Халов Андрей Владимирович : другие произведения.

"Администратор", Книга третья "Долгая дорога в никуда", Глава 3

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    ... и говорит: "Я думал - тебе лет сорок!" Мне ж тогда было всего-то годков двадцать пять. Присел я к ним в кампанию. А тогда времена борьбы с алкоголизмом заканчивались, водка была в дифиците, и они потягивали вино из трёхлитровой банки (было такое чудо в тогдашних магазинах). Лев Васильевич мне и говорит: "Роман твой просто замечательный, мы его обязательно издадим, только ты его сократи раза в два, а то он очень уж графоманский. Говорил ещё что-то, но по младости лет или в силу опьянения я в общем-то не понял, на что идут намёки. А может быть, их и не было вовсе. В общем, окрылённый тем, что скоро я стану известным, знаменитым и богатым (а так хотелось! впрочем, как всегда, всю жизнь об этом только и мечтаю - разбогатеть) я помчался в далёкие пределы Родины, в Читу, где меня ждали всяческие подвохи по службе. Но определившись с местом службы, в общем, переписал ему роман в рекордные сроки(один месяц) и отправил сокращённый вариант в редакцию. На том почти всё и кончилось у меня с Куриным... Но с издательством "Молодая Гвардия" - это точно...

   Глава 3.
   В Москве я пробыл недолго, хотя рассчитывал на то, что буду служить в столице: ведь на моём предписании пункт дислокации части значился "Москва".
   Частью оказался какой-то штаб, на поиски которого я потратил целый день, оббивая пороги военных комендатур.
   В конце концов я попал в кабинет к какому-то полковнику, который забрал моё предписание, и оно тут же исчезло в ящике его стола.
  -- Так как, значит лейтенант Яковлев? - Негромко произнёс полковник, перелистывая моё удостоверение. - Холостой, вижу - это хорошо... Так-так.
   Я не понимал, куда гнёт полковник, но шестое чувство подсказывало мне, что чем больше знакомится с моими данными этот военный за большим полированным столом, тем незавиднее становится моё положение.
   Один из телефонов на его столе вдруг зазвонил.
   -Да! - Поднял трубку полковник. - Так точно, товарищ генерал-полковник! Вот, как раз есть тут у меня одна кандидатура! - Он бросил взгляд на меня. - Да, так точно, сейчас иду.
   Полковник поднялся из-за стола, надел фуражку и бросил мне:
   -Выйди, покуда. Я сейчас схожу на доклад и вернусь. Ожидай меня и никуда не уходи.
   Я остался под дверью его кабинета. Мимо по коридору туда-сюда шныряли полковники и генералы, и у меня рука устала то и дело отдавать им честь, хотя в ответ меня никто не приветствовал, и лишь изредка говорили: "Здрасьти". Вскоре я понял всю бесполезность и даже глупость своего "козыряния" и встал на всякий случай лицом к стене, будто что-то там изучаю.
   Наконец-то, после довольно продолжительного отсутствия появился "мой" полковник.
   -Ты что, уснул что ли? - Тронул ли или толкнул слегка меня в плечо он. -Заходи в кабинет.
   Я снова оказался перед его большим полированным столом. Он что-то быстро "зачёркал" по бумаге, а потом вызвал по селектору, как я понял, секретаршу.
   -Так, браток, - обратился, наконец, он ко мне, - сейчас тебе нашлёпают бумажки, и поедешь.
   -Куда? - Невольно поинтересовался я.
   -Дальше! - Изумлённо подняв брови и пожав плечами, ответил полковник, -дальше, мой мальчик. - Неожиданно сфомильярничал он. - Вы что, не знаете, куда попали?
   -Нет, - озадаченно произнёс я.
   -Ого-го-го, - воздел полковник голову к верху, закатив глаза, - вы попали, мой юный друг в такую организацию, которая посылает оч-ч-чень далеко!
   -Но у меня-то в предписании значится Москва! - Недоумённо воскликнул я.
   -Ха-ха, мальчик. Москва - это наш штабец. А уж мы-то зафутболим тебя туда, куда нам надо.
   -Да, но я ... я не готов... я не хочу, куда вам надо. Я даже вещей с собой-то не брал много. Думал - в Москве буду служить...
   -Ну, во-первых, товарищ дорогой мой лейтенант, вас никто и не спрашивает, будем так говорить, готовы или не готовы вы куда-нибудь ехать, хотите вы тем более того или нет. Вы, наверное, ещё не понимаете по причине юности своих лет, что попали, мой друг, в армию. В ар-ми-ю! Ну а коль уж вы имели честь здесь оказаться, то выполнять будете то, что вам прикажут. В армии основа всего - приказ. Ну, а что касаемо ваших вещичек, то я думаю, что их у вас должно быть не так уж и много. Тем более, что холостой у нас товарисч. Что не взяли - пишите домой. Мама вышлет.
   -Нет у меня мамы! - чуть не плача ответил я.
   Полковник неожиданно запнулся: сказанное сбило его с мысли, но терялся он не долго:
   -Ну нет, так нет. Мало ли что на свете бывает. Как-нибудь ваш вопрос решится...
   -Вот именно, что как-нибудь, товарищ полковник! Что же мне делать?! Вы сейчас зашлёте меня в какую-нибудь холодрыгу, а потом? Хотите чтобы я заболел там или дуба дал? Я же тёплых вещёй совсем не взял, да и формы половину дома оставил: не поместилась...
   Полковник сел за стол и долго молчал и пристально смотрел на меня большими рыбьими глазами навыкат. Потом он снова включил селектор:
   -Маша, Африка отменяется, - он залистал какой-то большой блокнот на своём столе. - Выпиши этому товарищу отпуск на десять суток...Так надо, значит, и сразу номер части прибытия запиши...Станция, станция, станция...Ах, вот нашёл, пиши...
   Он произнёс какое-то название, и через несколько минут уже вручал мне документы, принесённые секретаршей:
   -Вот тебе отпускной билет на десять суток: решишь все свои багажные вопросы, вещи отправишь вот по этому адресу и туда же поедешь сам. Билеты и квитанции багажные не теряй - в части её тебе оплатят...
   -Но, товарищ полковник, я же думал, что буду служить в Москве...
   Полковник выставил меня, собственноручно проводив под локоть:
   -Всё, чем мог помочь - отпуск на десять суток. Больше ничего сделать не могу. Прощайте, товарищ лейтенант, и не советую вам начинать службу так, как вы её начинаете: с каких-то претензий. Не могу, не хочу! Смотрите, а то вам быстро отыщу местечко на гауптвахте. Тут у нас особо не церемонятся, где солдат, где офицер: раз, раз - и в дамки! И будете вместо десяти суток отпуска десять суток загорать на нарах.
   Он затворил за собой дверь, и я остался один, предоставленный самому себе, покинутый и брошенный, в коридоре с бегающими туда-сюда полковниками и генералами.
   -Козёл! - мною овладел приступ бессильной ярости.
   Конечно, я обманул полковника, сказав, что не взял с собой вещи, правда, и сам не мог взять в толк, зачем это сделал. Но теперь у меня было десять дней свободы перед рутиной буден службы и, самое главное, пугающей неизвестностью впредь лежащей судьбы, которая готовила мне явно не медовый пирог. В тоже время до жути хотелось поподробнее узнать, что это он там говорил про Африку. Но с этим я уже опоздал, и теперь не знал, радоваться или огорчаться, что всё так получилось. Надо было признаться самому себе, что мне и раньше не верилось, что я останусь служить в столице, уж слишком сказочно хорошо тогда бы началась моя офицерская жизнь...
   Таксист долго крутил меня по Москве, пока я, наконец, не возмутился:
   -Эй, дядя, тебе не кажется, что мы заблудились?
   После этого замечания не прошло и пяти минут, как я выходил из машины на вокзале. Я отдал ему половину того, что он накатал со мной, и он даже не возмутился.
   Мы ещё не успели подъехать, как машину сразу облепили желающие уехать, я едва пробился через их кольцо.
   Народу на вокзале было много, очень много. Просто какая-то запруда из человеческих тел. В залах ожидания яблоку негде было упасть. Урны были завалены кучами мусора, уборщицы, видимо, не успевали убирать полы, и несмотря на жаркую сухую погоду, на вокзале стояла вонючая грязь и слякоть.
   Я спустился в камеры хранения, где оставил свои неподъёмные чемоданы, а потом очень долго таскал их в багажное отделение, где сдавал их для отправки на станцию своего будущего назначения. По той сумме, которую взяла с меня за багаж кассирша, я понял, что это где-то очень далеко.
   Вечером, намучавшись, натолкавшись в очереди за билетами, я покидал Москву, я уезжал в город, где потерял всё, и куда уже не чаял вернуться когда-нибудь ещё. Что звало, что манило меня туда после стольких бед, разом навалившихся на меня там за такое короткое время? Я не мог ответить, но только с какой-то безумной радостью надеялся, что стоит мне оказаться в нём, и всё потерянное мной вернётся.
   Эти десять неожиданно свалившихся на меня, как манна небесная, суток вдруг вскружили мою голову хорошее лёгкое шампанское, и теперь казалось, что всё непременно будет хорошо. Мне так хотелось этого. Я так надеялся на то, что счастье вдруг выпрыгнет откуда-то из засады, где оно, оказывается давно уже поджидало меня, и дальше жизнь моя вдруг станет, как сказка, легка и беззаботна. Мне так хотелось верить, что вот, может быть с этого чудесного происшествия, судьба моя потечёт совершенно по другому руслу, и старые проблемы и заботы останутся где-то в прошлом, как дурные воспоминания, и ничто уже не будет омрачать мою счастливую жизнь. Ведь я тоже имею полное право быть счастливым, так же, как и многие люди вокруг меня...
   Утром следующего дня я был уже там, куда рвалось моё сердце. Здесь ничего не изменилось. Да и что могло произойти с городом за один месяц? Хотя...
   Сразу же с вокзала я направился к Веронике, даже не зная, что скажу ей при встрече. В душе моей не осталось ничего от её образа кроме нескольких мимолётных и смутных интимных переживаний, которые ещё ни разу не удерживали меня прежде рядом с женщиной. Да ещё то, что произошло с нами... Хотя после того, что случилось со мной в течение этого месяца, проведённого в деревне, всё, что мы вместе пережили с Вероникой, теперь казалось детской забавой. Всё, кроме одного. Того, что произошло в церкви...
   Вероники не оказалось дома. Никто вообще не открыл дверь её квартиры. И я долго бродил под домом, размышляя, где бы она могла сейчас запропаститься, и в тайне всё же надеясь, что непременно встречу её. Закончилось всё тем, что Веронику я так и не дождался, зато увидел довольно-таки знакомое лицо, правда долго не мог припомнить, где же это мне доводилось с ним видеться.
   Я подошёл к парню, шедшему вроде бы мимо, но в то же время будто бы собиравшемуся зайти в один из подъездов дома.
   -Привет! - Сказал я, протягивая руку и мучительно пытаясь при этом вспомнить, когда и где мы с ним встречались, и кто он таков.
   -Здорово! - ответил он мне без особого восторга, заметив меня раньше, но сделав вид, что произошло это только сейчас. -Какими судьбами?
   -Да вот, - неопределённо ответил я, соображая, что нас с ним может связывать.
   И тут я глянул прямо в его бездонные очи и с пронзительной ясностью предстал передо мной тот вечер в ресторане, где я видел их уже однажды.
   -Слушай, не знаешь, где Вероника? - Поинтересовался я тут же, будто только вчера с ним вместе сидели в подворотне и щёлкали семечки.
   -Вероника?! - Протянул он. -Точно не знаю, но где-то в круизе.
   -В каком ещё круизе? - Удивился я.
   -В международном, с Бегемотом вместе. Он её с собой уволок.
   -Давно?
   -Да вот, скоро вернуться, наверное... А вообще, я не знаю...
   -А ты куда идёшь? - Поинтересовался я.
   -Да так, гуляю мимо.
   -Мимо чего?
   -Мимо всего... А вообще-то, я сейчас домой. А ты куда?
   -Да я не знаю... Хотел Веронику вот увидеть. А сейчас...
   Теперь я вспомнил и его фамилию: Гладышев. Точно, точно, именно так мне представила в тот день Вероника: Гладышев. Он сочиняет стихи и даже мне написал тогда несколько на память. Куда только они запропастились? А то сейчас ещё обидится. Странный тип. Вот только имени его не помню.
   -Ну, пошли ко мне домой, - неожиданно вдруг предложил Гладышев, словно угадав, что мне деваться было некуда.
   -Ты что же вот так шёл, шёл, и всё для того, чтобы предложить мнепойти к тебе домой, совершенно случайно меня встретив? - На всякий случай поинтересовался я.
   -Да нет, это хорошо, конечно, что я тебя увидел, но понимаешь... У меня сейчас такое состояние, что мне просто необходимо, чтобы кто-то ...в общем, чьё-нибудь присутствие. Я всё равно кого-нибудь пригласил бы... Пойдём?
   Он задал этот вопрос так, что мне непонятно от чего сделалось неловко.
   -Ну пойдём, - согласился я. Идти в этом городе теперь мне было больше не к кому.
   Гладышев пошёл немного впереди меня, и я никак не мог догнать его, к тому же не зная, куда собственно говоря, надо идти. Мы петляли по кварталам минут двадцать, уйдя довольно далеко от дома Вероники. Гладышев всё время шёл молча, сосредоточенно и задумчиво ссутулившись, как будто бы никого рядом с ним и не было. Временами он почему-то сильно походил на сумасшедшего маньяка, сосредоточившего своё сознание на единственной навязчивой идее, чтобы она вдруг не уплыла куда-нибудь в сторону в его затуманенной голове, не дождавшись самой цели пути. Тогда мне вдруг почему-то делалось страшно, но я всё же обречёно продолжал идти следом за ним.
   Наконец-то, когда я уже и думать перестал обращать внимание, где я собственно говоря нахожусь, мы оказались в квартире у Гладышева. Во всяком случае, дверь он открыл своим ключом.
   Предложив мне присесть на диван в большой комнате, Гладышев направился на кухню. Однако я не воспользовался его предложением, а стал изучать обиталище его семьи. Впрочем, ничего особо примечательного я не обнаружил, но по роскошной мебели, богатой библиотеке и некоторым другим приметам я сделал кое-какие выводы о его родителях. Во всяком случае люди они должны были быть довольно образованные и близкие к тому, чтобы считаться состоятельными на фоне всеобщей бедности нашего народа. Впрочем, я мог ведь и ошибаться...
   Гладышев позвал меня на кухню, где он сделал чай
   Отхлёбывая горячее с чашки мизерными глотками, я между делом вставил, чтобы развеять неловкость внутри себя, будто бы я только затем сюда и пришёл, чтобы налопаться варенья и пирога с чаем:
   -А я твои стихи до сих пор сохранил...
   -Какие стихи? - Изумлённо поднял одну бровь над своими бездонными глазами Гладышев.
   -Ну те, что ты мне в ресторане подарил...
   -А-а-а, - он махнул безразлично рукой, как будто бы речь шла о самых настоящих пустяках. -Выкинь их.
   -Чего? - Не понял я, едва не обжегшись чаем.
   -Выкинь - говорю... а лучше сожги. Так будет вернее. О-о! - Он вдруг поднял вверх указательный палец, как будто бы нашёл разрешение мучительного вопроса.
   -Что: О-о?! - Не понял я.
   -Да нет, это я так, про своё. А вообще, я не пишу больше стихов: в них не хватает изобразительности. Человеческий язык, даже русский, - весьма громоздкое и неповоротливое средство передачи информации. Он много проигрывает по сравнению с изображением и может служить лишь комментарием к основному носителю идеи искусства: изображению. И потому теперь стихов я не пишу, зато рисую картины.
   -Картины?! -Я чуть не выронил чашку из рук.
   -Да, картины, а что? Пойдём покажу...
   Мы прошли через большую комнату и оказались в небольшой комнатушке. Здесь совершенно не было мебели. По полу в беспорядке валялись разбросанные листы бумаги и холщёвое полотно кусками. На них что-то было намалёвано. По стенам тоже были развешаны самым невероятным образом листы бумаги и полотна, видимо с тем, что Гладышев называл картинами. Посреди всего этого стояло несколько мольбертов, готовых для работы, валялись тюбики и баночки с краской, палитры, сухие краски.
   -Вот это всё я нарисовал, - окинул хозяин свою комнату придирчивым, оценивающим взглядом.
   -Но что именно? - Мой взгляд не находил ничего особо достойного внимания. Всюду была какая-то странная мазня. Я даже пожалел, что плохо, быть может, совсем никак не разбираюсь в современном искусстве и живописи.
   -Сейчас, сейчас, - произнёс Гладышев и стал что-то искать на полу, разгребая ногами холсты и листы бумаги со своими странными произведениями.
   В руках его один за другим появились несколько тюбиков и пузатых одеколонных пульверизаторов. Он свалил всё это на табурет, затем откопал где-то большую бутылку с прозрачной жидкостью, и, выдавливая в пульверизаторы краску из тубов, разбавлял их ею, помешивая старой зубной щёткой.
   -Сейчас, сейчас, повторил Гладышев, как бы уговаривая меня подождать немного.
   Порывистым движением он развернул к себе мольберт так, что тот едва не упал со своей треноги, и тут же, хватая то один, то другой пульверизатор, принялся поливать из них холст, делая разноцветные пятна, похожие на кляксы. Вскоре всё полотно оказалось заполнено ими. Тогда Гладышев остановился вдруг, схватился рукой за лицо, отошёл немного назад и несколько минут разглядывал так получившееся. Потом в руке его появился толстый чёрный фламастер, и он что-то стал рисовать поверх всей этой лепни.
   В комнате нестерпимо запахло то ли эфиром, то ли ещё какой-то летучей дрянью.
   -Слушай, открой хоть окно, что ли: дышать нечем, - попросил я его.
   Он посмотрел на меня, точно не понимая, откуда это я здесь взялся, потом подошёл к окну и распахнул его настежь.
   В комнату ворвался свежий воздух, который вскоре вытеснил резкие запахи, вызвавшие у меня лёгкое головокружение.
   Гладышев вернулся к холсту, взял палитру и, мешая краски, продолжил работу кистью. Минут через двадцать он отошёл от своего произведения, понять которое мне было невозможно.
   -Вот, смотри! - Сказал он мне. - Видишь? Это называется: "Полёт окрылённого таракана вовремя жены соседа с любовником".
   Гладышев с размаху метнул кисть в угол, где возвышалась груда размалёванной подобным образом бумаги и полотна. "Бред, - подумал я. -Точно чокнулся парень!" На ум мне стал приходить давний разговор в ресторане:
   -И зачем ты это?
   -Что зачем Это? - Переспросил меня Гладышев.
   -Зачем рисуешь-то?
   -А тебе что, не нравится?
   Не знаю. Непонятно как-то. По-моему к этой "картине" можно пришпандёрить любую надпись, и она будет подходить.
   -Ну и что?
   -Как что?! Разве это правильно?
   -Эх ты, ничего ты не понимаешь в живописи. Важно ведь не что можно пришпандёрить, а как я назвал картину в момент её создания, как мне захотелось её назвать.
   "Ну точно псих!" -подтвердил я свою догадку, и от ощущения присутствия при тихом помешательстве, способном вдруг, одним энергичным взрывом перерасти в буйство, мне сделалось нехорошо.
   Не успела проскочить в моей голове эта мысль, как Гладышев пришёл в движение, собирая посреди комнаты огромную кучу из своих разбросанных по всем углам произведений.
   -Полушай, а как же поэзич? - Спросил я, чтобы что-то спросить. Какие-то нехорошее предчувствие кошмара затеребило мне душу, и все животные инстинкты, которые во мне существовали, стали настойчиво требовать, чтобы я бежал отсюда. И как можно быстрее.
   -К чёрту поэзию! К дьяволу! - Гладышев снова показался мне одержимым как тогда, когда мы шли по улице. Он явно распалялся. - Я как Нерон, я как Нерон. Сначала разрушаю, а потом описываю процесс разрушения, свидетельствую его...
   -Что ты собираешься делать?! - Ещё больше испугался я.
   -Человек не способен к настоящей поэзии. Он лишь плюгавое подобие настоящего поэта. Только стихия может писать стихи! Пусть она пишет их! А я напишу её портрет.
   -Что ты собираешься делать?!! - Ещё громче заорал я, обращаясь к Гладышеву, яростно сгребающему в кучу свои картины. Но он не слышал меня, и продолжал это делать.
   Тут вдруг он отпрянул от образовавшейся кучи и кинул сверху мольберт с только что сотворённой картиной, подошёл к другому и снова принялся поливать его из пульверизаторов. Потом сразу же пузырьки полетели туда же, в кучу. Туда же угодила и бутылка с растворителем.
   Гладышев взялся за палитру, долго искал кисть, а, найдя её, подошёл ко мне, достал из кармана рубашки сигарету, сунул её в зубы.
   -На, держи! - Он протянул мне свободной рукой коробок спичек.
   -Чего?! - Не понял я, чувствуя, что на лице моём написан испуг, и это ему нравится наблюдать.
   -Дай прикурить! - Крикнул он, показывая жестом, чтобы я зажёг спичку.
   Я чиркнул спичкой о коробок, поднёс её к сигарете в его зубах. Но он не подкурил её, а взял спичку из моих пальцев, прошёл по комнате до кучи и поднёс к лежащей поверх всего свеженарисованной картине.
   Она тотчас же вспыхнула, ещё пропитанная растворителем. Глянув на меня, Гладышев дико расхохотался:
   -Я буду писать портрет настоящего поэта, а ты будешь моим благодарным зрителем!
   Я не успел опомниться, как пламя охватило с проворством и живостью всю кучу.
   -Что ты делаешь, придурок?! - Воскликнул я, но Гладышев спокойно, почти медленно отошёл к мольберту и взялся за кисть.
   -Идиот, ты что, с ума сошёл?! - Я бросился к нему.
   Комната уже наполнилась едким дымом, от которого запершило в горле. Теперь пламя отделяло нас от спасительной двери. Я попытался схватить Гладышева и потащить к окну, но он, точно безумец, с силой оттолкнул меня и снова вернулся к мольберту. Через несколько секунд моего замешательства клубы дыма скрыли его от меня, и от охватившего меня животного ужаса я уже не мог сообразить, что же мне делать.
   Однако, видимо определённая подготовка и собранность в минуты опасности, привитые в военном училище, заставили меня собраться с мыслями, и принимать меры к своему спасению, уже ни на что не отвлекаясь. Я бросился сквозь дым на память к окну, нащупал проём и высунулся наружу. Но мне глаза застилал удушливый, едкий, разъедающий слизистые оболочки дым. Ничего не было видно, поэтому я понял, что прыгнуть вниз более менее успешно не удастся. Слезть тоже. Оставалось только одно, на первый взгляд самое безумное, но на деле единственно верное и спасительное: пробиваться на выход через пламя. А оно уже вовсю трещало и гудело сквозь дым, добравшись уже до линолеума и досок пола.
   Накрывшись сверху рубашкой, я бросился в дым, навстречу жару, уже не разбирая дороги, но тут же наткнулся на Гладышева и вместе с ним и его мольбертом повалился на пол...
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"