В воскресенье, около двенадцати часов дня, Сережка Смагин выскочил из подъезда. Выскочил внезапно, как поезд из туннеля и сразу же окунулся в бурную жизнь двора. Рядом с подъездом прыгали в "классы" девчонки второго-третьего класса. Сережка оглядел их презрительно с высоты своего седьмого класса и двинулся по двору. Его тут же остановили и пригласили играть в вышибалы.
Мяч, резиновый, красный, пупырчатый, летал над асфальтом и периодически выбивал из игры то одного другого игрока. Сережка сначала был в команде вышибал. Он ловко схватывал мяч, пущенный даже очень низко над землей, и почти мгновенно посылал его в кого-нибудь из команды противника. Как ни уворачивались соперники, был выбит и последний.
Теперь Сережка стоял, полусогнувшись, готовый в любую минуту сорваться, как сторожевая собака, и следил за руками противника. Мяч, ядром пущенный в их сторону, чиркнул по руке Гальки Долгановой. Галя отошла на тротуар, следом мяч каким-то крученым ударом выбил Ежика, коротко стриженого Лешку Чугунова, вновь со свистом полетел над асфальтом. Сережка успел нырнуть под него и почти упал на желто-зеленые листья, усеявшие все вокруг в конце прошлой недели. Он мужественно устоял и тогда, когда остался один.
- Все, ребя, харе.
- Смага, еще кон.
- Не. Плошка на пустыре ждет.
Пустырь начинался почти сразу за домом и тянулся аж до новостроек на далеком горизонте. Он зарос травой, лопухами, кое-где попадались остатки каких-то кирпичных строений, ямы. Тут и там стояли группы деревьев, по пять шесть стволов, туго переплетенных ветвями. Это были в основном березы и тополя. Иногда клены.
Когда-то, лет пятнадцать назад на этом месте была деревня. Когда в начале шестидесятых сережкины родители получили здесь двухкомнатную квартиру, в пятиэтажном блочном доме, край Москвы проходил совсем рядом, через три дома от их пятиэтажки. Сразу за домом еще стояли деревянные избы, и как-то раз Сережка бегал смотреть на пожар. Горел какой-то старый деревянный дом, горел с громким треском, падали балки, летели снопы искр, огромное оранжевое пламя рвалось в небо. Все окрестные мальчишки сбежались на пожар. И вот теперь на этом месте был пустырь - любимое место игр мальчишек, а кольцевая дорога отодвинулась на три километра.
Засунув руки в карманы штанов, Сережка шел по двору. В каждом подъезде жили друзья, приятели, одноклассники. Около котельной, стоявшей на границе двора и пустыря, он повстречал Женьку Плошкина - Джека - своего приятеля и одноклассника, с которым чаще всего и проводил свободное время, вернее все свое время, потому что тратить его на уроки не имел ни малейшего желания. В руке Джек держал найденную где-то медную трубку. Сережка указал на трубку.
- Это что?
- Трубку нашел. Классная вещь.
-На что тебе? Плеваться?
- Нет, я из нее пушку сделаю. Стрелять будет, как поджига.
- Чем?
- Стальными шариками от подшипников. Зырь! - Джек показал на трубку, - вот тут дырку просверлю, этот конец запаяю. Закладываешь порох, пыж, заряд и поджигаешь через отверстие.
- А порох из чего?
- Как обычно. Из спичечных головок. Думаю, полкоробка на выстрел.
- Понятно. Айда в летчиков.
- Пошли, а трубку куда?
- За домом спрячем, я клевое местечко знаю, никто не найдет.
За домом в вентиляционной отдушине у Сережки было припрятано нечто вроде тайника. Нужно было отодвинуть специально положенный туда кирпич, просунуть руку и прятать в образовавшемся отверстии все, что душе угодно. Самое главное - пройти незамеченными под окнами первых этажей. Там караулили злые старухи, и если видели мальчишек, начинали кричать, грозить и даже пытаться вылить на голову воду. Благополучно скрываясь за листьями еще не облетевших веток вишен - когда-то на этих местах росли деревенские сады - пробрались к тайнику и положили туда трубку.
Покончив с этим делом, помчались на пустырь, к своему любимому месту - двум сросшимся березам, образовавшим на приличной высоте идеальные кабины летчиков. Сережка не мог себе представить уважающего себя мальчишку, который не сумел бы забраться по веткам на высоту второго - третьего этажа. Проворно, быстро перехватывая руками ветки, Сережка и Джек полезли на дерево, в одном месте надо было подтянуться - Сережка сделал этот без проблем, и вот замечательное место: ветви образовали нечто вроде кресла, в котором можно было почувствовать себя в кабине истребителя Як -40. Сережка достал из кармана синий пластмассовый револьвер и приготовился к бою. Джек занял место пониже, он был стрелком и тут же припал к длинной палке, вставленной в разъем двух ветвей - пулемету, который здесь никто бы не стал искать.
- От винта! - крикнул Сережка и нажал ногой на ствол березы, двумя руками потянув на себя ближайшую ветку.
- Тр -тр- тр - загудел внизу Джек. Мотор заработал. Самолет оторвался от земли.
- Набираю высоту! - закричал Сережка и еще сильнее потянул на себя ветку.
- Сто, двести, триста, - считал Джек, - пятьсот!
Земля стремительно уходила.
- Мессер!- заорал вдруг Джек.
- Рано, - остановил его Сережка, - еще не набрали высоту, наберем шестьсот.
Джек припал к прицелу, Сережка наклонился над ветвями, которые были у него под ногой.
Джек схватил свой пулемет и дал длиннющую очередь, расстреляв всю коробку.
- Фокер горит! - Джек был вне себя от радости.
Фокер горел, но и их самолет падал, это было ясно.
- Прыгай! - закричал сверху Сережка.
Джек спустился на пару веток ниже, пополз по стволу, затем перебрался на одну из больших ветвей, широко отходящих от ствола, осторожно присел на корточки, ухватился за нее обеими руками, спустил ноги и повис над землей на вытянутых руках. Он отпустил руки и полетел в лопухи.
Сережка быстро стал спускаться сверху.
- Скорей, взорвешься! - кричал снизу Джек.
Сережка повторил маневр Джека, раскачался на руках, держась за ветку, и прыгнул вниз. Густая трава смягчила падение. Самолет с грохотом взорвался.
- Немцы. - крикнул Джек и выхватил из кармана железный "ТТ", дернул затвор и проверил ленту пистонов.
- Патроны на месте. Бах! Бах! Бах! - раздался щелчок, треск, вспыхнула искра, и запахло дымом. Но тут курок заело.
- Прикрой! - закричал он отчаянным голосом.
Сережка с револьвером в руке лежал в траве и вел прицельный огонь. После каждого выстрела он отводил курок назад.
- Бежим! - он вскочил, и оба помчались к недостроенному шалашу.
В шалаше они обсудили обстоятельства прошедшего боя, насладились полной оторванностью ото всего мира и затем отправились обратно к домам, к импровизированному футбольному полю. Место было фантастически не приспособлено для игры: просто неровная площадка под толстым слоем песка. Весь эффект игры был в том, чтобы напылить как можно больше. Достигалось это разными способами. Можно было быстро мчаться и вдруг резко затормозить, зарыв кеды в песок, можно просто бежать, задевая слой песка как можно глубже. Когда здесь встречались команды дворовых игроков, над площадкой стояли обычно тучи пыли. Вот и сейчас на поле уже собирались игроки. Лешка Чугунов - Ежик - собирал свою команду. Джек попал в глухую защиту, он не был спортивно развит, а Сережка, как всегда стал свободным полузащитником, то есть мог сколько душе угодно носиться по полю от своих ворот до вражеских. Воротами служили брошенные куртки или в школьное время сумки и портфели.
Игра началась. Как необъезженные скакуны, мальчишки неслись от своих ворот к противоположному концу, поднимая те самые тучи пыли и песка. Мяч легко перелетал с одного конца поля на другой. Сережка был весь в пылу боя, когда из-за угла ближайшей пятиэтажки показались две семиклассницы.
Сердце Сережки екнуло. Вика Климова, сережкина одноклассница, в черных брюках клеш, легкой курточке и белой блузке, с непременным конским хвостом на голове, в сопровождении своей некрасивой подруги Маринки, направлялись прямо к футбольному полю. В душе Сережки поднялась волна, он почувствовал необыкновенный прилив сил, пронзительно закричал: "На меня!", принял мяч на грудь и ловко остановил, сильным ударом носка послал его метров на десять выше ворот. Краем глаза он ловил реакцию Вики. Девочки уселись на скамейку и принялись болтать, не обращая никакого внимания на игру. Между тем вратарь противника ввел мяч в игру. Сережка немедленно покинул вражескую зону и бросился к мячу. Каким-то образом, он и сам не понял, как, сумел обмануть нападающего, повел мяч и заметил, что Вика заинтересовалась его маневрами. Это придало ему сил. На той же непонятной волне успеха он ворвался в зону противника, вышел один на один с вратарем и пробил. Подобно пушечному ядру, мяч влетел в ворота около одной из импровизированных штанг, и вратарь совершил ненужный бросок в сторону мяча. Краем уха с наслаждением услышал: "Четко пробил", "Да, в копеечку". Но Вика уже отвернулась.
Теперь Сережка старался играть поблизости к заветной скамейке, принимал мяч, бил головой. И как раз, когда мяч в очередной раз приземлился недалеко от него, он увидел, как из-за того же угла дома появился тот, кого он меньше всего бы хотел сейчас видеть. Светловолосый, круглоголовый, со скользким оценивающим взглядом, с чубчиком, падавшим на глаза, в сопровождении рыжего приятеля приближался восьмиклассник Горяинов. Весь пыл Сережки погас, он потерял мяч и тот ушел на какой-то другой край поля.
- Ой, Андрей, приветик, - Вика с невыносимой для Сережки радостной улыбкой встала навстречу Горяинову.
Тот приветствовал девочек с легкой благосклонностью. Маринка глупо захихикала.
Вика покраснела. Сережка совсем сник.
- Смага, ты играть будешь или нет? - Ежик подлетел к Сережке.
Сережка очнулся и попытался продолжать игру, даже с энтузиазмом, но ему казалось, что убийственный взгляд Горяинова прожигает его, а Вика просто смотрит с иронией на его подвиги. Горяинов отошел от поля к своему рыжему ординарцу, заговорил с ним, бросая на Вику равнодушный взгляд, и Вика покорно пошла к нему, и они оба стали удаляться в сторону школьной площадки. За ними устремилась и Маринка. Следом пристроился рыжий.
Игра не клеилась. Кое-как доиграв, Сережка с пустотой в душе покинул поле. Вернулись к дому Сережки и достали из тайника трубку, Джек тщательно ее осмотрел, как будто за время пребывания в тайнике она могла как-нибудь измениться. Трубка была все такой же. Сережке не хотелось возвращаться домой, и он пошел проводить Джека. Всю дорогу Джек с энтузиазмом обсуждал достоинства мопеда, который обещал ему подарить отец. Мать и отец Джека были в разводе.
Дома Сережку ждала мать с дневником в руке. На открытой странице ядовито изгибалась красная двойка по русскому, а половина пустого пространства была занята замечаниями по поведению: "Ваш сын на уроке английского... "Довожу до Вашего... На перемене..." и т. д. Мать ругала Сережку. Он слушал знакомые слова, и они едва ли доходили до его сознания. Перед глазами все еще стояла картина: Вика удаляется с Горяиновым.
Младший брат Андрейка, пребывавший пока еще в счастливом положении детсадовца старшей группы, со страхом, как на опасное животное, смотрел на старшего брата. Перед Андрейкой лежала ярко раскрашенная книжка, он готовился к празднику Октября в саду, что-то учил.
- И гулять никуда не пойдешь! Сиди дома и делай русский! - с этими словами мать закрыла дверь в его комнату. Сережка сел за письменный стол у окна, тоскливо опустил руки вниз и посмотрел за стекло: самое начало осени. Деревья за домом словно ощущали, что им уже недолго осталось вот так хоть чем-то красоваться, кое-где листья совсем пожелтели. Близко стоявший тополь протянул свою толстую ветвь почти в окно. Тут прямо в Сережкины ноги уткнулся своим мокрым черным носом Мальчиш - рыжий с белыми подпалинами пес, помесь дворняги и лайки. Мальчиш никогда не осуждал Сережку за двойки по русскому или алгебре, но очень не любил, если с ним вовремя не гуляли. Пес явно чувствовал, что хозяин не в духе и хотел его хоть чем-нибудь утешить.
Поглядев на спортивную сумку, с которой он ходил в школу - от портфеля Сережка наотрез отказался - несчастный затворник встал, открыл дверь и направился в кухню, где мать крутилась у плиты, приготавливая котлеты. Мальчиш устремился за Сережкой, за Мальчишом в кухню втерся Андрейка.
- Мам, я пойду с Мальчишом погуляю.
Мать подозрительно посмотрела на Сережку, но тут Мальчиш, услышав слово "погуляю", начал вертеться, хвост его закрутился мельницей, уши навострились.
- Хорошо, недолго только, а потом сразу за уроки!
В коридоре Мальчиш задел хвостом все, что только можно, наконец, прыгнул на дверной замок и чуть не открыл его.
Пес выскочил из подъезда и бросился на газон. Следом появился Сережка. Шла вечерняя жизнь: все те же "классики", ребячьи игры в мяч, но теперь прямо у подъезда на скамейке сидели старушки и обсуждали все, что видели. Вот прошла старшеклассница Вероника в суперкороткой юбочке. Бабушки неодобрительно посмотрели в ее сторону и покачали головой. Проследовал сосед с третьего этажа: в шляпе, с портфелем в руке, в синем плаще. Его проход был встречен с особым оживлением: сосед работал где-то в главке. Появление Мальчиша было встречено дружным недовольством.
Тем временем Мальчиш уже отметил часть деревьев на газоне, а к другим только принюхивался, определяя одним ему ведомым чувством, где нужно картинно приподнять заднюю лапу, а где можно только потыкаться черным мокрым носом. Теперь он пробирался под кустами к какой-то дряни, явно собираясь схватить ее и съесть.
- Мальчиш! Назад! Кому говорю.
Мальчиш с тоской бросил несъеденную дрянь и побежал к хозяину.
- Опять собаку на газон пускаешь! - раздался крик с первого этажа соседнего подъезда.
_ Правильно, Ефимовна, так его, совсем распустились, не слушаются старших, завели собак, - дружно включились в компанию осуждения старушки.
Сережка пристегнул поводок и потащил Мальчиша на пустырь, который в это время превратился в собачью площадку. Мальчиш еще раз печально оглянулся назад, но перспектива увидеть знакомых псов взяла вверх, и он радостно побежал в сторону монотонно гудевшей котельной.
На собачьей площадке уже собирался своеобразный клуб. Две овчарки - одна кавказская, другая - восточно-европейская, благородная колли, лайка, неугомонный бульдог, шустрый спаниэль со своими хозяевами гуляли на пустыре. Хозяева отдельно - собаки отдельно. Каждая группа была занята своим делом: хозяева обсуждали достоинства своих любимцев, их рацион, участие в соревнованиях; псы бегали по кругу, принюхивались друг к дружке, что-то высматривали, иногда подбегали к хозяевам. Тогда хозяин гладил собаку, доставал специальную щетку и начинал причесывать пса, поправлял ошейник и снова отпускал его на волю. Порой приходила огромная важная московская сторожевая со своей хозяйкой. Как этот пес помещался в квартире в сорок два метра, понять было невозможно.
Мальчиш вдоволь наигрался и набегался, стало темнеть. Возвращение и уроки были неизбежны.
Ветка все так же уныло смотрела в окно, когда Сережка наконец открыл сумку и, как стопудовые гири, извлек из нее учебники. Далее этого дело не пошло. Перед глазами все стояла Вика, ее раскрасневшееся лицо, когда к ней подошел Горяинов. Ну почему он, Сережка, в седьмом классе, а Горяинов в восьмом? Вот бы сразу стать взрослым, сильным, красивым. Начнется война, и он, Сережка пойдет добровольцем. И вот он прямо с фронта приедет в свою школу, во время уроков, зайдет в свой класс, в красивой офицерской форме, в фуражке, в сияющих сапогах, перетянутый кожаным ремнем, с кобурой, в которой будет лежать настоящий револьвер. Он появится во время урока алгебры, когда все будут, как всегда дрожать в ожидании опроса Анаконды. Откроется дверь, он спокойно войдет, и все ахнут. И не будут сводить с него восторженных глаз. И Вика тоже будет смотреть на него. Ради этой минуты он готов ползти на животе сколько угодно километров. А потом она подойдет к нему при всех и скажет: "Сережа, я люблю тебя". Но он посмотрит на нее с подозрением. И тогда она скажет: "А Горяинов - это так, ничего серьезного" И она пойдет с ним, и они останутся одни!
Сережка даже зажмурился от нахлынувших на него чувств.
- Ты сделал алгебру? Вижу, даже не начинал. Вот отец придет, он тебе задаст.
Дверь снова захлопнулась.
Сережка опять окинул взглядом тяжелые кирпичи учебников, а затем его взгляд перешел на предметы, находившиеся на столе. Это было его царство: мальчишеские сокровища. Из этих предметов несколько были настоящей гордостью. Фигурки индейца, американского морского пехотинца и одного ковбоя. Все эти сокровища он выменял в классе, как это делали и другие мальчишки. Обмен шел постоянно.
Резиновый индеец, темно-красного цвета, с распущенными черными волосами, спадавшими на спину, стоял на согнутых ногах. В волосах его были перья, на нем была набедренная повязка, в руке зажат топорик. Выражение лица индейца было сделано таким, словно он собирался немедленно с кого-нибудь снять скальп.
Американский пехотинец бежал с коротким автоматом в руках, на нем была пятнистая форма, такая же каска и высокие коричневые ботинки. На поясе подсумки для гранат и патронов. Краска на ботинках и коленях немного ободралась, но пехотинец был великолепен.
Желтый ковбой в широкой шляпе с загнутыми краями целился из ружья, припав на одно колено.
Дверь приоткрылась, и черный нос Мальчиша просунулся в отверстие. Пес пришел проверить, чем занят хозяин. Из открытой двери донеслось монотонное бормотание Андрейки:
- Когда был Ленин маленький, маленький, он, он тоже, тоже он.
- Не "он тоже, а "с кудрявой головой" - подсказал голос матери.
- "С кудрявой головой" - бодро произнес Андрейка, но дальше забормотал: "Он тоже, он тоже".
- Бегал в валенках, - снова подсказала мама.
- Он тоже бегал в валенках, - обрадовался открытию Андрейка.
- По, по, - силился он теперь вспомнить продолжение.
"По шумной мостовой", Мальчиш! Не мешай Сергею. Андрюша, закрой дверь в комнату.
Андрейка заглянул к Сережке, но, увидев сжатый кулак, мгновенно закрыл дверь с той стороны. Сережка еще раз посмотрел на учебники: вдохновение не пришло.
Дверь распахнулась, и довольный Андрейка вошел со своей книжкой, стал ее ставить на полку, долго чего-то там искать, поглядывая в сторону брата.
- Ты долго будешь возиться? - сурово спросил брат.
Андрейка мгновенно нашел нужную книжку и пулей вылетел за дверь. Теперь Сережку и домашнее задание, казалось, ничто не могло разделить.
Два дня назад толстый Генка Соловьев, которого все всегда называли Карлсон, принес в школу двух ковбоев. Один из них был на коне и снимался с этого коня. Это была Сережкина мечта. Ковбой держался в седле, так как ноги у него были почти колесом, а сбоку имелись специальные вставные штырьки, а на ногах он мог стоять, потому что ноги широко расставлены. В руках у ковбоя было два кольта, на поясе при колене две кобуры: справа и слева. Другой, тоже вооруженный двумя кольтами, шел на немного согнутых ногах. Выражение лиц у обоих было свирепое, складки на одежде, как настоящие, на шее - платки, на ногах сапоги с отворотами и у того, который на коне, даже шпоры. Карлсон собирал гоночные машинки, но как это всегда бывает, ковбои, из-за которых можно было лишиться сна и аппетита, оказались именно у него.
- На что сменяешь? - спросил в субботу Сережка, скрывая волнение.
- Вообще-то я менять не собирался, - на всякий случай сказал Пузырь, - ну разве что на гоночную, Феррари.
- Как у Шматри? (Юрка Шматриков собирал монеты.)
- Ага.
Красная гоночная машинка Феррари была мечтой собирателей гоночных машинок. У нее открывались дверцы, снимались сиденья и руль, поднимался капот, и можно было видеть серебристый мотор.
- А монеты старинные не возьмешь? Восемьсот восемьдесят седьмого года гривенник, с орлом, серебряный и медный пятак восемьсот двенадцатого. Знаешь, такой тяжелый, тоже с орлом. Классная вещь.
- Не интересуюсь. Шматре предложи за гоночную.
- У него такие есть, и еще покруче.
- Гуд бай.
Сережка вынужден был отступить.
К Карлсону тут же подкатил Гаврик (Володька Петров), посулил пачку клубничной, но тоже потерпел поражение. Два восхитительных сквайра исчезли в кармане Карлсона.
Упражнение по русскому представилось Сережке таким же бесконечным, как пустыня Сахара арабскому каравану, приблизившемуся к ее началу. Теперь уже ковбой на коне вытеснил все: суффиксы, приставки, окончания и даже корень.
И тут на глаза Сережке попался старый номер журнала "Знание - сила", заложенный на одной важной странице. Открыв журнал, Сережка внимательно посмотрел на картинку: это было изображение королевы, в красивой короне, в величественном наряде, со скипетром в руке. Картинка была заключена в фигурную рамку. Сережка закрыл тетрадь по русскому с кривой единственной записью "Домашнее задание", достал тетрадь по математике, нашел чистый лист в клетку и приложил к картинке. Что-то осенило его. Он схватил пачку бумаги, быстро вытащил тонкий черный лист копирки, затем положил копирку нужной стороной под картинку, вниз поместил чистый лист в клетку и стал осторожно обводить королеву специально имеющейся для этого спичкой. В конце обвел рамку. Закончив обвод, убрал журнальный лист, снял копирку и с радостью увидел, что все получилось: по середине чистого листа проступали черные линии с изображением королевы и фигурной рамки. Тут он вооружился простым карандашом и по контуру жирно прорисовал все изображение. Справа и слева от королевы Сережка изобразил от руки фигурные рамки и вписал в них число 100, и тетрадный лист стал превращаться в заграничную денежную купюру. Чтобы придать ей больше роскоши и внушительности, Сережка вооружился красной и синей шариковыми ручками - такие только недавно стали появляться у ребят - и стал творить с вдохновением и азартом. Под рамками с цифрой 100 написал 1878, как на старинной монете, над рамками нарисовал короны, украсив их синими и красными завитками, а над самой королевой главную корону, больше похожую на крейсер. Внизу крупными буквами написал DOLLARS и прибавил USA. После этого Сережка заштриховал по диагонали с помощью линейки все пустое пространство и полюбовался своей работой. Теперь он вырезал лист из тетради и занялся следующей стадией: обратной стороной купюры. Здесь Сережка просто стал варьировать короны, рамки и завитки, чередуя красный и синий цвета. После этого он аккуратно вырезал получившиеся сто долларов и полюбовался работой с той и с другой стороны. Пропыхтев еще около часа. Сережка стал обладателем четырехсот долларов в четырех стодолларовых купюрах. На последних двух штриховка и короны были уже сделаны с легкой небрежностью, а количество страниц в тетради по алгебре значительно уменьшилось.
Из большой комнаты раздался пулеметный стук швейной машинки - мать шила что-то на заказ. Сережка спрятал запасы иностранных денежных единиц подальше в сумку, на всякий случай положил несколько старинных монет в пластмассовой коробке туда же и снова открыл русский язык. Но теперь он уже был бесконечно далеко от разборов по частям речи и по членам предложения.
И тут в большой комнате раздался мужской голос. Пришел отец.
Поздно вечером Сережка наконец улегся в кровать. Из пяти заданных примеров он сделал с трудом два. Из гигантского упражнения по русскому списал маленький абзац и объявил, что уроки сделаны. Отец уже спал, а у матери на проверку просто не было сил.
Наступил понедельник, и тысячи мальчишек и девчонок, открыв глаза, осознали, что подъем неизбежен, что сейчас неправдоподобно радостный голос по радио возвестит: "В эфире "Пионерская зорька!", что русский не сделан, что стихотворение не выучено, что галстук не поглажен, что еще сотни самых разных неприятностей отравят сегодняшний день, а до следующего выходного никогда не добраться.
И только одно обнадеживало Сережку: скоро он увидит Вику!
Затем последовала процедура вставания, умывания, спора с матерью, собиравшей Андрейку в детский сад, по поводу несъеденного яйца, спешного одевания и попытки наверстать быстро уходящее время. До звонка на урок оставалось десять минут, когда Сережка впопыхах выскочил из подъезда, чуть не забыв дома сумку с учебниками и тетрадями. Отец, как всегда давно уже ушел - он работал в таксопарке.
В эти минуты к школе спешили те, кто никогда не хотел к ней спешить. Сережка бодро встроился в их ряды и вошел в школьные двери почти перед тем, как их собирались закрыть. Впрочем, он, конечно, не был последним.
Весь вестибюль был увешан лозунгами. Одни из них призывали "любить книгу - источник знаний", другие звали "беречь природу - наше богатство", самый загадочный предупреждал, что "здесь нужно, чтоб душа была тверда, здесь страх не должен подавать совета". Прямо посредине стоял большой белый бюст Ленина на подставке, задрапированной красной тканью.
У входа на лестницу мрачные и серьезные дежурные разворачивали тех, чья обувь хранила пыль и грязь пройденных дорог. Борьба шла нешуточная. Можно было пробежать на скорости, прошмыгнуть незаметно, пройти за спиной чистенького отличника, ввалиться дружною толпою, но и стражи не дремали. Оценив ситуацию. Сережка промчался со скоростью, превышающей скорость гоночного автомобиля, и взлетел на ступеньки, перепрыгивая по три четыре зараз.
До звонка, как до старта космической ракеты, оставалось три минуты. Целых три минуты, за которые можно сделать так много: выиграть в трясучку несколько копеек, обменять пластинку жвачки на стеклянный шарик, подраться, помириться, влюбиться, отчаяться, списать одно, а то и два упражнения, выучить целый параграф! Главное - захотеть. Сережка захотел и стал списывать упражнение по русскому, так как вторым уроком как раз был русский.
Списывание - это целая наука. Списывать можно на подоконнике, в коридоре, в туалете, на ступеньках лестницы, на спине друга. Списывать нужно, испытывая настоящее вдохновение, на предельной скорости, почти не глядя в образец. И тогда твоя работа будет тянуть на государственную оценку - то есть на "тройку".
За оставшиеся до звонка четверть минуты Сережка несколько раз видел мельком Вику. Она все время была в компании девчонок. Рядом с ней неизменная Маринка Романцова, иногда Галя Долганова, Света Агафонова.
Первым уроком была биология, и вела ее классная руководитель, Наталья Борисовна, маленькая, вечно носившая какую-то многоцветную кофточку и большие очки. Перед первым уроком в понедельник полагалось проводить политинформацию. Вел ее неизменный отличник Толик Сливкин, и его галстук был завязан таким идеальным узлом, каким ни Сережка, ни Джек, ни Юрка Шматриков, ни Карлсон, ни Дубинин, ни футболист Киреев, ни Петров - словом, почти никто из мальчишек в классе свои галстуки не завязывал. Чаще всего они их держали в кармане. Костя Рудаков и Колян Любецкий - второгодники, просто не были пионерами, а Олег Маркин - еще один Сережкин приятель умел носить галстук так, что его никто бы не заподозрил в том, что он - самый прилежный ученик, но никто бы и не сказал, что он шалопай и оболтус.
Пять минут класс занимал места. За это время вспыхнуло несколько местных стычек, как опытные разведчики, мальчишки никогда не сидели на одном и тот же месте дважды. Сережка занял место недалеко от Вики, но она даже ни разу не поглядела в его сторону. Но, проиграв здесь, Сережка открыл второй фронт: он небрежно достал из сумки свои четыреста долларов, по сто каждая купюра, и пододвинул их неизменному приятелю Джеку.
- Ух ты! - Джек не сдержал восторга, откуда?
- Достал, - Сережка сделал таинственное лицо. Пару любопытных голов повернулись в их сторону.
Тем временем Сливкин, солидно держа в правой руке газету "За рубежом", уже готовился вещать. Тема политинформации всегда была одна и та же: борьба. Боролся весь мир: негры в Африке и Америке, бразильцы в Бразилии, рабочий класс в Англии, где-то шахтеры, мусорщики, даже дети. Боролись с американским империализмом, израильской военщиной, агрессорами, прислужниками. Борьба на политинформации продолжалась рассказом на литературе о борьбе Пушкина с самодержавием, на истории - французских крестьян с феодалами и Джордано Бруно с церковниками, на географии - за полезные ископаемые; на биологии Мичурин боролся с природой.
- Обратную сторону посмотри - сказал Сережка Джеку. Джек перевернул купюру и присвистнул. Карлсон повернулся в их сторону, и в этот момент Сережка как будто случайно уронил сто долларов на пол в проход, рядом с партой Шматри.
-Че это у тебя? - в голосе Шматри проскользнул интерес, он поднял бумажку.
- Клево!
Толик раскрыл газету. На первой парте сидел Дубинин и старательно строил ему рожи, но Толик остался непоколебим.
- Шматря стал крутить бумажку в руках, посмотрел на год - 1878г.
- Видел год? Пацаны сейчас собирать стали, настоящие, американские. Я достал четыре штуки.
Шматря явно заинтересовался, после недавней болезни он не знал, каковы новые интересы в классе, и яркие бумажки приковали его внимание.
- У Ежика уже семь штук есть - Сережка кивнул на предпоследнюю парту, за которой сидел Лешка Чугунов и что-то старательно списывал
Шматря тоже повернулся в ту сторону. Заметив две головы, повернутые в его сторону, Ежик отвлекся и поглядел в их сторону. Шматря показал ему доллар и вопросительно кивнул.
Сережка за спиной Шматри быстро глазами дал понять, что надо согласиться. Ежик кивнул.
- Видел?
Толик заговорил о том, что в Англии рабочий класс выходит на борьбу. Тут, как лошадь, заржал Любецкий на последней парте. Оказалось, Рудаков показал ему какой-то рисунок. Толик не сдался. Витька Киреев - Киря, достал из пенала металлический карандаш, свинтил конусообразный конец, извлек стержень - трубка была готова. Эти действия не ускользнули от соседей, по классу пошла цепная реакция.
- Советский союз выразил протест! - основательно проговорил Толик.
Классная согласно закивала.
- Министр иностранных дел СССР направил ноту...
Бац! Жеваный бумажный шарик угодил Толику в лоб. Начался обстрел.
- Сменяешь? - проговорил заветное слово Шматря. Сережка задумался. Думал он целую минуту, ликуя в душе, но не подавая виду.
- Можно. Что дашь?
- Что хочешь?
- Машинки есть?
- Ты же не собираешь?
- Двоюродный братан собирает, ему как раз одной для коллекции не хватает.
- Какой?
- Красной Феррари.
- Такой? - Шматря извлек свое сокровище из портфеля.
- Ага.
- Сколько долларов дашь?
- Триста, тремя бумажками, могу еще прибавить старинную монету того же года, серебро, настоящее.
- Прибавь пятак двенадцатого года.
Сережка, не спеша, достал тяжелую монету и взвесил на руке, словно проверяя, согласна ли монета покинуть ладонь в которой так уютно.
Пауза.
- Харе.
Сережка протянул пятак Юрке, другой рукой извлек из бокового кармана серебряную.
Три вещи на одну. Шматря еще раздумывал.
- Не хочешь, Ежику сменяю.
- На что?
- На самострел.
- Давай лучше мне.
Сережка зажал в руке металлическую красную машинку, но чувств не показал.
Мужественный Толик продолжал рассказывать о забастовках. В тот момент, когда дело дошло до писем советских трудящихся, Толик получил из чьей-то трубки в глаз. На этот раз политинформация остановилась. Вдруг дверь распахнулась, на пороге стояла завуч Тамара Сергеевна. Класс, как по команде, вскочил. Все замерли.
- Садитесь! - страшным голосом произнесла завуч, - что это у вас тут происходит?
- У нас политинформация, - запинаясь, ответила Наталья Борисовна и поправила свою цветную кофточку.
- Политинформация? - с подозрением покосилась на последние парты Тамара Сергеевна.
- Да, - пролепетала Наталья Борисовна и переложила с места на место журнал и учебник.
- Ну хорошо, а шум-то почему? Может. Рудаков знает, а?
- А че Рудаков? Сразу Рудаков, - запротестовал второгодник, возвышавшийся над партой даже в сидячем положении, как длинный шест для прыжков в длину.
- Помолчи! - Тамара Сергеевна около минуты мерила его глазами. Он потрепыхался и замолчал.
- Работайте, - сурово завершила свое вторжение завуч. Класс опять вскочил, и когда дверь за страшной Тамарой Сергеевной закрылась, с грохотом сел.
- Спасибо, Сливкин. - Наталья Борисовна наконец отпустила так и не сдавшегося Толика на место, - сейчас я проверю домашнее задание, а потом будет просмотр радиопередачи.
Класс оживился, обрадовался. Но надо было еще дожить до этого момента, а пока опрос. Кого?
- Агафонова пойдет, - произнесла Наталья Борисовна. И все с облегчением вздохнули. Света вышла к доске и стала что-то рассказывать.
Сережка быстро писал записку Карлсону.
"Пузырь машинка у миня скажи в туалет нада я за табой довай быстрее".
Записка пролетела через полкласса и угодила на нужную парту - искусство, отточенное бесконечным повторением.
- Наталья Борисовна!
- Чего тебе, Соловьев?
- Выйти можно?
-Выйди.
Теперь надо было спешить. Сережка подождал минуту и тоже поднял руку.
- Что ты хотел добавить, Смагин?
- Я тетрадь по биологии в раздевалке забыл. Можно пойти?
Тетрадь была спрятана за ремень брюк.
- Списывать не надо было до уроков, - под смешки с разных парт сказала биологиня, - ну ладно, иди, возьми. Только быстрее.
В туалете Карлсон придирчиво рассмотрел машинку, открыл капот, проверил, снимаются ли сиденья, и только после этого достал ковбоев.
- На.
Сережка почувствовал настоящее счастье. Оба ковбоя исчезли в его внутреннем кармане. Пузырь первый вышел из туалета. Сережка немного подождал и открыл дверь туалета. Прямо перед ним стояла Тамара Сергеевна!
- Смагин? Что это ты тут делаешь, а? У вас же биология? Что за класс такой!
Сережка вытащил дрожащими руками из-за ремня тетрадь, показал.
-И что? Почему у тебя тетрадь в таком виде?
-Я забыл. Вот, бегал за ней.
- А голову ты дома не забыл?
Но появление тетради смягчило завуча. Она даже не спросила, почему тетрадь была добыта в туалете. Может, семиклассник действительно взялся за ум? Такое не часто, но бывает.
- Марш в класс, и что б я тебя тут не видела!
Урок между тем продолжался, теперь должен был состояться просмотр телепередачи. Сережка страстно хотел достать своих ковбоев и поиграть с ними.
Немало времени ушло на попытку включить чудо техники. Наконец, телевизор включился, но по экрану поползли полосы, Наталья Борисовна пару раз ударила по потертой верхней панели, - безрезультатно. Тогда она стала крутить черный поцарапанный переключатель, но тот, ко всеобщему смеху, просто упал и покатился по полу. Сережка вскочил и подал его учительнице, успев краем глаза заметить, что Вика листает какую-то толстую тетрадь: вероятно, свой девичий альбом.
Теперь выключатель падал каждый раз, когда Наталья Борисовна пыталась его повернуть, а в тот момент, когда ей, наконец, удалось напасть на учебную программу, прозвенел звонок.
На перемене Сережка успел подлететь к Ежику.
- Лешка. Ты мне друг?
- А че?
- Если Шматря спросит, собираешь ли ты доллары. Скажи - да. Я тебе дам.
- Че?
-Смотри, я тебе даю вот эту вещь. Оглянувшись, Сережка быстро достал последние сто долларов, - если Шматря спросит, собираешь ли ты доллары, покажешь эту штуку.
- Это мне?
-Тебе.
- За что?
- Ни за что. За то, что ты мне друг. Скажешь, выменял у меня на пять шариков.
- А где я их возьму?
- Че, тупой что ли? Скажешь, что выменял. Я у тебя ничего не возьму.
- А на кой тебе надо?
- Надо, раз даю. Держи.
- Не понимаю. В вышибалы вечером будешь?
- Буду.
- Ну ладно. Значит, че сказать-то?
- Если Шматря спросит, собираешь ли ты доллары и много ли их у тебя, покажешь ему эту штуку, можешь ее ему правда за что-нибудь загнать. У него три розовых шарика есть.
- И че. Ты это мне?
- Тебе. Держи!
Сережка влился в толпу приятелей. Здесь только и разговоров было, что о субботней драке между старшеклассниками и пацанами из домов за бульваром, служившим границей между двумя микрорайонами. Там была чужая территория, чужие люди, чужая страна, чужие деревья, небо, воздух. Олежка Маркин жил на границе двух миров, в девятиэтажке на бульваре, и говорил, что из окна вчера наблюдал настоящее побоище.
- Мотри, Седой, в черных очках!
Сережка увидел, как по коридору в окружении телохранителей двигался белоголовый Пантюхов - Седой из девятого, на нем были черные прямоугольные очки в металлической оправе. С дороги отлетели двое шестиклассников.
- Чего это он? - Сережка повернулся к Маркину.
Так ему фингал в драке поставили, пряжкой, знаешь, какой? Я сам видел, а он колом дрался!
У Седого действительно под глазом был огромный синяк, полученный в субботней драке, и поэтому он надел черные очки, которыми теперь пугал всех младшеклассников. Олежка же саму драку почти не видел, но шум с бульвара и крики слышал. Видеть " все" ему мешали деревья, с которых еще не опала листва, но с балкона он мог видеть каких-то убегавших мальчишек, и к нему, уже как к эксперту, обращались даже старшие пацаны из восьмого. Теперь Олежка рассказывал, как взлетали солдатские и матросские черные ремни, как дрались пряжками, кольями, у одного он даже видел нож, как милиция хватала бульварных и наших, как наши дали деру от милицейского патруля. Девяносто процентов его рассказов были чистой выдумкой, но его слушали с уважением.
- А Горя из восьмого был? - Сережка спросил с тайной надеждой, что Горяинов не участвовал в этой героической драке.
- А как же, сам видел. У него солдатский ремень, отцовский, он знаешь, как им крутил. Закачаешься!
Насчет Горяинова Олег сказал с некоторой издевкой. Еще в конце шестого класса Сережка на кухне у Олежки признался, что влюблен в Климову.
Мимо прошли Вика и Маринка. Они с интересом посмотрели на разгоряченного рассказом Маркина.
Весь следующий урок - контрольную по алгебре - Сережка просидел с отсутствующим видом, даже не пытаясь вникнуть в хитросплетения примеров. И только иногда он доставал своих ковбоев и любовался ими, а затем сразу прятал от любопытных.
На перемене Ежик с удивлением сообщил, что Шматря выменял у него сто долларов на два розовых шарика!
Следующим уроком была история.
Историю вел Сорока. Возможно, у него и было имя, даже точно, было, но его никто по имени не называл. Сорока носил черный в полоску мятый костюм с галстуком непонятного цвета и стоптанные ботинки. Волосы у него были длинные, он закидывал их назад, все время сбрасывал падающие космы со лба. Он стоял перед классом с длинной витой указкой из стекла и тщетно добивался тишины. Тишина не наступала. На передней парте строчил с чужой тетради Шматря. Карлсон прицельно стрелял по портрету Кутузова, рядом с ним Дубинин, прикрепив к стержню нитками иголку, периодически колол в спину сидевшую впереди Маринку. Та каждый раз вздрагивала, резко поворачивалась и пыталась ударить Дубинина по голове учебником истории.