколько его гнала вперед какая-то неясная сила. Ему хотелось не только не отставать от других, но быть впереди всех. Он не представлял, как можно иначе, человек просто обязан стремиться быть первым или, по крайней мере, среди первых. Иначе само пребывание на земле теряет всяческий смысл. И вот теперь настала пора перейти от слов к делу и доказать себе, что это были не просто абстрактные мысли, а мысли, которые реально управляют его поступками.
  Пуртов продумал операцию ровно настолько, насколько позволяли обстоятельства. Он понимал, что риск велик, но уменьшить его не было никакой возможности. На кон ставилась его жизнь, но иногда возникают ситуации, когда приходится делать и такие ставки.
  С Оксаной они все обсудили по скайпу, она согласилась с ним, что иного выхода нет и надо идти на риск. Она была настроена столь решительно, что даже оборонила фразу, что лучше смерть, чем такая жизнь. Впрочем, сами переговоры с ней уже были рискованными; Пуртов не мог быть уверенным, что линия не находится под контролем службы безопасности Самиева. Но тут уж как повезет.
  Он подъехал к дому, где жила Оксана. Вышел из машины и стал ждать. Главное, это было попасть внутрь подъезда, если не удастся, весь план обречен. Он долго ломал голову, как это сделать, а подсказала ему Оксана. Идея была проста, а потому могла сработать.
  Оксана заказала в престижном бутике очередную шубу, доставить которую были обязаны к определенному часу. Вопрос этот должен был согласован со службой безопасности. Она разрешила приход посыльного, так как такие визиты случались часто. И вот теперь Пуртов ждал его появления.
  Посыльный оказался пунктуальным. Пуртов увидел, как он идет к дому. Это был юноша, невысокий и, судя по телосложению, не обладающий большой силой. Справиться с ним было не сложно.
  Пуртов вышел из машины и пошел навстречу посыльному. Они поравнялись. Пуртов схватился за пакет, который нес юноша, и одновременно вырубил его приемом, которому его научили двадцать лет назад в десантных войсках.
   Посыльный вскрикнул и рухнул на землю. Прийти в себя он должен был минут через десять, этого времени должно было хватить на всю операцию.
  Пуртов поспешил к подъезду. Нажал на кнопку звонка. Раздавшийся в ответ голос поинтересовался, зачем он пришел.
  Пуртов объяснил, что он посыльный. И дверь, словно по волшебству, отворилась. Он сделал несколько шагов и уперся в охранника. Тот с явным недоверием смотрел на Пуртова.
  - Давайте, что принесли, - приказал он.
  Пуртов протянул пакет, тот взял его. В этот момент он направил на него струю из баллончика. Газ был нервно-паралитический, моментального действия. Охранник оказался почти мгновенно нейтрализован. Путь к Оксане был открыт.
   Пуртов бросился к лифту, который помчал его на нужный этаж. Едва он вышел из кабины, дверь квартиры отворилась, и из нее быстро вышла Оксана. Пуртов предупреждал ее, чтобы с собой она не брала никаких вещей, это замедлит их бегство, а дорога каждая секунда.
  Пуртов держал створки лифта открытыми, Оксана вбежала в него, и кабина тут же полетела вниз. Но шум подъемника привлек внимание охраны, несколько человек выскочили из соседней квартиры.
  Соображали и действовали они быстро, почти мгновенно оценив обстановку. Но пока поднимался вызванный им второй лифт, который Пуртов предварительно опустил на первый этаж, это давало ему и Оксане небольшой выигрыш во времени. Речь шла о нескольких десятках секунд, но Пуртов помнил наставления командира, что есть ситуации, когда дорого даже одно мгновение, способное спасти или лишить жизни. Сейчас был именно тот случай.
  Они выскочили их лифта и помчались к выходу. Внезапно Оксана споткнулась и брякнулась на пол. Пуртов подбежал к ней и стал помогать вставать. Но те самые драгоценнейшие секунды были потеряны. Послышался звук останавливающегося лифта. Пуртов мгновенно достал из кармана пистолет и встретил появление охранников несколькими выстрелами. Он никого не хотел убивать, а потому целил им в ноги.
  Пуртов и Оксана бросились к выходу. Раздался выстрел, пуля пробила рукав бизнесмена, но руку не задела. Они выбежали на улицу и помчались к машине. Один из охранников, скорей всего не пострадавший, тоже выскочил из подъезда.
   Пуртов и охранник практически выстрели друг в другу одновременно. Охранник схватился за плечо. Пуртов и Оксана добежали до машины. Так как он оставил ее с работающим мотором, это позволило им мгновенно сорваться с места.
   Чтобы сбить погоню со следа Пуртов заранее неподалеку еще с вечера оставил другую машину. Они пересели в нее и помчались по городу. И только теперь он осознал, что случилось чудо, его план удался, Оксана вызволена из плена, и они оба живы и невредимы. Это было почти за гранью реального, но между тем это произошло.
  - Ну, вот, ты и на свободе, - сказал Пуртов. - Было страшно?
  Оксана кивнула головой.
  - Очень. Но я рада. Куда мы едем?
  - На один небольшой аэродром. Я арендовал частный самолет, он доставит нас в одно место.
  - За границу?
  - Именно эта мысль искать нас за границей в первую очередь придет Самиеву и всем его присным. Поэтому мы останемся в родной стране. Я купил небольшой, но хороший домик в несколько тысячах километров отсюда, на берегу живописного озера. Место там малолюдное, зато невероятно красивое. Я долго любовался фотографиями прежде чем остановиться на этом строении. Тебе понравится. Нам какое-то время придется пожить там. Не исключено, что довольно долго.
  - Я согласна, - спокойно сказала Оксана и вдруг поцеловала в щеку Пуртова.
  - Значит, я все сделал правильно, - улыбнулся Пуртов. - А вот и аэродром. Так что летим.
  
  99
   Вероника и Игорь завершали подготовку их перфоманса. Каждое утро к ним приходил Валентин, и они вместе обсуждали идею и форму будущего номера. Под влиянием их гостя он становился все более резким и вызывающим. Игорь воспринимал эту тенденцию на ура, но Веронику не покидало ощущение, что они балансируют на самоv краю дозволенного даже из того, что по всем канонам не дозволено. Это был слишком сильный вызов, шок, который мог привести к совершенно непредсказуемым последствиям.
  Она так и сказала во время одной из репетиций, что даже любой беспредел не должен выходить за определенные рамки, иначе он теряет всякий смысл и становится просто проявлением сумасбродства.
  И сразу же на нее набросились Игорь и особенно Валентин. Его ненависть к церкви и религии не имела границ, и любое слово или намек в их защиту мгновенно высекало из него трезубцы молний гнева.
  - Мы имеем дело с самым могущественным из всех врагов, какие только есть на свете. Пойми, церковь хочет властвовать над всеми, это единственная ее задача. Все остальное - сплошная и нескончаемая ложь и лицемерие. Количество лжи, количество лицемерия за все время ее существования, которая она вылила на людей, невозможно даже приблизительно подсчитать.
  - Почему же тогда столько верят, ходят на службу? - спросила Вероника.
  - Потому что в мире невероятное количество идиотов, - возбужденно проговорил Валентин. - Они верят всему, кто бы им и что бы им ни сказали. Потому что им так удобней жить: поверил - и больше ни о чем можно не задумываться. Мир сложный, его понять крайне тяжело. Зато легко поверить и заучить небольшой перечень догм. И по большому счету ничего больше и не требуется. Главное слушай, подчиняйся и выполняй то, что говорят с амвона, - и тогда ты молодец, тобой доволен будет сам Господь. Это типичная психология раба, именно по ней мы и должны ударить что есть мочи. Да, будет огромное возмущение, но только так мы можем заставить людей проснуться от вековой спячки. Пусть они даже набросятся на вас, зато прекрасно покажут свое истинное лицо. Им самим потом от него станет страшно. Мы надеемся на вас.
  - А можно узнать, кто это мы? - не без едкости поинтересовалась Вероника.
  - Это тысячи и тысячи людей, которые ищут способы, но не знают, как разрушить это ужасную систему.
  - Мы все сделаем, как нужно, - вмешался в разговор Игорь. - Правда же, Вероника?
  -Да, - согласилась она. Вероника окончательно решила: будь, что будет.
  
  100
  
  На следующее утро после похорон, едва проснувшись, Ртищев почувствовал, что болезнь снова возвращается. У него еще ничего не болело, но что-то внутри него стало иначе. Какая-то тяжесть вдруг появилась в теле, она давила и на сознание. Если в последнее время оно было легким и светлым, то сейчас, словно покрывалом, ее окутывал мрак. Это было странное ощущение, пожалуй, с таким он еще не сталкивался в жизни. У Ртищева не было сомнений, что его нынешнее состояние связано со смертью Кайгородова. Пока он был жив, то незримо соединял его, Ртищева, с теми планами, где происходило очищение души. Именно это и позволило ему остановить прогрессирование страшного недуга. А вот теперь он остался один на один с этими неведомыми силами. И едва это произошло, как они тут же перешли в наступление, стремясь его погубить. И эта борьба в прямом смысле не на жизнь, а на смерть.
  Ртищев подошел к зеркалу, стал внимательно себя разглядывать. То ли ему показалось, то ли на самом деле, он осунулся, глаза смотрят отчужденно и как-то странно, словно бы в них высвечиваются отблески других миров. Он должен взять себя в руки и самостоятельно справиться со стоящей перед ним задачей. Вот только он не до конца уверен, что знает ее решение. Все соединено друг с другом, мир горний и мир земной, а ему далеко не все нравится, что происходит в последнем.
  Ртищеву вдруг захотелось помолиться. В последнее время это желание посещало его не часто; он, молившись всю сознательную жизнь, в какой-то момент потерял потребность в этом. Там, куда все последнее время устремлялось его сознание, молитва была не нужна.
  Ртищев внезапно вспомнил один разговор с Кайгородовым. Они говорили о Боге, о религии. Кайгородов сказал ему: чем выше поднимается сознание, тем четче осознает ненужность и бесполезность многих незыблемых вещей. И чем важней представляются эти вещи в обыденной жизни, чем не нужней, бесполезней и вредней они оказываются. Тот, кто не способен подняться над собой, обречен на вечное пребывание среди самых грубых и примитивных иллюзий. И не важно, как их называть, каким содержаниям фаршировать, это не меняет суть дела, только его заслоняет и затушевывает.
  Ртищев вышел на улицу и почувствовал, что идти ему тяжелей, чем еще пару дней назад. Но он решил не отступать, он должен проверить себя.
  Ближайшая церковь находилось в минутах десяти ходьбы. И едва он вошел в нее, как тут же погрузился в такую привычную для себя атмосферу. Обычно он чувствовал волнение, но сейчас он передвигался по храму, но не испытывал никаких чувств. То же самое он бы ощущал, придя в магазин. Неужели что-то окончательно умерло в нем, тот факел веры, который однажды в нем запылал, теперь медленно угасает. Раньше если бы случилось вдруг с ним такое, он бы оказался весь под властью отчаяния и страха, а сейчас внутри него все спокойно. И даже скорей не спокойно, а безразлично. Что-то отлетело от него, какая-то часть прежнего его умерла или исчезла. А в результате он не знает, кто он есть на данный момент? Никогда он еще не находился в таком состоянии, всегда ясно и четко представлял, кем является.
  Ртищев вспомнил, как говорил ему Кайгородов: не бойтесь потерять себя целиком, на самом деле вы потеряете не себя, а то чужое, что налипло к вам за жизнь. Глупцам кажется, что когда это от них отлипает, они теряют себя, умные же понимают, что наступает великий момент освобождения. Вам выбирать, что это для вас окажется: потеря или освобождение?
  "Подлинный выбор всегда нелегок, мысленно произнес Ртищев, смотря на лик Христа. - Он тоже его совершил, хотя было ему его сделать совсем не просто. Может быть, его главный завет не в том, чтобы следовать бесконечным заповедям и ритуалам, а чтобы осуществить свое избранничество? В этом и суть его учения, его послания к нам. А все остальное не имеет значение, это не более чем способ занять людей".
  От этих мыслей ему стало даже немного холодно, но совсем ненадолго. Он подумал, что ничего особенного в них нет. И надо иметь гигантскую закостенелость, чтобы видеть в подобных размышлениях что-то запретное.
  Ртищев пристальней вгляделся в лик Христа, но никого ответного импульса не получил. Он купил свечку, зажег ее от горящей свечи и поставил в подсвечник рядом с иконой. Затем тихо вышел из церкви.
   Ртищев медленно шел по улице, идти быстрей было трудно, он начинал задыхаться. Хотя еще два дня назад никакой одышки не возникало. Все менялось очень быстро. Если он хочет жить, то должен немедленно возобновить свои практики медитацией. Он прекратил их, как узнал о смерти Кайгородова. Он испугался, что эти занятия окончательно изменят его сознание. Но теперь он понимает неизбежность этого, иначе долго не протянет. Хочет того или нет, но он вынужден выбрать полное обновление. Даже если он к этому и не совсем готов. А без него все его усилия абсолютно бесполезны.
  В воображение Ртищева как бы сам собой вплыл виденный на иконе лик Христа. И Ртищеву показалось, что тот едва заметно кивнул ему головой.
  
   101.
  
  Свадьба между Бенедиктовым и Лидией прошла тихо. Точнее, ее и не было, как таковой, они расписались, затем приехали домой. Они заранее договорились, что не станут никого приглашать, отпразднуют событие вдвоем.
  Лидия накрыла стол, Бенедиктов откупорил бутылку вина. Они сели напротив друг друга, так было удобней смотреть в глаза друг на друга.
  Бенедиктов разлил вино по бокалам.
  - Я счастлив, что мы, наконец, вместе. Я всегда думал, что вряд ли сумею найти женщину, на которой мне захочется жениться. И я до сих пор, честно говоря, изумлен, что такая женщина отыскалась. Так, выпьем же за то, что в нашей жизни все же случаются чудеса! - провозгласил он тост.
  - А я хочу выпить за прекрасного мужчину, который сегодня стал моим мужем. Мне всегда хотелось гордиться своим мужчиной, а то, что ты сделал, позволяет мне это делать. За тебя!
  - Значит за нас!
  Они выпили, посмотрели друг на друга и одновременно рассмеялись.
  - Мне кажется, мы оба удивлены тем, что случилось и до сих пор не до конца верим в это, - заметила Лидия.
  - Есть немного, - согласился Бенедиктов. - Но это быстро пройдет, привыкнем к новой реальности. Я уже почти к ней привык. Хотя немного странно чувствовать, что у тебя есть жена. Еще вчера не было, а сегодня уже она сидит с тобой за столом.
  - Вижу, ты начинаешь об этом немного жалеть, - насмешливо проговорила Лидия.
  - Еще нет, - возразил Бенедиктов. - Пока мне это даже нравится. Знаешь, я вдруг почувствовал недавно, что должен изменить в своей жизни все. Или, по крайней мере, многое. А тут еще смерть Кайгородова.
  - Замечательный был человек.
  - Да, - кивнул головой продюсер. - Грустно, что мы с ним почти не общались. Только дважды слушал его лекции. Когда его не стало, стал смотреть в Интернете, что о нем написано. Он хотел изменить мир, он писал о том, что пора задуматься о том, что делать с человеком. Он не использует заложенные в нем возможности для развития, зато по полной программе использует возможности для деградации. Человек развивает мир, а не себя, это приводит к тяжелым противоречиям, которые он не в силах разрешить. Мир уходит из-под его власти, он становится все более неуправляемым, так как постоянно усложняется. Усиливается дисгармония, кое-где она уже достигла стадии антагонизма. У него много таких мыслей, жаль, что я так с ним не побеседовал.
  - Почему?
  - Был слишком занят своими делами. Зато теперь их нет. Можно было бы с ним беседовать, сколько хочешь, он был совсем не против. Да уже не с кем. Вот тебе парадоксы жизни. Жаль и то, что я ему не показал сценарий. Мне кажется, он бы его одобрил. И даже мог что-то интересное посоветовать. Черт! И как мне не пришла в голову такая элементарная мысль!
  - Не огорчайся, все равно фильм заморожен.
  - Да, заморожен. - Бенедиктов задумался. - Странно, но мне все сильнее хочется его завершить. Когда съемки были остановлены, то в какой-то момент я с этим почти смирился. Не удалось, значит, не удалось. А теперь мне очень хочется завершить проект.
  - И какого момента у тебя возникло это желание?
  - Точно не могу сказать, - задумчиво произнес продюсер. - Может, после похорон Кайгородова, а может после того, как мы приняли решение официально стать мужем и женой. Но что-то такое произошло. Это стало необходимостью.
  - Я тебя очень даже понимаю, - тихо и нежно произнесла Лидия. - Но что ты можешь сделать? Ведь ты опробовал все доступные тебе возможности.
  Бенедиктов покачал головой.
  - Я не первый год занимаюсь своим ремеслом. Поверь, родная, никогда не бывает так, что исчерпаны все возможности. Еще одну всегда можно найти. Хотя бывает и не просто.
  - Тебе, конечно, видней, но я ее пока не вижу. Хотя очень хочу продолжить работу над фильмом.
  Бенедиктов вдруг на мгновение улыбнулся.
  - Где мы будем жить: у тебя или у меня? - спросил он.
  Лидия невольно оглядела огромные хоромы мужа.
  - Честно говоря, я бы предпочла эту хибарку. Как-то здесь немного просторней. А я всегда мечтала жить в огромной квартире.
  - Поэтому ты и вышла за меня замуж?
  - Не исключено, - лукаво посмотрела Лидия на мужа.
  - Тогда пусть хотя бы это твое желание исполнится.
  Лидия встала, медленно прошлась по квартире. Затем повернулась к Бенедиктову.
  - А ты знаешь, я очень счастлива, - сказала она.
  
  102.
  
  После смерти Кайгородова, Муссель снова погрузился в депрессию, причем, еще более сильную, чем ту, которую Дормидонтова наблюдала в начале из знакомства. Ее это сильно беспокоило; если он не выйдет из этого состояния, то все ее усилия окажутся напрасными. И что за человек, едва возникает какая-нибудь замарочка, тут же им овладевает отчаяние. Но так невозможно жить на белом свете, вот у нее тоже в жизни было масса всяких неприятностей, но она никогда не опускала руки. Наоборот, они скорей стимулировали ее на новые свершения.
  Итак, стоит задача вывести его из этого состояния, ей такой муж не нужен, от него будут одни расстройства. А она хочет прожить остаток жизни в позитивном настрое. И Кайгородов одобрил бы такой подход. Однажды он сказал ей, что пессимизм, отчаяние ведет к накоплению разрушительной энергии не только на земле, но и в космосе. И чем больше ее, тем быстрей завершится очередной цикл мироздания. Поэтому так важно всегда пребывать в хорошем настроении. Тогда ей показалась эта мысль, мягко говоря, очень далекой от реальности; как может один человек повлиять на такой грандиозный процесс? Но сейчас она сама не знала, почему изменила мнение, теперь это суждение ей уже не казалось таким невероятным. Человек такое создание, что никто доподлинно не знает его сил и возможностей, на что он способен повлиять.
  Впрочем, в данный момент судьба мироздания ее волновало не так сильно, как собственная судьба. Странно, но даже в двадцать лет ей так не хотелось выйти замуж, как сейчас. Наверное, она перебрала отпущенный ей лимит одиночества и теперь страстно хочет узнать про радости жизни вдвоем.
  Но чтобы они реализовались на практике, нужно как следует встряхнуть главного и единственного претендента на роль ее мужа. А заодно попробовать решить и другие вопросы. Пора покончить с нечистоплотностью в их Товариществе.
  Как обычно Муссель пришел к ней на обед. Вид у него был угрюмый, он дошел до того, что даже не побрился, чего раньше с ним не случалось. Щетина, как давно не стриженный газон, густой порослью покрывала щеки и шею. Картина была не самая привлекательная; уважающие себя мужчины в таком виде к женщинам в гости не захаживают.
  Муссель опустился в кресло и отрешенным взглядом уставился перед собой.
  - Что с вами, Валерий Михайлович? - спросила Дормидонтова.
  - Не знаю, как вы, а я просто ощущаю вселенскую пустоту. Раньше была пустота, но совсем другая. Как будто бы я потерял самого себя, точнее, стал окончательно не нужен самому себе.
  - Ну, ну, не стоит так говорить. Это у вас разыгралось писательское воображение. Все не так ужасно, как вам представляется. Поверьте, жизнь никогда не заканчивается, это у нас заканчиваются представления о каком-то ее этапе. А это означает всего лишь, что пора переходить к новому этапу. Проблема не в том, что у вас жизнь стала пустой, а в том, что вы застряли в переходе из одной ее части в другою. Сделайте его - и вам сразу же станет легче, появится смысл, исчезнет пустота. Пустота - это ваша иллюзия, ошибка во взгляде на мир.
  Муссель изумленно посмотрел на женщину.
  - Вы правду так думаете? Не ожидал я от вас такое услышать.
  - Вы правы, раньше я бы никогда до такого не додумалась, - согласилась Нина Сергеевна. - Но после общения с Кайгородовым, я стала замечать, что ко мне приходят мысли, которые раньше никогда не приходили. Словно бы открылся новый канал. Да, наверное, так оно и есть. А вот у вас, дорогой, как раз все наоборот, канал закрылся. Вот вам и неуютно, вот вы и не знаете, что вам делать.
  - А вы знаете, что мне делать?
  - Знаю, - твердо произнесла Дормидонтова.
  К удивлению Нины Сергеевны ее слова не вызвали протеста у Мусселя, более того, ей показалась, что на его лице отразилась надежда. И она вдруг поняла, что отныне подача на ее стороне, этот человек будет выполнять то, что она захочет. А это значит, что она женит его на себе. Хотя это только часть задачи. Он нужен ей не в виде мумии, каким он выглядит сейчас, а энергичным, жизнеспособным мужчиной, с которым приятно и интересно.
  - Валерий Михайлович, мне нужна ваша помощь. - Дормидонтова проговорила так решительно, что Муссель даже вздрогнул и уставился на нее.
  - Вы же знаете, Нина Сергеевна, я для вас все, что угодно.
  - Вот и хорошо, коли так. Тогда слушайте...
  
   103.
  
  У Насти началась настоящая семейная жизнь. Это было так неожиданно, что она даже не знала, как к этому отнестись. Вроде бы произошло то, о чем она давно мечтала, человек, который ей нравился, теперь рядом с ней. Но с другой стороны у нее возникли обязательства, которые отчасти мешали чувствовать себя полностью свободной. Совместная жизнь с дедом давалась ей нелегко, нередко она мечтала о том времени, когда останется одна. За такие мысли ей было стыдно, но и избавиться от них было выше ее сил. Мы часто не властны над нашими чувствами, даже если они вызывают в нас протест.
  Но сейчас все было по-другому, ей хотелось находиться рядом с Олегом, но так, чтобы ощущать свою полную независимость. И даже не столько от него, сколько вообще. Вот и дед часто повторял: никогда и никому не отдавай свою свободу. Отдай все, но ее оставь себе. Тогда ты не только ничего не потеряешь, но очень многое приобретешь. А как сделать так, чтобы ее сохранить, но при этом не порушить отношения с Олегом? Тем более в последнее время не все было гладко между ними, они оба ощущали вдруг возникшее напряжение. Причем, иногда довольно сильное, ставящего их на грань разрыва. И что с ним делать, не представляли.
  Неожиданно для себя за советом она решила обратиться к Дормидонтовой. Она знала, что в свое время дед просил эту женщину опекать ее. Тогда эта просьба сильно возмутила девушку; никакой опеки над собой она терпеть не желала. К тому же выбор кандидатуры опекунши вызывал у нее неприятие. Не то, чтобы бывшая директор школы ей не нравилась, но никого ощущения близости и родства к ней не испытывала. Но за время похорон они немного сблизились, Нина Сергеевна постоянно находилась рядом и по своей инициативе взяла на себя основные труды по организации погребения. И Настя вдруг ощутила, что эта женщина может ей стать чем-то вроде старшего друга.
  Настя изложила ситуацию Дормидонтовой. Та внимательно ее выслушала.
  - Послушай, дорогая, ты видишь, что я тут живу одна.
  - Да.
  - Думаешь оттого, что мечтала прожить свою жизнь в одиночестве. Уверяю, вовсе нет. Всегда хотела иметь семью и детей. Даже гадала на суженного.
  - Вы гадали? - изумилась Настя.
  - А что тут особенного, в институте в общежитие этим занимались многие девочки. Только мне это не помогло. Хотя другие находили себе мужей. Может, им везло, может по какой-то другой причине, но я так не нашла никого. Хотя парней крутилось вокруг меня немало, я была привлекательной и совсем не глупой.
  - Вы и теперь привлекательная.
  - Ну, теперь это уже не так важно, - отмахнулась Дормидонтова. - Важно другое, я все ждала, что придет некто и сделает меня счастливой. У меня эта мысль была что-то вроде фишки. Но почему-то такой все не находился, все чего-то хотели от меня. И, не дождавшись, уходили. Сначала я не очень переживала, не сомневалась, что если один уйдет, придет другой. Пока не появится тот, кто мне действительно нужен. Но, как ты видишь, он так и не появился. Долгое время обвиняла мужскую часть человечества в том, что она меня так и не осчастливила. Шли годы, а я упорно придерживалась такой позицией. Вряд ли это придавало мне дополнительной привлекательности, улучшало мой характер. Я видела, как мужчины, столкнувшись со мной, затем старались по возможности обходить меня стороной. Что еще сильней обижало меня.
  - Чем же помог вам дед?
  - Да вроде бы особенно и ничем, - задумчиво проговорила Нина Сергеевна. - Но однажды после очередного общения с Александром Рюриковичем я вдруг как бы само собой поняла, что умная женщина дарит счастье, глупая ждет его. Я всю жизнь ждала, что кто-то мне принесет его на блюдечке с голубой каемочкой. Так не дождалась. А надо было не думать об этом, а стараться сделать счастливой другого. А ведь все возвращается, как говорил твой дед. Не повторяй моих ошибок, хочешь жить с этим человеком, сделай его счастливым. Вот и вся мудрость. Она на самом деле весьма проста.
  
  104
  
  Бенедиктов вышел из кабинета нотариуса, спустился вниз и оказался на улице. Достал сигарету и закурил. Еще несколько минут назад он сильно волновался, ему хотелось остановить сделку, отказаться от принятого решения. Но сейчас он неожиданно для себя успокоился. Документы подписаны, уже ничего не изменить. И слава богу. Правда еще предстоят объяснения с Лидией, но ему кажется, что она сумеет его понять. Хотя она ни разу не призывала его к этому решению, но он принял его не без влияния жены. Не будь ее, он бы никогда так не поступил. Даже мысли подобной не возникла. А если бы возникла, то посчитал бы это подлинным сумасшествием. А оказывается, что на самом деле это и есть самый нормальный из всех поступков. По крайней мере, так ему сейчас кажется. За последние время его мозги столь сильно изменились, что многие представления, которые он считал неизменными, либо совсем исчезли, либо кардинально поменялись. Это означает лишь одно: ничего не бывает вечным, разве только наши заблуждения и иллюзии. Впрочем, в данный момент все это не столь важно, эти вопросы они с Лидией непременно как-нибудь обсудят. А сейчас надо заниматься другими делами. Бенедиктов бросил докуренную сигарету в урну и сел в машину.
  Он вошел в квартиру, Лидия подошла к нему и поцеловала.
  - Пока ты бродил неизвестно где, я приготовила обед, - сообщила она. - Есть хочешь?
  - Да. Но сначала хочу с тобой поговорить.
  - Что-то произошло?
  - В каком-то смысле, да. Сядь на диван.
  Они расположились рядом на диване.
  - Даже не знаю, с чего начать, - проговорил Бенедиктов.
  - Это на тебя не похоже, - удивилась Лидия.
  - Не похоже, - согласился он. - Хотя как посмотреть. То, что казалось раньше не похожим, даже невероятным, становится похожим и вероятным.
  - Ничего не понимаю, говоришь загадками. Это на тебя не похоже. Извини за повторение.
  - Мне просто нелегко приступать к разговору.
  - Да говори уж. Решил уйти к другой?
  Бенедиктов невольно рассмеялся.
  - У женщин одна мысль на уме.
  - Хорошо, что хоть одна есть. Давай уж говори, а то начинаю волноваться. И поверь, отнюдь не по причине возможности ухода мужа от жены.
  - Я нашел деньги для продолжения съемок фильма, - объявил Бенедиктов.
  - Правда! - Лидия бросилась обнимать мужа. - Я всегда была уверенна, что ты сумеешь это сделать. И мы закончим фильм.
  - Подожди радоваться! Ты же еще не знаешь, где раздобыл деньги.
  Лидия отстранилась от него и подозрительно посмотрела.
  - Уж не заключил ли ты сделку с дьяволом?
  Бенедиктов отрицательно покачал головой.
  - На счет этого можешь быть абсолютно спокойной, дьявол в этой сделке не участвовал.
  - Уже хорошо.
  - И я так полагаю. В общем, я продал квартиру.
  - Как продал! - ахнула Лидия.
  - Обыкновенно. Вернее, очень выгодно.
  Лидия вскочила с дивана и заходила по комнате.
  - То есть эта квартира уже не наша?
  - Да, через неделю мы должны ее полностью освободить. Сюда въедут другие люди.
  Лидия снова села на диван, но уже не так близко к мужу.
  - Если я правильно понимаю семейные отношения, то такие решения обычно принимаются сообща.
  - Ты верно их понимаешь, я так и хотел сделать. Но вдруг понял, что должен все совершить самостоятельно, никому ничего не говоря. Даже самому близкому себе человеку. Не могу тебе точно объяснить, почему ко мне пришло такое решение. Но она было таким сильным, что я не мог ничего изменить. Если можешь, прости.
  Несколько секунд Лидия молчала.
  - А знаешь, ко мне закрадывались такие мысли. Но я была уверенна, что ты никогда не пойдешь на такой шаг. И потому даже и не пыталась их высказывать.
  - То есть, ты не против?
  - Я так понимаю, что бессмысленно быть против, если ты уже все сделал. Я очень рада, что мы закончим картину. Вот только, где мы с тобой будем жить?
  - Как где, в твоей квартире. Она, конечно, раза в три меньше этой, но как-нибудь разместимся. Зато у нас будет фильм. Разве это не стоит того?
  - Стоит. - Лидия замолчала и опустила голову. - Затем ее снова подняла. - Странно, но я тоже хотела тебе сегодня кое-что важное сказать.
  - И что же? - удивился Бенедиктов.
  - Пока ты занимался своими делами, я занималась своими. Утром я была у гинеколога, врач подтвердил мои предположения. Я беременна.
  Несколько секунд Бенедиктов молча смотрел на жену и вдруг стал громко смеяться. Он обнял ее и крепко прижал к себе.
  - А тебе в твоем положении можно заниматься сексом? - шепнул он ей на ухо.
  - Пока можно, - так же шепотом ответила Лидия.
  - Тогда давай сделаем это в последний раз в этой квартире.
  - Кто бы возражал, только не я, - ответила Лидия.
  
  105.
  
  Дормидонтова сделала то, что делала очень редко, - пришла в квартиру Мусселя. Ей не нравилось туда ходить из-за царящего в ней беспорядка и грязи. Попытки же заставить хозяина заниматься уборкой, оказались безрезультатными. И она отказалась от них. Вот когда они будут жить вместе, тогда этому грязнуле придется привыкнуть регулярно брать в руки тряпку и веник. А пока она использовала другую тактику - перестала ходить к нему. Но сегодня был особый случай, сегодня Муссель должен получить инструктаж.
  Нине Сергеевне было немного смешно, но в тоже время и лестно от того, с каким вниманием мужчина слушал ее. Словно бы она командир войска, а он ее подчиненный. Впрочем, в каком-то смысле так оно и есть, по крайней мере, в этой операции главная все же она.
  Этот план зародился в ее голове некоторое время назад, и она то и дело мысленно возвращалась к нему. Она понимала, что от него попахивало довольно сильным запахом авантюризмом, но, как ни странно, именно это обстоятельство ее и привлекало. Она всегда была осторожной в жизни, но сейчас ее почему-то тянуло на приключения. Какой-то она стала немного другой, что-то сместилось внутри нее, глыба из привычных ценностей то ли треснула, то ли подвинулась, освободив место для новых представлений. Повлиял ли на нее Кайгородов или произошло это под действием иных причин, точно сказать она не могла. Но факт оставался фактом. А потому она сидит в квартире Мусселя, несмотря на окружающую ее грязь.
  - Ваша задача, Валерий Михайлович, совсем не сложная, но ответственная. Как только я вам сообщу, вы должны проследить за нашим бухгалтером, куда, к кому она направится из банка. И все сообщать мне.
  - Вы уверенны, что бухгалтер пойдет в банк?
  - Уверенна. Все же я немного изучила ее. Но меня гораздо больше интересует другой человек. Самое важное - это проследить, с кем она встретится? Вы понимаете меня?
  - Понимаю, - слегка взволнованно проговорил Муссель - Но если ваши подозрения оправданы, не лучше ли поставить в известность полицию? Пусть они разбираются с этой шайкой.
  - Мы поставим в известность полицию, но чуть позже, - решительно возразила Дормидонтова. - Сами посудите, дорогой Валерий Михайлович, что мы им предъявим. Наши подозрения. Они с нами разговаривать не станут, отправят восвояси. Нет, мы должны сами раздобыть доказательства. А уж потом сообщить о них в полицию.
  - Может вы и правы. Вы очень решительная и смелая женщина, Нина Сергеевна. - Его голос зазвучал патетически, а глаза заблестели.
   Дормидонтова почувствовала прилив радости. Конечно, крайне важно разоблачить нечистых на руку людей, но еще важней, по крайней мере, для нее завоевать этого человека. После того, как все благополучно завершится, если он не сделает ей предложение, она его сделает ему сама. Больше ждать, оттягивать нет сил. Не то из-за его нерешительности каждый из них так и будут коротать свой век в одиночестве. А она ужасно устал от него. И теперь она с некоторым удивлением думает о том, как сумела прожить большую. часть жизни одна?
  На следующий день Нина Сергеевна пригласила к себе Булатову. Та явилась явно встревоженная незапланированным вызовом, обычно они встречались в строго отведенные дни.
  - Раиса Ахмедовна, я приняла окончательное решение отказаться от ваших услуг, - заявила Дормидонтова.
  - Но по какой причине, разве я что-то делала не так?
  - Все вы делали так, но я изучила опыт многих Товариществ, они вполне нормально обходятся без бухгалтеров. Бухгалтерия тут не сложная, можно разобраться в ней и вести дело самой. Что я и намерена в дальнейшем делать. Ваши услуги обходится нам недешево, зарплата, премиальные, согласитесь эти средства можно затратить и на другие цели.
  - Но Роман Вячеславович будет недоволен таким решением.
  - Вполне вероятно. Но по уставу этот вопрос в нашей компетенции. Я все проанализировала и приняла решение. И переубеждать меня бесполезно. Вы еще не знаете, какой я могу быть упрямой.
  Булатова взглянула на Дормидонтову и поняла, что спорить на этот раз с ней действительно бесполезно.
  - Как вам будет угодно, - едва сдерживая злость, процедила бухгалтер.
  - Но у меня будет к вам последнее задание, - проговорила Дормидонтова.
  - Слушаю вас.
  - Сходите в банк и получите деньги. Сумма весьма крупная, поэтому прошу быть особенно осторожной. Я собираюсь перекрыть крышу и договорилась с рабочими. Им придется платить наличными, других форм оплаты они не признают. После чего мы с вами оформим ваше увольнение.
  Что-то промелькнуло в глазах Булатовой. Это длилось мгновение, но Дормидонтова успела уловить этот блеск. И поняла, что та заглотила приманку.
  Муссель стоял возле банка и ждал, когда из его дверей выйдет Булатова. Он волновался, но ему было интересно. Этот эпизод он непременно включит в свой последний роман, который он задумал о жизни жильцов некого тоунхауза. Разумеется, это не будет калька с их дома, он опишет истории других людей. Но многими чертами, отдельными событиями они будет походить на тех, что обитает в их общей обители. Замысел романа оформился совсем недавно, и с каждым днем захватывает его все сильней.
  После того, как из-за смерти Кайгородова он вынужден был прервать работу над биографической книге о нем, он решил раз и навсегда покончить с сочинительством. Но внезапно его захватил новый замысел. Сначала он попытался от него отмахнуться, как от назойливой мухи, но вместо того, чтобы исчезнуть, он просто оккупировал сознание.
  Такое происходило с ним и раньше, и Муссель понимал, что ему не уже отвертеться - придется писать. Он вспомнил слова Кайгородова о своем предназначение - и смирился. Он напишет новый роман, о том, чему он был свидетелем, а о том, чему свидетелем не был, домыслит и до фантазирует. Но это все потом, а сейчас у него совсем другие дела - из банка вышла бухгалтер.
  Муссель, вызывая в памяти соответствующие кадры из многочисленных фильмов, крался за Булатовой. По его представлениям, вела она себя подозрительно, несколько раз нервно оглядывалась вокруг. Но он успевал прятаться, и женщина его не замечала. Он позвонил Дормидонтовой и сообщил о поведении бухгалтера.
  - Я была в этом уверенна, - с удовлетворением констатировала Нина Сергеевна. - Продолжайте следить.
  Муссель опасался, что Булатова нырнет в метро или сядет на общественный транспорт. Но она продолжала идти по улице. И с какого-то момента, видимо успокоившись, перестала оглядываться.
  Она вошла арку, быстро прошла ее и направилась к расположенному во дворе дому. Мусселю пришлось почти бежать, чтобы успеть за ней. Бухгалтер открыла ключом дверь и вошла в подъезд. Дальше писателю путь преградил толстый лист металла. Он растерянно замер на месте и затем снова достал телефон.
  Дормидонтова была совсем неподалеку и прибыла через несколько минут.
  - Она исчезла здесь, - кивнул Муссель на массивную дверь подъезда.
  Нина Сергеевна довольно улыбнулась.
  - Знаете, кто живет в этом подъезде? - спросила она.
  - Откуда же мне знать, - даже слегка обиделся Муссель.
  - Шестемиров, Роман Вячеславович, директор Управляющей компанией. Ее сообщник. Я на всякий случай разузнала его адрес. Она пошла передавать ему деньги.
  - Что же нам в таком случае делать?
  - Ждать, когда она выйдет. Вряд ли Булатова пробудет у него долго. Зачем рисковать,
  Чтобы не привлекать к себе внимания, они отошли от подъезда. Но встали так, чтобы хорошо видеть, что там происходит.
  Предвидение Дормидонтовой оправдалось, прошло не более пяти минут, как из подъезда быстро вышла Булатова. И поспешила по направлению к улице.
  - Идем за ней! - скомандовала Дормидонтова.
  Они бросились за бухгалтером. Та, услышав за собой шаги, обернулась. Увидев преследовавших, ее лицо перекосилось от страха. Она бросилась бежать, но не тут-то было, Дормидонтова, демонстрируя невиданную прыть, бросилась за ней. Пришлось и Мусселю устремиться в погоню.
  Булатова явно была не готова к соревнованию в скорости. Несмотря на разницу в возрасте, Дормидонтова настигла ее буквально за несколько минут. Она крепко ухватила бухгалтера за руку.
  - Раиса Ахмедовна, вы получили деньги в банке? - грозно спросила Дормидонтова.
  - Да, - пролепетала бухгалтер.
  - И где они? Давайте их мне.
  Бухгалтер молчала.
  - У вас их нет? - продолжила допрос Дормидонтова. - Извините, но я вынуждена вас обыскать.
  Внезапно внимание Мусселя снова привлек подъезд, дверь отворилась, и из него выскочил мужчина. Он показался ему знакомым.
  - Смотрите, кто это? - воскликнул Муссель.
  - Шестемиров! - крикнула Дормидонтова. - Стойте!
  Но ее крик лишь ускорил развитие событий. Шестемиров буквально влетел в свой внедорожник, автомобиль тут же заревел мотором, и машина помчалась в сторону проходящей рядом с домом магистралью.
  Все трое проводили машину глазами.
  - Нам с вами придется пройти в отделении полиции, - сказала Дормидонтова бухгалтеру. - Я обвиняю вас в краже денег Товарищества. И не думайте сопротивляться, нас двое, мы с вами справимся.
  Но Булатова и не собиралась это делать, она явно была раздавлена всем случившимся. И за всю дорогу до отделения полиции не сделала ни одной попытки убежать.
  
  106.
  
  Они вошли в храм. Народу было немного и это отчасти успокоило Веронику. До этого раза она тут бывало не часто, но у нее тогда и мысли не возникало, что однажды она придет сюда совсем с другими намерениями. Но сейчас это ее почти не смущало, она сумела убедить себя, что обязана это сделать.
  Вероника ощутила прикосновение к себе руки мужа. Он был спокоен, как будто бы проделывал такое уже неоднократно. Это ее немного удивляло, ведь она знала, насколько у него эмоциональная натура. Это все влияние Валентина, он умеет внушать убежденность в правильности своих действий.
  Они приблизились к амвону. Никто на них не обращал внимания. Им было известно, что через три часа сюда прибудет патриарх для осуществления вечерней службы, но пока все было спокойно. Скорей всего охрана появится позже. Значит, у них есть время для исполнения задуманного.
  - Начинаем, - негромко произнес Игорь.
  Они выбежали на амвон и скинули одежду. В первые мгновения никто не понял, что происходит. На них даже не обратили почти внимания. Но это длилось совсем недолго, через минуту другую все, кто был в церкви, столпились перед ними, с изумлением взирая на происходящее.
  Но пока царила всеобщая растерянность, Игорь и Вероника сделали то, что репетировали все последние дни. Они вместе со столбом опоясали себя толстой цепью, закрыли цепь на надежный замок, а ключ передали Валентину. Вместе с ним тот поспешно покинул церковь.
  Гремя цепью, они бросились друг к другу, выкрикивая лозунг: "Долой религию! Долой церковь. Да здравствует свобода мысли!".
  Гремя цепью, они продолжали бросаться друг к другу, быстро обнимались, целовались и снова откатывались назад. При этом, не забывая выкрикивать антирелигиозные и антицерковные лозунги. А их они вместе с Валентином подготовили немало.
  Прибежали охранники, вместе с некоторыми прихожанами они попытались отвязать их от колонны. Но замок был прочный, им не удалось его открыть.
  Лишь через полчаса сумели открыть замок, Игоря и Веронику одели и вывели из церкви. Там их ждала полицейская машина. Их грубо затолкали в нее, Вероника почувствовала, как крепкий кулак ударил ее по печени. Не выдержав, она вскрикнула. Игорь набросился на полицейского, но тут же получил дубинкой по лицу.
  Внезапно полицейскую машину окружили люди. Их оказалось довольно много, значительно больше, чем было в храме несколько минут назад.
   Кто-то подал команду: "Бей их". Толпа двинулась на штурм машины. Веронике стало страшно, их вполне могли растерзать, как Гипатию, женщину-математика, которую убили христианские фанатики по наущению Александрийского епископа Кирилла. Ее вытащили из аудитории и исполосовали до смерти устричными раковинами. Об этом им рассказывал Валентин. Когда Вероника услышала эту историю, то разрыдалась, так ей стало жалко эту выдающуюся женщину. И одновременно ее охватила ненависть к тем, кто совершил это ужасное и омерзительное злодеяние. Но самое ужасное, что с тех пор по существу ничего не изменилось, церковники, верующие так же ненавидят тех, кто не согласны с их дикими, бредовыми догмами. Так сказал Валентин, и Вероника была солидарна с его доводами.
   Полицейским не без труда удалось проложить дорогу машине сквозь разъяренную толпу. Через десять минут Вероника и Игорь уже были в участке.
  
  107.
  Никогда Ртищев еще не выполнял так тщательно и подолгу свои медитационные упражнения, как в эти дни. Его не отпускало ощущение, что он находится на некой невидимой грани, отделяющую зону его жизни от зоны смерти. Кайгородов помог ему остановить приход черной полосы, которая уже была готова накрыть его целиком. Но сейчас, когда его не стало, он лишился важной опоры, помогавшей ему удерживать от наступления темных, враждебных сил эту границу. Только сейчас Ртищев по-настоящему стал понимать, кем был этот удивительный человек, внешне мало отличавшийся от любого человека из толпы, но на самом деле смотревший так далеко вглубь, что становилось подчас не себе. Обычные смертные живут на поверхности бытия, его легкую рябь они воспринимают за большие волны. И даже не подозревают о существовании огромного, таинственного мира, который столь же реален, как и привычный мир, лишь существует в другом измерении. Люди умирают именно потому, что не в состоянии перейти черту, отделяющую одну реальность от другой. Конечно, рано или поздно смерть добирается до любого из живущих, в том числе и до самых продвинутых, самых просветленных,. Но это совсем иной уход, именно уход, а не распад, которому подвержено подавляющее большинство.
  Именно о смысле и видах смерти, как это нелепо не звучит, однажды они вели спор с Кайгородовым. Высказываемые им тогда мысли вызывали у Ртищева возмущение; он привык думать на эту тему совсем иначе. Но сейчас совершенно неожиданно для себя легко, без внутреннего сопротивления признал его правоту.
  Смерть в виде распада невозможно ни остановить, ни даже существенно задержать. Обычно она принимает самые омерзительные формы, например, в виде гангрены, раковой опухоли. Распад вызывается накоплением за жизнь негативной энергии, порожденной бесконечной ложью, лицемерием, трусостью, обманом окружающих и самих себя. В большинстве случаев люди даже не замечают, что вся их жизнь сопряжена со всем этим отрицательным набором.
  Уход же чаще всего происходит в мягкой форме, не сопровождается долгим мучением и агонией, так как стоит задача по максимальному сохранению накопленного потенциала. Просто устраняется его физический носитель в виде тела. В то время, как предсмертные страдания и агония вызваны попыткой хотя бы частично очистить душу от скверны перед окончательным ее переселением в мир иной, во втором же случае нужды в такой жестокой процедуре нет.
  Блуждания Ртищева по неведомым пространствам убеждали его в правильности выводов Кайгородова. Ему открывалась истина, происходило это обычно внезапно и в странном виде, он вдруг начинал понимать, что это именно так и никак иначе. Ртищев чувствовал, как обретает себя, но совсем другого, не того, каким он был всю свою жизнь. Или точнее, представлял, что являлся именно таковым. Он начинал постигать гигантскую силу иллюзии, которая довлеет над каждым из нас. Преодолеть ее с помощью привычных способов, например, исключительно только размышлениями не представляется возможным; еще Кайгородов предостерегал его от этого. Ртищев хорошо помнил, как однажды он сказал ему: "иллюзия тем коварна, что всякий раз, когда нам кажется, что мы избавились от нее, она приводит нас к еще большей иллюзии. Пока наше сознание не выйдет за пределы привычной реальности, она будет постоянно формировать наши представления о действительности". Он тогда спросил, почему так все устроено? Какой в этом смысл? И услышал ответ: "Иллюзия - наказание человека за нежелание к преобразованию, за стремление к поиску идей и истин не ради истины, а ради собственного успокоения и комфорта или обретения господства над другими. Иллюзия - то самое колесо сансары, которое хотя и безостановочно крутится, но никуда не ведет".
  Каждый день звонил Домнин. Протоирей вежливо, но настойчиво требовал новой информации о том, что происходит у Олега Лазарева: чем он занят, каковы его планы? Ртищев отнекивался тем, что не может с ним встретиться, тот все время занят, редко бывает дома. В принципе, насколько он мог судить, так примерно и было. Но Ртищев понимал, что это не более чем отговорки, он не желал участвовать во всей этой весьма сомнительной эпопеи. От испуга они там все жутко преувеличивают значение этого парня, полагают, что из него со временем вылупится новый Кайгородов. Но откуда у них берутся такие предположения? Такие вещи же невозможно предвидеть. А дело скорее все в том, что они настолько не уверены в истинности того, что сами проповедуют, что боятся любого, кто сумеет им же доказать ошибочность их представлений. Им не страшны те, кто с ними не согласны, но при этом не способны убедительно опровергнуть их убеждения; с ними они давно научились справляться. А вот те, кто не опровергают их, а начисто отвергают тем, что показывают принципиально иной путь, вызывают у них панику. Потому что тут нет даже предмета для спора, так как внезапно открываются ворота в иной мир, куда заходят все желающие. И уже остаются там навсегда.
   По интонации протоирея Ртищев чувствовал, как накапливается у того раздражение. Хотя скорей всего раздражение накапливается даже не столько у него, сколько у тех, кто стоит за ним и заставляет Домнина названивать ему. И однажды Ртищев решил отправиться к Лазареву и поговорить с ним. Он должен понять в первую очередь для себя, что же происходит с этим юношей на самом деле? Действительно ли в соседней квартире зарождается новое движение, способное поколебать мировой порядок? Кайгородову это так и не удалось, чему он предельно ясно отдавал отчет. Но кто знает, что получится у его последователей. И это надо по-возможности выяснить. Это надо не только Домнину и всем тем, кто стоит за ним, но и ему самому.
  Ртищев позвонил в квартиру, где еще недавно проживал Кайгородов. У священника невольно екнуло сердце. Дверь отворилась, и на пороге показался Олег. Его лицо отразило удивление.
  - Извините, если не вовремя. Мне хотелось с вами поговорить, - произнес Ртищев. - Если я некстати, то уйду.
  Удивление на лице молодого человека сменилось коротким раздумьем.
  - А знаете, очень даже кстати. Только я не один, нас тут много, - усмехнулся Олег. - Мне кажется, вам будет интересно. Проходите, не пожалеете.
  Ртищев нерешительно сделал несколько шагов. В комнате сидело никак не меньше десяти человек, за исключением Насти - все парни.
  - Располагайтесь, Николай Васильевич, - показала Настя на единственный свободный стул.
  Ртищев сел на него и осмотрелся, его удивило сосредоточенность и серьезность лиц, находившихся тут людей. Это явно не было похоже на классическую студенческую вечеринку. Да и вина тоже не было, только чашки с чаем.
  - Я вам объясню, что тут происходит, - проговорил Олег. - Мы решили создать общество по изучению наследия Александра Рюриковича Кайгородова. В его компьютере осталось огромное число файлов, там есть много интересного. Кстати, упоминается и ваше имя, насколько я могу судить после беглого прочтения, там у вас с ним целая полемика.
  - Это очень интересно, хотя, признаться, несколько неожиданно. Могу ли я ознакомиться с этими материалами?
  - Боюсь, что нет, - ответил Олег. - Мы только что приняли решение, что доступ к этим материалам имеют лишь члены нашего общества. Настя, как единственная наследница своего деда, согласилась с ним. Если хотите получить доступ к тому, что написал Кайгородов, вступайте в наше общество. Вход в него для всех открыт.
  - И что же надо сделать, чтобы стать членов вашего общества?
  - Понимаете, Николай Васильевич, - вступила в разговор Настя, - мы не просто намерены изучать наследие моего деда. Это даже не самое главное.
  - Что же тогда главное?
  - Главное - это добиться тех целей, который ставил перед собой Александр Рюрикович, - снова произнес Олег. - Сегодня все и всё толкают человечество в пропасть, сознание вместо того, чтобы расширяться и углубляться, стремительно суживается. Идиотизм и мракобесие идет в наступление, как много столетий назад. А во главе похода как раз та организация, которую вы представляете. Если вас не остановить, вы уничтожите любое проявление свободомыслия. Мне ли вам говорить, как вы его ненавидите. Разве не так?
  Ртищев несколько мгновений молчал.
  - Так, - внешне спокойно произнес он.
  Лазарев немного удивленно посмотрел на Ртищева.
  - Если вы так считаете, почему не разорвете со своей конторой? - поинтересовался он.
  - Иногда трудней всего совершить самые простые поступки.
  - Но вы же понимаете, чем все это грозит?
  - Думаю, понимаю. Но вы уверенны, что сможете хоть что-то изменить?
  - Мы обсуждали этот вопрос. И постановили: никогда его не обсуждать больше. Мы не должны думать о конечном результате, наша задача делать то, что мы считаем нужным. Остальное не имеет значения. После нас придут другие, после них - тоже другие. Каждый должен выполнить то, что ему предназначено. И тогда уходит страх и сомнение. Вы так не считаете?
  - Полагаю, вы правы. Ничего другого нам не остается.
  - Что вы имеете в виду?
  - Я готов вступить в ваше общество и порвать с прежней жизнью. Я больше не могу и не желаю врать себе.
  Ртищев вернулся домой часа через два. На душе было как никогда легко, но главное он чувствовал себя здоровым. Он, конечно, не верил, что болезнь окончательно его покинула, но она явно снова остановилась в своем развитии. Пусть даже не очень надолго, но разве это не свидетельство того, что им принято единственно правильное решение.
  
  108
  
  Рафит проснулся, когда за окном только начал начинался рассвет. Его не удивило такое раннее пробуждение, его удивило то, что он вообще спал в эту ночь. Ведь сегодня главный день в его жизни, сегодня он должен совершить то, к чему готовился все последнее время. А после чего для него начнется совсем другое существование, по сути дела, не имеющего ничего общего с нынешним.
  Рафит плотно закрыл глаза, но он знал, что уже ни за что не заснет. Его нервы слишком напряжены. Еще не так давно он был уверен, что никогда и ни за что не совершит такой поступок, ему он представлялся просто кощунственным. Но неумолимый ход событий изменил его отношение к нему. То, что казалось абсолютно невозможным, стало вполне реальным. Он позволил себя убедить в правомерности такого деяния, в том, что он имеет право на отмщение за все те неприятности и оскорбления, что были ему причинены.
  И дядя, и Джафар без конца убеждали его в том, что это священная война во имя самых высших принципов, и участвовать в ней - великая честь, выпадающая на самых достойных. Он дал себя уговорить, что эта так, как и то, что он обязан принять участие в этой священной борьбе. Его долг верующего человека посвятить себя Богу, ответить на его призыв. Жизнь человека приобретает смысл только тогда, когда она посвящена высшему, иначе она ущербна и проклинаема.
  Когда он слышал эти речи, то сначала то и дело порывался спросить: а что есть высшее, кто определяет, в чем оно заключается? Сколько ошибок было совершенно, сколько безвинной крови пролито ради всех этих слов. Но с какого-то момента этот вопрос все реже стал возникать в голове, он все сильнее ощущал напор чужой воли. Тем более, его наставники не давали ему ни минуты оставаться одному, Особенно Джафар, он постоянно следовал по пятам, рассказывал про героев и мучеников движения. Он оказался весьма красноречивым и легко разбивал аргументы Рафита. Тому казалось, что он гораздо умней, образованней его, но, как выяснилось, Рафит полностью проигрывал Джафару в искусстве полемики. К тому же он знал много из того, чего не знал Рафит. При общении с ним он чувствовал себя невежественным и беспомощным, вся его ученость в разговоре с ним была лишней и не нужной. И с каждым днем Рафит сдавался все сильней, его не отпускало ощущение, что некая паутина все плотней опутывает его. И выбраться из нее уже становится невозможным, так как она превращает его в бессильного и послушного.
  И однажды наступил день, когда он ответил: "Да". Он увидел, как обрадовались Джафар и дядя, они стали его обнимать. И уже через несколько часов ему объявили, когда все должно случиться. Он понял, что они торопятся из-за опасения, что он передумает. Но эта трезвая мысль продержалась в голове недолго, она возникла и почти тут же исчезла. Вместо нее появилась другая мысль: он не имеет больше право так думать. Отныне все его размышления должны течь по строго определенному руслу. И никак иначе. А всякое отклонение от него необходимо немедленно пресекать.
  Джафар уже не спал. Это не удивило Рафита, почему-то он так и предполагал, что в этот день боевик не оставит его одного ни на мгновение. Впрочем, что ему за дело, в любом случае поздно что-то менять.
  Рафит давно обнаружил, что Джафар хороший психолог, умеет находить нужные слова в зависимости от настроения своего собеседника. Вот и сейчас он выбрал верную тактику; не стал говорить о том, что им предстоит сделать, а повел разговор на отвлеченную тему. Рафит слушал его необычайно внимательно, подсознательно он ощущал, что ему требуется некая непроницаемая пленка, которая бы укрыла его сознание. И слова Джафара полностью отвечали этой потребности.
  Впрочем, говорить о предстоящем акте не было особой необходимости, два дня они тщательно разрабатывали план действий, выверяли все до сантиметра и до секунды. Джафар был просто создан для таких дел, он не упускал ни одной мелочи. Рафит невольно восхищался им и был почти уверен, что все пройдет так, как они замышляли, и он останется живым и невредимым. Другое дело, что уже к вечеру он окажется в горах, навсегда простившись с этой квартирой. Но иного выхода нет; если он однажды сюда вернется, уйти ему вряд ли позволят. Поэтому он заранее отправил все самые необходимые вещи по указанному ему адресу. Вернее это сделал какой-то бородатый человек, который в назначенный час явился к нему домой, погрузил поклажу в машину и уехал, не проронив ни слова.
  Они вышли из дома как обычно, словно бы Рафит шел на лекции, как это он делал уже много раз. Хотя были и некоторые отличия. Джафар, соблюдая максимальную аккуратность, положил сумку на заднее сиденье машины. Заранее они оборудовали для этой поклаже специальное место, обложив его толстым слоем поролона. Теперь даже при аварии не возникнет опасности взрыва.
  Пока они ехали, Джафар постоянно шутил, он пребывал явно в приподнятом настроении. Рафит же молчал и смотрел по сторонам. Мысленно он прощался с городом, в котором мог быть счастливым. Все эти дни он гнал от себя воспоминания о Зине, но сейчас они вдруг вернулись. И он не знал, что с ними делать? В новой жизни, которая вот-вот для него наступит, они явно лишние. Надо избавиться от них раз и навсегда. Да только как это сделать? Спросить у Джафара? Рафит покосился на своего спутника. Нет, в этом деле он не помощник, ему надо как-то справиться самому.
  Они остановились недалеко от института. Джафар повернулся к Рафиту всем телом.
  - Ты все помнишь? - спросил Джафар.
  - Да, - ответил Рафит.
  - Я буду ждать тебя тут. Ты должен вернуться ровно через шесть минут тридцать секунд.
  - Да, - ответил Рафит.
  - Аллах, да хранит тебя. Иди.
  Рафит крепко держа в руках сумку, шел знакомой дорогой к институту. Только никогда он не нес такой поклажи. Он старался идти размеренно, тем темпом, который они выверяли со своим наставником.
  Рафит миновал охрану, у него не то что не проверили содержимое сумки, но даже не попросили предъявить пропуск, так как охранники прекрасно знали его в лицо. Он направился к тому месту, которое они определили для закладки бомбы.
  Джафар выбирал его довольно долго, что-то высчитывая, выверяя. Уже дома Рафит поинтересовался, что он пытался определить? Я искал место, где последствия взрыва будут особенно сильны. Там плохое перекрытие, вот увидишь, оно непременно обвалится. Я в таких вещах отлично разбираюсь, довольно засмеялся Джафар.
  Эти слова Рафит вспомнил, пока поднимался по лестнице. Кто-то поздоровался с ним, он ответил, но не посмотрел, кто это был. Какая разница.
  Теперь он шел по коридору. Ему оставалось пройти меньше ста метров. И внезапно случилось нечто неожиданное, в его голове вдруг явственно зазвучала чья-то речь. Ему потребовалось пару секунд, чтобы понять, что это голос Кайгородова, его последняя лекция у них в доме незадолго до его смерти. Память у Рафита была прекрасная, и он без труда мог воспроизвести целый абзацы. Вот и сейчас как раз такое с ним и происходило: "Мы видим, что существует все больше признаков того, что эксперимент с человечеством, о котором я говорил ниже, проваливается. Попутно замечу, что участившийся рост и сила катаклизмов на планете косвенно подтверждает эту тенденцию. Происходящие на земле процессы выходят из под контроля планетарного сознания, приобретают стихийный, неконтролируемый, а, следовательно, все более разрушительный характер. Это прообраз большого взрыва, который однажды поглотит Вселенную.
  Увы, мы не видим и не понимаем того, что происходит. Мы ужасны слепы, вместо того, чтобы постигать тайный смысл вещей и явлений, заняты тем, что возводим вокруг себя бастионы невежества. Те же, кто пытаются их разрушить, становятся врагами номер один. Но однажды, все исчезнет в огнедышащем пламени, и мы так и не поймем, что могли, но не предотвратили трагический ход вещей".
  Рафит вздрогнул и на мгновение замер на месте. Но затем продолжил свой путь. Он оглянулся. Уже начались занятия, и в коридоре никого не было. Этот момент так же предусматривал их план, точнее, план Джафара.
  Рафит подошел к тому самому месту, где он должен был положить начиненную взрывчаткой сумку. Он быстро огляделся, расстегнул молнию и включил часовой механизм. Теперь у него оставалось три минуты, чтобы спастись.
  Рафит бросился бежать. И в это мгновение в его голосе снова зазвучали слова Кайгородова. Что же он делает, набатом ударило в голове. Он должен работать на спасение Вселенной, а не на ее разрушение. Он совершил грандиозную ошибку, поддавшись на уговоры этих страшных людей.
  Рафит бросился к сумке, схватил ее. Сколько времени у него оставалось до взрыва, он уже не знал, но понимал, что дело идет на секунды. Ему было известно, что ближайшее окно выходит во двор, где в это время не должен никто находиться. Надо только успеть разбить стекло.
  Рафит подбежал к окну, что есть силы ударил ногой по стеклу. Оно брызнула осколками во все стороны, несколько их них порезали ему лицо. Но он не обратил на это внимание. Рафит размахнулся и хотел выбросить сумку. Ему не хватило буквально одной или двух секунд, раздался огромной силы взрыв.
  
  109.
  
  Дормидонтова и Муссель вошли в подъезд. На несколько секунд, не сговариваясь, остановились возле двери квартиры Рафита, на которой висела пломба. Они переглянулись и направились дальше.
  Дормидонтова и Муссель сидели напротив друг друга за столом. Погруженные в свои мысли, оба молчали.
  - Хотите чаю? - предложила Нина Сергеевна.
  - С удовольствием. На кладбище было ветрено, боюсь простудиться.
  - Тогда напою вас с малиновым вареньем.
  Дормидонтова исчезла в кухне. Вернулась она через минут десять, неся на подносе чашки с чаем и розетки с вареньем. А так же небольшой графинчик с водкой.
  - Выпьем за упокой его души, - сказала Нина Сергеевна. - Такая ужасная смерть. Голову оторвало. Вы видели, его хоронили в закрытом гробу.
   Муссель кивнул головой.
  - Да, страшная смерть. Но то, что он хотел сделать, еще страшней. Взорвать институт, в котором же и учился.
  - К счастью, кроме него, никто не пострадал. Бомба разорвалась уже в окне. А ведь какой был тихий и вежливый мальчик, я всегда с умилением наблюдала за ним. Чтобы он не сделал, пусть ему будет на том свете спокойно.
  Дормидонтова подняла стопку, Муссель последовал ее примеру. Они молча выпили.
  - Как-то грустно, - произнесла Дормидонтова. - Живем тут не так уж и долго, а уже два покойника. Одна хорошая новость, поймали Шестемирова, а при нем все наши деньги. Вернее мои.
  - Не понимаю вас, почему ваши? Разве это не деньги Товарищества?
  - Нет, не Товарищества. Не могла же я рисковать общественными деньгами. Вот и положила на счет все, что еще имела.
  - Я восхищаюсь вами!
  - Да, это все мелочи. Конечно, когда Шестемиров с ними укатил, я была сильно огорчена. Но как-то справилась. Главное для меня другое, вы то, Валерий Михайлович, меня хоть не огорчайте. Иногда на вас даже страшно смотреть, такой вы угрюмый.
  - Я постараюсь больше таким не быть. - Муссель замолчал. - Я желаю кое-что вам важное сказать.
   Нина Сергеевна вдруг ощутила, как замерло на мгновение сердце в груди.
  - Слушаю, Валерий Михайлович.
  Муссель глубоко вздохнул, набирая в легкие воздух.
  - Дорогая, Нина Сергеевна, я много размышлял. Впрочем, так ли это важно, сколько я размышлял, это не имеет никакого значения. За последнее время мы очень сблизились с вами, можно сказать, сроднились. У меня такое чувство, что мы одна семья. А потому мне кажется, что мы бы могли действительно жить одной семьей. В общем, я делаю вам предложение: будьте моей женой.
   Дормидонтова сидела неподвижно, словно ледяная статуя. И только по щекам прокладывал русло маленький ручеек слез.
  - Я согласна быть вышей женой, - ответила она. Наконец-то это все же случилось, только очень жаль, что так поздно, подумала Нина Сергеевна.
  Это была грустная мысль, но она не мешала Дормидонтовой чувствовать себя счастливой.
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
Э.Бланк "Пленница чужого мира" О.Копылова "Невеста звездного принца" А.Позин "Меч Тамерлана.Крестьянский сын,дворянская дочь"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"