и других обитателях и гостях славного города Норгарда
Край твоих предков
Пролог
Есть на Севере, южнее Вестарфьорда, большой дуб. Стоит он на берегу реки. Это - раданте, дух-хранитель. От века он высится над водой, над землей, и так велика его мощь, что никакая буря не в силах его согнуть.
В северных горах живёт злой ветер, пожиратель падали. Раз в сто лет он приходит в долины, сея опустошение и ужас. Раз в сто лет ветер и древо сходятся в битве, и тогда всё живое спешит в укрытие. Тень падает на землю, и страшный ураган свирепствует девять дней и ночей. Говорят, что в это время мир умирает и возрождается.
Но если однажды буря переломит хребет исполинского древа...
Мгла накроет мир, и смолкнут песни, и зазвенит медь над беспредельной пустошью. А солнце будет бледным и больным. И лишь смердящая пыль устелет небо в тысячу слоев...
Пожелаем удачи тем, кому выпадет жить в те девять дней.
1
* * *
"О прошлом всех сущих..."
- Ну-ну, милая, - старуха коснулась руки женщины, ободряюще похлопала, - всё позади. Всё... Это первый раз тяжело.
Тяжело, впрочем, и потом, но к чему это знать молодой матери?
- Покажи... - простонала женщина едва слышно.
- Любуйся.
Старуха поднесла к бледной роженице здоровое дитя с рыжим пушком на голове и неуловимого цвета глазами - яркими, как новорожденный мир. Ребенок не плакал - наоборот, глядел озорно и лукаво, точно не было страшного разрыва с уютным родным лоном...
- Мой... мой малыш... - прошептала мать, постаревшая на жизнь, - он в отца...
- В твоего? - уточнила знахарка.
- В своего... собственного.
- Ну, что уж тут... - всплеснула руками колдунья, - и такое бывает...
И отвернулась с ребенком, - искупать новорожденного в священном сосуде, на дне которого виднелась Руна Жизни, посвященная Праматери-Эдде.
- Дай... - слабо попросила роженица.
- Не дам, - грубо обрубила колдунья, точно топором - пуповину, - бледны и слабы твои руки, Асгерд, дочь Альти Альвисона и Рекьи, дочери Вьярда! Холодны твои руки, точно снег, и столь же белы! Удержишь ли дитя? Не застудишь ли?
- Дай мне сына, Арна-вёльва! - крикнула раненой птицей Асгерд. Тихоня, папенькина доченька, она кричала на ведьму! Альти, сын Альвиса, не узнал бы своей дочери. Впрочем, он и так её не знал, как годится знать родителям детей...
Медленно повернулась Арна-колдунья, священная птица Праматери, и в неверном свете очага её руки казались по локоть в крови, а за её спиною кричал безымянный ребенок, изведавший коварство воды... Сорвала с шеи янтарный амулет - колыбель в когтях чудо-птицы - и воздела над миром...
- Веди себя тише, о Асгерд, - промолвила ведьма, глядя в душу юной матери, - иначе дисы и фюльгъи отвернутся от тебя и твоего чада, и не будет ему в жизни ни счастья, ни удачи!
Асгерд онемела, холоднее льда: ибо из седой бездны поколений с ней говорила сама Улла-Эдда, Праматерь её народа, Одна из Семи Прарожениц народа Двергар. С ней говорили шепотом волн Андара, Мать Рек, и Кэльдана, Владычица Морей, грозила штормом. С ней говорила Тэлира, Поющая Мать-Земля, и все птицы и звери, выводящие потомство; и Хелла, хозяйка Утробы Мёртвых, тянулась к ней сквозь вечность...Рекья, дочь Вьярда, её матушка, смотрела на неё, и все иные жены народа Двергар, и духи-дисы, помогающие при родах...И не верилось, что еще час назад Асгерд кричала от страшной муки, когда её естество разрывалось пополам, точно тело скалы, расколотое взрывом вулкана, рассеченное трещиной, из которой рвется наружу раскаленная багровая лава, сводя с ума...
" - Я могу дать тебе зелье, чтобы приглушить боль, - сказала Арна, когда у Асгерд отошли воды, - оно у меня под рукой. Иные не выносят муки, сходят с ума. Давать?
- Нет, - ответила гордая Асгерд, - я хочу родить дитя. Не камень.
- А ведь иные верят, что дверги прямо из камня родятся, - горько усмехнулась ведьма, - так не надо? Ну, как знаешь..."
Боль прошла, тревога минула, страх ушел талым снегом - все позади. Огонь в очаге, тепло в груди, покой в голове... Лишь веки тяжелы, как ответ перед предками.
- Спи, милая.
Колдунья вернулась к чану и закончила омовение. Младенец отчаянно фыркал, орал и пинался - маме плохо, маму надо защитить! Арна вытерла его, укутала в сухое и положила ладонь на темя. Боевитый малыш сразу успокоился. Маме хорошо? Ну и ладно!
Что-то притомился я с вами, друзья...
- Арна! - позвала Асгерд.
- Он побудет со мной. Тебе дам, когда отдохнешь. Не спорь.
- Я не о том... - вздохнула, собралась с силами и произнесла умоляя, словно в последний раз, - ведомо ли тебе, какова его судьба? Что ждет моего сына?
- Счастье, Асгерд, - ответила ведьма, улыбаясь бледной луной, - он будет счастлив.
Женщина на ложе кивнула и ушла во тьму, тепло и покой.
Ребенок будет счастлив.
И этого довольно для матери...
За дверью раздался гром.
И малыш ответил ему веселым криком...
* * *
...Грохотало над рекой, как раз над голым зимним лесом. Точно проснулся старый великан Маркенвальд, живущий за Восточной Чащей, и принялся валить вековые деревья для постройки своего страшного драккара. Сухие ветви хрустели, ломаясь, и ветра выли, словно безумные тролли чащобы... Белые нити свивались в черных облаках, и ледяной покров реки отражал их пляску. Молнии чертили руны на льду, словно в колдовском черном зеркале, предвещая грозы грядущего; и гром летел над землей...
Никто не вышел во двор полюбоваться зимней грозой. Оттого ли, что мороз мгновенно умерщвлял кожу, или от того, что всем была безразлична редкая зимой гроза - кто знает? Никого не было во дворе - кроме Турлога, сына Дори, чья жена рожала в усадьбе. Согласно обычаю знахарка выгнала его из-под одной крыши с роженицей. И теперь он стоял на берегу Андары, пуская дым из трубки, пытался любоваться игрою огней и не думать о том, что...
...вот она, Асгерд, лежит навзничь, и её глаза леденеют, в них гаснет свет, и дыхание уходит легким облачком, и повитуха бессильно сжимает костлявые кулаки, хочет заплакать, но - нечем...
...вот оно, дитя, плоть от плоти Турлога Дорисона, ЕГО дитя, крошечка, - окоченевшее тельце, нежный пушок на голове, почерневшие губы, а личико - синее, и язык наружу... Вокруг горла - пуповина. Ребенок повешен, точно вор или предатель, повешен ни за что, собственной матерью, и в его глазах - обида...
- Боги, дисы, Предки, кто угодно, - шептал Турлог, задыхаясь от страха, - только бы Асгерд... Только бы... Только бы не...
Не без причины он боялся: его собственная матушка, Стайна Вигдоттир, умерла при родах, почти у него на глазах... А надобно сказать, что Асгерд была той же внешности, что и Стайна: тонкая в кости, высокая и статная, словно княгиня, чуть узковата в бедрах. Над ним еще потешались, мол, Турлог сын Дори жену под стать матушке брал, потому как еще от сиськи материнской не отвык, но с теми шутниками он поговорил по-свойски, и не слишком нежно: ибо он был из рода Струвингов, о которых говорили, что они все чуток сумасшедшие. Быть может, так и было: никогда Турлог не боялся за себя, а за милую страху натерпелся.
Ходил, утаптывая снег, выдыхая сизый дым, точно гейзер, мял роскошную рыжую бородищу, как мочалку... Холодом и едким трубочным зельем гнал страшные мысли. Те уходили - в ночь, в лес, прятались в сухих кустах и глядели на него из тьмы. Ждали, когда отвернется...
- Дорого бы я дал за то, чтобы разделить твою боль! - прошептал Турлог горячо, и ответом ему стала ветвистая зарница. Словно исполинский златорогий олень Гулленхьёрт склонился к страстной просьбе безумца.
"Правда ли, что в старые времена муж мог присутствовать при рождении ребенка? - подумалось Турлогу, - надобно будет при случае спросить Арну. Да только ведь не скажет. Ведьма. Хитрая старая ведьма...Слыхал я, на Юге уже обходятся без них, и даже жгут на кострах".
- Хэй, пивовар, - раздался сухой голос.
Турлог обернулся.
Перед ним стояла простоволосая ведьма. В черной шубе она сливалась с ночью, казалась ликом тьмы и порождением мрака, его сокровенной частью.
- Всё, - сказала она глухо.
Сердце Турлога упало.
Ночь надвинулась, стала темнее...
- Есть предел всякой силе. Муж создан добывать, жена - рожать. Не желай того, что противно Судьбе, и будет тебе счастье.
Руки Турлога сомкнулись на бортах ведьминой шубы. Глаза были дурные, безумные. Трубка хрустнула в зубах, обжигая рот горячим горьким пеплом.
- Что... - начал Турлог, но вёльва перебила, презрительно скалясь:
- Не хвастай ничтожеством, сын Дори! Мало чести - бить старуху! Всё кончено с твоей женой! Восславь Улли - она подарила тебе сына! Восславь Улли снова - твой сын похож на тебя, а не на соседа!! И восславь Улли с Уллой в третий раз - Асгерд оказалась крепче скалы, рожая впервые!!! Она спит, а твой сын с кормилицей.
Турлог молчал. В небе рвался гром.
- У тебя борода горит, - безразлично заметила Арна.
Турлог разжал непослушные кулаки, стал на колени и умылся пригоршней снега. Снег обжигал. А молодой отец черпал белый огонь и жег лицо. Снова и снова. Сжигая всё, что было прежде.
И слёзы становились льдом на счастливом лице.
- Ну? - полюбопытствовала Арна. - Полегчало?
- Угу, - более слов для радости не было.
- "Угу" филин в лесу говорит, - передразнила повитуха.
Турлог поднял удивленные глаза на эдду.
- Как его назвала Асгерд? - спросил тихо.
- Упрямый. Не хотел засыпать, буйствовал. Подходящее имечко.
- Так тому и быть. Упрямый. Снорри.
Ветер взвыл, пробуя имя на вкус. Блеснула клыками молния. Зарычал гром.
- Снорри, сын Турлога, сына Дори, сына Ари, который первым из Струвингов пришел в Норгард и взял тут землю, воздвиг хижину и пивоварню! Снорри, правнук Ари, третий из рода Струве Пивного Котла, рожденный на этой земле, земле моих предков! Славься, Арна-волшебница! Простишь неразумного?
- Негоже держать зло на тех, кого боги обделили разумом, - беззлобно ответила колдунья, - Асгерд отблагодари. Она у тебя молодец. Таких нынче мало.
Турлог встал и отряхнулся. Его глаза неуловимого цвета ярко сияли.
- Тебе не холодно? - спросил он ведьму.
Та пожала плечами.
- Мне всегда холодно. Счастье, что это ненадолго. Скоро я уйду к Эддам. У них тепло. Но ты ведь не о том хотел спросить, не так ли?
- Скажи, коли ведомо: какая судьба ждет моего сына? Стыд или добрая слава?
Долго молчала Арна-колдунья, младшая эдда, дитя тьмы и ночи, внучка земли... Не здесь она была, не сейчас, - нигде, никогда, и везде, всегда... Наконец очнулась.
- Одно могу сказать: тебе не придется стыдиться за сына. Ни на твоей памяти, ни после. Никогда. Ибо те, за кого стыдно отцам и матерям, не рождаются в час зимней грозы.
Стыдиться не суждено - и этого довольно для отца...
* * *
Говорят, так родился Снорри Турлогсон, прозванный также Безумцем Норгарда. А правда это или нет - как знать...
2
...Старый Балин зовется этот дуб. Он стоит у реки, на север от усадеб и борга. Он стоял там всю жизнь, от сотворения мира. Он уже сторожил долину реки, когда Нори Большой Башмак только пришел сюда с родней - а до него тут не было двергов... У нас все знают, что дуб волшебный, хотя чаще говорят - заколдованный. Чары пронизывают древнее древо от узловатых корней до мощных рук-ветвей и густой кроны. Бурый мох на коре - это борода степенного горожанина, вроде нашего альдермана Свена Свенсона. Трещины на коре - то морщины почтенного старца, и на ум сразу приходит наш пасечник Фундин в своей старой шляпе с личиной против укусов. Три беличьих дупла - добрые глаза и улыбка. Однако же не следует приглядываться к этому лику в сумерках - можно увидеть нечто гораздо более древнее, страшное, о чем не говорят днем, а уж ночью и подавно.
Исполин смотрит на тебя и улыбается - но улыбается как-то странно: не то сурово, словно вызывая на битву, не то лукаво, точно зная, что у тебя дырка в подштанниках, а тебе лень её заштопать, а иногда - скорбно, на самом краю безумия... Так может смотреть отец, чьи непослушные пальцы сжимают коченеющее тельце ребенка. Своего ребенка. Довелось мне посмотреть на такого отца. Ловар Ловарсон его имя. Его дочурку Сайму чуть не съели волки. Не съели, но загрызли насмерть.
Никогда не забыть мне той страшной улыбки...
С той поры Ловар стал безумцем, и это было потерей для всех нас. Ибо он был главой артели лесорубов и вел дело мудро. А надобно сказать, что лесорубы кормят всех нас, меняя лес на зерно и мясо...Часто Ловар ходил сюда - советовался со Старым Балином, словно с пращуром или хозяином леса... И Лес говорил с ним, лесорубом народа Двергар... Теперь не ходит.
Я хожу сюда - вместо него, вместо себя, вместо...
- Привет! - прозвенел девичий голос. Самый милый голос для моего сердца.
- Здравствуй, березонька моя!
...Неведомо почему так получилось, однако многие, не принадлежащие к нашему народу, свято убеждены, что наши жены подобны то ли медным самоварам, то ли отвратным чудовищам, что живут за краем мира. А впрочем, не важно, что там говорят неразумные. Моя Митрун стройна и прекрасна, у неё дивные золотые волосы и безбрежные синие глаза. Часто я сожалею, что боги обделили меня даром творца кённингов, и я не могу воздать хвалу её красоте. Впрочем, хватит и того, что я не слишком толстый для потомственного пивовара. Мы с ней созданы друг для друга, осенью свадьба, а кто против - того я попотчую, да не пивом, а кулаком!
- Так я и думала, что ты здесь, - сказала она с укором.
- А тебе, думается, хотелось бы, чтобы я, как настоящий мужчина, валялся в кустах, пьяный и веселый, весь в...
- Ты не знаешь меня, настоящий мужчина, и думается тебе неверно.
- Ну вот и всё.
- Нет, не всё! - вспыхнула Митрун. - Не всё! Я уже давно хотела с тобой поговорить. Зачем ты ходишь сюда? Почему именно сюда, а не к Восточной Чаще, не к причалу, не к мысу Эльдира? Это какой-то семейный обычай? Или... - она замолкла, и жутким стал её взор, а затем...
- Мерзавец! Подлец!! Я так и знала!!! - она сжала кулачки и начала озираться по сторонам, ища, кого бы разорвать. - Где эта потаскуха, охотница на чужих женихов?! Где ты её прячешь?!
У меня не было слов, чтобы описать её красоту в этот миг. Хотя, конечно, я понятия не имел, о чем она...
- Кого - её? - промычал я неубедительно.
- Ах ты не знаешь?! - закричала Митрун, разрывая горло. - Эта коза Хейда! Хейда, дочь Хедина! Права была моя матушка! Ты - плод гнилого корня изгнанников! Отец твой рассорился с родичами, и ты - его отродье!
- Митрун, тише! - я шагнул было к ней, обнять, успокоить, но...
- Не подходи! Клянусь, я брошусь в реку и утону, если ты еще хоть раз меня коснешься! - моя невеста, раскрасневшаяся, всклокоченная, с горящими голубыми глазами, отступила назад, словно дикая кошка, что готовится к броску. - И тётушка Эльва была права! Да! Права! Все мужчины - одинаковы! Похотливые кобели, козлы и кабаны!
Она была прекрасна в гневе, но всему есть предел.
Эльва - старая дева. Безумная старуха, никчемное, ничтожное создание, стоит ли придавать значение её словам?..
- Что ты молчишь? - надрывалась Митрун. - Тебя вчера видели с ней! С козой Хейдой!
- Не понимаю, откуда...
- Да! Я всё знаю! - торжество Митрун звенело горном. - Мне Леда сказала! Она видела вас! Снорри, всё кончено! Я ухожу!
- Иди.
Её словно ударили. Сильно. По голове.
Словно Старый Балин рухнул ей на темя...
- А ты думала, - говорил я, глотая горький лёд, - что я стану тебя останавливать? Как Эльри говорит: вольному - воля! Спасенному - боль... Леда видела, как я целовался с Хейдой? А может, я заодно её обесчестил? Вот тут, на дубу? Очень, надо полагать, удобно! Этого твоя Леда не видела? А может ли она поклясться на кольце? Хотя она и не в таком поклянется, лишь бы достичь своего. Весь Норгард знает, что она неровно дышит при виде Тервина Альварсона. Все знают, что красавчик Тервин и Хейда, дочь Хедина, уже помолвлены. Осенью свадьба. И всем ведомо, что сердце Тервина не бьется быстрее при виде Леды. Даю руку на отсечение - Леда готова утверждать, что видела Хейду не только со мной! А если ты веришь бабским сплетням больше, чем своему жениху... Позор в таком случае на тебя и твой род. Всё.
Митрун пронеслась мимо меня, как вихрь. Она мчалась к дубу, заметив нечто такое, чего я не увидел...
Увидел.
Всё, мне конец... Смерть в когтях ревнивой невесты...
- А это что такое?!
Она держала в руках женский поясок цвета чайной розы.
- У нашей благочестивой Хейды, - говорила Митрун неторопливо, как яд, убивающий тело, как палач, вырезающий жертве "Кровавого орла", - есть такое милое розовое платьице. Она в нём вертит бёдрами на танцах. Готова поклясться своей девичьей честью - этот поясок от того платья.
- Да, так и есть, - я зевнул, - разве ты забыла? Где мы были с тобою вчера вечером? Здесь. А кто был после нас? Тервин и Хейда. Что они делали? То же, что и мы. Другое дело, что до свадьбы я не сниму с тебя платье.
- Попробуй только, - фыркнула Митрун и спрятала пояс Хейды.
- Однако я всё же вынужден признаться тебе, - сказал я, - мы и правда виделись с Хейдой. Третьего дня, когда наш Тервин-соблазнитель напился в трактире. Когда братья Фили и Кили разбили ему мордашку, и его пришлось нести домой, в крови и соплях. Знаешь, кто нёс? Я и Хейда. Ни один из наших дорогих сограждан не соизволил помочь. Вот чем мы занимались. Я и Хейда.
Она посмотрела на меня исподлобья, как лагеман-судья.
- Это правда? Кто свидетель?
- Недаром же Лаунд Лысый, мой будущий тесть, был избран несколько раз в законоговорители! Ты в отца. Я говорю правду. Готов поклясться на кольце. Старый Балин - мой свидетель, он не даст соврать.
Митрун обратилась к дубу:
- Это правда?
...ветра не было, однако ветви могучего дуба качнулись, и на макушку Митрун упал желудь. Она запрокинула голову...
Свет и тень играли в кроне Старого Балина, золото стекало по ветвям Мирового Древа, и листва сверкала нерожденными словами, словно молния пронзила дерево от верхушки до корней... Янтарь и черненое серебро сплетались в вышине, и крона древнего дуба стала рунной книгой... Мы стояли внизу и читали эти руны под дождем первого златого листопада. Скоро осень... И Митрун в моих объятиях - такая маленькая, мягкая кошка, тёплое солнышко, пушистый птенчик, и глаза её блестят... Я обнимаю её, прижимаю к себе, целую волосы, целую мокрые глаза, щеки, и дальше - я пока не умею утешать иначе...
Спасибо, Старый Балин, за эти чары...
- Ничего не было, котёнок. Ничего. Только ты. Только с тобой.
- Снорри, ты... плачешь?
- Тихо, не говори никому... Засмеют...
Она отстранилась, шмыгнула носиком.
- Пойдём умоемся.
* * *
- Митрун, я понимаю, что это был обычай, своего рода брачное испытание. Я выдержал?
Она кивнула.
- А теперь запомни, - продолжал я, - если ещё раз ты поднимешь на меня голос - свадьбы не будет. Мне не нужна ведьма в доме. Мне не нужна женщина-тролль верхом на волке. Я не хочу быть волком. В конце концов, мне не нужна визгливая дура, что не умеет собою владеть. Прошу тебя.
- Рыжик, не сердись, - она обняла меня за шею, поцеловала в щеку, - многие мужчины изменяют женам до свадьбы. Это позор.
- Но я же не таков!
- Теперь я знаю, что нет. Должна была убедиться.
- Ну уж если об этом разговор - поведай-ка, что ты делала вчера утром с Эрвальдом? - я притворно нахмурился.
- Снорри, тебе ревность не идет.
- Тебе, стало быть, идет, а мне - нет?
- Он пришел к тётушке Эльве... Не смейся, это не то, что ты... По хозяйству помочь! Тебя бы попросила - так она тебя не жалует... Кстати! - она легонько хлопнула себя по лбу. - Пришло письмо! От матушки. Она приглашает нас погостить у неё. Заодно обсудить свадьбу...
Я скривился. Ничего странного в том, что я не люблю тёщу. Она же меня не любит! Мы, видите ли, недостаточно хорошего рода! А всё из-за того, что отец мой Турлог Рыжебородый разругался с остальными родичами, из южных Струвингов, и его отрекли от рода...
А заодно - и меня.
Смешно?
Больно. До сих пор - больно...
- Ну что? Когда поедем?
- Не знаю, скоро тинг... - я начал искать отговорки.
- Прекрати, Снорри! - Митрун грозно уперла руки в бока. - Ты обычно не ходишь на тинг! Да и что тебе там делать? Разве там говорит кто-нибудь, кроме Свена Свенсона и его подхалимов?
- Это еще не значит, что тинг не надо посещать. А вдруг что важное скажут?
- Не скажут! - воскликнула Митрун. - А коль скоро и скажут - назавтра и так узнает весь город, а на третий день - весь Вирфенбард! До самого синего моря.
- До Фиалкового, - поправил я. - Море на Юге называется Фиалковым.
- Не увиливай! - она щёлкнула меня по носу. - Когда едем?
Я поднял руки.
- Сдаюсь! Не вели казнить! Поедем в следующий понедельник.
Она закружилась по лугу - прекрасная, как сон.
* * *
Мы снова целовались под дубом. Она посмотрела вверх и улыбнулась.
- Раньше я понимала, почему сюда приходят влюбленные пары. Но не понимала, зачем ходить сюда в одиночестве. Как это делал Ловар Ловарсон. Как ты, - она заглянула мне в глаза, и у меня перехватило дыхание, - такая глубина открылась в её взоре. Точно бездна моря. Нет. Скорее - бездна неба... Словно Митрун прожила за миг тысячу жизней. - Теперь я понимаю, зачем ты приходишь сюда.
И мы снова слились в поцелуе, ибо до свадьбы я и помыслить не мог о большем.
У нас, Двергар, иначе не бывает. И супруги живут вместе до смерти.
Иначе - какой смысл налагать на себя священные узы согласно обычаям и законам предков?..
Отдышавшись, Митрун сказала:
- Тебя Этер хотел видеть.
- Это еще зачем?
- Он сказал, что на днях должен приехать какой-то важный гость, так что может понадобиться твоя помощь.
- Любопытно, какого рода? Уж не кельнер ли ему понадобился?
- А чем работа кельнера хуже любой другой? - усмехнулась Митрун, - думаю, тебе пошел бы передник и смешной красный колпачок...
- Никогда в жизни ни я, ни мой отец Турлог Рауденбард, ни мой дед Дори - никому не прислуживали! И я не стану.
- Да ладно, я пошутила, глупый...
- Ладно. Идем.
- Подожди...
Мне на миг показалось, что она сейчас попросит прощения. Но - нет, обошлось. Она никогда не извинялась. Была слишком горда, чтобы признавать ошибки. Она просто поцеловала меня.
Мёду богов подобен поцелуй любимой девы.
Старый Балин понимающе ухмыльнулся.
А я знал, что отныне не взгляну на Митрун так, как раньше. Балин околдовал её. К добру ли, не к добру - я был благодарен ему за это.
Откуда мне было знать, что совсем скоро он потребует от меня дара в ответ?
3
* * *
"О прошлом всех сущих..."
Синие ледяные сумерки овладели миром. Ветер за окном утих, оставив чистое звездное небо да сугробы по пояс. Ветер помчался дальше на юг - гнать снежные стада, расписывать стекла узорами, корчевать вековые деревья. Двор усадьбы занесло так, что сам дом стал похож на белого медведя. Только дым над полем и голоса изнутри говорили о том, что это жилище.
- Так! - рыжий мужчина средних лет потер ладони. - Что это? Чем пахнет?
Малыш - такой же рыжий - деловито сунул конопатый нос в мешочек. Шумно потянул воздух и...
- АААПЧХУ!!!
Стоял, вытирая нос, в облачке порошка.
- Имбирь! - выпалил довольно, ожидая похвалы...
Подзатыльник сбил улыбку с лица ребенка.
- За что? - губы задрожали от обиды.
- За то, что дурак.
Старший взял щеточку и начал сметать рассыпавшийся порошок в мешочек.
- И за то, сын мой, что - имбирь. Это дорогое удовольствие. На вес золота. Ты - Мастер, сын мой Снорри, ты однажды станешь Мастером дел хмельных, сменишь меня за котлом, не забывай. Те, кто отвергают дела отцов, плохо заканчивают свою жизнь. Хотя о них иногда поют песни.
Снорри кивнул.
- А мама скоро приедет?
- Скоро. Может, завтра.
- А почему она не взяла нас с собой?
Отец молчал.
А что было говорить? Что Асгерд дочь Альти водила дружбу с Арной-вёльвой, ведьмой и отшельницей? Что Асгерд помогала ей в разных колдовских делах, на которые посторонним лучше не смотреть? Что ныне она занималась её ремеслом? Что это тайная, опасная тропа по краю пропасти, от которой лучше держаться как можно дальше? И что он, Турлог сын Дори, её супруг по всем законам и обычаям, не может и не желает ей ничего запрещать, ибо выйдет лишь к худу?
Отец молчал.
- Так почему?
- Вот невыносимый почемучка! Потому что в лесу собираются колдуньи, которые всем лакомствам предпочитают маленьких любопытных мальчишек. Они ловят их за нос и варят в медном котле.
Снорри недоверчиво уставился на родителя.
- Так не бывает, - сказал он решительно, - мама меня не съест.
- Это ты плохо её знаешь, - ухмыльнулся пивовар.
* * *
- Пап, расскажи сказку!
- Я не знаю сказок. Это бабье дело. Назови вот эти сорта хмеля и солода.
- Не честно!
- Привыкай, Снорри. Тебе бы уже пора.
За дверью заскрипел снег. Шаги приближались. Раздался стук.
- Эй! Откройте скорее! Беда!
- Сейчас!
Пивовар распахнул двери, мороз ударил в лицо.
На пороге стоял молодой человек, расхристанный, весь в снегу, без шапки. Он тяжело дышал. В глазах его был страх.
- Что стряслось? - рявкнул рыжий.
- Ты - Турлог Дорисон?
- Ну?
- Твоя жена, Асгерд дочь Альти, лежит в лесу! Деревом придавило... Идем, я проведу! Я не... не смог её вытащить! Наши уже там...
...огонь горел в камине, да и ночь была ясная, - но в очах Турлога Дорисона стало темно, как в бездне. Он ничего не слышал, не видел и не понимал. Выбежал как был во двор, обжигая ноги в сугробах, и понесся за провожатым...
Снорри хотел было закричать - подожди, я с тобой! - но не стал. Голос подвел его. Горло сдавил горький ком. В глазах защипало. Ледяная ночь смотрела на него, безразличная, беспощадная и такая прекрасная.
* * *
Впрочем, сын Турлога не зря родился в час зимней грозы. Не долго он радовал тьму своим страхом.
* * *
Арна-колдунья умерла через год после рождения Снорри.
Умирала долго и в одиночестве, как и положено ведьме. Ни звука не было слышно из её домика в лесу. Но вороны уже обсели окрестные деревья, ожидая, что вскоре Арна присоединится к ним в странствии между мирами. Арна не торопилась. Но и черные птицы были терпеливы.
Именно кружащие вороны и привели Асгерд к хижине ведьмы. Дочь Рекьи шла сквозь зимний лес, оставив дитя под присмотром подруги - у неё тоже был малыш. Не доверять же младенца мужу! Асгерд шагала сквозь чащу и сугробы, сквозь туман и свой страх. Она шла, потому что иначе было нельзя. Некая сила вела её, выдернув из домашнего тепла, - и она была частью той неведомой силы.
Хижина вёльвы оказалась заперта. Асгерд обошла её кругом, постучала, но ответа не было. Испуг сжал сердце - а вдруг Арна уже умерла, и теперь в её доме живет кровожадный драугр?
Вдруг Асгерд заметила перо ворона, что плавно падало наземь. Она ловко извернулась и поймала его, не дав коснуться земли. Затем просунула его в дверной зазор и повернула. Перо хрустнуло, и вход в дом колдуньи открылся.
Асгерд начертала Руну Охраны и шагнула в предвечные сумерки.
Вёльва лежала в прихожей, прямо на полу, в тройном меловом круге. Её глаза глядели в потолок, не мигая. Казалось, она уже не дышит. Кожа её была подобна древнему граниту.
- Арна?.. - позвала Асгерд вполголоса.
Вёльва резко повернула голову на её голос. Асгерд вздрогнула, увидев стеклянные глаза колдуньи.
- Ко мне! - громко и властно сказала Арна. И Асгерд не посмела ослушаться.
Она склонилась над ведьмой, пересекла круг на полу. Теперь они были в одном кольце. А за кольцом не было ничего.
- Ты подходишь, - холодно рубила слова умирающая колдунья. - Ты услышала Песнь, поверила себе, пришла одна, нашла меня... Да и с пером Хуги догадалась, что к чему... Тихо, молчать! - яростно крикнула Арна, испугав Асгерд. - Не перебивать! Луна повелевает волнам схлынуть, настал час отлива, час зимней бури, река бежит в море, годы бегут сквозь кольцо, и грохочут великие жернова... Это не страшно, если ты не понимаешь голос камней - довольно и того, что камни понимают тебя, дочь Рекьи! Времени нет. Совсем. У меня - и подавно. Так что лучше тебе меня услышать.
- Я слышу, - дрожащим голосом прошептала Асгерд.
- У меня не было учениц. Так уж вышло. Ты могла бы - но у тебя семья, и кто я такая, чтобы...
Она рывком сорвала с шеи платок. Под ним покоился памятный янтарный амулет - птица, сжимающая в когтях колыбель. Сжала его в кулаке, точно хотела раскрошить. И протянула Асгерд.