Из окна льётся свет. Я сижу на его постели, свесив ноги, и смотрю на полосатые носки, которые по какой-то причине кажутся мне смешными. Он спит, и я перевожу взгляд на его лицо, на правую руку поверх покрывала. А потом опять смотрю на носки и почему-то веселюсь.
В тренажёрном зале душно: кондиционер не справляется с таким количеством потных, тяжело дышащих людей.
Она поднимается, опускается, снова поднимается и опускается. Среди шумных вздохов и криков я почти не замечаю её дыхания.
Она никогда не считает, сколько раз делает упражнение на верхний пресс. Я веду счёт за неё, и мне доставляет особое удовольствие думать, что без меня она бы делала это упражнение до тех пор, пока не умерла бы от истощения.
- Тридцать четыре, тридцать пять, тридцать шесть, - мой голос ровный и негромкий, как у "говорящих" стиральных машин. Мне нравится свой голос, несмотря на то, что "говорящие" стиральные машины вызывают у меня исключительно неприязнь. Себе бы я такую никогда не купила.
- Ну что, решила, с чем новый год встретишь? - спрашивает она, не прекращая упражнения. Она чуть задыхается.
- С друзьями, - отвечаю я спокойно и продолжаю счёт.
- Со своими? - у нее очень ровный голос, но что-то не нравится мне в её тоне.
- Да. Он думает, что я буду с семьей, - я невозмутима, как С3PO из Звёздных Войн. Такая же блестяще-вежливая и золотисто-безупречная. Но ей, по всей видимости, не нравится мой C3PO.
-Брось его, наконец. Не любишь ведь. Не любишь? - она смотрит мне в глаза, я смотрю на гантели у нее в руках. На каждой стоит цифра "2". Гантели и руки прижаты к её груди. Это похоже на полосатые носки, но не так смешно.
Мы делаем заминку - растягиваем мышцы, собираемся, прощаемся с тренером и выходим на морозный воздух.
Больше мы ни о чем не говорим.
Дома пахнет какой-то едой, и меня тошнит. Вдобавок к этому, трясёт от холода, так что я решила не снимать ни пуховик, ни перчатки.
На кухонном столе крошки, но мне некогда наводить порядок: надо распилить таблетку на две равные части. Одну вечером, другую - следующим утром. Их много, целых две упаковки. Дело доктора выписать, мое дело - принимать в строгих дозировках. Хорошие таблетки.
Запиваю водой, глотаю. Тошнота проходит, а вот трясти продолжает по-прежнему. Я набираю сообщение, набираю и не отправляю. Сохраняю в черновики. Мать опять говорит что-то из серии "найди работу, займись делом", а я надеваю наушники и притворяюсь, что ничего не слышу, кивая головой в такт музыке. Плеер стоит на паузе.
В постели я думаю о нём, закрыв глаза, рисую картины нашего будущего. Обычно это получается очень легко, но сейчас образ полосатых носков перебивает всё остальное. Я лежу в постели лицом к стене и едва сдерживаюсь, чтобы не рассмеяться в голос.
Из окна льётся свет. Я сижу на его постели, свесив ноги. Носки я выбросила прошлой ночью, и теперь мне почему-то грустно. Словно я потеряла лучшего друга, который умел развеселить меня в самые неприятные моменты одной своей улыбкой. На какой-то миг мне показалось, что это безумная мысль - возводить носки в категорию друзей, пусть даже они и смешные. Вскоре это странное ощущение прошло, резко, как садится батарейка на плеере. Играет твоя любимая песня, и - вдруг! - тишина.
Я смотрю на него. Потом смотрю на его постель, на его окно, на компьютер, плакаты на стенах, которые тоже его. Я пытаюсь внушить себе мысль, что и я каким-то образом "его", но вместо этого в голове какой-то бред. Я отчаянно пытаюсь хоть что-то подумать, но ничего не получается. Прошли целых пять мучительных минут, прежде чем я вспомнила, что забыла взять из дома свои таблетки.
На кухонном столе крошки. Вытряхиваю на подоконник содержимое упаковки вместе с инструкцией. Внимательно смотрю на таблетки. Половинок нет. Значит, я не принимала их вчера вечером. Я медленно достаю целую таблетку, и вдруг в голове появляется еще одна мысль. Я определенно не помню, пила ли я вчера утром и позавчера вечером. Строго дозировано, говорил доктор.
- Плохо, - шепчу я и глотаю две таблетки.
В тренажёрном зале душно, как всегда. Я вяло думаю, не попробовать ли предложить им сменить кондиционер на более мощный.
- Тринадцать, четырнадцать, пятнадцать...
На этот раз я умудряюсь считать про себя, одновременно болтая с ней.
- Я думала о том, что рождёна свободной личностью, - говорю я.
- И что это тебе даёт? - мне опять что-то не нравится в её тоне, но я пытаюсь сохранить спокойствие и серьёзность.
- Это даёт свободу делать то, что мне хочется.
Её руки прижаты к груди, на сей раз на гантелях цифра "3". Она смотрит куда-то сквозь стену, я смотрю на её лицо и вдруг замечаю, что её губы чуть шевелятся в такт движениям тела.
- А чего ты хочешь? - спрашивает она почти безразлично, из вежливости, будто на самом деле её не интересует, что я отвечу.
Но я пытаюсь быть серьёзной и задумываюсь над её вопросом, забывая о счёте. Когда я спохватываюсь, слышу её голос. Она чуть задыхается, но совсем чуть-чуть. Она объявляет:
- Пятьдесят девять, шестьдесят. Упражнение закончено. Так чего ты хочешь? - повторяет она, уже поднявшись с тренажера и вытирая лоб полотенцем.
Мне почему-то становится очень грустно и хочется плакать, но я сглатываю ком в горле и отвечаю спокойно и невозмутимо:
- Кажется, ничего.
Мы делаем заминку, прощаемся с тренером и выходим на крыльцо. Она тихо говорит "пока", я киваю головой и долго смотрю на её силуэт, пока она совсем не исчезает из виду.
Больше нам не о чем говорить.
Дома пахнет пустотой. Матери еще нет, а мне нужно распилить таблетку и принять своё строго дозированное лекарство. Вытряхнув содержимое упаковки, я расправляю инструкцию, глядя на желтые глаза фонарей за окном. Кажется, они наблюдают за мной, и мне становится страшно. Я вдруг понимаю, что полосатые носки я не выбросила, а похоронила под окнами.
Мне нужно распилить таблетку на две крошечные половинки, но в голове почему-то какой-то бред. Я отчаянно пытаюсь думать, но не могу. Я откладываю нож в сторону и приступаю к упражнению.
- Один, два, три...
Хруст упаковки заполняет тишину. Мне кажется, что зима сплела узоры на стеклах моих очков. Свежевскопанная земля под окнами, и еще видна полосатая ткань, присыпанная увядшими листьями.
- Тридцать пять, тридцать шесть...
Становится душно, как в тренажёрном зале, и воздух наполняется вздохами, криками и лязганьем снарядов. Пачка кончается, и я немного отупело смотрю в окно на страшные фонари, потом достаю еще одну пачку и продолжаю счёт.
- Сорок, сорок один, сорок два...
Падаю на пол - ноги вдруг стали стеклянными и рассыпались на тысячи мельчайших сверкающих осколков, закружили под потолком. Два самых крупных ударились о стекла очков и разлетелись алмазной пылью. В голову вдруг пришла мысль, что здесь, внизу, безопасно, что фонари не видят, не знают. Становится спокойно-спокойно и почти радостно. Я надеваю наушники и ставлю плеер на паузу. Торжественно объявляю: