Сразу же по приезду в Москву "мама", сообщила ей, что она отбывает с парой новых клиентов в секс-клуб "Платон отступает" где-то в Соединённых Штатах. После этого были сказочные Гаваи, по сравнению с которыми Италия показалась Веронике уже отсталой и нищей деревней. Потом она сопровождала какого-то американского бизнесмена в его поездке в Гон-Конг. И едва Вероника возвращалась в Москву, как её уже ждал очередной похотливый до молодой симпатичной украинской пиздёнки старикашка. Теперь она ощущала на себе всю мощь "маминого" бизнеса, в котором она, хотя и занимала одно из важных мест, но была всего лишь винтиком в огромном механзме по зарабатыванию денег на человеческой похоти и жажде молодого, сочного, здорового тела юной и ослепительной красоты особы.
Вероника была старательна, выкладывалась на полную катушку. Она помнила договор с "мамой", и теперь только он и стоял у неё перед глазами. Она представляла его каким-то шкаликом, уровень которого постоянно рос, а наверху была заветная цифра - один миллион долларов.
Клиенты ею были весьма довольны, и весть о новой, обворожительной и весьма искусной жрице любви, появившейся в обойме у "мамы", расходилась по миру в буквальном смысле слова с быстротой молнии. Бывало так, что вернув её "маме", они уже звонили ей и заказывали её на самое ближайшее будущее повторно. Вероника была нарасхват. Случалось так, что Саид вёз её напрямую с одного курорта на другой, где её уже ждали новые роскошные аппартаменты и очередной богатый старичок, исходящий слюной при одном только воспоминании об этой хохлушке, без заезда в Россию, в Москву, в "Космос". И это Веронику в её положении устраивало больше всего.
Теперь она понимала, что "мама" не даром тратила на неё бешенные по меркам Вероники деньги, водила её ежедневно по операм и дорогим ресторанам, украшенную в изысканные наряды и осыпанную бриллиантами. Недаром с ней занимались преподаватели, которые натаскивали девочку в английском, немецком, французском, которые давали ей представления об искусстве и живописи, которые учили её правильно одеваться и накладывать make up, и определяли её dress code. Её промоушен удался на славу, и теперь все мировые толстосумы, бывшие "мамиными" клиентами, хотели вкусить её прелести и занимали друг за другом очередь на полгода вперёд. "Мама" не успевала набивать карманы гринами и нарадоваться не могла, что так удачно угадала место в иерархии своей секс-империи для новой симпатичной украинской девочки. Вероника, - не сомневалась она, - поистине была прирождённой суперпроституткой, талант которой был просто зарыт в землю, а она сумела его откопать и раскрыть.
Спустя пару месяцев Вероника уже не могла и вспомнить точно, где, в какой стране, в каком городе, на каком удивительном и экзотическом курорте она была за две недели до последней поездки. Теперь она носилась по миру со скоростью молнии каждый раз с новым клиентом и неизменно с Саидом, который стал словно её тенью в этом нескончаемом мировом турне. Всюду её сопровождало несколько человек, обеспечивающих её подобающий и подходящий к местному климату внешний вид и одежду и макияж. Они были всегда разные. Вероника видела, как они дорожат своим местом, как им не хочется покидать её, носящуюся по мировым курортам и злачным местам суперпроститутку. Вероника чувствовала себя денежным пылесосом, шланг которого "мама" умелым промоушеном умудрилась засунуть в карман не одному миллионеру. Она была теперь секс-машиной высшего уровня, умело и безвозвратно отсасывавщей из карманов толстосумов их деньги и застарелую, начавшую тухнуть сперму из их ушедших было на покой яичек. И то, и другое она делала так восхитительно, что были довольны и "мама", и клиенты. Не была довольна только она.
Сперва это было до того захватывающе и необычно, что она уже и забыла как-то не то чтобы обо всём другом, но даже о Битлере. Но потом Вероника словно какое-то кино стала наблюдать, как мимо неё проносились десятки тысяч заработанных ею долларов, а в её кармане не оседало ничего. Она всё чаще вспоминала знаменитую присказку: "И я там был, мёд-пиво пил, по усам текло, а в рот не попало!"
Да, по её соблазнительным усикам, которые ей оставили на больших срамных губах, слева и справа от её злачной щёлки, и каждый раз старательно выравнивали парикмахеры, действительно текло рекой. Но в её карманах не оседало и цента. Все её драгоценные наряды, которые следом за ней возили по миру в чемоданчиках, и несколько килограмм многомиллионных украшений, которые в дипломате, пристёгнутом позолоченными наручниками к запястью под белым, ослепительным костюмом, носил с собой Саид, - это всё принадлежало не ей. И каждый раз, когда ей на шею надевали колье стоимостью в несколько сотен тысяч, а то и миллионов долларов для ужина или другого появления в компании клиента в публичных местах, Вероника ощущала даже какую-то невыносимую тяжесть, преодолеть которую стоило больших усилий. Она словно готовилась к выходу на сцену в ослепительном реквизите, который не принадлежал ей ни на один цент, и его после спектакля также аккуратно должны были снять с неё, забрать, оставив ни с чем.
Вероника всё больше понимала, что она всего лишь декорация, вывеска, яркая лампочка, на которую, распустив слюни, летели "мамины" клиенты-миллионеры, что сама она, как человек, как женщина, никому из них и не нужны была вовсе, что они воспринимали её не больше, чем проститутку, чем ярко накрашенную, изысканно и дорого одетую функцию, сексуальную услугу, часть их эпатажи и программы отдыха или путешествия, которая появилась из ниоткуда и по окончании поездки или отдыха должна была исчезнуть также, в никуда. И, несмотря на всё сказочное и фешенебельное великолепие жизни на этой прекрасной планете, которое теперь, благодаря её новому статусу, стало ей доступно, которого она в любом другом случае, как бы иначе не сложилась её судьба, не попробовала бы и на зуб, Веронику это устраивало всё меньше и меньше. Она понимала, что отравленная этим ядом роскоши, такой, о которой прежде она и представления не имела, даже не подозревала, что такая возможна, уже не сможет жить по-другому, но ещё больнее было осознавать, что всё это чарующее великолепие, вся эта сказка, в которую её с головой окунули, всё это было для неё не навсегда! И она всё чаще задумывалась об этом. Деньги, которые оплачивали за её тело, за её красоту, за её сексуальную неординарность и её умение сдаивать застоявшиеся секреты мужского организма, опустошать яички и семенной мешочек так, что ей бы позавидовал любой уролог, текли прямиком в "мамин" карман, но однажды этот поток должен был начать иссякать, потому что она перестала быть той соблазнительной штучкой, которой была сейчас, красота её стала бы уже не юной, и не такой манящей. К этому времени "мама" уже наверняка надоила бы через неё свой миллион долларов и нашла бы новую фаворную девочку, не уступающую ей красотой и способностями, и Вероника стала бы ей просто не нужна. Она бы её даже не отпустила, а просто вышвырнула на помойку, оставив без гроша в кармане, лишь со сладкими воспоминаниями в голове.
Да и в чём была бы их сладость? В том, она когда-то ходила в чужих бриллиантах и в чужих дорогих нарядах, бывала на фешенебельных курортах и злачных местах мира, вроде Лас-Вегаса и Монте-Карло, где словно тараканы к тарелке со сладким ядом, слетались миллионы людей, богатых и не очень, одни просто, чтобы провести время, другие с искренней и тщетной надеждой выиграть у этой жи зни счастливый билет? Какая ей от этого всего была бы отрада тогда, когда всё прошло?!
Вероника понимала, что на её месте любая другая, она бы "маме" вылизала всё, что та бы ей приказала, лишь бы попасть в ту сказочную жизнь, которая теперь окружала её, и не важно было бы, совсем, совершенно не важно, чтобы произошло дальше, через год, два, пять лет. Но Вероника всё чаще задумывалась именно об этом, и это отравляло ей возможность наслаждаться той сказочной, яркой, красивой, роскошной, недоступной для подавляющего большинства жителей Земли жизнью, в которую она теперь окунулась. Всё чаще она задумывалась над вопросом: "А что потом?!"
Может быть, и не нужно было этого делать? Может быть, действительно, пока вокруг был праздник, надо было, не задумываясь о будущем, наслаждаться этим пиршеством жизни, а потом когда вдруг всё окажется позади просто свести счёты с жизнью? Но Вероника знала, что как раз это у неё и не получится! Она не сможет убить себя! Не потому, что она любит себя, теперь она уже не знала, любит ли она себя, потому что всё больше сама воспринимала своё тело, как вещь, а не как свою драгоценную и единственную Вселенную, которая принадлежала ей прежде, и которую когда-то она любила и обожала неподдельной и искренней любовью больше всего на этом свете! А просто потому, что она знала, что она трусиха, и не сможет этого сделать! И потому, когда "мама" даст ей пинка под зад, а у "мамы", она не сомневалась в этом, момент этот был строго рассчтан и заранее известен, Вероника долго, как использованная, перегоревшая лампочка будет валяться на помойке жизни, пока не исчезнет с лица Земли. И Вероника знала это точно: этого она не хочет! Она сама должна управлять своим будущим и сделать его таким, каким видит его сама, но, к сожалению, ослепительная, блистающая, завладевающая ежесекундно мишура окружающей её роскошной жизни, мешала увидеть, рассмотреть, сконструировать для себя то будущее, которого она действительно хотела. Надо было остановиться, отвлечься, перестать воспринимать окружающую её ежеминутно чужую реальность, в которой она была всего лишь декорацией, собрать в кулак свою волю и начать строить свой мир, который бы принадлежал только ей.
Вероника всё чаще задумывалась об этом, но никак не могла приступить к осуществлению своего плана. Она всё чаще вспоминала того парня, который учил её однажды в самолёте, как управлять своей жизнью, но его наставления всё больше скрывала прозрачная, но ослепительная вуаль происходящего с ней без остановки действа, словно она крутилась на красивой, яркой карусели, весь мир кувыркался вокруг в перелётах и новых впечатлениях, и она не в состоянии была остановится.
Да она и в самом деле не могла с этой карусели сойти. Чтобы это сделать, ей нужно было заработать "маме" миллион, а до этого было ещё очень далеко. И никто бы ей этого миллиона не подарил.
Однажды настал тот день, когда Вероника в ужасе проснулась среди ночи в пятизвёздочном отеле в Рио-Де-Жанейро, и поняла, что надо что-то делать.
В постели рядом с ней храпел очередной голый старикашка, который и не догадывался сколько душевных сил ей приходилось затрачивать на то, чтобы доставить ему удовольствие, чтобы заставить его член вспомнить, что при виде обнажённой женщины он должен вставать, расти, делаться упругим столпом любви и транспортом для отправки в наступление десанта из десятков миллионов солдатиков, одному из которых предстояло пройти в дамки, а не продолжать висеть, как дохлый мышонок. Кто бы знал чего ей стоило как будто бы с настоящей страстью обнимать, привлекать и прижимать к своей мягкой, нежной, шелковистой, упругой коже старое, дряблое, обрюзгшее тело очередного миллионера, думавшего с ней в постели, что он ещё действительно, оказывается ого-го!, мачо, а не кусок дерьма с миллионным счётом в банке, всё в каких-то мерзких пятнах, плешинах и других признаках организма, пикирующего в утиль. Кто бы знал сколько стоила ей душевного напряжения старательно изображаемая всякий раз, когда клиент обращался к ней, радушная и счастливая улыбка, словно это был её медовый месяц со сказочным принцем, а не отбывание очередного оплаченного номера с очередным ходячим трупом-толстосумом.
Проснувшись, Вероника долго сидела не постели, поджав под себя ноги, думая о происходящем с ней. Ей стало душно, и она вышла на просторный балкон.
Далеко внизу, под гостиницей тянулся мимо, от одного края города до другого берег океана, освещённый фонарями широкий песчанный пляж, где даже в это время люди умудрялись купаться, играть в мяч, лежать на шезлонгах, разговаривая друг с другом. Курортная индустрия работала безостановочно. Откуда-то с центральных улиц доносились звуки карнавального шествия, пёстрая кавалькада которого, казалось здесь не прекращается здесь никогда. Её старичок спал, и она ощущала себя медсестрой при последних издыханиях больного, оказывающей ему помощь посредством сексуального взбадривания его уже клонящегося к вечному покою тела.
Порыв влажного тропического ветра дунул Веронике в лицо. Она попыталась всмотреться в черноту ночи, впереди, над морем, разбавленную лишь редкими огнями кораблей и красными сигнальными маяками на вершинах окружающих город гор. Ночь была безлунной, и потому едва угадывались в темноте очертания ещё более тёмной загадочной и по своему красивой Сахарной головы, неправдоподобно торчащей из воды крутыми склонами.
Она снова попыталась сконцентрироваться на том, чему её учил парень в самолёте, вспомнить его наставления.
Было, конечно, здорово, что Вероника за считанные месяцы побывала в местах, даже в одно из которых в своей обычной жизни ей вряд ли когда либо удалось попасть. Но она вдруг поняла, что этот хоровод, однажды запущенный "мамой", однажды остановится, и сбросит её прямиком на свалку. Но теперь он будет кружить её ещё очень долго, возможно, что даже до тех пор, пока однажды она вот так же не проснётся где-нибудь на Шри-Ланке или Мадагаскаре среди тропической ночи и не поймёт, что это уже не она, не Вероника Бегетова, которой внутри даже теперь она себя всё равно, несмотря ни на что, ещё ощущала себя, а, действительно, какая-то суперпроститутка Лада, которой некуда, незачем, да и не хочется уже сходить с этой карусели, потому что она к ней привыкла, её больше ничего, нигде в этом мире, кроме нескончаемой череды новых и старых клиентов-старикашек, не ждёт, и даже, заработав "маме" тот пресловутый миллион, который обещал ей свободу, она не сможет покинуть этого замкнутого круга, потому что он стал уже частью её натуры и прочно въелся в её душу своим порочным новообразовнием, отделить которое от себя без мучительного усилия, больших потерь и невыносимой боли будет невозможно. И даже если это ей удасться, то вряд ли она найдёт уже ту прежнюю Веронику Бегетову и сможет заново обрести утраченный образ. К тому времени Вероника Бегетова умрёт навсегда. И не останется ничего, кроме пустышки Лады, А прошлое будет тащится за ней, как липкая паутина, притягивая к себе, назад. И побарахтавшись, побултыхавшись в прежнем мире, где ей уже не будет места, без этой странной работы, если её можно назвать работой, без этой кутерьмы, без этого нескончаемого турне с бесконечной сменой несимпатичных и неприятных мужчин, она вернётся обратно к "маме", приползёт к ней и будет умалять, растоптав остатки гордости, взять её обратно.
И, возможно, "мама" снизойдёт и не обидется на неё за то, что она покинула её империю страсти, променяла на обыкновенную, такую неприкаянную и беспросветную, серую и будничную, лишённую праздника и впечатлений жизнь, и возьмёт её обратно. Но, может так случиться, что к этому времени "мама" уже вырастит новую фаворитку, которая займёт её нынешнее место главного диаманта её дииамдемы, и скажет ей: "Извини, Лада! Ты ушла со своего трона, а свято место пусто не бывает! Я нашла новую красивенькую кобылку, которую будут гулять по курортам миллионеры со всего света, а ты теперь займи местечко где-нибудь поскромнее, переходи на отечественных бизнесменов или, вообще, ступай в номерные девочки! Ты уже не котируешься!"
Вероника увидела всё своё будущее так ясно, как божий день, и поняла, что она не хочет его. Она не знала теперь и сама толком, чего же она хочет, но только не этого.
Надо было искать выход, чтобы выбраться с этой пёстрой, успляющей здравый смысл хмельным, пьянящим нектаром, завлекательной карусели раньше, чем она заработает своим телом миллион. Потому что, если она не сделает этого сейчас и сама, то к тому времени этот монстр сожрёт её изнутри, и не оставит ничего от её сущности, которую она в себе любила. Она станет просто пустышкой, зарабатывающей деньги проституцией, продажей своего тела и своих умений в той сфере, о которой большинство почему-то предпочитает молчать, делая вид что этого вовсе нет. Она станет той, которой ничего больше и не надо, и которая боиться, как бы её место не заняла более молодая, красивая и броская путана, - а такое рано или позно всё равно произойдёт!
"Нужно что-то менять! - решила Вероника. - Пока я сама для себя не стала Ладой, нужно выбираться из этого золотого дерьма! Но как?!"
Она вспомнила Битлера! Вот, кто был ей нужен! Как она забыла про него со всей этой пёстрой кутерьмой! Встретить мужчину своей жизни, и потом снова окунуться в путанство! Но что она могла сделать?!
Да, ей казалось, что у них было что-то похожее на сказочный роман, но так казалось только ей! Ведь Битлер прекрасно знал, кто она и почему ему так страстно отдается! Он её купил! Он и подумать не мог, что она это сделала с таким же удовольствием и просто так, потому что он ей нравился, и потому что она его любила!
Битлер! Битлер! Битлер!
Он не появлялся в её жизни уже так давно, что о нём стоило просто забыть. Но она не могла! Он был записан в каждой молекуле её ДНК, в каждой клеточке её тела, и это знала только она!
И та мишура, которая пёстрым дождём сыпалась на неё в её теперешней жизнни только отвлекла её воспоминания от него, но не смогла их поглотить полностью.
"Битлер! Вернись ко мне! Забери меня отсюда! Я не хочу! Я ничего не хочу! - закричала она беззвучно куда-то в черноту бразильской ночи. -Битлер! Я люблю тебя! Забери меня отсюда, из этой сверкающей, но опостылевшей мне своей бриллиантовой мишурой жизни! Я хочу жить по-другому!"
Она, закрыла входную дверь на балкон, чтобы не разбудить своего клиента-старикашку, мирно и сладко, словно ребёнок, дремлющего после опустошения ею семенных канальцев его тела, и снова, что было у нёе силы заорала:
-Битлер! Забери меня с собой!
На глаза Вероники навернулись слёзы.
И хотя какой-то убаюкаввающий голос внутри неё говорил: "Брось, девочка, ты привыкнешь к этому! Смотри, как всё вокруг красиво, замечательно, как нравиться тебе!" - она знала, что должна броться за себя, пока ещё не было слишком поздно.
Единственное, чего Вероника не знала, так это - как?