В одном лесу на краю заросшего ежевикой оврага росла старая раскидистая липа. Под корнями липы в опрятной благоустроенной норке жил ёжик. Обыкновенный ёжик, маленький и трудолюбивый. И колючий - само собой.
Ёжик дружил с вороной. Ворона была чёрной, любопытной и всюду совала свой длинный клюв. Она целыми днями летала по лесу, слушала, о чём трещат болтушки-сороки, и потому была в курсе всех событий и новостей.
Ёжик собирал грибы и складывал их в норе, в самой дальней кладовке. Так он готовился к зиме. А ворона запасов на зиму не делала, но любила прилетать к ёжику в гости. Тогда они садились под липой, пили чай с ежевичным вареньем и беседовали обо всём на свете.
Когда липа зацветала, на её душистый липовый цвет с деловым жужжанием слетались пчёлы. Они собирали сладкую пыльцу и разносили по ульям.
А ульи стояли на самом краю леса. Там в добротном деревянной доме жил старый пасечник со своей женой, доброй и милой старушкой. Днём и ночью он ухаживал за пчёлами, подкармливал их, лечил, следил за ульями, а жена вела дом и хозяйство. Верные собаки охраняли двор и пасеку от непрошеных гостей.
А вот желанным гостям здесь всегда были рады. Их ожидали накрытый чистой скатертью стол, пышущий паром самовар, мягкие пироги и сладкий душистый мёд. Наша ворона частенько наведывалась на пасеку - поболтать с хозяином. Работящий пасечник ей нравился. Она даже следила, чтобы другие птицы не разоряли его огород и не вредили посевам, а он за это угощал её корочками.
Всё бы хорошо, да нечаянно случилась беда: наступил мышиный год. Мышей всюду развелось - тьма-тьмущая. Стали они по полям, по деревням безобразничать, добрались и до пасеки. В кладовой, в амбаре и даже в самой избе наточили нор, и давай припасы истреблять! А то ещё худо, что не было у пасечника кота в хозяйстве. Старый кот помер в запрошлом годе, а новым старик не успел обзавестись, всё как-то недосуг было. Мышам-то без кота - полное раздолье! Вот и повадились серые разбойники ульи на пасеке грызть. Пчелам урон, хозяйству убыток, хозяевам огорчение.
Почесал пасечник в затылке, запряг коня и поехал на рынок - кота покупать. Купил у какой-то бабки за алтын, привёз домой.
- Лови мышей, - приказал.
Только кот бедовый попался. В первую же ночь забрался в кладовую, сожрал сало, вяленому лещу хвост отгрыз. В хате со стола кусок пирога утащил, в погребе разбил крынку со сметаной и всю сметану слизал. Наелся и завалился спать, а мышей ловить и вовсе не стал.
Пасечник наутро увидал такое дело, хвать кота за шиворот и на рынок. Отыскал ту бабку, побранился с ней маленько, кота ей возвернул, алтын назад забрал. Пошёл по рядам, видит - мужичок невзрачный другого кота продает. Кот важный, пушистый. Приценился пасечник, поторговался да и купил за пятак.
Приехал старик домой, выпустил кота. Ну, думает, беда мышам.
Только на этот раз кот ленивым оказался. Целыми днями на солнышке валяется, живот греет. А как проголодается, ходит за стариками и мяучит, да так жалобно:
- Ку-у-ушать! Ку-у-ушать! Да-а-айте!
Пасечник строгий.
- Нечего! - говорит. - Иди мышей лови, вот и будет тебе пропитание!
А жена его сердобольная жалеет лодыря. Как не видит муж, вынесет коту, покормит, молока нальет. Ему только того и надо: наестся досыта, молока надуется и дальше на работу: живот греть.
Собакам-сторожам такой расклад не по душе.
- На нашей пасеке, - ворчат, - отродясь дармоедов не было. У нас каждый к своему делу приставлен и работает на совесть. А кто трудиться не хочет, тот пускай и не ест.
Кот над ними посмеивается:
- Эх, вы, мужичьё неумытое, дворняги необразованные! Работа - ваша забота, а мне утруждать себя низким занятием не пристало. Я благородных кровей кот, у меня прадед из Персии.
Разошёлся - хвост трубой, лапами машет:
- Да я! - кричит. - В барской усадьбе жил, на бархатной подушке спал, парную телятину по десять раз на дню кушал! С колокольчиком золотым на шее прогуливался! Меня барыня самолично ручкой поглаживала, меня барин за обедом рюмочкой валерьянки удостаивал! Да я у генералов на коленях лежал! Я министрам об ноги терся! На меня однажды сам государь ненароком сесть изволил!
Заврался кот. Обнаглел, раскомандовался:
- Отныне, - говорит, - не смейте меня звать иначе, как "ваше превосходительство"! Все приказы мои исполняйте с усердием и расторопно, а наградою за труды будет вам моя благосклонность.
Опешили собаки от этакой наглости. Рассердились, зарычали, залаяли. Хотели вздуть бахвальщика, чтобы в чувство привести и работать заставить. А он от них на крышу забрался, развалился там и лежит - в ус не дует.
Видит пасечник - опять дела нет. Осерчал, поймал кота, сунул в мешок и вернулся на рынок. По рядам пошёл, мужичка невзрачного нашёл. Отругал его по первое число.
- Что ж ты, - говорит, - такую неспособную скотину продаёшь?
Мужичок смеётся:
- Тут ты чистокровно промахнулся. Этот шельмец за всю свою жизнь ни одной мыши не поймал. Его в дому только для украшения и держать, а больше он ни на что не способен.
- Ну, раз так - возвращай пятак!
Но мужичок воспротивился:
- Проданный товар, - говорит, - назад не принимается, и деньги возврату не подлежат.
Плюнул старик, вытряхнул кота из мешка в навозную кучу и домой поехал.
А дома жена говорит:
- Спасенья от мышей нету. Так вот под ногами и шныряют. Езжай-ка ты, муженек, в деревню, кума проведай, гостинец передай да попроси у него кота.
Вспомнил пасечник, что кот у кума и впрямь - знатный истребитель мышиный.
Взял он бочонок поменьше, налил мёдом, сел в телегу и поехал в гости.
Понравился мёд куму.
- Бери, - говорит, - кота, но не насовсем, а на время одолжись.
Поначалу кумов кот рьяно за дело взялся и мышей хорошо прижал. Но потом то ли по дому затосковал, то ли по кошке с котятами, а только однажды сбежал он с пасеки и назад в деревню воротился.
Мыши видят - вольница! - и опять за свое: сало в кладовой поточили, мешок муки в амбаре распотрошили, улей прогрызли и пчёл поели.
Пригорюнился старик, сел на крылечке - чуть не плачет.
Мимо ворона пролетала. Увидала она пасечника, приземлилась рядом да и говорит:
- Здоров будь, старче! Что стряслось, о чём печалишься?
- Здравствуй, ворона, - отвечает ей пасечник. - Понимаешь ты, беда у меня какая...
Рассказал он вороне, и про мышей, и про неудачу с котами.
Посмеялась ворона.
- Эх ты! - говорит. - Нашёл, о чём грустить. Давно бы меня спросил, я бы тебе помогла.
- Да чем же ты можешь помочь? - не поверил дед. - Аль сама будешь мышей ловить?
- Отродясь за мышами не гонялась, - сказала ворона. - Но добрым советом помочь могу, ежели хочешь.
- Ну, помоги.
- Ёжика зови, старик! Он тебе в два счета с мышами управится.
Обрадовался пасечник.
- А и верно! Воронушка, милая! Найди мне ёжика такого! А я уж в долгу не останусь!
- Ладно, - говорит ворона, - выручу. Предоставлю тебе работника. Только уговор - ёжика не обижать, за службу расплатиться сполна.
- О чём речь! Всё будет честь по чести, - заверил пасечник.
Столковались.
Повеселел старик. Пошёл, песни запел.
А ворона к ёжику полетела.
Ёжик в это время под липой сидел и малину кушал. Ягоды крупные, сладкие, в соку. Он возьмёт одну, покрутит, полюбуется, да в рот и положит. Глазки зажмурит, почмокает от удовольствия, поднимет другую, поглядит, как она на солнышке светится - и съест.
- Вот ещё! - возмутилась ворона. - Пока ты тут малиной услаждаешься, я тебя на работу определила. Вставай, хватит бездельничать!
- Я, ворона, от работы и не отказываюсь, - сказал ёжик. - Но ты толком объясни: что, где и как?
- На пасеке трудиться будешь. Работа сдельная. Харчи хозяйские. Отработаешь - бочонок мёда получишь.
- Мёд - это хорошо, - обрадовался ёжик. - Мёд нам в самый раз! Чай будем с мёдом пить.
Побежал ёжик на край леса, нашёл пасеку, нанялся на службу.
Пасечник ему сказал:
- Живи. Работай. Поить тебя будем молоком. А кормить - не взыщи. Мышами питайся.
Ёжик согласен.
Стал он у пасечника жить. Днём спит, а ночью на охоту выходит. Службу несет справно, мышей ловит не за страх, а за совесть.
Присмирели мыши. Кто поумнее был - в бега подался, остальные на собственную погибель остались. Старики рады: и ульи целы, и в кладовых порядок. Ёжика жалуют, трижды в день парным молоком потчуют, вечером зовут пить чай, старик мёдом угощает, старуха - пирогами. Собаки ёжика уважают, по имени-отчеству величают.
- Этот из наших, - говорят. - Из служивых.
Ворона иногда прилетала друга проведать. Посидят, поговорят, чайком побалуются.
Три недели прожил на пасеке ёжик и всех мышей вчистую извёл. Пасечник доволен. Смастерил он для ёжика бочонок - не маленький, не большой, а в самый раз - налил его мёдом душистым, вручил торжественно.
- Спасибо тебе, - говорит, - за добрую службу. Получай плату, как условились.
Поблагодарил ёжик пасечника, поплевал на лапы и покатил бочонок по тропинке.
Тут бы и сказке конец, да на беду вынесло на тропинку медведя.
Был тот медведь лодырь и грубиян, и стонал от него весь лес. Сильных дразнил, слабых обижал - где кого ни встретит, съесть норовит, а не съест, так нагрубит. Гнёзда и муравейники разорял. В малинник забредёт - все кусты сомнёт да потопчет, орешник нагнёт и все ветки пообломает. Хам, да и только!
Вот пыхтит ёжик по тропинке, бочонок толкает, ничего за бочонком не наблюдает. А медведь поперек тропинки стал, лапы в бока упер да как рявкнет:
- Что за груз?! Куда катишь беспошлинно?
Ёжик - он не робкого десятка был - а тут от неожиданности опешил.
- Вот, - пролепетал. - Мёд... домой... с чаем чтобы...
- Мёд? - обрадовался медведь. - Вот это славно, это хорошо! Я медок уважаю. Дай-ка сюда!
Нагнулся, подхватил бочонок, взвалил на плечо.
- Отдай! - закричал ёжик. - Отдай! Мой это мёд!
- А ну, цыц! - грозно рявкнул медведь. - Не то, как двину - и дух вон!
- Отдай, - заплакал ёжик. - Я его честно заработал.
Ухмыльнулся медведь:
- Заработал - молодец! А кому заработал? Думаешь, себе? Нет, ты для меня заработал. Я ведь кто? Мед-ведь! Значит, мёд кому? Мне! А вам, ежам, мёд вообще не полагается. Жуйте грибы, мышей ловите и лягушек на болоте.
Захохотал медведь - и в чащу. Ёжик было кинулся следом, да медведь обернулся, нахмурился, лапой погрозил.
"И дух вон!" - вспомнилось ёжику.
Заплакал он горько и побрёл домой.
А дома под липой ворона сидит, дожидается. Уже и чашки расставила, и воду вскипятила, в пузатом чайничке заварила душистый липовый цвет, сахарку щипчиками наколола. Увидала ёжика, обрадовалась.
- Здорово, колючий! - кричит. - Ну, где твоё жалованье? Давай-ка сюда медок, я уж и плошку расписную приготовила!
А ёжик стоит, лапками слезинки утирает.
Посерьёзнела ворона, принахмурилась.
- Что случилось? - спрашивает. - Где мёд? Неужто обманул пасечник, за службу не расплатился? Вот я ему!..
- Что ты, что ты! - испугался ёжик. - С дедушкой у нас всё по совести, без обиды. Он мне во-от такой бочонок мёда дал. Я его домой катил, да медведь по дороге отнял.
- Медведь?! - вскричала ворона. - Этот разбойник косолапый? Ну, погоди же, я его проучу, я ему покажу, как мёд отбирать! Он у меня ещё попляшет!
Совсем уже собралась ворона лететь на медведя войной, да опомнилась.
- Чего это я? - говорит. - Косолапого мы всегда наказать успеем, а давай-ка прежде чайку попьем, пока не остыл.
Сели они чай пить. Ёжик из чашки, а ворона в блюдце налила и потягивает, сахарком вприкуску похрустывает. По две чашки выпили, ёжик маленько приободрился, повеселел. Да и то сказать: лучшее утешение в беде - надёжный друг рядом.
- Ты не плачь, не тужи, - ободряет пернатая. - Всё образуется. Вот помяни моё слово: медведь сам тебе убыток возместит.
Подумала и добавила:
- Даже сверх того.
Ёжик не верит:
- Да как же он возместит? Добровольно не станет, а чужим он непокорен. Медведь - самый сильный в лесу. Так что плакал мой медок.
- Ничего, - посмеивается ворона, - и на его силу сила найдется.
- Разве слона приведёшь из Африки?
- Обойдемся без слонов, - говорит ворона. - Есть и поближе кое-кто. Говорю тебе: всё вернёт нам косолапый!
- Да кто ж его заставит?
- Я и заставлю. Не будь я ворона.
- Да как же ты это сделаешь?
Усмехнулась пернатая, сощурилась лукаво.
- Это, - говорит, - моя забота. Ты сиди себе дома и жди.
Допила ворона чай, кусочек сахара расщёлкала.
Повторила:
- Жди.
И улетела.
Вздохнул ёжик, собрал чашки и пошёл посуду мыть.
А ворона отправилась медведя искать. Искала-искала, всех птиц расспросила. Наконец, сороки вездесущие указали: в ельнике обжора засел.
Полетела ворона в ельник, видит: и впрямь развалился медведь на полянке, толстым задом зелёный мох придавил, бочонок лапами тискает. Ещё бы, редкий случай выпал - медком позабавиться.
Он, Топтыгин, как все медведи, охоч был до мёду, а вот добывать его не умел. Дикие пчёлы высоко живут, в дупле. Стало быть, за мёдом лезть надо, а косолапый, ужас как этого не любил. Правда, однажды пересилил свою лень, полез. Добрался, морду в дупло просунул, а пчёлы, даром что дикие, вежливо так жужжат:
- Ж-ж-драштвуй, куманёк! Ж-ж-жаходи, ж-ж-жаходи!
Уважили они Топтыгина. Загудели, налетели, в морду жала вонзили. Косолапый с дерева мешком бухнулся, подскочил и пошёл лапами перебирать, да так шустро, что со стороны не поймёшь, сколько их у него - четыре или восемь?
А пчёлы следом летят, смеются:
- Не ж-ж-жабывай нас, куманёк! Ж-ж-жаходи ещё!
Проскакал Топтыгин с версту, плюхнулся в ручей и до самой ночи в холодной воде распухший нос отмачивал.
А мёду-то хочется!
Решил медведь пасеку обворовать. Ночью через ограду перелез, к улью подкрался, крышку приподнял, рамку когтями подцепил и тащит. Ну, думает, полакомлюсь! Да куда там! Собаки услыхали, всполошились - налетели, окружили, лают, за ноги хватают. Упал Топтыгин, одной лапой соты к себе жмёт, а остальными лапами от собак отмахивается. Тут пасечник из дома выбежал с ружьем да как жахнет дуплетом! Медведь от страха рамку бросил, изгородь по-заячьи перескочил и дёру в лес! Даже собаки удивились: ну, бегает! Чисто олень!
С тех пор и не доводилось Топтыгину медку испробовать. Понятно, что теперь обрадовался он добыче беззаконной. В ельник завалился, затычку выдернул зубами и пьёт - в пасть льёт. Жадничает, торопится. Золотистая медовая струя по лохматой морде течёт, Топтыгин её лапой подбирает и языком слизывает. Давится, чавкает, ворчит. Мёд выпил, бочонок разломал, дощечки облизал и под ёлку зашвырнул. В мох завалился, повернулся на бок и захрапел.
А вороне только этого и надо. Дождалась она, когда медведь уснёт, опустилась на пенёчек, поближе к медвежьему уху, да как гаркнет:
- КАР-Р-Р-Р!
Словно из пушки пальнули.
И назад на ветку - порх!
Подскочил медведь. Ничего не поймёт спросонья. Глазищи испуганные таращит.
- Что такое? - кричит. - Где война?! С какой державой?
Ворона сидит на ветке, посмеивается.
Пришёл в себя медведь, покрутил головой - никого. Повертелся, поворчал да и уснул. Ворона тут же - шасть вниз. Наклонилась к медвежьему уху и снова:
- КАР-Р-Р-Р-Р!
И на ветку.
Подпрыгнул медведь, заметался. Глаза бешеные, злые, ворочаются.
- Кто посмел? - орёт. - Придавлю, как мухомор!
Поглядел по сторонам, ворону заметил и спрашивает грубо:
- Эй, чернопёрая! Не видала ли, кто здесь шумит, мой драгоценный покой тревожит?
- Видала, - отвечает ворона.
- Да кто же он? Представь мне этого негодяя!
- Про негодяя ничего не знаю, - говорит ворона. - А только кроме нас с тобой тут и нет никого. Стало быть, это я тебя тревожу, больше некому.
- Ты?!! - взревел медведь. - Да как ты осмелилась? А ну сей же час спускайся на экзекуцию!
- Вот ещё! - хмыкнула ворона. - Мне и здесь хорошо.
- Кто бы говорил о справедливости? - возмутилась ворона. - Ты почто у ёжика бочонок с мёдом отнял? Зачем честного работника обидел?
- А затем, что я этому лесу хозяин. Стало быть, всё, что ни есть в лесу, мне принадлежит. И мёд мой, и ёжик мой, и ты, чернопёрая, тоже моя.
- Да кто ж тебе такую глупость сказал?
- Сам догадался, - хвалится Топтыгин. - Своим умом дошёл. Спрашиваю себя: кто у нас тут самый главный, кто хозяин? И отвечаю: кто самый сильный, тот и хозяин. Стало быть, я и есть. Сильнее меня в лесу никого.
- Голова большая, да ума в ней мало, - отрезала ворона. - Глупый ты, медведь. Настоящий хозяин своего дома не разоряет, домашних не обижает, он всё бережёт, обо всех заботится. А у тебя одна лишь забота о собственном брюхе. Какой же ты хозяин, когда от тебя все в лесу стонут?
- А какое мне дело до всех? - чванится медведь. - Пусть боятся меня и угождают во всём, вот и не будут стонать. А то взяли моду - над ухом каркать.
Почесал Топтыгин затылок.
- Ладно, - объявляет, - я тебя прощаю. А теперь лети отсюда. Я спать буду.
- Ну, нет, - говорит ворона. - Не будет тебе, косолапый, ни отдыха, ни сна, ни покоя, покуда весь мёд ёжику не вернёшь, до последней капли.
Подумала и добавила:
- И даже сверх того.
А медведь будто не слышит: улёгся в мох, на бок повернулся и засопел, только лапой махнул - лети, мол.
Ну, на этот раз ворона и спускаться не стала. Прямо с ветки завела:
- КАР-КАР! КАР-КАР! КАР-КАР!
Взбеленился медведь. Подскочил к ёлке, обхватил лапами ствол и давай трясти - туда-сюда, туда-сюда! А ворона на другую ель перелетела и оттуда:
- КАР-КАР! КАР-КАР!
Полез Топтыгин за вороной. До середины добрался, ан глядь - она уже на другом дереве. И всё своё:
- КАР-КАР! Верни ёжику мёд!
Хотел медведь ворону камнем подшибить или палкой, а она забралась на самую верхушку и смеется:
- Ну-ка, попади!
Кидал Топтыгин камни, кидал палки, да притомился. И то сказать: какой из косолапого метальщик? Что ни бросит - всё мимо летит.
А ворона насмехается:
- КАР-КАР! Маху дал! Метил в солнце - в луну попал!
- Ладно! - сказал медведь и лапой вороне погрозил. - Я знаю, кто не промахнётся. Поглядим тогда, кому смешно будет.
Побежал он охотников искать. Бегал-бегал и нашёл одного. Обычный охотник, не молодой, не старый - в руках ружье, на поясе селезень, пёс у ноги. Увидал охотник медведя, испугался, попятился, ружьишком прикрылся. А патроны-то в ружье стреляные, бесполезные.
Пёс кинулся было, да медведь рявкнул:
- Отзови пса! Порву!
- Полкан! Ко мне! - крикнул охотник.
Полкан вернулся, сел послушно у хозяйских ног, а сам на медведя глядит и клыки скалит: не замай!
Медведь ворчит:
- Не боись, не трону. Потолковать надо.
- А что ж? - соглашается охотник, - Надо так надо. Отчего ж не потолковать? Давай потолкуем.
Сел Топтыгин на пенёк, строгость на себя напустил.
- Ты почто, - говорит, - в моём лесу охотишься без моего на то дозволения? По справедливости закона должен я тебя теперь наказать и к штрафу представить.
Охотник удивился.
- Прости, Михаил Потапыч, - отвечает. - Не знал я, что ты этому лесу губернатор. Готов я свою ошибку исправить и штраф уплатить. Что возьмёшь отступного?
А сам потихоньку ружьишко-то надломил и пустые гильзы вытягивает.
Медведь доволен. Пятку почесал.
- Это деловой разговор, - говорит. - Денег я с тебя не возьму - к чему они мне? Даже добычу отнимать не стану. А вот службу ты мне сослужи.
- Ежели служба по силам, - соглашается охотник, - отчего ж не сослужить? В чём служба-то?
А сам стреляные гильзы под ноги бросил, сумку открыл, патроны достал и в стволы их заталкивает. А патроны-то - смех один! - с мелкой картечью, на утку. Ими стрелять, только пуще зверя злить.
Но у охотника свой резон.
- Служба простая, - поясняет медведь. - Есть у нас в лесу ворона одна, дюже нахальная. Всё она мне беспокойство причиняет, не даёт, понимаешь, покоя. Ты её из ружья подбей, чтобы она меня впредь беспокоить не смела, а я тебя тревожить не стану: гуляй, где хочешь, уток стреляй, сколько влезет! Идёт?
- Ну что ж? - соглашается охотник. - Служба привычная.
А сам стволы защелкнул и курки взводит.
- Ворону подбить, конечно, можно, - рассуждает охотник, - да больно уж дичь непрестижная. Ну, как другие охотники узнают? Ведь засмеют так, что и на людях больше не покажешься. А вот медвежья шкура - знатный трофей! Им хошь перед кем похвалиться можно.
И ружьишко к плечу прилаживает.
- Ты что это? - встревожился медведь. - Ты, парень, не дури. Порву ведь, не помилую.
А у самого голос дрожит.
Охотник смеётся:
- Ты, ваша губернаторская светлость, против ружья, что таракан против сапога. Другой, может, и порвал бы, а ты, братец, велик да трусоват. Мы, охотники, твою милость давно знаем. Ещё и губернатором объявился! Ну-ка, Полкан, давай попотчуем самозванца!
Как увидал Топтыгин нацеленные в него стволы - испугался, даже перепачкался со страху. С пенька спрыгнул - и в лес. Охотник пальнул вслед из обоих стволов, да разве медвежью шкуру картечью пробьёшь? Только зад обожгло.
Полкан погнался было за медведем, да охотник отозвал.
- Не утруждайся, - посмеивается. - Пускай его губернаторская светлость маленько пробежится, жирок растрясёт.
А Топтыгин, уж на что в последнее время чудеса бега являл, а тут все собственные рекорды побил. Пронёсся по лесу, будто из пушки выстрелили. В чащу забежал, зарылся в валежник, притаился и слушает - нет ли погони?
Потом отлежался и говорит себе:
- Ну, нашёл помощника, нечего сказать! Хорошо, жив остался.
Выбрался из валежника, лег на бок и давай дробины выковыривать.
- Зато, - ворчит, - вороны нет.
А ворона - тут как тут, легка на помине. Прилетела, на валежник села и завела:
- КАР-КАР! Верни ёжику мёд!
Взревел медведь. Подскочил, весь валежник разметал. А ворона уже с дерева кричит:
- Верни! Верни ёжику мёд!
Косолапый и метался, и бранился, уговаривал ворону, грозил, умолял.
Но пернатая непреклонна:
- Отдай ёжику мёд, что разбоем отнял, тогда оставлю в покое.
Нагнулся, сгрёб лапами мягкий мох и в уши затолкал:
- Каркай теперь, сколько влезет.
Развалился под кустом и лежит, довольный.
Ворона покаркала-пошумела, видит - дела нет, не слышит косолапый. Снялась и улетела.
Развеселился медведь.
- Ловко, - думает, - черноперую провёл. Небось, к ёжику полетела, жаловаться. То-то! Пусть порыдают на пару. А то, чего удумали - мёду им подавай! Самим мало!
Разомлел косолапый, задремал.
А тут ворона возвратилась. Она, покуда Топтыгин победу праздновал, слетала в соседний лесок, привела оттуда всю дальнюю родню. Налетело вороньё, словно туча в ельник опустилась. А как начали они кричать да галдеть - будто гром загремел:
- КАР-Р-Р! КАР-Р-Р! КАР-Р-Р-Р!!!
От такого галдежа и мох в ушах не спасёт.
Медведь терпел, терпел да не вытерпел. Покрутился, повертелся, лапы к ушам прижал, да как заорёт:
- Не надо! Не могу больше! Помилуйте!
Ворона знак подала - пернатая родня затихла.
Топтыгин перед вороной на колени бухнулся, просит слёзно:
- Матушка ворона! Сжалься! Отпусти душу на покаяние! Вели не каркать больше, а то я с ума сойду в одночасье!
- Что, - говорит ворона, - проняло-таки?
- Проняло, ох, проняло! - стонет медведь. - Нету больше моченьки терпеть! Сдаюсь! Что велишь - всё сделаю! Только не шумите больше, не каркайте!
- А мне от тебя ничего и не надо, - говорит пернатая, - кроме бочонка мёда, что у ёжика отнял.
- Я бы и рад вернуть, - кается медведь, - да нету мёда. Съел я его, сама знаешь.
- Ну, так найди ещё.
- Да где же его взять? Нешто украсть?
- Ты, косолапый, столько уже пережил, - говорит ворона строго, - а ума не нажил. Нам краденого не надо. Хочешь мёда - пойди и заработай.
- Да как же? Где же?
- Коль меня послушаешься, то и ёжику долг вернёшь, и себя не обидишь.
Почесал медведь затылок. Ему, лентяю, вишь, не хотелось работать. Однако посмотрел он на многочисленную воронью родню, поёжился, вспомнил, как мёд сладок, - и решился.
- А, будь что будет! - кричит. - Согласен!
Полетела ворона к пасечнику.
Старик поначалу и слушать не захотел.
- Да ты что?! - закричал. - Этакого козла да в огород! Не надобен! Он же мне все ульи разломает, весь мёд выгребет! А ну, как ещё старуху мою до смерти перепугает?
- Не перепугает, - говорит ворона. - Чего боишься? И собаки у тебя есть, и ружьё. Лет-то тебе уж много, тяжёлую работу одному, поди, трудно ворочать? А тут работник дармовой и сильный. Я за медведя ручаюсь - убытка от него не будет. Вспомни - с ёжиком я тебя не подвела.
- Это верно, - почесал бороду пасечник. - Мышей и доселе не видать. Однако ж, то ёжик, а то - медведь. Боязно как-то.
- Да что боязно, что боязно? - рассердилась ворона. - Говорю же: за медведя я ручаюсь. Моё воронье слово крепко!
- Эх, была ни была! - решился пасечник. - Веди Топтыгина. Только не обессудь, держать его буду строго.