Средневековые сейсмологи, сейсмографами которым служили их трясущиеся квартиры, вовсе не относили город, где дислоцировались герои, к группе риска, однако недисциплинированные подземные толчки шкодили здесь регулярно. Причина чему в тоннелях соляной шахты зарылась, куда взрывчатку проносить популярным стало, после обнаружения в ней пути в ад, позже инквизиторами заваленного. Чтобы серу добывать, само собой.
Вот и местный доктор, подтолкнутый недавними событиями, а именно визитом всадников апокалипсиса, им засвидетельствованном, вкупе с участившими загадочными смертями, лишь к половине из которых руку приложил его скальпель, но, главное, явлением самого Антихриста, чья истинность не вызывала сомнений (иначе к чему он фальсифицировал результаты медэкспертизы и убил столько народу?), вернувшись из дома ткача, набивал в сумку пороховые бомбы собственного изготовления, готовясь к походу, назначенному на завтра.
На завтра, поскольку на сегодня ему уже было назначено:
- Голова болит, доктор. - жаловалась служанка местного трактира по имени Вавилона.
- О-о-о, это головокружительно! - не жаловался врачеватель не по имени Вавилона.
До обнаружения целительных свойств огурцов настоящим геморроем было лечение пациентов от всевозможных болей, отчего, чтобы не заморачиваться, многие и не только аморальные доктора зачастую просто отрубали ноющие части тела орущим пациентам. Впрочем, имелся и более тонкий подход, так называемый, метод Майора Пейна, когда боль в руке лечилась сломанным пальцем, применявшийся в основном в армии, имевший свои ограничения в фалангах.
Наш же врачеватель полумеры не жаловал, а потому сначала свернул пациентке шею, после чего отсек ей голову секирой, избавив от сих от всех болезней.
Ну да, он ее убил, но разве есть что-то патологичного в смерти? Разумеется, нет, ведь смерть - это естественная реакция организма на жизнь, и умираем мы лишь оттого, что живем. Еще Парацельс заприметил: лекарство от яда разделяет одна дозировка. Так и с жизнью: если увлекаться ею без меры, обретешь головные боли и потеряешь форму.
Под влиянием подобных элементарных рассуждений и сформировались представления, не представленного нам врачевателя, далеко ушедшего от своего паранормального учителя. Вот и стал он выписывать рецепты на смерть, когда, как казалось ему, пациент уставал от жизни или когда, как казалось ему, Дьявол уставал от пациента. И, если говорить как на духу, казалось ему так часто, что он уже и не крестился.
Ясно дело, на путь убийцы и сатаниста врачеватель вступил не сразу. На эту скользкую и вымощенную костями святых дорожку подтолкнуло его, пожалуй, самое травмирующее событие в карьере врача, не считая выбора профессии, - первая смерть пациента.
По совпадению первая же смерть у нашего доктора случилась с первой же больной, к нему обратившейся. Обратившейся с жаром, жалуясь на температуру и кашель, ее внезапно прихвативших. Заявленной симптоматики хватило залихватскому врачевателю, чтобы распознать в заболевании грипп, более известный тогда как итальянская лихорадка.
И если тогда, на его месте, любые другие доктора хором бы пропели пациенту молебен и прописали побольше пить, желательно какой-нибудь отравы, то наш же врачеватель не питал иллюзий насчет целебных свойств означенных назначений. О, конечно же нет, он считал их полным бредом. Клин клином вышибают было его кредо. И, быть может, родись он в иное время, стал бы прародителям вакцины, но в средневековье ничто не укрепляло человеческий иммунитет лучше самоистязания.
Озарение нахлынуло на избравшего стезю врачевателя доктора, сжимавшего в руках избранный медицинский прибор для своей хныкавшей пациентки. Хныкавшей, потому что сжимаемый им в руках прибор сжал бы ей все ноги, а их у нее имелось не так уж и много. Испанский сапог - вот оно средство от итальянской лихорадки, способное выпнуть эту апеннинскую заразу из организма, как выпнуло мавров, возбудителей ОРВИ (Объединенной Реконкисты В Испании), с Пиренейского полуострова, смекнул доктор. И, смею вас заверить, этот испанский сапог - не тот, что вы смели бы с полок магазинов... ну если, конечно, вы не организовали средневековую пыточную в подвале.
Лечение проходило с оглушающим успехом. Сначала пациентка перестала жаловаться на боль в горле, а потом и вовсе показания давать стала, что чувствует себя абсолютно здоровой, и теперь здорово было бы ее отпустить, но, как фиксировал чуткий врачеватель, кашель надежно зафиксированную больную еще не отпустил, и настоял на добивании недуга, еще глубже вбивая колья в орудие пытки.
- Это вы больной!.. - за словом в ответ далеко не ходила прочувствовавшая пациентка.
- О, как же ее лихорадит!.. - за молотком в ответ далеко не ходил чувствительный доктор.
Не докучая вас подробностями: спустя сутки больная испустила последний выдох, в смысле кашель, к искрящейся радости врачевателя, но вместе с тем и последний вдох, уже к его искренней горечи.
И врачеватель словно получил обухом по голове и неожиданно врубился, что убил пациентку... что убил пациентку человек ее гриппом заразивший, и на одной жертве он не остановится, покуда дышит. И решил тогда доктор, жизнь свою служению обществу посвятивший, порешить паразита испытанным на практике методом. И отыскал он проклятого возбудителя спокойствия, которого с потрохами выдала собственная же рыбная лавка. И утихомирил его врачеватель, к сожалению, так, что не издал тот после ни звука. И тешил себя доктор: "зато никакого рецидива", и, казалось, пора бы уже расставить все точки над "и", когда вдруг однажды он сам шмыгнул носом.
"О...й!" - дрогнуло внутри него после продолжительного кашля.
"Оо! Этого... этого не могло выйти из меня!" - отрицал все врачеватель, разглядывая сопли.
"О, я должен был убить его!.. Должен был убить его, меня заразившего!" - гневался доктор, что взялся неправильных больных лечить.
"О!.. Если я отыщу панацею, мне же все проститься?.. я же исправлюсь?" - торговался с судьбою врачеватель.
"А-а-а! В смысле, о-о-о! О, горе мне, это я... это я - больной, это я - убийца... и пора мне исповедаться, пора наказание нести", - принял, наконец, смерть доктор и, заморив червячка медицинским, отправился к дверям церкви, замаливать грехи. Но не переступил порога.
Едва занес он ногу, как почувствовал странный жар в нутре своем и унесло его куда-то в сторону, словно... словно что-то очень сильное и глубоко засевшее, не давало ему пересечь черту. Что-то или кто-то...
"Дьявол! - заулыбался вдруг врачеватель. - Это же ты?.. О, я знаю, что это ты! И убийства - твоих рук дело, а я... а я всего лишь рука твоя. Не убийца я, о, нет, конечно же, нет, я... я - конечность!"
И легко стало на душе свалившегося доктора, прошедшего шестую стадию принятия смерти - стадию "воскрешения".
Очнувшись, он ощутил в себе совершенно другого человека. Человека, органично вписывавшегося в общество, не переживавшего за деяния свои. Ведь когда ты отнимаешь чьи-то жизни просто так, то это не может не вызывать беспокойства, однако ж если ты сатанист, то так держать - все с тобой в порядке.
И с поры той служил врачеватель Дьяволу на медосмотре в Преисподнею, и работой дорожил, как дорожат жизнью. Отчего устраивал периодически с жертвами инсталляции, выставляя на обозрение их по высокому обезображенные тела.
И со служанкой Вавилоной планировалось нечто подобное. А именно сцена "Вавилонская блудница в позе наездницы", ведь, в конце-то концов, если уж встречать конец света, то как по учебнику, как по Библии. И после кастинга главной героини доктору недоставало лишь девятиглавого чудища. Типажа, редкость которого не доставляло головной боли врачевателю, так как в последнее время все складывалось для него столь на редкость удачно, что был он убежден: гидра сама свалится с небес, когда сочтет нужным.
Так, ранним утром воскресенья доктор вышел на улицу с зонтиком покрепче, после чего с небольшим разочарованием вздохнул и вернулся домой, запершись на ключ. Да, он собирался переться к соляной шахте, до которой целый день ходу, да у него в жилище тайный лаз имелся, ведший прямо к месту предполагаемого по усиленному запаху серы нахождения завала к вратам ада, сберегавший, к тому же, пол дня в пути. И, держа отчего-то трость не в руках, а за поясом, схватив сумку со взрывчаткой, отправился врачеватель по проложенным тоннелям осуществлять возложенную на себя миссию, миссию налаживания дорожного сообщения с адом.
Шел врачеватель вразвалочку, получая удовольствие от чувства собственной важности, доступное лишь избранным самочванцам. О-о-о! Ведь именно ему, а не кому-то другому выпала честь стать проводником Антихриста в этом мире, честь проложить ему дорогу. Пока вдруг удовольствие это не потрескалось с начавшимися подземными толчками.
- Но-но-но! - задыбился резко доктор, раздавшемуся не от его взрывчатки грохоту. - Ведь именно мне, а не кому-то другому выпала честь стать проводником Антихриста в этом мире, честь проложить ему дорогу.
И побежал врачеватель быстро-быстро проучить проходимца, на его пути вставшего. И пошел врачеватель тяжко-тяжко, проученный одышкой, пока в изумлении не остановился:
- Ого!.. - вставил доктор, на проложенный проход уставившись. Проход, такой естественный и искусный, что мимо никак не пройти. И без былого гнева уже восхитился: - Какая тонкая работа! Чьих же рук дело?
Что ж, Ответ под ногами не валяется, к нему прийти еще нужно...
- Ага!.. - стоял все там же врачеватель, на протянутую нить уставившись. Нить, такую... такую... да нить, как нить, в общем-то, мимо пройдешь - ничего не потеряешь, хотя потеряешься. И без былого восхищения уже выругался: - Так кто же он, черт его дери?!
Что ж, ответ под ногами, может, и валяется, но к нему все равно прийти еще нужно.
Смотря под ноги, изогнувшись, шел к нему доктор по путеводной нити. Нет, все-таки, нить - палка о двух концах, да, она поможет из лабиринта выбраться, но, если вы не Тесей, то поможет кому?..
Что ж, ответ под ногами... ну вы уже знаете, а вот врачеватель, вниз засмотревшийся, не знал, и головой в ответ уткнулся.
- Чего вы тут ошиваетесь? - поприветствовал его ткач.
Уронивший равновесие доктор, приложил ледяную руку к макушке, после чего, оглядевшись, приложил ее уже к цилиндру:
- О-о-о! По той же причине что и вы... только вы меня опередили. - отдавал честь врачеватель, обнаруживший себя в обширной пещере с соляными сталактитами, релаксирующими сверху, да с бассейнами серы, беснующимися под ними по бокам комнаты, в конце которой в медную стену тыкал неоновым огнем указатель с надписью "Добро пожаровать в ад".
- Только я опоздал. - не счел за честь мастер. - Кто-то до моего прихода проход вспорол.
- Кто-то или что-то... - вдруг обрадовался доктор. - О, это было землетрясение!
- Не плетите ерунды! - напоролся он на скепсис врачевателя. - У нас землетрясений не случается.
- Это чудо, не правда ли? - боролся с безверием доктор, отвернувшийся, зарывшись в сумке, что-то доставая: - О, нам нужно это отметить!
- Чего отмечать, не кройка же? - заметил ткач, обратившийся к сумке уже своей, что-то доставая: - Тут плакать надо!
Тут-то ситуация и накалилась, когда задумавший полакать спиртное доктор из-за слабой освещенности выронил взрывчатку, чудом никого не ранившую, а потускневший мастер извлек лук. Лук репчатый.
Оба участника диалога зачесали репы:
- Так зачем, без ваты, вы сюда пришли? - выводил на чистую воду врачевателя ткач.
- Я?.. О, я пришел соли собрать для... для изготовления лекарств. - не выводился так просто доктор, потянувшийся к трости, которую держал отчего-то не в руках, а за поясом. - А вы же зачем сюда явились без... без... с луком?
- Я?.. А я пришел серы собрать для... для отбеливания ткани. - ловил волну мастер, потянувшийся за полы кожаного плаща. - А лук... а лук от лукавого!
И больше не лукавили они, и обнажили оружия антагонисты, и, кто бы мог подумать, что трость врачевателя окажется не чем иным, как мечом-бастардом (ну трость широкая была), и, кто бы мог подумать, что под одеждою своею прятал ткач не что иное, как лук. Лук стрелострельный (ну плащ широким был).
Но не успели нанести они друг другу и по удару, как вдарило по земле новыми толчками, и выпали из их рук незарегистрированные в органах местной власти оружия, отскочившие по полу в разные стороны, изъятые вскоре без остатка силами серных бассейнов, что в накалившейся обстановке бурляще закипели под плачущими горькими слезами соляными сталактитами.
Подтолкнутые судьбою к встрече, за не имением лучших идей, как провести шаткое время, врукопашную бросились друг на друга, сцепившись в позе грехо-райской борьбы.