Гутов Александр Геннадиевич : другие произведения.

Тени Эзеля опубл в Подвиг 2019 3

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  Предисловие
  
  НАС НЕ ОСТАВЯТ В БЕДЕ
  Человек - или несколько - по необъяснимым причинам попадают в прошлое, в самые драматические эпизоды истории, чаще всего - непосредственно в события Великой Отечественной войны... На наших глазах это сюжетное направление из маргинального подраздела фантастики превращается в мейнстрим. И, думается, неслучайно, это накал нашей общей исторической памяти. Особенно наглядно это видно по количеству фильмов, в которых современные молодые люди "перевоспитываются", попав в бой, в прифронтовую обстановку.
  Героями таких произведений чаще всего становятся молодые люди. Это естественно: произведения рассчитаны на тех, кто не утратил ощущение романтики путешествий, готов как вполне вероятное воспринять путешествие во времени. Роман Александра Гутова "Тени Эзеля" перешагивает возрастную границу - в нем действуют несколько поколений: школьники, их родители и педагоги, их деды. Девятиклассник по фамилии Карнаухов в тумане пробирается по железнодорожным путям узловой станции, он должен встретиться с друзьями из железнодорожного колледжа, чтобы качнуть адреналина и выложить в сеть несколько дерзких, рискованных фотографий. Но из тумана вырисовываются фигуры неожиданные, один человек - в красноармейской шинели и буденовке со звездой, другой - в форменной фуражке железнодорожника. И мы понимаем, что парень видит тени прошлого, как моряки при определенных условиях наблюдают в океане явление рефракции - отображение на облаках того, что происходит за горизонтом. Учитель истории находит свой путь к прошлому, в его руках оживают архивы фронтовиков, для него, как живые, воплощаются картины боев.
  Остров Эзель, древнее и нынешнее название которого - Сааремаа, издавна был словно самой природой созданной русской крепостью на Балтике.
  Во Вторую мировую Гитлер не слишком доверял адмиралам своего надводного флота, их задачей было запереть советские корабли в базах, которые должны были, но не смогли, захватить сухопутные части. На остров Эзель была переброшена группа советских дальних тяжелых бомбардировщиков, которая уже в 1941 году нанесла удар по Берлину.
  Но операцию 1941 года нужно было подготовить. И, читая "Тени Эзеля", мы стоим на мостике вместе с командиром тральщика, небольшого вспомогательного корабля, идущего к острову, доверху и даже на палубе загруженного авиационными бомбами, которые будут сброшены на Берлин. И капитан виртуозно уворачивается от немецких мин и остовов затонувших кораблей, всякий раз рискуя потерять жизнь, свою и команды, и важнейший и опасный груз.
  Сцены боев, написанные от лица красноармейцев, цокающие вокруг о дорогу и бетонные стены пули, не сразу приходящая боль от ранения, созданы автором удивительно реалистично, ты чувствуешь себя внутри событий. Литература не может применять спецэффектов кино, но каждая подробность, ощущение, даже его отголосок могут быть воспроизведены словом так, что становятся как бы зримыми, и Александру Гутову это удается. В реалии войны попадают не только его герои, сегодняшние школьники-старшеклассники, но и мы, читатели.
  Александр Гутов преподаватель, он точно описывает переживания, ощущения современных учеников и их сверстников, добровольцами уходивших на фронт. Оказавшись у открытого в ночь окна, современная школьница будто шагает в прошлое, ощущает себя фронтовым санинструктором в бою, видит раненного бойца, совсем молодого, вчерашнего выпускника, и узнает в нем своего двоюродного деда Алексея, не вернувшегося с войны, как сообщали в то тяжелое время, "пропавшего без вести". Но отражены и чувства старшего поколения, тех людей, которые выжили и продолжили род в тяжелейших условиях войны и после ее завершения, когда на огромных территориях страны не осталось, практически камня на камне, некоторые города были разрушены на 98%. С фотографий смотрят храбрые летчики дальней авиации, которые бомбили Берлин тогда, когда на земле Красная армия отходила, теряя в окружении целые дивизии, и положение многим казалось безвыходным.
  Красноармеец, в эпилоге романа Александра Гутова, выхвативший зазевавшегося на станции современного паренька фактически из-под колес маневрового тепловоза, - метафора сильная и прозрачная. Эта рука, протянутая из прошлого, - то, о чем пел Владимир Высоцкий: "Наши мертвые нас не оставят в беде...". Нам нужно лишь повнимательнее вчитаться в слова Александра Гутова, всмотреться в даль, и мы различим пилотов, бегущих к своим надежным машинам, чтобы взмыть в небо и нанести удар по врагу, бойцов, штурмующих предмостные укрепления, чтобы дать возможность танкистам переправиться через реку, разглядим тени красноармейцев и командиров, что по-прежнему несут свою службу на рубежах.
  Сергей Шулаков
  
  Вступление
  
   Карнаухов вышел к путям за низким кирпичным забором, в котором кто-то очень давно проделал дыру. Он перешел две ветки путей, все время глядя вправо и влево - но поездов не было. Было сыро. Где-то слева очень далеко, или так казалось из-за тумана, за поблескивавшими стальными покатыми рельсами, едва-едва темнел корпус Депо. Там он должен был встретиться с пацанами из параллельного класса, они обещали свести его с приятелями из железнодорожного колледжа. Те уже несколько месяцев катались на товарниках, выкладывали свои фотки, получали кучу лайков и внимание самых красивых девчонок.
  Карнаухов пошел вдоль путей. Сначала параллельно его движению шли эти две ветки, затем они как-то вдруг превратились в четыре. На одной стоял одинокий вагон, высокий, темный, загадочный, на другой какой-то товарный состав, конец которого терялся где-то впереди. Карнаухов пошел вдоль товарняка и рядом с высокими и длинными вагонами, с огромными колесами он сам себе казался маленьким, как муравей. Как только закончился последний вагон, справа открылось огромное пространство. Змеились, рельсы, сходясь и расходясь по каким-то особым законам, от прямой ветки вдруг вбок убегала неведомо куда боковая и пропадала в сыроватом тумане. Где-то справа, очень далеко, шел одинокий оранжевый тепловоз, похожий на игрушечный и, казалось, никем не управляемый. Все это походило на какой-то космический пейзаж, на планету, где обитают только эти странные существа: товарные составы, отдельные вагоны и паровозы, а вместо дорог - бесконечные рельсы, рельсы и рельсы.
  Он шел уже полчаса, но не попадалось ни одной живой души.
  Из низко стелющегося молочного тумана справа, навстречу Карнаухову, выплыл темно-зеленый тепловоз с высунувшимся из кабины машинистом или помощником машиниста, в черной фуражке с блестящей кокардой. Человек этот, неподвижный и загадочный, глядевший вперед, проплыл где-то высоко над Карнауховым. Карнаухов проводил его взглядом. Он хотел на следующий год поступать в железнодорожный.
  Как только тепловоз прошипел мимо Карнаухова, юноша перешел нитку путей и направился туда, где должна была произойти встреча.
  Недалеко от него, из белой пелены, появилось двое. Карнаухов напрягся. Могли оказаться местные.
  Но это были двое взрослых. Один, с седыми усами, в черной потертой робе, в примятой фуражке с блестящими молоточками, с большим гаечным ключом в руках, другой в какой-то серой солдатской шинели и в странном головном уборе - островерхий шлем с большой темно-красной звездой. Оба курили, держа сигареты щепотью, тремя пальцами.
  -Попросить прикурить? - подумал Карнаухов, но не решился.
  Мужики о чем-то говорили.
  И один из них, в островерхом шлеме со звездой, быстро взглянул на Карнаухова и, кажется, подмигнул.
  Карнаухова почему-то передернуло.
  А парней из параллельного класса и железнодорожного колледжа он так и не дождался.
  
  
  Часть I
  
  Глава 1
  Краснокирпичный корпус
  
   В конце августа на совещании в районе было принято решение перевести их школу в два других помещения. Решение объявили только 28 числа, и всю торжественную часть уже приготовленного праздника надо было проводить в других дворах, вести первоклассников в другое здание. Три последних дня августа были просто сумасшедшими.
  А с каких-то объектов срочно снимали бригады строителей и перебрасывали сюда, к аварийным корпусам, построенным чуть менее двадцати лет назад.
  На августовском педсовете Екатерина Павловна, предвкушая реакцию коллектива, некоторое время постояла на сцене, а потом трагическим голосом сказала: "Мы переезжаем".
  И реакция не заставила себя ждать. Шум родился сразу, как буря посреди океана, пошли волны возмущения, попытки объяснить соседям, что работать в другом помещении невозможно, потому что у меня, вы же знаете, в кабинете...
  Директор подождала, когда буря утихнет и еще более трагическим голосом сказала: "Решение это окончательное. Согласовано".
  В час дня учитель истории Клавдия Михайловна объявила, что уходит на пенсию.
  Этим серьезная часть реакции коллектива и исчерпалась.
  
  Ученики с девятого по одиннадцатый должны были начать ходить в четырехэтажное кирпичное здание, где двадцать лет назад помещалась их же школа, до переезда в это ставшее аварийным здание. Кирпичный корпус стоял на тихой улице, обсаженной старыми тополями, которые каждый июнь окутывались дымом летучего пуха. При первом дуновении ветра пух этот стремительно летел вдоль улицы, в поисках любого места для приземления. Теперь тополя стали немного желтеть.
  Улица когда-то сплошь была застроена пятиэтажными корпусами из силикатного кирпича, с мутулами под карнизами, розовыми и красными фризами на уровне чердачных окон, с маленькими каменными балкончиками. Теперь то тут, то там возникали огромные прорехи, и на месте пустырей появлялись гигантские круглые башни в восемнадцать, а то и больше этажей. Но застройка шла с конца улицы, ближе к главной магистрали, а здесь, в середине, все еще царили старики в пять этажей, и за забором стояло здание старой школы, бывшей когда-то самым высоким сооружением в данной местности и самым старым учебным заведением Железнодорожного района.
  До 43 года школа Љ41 была общей, а с 43года - мужской. О ней сохранялись какие-то воспоминания, пока еще работали прежние учителя, но вот все больше приходило тех, кто никогда не работал в старом четырехэтажном корпусе. В нем помещалась уже лет семь какая-то особая школа - Интеллектуал. Учеников в ней было мало, и она была частная. Но пришлось потесниться. Далось это не без боя. Директор Интеллектуала, дама под сорок, с обширными связями, билась до последнего. Несколько звонков решили дело.
  Интеллектуалы полностью переместились на четвертый этаж пользовались теперь только своей лестницей, бывшей пожарной.
  
   Темнокрасный корпус стоял за старыми прутьями ограды, в глубине, скрытый кронами тополей и кустами жасмина и сирени. Одинаковые бетонные столбы на равном расстоянии, один от другого, создавали опоры этой ограды, железные ворота всегда были закрыты, а входить нужно было через небольшую калитку.
  
  Первую неделю все осваивались, было даже немного весело: лестница в старой школе оказалась совсем небольшой, ступени широкие, коридоры казались короткими, а потолки в классах очень высокими. Но главное - в старой школе было много каких-то темных коридоров, запертых дверей, каких-то каморок, складских помещений. На первом этаже, почти у входа, круто вниз, вероятно, в подвал, уводила лестница, огороженная тонкими железными прутьями.
  Особенно манило новых учеников все, что было на четвертом этаже, но попасть туда было невозможно - там были Интеллектуалы.
  Сентябрь был, как всегда, суматошный, расписание только утрясалось, менялись уроки, заменялись кабинеты, постоянно возникали стычки по разным поводам с Интеллектуалами.
  Потом, к концу сентября, все обжились и уже не чувствовали себя в непривычном месте. Девяти и десятиклассники освоили и курилку на третьем этаже в мужском туалете. На втором мужской был всегда заперт. Боялись только местного охранника Колю. Бывший десантник, носивший с особенным шиком черную форму, перетянутую офицерским ремнем, с большой бляхой охранной фирмы на груди, в два прыжка нагонял любого, кто пытался от него убежать. На переменах он караулил курильщиков, но они все равно умудрялись посмолить и бросить окурок в неположенное место.
  Второй охранник, меланхоличный дядя Вася, в свою смену обычно сидел слева от входа в стеклянной будке и ни во что не вмешивался.
  
  
  Глава 2
  Знакомство
  
  Новый историк, Валерий Александрович Курнаков, молодой человек лет двадцати пяти - шести, высокий, худой, несколько неуклюжий - даже армия не исправила - совсем недавно закончил Исторический знаменитого корпуса на Малой Пироговке. Он пришел сюда в конце августа и попал в самую жаркую пору. Машины выделило частное ООО, директором которого был чей-то папа из старшеклассников. Папа на собрании заявил, что для того, чтобы Влад закончил именно эту школу, он заставит своих шоферов работать по ночам.
  Новый историк появился в тот день, когда по лестницам трое выходцев из Средней Азии тащили сейф. Сейф был неимоверно тяжелым, и бывшие жители солнечных республик, все трое под сорок, с красными лицами, обливаясь потом, с трудом волокли этот металлический прямоугольный шкаф, попутно разбив его острым краем пару ступенек.
  Сновали многочисленные школьники, вытаскивая какие-то стенды, коробки, свернутые в рулоны плакаты.
  Пришлось сразу включиться в работу. Невысокая блондинка в джинсах и сиреневой блузке, тут же сунула высокому неуклюжему Валере, в круглых очках и футболке с надписью "Polo", в руки коробку. Коробка оказалась тяжелой.
  -Что там, кирпичи? - задал Валера примитивный вопрос, не сразу придумав что-то новое.
  Блондинка быстро взглянула на молодого человека.
  -А вы новый преподаватель истории?
  -Угу, - кивнул Валера.
  - Хороший предмет.
  -А у вас?
  -Литература и русский.
  -Просто замечательный предмет.
  -Угу.
  И оба засмеялись.
  -Так что же здесь? - снова спросил Валера, перехватывая коробку так, чтобы удобнее ее было нести, - если не кирпичи, то что?
  -Кирпичи легче, - ответила блондинка, поправляя блузку и сбрасывая со лба тонкую светлую прядь. - Это Достоевский.
  -Собрание сочинений?
  -Оно, - блондинка привела себя в порядок.
  В это время к ним подошел низкого роста чернобородый человек, с густо-курчавыми с проседью волосами, в бежевой безрукавке и рубашке в красно-белую клетку с короткими рукавами.
  -Леночка! Я уж думал, вы оставите весь этот прошлый хлам в старой школе и начнете, наконец, новую жизнь.
  -С вами, Евгений Борисович, не начну.
  -Почему же не со мной?
  -Вы человек, не верящий в идеалы.
  -И я когда-то в них верил, Леночка,- хитро улыбаясь, сказал чернобородый, - жизнь заставила разувериться.
  -А я еще не разуверилась, - засмеялась блондинка, взяла в руку какой-то свернутый рулон и пошла к воротам.
  -Несите коробку вон туда, - бросила она на ходу Курнакову, - к воротам, там стоит красная Мазда.
  -Ваша?
  -Моя. А у Вас?
  - Еще нет.
  -Обзаведетесь. Кстати, Елена Владимировна. А вы и есть тот Валера, который пришел на место Клавдии Михайловны?
  -Он и есть. Кто этот чернобородый?
  -Вы про Евгения Борисовича?
  -Наверное.
  - Евгений Борисович Хазин, физик, умница, но циник страшный, ребята его обожают, но характер - не дай Бог. Он здесь дольше всех проработал, даже Екатерина Великая меньше.
  -А это кто? Директор?
  -Она.
  -И много здесь таких?
  -Каких?
  Циников и умниц?
  Блондинка заливисто засмеялась.
  -Здесь все необычные. В школе только необычные и работают. А вы к нам откуда?
  -Из соседнего района.
  -Не прижились?
  -Часов не стало.
  - Понятно.
  
  Когда Курнаков вернулся к лестнице, там стоял Хазин с большой коробкой в руках, рядом с физиком были пакеты и другие коробки.
  -Помочь? - спросил Валера.
  -Нет, - я все сам, никому не доверяю. В этой стране никому нельзя доверять.
  А вам, Вижу, понравилась Леночка?
  Курнаков покраснел. От природы он был застенчив, в классе безнадежно влюблен в высокую эффектную Катю, в институте в Ольгу - красавицу с каштановыми густыми волосами, серыми, с искрами в глубине, глазами, ходившую в длинной юбке, цветных блузках, кожаных сандалиях и с каким-то индийским украшением на груди.
  Красавица вышла замуж уже в начале второго курса за искусствоведа из МГУ, в роду которого были сплошь авторы книг и пособий. Катя вышла замуж совсем недавно.
  В ответ на слова Хазина Валера что-то хмыкнул. Хазин внимательно посмотрел на него и хитро прищурился.
  - Ученики называют ее Еленой Прекрасной, - продолжал Хазин, - это как раз по вашей части, история, - он засмеялся удачной шутке, - и правда, - Хазин посмотрел куда-то в сторону ворот, - из-за такой женщины может вспыхнуть война.
  Валера принужденно засмеялся.
  -Зря смеетесь, молодой человек. Женщина - великая тайна природы, недаром в стране, куда я так и не переехал, по жене определяют национальность. Елена Владимировна в своем деле энтузиастка, классный руководитель восьмого, теперь уже девятого "А". Распустила их страшно.
  Валера вспомнил, что среди выделенных ему классов, есть и 9 "А". Это ему было приятно.
  - Класс любимчиков и сереньких мышек, продолжал Хазин, - классический образец такого воспитания. Вроде бы, молодая женщина, а, кажется, прошла хорошую советскую школу.
  -Говорят, советская школа была неплохой, - сказал Валера, щурясь от солнца.
  -Кто вам сказал? Советская школа была казармой. Вы служили?
  -Да, я год служил, сразу после института.
  -Современная армия - это так, курорт, я в союзе служил.
  
  На крыльцо вышел еще один человек. У него тоже была борода, только больше похожая на дьяконскую, тонкая, длинная и пегая Светлые жидкие волосы затянуты в узел, в руках большой кожаный футляр от какого-то музыкального инструмента. Он посмотрел на высоко стоящее солнце и улыбнулся.
  -Тоже экземпляр, - сказал Хазин, - Егор Максимович, географ и этнограф, у нас в школе есть этнографический класс, - Хазин скептически улыбнулся.
  -Что это у него?
  -Гусли, он всюду с ними таскается, на вечерах в школе поет и сам себе аккомпанирует, да и дети из его ансамбля все время выступают с разными номерами. Его кабинет набит всякой всячиной: какими-то лаптями, туесками, берестяными изделиями, оберегами. Он во все это верит, ездит куда-то на их радения. Жуть страшная.
  -Как же он работает в школе? - удивился Валера.
  -Нормально, сейчас это все оказалось востребовано. Родители довольны.
  -Валерий Александрович! - к новому историку быстро шла директор, Екатерина Павловна.
  -Вот, - снова скривился скептически Хазин, - к вам уже Екатерина Великая спешит, сейчас озадачит.
  В это время Елена Владимировна быстро пробежала мимо Валеры по лестнице в школу.
  Курнаков отметил ее грациозную легкость. А она, поднимаясь по лестнице, повернулась и улыбнулась ему, как старому знакомому.
  
  Курнакову сумели выделить кабинет на третьем этаже, посредине коридора, историю он делил с вечно простуженной Ингой Петровной - женщиной неопределенного возраста с незапоминающимся лицом.
  
  
  
  
  
  
  
  Глава 3
  Список
  
  -Алибасова.
  -Валерий Александрович, у нее экзамен в музыкалке.
  -Белецкая.
  - Я. - Лиза Белецкая красится, наверное, с пятого класса. Глаза обведены, волосы медно-зеленые, губы ярко-красные.
  - Белова.
  - Я! - звонко, по девичьи, с желанием покрасоваться. Первая Настя по списку.
  -Ветров.
  Я! - басом, с хрипом и недовольно.
  -Гаврилюк.
  - Я - протяжно, музыкально. Классический троечник.
  - Громов.
  - Тут я, - Громов, как всегда, с фокусами.
  -Джафарова.
  Молчание.
  - Джафарова. Лейла.
  - Я, - говорит, словно не верит, что это она. Живут по временной регистрации, мать убирает двор недалеко от школы, отец на стройке, три брата, еще совсем маленький в прошлом году родился.
  -Дымов.
  - Я. - Федя Дымов. Валерий Александрович уже уяснил, что в каждом классе есть свой Федя. Или Вася. Общий любимец, очень добрый мальчик, всегда готов починить парту, подмести пол, притащить стенд. Федя смотрит внимательно, прислушивается, старается понять. Мать у него работала в метро уборщицей, теперь на молочной кухне. Отец по утрам развозит продукты на своей "Газели", потом целый день мебель от какой-то фирмы.
  -Жостова.
  Вторая Настя по списку.
  В ответ - молчание, в молчании кроется какой-то свой смысл. Зря спросил. Настя Жостова на уроки не ходит уже более трех недель. Ее мама объяснила, что девочка не нашла себя в этом коллективе, коллектив не может найти ее уже месяц.
  -Зайцева.
  -Я! - громко, радостно, маленькая, востроносая, не ходит, а мчится, все про всех всегда знает, к ней можно обратиться, если нужно что-то передать всему классу.
  -Зарубина.
  - Я - Наташа Зарубина слегка наклонила голову, взгляд загадочный, большие, с поволокой, синие глаза. Ходит плавно, смотрит куда-то вдаль.
  - Игорьков,
  - Я, - это классический шалопай, отец выпивает, где-то шабашит, мать тоже прикладывается, парень неглупый, но делать ничего не хочет.
  -Карнаухов.
  Я. -Рыжий, вихрастый лопоухий, с вечно удивленным лицом и открытым ртом, на уроках все время глядит в окно, ничем особо не интересуется, собирается, кажется, в железнодорожный.
  -Лесовая.
  -Я - рост метр восемьдесят, КМС по плаванию, думает только о спорте, ходит огромными шагами, словно плывет.
  - Макаров, Матушкин, Мирзоян...
  -Нарецкая.
  -Я - Аню Нарецкую немедленно надо принять в МГУ на любой факультет.
  - Павлова.
  - Валерий Алкександрович, у нее соревнования, межгород.
  Занимается тхэквандо, рост не более метра пятидесяти, в школе еще ни разу не была
  -Панфилова.
  -Я. - Стесняется своей фигуры, часто болеет, толстые линзы очков. Четвертая Настя по списку.
  -Полянский.
  -Я, - высокий, красивый, похож на известного артиста из вильма "Офицеры", который так любил отец Авдеева, с идеальным пробором светлых волос, акселерат, пловец, тоже КМС, самоуверенный и нагловатый.
  -Ребров.
  Я - спокойный ответ. Широкоплечий, спортивного вида Максим Ребров занимается рукопашным боем, кажется, собирается в школу милиции.
  -Рубакин.
  В ответ молчание. Но вон он, - сидит, на последней парте, улыбается, перед ним нет ни книжки, ни тетради, только деревянный пенал, который он крутит и так, и этак, словно собирается его ремонтировать. Так он будет сидеть сорок пять минут.
  -Рубакин.
  -А? Что? Я!
  - Проснулся! - чья-то реплика слева, от окна, с конца ряда.
  - Рубцова.
  -Я. - Тихая, молчаливая, Таня Рубцова, дружит только с Джафаровой.
  -Скачинский.
  - Я.
  Аккуратный, всегда в рубашке с галстуком, в очках в тонкой оправе, темноволосый Боря Скачинский - круглый отличник, при этом увлекается джазом, играет на гитаре, неплохо рисует, разбирается в компьютере. Любимец Хазина.
  -Французова.
  -Я.
  Неля Французова уже давно вне школы. Курит в женском туалете, задерживалась полицией, мать по пять раз бывает на неделе в школе, чаще, чем некоторые учителя. Опять сидит с Белецкой, хотя их каждый раз рассаживают.
  
  -А вы не имеете права делать мне замечание! - высокая девица на шпильках, не менее одиннадцати сантиметров, в суперкороткой юбке и розовой блузке, размахивала руками, в правой руке у нее была - кожаная сумочка. В такую не войдут ни книги, ни тетради, а разве что косметичка, телефон и кошелек. Девица возмущалась тем, что ей указывала на внешний вид дежурная учительница. Девица с вызовом смотрела на нее, черноволосую географичку, в цветном платье, с кубачинскими, серебряными, с чернью, браслетами на руках, закрывшую ей, Французовой, дорогу в коридор, по которому та спешит попасть на урок. Тут же, воспользовавшись тем, что цветная преподавательница герографии отвлеклась, под ее рукой барьер преодолел девятиклассник Савельев, в огромных, ботинках, а за ним в распахнутой куртке и в мокрых кроссовках Карнаухов.
  - Гульнара Фатиховна! Что же вы пропускаете девочек в таком виде? - внезапно появилась Екатерина Павловна.
  
  Тема - Крымская война, - написал Авдеев на доске.
  Класс дружно склонился над общими тетрадями.
  - Вопрос первый - причины войны. К доске пойдет.
  Установилась напряженная тишина. В классе одиноко, как парус в стихотворении Лермонтова, виднелась рука Ани Нарецкой.
  -Иди, Нарецкая.
  Вздох облегчения, мелкая рябь движения, некоторая суета на последних партах.
  Рубакин меланхолично крутил пенал.
  Аня вышла к карте, взяла витую эбонитовую указку и сразу же точно указала Турцию.
  -Восточная война, - Аня смотрела на карту, словно читала ее, - началась по причине неудачной внешней политики Николая Первого. Министр иностранных дел России Нессельроде не сумел вовремя понять, что Пруссия и Австрия будут соблюдать нейтралитет в случае возникновения войны между Россией и Турцией, а Англия...
  Игорьков уронил линейку и полез под парту с шумом и сопением. Аня, не обращая внимание на то, что половина класса наблюдает действия Игорькова, продолжала рассказывать о вмешательство России в политику Турции. Валерий Александрович быстро подошел к парте Игорькова и поднял линейку.
  -Покажи место высадки англичан, - сказал учитель, не поворачиваясь к доске: Нарецкой подсказки не нужны, а вот за классом надо смотреть. Рубакин продолжал крутить в руках пенал, глядя с удивление на собственные действия.
  -Это Балаклава, - звонко сказала Нарецкая, - вот она.
  - Ух ты! - раздалось с парты, на которой сидел Ветров.
  Историк решительно направился к этой парте. Ветров сел так, как сидят на плакатах примерные ученики: взгляд устремлен вперед, руки сложены на парте. Кто-то хихикнул.
  Раздался грохот, словно кто-то выстрелил из пистолета в закрытом помещении.
  Это Рубакин уронил пенал.
  
  
  Глава 4
  Письмо
  
  В понедельник, после уроков, Екатерина Великая вызвала к себе нового историка в кабинет.
  - Валерий Александрович, тут пришло письмо от бывшего начальника цеха нашего завода. Вы знаете, завод закрыли, там теперь какое-то ООО. Так вот, этот бывший начальник цеха пишет, что у них на заводе сохранился кое-какой архив - наша-то школа была открыта при заводе, в тридцатые годы. Это очень старая школа.
  Валера кивнул. Этот завод в его семье хорошо знали. На нем когда-то, до войны, работал старший брат деда. Загадочная личность. Гриша, как его называли дома - пропал без вести, в сорок втором году. Пропал, выполняя какое-то особое задание, за линией фронта - об этом узнали только после войны, но никаких подробностей никто не сообщил. Писали, обращались - пропал в сорок втором, вот и все. Обращались и на завод. Там ответили, что по имеющимся документам, работник механосборочного цеха Курнаков Григорий Викторович направлен по комсомольской путевке в органы Государственной безопасности в 1937 году. Больше о нем никаких сведений не было.
  
  -Вот мы бы хотели вам поручить разобрать этот архив, вы же, несмотря на то, что еще очень молоды, все-таки историк, должны разбираться в таких делах. А может, что-нибудь и о нашей школе найдется, Да вы почитайте письмо, вот оно.
  -Не по интернету?
  -Старый человек, нужно понимать.
  -Понимаю.
  -Очень хорошо. Надо бы съездить к ним, посмотреть этот архив. Сейчас такие вещи опять востребованы, нужно идти в ногу со временем.
  -Понимаю. Я съезжу, адрес-то обратный есть?
  -Он написал на конверте адрес завода. Да это недалеко, в конце Летней, справа.
  -Я знаю.
  -Вот и отлично. Поезжайте.
  -А телефон-то он оставил?
  -Да, вот его номер.
  -Домашний?
  -Нет, мобильный.
  Валера взял в руки письмо и вышел.
  
  "Уважаемое руководство школы Љ41
  Пишет вам бывший помощник прокатного цеха старейшего предприятия нашего района Михеев Георгий Михайлович.
  Наш завод был построен в тридцатые годы, когда страна остро нуждалась в железнодорожном транспорте после тяжелой разрухи. Строился завод с огромным энтузиазмом, в стройке участвовала, можно сказать, вся страна. Мы - молодые комсомольцы страны перевыполняли планы, оставались на субботники, мы горели этим строительством. За несколько лет были построены наш прокатный цех, графитный и сталелитейный цеха. Это была, можно сказать, всесоюзная стройка. Скоро наш завод дал первую сталь для формовки изделий, в которых так нуждался железнодорожный транспорт.
  И в годы Великой Отечественной войны наш завод показал себя с самой лучшей стороны. В нашем городе - мы тогда еще не были частью столицы - все встали на защиту своей Родины. Более 4 тысяч заводчан ушли на фронт, а 500 человек записались в народное ополчение и защищали нашу любимую Москву. Большая их часть, к сожалению, погибла.
  Наш завод стал настоящим градообразующим предприятием. В 64 году город стал частью столицы. Ветераны нашего завода добились открытия стелы, посвященной заводчанам, погибшим на войне. При заводе был открыт музей.
  Но, к сожалению, в трудные для нашей страны годы музей закрылся, большая часть цехов была переоборудована, а несколько лет назад закрыли и сам наш завод.
  Мы - ветераны войны и труда - сохранили экспонаты и бесценные документы, рассказывающие о нашем предприятии.
  Мы просим Вас принять на хранение в стены вашей школы эти экспонаты.
  Сейчас здание новой школы ремонтируют, но когда ремонт закончится, заберите эти документы и экспонаты. Они нужны для воспитания подрастающего поколения".
  По поручению ветеранов завода. Михеев Г. М.
  
  На следующий день, сразу после уроков, Валера отправился на бывший завод.
  
   Сам Курнаков, пока учился в институте, бывал все больше в центре. Привык к его площадям, рекламным растяжкам на шестиэтажных домах сталинской застройки, к широким улицам и проспектам, небольшим переулкам, где было полно маленьких кафе, куда они с друзьями заходили после сдачи сессий. А собственный район знал плохо. Да и что тут знать? Вот этот самый завод, который уже года три как закрыли, там железнодорожное полотно, какие-то низенькие каменные строения вдоль Садовой, ни усадеб, ни музеев.
  Стоял настоящий московский золотистый конец сентября. Троллейбус шел по Летней, справа в окне поплыл длинный светло-желтый корпус заводского управления, построенный в стиле конструктивизма. Корпус растянулся вдоль главной улицы района почти на полкилометра.
  Курнаков сошел с троллейбуса и направился по правой аллее, обсаженной синими елями, к проходной бывшего Завода. Вскоре, справа, открылась серая бетонная стела с трафаретным солдатом в каске, сжимавшим в кулаке стилизованное бетонное дуло автомата. На стеле было выбито несколько сот фамилий - дата смерти почти у всех - октябрь 41 года. Валера остановился перед стелой.
  Такие памятники он не раз видел в Подмосковье. Их делали словно по одному образцу.
  Многие фамилии на стеле повторялись - вероятно, родственники: Васильевы - два человека, Карнауховы - тоже двое: Карнаухов М. С и Карнаухов С. М. Отец и сын? Макаров, Максимовы три человека, Николаевы - четверо, Миясова Г. В. вероятно, Галина, медсестра? Рубцов В. Тани Рубцовой родственник? Черемисов Р. Чулин А. Шишков, Шароновы - двое, Ясенев, - читал Валерий Александрович фамилии заводчан.
  А вот фамилии Курнаков с инициалами Г. В. не было.
  
  Георгий Михайлович оказался низеньким крепышом, чрезвычайно подвижным.
  Он повел Валеру по огромной территории и попутно рассказывал историю этих мест.
  Прежний Завод занимал всю эту большую площадь, примыкавшую прямо к железнодорожной насыпи. Когда-то здесь, в ближнем Подмосковье, словно кровеносной системой вен связанным со столицей стальными путями железной дороги, в то время размещались железнодорожные мастерские, с утра до вечера наполненные мужчинами в тужурках и фуражках с молоточками, в промасленных спецовках, женщинами, в туго завязанных на голове платках. Это была защита от угольной пыли и металлической стружки.
  На работу в мастерские приходили отовсюду: из окрестных деревень, из недалеких городов, из других губерний.
  В 21 году было решено создать на базе мастерских завод, но страна только-только выходила из разрухи - пришлось от создания завода отказаться, и вернулись к этому плану уже в начале тридцатых.
  Тогда на территории мастерских появились здания цехов, куда по настеленным недавно сортировочным путям загоняли паровозы, вагоны, платформы.
  Вечной пылью покрылись спецовки тех, кто стал грузить широкими лопатами уголь на складах, которым топили большие печи. Для рабочих нового завода построили одноэтажные длинные бараки, здесь стояла самодельная мебель, сколоченная из простых досок.
  Чуть позже на центральной улице образовавшегося железнодорожного поселка появился трехэтажный светло-желтый корпус главного заводского управления, построенный в уже исчезающем архитектурном стиле.
  А неподалеку от нового завода доживали последние десятилетия деревни, давшие позже названия целым районам на юго-востоке столицы.
  
  - Я здесь с пятьдесят пятого, сразу после ремесленного, знаете, что это такое?
  -Курнаков кивнул.
  - Как пришел, так и остался, почитай, на всю жизнь. Начинал в механосборочном, простым слесарем, потом уже помощником мастера участка, затем мастер участка - все, как полагается. Перешел в прокатный и вырос до помощника начальника цеха - стан у нас был прокатный - загляденье. Заказы шли со всего союза. Из-за границы тоже. Страны содружества к нам обращались, завод в три смены работал. Свой пионерлагерь, школа - та, в которой вы теперь, как я понял, работаете, бассейн свой, поликлиника - все было.
  Георгий Михайлович замолчал.
  - Да, все было. И отец мой тоже всю жизнь проработал на заводе, в литейном цеху, мастером. Доменная печь у них была лучшая в союзе, никогда не останавливали, непрерывное производство.
  Они шли мимо прежних цехов, окна в которых были заколочены досками. Переходили заброшенные ветки железнодорожных путей - рельсы были заржавленными, поросли травой.
  - Наша гордость - Георгий Михайлович указал на забитые досками окна, - графитный, в тридцать четвертом запустили.
  А вон там был механический. А вон там - указал он рукой на кирпичное трехэтажное здание - наш, прокатный. А вон литейный. Давайте зайдем.
  -Давайте.
  
  В огромном помещении было сыро и пахло мокрым цементом, как будто цех только недавно построили. Пустые желоба напоминали пересохшие русла рек. Георгий Михайлович рассказывал.
  Перед Курнаковым возникала какая-то античная картина. Много лет назад по этим желобам стремительно неслись, растекаясь, огненные реки раскаленного металла, словно после извержения вулкана, прочерчивая себе красные дорожки. Из огромных чанов выливался в формы металл, принимая очертания то колесной пары, насаженной на ось и напоминающей гантели для какого-то неведомого гиганта, то огромной буксы для крытых вагонов весом в пятьдесят тонн, а то почти миниатюрного концевого крана, который покрасят в алый тревожный цвет,
  Из тугого железа рождались пружины, способные удерживать в равновесии гремящие диски дизеля на скорости девяносто километров. Все это богатство создавалось в соответствии с чертежами, нарисованными где-то далеко и утвержденными в светло-желтом здании.
  Под потолком, гремя, проносились краны, все было наполнено нескончаемым шумом, человеческий голос терялся в этом грохоте и лязге.
  
  Теперь здесь было тихо и пусто.
  - Вон там моя жена работала, - показал Георгий Михайлович на помещение за стеклом на уровне второго этажа. Учетчицей, всю жизнь здесь в цеху проработала. Заработала себе болезнь в легких. От этого и умерла рано. Металлическая пыль очень вредна для легких.
  -Да, здесь теперь не то. Ну, пойдемте в музей. Это в помещении бывшего заводоуправления.
  
  Заводской музей ютился в двух небольших комнатках на третьем этаже, в самом конце длинного коридора.
  Георгий Михайлович достал из кармана ключ и открыл помещение, включил свет.
  На Курнакова смотрели бюсты рабочих в спецовках, фотографии машинистов в форменных фуражках с молоточками, групповые снимки ребят - выпускников железнодорожного училища, женщин в туго завязанных платках, серьезных инженеров в темных костюмах с галстуками, целый стенд был посвящен участию заводчан в войне. Здесь были фотографии людей в форме летчиков, моряков, простых пехотинцев. На одной четыре человека в меховых комбинезонах и шлемофонах что-то живо обсуждали. Один, смеющийся, показывал другим, вероятно, какую-то схему полета, жестикулируя руками, на другой строгий и, судя по всему, волевой капитан-танкист смотрел прямо на Курнакова. На груди капитана были ордена и медали.
  На одной черно-белой фотографии была, вероятно, снята бомбежка - длинный черный столб дыма поднимался в воздух, можно было разглядеть пожарный расчет со шлангами, направлявшими струю на что-то дымящееся.
  -Это июль сорок первого, - пояснил Михеев, - завод бомбили, несколько человек получили ранение. Бульдозер в Кузнечном покорежило. Пришлось его вытаскивать. Я тогда мальчишкой был, в эвакуации. Приехали - видели следы, долго еще на территории завода оставались воронки. Да и по всему району тоже.
  
  Под стеклом лежали пожелтевшие газеты с названиями "Заводская правда", "Литейщик", вырезки из газет со статьями трудовых успехах, отдельные листки с именами и биографиями, награжденных было очень много.
  В небольшой витрине под стеклом - целая россыпь наград: два Ордена Красной Звезды второй степени, с потемневшим от времени серебряным красноармейцем в вырезанном по нижней кромке овале; медали : "За боевые заслуги" на серой с желтыми галунами ленте, юбилейная позолоченная, с двумя цифрами на аверсе по обе стороны от тонкого барельефа со знаменитым солдатом в Трептов-парке: 1945 - 1963. Здесь же трудовые - серебристый ветеран труда СССР на свето-серой ленте с тремя алыми полосками по краям, знак "Почетный железнодорожник", с вылетающим стремительно из вьющейся бронзовой красной ленты паровозом, на лобовом фонаре которого лепятся буквы И Сталин .
  - Антонов Петр Яковлевич, - читал Курнаков, - участвовал в боях Юго-Западного, Брянского, Сталинградского, I-ого Украинского фронтов.
  
  Особенно привлек внимание Авдеева стенд, на котором он сразу узнал на фотографии четырехэтажный корпус школы. Стал внимательно рассматривать. Что-то показалось странным. И то здание, и вроде бы не то. Как будто правое крыло исчезло.
  Школа была снята или летом, или весной - деревья скрывали значительную ее часть.
  -Это сорок первая? - спросил он Георгия Михайловича.
  -Она самая, сорок первая - и первая в районе. У меня и дети ее заканчивали, и внуки. Наш завод сделал в школе отличную проводку, радио, на первое сентября всегда музыку наши электрики устраивали.
  Курнаков снова вглядывался в снимок. Что-то в нем было не то, но что - он понять не мог.
  - А военрук в сорок первой был тогда замечательный человек, - продолжал Георгий Михайлович, - Николай Васильевич такой, бывший фронтовик. Он часто на заводе появлялся. У нас тогда как раз организовался это самый музей. Он принимал в его создании самое живое участие. На открытии нашей стелы в честь погибших заводчан привел ребят. Очень торжественно было. Да вы ее, наверное, видели - нашим заводчанам поставлена.
  -Видел, - кивнул Валера, продолжая внимательно рассматривать старую фотографию школы.
  Заметив его интерес, Георгий Михайлович порылся в небольшом шкафу и вытащил толстую папку.
  -Вот тут много старых фотографий района. Посмотрите, можете и домой взять.
  -А никто не хватится?
  -Кому хватиться? Это и так пропадет, а вы человек ученый, знающий, наверное, что-то сможете и для себя найти.
  Валера поблагодарил. Затем, как учили когда-то на историческом, составил первичную опись того, что увидел в этом импровизированном музее.
  Музей надо перевозить. Пока не поздно. Скоро это ООО доберется и до третьего этажа, тогда все выбросят, без сомнения. Не это ООО, так другое. Валера вспоминал виденные им неоднократно рядом с домом целые семейные архивы, выброшенные кем-то. Уехал человек, или умер. Пришли новые люди - зачем им весь этот хлам - старые снимки, какие-то дипломы, грамоты за трудовые и спортивные успехи.
  Георгий Михайлович все время, пока Курнаков писал и фотографировал, терпеливо стоял и ждал - он видел: серьезный человек, делом занят.
  Наконец, молодой историк упаковал в бумажный пакет папку, отданную ему Георгием Михайловичем, поблагодарил, обещал немедленно сообщить директору о результатах поездки и вышел в коридор.
  Коридор был пуст. Валерий Александрович подумал, что новые хозяева получили так много помещений, что просто не в силах их еще освоить.
  Проходя по длинному пустому коридору, он снова вспоминал рассказ Георгия Михайловича. Когда-то тут спешили многочисленные работники, инженеры несли свои чертежи, сновали секретарши с папками, приходили прорабы в спецовках за получением нарядов, появлялись гости - делегации откуда-нибудь из Монголии или Конго, командировочные из других городов, солидные заказчики продукции.
  
  
  Глава 5
  Исчезнувший район
  
  В этой небольшой шкатулке, крышку которой украшала мчащаяся тройка с разбитным ямщиком - роспись мастеров Палеха - хранились награды в их доме.
  От брата отца - дяди Егора осталась медаль - "За боевые заслуги". Без ленточки - серо-серебристая, простая.
  В шестьдесят втором семье вручили орден дяди Гриши. Валера видел его пару раз в комоде у деда, в особой коробочке. Орден был красивый, полукруглый, серебристый, знамя красное, надпись на нем золотыми буковками, а из-под знамени красная звезда выглядывает, почему-то косо расположенная, но красиво. Позже Валера понял, что дядя Гриша был награжден Орденом Боевого Красного Знамени.
  - Деда, где воевал дядя Егор?
  Воевал он, Валерка, в пехоте, подо Ржевом. Там и погиб. Но на него уже пришла похоронка, и тетя Сима получала пенсию.
  -Как это?
  -Вырастешь - узнаешь.
  Ордена и медали лежали все там же, в коробочке, в комоде, на большом проспекте, где теперь жили родители Валеры.
  Дед обычно сидел в кресле, в своей квартире, в большой комнате, в белой рубашке и черных брюках. Дом, в котором он жил, в центре, на длинном и казавшемся в детстве бесконечном проспекте, был шестиэтажный, из красного кирпича. И сам дом казался тогда Валере очень большим, а двор - такой огромный, прямоугольный - представлялся необозримым.
  Ездили они к деду редко - но Валера очень любил эти поездки: у деда много было чего интересного: макеты самолетов, вертолетов, большие книги с яркими картинками, а особенно манил к себе маленького Валеру огромный, как сам дом, книжный шкаф. У них дома такого шкафа никогда не было, и у приятелей Егора не было
   Шкаф в квартире деда был сделан из какого-то светло-желтого дерева, может, ореха, - и весь набит старыми книгами, высокими томами, цветными, черными, с золотыми буквами, красными, зелеными. Книги казались похожими на сам шкаф. Были книжки болотного цвета, с цветком на обложке и золотистыми буквами в названиях, с желтоватым цветом страниц, от которых веяло какой-то тайной. И запах шел такой, какой от книжек на полках в доме Валеры никогда не шел. Книги стояли плотно, как солдаты на картинках.
  Вот он вытаскивает тяжелые книжки в особых обложках.
  - "Супер - обложки",- пояснил дед
  -Это значит, лучшие? - спросил он деда, слово "супер" было в ходу.
  Дед улыбнулся: Лучшие, точно!"
  На книжках были крупные слова, написанные особым шрифтом.
  - "Готический" - сказал дед непонятное слово.
  Книжки были загадочные, название странные: "Тимон Афинский", "Кориолан". Каждая, как тяжелый кирпич, Валера с трудом держал такую в руках. Книги были плотные и тяжелые.
  Особенно любил Валера книжки про самолеты. Он помнил одну такую, на первой странице, под темносиней плотной обложкой, было написано - "Курнакову Борису Николаевичу, в день шестидесятилетия от коллектива НИИ самолетостроения с наилучшими пожеланиями".
  На следующей странице был изображен стремительно летящий самолет, а в облаках, далеко от него, спасался немец с черными крестами на крыльях.
  Дед, увидев, что Валера смотрит эту книгу, вставал, подходил и начинал рассказывать -
  -Это, Валерка, "Ил -4", на нем наш командир эскадрильи летал, когда они Берлин бомбили.
  
  Дед много чего знал. Жаль, Валера так и не расспросил его подробнее.
  Говорили, что дед был ведущим специалистом в НИИ самолетостроения и разрабатывал новейшие модели.
  В девяносто четвертом институт закрыли.
  Летом, на даче, дед сидел в плетеном кресле и так же читал газеты. А потом деда не стало.
  Валере было тогда одиннадцать лет.
  
  Курнаков разложил фотографии на своем столе и включил настольную лампу. Приготовил увеличительное стекло - его так учили работать со снимками.
  На первой же фотографии оказался удивительный дом - деревянный, на два этажа, с каменным фигурным крыльцом под жестяным навесом, наличники на окнах резные, на втором этаже распахнуты окошки - кто-то их недавно открыл. Курнаков знал из курса истории второй половины XIX в., что такие дома под дачи снимали люди среднего достатка - инженеры, врачи, адвокаты, журналисты. Казалось, вот сейчас из окна высунется какая-нибудь дама в светлом летнем платье с косынкой на шее и крикнет
  -Петр Никанорыч, обедать, Лукерья уже самовар поставила.
  -А что у нас на обед? - зычным голосом крикнет толстый, страдающий одышкой адвокат в чесучовой паре и соломенной шляпе.
  -Окрошка, простокваша, вареная баранина с горошком. На десерт - свежая малина со сливками.
   На обратной стороне снимка была надпись выцветшими синими чернилами - Садовая улица д. 9 и дата -1885г.
  Ниже карандашом - дом-общежитие рабочих завода. Снесен в 64 г.
  Он удивился. Значит, резной дом стоял как раз там, где теперь угол Садовой и Летней. Он же каждый день проходит это место.
  Общежитием резной дом стал где-нибудь в начале тридцатых годов XX в. А дед как раз родился в тридцатом.
  На другом снимке он увидел церковь - резную, деревянную, с одним куполом, поднимавшимся над кокошниками, напоминавшими языки пламени, устремленные вверх над многочисленными пристройками, галереями, крыльцами. Это был так называемый русский стиль. На обратной стороне снимка было написано такими же выцветшими чернилами. Церковь Святых апостолов Петра и Павла. Освящена в 1879 г. Он только не сразу понял, где располагалась эта церковь. А потом удивился - это же боковая аллея парка на соседней улице. От церкви не осталось даже следа. Надпись на обороте сообщала, что церковь разобрана в 32 году.
  А вот другое строение: на фотографии, и тоже явно конца XIX в. длинный кирпичный двухэтажный корпус с большими белыми вставками на окнах в виде изогнутых усеченных трапеций. Этот тип зданий Курнаков знал - кирпич, конечно, красный. Надпись на обороте - казарма рабочих железнодорожных мастерских. 1898 г. Валера сразу узнал этот дом - здесь теперь размещалась Госавтоинспекция.
  Вот плохо сохранившаяся фотография - деревенский бревенчатый дом без всяких украшений, четыре окна по фасаду, шесть - боковая сторона, крыша крыта кровельным железом, чердачное окно, кирпичная труба. Дом стоит на каменном фундаменте. Надпись на обороте черными выцветшими чернилами. Начальная земская школа.
  Значит всего два года обучения, в лучшем случае. Училось первоначально десятка три, от силы четыре. Заканчивали такую школу десять - двенадцать человек.
  Валерий Александрович улыбнулся. Представил, как весь их коллектив идет утром по непролазной грязи в эту школу. Каменный фундамент говорил, что почва здесь была топкая. Пришлось поднимать деревянное строение, чтобы не завалилось.
  
  Затем на снимках появились широкие грунтовые дороги, часто залитые дождем и размытые - знакомые улицы района. Низкие штакетники, редкие машины: пару раз газики, а все больше грузовики - широкие, приземистые.
  Были на фотографиях и старые паровозы - с белой окантовкой колес - Курнаков знал: колеса - красные. Сзади паровоза - большой тендер для угля, ветер относит в сторону черные клубы дыма - паровозы выходили из огромных полукружий-ворот депо. На таких снимках попадались фактурные седоусые железнодорожники в форменных тужурках или фуражках с блестящими кокардами.
  На одном снимке на фоне разбегавшихся веток железнодорожных путей на пригорке возвышался полуразрушенный монастырь с пробитым куполом и без креста.
  Сейчас этот монастырь сиял своими побеленными стенами и синим куполом, украшенным золотым прорезным крестом.
  
  А фотографии в папке не кончались. Теперь на улицах появлялось все больше прохожих - мужчины в кепках, в длинных пальто, в широких брюках, в плащах, женщины в вязаных кофтах, в платочках, с хозяйственными сумками в руках. Вспомнил сиреневый альбом деда. Там было много таких фотографий. И сам дед, молодой, с большим чубом, в рубашке с коротким рукавом, в широченных штанах, стоял на фоне какого-то двухэтажного кирпичного дома.
  Куррнаков вернулся к фотографиям. Вот дома за заборчиками, сплошь деревянные, двухэтажные, с надстройками, изредка каменные, какие-то длинные строения - гаражи, бани, технические службы железнодорожных мастерских.
  Военных на снимках почти не было, попадались изредка люди в форме железнодорожников, мужики, похожие на шоферов, - в ватниках, кепках, кирзовых сапогах.
  Затем стали появляться женщины в туфельках на каблуках, с модными прическами, уже без платочков, с маленькими сумочками. Вспомнил фотографию бабушки.
  Было много детворы - мальчишки в фуражках, кепках, пиджаках - все коротко остриженные, с чубчиками, а то и просто под машинку.
  Целая россыпь фотографий рассказывала о том, как появились такие знакомые дома в районе.
  Пятиэтажные, очень высокие, из силикатного кирпича, с фигурным карнизом, крыша с высоким скатом, уютный двор за каменным заборчиком, полукруглые высокие ворота входа - эти, знал, из пятидесятых. А вот стоящие в шеренгу знаменитые хрущевки - все торцы один к одному, крыши плоские, ростом невелики, он и сам живет в одном из таких домов. Только на другой улице.
  Вот уже на огромных пустырях начинается стройка, а жители идут по извилистым тропкам, по грунтовым дорожкам. И где-то там, далеко, уже застит горизонт первое многоэтажное здание района - военный госпиталь.
  
  На следующий день, во вторник, по дороге на работу он уже шел по незнакомым, как ему теперь казалось, улицам. Они открывались по-новому, как лицо человека, с которым прежде был только знаком, а теперь узнал о нем что-то очень важное, сблизился, стал понимать.
  Фотография, на которой корпус школы казался не совсем обычным, не давала ему покоя.
  Валерий Александрович решил осмотреть корпус школы внимательней. Но в среду было очень много работы.
  
  Глава 6
  Первый выпуск
  
  Глядя на молодого историка, Хазин испытывал странное чувство.
  -Обломают, - говорил он себе, - конечно, обломают, - и вспоминал, как он сам когда-то, еще худой и черноволосый, пришел работать в старейшую школу района, в этот самый краснокирпичный корпус, куда теперь временно переехали.
  - Нет ничего более постоянного, чем временное решение, - не раз повторяли в окружении Хазина по самым разным поводам.
  
  Когда-то круглолицые девчонки хитро посматривали на совсем молоденького физика.
  Для солидности он отпустил себе броду и стал носить очки с затемнением.
  Первое классное руководство Хазин получил через два года после прихода на работу, и его классу предстояло заканчивать школу в одной стране, а получать дипломы уже в другой.
  Среди юношей тогдашнего десятого класса один собирался на биологический в МГУ, двое в МФТИ, четверо в МАИ, один в МАДИ, Вальковский шел в ПЕД на исторический.
  Худой, длинный Растерин уже в десятом массажистом получал в два раза больше Хазина, посматривал на всех свысока, Гуляева подрабатывала в кафе, Кичигина где-то танцевала. К школе ее подвозил на ослепительно синей "Волге" высокий, холеный парень в варенке, с толстой, в палец толщиной, золотой плоской цепью сложного плетения. На цепи висел большой крест с камнями. Кичигина ходила в суперкороткой юбке, красилась помадой ЭСТЕ ЛАУДЕР, на ногах носила туфли со шпильками не менее пятнадцати сантиметров. Отец с матерью Оли были в разводе, мать работала поваром в кафе "Ласточка", дочка жила уже отдельно, снимала квартиру, училась средне.
  
  Хазин понимал, что если с ней у кого-нибудь будет конфликт - добром дело не кончится. То здесь, то там в районе шли разборки. На новогоднюю дискотеку заявилось человек шестнадцать, в широких клетчатых штанах. Вокруг шептались: "Любера"!
  Хазин и физрук Паша пошли с ними объясняться, а в это время Татьяна Александровна, учитель математики, уже крутила диск телефона в канцелярии, вызывая наряд.
  Наряд прибыл через семь минут. "Любера" к этому времени уже испарились, а женщины смотрели на Пашу и Хазина, как на настоящих героев. Хазин заметил и удивленный взгляд Марии Анатольевны, молоденькой учительницы русского и литературы.
  
  Через пять лет Сонкин, который поступил на биологический, устроился продавцом шаров для боулинга, ребята, закончившие МФТИ, создали фирму по продаже билетов на Авиарейсы, Вальковский стал работать сомелье, Кукаркин, закончивший МАИ, работал вышибалой в баре где-то в другом районе.
  А Олю Кичигину нашли повешенной в той самой квартире, которую она снимала. Говорили, что из-за квартиры и убили.
  
  
  В почти кромешной тьме зала мелькали по стенам зеленые, красные и белые огоньки, стеклянный шар под потолком крутился, выхватывая своими слепящими гранями то одну, то другую группу танцующих, составивших два огромных круга. Два новых выпускных класса то растворялись, то вновь возникали в пространстве, наполненном гремящей музыкой. На сцене два парня в расстегнутых рубашках синхронно работали руками и ногами, создавая фигуры все еще модного брейк-данса. Девушки, сплошь в легенсах, со струящимися огоньками люрекса или в гофрированных коротких юбках, в коротких майках, парни в джинсах, с расстегнутыми рубашками, извивались, словно выбрасывая накопившуюся за десять лет учебы энергию.
  По стенам и у входа жались несколько обязанных присутствовать на Выпускном учителей. Мужчины караулили внизу, чтобы никто не передал в окна первого этажа водку и портвейн. Год назад пришлось останавливать Выпускной, приводить в порядок троих. Один так и пролежал до спасительного рассвета на скамейке. В пять пришла его тетя и забрала счастливого выпускника домой.
  Хазин иногда выходил на крыльцо, и за его спиной тут же с металлическим лязгом закрывались двери, чтобы ни одна страждущая присоединиться к празднику душа, из числа тех, кто закончил свою учебу в этой школе два года назад, не проникла дальше разрешенного пространства. Милицейский наряд иногда показывался из-за угла спортзала - двое, младший сержант и старлей - обходили здание по периметру. Тогда какие-то тени бросались в темные купы кустов.
  Охраны в школах еще не было.
  Стоял июнь девяносто третьего года.
  Двое парней из этого класса никуда не собирались - обоим по восемнадцать должно было исполниться в августе
  Оба занимались боксом, - Вадим Акимов, вихрастый, готовый драться по любому поводу, длиннорукий, до отчаяния смелый парень и Артур Агаянц - невысокий, крепко сбитый, черноволосый юноша из большой армянской семьи. Агаянц по-своему воспитывал младшего брата и подрабатывал в охранной фирме, которых уже расплодилось несчетное число.
  
  Первого сентября, на следующий год после распада союза, в коридоре стоял растерявшийся мальчик шестнадцати лет и смотрел на два удаляющихся в разные стороны хвоста новых десятых классов. Мальчика в соседней школе оставили на второй год.
  Год назад впервые заканчивали школу одиннадцатые классы, и учителя еще не привыкли, что десятый - не последний. Мальчик стал заглядывать в открытые двери кабинетов.
  -Ты Артур? - услышал он за спиной.
  -Ага.
  -Агаянц?
  Кивок.
  -Так поднимайся скорей в четыреста десятый, - чернобородый низенький мужчина в коричневом в полоску костюме с галстуком ярко синего цвета улыбался через очки с затемненными стеклами.
  -Новенький?
  -Угу.
  -А что ты все "ага" да "угу". Волнуешься? Все в порядке. Десятый "Б" - ребята хорошие.
  -А вы их классный?
  -Ну, вот, нормально говоришь. Классный.
  - Евгений Борисович?
  -Угу - засмеялся чернобородый.
  Артур тоже засмеялся.
  Осенью он принес в школу свой газовый "Питон" калибром девять с половиной. Хазин изъял и обещал вернуть после уроков. Обещание сдержал. В барабане револьвера были видны желтые и черные патроны. Жора объяснил, что это заряды с различным наполнителем газа - более сильные - желтые, менее сильные - черные. Такие знания тогда были необходимы. Агаянц обещал больше в школу подобное не приносить и сдержал обещание.
  
  Сразу после выпускного Акимов и Агаянц получили повестки, обоих взяли в ВДВ.
  
  Хазин женился вскоре после прихода в школу на Маше Клыковой, которая, как и он, только что пришла преподавать. Маша была филологом. Через год после свадьбы она ушла работать в какое-то спортивное издательство корректором. Они прожили вместе семь лет и развелись. Дочка, тонкая, черноволосая, обидчивая, жила с матерью, виделась с отцом редко.
  Он уехал бы, как многие его друзья, но сначала семья - Маша ни в какую не хотела и думать об отъезде, затем - болезнь мамы, дела, рутина. Стукнуло сорок - менять жизнь уже не хотелось.
  Хазин вел уроки виртуозно, сыпал афоризмами, замечал любую постороннюю деятельность учеников, его боялись и слушали, приборы в его кабинете были в безукоризненном состоянии. При переезде он сам, лично, каждый прибор упаковал в мягкую фланель, уложил в коробки и отнес в свои зеленые "Жигули". Автоматов Хазин не признавал, гонял по извилистым улицам района, как мастер-гонщик и постоянно курил "Winston". Екатерина Великая его недолюбливала, но ученики Хазина неизменно приносили высокие баллы на экзаменах и призовые места в олимпиадах.
  
  Гладя на лица современных старшеклассников, Хазин ловил себя на том, что узнает черты тех ребят, вихрастых и коротко стриженых, высоких акселератов с огромными руками и худеньких, скромных незаметных. Снова перед ним проходили эффектные девицы на высоких каблуках и полные, вечно переживающие девушки, краснеющие при каждом вопросе.
  Из прежних учителей, которые помнили переезд из старого здания в новое, оставалось человек пять, не больше. Трое учителей старшей школы, в том числе Хазин, библиотекарь, дорабатывающая последний год, и одна учительница начальной школы.
  
  
  Глава 7
  Детство
  
  Маленький Женя Хазин оказался в деревне первый раз сразу после первого класса. Родители решили снять дачу по Белорусской дороге.
  Утром к подъезду, где они жили, подъехал грузовик, и в него стали загружать самые разные вещи. Женю посадили рядом с отцом, в кабину. И они поехали. Ехали, как показалось Жене, очень долго, сначала петляли по городу, по совсем незнакомым районам, затем пошли подмосковные леса, дорога то шла вверх, то вниз, вдоль серой ленты шоссе тянулась нескончаемая стена темных елей, изредка белели березовые рощицы, зеленели опушки, проносились деревенские дома, какие-то памятники, и снова лента шоссе.
  Они выгрузились на широкой деревенской улице. Справа и слева за заборами и вишневыми и яблоневыми деревьями виднелись высокие крыши дачных домов. Женя в первую очередь проверил, цел ли его двухколесный велосипед.
  
  Лет через пять после начала работы, когда в стране все стало уже заметно меняться, Хазин, совсем не сентиментальный человек, вдруг поехал на Белорусский вокзал, сел в электричку, и замелькали знакомые названия, стали проплывать не изменившиеся платформы. Он сошел на одной из таких платформ и вдоль зеленого деревянного забора пошел к поселку. Странно, забор так и стоял на том же месте, но теперь он оказался очень низким и коротким, а когда-то был длинным, высоким, за ним росли яблони и вишни, и маленький Женя все силился дотянутся хотя бы до одной ветки, но не доставал.
  Евгений Борисович усмехнулся и вышел на главную улицу деревни.
  Большая, казавшаяся длинной, не улица, а просто дорога между домами, оказалась нешироким пыльным трактом, а дома вдоль дороги, в которых жили когда-то дачники, стали низкими. Вот и дом Мишки Яблочкина - дачного приятеля. А вот и дерево около их дачи - все тот же толстый раздвоенный ствол, длинные ветви, по которым он так любил лазить и спрыгивать вниз.
  Он постучал для приличия в калитку, толкнул ее и вошел на двор, оказавшийся теперь маленьким пятачком, на котором когда-то стоял под навесом длинный стол, и за этим столом собиралась вся их большая семья. Теперь на дворе под навесом стоял ярко-красный "Москвич". Вот и дом, и окно, через которое он выпрыгивал на двор, когда мать не разрешала после обеда гулять, а вон и крыльцо. По крыльцу спускалась низенькая старушка в цветастом платье.
  -Вам кого? - спросила она, и Хазин узнал бабу Клаву, сережкину мать, которая сдавала им дачу.
  -Баба Клава, я Женя, помните, мы у вас три года дачу летом снимали.
  -Чой-то не упомню, - прищурилась старушка, - многим дачу-то сдавали.
  -А Сережа где? - спросил Хазин.
  -Сережа-то? В Одинцове работает, на грузовике. Женился, - лицо ее посветлело, - сынишка у него. Так вы знаете Сережу-то?
  -Мы с ним играли, он еще на моем велосипеде катался.
  -А как же, как же, помню, - закивала старушка, - но Хазин видел, что она его так и не вспомнила.
  -Передайте ему привет, - он назвал свою фамилию.
  -А как же, передам, обязательно передам, когда он приедет. Он в воскресенье приедет.
  
  Тогда, более пятнадцати лет назад, когда они снимали здесь дачу, ее муж, отец Сергея, ходил по дому в растянутой майке, курил беспрестанно вонючий "Беломор", напивался, пугал ребят и даже рыжий пес, живший за домом в низенькой конуре, боялся пьяного хозяина. Сережкин отец был фронтовиком.
  Как-то раз, когда по телевизору, который стоял в их хибаре за домом, показывали фильм "Два бойца", Сережкин отец, сидя за столом позади мальчишек, впившихся в маленький экран, стал комментировать фильм.
  -Уря! Уря! - хрипел он за спиной Жени, когда на экране черно-белые бойцы пошли в атаку, и Женя слышал, как он дышал ему в спину тяжелым запахом чего-то нестерпимо вонючего.
  - А, во! Поползли, ползут через колючку, - продолжал он комментарий, когда бойцы, выполняя какое-то задание, преодолевали линию укреплений врага.
  - Когда ползешь через проволоку, - он закашлялся, ударил по столу кулаком, деревянный, самодельный стол аж подпрыгнул, - главное зад беречь надо, надо прижимать, а чуть поднял, - снова раздался кашель, - и железяка тебе вопьется, аж до крови.
  
  Они с Мишкой Яблочкиным на второй день после приезда на дачу пошли кататься на велосипедах и сразу заехали на окраину деревни, и вдруг прямо на них вышла группа человек шесть - деревенские ребята, один, белобрысый, в расстегнутой серой рубашке, подошел к Мишке и взялся за руль.
  - Слышь, пацан, дай прокатиться.
  Мишка беспомощно оглядывался, а Женя почувствовал, как заныло где-то в спине.
  -Москвич? - деловито спросил другой парень - высокий, худой, в трениках и майке, с папиросой в зубах.
  -Ага, - кивнул Женя и покраснел, словно сказал что-то стыдное.
  -А чего твой дружок такой жмот, вы чего, все москвичи такие жмоты?
  -Ну, ты, - сказал белобрысый, и вырвал у Мишки Яблочкина руль из рук, - сказал же - прокатиться, до станции и обратно.
  -Мне мама никому не разрешает давать велосипед, - пролепетал Мишка, и стал пунцовым.
  -Мама? - белобрысый повернулся к ребятам, - ах, мама!- Он вдруг ловким движением спихнул с сиденья Мишку, взгромоздился на седло, разом оттолкнулся и поехал, на заднее сиденье тут же прыгнул парень с папиросой.
  -Стой, пацаны! - раздался откуда-то голос, и Сережка, хозяйский сын, оказался прямо перед белобрысым.
  -Валек, отдай ему велосипед, - спокойно сказал Сергей.
  -А ты их чего, знаешь?
  -Это мои друзья, - Сергей подмигнул Жене.
  -А! ну тогда другое дело, раз друзья. Держи, пацан, катайся. Серый, айда с нами на рыбалку, на дальний пруд.
  И вся компания почти мгновенно исчезла, а потом к ним с Мишкой уже никто не приставал.
  
  Хазин простился с бабой Клавой и вышел за калитку. Он пошел такой знакомой дорогой к краю деревни, там была тропинка, ведущая в лес. Здесь, на самом краю деревни, стоял когда-то на отшибе пустой дом, про который рассказывали разные страсти - будто в нем повесили местного дурачка Славку, и он по ночам выходит на улицу и ищет себе жертву. Когда случалось проходить мимо этого пустого дома, Женя всегда со страхом смотрел в черные окна, и, казалось, за ними виден был висевший на веревке труп.
  Как-то раз они с Яблочкиным шли в лес, около брошенного дома никого не было, и он зловеще смотрел своими тремя черными окнами на проселок.
  -Пойдем, зыркнем, - Женя нерешительно посмотрел на Мишку.
  -Неа, - Мишка даже отошел подальше.
  -А я пойду.
  
  Женя осторожно приблизился к дому и увидел сквозь разбитое окно что-то светлое настолько ясно, что даже вздрогнул, но какая-то сила потянула его еще ближе к окну. Он обернулся и увидел, что Мишка довольно далеко, но смотрит в его сторону.
  Женя подошел к дому совсем близко. Оказалось, что окна, казавшиеся издали низкими, на самом деле расположены довольно высоко. Он огляделся, увидел какой-то чурбан, подтащил его под окно и взобрался на маленькую, косо срезанную неровную площадку чурбака. Стоять было неудобно, приходилось удерживать равновесие.
  Женя осторожно потянулся к окну, держась за рассохшийся ставень, и заглянул в окно.
  Совсем недалеко от ставней что-то белое висело на веревке. Женя вздрогнул, оттолкнулся от ставня, неловко спрыгнул с косой площадки, обо что-то ударился коленом и бросился бежать к Мишке.
  -Ну? - спросил Яблочкин, и лицо его побелело, - что там?
  -Висит, - прошептал Женя.
  Мишка рванул от проклятого дома первый, за ним Женя . Они бежали до самого жениного двора. Там бабушка варила в большом медном тазу клубничное варенье, мать нарезала помидоры и огурцы для салата, отец что-то делал на кухне около газового баллона, рядом с ним стоял в майке и черных брюках дед.
  Увидев вбежавших ребят, мать спросила, оторвавшись от своего занятия.
  -Вы чего?
  Валерка с Мишкой переглянулись.
  -Мам, мороженого хочется, очень, - сказал Женя, - можно на станцию сходить.
  -Сходите, только осторожно.
  Отец с дедом продолжали что-то делать у газового баллона.
  
  Вечером Сережка, вернувшийся с дальней рыбалки, на дворе варил уху из плотвы, подкладывая в самодельную печку березовые полешки.
  Ребята рассказали ему про дом.
  - Да в этом доме Васька-плотник себе ночлег устроил, - сказал Сергей. - Он как выпьет - жена домой не пускает, так он и отправляется в это самый дом. Нет там никакого висельника.
  -А вдруг это его, Ваську повесили, - со страхом сказал Женя, - я же явно видел что-то висящее.
  -Видел? - покосился Сергей, - ладно, щас уху доварим и сходим, посмотрим.
  Сумерки в деревне не то, что в городе, в них есть какая-то загадка, словно природа готова в такие часы открыть какую-то тайну.
  Ребята старались не отстать от Сергея. А он шел по самой середине широкой улицы, дымил "Примой", которую уже один раз предлагал ребятам. Женя попробовал, крошки табака попали ему в рот, и он потом долго отплевывался, а Сережка смеялся.
  
  Вот и окраина деревни. Совсем стемнело, и дом казался какой-то черной крепостью, возвышавшейся на пригорке.
  -Не, ребята, я дальше не пойду, - сказал Мишка Яблочкин.
  -Не дрейфь, - Сергей докурил и красиво бросил окурок, рассекший темноту огненной дугой.
  -Не, я боюсь.
  -Ну, тогда жди нас здесь. Жень, идешь?
  Женя, дрожа от холода и страха, кивнул головой.
  - Молодец!
  Они подошли к темному дому, и Женя увидел валявшийся под окном чурбак, светлела его косая поверхность. Сергей достал из кармана длинный узкий серебристый предмет, и светлый луч упал на стену дома, выхватив покосившуюся дверь. Сергей толкнул дверь - она длинно заскрипела и стала открываться и вдруг с громким шумом распахнулась. Женя почувствовал, что у него что-то прошло по спине, вроде судороги. Сергей нагнул голову и, освещая себе путь, вошел в черный прямоугольник, из которого несло сыростью.
  -Давай за мной, - сказал он негромко из темноты, в которой светился только луч его фонарика.
  Женя, дрожа, вступил в сырую темень, и ноги его наткнулись на какое-то препятствие.
  -Осторожно, здесь доски, - сказал из темноты Сергей. И Женя увидел, как луч упал на сложенные на полу длинные доски, запахло чем-то сладким.
  -Сосновые, - сказал Сергей, Женя различил его фигуру, стоящую очень близко. - Васька приготовил, Потапычу будет крышу перестилать.
  Сергей скользнул куда-то, и Женя оказался в полной темноте.
  - Жень, давай сюда, - раздалось откуда-то сбоку, - ну, где ты видел висельника?
  -В той комнате, которая на проселок выходит, - произнес Женя, и почувствовал, что губы его дрожат.
  -Значит, вон в той комнате, - сказал Сергей, - давай осторожно, здесь печка.
  Женя шагнул в светящуюся совсем слабым светом комнату и тут же ударился правым плечом.
  - Ой! - вскрикнул он.
  -Я же сказал, тут печка, осторожней надо. - Сергей направил луч в сторону Жени, и справа мальчик увидел огромную светлую стену печки, от нее несло холодом.
  -От славкиных родителей осталась, - сказал Сергей.
  -Это того самого, что повесили? - спросил, продолжая дрожать, Женя.
  -Да не вешал его никто, он от какой-то болезни умер, дурачок был, его из школы выгнали, так он целыми днями по деревне шатался. Смотри, - Сергей направил свет в соседнюю комнату, луч упал на что-то белое, висевшее около окна.
  - Ну, дела! - произнес Сергей, - и впрямь что-то такое висит.
  Жене показалось, что у него на голове шевелятся волосы, а ноги приросли к полу.
  
  Сергей осторожно вступил в комнату и подошел к висевшему телу. Теперь Жене показалось, что пол у него из-под ног уходит. Сергей пощупал тело, раздался его смех.
  - Жень, не дрейфь, - звонко сказал он, - это васькин плащ, он его на старую вешалку повесил, она у нас в коридоре, в школе стояла, ее выбросили, а он видать, подобрал.
  Мальчику сразу стало как-то легко и весело, дом уже не казался таким страшным, он подошел к вешалке и тоже пощупал висевший плащ. Вдруг Сергей замер на секунду.
  - Атас! - громко шепнул он, - скорее!
  Фонарик погас, в полной темноте Женя бросился за Сергеем, снова задел печку, но боли даже не почувствовал, он боялся только потерять Сергея из виду. Они выскочили на улицу, Сергей метнулся куда-то влево, Женя за ним.
  И вдруг мальчик вспомнил, что там, на дороге остался Мишка.
  - Сергей! - крикнул он.
  -Тише! Васька! - прошипел спереди Сергей, слышишь - поет, значит, напился вусмерть - в таком состоянии и убить может.
  -Там Мишка.
  Сергей развернулся.
  - Назад, быстрее! - крикнул он. Они бросились к дороге. Мишкина тень появилась раньше Мишки.
  -Бежим! - крикнул Женя.
  -Куда? - Мишкино лицо оказалось рядом.
  - Потом скажу!
  -Стой, гады! - раздалось из темноты со стороны деревни, - убью!
  - Пацаны! бегите огородами, - Сергей схватил какую-то палку, - я его задержу, быстрее, огольцы.
  
  Поздно ночью, Женя не спал, а прислушивался к каждому шороху, он услышал на дворе какой-то шум, засветился огонь, раздались чьи-то шаги, потом голоса, кто-то выругался, полилась вода. Женя лежал и не мог заснуть.
  Утром он увидел Сергея с перебинтованной головой.
  -Ты с ним дрался? - спросил Женя, глядя со страхом на белый бинт на голове Сергея, небольшое красное пятнышко проступило наружу.
  -Так, помахались немного, он пьян был, голову мне штырем разбил, а я ему ногу перебил. Вот от бати ночью досталось, это - да! А так все путем, не дрейфь, Жень. А ты говоришь - висельник.
  И Сергей засмеялся, показывая отличные белые зубы.
  
  Теперь на месте, где стоял дом на отшибе, была чья-то кирпичная усадьба, напоминавшая дома в Прибалтике, за высоким кирпичным же забором, с большими черными железными воротами. На воротах красовалась табличка с головой овчарки.
  Хазин дошел до самого края дороги, пошел по тропинке, оставляя справа чей-то щелястый забор, из-за которого все так же, как когда-то вырывались кусты малины, а слева - школьную ограду, за которой был тогда яблоневый сад. В этом большом школьном саду они с дедом выбирали белый налив. Дед тогда просто заплатил сторожу, и тот пустил их прямо в сад.
  Но дальше дорога оказалась закрытой. Прямо в том месте, где начинался лес, теперь тянулась железная ограда с прямыми стрелами прутьев, перевитых каким-то замысловатым железным узором. Хазин пошел вдоль забора, думая, что он должен скоро кончиться, но под его ногами захлюпало, и он увидел, что уже попал в низину маленького ручья, куда они бегали играть в индейцев. А с другой стороны забор резко поворачивал почти у самого шоссе, выходившего к лесу, и таким образом весь лес оказался за этим забором.
  Мишка Яблочкин уехал с родителями в Израиль еще в самом начале восьмидесятых.
  
  
  Глава 8
  Прибалтика
  
  Он стоял на Рижском вокзале, на перроне, освещенном фонарями, перед длинным вагоном "Москва-Рига", состав терялся где-то вдали.
  Вагон качнулся, и поезд пошел вдоль перрона, на котором стояли редкие провожающие.
  А на следующее утро они с родителями вышли из вагона и пошли к большому серому зданию, с крупно набранным словом РИГА, прошли через вокзал, и перед ним открылась большая площадь, перед которой курсировали автобусы. Дома окружавшие площадь были серые и темно-желтые, шести и пятиэтажные, и какие-то незнакомые, с загадочными окошками прямо под высокими крышами, какими-то маленькими помещениями на чердаках. Дома, казалось, разбегаются от площади по улицам с острыми углами, сбегаются в группы.
  Автобус шел по спускавшейся вниз улице, шел медленно, и он мог рассмотреть справа, в больших окнах какие-то серые, напоминавшие средневековые замки дома, с высокими деревянными створками подъездных дверей под железными навесами, дома были разноэтажными, так не похоже на их улицу, застроенную сплошь домами в пять этажей, покрашенных в одинаково розовый или желтый цвет. Попадались деревянные строения, под высоким скатами крыш, над некоторыми такими домами дымили кирпичные трубы. Вспомнились трубочисты из какой-то сказки.
  Впереди показался мост. Автобус пошел высоко над серой рекой, и сзади постепенно стала открываться панорама набережной, пока еще не полностью. Но вот автобус миновал мост, взял направо, и набережная на другой стороне развернулась полностью.
  Он чуть не ахнул: силуэт высокой церкви с острым шпилем и бочками нижних этажей вонзился в серое с редкими просветами небо. Рядом церковь со шпилем поменьше, словно длинная игла, и игла короче первой, а левее сложный купол огромного собора, на кирпичном кубе, еще левее закругленная угловая башня средневекового замка, над ним еще какой-то шпиль.
  Так перед ним впервые открылась Прибалтика.
  
  Потом были Залив, барханы холодного песка в дюнах, небольшие песчаные склоны сразу за дюнами, где можно было согреться - так называемая Африка, долгое движение в очень холодной воде, сначала по щиколотку, потом по колено, продрогшее тело, бросок в неглубокое море, сдавливающий железным обручем голову холод, резкий выход на поверхность и удивление от того, что в воде находиться теплее, чем вне ее.
  Погода здесь менялась по десять раз на дню. Вскоре ее перестали замечать, купались даже при плюс тринадцати. Вечером бродили вдоль залива, и море на закате казалось похожим на черничное варенье: с розовато-бардовым цветом мелких волн у берега, густо-красной поверхностью подальше и, наконец, блеском алого, закатывающегося диска на горизонте, освещавшего длинные красноватые дорожки до самого берега.
  
  А затем была поездка на двух автобусах с пересадкой в сам город. Блуждание в узких кривых и, к сожалению, очень коротких улочках. Здесь стояли старинные купеческие дома в три-четыре этажа, с выдававшимися над улицей третьими и четвертыми этажами "места было мало, вот и строили таким образом", - поясняли экскурсоводы. Внизу таких домов часто попадались огромные деревянные полукруглые ворота, с последних этажей иногда свешивались веревки, прикрепленные к далеко вытянувшимся над улицей деревянным балкам. "Для товаров, чтобы их поднимать на верхние этажи", - объясняли экскурсоводы. Под порывами ветра крутились позолоченные петухи и какие-то цифры, пронзенные железными стрелами - флюгера, - все это казалось нереальным, сказочным, удивительным.
  
  Но это было только начало. Через год уже разворачивались фасады католической Литвы, белые волны каменных украшений, сложные окна, обилие скульптуры - непонятные, загадочные фигуры, кто с крестом, кто с ключом, кто со свитком, иные с длинными, удивительно вырезанными бородами, другие безбородые, с красивыми локонами. Почти все они смотрели куда-то вверх, закатив глаза, и красиво сжимали в своих руках свои кресты, ключи и свитки.
  И это было так непохоже на все, что он видел до этого.
  На одной улице вдруг взметнулись, как застывший в воздухе костер, три красных витых шпиля костела. Они напоминали сооружения из мокрого песка, которые нужно было капля за каплей наращивать, пропуская через три сжатых в щепоть пальца, стараясь не уронить уже достаточно высокую башню. Только эти три шпиля были из красного кирпича, очень тонкой работы, и казалось, все здание вырезано из красного тонкого дерева, с сквозными проемами и разбегающимися дорожками и хрупкими сводами.
  И уже в возрасте семнадцати лет он увидел маленький домик палача, примкнувший к какой-то стене в старом городе Таллина, длинную, опоясывавшую весь этот старый город стену, узнал скаты крыш из любимого в детстве фильма про приключения желтого чемоданчика, словно побывал в настоящей сказке.
  
  
  
  Глава 9
  Военрук
  
  Из школьных лет Хазин почему-то запомнил именно этот случай.
  Военрук, Владимир Сергеевич, после того, как они сделали ему четыре стенда, проникся к их группе уважением и пригласил к себе в заветную комнатку -Оружейную.
  Войдя в узкий кабинет, Хазин и его приятели увидели на столе настоящую трехлинейку, только без ремня, винтовка была со штыком, только штык не был примкнут, это было что-то прямо из фильмов о революции.
  Лешка Птицын решился первым и взял трехлинейку в руки, прицелился в дверь, потом дал Жене. Женя взял винтовку. Она оказалась тяжелой, приклад тянул руку к полу. Штык вытянулся справа, вдоль дула. Женя попытался его просто оттянуть на себя, - не вышло. Покрутил, тоже не получилось.
   Владимир Сергеевич в это время что-то искал в шкафу.
  Птицын тоже попытался отсоединить штык, вертели винтовку, тянули штык, присоединился Борька Дятлов.
  Владимир Сергеевич повернулся к ребятам, подошел к столу и взял у них из рук винтовку.
  -Вот как надо, - сказал он, поставил винтовку на пол, взял левой рукой за дуло, а правой резко и сильно оттянул штык вниз. Черная сталь с лязгом сошла вниз, открыв четырехгранный рельс, на котором она крепилась. Военрук повернул штык на шарнире, прикрепленном к дулу, и, сделав полукруг, подвел штык к концу дула, Железное кольцо уперлось в дуло. Военрук еще раз оттянул штык, но теперь немного вперед и насадил стальную конструкцию с отверстием на дуло. Раздался щелчок, и штык зафиксировался стальным кольцом справа на срезе дула.
  Мальчишки с восхищением смотрели на эти действия. Затем стали пробовать сами, щелкали замком на конце дула, несколько раз повторяли эти действия, получалось.
  Владимир Сергеевич, поглядывая в их сторону, вытащил из шкафа и положил на стол с тяжелым стуком нечто совсем удивительное. Это был тяжелый автомат с круглым диском. Приклад автомата был потерт, с царапинами. К автомату, за дуло с одной стороны и за приклад с другой, был прикреплен порыжевший и потертый ремень.
  - Кто знает название?
  -ППШ, - сказал Лешка, не спуская глаз с прославленного оружия Великой Отечественной.
  -Точно, Птицын, молодец, это пистолет - пулемет Шпагина.
  В кино автомат казался чем-то небольшим, а тут мальчишки увидели очень длинное дуло с резким срезом вниз на конце, с крупными прямоугольными отверстиями на нем, диск оказался большим и широким.
  -Можно? - спросил Женя.
  -Смотри, - Владимир Сергеевич протянул ему автомат.
  Женя взял автомат обеими руками и сразу почувствовал, как дуло с диском потянуло его руки вниз, с трудом удержал на весу. Оружие казалось в руках чем-то вроде пришельца из других миров. Женя положил его на стол.
  -А как диск снимается? - спросил Борька.
  -Вот так, - военрук взял левой рукой дуло, а правой чуть качнул диск и отсоединил его от автомата.
  На этот раз мальчишки не поняли, как это произошло.
  -А как диск-то был прикреплен? - спросил Борька.
  Владимир Сергеевич перевернул автомат диском вверх.
  -Вот тут, - показал он на какой-то длинный штырек внизу, - фиксатор.
  Он взял диск, вставил его в паз, а затем оттянул штырек назад. Штырек сухо щелкнул.
  -Готово, - Владимир Сергеевич повернул автомат и снова положил на стол.
  -А патроны в нем есть? - спросил Борька.
  -Патронов к учебному оружию не полагается, боек сточен, а то ты так чего доброго кого-нибудь подстрелишь.
  - Поняли, как диск крепится? Показываю еще раз. Берем автомат, держим его вот здесь, а свободной рукой оттягиваем фиксатор, теперь повернем его, вот так, раз! - снова раздался щелчок; военрук чуть качнул диск, и он выпал из паза.
  
  -Владимир Сергеевич, а вы воевали? - спросил Борька.
  -Воевал, меня в 44 призвали. Я в Белоруссии воевал. Слышали такого - Юрий Смирнов?
  -Смирнов? - ребята поднапряглись. Тут Хазин вспомнил набор марок двоюродного брата - на них были изображены герои Советского Союза. Среди них, кажется, была и марка с изображением рядового Смирнова, в гимнастерке, почти обритого наголо юноши с очень решительным и строгим выражением глаз.
  -Он, кажется, Герой Советского Союза? - нерешительно сказал Женя.
  -Точно, военрук посмотрел в окно. Я воевал на участке фронта недалеко от места, где он погиб. Помню, к нам пришел в землянку политрук и показывал железные костыли, которыми фашисты его прибили к бревнам. Рассказывали, как его мучали. - Военрук замолчал, вдруг глаза его сверкнули.
  - Ух, я и злой тогда был, - сказал он.
  
  
  
  
  Глава 10
  Первые дни
  
  Автобус вез их по его родному району, и Женя тоскливо смотрел в окно. Пешеходы, улицы, знакомые дома, магазины, кинотеатр - все теперь казалось каким-то чужим, словно увиденным сквозь стекло.
  Привезли на улицу, вдоль которой тянулся длинный желтый забор. Остановились перед большими железными воротами. Ворота открылись, и автобус заехал во двор.
  -Оставь надежду всяк сюда входящий, - сказал сам себе Женя. Он был культурный юноша.
  За воротами остались родители с сумками, авоськами, с какими-то пакетами, которые все еще надеялись передать.
  Парни, кто уже обритый, кто все еще с шевелюрой, кто-то в кепке, - прильнули к окнам автобуса. Во дворе было много народа, таких же допризывников.
  Передняя дверь открылась.
  Все вскочили.
  -Из автобуса не выходить! - скомандовал офицер из военкомата, который привез их сюда, а сам вышел.
  Машина осторожно выехала на улицу и направилась в город. По городу кружили около часа, но никуда конкретно не приехали. Вскоре за окнами опять замелькал длинный забор Автобус въехал в те же самые ворота, но теперь перед ними не было толпы родителей.
  
  Вторые ворота раскрылись перед ними на второй день.
  -Пресня, вторая пересылка, - раздались голоса, - значит, в московском округе будем служить.
  Длинный бетонный забор красили такие же коротко стриженые ребята в гражданке, справа увидели двухэтажное здание.
  
  Недалеко на скамейке сидели двое - в кителях, с синими погонами, на погонах - продольная широкая желтая полоска, большие треугольники бело-голубых тельняшек в вырезах кителей, белые аксельбанты на правом плече, у ног - черные "дипломаты" с металлической окантовкой. В руках у одного - синий берет. Берет другого лежал на скамейке, а в руках у него была гитара, желтая, дешевая, за семь рублей. Он пел красивым голосом.
  -А на окне - наличники, гуляй да пой, станичники.
  Песню Хазин никогда не слышал.
  Вторая тоже была про казака, - "Только пуля казака во степи догонит".
  -Ну что, духи? Нравятся песни? - спросил десантник, отложив гитару.
  Призывники закивали, - "клевая".
  -Чья? - спросил кто-то.
  "Купец" назвал фамилию, но Хазин ее тогда не разобрал.
  - Какие они духи? - засмеялся первый, - им еще духами стать надо.
  Оба "купца" были похожи - загорелые лица, светлые челки падают на лоб, глаза синие, брови белые, словно выцвели.
  Они встали и подошли к их группе.
  - Спортсмены есть? Шаг вперед.
  Никто не двинулся.
  - Ну-ка, ты, - гитарист подошел к высокому парню в пиджаке и вырвал у него из рук большой лист - приписное свидетельство. Посмотрел, кинул взгляд на парня.
  -А говорите - нет спортсменов. Плавание - первый разряд.
  -Так я хотел в ВМФ.
  -Дед тоже хотел, да баба не дала. Шаг вперед!
  Парень шагнул вперед и замер.
  Другой десантник уже смотрел приписное у парня крепкого сложения.
  -Ну вот, боксер, КМС, подходит.
  Отобрали еще троих и вместе с пловцом и боксером увели к железным воротам, на которых какой-то белобрысый, коротко стриженный, в спортивном костюме, подрисовывал масляной краской большую красную звезду. Боксер нес на плече гитару, которую ему доверил певец.
  
  И снова зеленые створки ворот с красной звездой.
  На дворе казармы шла, вероятно, строевая. Совершенно не похожие на экранных парни в нелепо сидевших пилотках на обритых головах, в горбом стоявшей на спине форме, стучали сапогами и не в лад пели какую-то незнакомую песню. Позади них тащились двое в тапочках.
  К призывникам подошел высокий смуглый кавказец, с черными усами, на нем были погоны с тремя лычками. Он сверкнул золотой фиксой и ткнул Алика прямо в значок с Ниной Хаген.
  -Ты ее ымэл?
  -Нет, - удивился Алик.
  -А зачэм надэл?
  -Любимая певица.
  -Снэмы.
  Потом он так же ткнул Хазина в его зеленую рубашку, оставшуюся от НВП.
  - Ты зачэм это надэл?
  - Старая уже, не жалко.
  -Черэз год ты вознэнавидэш этот цвет. Снэмы.
  
   В первые дни службы, как-то после ужина, Хазин сидел в кубрике на табурете и подшивался, когда дверь открылась, и вошел аккуратный, подтянутый солдат, со штык-ножом на ремне, в надраенных кирзачах, с привинченным комсомольским значком, сияющим значком Гвардии и еще рядом каких-то значков на груди. Он словно шагнул с плаката. Это был секретарь комсомольской организации Боровков из первой роты, до дембеля ему оставалось около двух месяцев. Боровков рванул крючок ворота, ослепительно сверкнул белоснежным подворотничком и рухнул на первую койку у входа.
  Полежав немного, он поднялся, оправился, сдвинул идеально поглаженную пилотку на левую бровь, а затем, посмотрев на Хазина, вдруг сказал с невероятной тоской.
  -Если бы ты знал, солдат, как тяжело дослуживать последние месяцы.
  
   Взвод чистил оружие на специальных станках, сержант Басов ходил за спинами и проверял качество. В руках у Хазина был какой-то кусок гладкой ткани. Она скользила по затвору и ствольной коробке, но никак не могла протереть их насухо - следы ружейной смазки блестели на частях АКМ
  -Курсант Хазин, смените тряпку, - крикнул Басов, - такой тряпкой оружие не прочищают.
  Хазин пошел к вороху и взял другую тряпку. Это был какой-то зеленый кусок, и Хазину показалось, что он ему что-то напомнил. Расправив тряпку, Хазин увидел явные следы карманов и вдруг отчетливо понял: это была рубашка для НВП, его собственная рубашка, в которой он приехал сюда, в часть. Он чуть не засмеялся, а потом своей же собственной рубашкой тщательно драил части своего АКМ и швырнул ее в специально стоявшую рядом корзину.
  
   Первые звуки гимна Советского Союза, - и сразу: внимание, рота! Ро-о-ота, подъем!
  Тело словно подбросило на пружине. В проходе уже натягивал брюки Вальцов, Хазин машинально застегнул пуговицы брюк и затянул узкий брезентовый ремень.
  Дверь кубрика распахнулась: сержант Кныш возник в проеме и заорал:
  - Время идет! Давлетов! Что как беременная корова! Живее, построение в коридоре. Асадов! Спишь, что ли? Дома отоспишься!
  В коридоре, клацая пряжками, строилась вторая рота, бежали сержанты, опоздавшие выскакивали из соседних кубриков. Подобно смогу, поднимался густой мат.
  Перед выравнивающимся строем вышагивал низкорослый старший сержант Шрайбер.
  Х/б на нем сидела, как влитая, брюки подшиты, укороченные раструбы сапог были внизу сжаты в красивую гармошку, пилотка сержанта была надета с поля, как у Наполеона на картинках в учебнике истории, крючок ворота расстегнут, из-под него ослепительно белел узкий подворотничок.
  - Первый взвод построен.
  -Второй взвод построен.
  -Третий взвод построен.
  - Первая рота построена! - крикнул сержант Шаломейцев, совсем мальчишка по виду, белобрысый и курносый.
  Из каптерки вышел старший сержант Хусейнов, чеченец, глаза у него были мутные.
  Он прошел вдоль фронта роты и внимательно посмотрел на обутые в тапки ноги курсанта Верзиева.
  -Это чта-а? - растягивая последний гласный, спросил с легким презрением старший сержант.
  -Ноги натер, товарищ старший сержант.
  -Гвардии старший сэржант.
  -Гвардии старший сержант.
  Продолжая гипнотизировать своим черным тяжелым взглядом курсанта, Хусейнов продолжал смотреть на его тапки. Курсант стал переминаться с ноги на ногу.
  -Смирна-а-а! - вдруг раздался испуганный крик дневального от тумбочки.
  -Вольно! - прозвучал тут же жесткий голос командира второй роты старшего лейтенанта Кононова.
  -Волно, - подхватил стоявший на тумбочке Хамдамов.
  Кононов, уже направлявшийся по коридору, вдруг остановился, сделал несколько шагов назад и внимательно посмотрел на дневального по роте.
  Весь коридор замер.
  Кононов продолжил движение по направлению к роте.
   Старший лейтенант служил срочную в Таманской дивизии и любил рассказывать, какие там были порядки.
  - Внимание, рота! Рота, смирно! - рявкнул Шрайбер, когда лейтенант подошел к правому флангу, и, грохоча сапогами, с щегольскими подковками, резко вскинув руку к пилотке, мгновенно принявшей правильное положение, зашагал к старлею.
  Старший лейтенант остановился перед замершим сержантом.
  -Шрайбер, кто у тебя на тумбочке стоит? Волно, - передразнил Кононов.
  -Курсант Хамдамов стоит.
  -Вижу, что не балерина. Что, другого не нашел?
  -Да все уже стояли, и не по разу, товарищ старший лейтенант. Некого больше ставить.
  -Сам вставай, если некого, завтра комиссия приезжает, слышал о таком генерал-майоре Рябцеве? Он услышит это "волно" будет тебе взлет-посадка. Завтра славянина поставишь, проверю. Докладывай.
  -Товарищ стар...
  -Почему брюки заужены?! - загрохотал опять старлей, не обращая внимания на начавшийся доклад Шрайбера, - ножом распорю!
  Лицо Шрайбера приняло отсутствующее выражение.
  
  Вчера вечером, когда все подшивались и писали письма, Кононов ворвался в роту и стал проверять тумбочки, взвод за взводом. Добравшись до понтонеров, увидел непорядок в шкафчике Давлетова и Асадова, выхватил верхний ящик и метнул в сторону жавшихся у стенки солдат. Те успели увернуться.
  -Так! - теперь Кононов, стоя перед строем, внимательно посмотрел на солдата, у которого, казалось, за спиной рос горб, стоял он, как-то согнувшись, пилотка ему была явно велика и сидела почти на ушах, сапоги плохо начищены.
  Кононов скривился.
  - Шварц, красавец, ты в зеркало на себя смотрел?
  По строю прошло оживление.
  - Посмотри на себя, с такими бойцами мы натовцев разом победим. Знаешь, какие у них солдаты? Врага надо знать!
  Шварц мялся с ноги на ногу.
  -Почему сапоги не чищены? Где замкомвзвода?
  Старший сержант Ляпин, спокойный деревенский парень, тракторист на гражданке, сделал шаг вперед.
  - Почему у бойца сапоги не чищены? Ляпин, ты взводом командуешь или коровником? За порядком следишь?
  -Да ему бесполезно объяснять, товарищ старший лейтенант, вдарить бы пару раз.
  -Я те вдарю. Ты заместитель командира взвода, почти педагог, учить должен, пример показывать. А ну, боец, марш сапоги чистить! Одна нога здесь - другая там.
  Под улюлюканье роты Шварц рысью, пригибаясь, побежал на улицу, где в специально отведенном месте лежали крем и щетки.
  -Где курсант Прохоров? Не вижу!
  Хусейнов сверкнул фиксой.
  - Плац мэтет, товарищ старший лейтэнант, с пяти утра.
  -Кто распорядился?
  -Вчера плоха работал в столовой.
  -Старший сержант Хусейнов, что это у тебя рожа с утра красная, как у рака?
  -Простыл, товарищ старший лэтэнант.
  -Я те простыну, еще раз повторяю: завтра начальство прибывает, проверка, из округа, будете сапоги драить и пряжки пидорасить до одурения. Вещмешки проверить, х/б погладить с вечера. И чтоб стрелки были, стрелки!
  -Помнется за ночь, - пробурчал Шрайбер.
  -Я те помнюсь. Вчера служить, что ли, начал? Будешь сидеть всю ночь и стрелки на брюках держать. И распори свои штаны. Не дай бог генерал увидит! Кто на зарядку ведет?
  -Младший сержант Шаломейцев.
  - Все, младший сержант Шаломейцев, ведите роту на зарядку. Форма номер два. Без маек.
  Время пошло!
  Через три минуты вся рота уже строилась возле казармы, поеживаясь от прохладного сентябрьского утра, солнце всходило где-то за крышей.
  В месте, отведенном для курения и чистки сапог, Шварц старательно драил свои кирзачи.
  
   Вечером, на поверке, рота стояла с вещмешками. Тщательно поглаженные сержантские брюки поражали строгостью стрелок, подворотнички идеально выпускали положенные белоснежные миллиметры, сверкали надраенные сапоги.
  Стояли уже час. Пришли другие офицеры. Наконец явился сам комбат - высокий, двухметровый чемпион по боксу, с хорошо поставленным командирским басом. Он пожелал сам убедиться, что рота готова к смотру. Теперь уже комбат матом орал на офицеров за то, что у них недостаточно выглажены брюки.
  Потом проверяли противогазы.
  На следующее утро батальон два часа стоял на плацу в ожидании начальства.
  Начальство проехало прямо в танковый полк, к которому относился батальон, сюда так и не заглянуло.
  
  Глава 11
  Отпускник
  
  У Хазина в тот год как раз родилась дочка. В январе. А в марте прямо во время урока по правилу левой руки - это он отчетливо помнил, - в дверь кабинета постучали.
  Он открыл дверь и собирался уже что-то сказать недовольным тоном, и тут увидел военного в темно-зеленом с черными пятнами камуфляже. Небольшой треугольник тельняшки, бело-голубые полоски, погоны с двумя желтыми нашивками, ярко-синий берет заломлен назад. Полыхнул косой алый флажок на берете. За спиной Хазина зашептались, плеснули девичьи негромкие голоса.
  - К вам, сразу с вокзала, - сказал парень, широко улыбаясь.
  -Хазин узнал своего выпускника.
  -В отпуск?
  -Положенные десять дней.
  -Молодец! -Хазин с удивлением смотрел на этого бравого военного.
   Вижу, уже сержант, - Хазин улыбнулся, похлопал выпускника по плечу.
  -После учебки дали.
  -Где проходил учебку? - Хазин вспомнил свое уже далекое лето.
  - В Омске. 242 полк.
  -А сейчас где?
  - 56-й гвардейский десантно-штурмовой. Комбат у нас Афган прошел, - продолжал выпускник, - да и весь командный состав тоже.
  Хазин повернулся к классу. Над партами немедленно склонились головы, уткнулись в учебники и карты.
  -Извини, видишь - электричество изучаем.
  -Конечно, Евгений Борисович, я внизу подожду.
  -Давай, через, - Хазин взглянул на часы, - через пятнадцать минут. Помнишь расписание?
  -Нет, забыл. Живу по другим часам.
  -Взлет - посадка?
  Выпускник засмеялся.
  -В Учебке было.
  
  Внизу, в вестибюле, бравый десантник, на которого все косились, рассказал про свой первый прыжок.
  -Страшно было?
  -Второй раз страшно, когда на малой высоте с АН -2, метров двести. Вот это было страшно.
  - А первый?
  Первый прыгали с АН -12, человек шестьдесят. Позади огромный люк раскрылся, все побежали, кричат, страх гасили. Я тоже побежал, со всеми вместе прыгнул, перевернулся, матом заорал, ну, а потом как положено: пятьсот один, пятьсот два, пятьсот три, пятьсот четыре, пятьсот пять, кольцо - купол...
  
  
  А в марте в школу пришел уже другой выпускник точно в таком же берете с алым косым флажком.
  Больше всего Хазина тогда поразила одна вещь.
  Парень раскрыл ладонь - на ней лежал металлический предмет: пуля с алым наконечником из оргстекла, с маленькой эмблемой ВДВ - парашютом в виде стабилизатора с двумя крылышками, припаянными с двух сторон. В куполок парашюта было впаяно кольцо, чтобы носить на цепочке.
  -Что это у тебя? Патрон с эмблемой, на память? - удивился Хазин.
  - Нет, - парень, поднес изделие поближе - это Десантный крест, такой наш оберег, пойду на дембель - стану носить на груди, а пока держу при себе. Из трассера сделан. Такие все делают. А этот мне Коля-Большой сделал, он у нас мастер на все руки, мы его так прозвали. Он в бою встанет с ПКМом, во весь свой рост, как заорет - все под прикрытием и пошли в атаку.
  - ПКМ? Пулемет Калашникова? - припомнил Хазин.
  - Точно, модернизированный, вес семь с половиной.
  - Повоевал?
  -Было.
  
  Глава 12
  Рассказ Хазина
  
  Результатами поездки молодого историка на завод Екатерина Павловна осталась довольна. По поводу музея сказала, что как только вернутся в прежнее здание - строители уже заканчивают ремонтировать второй этаж - можно будет подумать о выделении помещения.
  Во вторник и среду Курнаков несколько раз обратился к тем, кто, как ему казалось, мог что-то знать про прежнюю школу, про те времена, когда этот корпус был еще сравнительно новым, но всякий раз оказывалось, что человек пришел сюда, когда все уже было так, как сегодня. А большинство просто никогда раньше не работало в этом здании. Но слухи, что новый историк интересуется старым зданием школы, распространились быстро, и в четверг, сразу после уроков, Хазин подошел к Курнакову.
  
  -Вы интересовались этим старым зданием, Валера? - как всегда хитро улыбаясь, глядя снизу вверх, спросил Хазин. - Я не разделяю вашего интереса к прошлому, вы, наверное, уже знаете, что я думаю о прошлом этой страны.
  -Да, - кивнул Валера,- у вас своеобразные взгляды, Евгений Борисович.
  -Взгляды у меня, Валера, самые правильные. Нужно уметь смотреть правде в глаза. Если вы не хотите все время оказываться в роли Дон Кихота, - кстати, этот персонаж вам знаком?
  - Знаком.
  -Вот как? Вы, кажется, заканчивали школу не так давно? Что, в современной школе рассказывают про Дон Кихота? Наверное, какой-нибудь учитель-энтузиаст вроде нашей Елены Прекрасной.
  -У нас был хороший учитель, - сказал Валера и вспомнил своего преподавателя Марка Наумовича Рабина.
  -Хороший преподаватель литературы должен рассказывать на уроках по "Войне и миру", что Толстой все напридумывал. Вы, как историк, это должны знать.
  -У него же художественный вымысел, - удивился Валера.
  - Вымысел, сплошной вымысел, до сих пор помню этого слащавого Кутузова в его романе. А солдат и офицеров-то Кутузов в Москве бросил, и они все сгорели. Разве не так?
  -Так, но у него не хватало подвод.
  -В этой стране всегда чего-нибудь не хватает: подвод, винтовок для солдат на войне, здравого смысла. Вы еще молоды. Поживете - увидите.
  Курнаков уже понял, что с Хазиным не нужно спорить. Он поспешил изменить тему разговора.
  - Вы сказали, что что-то знаете про это здание, Евгений Борисович?
  -Нет, Валера, я про это здание знаю только то, что его построили в тридцать лохматом году.
  -Но, судя по вашим словам, вам есть что мне сказать?
  -А вот это другое дело. Я помню тех, кто здесь когда-то работал. Может быть, это как-то поможет вам в ваших странных изысканиях. Это было лет двадцать пять назад, да, точно, в будущем сентябре будет ровно двадцать пять лет, как я пришел вот в это самое здание, где мы сегодня работаем. Что поделать? Советы были ужасны, но строили неплохо, а те, которые их сменили, и строить-то не умеют. Да, так вот. Здесь тогда царила чудовищная атмосфера: старый директор - ее кабинет был там, где теперь сидит эта холеная дама - директор Интеллектуала, - это слово заставило Хазина скривиться, - была такая Настасья Петровна, тип - Нины Петровны, вы понимаете, о ком я говорю?
  -Хрущева, - догадался Курнаков.
  -Точно, приятно иметь дело со знающим человеком. Впрочем, вы - историк, вам положено. Так вот, эта Настасья Петровна в своем вечно темно- сером костюме, с ужасным шиньоном, партсобрания. Рассказывали, как она выступала, требуя немедленно включить "Малую землю" в программу литературы, и это было, кажется, до того, как пришло распоряжение о включении этого шедевра в программу. Я это время не застал, говорю со слов тех, кто тогда работал. Кстати, интересно, сегодня "Малую землю" уже не преподают? - Хазин снова наклонил голову и хитро улыбнулся.
  - Не знаю, надо Елену Владимировну спросить.
  -Елена Владимировна парит в облаках, она думает, что ее питомцам нужен будет в будущем Шекспир и Гете. Романтичная девушка, вы еще за нею не ухаживаете? Зря.
  - Елена Владимировна - замечательный учитель, - сказал Валера и покраснел.
  -Замечательный? - снова хитро улыбнулся Хазин. - Да, ее трудно не заметить, она просто красивая женщина, но быть в этой стране красивой женщиной не рекомендуется.
  -Почему же?
  -Красота требует средств, а не учительской зарплаты. Вот наша Инночка в сто раз лучше. Она, по крайней мере, не строит из себя интеллектуалку Железнодорожного района! - Хазин скинул пепел в блюдечко, стоящее на подоконнике, посмотрел во двор.
  -Вот идет еще один экземпляр, женщина, которая дает... -он сделал паузу, - уроки, - добавил Хазин, засмеялся и закашлялся.
  - Нет, кажется даже ""Winston" здесь поддельный.
  Валера посмотрел в окно - внизу по двору, держа в руках нераскрытый зонт, шла в бежевом плаще Анна Серапионовна, преподаватель биологии. Она остановилась, раскрыла зонт и пошла к воротам.
  -Анна Серапионовна просто осталась в прошлом. И это неплохо, а Елена Прекрасная, как ее называют обожающие ее ученики, тянет из прошлого все, что здесь совершенно неуместно: классика, иностранные авторы, поэтические вечера.
  - Она такой же энтузиаст, как и вы.
  - Я не энтузиаст, я профессионал. И вам советую им стать. Я преподаю то, что осталось неизменным со времен Аристотеля и даже египтян.
  -А разве Гете и Аристотель - не одно и то же?
  -Нет, Гете уместен там, только там. Здесь он не нужен, как все лишнее, мешающее, раздражающее.
  Валерий Александрович вспомнил, что недавно предлагал девятиклассникам посетить одну очень интересную усадьбу под Москвой, которую любил дед.
  - Нужен черный хлеб, - продолжал Хазин, - а не пирожные. Иначе...
  -Мария Антуанетта?
  -Она самая, несчастная, по сути, женщина.
  - Я придерживаюсь другой концепции.
  -Это бывает, я придерживаюсь Торы. Но это вечный спор. Да.
  Но вернемся к нашим баранам. Кстати, лет пять назад в классе Людмилы Прокофьевны были Баранов, Козлов, Селезнева и Бобров.
  Валера засмеялся.
  - Да, так вот мы говорили про времена, которые вас почему-то интересуют. Парторгом тогда была учительница немецкого языка - Роза Исааковна Зельцер, страшная энтузиастка, как все мои соплеменники, жительница района чуть ли не со времен царя Гороха, вечно в заботах, делах, то субботник в пользу каких-то латиноамериканских бандитов, то делегация для встречи на Ленинградском очередного людоеда из Африки. А я только что вернулся из Советской Армии, служил в Белоруссии, в какой-то страшной дыре. Все это ненавидел. Помню, первая же осень, когда я начал работать, год восемьдесят шестой или восемьдесят седьмой, кажется, в Спасоглинищевском, на Семхастейрем, была колоссальная демонстрация, первая подобного рода. Мы с друзьями два часа пробирались ко входу в Синагогу, а там были еще часа три, выносили особо почитаемые свитки Торы. Все стояли и ждали, когда ее пронесут мимо, чтобы коснуться святыни. Сейчас все эти ребята давно уже уехали.
  -А вы, Евгений Борисович?
  -Мама болела, и потом, там, кажется, не очень нужны неквалифицированные учителя физики.
  -Вы же очень квалифицированный учитель.
  -Да бросьте, Валерий Александрович, кому я там нужен. Полы в больницах мыть? Мы -советские, по сути, учителя, только здесь и можем работать. Мы пропащее поколение, вот у вас еще может быть будущее.
  - А ваши друзья, которые уехали, кем там стали?
  -Правильная постановка вопроса. Кто где. Один в Технионе, в Хайфе, а другой на кроватной фабрике.
  -А ребята вас любят, Евгений Борисович.
  -Они всех любят, кто строг и требователен. И вас полюбят, если не будете им врать и распускать их. Да, так вот эта самая Роза Исааковна каким-то образом узнала, что я был на праздник в Синагоге. Меня вызвали - сидят, тройка. Вы знаете, что это такое?
  - Суд в тридцатых?
  -Точно. Сидят Настасья Петровна, со своим ужасным шиньоном, Роза Исааковна и старшая пионервожатая Людочка. Эта смотрит на меня со страхом и жалостью. А я так спокойно говорю - у нас свобода вероисповедания, я исповедую иудаизм и выполняю все предписания.
  -Даже субботу? - спросил Валера, улыбаясь, у него в институте был Рома Шварц, он никогда не появлялся по субботам.
  -Хотите поймать? У меня суббота всегда была методическим днем. Советскому учителю полагался методический день.
  -И что же они, эта тройка?
  -Заахали, заохали, " вам не место, и так далее". Но времена были уже вегетарианские. А в партию я никогда не вступал. Они просто побоялись дать ход делу, через год наступало Тысячелетие их Православной церкви. И уже, вроде, полагалось быть верующим. Впрочем, это, как оказалось, не лучше.
  -Да, наверное, не лучше. - Валера вспомнил некоторых преподавателей в институте, которые, как говорили, прежде вели историю партии, а потом стали фанатичными верующими.
  - Да, так вот, тогда в школе работало еще немало старых учителей.
  -Где же сейчас эта Роза Исааковна?
  -А вы как думаете, Валера? Догадайтесь с трех раз, - Хазин таинственно улыбался.
  -Там же, где ваши друзья?
  Хазин засмеялся.
  - Даже с первого раза! Из вас что-то может выйти. Точно! Она уехала году в девяносто третьем. Она во время войны работала на военном заводе, там у нее была приличная пенсия, уважение, подарки к девятому мая. У них был свой клуб.
  -Она, конечно, могла бы мне помочь. У вас есть с ней связь?
  -Она умерла три года назад.
  -Жаль
  -Ей было восемьдесят три.
  - Были же тогда и другие, может, они живы?
  - Да, были. Работал здесь в то время военруком некий Николай Васильевич Сухарев, кажется, полковник в отставке.
  -Я слышал о нем в музее, - сказал Валера.
  Да? И что же вы о нем слышали? Впрочем, я и сам догадаюсь: ветеран, герой, подвижник. Так?
  Курнаков кивнул.
  -А вот я вам о нем расскажу. Это, скажу я вам, был экспонат. Голос зычный, командирский, все по уставу. Шаг вправо - шаг влево - считается побег. Дисциплина, строгость, как в казарме, выправка. На праздники он надевал свой китель, украшенный в основном юбилейными медалями. Правда, было у него пару реальных. Он и на фронт попал только в сорок пятом. Настоящих ветеранов уже тогда было мало. Вот мой отец прошел всю Отечественную, от звонка до звонка. Танкистом был.
  Как-то девятого, хорошо выпив, рассказал, что когда их танковый корпус сформировали и отправили под Сталинград - по дороге они попали под бомбежку. Корпуса, - как ни бывало. Такое в книжках не пишут и по ТВ не показывают.
  -Сейчас многое показывают, - осторожно заметил Курнаков.
  -Да? Может быть, я телевизор не смотрю. Да, так вот этот историк задумал в школе музей создать, узнал, что здесь в октябре сорок первого формировалась то ли какая-то дивизия народного ополчения, то ли что еще - думали мемориальную доску повесить, собирались-собирались, писали бумаги, ходили, ходатайствовали, а тут раз - союз и приказал долго жить. Стало не до мемориальных досок. А военрук уже многое накопал про школу, помню, на партсобрании, году в восемьдесят седьмом, рассказывал нам про выпускников сорок первого.
  -А кто ему помогал?
  -Ребята, та самая старшая пионервожатая, Людочка, глупая такая девочка, смешливая, она потом закончила Пед и уехала куда-то с мужем, военным. Фамилий я не помню. А вот наша библиотекарь - Светлана Васильевна - выделила ему при библиотеке маленькое помещение, где он хранил свою папку.
  - Светлана Васильевна? Наша заведующая библиотекой?
  -Точно. К ней вам и надо обратиться. Хотя дело это - скажу честно - пустое. Ну, кого сегодня интересует все это далекое геройство? Да и после переезда мало что могло остаться. Но все-таки.
  -А сам-то этот полковник жив?
  -Нет, он умер в одночасье, в августе девяносто первого. Вот ведь совпадение.
  -Да, совпадение. А родственники у него остались?
  -Наверное, этого я не знаю. Кажется, у него была семья, вторая жена, что ли. Не помню.
  
  
  Где-то в девяносто шестом, в марте, Хазин зашел в Учительскую, было обычное утро.
  -Евгений Борисович, вы же учили этого парня, Вадим, кажется? - спросила его тогда учительница биологии.
  -А что?
  -Он погиб.
  -Вадим? Акимов?
  -Да, Акимов, точно.
  - Погиб? Когда?
  -В январе.
  Так Хазин узнал, что его выпускник, Вадим Акимов, вихрастый длиннорукий парень, готовый драться по любому поводу, погиб на площади Минутка, в конце января 95 года.
  Это он заходил тогда к Хазину на уроке.
  
  А второй десантник - Артур Агаянц, вернулся и стал работать в охранной фирме. А Десантный крест подарил своему классному руководителю на память.
  
  
  Глава 13
  Дверь, обитая дерматином
  
  Курнаков сразу отправился на второй этаж, где в маленьком помещении, в конце коридора второго этажа, в прежней комнате для инвентаря, ютилась сейчас библиотека. Все книги перевезти сюда, конечно, не удалось, переправили только учебники.
  Проходя мимо кабинета Егора Васильевича, Валера услышал там что-то похожее на какой-то стук и пронзительную музыку, заглянул: мальчишки и девчонки увлеченно играли на расписных ложках, сам учитель - в белой с красными петухами рубашке навыпуск, подпоясанный цветным пояском, с волосами, перетянутыми кожаным ремешком, дул во что-то похожее на жалейку, издавая этот самый пронзительный звук.
  Увидев учителя истории, он закивал, заулыбался, отложил жалейку в сторону и пригласил войти.
  -Вот, ведь, забывают, забывают настоящую славянскую музыку, - сказал он, затем обратился к кучке ребят в белых рубашках, сидевших с ложками в руках на полу кружком, - изучайте горицкую борьбу. Станислава, возьми со второй полки учебник.
  Светлая девочка в длинной белой рубашке навыпуск, с льняными волосами, перетянутыми таким же, как у Егора Васильевича, ремешком, поднялась с пола, пошла и взяла с нужной полки большой том.
  - Вы давно этим увлекаетесь? - спросил вежливо Валера.
  -С самого института, у нас там свой круг образовался, читали Голубиную книгу, ездили на Север, начали серьезно изучать духовую музыку. Сами делали дудки. Вот эту я сделал еще на третьем курсе. Звук очень интересный. Я этим тогда по-настоящему увлекся. Потом струнные. На самом деле есть десятки видов гуслей. Это удивительная музыка. Я вам дам наш диск послушать. И гусли мы делаем сами. Ездим в заповедные места. Дерево нужно особое, звонкое, светлое, внутри чистое. Дерево как человек, может быть внутри чистым и нечистым. У нас у многих уже семьи, вот теперь семьями и ездим.
  Если вам понадобятся настоящие гусли - скажите, я могу помочь.
  Историк поблагодарил, сослался на занятость и вышел из кабинета этнографии.
  
  Кабинет Елены Владимировны был открыт. Курнаков на ходу заглянул в него, но никого не увидел.
  В библиотеке Светлана Васильевна, женщина за шестьдесят, низенькая, полная, пересчитывала высокую стопку учебников, громко вслух называя цифры.
  На вопрос Курнакова она сразу стала говорить, словно только этого и ждала.
  
  - Помню, помню, Николай Васильевич, царство ему небесное, действительно оставил мне свой небольшой архив. Только это было в другом помещении. Библиотека была на четвертом этаже, там, где сейчас эта школа, как ее - Интеллектуал. Я давно в том помещении не была, почитай лет пятнадцать, если не больше. А помещение хорошее было. Оно в том крыле, которое справа от входа, дверь была обита черным дерматином. Что там сейчас? - ума не приложу. Вряд ли что-то осталось. Переезжали в страшной спешке, а я, как назло, заболела гриппом, а когда выздоровела, пришла, а тут уже вовсю распоряжаются строители, четвертый этаж просто закрыли, крышу надо было перекладывать. Крышу так и не переложили, а потом то да се. Николай Васильевич в то лето умер. Директор у нас сменился, пришла Настасья Петровна, которая перед Екатериной Павловной была. Музей действительно хотели сделать. Но что тогда в стране творилось - ужас. Мужа у меня уволили с фабрики, фабрику закрыли, у них сначала мебельный магазин был, потом частный детский сад.
  Да - она помолчала, посмотрела в окно, - не до музеев было. Даже как-то уж и забыла я про то помещение. Вы напомнили. Вот доработаю - и только с внуками сидеть. А вам надо к директору этого самого Интеллектуала.
  
  Директора Интеллектуала на месте не оказалось. Ее секретарша - высокая крашеная девица - сказала, что Эмма Аркадьевна уехала на совещание.
  Валерий Александрович поднялся на четвертый этаж, прошел коридор и свернул в правое крыло. В самом конце крыла, налево, рядом с застекленным входом на пожарную лестницу, увидел маленькую дверь, обитую черным дерматином.
  Он подергал - конечно, заперто, постоял зачем-то около этой двери. Потом подошел к подоконнику и посмотрел вниз на двор. Оказалось очень высоко - двор отсюда был всего лишь маленькой квадратной каменной площадкой.
  Вышел на улицу - накрапывал мелкий дождик, открыл зонт и стал смотреть на здание школы, словно хотел найти ответ на какую-то загадку.
  Неподалеку стояли Таня и Лейла, увидев историка, зашептались, глядя в его сторону.
  Он постоял, вдруг закрыл зонт и вернулся в школу. Охранник дядя Вася посмотрел на него равнодушно.
  Валерий Александрович остановился в вестибюле. Посмотрел на лестницу, по которой только что вошел в школу. Лестница как лестница - низкий потолок, обычные ступени, и все-таки что-то здесь есть такое, чего он никак не мог понять.
  Снова вышел на улицу - девочек во дворе уже не было.
  
  В пятницу, сразу после уроков, Курнаков отправился в кабинет директора Интеллектуала.
  Из кабинета Егора Васильевича снова раздавалась характерная музыка.
  
  Директор - действительно холеная дама, как назвал ее Хазин, лет сорока пяти, в бежевом костюме, с брошью в виде полевых васильков, встретила молодого историка немного холодно.
  Ей приказали сдать помещение для старшей школы, и она подчинилась, потому что был звонок от помощника депутата района. Пообещали учесть этот факт при проведении аттестации учебного заведения на право заниматься преподавательской деятельностью.
  
  -Помещение бывшей библиотеки? Дверь с черным дерматином? Да, это помещение у нас, на четвертом этаже, в конце правого рукава, там, кажется, потолок провалился, мы туда наших ребят не пускаем. Рабочие пару лет назад были, но заломили такую цену, а мы, знаете, на хозрасчете. Ключ, кажется, у секретаря. А зачем вам туда?
  Валерий Александрович коротко пояснил, что там могли остаться некоторые нужные документы.
  -Документы? - пожала плечами Эмма Аркадьевна, - какие же там могут быть документы, так, рухлядь какая-нибудь. Но если вам очень нужно - пожалуйста.
  Она нажала кнопку вызова секретарши.
  -Верочка, посмотрите, пожалуйста, среди ключей ключ от помещения за дверью, обитой черным дерматином, где потолок обвалился. Он должен быть с биркой "Библиотека" Только под вашу ответственность. Помещение в аварийном состоянии.
  
  Взяв металлический ключ с нужной биркой и большой бородкой, какими давно уже не пользовались, Курнаков отправился на четвертый этаж, свернул в правое крыло и прошел до конца. Вот и старая дверь.
  Он вставил ключ в замочную скважину. Ключ не повернулся. Вставил еще раз - ключ слегка качнулся, но и только. Обращаться к Интеллектуалам было бессмысленно. Они, конечно, могли перепутать ключ, замок мог совсем заржаветь. Вставил еще раз - ключ слегка повернулся, но дверь по-прежнему намертво сидела в деревянном коробе.
  Но Валера решил все-таки сегодня во что бы то ни стало добраться до прежней библиотеки.
  Он сбежал вниз, оделся, быстрым шагом дошел до хозяйственного на углу двух улиц, купил небольшую масленку и почти бегом вернулся назад. Отдышался - лестница в старой школе была крутая.
  -Давно не занимался нормальным спортом, - мелькнула мысль.
  Осторожно, стараясь не запачкать рубашку и пиджак, смазал ключ.Потом, положив контейнер с маслом на подоконник, снова осторожно вставил ключ в замок и повернул вправо - ключ повернулся не сразу, он повернул его еще раз - теперь ключ провернулся легко. Валерий Александрович вытащил ключ и толкнул дверь. Дверь не поддалась. Он нажал, раздался скрип, нажал сильнее и инстинктивно отпрянул. Дверь слегка открылась и откуда-то сверху, посыпались пыль и известка.
  Валера замер, как в детстве, когда без спросу брал из серванта приготовленный для него сюрприз, а дверца серванта предательски скрипела, казалось, на всю квартиру.
  Но все было тихо. Курнаков мягко толкнул дверь.
  
  В помещении бывшей библиотеки пахло пылью. Слева, за обычной перегородкой, размещался стол библиотекаря. На пыльном столе лежали пожелтевшие формуляры, несколько книжек в мягких ярких обложках, немного свернувшихся от времени. Справа шли многочисленные стеллажи, на которых кое-где попадались какие-то покрытые пылью книжки. На потолке, в самом верху, была темная дыра и торчали деревянные стропила. Стараясь не испачкаться в пыли и известке, Курнаков стал искать выключатель. Нашел на стене и нажал. Свет не загорелся. Да и странно, чтобы в этом помещении все еще работал свет. Вернув выключатель в прежнее положение, осторожно стал обходить стеллажи. Кроме нескольких детских книжек, он не нашел ничего. За окном открывался вид на район: отсюда хорошо видна была тихая улица, на которой стояла школа, здание аптеки, магазин, и рядами шли плоские крыши пятиэтажек.
  
  Дойдя по конца дальнего стеллажа, Валерий Александрович увидел еще одно помещение - закуток, в котором стояло что-то вроде этажерки. Он направился туда, чувствуя, что дышать в этом пыльном помещении становится трудно.
  На этажерке он нашел ровную стопку старых журналов "Молодая гвардия", запыленных и пожелтевших.
  Кто-то собирал их, судя по всему, с шестьдесят восьмого года.
  Курнаков смотрел на серо-желтые обложки журнала с названием, набранным как будто сегодня шрифтом ариал, с черно-белыми рисунками неплохого качества, изображавшими то рабочих в спецовках, то молодых юношу и девушку на фоне каких-нибудь березок, то спортсменов, то солдат, то трактористов. Он взял один номер. В левом углу стояла цифра 1973. Бумага была очень низкого качества, в сгущающейся темноте увидел, что его пальцы оставили на толстом слое пыли яркие светлые пятна.
  Он положил журнал и тут заметил справа еще какую-то полку, а на полке толстую картонную папку.
  Курнаков взял папку и прочитал на обложке - Школа Љ 41. Архив. Н. В. С.
  Вот она!
  
  
  
  Глава 14
  Папка Николая Васильевича
  
  Папка была завязана тесемочками, похожими на старые шнурки от спортивной обуви. Валера развязал тесемки, которые, наверное, лет двадцать пять никто не развязывал, и открыл папку. Сверху почему-то лежала фотография артиста из любимого фильма отца, только второго, постарше, из серии "Актеры СССР" .
  Перевернул снимок и с трудом в темноте закутка прочитал: Народный артист СССР Георгий Юматов. Наверное, Николай Васильевич, как все ветераны, любил этого актера. Затем лежал простой листок в клетку, исписанный крупным почерком. Но прочитать в темноте уже было невозможно. Валера даже посветил телефоном, увидел, что почерк явно детский, но решил, что лучше все-таки читать дома. А ниже лежали толстой стопкой фотографии.
  Курнаков снова завязал папку, осторожно вышел из помещения, запер дверь на ключ, забрал с подоконника масленку и стал спускаться.
  Когда он шел мимо кабинета Егора Васильевича, оттуда слышалось протяжное пение.
  Он вернул ключ секретарше, которая даже не подняла на него глаза, положил толстую папку в цветной целлофановый пакет и поехал домой.
  
  Дома начал с листочка в клетку.
  На нем оказались записаны воспоминания какого-то Василия Семеновича - фамилии не было. Вероятно, кто-то из учеников писал под диктовку.
  "Ночью 22 июля я был дежурным по пожарной безопасности на территории завода. Где-то сразу после двенадцати взвыли сирены. Я увидел, как в небе, со стороны южного порта, стали стремительно приближаться цветные огни, много огней.
  -Воздушная тревога! - раздалось в громкоговорителе, - воздушная тревога. Я побежал к бараку, где находились наши рабочие, выделенные для тушения зажигалок. Несколько человек сразу полезли на крышу сталелитейного цеха, другие стали забираться на крыши кузнечного и графитного.
  Наши зенитки открыли огонь. Их штаб располагался километрах в семи от нас - на улице этого академика. Забыл его имя, в деревне, которая сейчас районом стала. Стали они заградительный огонь ставить, но немцы все равно прорывались.
  Самолеты были уже над нами, и тотчас раздался оглушительный свист - полетели бомбы. В хвост немцы монтировали устройство, чтобы громче ревела. Раздались взрывы - казалось, что вокруг земля просто поднялась. Завод был замаскирован, но, как позже выяснилось, они заметили эшелон, шедший по железной дороге. А они летели на бреющем полете - нашей авиации еще не было. Стали они зажигательные бомбы на парашютиках таких малых бросать - сразу им стал и эшелон виден и станция. И вот они стали бомбить эшелон и станцию. Она тоже была замаскирована. На станцию все больше фугасы летели. Позже мы узнали, что бомба попала в угол клуба, тот, который выходит на улицу. Там проходили рельсы - отводная ветка. Рельсы вздыбились - мы потом ходили смотреть - их как будто кто гигантским ломом приподнял.
  На самой улице бомба угодила в квасной киоск - разнесло вдребезги. У пруда стоял дом начальства - огромный кусок отвалился при попадании - воронка метров десять образовалась.
  Зажигательные бомбы просто дождем сыпались. Деревянные дома возле станции сгорели, как спички. Тут никакие пожарные команды помочь не могли. У этих бомб внутри был так называемый горящий студень - упадет такая бомба на крышу, взрыватель сработает - и раз: глядишь: уже горючий студень расплескался, стропила зажег, балки перекрытий. Малые бомбы наши пожарные команды тушили быстро - хватали специальными щипцами, - и сразу в бочку с водой или песком. Зашипит, - и все, погасла. У каждого имелась пара брезентовых рукавиц, чтобы не обжечься. А если бомба крупная - вызывали пожарных со шлангами - струю направляли на бомбу. В общем, завод мы в ту ночь спасли.
  Детей мы еще раньше отвели в бомбоубежище - уже знали, что город бомбить будут. Среди них и сын мой был, Колька.
  Позже видим: поднялась наша авиация, стали нас защищать. А аэродром располагался как раз там, где сейчас детский дворец. Вот с этого аэродрома поднялись наши истребители, и начался бой. Вдруг видим: наш самолет так носом клюнул, наклонился, загорелся весь и помчался прямо к земле. Мы все закричали, начальник графитного цеха на газике помчался туда, где наш самолет упал - оказалось, на берегу пруда, там, где дорога между двумя его частями проходит. Там уже были спасатели, но поздно - летчик полностью обгорел. Погиб".
  
  На фотографиях четырехэтажный темный корпус возвышался над деревянными строениями, покосившимися заборами, грунтовыми сливающимися и расходящимися дорогами. На некоторых фотографиях можно было видеть вдалеке поблескивающие пути железной дороги, длинный перрон с навесом, темные невыразительные пакгаузы товарной станции.
  Сверкая большими стеклами во все четыре этажа, новая школа на снимках тех лет смотрелась настоящим символом.
  Валера уже заметил, что на таких фотографиях никогда не было рядом ни одной живой души, никого из учеников или учителей. Казалось, что корпус возвели для какого-то неведомого величия.
  Ученики стали появляться на фото где-то с конца пятидесятых годов: девочки в длинных форменных платьях, с белыми или черными фартуками, мальчики, сначала в серых фуражках с кокардами, в перетянутых ремнями кителях или гимнастерках, потом без фуражек, затем и без ремней, и, наконец, в серой форме.
  Нашел он еще две фотографии, на которых была школа. Одна точно такая, которая заинтересовала его в музее завода. На другой, почему-то на месте входа, была гладкая стена. Значит, входили откуда-то еще? Откуда? Стал вспоминать, но никакого другого входа он не видел - это точно. Решил эти фотографии положить в конверт, а затем убрал в карман пиджака.
  
  Несколько фотографий заинтересовали Курнакова особенно.
  
  Это был редкий снимок, на нем школа была одушевлена. Три подружки были сфотографированы на ее фоне.
  Одна, слева, стояла с портфелем, на котором очень сильно выделялись два металлических замка.
  Девушка, лицо круглое, две косички, носик немного вздернут, смотрела, чуть наклонив голову, светлый гребешок в коротких темных волосах, платье в горошек, вероятно, синее, с накладными плечиками, с укороченными рукавами и отложным воротничком. На ногах сандалии и белые носочки.
  Справа стояла другая девушка в платье в горошек, казавшаяся буквально отражением первой, но на шее у нее был галстук, лицо широкое, возможно, веснушчатое, гребешка в волосах не было. А носочки такие же, только немного завернуты.
  Посередине стояла кокетливо улыбающаяся девушка, с челкой, упавшей на глаза, в черной кофте внакидку, одна рука у нее была в кармане платья, другая держала портфель за спиной, был виден только его уголок.
  На обратной стороне было написано синими чернилами: Три подружки навсегда! Май 1940 г.
  Другая фотография напоминала разлетевшиеся брызги салюта: сгруппированные по три снимка учителя в центре, восемь во втором сверху ряду, тоже симметричные, и по двенадцать в двух нижних рядах, а последний ряд замыкали три фотографии справа и слева, разорванные посередине четырехэтажным зданием школы.
  Директор, больше напоминавший обритого наголо бухгалтера, с тяжелым лицом и маленькими глазками, в темном костюме, вероятно, синей или коричневой рубашке и таком же темном, как костюм, галстуке. Один из учителей, в верхнем ряду, третий справа, был очень похож на разведчика Кузнецова: и так же снят - особый наклон головы вправо назад, внимательный взгляд, устремленный мимо фотографа и светлые волосы, разделенные пробором. На нем был темный костюм с белой рубашкой и узким галстуком.
  Другой преподаватель был в круглых очках, с темной оправой, еще один, с свисавшим на лоб чубом, тщательно уложенным, с большими губами, смотрел как-то задумчиво.
  Одна из женщин была в темном, вероятно, ситцевом платье в цветочек, с отложным воротником, другая в пиджаке и белой блузке, смотрела куда-то влево, волосы, доходившие до ушей, аккуратно уложены.
  Юноши были в костюмах, в белых рубашках, некоторые при галстуках, у девушек кружевные воротнички, простые, закругленные, с вышивками и без вышивок; темный фон, на котором их снимали, иногда полностью сливался с однообразными прическами, иногда все-таки выделялись блондины.
  И все ученики казались старше своих лет.
  Наверху, в стилизованном свитке, было написано - "4-ый выпуск средней школы Љ41 Железнодорожного района". В завитке справа стояло - "учебный год", а в завитке слева -"1940 -1941".
  Все снимки были в овалах, напоминавших зеркало, и под каждым стояли инициалы. Теперь можно было сделать список выпускников 41года. Тая, Паша, Нюся, Тамара Вера...
  Лица стали оживать, с фотографий смотрели семнадцати - шестнадцатилетние юноши и девушки, некоторые смущенно, некоторые, было видно, старательно выполняли требования фотографа. Наверное, еще с вечера, положив в тяжелые утюги горячие уголья, девушки аккуратно гладили эти платья, жакеты и блузки, вешали их на деревянные плечики в шкаф, а утром, еще затемно, поднимались, приглаживали мокрой щеткой волосы, вертелись перед узким зеркалом, волновались, советовались с матерями, собиравшимися по утрам на завод.
  А потом, замерев, сидели на стуле, на фоне темной ткани, укрепленной на стене кабинета, слушали все замечания фотографа, старались их выполнять.
  Среди фотографий попался и газетный снимок. На нем было помещение, которое Курнаков не сразу узнал. Но, вглядевшись внимательно, даже улыбнулся. Это была та самая библиотека, в которой он нашел нужные материалы. Только она была на снимке совсем другой. За перегородкой сидела, улыбаясь, женщина в круглых очках, тщательно причесанная, в темной кофточке с белым отложным воротником. В руках у нее был, вероятно, чей-то формуляр. Справа шли те самые стеллажи, которые он сегодня видел. На одном можно было с трудом прочитать надпись: "Русская классическая литература". Книги на полках стояли идеально. Внизу под снимком было напечатано Библиотека школы Љ41 Железнодорожного района. Библиотекарь - выпускница школы Авдеева (Громова) Т. И. Валера стал изучать снимок внимательно. Затем положил рядом фотографию выпускников 41 года. Он не сразу узнал в этой женщине повзрослевшую девушку с фотографии, которую назвал "Три подружки". Но фамилия и первая буква Т совпадали. Она даже волосы продолжала носить коротко подстриженные. Следовательно, и две других девушки могут быть на общем снимке. Это была та, которая стояла слева. Значит, ее фамилия Громова. А звали? Таня? Тамара? На всякий случай записал себе: Снимок "Три подружки" - слева Т. Громова, интересно, родственница Егора Громова?
  
  
  Затем он взял всю кипу снимков, чтобы положить их в папку, и в эту минуту из папки выпала еще одна фотография, маленькая.
  
  Он наклонился и поднял ее. Еще не веря самому себе, поднес снимок поближе к глазам.
  На фотографии были сфотографированы трое летчиков, стоявших рядом, и один - явно их командир, чуть поодаль. Один, невысокого роста, стоял в окружении двух сослуживцев, в утепленной куртке, с отложным меховым воротником, перетянутой тонким ремешком, в теплых рукавицах, в ушанке. Двое его приятелей, справа и слева, были в темных бушлатах, с такими же меховыми воротниками. А поодаль, метрах в десяти, стоял в утепленном кожаном пальто-реглане с меховым воротником человек в летном зимнем шлемофоне, высокий, подтянутый, на боку у него была полевая сумка. Но лица его совсем не было видно - снимок небольшой.
  Валера помнил, что было на обороте этой фотографии. Там было написано выцветшими синими чернилами.
  Перед вылетом на парад в Москву. Борисов. Ноябрь 52 года.
  Но на обратной стороне этой фотографии оказалась совсем другая надпись.
  На память Н. В.
  От Симакова В.
  А небольшого роста летчик в середине был Борис Курнаков - дед Валерия Александровича.
  
  Глава 15
  Загадочный летчик
  
   Валерка любил смотреть дедов альбом - плотная обложка сиреневого цвета. На первой странице на фотографии молоденький летчик, в гимнастерке со стоячим воротником, застегнутым двумя пуговицами, погоны без нашивок, фуражка не с накладными крылышками, а вышитыми. Такая же вышитая на околыше эмблема - звезда в овале в окружении листьев. У молоденького летчика была очень короткая прическа.
  На другой фотографии молодой человек широко улыбался, явно повзрослел, фуражка лихо сдвинута набекрень, эмблема уже накладная, а на погонах три полоски - сержант.
  А третья и была той самой маленькой, где был дед в окружении сослуживцев, а поодаль стоял летчик в комбинезоне и шлеме.
  
  -После летной школы меня хотели оставить на преподавательской должности, но я не согласился, - вспоминал Валера рассказ деда - попал я в эскадрилью, стрелком-радистом, летали мы на Ту-4 , это был большой такой бомбардировщик, их проектировали после войны, чтобы было на чем доставлять атомную бомбу. Экипаж - десять человек, а я росточка небольшого - была у нас там такая труба - тянулась вдоль самолета, чтобы по ней переходить из кабины в кабину. Вот я по этой трубе и пробирался - то в кабину штурмана, то стрелка. Сразу две должности исполнял: и стрелок, и радист.
  А командиры у нас были знающие, все прошли войну. Эскадрильей командовал такой полковник Пууспе, Герой Советского Союза.
  -А за что он получил героя? - спросил Валерка, - асом был?
  - Получил за выполнение спецзадания. Он участвовал в налете на Берлин, это еще в сорок первом было. Слышал про такое?
  - Нет, - сказал Валерка, - никогда не слышал.
  
  
  
  
  
  Глава 16
  "Андрей"
  
  За городом автобус пошел на предельно возможной для него скорости - 50 км в час. Шофер спешил.
  Из тридцати пяти мест было занято только десять, сидели по одному.
  Шофер, молчаливый парень, с обветренным лицом, в потертой тужурке и кожаной кепке, поминутно смотрел на редкие в то время наручные часы - он обязан был доставить группу на базу ровно в пятнадцать ноль - ноль.
  
  -Нападение сзади!
  Андрей мгновенно пригнулся, поймал руку с ножом за предплечье и запястье, рванул вниз и бросил противника через правое плечо, расставив ноги для упора.
  -Нападение спереди!
  Кто-то метнулся к Андрею, и нож в правой руке противника на долю секунды оказался перед его лицом. Андрей почти упал на правую ногу, вытянув ее для упора, а левую согнул в колене, правой рукой перехватил чужое запястье, вывернул руку с ножом, сделал выпад правой ногой и подсек ногу противника, тут же перехватывая его руку на болевой.
  - Штыковой бой!
  Андрей схватил лежавшую на земле винтовку со штыком в ту минуту, когда противник уже был рядом.
  - Коли! - противник сделал выпад, и штык качнулся рядом с плечом Андрея.
  -Отбивай! - Андрей резким движением вправо отбросил дуло чужой винтовки с примкнутым к ней штыком.
  - Посредственно, - произнес инструктор. Нетвердый захват плеча противника в первом случае, частичная потеря равновесия во втором, слишком медленное отводящее движение со штыком. Повторять.
  
  Три месяца назад "Андрей" бежал пятым в группе. Старался не отставать, но это было трудно. Впереди легко бежали в камуфляжных куртках и штанах крепкие ребята. Кажется, "Лавров" - настоящий бегун на длинные дистанции: вон как красиво ставит ногу в шнурованном ботинке на мысок, спина ровная, и "Стриж" не отстает. Да и "Крымов" тоже.
  "Андрей" родился в 21 году в Подмосковье, до войны работал в кузнечном цеху, был физически крепок, а тут еще увлекся довольно новым видом спорта - боксом.
  
   В июне, через день после общего митинга на заводе, его вызвали в районный военкомат. Там была огромная очередь: несколько сот заводчан были призваны сразу.
  -Вот предписание, - сказал уставший, небритый военком с красными глазами и протянул бумажку.
  "Андрей" прочитал: Двадцать восьмого июня прибыть на стадион "Динамо", при себе иметь запас продовольствия на три дня, минимум вещей.
  На стадионе было шумно. Крепкие парни, как оказалось боксеры, пловцы, лыжники, обсуждали, куда их пошлют, гадали, скоро ли окончится война. Среди них оказались и знаменитые на всю страну мастера спорта. "Андрей" смотрел на них во все глаза. С трудом верилось, что это те самые люди, фотографии которых он видел в газетах.
  Вызвали в небольшую комнату. Там человек в гражданской одежде, невысокий, широкоплечий, с очень внимательными глазами, сообщил, что "Андрей" зачисляется в 7 отряд 3-его батальона 1 бригады Особого назначения. Вместе с двумя десятками таких же крепких парней посадили в автобус и повезли. Ехали минут сорок. Остановились у большого углового дома светло-песочного цвета. "Андрей" прочитал адрес: Фуркасовский пер. дом 1 дробь 12. Поднялись на второй этаж. По одному стали заходить в комнату.
  Здесь же, как и другие, он и получил свое новое имя - "Андрей". Затем снова автобус. На этот раз ехали не менее двух часов. За окном мелькали загородные поселки, дома, как в тех местах, где вырос "Андрей", пересекли железную дорогу. Пошли зеленые подмосковные леса, деревеньки.
  -Приехали, - сказал шофер.
  
  До тридцать первого августа пробыли здесь. Каждый день изнуряющие занятия.
  - Вы должны уметь многое, - поясняли инструктора: знать противника, уметь пользоваться его оружием и техникой, отлично маскироваться в любой местности, бесшумно передвигаться.
  -Тот не разведчик, кто не наблюдателен. Умей подслушать, что говорит враг, умей проникнуть в его расположение, знай язык врага.
  - Время пошло, - скомандовал инструктор, тот самый человек с внимательными глазами.
  Они побежали по тропинке, на которую уже упало много листвы. Шурша ботинками, добежали до завала, перемахнули его и по той же тропинке вышли к небольшой темнеющей речке. Быстро заткнули пилотки за ремни и вошли в воду по колено, затем по пояс, по грудь, вода дошла до подбородка. Стало уже по-настоящему холодно. "Андрей" закрыл глаза, оторвался от неровного дна и поплыл. Когда добрался до противоположной стороны, другие уже выбегали на берег. Вдруг с трех сторон к ним стремительно бросилось несколько человек, в руках блеснули ножи. "Андрей" не успел сообразить, что произошло, как его сбили с ног, и он увидел над собой занесенный нож. Перехватил руку с ножом, напрягся и с силой ее отогнул.
  Инструктор оказался рядом. Он недовольно покачал головой.
  
  -Учитесь правильно готовить заряды, - говорили на минновзрывном деле, - рассчитывай, что подрываешь - грунт - масса тротила одна, кирпич, - другая, а если камень, железо, бетон - совсем иная.
  Учили прикреплять мины к рельсу так, чтобы связка тротиловых шашек не развязалась, показывали, как ставить мины под мостами.
  Потом были занятия по маскировке, немецкий язык, сначала со словарем, потом без словаря.
  И каждый день стрельба по стендам, по движущимся мишеням, рукопашный, прыжки с парашютом.
  К августу отправили первую группу. Что с ними стало - им не сообщили.
  
  О заводчанах "Андрей" знал мало - пару раз разрешили позвонить, строжайше запретили что-либо о себе рассказывать. Говорите только - жив, здоров.
  В конце июля "Андрей" узнал о бомбардировке района, о пожарах, но родные были живы. Узнал и том, что 9 июля на заводе был сформирован отряд ополченцев, человек около пятисот, куда попали многие его друзья по цеху.
  В начале октября вернулись в столицу. Настроение было тревожное.
  Восьмого октября "Андрей" позвонил домой. Накануне выпал первый снег, за окнами здания, где они ожидали отправки через линию фронта, тихо падали мелкие хлопья
  Звонок оказался страшным.
  Мать рассказала про заводчан. Тогда же, в июле, их отправили куда-то в Бутово, на соединение с большой дивизией ополченцев. А потом в сторону Варшавского шоссе.
  
  Из отдельных разговоров сослуживцев, обрывков фраз "Андрей" уже знал, что там, на юге, в боях в окружении, полегло немало ополченцев, пытаясь остановить противника, но он тогда еще не мог предполагать, что почти все попавшие на этот участок заводчане полегли в первых боях.
  -Плач вчера стоял страшный, - говорила мать, - как дошли до нас известия, что наши почти все погибли, что тут началось. Народ вышел на улицу, женщины кричат, девчонки голосят. Ужас. Все твои друзья погибли: и Леша, и Василий, и Кузьма, и Николай Румянцев - все. Да и в соседних цехах ребят совсем не осталось. Человек тридцать вернулось всего, да и те израненные. Мы думали, что и ты там где-то был. Но тебя в списках погибших не оказалось.
  Мы уж, сынок, бога благодарим, что тебя там с ними не было.
  После этих известий "Андрей" не мог дождаться, когда их отправят на настоящее дело.
  Но что-то замедлилось. Они сидели и ждали. Слухи становились все тревожней.
  Четырнадцатого октября, около половины первого, пришел инструктор, одетый необычно: на нем была шинель пехотного командира два кубика в петлицах, фуражка с полевой зеленой звездочкой, на поясе кобура. В руке он держал ППШ.
  -Выезжаем. Время на сборы пятнадцать минут. Переодеться в штатское, получить личное оружие. Одежду вам выдадут внизу. Автобус уже ждет.
  
  
  Глава 17
  Красноармеец Рубцов.
  
  ...вместе с красноармейцем Чуевым, находясь в боевом охранении, проявил солдатскую смекалку....
  
  В первые дни после получения зимнего обмундирования было непривычно: рукава шинели слишком длины, их надо было все время одергивать, жесткий ворс воротника натирал шею, холодило бритый затылок, ушанка стягивала голову, вероятно, была мала. Правой рукой красноармеец Рубцов сжимал в кулаке брезентовый ремень винтовки, на поясе висела выданная осколочная граната. Стоило только на секунду отпустить ремень, чтобы одернуть полу шинели, как винтовка немедленно сползала с плеча и начинала бить по ногам. Приходилось тут же снова ее подтягивать.
  В самом начале октября их привезли сюда. Тогда батальон стоял уже сорок минут на холодном ветру. Ждали комбата и начальника штаба - майора Вепрева, они задерживались в штабе, где готовился приказ о выступлении в направлении Варшавского шоссе. Штаб размещался в этой небольшой деревеньке в бревенчатой избе, которая отсюда была хорошо видна. Там толпились штабисты, стояли мотоциклы, крытая машина - приехал кто-то из вышестоящего начальства.
  Головы всех бойцов были сначала повернуты в сторону штаба - ждали, что комбат вот-вот появится, и стояние на ветру прекратится.
  Но комбата долго не было.
  Потом все стали просто ждать, безучастно глядя на то, что было впереди.
  Впереди чернел почти облетевший перелесок, кое-где желтели островки пожухшей травы, был виден изгиб небольшой речки, вода в ней стала темной, тяжелой, отчужденной.
  -Вняйсь! Мир-но! - раздалась команда.
  Ротный - молоденький лейтенант, с красными обветренными ушами,
  придерживая полу шинели, строевым быстро шагал к появившемуся с листом бумаги в руках начштаба. Рядом с ним была видна фигура комбата, высокого широкоплечего обладателя сильного баса.
  Двое других ротных тоже спешили к начальству.
  Рубцов до боли в пальцах сжал ремень винтовки, вытянул шею, холод обжег сильнее.
  -Слушай приказ по стрелковому полку! - громовым голосом крикнул комбат.
  Перечислялись деревни, в сторону которых будет выдвигаться батальон и где предстояло встретить врага. Враг казался загадочным, непонятным. Никто из батальона еще не видел ни одного немца.
  Когда все уже намерзлись, комбат дал команду.
  Вторая рота медленно начала движение в сторону черневшего впереди перелеска.
  Выдвигаться надо было в именно в ту сторону, идти по высокому берегу реки, там ветер трепал листву какого-то одинокого куста.
  Реку предстояло переходить через мост, расположенный отсюда в шести километрах. Мост должен был охранять другой батальон, но на всякий случай переправу заминировали.
  Первыми столкнулись с немцами, вернее, с немцем Алексей и его приятель Чуев -молчаливый кузнец из-под Каширы, с которым они познакомились , когда батальон Железнодорожного района и каширский соединились и влились во второй стрелковый полк южнее Бутова. Это произошло еще в июле. Тогда только-только сформированная дивизия необстрелянных солдат совершила марш более ста двадцати километров.
  
  
  Раздалось фырканье и слабое ржанье. Кто-то показался на тропке, петляющей в сосняке.
  Среди наполовину облетевших черных кустов, на высоте, превышающей обычный человеческий рост, показалось что то-то странное, бурое, фыркающее, косящее карим удлиненным глазом с блестящим белком. Конь наполовину вышел из-за кустов. Всадника на нем не было.
  -Конь, мать честная, откуда он здесь? - Чуев сделал удивленное лицо.
  -Тихо! - одними губами произнес Рубцов и прижался к холодной октябрьской земле, стараясь ни звуком не выдать своего присутствия. Тут же плащ - палатка Чуева, с которым Алексея поставили в боевое охранение, слилась с сосновыми ветками, под которыми они лежали. Снега еще не было. Рубцов зорко смотрел в сторону, откуда появился зверь. Зверь повел ноздрями, фыркнул. И тут Алексей явно услышал сливающиеся в какую-то мелодию странные непонятные звуки, доносящиеся из-за тех же кустов.
  Различил незнакомую речь.
  -Немцы! Сколько их? Успеть послать Чуева назад, а самому...
  Между тем конь медленно, попеременно переставлял ноги, вышел на край опушки, и стало видно, что он в упряжке, а затем из-за тех же кустов показался и сам ездовой на какой-то странной повозке. Повозка состояла из передка, поставленного на железный короб на колесах, и металлического прицепа с трубой, тоже на двух колесах. Из трубы шел дым. Немец, в шинели и пилотке, с винтовкой, надетой через голову, сидел на передке. Он напевал себе что-то под нос. Это был первый немец, которого увидел Алексей, и у немца были красные от холода уши. Немец проехал мимо них. Позади него никого не было. Алексей подождал около минуты и тихо повернул голову в сторону Чуева. Тот еле сдерживал смех. Затем Чуев показал пальцем в шерстяной перчатке на затвор своей Мосинки.
  Алексей отрицательно помотал головой. Чуев кивнул.
  
  Немец не успел понять, что произошло, когда из-за кустов на него вышло двое в плащах и пилотках, наставили на него винтовки. Тот, что был пониже ростом, скомандовал.
  -Хенде, руки, руки! Хох!
  Немец затрясся. Второй, высокий, быстро подошел, снял с него через голову винтовку, закинул себе за спину, что-то сказал резкое и отрывистое. Немец закивал головой, хотя ничего не понял.
  -Слезай! Приехал! - Чуев наводил на немца свою винтовку. Немец опять закивал и на всякий случай, неуклюже, стал слезать с передка. Алексей увидел, что немец белобрысый, лет сорока. Нижняя челюсть его тряслась. Немец тут же снова поднял руки и согнулся, словно ожидал каждую минуту удара.
  Чуев держал немца на прицеле, а Алексей, закинув винтовку за плечо, залез на передок и увидел там поставленные в специальный короб баки, наподобие тех, в которых возили молоко у них в городке. Затем он подошел к железному баку с трубой, окрашенному в зеленый цвет, и потянулся посмотреть, что там. Но ростом был невелик.
  -Давай я, - Чуев, продолжая держать немца на прицеле, подошел к баку, Алексей быстро направил на немца снятую с плеча винтовку.
  Чуев встал вровень с верхним краем, затем откинул какую-то металлическую крышку, и сразу повалил пар, запах пшенки ударил в нос.
  Чуев откинул крышку полностью, нашел рядом с ней черпак, сунул его в горячее густое варево и помешал.
  -Знатная каша!- сказал он, доставая полный черпак.
  Немец, увидя, что взявшие его в плен солдаты врага, заинтересовались его кашей, снова закивал.
  -Стой, - сказал Алексей, - а вдруг она отравленная? Пусть он сначала попробует.
  -Ну, ты, - крикнул Чуев с повозки, - иди сюда.
  Немец опять закивал, но с места не тронулся. Алексей подошел и показал ему винтовкой, куда идти. Немец подошел к баку с кашей.
  - Ешь! - Чуев протянул немцу полный черпак каши. Немец быстро закивал, подошел ближе и, обжигаясь, стал глотать кашу из черпака. Бойцы глядели на него с любопытством. Немец опять потянулся к черпаку.
  -Будет с тебя, итак вижу, что знатная каша. - Чуев наложил кашу в лежавший тут же немецкий плоский котелок с отвинчивающейся крышкой, затем отвел немца в сторону, посадил прямо на землю. Алексей вытащил из-за голенища алюминиевую ложку, поел из котелка, сменил Чуева.
  
  Заблудился он, товарищ лейтенант, - доложил Алексей, когда под гогот сослуживцев они с Чуевым привели немца и привезли полевую кухню в расположение батальона.
  
  ...и захватил полевую кухню врага с горячей пищей.
  -Раздался смех.
  -Алексей, - толкнул бойца сзади рыжий Полозов, - да ты сейчас за эту кашу орден получишь!
  ...Представляются к награждению медалями "За боевые заслуги".
  Оба бойца - курносый круглолицый Рубцов и чернявый Чуев разом шагнули из строя
  - Служим Советскому Союзу, - бросив руки к пилоткам, в три такта ответили они.
  -Хорошо служите, - ротный командир кивнул, - встать в строй.
  
  
  Танковый немецкий каток рассек части дивизии.
  В черный октябрьский лес, в котором то и дело попадались багряные островки кустов, оставшейся листвы, южнее какой-то деревни собрались те, кто уцелел в последних боях.
  Боеприпасов для артиллерии не было, не было и самих орудий. Расчеты почти все погибли на шоссе, для выбравшихся с трудом сюда автомашин не хватало горючего, у бойцов оставалось по два сухаря, гранат почти ни у кого не было. Из выданных накануне боя шестидесяти патронов осталось не более двадцати.
  Взобравшись на какой-то холмик, комбат с черными кругами под воспаленными глазами, плохо выбритый, сказал, что придется пробиваться на восток.
  Надо было вернуться к мосту и перейти на другой берег реки.
  Выпал первый снег, и деревья засеребрились. Багровое солнце опускалось в деревья за черным лесом. Алексей шел в составе группы из восьмидесяти человек. Когда до моста оставалось не более пяти километров, появился еще какой-то командир, который сказал, что саперы, боясь пропустить по мосту танки противника, взорвали его до подхода остатков дивизии. Теперь нужно было искать другое направление. Командир группы принял решение повернуть на юго-восток и там попробовать форсировать реку. Повернули, через два километра впереди оказались немцы.
  -Будем пробиваться, - сказал командир, - приготовить, у кого остались гранаты, примкнуть штыки, собираемся на опушке дальнего леса.
  Темнело, скоро бойцы, изготовившиеся к атаке, стали сливаться с серым снегом.
  Немцы стали пускать ракеты. Зеленовато-светлые шары осветили округу - стали отлично видны залегшие на снегу солдаты. Заработали немецкие крупнокалиберные пулеметы - немцы простреливали пространство между собой и изготовившимися к атаке красноармейцами - значит, уже заметили отряд.
  -Сигнал к атаке, - красная ракета, - раздалось по цепи.
  
  
  Глава 18
  14 октября
  
  - Опаздываем, - бросил шофер инструктору. Тот посмотрел на часы. Когда выехали, было ровно 13 ноль-ноль, времени достаточно, но на подъезде к Абельмановской заставе творилось что-то невероятное. Мычали коровы, кричали женщины и плакали дети, черные "эмки" застревали в людской массе, здесь же двигались телеги, шли люди, нагруженные мешками, с чемоданами, рюкзаками. По обочинам пытались проехать "газики". Похожий на пароход, медленно двигался фургон с надписью "Московские котлеты", за ним, на некотором расстоянии, другой фургон - "Хлеб".
  Какие-то мужики, по виду рабочие, остановили легковую машину, "эмку", выволокли человека в плаще и шляпе с портфелем. Человек прижимал портфель к себе, что-то пытался говорить.
  Автобус въехал в людское море, шофер, молча, не отвлекаясь ни на минуту, вел машину.
  Инструктор держал руку на расстегнутой кобуре "ТТ".
  Когда поднялись по Николоямской, уже недалеко от заставы, в районе монастыря, автобус попытались остановить несколько мужчин подозрительного вида. Вокруг продолжало шуметь людское море. Инструктор приказал не вступать ни в какие разговоры, затем взял с сиденья ППШ и положил около себя. Шофер, все так же, не отвлекаясь ни на секунду от дороги, положил около себя наган.
  
  К автобусу быстро пробиралась группа подозрительных мужчин: на рабочих не похожи, короткие пальто, сапоги с отворотами, кепки, надвинутые на глаза, на шее кашне, лица небритые, у первого, который уже был близко, посверкивали колючие глазки, правая рука в кармане пальто. Роста совсем небольшого. Он остановился прямо рядом со стеклом водителя.
  " Андрей" нащупал в кармане небольшой ТК и сжал сетчатую рукоять.
  -Стой! - закричал невысокий хриплым голосом - стой, кому сказал!
  Теперь все, сидевшие справа, увидели в руках у группки мужчин, уже бежавших к их автобусу, оружие.
  - Если что, огонь открывать только по команде, бить на поражение, - инструктор привстал с сиденья и наклонился к шоферу.
  -Леша, - спокойно сказал он, - вперед и резко влево, к Яузе.
  "Андрей" достал оружие движением большого пальца опустил насечку предохранителя вниз.
  Шофер выжал сцепление и нажал педаль акселератора, Автобус взревел мотором и стал набирать обороты. Нападавшие шарахнулись в сторону.
  -Пригнуться! - резко бросил руководитель и быстро упал между сиденьями.
  Все мгновенно оказались на полу.
  Сзади звякнуло стекло.
  -Вот не думал, что дома буду применять какие-то навыки, - сказал, лежа в проходе, и не выпуская руку из кармана черного пальто, светловолосый парень с чубом, выбивавшимся из-под козырька кепки.
  -Здесь тоже фронт, - инструктор быстро и легко встал и подошел к шоферу.
  Автобус катился вниз, к набережной Яузы.
  - Леша, в первом же переулке около телефонной будки притормози, - бросил инструктор шоферу и встал на первую ступеньку.
  
  Радио перестало работать еще утром, но телефон пока работал.
  Очередной звонок раздался в кабинете заместителя начальника Управления без пяти два. На диване лежало его пальто, которым он укрывался ночью - уже несколько дней все перешли на особое положение, а утром перестали и топить. На стуле лежал выданный на спецскладе ППШ с тремя запасными дисками, лежал подсумок, в котором находилось несколько гранат.
  На столе стоял стакан с остывшим чаем. Звонили беспрестанно. Последний звонок был с Завода имени Дзержинского, просили ускорить присылку взрывчатки. На стене висела карта минирования наиболее важных объектов: метро, заводы, электростанция, телеграф.
  Заместитель начальника Управления снова посмотрел на секретный документ, полученный сегодня утром. Это было вчерашнее решение Политбюро.
  Документ был страшный, и замначальника понимал его последствия.
  "Сегодня же эвакуировать Президиум Верховного Совета, а также Правительство во главе с заместителем председателя СНК т. Молотовым (т. Сталин эвакуируется завтра или позднее, смотря по обстановке). Немедля эвакуироваться органам Наркомата Обороны в г. Куйбышев, а основной группе Генштаба - в Арзамас".
  Рядом с картой минирования висела карта, на которой пришлось еще 12 числа нарисовать синим карандашом большой кривоватый овал, в котором оказались войска трех фронтов - более 660 тысяч человек. Красные флажки отступили вправо, синие стрелы своими заостренными концами приблизились на некоторых участках к самой столице, расстояние снизилось до ста с небольшим километров.
  На следующий день, тринадцатого, синие стрелы взрезали оборону в Подмосковье, и красные флажки воткнулись в карту почти у самой столицы. Были взяты на юге Калуга и Малоярославец, на западе Можайск, севернее - Калинин. Возникла угроза захвата немцами Химкинского водохранилища. Туда срочно была направлена группа, которая должна была вместе с работниками водохранилища подготовить все для взрыва.
  Совинформбюро передало важное сообщение: сегодня ночью положение наших войск на Западном направлении значительно ухудшилось, на одном из участков фронта произошел прорыв нашей обороны превосходящими силами противника.
  
  Уже несколько дней в московских банях жгли документы. Черный пепел летал, подхваченный осенним ветром, по улицам, повсюду чернели его островки.
  В Управлении тоже жгли сотни документов. Вывозить было уже невозможно, почти весь транспорт был задействован для фронта.
  С тех пор, как стало известно, что в Смоленске захвачен партийный архив, который не успели уничтожить, был разработан план по уничтожению всех секретных документов, но когда необходимость в этом действительно возникла, стало ясно, что не хватает средств для сжигания бумаг. В котельной Управления день и ночь работали печи. И все равно сотни документов, упакованных в ящики, все еще лежали в подвалах, пылились в архиве.
  Вчера знаменитый Нарком прислал строгую директиву - "Метрополитен закрыть. Подготовить за три часа предложения по его уничтожению, разрушить объекты любым способом".
  На оперативном совещании с работниками метро были выбраны места для закладывания взрывчатки, метро утром не открылось, повсюду образовались огромные толпы москвичей.
  Пришла информация, что некоторые наркомы (шло перечисление имен) и крупные партийцы сообщили домашним и знакомым содержание секретного документа об эвакуации госучреждений. Потом на стол легла одна из вечерних газет, в которой говорилось, что над столицей нависла угроза. С утра перестал ходить транспорт, отовсюду поступали сообщения о начавшейся панике.
  С одного из заводов позвонил растерянный парторг - директор бежал, прихватив часть документации, кассир, получив накануне зарплату рабочих завода за месяц, скрылся на служебной машине; с другого предприятия тоже бежал кассир и с ним главный инженер. Сообщалось, что набитые всяческим скарбом машины самых различных руководителей прорываются к шоссе Энтузиастов, чтобы уехать на восток - туда, где осталось последнее, не занятое противником направление. По той же дороге, через Первомайский район, идут тысячи жителей столицы, рабочие заводов, с которых сбежали начальники с деньгами, пытаются задерживать этих начальников, выставляют свои собственные патрули. На одном из заводов рабочие толпами ходят за начальником и кассиром, не отпускают их от себя.
  Людей для наведения порядка практически не было. Утром на аэродром отправилась очередная группа для забрасывания в тыл. Час назад еще одна группа была отправлена в ближайшее Подмосковье, на восток от столицы, с целью подготовиться к выполнению специальных заданий в случае сдачи столицы. В сейфе у замначальника лежали ключи от Андроникова монастыря. Там решено было создать склад оружия и взрывчатки, было намечено еще несколько подобных объектов. Там же, в сейфе хранился список лиц, намеченных для будущей работы в оккупированной столице: парторги предприятий, военкомы, хозяйственные работники Центрального и других районов. Все делалось наспех, людей уже не проверяли.
  
  Вчера вечером он, наконец, смог отправить жену из города, когда эвакуировался наркомат, в котором она служила. Детей вывезли еще раньше.
  Перед отъездом жена просила узнать, где сейчас ее племянник - сын сестры.
  Юра еще в июле записался в ополчение Куйбышевского района, воевал на Северо-Западе, а потом, в самом начале октября, когда немцы начали наступление на Малоярославец и Наро-Фоминск, было принято решение перебросить уже немного обстрелянных ополченцев на это направление. Когда в июле прощались с племянником, ему на всякий случай дали телефон Наркомата. Но тогда и представить было невозможно, что враг будет рваться в саму Москву. Сейчас в городе оставалась мать Юры.
  
  Ночью заместителю начальника Управления позвонил незнакомый голос и сказал, что у тяжело раненного бойца в шинели обнаружили бумажку с телефоном. Когда разобрались, что это за номер - немедленно позвонили.
  Так он узнал, что Юра уже вчера был в бою под Наро-Фоминском.
  Он получил пулевое ранение в голову, перебита рука, сломаны три ребра. Состояние очень тяжелое. Мать юноши, когда муж сестры позвонил ей и осторожно сообщил, что Юра ранен, и, кажется, тяжело, чуть не потеряла сознание прямо в коридоре квартиры дома на Милютинском, где жила вся многочисленная семья.
  Сегодня, около пяти утра позвонили и сообщили, что санитарная машина доставила раненых на Казанский вокзал. Там формируется эшелон.
  Мать сразу же поехала на вокзал.
  Прошло три часа - она еще не звонила.
  Срочные дела заставили забыть обо всем.
  Раздался звонок.
  Она звонила с вокзала. Голос ее дрожал, она с трудом сдерживала слезы. Она сообщила, что здесь творится что-то чудовищное.
  Когда она добралась до площади, там уже скопилась огромная масса. Все ждали поездов на Казанское направление. Но поездов не было. Никто ничего не сообщал, все проходы были заставлены скарбом, подъезжали какие-то машины, из которых вытаскивали тюки, чемоданы, даже сундуки. Постоянно подходили машины с ранеными. Она бегала от машины к машине и никак не могла узнать, куда отправили раненых из-под Наро-Фоминска, которых привезли рано утром.
  Наконец ей удалось переговорить с врачом с двумя шпалами в петлицах.
  -Идите на платформу, - устало сказал тот, - ищите эшелон на Казань, который должен быть отправлен через три часа.
  Она вышла на платформу, и ей стало плохо.
  Все пространство, которое можно было видеть, было заставлено носилками. Их были сотни, тысячи. Они стояли на всех путях. Раздавались стоны, крики. Приходили санитары с новыми носилками и ставили их прямо на землю. Найти здесь одного человека не представлялось возможным. При свете фонарей было видно, как носилки поднимали и несли в сторону, где угадывались последние вагоны эшелонов.
  Она заплакала прямо в трубку.
  -Жди у входа на вокзал. Пришлю Толю, - сказал заместитель начальника Управления.
  Как потом рассказал ординарец, когда он вернулся через три часа, дорога была уже вся запружена. Ему пришлось идти пешком. Найдя мать Юры, он сказал ждать, а сам немедленно отправился узнавать номер санитарного эшелона, затем нашел начальника.
  
  Медсестра привела их к четвертому пути. Здесь, после долгих поисков, они нашли Юру под серым больничным одеялом, почти без сознания. Мать упала на колени прямо перед его носилками, он ее не узнал. Толя с медсестрой тут же отправились в эшелон. Юру перенесли в санитарный вагон, уложили на чистую постель, с ним остались мать и медсестра. Толя опять побежал к начальнику поезда и получил документ, что раненый нуждается в уходе, и специальное разрешение для матери сопровождать его в пути вместе с медсестрой.
  Эшелон должен был идти в Свердловск.
  
  Когда ординарец сообщил это своему начальнику, тот уже снова с кем-то говорил по телефону.
  - Курнаков?! Что случилось? - кричал он, нарушив конспирацию, - вы должны быть с группой на объекте - быстрый взгляд на часы на стене - через час, мне докладывать, ты понимаешь?
  - Что? Знаю, знаю, хорошо. Где говоришь? В районе Абельмановской? - устало сел на стул, - высылаю оперативную группу.
  
  Автобус опять, как в июле, пошел мимо дач, иногда за штакетниками возникали и пропадали одинокие женские фигуры в чем-то сером, повязанные платками, пару раз встретились хмурые мужики. Промелькнули серо-стальные пруды, стеной справа и слева встал хвойный черный лес, дорога шла то в гору, то вниз. Прогрохотали по мосту через Москва-реку.
  -Успеем, - бросил шофер.
  -Хорошо, - ответил инструктор и стал смотреть в ветровое стекло на серую полосу Рязанского шоссе. Шел мелкий снег.
  
  Автобус притормозил у развилки и повернул налево, через шоссе, затем проехав с километр, взял направо, снова пошел между дачами, свернул в какой-то проулок, и тут, по ходу движения, в левом окне открылась необыкновенная церковь: длинная, вся в острых башенках и шпилях, серый темный камень.
  -Ишь ты, - сказал светловолосый, - как в кино, у нас в клубе показывали, там клад искали.
  -Господа строили, - инструктор вытер лоб и поправил фуражку.
  -Ловко строили, - усмехнулся светловолосый.
  -Удивляться нечему, Лавров. Мы лучше строим.
  -Точно! - Лавров засмеялся, показывая ослепительные зубы.
  Церковь осталась позади. Автобус проехал еще немного и остановился.
  -Приехали, - сказал шофер, точь - в - точь в пятнадцать ноль-ноль.
  
   Глава 119
  Таня
  
  Она и себе в этом боялась признаться. А вот Лейле почему-то сказала.
  
  -Ты на него как-то странно посматриваешь, - Лейла убирала в рюкзак учебник биологии.
  -Не придумывай, - Таня густо покраснела и сразу почувствовала это, отвернулась от Лейлы и зачем-то обратилась к Зарубиной.
  -У тебя лишней тетрадки в клетку нет?
  - С чего это вдруг у меня будет лишняя тетрадь? - Наташа сделала удивленное лицо, но смущение, вызванное словами Лейлы, удалось погасить.
  -Пойдем, - теперь Таня уже с равнодушным видом смотрела на подружку. Перемена короткая, нужно успеть на второй забежать.
  -Пошли, - Лейла закинула рюкзак за спину. У входа их пропустили вперед мальчишки.
  
   В четверг, выйдя из школы на квадратный двор, Таня взглянула наверх - серенькое, низкое октябрьское небо висело над крышей четырехэтажного здания старой школы, куда их перевели в начале сентября. Моросил мелкий дождь. Но Таня так и не открыла зонтик, а Лейла раскрыла над ними обеими свой. Недалеко от них стоял новый историк - Валерий Александрович, под зонтиком, и о чем-то думал.
  -Смотри, наверное, думает, как в понедельник дать нам контрольную посложней, - прошептала Лейла, косясь на историка.
  -Да, - вдруг сказал Таня, - ты права.
  -Про контрольную?
  -Нет.
  -Так в чем права? - удивилась Лейла, стараясь держать зонт так, чтобы он закрывал от дождя подругу.
  Историк вдруг быстро сложил зонт и вернулся в школу.
  Таня смотрела прямо перед собой на квадрат двора, - он мне нравится, очень нравится.
  -Правда? - Лейла распахнула огромные черные глаза, и в них замерцали маленькие огоньки.
  -Правда, я как его увижу, сама не своя, не знаю, что со мной, сразу теряюсь, все слова забываю.
  Лейла глядела на подругу со страхом и восхищением.
  -Таня! - сказала она торжественно, - Я никому не скажу, ни братьям, ни маме, ни дяде Рустаму.
  Таня чуть не засмеялась.
  - Никому, - повторила Лейла, - а все-таки, ты знаешь, он, мне кажется, не очень хороший парень, это Гаджи сказал. Он говорил, что у нас в классе есть ребята лучше. Максим, например, все мои братья его уважают.
  -Твои братья ничего не понимают. А он, - Таня снова посмотрела куда-то, словно видела там высокого светловолосого парня, - он удивительный.
  - Он удивительный, - повторила Таня, продолжая смотреть вперед, - они остановились.
  -Нет, - сказала Лейла упрямо, - нет. Рустам сказал, что они даже хотели его побить.
  -Пусть только попробуют! - вдруг в словах Тани зазвучала злость. Лейла удивилась - ее подруга была всегда очень доброй и спокойной.
  -Таня, ты что? Он же на тебя не смотрит, он только на Белецкую смотрит, а моя мама называет ее плохим словом.
  - Белецкая такая и есть.
  -А вчера он гулял с Нелей.
  -Французовой?! - Таня вдруг посмотрела прямо на Лейлу, та даже отпрянула на шаг, и капли дождя обдали Таню.
  - Ой! - Лейла стала тщательно стряхивать капли с таниной куртки.
  - Пока, подружки, - мимо прошел Юрик.
  -Пока, - ответила Лейла.
  -Откуда ты знаешь, что он гулял с Французовой? - лицо Тани стало злым.
  -Да это Ибрагим сказал, он с друзьями около "Эльдорадо" был и видел.
  -Врешь! - вдруг крикнула Таня.
  - Таня, что ты, я правду сказала, Ибрагим сам видел, и Гаджи видел, можешь у них спросить.
  -Иди ты со своими братьями, - почти плача, крикнула Таня и бросилась к калитке.
  -Таня! Таня! - Лейла побежала за ней, но Таня уже подходила к
  к большим воротам, как всегда запертым, и входила в узкую калитку.
  
  Дома Таня, стараясь ни о чем не думать, старательно вымыла посуду, оставленную в раковине с утра: мама спешила на работу. Таня сварила овсяную кашу в кастрюльке, налила стакан молока в красную с белым горошком чашку - последнюю из сервиза, и пошла в комнату деда.
  Таня должна была поставить рядом с его кроватью на тумбочку чашку молока и тарелку каши. Когда она открыла дверь, в глаза, как всегда, сразу бросилась фотография: дедушка и бабушка. Он в костюме, с галстуком ядовито зеленого цвета, в белой рубашке, волосы светло-желтые, бабушка в синем платье с отложным воротничком, тщательно причесанная, с накрашенными губами.
  -Да у меня галстук-то был бардовый, - вспомнила Таня слова деда, когда как-то раз, в детстве, спрашивала про эту фотографию.
  -Деда, а почему же он здесь зеленый?
  -Да это, Танюшка, в мастерской так сделали, Оленька захотела, чтобы фотография была цветной, вот и нарисовали такой цвет. А бардового в мастерской не было.
  -А у бабушки платье действительно было синее?
  -Лицо деда стало каким-то далеким, он смотрел на фотографию и словно видел что-то другое.
  -Да, Танюшка, было у нее такое платье, сразу после свадьбы купили, твоя мама тогда еще не родилась.
  -А когда мама родилась?
  -А мама позже родилась.
  -А тетя Света уже тогда была?
  -Была, тете Свете было три годика.
  Таня исчерпала свои вопросы, получив нужные ответы.
  С тех пор в их квартире многое поменялось, но в комнате деда неизменно на стене висела эта фотография, которую бабушка готовила в подарок к их серебряной свадьбе, но не дожила до нее совсем немного.
  
  Дед спал, укрывшись с головой одеялом, и Тане стало страшно: а вдруг он там, под одеялом уже умер? Она осторожно открыла край одеяла, и дедушка сразу открыл глаза.
  -Танюшка, - хрипло сказал он, - ты приготовила молоко?
  - Все приготовила, - девочка помогла старику подняться, но ел он сам, медленными глотками пил молоко, с трудом удерживая большую чашку трясущимися руками. Ложкой, стукая по краю тарелки, брал кашу, получалось не всегда. Дед был весь поглощен приемом пищи и не обращал на внучку никакого внимания, а она смотрела, как он ест, и не могла выйти из комнаты, пока дед не заканчивал обеда.
  Затем она унесла на кухню пустую чашку и тарелку, вымыла их и села за свой стол.
  Отец ушел еще тогда, когда дочке было одиннадцать лет. Ушел, оставив не только жену с дочкой, но и своего наполовину парализованного отца.
  
  Со второй недели сентября, когда Таня вдруг увидела его синие-синие глаза, она стала интересоваться всеми любовными историями, которые открывались на страницах книг: Ася, Маша Миронова, и конечно, же ее тезка, про которую она читала летом - все они сливались для нее в один образ и наделялись ее, таниными чертами характера, ее лицом, повадками, мыслями.
  А произошло это почти случайно. Им двоим дали задание повесить шторы в новом кабинете на втором этаже. И он, высокий, спортивный, стоял на стуле, водруженном на парту, доставал головой почти до потолка, наклонялся и принимал у нее из рук кремовые занавески, а она снизу вверх смотрела в его глаза и утонула в них.
  В кабинет периодически заходили то Белецкая, то Французова и ехидно что-то ему говорили. Он со смехом отвечал, а Таня густо краснела - никогда не могла избавиться от этой привычки.
  -Смотри, невесту себе нашел - заливаясь смехом, говорила Белецкая. - Мы теперь побоку, так, красавчик?
  -А что, она девушка покладистая и в отличие от вас - работящая - смеясь, отвечал он.
  -Будет тебе борщ варить, станешь толстый и гладкий, - съязвила Французова.
  -Гадкий - подхватила Белецкая, и обе снова захохотали.
  Таня тогда представила себе вдруг, как она действительно варит ему борщ в их собственной кухне! - и у нее голова закружилась.
  
  Она стала интересоваться семейными историями, часто открывала альбом с фотографиями. Про отца она старалась не думать, а вот дедушка с бабушкой теперь обретали молодость, и ей странно было представлять, что тяжело кашляющий в своей комнате дед - и красивый молодой человек в костюме - один и тот же человек.
  -А как они поженились? - вдруг задала она себе вопрос, - почему я об этом никогда не спрашивала?
  Да, она что-то слышала - тетя Света рассказывала, что дед сразу после ремесленного пошел на завод и проработал без малого пятьдесят лет, он и болезнь заработал на заводе - от отбойного молотка, которым должен был откалывать куски чугуна, приварившиеся к большим чанам, стали дрожать руки, металлическая пыль осела в легких.
  А бабушка пришла на завод немного позже, стала учетчицей. Там они и встретились, кажется на каком-то празднике, в заводском клубе, и сейчас стоявшем в глубине главной улицы. И квартиру получили от завода.
  
  Таня пошла в большую комнату и открыла нижнюю створку шкафа - там лежали семейные альбомы. Вот и дедов альбом - толстый, в переплете зеленого бархата, с металлической подарочной табличкой. "Дмитрию Павловичу Рубцову, от коллектива литейного цеха к пятидесятилетию".
  Таня смотрела последний раз этот альбом лет пять назад, когда ей было одиннадцать - приезжал двоюродный брат, Игорь, ему тогда было уже четырнадцать лет, и они рассматривали старые альбомы. Игорю это быстро наскучило, и он убежал во двор, где подрался с местными мальчишками. А Таня тогда с интересом рассматривала черно-белые снимки, это было так не похоже на то, что ее обычно окружало.
  
  В альбоме было много снимков. На первой странице приклеена фотография - мама во дворе их дома в светленьком коротком пальто и шапочке с завязками - теперь там большой универсальный магазин. А это тетя Света - в кофте, в колготках, с большими бантами, ей здесь лет семь - восемь.
  Дед в форме ученика ремесленного училища: форменная фуражка, куртка перетянута ремнем с пряжкой. Друзья деда - круглолицые мальчишки в таких же куртках и фуражках, во что-то играют. Кажется, в ножички. Прадед с Полканом во дворе дома, на груди значок - "Почетный железнодорожник".
  А рядом дедушка, наверное, уже во времена работы на заводе.
  Это мама в училище - темная юбка и светлая блузка с пышными рукавами.
  В альбоме были мамины подруги по училищу, по больнице, где она работала. А вот и сама маленькая Танюшка - единственная цветная фотография в альбоме.
  А на последней странице было два снимка. На одном юноша, с челкой, падавшей на лоб, в костюме, со значком, в белой рубашке с отложным воротником. Он смотрел светлыми глазами, как-то по-детски. Это был дядя Леша. Дядя Леша - дедов дядя, погиб в октябре сорок первого где-то под Малоярославцем. Больше о нем ничего известно не было. Осталась медаль "За боевые заслуги" на красной колодке.
  На другом было три девушки на фоне их сегодняшней школы - Таня сразу узнала здание школы: четыре этажа, огромные прямоугольные окна, только вместо высокого забора какой-то низенький заборчик, но это была точно, их школа.
  Слева стояла девушка с портфелем в руке, в темном платье в горошек, курносенькая, с двумя смешными косичками, справа - другая девушка, точно в таком же платье, только у нее, кажется, на шее галстук или косынка. А девушка в середине была в какой-то накидке или кофте.
  Таня хотела посмотреть надписи на фотографии, но оказалось, что они тоже намертво приклеены к альбому.
  
  Вечером мама пришла с работы, чем-то сильно раздраженная, и на танину просьбу рассказать о том, кто изображен на снимках на последней странице зеленого альбома, как они его называли в семье, внезапно расплакалась, ушла в ванную и долго не выходила.
  Таня недоумевала - она же ничего обидного маме не сказала, только просила рассказать про снимки.
  Мама вышла из ванной с заплаканными глазами, строго приказала дочке ужинать и делать уроки и ушла к деду в комнату.
  
  Таня сидела перед раскрытой тетрадкой по алгебре - Гипотенуза была очень строга, решение должно было быть найдено обязательно - и пыталась решить задачу, а перед глазами стоял он, такой необыкновенный, от одного представления его перед собой Тане становилось жарко, лицо начинало гореть, и она снова пыталась вернуться к злополучной задаче.
  Справившись кое-как с домашним заданием по алгебре, Таня занялась чтением.
  Но уже на пятой странице почувствовала, как лицо снова запылало.
  Что есть любовь? Безумье от угара,
  Игра огнем, ведущая к пожару,
  Столб пламени над морем наших слез,
  
  Она отложила книжку и посмотрела в окно. Затем снова вернулась к книжке.
  Дай волю и простор своим глазам.
  Другими полюбуйся.
  
  Следующие строчки заставили ее начать тяжело дышать.
  Я повторю, что я уже сказал:
  Ведь дочь моя совсем еще ребенок.
  Ей нет еще четырнадцати лет.
  Еще повремените два годочка,
  И мы невестою объявим дочку.
  Два годочка - шестнадцать, шестнадцать ей будет в январе!
  Мама открыла дверь в ее комнату.
  - Иди, помоги деду, нужно перестелить постель.
  
  На следующее утро мать отправила Таню в магазин. До ссоры с Лейлой она бы обязательно позвонила подруге и пошла с ней, но теперь приходилось идти одной.
  
  
  
  Глава 20
  У стен старой школы
  
  Таня шла вдоль забора старой школы. Было воскресное утро, туманное, сырое, на пустой улице, где-то впереди, темнело пару силуэтов. Девочка почти подошла к большим железным воротам, и тут, услышав шум со стороны школы, взглянула направо.
  И тут же в изумлении прильнула к ограде.
  За ровными железными прутьями и облетевшими тополями, стоявшими вдоль забора, толпились какие-то люди, их было очень много.
  Сразу бросалось в глаза, что это были мужчины в чем-то сером, длинном. Они стояли группами, по три-пять человек, некоторые курили. У многих за спинами были настоящие винтовки со штыками, и эти винтовки доставали прикладами почти до земли. Когда кто-то нагибался прикурить, вероятно, прикрывая огонек сложенными в лодочку ладонями, оружие на его спине резко по диагонали разрезало пространство и нависало над бритой головой в шапке-ушанке. Некоторые держали свои винтовки в руках.
  Таня, широко открыв глаза, смотрела на широкий двор.
  "В шинелях, с винтовками! Что это?" - пронеслось у нее в голове. Вспомнились обрывки разговоров дома, страхи тети Светы по поводу Игоря, ушедшего на срочную летом, мелькнули фрагменты уроков Валерия Александровича .
  
  На небольшом деревянном помосте стояло несколько человек в очень длинных зеленых шинелях и в фуражках.
  -В колонну по двое... - раздалась над двором усиленная громкоговорителем команда, - стано-вись!
  Все бросились занимать положенные места, и вот уже три серых прямоугольника обрамили школьный двор - со стороны главного входа осталось открытое пространство.
  - Первая рота! Шагом... - все замерло, тут Таня почувствовала, что лбом прикоснулась к железу ограды, холодное железо обожгло. Инстинктивно отдернула голову.
  - Арш!
  И тут же грянуло "Вставай, страна огромная!" - звук мгновенно взметнулся до самого неба. А затем разом сделали первый шаг не менее ста человек.
  -Ггак!
  Таня бросилась к недалеким воротам. В обычное время они входили на двор через узкую калитку. Но сейчас железные ворота были распахнуты настежь, и прямо на девочку шла колонна людей в серых длинных шинелях. Теперь за плечом каждого ровно и остро вонзался в небо тонкий штык.
  Грохотали сапоги, двое первых уже подходили в воротам, лица их были нездешние, какие-то строгие, с вздернутыми подбородками, глаза смотрели вперед.
  Впереди шагал в темно-зеленой шинели, подпоясанной светло-коричневым ремнем с пряжкой, украшенной звездой, широкоплечий человек в немного приплюснутой фуражке с длинным козырьком. Грудь его была перепоясана ремнями.
  Девочка прижалась к створке калитки. Серая река шагавших в ногу мужчин вытекала ровно и строго.
  Раз, раз, раз - два - три - произносил одними губами человек в шинели, не стараясь перекричать громовый звук песни.
  И в эту минуту один из колонны взглянул на Таню и улыбнулся совершенно по-детски, вскинул голову, мол, не робей, сестренка.
  Это был он! Точно он, перед Таней появилась большая зеленая бархатная обложка, припухлые губы, застенчивый взгляд. Ей стало страшно.
  -Пусть ярость...
  - Головные, - снова раздался над школьной площадкой усиленный громкоговорителем голос, - левое плечо вперед.
  - Вскипает...
  - Ггак! - колонна повернула и пошла мимо Тани, совсем прижав ее к смешной узкой калитке.
  - Идет война...
  Таня вошла в опустевший двор, и тут ее изумление возросло еще больше:
  там, где было невысокое крыльцо школы и металлическая дверь, через которую они входили в здание, сейчас не было ничего - ровная кирпичная стена над светлым бетонным цоколем.
  
  
  Глава 21
  Усадьба
  
   Воскресный день был туманный, и это немного расстроило молодого историка.
  Он добирался сюда полтора часа, сначала на электричке, потом на автобусе, затем пошел пешком вдоль типичной деревенской улицы, свернул направо, прошел несколько сот метров и снова повернул направо - дорога пошла между дачными домами, слева над крышами показался странный силуэт - та самая церковь.
  Курнаков свернул в узкий проулок между домами, прошел еще метров сто и сразу вышел к церкви.
  Церковь - вся в башенках, шпилях, с удивительно сложной мраморной лестницей, привлекала всех, кто интересовался историей и архитектурой.
  Рядом с Курнаковым стояло несколько человек, наверное, как и он приехавших смотреть это загадочное строение, которое, говорили, строил сам великий создатель знаменитого дома.
  Как историк, Курнаков знал, что если нет документов, подтверждающих строительство - никакой возможности доказать, кто строил невозможно. Только документ.
  Церковь боковым фасадом выходила на проезжую часть, а западный портал с той самой лестницей можно было увидеть, если войти во двор.
  Калитка в ограде была отперта, и Валерий Александрович зашел на уютный двор, к которому мягко сбегали два крыла прославленной лестницы. Рассматривая боковые башни, он ходил и ходил вокруг, изучал переплеты решеток на вытянутых готических окнах, каменную кладку, выступы, цоколь, скульптуру.
  И только потом зашел в саму церковь. Во внутреннем убранстве церкви не оказалось ничего примечательного.
  Выйдя на улицу, Курнаков сориентировался и пешком отправился искать усадьбу.
  Пройдя немного вперед, он увидел слева невысокую железную ограду, за которой угадывалось здание старой школы - школа была двухэтажная, из почти черного камня, с прямоугольными широкими окнами. Курнаков не стал к ней подходить , а направился прямо по дороге, туда, где, как он предполагал, находилась усадьба.
  
  -Ой, Нелька, смотри, кино снимают! - девушка в цветной вязаной шапочке схватила подругу за руку.
  У железной ограды, за которой угадывалось какое-то двухэтажное темное здание, остановился железный длинный автобус.
  Из автобуса стали выходить мужчины, всего человек десять, в кирзовых сапогах, в плащах, ватниках, некоторые в пиджаках, под которыми были темные свитера. За спинами вещевые мешки.
  Последним из автобуса вышел человек в офицерской фуражке и шинели, в руках у него был настоящий автомат, а на поясе кобура.
  -Строгий, - сказал девушка в вязаной шапочке. - Настоящий артист.
  -А где этот, как его, режиссер? - снова задергала подругу девушка в цветной шапочке.- Может это знаменитость какая? Ты не видишь?
  - Не вижу, - отвечала ее подруга с распущенными рыжими волосами. А может, это и не кино вовсе.
  -А что?
  - Призывники, смотри, вон и их начальник.
  -Строгий, - снова сказал девушка в вязаной шапочке. - А тот светленький ничего, да?
  -Нормальный.
  -А давай я их сфоткаю, - предложила девушка в цветной шапочке, - прямо на фоне этого допотопного автобуса.
  -Фоткай, - равнодушно сказал рыжая.
  -Эй, - крикнула девушка в шапочке, - можно вас сфоткать?
  Те, ничего не отвечая, строились в шеренгу.
  -Молчат, - хмыкнула девушка, собиравшаяся фоткать.
  -Им не положено, - сказала рыжая, - я же говорю: призывники.
  -Слушай задание, - сказал высоким голосом человек в фуражке, - сейчас распределение по кубрикам, затем обед, получение индивидуальных планов занятий и сдача первого норматива - десять километров по пересеченной местности. Тренироваться будете в парке - там хорошая площадка.
  Девушка в шапочке достала телефон и стала щелкать. Пощелкала на расстоянии, потом приблизила изображение. В камере оказалось лицо юноши с серыми глазами навыкате, с короткой светлой челкой, падавшей на лоб. Вдруг он подмигнул ей прямо во время съемки.
  Девушка засмеялась.
  Между тем автобус затарахтел и уехал.
  Странная команда, не обращая внимания на девушек и ребят, прошла в низенькие открытые ворота за железную ограду и быстро направилась к зданию школы.
  -Точно, призывники, - сказала рыжеволосая, ладно, пошли искать эту самую усадьбу.
  -А кто это такие? - спросил юноша в очках.
  -Кино снимают, - ответила девушка в цветной шапочке.
  -Да нет, - сказала ее рыжеволосая подруга, - это призывники.
  
  Красный фактурный кирпич, потемневший, с белыми разбросанными в шахматном порядке квадратными уголками внезапно появился за облетевшими ветвями лип, кленов и осин. Валера вышел к углу главного усадебного дома. Крупные псевдороманские полукруглые окна, с белым обрамлением и белыми же треугольными фронтонами-сандриками над ними, были забраны проржавевшими решетками - видно было, что главный дом пустует очень много лет. Стал обходить дом слева - открылся внушительный фасад, расположенный почти на краю земляного склона. Фасад был украшен большим граненым застекленным фонарем и выносным портиком с балюстрадой наверху, так что образовался балкон. Валерий Александрович обходил здание, вглядываясь в отлично сделанные детали дома. Прямо к портику, с двух сторон, вела наклонная подъездная дорога, тоже огороженная низкой мраморной балюстрадой. А в середине, вниз, сбегала крутая мраморная лестница.
  Показался другой боковой фасад - симметричный первому, Валера прошел мимо него, и тут справа увидел огромное пустое пространство - это был заросший пожухлой травой главный двор усадьбы. И отсюда открылась первый раз удивительная картина - главный фасад, с огромным портиком, украшенным изящными женскими фигурами. А дальше шел большой склон, не менее километра, прямо вниз, к черневшему вдалеке лесу. Сразу вспомнил - вон оттуда, снизу, по склону, к главному фасаду, украшенному колоссальным портиком, шли она тогда.
  Он шел по кромке большого пустого двора, по каменным плитам, на которые когда-то выезжали кареты гостей, и не мог оторвать взгляда от удивительного портика.
  Портик тоже был превращен в балкон. Четыре колонны, которые поддерживали стройные фигуры кариатид, завершались четырьмя балюстрадами, образовывавшими широкий выносной балкон.
  Странным казалось, что были когда-то, очень давно, люди, которые не только любовались этими видами, а просто жили здесь, пили чай на балконе, выходили из большой залы подышать воздухом, ходили по двору. В них казалось что-то неуловимо смешное. Они собирались жить в этих усадьбах всегда. Но человек предполагает, а Бог...
  И вот теперь двор зарос травой, кариатиды портика потрескались, решетки на окнах заржавели, а хозяев простыл и след.
  Обходя двор, Валерий Александрович вдруг почувствовал себя человеком из прошлого века, только не владельцем этой усадьбы, а каким-то жителем деревни. Недавно завершилась гражданская война, и вот он пришел посмотреть, как здесь жили господа. Вон там господа танцевали, а тут чай кушали - вспомнились уроки Рабина по "Вишневому саду".
  
  Рядом раздался смех - компания молодежи фотографировалась на фоне портика, с шумом, криками, радостью.
  -Нелька, а ты на нее действительно похожа! - кричала девушка в цветной вязаной шапочке подруге, - высокой с девушке с распущенными рыжими волосами, в бордовой куртке.
  -На какую, на левую?
  -Да нет, на ту, у которой нос отбит.
  Взрыв смеха.
  
  Вдруг они увидели Курнакова.
  -Ой, Валерий Александрович, - произнесла смущенно девушка в цветной шапочке.
  -Белецкая? А вы что тут делаете? - Валерий Александрович увидел, что девушка в бордовой куртке рядом с Лизой - Неля Французова, а поодаль стояли Полянский и Боря Скачинский.
  -Так вы сами нам советовали посетить эту усадьбу, помните, месяц назад, вы еще говорили, что места классные.
  А, - сказал Валерий Александрочи, - конечно, как же, помню.
  -А мы видели, как кино снимают, - сказала Лиза.
  - И камера была? - спросил Курнаков, продолжая разглядывать огромный портик усадьбы.
  -Камера? - не поняла Лиза.
  -Съемочная группа, камера, режиссер, осветители, ну что там еще было?
  -Ой! - Лиза, - даже остановилась. - Не было никакой камеры.
  -Ну, я же сказала, - призывники, - сказала Французова и церемонно взяла Полянского под руку.
  - А камера, наверное, где-то спрятана была, а мы не видели, - снова быстро проговорила Лиза.
  -Лизка, не придумывай, это призывники были.
  -Призывники? - удивился Валерий Александрович, - где?
  -А вы давно здесь? - спросила Лиза.
  - Валерий Александрович посмотрел на часы.
  -Да уж с час, наверное.
  -А они только что подъехали, с ними еще офицер был, с автоматом. Настоящим.
  -Автоматом? Зачем?
  -Так полагается, наверное, - пожала плечами Лиза.
  -Так призывники или кино? - не понял Курнаков.
  -Да кто их разберет? - заметила Французова, - но странные какие-то. На наших ребят не похожи.
  -Очень даже похожи, - Лиза поправила прядь, выбившуюся из-под шапочки, - если Витю так одеть, то он очень будет на них похож, особенно на того, светловолосого красавчика.
  -А ты уже заметила, что он красавчик? - съехидничала Французова.
  -Заметила, и он меня, кстати, тоже заметил, да и другой тоже ничего был.
  -Как же это они были одеты? - не понял Валерий Александрович.
  -Да обыкновенно, - сказала Французова, - плащи там, пиджаки, свитера, сапоги.
  -да у меня же фотки есть! - Лиза полезла за телефоном.
  -Фотки? - удивился Валерий Александрович, - ты их сфотографировала?
  -А я все фоткаю.
  -Ну, покажи, - Валерий Александрович терпеливо ждал, пока Лиза смотрела что-то на экране. Лиза крутила телефон.
  -Ты чего копаешься? - недовольно спросила Французова.
  -Ой! - сказала Лиза.
  -Что? - удивилась Французова.
  -Нет фоток.
  -Как нет? Ты фоткала?
  -Да, то есть фотки есть, но они какие-то не такие.
  -Как это? - не понял Курнаков.
  -Не понимаю, - на лице Лизы была растерянность. - Не понимаю. Я же их снимала, даже много раз щелкнула.
  -Дай сюда, - Французова оставила Полянского и взяла у Лизы телефон.
  - Ой! - сказала она, - точно. Все есть, а их нет.
  -Что есть? - Валерий Александрович перестал смотреть на портик.
  -Да вот, - сказала Французова, - дорога есть, крыша дома, дерево, а их нет.
  Лиза забрала у нее телефон.
  -Я же говорю. Я снимала, вот это место, а их нет.
  -Можно? - Валерий Александрович протянул руку.
  -Пожалуйста.
  Он посмотрел на экран - там была дорога, по которой он шел час назад. Он сразу узнал и крышу дома, и черное большое дерево при дороге. Больше на фотографии ничего не было.
  -Дайте-ка, я посмотрю, - Боря взял телефон.
  -Что-то не то, - сказал он через некоторое время, - что-то или с телефоном, или я даже не знаю. Объекты-то должны были попасть в поле видимости, так же как дерево, крыша, дорога
  -А они не попали, - обидчиво сказала Лиза.
  -Все замолчали.
  -Странно, - Скачинский потер переносицу.
  -Валерий Александрович, - вдруг сказал он, - а как выглядит этот автомат с диском, который во время войны был?
  -С диском? Это ППШ.
  -Точно, с диском.
  -А что, у них был ППШ? - удивился Курнаков.
  -Был, - сказал Боря, - у одного, как раз он их командир.
  -ППШ - самый узнаваемый автомат времен Великой Отечественной, а ты ничего не перепутал?
  -Так вот же он, - теперь уже Неля тыкала в свой телефон
  -Кто? - не понял Курнаков.
  -Ну, этот, ППШ, вот он, в сети нашла.
  -Скачинский заглянул к ней в телефон.
  -Точно, именно такой.
  Курнаков взял нелин телефон и посмотрел на экран - там был именно ППШ.
  -Странно, - сказал он, - сегодня в армии совсем другие автоматы.
  -Ну, мы пойдем, - как-то неуверенно сказала Лиза.
  -Да, идите, до завтра.
  Когда ребята ушли, Курнаков подумал: странно, что-то они путают. Что-то здесь не так.
  
  Проходя обратной дорогой мимо здания школы за оградой, возле которой, по словам ребят, то ли снимали фильм, то ли были призывники, он решил подойти поближе и посмотреть, что там такое. За оградой было очень тихо. Казалось, школа и школьный двор вымерли. Внимание Курнакова привлекла какая-то доска, слева от входа на здании школы.
  Он подошел поближе и прочитал.
  "В этом здании во время Великой Отечественной войны с октября 1941 года по сентябрь 1943 года находилась школа подготовки зафронтовых разведчиков, проходивших обучение на территории усадебного парка".
  
  
  Часть II
  
  Глава 22
  Егор
  
  Где-то еще в конце четвертого класса Егор вышел на улицу с определенным желанием погонять на велосипеде и увидел на площадке группу ребят: Витька Полянского, Жорку Игорькова, Арама Мирзояна. И среди них новое лицо - высокую девочку, в голубом платье, с какой-то белой пеной кружев по краям. Девочка качалась на качелях, и когда она взлетала вверх, она взвизгивала, а платье обвивало ее колени. Егор застыл пораженный. Он не мог еще увидеть ее лица, потому что качели влетали все сильнее, визг становился громче, качели раскачивал с каким-то зверским лицом, словно хотел запустить в небо, Витек Полянский - высокий, на полголовы выше Егора - светловолосый мальчик, чуть ли не с четырех лет занимавшийся плаванием и английским.
  -Еще, еще! - кричала пронзительно девочка и снова визжала, когда деревянная планка уносила ее вверх. И это не понравилось Егору, особенно то, что качели раскачивал Витек Полянский.
  Наконец, качели стали замедлять свой ход, Полянский перестал толкать их вперед, и девочка коснулась своими туфельками песка, насыпанного специально на площадке.
  - Ну, ты даешь! - сказал Жорка Игорьков, непонятно, к кому обращаясь - к девочке или Витьку.
  Девочка самодовольно рассмеялась, и Егор увидел, что у нее синие-синие глаза и вздернутый носик, а челка упала на лоб. Он почувствовал, что ему стало как-то странно весело, как-то необыкновенно хорошо. Но радость его немедленно расстроил Витек Полянский.
  -Соседка, тебя как зовут? - спросил он, усаживаясь деловито на качели и начиная раскачиваться.
  -Лиза! - звонко ответила девочка.
  -А меня - Витек, - Полянский точными движениями ног разогнал качели, и они взлетели очень быстро.
  -Здорово! - произнесла девочка, - как это ты так быстро?
  -Уметь надо, - прокричал Витек Полянский откуда-то сверху, и это еще больнее кольнуло Егора. Ему мучительно хотелось быть сейчас на качелях, чтобы эта девочка видела, как он тоже здорово умеет раскачиваться.
  Вдруг качели достигли максимума и застыли с висящим вниз головой Витьком Полянским.
  Все дружно подняли головы вверх.
  Качели чуть качнулись вперед, и Витек сделал солнышко. Качели со свистом понеслись по новому кругу, и Витек Полянский сделал второе солнышко, а затем третье.
  - Ух ты! - восторженно вскрикнула девочка Лиза. - Я так не умею!
  -Хочешь - научу! - прокричал Витек, пролетая мимо всей компании и уносясь под небеса.
  - Ага, - Лиза кивнула головой.
  Витек Полянский перестал улетать на высоту, остановил качели, зацепив несколько раз носками кроссовок о песок, спрыгнул и предложил Лизе снова занять место на планке.
  Несколькими сильными движениями он разогнал качели, и Лиза взлетела вверх очень высоко.
  Раздался визг, и девочка оказалась на максимальной высоте. Синее платьице мягко опало, и на секунду открылись ее беленькие трусики. Все застыли. Егор увидел расширенные глаза девочки, и что-то дернулось у него в груди, а она уже летела по кругу, и синее платье волнами охватывало ее стройные ножки.
  Когда девочка спрыгнула с качелей, Егор бросился к ним, мгновенно раскачался, взлетел высоко-высоко, и вдруг увидел в окне третьего этажа - лицо отца. И в момент, когда качели со свистом понеслись вперед, Егор с силой оторвался от перекладины, взлетел вверх и приземлился в песок на колени, больно ударившись, и в ту же минуту увидел над собой высоко пролетающие качели.
  -Здорово! - сказал Жорка Игорьков.
  -Я так тоже умею, - пренебрежительно обронил Витек Полянский, - пошли новую вещь покажу, классная приставочка, - батя вчера купил.
  И они все, кроме Егора, пошли за Витьком Полянским.
  Забытый велосипед стоял, прислонясь к скамейке, словно обиженный на хозяина.
  -Плохо! - сказал отец, когда Егор вернулся домой. После этого отец заставлял Егора по нескольку раз делать "солнышко", но Лизы рядом почему-то не оказывалось.
  
  А в сентябре, когда они стали пятым "А", Анна Серапионовна, тогдашний их классный руководитель, посадила его рядом с Лизой, и Егор увидел ее ярко-синие глаза так близко, что ему стало как-то неловко, и он опустил глаза. И тут же он заметил, как ухмыльнулся с соседней парты Витек.
  Через месяц Лиза пришла в школу с губами, накрашенными яркой розовой помадой, и с такими большими темно-синими глазами, что Егор не сразу ее узнал. На первом же уроке в класс ворвалась директор школы Екатерина Павловна, схватила Лизу за руку и потащила к умывальнику. Лиза вырывалась, плакала, все сидели притихшие.
  -Анна Серапионовна, разве вы не видите, что у вас ученица пришла накрашенная, как девица с панели? - резко бросила директор. Та густо покраснела, стала крутить в руках указку.
  -Чтобы это было последний раз! - грозно приказала Екатерина Павловна, - а мать ее вызовите ко мне в субботу.
  Лиза, плача, вернулась за парту и села, размазывая по лицу темную краску, девочки испуганно молчали, а мальчики поглядывали в сторону их парты.
  Егор хотел как-то успокоить Лизу, подарить ей что-нибудь. В портфеле у него был тетрис, купленный мамой неделю назад. Он наклонился к рюкзаку и осторожно достал игрушку, толкнул Лизу в бок и протянул ей подарок. Она перестала плакать, и Егор снова увидел ее синие-синие глаза, вокруг которых была размазана фиолетовая краска. А на пухлых губах все еще была видна розовая помада.
  Стальные пальцы схватили егорово ухо так внезапно, что он не сразу понял, что произошло. Анна Серапионовна, с лицом, по которому ходили красные пятна, потащила его к дверям, и он успел только заметить ухмыляющуюся физиономию Полянского.
  
  А с седьмого класса та же Серапионовна посадила Лизу и Полянского вместе, и Егор снова мучительно это переживал. Витек всегда смотрел насмешливо и на каждое чужое слово ухмылялся.
   Как-то раз в классе Хазин крутил на подставке какое-то колесо, показывая возникновение электричества. Светлые спицы слились в белый круг, и Егор снова увидел себя во дворе, семилетним. Тогда, за торцом их шестнадцатиэтажки, - Егор, которому разрешалось гулять одному, хотя бабушка и возражала, - обследовал свалку, устроенную какими-то уезжающими соседями из домашнего имущества. Среди полуразломанной мебели: шкафчика с оторванными дверцами и треснувшими цветными стеклами, стульев, спинки дивана, провалившегося кресла - Егора привлек медный обруч, наверное, от велосипедного колеса. Гошка с помощью Жорки Игорькова прикрепил к обручу палку и погнал его по двору. И все ребята, увлеченные до этого кто самокатом, кто велосипедом, кто суперновым пистолетом с тремя насадками и сменяющимся звуком стрельбы, бросились за Егором, а он бежал, катя свой обруч, и чувствовал себя на вершине блаженства. Обруч разогнался и сам уже летел по двору, пока какой-то владелец дорогой иномарки не поймал его перед самым передним бампером своего авто.
  -Атас! - закричал кто-то из ребят, и все брызнули врассыпную.
  А владелец иномарки еще долго ругался, грозился, и мальчишки прятались за домом.
  Вечером, когда мама вернулась с работы, Егор рассказал ей о том, как гонял по двору колесо, а владелец иномарки страшно ругался.
  -У нас в детстве во дворах машин не было, - сказала мама, - всегда можно было играть свободно.
  - Мам, а во что вы играли?
  -Володя, во что мы играли? - спросила мама, снимая туфли и поправляя перед зеркалом в прихожей свою очень красивую прическу, которую ей делала тетя Галя, раз в месяц приходившая к ним на дом.
  -В штандер, в казаки-разбойники, в пионербол, в вышибалы, - отозвался отец из большой комнаты.
  -Точно, - обрадовалась мама, - и прошла в спальню, а потов в домашнем халате отправилась на кухню и оттуда громко спросила Егора, - тебе что на ужин приготовить?
  -Пельмени во фритюре! - немедленно заказал свое любимое блюдо Гошка, пошел на кухню, сел на табурет и спросил - а как это, в штандер?
  -В штандер? - мама задумалась, потом достала с полки фритюрницу, - а это когда все ребята становятся в круг...
  
  Раньше отец никогда не ходил на собрания, считая, что воспитание - дело матери, а еще больше - самих учителей, которым за это деньги платят.
  Отец увлекался разными теориями, было время, когда он приносил домой какие-то книги по славянскому язычеству: "Тайну вед", "Удар славянских богов". Потом он увлекся новой теорией - о единстве славян и греков, начал воспитывать Егора по-спартански: утром в шесть подъем, обливание холодной водой в любую погоду, пробежка, завтрак - овсяная каша, минимум сладкого, бокс, так как хотел вырастить из Егора, как он говорил "настоящего человека". Но Егор боксом занимался неохотно, а любил смотреть мультфильмы про звездные войны, сидеть вечером за отцовским компьютером, играть в танки и давить на кнопки тетриса, переходя с уровня на уровень и загадывая, что если доберется до десятого - Лиза обязательно с ним завтра пойдет гулять.
  Из книжек тогда ему нравилась, конечно, Джоан Роулинг, он готов был даже носить очки - лишь бы обладать такими способностями, как у Потера. Вот он встречает ее с Витьком Полянским - они вместе, но сейчас - Егор мстительно улыбался, - сейчас он взмахнет своей волшебной палочкой... Витек превращался в Драко Малфоя, Гошка даже размахивал рукой с невидимой палочкой, и Полянский - Малфой - вдруг начинал пятиться, смешно-смешно. Лиза смотрела на своего недавнего спутника с презрением, а затем подходила к Гошке близко-близко - и он буквально видел ее синие-пресиние глаза, но вот только лицо никак не хотело попадать в фокус.
  За каждую пятерку но очередному предмету в четверти отец приносил в подарок новый том Потера.
  А на собрания ходила мама, и возвращалась чаще всего расстроенная. После этого Гошку на неделю лишали просмотра любимых передач, запрещали подходить к отцовскому компьютеру, и утренние пробежки становились длинней.
  
   Когда у него появился свой компьютер - он сначала наигрался в тетрис, в другие игры, а потом, оставшись один дома, набрал по-английски vk.com, зарегистрировался, узнав у ребят из класса всю технику этого дела и, страшно волнуясь и даже краснея, набрал в поиске Лизу Белецкую. Ему пришлось долго попотеть, пока он сумел найти ту самую Лизу - пришлось искать по школам, но вот и она - Егор вдруг испугался, увидев ее лицо так близко на экране. Она улыбалась своими ярко-синими глазами, а стояла около Новогодней елки, и на голове у нее была серебристая шапочка Снегурочки, делавшей ее просто неотразимой. Из-под шапочки смешно выбивалась светлая челка.
  Дальше шли котики, смешные картинки, но на одной такой картинке нарисованная девочка целовалась с мальчиком, и Гошке стало жарко. Под снимком было написано - Тот кого я люблю сам должен все понять.
  Дальше шли фотографии Лизы с Нелькой Французовой - они дурачились где-то на остановке, смешно показывая рожи, обнимались на балконе чьей-то квартиры, пару раз появились лица незнакомых девчонок. Егор чуть крутнул колесико, и вот появился Витек Полянский, он стоял с Лизой в парке, и они держались за руки.
  Егор набрал себе новых друзей, поместил на аватарку фотографию, где он стоял с приятелем по боксу Олегом - оба со спортивными сумками, в кроссовках, в одинаковых куртках.
  Он знал, что здесь когда-то учились отец, мать, дед и даже, кажется, прадед с прабабушкой - мамин дедушка. Но отец никогда не рассказывал о прошлом, считал всю историю не стоящей никакого внимания, а мать, с тех пор, как собралась уезжать в Америку с новым мужем, было бесполезно расспрашивать.
  Мать уехала, отец привел домой Валентину, и Егору стало не до расспросов.
  Жили Громовы в шестнадцатиэтажке, построенной на одном из пустырей, образовавшихся на месте снесенных домов.
  Классе в пятом их повезли на автобусах на другой конец города, в Музей.
  Мальчишки там с удовольствием лазили по броне железных монстров, покрашенных в серый цвет с черно-белыми крестами, с трудом пытались крутить ручки для наведения на цель крупных орудий, залезали в кабины покрашенных в защитный цвет истребителей.
  Вернувшись домой, Егор тогда спросил отца.
  -Пап, что ты делал, когда Отечественная война была?
  - Он тогда еще не родился, - раздался с кухни мамин голос.
  -Пап, а ты воевал?
  -Бог миловал, - откликнулась с кухни мама.
  -А деда Паша воевал?
  - Нет, - сказал отец, - дед испытывал новые танки.
  -Он конструктором был?
  -Да.
  -А помню, помню, он чего-то рассказывал. У него поэтому и макет танка стоял? А где он сейчас?
  -Там и стоит.
  -Стоит, - раздался из кухни голос мамы, - если твои молдаване с ним ничего не сделали.
  - А что они могут сделать? - раздраженно спросил отец, - у нас ясно прописанный контракт.
  -А кто же у нас воевал? - удивился Егор.
  Мама вошла в комнату.
  -У нас, Гоша, многие воевали. И дед Коля, и папин дедушка, и братья деда Коли, и тетя Глаша, и дядя Петр.
  -Они в пехоте воевали?
  - Кто где.
  -А вы не знаете?
  -Так, что-то слышали, - откликнулся отец, - а тебе для чего?
  - Нам в Музее рассказывали, что все советские люди воевали.
  -А, - протянул отец, - в музее. Понятно.
  А мама вышла из комнаты.
  
  В то воскресенье у Егора был День рождения, но он никуда не пошел. Настроения не было. Отец уехал - его внезапно на стройку вызвали. Валя ушла по магазинам, да Егору ее присутствие было параллельно.
  Он ждал звонка от матери. Включил комп, экран засветился, через несколько секунд был "В контакте". Его завалили котиками, тортиками, сердечками, корзиночку какую-то прислали - Егор посмотрел: так и есть, Лизка. Вот ее фотка - с ярко накрашенными губами, так она и в школу ходит.
  Егор решил ее страничку посмотреть. Неделю не проверял! Навел стрелку на "Записи", нажал левую клавишу.
  И сразу - Лизка в красно-синей рубашке, с засученными рукавами, змейка у нее на руке такая синенькая.
  Лизка сидела в кафе, в руках - длинная трубка, и Лизка сладко так вдыхала. А по всему снимку шла надпись: "Кальян навсегда!". Егор почувствовал, как что-то неприятно толкнуло его в грудь.
  Навел навигатор на ее "175 друзей": тут всякие блондинки улыбались, с такими же, как у Лизки, накрашенными губами, брюнетки какие-то, с никами - Леди Гамильтон, Франческа, Твоя подруга. Были там же и гошкины одноклассницы - Французова ладонью пол-лица прикрыла и одним глазом на всех смотрела - дескать, чего в душу лезете? Верка Лесовая сфоткана, как всегда, в спортивном костюме, на роликах. Вот все четыре Насти, Вика Белова - эта сияла, - зубы так и сверкали. Танька Рубцова, Лейла, Наташка Зайцева, а вот и новые Лизкины приятели: один был заснят без рубашки, бицепсы демонстрировал, у другого торс был накачанный, кубики классные. А еще один - длинноволосый, курил на фоне какого-то небоскреба - наверное, в Гон-Конге. Другой же стоял на краю крыши, селфился.
  -Придурок! - подумал Егор.
   Был еще чернявый такой - ник "Ян Попов", тот стоял на фоне чего-то китайского или корейского, кажется, пагоды.
  
  В конце августа Елена Прекрасная сказала, что на Последний звонок в девятом классе им предстоит танцевать вальс. И они даже пару раз попробовали: выходило деревянно, наступали друг другу на ноги, пары сталкивались со смехом. Он танцевал с Лизкой, она смотрела все время поверх его головы, он два раза наступил ей на ноги, извинился, но она скорчила такую гримасу, как будто он ей железную балку на ноги уронил.
  
  Егор чуть крутанул колесико мышки вниз - появился Витек Полянский, в камуфляже, улыбка до ушей, в руках - черный автомат под Узи, для страйкбола. Фазер рассказывал: у них на работе такие любители есть. Ездят мужики куда-то под Истру, в страйкбол играют. Впрочем - говорят, захватывает, и когда это Полянский все успевает?
  Егору стало интересно, что нового Витек выложил?
  Навел стрелку на фотки, и тотчас на экране возникла Лизка, с тем же кальяном и в той же рубашке, но рядом с ней сиял Витек.
  Тут ему стало тоскливо, словно все отправились на какое-что удивительно заманчивое мероприятие, а он с больным горлом лежит дома в постели.
  Надпись под обидным фото гласила - "Курить - здоровью вредить", а собрал Полянский семьдесят два лайка!
  
  Мобильник разорвалтишину, неприятно окутавшую комнату. Егор схватил трубку и сразу увидел - "Жорка", не мать!
  Жорка вначале поздравил - желаю тебе там..расти там.. а потом голос приглушил: Гром, я щас с "бэшками" сцепился..и бу-бу-бу.
  -Жорка! Громче, не слышно! - крикнул Егор в плоскую коробочку.
  -Не могу громче, батя в комнате, короче - давай завтра перед первым на третьем. Понял?
  -Понял.
  
  Попробовал делать алгебру - завтра Гипотенуза, наверняка, спросит, он это шестым чувством ощущал, но пример не решался, в задаче не сходилось решение с ответом.
  Снова открыл комп, но тут же резкий звук мобильника прорезал ватную тишину.
  -Мама! - Егор схватил аппарат и увидел на пульсирующем цветными кругами экране незнакомый номер.
  -Вам предлагается купить по сниженной цене... - произнес заученный голос, и Громов сбросил звонок.
  Мобильник зазвонил снова, и тот же номер высветился на экране.
  Егор снова с досадой резко нажал на квадратик сброса
  
  Чтобы отвлечься - мать все не звонила, - он несколько раз проверил, сколько у них там сейчас, может, она еще спит. Выходило, что у них тринадцать часов десять минут.
  Потом решил поиграть в Google Chrome, выбрал в закладках "Танки онлайн". По экрану пошли огненные вспышки.
  Нижняя панель - егоров пункт управления. Все, как положено, - скорость, правый, левый поворот, огонь.
  Замелькали разрушенные улицы, появилась тридцатьчетверка, он видел такую, когда в Музей ездили, а потом еще на дачу - на памятнике, на высоком пьедестале.
   Траки у тридцатьчетверки мелькали классно, их защищала броня щитка. Навстречу выехал Королевский тигр, раскрашенный под камуфляж, оранжево-черный. Это было похоже на наряд Полянского. А черно-белый крест на башне Тигра был небольшой такой, рядом цифра - 204.
  Егор врубил звук, загрохотало, загремело, заухали выстрелы.
  
  Валя не любила, когда он делал так громко. Но Егор еще больше звук врубил - как будто Валя сейчас была дома, и можно было ей как-нибудь насолить. Начался просто какой-то оглушительный рев. Егор дал "полный вперед", расшиб какую-то кирпичную стенку, поймал бронированного гиганта в прицел и выстрелил из длинной пушки. Есть! Монстр аж вздрогнул, вспыхнул, дымом окутался, гад, и осел, развалился на части.
  Тут в комнату вошел отец. Он, оказывается, уже минут пять, как пришел, но сын этого не слышал.
  Прямо в куртке отец прошел к сыну в комнату, положил свою сумку на его кровать.
  -Вали еще нет? - спросил отец беззаботно, но громко.
  Егор сделал вид, что не слышит. И еще громче врубил звук! На экране возник новый монстр. Тут отец закричал:
  - Егор, сделай потише, ничего не слышно!
  Сын чуть убавил звук.
  -А что тебе нужно слышать? - спросил он. А сам подумал: "Звонила ли Валя? Она что, мне будет звонить?"
  -Валя не звонила? - снова спросил отец.
  -Кому? Мне?!
  -Извини, она должна мне позвонить.
  Егор повернулся к монитору.
  - Черт, пропустил выстрел, полбашни снесло.
  -Ну и пусть тебе звонит, - сказал он, не оглядываясь.
  - А мама?
  Парень уставился в монитор.
  - Нет, она еще не звонила.
  -Может быть, позже? У них же сейчас - отец достал свой мобильник.
  - Я знаю, - сказал Егор, - у них сейчас около двух часов дня.
  Отец посмотрел на сына.
  -Она, возможно, на работе, - не волнуйся.
  - Я не волнуюсь, - ответил сын.
  -Сын, - отец встал посреди комнаты, - я поздравляю тебя с Днем рождения! Будь счастлив.
  Егор повернулся к нему: "Ишь, как торжественно".
  Отец достал из лежавшей на кровати сумки тощий пакет.
  - Вот тебе от мамы, кажется, рубашка.
  - От мамы?! Она в Москве?! - Егор чуть не подскочил со стула.
  -Альбина передала, - сказал отец.
  Егор взял пакет и положил на диван. Ему показалось, что это не от мамы, а от Альбины - маминой подруги.
  -Спасибо, - сказал он и посмотрел в окно на раскинутый внизу черный в огнях город.
  В эту минуту сзади что-то грохнуло на экране.
  - Снова выстрел пропустил.
  Вдруг в мобильнике Егора громко заиграли Smoky.
  -Мама!
  Он схватил мобильник и прижал к уху.
  - Мама! Мама! - закричал он, но в эту минуту на мониторе снова что-то проехало и загрохотало, и он ничего не услышал.
  - Папа, сделай звук потише, - Егор боялся оторваться от телефона, словно караулил мамин голос, - Там, справа, справа, на панели.
  -Знаю, знаю, - сказал отец, но не подошел к монитору, - передавай ей от меня привет.
  "Сынок, Гошенька, я тебя поздравляю!" - раздалось в трубке.
  Отец подошел к столу у окна и уменьшил звук.
  Прижимая "Самсунг" к уху, Егор прошептал.
  -Паа, выйди, пожалуйста, я хочу с мамой поговорить.
  Отец, ничего не говоря, пошел к двери.
  -Мама, - закричал сын в трубку, - ты когда приедешь? Я ждал в сентябре, ты же говорила, что к началу моего девятого класса.
  Отец уже закрыл дверь.
  Она стала что-то говорить, он понял только, что она сейчас не может приехать. Потом спросила про рубашку.
  - Какую рубашку? А, это та, которая в пакете? Спасибо, ага, получил, отец привез, ага, вовремя.
  Выключив мобильник, Егор разорвал пакет и достал оттуда черную блестящую рубашку с красивыми шуршащими вставками на рукавах. И вспомнил, как они однажды заезжали к Альбине с отцом, мать что-то прислала сыну из Штатов.
  Альбина тогда как раз недавно купила квартиру в Лиховом, работала стилистом, вела какую-то секцию в фитнесе.
   В Лиховом отец полчаса искал, где припарковаться, пришлось поехать на Большой Каретный, там с трудом пристроили свой BMW возле какого-то допотопного строения, а само получение посылки не заняло и пяти минут.
   Альбина вышла в черном японском кимоно, с драконами, лицо ее было намазано чем-то белым, притворно посетовала, что Мариночки нет в Москве, намекнула, что ей с Петром лучше.
  
  Вошел отец.
  -О чем мама говорила?
  А что он ему скажет? - так, поздравила, не приедет, дела у нее или что?
  -Почему не приедет?
  - Не знаю.
  Отец опять помолчал и вышел, в коридоре раздался чей-то голос - Валя вернулась.
  Егор закрыл дверь на задвижку. От ужина он отказался.
  Вновь сел за монитор. Но играл как-то вяло. Снова просмотрел записи одноклассников в контакте, к Лизке заходить не стал.
  Ночью снились какие-то громкие звонки, и Лизка снилась - страшно накрашенная, даже казалось, что это не она. Но это была она, она была рядом, но он никак не мог до нее дойти. Пронзительный звук громко разрезал комнату, словно по диагонали. Егор не сразу сообразил, что на мобильнике звонит будильник.
  
  
  Глава 23
  Понедельник
  
   На следующий день, в понедельник, он шел в школу не как обычно - в десять минут девятого, а к без пятнадцати восемь. Надо же с Игорьковым перетереть, как условились.
  По утрам на улице было темно, по дороге проносились стремительно, сверкая фарами, машины, и исчезали за поворотом.
  В школе, на стене вестибюля, против входа, на часах было без пятнадцати восемь. На посту охраны Громов быстро сказал, что идет к Валерию Александровичу.
  -Много вас чего-то к нему утром ходит, - охранник Коля покосился подозрительно, но задерживать не стал.
  Егор поднялся на третий, где уже месяц как освоили в туалете курилку; на втором в этом здании мужской туалет был всегда заперт, увидел - у окна, рядом с женским туалетом, стояли Таня Рубцова и Лейла Джафарова. Это были две странные девчонки, немного дикие. Ни с кем не общались, все время шушукались только между собой. Таня было даже немного симпатичная, но смотрела всегда, как виноватая, словно ее поймали. А Лейла все время хлопала своими черными глазами. На уроках молчала, кажется, и по-русски не совсем понимала. Жила ее семья по временной регистрации, отец у нее работал где-то на стройке. У отца Егора такие были в подчинении в большом количестве.
  
  Девочки стояли и шептались, увидели Громова.
  -Привет, подружки, - бросил он им на ходу слишком развязно.
  -Здравствуй, Громов, - сказала Таня, Лейла захлопала глазами и ничего не сказала.
  -Громов, - спросила Таня, а сама глаза так виновато опустила, - ты помнишь, что у Елены Владимировны сегодня День Рождения? Наши сказали - быть пораньше.
  - У Прекрасной-то? Помню. А вы сами-то чего?
  -Скоро пойдем, мы так.
  
   Таня с Лейлой снова зашушукались. Подошел Жорка. Зашли в туалет. Егор бросил свой рюкзак на подоконник.
  -Литеру взял?
  -Какую?
  -Забыл?
  -Чо?
  -Через плечо. Елена просила текст принести, ты принес?
  - Не, не принес. А ты?
  -Тоже не принес.
   Жорка достал пачку Winston, закурили.
  - Чего там у тебя было вчера-то? - спросил Егор, затягиваясь и зажмурив глаза, - какую-то непонятку выдал.
  -При бате нельзя было. Короче - с Махаем на улице сцепились.
  -Чего не поделили-то?
  -Телку одну классную.
  -Нельку?
  -Не, Нелька теперь с Витьком.
  -Косой, заливаешь.
  - Гром - вот те крест. Сам видел, возле "Эльдорадо" вчера вечером шли, за ручки взявшись.
  -А Лиза знает?
  -Че? Обрадовался? Нет, не знает твоя "любовь" еще ничего. Я пока один знаю.
  -Да ладно тебе - "твоя любовь".
  -А че? Все знают, ты по Лизке с пятого сохнешь.
  - Слушай, Косой, ты насчет Нельки никому. Лизке, главное, не сболтни.
  -Я че, придурок? Сам понимаю, Лизка Нельке за Витька, ты уж извини, глаза выцарапает.
  - Извиняю. А ведь они подружки.
  - Да, дела.
  Жорка затянулся и красиво выпустил дым колечком, глядя в окно.
  
  - Косой, так кого вы с Махаем не поделили?
  -Натаху.
  -Наташку? Зайцеву?
  -Не, Лебедеву.
  -Из девятого "Б" что ли?
  -В том-то и дело.
  -Да, "бэшки" своих чужим не любят уступать. А че у тебя с ней было?
  -Да, понимаешь, сама клеилась. Жорочка, пойдем в кафе, пойдем туда, пойдем сюда.
  -Лебедева - девка фигуристая. Но наша Наташка лучше. Наши Наташи всех Наташ краше.
  -Клево. Сам придумал?
  -Сейчас вдруг пришло.
  -Клево. Как это у тебя? Наши Наташи всех Наташек краше.
  -Наташ краше.
  -Один черт. - Жорка заржал.
  - Ладно, короче. Я с ней неделю гулял. А вчера Махай с Савой и Борискиным подрулили. И Сава так нагло: "А ты знаешь, что Натаха - девчонка Махая"?
  -Я говорю: "Пусть сама выбирает". А Махай мне раз - в торец. Тут кто-то их спугнул.
  Жорка снова затянулся и посмотрел в окно. Егор тоже поглядел - за окном все еще было темно. Посмотрел на часы - восемь.
   Вдруг дверь в туалет открылась, и на тебе: Махай, собственной персоной!
  - Махай! - Жорка сплюнул и кинул окурок в корзину.
  Махай - чернявый, худой, жилистый, так и застыл на пороге. А за его спиной были видны Таня с Лейлой.
  Махай закрыл дверь. Жорка шагнул к нему.
  Жорка схватил Махая за рубашку.
  - Ну че, пойдем, поговорим, пацан.
  Тот резко сбросил его руки и рванул за дверь. Егор с Жоркой кинулись за ним.
  И тут на тебе! Трое: Сава, Борискин и Веревкин - "бэшки". Они их не заметили, а "бэшки" оказывается сбоку, за дверью были. Выследили.
  Сразу окружили. Сава - Савельев - у них за старшего.
  -Гром, тебя не касается, вали пока цел - Сава осклабился.
  Егор не тронулся с места.
  -Гром, гляди, достанется, - Сава подошел к Жорке вплотную и схватил его за отворот рубашки, а Махай встал сзади, Егору дорогу к ним перегородили Веревкин с Борискиным.
  И тут откуда-то из-за угла вылетел - Макс Ребров - из их, девятого "А", крепкий, мускулистый, говорил, в школу милиции собирается, занимался рукопашным.
  
  Макс схватил Саву за воротник рубахи и крутанул. Сава аж осел.
  -Валера! - закричал кто-то.
  Новый историк, по просьбе Екатерины Великой, иногда проверял на своем этаже порядок. Его кабинет размещался посередине этажа. Валера стоял в коридоре. Все бросились от него в другую сторону.
  -Атас! - вдруг закричал кто-то, - Колян!
  Колян выскочил из коридора справа, со стороны лестницы.
  Все шарахнулись в другую сторону, пролетели мимо Валеры, он схватил было Борискина, но тот быстро вывернулся и помчался за всеми. Последним убегал Громов.
  
  Егор рванул с места, но не как все, мимо историка, на правую лестницу и на второй, чтобы скрыться в их собственном кабинете, а на привычную левую. Снизу кто-то поднимался. Егор испугался, что это второй охранник, пришедший сменить Коляна, и побежал не вниз, а наверх, на четвертый.
  Бежал ли за ним Колян, он уже не видел и не оглядывался. Лестница была крутой, но он разом преодолел марш четвертого этажа.
  Куда теперь?! Этаж был пуст и темен. Громов рванул вперед, в эту темноту, мелькнули и пропали три окна, справа открылся совсем темный коридор, и Егор свернул туда. Побежал, увидел налево темную дверь, инстинктивно дернул ручку - и оказался в залитом светом помещении.
  -Тебе что, мальчик? - спросила незнакомая женщина, в очках, сидевшая слева за перегородкой.
  Егор увидел, что попал в библиотеку.
  -Перенесли, - подумал он.
  -Ну что, вспомнил? - улыбнулась библиотекарь.
  Ее нарядный вид - синяя кофточка и белая блузка - его успокоили.
  -Мне это. Трагедии, - сказал Егор, еще тяжело переводя дыхание.
  -Шекспир? - спросила женщина в очках.
  -Точно.
  -Наверное, "Ромео и Джульетта"?
  -Да, - Егор обрадовался: вот и книжка нашлась!
  -Ты, наверное, из театральной студии? Хорошо. Отдельно "Ромео и Джульетты" нет, есть избранное. Том избранного. Формуляр у тебя есть?
  Громов в библиотеку так и не записался.
  -Нет? Я напишу книгу на Клавдию Степановну, вашего руководителя театральной студии.
  Егор кивнул, как он делал всегда, когда нечего было ответить.
  Она протянула ему толстую книжку. Это был толстый том с серой обложкой и серебристым трафаретным портретом драматурга .
  
  Выйдя из библиотеки, Егор тихо спустился уже по запасной лестнице на второй этаж. Проходя мимо окон, посмотрел на улицу, вниз - посветлело. Была видна цепочка идущих от ворот учеников. Вон Ветров, с огоньком сигареты, а рядом с ним Рубакин. А вон и толстая Панфилова. А вон и Верка Лесовая, на роликах рассекает, рост у нее - метр восемьдесят пять! КМС по легкой атлетике, ролики в раздевалке кинет, рюкзачок - маленький такой, почти миниатюрный - за спину, - и на уроки. Все это Громов отметил машинально, и снова спустился на второй.
  Около кабинета стояли Таня с Лейлой и о чем-то шушукались.
  Вдруг появился Игорьков.
  -Сумел от Коляна оторваться?
  -Угу.
  -Я тоже, кстати, литеры на первом не будет. Прекрасная куда-то уехала. Вместо нее биология. Класс!
  -Ой, - вскрикнула Таня, а у Елены же сегодня День рождения, мы же готовились.
  -Зря готовились, - и Игорьков заржал.
  Подошел Полянский, небрежно, быстро кинул взор на девчонок. Таня опустила глаза, Лейла спряталась за нее.
  Егор подошел к Жоре
  -Слышь, Жорка, я знаю, где книгу взять - давай со мной.
  
  Они побежали на четвертый этаж. Он все еще был пуст и темен. Вот и поворот направо в коридор. Дверь оказалась заперта.
  -Ушла, - сказал Егор. - Ладно, после первого сгоняем.
  
  
  Глава 26
  Таня и Лейла
  
  В понедельник Таня вскочила раньше обычного. Когда она пронеслась из своей комнатки в ванную, мать, уже что-то кипятившая на плите, проворчала.
  -Не спится, могла бы еще полчаса дрыхнуть.
  -У Елены Владимировны сегодня день рождения, надо быть пораньше.
  -Ишь ты, как вы для нее стараетесь.
  Мать не любила школьных учителей, всегда про них говорила что-нибудь плохое: и взятки они берут, и учат плохо, и денег получают непомерно много.
  
  Таня заперлась в ванной и пустила воду. Она с момента возвращения вчера домой из магазина на проспекте все время думала об увиденной сцене. С кем посоветоваться? Что это было? С Лейлой? Они, кажется, поругались, зря она в пятницу накричала на подругу. Кольнуло, когда вспомнила слова Лейлы. А, ведь, она, сказала правду. Он гуляет с Французовой! Белецкая сама навязывалась Виталию, это было понятно, но Неля - это убийственная соперница. Она видела перед собой высокую рыжеволосую красавицу Нелю, с накрашенными дорогой тушью глазами, подведенными, как у этой египетской царицы, в супер-короткой юбке даже в холодное время, с длинными стройными ногами.
  Таня даже зажмурилась - так ослепительна была Французова! Вот она стоит в туалете и держит руку с дорогой сигаретой на отлете.
  -Татаьяна! Ты что, заснула?! - раздался крик матери, деду нужно судно менять.
  Таня включила воду сильнее. А когда она расскажет Лейле про то, что видела вчера, Лейла скажет, что это неправда, такого не могло быть. А вдруг она, Таня, действительно что-то не поняла. Конечно, снимался фильм! Это она поняла сразу, но куда девалась дверь в школу? Таня снова видела перед собой картинку: там, где их металлическая дверь - просто стена. И вдруг ее осенило! Это же декорация. Обыкновенная декорация. Как она не поняла этого вчера.
  Все стало на место.
  Ты скоро?! - снова закричала мать, - мне на работу уходить.
  
  Выйдя из ванной, Таня посмотрела на часы - двадцать пять восьмого. До новой школы идти от силы минут шесть. Таня набрала телефон Лейлы.
  -Не стой на дороге, - бросила мать, быстро вышедшая из ванной.
  
  Они встретились без двадцати восемь у входа как ни в чем ни бывало. Ни слова про пятницу. К удивлению подруги, Таня входя в школу зачем-то внимательно осмотрела дверь.
  -Ты что, Таня? - удивилась Лейла останавливаясь и поджидая подругу.
  -Ничего, я так.
  Дежурил Коля.
  -Чего так рано? - спросил он.
  -Дежурные, - ответила Таня.
  -Чего-то ты все время дежурная, - сказал Коля.
  
  -Пойдем на третий, мне нужно, - Таня быстро шла по лестнице вверх.
  На третьем она не пошла в туалет, а встала у окна, посмотрела вниз - там шел Громов.
  -Лейла, я одну вещь видела, только никому, ладно.
  -Конечно, я никогда никому ничего не расскажу, если мне лучшая подруга запретила.
  Тане стало приятно от выражения "лучшая подруга".
  -Лейла, у нас во дворе фильм снимали, я сама видела. Только ты никому не говори, мы договорились.
  -Конечно, а где у вас во дворе?
  -В нашем школьном.
  Лейла наклонилась и посмотрела вниз.
  -Точно, вот там.
  -А что в этом такого? Сейчас много где фильмы снимают. Армен рассказывал из десятого, у него брат на какой-то студии машину водит.
  -Понимаешь, только между нами, это, возможно, не совсем фильм.
  -Не совсем фильм? - не поняла Лейла, - а как это?
  -Ну, уж очень на правду похоже, и страшно.
  -А про что фильм?
  - Про войну.
  -Ой, про войну действительно страшно. Дядя Сулейман воевал в Карабахе, он отцу рассказывал такие страшные вещи.
  -Это про Отечественную войну.
  -Это про ту, которую мы сейчас проходим?
  -Точно.
  -А как ты узнала?
  -Я фильм смотрела, там про солдат было, и они точно в таких же шинелях, как я видела.
  -А ты Валерию Александровичу расскажи, - сказала Лейла.
  - Валере?
  Появился Егор Громов, смешной такой парень из их класса.
  -Привет, подружки, - кинул он, проходя в мужской туалет.
  -Здравствуй, Громов, - сказала Таня, Лейла промолчала.
  -Громов, - Таня, опустила глаза, словно ей было чего-то стыдно, - ты помнишь, что у Елены сегодня День Рождения? Наши сказали - быть пораньше.
  - У Прекрасной-то? Помню. А вы сами-то чего?
  -Скоро пойдем, мы так.
  Громов остановился и посмотрел в окно.
  
  - Так ты говоришь, сказать Валере? Слушай, а точно, как я сама не додумалась?
  -Валерий Александрович очень хороший учитель, мой отец сказал после собрания.
  -Так и сделаю.
  Появился Игорьков, подошел к Громову. На девочек не обратил никакого внимания. Оба зашли в туалет.
  
  - Лейла, - Таня вдруг посмотрела в глаза подруге, - ты меня прости за пятницу.
  -Что ты! Я забыла уже, не за что прощать. А мы не опоздаем?
  -Нет, наши еще не появились. - Таня стала смотреть в окно: там быстро шли к школе какие-то фигуры. Посмотрела на часы - восемь. Затем достала из рюкзака плотный том, взятый в районной библиотеке - после переезда школьная библиотека книг не выдавала.
  -Это что? - спросила Лейла.
  -Забыла? Сегодня же литера.
  -Ой, а у меня нет, нас в библиотеку не записывают. Требуют паспорт или вид на жительство.
  В коридор вышли четыре человека, "бэшки": Махай - противный и наглый, Борискин, Савельев и Веревкин.
  Лейла спряталась за подругу.
  -Эй, "ашки"! Грома с Игорьковым не видели? Глухие, что ли?
  Трое: Борискин, Веревкин и Савельев стали у стенки, а Махай распахнул дверь туалета, там на миг мелькнули Громов с Игорьковым, Махай тут же захлопнул дверь.
  -Ой! - прошептала Лейла, - что сейчас будет, они же наших ребят побьют. Таня убрала книгу в рюкзак, и в эту минуту из туалета вылетели Махай, а за ним Громов с Игорьковым. Их тут же окружили "бэшки", начался разговор на повышенных тонах. Савельев схватил Игорькова за ворот.
  -Сейчас подерутся, - прошептала Лейла, - а наших нет.
  В эту секунду из-за поворота выскочил Макс Ребров и бросился к компании. Дальше все произошло мгновенно: Савельев почему-то упал. Кто-то закричал "Валера!"
  Таня не сразу увидела нового историка, стоявшего возле своего кабинета.
  Мальчишки бросились в сторону лестницы, но раздался еще более громкий крик "Атас! Колян!", и на этаж вихрем ворвался охранник Коля, мальчишки бросились мимо историка в сторону пожарной лестницы, Валера было побежал за ними, но вернулся. А Савельев лежал на полу. Коля наклонился над ним, мальчишки исчезли за поворотом.
  -Что с тобой? Сильно ушибся? - спросил Коля у Савельева. Тот встал, и вдруг зло выругался.
  -Отцу скажу, он ему задаст.
  -Зачем же сразу отцу? - Коля отряхивал пыль с одежды Савельева.- Ты, кажется, цел. Кто первый-то начал?
  -Они, они начали.
  Подошел Валера.
  -Что случилось?
  -Пацаны подрались, вот этому кто-то из них хорошо дал.
  -Не кто-то, а Макс, - зло сказал Савельев.
  -Ты точно видел? - спросил Валера.
  -А че видеть-то? Макс это был, у любого спроси.
  -И кто же с тобой был? - осведомился Валера.
  - Не знаю, - хмуро буркнул Савельев.
  -А кто ударил - знаешь? Это как же?
  -Да известно кто с ним был, - усмехнулся Коля, - Борискин и Веревкин из его класса, кажется "Б"?
  -Не знаю, - снова хмуро повторил Савельев, - не видел.
  -Девочки, - Валера повернулся к Тане и Лейле, - вы видели, так все и было, как Савельев рассказывает?
  Таня молчала. Лейла захлопала глазами.
  -Разберемся, иди, - Коля поправил ремень и пошел к выходу.
  
  
  Глава 27
  Перед уроками
  
  - Девочки! А красавчик-то наш, Полянский, вчера уже с Французовой гулял - с этими слова в учительскую вошла Людмила Прокофьевна, преподавательница географии, маленькая, полная, в бежевом костюме. Кажется, кто-то ее спросил, откуда сведения.
   - Лично видела, около восьми вчера, гуляла с внуком около нашего "Эльдорадо".
  Тут громко закашляла высокая, в платье стального цвета, с зеленым шарфиком, простуженная Инга Петровна, прокашлялась и спросила.
  -А что, Белецкая уже побоку?
  -Да сил уже нет, и вот сосутся с этой Белецкой каждую перемену, сосутся, тут же малыши. Раз им сделала замечание, два. Ноль внимания. Посмотрели на меня, как на ископаемое, и снова принялись сосаться. - Это сказала низенькая, с кренделем на голове, в кофте и какой-то темной юбке Анна Серапионовна Чибисова - учитель биологии. В ее руках журнал.
  -А мы для них уже ископаемые, - произнес Евгений Борисович Хазин, похожий на гнома, чернобородый, с всегда смеющимися глазами физик. У него и прозвище, конечно, гном. - Да, мы давно уже ископаемые. Вы, ведь, Анна Серапионовна, и с компьютером не очень-то умеете обращаться?
  - Раньше без всяких компьютеров учили, - раздраженно бросила Чибисова, садясь за стол и открывая журнал, - и ничего, знаете, хорошо учили. А теперь понаставили всюду этих компьютеров! Из-за экрана ученика не видно. Чем он там занят за своей партой? Вот вы знаете, Евгений Борисович?
  -Евгений Борисович целый урок по кабинету бегает, он все замечает, - простуженным голосом сказала Инга Петровна и снова начала кашлять.
  -Эвкалипт, милочка, надо пить, - не отрываясь от журнала, посоветовала Анна Серапионовна.
  -Стакан водки с перцем, - и как рукой снимет, - Хазин засмеялся, поглядывая на молодую учительницу физкультуры Инночку. - Да, а мы уже ископаемые, надо признать, время проходит. И это надо принять.
  - Вот вы, Евгений Борисович, это и принимайте, - Анна Серапионовна что-то яростно записывала в журнал, с шумом захлопнула его, пошла к шкафу и с силой вставила в плотный ряд.
  -Теперь у Французовой с Белецкой может выйти ссора, - поправляя перед зеркалом прическу и подкрашивая губы, сказала Алла Максимовна Виторган, учитель английского.
  Повисла маленькая пауза.
  - А у Петровой из седьмого "В", - продолжала Алла Максимовна, - явно наклевывается двойка.
  -Вот они, ваши новые методы, - Анна Серапионовна вытащила новый журнал.
  - Учить нужно лучше! - добавила она.
  - Меня учить не нужно, - лицо Аллы Максимовны пошло красными пятнами.
  -Девочки, девочки, - Людмила Прокофьевна развела руками, - что вы, поберегите нервы. Все остальное - она сложила губы трубочкой и дунула, показывая, что, кроме здоровья, все остальное - просто ничто. Инга Петровна снова закашляла, и все разом повернулись в ее сторону.
  -А где Ольга Викторовна?
  -Наверное, как всегда, в кабинете директора.
  -А Елена Владимировна? У нее, кстати, сегодня день рождения.
  -Валера, вы не знаете, где Елена Владимировна?
  Все дружно посмотрели на Валерия Александровчиа.
  Историк покраснел.
  -У нее плохо с мамой, она приедет ко второму.
  -Плохо с мамой? Что там такое?
  -Не знаю, сказала - плохо.
  -Наверное, опять давление.
  -Это она еще не знает, что у нее в классе может произойти.
  -Хорошо еще, что Белецкая не видела Полянского с Французовой, снова включилась Людмила Прокофьевна.
  -А вы думаете, Людмила Прокофьевна, что Белецкая их не видела? - мелодично спросила молоденькая учительница физкультуры Инночка, одетая в синий спортивный костюм, сидевший на ней как влитой.
  - Конечно, не знает! Если бы видела, уж она Французовой бы глаза выцарапала за своего Витечку, -. Помните, девочки, как она Любу Рузаеву из восьмого "В" поколотила в прошлом году, после новогодней дискотеки? Еще мать вызывали, бумагу писали.
  -Вот и не надо эти дискотеки устраивать! - Анна Серапионовна опять села за стол и открыла новый журнал - Черт знает что. Парни без рубашек, прыгают, как козлы. Я раз зашла мама моя! Музыка орет, ничего не видно, дым. Наверное, еще и курят. И пьют.
  -Наши на дискотеке не пьют, Коля лично проверял, - сказала Алла Максимовна.
  - А вы все знаете! - Анна Серапионовна даже руками всплеснула, - я у нашего магазина Ветрова встречала, пьяный вдрызг, меня не узнал. С какими-то парнями.
  -Ветрова на дискотеку не пускают, - заметила Алла Максимовна.
  -Других пускают, - резко сказала Анна Серапионовна, поставила какую-то закорючку, встала, всунула журнал на место и вышла из учительской.
  -Ископаемое, - тихо произнесла Инночка и засмеялась.
  - Инночка! - Алла Максимовна сделала предупредительный жест, но тоже начала смеяться. Заулыбался и Евгений Борисович, снова посматривая на Инночку .
  -И что он в этой Французовой нашел? - удивилась Инночка, - ломака, прыгать и бегать не умеет. Да и Лиза Белецкая не лучше. На физкультуру никогда не ходит, вечно какие-то справки. То ли дело Лесовая: уже кандидат в мастера спорта, в международных соревнованиях участвует.
  -Наверное, ему нужно что-то кроме международных соревнований, - сказал Евгений Борисович .
  - Ну, вы скажете, Евгений Борисович! - покраснела Инночка.
  - Женечка, вы - циник, - Алла Максимовна приколола брошку в виде ириса к кардигану.
  - Аллочка, вы правы, но сегодня нельзя не быть циником, - Хазин подмигнул Инночке. Та залилась смехом.
  
  Глава 24
  Пестики и тычинки
  
  Анна Серапионовна стояла на кафедре и про что-то рассказывала своим высоким голосом.
  В классе был приглушенный шум. Лиза Белецкая оживленно что-то обсуждала с Нелей. Лиза сегодня пришла совсем крутая: глаза обведены чем-то темно-синим, как у той актрисы в "Вие" - отрывки из этого фильма в седьмом показывали - а волосы красно-зеленого цвета, на медную проволоку похожи. И, как всегда, ярко-красные губы, у матери, небось, помаду взяла. Да, у нее мать дома, а у него...
  Жорка смотрел боевик на ноутбуке, Егор, сидевший с ним, иногда тоже бросал взгляды на экран, потом вспомнил про большой том в серой обложке, лежавший в рюкзаке.
  
  Две равно уважаемых семьи
  В Вероне, где встречают нас событья,
  Ведут междоусобные бои
  И не хотят унять кровопролитья.
  Егор огляделся. Таня Рубцова и Лейла, сидевшие на биологии вместе, старательно перерисовывали с доски изображение цветка; Ветров что-то искал в своем телефоне. Рубакин смотрел перед собой, на парте, где он все уроки сидел один, не было ни тетради, ни книги, - ничего.
  Самсон
   Зададим им баню.
  Грегорио
   Самим бы выйти сухими из воды.
  Самсон
   Я скор на руку, как раскипячусь.
  Грегорио
   Раскипятить - то тебя - нескорое дело.
  Рядом раздались выстрелы, крики.
  -Шеф, у нас проблема, - произнес скрипучий голос переводчика.
  -Дерьмо - ответил шериф.
  Изменники, убийцы тишины,
  Грязнящие железо братской кровью!
  Не люди, а подобия зверей,
  Гасящие пожар смертельной розни
  Струями красной жидкости из жил!
  Кому я говорю? Под страхом пыток
  Бросайте шпаги из бесславных рук
  И выслушайте княжескую волю.
  
  -К доске пойдет, - раздался высокий голос Анны Серапионовны, - она склонилась над журналом и стала вглядываться через очки в фамилии девятиклассников. Есть!
  -А вот и он. Вы здесь как бы случайно.
  Увидите, я доберусь до тайны.
  - Белова!
  - Галя вскочила, как ужаленная.
  - Я не готова, Анна Серапионовна.
  -Почему?
  -У папы вчера было дежурство, и я должна была сидеть с маленьким братом.
  
  Как долог час тоски!
  -Садись.Тогда пойдет... -Все, даже Белецкая с Французовой замолчали.
  -Алибасова!
  - Ее нет, - сказала Зайцева, всегда и все про всех знавшая, - у нее отчетный концерт.
  -Жостова Настя!
  -Она с первого сентября не ходит, - снова сказала Зайцева.
  Анна Серапионовна посмотрела на класс, вздохнула.
  -Иди, Скачинский, к доске и расскажи нам, как устроен цветок.
  Боря вышел, взял в руки предложенную ему указку.
  -Шеф, он заперся на водокачке.
  - Ты по любви тоскуешь?
  -Нет.
  -Ты любишь?
  -Да, и томлюсь тоскою по любви.
  - Гром, ты чего? - спросил Игорьков, на секунду оторвавшись от захватывающей сцены.
  -Читаю.
  -Что?
  Егор показал корешок, по которому крупными красивыми буквами было выведено имя автора.
  -Ну, ты даешь, пацан! - Жора снова уткнулся в экран.
  Указка в руках Бори уткнулась в центр рисунка, где был нарисован кувшинчик.
  -Это пестик, - сказал Боря.
  Анна Серапионовна закивала. Таня и Лейла стали быстро что-то писать.
  -Шеф, он грозится взорвать детский сад!
  -Какой?
  -За железнодорожным вокзалом, в восточной части города.
  -Этого нельзя допустить, Банделло, там сын нашего прокурора!
  -А это тычинка, - указка быстро коснулась маленького бутончика на конце стебля.
  - О, эта кроткая на вид любовь
  Как на поверку зла, неумолима!
  -У нас в запасе только три часа. Он нам дал срока всего на три часа!
  -Дерьмо! - снова ответил шеф.
  -Как сразу, несмотря на слепоту,
  Находит уязвимую пяту! -
  Где мы обедать будем? - Сколько крови!
  -Шеф, у меня идея!
  - А что такое цветоножка? - спросила Анна Серапионовна.
  Боря молчал.
  - Борис, так нельзя, тебе сдавать этот, экзамен, как же его.
  -ЕГЭ, - подсказал Дымов.
  -Да, ЕГЭ, никак не могу запомнить.
  -Сейчас мы его отсюда выкурим.
  Громкий смех раздался с парты, где сидел Рубакин.
  -Денис, - Анна Серапионовна сквозь очки пыталась разглядеть, что происходит в конце класса, - ты что?
  Но Рубакин уже сидел, молча глядя перед собой.
  -Так кто же знает, что такое цветоножка? - спросила Анна Серапионовна.
  В классе одиноко поднималась рука Ани Нарецкой.
  -Нарецкая.
  - Цветоножка, - бодро начала Аня, - разветвление стебля или его боковой побег, и он несет на своей вершине цветок.
  -Правильно! Стебля.
  -Бля! - сказал кто-то.
  Снова раздался смех с парты Рубакина.
  -Рубакин!
  Денис вскочил.
  - Ты что?
  Рубакин молчал.
  -Садись. Все записали? Цветоножка - это разветвление стебля... Садись, Рубакин, садись.
  Рубакин рухнул на свое место.
  Раздался приглушенный смешок с парты, где сидели Белецкая и Французова.
  -И ничего нет смешного, - произнесла высоким голосом Анна Серапионовна.
  
  И ненависть и нежность - тот же пыл
  Слепых, из ничего возникших сил,
  Пустая тягость, тяжкая забава,
  Нестройное собранье стройных форм,
  Холодный жар, смертельное здоровье,
  Бессонный сон, который глубже сна.
  Вот какова или еще несвязней
  Моя любовь, лишенная приязни.
  Ты не смеешься?
  
  -Шеф, мы выкурим его.
  Неожиданно звонкая мелодия Suprem прозвенела в классе.
  -У кого это такой отстой? - спросила Французова, повернув голову на звук мобильника.
  Толстая, испуганная Настя Панфилова пыталась выключить телефон, но он упрямо звенел.
  -Да заткни ты это фуфло! - крикнула Французова.
  -Что это такое?! - закричала Анна Серапионовна.
  -Это у меня, - Настя, лицо которой пошло красными пятнами, дрожащими пальцами выключала телефон, - можно выйти?
  -Выйди.
  - Шеф, он там не один.
  
  Какое зло мы добротой творим!
  С меня и собственной тоски довольно,
  А ты участьем делаешь мне больно.
  Заботами своими обо мне
  Мою печаль ты растравил вдвойне.
  Что есть любовь?
  
  -Продолжай, Скачинский, итак, мы записали, что такое цветоножка. А теперь покажи нам пестик.
  - Он заплатит за это, клянусь мамой, - темпераментно воскликнул итальянец Банделло - помощник шерифа западного округа.
  "Если с другом вышел в путь..." - звонко запели в коридоре.
  
  -Постой, ты слишком скор.
  Пойду и я, но кончим разговор.
  Нет, не шутя, скажи: кого ты любишь?
  Советую, брось помыслы о ней.
  А разве трудно было б жить в ладу?
  Схватить старайся новую заразу,
  И прежняя не вспомнится ни разу.
  Быть может, твой единственный алмаз
  Простым стеклом окажется на глаз.
  Я ранен так, что крылья не несут.
  Под бременем любви я подгибаюсь.
  
  Как только пропел очередной звонок, Жорка с Егором рванули наверх по пожарной лестнице.
  Не успели они подняться на четвертый, как из-за поворота вышла директор школы "Интеллектуал" Эмма Аркадьевна.
  -Это еще что! - сказала она неприятным голосом, - вам совершенно нечего делать на четвертом этаже. Распустились совсем.
  Пришлось Жоре остаться без книги.
  
  
  Глава 25
  "Есть в осени первоначальной..."
  
  Утром в понедельник она поднялась с особым чувством: день обещал быть солнечным, теплым. Про себя процитировала - "есть в осени первоначальной", а потом то, маринино, которое любила особенно сильно - "Жаркою кистью рябина зажглась - падали листья - я родилась". Да, так и есть, - Елена Владимировна вздохнула с легкой улыбкой: тридцать лет назад, возможно, в такое же октябрьское утро она родилась. Вечером должна позвонить мама - надо будет у нее узнать: каким был тот день. Как это она раньше не додумалась?
  Она уже полгода одна, но в это утро ей не было грустно. Приготовленный с вечера наряд - песочного цвета кардиган, к нему белая блузка - висел на плечиках. Она решила, что к этому наряду подойдет брошь в виде распустившегося лотоса из синего стекла с розовой эмалью. Прическу придумала еще неделю назад - локоны справа и слева красиво закручены, косо подрезанная челка падает на глаза. С такой прической она похожа на старшеклассницу. В самом начале сентября, охранник Коля, когда начал у них работать, не хотел впускать Елену Владимировну в семь сорок пять. Дескать, ученикам можно только с восьми. Смешно. Но приятно.
  
  Она с удовольствием покрутилась перед зеркалом, любуясь нарядом.
  Подумала - ее класс оценит. Они не обделены вкусом. Не все, конечно, но мальчики - кавалеры, особенно Боря Скачинский и Виктор. Она просто купается в их внимании. А что тут такого? Красивая молодая женщина. Не тетка какая-нибудь с нелепым кренделем на голове в платье неопределенного цвета.
  В прихожей Елена Владимировна позволила себе еще раз взглянуть в зеркало - понравилось.
  Сверху длинный бежевый плащ, сумка в тон плащу - светлая кожа - она готова.
  
  На стоянке ее ждала небольшая "Мазда" красного цвета - вот понравился ей этот цвет, что тут поделаешь? Понравился, - и все.
  
  Пока ехала на работу - все думала о будущем учебном годе - ее класс сейчас в девятом, через год - определяться, кажется, в школе останется только один десятый, и кто возьмет в нем классное? Ее коллега - Ольга Викторовна - классная в девятом "Б" - все время вертится возле Екатерины Павловны - Екатерины Великой, как ее называют ученики с легкой руки Хазина.
  
  Резко по тормозам!
  Она успела вовремя. Эти старушки никогда не могут дойти нескольких метров до перехода. Под Джо Дассена легко думается. Она поставила Еst ce que tu n existe pas. Хазин, конечно, не мужчина ее романа. Он все время увивается вокруг молоденьких дурочек. Валера, кажется, смотрит в ее сторону? А что? Он мужчина холостой. Но рохля какая-то. И второй учитель в доме? Нет, это невозможно. Вот Олег, но он-то не холостой.
  Елена Владимировна подъехала к перекрестку.
  Как здесь долго красный - не меньше полутора минут. Да, - быстро считала она, - Великая склоняется отдать будущее руководство девятым Рыбниковой. А класс-то у нее - умственных три калеки, кто из них в десятый идти может?
  Хвастунов, Сикорский, Плавникова - вот и все. Негусто. А мои! Не меньше пятнадцати человек. Это без Панфиловой, Джафаровой и Белецкой. А они тоже вполне потянут программу.
  Сегодня же надо напомнить, чтобы решили, кто будет литературу сдавать - пусть начинают готовиться. Экзамен трудный. Кроме Ани Нарецкой, пока никто не готов. Ну, Борька-то Скачинский, конечно, физику, Виктор - обществоведение, в МГИМО метит. А кто его знает - может, и поступит. Да и спорт - не последнее дело.
  Да, так значит, сегодня решить с литературой. А вот что с Рубакиным делать - пусть Великая сама решает.
  
  Мобильник, поставленный в специальное устройство - подарок Олега - зазвенел как-то тревожно. Она взяла телефон, старясь не отрываться от дороги.
  -Что? Мама ты? Что? Какое давление?!
  Сейчас приеду.
  Телефон Екатерины Павловны не отвечал, набрала охрану - короткие гудки. Вовремя сообразила, что "Опель" впереди сейчас затормозит, надо быть внимательней. Вот,кажется, проехала на красный, плохо.
  Позвонить Валере? Пусть сообщит, у нее срочное дело.
  
  Валера ответил почти сразу.
  - Елена Владимировна? Что случилось? Конечно, конечно, передам, не волнуйтесь. Обязательно.
  На ближайшем кругу она развернула машину и поехала к дому матери, все время стараясь отгонять от себя неприятные мысли. Слава Богу - ничего в дороге не произошло.
  Вот и старая пятиэтажная хрущевка, на пятачке, в торце дома нашлось место, она побежала ко второму подъезду, на ходу щелкнула ключом - "Мазда" пропела, закрываясь.
  
  Полина Аркадьевна лежала в кровати белая, как полотно. Рядом с ложкой какого-то лекарства стоял ее второй муж - Алексей Андреевич, он тоже был бледен.
  -Скорую вызвали?
  -Вызвали, но что-то задерживается.
  Елена Владимировна смерила матери давление - Сто девяносто на восемьдесят пять.
  Позвонила в неотложку, поругалась с какой-то дежурной. Матери дали лекарство, -давление спало.
  -Леночка, мы тебя с Алексеем Андреевичем поздравляем, - слабо улыбаясь, сказала Полина Аркадьевна, извини, подарок не успели приготовить, мне последнее время нездоровилось.
  Елена Владимировна только тут вспомнила, что у нее сегодня день рождения - посмотрела на часы - без пяти восемь - ее класс, наверное, готовится ее поздравлять.
  -Езжай, мне уже лучше, - Полина Аркадьевна попыталась подняться на подушке.
  -Лежи, я подожду врача.
  Врач приехал только через двадцать пять минут. Ставили капельницу. Снова мерили давление, выписывали лекарство, заполняли бумаги.
  Полине Аркадьевне стало лучше.
  -Успею ко второму, если на проспекте не будет большой пробки.
  
  Она подъехала за пятнадцать минут до начала второго урока, припарковалась недалеко от школы, с трудом найдя место, когда отъехала какая-то крупная машина - марку Елена Владимировна не заметила. Заходя в школу, услышала звонок с первого урока.
  
  -Успела, главное, чтобы с подарком не переборщили. Сейчас это запрещено - стукнет какая-нибудь мамаша в ГОРоно, а то и сразу в прокуратуру. И объясняй потом. Сколько раз родителям на собрании говорила - никаких подарков - букет цветов - все.
  И сразу школа захватила, затянула в свои тугие объятия, все утреннее отступило. Она шла по коридору под восхищенные взгляды старшеклассников, высыпавших из своих кабинетов, и чувствовала это. Она всегда считала, что для женщины в школе коридор - это все равно, что подиум. Каждый шаг, каждый элемент одежды, новую прическу, украшение, цепочку, брошь, кулон - кто-нибудь оценит и обсудит. Другого подиума, судя по всему, не будет. Но этот безжалостен. Приди в каком-нибудь допотопном наряде, и навсегда потеряешь уважение у этих акселератов. И акселераток.
  Она шла, купаясь в волнах восхищения и даже зависти. Девушки и хотели бы уметь ходить, красиво носить свои часто недешевые наряды, но нет культуры, нет умения, и, главное, нет стимула. Их кавалеры не понимают значения походки, элементов одежды.
  Она своих приучает, приучает - часто без толку. Все идет от семьи. И если мамаша носит узкие джинсы при пятьдесят шестом, а то и пятьдесят восьмом размере бюста - пиши пропало.
  Перед лестницей ее остановила Анна Серапионовна с загадочным видом.
  -Леночка, приглашаем вас в учительскую.
  - Значит, женщины решили устроить маленькое поздравление. Раньше такое устраивали после уроков, с шампанским, - но теперь - ни-ни. Нагрянет проверка, да еще стол увидят.
  Пошла за Анной Серапионовной. Открылась дверь в учительскую - Бог ты мой! Екатерина Великая с вот таким букетом роз, Бодрякова от профкома протянула Елене Владимировне конверт.
  - Наверное, карточка на скидки в Ив Роше. Вот и Евгений Борисович, опять рядом с ним Инночка.
  -Леночка, что с мамой, как она? Ты знаешь, у меня есть отличное средство - ее обступили, посыпались вопросы, советы Она всех благодарила, улыбалась.
  Не было только Ольги Владимировны. Да это и к лучшему.
  Открылась дверь и вошел Валерий Александрович, он хотел что-то сказать, но ждал, когда женщины оставят Елену Владимировну в покое.
  Но тут раздалось - "В траве сидел кузнечик!" - первый звонок, предупредительный.
  -Коллеги, коллеги, по местам, по кабинетам, - Екатерина Великая стала сразу деловитой, - Елена Владимировна, еще раз вас поздравляем, а теперь - работать, нас заждались наши питомцы.
  Валера постоял и вышел
  
   В конце коридора второго этажа, там, где был с сентября ее кабинет, она увидела высунувшуюся физиономию Дымова.
  - Караулит. Увидел ее и сразу исчез. Сейчас будет приветствие. Дымов - смешной и добрый парень. Звезд с неба не хватает. А из него выйдет отличный муж. Будет приносить зарплату в семью, сидеть с детьми, строить на даче хороший новый дом, чтобы не жить с тещей и тестем.
  
  Она нарочно замедлила шаг, чтобы дать им возможность собраться и не визжать от неожиданности. Белова - та готова завизжать по каждому поводу. Этакая Наташа Ростова.
  Дверь закрыта. Значит, приготовились.
  Открыла дверь и шагнула в класс, и сразу ощутила здесь атмосферу радостного ожидания. Хотела сохранить на лице выражение непринужденное, но, кажется, не смогла, и широко улыбнулась.
  
  
  
  Глава 26
  Что сказал герцог
  
  Наташа Зайцева взмахнула рукой, и все грянули разом, с удовольствием, от возможности что-то прокричать в классе.
  -По-здра-вля-ем!
  Елена Владимировна улыбалась, видно, ей было приятно.
  Белова вскочила со своего места, схватила букет и сверток и поскакала к Елене Вадимировне.
  -Спасибо, тронута, - сказала Прекрасная, - Наташа, поставь цветы, пожалуйста, в вазу. Сверток Елена сразу убрала в стол, а потом внимательно на всех посмотрела, и все притихли. Она негромко произнесла.
  Две равно уважаемых семьи
  В Вероне, где встречают нас событья,
  Ведут междоусобные бои
  И не хотят унять кровопролитья.
  И замолчала. В классе установилась полная тишина.
  - У нас сегодня одно из самых удивительных произведений мировой литературы, - сказала Елена Владимировна, - я просила вас принести тексты. Кто принес?
  Егор с гордостью достал книгу и положил на парту. Потом повернулся поглядеть, кто еще принес книжки, а, главное, - лишний раз посмотреть на Лизку.
  
  -А у Громова, я вижу, книжки, как всегда нет, - вдруг сказала Елена Владимировна.
  Егор резко обернулся - книги не было. Кто? - прошипел он. Но все были заняты делом, соседка Громова, Настя Панфилова, похожая на египетскую статую, только в очках, близоруко щурясь, держала книжку перед глазами.
  А Нарецкая уже тянула руку.
  -Что ты хотела, Анечка?
  -А у меня другой перевод, Елена Владимировна.
  -Прочти, мы послушаем.
  Аня встала и нараспев начала читать.
  В двух семьях, равных знатностью и славой,
  В Вероне пышной разгорелся вновь
  Вражды минувших дней раздор кровавый,
  Заставил литься мирных граждан кровь,
  - Кому больше понравился перевод, который у Ани?
  Егор тянул голову - хотел увидеть, кто стырил у него книгу.
  -Громов, не вертись! - с досадой сказала Елена Владимировна. Егор сел смирно, но продолжал поглядывать по сторонам. На соседнем ряду сидел Ветров. Мог взять он.
  -А кому понравились больше вот эти слова, и Елена Владимировна еще раз прочитала:
  В двух семьях, равных знатностью и сла...
  Боря поднял руку.
  -Ну, Боря.
  -Мне ваш больше понравился.
  -Почему?
  - В первом переводе слова точнее.
  - Поясни. У тебя какой перевод?
  - Как у вас.
  -Хорошо. Так поясни.
  - Подбор слов четко соответствует смыслу. Математически четко.
  -Хорошо.
  -Виктор.
  Полянский поднялся с ленцой - Лизка с него не спускала глаз.
  -В первом случае легче произносить.
  -Верно, а почему?
  -Просто легче, и все.
  - А кто знает, кому принадлежит перевод, который вам больше понравился?
  Повисла пауза. Егор продолжал осторожно оглядываться.
  Через полминуты Боря сказал.
  -Тут написано - перевод Пастернака.
  -Точно, - кивнула ему Елена Владимировна, - молодец, Боря. Да, это замечательный перевод нашего удивительного поэта Бориса Леонидовича Пастернака, - Она взяла со своего стола и показала увеличенное фото смуглого мужчины, с крупными губами и глазами , как у индийца.
  -Почитаем по ролям, - Елена Владимировна наклонилась над своим журналом, - за Самсона - Скачинский, за Грегорио - Полянский.
  
  На уроках Елена Владимировна обычно не садилась, а стояла у стены, поигрывая своей тонкой витой указкой из эбонита или поддерживала локоть правой руки левой, а указательным пальцем правой подпирала щеку, словно прислушивалась к чему-то.
  
  Вдруг дверь распахнулась, и в кабинет вошли директор и Ольга Викторовна.
  Екатерина Павловна прошла к доске. Все с шумом встали.
  -Садитесь! - сказала директор резко.
  -Игорьков, Громов, Ребров, встаньте!
  Жора, сидевший на соседнем от Егора ряду, неуверенно встал, поднялся и Максим. Егор встал, и ему показалось, что класс где-то далеко внизу.
  -Елена Владимировна, - сказала директор, - я прошу прощения, у нас сегодня произошло ЧП с участием вот этих молодых людей.
  - Что такое, Екатерина Павловна? - голос учительницы дрогнул.
  - Перед первым уроком, около туалета на третьем этаже, где ни Игорькову, ни Громову, ни Реброву совершенно нечего делать, произошла неприятная сцена. Кто-то из этих троих избил Савельева из класса Ольги Викторовны.
  -Саву! - пробасил Ветров.
  -Ветров, помолчи, я, кажется, не тебя спрашивала, - мгновенно бросила Ветрову директор.
  -А че я? Я ниче, - пробасил Ветров.
  -Вот и помолчи.
  -Перед первым? - Елена Владимировна вдруг явно покраснела.
  - Да, перед первым, когда Вас не было в школе.
  Лицо Елены Прекрасной пошло пятнами.
  -Да, - повторила еще раз директор, - именно перед первым, Пусть они нам сейчас расскажут, как это было. Ну, что ж вы? Игорьков, Ребров ,Громов , языки проглотили? А на переменах вы все такие языкастые.
  -Екатерина Павловна, - бедная Елена Владимировна с трудом подбирала слова, - можно это после уроков разобрать, я сначала с ребятами поговорю.
  -Нет, Елена Владимировна, пусть они сейчас же скажут, кто из них покалечил Савельева.
  -Покалечил? - Елена Владимировна стала белая.
  - Да, Савельеву пришлось помощь оказывать в медицинском кабинете, - сказала Ольга Викторовна.
  -Гипотенуза, - произнес кто-то, кажется, опять Ветров.
  -Ветров! - рявкнула директор, - замолчи.
  -А че я? Я ниче.
  - Так кто из вас троих покалечил Вадима Савельева? Кто? Игорьков, ты?
  -Я никого не бил, - Жора смотрел удивительно честными глазами и даже захлопал ими.
  -Громов?
  -Да не бил я его, - Егор даже головой замотал для подтверждения своих слов.
  - Значит - Ребров. Так?
  Установилась тишина.
  -Да, - наконец, произнес Максим, - да, это я, Савельев на Жорку с Егором потянул, ну я его и прижал малость.
  -Что это за выражение: "потянул"?! - директор аж вскрикнула.
  Елена Владимировна укоризненно покачала головой: дескать, мальчики, я же вас не этому учила.
  - Ну, они на Жорку с Егором напали, их было больше, - пояснил Максим.
  -Точно, - Жорка закивал, - так и было. Гром, подтверди.
  -Да, - сказал Егор, - их было больше, и они на нас напали.
  -Мои мальчики ни на кого напасть не могут, - вскрикнула Ольга Викторовна.
  -Бэшек вообще мочить надо, - пробасил Ветров.
  -Ветров! Вон из класса! - директор аж подпрыгнула на месте.
  -А че? Я выйду. - Ветров встал и пошел к дверям. Екатерина Павловна проводила его недобрым взглядом.
  -Ну вот! - торжественно подхватила Ольга Викторовна, - я же говорила, что это мог сделать только девятый "А".
  -Почему же только девятый "А"? - Елена Владимировна вскинула плечи и голову, - это может сделать кто-угодно.
  -А потому, Еленочка Владимировна, - сказала Ольга Викторовна, - что ваши и в милиции побывали, и Ветрова с бутылкой ловили, и вот теперь докатились: драку устроили.
  -Мы устроили? - Жора аж побледнел.
  -Сядь, Игорьков, - с досадой сказала Екатерина Павловна, - с тобой еще будет разговор. И ты, Громов, сядь.
  Оба сели.
  -А ты Ребров объясни нам. Что же все-таки случилось?
  -А че мы сделали? - спросил Максим, - ну я его на место поставил, чтобы на Жору не лез.
  -А ты знаешь, что ему нужно "Скорую помощь" вызывать? А? А ты, кажется, в школу милиции собрался? Тебе туда характеристика нужна.
  -А при чем тут школа милиции? - Максим посмотрел исподлобья.
  -А вот напишем, что ты руки распускаешь - и ни в какую школу милиции тебя не возьмут.
  На лице Елены Владимировны появились и красные, и белые пятна.
  И тут встала Таня.
  
  
  Глава 27
  Неожиданная помощь
  
  - Елена Владимировна, - танино лицо аж горело, - Максим правду сказал, мы с Лейлой видели: они сами на наших мальчиков напали.
  -Это еще что? - возмутилась Екатерина Павловна, - ты кто? Что ты видела? Где ты была?
  Таня стала совсем пунцовой.
  -Мы с Лейлой стояли в коридоре, когда Савельев и Борискин с Махаевым на Жору с Егором набросились. Тут пришел Максим и оттолкнул Савельева.
  -Хорошо оттолкнул! - директор замахала руками, - да он его чуть не убил.
  -Чуть-чуть - не считается, - произнес кто-то.
  Директор просто рявкнула: "Молчать!"
  Тут Рубакин всочил и заржал.
  -Это еще кто?! - у Екатерины Павловны задергалось лицо.
  Ольга Викторовна стала ей что-то шептать на ухо.
  -А, - сказала директор, - ладно, садись.
  Ольга Викторовна почти подбежала к Тане: "С какой Лейлой? - спросила она, - с Джафаровой?
  -Да, - пролепетала Таня, словно ее уличили в чем-то плохом.
  Ольга Викторовна разом повернулась на своих каблуках, как башня танка, и строго обратилась к Лейле: Ты, правда, это видела?
  Елена Владимировна обхватила себя руками, как будто ей стало холодно.
  А Лейла испуганно смотрела на учительницу математики и молчала.
  -Так ты видела, Джафарова, что-нибудь или не видела? - задала ей снова вопрос Ольга Викторовна таким голосом, каким она на уроке говорила: так ты знаешь хоть что-нибудь или ничего не знаешь?
  Лейла испуганно кивнула головой.
  -Ты чего киваешь, как китайский болванчик, а? - спросила ее директор. - Ольга Викторовна тебя русским языком спрашивает: ты видела сцену драки или не видела?
  Лейла вдруг произнесла с характерным акцентом: Они пэрвые.
  -Кто первые, что ты хочешь сказать? - Ольга Викторовна буквально сверлила ее взглядом.
  Екатерина Павловна поморщилась, словно откусила лимон: "Подождите, Ольга Викторовна, я ее сама расспрошу".
  А Лейла со страхом смотрела на двух страшных женщин.
  - Они пэрвые, - повторила она.
  В классе наступила тишина, только кто-то тяжело дышал, словно отбегал кросс.
   Директор вдруг повела носом - словно учуяла добычу , повернулась к третьему ряду, где прежде сидел Ветров, глаза у нее расширились, зрачки сделались огромными: она увидела Лизу Белецкую и в два прыжка подскочила к ее парте.
  -Это что?! - закричала она, - опять Белецкая пришла в школу, как девица с панели! Немедленно домой и смыть всю эту гадость, немедленно!
  Елена Владимировна хотела что-то сказать, но директор отмахнулась от нее.
  - Что это за класс? Девицы распущенные, парни наглые, в субботу мать Реброва ко мне!
  -У него нет матери, - сказала Елена Владимировна, подошла к парте, где сидел Максим, словно хотела его защитить.
  Максим не любил, когда его спрашивали о матери.
  -А с кем он живет? - удивилась директор так подозрительно, словно отсутствие матери у Максима Реброва было тоже преступлением.
  -С отцом.
  -Тогда отца, отца в субботу, к десяти утра ко мне! Белецкая! Вон из класса!
  Лиза встала из-за парты, взяла свой рюкзачок и, красиво, играя бедрами, вышла из класса.
  Егор покраснел.
  Екатерина Павловна перевела дух, словно только что пробежала сто метровку.
  - И чтобы Белецкая в таком виде не смела больше являться в школу. Вы слышали, Елена Владимировна?
  Наконец, директор с Ольгой Викторовной, которая сладко улыбалась, вышли и закрыли дверь.
  Установилась жужжащая тишина. Учительница вздохнула.
  -Продолжаем урок.
  Боря, прочти слова Герцога.
  
  Изменники, убийцы тишины,
  Грязнящие железо братской кровью!
  Не люди, а подобия зверей,
  Гасящие пожар смертельной розни
  Струями красной жидкости из жил!
  Кому я говорю? Под страхом пыток
  Бросайте шпаги из бесславных рук
  И выслушайте княжескую волю.
  
  "Если с другом вышел в путь, если с другом вышел в путь..." - раздался звонок.
  
  -Урок окончен, - Елена Владимировна снова вздохнула, - и первая вышла из класса.
  -Джафарова, дура, - сказала Нелька, - ты че, не могла сказать ничего?
  -Французова, помолчи, - крикнула Наташа, - видишь: она испугалась.
  -А парней теперь, может, из школы турнут, это ничего, да?
  -А Лейла-то причем? - встряла Белова.
  -Ну и дуры, - Французова подхватила свою крохотную сумочку в руки и выскользнула из кабинета.
  Таня с Лейлой встали. К ним подошла Наташа.
  -Девчонки, вы молодцы!
  Тут все, словно по команде, стали вставать и говорить.
  -А Гипотенуза-то, вот стер...
  Великая-то, аж озверела, когда на Лизку поглядела.
  -Ну, Лизка тоже с катушек.
  -А Елене-то испортили праздник.
  Таня с Лейлой пошли к дверям, вдруг Максим встал и перегородил им дорогу.
  -Спасибо, - сказал он, глядя куда-то на рисунок линолеума на полу, - спасибо, Тань.
  Лицо у Тани опять сильно покраснело, раздался смешок, Максим еще больше наклонил голову, словно увидел на полу какую-то диковинку.
  -А ты ей цветы подари, - застегивая рюкзак, сказал Борька Скачинский.
  -Точно, - Наташа в это время поправляла прическу перед зеркальцем под умывальником, - подари ей большой букет роз. Взяла заколку зубами и моментально скрутила волосы на макушке.
  -И подарю, - хмуро произнес Максим, окончательно зафиксировав взгляд на желто-розовом ромбе.
  Наташа ловко закрепила узел заколкой.
  -Подари.
  -Подарю, - упрямо ответил Максим.
  -Подари, подари, - Наташа сжала губы и мазнула по ним розоватым кончиком помады.
  Таня, выходя, повернулась к Максиму.
  -Не надо, цветов не надо, вы лучше, ребята, не деритесь больше.
  Егор взял рюкзак и почувствовал, что в нем появилось что-то тяжелое. Быстро открыл - так и есть: толстый том, полученный в новой библиотеке был там.
  -Ну, Ветров...
  Егора обогнали Вера Лесовая и Нарецкая.
  -А Лизке теперь нужно и правда поскромнее быть, - сказала Вера, - Екатерина не отстанет.
  -А помнишь, Верка, - стараясь ее догнать, быстро говорила на ходу Аня, - как Великая ее в пятом классе заставила прямо на уроке помаду смывать?
  
  
  Глава 28
  Гипотенуза
  
  У Ольги Викторовны были темно-каштановые волосы, коротко и ровно обрезанные под прямым углом на уровне воротника блузки, что делало ее похожей на строгого мальчика. Говорила она короткими фразами.
  -Дымов! Ты забыл тетрадь?
  -Ветров! Ты опять не сделал задачу?
  - Джафарова! У тебя не было учебника?
  - Игорьков! Что? Ты опять перепутал задание?
  Она ходила на работу в однотонных блузках, в брючных костюмах темных цветов, на уроке всегда стояла в одной позе: спиной к двери, обхватив локти, наклоняла голову после каждого ответа, но никогда нельзя было понять - хорошо ли отвечает ученик. А потом, - раз: садись "три" - в лучшем случае. Улыбалась редко и неприятно. И всегда заступалась за свой девятый "Б".
  Егор вошел со вторым звонком.
  -Громов, - Гипотенуза стояла у доски с указкой, а класс, замерев, сидел, - приходить нужно до, понимаешь, до! второго звонка. И готовиться, готовиться к уроку. А ты, небось, курил? Я знаю, что вы с Игорьковым курите, мне обо всем Валентина Степановна доложила.
  -А че я? Я ничего, - попытался защититься Игорьков.
  -Игорьков, помолчи, ты еще за последнюю "двойку" по контрольной не отчитался.
  Жорка замолчал.
  -Иди, Громов, на место.
  - Итак, Квадратичная функция это функция вида y = ax2 + bx+c, где a не равно 0.
  
  Егор сел на свое место, Панфилова молча слушала объяснение, тихо, не поворачивая головы, пододвинула Егору свою тетрадь с решением домашнего задания. Егор стал машинально переписывать. На его счастье Гипотенуза уже стояла над Ветровым.
  Потом стала что-то объяснять.
  - Продолжаем работать: еще раз повторяю - квадратичная функция...
  - Игорьков, записал? Прочти.
  Жора встал и ровным голосом произнес "...где a не равно 0".
  
  Настя доставала из рюкзака таблицу Брадиса, Егор полез за своей и снова увидел толстый том в серой обложке с серебристым портретом.
  У доски писала Нарецкая. Она ловко орудовала мелом, крошки так и сыпались на подставку.
  Ольга Викторовна кивала головой, все старательно что-то писали.
  Егор осторожно открыл под партой книжку.
   - Кто здесь?
   -Нет, сам ты кто, сначала отвечай.
   - Да здравствует король!
   - Бернардо?
   - Он.
   - Вы позаботились прийти в свой час.
   -Двенадцать бьет; поди поспи, Франциско
   - Спасибо, что сменили: я озяб,
   - И на сердце тоска.
  Егор огляделся: все по-прежнему писали, а Аня уже исписала половину доски.
  -Ну как, являлась нынче эта странность?
  - Пока не видел.
   - Горацио считает это все
   Игрой воображенья и не верит
   В наш призрак, дважды виденный подряд.
   Вот я и предложил ему побыть
   На страже с нами нынешнею ночью
   И, если дух покажется опять,
   Проверить это и заговорить с ним.
  Через минуту книга захватила его полностью.
  Откуда-то доносились голоса:
  -Рубакин, ты что-нибудь записал? Дай тетрадь!
  -Ты опять ничего не делаешь. Я вынуждена буду обратиться к Елене Владимировне.
   - Минувшей ночью,
   Когда звезда, что западней Полярной,
   Перенесла лучи в ту часть небес,
   Где и сейчас сияет, я с Марцеллом,
   Лишь било час...
  -Хорошо, продолжаем. Белецкая, опять? Тебя, кажется, уже предупредили, немедленно убери зеркальце и косметичку, как ты экзамен будешь сдавать? Как вы все будете сдавать?
  - Громов! Достань из-под парты то, что ты там прячешь, а мы все полюбуемся.
  
  Ольга Викторовна стояла над партой и смотрела своими неопределенно строгими серыми глазами на Егора сверху вниз.
  -Книга? Не вижу. Дай сюда! В рюкзак спрятал?
  Ольга Викторовна вдруг ловко схватила рюкзак.
  -Где книга?! Ты что-то читал, я видела!
  Егор ничего не мог понять. Книги опять не было! Он помнил, что внезапно уронил ее на пол, когда услышал крик Гипотенузы, он залез под парту и стал шарить руками. Книги не было.
  Раздался смех.
  -Все! - сказала трагическим тоном Ольга Викторовна, - я иду к директору.
  
  
  Глава 29
  Сцена наедине.
  
  В половине третьего Валерий Александрович снова вошел в помещение, где сейчас временно располагалась библиотека.
  Светлана Васильевна сидела над каким-то списком.
  -А, Валерий Александрович, рада вас видеть, ну что, каковы ваши поиски, нашли что-нибудь?
  Курнаков в нескольких словах рассказал о том, что нашел. Описывать состояние библиотеки не стал.
  Светлана Васильевна обрадовалась.
  -Ну вот, видите, как хорошо, что вы ко мне обратились. Значит, сохранилась папка Николая Васильевича. Я очень рада. И вы там что-нибудь для себя нашли?
  -Вот об этом я и хотел с вами поговорить.
  -Я вас слушаю, - Светлана Васильевна отложила свой список.
  - Светлана Васильевна, вы случайно не помните, кто до вас работал в библиотеке, может быть имя, хотя бы инициалы?
  -Ну как же! Очень хорошо помню. До меня здесь работала Таечка. Таисия Владимировна, очень была интересная женщина, начитанная, толковая, мастер рассказывать.
  -Я даже нашел ее портрет, вырезанный из газеты.
  -Да? А я и не знала. Замечательно.
  Ее фамилия была Громова?
  -Точно! Таечка Громова. При ней и пристройку сделали в нашей школе, в которой было помещение библиотеки.
  -Пристройку, ту, которая слева?
  -Почему слева? Пристройка у нас справа, именно там и находилась библиотека. А до этого она была в подвальном помещении. А левое крыло всегда было.
  Курнаков с удивлением посмотрел на Светлану Васильевну.
  -Вы ничего не путаете? Левое крыло было всегда?
  -Ничего не путаю. Правая пристройка у нас сделана в пятьдесят первом. А левое крыло всегда было.
  Курнаков достал из кармана конверт и извлек обе фотографии.
  -Посмотрите вот этот снимок - он протянул фотографию, на которой правое крыло было скрыто деревьями. Ведь тут еще нет пристройки, а та, которая есть, - правое крыло, просто не видно за деревьями.
  Светлана Васильевна засмеялась.
  -Валерочка, эта фотография сделана с другой стороны школы, поэтому вам кажется, что правое крыло, скрыто, а на самом деле это наше левое крыло, и оно не может быть видно, оно по ту сторону школы.
  Курнаков с удивлением на нее посмотрел. А потом протянул второй снимок.
  А здесь я не вижу сегодняшнего входа, и не вижу никакого. Я думал, что вход в правом скрытом крыле. Но вы сказали, что это - на самом деле левое - пристроено только позже. Как же попадали в школу.
  -Очень просто, - сказала Светлана Васильевна. - Главный вход был с другой стороны. Вот и все.
  Курнаков чуть не засмеялся тоже. Вот в чем тайна фотографии. Это просто школа снята с другой стороны.
  - Сегодня узнала, - Светлана Васильевна вернулась к своему списку - недолго нам еще мучиться с соседями. Через недельку вернемся на свое обычное место, а остальной ремонт уже будут по частям производить.
  
  Проходя мимо кабинета Елены Владимировны, он увидел, что дверь открыта и заглянул. Елена Прекрасная сидела на своем кресле и смотрела в окно, но вдруг почувствовала на себе чей-то взгляд и обернулась.
  Он кивнул и прошел мимо, но что-то его заставило остановиться. И почти в ту же секунду он увидел, что она вышла из кабинета.
  -Валерий Александрович, - голос Елены Владимировны был какой-то особенный.
  Она стояла, слегка подперев бедро и облокотившись на дверь - красивая, стройная, привлекательная. Он подошел к ней.
  Елена Владимировна быстро посмотрела вокруг.
  -Зайдемте ко мне.
  Он зашел, она прикрыла дверь.
  -Валера, - я могу вас так называть?
  -Конечно, Елена Владимировна.
  -Лена, просто Лена.
  -Хорошо, Лена.
  -Вам не нравится?
  -Почему же? Очень нравится.
  -Лена, я вас поздравляю с днем рождения, извините, подарком не успел обзавестись.
  -Вы можете мне сделать совершенно особый подарок, - сказала она загадочно.
  -Я? Какой?
  Она отошла к столу, взяла с него свою тонкую витую указку, повертела в руках, искоса поглядывая на него.
  -Валера, вы так заняты, я слышала, вы нашли какие-то документы? Расскажите.
  -Вам интересно?
  -Если сумеете интересно рассказать... - Она опять покрутила указку в руках, затем села, откинулась, положила ногу на ногу и наклонила голову набок.
  Курнаков смотрел на нее сквозь очки и не мог понять: она и правда хочет услышать его рассказ? От Хазина он слышал, что Елена Прекрасная год как развелась с мужем, что у нее есть какой-то не то Олег, не то Андрей.
  -Хорошо, если вы хотите.
  -Хочу.
  -Так, вот, - он закашлялся. Она заливисто засмеялась.
  Глядя на бюст Толстого на шкафу, он стал рассказывать про поездку на завод, про документы, иногда посматривая на Елену Владимировну. Казалось, она вся ушла в рассказ. Он воодушевился. Она смотрела на него уже с интересом.
  Вдруг он замолчал.
  -Вот так, - сказал он.
  -Очень интересно, вы, оказывается, умеете рассказывать. Я это уже слышала от моих девочек, вы им нравитесь. Курнаков покраснел.
  -Нравитесь, нравитесь, - снова засмеялась она. - А они у меня со вкусом, разборчивые, - она сделала загадочное выражение лица и замолчала. Он тоже замолчал. Подошел к ней. Вдруг она встала, оказалась прямо перед ним, на него пахнуло запахом тонких духов.
  -Валера, - сказала она как-то странно, - вы мне должны помочь.
  -Помочь? Чем? - он сделал к ней шаг.
  -Нет, нет, - она снова посмотрела на него искоса. - Я прошу у вас помощи в сегодняшнем деле.
  -В каком?
  -Валера, - вдруг ее тон стал деловым, - вы были утром на третьем этаже, так?
  -Был.
  -Вы видели все?
  - Что все?
  -Не прикидывайтесь, там произошла неприятная сцена между моими ребятами и девятым "Б".
  - Да, я видел, - Курнаков вдруг почувствовал, что она где-то очень далеко от него, и ему стало тоскливо.
  -Валера, вы готовы подтвердить, что они напали первыми?
  -Кто?
  -Ну, девятый "Б", конечно, - раздраженно сказала она.
  -Кому подтвердить?
  -Великой, конечно, какой вы непонятливый
  -А где это требуется подтвердить?
  -Надо, чтобы вы сейчас же пошли к Екатерине Павловне в кабинет. Вы же к ней шли?
  -К ней.
  -Зачем?
  -Хотел поговорить как раз насчет музея.
  -Музей успеет. Так подтвердите?
  -Что?
  - Что видели, как Савельев и его друзья напали на моих. Только и всего. - Она вдруг снова кокетливо улыбнулась. - Да, только и всего.
  -Но при этом был охранник Коля, - сказал Курнаков.
  -Причем тут Коля? - снова раздраженно сказала она, - Коля скажет только то, что он видел. Он, как я поняла из слов Рубцовой, прибежал после вас. Так?
  -Так.
  -Ну, вот, видите? Значит, только вы видели, кто напал первым? Вам и подтверждать.
  -Лена, - Курнаков на минуту запнулся.
  -Что? - спросила она таким тоном, что он понял, что сейчас все решится.
  -Лена, я не могу этого сделать.
  -Почему?
  - Я не видел, кто первый напал: ваши или парни из "Б", я видел только, как Савельев упал. Кто первый начал - я сказать не могу.
  -Вы точно видели? У вас же очки, - в ее тоне было уже презрение.
  - Я видел то, что я сейчас сказал.
  -Валера, - вдруг ее голос дрогнул, - если вы не скажете, что первыми напали те, Великая с Ольгой Викторовной меня просто съедят. На следующий год будет один девятый, у меня заберут моих, вы же знаете, - сказала она жалостным голосом.
  - Елена Владимировна, простите меня, я не могу.
  Она посмотрела на свой стол, взяла зачем-то какую-то книжку, бросила ее на стол.
  -Идите, Валерий Александрович, и больше ко мне в кабинет, - она осеклась, в голосе зазвучали слезы, - не заходите.
  
  Глава 30
  Старый вход
  
  Курнаков поднялся к себе в кабинет, открыл его, прошел к столу, машинально закрыл журнал, снова его открыл и сел перед своим столом.
  Дверь открылась, и показалось лицо Тани Рубцовой.
  -Валерий Александрович, можно?
  Курнаков сразу же изменил выражение лица, улыбнулся.
  -Входи.
  Таня зашла в кабинет и в нерешительности остановилась у дверей.
  -Валерий Александрович, у меня к вам дело.
  -Какое? - он снова открыл журнал.
  -Скажите, при съемках фильма могут так замаскировать здание, что входа не будет видно?
  При словах "при съемках фильма" Валерий Александрович сразу же отложил журнал.
  - А в чем дело? Почему тебя это интересует?
  -Понимаете, вчера утром я шла мимо нашей школы...
  
  Она описала все в подробностях, рассказала про длинные шинели, винтовки, про командиров. Только про бойца, который ей подмигнул, не сказала.
  -А самое странное, - сказала Таня, - что когда я посмотрела на нашу школу, то не увидела дверь, через которую мы входим. Вот поэтому я и спрашиваю - можно ли так замаскировать здание, что входа не будет видно.
  -Можно, - автоматически ответил Курнаков, затем почти полминуты смотрел на Таню, словно видел ее в первый раз. Вдруг спросил.
  -А ты не сфотографировала на телефон эту сцену?
  -У меня телефон без камеры, - сказала Таня, - а что, надо было сфотографировать?
  Курнаков быстро прошел к шкафу и достал альбом с изображением военной формы бойцов и офицеров Красной Армии времен Великой Отечественной войны.
  -Посмотри, - сказал он, - узнаешь их форму?
  Таня подошла к альбому. Там была открыта страница, на которой она сразу узнала и длинные шинели, и противогазные сумки, и винтовки.
  -Точно! - она обрадовалась, - вот такие на них и были.
  Он спросил ее про камеру и съемочную группу, уже понимая, какой получит ответ.
  После ее ответа посмотрел в окно. Что-то вырисовывалось.
  -Ты раньше их никогда здесь не видела?
  -Нет, только в кино, в кино видела, вот недавно был фильм.
  Стараясь не показывать своего удивления, он поблагодарил Таню за рассказ, обещал выяснить на студии, не было ли в их районе съемки. Может, она все-таки не заметила камеру, оператора. Деревья могли помешать, не увидела, может, они снимали с какого-нибудь этажа?
  Но когда Таня вышла, он быстро собрался и почти бегом поспешил вниз.
  Уже дежурил дядя Вася.
  Курнаков спросил, не было ли в школе чего-нибудь необычного в воскресенье.
  -Чего необычного? - спросил дядя Вася.
  -Может быть, фильм снимали? Бывает же такое?
  -Кино?
  -Ну да, кино.
  -Нет, в воскресенье школа заперта, никого не было.
  -А вы видели, что никто не входил? Сами видели?
  -А мне на что? Запер, а сам к себе ушел в каптерку, так что никто не мог войти. А у вас что, украли что-нибудь?
  
  Сразу после разговора с дядей Васей Валерий Александрович решил осмотреть корпус школы повнимательней.
  Выходя на двор, усыпанный тонкой порыжевшей листвой, под мелкий дождик, Курнаков вдруг подумал, что дверь, через которую он сейчас вышел на улицу, слишком мала.
  Он быстро вернулся в школу, к новому удивлению дядя Васи, что-то бросил ему на ходу и решил подтвердить свои предположения. Вестибюль, из которого неширокая лестница со старыми деревянными перилами убегала наверх, казалось, не таил в себе никаких секретов. Но глядя на лестницу, историк обратил внимание, что широкий ее марш заканчивался на уровне пола вестибюля, а дальше короткий узкий марш вел вниз, почти к подвалу, и подводил к невысокой металлической двери, которая и вела во двор.
  Курнаков опять вышел на улицу. Дождик кончился, было еще светло. Валерий Александрович оказался на пустом дворе, и здание всеми своими многочисленными окнами смотрело, казалось, на него.
  Он стал быстро соображать. Четырехэтажный корпус из красного кирпича состоял из главного здания и двух крыльев, выдвинутых в сторону двора. Курнаков пошел по периметру, налево: высокий цоколь, кирпичные бордюры, узкая лестница в подвал за металлической оградкой - все, как в любой школе, в том числе и в его собственной, в другом районе столицы. Осматривая другую сторону, выходившую на довольно запущенный сад, Валерий Александрович заметил, что в одном месте, выше уровня цоколя, на уровне первого этажа, кирпичи были светлее. Проведя мысленно линию этих кирпичей, он понял, что они образовывали нечто вроде входа, возможно, это был старый вход в школу. Так вот почему здание школы показалось ему на той фотографии странным. Школа сфотографирована со стороны прежнего входа. Надо проверить. Тут он отчетливо вспомнил рассказ Тани, и ему стало не по себе.
  
  Глава 31
  Савельев-старший
  
  Она почувствовала удар по машине, кажется, раньше, чем он произошел. Вздрогнула, нет, этого с ней не могло произойти, с кем угодно, но не с ней! Она же водит очень аккуратно, все соблюдает. Сначала выступили слезы от обиды, затем охватила паника - что делать?
  А к ней уже приближался парень в кожанке.
  Почти плача, она поставила автомат на парковку и выключила музыку, ставшую совершенно неуместной. Парень за окном что-то говорил, сильно жестикулируя. Она же только отъезжала, стараясь обойти этот проклятый троллейбус! Это маршрутка закрыла ей обзор.
  Надо позвонить Олегу, Срочно! А проклятая маршрутка стремительно унеслась.
  Елена Владимировна чуть-чуть спустила стекло.
  -Слепая что ли? - сразу донеслось до нее. Парень показывал рукой на свой автомобиль - но было уже темно, ничего не видно.
  -Тысяч на сорок, не меньше, - снова услышала она.
  Она закрыла окно.
  Автобус стал осторожно объезжать ее Мазду.
  
  - Олежек, миленький, я попала в аварию. Что? Нет, я порядке. На остановке, возле парка, из-за маршрутки, стала объезжать троллейбус. Да, кажется, у него ничего особенного, но он орет. Да, я сижу и не вылезаю. Хорошо. Когда? Жду, очень жду, я не знаю, что делать.
  Помоги, пожалуйста.
  
  Олег приехал буквально через десять минут, тут же вступил в деловые переговоры с парнем в кожанке, они вызвали дорожную автоинспекцию, стали осматривать сначала его машину - у него оказался серебристый "Опель". Она сидела и не вылезала. Понемногу стала успокаиваться.
  У "Опеля" была разбита левая фара, погнут передний бампер, сломано левое зеркало, потерт левый бок. "Мазда" получила удар в задний бампер, кажется, поврежден парктроник, разбит задний правый фонарь.
  
  Здание автоинспекции - длинный краснокирпичный корпус, был за высоким забором с охраной.
  Олег уверенно припарковал свою большую Черную Тойоту почти у ворот. Елена Владимировна долго выбирала место, руки слегка дрожали. Наконец, Олег сел на водительское место и помог ей припарковаться.
  В длинном коридоре было очень много народу - почти сплошь мужчины, с сумками-барсетками, с бумагами в руках, они переписывали с образцов, висящих на стенах, заявления, тихо переговаривались. Иногда по коридору быстро проносились молоденькие девушки в темно-синих кителях и юбках, с папками в руках, и исчезали в каком-нибудь кабинете. Мужчины провожали их долгими взглядами и снова писали.
  -Нам сюда, - показал на дверь кабинета Олег, быстро вошел, не обращая внимания на других мужчин, закрыл за собой дверь.
  На двери было написано - майор Савельев Д. Н.
  Это был отец злополучного Савельева.
  
  Олег вышел довольно скоро.
  -Не волнуйся, все в порядке, скоро войдешь. Главное - рассказывай все, как есть. Не забудь про маршрутку. Они маршруток не любят, знают, что из-за них куча аварий.
  Схему я сейчас сам нарисую, а ты подпишешь.
  Олег быстро и красиво нарисовал схему аварии. Указал автобус, из-за которого выезжала "Мазда" и показал, как маршрутка закрыла ей обзор.
  Несколько человек с интересом наклонились посмотреть его схему, стали расспрашивать. Олег все охотно пояснял. Мужчины с интересом смотрели на Елену Владимировну. Она чувствовала себя так, словно на ней не было одежды.
  
  Дверь распахнулась, и из нее вышел крутолобый, плотный человек, с красным лицом, в форме, которая распиралась от его плоти. Он недовольно посмотрел на тех, кто находился в коридоре. Все притихли.
  
  -Знает или еще не знает? - спрашивала себя Елена Владимировна. На родительские собрания Савельев никогда не приходил, приходила его жена - женщина крикливая, неприятная. Позвонил или не позвонил Влад своему отцу?
  Ей вдруг стало смешно, и она даже улыбнулась.
  -Ты чего? - спросил Олег.
  -Это же сцена из Достоевского, вторая часть "Преступления и наказания". Раскольников в полиции, он все время терзается вопросом, знают или нет про его преступление? Неприятная ситуация. Теперь я ее, кажется, уяснила в полной мере.
  -А что за преступление ты совершила?- удивился Олег, - пусть этот парень из "Опеля" волнуется. Он в тебя въехал, а не ты в него.
  -Я тебе еще не рассказала, это у меня не первая неприятность за день.
  Елена Владимировна вкратце рассказала про сцену на уроке.
  -Ну и день рождения у тебя выдался! - Олег даже головой покачал.
  -И это еще не все.
  -А что еще?
  -Мама.
  -Давление?
  -Да.
  - Надо к Эдуарду Николаевичу обратиться, вот разделаемся с твоей машиной, и я позвоню ему непременно.
  -И как мы с ней разделаемся?
  - Вове позвоню.
  -Лазуткину?
  -Да.
  -Хорошо бы поскорей.
  -Не волнуйся, все под контролем. Вова починит твою Мазду. Будет как новенькая, мы тебе еще защиту картера поставим.
  Дверь снова открылась.
  - Касатонова! Заходи, - раздался громкий бас.
  
  В комнате было два стола. За одним сидел черноволосый, с небольшими усами, человек в кителе. Он оторвался от бумаг и посмотрел на Елену Владимировну, как на досадную помеху.
  За другим сидел сам Савельев - насупленный, с большой красной лысиной, он писал и не посмотрел на вошедшую.
  -Вам к майору Савельеву, - сказал черноусый и продолжил писать.
  - Сюда, - пробасил Савельев, не отрываясь, - что там у вас?
  -Авария, - пролепетала Елена Владимировна.
  -Здесь у всех авария, - снова пробасил Савельев. - Где, в каком именно месте, кто участники, есть ли свидетели, есть ли пострадавшие, вызывали ли Скорую помощь?
  От этих слов Елене Владимировне стало не по себе.
  Она протянула схему. Савельев взял ее, гмыкнул, стал изучать. Вдруг взглянул на Елену Владимировну. Елена Владимировна покраснела.
  -Так, Касатонова, дело ясное, - сказал Савельев.
  Вдруг раздалась трель мобильного телефона у майора на столе. Он взял трубку.
  -Что? Что там у тебя стряслось? Какая драка?
  Елена Владимировна обмерла.
  - Девятый "А"? А причем тут девятый "А"? Что? Не понял. В травмпункт обращался?
  Бумагу составили? Матери сказал?
  Елене Владимировне показалось, что она стоит на чем-то нестерпимо горячем.
  Вдруг Савельев снова быстро взглянул на Елену Владимировну.
  -Идите, - недовольно бросил он.
  Конца разговора по мобильному Елена Владимировна уже не слышала, на ватных ногах она вышла из кабинета.
  -Ну вот, - Олег сиял, - все нормально, - пошли.
  
  Глава 32
  Последний подарок
  
  Егор сидел перед монитором и все не включал его. Надо будет объясняться с отцом. Вот тебе и подарок!
  Прошло, наверное, полчаса, наконец, он коснулся кнопки на левой стенке компьютера и ввел пароль в засветившееся окошко.
  На экране все так же полз огромный королевский Тигр, застыв при взятии какого-то холма.
  Вошел в сеть, сообщений не было. Вяло пострелял в танки, звук стал раздражать, и Егор вырубил его довольно резким движением, так что мышка даже стала пульсировать красной кнопкой. Вяло выключил комп, дождался, пока лампочка мигнет.
  
  В дверь постучали. Вошел отец, он достал из пакета какую-то книжку и протянул Егору.
  -Вот, ты просил, нашел на старой квартире.
  Этот был толстый том с серой обложкой и серебристым трафаретным портретом.
  
  
  Глава 33
  У окна
  
  Таня вернулась домой, пошла на кухню и вымыла посуду. Темнело, она не зажигала света. Потом налила деду стакан молока и сварила кашу, зашла к нему в комнату, поставила на столик приготовленную еду и тихо вышла из комнаты.
  В своей комнате она постояла перед своим столом, совсем стемнело. Таня подошла к окну и повернула ручку, затем резко дернула окно на себя. Холодный ветер сразу ворвался в комнату, захлопал занавеской, пробрал Таню до костей. Она стояла перед низким краем - впереди была чернота, где-то мелькали золотистые огоньки. Таня стояла и ни о чем не думала. Ее слегка трясло, но холода она уже не чувствовала.
  То, что произошло дальше, она понять не смогла.
  
  Она упала на снег, прижимаясь к нему всем телом, инстинктивно пригнув голову, ушанка слетела, был октябрь, но повсюду уже лежал снег. Зеленая сумка на боку была в снегу, Таня стряхнула снег, подобрала шапку, надела ее и тогда услышала этот голос.
  -Сестричка, сестричка!
  Она поползла на голос, полы шинели все время загибались, снег набивался в сапоги.
  Молоденький боец тяжело дышал, она сразу увидела, что у него разворочен бок, правая рука висит плетью. Он лежал на спине, неловко подвернув под себя ноги. Винтовка с примкнутым штыком, вся в снегу, валялась поодаль, брезентовый ремень змеился по снегу. Таня схватила ремень, притянула к себе винтовку - оружие нужно было взять обязательно. А боец дышал уже прерывисто, тяжело, с всхлипами. Она быстро открыла сумку, достала длинный перевязочный пакет, с треском разорвала упаковку и стала быстро разматывать конец бинта. Боец дышал все медленнее, он стал задыхаться. Таня приподняла его голову, подложив ушанку и вдруг увидела, что глаза бойца стали стекленеть, светлеть. Схватила запястье его левой руки - пульс не прощупывался. Она вытащила из кармана круглое зеркальце и поднесла ко рту бойца. Она знала, что хотела увидеть: пусть хотя бы слабый дымок испарины. Зеркальце осталось ясным. Почему-то тронула заиндевевшие ресницы - реакции не было. Из раны на развороченную шинель, из которой выбивались куски ватина, выступала кровь, полы таниной шинели тоже замочило. Вокруг никого не было. Впереди чернел какой-то лесок. Таня вгляделась в черты бойца и вдруг вскрикнула. Детские черты, припухлые губы бойца были ей знакомы.
  Дядя Леша, - прошептала Таня.
  
  Она стояла все там же, у открытого окна. Ветер продолжал трепать занавеску и громко ею хлопать.
  Таня резко захлопнула окно, задернула занавеску, легла на кровать и заплакала.
  Раздался звонок.
  Таня вскочила, быстро вытерла слезы и пошла в прихожую. Взглянула в глазок и открыла дверь.
  На пороге стоял Максим с огромным букетом роз.
  
  
  
  
  Часть III
  
  Глава 34
  Знакомое лицо
  
  Дома Курнаков снова и снова всматривался в снимок, где его молодой дед был снят рядом с приятелями, а рядом стоял высокий подтянутый летчик.
  И вдруг перед глазами встала фотография в музее - та, на которой были четыре человека в меховых комбинезонах, которые что-то обсуждали, а один жестикулировал, вероятно, показывая траекторию полета какого-то воздушного судна.
  
  Валера позвонил Георгию Михайловичу и попросил разрешения снова прийти в заводской музей. Георгий Михайлович болел, но обещал помочь.
  Курнаков приготовил запрос на бывшего военрука Сухарева Николая Васильевича в военный архив. Затем нашел телефон приятеля, который после института стал консультантом по историческим сериалам на одной из самых крупных студий.
  -Что? Съемки в Железнодорожном районе? Где еще? Под Москвой? Какое направление? По какой дороге? Понятно. Как это узнать? Вообще-то это информация, которую никто не торопиться обнародовать. Какой, говоришь, должны снимать фильм? Осень сорок первого? Тема востребованная. Знаю несколько съемочных групп, которые этим занялись. Попробую выяснить
  
  Вечером позвонил Георгий Михайлович.
  -Договорился, завтра к четырем подходите. А я, как видите, не могу, вы уж извините старика.
  
  После бурных событий вчерашнего дня девятый "А" был похож на потревоженный муравейник, юноши и девушки ходили с загадочным видом, шептались. Несколько раз пробежала Елена Прекрасная, даже не взглянув в сторону Курнакова.
  Уроки шли потоком, но без эксцессов. Мелькали классы, лица, темы: экономические реформы, первая оттепель, первая мировая.
  В учительской уже как само собой разумеющееся было объявлено, что Белецкая получила отставку, и все ожидают настоящего столкновения двух девиц. На секунду забежала Елена Прекрасная. Ее обрадовали вестью про Белецкую, она выслушала невнимательно и быстро вышла.
  -Хазин подошел к Курнакову.
  -Каковы ваши поиски, Валера, что нарыли? Копей царя Соломона не открыли?
  -Нет, не открыл, а кое-что любопытное нашел. Но расскажу позже.
  -А что с нашей Еленой Прекрасной? Парис бросил возлюбленную? Троя взята?
  -Троя взята уже более девяти тысяч лет назад, - серьезно ответил Курнаков.
  -Вы полагаете? - удивился его тону Хазин, - и это вас расстраивает?
  -Мужественные защитники всегда вызывают уважение, - ответил Валера.
  -Я вижу, что вы нашли книжку афоризмов, - усмехнулся Хазин. - Вы знаете, что мы скоро покинем это столь полюбившееся место?
  Курнаков кивнул.
  -Спешите нарыть что-либо побыстрей. Интеллектуалы скоро будут всем на пятки наступать. Кстати, эта холеная дама была у Екатерины Великой и жаловалась на то, что наша школа вторгается на ее территорию. Так что вам туда больше дороги нет.
  
  Валерий Александрович спускался с лестницы, навстречу ему шла библиотекарь Светлана Васильевна и на ходу пересчитывала учебники в невероятно высокой стопке, которую нес, прижимая к себе старшеклассник. Другой, с такой же стопкой, шел сзади, Все трое спускались на первый.
  -Валерий Александрович, - Светлана Васильевна остановилась, остановились и оба старшеклассника. - Я кое-что для вас нашла.
  -Что? - Курнаков сам остановился прямо посреди марша лестницы.
  -Да я совсем забыла. У меня дома хранилось несколько бумаг Николая Васильевича, он мне их передал, когда вопрос с переездом из этого здания уже был решен, незадолго до смерти.
  Старшеклассники безучастно, как египетские статуи, застыли со стопками учебников.
  -А что в этих бумагах?
  -Кажется, чьи-то воспоминания. Ему многие писали.
  -Много бумаг? - с все возрастающим интересом спросил Валерий Александрович.
  -Да не сказать, чтобы много. Тоненькая совсем папочка. Я вам принесу ее. Пойдемте, ребятки.
  Валерий Александрович поблагодарил и поспешил по лестнице к себе.
  
  
  В музее он сразу пошел к тому стенду, на котором были засняты многочисленные военные: простые бойцы, офицеры в шинелях и фуражках, моряки, летчики.
  Он остановился перед стендом. Затем достал из сумки конверт с маленькой фотографией.
  В одном из четырех летчиков, которые слушали отчаянно жестикулирующего товарища, он увидел те же черты лица, ту же позу - полуповорот головы вправо, как на снимке отца.
  Под фотографией было набрано мелким шрифтом. Участники налета на Берлин в августе сорок первого года: командир экипажа капитан А. М. Шаронов, помощник командира старший лейтенант В. Н. Осокин, штурман лейтенант Б. В. Смолянинов, бортстрелок старший сержант В. М. Симаков.
  Но кто из них В. М. Симаков? Фамилии под снимком шли в порядке убывания званий, а на фотографии они могли стоять в любом порядке. Кто же из них Симаков В. М?
  
  Дома Курнаков снова раскрыл папку Николая Васильевича и снимок выпускников сорок первого года. В составленном им списке имен фамилии Симаков не значилось
  
  
  Глава 35
  Семен Карнаухов
  
  После службы в Красной армии, когда уже прошла первая волна массовой демобилизации, Степан Карнаухов к себе в деревню под Тулой не вернулся. Из писем родных он знал, что в деревне заправляет всем бывший балтийский матрос, угрожает наганом, решил прямо посреди деревни вырыть пруд, чтобы вспоминать прежнюю расчудесную службу. Хлеб же у мужиков выгребают подчистую, мужики, такие же бывшие красноармейцы, как Степан, из тех, кто вернулся по первой мобилизации, еще весной, подались в леса.
  
   Окна в вагоне были выбиты, и сильный сентябрьский ветер со свистом влетал в окно. В вагоне ехали мужики из-под Орла, Белгорода, Тулы, Калуги, Ельца. Вот уже год как можно было торговать хлебом, закупать в городе железные изделия. Было много демобилизованных, женщин с детьми и без детей, ехавших в Москву искать пропитания.
  Мужики обсуждали, где в Москве купить семена, книжечку про пчеловодство, посмотреть племенной скот, но больше всего интересовались, как можно устроиться в городе. У кого не было родни, собирались искать Дом крестьянина, открытый пять месяцев назад в каком-то переулке где-то в районе Мясницкой, что там есть столовая, где дают обед из двух блюд, имеется и баня. Но никто не знал, где искать этот переулок и Мясницкую. Один из ехавших на нижней полке, в картузе, теплом полушубке, прислушивался к разговорам бородачей.
  -Эх, вы, - сказал он, как будто ни к кому не обращаясь, - Мясницкая улица важная, там дома каменные, трактиров много.
  -А ты что ж, бывал там? - с недоверием спросили мужики.
  -Бывал, я в городе считай с самой Германской, получил контузию в Галиции, - и полная отставка. Устроился на электрическую станцию работать, в Милютинском переулке, аккурат возле этой самой Мясницкой.
  -Ишь ты, - с завистью говорили мужики.
  -А ты, милый человек и на трамвае ездил?
  - Еще бы, почти ежедневно.
  -Небось накладно?
  А то! 8 копеечек станция.
  Мужики ахнули, закачали головами. Стали перешептываться.
  -А можно зараз две станции, тогда 14 копеек.
  Мужики снова закачали головами.
  -А ежели без денег? - спросил один, с редкой бороденкой.
  -Без билета, что ли? - пассажир в полушубке засмеялся. - Тогда штрафт, с самого февраля так - рубль.
  -Рубль! - третий раз ахнули мужики.
  -А ежели зазевался - прощайся со своим скарбом.
  -Это как же? - снова спросил мужичок с редкой бороденкой.
  -Воры, все унести могут, особливо, если толпа в трамвай лезет, тут береги карман, дядя, это тебе не деревня.
  Через некоторое время деревенские уже угощали москвича солеными огурцами с припасенным куском ситного, жадно слушали про столицу, выясняли, куда устроиться на работу.
  Человек в полушубке предупредил, что в Доме крестьянина может не оказаться мест, надо заранее узнать.
  -Это как же? - заинтересовались мужики.
  -Позвонить надо, прямо с Курского вокзала.
  -Позвонить? - мужики стали перешептываться.
  -Обязательно надо. Один разговор - десять копеек.
  Снова перешептывания, качание головами.
  
  А Степан курил самокрутку, глядел на проплывающие за окном темно-желтые, с багряными островками, серпуховские леса, пруды, то и дело попадавшиеся по дороге, на речки с потемневшей водой, проносящиеся под мостами.
  В придорожных селах, в огородах, женщины копали картошку, на полях сажали озимые. По совету друга, такого же рядового красноармейца - Василия Рубцова, демобилизовавшегося раньше Карнаухова, по застарелому, как было указано в бумаге, ранению, еще летом прошлого года, Степан решил тоже обустроиться поближе к столице.
  Был Василий, как и Степан 98 года рождения и призыва 20 года, до службы проживал под Москвой, в поселке, рядом с Московско-Курской железной дорогой, вместе с отцом работал в железнодорожных мастерских, имел неплохой заработок.
  
  Поздней осенью, сырой и туманной, в суконной шинели с малиновыми клапанами и в островерхом шлеме с потемневшей звездой, в обмотках и ботинках, выданных в последний год службы, Карнаухов оказался под деревянным навесом небольшой станции.
  Когда состав загудел, давая знать, что приближается к остановке, и снизил скорость, слева поплыла каменная длинная площадка перрона, и несколько человек с мешками, уже толпились в прокуренном тамбуре.
  -А чего это на энтой стороне? - зашумел мужичок в рваном треухе и телогрейке.
  -Давай, давай, - напирали сзади, - значит, путя на другой разобраны или еще что, значит, на энту и прыгай.
  Мужик прыгнул на перрон, за ним высыпало еще человек восемь, подхватили свои мешки, следом за ними спрыгнул и Степан, а поезд уже набирал скорость.
  
  В вещмешке у Карнаухова лежала пара нательного белья, полкило ржаных сухарей, несколько вяленых селедок, завернутых в промасленную бумагу, соль в тряпице, три коробка спичек - вся месячная норма, и две пачки махорки. Часть махорки Рубцов пересыпал в кисет, а в карман шинели положил один коробок спичек.
  Было еще в вещмешке полкаравая ржаного хлеба. Его он выменял на третью пачку махорки.
  Выдали еще две книжечки в красных обложках, чтобы агитировать за Советскую власть в деревне. Василий решил их сохранить - бумага была дорога. Первую страничку книжечки Василий скурил еще в поезде, прикрывая тлеющий на ветру огонек ладонью.
  
  Мужики, сошедшие вместе со Степаном, разбрелись, наверное, знали дорогу. Степан огляделся: прямо за перроном, где-то далеко, виднелось какое-то поселение, а на той стороне, где состав должен был остановиться, за уносящимися влево и вправо путями, рос уже наполовину облетевший палисадник, черный и густой, и за ним ничего не было видно.
  Василий решил идти вдоль путей, найти место, где их удобнее перейти, миновал перрон и пошел по насыпи.
  За перроном открылись ветки отводных путей, здесь стояли, замерев, неисправные паровозы, вагоны, несколько наполовину сожженых, еще дальше, у длинного каменного пакгауза была видна платформа с углем.
  Там кто-то копошился, наверное, сгружали уголь.
  -Станция-то узловая, - сразу понял Карнаухов, - пойду к мужикам, у них и расспрошу, где поселок.
  Перейдя через две ветки, он направился к далекому пакгаузу. Туман стлался низко, было зябко и сыро. Шинель не спасала. Сунув руки в глубокие карманы, надвинув козырек шлема пониже на лоб, Степан поспешил.
  Навстречу из тумана вышел человек. Был он в черной спецовке, фуражке с поблескивающими молоточками на околыше и с большим гаечным ключом в руке.
  Степан достал из кармана шинели бумажку, на которой приятель нацарапал адрес перед демобилизацией, показал железнодорожнику. Тот, посмотрев на бумажку, объяснил, что Степану нужно у деревни, - вон там, - указал свободной рукой железнодорожник, - перейти по мосту пути, а потом спросил, куда направляется красноармеец.
  -К Рубцову, Ваське? Петра Савельича сынку? Да это же наш, деповский, они с отцом, в мастерских работают, а ты, паря, Васькин дружок выходит?
  -Дружок, - Карнаухов спрятал адрес в карман.
  - На побывку или вчистую?
  -Вчистую.
  -Да, нынче вашего брата, который из армии, много в город едет, не хочет народ в деревню, норовит поближе к городу. Оно и понятно, тут прокормиться легче. Опять же, работу найти можно.
  -Вот и я насчет работы, - Степан достал кисет, заготовленную бумажку, свернул цигарку и протянул железнодорожнику.
  -Благодарствуем, ну что ж, насчет работы это вы с Васькой, что ли, обмозговали?
  -С ним, - Степан осторожно насыпал из кисета на вторую бумажку ровной дорожкой махорку, завернул, послюнявил. Затем вытащил один коробок спичек. Чиркнул толстой спичкой о серую стенку коробка, прикрыл слабое пламя широкой ладонью, протянул железнодорожнику. Тот закурил, взяв цигарку щепотью, посмотрел куда-то вперед.
  - Работу найти можно, транспорт, видишь, стоит, - показал на боковой сортировочный путь, где застыл похожий на допотопное чудовище паровоз.
  Степан кивнул.
  - А что ты, паря, делать можешь, до войны какую профессию имел?
  -Кузнецом в деревне работал.
  -Кузнецом? Это хорошо. Кузнецы нам как раз требуются. Ты вот что, паря, скажешь Ваське и отцу его, Петру Савельичу, чтобы свел тебя к Афанасию Кузьмичу, ко мне то есть, в кузнечный, там покумекаем, работу тебе найдем.
  
  С моста открылась яркая картина - в одну и в другую сторону убегали, стальные нити: змеились, сбегались, расходились. Видно было депо под двускатной крышей, маленький, казавшийся игрушечным деревянный навес станции, длинные пакгаузы. Справа показались выплывавшие из тумана и казавшиеся небесным чудом купола какого-то монастыря, слева, за путями, где-то далеко - угадывалось деревянное строение церкви с одним куполом - туда и нужно было идти Степану.
  
  
  Рубцовы жили в деревянном доме, на собственном участке, с несколькими постройками, огородом и сараем, в котором и решили разместить Карнаухова.
  Поначалу, в первые дни Петр Савельевич немного ворчал, но когда увидел, как Степан ловко орудует топором, заготавливая дрова на зиму, как чинит прохудившееся ведро, клепает железную кровать, смирился. Тем более гость собирался сразу же устроиться на работу и не грозил стать лишним ртом.
  А мать Василия, маленькая тихая женщина, повязанная платком по-бабьи, подавая на стол горячие щи из затирки с листами капусты, только утирала концом платка слезу, вспоминая о чем-то своем.
  Степан достал из вещмешка и положил на стол хлеб. Петр Савельевич взял, покрутил в руках, понюхал.
  - Довольствие?
  - На махру поменял.
  -Мука не чистая.
  Мать посмотрела на хлеб.
  -Хлеб опять подорожал, - сказала она как бы про себя. - На базаре у станции по сорок пять копеек.
  Отец ничего не сказал, достал из шкафчика и поставил на стол бутылку "Зубовки".
  Бойкая черноглазая Наталья, вытиравшая деревянные ложки чистым полотенцем, исподволь поглядывала на красноармейца в такой же, как у брата суконной гимнастерке.
  За столом ели молча, поочередно опуская ложки в дымящийся котелок.
  
  После обеда мать собрала мужчинам узелок, положив в него несколько картофелин, три ломтя ржаного хлеба, соленые огурцы и пошла с Натальей на огород копать оставшуюся картошку.
  Петр Савельевич собрался с сыном и гостем идти в мастерские.
  
  Вскоре Степан пообвыкся, стал в Кузнечном цеху при железнодорожных мастерских незаменимым работником. Поселок был обычным, здесь, как и всюду под Москвой, сеяли рожь, пшеницу, овес, пшено, гречиху, сажали картошку, капусту. Из птицы держали гусей, уток, кур. Имели и скотину: коз, свиней и, конечно, коров.
  
  Через год, на Покров, сыграли свадьбу, через положенные девять месяцев Наталья родила первенца. Назвали мальчика Мишкой, в честь степанова отца.
  
  
  Глава 36
  Последние дни в старой школе
  
  В четверг только и разговоров было, что о состоявшейся вчера драке между Французовой и Белецкой. Драка состоялась сразу после уроков. Но охранник Коля успел вовремя, когда увидел, что за угол школы свернула группа учеников девятого класса, возбужденная, шумная. Коля прибежал как раз тогда, когда Белецкая порвала рукав бордовой куртки Французовой. Неля ударила ее сумкой по голове, но промахнулась и чуть не упала. В эту минуту и пострадала ее куртка.
  Через пять минут Екатерина Великая уже знала о драке и вызвала к себе Елену Владимировну.
  
  Валерий Александрович спешил к Светлане Васильевне. Но той на месте не оказалось. Маленькое помещение было уже заперто.
  -Валера, теперь уже точно - все: с этим зданием, можно сказать, покончено, - сказал Хазин, выходя вместе с Курнаковым из школы.
  - Когда переезд?
  Все вызваны на работу в священный для иудеев день - субботу.
  -И вы?
  - Я переезжаю индивидуально, завтра, после уроков.
  
  Снова начались суматошные дни. А Светлана Васильевна, оказывается, заболела.
  И Курнаков все гадал, что же могло быть в тоненькой папочке, которую он еще не получил.
  Когда в следующий понедельник учителя и ученики заходили в отремонтированное здание обычной типовой, выстроенной самолетиком школы, у всех было такое чувство, будто они вернулись домой после долгой разлуки, и вот с удивлением замечают, как все здесь без них изменилось, стало каким-то другим, непривычным.
  Только Валерий Александрович Курнаков не мог разделить этого чувства. Он уже привык к краснокирпичному четырехэтажному корпусу, к его тайнам. Ему казалось, что он остановился на полпути, что ключ от этих тайн у него просто-напросто забрали.
  
  Вечером позвонил приятель - консультант на съемках исторических картин.
  -Старик, никаких съемок в названных тобой районах не проводилось. Узнал с огромными трудностями. С тебя коньяк.
  Курнакову показалось, что он был в каком-то сне, и теперь пришлось проснуться.
  
  В пятницу, в конце недели, прожитой в новой во всех смыслах школе, вернулась библиотекарь.
  Курнаков поспешил к ней.
  Когда он вошел в библиотеку, его поразило светлое помещение, его обширность, множество стеллажей. Перед глазами все еще стояли маленькие комнатки бывшей подсобки и помещение за дверью, обитой черным дерматином.
  -Вот, - сказала Светлана Васильевна, быстро считая стопку каких-то новых книг в кожаных коричневых переплетах. - раз - два -три -прихворнула - четыре -пять -шесть, -
  Двух не хватает. А вы, Валерий Александрович, не за учебниками, нет? А! Наверное, за той папочкой? Нет, я все помню, я не забыла, несмотря на болезнь, не забыла, вот она.
  Светлана Васильевна оставила книги, прошла к себе за перегородку и протянула Валерию Александровичу тоненькую серую картонную папочку.
  
  Глава 37
  Николай Васильевич
  
  В папочке не оказалось ни одной фотографии. Здесь лежали несколько открыток и десять исписанных разным почерком листочков. Шесть из них были написаны одним почерком, а четыре - другим.
  
  Николай Васильевич Сухарев проработал в этой школе без малого сорок лет. Пришел он сюда, когда она еще была мужской, почти сразу после войны, с которой вернулся почти мальчишкой, с двумя нашивками младшего сержанта, одной желтой нашивкой на груди и тремя медалями - за взятие Будапешта, за взятие Вены и знаменитой, с профилем вождя "Наше дело правое...".
  
  Ранение в ногу Коля Сухарев получил в апреле сорок пятого, недалеко от Имперского моста, куда их батальон кинули на помощь Дунайской флотилии, выбросившей десант моряков по обе стороны реки. С бронекатера, в тумане уткнувшегося в бык посередине моста, человек пятнадцать моряков сумели по опорам взобраться наверх со связками гранат и внезапно вступить в бой. Радист срочно сообщил: "Моряки захватили мост". Но тут немцы уже пришли в себя. Закипела жаркая схватка, почти все десантники погибли, кто остался в живых - получил тяжелые ранения.
  Ничего этого тогда Коля Сухарев не знал, а узнал много лет спустя, читая воспоминания участников операции по захвату Имперского моста.
  
  А тогда стоял густой туман, и в этом тумане командование бросило на помощь десанту подкрепление. По обеим берегам Дуная начался бой.
  К моменту, когда батальон стрелкового полка гвардейской стрелковой дивизии бросился к предмостным укреплениям, вокруг все гремело: немцы стреляли с левого берега по наступавшим из самоходок, крупнокалиберных пулеметов, танков. А с чердаков на улицах правого берега били снайперы, огонь велся и из дотов. У предмостных укреплений, уже захваченных десантом, асфальт ковром устилали стреляные гильзы.
  
  Коля представлял себе Дунай небесно-голубым, по фильму "Большой вальс", но когда он в составе роты своего стрелкового батальона вместе со всеми выбежал из-за разрушенного дома на улицу, шедшую прямо к высоким стальным опорам моста, круто уходившим вверх, как горки в Парке Культуры, впереди открылась на мгновение какая-то мутная болотная полоса.
  -Это Дунай? - успел подумать Коля, рядом тенькнула пуля, выбила искру об асфальт, срикошетила в стену дома и ранила солдата, к которому тут же бросилась санинструктор.
  Коля упал на асфальт, звонко стукнула винтовка, вжался, хотелось превратиться в точку.
  -С крыши бьет! - крикнул кто-то.
  Над головой засвистело - ударили наши 82-х миллиметровые батальонные минометы. Затем ухнула артиллерия.
  -Вперед! - закричал ротный.
  Коля поднялся, сжимая винтовку правой, подхватил ее за цевье левой рукой, рядом кто-то тяжело упал и перевернулся, распахнулась пола шинели, и открылись яловые сапоги. Запрокинулась голова с намокшей прядью на лбу. Рядом валялась откатившаяся фуражка.
  -Ротный, - успел подумать Коля, снова рядом тенькнуло, и он бросился вперед, спеша преодолеть участок, обстреливаемый снайпером - впереди было укрытие - огромная деревянная катушка с кабелем, обрубленный конец которого вился по асфальту. На бегу понял, что это немецкие саперы ставили мины, соединенные электрическим кабелем.
  - Только добежать, спрятаться за катушку, - он рванул еще сильнее, и тут на бегу подвернул ногу, упал на правый бок, выбросив в сторону правую руку с винтовкой. Оружие снова звякнуло об асфальт, и он всем телом навалился на подвернутую правую руку, в которой был зажат брезентовый ремень. Левая растопыренной ладонью лежала на каких-то выпуклостях и стальных цилиндриках, вероятно, это гильзы - мелькнуло в голове, - их тут так много. Стал вытаскивать правую руку, стремясь освободить ремень и подтащить за него к себе винтовку, чуть поднялся на локте и тут увидел, что по земле, под правой полой шинели, расплывается темная густая кровь и сразу ощутил, как боль сверлом входит в правое бедро. Правая рука подсеклась, и он снова навалился на нее телом. Стараясь заглушить резкую боль, инстинктивно сжался в комок, потянул ногу к себе. Нога не слушалась, была как чужая, похожая на тяжелое бревно, которое надо было непременно волочить. Впереди гремело, ухало, он еще раз потянул ногу к себе, нужно было отпустить ремень винтовки и попытаться за штанину правой рукой подтянуть ногу. Не получалось, попытался сделать то же самое левой, но не хватало силы. Решил подтянуть к себе оружие, и освобожденной рукой все-таки подтянуть ногу и посмотреть на рану. Под полой шинели стало мокро, боль стала бить толчками, иногда казалось, что сейчас она пройдет, но боль наваливалась с новой силой. Казалось, что в ноге образовалась дыра, оттуда исходит что-то тянущее, нестерпимое.
  
  Санинструктор Касимов на бегу увидел, как впереди справа, метрах в ста от него, упал на колени, затем на правый бок и перевернулся ротный, разбросав руки. Сомнений не было - убит. Но Касимов бросился к упавшему, приложил ухо к груди, схватил безжизненно висевшую кисть, хотя краем глаза уже видел красное пятно выходного отверстия на груди. Снайпер стрелял в спину наступавшим.
  Махнув рукой подбежавшему младшему сержанту Акимовой, чтобы та вызывала санитаров, Касимов впереди заметил, как какой-то боец, на ходу, потерял равновесие и завалился на правый бок. Тело бойца немного дергалось.
  - Тоже убит, - решил Касимов, но упавший боец явно подавал признаки жизни, видно было, что он пытается изменить свое положение.
  Касимов побежал к бойцу, но откуда-то спереди, с другого берега, сильными толчками, прессуя воздух, заработал крупнокалиберный пулемет, и Касимов не смог сразу подобраться к раненому.
  А раненый, - теперь Касимов явно это видел - продолжал шевелиться.
  -Успеть! - стучало в голове Касимова, - если не в живот, а при ранении в живот боец, скорее всего, не смог бы так завалиться набок, можно перевязать и спасти. Вокруг, казалось, гремел сам воздух, начиненный смертоносным железом.
  Снова бросок вперед, пулемет уже не работал.
  
  В госпитале Коля оказался в палате, где среди других раненных лежало несколько морячков. Один, совсем молоденький, через койку от Касимова, с перевязанной головой, - осколок задел голову - особенно запомнился. У него было еще ранение плеча и спины. Но морячок улыбался одними губами, просил курить. И двое других - оказалось из той же Дунайской флотилии, - они вместе с морячком были единственными, кто остался в живых после десанта на мост, - вставляли ему в губы зажженную сигарету, из-за чего страшно ругался военврач.
  Морячку зашивали раны суровыми нитками, а наркоз его не брал, пришлось наливать целый стакан спирта - запах мгновенно разнесся по палатам.
  К морякам приходил кавторанг, на синем кителе два Ордена Красного знамени, Красная звезда. Ординарец кавторанга положил на тумбочку рядом с израненным морячком плитку немецкого шоколада, лимоны, яблоки. Досталось по кусочку всем в палате.
  А имени морячка Коля не запомнил, кажется, приятели называли его Жоркой.
  
  Через два года младший лейтенант Николай Сухарев, служивший в столице, в увольнительную пошел в "Художественный" смотреть первую серию "Молодой гвардии".
  И каково же было его изумление, когда через десять минут после начала фильма он увидел на экране в роли одного из молодогвардейцев того самого морячка - только он теперь был в лихо заломленной кепке, из-под которой выбивался русый чуб.
  А потом Николай Степанович уже смотрел все фильмы, в которых играл прославленный артист: и "Адмирала Ушакова", и "Жестокость", и "Они были первыми" и, конечно, "Офицеров", в которых он и увидел в одной сцене два отверстия в спине от тех самых ран, и чуть не закричал, потому что ему показалось, что зал наполнился едким запахом спирта.
  
  Был Николай Степанович прямолинеен, строг, любил дисциплину и точность в ответах, голос имел зычный - командирский, на праздники надевал парадный китель, украсившийся после войны еще несколькими юбилейными медалями.
  
  Глава 38
  Виталий Симаков
  
   Из глубины воздушного океана вынырнул мощный, покрашенный в защитный цвет, двухмоторный самолет, похожий на сильную хищную рыбу, весь облитый струями воздуха, с распластанными крыльями. Закругленный фонарь кабины штурмана устремлен вперед, за кабиной видна башенная турель со стволом пулемета. Хвост и фюзеляж с красными звездами в белой окантовке.
  
  Виталий Симаков никогда в сорок первой школе не учился, хотя родился в этих местах, работал до войны на заводе и ходил на танцы в клуб железнодорожников.
  Родился он в 19 году в семье мастера железнодорожных мастерских, школу закончил в 38 и пошел работать на завод, в который к тому времени превратились мастерские.
  
  С Варей они познакомились на танцах в клубе, когда работал на заводе, а она училась в восьмом классе. Выяснилось, что этот спортивного вида юноша отлично танцует. Виталий, подтянутый, в белой рубашке, в новеньком сером в полоску пиджаке, за которым он специально ездил в столицу, поднимался по лестнице.
  -Симаков! - крепкий паренек в светлой рубашке первый протянул приятелю руку. Друга Виталий уважал - тот собирался сразу после школы в летное училище, а Виталию отец сказал - на завод! А он, Виталий, занимался бегом, плаванием, прыгал с вышки в столице в Парке культуры. Ладно, вот исполнится нужный возраст, пойдет в армию, глядишь, - и попросится в авиацию.
  Виталий пожал руку приятелю, пожал руки двум другим - Коле Румянцеву и Алексею Рубцову.
  Из-за двери, наполовину закрытой тяжелым бардовым занавесом с желтыми кистями, приглушенно раздавалась веселая музыка. Там, вероятно, поставили на сцену патефон и крутили любимые пластинки. Дверь распахнулась, и из нее выпорхнула целая стайка девушек в коричневых платьях с белыми фартуками.
  -Девочки, Варя, Симка, Тамара, - почти закричала рыжая веснушчатая, - смотрите, что мне Ваня прислал!
  Она достала из кармана белого фартука небольшую плотную картонку.
  -Снимок! - ахнули девушки.
  - Настоящий! - это он после дозора, тут и подпись. Вот "Дорогой сестренке Валюше от брата Ивана. Помни брата, который на пограничной заставе охраняет покой нашей любимой Родины. Н-ская застава. Май, нынешний год". А ты чего краснеешь, Тамарка?
  Девочки засмеялись. Одна из них, с длинной косой почти до спины, махнула рукой.
  -Да ну тебя, Валька, выдумаешь тоже.
  -Ничего я не выдумываю. Ваня в последнем письме спрашивал, как у тебя дела, советовал год поработать и поступать в железнодорожный институт.
  -Молодец! Настоящий друг! - воскликнула одна из девушек, круглолицая, с двумя косичками, и немного вздернутым носиком. Платье на ней сидело как-то особенно хорошо.
  -Ой, Тамарка! - закричала рыжая, - да ты просто пунцовая стала.
  -Девочки! Вальс! - вдруг почти взвизгнула рыжая, - побежали танцевать.
  И они разом сорвались с места и пропали за тяжелым занавесом.
  Виталий с приятелями пошли за ними.
  И сразу в глаза брызнул яркий свет. Три громадных люстры под потолком - полукруглые, раззолоченные. А под ними кружились в вальсе десятки пар. Девочки - все в коричневых платьях, довольно длинных, ниже колен, в белых одинаковых фартуках, неслись в танце, пары в основном состояли из девочек, но было и несколько смешанных пар. Вот одна: мужчина с очень короткой стрижкой, в широких серых брюках и застегнутом сером, тоже широком, пиджаке, легко крутил в танце молодую женщину невысокого роста, в кремовом с розочкой на плече длинном платье. Танцевал он как-то по-военному: одна рука отведена за спину, необыкновенно прямая спина, а другой рукой он свободно поддерживал свою напарницу.
  А прямо за патефоном, на стене, высоко был прикреплен огромный портрет вождя. Вождь на портрете был очень молод, в сером френче, он улыбался в коричневые усы.
  Виталий пригласил ту, с двумя косичками.
  Во время танца узнал, что она учится в сорок первой, закончит школу через два года.
  -Как раз сорок первый будет! - смеясь, сказала девушка, - счастливое совпадение. Это ее очень веселило.
  Был март тридцать девятого. Призываться Виталий должен был летом, когда ему исполнялось двадцать лет.
  Его призвали, как и полагалось, летом, но попал он не в авиацию, а в обычную стрелковую часть, на Южный Урал.
  Но и тут Виталий смог себя проявить. Уже во время прохождения КМБ научился точно поражать фанерную мишень с рогатой каской, колоть штыком.
  Затем обучился стрельбе из пулемета. Сначала был вторым номером - матерчатая лента извивалась как бешеная, Виталий удерживал ее, затвор заглатывал ленту, съедал патрон, и пулемет слал короткие очереди в те же рогатые мишени. Затем стал первым номером и сам ловил в прицельную планку мишень.
  И не знал, что это определит его судьбу.
  
  Как-то в школу приехал офицер с голубыми петлицами, украшенными двумя шпалами. Майор прибыл из школы, которая готовила воздушных стрелков-радистов, он стал отбирать бойцов, годных для новой службы, заинтересовался теми, кто хорошо стрелял из пулемета. Командир взвода указал на Симакова.
  
  На стене новой казармы висел плакат - "стрелять лучше всех, быстрее всех, точнее всех". Это был переделанный известный лозунг "летать дальше всех, быстрее всех и выше всех". И первоначально курсанты не совсем чувствовали, что стали настоящими летчиками.
  -А когда же летать будем? - недоумевали они.
  -Летают летчики, а ты, боец, учись овладевать авиационным пулеметом, - отвечали им.
  
  Виталий получил вместо прежних красных ромбовидных петлиц голубые, научился управлять ШКАСом, исправлять любые задержки при стрельбе, передавать не менее 90 -100 знаков азбуки Морзе.
  В связи с событиями ноября 39 года выпуск был ускоренный, и уже в декабре Виталий, на голубых петлицах которого появились два багряных треугольника, оказался на новом месте службы. Перед ним, а вернее, под ним разворачивались берега и волны Балтики.
  Он был зачислен в 1-й минно-торпедный авиационный полк, во вторую эскадрилью. Черная морская фуражка, утепленная куртка, унты на ногах - летчики морской авиации щеголяли своей формой.
  К этому времени уже месяц шла война с белофиннами.
  Виталий летал в составе своей второй эскадрильи над Финским заливом, над Аландскими островами, над узкими шхерами. Летали, на высоте 300 - 400 метров, почти прижатые к морю, внизу искрился ледяной панцирь Балтики. Не раз пришлось драться с Фоккерами, помогли навыки, полученные в училище.
  
  Июнь сорок первого начался для полка с тяжелых потерь. Горели Лиепая, Вентспилс, Кронштадт. Через два дня после начала войны полк получил первую боевую задачу - полетели на Мемель. Торпедоносцы попали под огонь зениток, но тогда обошлось.
  А через несколько дней - новое направление. Взяли курс на Юг, потом повернули на Юго-Запад и пошли в сторону Западной Двины. Видимость была плохая.
  Виталий принял сообщение: впереди, в трех километрах, воздушный бой, - сообщил командиру. В облаках появились большие разрывы, видимость улучшилась. Сверкнула гладь реки - и тотчас ударили с земли зенитки, - сразу потеряли два Ила. Истребительной авиации для прикрытия не было, а впереди, справа, слева уже проносились Ме-109.
  В шлемофоне раздался голос командира.
  - Стрелок, Мессер справа, огонь!
  Виталий прижал рубчатую рукоять к правому плечу, положил широкую ладонь на раму, поймал врага в металлические кольца зенитного прицела и нажал на спуск, - пулемет ожил, трассеры, закипев в воздухе, пошли в сторону Мессершмитта. Немец за какие-то доли секунды до выстрела успел уйти резко вверх.
  Внизу серебрилась лента реки, через нее был наведен понтонный мост, но вот поднялся фонтан воды, и мост, словно две треснувших плоских дощечки, переломился пополам в одном месте, потом в другом. На берегу пылала техника, похожая на горящие спичечные коробки.
  Но бомбежка переправы далась с трудом. Не защищенные своей истребительной авиацией, Илы вдруг застывали в воздухе, переворачивались и под острым углом врезались в землю. Вспыхнувшее оранжевое пламя, - и все. Некоторые экипажи успевали выброситься с парашютом. В этот день, 30 июня, в полку было потеряно тринадцать самолетов, 10 экипажей погибло, у многих машин были серьезные повреждения: пробиты плоскости, перебиты шланги подачи масла, масса других повреждений.
  Так для Виталия началась война. На петлицах появился третий треугольник. Старший сержант Симаков летал на бомбежки Пскова и Луги, Кингисеппа и Таллина.
  
  Глава 39
  Эзель
  
  Резкий излом бровей, прямой нос, большой рот, нисколько не портящий его лицо, прямой уверенный взгляд, тщательно зачесанные назад волосы, плотная фигура в черном однобортном кителе, украшенном орденами в строгом порядке: Орден Ленина, Боевого Красного Знамени, Красной звезды и медалью "XX лет Рабоче-Крестьянской Красной Армии.
  Человек в кителе подписал телеграмму: "Таллинн, Ханко и острова Эзель и Даго удерживать до последней возможности".
  В кабинете открылась массивная дверь. Вошел другой человек в таком же синем кителе. Это был начальник оперативного управления флота, круглолицый, с большими залысинами, в таком же кителе со стоячим воротником и таким же набором наград.
  - Товарищ Адмирал, самолеты КБФ готовы к нанесению удара по предполагаемому объекту противника, - сказал вошедший.
  -Хорошо, Владимир Антонович, - Адмирал поднялся из-за стола и внимательно посмотрел на начальника оперативного отдела. - Только ситуация переменилась.
  22 они бомбили Москву, надо ответить, - сказал он, подняв глаза от карты.
  Начальник оперативного отдела кивнул.
  - Понимаете, надо ответить, - адмирал снова наклонился над картой.
  -Понимаю, но как?
  -Перенацелить авиацию -снова взгляд на начальника оперотдела.
  -В Пиллау корабли противника, это важный объект.
  -Знаю. Нужно продумать.
  - Предполагаемый объект при перенацеливании?
  - Думаю, Кенигсберг.
  -Это вполне возможно, с Ленинградских аэродромов можем достать.
  -Давайте посмотрим по карте.
  Они расстелили на столе большую карту. На ней красным карандашом были нанесены схемы оборонительных линий и укрепленных районов РККА, синим - стремительные стрелы наступающего противника. Синие то и дело взрезали красные линии и устремлялись к главным опорным пунктам фронта. Вся карта была заполнена цифрами, рядом с которыми стояли различные буквы: ТБ, УР, ЗБ.
  Красный кружок охватил на запад от Кенигсберга, на узкой косе, отделяющей залив от берега, небольшой город - пункт, на который была нацелена авиация КБФ по предполагаемому плану командования.
  
  -Нет, - начальник оперативного управления оторвался от карты, - дальше Либавы не дотянут. Не хватит горючего.
  - А если аэродром подскока? - адмирал снова посмотрел на начальника оперотдела, - Кагул может подойти.
  - Эзель?
  -Да.
  -Слишком короткая полоса для взлета, 1300 метров, не укрепленная, БД -3 может не взлететь.
  - Риск, понимаю, но это может стать решением. Полосу можно будет удлинить. И я думаю, что с Эзеля можно нанести удар еще дальше.
  -Дальше? Штеттин?
  Адмирал молча смотрел на карту.
  Начальник оперативного управления посмотрел на Адмирала.
  Но первым это произнес начальник оперативного отдела.
  -На Берлин?
  Адмирал поднял голову от карты.
  -Разве невозможно? Командующий ВВС флота считает это вполне возможным.
  - Возможно, нужно все детали продумать. Расстояние-то велико, а лететь в оба конца, ДБ-3 даже с форсажем могут не дотянуть.
  - Сколько от Эзеля до Берлина?
  Начальник оперативного управления взглянул на карту:
  - Около 900.
  - Значит, туда и обратно - 1800. А ДБ может 3100? И 1400 километров над Балтикой. Восемь часов в воздухе, в тылу врага...К тому же Восьмая армия отходит к Финскому заливу. Остров может оказаться в изоляции. Тогда база будет потеряна.
  -И это риск, - согласился Адмирал, - и все-таки придется сделать.
  - Нужно будет выяснить, какой вес бомб можно взять при максимальном запасе горючего.
  - Обратитесь к специалистам. Только все в строжайшем секрете.
  - Слушаюсь.
  - Пишите: наше решение - провести бомбардировку Берлина силами Военно-морской авиации Балтийского флота с аэродрома Кагул на острове Эзель. Завтра буду докладывать в Ставке.
  
  2 августа, глубокой ночью, на темную гладь Финского залива от причальной стенки Кронштадта отошла первая баржа из каравана. Тихо плеснула вода у борта.
  -Держать на идущий впереди тральщик, - скомандовал капитан, - о минной обстановке докладывать каждые сорок минут.
  Утром этого дня на мине подорвалась подводная лодка, вчера, 1 августа, - тральщик.
  Несколько самоходных барж с запасом авиационного топлива и стальных пластин для удлинения взлётно-посадочной полосы, двумя тракторами, бульдозером, трамбовочным асфальтовым катком, камбузным хозяйством и койками для лётного и технического состава особой ударной группы тихо шли по заливу.
  На тральщиках вахтенные до рези в глазах всматривались в серо-стальную гладь: глаза искали рогатые ручки буев, к которым были на тросах прикреплены донные и подвешенные мины. Им предстояло пройти через заминированный Финский залив и зайти в уже осаждённый Таллин, где будет первая и последняя швартовка до прибытия на место назначения.
  В полной тишине и темноте слышно было только тихое плескание волн о борта.
  Но сначала они должны были зайти в Ораниенбаум.
  Именно там караван ждали сами авиационные бомбы, их не было еще в том караване, который отошел ночью 2 августа от стенки Кронштадта.
  
  Самый опасный груз должен был перевозить тральщик "Шпиль". Этот тральщик выбрал человек с темными волосами, одна прядь которых все время падала ему на лоб, с черным треугольником усов, прямым, расширяющимся книзу носом, с монгольскими светлыми раскосыми глазами, посаженными очень широко - начальник минной обороны.
  Тральщик шел первым. Корабль стоял на рейде, два часа назад - когда было еще светло - его вахтенный увидел, как на берегу дежурный резко взмахнул левой рукой с флажком, поднимая ее вверх по диагонали под углом в сорок пять градусов, а правую опустил вниз, перекрыв ею свое правое бедро.
  "К" - прочитал вахтенный, а на берегу дежурный уже показывал следующую букву.
  "о" - считывал вахтенный. Затем взмахи флажка на берегу выстроились в слово "м-а-н-д-и-р-у" Командиру - прочитал вахтенный матрос. Дежурный быстро работал флажками.
  "Н-е-м-е-д-л-е-н-н-о- быстро читал вахтенный, - п-р-и-бы-т-ь.
  Флажки стремительно трепетали на балтийском ветру.
  В-ш-т-а-б-м-и-н-н-о-й-о-б-о-р-о-н-ы.
  Командиру немедленно прибыть в штаб минной обороны! - крикнул вахтенный матрос.
  
  Через два часа тральщик "Шпиль" шел к противоположному берегу, за ним медленно, держась в кильватере, двигался караван самоходных барж. Вот показались причалы Ораниенбаума, причальная стенка. "Шпиль" направился к самому далекому причалу - в темноте августовской ночи было слышно какое-то движение. Караван остановился на рейде. "Шпиль осторожно пришвартовался правым боком.
  -Погрузку начать, - негромко скомандовал старшина, и несколько десятков человек быстро стали подвозить тележки со смертоносным грузом к причальной стенке. Тележек было много.
  -Грузите в артиллерийский погреб, - скомандовал капитан.
  Матросы стали быстро завозить тележки на палубу тральщика, по двое брали бомбы и спускали в погреб.
  Капитан с тревогой вглядывался в черное небо.
  Старшина - бравый моряк с пышными усами вытянулся перед капитаном.
  -Погреб заполнен.-
  -Грузите в трюм! - скомандовал командир тральщика.
  Снова загремели тележки, моряки стали заносить бомбы в трюм.
  -Да им конца не видно, - сказал кто-то из команды.
  Капитан снова посмотрел в черное небо - было тихо.
  Через некоторое время старшина снова вытянулся перед командиром.
  -Трюм заполнен, товарищ капитан третьего ранга.
  -Заполняйте палубу, Овечкин, рогожные мешки с камбуза сюда, распороть, укрывайте бомбы, каждую укутывать как дитя. Выполнять!
  -Есть! - помощник капитана быстро исчез в трюме, и вскоре оттуда вышло несколько человек команды с рогожными мешками в руках.
  -Брезент! - скомандовал капитан.
  Вскоре две с половиной тысячи бомб различных калибров были размещены на "Шпиле".
  К капитану подошел морской офицер с какой-то большой шкатулкой в руках.
  -Николай Сергеевич? Рад видеть, что это у тебя?
  -Дело деликатное, - сказал начальник Арсенала Ораниенбаумского порта, - первичные детонаторы, надо бы их отдельно "поселить". В вашей каюте.
  -Понимаю, - капитан принял шкатулку и понес в свою каюту. Там он осторожно поставил ее на кровать, открыл бельевой ящик и убрал туда шкатулку. Затем поднялся наверх.
  -Отдать швартовы! - распорядился капитан. Затем крепко пожал руку начальнику Арсенала.
  Тральщик отошел от стенки - впереди ждал караван и почти двести миль по начиненному минами Финскому заливу.
  
  Небо стало светлеть. Открылась его прозрачная глубина.
  На палубе напряженно глядели наверх. А сигнальщик вглядывался в гребешки волн - не пропустить бы круглый глазок перископа. Да и рогатый шар нужно вовремя заметить.
  Штурман то и дело выходил на палубу - проверял, все ли в порядке и возвращался к себе в рубку.
  Вода засеребрилась - сигнальщик боялся, что гребешки сольются со стеклянным глазком.
  Справа, на востоке появилась алая полоса - скоро рассвет.
  Сигнальщик уловил ее в тот момент, когда волна открыла рогатый шар.
  "Прямо по курсу мина!" - раздался его звонкий голос.
  Капитан появился мгновенно. Он направился в рубку к рулевому.
  -Держи вправо, так, уходим в сторону.
  -Вот она! - черный рогатый шар качался на волне, тральщик быстро обходил его стороной. Все стоящие наверху и внизу увидели рогатое чудовище и проводили его напряженными взглядами.
  Капитан снова ушел в свою рубку. Совсем рассвело - алая заря залила полнеба.
  Впереди показалось что-то большое, острое, торчащее из воды.
  -Прямо по курсу нос танкера! - крикнул сигнальщик.
  Снова появился капитан.
  Острый нос выступал из воды, здесь на мине подорвался танкер, команду сняли, корпус ушел под воду, только нос гигантского корабля торчал из воды, словно скала.
  Капитан вызвал помощника.
  - Раскрепить спасательные средства, приказал он, - всем надеть спасательные пояса.
  -Есть! - помощник стремительно бросился выполнять команду.
  Тральщик сбавил ход, пошли очень осторожно.
  -Слева по борту мина! - крикнул сигнальщик.
  -Брезент! - крикнул капитан.
  Командир отделения быстро принес с палубы кусок плотной ткани, тральщик шел почти возле самой мины, командир отделения осторожно накинул брезент на мину.
  Снова капитан стоял возле вахтенного и давал команды. "Шпиль" прошел всего в нескольких метрах от мины.
  Теперь мины появлялись регулярно. "Шпиль" маневрировал, уходил то вправо, то влево, менял курс, снижал ход.
  Розовело небо, занимался новый день. Корабль входил в воды Моонзундского архипелага. Тут уж были не страшны ни авиация, ни корабли противника. Береговые батареи могли в любой момент его надежно прикрыть.
  Уже все небо зарозовело.
  Когда авиационные бомбы были выгружены, капитан осторожно вынес из каюты шкатулку с детонаторами.
  
  Днем, 4 августа, две эскадрильи полка были подняты в воздух, и самолеты полетели на другое место базирования.
  Виталий помнил эти дни отчетливо. Сразу после прилета они расположились в нескольких кабинетах пустой школы, построенной из серого грубого камня и крытой красной черепицей. Парты вынесли, оставили несколько стульев, расставили железные койки, в углу установили вешалку, на которой теперь висели меховые комбинезоны. Это было одежда на время полета. Время было жаркое. Повесили полку, на которую клали шлемофоны и фуражки. На широком учительском столе расстелили карту острова и примыкающей к нему местности.
  Но никто, кроме комполка и флаг-штурмана, не знал о целях ближайшего вылета. А вылета все не было. Несколько дней над островом низко висели тучи, стоял туман, лил дождь. Каждый день несколько экипажей вылетали разведать погоду - вести были неутешительные. Экипажи по вечерам собирались в кружок, пели под баян родные, тягучие песни. Днем готовили аппаратуру, проверяли оружие. Виталий чистил пулемет, проверял механизм подачи ленты, круговое движение турели, затем занялся рацией.
  - Еще раз повторяю! - говорили на инструктаже, - в целях соблюдения полной секретности выход в эфир в воздухе категорически запрещен. Цель узнаете в ближайшее время.
  Шестого августа погода изменилась. Командир полка вернулся из штаба: метеобстановка благоприятная, дали "добро".
  Последний инструктаж проводили в это же день в сосновом лесочке, совсем недалеко от стоянки самолетов. Пятнадцать экипажей обступили тесным кругом небольшую площадку: собрались летчики, штурманы, стрелки-радисты. Вперед вышел сам Командующий ВВС флота с петлицами генерал-лейтенанта.
  - В ответ на бомбардировки немецкой авиацией столицы Советского Союза Москвы, других городов нашей Родины, - голос Командующего был суров, - Ставкой Верховного Главнокомандования приказано нанести бомбовые удары по столице врага - Берлину. Ставка Главнокомандующего поручает вашему полку выполнить это задание. У командования нет никаких сомнений в том, что вы выполните его образцово!"
  
  В 21 ноль-ноль над аэродромом в воздух взвилась зеленая ракета, сразу заработали моторы, и первый Ил, ведущий ударной группы, управляемый самим командиром полка, начал разбег по удлиненной полосе, сначала тяжело, потом все быстрее, быстрее, наконец, оторвался от земли, стал набирать высоту и ушел в вечернее небо, в сторону южной оконечности острова.
  
  После войны Виталий Симаков нашел Варю и прожил с ней долгие годы. Войну он закончил старшим лейтенантом, служил до шестьдесят первого, в самых разных местах. В Белоруссии командиром экипажа ТУ-4, потом, когда армию значительно сократили, в гражданской авиации на Севере, на Камчатке. В Москву приезжал редко. Но каждый год девятого мая получал поздравительную открытку от Николая Васильевича.
  Военрук собирался сделать в школе отдельный стенд, посвященный фронтовикам-заводчанам. Стал собирать материал. Ему прислали фотографию экипажа бомбардировщика, только что вернувшегося с удачного полета на столицу Рейха.
  Он попросил какой-нибудь не газетный снимок, и Симаков прислал свое маленькое фото, где он сфотографирован в 52 году, перед вылетом на парад в Москву.
  Других фотографий у летчика не оказалось.
  
  
  Заместитель начальника Управления достал из сейфа тонкую папку, вытащил оттуда лист бумаги с напечатанным текстом.
  В сентябре сорок второго года произведена заброска в тыл противника группы в составе пяти человек.
  Состав группы:
  Старший - капитан госбезопасности Курнаков Г. В. Оперативный псевдоним "Свеча".
  Алексеев Н. С. -оперативный псевдоним "Лавров".
  Макаров Н. И. -оперативный псевдоним "Стриж"
  Белецкий И. И. - оперативный псевдоним "Андрей"
  Юрьев А. Б. - оперативный псевдоним "Крымов"
  После выброски в районе Борисов - Жлобин группа на связь больше не выходила. Считается утерянной. Сдать в архив.
  Заместитель начальника Управление сильно и размашисто расписался на листке, убрал его в папку и снова запер в сейф
  
  
  Эпилог
  
  Карнаухов бежал за ними уже десять секунд. Парни прибавили скорость. Товарняк с грохотом катился по рельсам, выбивая искры огромными страшными железными колесами.
  -Косой! - Заорал Петюня, учащийся железнодорожного, - че отстал, баран? Скорей давай, сейчас сторож появиться, ментов позовет.
  Петюня на ходу догнал низенькую лесенку последнего вагона и, схватился руками за поручни, ловко вскочил на ступеньку, а затем быстро взлетел наверх. За ним так же догнал вагон Брыля - глупый, вечно полупьяный студент аграрного. За этими двумя в вагон забрались Стриж - Генка Стрижов из параллельного - и Гараев .
  Карнаухов поднажал, и вот уже параллельно ему гремели огромные красные колеса товарняка.
  Раздался пронзительный свист. Пацаны рванули куда-то во тьму вагона.
  Впереди показался маневренный тепловоз, был виден машинист, выглядывавший из будки. Вдруг машинист всплеснул руками и пропал в окошке. Карнаухов, продолжая бежать, увидел стремительно налетающую махину. Глаза его округлились, а затем он на секунду зажмурился. Раздался еще более пронзительный свист. Машинист тормозил, но тепловоз уже набрал приличную скорость.
  -Руку! - вдруг услышал Карнаухов чей-то крик, - руку давай!
  Карнаухов открыл глаза и сжался - тепловоз был уже совсем близко. Продолжая бежать вперед, к стремительно приближающемуся тепловозу, Карнаухов увидел, что с площадки вагона, стоя на последней ступеньке, ему протягивает руку какой-то человек в длинной серой шинели и высоком шлеме с красной крупной звездой.
  Он протянул руку, и тот ухватил его за кончики пальцев.
  Свист раздался в третий раз. Кто-то кричал. Карнаухов из последних сил вытянул руку, и человек в странном одеянии резким рывком вдернул его на первую ступеньку лесенки.
  Мимо, отчаянно тормозя, прошипел тепловоз. Гутов А. Г 2017 -2018 г.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"