Ханин Александр : другие произведения.

Гессенская волчица-1

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 3.43*22  Ваша оценка:

­­

Александр Ханин

Г Е С С Е Н С К А Я

В О Л Ч И Ц А

Симферополь

"ТАВРИДА"

2016 г.

   ББК 84-444 (2 Рос. Кры)
  
   П 358

  
   Ханин А.
   П 358 Гессенская волчица / А. Ханин. - Симферополь: Таврида, 2016. - 400
   стр.
  
   ISBN

  
   Предлагаемая читателю книга относится к жанру альтернативной исто­рии.
   Человеческую историю часто представляют как огромную и переплетаю­щуюся паутину событий. По воле автора в далёком 1895 году случилось со­бытие, которое послужило переломным моментом для истории России. За этим событием лежит прошлое, впереди - бесконечные перекрещивающиеся нити последствий и результатов.
   Эта книга расскажет о том, какой могла стать Россия, если бы...
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

   ББК 84-444 (2 Рос. Кры)

   ISBN No Ханин Александр, 2016

Пролог

   1-е апреля 1895 года. Великая суббота, последний день Стра­стной недели. Несмотря на то, что ночью было морозно, день вы­дался не­обычайно тёплым. Послеобеденное солнце пер­выми весенними лу­чами согре­вало серый мрачный Петербург, ещё не опомнившийся от дол­гой зимней спячки. Малолюдные с утра улицы наполнились, было, экипа­жами и прохожими, но за­тем бы­стро опустели. Одетые ещё по-зим­нему питерцы спе­шили по­пасть к себе домой, столичные "лихачи" проле­тали на быс­тро­ногих ры­саках, деревенские "ваньки" чинно вос­седали на своих однокон­ных пролётках. Вагоновожатые конки звонили в коло­кол, будо­ража зазевавшихся пешеходов.
   В этот весенний день старшему офицеру эскадренного броне­носца "Сисой Вели­кий" исполни­лось двадцать девять лет.
   Самый молодой в русском флоте капитан 2 ранга, Великий Князь Александр Ми­хайлович, был лю­бимцем всей Император­ской Фами­лии.
   Восемь месяцев назад, в июле 1894 года, он женился на своей двоюродной племян­нице Великой Княжне Ксении, родной се­стре ныне цар­ствую­щего Императора. Подарен­ный молодо­жё­нам дворец на набе­режной Мойки пере­страивался, и по­тому они пока "ютились" в Зим­нем дворце. Сам же Импера­тор Нико­лай Александ­рович с моло­дой женой вре­менно жил в Аничко­вом дворце, под не­устан­ным взо­ром вдов­ствую­щей Императ­рицы Марии Фёдоровны.
   Николай Второй был с детства дружен с Сандро, который, несмотря всего на двухгодичную разницу в воз­расте, приходился ему двоюродным дядей, а вот теперь стал ещё и зя­тем.
   Отстояв обедню в дворцовой церкви, императорская чета от­прави­лась в Зимний дворец, в гости к име­ниннику. Парадные ворота Анич­кова дворца распахнулись, часовой Преображен­ского полка бодро взял "на караул". Большая импе­раторская ка­рета, сопро­вож­даемая эскор­том казаков Конвоя Его Вели­чества, вы­ехала на Невский про­спект и последо­вала в сто­рону Зим­него дворца.
   Императрица из-за беременности не очень хорошо себя чув­ство­вала. Она зябко куталась в меховой жа­кет, как будто пыта­лась со­греться, хотя в карете было довольно тепло. Николай, видя это, ста­рался как-то отвлечь жену.
   - Знаешь, Солнышко, - сказал он, - давно не чувствовал себя таким свободным, как сегодня. Докладов не принимал, читать, к счастью, тоже ничего не прислали. Вернёмся сегодня домой, обязательно выйду в сад, прогуляться. А ты тем временем смо­жешь заняться по­краской пасхальных яиц... Нет, всё-таки это очень несправедливо, когда у од­них так много свободного вре­мени, а другие до поздней ночи должны чи­тать скучные док­лады и про­шения... Иногда ис­кренне за­видую на­шему милому Сандро, у ко­то­рого всего-то за­бот - его новый бронено­сец, пьяные мат­росы и моя прекрасная се­стра.
   Император говорил по-английски, вставляя русские слова. Алек­сан­дра Фёдоровна успешно осваивала рус­ский язык, но пока что стес­нялась говорить по-русски, и потому с мужем и придворными в ос­новном изъяс­нялась на английском или фран­цузском.
   Сидящий рядом с Николаем флигель-адъю­тант граф Иван Ворон­цов-Дашков, друг детства и участник юношеских забав мо­лодого Им­пе­ратора, не удержался от шутливой реплики.
   - Государь, - отозвался он, - кесарю кесарево, как говорили наши предки. Вашему Ве­личеству - царствовать, Сандро - муш­тровать его матросов, а уж мне, как истин­ному гу­сару, слу­жить и кутить...
   Говорил граф тихо, улыбаясь одними глазами, посту­кивая паль­цами по эфесу гу­сар­ской сабли в такт движе­ния ка­реты. Из-за врож­дённого по­рока шеи граф не мог повернуть го­лову в сто­рону Им­пера­тора, и потому ему приходилось повора­чиваться всем туловищем.
   - И ты, Брут, - грустно констатировал Император. - Вам тя­жело по­нять, что значит быть царём...
   Задумавшись на мгновение о чём-то своём, Николай тяжело вздох­нул и добавил:
   - Эх, друг мой Ваня, после смерти незабвенного Папа? не могу ни­как привык­нуть к тому, что теперь на мне - вся Рос­сия. А опе­реться на кого? Аликс, Мама?, Сан­дро, ты, граф Илла­рион Ива­нович... Пожа­луй и всё! Мои министры по десять лет си­дят на одном месте и уже за­были, зачем их назначали. Родствен­ники? Наш Мишка ещё шало­пай, а Джоржи безна­дёжно болен. Дядя Алек­сей ни­чего не хочет знать, кроме своего флота, кото­рый он, кстати, по­чему-то считает не моим флотом, а именно своим, и кроме Зины Богарне. Дядя Па­вел уже давно за­нят преле­стной "Мамой Лелей" и времени на службу у него не оста­ётся. Дядя Сергей губер­на­тор­ст­вует в Москве... А всё бремя власти лежит на мне, и я бы сей­час многое отдал, лишь бы...
   - Ники, - флигель-адъютант доверительно перешёл на "ты", - что мешает тебе вернуть Сергея Александ­ровича в сто­лицу? Все знают, как он предан тебе и престолу. Да, он строгий и требова­тельный, можно ска­зать, даже сухой человек, без лишних эмо­ций, но всего за четыре года он сумел навести в Мо­скве порядок. А ведь говорили, что это не­возможно. Кто, как не он, может быть для тебя лучшим помощ­ником в деле управ­ления государ­ством? Да и Елизавета Фёдоровна была бы рядом...
   - Ваня, но ты же понимаешь, что покойный Папа? уже расста­вил всех по своим местам. И как я могу те­перь сместить дядю Владимира с должности Главнокомандующего? Ты можешь себе представить, что уст­роит дражайшая тётя Михень ? Дядя Алек­сей устраивает гран­диоз­ные скан­далы, стоит только заикнуться относительно фи­нанси­рования флота, кораб­лестроения или про­изводства флотских офицеров... Они - братья Папа? и я не могу им пере­чить. Если Папа? доверил им их должно­сти, то как могу я пере­чить его воле? Он был настоя­щим царём, воплощением рус­ского самодержавия...
   Императорский кортеж достиг Казанского собора. Император и Во­ронцов-Дашков ограничились тем, что трижды перекрести­лись. Алек­сандра крестилась и истово шептала про себя мо­литву, ко­торой её нау­чил протопресвитер Иоанн Яны­шев.
   Копыта царских рысаков мерно стучали по мостовой Нев­ского. Кор­теж дви­гался не спеша, и если бы не лейб-тру­бачи и конвойцы в нарядных тёмно-синих черкесках и высоких лох­матых папахах, то
   ничто бы не привлекало внимания прохожих.
   Молодой Император не любил пышных церемоний, а ещё больше он не любил опеки со стороны охра­няющих его лиц. Счита­лось, что с бомбистами-народовольцами давно уже покон­чено и что царственным особам ничего не может угрожать. Именно поэтому се­годня импера­торскую карету сопрово­ждал всего взвод конвойцев, а порядок на Нев­ском проспекте обеспе­чи­вали лишь городовые, стано­вившиеся "во фрунт" при прибли­жении цар­ского кортежа.
   Александра Фёдоровна обратилась к мужу:
   - Ники, я сегодня обратила внимание на компаньонку Её Ве­личе­ства, которая присутствовала на нашем завтраке. Мне ка­жется, она такая дряхлая, что может развалиться, но она так безу­пречно одета... Её белые перчатки просто ослепи­тельны!
   - Ты про Mademoiselle de l'Escaille? О, это замечательная личность. Это бывшая гу­вернантка Мама?, бель­гийка. Она всегда желанный гость в нашем доме. Ты не смотри на её преклонный возраст, Аликс... Она все­гда любит хорошо поесть и выпить, а уж от игры в пре­феранс её си­лой не отгонишь.
   Николай увидел в окно кареты, как от дверей мебельного ма­газина "Братья Тонет из Вены" к карете бе­жит ка­кой-то моло­дой человек в явно дорогом тёмном пальто и меховой шапке, держа в правой руке ко­рич­невый саквояж.
   Бегуна с саквояжем уже заметили казаки-конвойцы и горо­довые. Ехавший справа от кареты казак по­вернул коня на бе­гу­щего моло­дого человека, но тот уже остановился, размах­нулся... и коричневый сак­вояж полетел в сторону кареты. Кто-то из го­родовых стал сви­стеть в свисток, а метатель резко раз­вер­нулся и бросился бежать прочь. Сак­вояж упал на мостовую, прямо под ноги казачьего кабар­динца, ря­дом с задним колесом цар­ской кареты. Раздался оглуши­тельный взрыв, грохот бьюще­гося стекла и визжание лошадей. 
   Казак, пытавшийся перехватить бомбиста, был просто разо­рван взрывом вместе с конём. Кровавые ошмётки разлетелись вокруг на много метров.
   Спешившиеся кон­войцы подбе­жали к повреждённой карете. Ог­лушённый взрывом Император сидел, откинувшись назад. Полы его чёрного флотского пальто пре­врати­лись в клочья, а правая нога ниже колена - в кровавое ме­сиво. Александре Фё­доровне осколком стекла
   порезало щеку, и те­перь она судо­рожно растирала перчаткой кровь по лицу, будучи не в со­стоя­нии вымолвить ни слова. Оглушён­ная взры­вом, испуганная и потрясённая, она ничего не замечала во­круг себя, тупо глядя в одну точку.
   Труп графа Ворон­цова-Дашкова был от­брошен к левой двери, ярко-алая кровь из сон­ной артерии, переби­той кинжало­образным ос­колком стекла, обильно орошала тёмно-синюю вен­герку.
   Дюжий рыжебородый казак-конвоец бережно извлёк Импе­ратора из ка­реты. От боли Ни­колай на мгновение потерял созна­ние, но бы­стро при­шёл в себя. Его поместили в пролётку, кото­рая оста­но­вилась ря­дом с повреждённой царской каретой. Во вторую про­лётку, останов­ленную самолично командиром Кон­воя баро­ном Мейен­дор­фом, уса­дили Импе­ратрицу. Император бук­вально выдавил из себя, сжав зубы:
   - Во дворец!
   Барон Мейендорф не стал переспрашивать, желает ли Импе­ратор ехать в Зимний дворец или же вернуться в Аничков, он просто сел в пролётку рядом с Николаем. Во вторую пролётку рядом с Императри­цей сел казак. Кон­войцы заняли места куче­ров, и экипажи быстрой рысью на­правились в сторону Зимнего дворца, сопро­вож­даемые всад­никами.
   Тем временем бомбист уже успел застрелить городового, пы­тав­шего схватить его, и теперь, как загнан­ный в угол зверь, при­жался спи­ной к стене, выставив перед собой коротко­стволь­ный револьвер. Шапка слетела с его головы, и теперь всем окру­жающим было видно, что это молодой человек примерно два­дцати пяти лет. Чёрные вью­щиеся во­лосы и чёр­ные глаза, не расширяю­щееся кверху узкое лицо, всё это выдавало его ев­рей­ское про­исхождение.
   Городовые, все люди в возрасте, степенные и осмотритель­ные, держались от бомбиста на приличном расстоя­нии, на­пра­вив на него револьверы, но при этом пугливо озира­ясь на труп сво­его коллеги, ле­жащий на мостовой. Бомбист явно панико­вал и направлял револь­вер то в одну сторону, то в иную, но ни­кто из го­родовых не решался вы­стрелить первым. На одной ли­нии с го­родовыми собралась толпа са­мого разнообразного люда, в пальто и под­дёвках, котелках, фураж­ках и шапках. Какой-то верзила в кар­тузе с поломанным козырьком и с кну­том в руках, явно в со­стоянии лёгкого подпития, обратился к толпе, показы­вая пальцем на бомбиста:
   - Православные, да это же жид! Христопродавец!
   И в это время где-то там, в стороне, раздался истошный ба­бий вопль:
   - Царя убили!!! Царя убили!!! Аа-а-а-а!!!
   На какое-то мгновение наступила гробовая тишина... Ти­шину нару­шил верзила.
   - Жиды убили царя!!! Бей его, православные! - крикнул он, доба­вив пару исконно русских словечек, и смело по­шёл на бом­биста.
   Террорист отреа­гировал мгновенно. Раздались выстрелы, и две пули, выпущенные из "Буль­дога" 450-го калибра, отбро­сили верзилу назад. Он упал спи­ной на мостовую, широко рас­кинув ноги и сжи­мая кнутовище.
   Но толпу уже было не удержать. С криками, с матерной бра­нью, люди сплошной волною рванули вперёд. Бомбист выстре­лил в над­вигающихся людей, не целясь, но это уже никого не испугало и не ос­тановило. По­нимая, что через считанные се­кунды толпа его просто разорвёт, терро­рист вставил ствол ре­вольвера в рот и на­жал спуск. Тупоголовая пуля, выброшенная зарядом доброго английского по­роха, снесла череп, ош­мётки мозга ис­пачкали стену, и бездыханное тело грохнулось на мос­товую. Разъярён­ная толпа остановилась у трупа, не зная, что делать дальше.
   Движение по Невскому проспекту было парализовано, с обеих сто­рон столпились кареты, пролётки, эки­пажи. Образо­вался затор, кото­рый становился всё больше и больше. Полиция была не в силах на­вести порядок и восстановить движение. На­рода около император­ской кареты становилось всё больше и больше.
   Люди были взбудора­жены произошедшим, а в толпе уже разда­ва­лись призывы отомстить евреям за царя-батюшку. Эти при­зывы не оста­лись не услышанными.
   Какой-то черноволосый студент Технологического инсти­тута, во­лею судьбы ока­завшийся в это время на Невском про­спекте, напрасно пы­тался втол­ковать двум дюжим извозчикам, что он крещёный, что он православ­ный. Из­возчикам, которые уже ус­пели где-то вы­пить, не­важно было, иудей он или выкрест, у них в деревне и слов то таких не знали. Для них он был обыч­ным жидом, одним из тех, которые про­дали Христа и хотели убить царя... Один из "ваньков" с размаху сбил со студента фу­ражку, второй ударил под дых. Упавшего сту­дента били долго и оз­лоб­ленно, пока тот не затих на мостовой.
   Наиболее активные "народные мстители" уже били витрины мага­зинов. Первым пострадал шикарный магазин готового пла­тья Торго­вого дома "М. и И.Мандль", который в разъярён­ной толпе по­чему-то объявили еврейским. Его владелец, авст­рий­ский под­данный Людвиг Иг­натьевич Мандль, который пы­тался остановить погромщи­ков, отде­лался ссадинами на лице и двумя поломан­ными рёб­рами, но сам мага­зин был разграблен до осно­вания. Затем по­страдал роскош­ный мага­зин "Ф.Трей­ман". Толпа горела праведным же­ла­нием отом­стить за покушение на Государя, и на Невском про­спекте начался стихийный погром торговых заведений, которые имели вы­вески с иностранными фа­милиями их вла­дельцев.
   Беспорядки быстро перекинулись на иные районы столицы. Мага­зины, аптеки, фотоателье, лавки, мастерские... Роскошные витрины с надписями на французском языке и медные вы­вески-таблички у па­радных сослужили плохую службу своим хозяе­вам, ибо погромщики высматривали еврейские фамилии. Или созвучные им...
   Приказчик Торгового дома "О'Гурмэ" тщетно пытался объ­яснить толпе, ворвавшейся в магазин на Большой Морской, что его хозяин вовсе не еврей, а истинно русский купчина Алек­сандр Николаевич Ро­гушин. Ревностный защитник хозяйского добра получил пару оп­леух, а привезённые из Парижа и Ос­тенде устрицы, лангусты и омары, анг­лийская баранина и мос­ковские молочные поросята, доро­гие загра­ничные вина - всё это было разграблено, стремительно и беспо­щадно...
  

Глава 1

  
   В Зимнем дворце как раненый тигр метался министр Импе­ратор­ского двора граф Илларион Иванович Воронцов-Дашков. Известие о поку­шении на Императора и гибели старшего сына Ивана ошеломило его, но не выбило из колеи. Когда казаки за­не­сли лежащего на бурке раненого Николая II, министр, не меш­кая ни минуты, прика­зал вы­звать медиков и перенести Им­пера­тора в Малахитовую гостиную. Императ­рицу хотели от­вести в покои Ксении Александровны, но она реши­тельно отка­залась уходить из гости­ной, где находился раненый муж, и те­перь пе­репуганная фрейлина помогала ей вытереть кровь с лица.
   Лейб-хирург Гирш, всегда медлительный до невозможно­сти эсто­нец, до­вольно сноровисто разрезал на царе оде­жду и сделал ему инъ­екцию морфина. Осмот­рев Импера­тора, обработав культю правой ноги, он сразу же понял, что вы­сока опас­ность ган­грены, и потребо­вал срочно вызвать двух лейб-хирургов, Ве­льяминова и Круглев­ского.
   Министр двора тем временем приказал оповестить о покуше­нии на Николая членов Императорской Фа­милии и усилить ох­рану Зим­него дворца. Прибежавший запыхавшийся гоф-фурьер сообщил, что его требует к себе Им­ператор.
   Граф зашёл в гостиную. Император лежал на топчане, над ним скло­нилась заплаканная Александра Фё­доровна. Рядом стояли Вели­кий Князь Александр Михайлович и Ксения. Лейб-хи­рург Гирш стоял, как статуя, нервно зала­мывая руки. При­слуга молча за­стыла у стены.
   - Илларион Иванович, - слабый голос Императора звучал при­глу­шённо, - пусть нас все оставят, кроме Аликс. У нас мало времени, а мне нужно так много отдать распоряжений...
   - Государь, крепитесь, с Божьей помощью Вы обязательно выздоро­веете. Вон и Густав Иванович уверен, что всё обой­дётся... Государь, сейчас крайне необходимо, чтобы около Ва­шего Величе­ства посто­янно находи­лись медики, чтобы они оп­ределились от­носительно ме­тодов лече­ния.
   - Дай то Бог, - ответил Николай, - но я не могу рисковать. Я не чув­ствую своих ног и боюсь, что мне уже никто не поможет. Потому не бу­дет терять времени. На мне лежит слишком боль­шая ответствен­ность, и меня никогда не простят, если я уйду, не исполнив свой долг.
   Он говорил по-русски, и Императрица, раздавленная всем произо­шедшим, плохо понимала, о чём идёт речь. Министр по­просил присут­ствующих выйти из гостиной. Ксения Александ­ровна, Гирш и при­слуга бес­прекословно пошли к двери, но Сан­дро упрямо остался сто­ять около Императора.
   - Ваше Императорское Высочество, ради Бога, не перечьте Госу­дарю, - обра­тился к нему министр. - Оставьте нас...
   Великий Князь немного замешкался, но затем медленно вы­шел из гостиной.
   Николай тяжело дышал, лоб был покрыт испариной, кото­рую Алек­сандра периодически вытирала поло­тенцем.
   - Илларион Иванович! Я хочу, чтобы Вы немедленно вызвали сюда, ко мне, дядю Сергея из Москвы. И чтобы как можно ско­рее здесь были великие князья... Павел Александрович, Нико­лай Николаевич и Константин Константинович. И где...
   Дыхание царя участилось, лицо исказилось от нестерпимой боли, но он сделал уси­лие над собой:
   - Где Манзей ? Он мне нужен здесь...
   - Государь, - ответил министр, - все необходимые распоряже­ния мною уже даны. Сергею Александровичу уже телеграфиро­вали о про­изошедшем, и я думаю, что завтра к вечеру Его Вы­сочество уже будет в Пе­тербурге. Вдовствующая Императрица, а также все великие князья уже опове­щены о случившемся. Ман­зей во дворце, я приказал уси­лить ох­рану Зимнего.
   - Нет, Илларион Иванович... Поставьте около дверей часо­вых, хоть казаков, хоть гренадеров... Но около себя я сейчас хочу видеть только тех, кого я перечислил... Больше никого не пускать.
   - А как же вдовствующая Императрица? - удивлённо спро­сил ми­нистр.
   - Мама?, разумеется, пусть войдёт, но больше, чтобы никого... Осо­бенно это касается Алексея Александро­вича и Владимира Александро­вича. Пока что я не желаю их видеть. И мини­стра юстиции сюда ... И Реннен­кампфа сюда... Я обязан отдать все необходимые распоряже­ния.
   Министр вышел из гостиной, отдал распоряжения о вызове мини­стра юстиции и управляющего канцеля­рией, позвал двух конвойцев и приказал им занять пост у входной двери, никого не впускать без его личного разрешения. Казаки дежурной 1-й Ку­банской сотни застыли у дверей с шашками наголо.
   - Присаживайтесь, Илларион Иванович, - обратился царь к вернув­шемуся министру. - Ваш род всегда верно служил пре­столу. Папа? Вас любил и ценил... Извините, губы пересохли, трудно говорить... Я Вам очень верю и хочу, чтобы Вы испол­нили мою последнюю волю. Аликс ждёт на­след­ника... Но мы не можем знать, как рас­порядится Господь, дарует нам сына или дочь. Очень хочется жить. Я надеюсь на Божье прове­дение, но всё же... Илларион Иванович, если меня не станет, я хочу чтобы Аликс и мой будущий ребёнок не были никем оттеснены от пре­стола.
   - Государь, об этом не может быть и речи...
   - Я не о том, - перебил Николай. - Если меня не станет, то до рож­дения ребёнка местоблюстителем пре­стола должен быть Ге­оргий. А ежели родится девочка, то Джоржи должен будет за­ступить на пре­стол... Вы не хуже меня знаете, что он болен, бо­лен безнадёжно. Врачи запретили ему покидать Аббас-Ту­ман... Я не могу оставить ему пре­стол, не могу... Папа? оставил на меня Россию, и я обязан... Илла­рион Иванович! Я хочу изме­нить по­рядок престолонаследия...
   - Разве это возможно, Государь? Ведь порядок престолонас­ледия определён раз и навсегда!
   - Я самодержавный монарх. И это моя воля, Илларион Ивано­вич... Памятью Вани заклинаю Вас... Если Господь призовёт меня, то реген­том должна стать Аликс. Если родится наследник, Аликс будет реген­том до его совершеннолетия. А если родится девочка, то пре­стол пе­рейдёт к Аликс. Да-да, Илларион Ивано­вич, к Императрице Алексан­дре. В России была Екатерина Вто­рая, так что будет и Алек­сандра Первая... Я не могу позволить, чтобы престол достался несча­стному Георгию, который не спо­собен править, не могу... Чахотка медленно убивает его. А наш Милый Floppy ещё слишком молод, и мои дядья будут помы­кать Мишей, как только им вздумается. Илла­рион Ивано­вич, Вы мне помо­жете, Вы обязаны исполнить мою волю. Дядя Сер­гей бу­дет Главнокомандующим, дядя Павел поедет гене­рал-губер­натором в Москву. А вот Вам, граф, придётся принять пост ми­нистра внутрен­них дел! Это даже не просьба, Илларион Ивано­вич, это мой приказ! Придётся, потому что я не знаю, кому мне ещё можно довериться! Дурново, Петрова и Шебеко - сего­дня же отставить.
   - Думаю, Государь, что они уже сами написали прошения об от­ставке, - заметил министр. - И, всё-таки, Вы твёрдо уверены, что нужно менять порядок престолонаследия?
   В разговор вмешалась Александра, которая до этого внима­тельно слушала и осмысливала услышанное.
   - Ники! Что ты говоришь? Ты должен жить, ради меня и ради на­шего будущего сына! - голос её дрожал, слёзы катились по щекам. - Мы все будем молить Бога, чтобы он даровал тебе вы­здоровление! Ники!
   - Солнышко! Ты должна быть готова принять престол. Это твой долг, ты русская Императрица... Моё ра­нение тяжёлое, и мы должны быть готовы к любому исходу. Дай мне воды...
   Императрица встала и пошла к столику, на котором стоял графин, а Николай продолжал:
   - Сложилась такая ситуация, Илларион Иванович, когда у меня нет другого выхода. Мне придётся изме­нить порядок пре­столонаследия. Поэтому уже завтра я должен подписать указ и внести изменения в "Учре­ждение об Импе­ратор­ской фами­лии". И ещё объявить мою волю относительно наследования престола.
   Граф Воронцов-Дашков был ошеломлён услышанным. Если по­кой­ного Александра Третьего министр восприни­мал как пове­лителя, то Николая Второго он не принял ни как лич­ность, ни как монарха. Илла­рион Иванович, зная молодого Го­сударя с детских лет, относился к нему покровительственно, считал про­сто взрос­лым ребёнком, не спо­собным на принятие само­стоя­тельных ре­шений. И вдруг Николай тре­бует выпол­нять его волю... И не просто требует, но хочет корен­ным образом из­ме­нить усто­яв­шийся порядок престолонасле­дия! В ушах мини­стра ещё зву­чали слова лейб-хирурга Гирша о том, что ранение Императора - смер­тельно, и что только от воли Божьей зави­сит, сколько дней или часов ему отпущено. Желание передать пре­стол Аликс, несомненно, вызовет бешеное сопротивление не только Марии Фёдоровны, которая будет биться за права своих младших сыновей, но и большинства великих кня­зей и их жён. И больше всех будет орать Владимир Александрович, который имеет права на пре­стол после де­тей Александра Третьего!
   Николай выпил стакан воды, заботливо поднесённый женой. В это время за дверью раздался шум, гром­кие голоса. Министр двора вы­шел из гостиной и через полминуты вернулся с Марией Фёдоровной. Вдов­ст­вую­щая Императрица беззвучно опусти­лась на колени рядом с топ­чаном, стала целовать руку сына.
   - Ники! Господи, за что? - воскликнула она.
   Голос железной женщины, которую в придворных кругах за взрыв­ной ха­рактер называли не иначе, как Гнев­ная, был тих и над­ломлен:
   - Только ушёл Саша, и теперь беда с то­бой! Ники! Почему ты вы­проводил Сандро и Ксению? Почему никого не пускают к тебе? Мы все молим Бога о твоём здоровье, позволь близ­ким быть подле тебя!
   - Мама?, пока я не разрешу важные вопросы об управлении Рос­сией, слушать причитания тут недосуг. Я должен отдать рас­поряже­ния моим ми­нистрам, а потом встречусь с моими ми­лыми род­ствен­никами.
   За дверью снова раздались громкие голоса, министр двора вышел и вернулся с тремя лейб-хирургами.
   - Государь, позвольте докторам осмотреть Вас!
   Император обратился к жене и матери:
   - Мама?! Аликс! Дайте же докторам исполнить свой долг... Аликс! Пере­оденься пока, ты столько пережила сегодня, Сол­нышко...
   Обе императрицы молча вышли, Воронцов-Дашков после­до­вал за ними, а Гирш, Круглевский и Велья­минов принялись ос­матривать Им­ператора.
   В Арапском зале, у дверей гостиной томились в ожидании царские родственники. Председатель Государ­ственного Совета Михаил Нико­лаевич, командир Преображен­ского полка Кон­стантин Кон­стантино­вич, коман­дир Конной гвар­дии Павел Алек­сандрович, на­чаль­ник 2-й Гвар­дейской кавалерийской ди­визии Николай Ни­колаевич.
   От­дельно стояли Владимир Алек­сандрович и Мария Пав­ловна с детьми. Мерно выхажи­вал по пар­кету слоноподобный ге­нерал-адми­рал Алексей Александро­вич.
   Именинник Алек­сандр Михайлович обни­мал заплаканную Ксе­нию, рядом стояли встревоженные Ми­хаил Александ­ро­вич и Ольга.
   Все они обернулись в сторону вышедшей из гостиной Марии Фёдо­ровны. Владимир Александрович об­ратился первым:
   - Ваше Величество, что с Императором?
   - Сейчас его осматривают врачи. Мой сын потерял правую ногу. Сейчас главное, чтобы не было ган­грены... Нам остаётся только мо­лить Господа, - ответила Императрица. Она говорила негромко, ясно и чётко, но с явно тревожными нотками в го­лосе.
   - Но почему нас не пускают к царю? Кто и зачем поставил часо­вых у дверей? Что вообще происходит? - не успо­каивался Влади­мир Алек­сандрович.
   Ему ответил граф Воронцов-Дашков:
   - Ваше Высочество! Государь повелел мне пока никого не до­пускать к нему. И это я по его повелению по­ставил часовых. Когда врачи закон­чат своё дело и составят мнение о дальнейшем лечении, Государь же­лает видеть Великого Князя Николая Ни­колаевича, Павла Александро­вича и Константина Константино­вича, чтобы отдать рас­поряжения от­носительно государствен­ного управления. Потом Госу­дарь желает уви­деть министра юс­тиции, управляющего канцелярией Его Величества и командира Гвардейского корпуса. А завтра прибу­дет Великий Князь Сергей Александрович.
   Министр двора смотрел прямо в глаза Владимира Александ­ровича, который нервно теребил генерал-адъютантский аксель­бант.
   - Что тут вообще происходит? - воскликнул Великий Князь, обра­ща­ясь не столько к министру, сколько к многочисленной родне. - Граф! Потрудитесь объяснить, почему меня, Главноко­мандующего, не допус­кают к Императору?
   Было видно, что Великий Князь не просто в гневе. Он был взбешён услышанным, тем, что его просто вы­кинули за борт и отстранили от самых важных в государстве событий. И кто? Царствующий племян­ник, ко­торый до сего дня испытывал пе­ред Владимиром Александ­ровичем чувство исключительной ро­бости, гра­ничащей с боязнью.
   - Ваше Императорское Высочество! Я лишь точно выполняю пове­ление Го­сударя, не более того, - отозвался министр двора. - Относи­тельно Вашего Императорского Высоче­ства я никаких повеле­ний не получал.
   - Это чёрт знает что!!! Царь смертельно ранен... Вы забыли, граф, что я Манифестом четырнадцатого марта был назначен регентом?
   Лицо Владимира Александровича побагровело. Он рванул ворот сюртука так яростно, что крест ордена Святого Георгия едва не со­рвался с шейной ленты, и обратился к вдовствующей Императрице:
   - Ваше Императорское Величество! Государь болен, он явно не в себе! За нашей спиной происходит что-то странное. Ники зачем-то вы­звал к себе Му­равьёва и Ренненкампфа... Какие указы он гото­вит? Куда ушла Аликс? Что-то явно затевается, а мы ничего не знаем. Гирш дал Ники морфий, и его сознание сейчас под воздей­ствием...
   - Прекратите истерику! - взвилась Императрица. - Сейчас нужно молить Бога, чтобы Ники выжил, а не устраивать скан­далы.
   - Но послушайте, Минни! - голос Владимира Александровича стал более мягким. - Разве не Вы после смерти моего брата го­ворили всем нам, что Ники не способен править Россией! Разве не Вы говорили, что он слаб и умом, и духом...
   Остальные присутствующие не вмешивались в столь бур­ный диа­лог. Николай Николаевич, Павел Алек­сандрович и Констан­тин Кон­стан­тинович отошли в дальний угол и тихо пе­регова­ривались между собой, га­дая, зачем именно их хочет ви­деть цар­ствующий племянник.
   Краса­вец Сандро вполголоса расска­зывал Ксе­нии, Ольге и Ми­хаилу о том, как сразу после вступления на пре­стол Ники отвёл его в свою комнату, плакал на плече и при­зна­вался, что не готов быть ца­рём, ни­когда не хотел быть им, ни­чего не пони­мает в де­лах прав­ления и даже не имеет поня­тия, как разговари­вать с ми­нистрами...
   Мария Фёдоровна не успела ничего сказать, так как в зале появи­лись генералы Манзей и фон Валь. Они подошли к вдовст­вую­щей Императрице и взяли под козырёк.
   - Ваше Императорское Величество, в городе еврейские по­громы! - взволнованным голосом сообщил фон Валь. - Нача­лось на Невском проспекте, а потом перекинулось на другие части. Толпа кричит, что евреи убили царя. По­лиция ничего не может сделать. Громят еврей­ские магазины, аптеки... Увы, и не только еврей­ские...
   - Доложите Его Высочеству, - кивнула Императрица на Вла­димира Александровича, но фон Валь не успел ничего сказать.
   - Константин Николаевич, - обратился Великий Князь к генералу Манзею, - оставь на охране Зимнего дворца преображенцев и семё­новцев. Князь Оболенский с измайлов­цами и егерями пусть выдви­гаются на Невский проспект, и обязательно возьмут под охрану Анич­ков дворец. Шипова с кавалергар­дами и Кон­ной гвар­дией вызвать к Зимнему в каче­стве резерва. Передай Ре­биндеру, чтобы он подчинил себе 2-ю Гвардейскую и 37-ю пе­хотную дивизии, лейб-казаков и ата­ман­цев, и организовал патру­лирование по всему го­роду.
   - Слушаюсь, Ваше Высочество! - лихо откозырял Манзей. Этот 74-летний старик был ещё полон сил, как в далёкие кор­нет­ские годы. - Позвольте узнать, следует ли вызвать в Петер­бург полки из Царского
   Села, Петергофа и Гатчины?
   - Незачем это делать, я думаю, что с беспорядками можно спра­виться наличными силами. И вот ещё что, генерал... Город, разуме­ется, нужно взять под охрану, но не нужно забывать, что народ мстит жидам за своего царя. Всё понятно?
   - Так точно, Ваше Императорское Высочество! - Манзей раз­вер­нулся и быст­рым шагом удалился.
   Дверь гостиной распахнулась, появились Вельяминов и Круг­лев­ский. Воцарилась тишина.
   Мария Фёдоровна промолвила только одно слово:
   - Что?
   Вельяминов тяжело вздохнул.
   - Ваше Императорское Величество, мы осмотрели Государя Импе­ратора, - сказал он. - Сейчас тяжело сказать, как будет всё разви­ваться. Ранение тя­жёлое, ибо коленный сустав раздроблен. Есть большая кро­во­потеря. Но главное не это. К сожалению, об­работать рану удалось не сразу после взрыва, а только когда был вызван док­тор Гирш. В рану могла по­пасть инфекция... А это влечёт опасность гангрены и мо­жет при­вести к летальному исходу...
   Он замолчал. Гнетущая тишина была нарушена плачем Ксении, ко­торая прижалась к груди мужа, орошая слезами флотский сюр­тук. Алек­сандр Михайлович гладил её по голове и пытался успокоить. Ми­нистр двора попросил Николая Николаевича, Павла Александровича и Кон­стантина Константиновича проследо­вать к Им­ператору.
   Лейб-хирург Гирш, увидев входящих великих князей, быстро ре­тиро­вался. Великие князья и министр двора остановились подле топ­чана. Николай Николаевич склонился над племянни­ком:
   - Ники! Твои врачи говорят, что всё будет хорошо! Дер­жись...
   - Дядя, - негромко сказал Николай, - не будет терять времени. Я по­звал вас, чтобы все вы помогли мне при­нять важные реше­ния. Я пре­красно понимаю, что моё ранение такое же, как у де­душки. Да, ему оторвало две ноги, а мне только одну...
   Император горько усмехнулся и продолжил:
   - Никто не знает, сколько мне ещё отпущено времени, сколько дней или сколько часов. По­этому я обязан сделать всё для того, чтобы, ко­гда меня не ста­нет, российский престол ока­зался в на­дёж­ных руках. Аликс ждёт ребёнка. Примерно в но­ябре, если Бог даст, у нас будет сын. Или дочь... И если родится дочь, то престол должен пе­рейти к Ге­оргию. К моему любимому брату, который даже не смог прие­хать в Петербург на похороны нашего Папа?. А если он отка­жется от пре­стола, то престол перей­дёт к Мишке. Я не счи­тал себя способ­ным са­мостоя­тельно управ­лять Империей, но ещё меньше считаю способным управ­лять Мишку. Он ещё совсем ребёнок. И кто ре­ально будет пра­вить от его имени? Если дядя Владимир может орать на меня, то с Мишей он вообще не будет считаться. Что ждёт Россию? Я не могу... я должен... Я при­нял решение. Если после моей смерти... да-да, она уже где-то рядом бродит... Если после моей смерти Аликс родит на­след­ника, ей надлежит быть ре­гентом до совершеннолетия нашего сына. А если она ро­дит дочь, то пре­стол перейдёт к ней... Она бу­дет Алексан­дрой Первой...
   В гостиной воцарилась тишина. Император, который нашёл в себе силы и смелость высказать дядьям свою предсмертную волю, приго­то­вился услы­шать протесты. Павел Александрович и Константин Кон­стантинович смот­рели в пол. Николай Нико­лае­вич первым не вы­дер­жал гнетущей тишины.
   - Одумайся, Ники! Ведь это путь к смуте! В какое положе­ние ты ста­вишь Аликс? Ей всего двадцать три года, она не су­меет управ­лять ог­ромной Империей. Её не признают великие князья! Её не при­знает двор! Её не признает армия!
   - Я очень хорошо подумал, дядя, - ответил Император. Было видно, как трудно даётся ему каждое слово. Ему, привык­шему к тому, что старшие родственники буквально подавляли любую его инициа­тиву, пришлось собрать в кулак всю свою волю, чтобы не сорваться, не ис­пугаться и не сдаться.
   - Я не только хорошо подумал, но я уже при­нял решение. И своё реше­ние я не изменю. Завтра из Москвы прибы­вает дядя Сергей. Если все вы меня не поддержите, меня поддержит он. И тогда бедной Аликс придётся царст­вовать, опираясь на дядю Сер­гея. Завтра будут подпи­саны указы об изменении порядка престоло­насле­дия... Завтра армия и флот будут приведены к присяге Им­пе­рат­рице Александре Фёдоровне. И всем вам, моим род­ствен­никам, тоже придётся присяг­нуть Аликс... Хотите вы этого или нет, но так бу­дет... Я царь, это моя воля... Это мой долг перед Россией...
   - Но что скажет Владимир? Что скажет Алексей? - отозвался Па­вел
   Александрович.
   - Прежде всего, дядя, Великий Князь Владимир Александро­вич - мой подданный. И его долг - исполнять мою волю. Даже если я мо­лод и неопытен, даже если я не очень хороший царь. Подайте мне поло­тенце...
   Константин Константинович подал Николаю полотенце, тот стёр со лба и лица набежавший пот, и продол­жил.
   - Уже сегодня дядя Сергей будет назначен Главнокоман­дующим войсками Гвардии и Петербургского ок­руга. И ещё он бу­дет Санкт-Пе­тербургским генерал-губернатором, я восста­новлю эту должность. Дядя Па­вел будет Московским генерал-губерна­тором и командую­щим вой­сками округа. Константин - примешь 1-ю Гвардейскую пе­хотную ди­ви­зии. А тебе, дядя Ни­колаша, командовать Гвардейским корпусом. И ещё я решил восстано­вить должность генерал-инспек­тора кавале­рии, по­тому тебе придется совмещать две должности. По­думай, кого ты хо­чешь ви­деть у себя в помощниках.
   - А как же Владимир? - удивлённо воскликнул Николай Ни­колае­вич. - Ведь это же скандал. Ты представ­ляешь, что будет?
   - Представляю, - ответил Император. - Дядя Владимир по­едет на Дальний Восток наместником. В Хабаровск...
   - Но это же ссылка, - вмешался в разговор Павел Александро­вич. - Как не назови, но подобное назначение в обществе будет принято как ссылка и опала!
   - Ну почему же ссылка? Михаил Николаевич очень долго был наме­стником Кавказа, жил в Тифлисе, и никто не говорил что это ссылка. Сейчас на Дальнем Востоке неспокойно. Китай, Япония... Для дяди Влади­мира там будет, где раз­вернуться. А чтобы подсла­стить горькую пилюлю, я жалую дяде Владимиру фельд­маршальский жезл...
   Великие князья переглянулись. Граф Воронцов-Дашков за­стыл в изумлении, ведь о своих планах отно­сительно Владимира Александро­вича Император ему ничего не говорил. Граф счи­тал мо­лодого царя неспособным к таким решительным дейст­виям.
   - Владимир давно мечтает стать фельдмаршалом, это правда, - ска­зал Николай Николаевич. - Но скажи, как тебе пришло это в голову?
   - Это не суть важно. Илларион Иванович, - обратился Им­ператор к Воронцову-Дашкову, - узнайте, не при­были ли Му­равьёв и Реннен­кампф. И ещё... Распорядитесь от моего имени срочно вызвать из Вар­шавы генерала Пузыревского, он мне ну­жен в Петербурге. Рих­тер сменит Вас на должности министра двора, а Вы с сего дня ми­нистр внутрен­них дел. Подумайте, кого Вы хотите на­значить дирек­тором Департамента по­лиции и ко­ман­диром кор­пуса жан­дармов...
   - Слушаюсь, Ваше Императорское Величество! - ответил ми­нистр и вышел.
   - Ники! Ты хочешь назначить Пузыревского начальником штаба Пе­тербургского округа? - спросил Нико­лай Николаевич. Великий Князь был огорошен последними кадровыми кульби­тами, и пытался выяс­нить, какие же ещё сюрпризы подгото­вил царственный племян­ник.
   - Нет, дядя, Пузыревский будет управлять военным минис­терст­вом. Пётр Семёнович устал, пора ему в Государствен­ный Со­вет на отдых.
   Дверь гостиной открылась, вошла Александра Фёдоровна. Она уже переоделась, привела себя в поря­док. Кто бы мог по­думать, что всего три часа назад она пережила сильнейшее по­трясение. В гости­ную вер­нулась не раздавленная горем жен­щина, а Императрица. Вы­сокая, ос­лепительно-синеглазая, укра­шенная тяжелой короной чуд­ных волос. Большие тёмно-синие глаза под длинными ресницами были холод­ными и даже непро­ницаемыми. И только красные пятна, резко поя­вившиеся на лице, выдавали волнение Аликс.
   - Как ты себя чувствуешь, любовь моя? - обратилась она к мужу по-английски, склонившись над топ­чаном.
   - Доктора меня осмотрели. Пока что ничего сказать не могут, нужно ждать. Будем надеяться на Божье провидение.
   - Милый! - голос Императрицы звучал взволнованно, но ясно и чётко. - Мы все молимся за тебя, за твоё здоровье. И не только во дворце... Русский народ любит тебя. В Петербурге на­чался еврей­ский погром... Люди громят еврейские мага­зины...
   - Это правда? - обратился Император к Николаю Николае­вичу. - При чём тут евреи?
   - Понимаешь, Ники... Кто-то пустил слух в городе, что тебя хотели убить евреи. И именно сегодня, под Пасху. Фон Валь до­ложил, что бом­бист, который на тебя покушался, был жидом.
   - Кто это был? К какой организации принадлежал?
   - Бомбист отстреливался, а потом, не желая попасть в руки толпы, выстрелил себе в голову из револь­вера. Опо­знать обезо­бра­жен­ный труп пока не удалось. В кармане нашли финлянд­ский паспорт на имя ка­кого-то Эйно Карловича Парвиайнена из Улеаборга. Но, если верить словам фон Валя, этот самый Пар­виайнен вы­гля­дит, как самый настоящий жид. Жандармы и по­лиция пыта­ются установить личность бомбиста. Его труп от­правили для осмотра судебным ме­дикам. Если он действи­тельно жид, то при осмотре это непременно выяснится. Ну и паспорт тоже прове­ряют, либо он фальшивый, либо чухонцы вы­дали этому жиду паспорт за хорошую взятку.
   В разговор вмешался Павел Александрович:
   - Ники! Владимир уже дал необходимые распоряжения. Гвар­дия взяла Петербург под охрану. Зимний под усиленной охра­ной.
   Николай взял сидящую рядом Аликс за руку, как будто ища у неё поддержки. Затем обратился к великим князьям:
   - Я жду вашего ответа, дорогие родственники. Вы готовы ис­пол­нить мою волю?
   Взоры всех присутствующих в гостиной были обращены к Нико­лаю Николаевичу. Великий Князь, одетый в тёмно-синюю венгерку, расши­тую золотыми шнурами с чёрными прожилками, тёмно-синие чакчиры, гусар­ские ботики, с генерал-адъютант­ским аксельбантом, стоял, как статуя. Нужно признать, что своей "царст­венной статью", гордой осан­кой и необычайно вы­соким, почти двухметровым ростом, он вызывал в памяти вре­мена незабвенного Николая Павловича. На мгновение заду­мав­шись, Николай Николаевич обратился к племян­нику:
   - Ники! Я уверен, что Господь Бог убережёт тебя... Но, чтобы не слу­чилось, я твой верноподданный и я солдат. А солдату не­гоже обсу­ж­дать приказы. Я исполню твою Высочайшую волю... Аликс найдёт во мне поддержку и опору, и я уверен, что Павел и Константин со мною согласны.
   - Спасибо, дядя! Аликс, - обратился Николай к жене, - подай мне
   икону со стола.
   Императрица взяла на столе небольшую икону и передала мужу.
   - Поклянитесь исполнить мою волю и признать Аликс закон­ной Им­ператрицей! - обратился Император к Николаю Нико­лае­вичу, про­тяги­вая ему икону.
   Николай Николаевич, держа икону, говорил торжественно, голос его был твёрд и решителен.
   - Клянусь Всемогущим Богом исполнить твою волю, Госу­дарь, и в случае твоей гибели признать Аликс законной Импе­ратрицей, во всём ей повиноваться и требовать повиновения от других!
   Произнеся эти слова, Великий Князь поцеловал икону и пе­редал её Павлу Александровичу. Павел Алек­сандрович и Кон­стантин Констан­тинович повторили слова клятвы и поцеловали икону.
   Дыхание Императора стало тяжёлым. Лицо исказилось от боли. Действие морфина заканчивалось, и беспощадная боль снова на­сту­пала. Кон­стантин Кон­стантинович пригласил врачей. Вельяминов, ко­то­рый взялся руково­дить лече­нием Императора, по­просил дать царю покой. Он категорически запретил какие-либо встречи, мотиви­руя это усталостью царя и врачебной необ­ходимостью. Все вышли, в гостиной осталась только Аликс. Ни­колай, ис­тощённый после перене­сённого боле­вого шока и нерв­ного перенапряжения, получив новую инъекцию морфина, сразу же уснул.
   Мария Фёдоровна и великие князья собрались в дворцовой церкви. Протопресвитер Иоанн Янышев служил мо­лебен о даро­вании здравия Государя Императора.
   Впереди была ночь, и ни­кто не знал, будет ли утро добрым или принесёт беду.
  

Глава 2

  
   Всю ночь Аликс провела около ложе мужа, не сомкнув глаз. Нико­лай вре­менами метался в горячечном бреду, тревожа ца­рицу и дежу­ривших докторов громкими стонами, затем под воз­действием мор­фина боль уходила, и ненадолго прихо­дило успо­коение.
   Едва забрезжил рассвет и первые лучи холодного апрель­ского солнца стали проникать сквозь тяжёлые шторы, Император пришёл в себя. Увидев подле себя заплаканную жену, он попы­тался изобразить
   на бледном лице подобие улыбки, после чего тихим голосом попро­сил "милую Аликс" хоть немного отдох­нуть после ночного бдения.
   Александра Фёдоровна пристально посмотрела на мужа и тихо спросила его по-английски:
   - Любовь моя! Ты помнишь, что я написала в твоём днев­нике в Виндзоре, в тот наш последний вечер, перед предстоящей назавтра разлукой?
   - Как же я могу забыть эти слова, Солнышко? Разве это можно за­быть? "Всегда верная и любящая, преданная, чистая и сильная, как смерть", - глаза Николая повлажнели, слабый голос задрожал. - Я все­гда буду помнить твои слова, искренние и высо­кие.
   - Тогда не гони меня. Я буду подле тебя, пока ты не выздоро­ве­ешь...
   - Аликс! Ты должна быть готова к самому худшему, - тихо ска­зал Император. - Я прекрасно осознаю, что ранение тяжёлое, почти, как у дедушки. И тебе нужны силы, тебе и нашему буду­щему сыну. Ты не должна так изводить себя...
   - Ники, я распорядилась, чтобы Мадлен и Тюдельс при­везли мне из Аничкова всё необходимое, чтобы я могла быть подле тебя. Госу­дарыня и многие великие князья не уезжали по домам, они оста­лись ночевать в Зимнем дворце. Все молятся о твоём выздоровлении. И ты не говори глупых слов, я верю, что господь не допустит неспра­ведли­вости!
   Доктор Гирш робко сообщил Императору, что вызванные ещё вчера генерал Манзей, министр юстиции Муравьёв и управ­ляю­щий канцеля­рией Рен­ненкампф давно уже прибыли и ожи­дают повелений.
   Спросив, не прибыл ли из Москвы Великий Князь Сергей Алек­сан­дрович, царь приказал позвать генерала Манзея. Услы­шав эти слова, зашедший доктор Вельяминов стал протестовать, уговаривая Николая сначала подвергнуться осмотру, а лишь по­том перейти к го­сударст­венным заботам. Аликс поддержала Вельяминова и Импера­тор сдался.
   Подняв плед, которым был укрыт царь, врачи долго осмат­ривали сине-багровую культю, о чём-то тихо переговариваясь ме­жду собой по-латыни. Александра Фёдоровна прислуши­ва­лась, пы­таясь понять, какие прогнозы высказывают медики, но так ничего и не разобрала.
   После осмотра и перевязки Вельяминов ничего не стал го­ворить, молча вышел из гостиной. На вопрос Императора, что установил ос­мотр и на что стоит надеяться, взволнованный Гирш стал отвечать длинно и путано, ис­пользуя непонятные медицинские термины.
   Дверь гостиной распахнулась. Зашёл Великий Князь Николай Ни­колаевич, следом за ним шёл генерал Манзей. Великий Князь стал спрашивать Императора, как тот себя чувствует, но Нико­лаю Алек­сандровичу было важное иное.
   - Дядя! Ты уже сказал Константину Николаевичу о пред­стоящих переменах? - спросил он.
   - Нет, Государь! Я не счёл возможным говорить что-то от имени монарха.
   - Константин Николаевич! - обратился царь к Манзею. - Я принял решение сделать командиром Гвардейского корпуса Ве­ликого Князя Николая Николаевича. Приказываю Вам сдать корпус сегодня же. Не­медленно.
   - Слушаюсь, Ваше Императорское Величество! - негромко ответил Манзей, вытянувшись "во фрунт". Крепко сбитый ста­рик с густыми усами и седой бородой не подал виду, что взвол­нован услышанным. Только в глазах можно было прочитать не­мой вопрос, что же теперь будет с ним, после его 55-летней безупречной службы.
   - Константин Николаевич, - тихо произнёс царь, - Вам при­дётся ехать в Варшаву и вступить в должность помощника Шу­валова.
   В глазах старика засветилась радость.
   - Благодарю, Государь, за оказанное мне доверие! Когда при­кажете убыть?
   - Сегодня, Константин Николаевич, сегодня... Вы сами по­нимаете, какая нынче ситуация. На Вас я возлагаю задачу удер­жать в Царстве Польском железный порядок в это смутное время. Доложите Главно­командующему о моём повелении, Вы­сочайший приказ будет уже се­годня. И подберите в Варшаву дельного началь­ника штаба, ибо Пу­зыревский едет в Петербург. Я Вас не задер­живаю, Константин Нико­-
   лаевич...
   Голос Императора ослабел. Александра Фёдоровна стала вы­тирать его лицо и лоб от выступившего пота.
   В гостиную тихо вошёл граф Воронцов-Дашков. Отёки под глазами и красные глаза свидетельствовали, что прошедшую ночь граф бодрст­вовал.
   Когда Манзей вышел, Император обратился к Николаю Ни­колае­вичу:
   - Дядя! Ты командир Гвардейского корпуса и я хочу, чтобы уже сегодня Гвардия присягнула Императрице Александре Фёдо­ровне. Действуй своей властью, без уведомления дяди Вла­димира, я ему сам всё скажу, когда будет необходимо. Илла­рион Иванович! Зав­тра сразу же после обнаро­дова­ния Манифе­ста о порядке престолонас­ледия и прибытия дяди Сергея, члены Импера­торского Дома должны принести присягу Госуда­рыне. Помогите Рих­теру подготовить всё не­об­ходимое. И сейчас же отправить телеграфом всем коман­дую­щим вой­сками и на флоты моё повеление о при­веде­нии к при­сяге Госу­да­рыне...
   - Государь! Муравьёв и Ренненкампф ожидают за дверью. Прика­жете позвать? - спросил Воронцов-Дашков. Получив со­гласие, он вы­шел.
   - Где же Сергей? - с досадой промолвил царь. - Почему же его так долго нет? Мне нужно успеть сказать ему очень многое, а он опазды­вает!
   - Ники, - ответил Николай Николаевич, - ты же знаешь, что курьер­ский из Москвы идёт не менее тринадцати часов. Он скоро прибудет.
   В гостиную вернулся граф Воронцов-Дашков, за ним вошли ми­нистр юстиции Муравьёв и управляющий канцелярией Рен­ненкампф. Они осторожно подошли к топчану.
   - Константин Карлович! Николай Валерианович! - голос Им­пера­тора ослабел. - Слушайте очень внима­тельно и запоми­найте. Сейчас вы прямо из дворца должны направиться к себе, вызвать необходимых для испол­нения моих повелений людей, чтобы я мог подписать все не­обходимые бумаги как можно ско­рее. Гос­подь Бог простит мне мой грех, что я заставляю всех вас рабо­тать в светлый праздник... Высо­чайшие приказы я под­пишу уже сегодня. Великий Князь Владимир Александрович назнача­ется наместником Даль­него Востока и Главно­командующим су­хо­путными и морскими силами и жалуется в фельд­мар­шалы. Реск­рипт подготовьте обязательно... Генерал Духов­ской - его по­мощником. Великий Князь Сергей Александрович - Глав­но­ко­мандующим и Петербургским генерал-губер­натором... С про­извод­ством в генерал-лейтенанты... Великий Князь Павел Алек­сандрович назначается командующим войсками в Москву и генерал-гу­бернато­ром, жалуется генерал-лейтенантом и гене­рал-адъютантом.
   Император замолчал, а Муравьёв и Ренненкампф судорожно запи­сывали повеления в свои книжки. Немного отдышавшись, Импера­тор продолжил:
   - Пузыревского - управлять Во­енным мини­стерством с произ­водст­вом в ге­нералы от ин­фанте­рии. Ванновского - в Государст­вен­ный Со­вет. Ман­зея - в Вар­шаву, помощником к Шувалову. Великий Князь Николай Николаевич - коман­диром Гвардей­ского кор­пуса, гене­рал-инспектором кава­лерии, генералом от кавалерии... Ве­ликого Князя Константина Константиновича - на­чальни­ком 1-й Гвар­дейской пе­хот­ной дивизии, в генерал-лейтенанты и гене­рал-адъютанты... Оболен­ского - помощни­ком Главнокоман­дую­щего, Ре­биндера - в Александ­ровский ко­ми­тет. Граф Воронцов-Дашков - министром внут­рен­них дел, Рихтер - мини­ст­ром двора.
   Пока царь перечислял все назначения, в гостиной стояла мёрт­вая тишина. Он снова попросил воды, а потом продолжил:
   - Да, Костанду - тоже в Государственный Совет, с рескрип­том... А теперь... Завтра утром должен быть объяв­лен Мани­фест о по­рядке престо­лонаследия. Я хочу внести из­мене­ния в "Учре­жде­ние об Импе­ратор­ской Фами­лии". Нужно подго­товить указ и текст манифеста... Я хочу, чтобы в слу­чае моей смерти был ус­танов­лен следую­щий поря­док на­следова­ния пре­стола. Если у Импе­рат­рицы после моей смерти ро­дится мальчик, то на­следни­ком будет он, при регентстве Императ­рицы. Если же ро­дится девочка, то управление госу­дарст­вом перехо­дит к Импе­рат­рице Александре Фёдоровне, как к полно­властной само­-
   дер­жице. Ей же наследует Великий Князь Георгий Алек­санд­рович, следом за кото­рым идёт Великий Князь Ми­хаил Александ­рович.
   - Ваше Императорское Величество, - пролепетал Ренненкампф, - но ведь это реши­тельно невозможно! По­рядок престоло­насле­дия опреде­лён ещё почившим в Бозе Им­ператором Павлом, и изменить его не представляется воз­мож­ным!
   - Извольте дослушать! - Николай повысил голос. - Я так хочу, это моя высочайшая воля! Николай Вале­рианович, Вы ми­нистр юстиции. Разъ­ясните всем нам, могу ли я из­менить порядок престолонаследия и могу ли я пе­редать престол моей жене.
   - Государь! Я исхожу из того, что Вы - самодержавный мо­нарх, - ответил Муравьёв. - Первая статья Свода основных государ­ственных зако­нов гласит: "Император Всероссийский есть Мо­нарх самодер­жавный и неог­раниченный. Повиноваться его вер­хов­ной власти не только за страх, но и за совесть сам Бог пове­левает". Действительно Импера­тор Павел Петрович огла­сил в день своего ко­ронования в 1797 году Акт о порядке пре­столо­наследия, ликвидиро­вавший то неопреде­лённое положе­ние, в котором находился русский Импера­торский пре­стол в ре­зуль­тате петровского законодательства, позволявшего Госу­дарю на­значать себе преем­ника, исходя из личных соображений. В этот же день был издан и другой акт - "Учре­ждение об Импе­ра­тор­ской Фами­лии". Ставя закон о престолонаследовании выше воли монарха, Импе­ратор Павел выражал веру не в спо­собного оши­баться человека, а в Промысел Божий. Но любой закон не явля­ется вечным. "Учре­жде­ние об Импе­ратор­ской Фа­ми­лии" два­жды подверга­лось изменениям. Импе­ратор Николай Первый до­полнил его по­ложе­ниями относительно семейства принца Оль­денбургского, а затем и герцога Лейхтенберг­ского и его по­том­ства, причис­ленных к Импера­торской Фамилии. А Импера­тор Алек­сандр Третий в 1886 году изме­нил редак­цию многих ста­тей... Потому я не вижу каких-либо препят­ствий к тому, чтобы Ваше Император­ское Вели­че­ство внесло та­кие из­менения в за­кон, ка­кие сочтёт необходимым. Но, Государь, я могу дать за­ключение лишь о юриди­че­ской стороне этого во­проса...
   Всю эту юридическую тираду министр юстиции произнёс бук­вально на одном дыхании, и теперь вертел головой по сто­ронам, словно ища поддержки у присутствующих. Он понимал, что именно сейчас, от его слов зависит, быть может, будущее всей Российской Империи. Для чиновника, пусть даже и мини­стерского ранга, это было серьёзным испытанием.
   - Я считаю, что больше никаких сомнений быть не может, - произ­нёс Николай. - Константин Карлович! Николай Валериа­нович! Убеди­тельно прошу вас и ваших подчинённых ни с кем не делиться о моих повеле­ниях. Даже с вдовствующей Императ­рицей, моей матерью. Все бумаги должны быть подго­товлены незамедлительно и в са­мом сек­ретном порядке. Я вас не задер­живаю, господа... Если воз­ник­нут какие-либо непонятные мо­менты, обращайтесь к Иллариону Ивано­вичу.
   Ошарашенные полученными повелениями, Муравьёв и Рен­нен­кампф быстро удалились, вслед за ними вышел Николай Николаевич.
   Камердинер принёс на подносе завтрак Императору, но кусок не лез в пересохшее горло больного. Аликс настойчиво угова­ривала его под­крепиться, затем стала кормить из ложки. Неожи­данно Николай за­кашлялся, лицо его побагровело, после чего наступило забытье. Ис­пуганная Аликс приказала позвать док­тора Вельяминова.
   Камердинер позвал Вельяминова. Вслед за доктором в гости­ную буквально ворвалась вдовствующая Императрица и Вели­кий Князь Владимир Александрович.
   - Что? Ему стало хуже? - спросила Мария Фёдоровна графа Ворон­цова-Дашкова, не видя Николая, над которым склонились Аликс и доктор Гирш.
   Не дав ответить Воронцову-Дашкову, Великий Князь Влади­мир Александрович стал высказывать ему свои претензии.
   - Граф! Вы, как министр двора, обязаны обеспечить порядок во дворце! А Вы заняты тем, что выставляете часовых, которые пыта­ются не пустить меня к царю!
   - Ваше Императорское Высочество! Я уже не министр двора... Го­сударю было угодно назначить меня министром внутренних дел, - не­громко ответил граф. - Министром двора назначен генерал-адъютант Рихтер.
   - И я только узнаю об этом? - вскипел Великий Князь. - Это уже просто наглость!
   Он на­правился к топчану, на котором лежал царь. Вельями­нов уже сделал укол, и Николай стал приходить в себя.
   Аликс сидела рядом, держа мужа за руку. Мария Фёдоровна, по­-дойдя, тихо спросила:
   - Ники! Мы все молимся за твоё излечение... Господь не ос­тавит
   нас своими милостями. Вчера Николай Александрович запретил тебя тревожить... Как ты себя чувствуешь?
   - Мама?, спасибо, мне немного легче. Мои доктора не остав­ляют меня, и Аликс всю ночь была рядом со мною...
   - Ники! Но что это за поспешные назначения? Милый, я только узнала, что ты сделал Николая Николаевича коман­диром Гвардей­ского корпуса, а Иллариона Ивановича - министром внутренних дел. К чему такая поспешность?
   Император не успел ответить матери, так как Владимир Алек­сандрович вмешался в разговор. В свойственной ему гру­бой манере, не умея и не желая сдер­живать нако­пившиеся у него эмоции.
   - Ники! Что тут вообще происходит, чёрт побери? - голос Ве­ликого Князя загремел на всю гостиную. Голос человека, при­выкшего повеле­вать и распекать нерадивых подчинённых. - Ты ранен, меня не пускают к тебе со вчерашнего дня! Ты назнача­ешь Николая командиром Гвар­дейского корпуса без моего ве­дома! Я пока что Главнокомандующий и без моего согласия ни­кто не смеет производить назначения в гвардии! Никому не по­зволено так поступать со мною!
   Великий Князь уже не мог остановиться, высказывая свои претен­зии. Царь, услышав грозные интонации, впал в ужас и не мог вымол­вить ни слова. Несмотря на свою слабость, Николай со всех сил сжал руку жены, как будто ища у неё защиты. И Аликс не выдержала. Она вскочила, и закрыла собою Импера­тора.
   - Ваше Высочество! Я прошу Вас покинуть нас. Разве Вы не ви­дите, что царь болен, и что Ваши слова пагубно воздейст­вуют на него? - голос Аликс, обычно тихий, застенчивый, на сей раз звучал резко, в нем проскальзывали нотки ненависти, кото­рые не могли оста­вить никого равнодушным.
   Великий Князь, шокированный подобным поведением пле­мянницы, немного смутился и пытался возражать, что вызвало ещё большую реак­цию со стороны Императрицы.
   - Я Ваша царица, - перешла Аликс на русский язык. - И я приказы­ваю Вам оставить нас, чтобы доктора могли заняться лечением!
   Её, до того холодные, синие глаза сверкали, как у пантеры. Чуть припудренный шрам на левой щеке побагровел, ярко вы­деляясь на матовой коже.
   Пробормотав что-то невнятное, Владимир Александрович резко
   развернулся и вышел из гостиной. Аликс, успокоившись, вновь при­села возле топчана, а Мария Фёдоровна стояла в рас­терянности.
   Дверь распахнулась, и в гостиную вошёл Великий Князь Сер­гей Александрович. Очень высокого роста, широ­коплечий, отмечен­ный той весьма породистой кра­сотой, присущей потомкам Импера­тора Ни­колая Первого, всегда чрезвычайно элегант­ный, сегодня он был блед­ный, как по­лотно. Тонкие черты лица, гус­тые светлые волосы, под­стри­женные ёжиком, маленькая, ак­ку­ратно подстриженная бо­родка.
   Следом вошла Елизавета Фёдоровна. Элла, как её называли род­ственники, была в дорожном платье, украшенном единствен­ной брил­лиантовой брошью. Высокая, хруп­кая блондинка с очень правиль­ными и тонкими чертами лица, с серо-голубыми глазами. Несмотря на утом­лённость от ночного пере­езда из Мо­сквы, она произво­дила не­обычайный эффект, как всегда пре­красная и величественная.
   Их приход разрядил напряжённую атмосферу. Поцеловав руку Ма­рии Фёдоровне и Аликс, Сергей Александрович скло­нился над Импе­ратором. Александра Фёдоровна, увидев сестру, с тру­дом сдержала слёзы.
   Николай, обрадованный прибытием Великого Князя, при­ободрился. Его паника, вызванная выговором от Владимира Александровича, уже прошла.
   - Мама?! - обратился он к Марии Фёдоровне. - Мне нужно пере­гово­рить с дядей Сергеем наедине. - Потом посмотрел на жену. - Аликс! Прошу тебя, пойди пока с Эллой к Ксении. По­том я вас всех позову.
   Графу Воронцову-Дашкову и докторам ничего говорить не при­шлось, они понимающе вышли из гостиной. Аликс и Элла последовали следом. Мария Фёдоровна не хотела уходить, но поняла, что сейчас с сыном лучше не спорить, и вышла с гордым видом, не желая никому показать своё поражение в невидимой войне.
   Сергей Александрович пробыл у Императора более пяти ча­сов. Их общение дважды прерывали доктора, которые осматри­вали Николая, и Ренненкампф, принесший Николаю на под­пись бумаги.
   Придворные, которые чувствовали, что происходит что-то очень важное, пытались прознать о содержимом подписанных документов, но Ренненкампф был нем, как рыба. Проявляя чу­деса дипломатии, он умело ук­лонялся от вопросов, говоря, что он всего лишь исполняет волю Императора.

Глава 3

   "Повторяя данный Родителем НАШИМ священный пред Господом Вседержителем обет посвятить по за­вету НАШИХ предков всю жизнь НАШУ попечениям о благоденствии, могу­ществе и славе Рос­сии, МЫ призы­ваем НАШИХ верноподдан­ных соединить их молитвы с НАШИМИ мольбами и повелеваем им учи­нить при­сягу в верности Ея Императорскому Величе­ству Государыне Императрице Александре Феодо­ровне, кото­рой и надлежит вступить на Прародительский Престол Рос­сийской Империи и нераздельных с нею Царства Поль­скаго и Великаго Княжества Финляндскаго в случае НАШЕЙ смерти, ежели Богу не угодно будет бла­гословить наш брак рожде­нием Сына.
   Дано в Санкт-Петербурге, во 2-й день Апреля, в лето от Рожде­ства Христова тысяча восемьсот девяносто пятое, Цар­ствования же Нашего в первое.
   На подлинном Собственною Его Императорского Величе­ства ру­кою подпи­сано: "НИКОЛАЙ"...
  

* * *

   Смятая газета лежала на зелёном сукне стола. Великий Князь Вла­димир Александрович был в ярости и не мог найти себе места... Ут­рен­ние петербургские газеты вышли с Высочайшим манифестом о по­рядке пре­столонаследия, который у многих вы­звал шок. Великий Князь не был исключением, он был шо­киро­ван без­рассудством своего царст­венного племянника. Фак­тиче­ски Императрица Александра Фё­доровна объявля­лась на­следни­цей пре­стола. Самое главное - с Влади­миром Александровичем никто даже не счёл нужным посоветоваться.
   А ещё газеты пестрили царскими указами и приказами, из кото­рых следовало, что столь уравновешенная система власти, созданная по­койным Александром Третьим, была изменена за одну ночь. И всё это из-за сопливой гессен­ской девчонки. С лёг­кой руки Великой Кня­гини Марии Павловны моло­дую Импе­рат­рицу при дворе уже успели про­звать "гес­сенской мухой", но кто же знал, что муха эта окажется такой назойли­вой...
   После смерти Александра Третьего молодой Император до сей поры не сделал ни еди­ного шага, не посоветовавшись пред­варительно со своими дядьями, Владимиром Александровичем и Алексеем Алек­сандро­вичем. Тем паче, что Николай Второй во­все не горел желанием что-либо менять в государ­стве, считая созданную покойным царём сис­тему близкой к идеалу. И вдруг за одну ночь всё это рухнуло, а он, Великий Князь, Главноко­ман­дующий рус­ской гвардией, узнаёт обо всём этом из газет... С ним даже не сочли нужным посоветоваться...
   Прочитав газетные сообщения, и получив доставленный курье­ром из Зимнего дворца "Высочайше утвер­ждённый поря­док присяги" за под­писью нового министра двора генерал-адъю­танта Рихтера, Ве­ликий Князь уже был готов по­дать в отставку со всех постов в знак протеста против такого дерзновенного на­рушения всех устоев. Рассу­дитель­ная Мария Павловна уго­во­рила его не принимать скоропали­тельного ре­шения. Вели­кому Князю пришлось согласиться с выска­занным же­ною мнением, что отставка удалит от двора не только его самого, но и его сы­новей, а великокняжеская чета всё ещё не переста­вала наде­яться, что настанет тот день, когда если не сам Владимир Алек­сандро­вич, то его сын будет коронован короной рос­сийских им­пера­торов.
   Немного успокоившись, Владимир Александрович вызвал камерди­нера и приказал подать парадный мун­дир. Облачившись в свитский мундир с эполетами, аксельбантом и орденами, надев через плечо го­лубую муаровую ленту, Великий Князь наки­нул роскош­ную "никола­евскую" шинель с бобровым воротни­ком, и вместе с Марией Павлов­ной выехал в Зимний дворец. Хотя от великокняже­ского дворца до Зимнего было рукой по­дать, Вели­кий Князь потребо­вал карету.
   Ночью выпал снег. День стоял ясный и хо­лодный. Дворцовая набе­режная патру­лирова­лась конными разъездами кавалергар­дов, у Двор­цо­вого моста стоял пикет семёновцев.
   Карета Великого Князя подъехала к Салтыковскому подъ­езду. Вла­димир Александрович и Мария Пав­ловна поднимались по лестнице, когда им встретился Великий Князь Николай Ни­колаевич. Владимир Алек­сандрович резко остановился, и, даже не поздоровавшись со сво-им двоюродным братом, высказал ему всё, что у него накипело с утра:
   - То, что сделали ты, Павел и Константин, это хуже, чем заго­вор. Это просто безумие!!! Вам что, так захо­телось повторения 1825 года? Но вы забыли, что тогда, слава Богу, Россию спас от новой смуты наш дед Николай Павлович!!! Кто будет спасать нас от новой смуты те­перь? Вы ночью, по-воровски...
   Голос Вла­димира Александровича гремел так, что придвор­ные ста­ра­лись поскорее куда-либо спрятаться, лишь бы быть по­дальше от великокняжеского скандала. Он кричал и буквально задыхался от воз­мущения.
   - Как вы смели забыть о своём долге? Как вы смели скрыть от меня и Алексея? Это вы вместе с Аликс подбили не­счастного Ники на это безрассудство, и теперь по вашей вине Рос­сия стоит на краю про­пасти! Ники всегда прислушивался к моему мне­нию, и без под­сказки со сто­роны он бы ни­когда не решился...
   Николай Николаевич молча слушал яростную тираду. Оде­тый в па­радную генеральскую форму Лейб-Гвардии Гусарского полка, он вы­гля­дел не просто торжественно, а даже величест­венно. Белый ментик с боб­ровой опушкой, расшитый золотом алый доломан, бобровая шапка с султаном - всё это органично дополняло импозантную долговязую фигуру Великого Князя. Казалось, что он абсолютно спокоен, и только хорошо знавшие Великого Князя люди могли бы определить, что он взбешён. Его властное, строгое, гордое лицо было иска­жено.
   - Так это я виноват, что вы с Алексеем постоянно орали на Нико­лая? - отозвался Николай Николаевич. - Это я виноват в том, что Им­ператор не хочет вас видеть? Ты не давал ему даже слова сказать, об­ращался с ним, как с мальчишкой!!!
   - Но позволь...
   - Не позволю! - голос Николая Николаевича, резкий, гром­кий, не­много гортанный, звучал злобно, враж­дебно, с какой-то полупрезри­тельной небрежностью. Взгляд его глаз был при­стальный, хищный, ни­чего не прощающий.
   - Никто не смеет упрекнуть меня в том, что я ис­полнил Вы­сочай­шую волю! - воскликнул он. - Это мой долг, долг Вели­кого Князя и долг русского генерала! И я его исполню!
   Владимир Александрович, всегда гордый и самоуверенный, не выдержал такого напора, стуше­вался и проследовал вверх по лест­нице. Мария Павловна последовала за ним, гордо задрав подбородок. Ко­гда они вошли в Арап­ский зал, там уже собра­лось довольно много народа. Собрались практически все цар­ские родственники. Мужчины в па­радных мундирах, сверкаю­щие орденами, золотым шитьём и эпо­ле­тами. Дамы в русских платьях и кокошниках, с красными ор­ден­скими лен­тами. Не­смотря на всё это внешнее великоле­пие, обста­новка в зале была нервная, тревож­ная.
   Старейший член Императорского Дома, председатель Государст­венного Совета Михаил Нико­лаевич, ве­ликан с седеющей бородой и красно-сизым носом, крепко сжимающий в руке фельдмаршальский жезл, был вместе с сыновьями, Сергеем и Геор­гием.
   Генерал-адми­рал Алексей Александрович, которого на флоте давно уже прозвали "семь пудов августейшего мяса", еле слышно бесе­довал с герцогом Евгением Лейхтенберг­ским, рого­носным му­жем своей многолетней метрессы, прекрасной Зины Ско­беле­вой.
   Великая Княгиня Александра Иосифовна, "тётя Санни", ко­гда-то одна из первых придворных красавиц, а теперь совсем седая строгая ста­руха, общалась со своей невесткой Елизаветой Маврикиевной. Ог­ромные голубые глаза, пышные волосы, пря­мой нос и красивый рот и сейчас делали Александру Иосифовну необычайно обаятельной.
   Пётр Николаевич, спокойный, уравновешенный и застенчи­вый че­ловек, стоял рядом со своей женой Милицей, дочерью черногор­ского князя Николы, поклонницей сочинений восточ­ных мистиков, оккультных наук и спиритизма.
   Особняком ото всех держался принц Александр Петрович Ольден­бург­ский, который не входил ни в какие двор­цовые коа­лиции. Он стоял в сто­ронке, с женой Евгенией Максимилианов­ной и сыном Пет­ром, скромным и неприметным гвардейским поручиком.
   Великая Княгиня Елизавета Фёдоровна что-то говорила мо­лодой Императрице. Александра Фёдоровна слушала сестру нев­нима­тельно. Пустой и напряжённый взгляд, пятна на щеках, всё это свиде­тельство­вало о том, что все мысли её сейчас только о несчастном муже, что происходящее вокруг доставляет ей невы­носимые стра­да­ния.
   У самой двери в Малахитовую гостиную стояли Константин Кон­стан­тинович в преображенском мундире и Павел Алек­санд­рович в тёмно-зелёном гродненском доломане с ментиком, оба с новенькими генерал-адъю­тантскими аксельбантами. Рядом стоял Великий Князь Дмитрий Константинович, долговязая ка­ланча в мун­дире Конно­-Гре­надерского полка.
   Владимир Алек­сандрович размашистым шагом подошёл к ним и громко спро­сил:
   - Где Сергей?
   - Он у Николая, вместе с Воронцовым-Дашковым и Рихте­ром, - от­ветил Павел Александрович. - У врачей неутешительные прогнозы. Ни­колаю всё хуже и хуже. Сергей очень долго сидит у него, что-то обсуждают.
   - И что, вы готовы принести присягу Аликс? - снизил тон Владимир Александрович. - Ежели случится но­вая смута, вы все бу­дете отве­чать перед Богом!
   - Гвардия уже приведена к присяге Аликс, - тихо сказал Кон­стан­тин Константинович. - Как и весь гарнизон Петербурга... Сейчас нужно не скандалить, сейчас всем нужен мир и согласие.
   В это время в зале появилась Императрица Мария Фёдоровна, в со­провождении Михаила и Ольги. Ни на мгновение не оста­навливаясь, она проследовала прямиком к Александре Фёдо­ровне.
   - Ты очень зря радуешься тому, что мой несчастный сын сде­лал это безумство! - голос вдовствующей Императрицы дрожал от негодова­ния. Трудно было представить, что эта хруп­кая, гра­циоз­ная, быстрая жен­щина может превратиться в злоб­ную фу­рию, гото­вую выцарапать глаза любому, кто посмеет по­сягнуть на благо её де­тей. - Что же ты задумала такое? Украсть престол у моих сыновей?
   - Ваше Величество, я поступаю так, как хочет мой муж и Ваш сын, - робко отозвалась Александра.
   - Не ври мне, - перебила Мария Фёдоровна. - Твой муж лежит на смертном одре, а ты, вместо того, чтобы молить Бога о его спасе­нии, плетёшь интриги!!! А эти смутьяны, - махнула она рукой в сторону Павла Алек­сандровича и Константина Констан­тино­вича, - рады ста­раться, услужить тебе... Был бы жив Саша... Я не стану тебе прися­гать!!! Не стану!!! Боже, если ты меня слышишь, не позволь случиться узурпации!
   В зале воцарилась мёртвая тишина. Открытый протест Марии Фёдо­ровны находил поддержку в душах большинства присут­ствую­щих, но поддержать эту смелую женщину почти никто не решился.
   Вдовствующая Императрица, не обращая внимания на за­стывших у дверей дворцовых гренадеров, во­рвалась в гостиную. Николай ле­жал на топчане под пледом. Бледное лицо и глубоко запавшие глаза сви­детельст­вовали о том, что этому человеку до­велось пройти через силь­ную боль. Рядом с топчаном сидел Ве­ликий Князь Сергей Алексан­дрович, нервно теребя пальцами наконеч­ник аксельбанта. Ми­нистр внутренних дел граф Ворон­цов-Даш­ков и министр двора Рихтер стояли рядом. Лейб-хирург Велья­минов возился у столика с медицин­скими принадлежно­стями.
   - Ники, как ты мог это сделать? - обратилась к Императору Мария Фёдоровна. - Кто надоумил тебя на это безумие? Я не позволю этой гессенской гордячке узурпировать русский пре­стол! Я не стану ей при­сягать и детям своим не позволю! Ники! Прошу тебя, одумайся, отмени свои указы, пока не поздно! Или ты хочешь ввергнуть Россию в смуту? Умоляю, отмени свои указы! Твоё слепое безрассудство при­ведёт Империю в про­пасть. Всем святым заклинаю тебя, Ники, спаси Россию!
   - Если Вы не заметили, Ваше Величество, то я как раз сейчас занят тем, что спасаю Россию, - тихо ото­звался Император. - Спасаю от хаоса. Или Вы хотите, чтобы после моей смерти Ге­оргий царствовал и управлял Россией прямо из Аббас-Тумана? Врачи воспретили ему прие­хать даже на похороны Папа?, петер­бургский климат губителен для его слабого здоровья. А ты же­лаешь, чтобы он царствовал? Или Мишка в свои шестнадцать лет годен для престола? Нет, я не могу, не имею права оставить престол тому, кто не спо­собен править... Тем паче сейчас, когда Россия стоит перед опасностью...
   - Ты не прав, сын мой, - яростно запротестовала Императ­рица. - То несчастье, которое произошло с то­бой, оно не может поставить под сомнение преданность народа царю. Я уверена, что ты преувеличива­ешь опасность, или кто-то наговорил тебе... Саша передал тебе цар­ство, Богом ему вручённое, оставил тебе Россию сильную и неруши­-мую, с мудрыми министрами и са­новниками. А ты хочешь всё это по-ло­мать ради твоей Аликс!!!
   Мария Фёдоровна сорвалась на рыдания:
   - Мой бедный Ники, дай  Бог тебе силы и мудрость в это страшное время, чтобы найти необходимые меры, чтобы побо­роть это зло ...
   - Моё решение неизменно, моя дорогая Мама?! Ты правильно ска­зала, что Папа? передал мне царство, и я хорошо помню, как он сам при­нял власть после зло­действа первого марта, среди смуты... И его святой пример... укрепляет меня и даёт мне силы сейчас... и надежды... Я обещал ему охранять самодержавие...
   Нико­лай говорил сбивчиво, как будто спешил высказать всё, что у него накопилось:
   - И то, что я де­лаю, я делаю даже не ради Аликс, которую очень люблю, а делаю ради России. Я несу от­ветственность за судьбу моих поддан­ных пред пре­столом Все­вышнего. Я знаю, что очень скоро умру... Но я чувствую, я знаю, что я не один, что за меня молится кто-то, который очень близок к Господу Богу... Я уверен, что дорогой Папа? там, на небе­сах, пони­мает меня и поддерживает мои начинания.
   - Минни, - обратился к Императрице Сергей Александрович, - сей­час не время для личных прихотей. Ни­колай принял единст­венно вер­ное решение, как бы кому оно не казалось безрассуд­ным. Божья ми­лость не оставит Россию, но если Аликс разре­шится девочкой, что то­гда? Ники принял решение на случай, если воля Господня призовёт его к анге­лам, и, если так будет угодно Всевышнему, Аликс придётся ис­полнить свой священ­ный долг. Разве Саша в случившихся обстоя­тель­ствах ос­тавил бы трон больному Георгию? Про Мишу я и говорить не хочу, он ещё совсем юнец, мальчишка.
   Великий Князь встал с кресла. Серо-зелёные глаза, под беле­сыми бровями, смотрели жестоко и колюче. Он стоял прямо, с подня­той го­ловой, выпятив грудь, прижав локти к бокам, и пальцами вертел кольцо с драгоценными камнями, кото­рое обычно на­девал на мизи­нец.
   - Сейчас нам всем нужна сильная на­правляющая воля, способная укрепить самодержавие, - продолжил Сергей Алек­санд­ро­вич. - Ники не только мой племянник, он, прежде всего, мой Государь. Я буду первым из верноподдан­ных, охраняющих пре­стол и самодер­жавие. Минни! Вы обязаны подчиниться воле Го­сударя, Ва­шего сына. Памя­тью незабвен­ного Саши... Закли­наю! Поймите, что нам сейчас нужен внешний и внутренний мир. Рос­сия должна разви­ваться, креп­нуть и богатеть, а это воз­можно только при самодержавии. Саша был прав, когда говорил, что ежели рухнет самодержавие, то рухнет и Рос­сия. И чтобы этого не до­пустить, не ввергнуть Россию в катастрофу, сегодня мы все обязаны исполнить наш долг! Вам негоже подавать дру­гим при­мер непослуша­ния! Вы русская Императрица! Ваш долг - под­держать Государя в столь трудный час!
   Великий Князь говорил взволнованно, очень эмоционально, что было так непривычно для этого всегда строгого и исключи­тельно хо­лодного человека, чьи тонкие губы сейчас были сжаты в прямую ли­нию.
   Мария Фёдоровна не выдержала, рухнула в кресло, закрыла лицо ладонями.
   - Поступайте, как знаете, - буквально простонала она. - Моё сердце истекает кровью. Я не могу убедить своего сына, я могу теперь лишь просить Господа облегчить последствия этого сле­пого безумия. Ты, Ники, ввергаешь Россию в пучину смуты. Ты возлагаешь на слабые плечи юной Аликс ярмо, которое она не в силах будет нести.
   - Государь, - обратился к Николаю генерал-адъютант Рихтер, - всё уже готово для присяги. Прикажете начинать?
   - С Богом, Оттон Борисович, начинайте ...
   Рихтер вышел из гостиной в зал и оповестил о необходимо­сти про­следовать во Дворцовую церковь. Александра Фёдо­ровна, закусив губы, первой, как и положено по протоколу, вы­шла из Арап­ского зала. Сле­дом за ней, в порядке старшин­ства, мед­ленно по­тяну­лись особы Императорской Фамилии.
   В ротонде уже ожидали первые чины Императорского двора, кото­рые возглавили шествие. За членами Императорского Дома следовали придворные дамы. При входе в церковь Императрицу встречало при­двор­ное духовенство с крестом и святою водою.
   Александра Фёдо­ровна приложилась к кресту и проследо­вала к месту, указанному мини­стром двора.
   В церковном зале стояли гвардейские взводы со знамё­нами и штан­дартами. Там же стоял небольшой инкрустированный стол с золотой чернильницей, на котором после при­сяги члены Им­ператор­ского Дома должны были подписывать присяжные листы.
   Сам Император остался в гостиной под присмотром докто­ров. Ут­-
   ренний врачебный консилиум пришёл к неутешительным выводам, и теперь врачи ни на минуту не отходили от Николая, перио­дически ос­-
   матривали ногу.
   По окончании литургии началась присяга. Посреди церкви поста­вили аналой с крестом и Святым Еванге­лием. Присягу в верности Го­суда­рыне Императрице Александре Фёдоровне по очереди читали вслух, а за­тем ставили подписи и передавали присяжные листы пре­старелому министру иностранных дел князю Лоба­нову-Ростовскому, для хране­ния в Государствен­ном Архиве.
   Все присутствующие на церемонии заметили, что вдовст­вующая Императрица и Великий Князь Владимир Александро­вич делали нема­лые усилия для того, чтобы дочитать присягу до конца. Мария Фёдо­ровна дер­жалась стойко, но слёзы на глазах свидетельствовали, что Императрица невыносимо страдает. Владимир Алек­санд­рович прочи­тал при­сягу быстро и отрыви­сто, как будто спешил поскорее испол­нить столько непри­ятную для него обязанность.
   Процедура приведения в присяге прошла в напряжённой зло­вещей атмосфере. Мысли большинства при­сутствующих были лишь о том, как долго ещё проживёт несчастный Император. После похорон Алек­сан­дра Третьего прошло всего пять месяцев, и снова призрак смерти бро­дит в царских покоях.
   После принесения присяги все сразу же разъехались по до­мам. Никаких банке­тов и салютов, никаких торжеств не было. Всё прошло нервно, скомкано и напряжённо.
   По возвращению в Аничков дворец Мария Фёдоровна уда­лилась в кабинет и стала писать письмо в Копенгаген своей ма­тери, коро­леве Луизе.
   "Ангел мой, мама! Большая жертва принесена мною сегодня. Вме­сте с остальными членами Импера­тор­ского Дома я приняла присягу в верности моей невестке Аликс. Если бы ты знала, как тя­жело было мне ис­полнить этот ужасный долг. Если бы ми­лый Саша был жив, он бы никогда не допустил такого моего униже­ния перед этой гордяч­кой, моей невесткой. Она уже узур­пировала престол. Она уговорила моего бед­ного Ники сде­лать её де-факто наследником рус­ского пре­стола. Бедный Ники! Я присутство­вала в церкви только ради моего несчаст­ного сына в столь трагический момент его жизни. Ты не пред­ставляешь, как моё разби­тое сердце истекало кро­вью при виде Аликс, ко­торая стояла с таким видом, будто она полно­власт­ная хо­зяйка России. Нас ждут тяж­кие времена".

Глава 4

  
   Россия ждала чуда, но чуда не случилось. Император Нико­лай Александрович скончался 6-го апреля 1895 года в два часа 25 минут пополудни, про­быв больше суток в беспамят­стве. Лучшие столичные доктора оказались бессильными, вся рус­ская медицина оказалась бес­сильной перед природой. Безжало­стная гангрена очень скоро побе­дила усилия докторов и сопро­тивление моло­дого царского организма. Император умер, так и не приходя в созна­ние, в горячечном бреду, то и дело повторяя одно и то же слово - "смерть".
   Александра Фёдоровна, которая была рядом с мужем до по­следнего вздоха и держала его остывающую руку в своих ладо­нях, не желала верить в страшное... Не могла поверить... Она молча сидела у топ­чана с телом, прикрытым простым офицер­ским пальто, и никто из родст­венников и придворных не ре­шался отвести её от уже холод­ного трупа Николая. Обессилен­ная, измотанная, уставшая, Алексан­дра Фё­доровна не могла даже плакать. В прекрасных синих гла­зах не было ничего, кроме отчаяния и страха.
   Застыв­шая, как мраморная скульп­тура, царица сидела у хо­лод­ного тела, не отпуская руку мужа. Просидев так не­сколько часов, она упала в обморок, и докто­рам пришлось приводить её в созна­ние при помощи нюхательной соли.
   Три дня тело Императора оставалось в Малахитовой гости­ной, где он встретил свой смертный час. Бренные останки, по­крытые импера­торской мантией из золотой парчи, украшенной чёрными двуглавыми орлами и подбитой горностаем, покоились на той самой постели, на которой почил царь. В гостиной бес­прерывно служили пани­хиды, на которых подолгу стояли члены Импера­торского Дома, высшие санов­ники Империи и придвор­ные. Потом тело поместили в парадный гроб, обитый малино­вым бархатом, и торжественно перенесли в Боль­шую Дворцо­вую церковь.
   Всё это время убитая горем Аликс не отходила от гроба, лишь
   изредка отлучаясь для короткого сна. Сергей Александро­вич и Элла по очереди дежурили подле неё, чтобы хоть как-то поддержать Им­-
   ператрицу в этот тяжкий час.
   Сандро и Ксения навещали Аликс, несмотря на явное не­удо­вольст­вие Марии Фёдоровны, которая ни разу не подошла к скорбящей не­вестке. Остальные же родственники сторонились молодой вдовы, не желая открыто конфликтовать с Гневной. Весь двор буквально застыл в ожидании, что же будет дальше, каков будет расклад сил после похо­рон Николая, и кто победит в этой борьбе характеров.
   Несмотря на протесты врачей, считавших, что такая изну­ряющая нагрузка вредна для хода беременности, девять дней и но­чей Алексан­дра Фёдоровна бдела у гроба.
   В последнюю перед похоронами ночь она пришла к гробу, абсо­лютно не обращая внимания на присутствующих, отрезала ножницами пышные локоны от своих прекрас­ных волос, быв­ших её гордостью и лучшим украшением, и по­ложила их под руки мёртвому Николаю. Всё это вызвало очередные пересуды придворных.    
   15-го апреля, перед тем как нести гроб из дворца в Петропав­лов­ский собор, состоялась последняя панихида. А затем нача­лось самое страшное для Аликс...
   Печальное шествие прошло под колокольный перезвон и пу­шечную пальбу с Петропавловской крепости, от Зимнего дворца в Петропав­ловский собор. Огромные толпы народа бла­гого­вейно преклонялись и отдавали последнюю дань уважения сво­ему царю. Похоронной про­цессии предстоял не очень длин­ный путь, но полиция и конные жан­дармы с большим трудом су­мели расчистить улицы и теперь сдер­живали всю это разно­шер­стную массу, ибо число со­бравшегося народа явно превы­сило число тех, кто провожал в последний путь Александра Третьего. Ещё никогда в многове­ковой истории России не было та­кого, чтобы промежуток ме­жду погребением царей состав­лял чуть больше пяти месяцев. Мученическая смерть молодого монарха, погиб­шего от рук бомбиста, не могла оставить безуча­ст­ным ни­кого, ни бли­стательных сановников, ни мелких чинов­ников, ни про­стых обывателей.
   Казалось, что сама природа провожает в последний путь мо­лодого царя, согревая всех настоящим летним солнечным теп­лом, столь ред­-
   ким для апрельского Петербурга.
   Похоронный кортеж, имевший огромную протяжённость, прошёл сквозь многочисленные построения войск в парадной форме, кото­рые по приближении печальной колесницы с телом в Бозе почившего Государя Императора отдавали честь.
   Му­зыка, трубачи, барабаны. Мрачные чёрно-зелёные мун­диры пе­хоты и сверкаю­щие кирасы кавалергардов, алые мун­диры чубатых лейб-казаков и синие голландки с голубыми мат­росскими воротни­ками, "уланки" с квадратным днищем и кону­сообразные гренадерские шапки Павловского полка, медные щиты которых, многие - пробитые вражескими пулями, видели поля сражений у Прейсиш-Эйлау, Фрид­ланда, Бородина, Кульма и Лейпцига. Прекло­нённые знамёна и штан­дарты, сотни и сотни свер­кающих на солнце штыков, палашей и ша­шек.
   Траурное шествие подчинялось строгому ритуалу, который был разработан генералом Рихтером.
   На рослых тёмно-гнедых кабардинских аргамаках с чёрными гри­вами и хвостами прошёл Собственный Его Величества Кон­вой, держа винтовки с упёртым в ногу выше колена прикладом и склонённым несколько вперёд стволом на слегка согнутой в локте правой руке. Бородатые кубанские и терские казаки в расшитых жёлтым басоном длиннополых красных черкесках и белоснежных бешметах, высочен­ных мер­лушковых папахах с алым верхом. Впереди взводов - офицеры с обнажёнными кав­казскими шашками, залитые серебром металличе­ского прибора и галунов.
   Следом за конвойцами - литаврщик и хор трубачей Конной гвар­дии, усатые великаны на ог­ромных шестивершковых се­рых лошадях. Каски с Андреевской звездой схвачены под под­бородком металличе­ской чешуей, двуглавые орлы, распластав когтистые лапы и вздев к небу два горбатых клюва, точно плыли по воздуху на своих серебря­ных крыльях. Солнечные лучи уда­ряли в каски, чтобы отражаться ос­лепительными огнями. Гром­кое бряцанье тяжёлых палашей, стремян и
   мундштуков.
   Эскадрон царскосельских гусар в алых доломанах и роскош­ных белых менти­ках, на тёмно-серых скакунах, сменялся шеф­скими ро­тами 1-й Гвардейской пехотной дивизии в мундирах с тра­урным чёр­ным крепом. Дюжие богатыри-преображенцы, си­неглазые семёновцы, бородатые красавцы-измай­ловцы и широ­колицые лейб-егеря мерно проплывали, ощетинившись синевой штыков.
   Сорок придворных лакеев, придворные скороходы, гоф-фурь­еры и камер-фурьеры украшали шествие своими роскош­ными парадными ливреями, густо покрытыми золотыми лен­тами с чёрными двуглавыми ор­лами.
   За ними шагали шестнадцать пажей в расшитых золотым га­луном придворных мундирах и белых штанах навыпуск. На их касках раз­вивались тяжёлые белые сул­таны из конского во­лоса. Камер-пажи выглядели ещё наряднее - в белых лосинах, лаки­рован­ных высоких ботфортах и со шпагами на золотых га­лун­ных портупеях.
   Колыхалось множество знамён и штандартов. От каждой гу­бернии было направлено по знаменосцу, несущему стяг с гербом губернии и ведущему лошадь со щитом, изображающим герб главного города.
   Латник в позолоченных латах, на великолепном огненно-ры­жем скакуне, с богатым чепра­ком, расшитым золотом, и таким же убором, следовал с обна­женным мечом в руке. Его сверкаю­щий рыцарский шлем с от­кинутым назад забралом был украшен тремя перьями - чёр­ного, желтого и белого цветов - цветов Рос­сийской Империи.
   Следом шёл пеший латник в чёрных латах, с обнаженным и опу­щенным вниз мечом, эфес которого обит чёрным флером. Забрало на чёрном шлеме рыцаря было опущено вниз.
   Чиновники несли многочисленные гербы российских земель, Шлез­виг-Гольштейнский, Таврический, Сибирский, Финляндс­кий, Поль­ский, Астраханский, Казанский, Новгородский, Вла­димирский, Киев­ский, Московский.
   Государственный Большой Герб, предшествуемый четырьмя ге­нерал-майорами, несли два генерал-майора и два полковника, при двух ассистентах из штаб-офицеров.
   Следом шли представители всех сословий и земских учреж­дений, члены самых различных императорских обществ, мини­стры и члены Государственного Совета.
   Мрачные герольды в супервестах, на груди и спине которых горде­ливо раскинули крылья шитые золотом орлы. Чёрные чулки и сапоги, четырёхугольные шляпы с букетом из перьев, перчатки с раструбом из чёрного бархата с серебряным гасом и бахромой.
   Затем, предшествуемые шефским эскадроном "жёлтых кира­сир­" на караковых лошадях, офицеры не­сли на красных подуш­ках все ко­роны Рос­сийской Империи, ко­торые символи­зировали различные цар­ства, Польское, Грузин­ское, Сибирское, Астра­ханское, Казан­ское, Таврическое. От­дельно несли "Шапку Мо­номаха", потом следо­вали все импера­торские ордена и на­грады, царская корона, три государст­венных печати Российской Империи.
   По обе стороны процессии двигался шпалерами батальон Павлов­ского военного училища, служившего в русской армии рассадником спе­циалистов шагистики и фронтовой службы, от­личавшихся без­уко­ризненной выправкой.
   Певчие Александро-Невской лавры и Исаакиевского собора воз­главляли многолюдную духовную процессию, имея в руках зажжён­ные свечи. Многочисленные придворные певчие, прото­диаконы, свя­щенники с иконами и царский духовник.
   Похоронную колесницу, которой правил самый старый воз­ница двора Его Величества, тянули восемь вороных лошадей в чёрных по­понах, а на голове у них были закреплены три пера национальных цве­тов. Царский гроб был закрыт роскошным по­кровом из золота и парчи, отороченным горностаем, на кото­ром был вы­шит император­ский герб. По обе стороны от гроба двенадцать гене­рал-адъютантов держали стойки балдахина, две­надцать ге­нера­лов Свиты держали шнуры от балдахина, а двена­дцать фли­гель-адъютантов - кисти.
   По обе стороны печальной колесницы шли с факелами ше­стьдесят пажей, а восемь конюшенных офицеров вели лошадей, накрытых по­понами.
   И уже следом - огромная толпа венценосных особ, минист­ров, са­новников и свитских генералов, замыкаемая мрачным строем двор­-
   цовых гренадер в медвежьих шапках.
   Александра Фёдоровна отказалась ехать в карете, несмотря на то, что чувствовала себя очень скверно. Она пешком шла за гробом, под­держиваемая Великим князем Сергеем Александро­вичем и Эллой. Императрица была очень бледна. Казалось, что она никого не заме­чает вокруг, глубоко погружённая в своё горе и серьёзность момента. Полы её длинного траурного платья во­лочились по мостовой, но это не вызывало у Аликс абсолютно никаких эмоций.
   Вид этой молодой красивой женщины, раздавленной го­рем, вы­зывал двоякие чувства у окружающих. Одни не могли изба­виться от той подлой мысли, внушаемой повседневной мол­вой, что именно после приезда Алисы Гес­сенской в Россию хо­ронят уже вто­рого царя, что она пришла на престол "вслед за гробом". Другие, видя наполнен­ные слезами глаза мо­лодой вдовы и её безутешное горе, сами не могли сдер­жать слёз.
   Великие князья, следовавшие за гробом вперемешку с пред­ставите­лями иностранных держав, держались весьма насторо­женно и неуве­ренно, явно опасаясь каких-либо внутренних конфликтов, которые могут вызвать публичный скандал.
   Когда кортеж медленно пересёк Неву по мосту, соединяю­щему город с островом, на котором построена Петропавловская крепость, Александра Фёдоровна потеряла сознание и навер­няка упала бы на мостовую, но Сергей Александрович удер­жал её. Это на некоторое время нарушило ход траурной про­цессии.
   Лейб-медик Алышевский дал Императрице нюхательную соль, после чего та пришла в себя.
   Ей казалось, что время бежит так быстро, неумолимо при­ближая тот страшный миг, когда её милого Ники скроет крышка саркофага.
   Несчастная Аликс, отрешённая от всего мира, не замечала ни му­чительных болей в пояснице, ни головокружения, ни то, как долго тя­нется панихида.
   Митрополит Палладий уже окончил отпевание, а Алексан­дра Фёдо­ровна никак не могла проститься с мужем и не разре­шала закры­вать гроб. Застыв в полуобморочном состоянии, как мра­морное извая­ние,
   она не позволяла продолжить погребение, а заполненные слезами пре­красные синие глаза выдавали её внут­реннюю истерику...
   Лишь после того, как Великий Князь Сергей Александрович не­сколько раз настойчиво повторил царице, что надо вспомнить о том, что те­перь она - регент Российской Империи, и что нет никого выше её, кроме Бога, Александра Фёдоровна отошла от гроба.
   Николай Второй был похоронен под пушечные залпы в Пе­тропав­ловском соборе рядом с саркофагом отца. Недолгое прав­ление окончи­лось трагически, практически не успев начаться.
   Правители не могут горевать, не имеют для этого времени и воз­можности, и Аликс пришлось сделать необычайные усилия, чтобы взять себя в руки и, подчи­няясь прави­лам, приветство­вать войска, проходящие церемо­ниальным мар­шем, и прини­мать приветствия от них.
   Гремящие звуки бодрого военного марша беспощадно били её по барабанным пере­понкам и ра­нили душу, в которой от­ныне навсегда поселилась печаль.
  

* * *

   Член Государственного Совета Половцев вечером того же дня написал в своём днев­нике: "Сегодня при­сутствовал на па­нихиде у ка­тафалка покой­ного Императора. Было столпотво­рение. Ко­гда же служба закончилась и все уже покинули цер­ковь, я увидел, как из сосед­ней комнаты вышла молодая ца­рица. Она едва дер­жалась на ногах и шла, опираясь на руку се­стры Елизаветы. Великий Князь Сер­гей сопровождал её. Несча­стная упала перед гробом и за­шлась в ис­терических рыданиях. Затем она по­крыла долгими поцелуями лоб и всё лицо покойного. По­том царица, шатаясь, вы­шла, поддержи­ваемая с двух сторона. Господи, что же ждёт впереди эту не­счастную? Она совсем ещё ребёнок, и ей предстоит править всей огромной Империей. Зная хищнические повадки нашего двора, подозреваю, что Алек­сандру просто сожрут и даже не подавятся. Какие бури и ка­таклизмы ждут Рос­сию?"
  

Глава 5

  
   Прошедшие с момента покушения две недели превратили вчераш­нюю беззаботную принцессу Аликс в регента Российской Империи и местоблюстителя Императорского престола. Дерзкое покушение, муче­ниче­ская смерть любимого мужа и внезапно свалившаяся на её хруп­кие плечи власть, всё это не могло не ос­та­вить неизгладимых сле­дов в душе Александры Фёдо­ровны. Придворные удивлялись, откуда берёт силы эта юная 23-летняя женщина. Многие ждали, что гес­сен­ская гор­дячка сломается и будет проводить свои дни в окружении сер­доболь­ных дам, но уже на следующий после похорон день Императ­рица пригла­сила к себе Вели­кого Князя Сергея Александровича и графа Воронцо­ва-Дашкова.
   Она зашла в кабинет, в простом тёмном платье, без единого укра­шения. В наружности Императрицы поя­вилось что-то холо­дное и даже отталкивающее. Сжатые тонкие губы, отстранен­ный взгляд непро­ницаемых сине-ледяных глаз.
   Великий Князь и министр внутренних дел приложились к руке Им­пе­ратрицы и после её разрешения усе­лись в кресла.
   Александра Фёдоровна сразу же перешла к делу.
   - Вы прекрасно знаете, что у меня нет никакого опыта в госу­дарст­венных делах. Покойный Государь сам принимал доклады министров, давал приказания, как и его батюшка, Император Александр. Мне же всему нужно учиться. - Императрица сде­лала небольшую паузу. - Даже после рождения наследника мне придётся учиться управлять го­судар­ством, поэтому я хочу учре­дить особую должность первого ми­нистра, который принял бы на себя тяготы управления Россией. За об­разец можно взять пример Британии, где премьер-ми­нистр отвечает перед короле­вой за деятельность всего кабинета.
   Первым отозвался граф Воронцов-Дашков:
   - Ваше Императорское Величество! В своё время я знако­мился с организацией управления в иных евро­пейских государст­вах. И нужно сказать, что наша, русская система, чуть ли не самая сложная и запу­танная. Даже британцы с их много­численными лордами и пэрами, и те умудряются разрешать го­сударственные дела гораздо быстрее, чем это получается у нас. Со времён Петра Великого русские самодержцы соз­давали раз­ные ведомства, затем их реформировали, но стройной, пра­виль­ной системы власти государство так и не получило. И ежели Ваше Ве­личе­ство желает учредить должность первого мини­стра, то я осме­люсь вы­ска­зать свои предполо­жения по этому по­воду.
   - Для этого я и пригласила Вас, Илларион Иванович, - тихо отозва­лась Императрица. - Мне известно, что Вы обладаете не только пре­данностью престолу, но и огромным опытом, как во­енным, так и госу­дарствен­ным.
   - Благодарю, Ваше Императорское Величество! - бодро про­должил граф. - Я хотел заметить, что в России ведь нет пра­ви­тельства, нет ка­бинета минист­ров, как то устроено в иных евро­пейских государствах. У нас есть Коми­тет министров, и есть его председатель, но председа­тель этот не явля­ется премьер-мини­стром. Николай Хри­стофорович Бунге не имеет никакой вла­сти над минист­рами, все его полномочия - это председа­тельство­вать на заседании Комитета министров, не бо­лее того. Все мини­стры абсолютно незави­симы друг от друга, отве­чают за деятель­ность своих ведомств единолично, имеют независимые док­лады. Ко­ми­тет мини­стров не отвечает за деятельность от­дель­ных ми­нистерств. Первый министр, ежели это будет угодно Ва­шему Вели­че­ству, должен иметь рычаги влияния на подчинён­ных ему мини­стров, он должен знать пред­мет ведения того или иного министра и указывать направле­ние деятельности. Но я хочу на­помнить, что в Бри­та­нии пре­мьер-мини­стр ответ­ственен не столько перед королевой, сколько пе­ред парла­мен­том. В Рос­сии парла­мента, слава Богу, нет, и не будет. В наших же усло­виях самодержавной монархии достаточно вос­становить звание госу­дарст­венного канцлера, по­жало­вать ему пол­номочия кон­троли­ро­вать мини­стров, чтобы Россий­ская Империя об­рела пол­ноцен­ное прави­тельство.
   Сергей Александрович поддержал министра внутренних дел:
   - Я сам четыре года был московским генерал-губернатором и пони­маю Иллариона Ивановича, когда он говорит о несуразно­сти сущест­ву­ющей системы управления. У нас все губернаторы и губернские чи­нов­ники числятся по МВД, а само министерство ведает таким кругом во­просов, что диву даёшься. Полиция, зем­ства, почты и телеграф, цен­зура, медицина... Вот морской ми­нистр имеет конкретную область дея­тельности, во­енный флот, и никому не придёт в голову сделать его от­ветственным за выра­щивание лошадей. Я составил было записку на Высочайшее имя о необходимости преобразования министерства внут­ренних дел, но так и не подал. А вот сейчас считаю возможным и необ­ходи­мым выделить из его состава хотя бы Главное управление почт и теле­графа. А если в России появится канцлер, ответственный не только за иностранные дела, но и за внутреннее управление, то и гу­бернаторы тоже должны на него замыкаться и ему подчи­няться непосредст­венно.
   Александра Фёдоровна обратилась к Воронцову-Дашкову:
   - Спасибо, Илларион Иванович, я хотела назвать должность пер­вого министра "канцлером", но мне пока­залось, что это бу­дет звучать слиш­ком по-немецки... Будет напоминать о Бис­марке... Но если Вы считаете, что для русского слуха слово "канцлер" не будет чужим, то пусть так оно и будет.
   Императрица пыталась говорить по-русски, но затем пере­шла на французский.
   - Я считаю, что лучшей канди­датуры на должность канцлера, чем Великий Князь Сергей, не найти...
   Сергей Александрович встал с кресла. Было видно, что пред­ложе­ние Императрицы стало для него пол­ной неожиданно­стью. Выдержав короткую паузу, Великий Князь горячо заговорил:
   - Я не могу принять такое предложение! Вовсе не потому, что я опа­саюсь ответственности. От службы я никогда не убегал. Я поклялся, я дал слово покойному племяннику... Но такое назна­чение может иметь весьма пагубные последствия. Те повеления, которые Николай дал в последние дни своей жизни, вызвали не­приятие у некоторых сановни­ков, да и среди Императорской Фамилии. И если я буду назначен на высшую должность в госу­дарстве, выше ко­торой фактически будет только монарх, могут начаться пересуды, что я узурпировал власть.
   - Ваше Императорское Величество, - отозвался граф Ворон­цов-Даш­ков, - я вынуж­ден согласиться с мне­нием Сергея Алек­сандровича. В сложившейся ситуации будет неверным и опас­ным даже назначать на долж­ность канц­лера члена Император­ской Фамилии. И в то же время России ну­жен канцлер, имя ко­торого будет значить не только внутри страны, но и за её преде­лами. Человек с опытом, но не преста­релый, а бодрый и работо­спо­собный. И я знаю только одного человека, который способен принять на себя такую тяжёлую ношу. Это граф Ни­колай Павло­вич Иг­натьев, Ваше Величество.
   - Чем же так замечателен этот человек?
   - О, граф Игнатьев - это даже не человек, - ответил Императ­рице Сергей Александрович, довольно ус­мехнувшись. - Это эпоха, это хит­рый дипломат, опытный политик... Бухара, Китай, Константинополь, Болга­рия... Он был министром внутренних дел, но в 1882 году у него были разногласия с покойным братом, и те­перь он заседает в Государ­ственном Совете. Могу сказать одно, что человек этот со своим мне­нием, и он истинно русский человек. Илларион Иванович назвал имя именно выдающегося государственного человека, а не серого кан­це­лярского служи­теля.
   - Но если граф Игнатьев такой выдающийся человек, то с чем была связана его отставка? - поинтересо­валась Императрица. - Увы, я ни­чего об этом не знаю.
   - Понимаете, Ваше Императорское Величество, - ответил граф Во­ронцов-Дашков, - покойный Государь Александр Третий не одобрил начинания графа Игнатьева относительно созыва Земского собора. Граф Иг­натьев по­дал Импе­ратору проект Вы­сочайшего манифеста, предлагавший созыв народного предста­витель­ства в виде собора од­новременно с корона­цией в Москве. Государь очень ревниво отно­сился ко всему, что хоть в малей­шей мере напоминало бы о конститу­ционных началах. Хотя, если внимательно читать, то граф Игнатьев мыслил не о созда­нии за­конодательного представительства, а лишь о проведении священного венчания и миропома­зания перед собором высших иерар­хов церкви, высших чинов правительства, высших из­бран­ников дворян­ства и горо­дов и выборных от простого народа. Хотя у меня и были некоторые разногласия с графом Игнатье­вым, я также считаю возможным и необходимым созыв Зем­ского собора. А в ны­нешней ситуации я просто не вижу иной кандидатуры на пост канц­лера Империи. Не время теперь вспо­минать о наших былых недоразу­мениях.
   Сергей Александрович подхватил:
   - Граф Игнатьев способен управлять твёрдой рукой, реши­тельно и умело. Будучи министром, он очень много сделал для преодоления ев­рейского засилья, а сегодня этот вопрос снова стоит. Еврейские по­громы, которые прошли после покушения, это уже не просто так. В Пе­тербурге, в Москве, в Киеве...
   - Хорошо, пригласите графа Игнатьева завтра к десяти часам, и во­енного министра Пузыревского, - ска­зала Императрица. - Илларион Иванович, что нового известно о покушении?
   Министр встал с кресла, открыл папку, достал бумаги.
   - Дознание пока что не окончено, но основные результаты уже есть, Ваше Величество. Установить лич­ность бомбиста пока не удалось, хотя полиция и жандармы работают по этому во­просу, розыски продол­жа­ются. В кармане бомбиста нашли фин­ляндский паспорт на имя Эйно Карловича Парвиай­нена из Улеа­борга. Паспорт этот не фальшивый, подлинный. Он был выдан зло­умышленнику финскими вла­стями, но вот на каком основа­нии? В Улеа­борге значатся только два Эйно Парвиайнена, од­ному уже во­семьдесят лет, второму - шесть­десят два. А бомби­сту на вид лет двадцать пять. Не со­мне­ний, что имя в паспорте вымышленное. Я прика­зал устано­вить лиц, ви­новных в незакон­ной выдаче паспорта, но финны, как обычно, препятст­вуют рас­следованию.
   - Как, кто-то смеет помешать расследованию? - возмутилась Импе­ратрица. - Ведь речь идёт о цареубий­стве!
   Граф Воронцов-Дашков стал объяснять Императрице, что, увы, но Великое Княжество Финляндское обла­дает определен­ными отличиями от остальной территории Российской Империи, что там имеется собст­вен­ный Сенат, дей­ствует Сеймовый Устав, официальное делопроизвод­ство ведётся на финском языке... Что там в ходу не рос­сийские рубли, а финские марки... И что там существует собственная финская поли­ция.
   Александра Фёдоровна узнала, что деятельность полиции регули­-руется законами, принимаемыми фин­ским Сеймом, что полиция Вели­кого Княжества сформирована исключительно из финляндских под­данных, а вмешательство российской полиции в дела княжества счита­ется фин­нами нарушением внутреннего само­управления.
   Сергей Александрович перебил министра:
   - Давно пора кончать с этими финскими причудами. Сколько их не корми, они всё едино смотрят в сторону Швеции. Вся эта их автоно­мия, все их сеймы и конституции, всё это даровано им Россией, рус­ским ца­рём. Но они этого или не понимают или же просто не желают понимать. Не пора ли раз и навсегда покон­чить с этой мышиной воз­нёй? Выдача финляндского паспорта злоумышленнику - это не просто мздоимство от­дельного фин­ского чиновника, это посягательство на устои самодер­жавия. Если сейчас спустить финнам причастность их чиновников к ца­реубийству, то что будет завтра?
   Императрица выслушала и сказала:
   - Илларион Иванович! Подготовьте такие изменения в наши за­коны, чтобы Финляндия снова стала частью Рос­сийской Им­перии. И ещё... Никто не смеет препятствовать проведению доз­нания относи­тельно цареубий­ства. Виновные в выдаче паспорта злоумышленнику должны быть покараны, даже если Вам при­дётся напра­вить в Финлян­дию полк казаков. Я хочу, чтобы ви­новных судили не в Гельсинг­форсе, а в Пе­тербурге.
   - Слушаюсь, Ваше Императорское Величество, - ответил Во­ронцов-Дашков. - Су­дебные медики осмот­рели труп злоумыш­ленника. Со­мне­ний быть не может, он иудейского вероиспове­дания, самый на­стоящий еврей, а ни­какой не финн. Да и пальто его, костюм, всё это парижского пошива, а не гельсингфорс­ского. Одет он очень при­лично по парижским меркам. Убеждён, что бомбист прибыл из Франции, но действовал ли он само­стоя­тельно, или же принадлежал к противопра­вительственной тай­ной организации, пока сказать не могу.
   - Еврей? Скажите, Илларион Иванович, много ли евреев среди анти­правительственных злоумышленни­ков?
   Императрице ответил Сергей Александрович:
   - В последнее время участие евреев в политических делах значи­тельно выросло. Я читал доклады жан­дармского началь­ства, не только московского. Раньше евреи представляли из себя робкий, запуганный эле­мент, но теперь характер евреев совер­шенно изменился. Наглые, решительные, злобные. И чем больше ев­реев принимает участия в по­литических делах, тем больше они становятся дерзкими. Евреи, пре­жде бояв­шиеся вся­кого оружия, стали вооружаться револьверами и кинжа­лами. Всё это становится опасным явле­нием. Имеется общая истори­ческая не­нависть русского населения к еврейскому, и имеется эксплуа­та­ция еврейским населением русского в торговле и про­мышлен­ности. Нужно что-то делать, иначе евреи полностью выйдут из подчинения, или же русское население возмутится до такой сте­пени, что погромы охватят всю Империю.
   - А теперь они убили Ники, - тихо сказала Императрица. - Этого я им никогда не прощу... Никогда... Илла­рион Иванович! - голос Алек­сандры Фёдоровны стал ломким и неестественным, - прошу Вас под­готовить предложения, что необходимо сделать для того, чтобы с ев­рейскими смутьянами было покончено.
   - Слушаюсь, Государыня! Я бы хотел также представить Ва­шему Величеству кандидатуры директора Де­партамента поли­ции и коман­дира корпуса жандармов. Я буду просить вернуть на пост директора Департа­мента тайного советника Плеве. Вяче­слав Константинович досконально знает полицейское дело, и теперь необходимо вернуть его из Государственного Совета. И я буду просить наградить его чином действитель­ного тайного со­ветника.
   - Вы имеете карт-бланш на любые назначения, Илларион Ивано­вич. Я согласна на Ваши предложения. А кого Вы хотите видеть во главе жандармерии? - спросила Александра Фёдо­ровна.
   - Генерала Новицкого, Государыня... Я вызвал его из Киева, он завтра должен прибыть. Новицкий - чело­век чести и долга, с большим опытом борьбы со всякой революционной заразой. По­чему из Киева? Потому, что наши столичные жан­дармы заигра­лись, ставя красивые комби­нации, которые приносят, разве что, чины и ордена отдельным лицам, но не искоре­няют крамолу. Охранные отделения докладывают, что завербовали чуть ли не всех революционеров, но мне нужны не красивые отчёты, а ре­альные дела, реальные посадки. Василий Демен­тьевич Но­виц­кий во главу угла ставит не красивые шах­матные ходы, а дости­жение результатов. Ваше Императорское Ве­личе­ство! Мы больше не вправе рисковать и надеяться только на ми­лость Бо­жью. Царе­-
   убийство больше не должно повториться...
   Императрица задумчиво посмотрела на графа. По её напря­жённому лицу пробежал лёгкий нервный тик.
   - Илларион Иванович, - голос Александры Фёдоровны едва заметно дрогнул. - Вы поклялись защищать престол, защищать меня и буду­щего наследника. Я прошу Вас... Накажите этих мерзавцев... Унич­тожьте их всех... Всех, кто замышлял против моего Николая. Всех, кто хо­чет извести царскую Фамилию... Цар­ствование Николая было цар­ствова­нием доброты и мягко­сти, а теперь будет царствование власти и твёрдости. Как жес­токо ошиба­ются те, кто рассчитывает, что я не найду сил на цар­ст­вование, все они почувствуют железную волю и руку. До­вольно доб­роты! Всемо­гущий Господь нам поможет сокру­шить врагов России!
   Императрица говорила громко и решительно, как будто отда­вала строевые команды на плацу. Красные пятна, появившиеся на лице, вы­давали её крайнее волнение.
   Министр внутренних дел вытянулся в струнку, словно юный кор­нет.
   - Ваше Величество! Они отняли у меня Государя и от­няли старшего сына. Пусть каждому воздастся по заслугам его! Если уж так случилось, то я буду той злобной собакой, которая бу­дет грызть рево­люционеров, всех врагов престола! По­звольте мне откла­няться, Госу­дарыня, чтобы встретиться с Плеве и гра­фом Игнатьевым.
   - Да, Илларион Иванович, и прикажите подготовить приказы по Плеве и Новицкому. А мы пока пообща­емся с Великим Кня­зем.
   Граф Воронцов-Дашков поцеловал руку Императрицы и удалился. Сергей Александрович спросил:
   - Аликс, ты хотела о чём-то посоветоваться?
   - Я хотела узнать, почему ты отказался стать канцлером Им­перии...
   - Аликс! - Великий Князь встал с кресла и стал расхаживать по каби­нету. - Ты прекрасно знаешь, как отне­слись к последней воле Ники мно­гие наши родственники, начиная с твоей свек­рови. Я под­держал Ники и поддержал тебя, и причина этого не в Элле. Твоя сестра - ангел во плоти, я очень её люблю и ценю, но моя поддержка исходит из того, что я желаю блага России, бо­юсь смуты и анархии. Назначе­ние же меня канцле­ром могло быть расценено многими сплетниками, как плата за мою под­держку. Михень первая бы стала су­дачить по тому пово-
   ду на каждом углу. Нужно ли это сегодня?
   Императрица перешла на русский язык:
   - Но где же брать людей? Как отделять преданных и способ­ных от бесполезных льстецов? Знаешь, я очень путаюсь во всех этих хитро­сплетениях. Я очень плохо разбираюсь в людях, и на­дежда только на тебя.
   Сергей Александрович сформулировал ответ быстро и очень чётко, даже не задумываясь.
   - Твой покой­ный свёкр, Алек­сандр Третий, когда вступил на пре­стол, прежде всего стал подбирать санов­ников, способных точно и беспреко­словно исполнять его волю. Тогда очень мно­гие были отправ­лены в отс­тавку, а новые сотрудники были обя­заны Императору своим возвы­шением. Поэтому тебе следует либо же выдвигать молодых, чтобы они своим возвышением были обязаны тебе и только тебе, либо же воз­вращать на службу тех, кто был задвинут прежде.
   - Будет ли это правильно понято? - спросила Императрица. - Выс­ший свет настроен явно против меня... Мария Фёдоровна, многие великие князья, придворные... Что скажет армия? Что скажет простой народ?
   - Несомненно, такие твои шаги будут проявлением силы и реши­тельности. Смотри, вот наш новый военный министр Пузы­ревский, он сравнительно молод, ему сейчас сорок девять лет... Он обязательно начнёт шерстить наших престаре­лых ге­нералов. И, поверь мне, это пой­дёт на пользу русской армии. Думаешь, у нас мало престарелых сановни­ков? Когда в 1891 году брат назначил меня в Москву, я сменил там князя Долгору­кова, которому ис­полнился восемьдесят один год. За двадцать пять лет своего правления Дол­горуков столько на­творил на Мо­скве, что мне с трудом удалось навести там поря­док. Я убедился, что за него фактически управ­ляли разные мел­кие чиновники, пи­сари и лакеи, а сам князь плясал под дудку жида Лазаря Поля­кова, с кото­рым водил тес­ную дружбу. Мно­гие наши министры состарились, как
   тот же Бунге или Ваннов­ский. Или Делянов, чьи за­слуги несо­мненны, но ему уже семьдесят семь лет. Можно ли требовать от чело­века в таком пре­клонном воз­расте ак­тивной работы? Было бы пра­вильным на­граждать пре­старе­лых чинов­ников за многолетнюю службу достой­ной пен­сией, пожалова­нием чина и мун­дира, а призы­вать на их долж­ности людей мо­лодых и энергичных.
   Дверь кабинета открылась, зашёл дежурный флигель-адъю­тант и доложил, что министру двора поступила записка от Побе­донос­цева с просьбой аудиенции у Императрицы. Алексан­дра Фёдо­ровна прика­зала назна­чить аудиенцию на следующий день, после чего поинтересо­ва­лась у Сергея Александровича, что он думает о Побе­доносцеве.
   - Константин Петрович - воистину великий человек, - вос­кликнул Вели­кий Князь. - Трудно найти такого зна­тока русской души, такого истинно православного человека, как он. К нему следует прислуши­ваться, но... Победоносцев был учителем и наставником двух царей, и уже потому привык давать не просто советы, а именно указания... Если Игнатьев станет канцлером, то Победоносцев будет противником такого назначе­ния, у них старые разногласия. Пусть он занимается Си­нодом, делами ду­ховными, а дела мирские как-либо без него разре­шим.
   - Спасибо, вы с Эллой меня очень поддерживаете в такое трудное время. Господь Бог не оставит вас без своего благосло­вения, дядя Серж... Я обязана теперь нести свой крест, царство­вать и управлять...
   Господи, как же мне плохо без моего люби­мого Ники!
   Великий Князь продолжил:
   - Аликс! Мы сегодня уже поднимали вопрос о евреях. Было бы оши­бочно думать, что евреи - это только революционеры, ремесленники и аптекари. Жиды в России - это банки, биржа, торговля, печать. Они опу­тали всех нас, отравляют русский ор­ганизм. Еврейский яд, это та­кой паразит, который, попав в здо­ровый ор­ганизм, непременно пло­дится до бесконечности, очень быстро, и чем организм свежее и вос­приимчивее, тем быстрее множатся бесчисленные грибки.
   Из уст Сергея Александровича эти слова звучали как-то тор­жест­венно-устрашающе. Он говорил с глубо­ким зна­нием дела, ибо доско­нально изучил еврейский вопрос, и в его генерал-гу­бернаторство в 1891 году состоялось Высочайшее повеление о воспрещении евреям-ремес­ленникам переселяться на житель­ство в Москву и Мо­сковскую губер­нию, что привело к выселе­нию из Москвы всех ремесленников иудей­ского веро­исповеда­ния. Затем, по Высочайшему повелению, ин­спири­рованному Сергеем Александровичем в 1892 году, было прика­зано вы­се­лить из Москвы и Московской губернии всех нижних чинов ев­рейского происхождения из николаев­ских рекрутских на­боров. В соответствии с этими повелениями в течение двух лет было выселено примерно 25-30 тысяч человек, что составляло около трёх четвертей всего еврей­ского населения Москвы.
   Сергей Александрович напомнил Императрице о том, что мно­гие крещёные евреи проникли на государ­ственную службу, дос­тигнув не­малых чинов благодаря своей хитрости и ловкости. В каче­стве яр­кого примера он привёл действительного тайного советника Пере­тца, кото­рого покойный Алек­сандр III в своё время вы­швырнул с должности Государ­ствен­ного секретаря, но вышвыр­нул не в от­ставку, а в Государственный Со­вет. Нужны ли на го­сударственной службе люди, которые могут в любой момент пре­дать? Не пора ли, наконец, избавиться от еврейского заси­лья?
   Вошедшая в кабинет учительница Шнейдер прервала цвети­стую
   речь Вели­кого Князя. Он попросил разрешения уда­литься, после чего Императ­рица приступила к очередному уроку русского языка. Прекрасно понимая, что она обязана дос­конально знать язык своей новой Родины, Аликс сделала такие уроки обяза­тельными. Каждый день, утром и вечером, она пре­вращалась в послушную ученицу, не­утомимо повторяя эти бе­зумно сложные русские слова и высказыва­ния.
  

Глава 6

   На следующий день Великий Князь Сергей Александрович утром был у Императрицы. Александра Фёдо­ровна чувствовала себя не­важно. Всю ночь её мучили сильные головные боли, не давая вы­спаться. Уснуть удалось лишь к утру, снились разные кошмары, и Аликс проснулась вся в слезах.
   Тяжело протекающая бе­ременность и недавно пережитые душев­ные потрясения сделали Императрицу нервной и излишне раз­дражи­тельной. С утра она сделала замечание дежурной фрейлине за слиш­ком легко­мыслен­ное пла­тье, явно неуместное в дни траура. Когда же фрейлина попыталась дерзко возразить, Алек­сандра Фёдоровна не сдержалась, вышла из себя, накри­чала и прика­зала ос­лушнице больше никогда не по­яв­ляться во дворце.
   Генералов Чекмарёва и Мешетича, командиров гвардей­ских стрелковых батальонов, явив­шихся по обычаю с по­здрав­ле­ниями по случаю их батальонного праздника, Императ­рица при­няла вме­сте с Сергеем Александ­ро­вичем.
   Говорила с генера­лами только на русском языке, весьма ус­пешно, было заметно, что вчерашние за­нятия с Екатери­ной Адольфовной по­шли на пользу. Императ­рица поб­лагодарила ге­нералов за верную службу, пожа­ловала ниж­ним чинам 1-го ба­тальона по серебря­ному рублю. Сер­гей Александ­рович, состо­явший с рождения шефом 2-го батальона, также пожа­ло­вал своим гвардей­цам по рублю.
   Когда генералы удалились, Великий Князь ознакомил Алек­сандру
   Фёдоровну с двумя записками, подан­ными графом Иг­натьевым ещё в марте 1881 года министру внутренних дел.
   - Вот послушай, Аликс, - сказал он, - какие мысли высказы­вал Иг­натьев тогда. Хотя прошло четырнадцать лет, всё это важно сегодня. Николай Павлович - человек государственного ума.
   Великий Князь стал зачитывать первую записку, переводя на фран­цузский непонятные Александре Фёдо­ровне моменты.
   Особо он вы­делил следующие строки:
   "...для успешного действия необходимо, чтобы Правитель­ство освободилось от неко­торых условий, которые сгубили лучшие начи­нания прошлого Царствования: в Петер­бурге суще­ствует могуще­ственная польско-жидовская группа, в руках ко­торой непосред­ст­венно находятся банки, биржа, адвокатура, боль­шая часть печати и другие обществен­ные дела. Многими законными и не­законными пу­тями и средст­вами она имеет гро­мадное влияние и на чиновниче­ство и вообще на весь ход дел.
   Отдельными своими частями эта группа соприкасается и с раз­вившимся расхищением казны и с кра­молой. Всякая энергиче­ская по­пытка прекращения казнокрадства и борьбы с крамолой до настоя­щего времени парализовалась её усилиями.
   Проповедуя слепое подражание Европе, люди этой группы, ловко сохраняя своё ней­тральное положе­ние, очень охотно пользуются крайними проявлениями крамолы и казно­крадства, чтобы рекомендо­вать свой рецепт лечения: самые широкие права полякам и ев­реям, представительные учреждения на За­пад­ный образец.
   Всякий честный голос русской земли усердно заглушается поль­ско-жидовскими кри­ками, твердящими о том, что нужно слушать только "интеллигентный" класс, а что рус­ские требования следует отверг­нуть как отсталые и непросвещенные".
   Александра Фёдоровна внимательно слушала. Ей были инте­ресны мысли незнакомого пока ещё графа Игнатьева, которого ей прочили в первые министры.
   Великий Князь окончил чтение и сказал:
   - Аликс, прежде чем ты примешь Игнатьева, я тебе должен сооб­щить нечто важное. Мне доложили, что граф сильно поиз­держался. Он владеет несколькими имениями, но все они мало­доходны, их при­ходи­лось закладывать, перезакладывать. Граф не мог заниматься хо­зяйственными вопросами, а управ­ляющие, на которых ему приходи­лось полагаться, далеко не все­гда были честны. В Константинополе он каж­дую не­делю прово­дил в зда­нии русского посольства балы по сто пятьдесят-двести человек, и не за счёт казны, а за личные средства... Поэтому те­перь тебе придётся погасить долги будущего канцлера.
   - Ты прав, дядя Серж, я прикажу выплатить Игнатьеву столько, сколько нужно для погашения его долгов.
   - Это нужно сделать. Чтобы там не гово­рил Витте. Он, ко­нечно, печётся о сохранности финансов и пополнении казны, но есть мо­менты, когда нужно его укоротить.
   Граф Игнатьев не заставил себя долго ждать. Он появился в дверях кабинета Императрицы ровно в 10-00, как и было ему на­значено. В па­радном свитском мундире с потускневшими зо­ло­тыми эполетами, с красной шёлковой муаро­вой лентой через левое плечо, в свои 63 года он выглядел очень величественно и импо­зантно. Несмотря на гене­раль­ский мундир и воинственные роскошные усы, Николай Павлович больше вы­глядел ди­плома­том, чем воен­ным. Глаза его светились той энергией, которая присуща молодым деятельным авантю­ристам. В Зимний дворец он прибыл в карете графа Воронцова-Дашкова, пре­красно знал, для чего приглашён, и был готов к серьёзному разговору.
   Разговор начала Сергей Александрович.
   - Николай Павлович! Её Величество просит Вас принять должность председателя Комитета министров и министра ино­странных дел в зва­нии канцлера.
   - Ваше Императорское Величество! Покорно благодарю за ока­занную мне высочайшую честь и доверие... Позвольте за­дать один вопрос, - живо отозвался Игнатьев.
   - Я слушаю Вас, Николай Павлович... И прошу быть со мною пол­ностью откровенным, я надеюсь, что Вы мой друг...
   - Государыня! Я уверен, что Ваше Величество ознакомили с моими записками относительно государст­венного устройства и ближайших задачах внутренней политики, которые я подавал четырнадцать лет назад. Я считал тогда и считаю сейчас, что правительство может быть сильно только то­гда, когда у него бу­дет яс­ный путь, по которому оно будет идти. Для этого необхо­димо создание однородного министерства и устране­ние всякой личной политики отдельных министров.
   Игнатьев вдруг стал мерно расхаживать по кабинету, сцепив руки за спиною. Затем, как бы опомнившись, он остановился и продолжил мен­торским тоном:
   - Крайне необходимо создание общей политической и пра­ви­тельст­венной системы, чтобы правительство действовало сис­тема­тиче­ски во всех, даже малейших своих действиях по всем отраслям госу­дарствен­ного управления, держась одного и того же направления. По­тому хотел бы знать, какими полномочиями я буду располагать, как канцлер. Ежели у канцлера не будет ин­стру­ментов воздействия на от­дельных минист­ров, ежели каждый министр будет проводить свою отдельную по­литику, не счита­ясь с главой правительства, то мы снова получим сопоставле­ния новых форм общественной деятельности со старыми началами бюро­кра­тизма, что будет одним общим недоразу­мением.
   Императрица встала с кресла, прошла к столу, и ответила, при­стально глядя на Игнатьева:
   - Николай Павлович! Мне известна русская пословица про кота в мешке. Вы явно не хотите покупать кота в мешке. Но я... как это гово­рят... Я не барышник.
   Александра Фёдоровна говорила по-русски, медленно, тща­тельно подбирая каждое слово. Было видно, что ей пока ещё трудно изъяс­няться, и она перешла на французский.
   - Я не скрываю ни от Вас, ни от иных моих искренних друзей, что пока я мало что смыслю в делах управ­ления государством. Именно поэтому я хочу призвать Вас в первые министры Импе­рии. Граф Илла­рион Ива­нович и Великий Князь Сергей реко­мендовали мне именно Вас, как верного слугу престола, истинно русского человека. Я знаю, что Вы не простой генерал, Вы рус­ская легенда. Господь Бог возложил на меня бремя вла­сти. Я прошу Вас помочь мне нести этот крест. Вы спросили, какие у Вас будут полномочия... Николай Пав­лович! Я же­лаю, чтобы Вы разработали для себя такие полномочия, которые по­зволят не просто имено­ваться первым министром, но вместе со мною
   служить величию России.
   Игнатьев немного промедлил. Неловким движением руки в бело­снежной перчатке он смахнул нака­тившие слёзы.
   - Ваше Императорское Величе­ство! Иг­натьевы всегда верно слу­жили России!
   - Скажите, Николай Павлович, как Вы видите деятельность прави­тельства в настоящее время? Уверена, что Вы пришли ко мне не с пус­тыми руками, а с определёнными мыслями.
   Игнатьев немного подумал и ответил:
   - Государыня! Россия находится на перепутье. Общество больно крамолой и нигилизмом. Правитель­ству никто не верит, полиции ни­кто не верит. Расстройство ад­министрации и глумле­ние над властью нача­лось с высших чиновничьих кругов Петер­бурга и пошло в про­винцию, потому отсюда же надо начать ле­чение бо­лезни, под­тачи­вающей наши силы и здравый смысл. Первоначальной задачей своей я вижу очище­ние госу­дарствен­ного аппарата от различных либеральст­вующих эле­ментов.
   Сергей Александрович слушал Игнатьева и понимал, что граф на­строен на серьёзные преобразования, но его, прежде всего, волновал вопрос, какими методами и средствами но­вый канцлер собирается бо­роться с террористами.
   - Скажите, - обратился он к Игнатьеву, - Вы можете гаранти­ровать, что революционная зараза будет иско­ренена, что престол и Госуда­рыня будут надёжно защищены от посягательств?
   Игнатьев пояснил, что он не Господь Бог, и может гарантиро­вать лишь то, что сделаёт всё возможное для защиты престола. Граф гово­рил по-французски, чтобы Императрице было более понятно, что он хочет до­нести до неё и Великого Князя.
   В настоящее время, сказал Игнатьев, Россия вернулась в март 1881 года, в такие же страшные дни, кото­рые последовали после царе­убий­ства. Тогда, четырнадцать лет назад, не удалось сде­лать верные вы­воды и найти правильный путь. Испуг отдельных вы­сокопоставлен­ных сановников перед необходимостью пе­ре­мен привёл к тому, что на дол­гие годы не удалось дать ответ на ро­ковой вопрос, как и чем поло­жить конец пося­гательствам шайки злодеев на жизнь русского царя, на жизнь русского на­рода. Как бы ни были преступны действия фанати­ков, борьба со всяким даже и фанатическим мнением возможна и ус­пешна лишь в том слу­чае, когда она не ограничивается одним воз­дей­ствием мате­риальной силы, но когда заблуждению противо­пола­гается вер­ная мысль, данной разрушительной идее - идея пра­вильного го­су­дарствен­ного порядка.
   Сей­час же, отметил Иг­натьев, такая идея прави­тельством не сфор­мулирована. Самое упорное и на­стойчивое пресле­дование крамолы всеми полицей­скими и адми­нистративными средст­вами должно быть задачей прави­тельства. Но такое преследо­вание яв­ляется лишь лече­нием внешней сто­роны недуга, оно едва ли бу­дет вполне действи­тель­ным средст­вом борьбы. Достижение конечной цели и иско­ренение зла воз­можно только под не­пременным условием - одно­временно с та­ковым преследованием - неуклонного и пра­вильного на­правле­ния государства на пути мирного раз­вития про­должением ре­форм и на­чинаний прошлых царствова­ний.
   Императрица внимала речи свежеиспечённого канцлера с боль­шим интересом. Для неё было новым то, что говорил этот генерал. Она пой­мала себя на мысли, что до того ей приходи­лось видеть совер­шенно иных русских генералов.
   - Николай Павлович, - сказала Императрица, воспользовав­шись пау­зой Игнатьева, - Вы излагаете свои мысли почти как профессора в Гейдельбергском университете, где мне пришлось изучать философию. Только у них это получалось весьма скучно, а у Вас интересно и очень живо.
   - Благодарю, Ваше Императорское Величество, за столь лест­ный отзыв. Должен сказать, что наши уни­верситеты учат фило­софии, но не учат тому, как любить Россию. В этом и коренится зло, именно отсюда и рождается та са­мая крамола.
   - Вы противник университетов, Николай Павлович? - удив­лённо спросила Александра Фёдоровна.
   Лицо Игнатьева покраснело. Вопрос был задан ему прямо в лоб и требовал такого же прямого и ясного ответа.
   - Я, Ваше Величество, был и буду сторонником образования и про­свещения. Но только такого образова­ния, которое идёт в пользу Рос­сии, а не во вред. Не понимать важности образования может только очень недалёкий человек. Его Высочество спро­сил, могу ли я гаранти­ровать искоренение крамолы... Я твёрдо знаю, что в нынешнее слож­ное время есть три пути. Первый путь - усилить давление, карать жё­стко и реши­тельно! Но это лишь заставит недовольство уйти глубже. Вто­рой  путь - это пойти на уступки. Но каждый но­вый такой шаг бу­дет ослаб­лять прави­тельство, и будет вынуждать последующие ус­тупки. В ре­зуль­тате пре­обладаю­щее значение в обществен­ной жизни займёт интеллигенция, которая вме­щает в себе всё более опасных эле­мен­тов... Участие интеллигенции в делах приведёт к огра­ниче­нию самодер­жавия, а Россия не­сомненно станет источником вечной смуты и беспо­рядков. Есть третий путь, спасительный путь. Нужно воз­вра­щение к ста­рине, к земским соборам. Увы, так, как это делалось до сих пор, кра­молу не побе­дить. Нужно самым реши­тельным образом бо­роться с крамолой. А для этого - созвать земских людей со всей Рос­сии, чтобы в этой борьбе приняли участие не только правительство, но и все бла­гомыс­лящие, верные царю рус­ские люди. По­верьте, Ваше Величество, обращение к народу, к земле, в сочетании с решитель­ными ме­рами по обузданию высшей бюрокра­тии, всё это будет встре­чено всей Россией, за исключе­нием петер­бургской либераль­ной прессы, с истинным удо­вольствием и восторгом.
   Сергей Александрович дослушал Игнатьева и спросил, как же быть с еврейским вопросом, на что полу­чил простой ответ.
   Игнатьев отве­тил мгновенно:
   - Ваше Высочество! Западная граница Российской Империи для ев­реев всегда открыта. Чем больше их уедет туда, тем меньше их оста­нется здесь. Я считаю правила 1882 года уже не­достаточными. То­гдашние либералы не позволили провести те меры, которые я полагал необходимыми. Потому считаю необ­ходимым менять правила о ев­реях, создавать такие условия, чтобы правительство могло защищать рус­ское населе­ние. И было бы неверным забывать о выкрестах. Я не та­кой наивный человек, как Победоносцев, и я не верю в искренность ев­реев, принявших крещение. Для них крещение - не более, чем лов­кий способ обойти существующие ограничения. Увы, но евреи име­ются даже среди высших сановников Империи.
   Великий Князь реагировал очень бурно.
   - Вы несомненно правы, Николай Павлович! Гнать, в три шеи гнать жидов! Хватит терпеть их. Гнать всех, начиная от про­стых ремеслен­ников, за­канчивая банкирами, заводчиками и чи­новниками! И всех этих выкре­стов, всех этих перебежчиков, туда же, за черту оседло­сти!
   Из кабинета Императрицы Николай Павлович Игнатьев вы­шел го-су­дарственным канцлером, председате­лем Комитета ми­нистров и кава­лером ордена Святого Андрея Первозванного.
   Ему было предостав­лено право избрать кандидатуры на мини­стер­ские должно­сти, кроме министров двора, внутренних дел и военного министра. Этот неутоми­мый и необычайно деятельный человек полу­чил полно­мочия не только создать силь­ное прави­тельство и изменить правила для евреев, но и изменить саму систему управления государ­ством.
   Не успел канцлер покинуть предела Зимнего дворца, как придвор­ные сплетники разнесли новость о появ­лении в России но­вого дик­татора, спо­собного не только говорить, но и делать. Эта весть раз­лете­лась за считанные минуты.
   Обер-прокурор Святейшего Синода Константин Петрович Победо­носцев попал на аудиенцию к Им­перат­рице, уже зная о назна­чении Иг­натьева. Он понял, что ис­править уже ничего нельзя, а идти против воли мо­лодой Импе­ратрицы и быстро на­бравшего силу Вели­кого Князя Сергея Александровича опа­сался, в свете событий послед­них двух не­дель, после громких отставок и таких же громких и не­ожидан­ных назна­чений.
   Высказав Императрице свои соболезнования, Победоносцев стал очень беспокойно рассуждать о сло­жившейся в России си­туации. Это была речь человека, болеющего душой за судьбу Империи, чело­века, ко­торый уже давно привык к тому, что к его голосу прислушива­ются все и вся, привыкшего давать не со­веты, а наставления и поуче­ния. Иско­ренение крамолы, утвер­ждение веры и нравственности, доб­рое воспи­тание детей, ис­требление неправды и хищений, всё это, по сло­вам Победонос­цева, должно послужить укреплению государства.
   Великий Князь, слушая монотонную речь обер-про­курора, поймал себя на мысли, что Константин Петрович просто пере­сказы­вает со­держание Высочайшего манифеста о незыбле­мости самодер­жавия, им же и сочинённого в марте 1881 года.
   "...МЫ призываем всех верных подданных НАШИХ служить НАМ и Государству верой и правдой, к иско­ренению гнусной крамолы, позо­рящей землю Русскую, - к утверждению веры и нравственности, - к доб­рому воспитанию детей, - к истребле­нию неправды и хищения, - к водворению порядка и правды в дейст­вии учреждений, дарованных
   России БЛАГОДЕТЕЛЕМ ея Возлюбленным НАШИМ РОДИТЕ­-ЛЕМ."
   Выбрав момент, Великий Князь вклинился в явно затянув­шийся мо­нолог:
   - Константин Петрович! Не кажется ли Вам, что время уве­щеваний прошло? Нам сегодня нужны не мани­фесты и уговоры. Может быть, четырнадцать лет назад ещё и можно было дейст­вовать уговорами. Но сего­дня нам нужен русский Бисмарк, ко­торый железом и кровью унич­тожит гидру крамолы и террора. Тогда Же­лябов и Перовская убили Папа?. Теперь какие-то евреи убили моего Августейшего племянника. А Вы предла­гаете снова ограничиться призывами и увещеваниями?
   - Ваше Высочество, - сухо отозвался Победоносцев, - я давно знаю графа Николая Павловича Игнатьева. Я знаю, что у него здоровые ин­стинкты и русская душа. Я знаю, что имя его поль­зуется доброй славой у здо­ровой части русского населения. Но я также знаю и помню, что граф Николай Павлович - натура увле­каю­щаяся, что он склонен к не­оправданной жестокости, а всё это может отвергнуть от престола те заблудшие души, которые можно спасти добрым словом и увещева­нием. Крамолу нужно уничтожать, но для этого нужен скальпель искус­ного хирурга, а не размашистая коса деревенского мужика.
   Императрица слушала молча, теребя батистовый платок, а Великий Князь вскочил с кресла, сделал два шага к Победонос­цеву и сказал, глядя прямо в глаза обер-прокурора:
   - Вы не хуже меня знаете, что зачастую хирургам приходится оттор­гать больную часть организма, чтобы спасти от гибели весь организм.
   На какое-то мгновение воцарилась мёртвая тишина. Победо­носцев застыл столбом, пристально глядя через стёкла очков на Императрицу, как будто пытался её загипнотизировать. Всем своим видом он показы­вал, что прибыл на аудиенцию к Им­ператрице, а не к Сергею Алек­сан­дровичу.
   Для человека несведущего трудно было бы поверить, что этот немо­лодой чиновник с бледным лицом и оттопыренными ушами, одетый в заношенный сюртук, был не просто прибли­жённым к престолу лицом,
   но и духовным вождём необъятной Российской Империи.
   Александра Фёдоровна спросила:
   - Скажите, Константин Петрович, в чём видите Вы главную опас­-ность для государства, для престола, в настоящее время?
   Чётко и ясно, как будто по написанному, Победоносцев изложил своё видение:
   - Главная опасность, Ваше Императорское Величество, за­ключа­ется в попытках на­рушить существующие устои государ­ства. Импера­тор Александр Нико­лаевич и почивший в Бозе Го­сударь Александр Алек­сандро­вич своими тру­дами создали та­кую систему, которая наи­более подходит для Рос­сии, и которая опирается на церковь и веру. Любые попытки, что со стороны западников, что со стороны славяно­филов, как-либо изме­нить сис­тему, расшатать её, может привести к тому, что всё просто рухнет. Для русского человека абсо­лютно чужды те устои, кото­рые ныне про­цветают в Европе. Европейский парламен­таризм - это, по сути, ве­ликая ложь на­шего времени. Всеобщие вы­боры лишь рождают продажных политиканов и понижают нравст­вен­ный и умст­вен­ный уровень чиновни­ков. Но я также считаю, что славя­нофильские фантазии о созыве Зем­ского собора в Москве есть повод к всеобщей смуте. Россия слишком велика, чтобы её судьбу могли ре­шать какие-то вы­борные люди.
   - А что Вы скажете по поводу евреев, Константин Петрович?
   - Государыня! Я смотрю на это довольно просто. Одна треть живу­щих в России евреев вымрет, одна треть - выселится, одна треть бес­следно растворится в окружающем населении.
   - Сейчас в России проживает около пяти миллионов евреев, - задум­чиво произнёс Великий Князь. - Зна­чит ли это, что более миллиона ев­реев по Вашей теории растворится среди русского народа?
   - Ваше Высочество, иудеи, принявшие православное креще­ние, вполне могут стать достойными поддан­ными русских ца­рей.
   Великий Князь удивлённо спросил обер-прокурора:
   - Константин Петрович, неужто Вы верите в искренность крещёных евреев? Я хорошо знаю это племя, лживое, подлое и изворотливое. Для них крещение - не более, чем ловкий спо­соб обойти установлен­ные ограничения.
   - Позволю себе спросить, - обратился Победоносцев к Алек­сандре Фёдоровне, - Ваше Величество желает ввести ог­раниче­ния для иу­деев, принявших христианство? Боюсь, что это при­ведёт к тому, что иудеи пре­кратят принимать святое крещение, больше того, часть кре­-
   щёных евреев может покинуть лоно пра­вослав­ной церкви.
   Императрица встала, прошла к столику. Взяла в руки брон­зовую ста­туэтку, нехотя поставила назад, потом обернулась к Победоносцеву.
   - Но если так произойдёт, - тихо сказала она, - это будет лишь под­тверждением слов Великого Князя, Кон­стантин Петрович... Если ев­реи принимают святое крещение, влекомые зовом души, то они будут де­лать это вне зависимости от местности, в кото­рой проживают. А если евреи считают принятие крещения лишь хитро­умным способом для того, чтобы обойти установленные порядки, было бы крайне глупо и неосмотрительно позволить им селиться внутри Империи. Поэтому канцлер в ближайшее время подготовит законоположения о выселении всех ев­реев, в том числе и выкрестов, за черту оседлости.
   Победоносцев не мог поверить своим ушам. Убелённый се­динами обер-прокурор даже не подозревал, что новоявленный канцлер так бы­стро переиграет его и найдёт поддержку своим прожектам у молодой Импе­ратрицы. И он решительно не узна­вал в Александре Фёдоровне ту скромную и застенчивую гес­сенскую де­вочку, которая год назад приехала в Россию.
   - Но не вызовет ли такой шаг определённых потрясений среди насе­ления, Ваше Императорское Величе­ство? - осторожно спро­сил Побе­доносцев. - Не вызовет ли это падения авторитета церкви? Вводя ог­раниче­ния для выкрестов, власти тем самым станут ущемлять инте­ресы части право­славных... Массовое вы­селе­ние всех евреев за черту оседлости вовле­чёт в противопра­вительственную деятельность наибо­лее образо­ванную их часть, ко­торая потеряет всякую надежду обу­строить свою судьбу внутри Империи.
   Императрица ответила по-русски, выговаривая каждое слово очень правильно, как будто сдавала экзамен.
   - Евреи убили моего мужа, убили русского царя. И я сделаю всё, чтобы защитить от них будущего рус­ского царя. Даже, если мне при­дётся для этого отправить на эшафот всех евреев, живу­щих в России. Я не остановлюсь, и пусть враги наши не рассчи­тывают, что моя моло­дость и неопытность в делах поможет им спастись от моего правед­ного гнева.
   После этого аудиенция была окончена. Обер-прокурор Свя­тей­-шего Синода покинул Зимний дворец в пол­ной растерян­но­сти. Побе­доносцев просто отказывался понимать происходя­щее. Обер-прокурор не желал верить в новую реальность. Он, чело­век, к чьему мне­нию многие годы прислушивались рос­сий­ские монархи, чей авторитет среди высших сановников Империи был непоколебим, оказался не у дел. Он ожидал уви­деть во дворце растерянную гессенскую девчонку, а встретил озлоб­ленную русскую Императрицу, которая не нуждается в его советах.
  

* * *

   Не меньше Победоносцева был удивлён министр финансов Витте, прибывший по вызову Императрицы. Когда Александра Фёдоровна при­казала выяснить, сколько необходимо средств, чтобы погасить за­дол­жен­ности канцлера графа Игнатьева и вы­купить из залога его име­ния, Витте стал горячо протестовать, пытаясь убедить Императ­рицу в оши­бочности такого шага.
   Менторским тоном человека, привыкшего поучать, министр изла­гал свою позицию. Он был уверен, что в настоящее время, когда лиш­них денег в казне нет, совершенно невоз­можно соз­давать такой преце­дент и погашать долги частных лиц, пусть даже и канцлера.
   Импе­ратрица довольно долго слушала министра, но затем пе­ре­била Витте и холодно сказала:
   - Сергей Юльевич! Вы хорошо разбираетесь в финан­сах Им­перии. В этом я не сомнева­юсь. Но ответст­венность перед Гос­подом Богом и перед памя­тью моего покойного мужа за судьбу России лежит на мне. Я пригласила Вас не для того, чтобы вы­слушивать Ваши поучения, а лишь, чтобы сообщить Вам моё Высочай­шее повеление. Ваш долг - выполнять мою волю, даже если Вы с чем то и не согласны.
   После чего Александра Фёдоровна раз­верну­лась и вышла из ка­би­нета.
   В тот же вечер Витте записал в своём дневнике: "Молодая импе­ратрица отчитала меня, как мальчишку. Она никого не желает слу­шать. Такого не было даже при покойном Алексан­дре Третьем, кото­рый всегда советовался со мною и прислуши­вался к моему мне­нию. Ничего не понимаю, как за эти несколько дней, прошедших после несча­стья с Николаем, "гессенская муха" смогла превра­титься в "ле­дяную царицу". И кто ей подки­нул этого старого авантюриста Иг­натьева? Это же на­стоя­щий русский националист и отъявленный славянофил! Всё это становится слишком опасным."
   Ещё не просохли чернила в дневнике, как прибывший же из Зим­-него дворца курьер передал Витте за­писку, собственноручно написан­ную Императ­рицей: "Сергей Юлье­вич! Я при­шла к вы­воду, что слу­жить вместе России мы с Вами не сможем. Алек­сан­дра".
   Уже на следующее утро Императрица получила прошение Витте об от­ставке, которое тут же было удовлетворено. Но­вым мини­ст­ром фи­нансов стал Эдуард Дмитриевич Плеске.
  

Глава 7

  
   Погружённый в глубокий траур Петербург жил своей сто­лич­ной жизнью. Лишь разбитые витрины закры­тых магазинов на­поминали о том, что не так давно прошли еврейские погромы.
   Если для городских обывате­лей и многочисленного чинов­ничества траур не создавал никаких проблем, то высший свет был явно недово­лен. Ни дворцовых приёмов, ни пышных двор­цовых выходов, ни рос­кошных балов... Прошёл слух, что моло­дая Императрица приказала не только не проводить никаких увесели­тель­ных дворцо­вых церемоний, но и выска­зала пожела­ние петер­бург­скому градоначальнику, чтобы в столице было больше цер­ковных служб и меньше балов.
   Довольно быстро в Петербурге само собой образовалось не­сколько "дворцо­вых пар­тий".
   Мария Фёдоровна собирала у себя в Аничковом дворце всех недо­вольных правлением "этой гессенской гордячки". Преста­релые санов­ники с жёнами и фрондирующие придворные напе­ребой рассказывали город­ские сплетни о молодой Императ­рице, которые сами же и сочи­няли.
   Великий Князь Владимир Александрович не скрывал радости по по­воду получения фельдмаршальского жезла, но не спешил уезжать в Хабаровск, задерживая своё убытие под разными бла­гопристойными предло­гами. Он ещё сохранял надежду, что си­туация изменится, а в смутное время нужно быть в столице, а не ис­правлять должность наме­стника Дальнего Востока. Частыми гостями в великокняжеском двор-
   це были офи­церы из полков, где он состоял шефом.
   Своей отдельной жизнью жил Зимний дворец. Ещё совсем не­давно придворная жизнь слагалась из одних обрядностей, всё дела­лось ис­ключительно для соблюдения приличия и традици­онных обы­чаев. С непости­жимой лёгкостью сменялись самые разнородные про­явления жизни, непосредственные переходы от печали к веселью, от горя к ра­дости.
   В один и тот же день утром могла быть панихида или погребе­ние, но уже вече­ром - пышный бал. Те же самые лица, которые утром яв­лялись сосредоточен­ными, нахмуренными, вечером расцве­тали, дыша беззаботным удовольствием.
   Придворная жизнь напоми­нала сцену, на кото­рой посто­янно разыг­рывается очередное представ­ление. День за днём многочисленные придворные чины проводили в су­толоке и бе­готне, ежеминутно погля­дывая на часы, чтобы не опо­здать куда сле­дует, чтобы в своё время и в своём месте поклониться, показаться...
   Теперь же Александра Фёдоровна уединилась в Зимнем дворце, который стал похож на готовящуюся к осаде крепость. Число карау­лов и патрулей было увеличено, зато многие при­дворные фактически оста­лись не у дел. Попасть в Зимний дво­рец можно было только по при­глашению, а их направляли ис­ключительно по личному указанию Императрицы.
   Александра Фёдоровна ежедневно принимала канцлера графа Иг­натьева и Великого Князя Сергея Алек­сандровича. Частыми гостями были министр внутренних дел граф Воронцов-Дашков и военный ми­нистр ге­нерал Пузыревский. Несмотря на частые не­домогания, Импе­ратрица ежедневно с раннего утра и до позд­ней ночи занималась госу­дарственными делами, пытаясь вник­нуть в каждую проблему. Ей при­ходилось учиться на ходу, зна­ко­миться с новыми людьми. Ежедневные занятия по русскому языку дополнились оз­накомлением с финансовой системой и устройством вооружённых сил, представлениями вновь назна­ченных губернато­ров, полковых командиров и дивизионных на­чальников.
   Присущая Александре Фёдоровне необыкновенная застенчи­вость и испытываемое ею смущение при об­щении с незнако­мыми людьми от­ходили на второй план, уступая место дело­вому общению. Кипучая энергия Императрицы нашла своё примене­ние не в общении с петер­бургским обществом и не в любезно­стях с го­родскими дамами, а в жи­вом деле. Принимая посетите­лей у себя в кабинете, она подходила к окну и пово­ра­чивалась к нему спиной, глядя на собеседника. Свет то­гда падал на пред­ставлявшегося, а лицо Императ­рицы оказывалось в тени. Эта молодая красивая женщина опасалась, что посторонние мо­гут за­метить на её щеке шрам, оставшийся после того первоапрель­ского взрыва...
   Императрица Mapия Фёдоровна, пробыв в Poccии многие годы на положении Цесаревны, в совершенстве усвоила приёмы непринуждён­ного, но одновременно царственного ласково-лю­безного обращения. Зная весь светский и чиновный Петербург, обладая чарующей привет­ливостью, Гневная умела сказать каж­дому ласко­вое слово, чем и поль­зовалась, привлекая к себе все­общие симпатии. Александра Фёдоровна же принципи­ально считала нужным придержаться строгого придвор­ного этикета. Её чувство собственного достоинства и самолюбие не позво­ляли опускаться до притворных любезностей, но по совету графа Иг­натьева Императ­рица тщательно готовилась к каждой встрече, делая необходимые записи, что при её замечательной памяти давало хоро­шие результаты.
   Зная о том, что "дворцовые партии" пользуются широкой под­держ­кой среди многих высших должностных лиц, Императ­рица про­сила графа Воронцова-Дашкова регулярно предостав­лять ей сведения о ца­рящих в обществе настроениях, невзирая на чины и звания. Депар­та­мент полиции раскинул щу­пальца своей агентуры не только в рево­люцион­ной среде, но и в гу­берн­ских учреждениях, универ­ситетах, и даже в придворных кругах. Получив приказ не жалеть денег, и специ­ально огово­ренные суммы, жандармы показали, на что способны. Ре­зуль­таты не за­медлили ска­заться, появились первые "жертвы".
   Когда ми­нистр внут­рен­них дел доложил Императрице, что коман­дую­щий вой­сками Ки­ев­ского военного округа Драго­ми­ров за обедом что-то ляпнул по поводу "баб­ского прав­ления", на сле­дующий день генерал был от­правлен в отставку и его пост занял граф Алексей Пав­-
   лович Игнатьев.
   Великую Княгиню Марию Павловну, которая, по сообщению по­лиции, не уставала сочинять едкие тирады в её адрес, молодая Им­пе­ратрица пригласила на завтрак, устроенный 23-го апреля по случаю своих име­нин. Супруга Владимира Алек­сандровича бук­вально перед этим вы­ска­за­лась в тесном кругу, что "гессен­ской мухе" нужно тща­тельно изу­чать историю Российского го­судар­ства, чтобы не повторить печальную судьбу пра­ви­тель­ницы Анны Лео­польдовны, которая поте­ряла не только престол, но и свободу, закончив свои дни в ссылке. Во время зав­трака, в при­сутствии почти всей Императорской Фамилии, несколь­ких ми­нистров и высших придворных чинов, Им­ператрица, глядя прямо на Великую Княгиню, как бы ненаро­ком заме­тила, что в России были разные прави­тели... Была не­счастная Анна Лео­поль­довна... Но был ещё и Иоанн Грозный, который сажал бояр на кол... И был Пётр Ве­ликий, который собственноручно рубил го­ловы ос­лушни­кам... Мария Павловна после этих слов густо покраснела и до конца завтрака не проронила ни слова. Вернув­шись к себе во дворец, она уст­роила истерику, называя своих придворных предателями и про­даж­ными иу­дами, которые поль­стились на тридцать гес­сенских сребрени­ков...
   Также Императрице доложили, что частым гостем Аничкова дворца стал Великий Князь Николай Михайлович, который при­был на похо­роны Императора, а теперь никак не мог уехать в Тифлис, где он командовал Мингрельским гренадерским пол­ком. В связи с этим Александра Фёдоровна пожаловала Вели­кому Князю генеральский чин, но при этом весьма настоятельно рекомендовала убыть в полк. Делать было нечего, и Августей­ший командир полка покинул столицу.
   А канцлер Игнатьев тем временем готовился нанести реши­тельный удар по еврейскому засилью. Представляя, какое ярост­ное сопротив­ление встретят предлагаемые им меры как со сто­роны самих евреев, так и стороны либеральной обществен­ности, канцлер решил провести предварительное наступление и подго­товить общественное мнение.
   В 1876 году в типографии Министерства внутренних дел была напе­-
   чатана одна замечательная книжка, именовавшаяся "О не­обходимости
   и возможности еврейской Реформы в России". Книжка была напеча­тана микроскопическим тиражом всего в 25 экземпляров. За­писка коммерческого совет­ника МВД князя Голицына мини­стру внутрен­них дел предназнача­лась для Императора Алексан­дра II и высших са­новников Российской Империи и долгие годы держалась в секрете.
   В апреле 1895 года эта книжка была издана многотысячными тира­жами за счёт анонимных заказчиков и сразу же стала чрез­вычайно популярной. Чиновники и студенты, учителя и ин­же­неры перечиты­вали хлё­сткие фразы, обличающие рос­сийских евреев. А в армии в каждой роте и эскадроне офицеры читали эту книжку солдатам, по­путно отвечая на многочисленные во­просы, что и почему происходит в России.
   Князь Голицын не боялся быть неправильно понятым и вы­сказы­вался очень откровенно и нетолерантно: "Еврейство - это не фарма­цев­тический яд. Еврейский яд правильнее приравнять к физиологи­че­скому грибку, к пара­зиту, который, попав в здоро­вый орга­низм, не­пременно пло­дится до беско­нечности и с непо­мерною бы­стротою, и чем организм свежее и восприимчивее, тем быстрее множатся бес­численные грибки".
   Уже тогда, в 1876 году, автор ясно и чётко представлял, что "...оевреивание России означает то, что евреи будут, безус­ловно, хо­зяйничать в государстве. Самые вы­сокие и влиятель­ные места будут занимать евреи. Из евреев будет состоять большая часть и самая интелли­гентная часть чиновничества. Вся торговля, кредит, банки, про­мышленные предприятия всех видов, все же­лезные дороги, боль­шин­ство всех недвижимостей и ценностей постепенно и так сказать втихомолку и неза­метно перейдут в их руки".
   Реально оценивая существующую угрозу, князь Голицын считал,
   что "Еврейская Реформа не менее серь­ёзная, настоя­тельная и труд­ная часть, чем пережитая... Крестьянская Ре­форма. Это самая глав­ная реформа, неминуемо стоящая на очереди".
   Предлагаемые рецепты излечения были очевидны и со­звучны тем, которые предлагал в своё время граф Игнатьев.
   "Надо сделать евреев до такой степени безвредными, чтобы они не наносили ущерб государству и обще­ству, ущерб, кото­рый в на­стоящее время без сомнения превышает ту сумму, ко­торую они еже­годно выплачи­вают".
   "Не только невозможно расселять евреев, но следует поло­жи­тельно вогнать их обратно внутрь За­пад­ного края со всех концов России, из Сибири, Петербурга, Москвы, Архангельска, из всех горо­дов и сёл, - по край­ней мере тот излишек, который дан ими в России за последнее время, вследствие свободного пе­реме­щения в неё, вме­сте с массою ремесленников (в силу закона 1865 года), разных еврей­ских "пролета­риев", для кото­рых Пе­тербург и Москва разом стали каким-то неожиданно найден­ным Новым Иерусали­мом".
   "Самое надёжное, полное разрешение еврейского вопроса в России - это, конечно же, полное изгнание ев­реев из страны, полное удале­ние их из христианского общества".
   На заседании Комитета министров 10-го мая канцлер лично зачитал выдержку из записки князя Голицына: "Разумеется, придётся при этом потревожить личный состав разных бан­ков, компаний, контор, про­мышлен­ных заведений, перебрать все толкучки, Подьяческие, Сен­ные, Ильинки, железнодорожные службы и т. п., придётся про­гнать сотни и тысячи (евреев) с рынков и площадей. Вопли евреев будут пронзи­тельные, гвалт необыкновенный по всей Европе, но если пра­вительство поже­лает, то оно может и исполнить".
   После этого он сообщил министрам, что регент Российской Импе­рии Государыня Александра Фёдоровна утвердила новые "Временные пра­вила о ев­реях", которые повелела ввести в дей­ствие с 1-го июня 1895 года. Этот решительный шаг был вос­при­нят министрами неодно­значно, ибо правила, означенные как вре­менные, в корне изменяют действующие законы, поэтому они в обязательном порядке должны были бы пройти через Госу­дарст­венный Совет.
   Канцлер, который был чуть ли не един­ственным автором доку­мента, при поддержке Великого Князя Сергея Александровича убедил Императрицу пренебречь фор­мально­стями и ввести правила в дейст­вия в особом порядке, "в виде временной меры и до общего пере­смотра в установ­ленном по­рядке законов о евреях".
   Согласно новых пра­вил из черты оседлости исклю­чалась Таври­че­ская гу­берния. Связано это было с тем, что в Крыму были располо­жены имения Императорской Фамилии.
   Ев­реям было запрещено проживать в губерн­ских городах, даже в пределах черты оседлости. Губерна­торы должны были собственными постановлениями определить насе­лённые пункты в пределах своих губер­ний, в ко­торых должны были компактно проживать евреи.
   Было запрещено проживание евреев в сельской местности, приоб­ретение и аренда там недвижимых имуществ. Те евреи, которые на момент принятия правил уже проживали в сельской местности, должны были в течение двух месяцев покинуть ме­сто жительство и продать имущество. Существующие купчие и за­кладные на имя ев­реев, a равно и засвидетельствованные на имя евреев арендные дого­вора на недви­жимые имущества, на­ходя­щиеся вне черты городов и местечек, и дове­ренности на управ­ление и распоряжение имущест­вами, признавались недей­ст­вующими с 1-го июня. Евреи, не поки­нув­шие сельскую мест­ность, под­лежали принудительному выселению силами поли­ции, а их имущества - секвестру. За так называемую "по­димен­ную" аренду, т. е. аренду на чужое имя, вводился штраф на сумму 100 рублей с конфи­скацией арен­дованного имущества. Таким обра­зом, евреи лишались возможности владеть земель­ными участ­ками, жильём, лавками, шин­-
   ками и ремесленными мастерскими в сельской местности
   Ежели же в губернии найдутся евреи, желающие заниматься сель­ским хозяйством, то гу­бернатор мог по­зво­лить евреям вновь водво­ряться на помещичьи, но не на крестьянские и прилегаю­щие к ним земли, а также арендовать их только для личной экс­плуатации на усло­виях, предотвращающих переуступку этих зе­мель в аренду крестьянам. При этом не допускался наем евреями рабо­чей силы (бат­раков) не из числа ев­реев.
   Евреям запрещалось приобретать какую-либо землю вне пре­делов черты оседлости, а те земельные уча­стки, кото­рые уже на­ходились в собственности, подлежали отчуждению в двухме­сяч­ный срок. После истече­ния ука­занного срока все еврейские земли вне пределов черты оседлости, и находящиеся на них не­движи­мые имущества подлежали секвестру.
   Отныне евреям запрещалось поступать в высшие учебные за­веде­ния, а для средних учебных заведений в пределах черты оседлости сохранялась норма - не более 10% евреев от общего количества обу­чающихся. Все евреи, обу­чающиеся в высших учебных заведениях, подлежали незамедлительному исключе­нию из оных.
   Евреи не могли состоять на государственной службе, не могли зани­маться фи­нансовой дея­тельностью, юридической практикой и юве­лир­ным ремеслом.
   Евреям отныне запретили производить спиртные напитки и торго­вать ими, что наносило непоправимый удар по еврейскому засилью в торговле.
   Граф Игнатьев уравнял всех евреев. Привиле­гированные ев­реи (купцы, лица с высшим об­разо­ванием, врачи и фармацевты, цеховые ре­месленники и отставные нижние чины), которые до сей поры могли жить даже в столицах, теряли все свои льготы. Всем им давалось два месяца, чтобы вернуться для проживания в пределы черты оседлости.
   Но самое главное, что несли новые "Временные правила", это оп­ределение, кого следует считать евреем в Российской Импе­рии. Впер­вые стал применяться не принцип веры, а принцип крови. Если до того речь шла о лицах иудейского вероисповеда­ния, то теперь речь шла о лицах, в чьих жилах течёт еврейская кровь. Та­ким образом, все евреи, перешедшие в православие или лютеранство, все эти хитромудрые выкресты, воз­вращались в первозданное состояние. А потому до 1-го августа 1895 года они должны были вернуться за черту оседлости. Крещение пере­стало быть той хитрой лазейкой, при помощи которой евреи могли об­ходить за­преты.
   Вводились ограничения и для тех, кто вступал в брак с ев­реем или еврейкой. Заключившие такой брак обязаны были прожи­вать в преде­лах черты оседлости, а дети от смешанных браков считались ев­реями со всеми вытекающими последст­виями. Те­перь дети от смешан­ных браков не могли наследовать имущество, которое находилось за пре­делами черты оседлости.
   Ежели в смешанный брак вступал представитель дворянского со­словия, то дети от такого брака дворя­нами уже не яв­ля­лись.
   Особо было сказано о дворянах еврейского происхождения. Граф Игнатьев посчитал, что не следует по­зволять евреям про­никать в дво­рянские общества. Губернские дворянские собрания следовало огра­дить так же, как земства и городские думы, уча­стие в деятельности ко­торых было евреям запрещено ещё с 1890 года. Поэтому правила за­прещали включение дворян-евреев в губернские родословные книги, а дети даже по­том­ственных дво­рян еврейского происхождения дворя­нами отныне не считались.
   Неизвестно, с чьей именно лёгкой руки новые игнатьевские правила окрестили "Александринскими зако­нами", но русская либеральная ин­теллигенция моментально подхватила это назва­ние, зайдясь в пара­ксизме ненависти к Императрице, которая посмела войти в противоре­чие с общественным мнением пере­довой про­свещённой Европы, где евреи занимают важное место.
   Сильнее всего "Александринские законы" ударили по бога­тым ев­реям. Можно себе представить, что те­перь чув­ствовали те, кто дол­гими десятилетиями выбивался в люди, шёл вверх, покупая фабрики, земли и золотые при­иски, добывая чины и ти­тулы, когда они узнали, что всё кончено. В своём стремлении к лучшему евреи не останавлива­ясь ни перед чем. Отрекались от иудейской веры, давали огром­ные взятки, создавали банкирские дома, ворочали миллионами, станови­лись баро­нами и пили чай с министрами...
   И вот теперь оказывается, что всё это было напрасно. Владеть зем­лёй вне преде­лов черты оседлости евреям запрещено, а это значит, что нельзя иметь в соб­ственности не только сель­скохо­зяй­ственные уго­дья, но и леса, и земли, на которых распо­ло­жены шахты, рудники и при­иски. Зани­маться финан­совой дея­тельно­стью тоже запре­щено, а это значит, что теперь иудеи и выкресты не могут не только быть вла­дель­цами бан­ковских уч­реждений, но они не могут вообще быть ак­цио­нерами банков, не могут ра­ботать в банке даже кассиром... Они больше не могут нажи­ваться на ростовщичестве... Заниматься юриди­че­ской дея­тель­ностью евреи теперь тоже не мо­гут, так что про­щай ад­вока­тура... Состоять на госу­дарственной службе тоже запре­щено... Даже ювелир­ным делом запрещено зани­маться...
   И жить теперь иудеям и выкрестам можно только в пределах черты оседлости. И придётся покидать Пе­тер­бург и Москву. Хотя в Киеве и Варшаве тоже неплохо, но проклятые "Алексан­д­ринские за­коны" за­пре­щают жить в губернских городах. Тав­ри­ческая губерния исключена из черты оседло­сти, и потому уе­хать в Ялту не получится. Так что в тече­ние двух месяцев нужно всё про­дать здесь, и успеть переселиться туда... Куда? А в ка­кое-то Богом забы­тое еврейское местечко. Грязное и воню­чее. Берди­чев, Литин или Коро­стень... Где нет не только те­атра или Анг­лийского клуба, но где нет даже электри­чества.
   Граф Игнатьев при подготовке новых правил о евреях поста­рался предусмотреть всё, чтобы нанести та­кой удар, который уничтожит ев­рейское засилье во всех областях экономики.
   Нужно ли говорить, что банковское дело в Российской Им­перии в 1895 году прак­ти­чески полностью было в руках евреев?
   Санкт-Петербургский учётный и ссудный банк и Варшав­ский ком­мерческий банк - это барон Леопольд Кроненберг. Мо­сковский Между­народный торговый банк, Ор­лов­ский ком­мерче­ский банк, Мос­ковский земель­ный банк, Петербургско-Москов­ский ком­мерческий банк и Рус­ский Торгово-промышленный - это Лазарь По­ляков (и пусть ни­кого не введёт в заблуждение его фамилия и предполагаемое отцов­ство бале­рины Анны Павло­вой). Дон­ской Земельный банк, Азовско-Донской и Петербург­ско-Азовский банки - это Яков Поля­ков. Варшав­ский учётный банк - это Мечислав Эп­штейн. Санкт-Петербургский Междуна­родный коммерческий банк - это Лазарь Бродский. А ещё был филантроп Ипполит Вавель­берг - вла­делец банкирских домов "Вавель­берг Г." в Варшаве и Петер­бурге. Леон Гольдштанд - владелец бан­кирского дома в Варшаве. Иван Блиох - владе­лец банкирского дома в Вар­шаве (а ещё учредитель и председатель правлений акцио­нерных об­ществ Киево-Брестской, Ли­бавской, Лодзинской железных
   дорог).
   Но такое положение было не только в банковской сфере. Куда не коснись, везде уви­дишь, что евреи вла­деют заводами, при­исками, па­роходами, землями.
   Барон Гораций Осипович Гинцбург - это Ленские золотые прииски, это банкир­ский дом "И. Е. Гинцбург", это паи Берёзов­ского золотопро­мышленного дела и Ми­асского золото­промыш­ленного дела, это акции Киев­ского частного коммерческого банка, Одес­ского Учёт­ного банка, это Товарищество Могилян­ского свекло-са­харного завода, вла­девшего са­харным заводом и сельскохозяйственными угодьями в Подольской гу­бернии.
   Борис Абрамович Каменка - председатель правлений: Обще­ства Соединённых це­ментных заводов, Рус­ского общества вы­возной тор­говли, член правлений: Обще­ства Ток­макской желез­ной дороги, Обще­ства кос­теобжигательных заводов, страхо­вого Об­щества "Россия", Русского общества "Сименс-Шуккерт", Та­ганрог­ского металлургиче­ского обще­ства, Общества цементных заводов "Цепь".
   Торговля русским хлебом, русским лесом, русским льном - всё это уже полностью или частично перешло в руки евреев.
   Еврейские лавки и аптеки, еврейские дантисты и портные, еврей­ские журналисты и адвокаты, еврейские ростовщики и ре­месленники, еврей­ские булочные и кабаки.
   "Александринские законы" положили конец еврейскому за­силью. После 1-го июня 1895 года всесильный до того барон Гораций Гинц­бург, обсуждавший с министрами государствен­ные вопросы, желан­ный гость в некоторых великокняжеских дворцах, в Российской Импе­рии стал никем, и звать его никак. Ему бы за два месяца успеть про­дать своё имущество в Петер­бурге, да избавиться от акций Ленских золотых приисков. А еще нужно земельку продать в Подольской гу­бернии, план­тации са­харной свеклы... И акции банковские... И найти себе новое ме­сто жительство... В Бердичеве? Вопрос, сумеет ли он найти так бы­стро покупателя. Ведь не только барон Гинцбург продаёт свое имуще­ство, но и Бродский, Поляков, Эпштейн. И все они очень хо­тят, чтобы их имущество выкупила казна. Хоть за ка­кую сумму. А то ведь секве­стируют...
   То бедственное положение, в которое вогнал евреев граф Иг­натьев, не могло не взволновать русскую обще­ственность, кото­рая, решила
   лишний раз доказать, что либераль­ные ценности главнее, чем судьба русского народа и всей России. Ведь по давно сложившейся традиции русская интеллигенция отлича­лась тем, что героически хаяла свою Родину и свой народ, желая угодить "просвещённой Европе".
   Граф Лев Николаевич Толстой первым откликнулся и за одну ночь написал пам­флет "Запишите меня в жиды". Памфлет этот был опубли­кован в нескольких воскресных газе­тах 14-го мая 1895 года. И хотя по­ли­ция изъяла большую часть тиража, мно­гие га­зеты были рас­куп­лены. Сочинение опального графа стало хо­дить в списках по ру­кам. А потом по­пало и в ряд европейских газет... Европа отозвалась мгновенно.
   Английско-еврейский банкир Натаниэл Ротшильд тут же высту­пил в палате лордов с пламенной речью на тему "Россия - Им­перия зла!" В течение полутора часов лорд Ротшильд гово­рил, что хотя рус­ские цари сбрили бо­роды и выучили англий­ский язык, Россия была и будет азиат­ской страной. При этом Россия опасно усили­лась и расширила свои границы, куда только смогла. Ротшильд не погну­шался привести и ци­тату из сочи­не­ний госпо­дина Эн­гельса: "ко­гда чита­ешь русские га­зеты, можно поду­мать, что вся Россия увлечена царской завое­ва­тельной поли­тикой; повсюду - сплошной шовинизм и пансла­визм, призывы к осво­божде­нию христиан от ту­рецкого ига, а славян - от не­мецко-мадь­ярского".
   Французский же барон Альфонс де Ротшильд, глава париж­ского банка "Rothschild Freres", также высту­пил в прессе и зая­вил о прекра­щении всяких финансовых отношений с Рос­сией, "стра­ной дикарей, ко­торая воз­вращается в мрачный шестнадца­тый век".
   В самой же России многие высокопоставленные царедворцы были обеспокоены тем, что притеснения евреев отрицательно отразятся на развитии государства, которое таким образом од­новременно лиша­-
   ется боль­шого числа образо­ванных людей, в том числе врачей, фарма­цевтов, юри­стов, да и просто ремеслен­ников. Хотя, если не лукавить, больше всего этих царедворцев волновал вопрос получения денег от еврейских дельцов, что давно уже вошло в при­вычку. Чего уж греха таить, даже неко­торые члены Император­ской Фамилии частенько обращались к еврейским банкирам, чтобы получить нужную сумму.
  

* * *

   Возмущённый происходящим бывший министр финансов Витте даже обратился к графу Игнать­еву, пытаясь убедить того, что Россию ждут тяжёлые времена, если сейчас же, немедленно, не остановить эти безум­ные притеснения ев­рейского населения.
   Канцлер очень внимательно его выслушал и ответил:
   - Сер­гей Юльевич! Россия много веков обходилась без ев­реев. Ду­маю, что она и впредь сможет разви­ваться и не зависеть от евреев. Россия бо­гата талантами, и врачей мы выучим, даже за счет казны. Но я не буду терпеть в центре Империи лю­дишек, которые смотрят на Рос­сию исключи­тельно как на кор­мушку, при этом в любой момент готовы убить своего монарха. Я всего лишь вос­станавливаю историче­скую спра­ведли­вость, выселяя евреев в те местности, где они прожи­вали на момент присоеди­нения этих земель к Империи. Ежели кому то так не по душе жить в России, тот волен выехать за её пределы... Ни­кого удер­живать мы не будем...
   Сергей Юльевич был чрезвычайно удивлён, когда через два дня после этого разговора с канцлером к нему на квар­тиру при­был лично помощник начальника Санкт-Петербургского гу­бернского жандарм­ского управления и сооб­щил, что до 1-го ав­густа 1895 года его суп­руга Ма­тильда Исааковна Витте, урож­денная Нурок, должна покинуть сто­лицу и вы­ехать в пределы черты оседлости.
   Сергей Юльевич пытался обращаться за помощью к Импе­рат­рице Марии Фёдоровне, но ни­чего не помогло. Семья Витте вы­ехала в Одессу, откуда вскоре эмигри­ровала во Францию, чтобы больше ни­когда не вернуться в эту не­благодарную Рос­сию.
  

* * *

   Лето 1895 года стало беспокойным для множества еврейских се­мейств, которые спешно покидали наси­женные места и пере­бирались к
   новому месту жительства. По-разному сложились их судьбы, у кого-то бо­лее удачно, у кого-то менее.
   Семья художника Исаака Иосифовича Пастернака была вы­слана из Москвы и вернулась в Одессу. В 1899 году, когда Одес­ское градона­чальство было исключено из черты оседлости, се­мье Пастернаков пришлось перебраться в Тирасполь. Вместе с семьей переезжал и мальчик Боря Пастернак. Он окончил в Ти­располе мужскую гимназию, после чего работал тапёром в мест­ном кинематографе. В 1910 году Борис Пастернак был призван в военно-рабочие части и проходил службу на строительстве Ца­рицынского орудийного завода. Дальше его следы затерялись.
   Семья купца 1-й гильдии Хацкеля Бениаминовича Мандель­штама была выселена из Варшавы в Скерне­вицы. В 1900 году семья Ман­дельштамов эмигрировала в Германию. Выехал и юный Иосиф Ман­дельштам. В 1908 году он поступил в Гейдель­бергский университет. Пытался писать стихи на немецком, но затем увлёкся кокаином и за­бросил сочинительство.
   Вдова действительного статского советника Мария Алексан­дровна Ульянова, урожденная Бланк, вместе с детьми, Дмит­рием, Анной и Ма­рией, была выселена из Петербурга и обосно­валась в Жмеринке. Родо­вое имение Кокуш­кино, издавна при­надлежав­шее семейству Бланк, пришлось продать за бесценок, ибо выкре­стам запрещалось иметь соб­ственность вне черты оседлости.
  
   Великий Князь Михаил Александрович.
  
   Великий Князь Георгий Александрович.
   Скобелева Зинаида Дмитриевна, графиня Богарне, герцогиня Лейхтенберг­ская.
  
   Пистолькорс Ольга Валериановна.
  
   Великая Княгиня Мария Павловна.
  
   Янышев Иоанн Леонтьевич, протоиерей. С 1883 г. заведующий придворным духовен­ством, протопресвитер соборов: Большого в Зимнем дворце и москов­ского Бла-говещенского. Духовник Императорской се­мьи.
   Барон Мейендорф Александр Егорович, полковник. Флигель-адъютант. Коман­дир Собст­венного Его Императорского Величества Конвоя (1893).
   Револьвер Webley N 2 British Bull Dog образца 1878 года (11,43 миллиметра).
   Гирш Густав Иванович, тайный советник. Лейб-хи­рург Двора Его Импера-тор­ского Вели­чества (1874).
  
   Вельяминов Николай Александрович, коллежский советник. Почётный лейб-хи­рург Двора Его Импе­ратор­ского Ве­личества (1894). Врач Императорской Главной Квар­тиры.
  
   Круглевский Николай Александрович, коллежский советник. Почётный лейб-хи­рург Двора Его Импе­ратор­ского Ве­личества (1881). Эстраординарный про­фессор Им­пера­торской Военно-медицинской академии (1891).
   Манзей Константин Николаевич, генерал от кавалерии. С 1889 г. командир Гвардей­ского корпуса.
   Ренненкампф Константин Карлович, действительный тайный советник. С 1889 г. управляющий Собственной Его Императорского Величества Канцеля­рией.
   Великий Князь Михаил Александрович. Это прозвище произошло от англий­ского "flop" - шлёпаться.
  
   Дурново Иван Николаевич, действительный тайный советник, статс-секре­тарь. Сена­тор. Министр внутренних дел (1889).
  
   Петров Николай Иванович, генерал-лейтенант. С 1893 г. директор Департа­мента по-лиции.
  
   Шебеко Николай Игнатьевич, генерал-лейтенант. С 1887 г. товарищ мини­стра внут­рен­них дел, заведующий полицией и командир Отдельного корпуса жандармов. Сена­тор.
   "Правительственный В?стникъ". 15 марта 1881, N 58, стр. 1.
  
   Муравьёв Николай Валерианович, тайный советник. С 1894 г. министр юсти­ции и генерал-прокурор.
   Фон Валь Виктор Вильгельмович, генерал-лейтенант. С 1893 г. градоначаль­ник Санкт-Петербурга.
  
   Князь Оболенский Николай Николаевич, генерал-лейтенант. Начальник 1-й Гвардей­ской пе­хотной дивизии (1889).
  
   Шипов Николай Николаевич, генерал-лейтенант. С 1894 г. начальник 1-й Гвардей­ской кавалерийской дивизии.
  
   Ребиндер Александр Алексеевич, генерал от инфантерии. С 1888 г. помощ­ник Главно­коман­дующего войсками Гвардии и Петербург­ского военного ок­руга.
   Пузыревский Александр Казимирович, генерал-лейтенант. С 1890 г. началь­ник штаба Варшавского военного округа.
  
   Рихтер Оттон Борисович, генерал от инфантерии, генерал-адъютант. Коман­дую­щий Императорской Главной квартирой (1881).
  
   Ванновский Пётр Семёнович, генерал от инфантерии, генерал-адъютант. С 1882 г. военный министр.
   Младшая камер-юнгфера Занетти Магдалина (Мадлен) Францевна.
  
   Камер-медхен Туттельбер Мария (Луиза) Густавовна.
   Граф Шувалов Павел Андреевич, генерал-адъютант, генерал от инфантерии. С 1894 г. коман­дующий войсками Варшав­ского военного округа и Варшав­ский гене­рал-гу­берна­тор.
   Духовской Сергей Михайлович, генерал-лейтенант. С 1893 г. командующий вой­сками Приамурского военного округа и Приамурский ге­нерал-губер­натор.
  
   Костанда Апостол Спиридонович, генерал от артиллерии, генерал-адъютант. Коман­дующий войскам Москов­ского военного ок­руга (1888).
   Лента Императорского Ордена Святого Апостола Андрея Первозванного.
   Лента Ордена Святой Великомученицы Екатерины.
  
   Князь Романовский Евгений Максимилианович, 5-й герцог Лейхтенберг­ский, князь Эйхштедский де Богарне, генерал-лейтенант. Член Импе­ратор­ского Дома.
  
   Принц Ольденбургский Александр Петрович (Александр Фридрих Констан­тин), гене­рал-лейтенант, генерал-адъютант (1880). Член Императорского Дома.
   Князь Лобанов-Ростовский Алексей Борисович, действительный тайный советник. Министр иностранных дел Российской Империи (1895).
   20 января 1808 года Высочайше повелено: "За отличное мужество, храб­рость и неустрашимость в сражениях с французами 1806 и 1807 годов в по­честь полка, со­стоящие в нём шапки оставить в том виде, в каком он сошёл с поля сражения".
  
   "Ружья в руку" - приём, установленный только для Конвоя при отдании воинской чести в конном строю.
  
   Т.е. ростом в холке не менее 2 аршин 6 вершков (168,4 см).
   Император Николай II состоял шефом Лейб-Гвардии Гусарского, Преображен­ского, Семёновского, Измайловского и Егерского полка. Первые (шефские) эскадрон и роты в этих полках именовались "Его Величества".
   Прозвище Лейб-Гвардии Кирасир­ского Его Величества полка, имевшего жёлтый приборный цвет сукна.
   Алышевский Владимир Ясонович, действительный статский советник. Лейб-медик Двора Его Император­ского Вели­чества. Директор и главный врач Алек­сандровской женской больницы и Мариинской больницы для бедных.
   Палладий, митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский (1892), первенст­вую­щий член Святейшего Правительствующего Синода.
  
   Половцев Александр Александрович, действительный тайный советник. Сенатор (1872). Государственный секретарь и член Комитета финансов (1883). Член Госу­дар­ственного Со­вета (1892). Почёт­ный член Импе­ратор­ской Ака­демии наук (1884).
   Бунге Николай Христианович, действительный тайный советник. С 1881 г. член Государственного Совета. С 1887 г. Председатель Комитета Мини­ст­ров.
   Граф Игнатьев Николай Павлович, генерал-адъютант, генерал от инфан­те­рии. Член Государственного Совета (1877). Министр государ­ственных иму­ществ (1881). Ми­нистр внутренних дел (1881-1882).
   Плеве Вячеслав Константинович, тайный советник. С 1885 г. това­рищ мини­стра внут­ренних дел, с 1894 г. Госу­дарственный секретарь и главноуправляю­щий коди­фи­кацион­ной частью при Государст­венном Совете.
  
   Новицкий Василий Дементьевич, генерал-майор. С 1874 г. начальник Тамбов­ского губернского жандармского управления. С 1878 г. на­чальник Киев­ского губернского жан­дарм­ского управления.
   Князь Долгоруков Владимир Андреевич, генерал-адъютант, гене­рал от кавале­рии. Генерал-провиантмей­стер, член Военного Совета. Мос­ковский ге­нерал-губернатор (1865-1891).
  
   Поляков Лазарь Соломонович, глава московской еврейской общины. Предсе­датель правления Московского Международ­ного торго­вого банка, Ор­ловского коммерче­ского банка, Московского земельного банка, Коммер­че­ского страхового общества, учреди­тель Азовско-Донского и Рус­ского Торгово-промышлен­ного банков.
  
   Граф Делянов Иван Давыдович, действительный тайный советник. Камергер Двора Его Императорского Величе­ства, статс-секретарь. Член Государствен­ного Со­вета (1874). Министр народного просве­щения (1882).
  
   Победоносцев Константин Петрович, действительный тайный советник. Сенатор. Член Государственного Со­вета (1872). Почёт­ный член Импе­ратор­ской Академии наук (1880). Член Комитета министров, обер-прокурор Свя­тей­шего Правительст­вующего Синода (1880).
   Перетц Егор Абрамович, действительный тайный советник. Статс-секретарь (1872). Государственный секре­тарь (1878-1882). С 1883 г. член Госу­дарствен­ного Со­вета.
  
   Шнейдер Екатерина Адольфовна, учительница русского языка, обучавшая Императ­рицу.
   Чекмарёв Андрей Иванович, генерал-майор. Командир Лейб-Гвардии 1-го Стрелко­вого Его Величества батальона (1893).
  
   Мешетич Николай Фёдорович, генерал-майор. Командир Лейб-Гвар­дии 2-го Стрел­кового батальона (1891).
  
   Батальонный праздник Лейб-Гвардии 1-го Стрелкового Его Величества ба­тальона и Лейб-Гвардии 2-го Стрелкового батальона - 17 ап­реля (день памяти Святых Зо­симы и Савватия Соловецких).
   Записка графа Н. П. Игнатьева от 12-го марта 1881 г.
   Витте Сергей Юльевич, тайный советник. Начальник Департамента железно­дорож­ных дел (1889). Министр путей сообщения (1892), министр финансов (1892).
  
   Лента Императорского Ордена Святого Благоверного Князя Александра Невского.
   "Правительственный В?стникъ". 30 апреля 1881 г., N 93, стр. 1.
   Плеске Эдуард Дмитриевич, действительный статский советник. С 1892 г. дирек­тор Кредитной канцелярии Министерства финансов. С 1894 г. управ­ляющий Госу­дар-ствен­ным банком.
   Лейб-Гвардии Драгунский полк, 17-й пехотный Архангелогородский полк, 7-й драгун­ский Новороссийский полк, 1-й Западно-Сибирский линейный ба­тальон, 83-й пехотный Самурский полк, 47-й пехотный Украинский полк.
   Драгомиров Михаил Иванович, генерал от инфантерии, генерал-адъютант. Началь­ник Николаевской академии Генерального Штаба (1878). Командую­щий войсками Киев­ского военного округа (1889).
   Граф Игнатьев Алексей Павлович, генерал-лейтенант. Иркутский ге­нерал-губерна­тор и коман­дующий войсками Иркутского военного округа (1887). То­варищ министра внутрен­них дел (1889), Киевский, Подольский и Волын­ский генерал-губернатор (1889).
   Князь Голицын Николай Николаевич, действительный статский советник. С 1875 г. состоял в Собствен­ной Его Император­ского Величества канцелярии по делам Цар­ства Польского.
  
   Князь Голицын Н.Н. О необходимости и возможности еврейской реформы в Рос­сии. СПб., 1876, стр. 54.
  
   Князь Голицын Н.Н. О необходимости и возможности еврейской реформы в Рос­сии. СПб., 1876, стр. 175.
   Князь Голицын Н.Н. О необходимости и возможности еврейской реформы в Рос­сии. СПб., 1876, стр. 60.
  
   Князь Голицын Н.Н. О необходимости и возможности еврейской реформы в Рос­сии. СПб., 1876, стр. 122.
  
   Князь Голицын Н.Н. О необходимости и возможности еврейской реформы в Рос­сии. СПб., 1876, стр. 56.
  
   Князь Голицын Н.Н. О необходимости и возможности еврейской реформы в Рос­сии. СПб., 1876, стр. 148.
   Князь Голицын Н.Н. О необходимости и возможности еврейской реформы в Рос­сии. СПб., 1876, стр. 57.
   Барон Ротшильд Натаниэл, лорд (1885). Глава банка "NM Rothschild and Sons" (1879). Директор Банка Англии.
  
   Энгельс Ф. Внешняя политика русского царизма. "Die Neue Zeit" N 5, май 1890 г.
  
   Барон де Ротшильд Альфонс Джеймс, глава банка "Rothschild Freres". Прези­дент Центральной консистории Франции (1869). Член французской Академии изящных искусств (1885).
  
  
  
  
  
  
  
  
  

84

  
  

83

  
  
  
  
  
  
  
  
Оценка: 3.43*22  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"