Аннотация: Мне самому этот текст напоминает собой некую солянку из фильма "Мертвец", "Шестиструнный самурай", читанной мною фантастики и сказок, услышанных песен, увиденной рекламы и прочих образов, которые перемешались и слились в это нечто. Жанр - постапокалипсис, через N лет после очереднойго технического прорыва в духе "хотели как лучше, а получился Fallout". Название - дословный перевод слова "highway", так сказал гугл-переводчик, а он не может ошибаться. Какого-то смысла в этом наборе букв нет.
Рассыпанный бледно-голубой корвет несся по пустому хайвею, унося за собой пыль и запах пустыни, штурмующей асфальт. Рядом с водителем на переднем сидении уютно пригрелся на солнце короткий дробовик, да банка пива, датированная 15 годом. Пить его было чистым самоубийством, впрочем поездка через Небраску была тем же самым -- под этим котлом никогда не кончались дрова и черти, что днем прячутся в тенях под камнями, а по ночам готовят топливо для новых грешников. Да и сколько этих грешников можно насчитать на весь штат? Сотня? Две? Он не знал и не хотел ничего знать, его такой строгий, такой логичный ум давно дал трещину и теперь походил на иссушенное русло реки в засуху. Нет, ум ему больше не советчик. Но осталось что-то еще, что-то много большее, чем инстинкты и набор убеждений социума, более дохлого, чем опоссум на трассе. И это что-то сейчас и вело машину -- пальцы плотно, добела, сжаты на колесе баранки, чернильные волосы острыми сталактитами нависают над потным лбом, солнцезащитные очки и изможденное лицо, посаженное на худое тело, так не по погоде запакованное в темно-серый костюм в тонкую светлую полоску. Рубашка -- цвет иссушенной болотной грязи, ворот распахнут, над ним пляшет острый кадык. Если приблизиться к очкам совсем близко, так, что в отражении перестанешь замечать себя, можно увидеть, что над припухшими от бессонницы кругами и под надбровными дугами, окаймленными жидкими черными бровями, живут глаза -- цепкие, осмысленные. Такие бывают у людей, чье нутро превратилось в стрелу, выпущенную в цель. Автомобиль трясся по запыленной трассе еще несколько часов, а потом умер, оставив человека в одиночестве. Он взял все, что ему было нужно -- ружье и небольшой старый рюкзак, в который он кинул пиво. На голову он накинул шляпу соломенного цвета с завязками у подбородка, расслабил еще одну пуговицу рубашки и тихо пошел вперед. У него уже давно не было дороги назад -- он был уверен, что она рушится сейчас за его спиной, оставляя лишь провал пустоты, такой же черный и холодный, как космос, но без маяков звезд. Теперь он смотрел по сторонам. И его встречали остовы человеческих машин, остовы человеческих тел, выбеленные кости разных рас и полов, теперь, наконец, осуществившие давнюю мечту о равенстве. Он не считал ни времени, ни расстояния. Все время и пространство сейчас сжалось в одну точку, имевшую границы его тела, пока еще живого и способного к движению. И он шел, теряя с каждым выдохом, с каждой каплей пота частичку своей жизни. На черном, припорошенном песком асфальте, он обнаружил коровий череп. "Хороший знак. - подумалось ему. - А может быть и нет." Ему очень захотелось сесть рядом и отдохнуть. Просто посмотреть на белесые кости и пустые глазницы и немного подремать, вспоминая все хорошее, и все плохое, тоже теперь ставшее не таким уж и плохим. Но он продолжал идти, все его мысли, желания, потребности, существовали будто бы на поверхности его сознания, тогда как сам он был где-то чуть глубже и со странной отстраненностью наблюдал за своим путешествием. Он не остановился и у заправки, хотя двери кофе приветливо висели на верхней петле, распахнутые настежь. Он помедлил лишь у дорожного знака, предсказывающего опасный участок, для того, что бы снять с него скелет в тлелых лохмотьях. Веревка поддалась легко и бедняга ссыпался ему под ноги. Череп откатился в сторону, раскрыв челюсть в пустом крике. Путник не знал, что положено делать в таких случаях, копать могилу в пустыне -- копать могилу себе, а положить пятаки на глаза уже не получится. Но он почему-то не мог так просто оставить эту частичку бывшего человека, он чем-то напоминал ему его самого. Усмешка раскрошила сухие, как окрестные земли, губы, он поднял череп, положил его на край дороги так, что бы глазницы смотрели в живописную сторону, а потом водрузил на череп свои очки и шляпу. - Отдохни, ты был на солнце достаточно, - череп смотрел ему на ботинки сквозь толщу черных очков. Он постоял так еще какое-то время, словно ожидая слов благодарности или продолжения диалога. Солнце палило нещадно, сухое горло саднило, во рту иссыхала последняя липкая жижа. - Ты как я, - сказал череп. - Ты мертвец, братец. Человек ничего не ответил своему собеседнику -- он зашагал дальше по дороге.
"Наверное когда последнее живое существо на земле перестанет двигаться, остановится и сама Земля, - её некому будет вращать". Эта спорная мысль тоже не затронула его сумеречного сознания. Он шел вперед, под яростным присмотром солнца, шел по асфальту и приходил к выводу, что его брат-череп был прав - он мертвец. Просто он не осмеливался признаваться себе в этом. А теперь это становилось так очевидно, что придало ему странного спокойствия.
Он шел и ему чудилось, что он ступает по смоле -- зыбкой, тягучей. Ему казалось, что еще чуть чуть, и палимая солнцем корка треснет, и он уйдет вниз, как под лед. При мыслях о льде, ему стало совсем невыносимо, и он поспешил к широкой полосе тени, у края дороги. Здесь было так же душно и жарко, но тем не менее, он смог перевести дух, спрятавшись от светила. Он не сразу обратил внимание, что именно отбрасывает тень. На краю дороги сидел огромный, в полтора человеческих роста, гриф. Он склонил лысую голову на бок, с любопытством рассматривая человека. "Странно, не думал, что еще остались птицы. Может быть дальше, на запад, у побережья, но здесь..." - А то, что здесь остались люди, тебя, конечно, не удивляет? - поинтересовался гриф. Он говорил четко, с приятным баритоном, иногда пропуская хриплые клокочащие звуки. - Кто ты? - Ах, мой друг, это очень философский вопрос... - вздохнула птица. - Но я могу ответить на другой вопрос: "Чего я хочу". Гриф выдержал паузу, позволяя человеку задать его самостоятельно. - И чего же? - Жить! Конечно же жить. - Воскликнул гриф, захлопав крыльями, будто пытаясь взлететь. - Но жизнь, как мы знаем, состоит из разных, не побоюсь тавтологии, жизненных процессов. И сейчас таковым для меня является прием пищи. Надеюсь мы друг друга понимаем? - Более чем. - устало отозвался человек. - Но боюсь я не очень то гожусь на роль закуски. Видишь ли, я уже мертвец. - Не правда ли чудесно, что мой вид является падальщиком? - оптимистично подхватил гриф. Человек сделал несколько осторожных шагов назад. - Постой, постой. - Гриф взмахнул темными крыльями. - Мы цивилизованные существа. А что такое цивилизация?
Он замолчал, но видя, что ответа не последует, выкрикнул сам:
- Традиции! Конечно же традиции! А у многих плотоядных существ с интеллектом есть традиции загадывать загадки. Ответишь на любую из трех -- я не трону тебя. Нет -- извини, круг жизни должен вращаться. Грив в нетерпении начал покачиваться с одной лапы на другую, в предвкушении то ли обеда, то ли интеллектуального сражения, которые так редко случаются в этих проклятых землях. Человек хотел сплюнуть, но его рот пересох. Он сбросил рюкзак себе под ноги, сел на землю, оставшись в тени птицы и вяло махнул рукой - "начинай". Гриф быстро закивал головой, замер, как будто к чему-то прислушиваясь, и выдал первую загадку: - Кто ходит утром на четырех ногах, днем на двух, а вечером на трех? - Пфф.. Человек. - Ты дурак. - без обядняков заявил гриф. - Никто так не ходит, никто! Человек был слишком изможден, что бы спорить. В конце концов, у него есть еще две загадки в запасе. - Загадка вторая... - с выражением потянул падальщик. - что появилось раньше: курица или яйцо? Путник задумался. - Никто не знает.. Но, допустим, яйцо. - Неверно! - птица радостно захлопала крыльями, поднимая пыльные вихри. - Яйцо, как олицетворение идеи, и курица, как олицетворение материи не могут существовать одно без другого. Они одновременны! А это значит...
- Давай третью, - мрачно отрезал человек. - Что ж... Охотно. - Если бы птицы могли загадочно улыбаться, гриф бы так и сделал. - Итак, загадка третья. Что у меня в кармане?
Человек улыбнулся. Он любил эту загадку. Но вряд ли грифу подойдет ответ, который он знал. - Ничего, - проговорил человек, - У тебя нет ничего в кармане. У тебя и кармана то нет. - Неправильно, неправильно! - Довольный гриф исполнил какой-то неуклюжий танец. - У меня есть карман. Только он внутри.
В доказательство он вытошнил на проезжую часть какую-то полупереваренную массу. - А ответ, мой друг, это "тот, кто не умеет отгадывать загадки". Увы... - Подожди. - замахал руками человек. - Мы же цивилизованные существа, позволь и мне загадать загадку. Гриф задумался. Нетерпеливо щелкнул клювом, но все же согласился. - Тогда слушай, мудрая птица... - Он притянул к себе рюкзак, засунул внутрь руку. - Что у меня в рюкзаке? На птичьей морде с трудом, но читалось разочарование. - Это моя загадка! - Твоя загадка была про карман! Отвечай же. Гриф опять щелкнул клювом. Еще раз. Похоже, он решил, что быть цивилизованным существом в подобных условиях крайне невыгодно. - Ну так что же? Сдаешься? Гриф пригнул голову и ничего не ответил. Его когти впились в печеную землю, хищник медленно расправил крылья... Грянул выстрел. Человек держал в руках дымящуюся разгадку, щурясь от внезапно открывшегося солнца, а испуганный гриф завис над ним в десяти футах, не решаясь атаковать.
- Улетай! - для внушительности он передернул затвор. Ему не хотелось убивать птицу, жизнь в последнее время стало редким явлением, поэтому он сделал первый выстрел в воздух. Гриф крякнул, и мощными движениями стал набирать высоту. Человек проводил его взглядом до тех пор, пока птица не скрылась из его поля зрения. Подождав еще какое-то время, он решил, что можно продолжить свой путь. Он подхватил полегчавший рюкзак, и закинул его за спину. Он не решился убрать дробовик - гриф все еще мог наблюдать за ним с солнечной стороны. Эти твари отлично видят на несколько миль вперед. А то, что они обычно летают стаями и вовсе было поводом к тому, что бы почаще поднимать голову и крепче держать оружие. Хотя человек все же хотел надеяться на то, что его собеседник был всего-лишь галлюцинацией. Он шел, погруженный в обрывочные размышления, а мимо проплывал все тот же унылый пейзаж, слишком пустой и яркий. Когда черная точка на горизонте перестала сливаться и стала напоминать что-то определенное, он ускорил шаг. Уже издали он смог рассмотреть груды искореженного металла, подернутые маревом раскаленных потоков воздуха. В памяти легко всплывали картины того, в какой спешке и суете люди покидали объект. Шум, ругань, звон стекла. Выстрелы где-то за углом. Цивилизация -- очень хрупкая вещь. Человек поднял голову, но небо было девственно чисто. Он подошел ближе к свалке металлолома. Покореженные остовы автомобилей были слеплены, разорваны, опалены и покрыты копотью. Кое-где можно было увидеть с виду целые машины, покрытые пылью, с выгоревшим на солнце салоном, с истлевшими плотью хозяевами.
Ему повезло. Он нашел скутер. А в одной из машин нашлась канистра с бензином. И ему повезло втройне -- скутер заурчал и завелся. Он ехал по трассе, зная, что объект, скрывавший в себе страшный нарыв, уже недалеко. Всего лишь нужно следить за дорогой. И иногда поглядывать в небо, на всякий случай. Миновав череду предупреждающих табличек и сваленные проволочные ворота, вскоре он увидел свою цель. Нарыв был там, под мощным колпаком бетонного здания. И отравлял собой землю на многие мили вокруг. Он миновал пустой пропускной пункт. Оставил скутер и скинул пиджак. Он смотал его в плотный рулон, что бы можно было примять колючую проволоку на заборе. С трудом, получив несколько чувствительных порезов на плече и ногах, он все же преодолел препятствие. Дальше было проще, он вошел в здание, в его пыльные коридоры со специфическим запахом. И сразу почувствовал себе как-то странно. Хотя он не придал этому значения - здесь не было так жарко, и уже одно это радовало. Он начал искать. Он знал это здание как свои пять пальцев, но вот уже третий раз оказывался в том же самом коридоре, с которого начал. Он петлял, пытался свериться с картой, делать пометки на стенах, но удерживать свое внимание становилось все тяжелее -- он все время хотел закрыть глаза, ноги будто бы налились чугуном и передвигать их было сущей мукой. Он помогал себе руками, отталкиваясь от стены к стене. Когда все силы покинули его, он сполз на пол, откинул голову к холодному бетону и застонал от бессилия. - Чего орешь? - тут же раздался недовольный голос. Он открыл глаза. Неподалеку от него была дверь. Огромная, металлическая дверь со знаками, означающими смерть. Ее то он и искал.
А рядом с ней, на старом рассохшемся стуле сидел не менее старый и не менее рассохшийся старичок. Пыльная борода лопатой, морщинистое лицо, глаза-пуговки, скрюченная фигура, тощие лапки. Старик напоминал паука. А может быть и не напоминал - чего только не встречалось за последние годы. На шее у него весело забавное ожерелье из пластиковых цифр. Может он был одними из тех свихнувшихся ученых, которые все еще водились в старых зданиях, наполненных неработающей аппаратурой, книгами и крысами. Путник ничего не ответил, он встал, поправил рюкзак, и направился к двери. - Закрыто, не видишь? - ворчливо отозвался дед. - Вижу. Мне нужно ее открыть. - Нужно ему. Много всяких тут ходило и всем что-то нужно. - Он замолчал и вдруг закричал, глядя в никуда. - И никто не спросит, что мне нужно! Он отскочил от старика. Рефлексом было достать дробовик, но он помедлил. Дед не выглядел опасным. - Ты знаешь как открыть дверь? - Знаю, сынок, знаю. - Старик смаковал каждое слово. - И даже могу открыть ее. Но не за просто так. - Чего ты хочешь? Дед лукаво улыбнулся и прошамкал: - Выпить бы чего. Рука быстро нашла теплую жесть пивной банки. - Смотри, - он достал пиво, - есть у меня кое-что. Забористая вещь. Давай так, ты мне дверь, а я тебе пиво. - Не-ет, - капризно задребезжал старческий голос, - сперва выпивка, потом дверь. - У меня в руках пиво, - медленно проговорил человек, - которое станет твоим, когда ты откроешь мне дверь. - А почем мне знать, что это пиво. Слаб я стал глазами. А вот открой пивко то, запах я завсегда учую. Чуть вздувшаяся банка щелкнула, и пиво потоком хлынуло на старика. Человек пытался прикрыть его, не дать утечь, но справиться с застарелым процессом брожения ему было не под силу. А старик блаженно улыбался, обмахивался облитой бородой, и не реагировал больше ни на что. Но путнику уже было плевать на все вокруг -- дверь, немного подражая пивной банке, с шипением приоткрылась, приглашая самоубийцу войти. И он принял приглашение. Человек вошел внутрь. За этой дверью, пульсируя, скрывался сердечник нарыва. Он был обессилен. Поэтому он просто сделал то, за чем проделал такой далекий путь. Он достал из рюкзака дробовик и одним выстрелом раскрошил сердечник, который ярко вспыхнул и задохнулся в жирном дыме. Нарыв был вскрыт. Одной болезненней язвой стало меньше, а оставшиеся тоже когда-нибудь будут вскрыты. Потому что по земле, несмотря ни на что, все еще ходили ее дети. И они смогут исправить то, что натворили. Ни через день, ни через два, ни через год, но земля вздохнет с облегчением и начнет выздоравливать. Ему хотелось на это надеяться. А здесь все было закончено. И он, наконец, сможет отдохнуть. Человек лег на пол, подложил пустой рюкзак под голову. И закрыл глаза.
Камера наблюдения смотрела своим запыленным глазом на то, как неустановленное лицо появилось в запрещенном секторе и остановилось у двери возле кодового замка. Через минуту и тридцать семь секунд данное лицо нанесло жидкость на поверхность кодового замка, в результате чего в нем возникло короткое замыкание. Черед 6 секунд данное лицо пропало из поля зрения камеры.
А еще через пятнадцать секунд камера, наконец, смогла прикрыть свое, уставшее за столькие годы, око.