Иван Иванович очень любил пить чай у окна. Тихий был человек Иван Иванович. Ни с кем не ссорился, никого не задирал, даже в очереди пропускал порой вперёд беспокойную пожилую даму, лишь бы не было кому неудобства. Иван Иванович очень мир и покой ценил. Нравилось ему смотреть, как медленно и, словно вязкая, помадка изгибается, облизываясь, дворовый кот на козырьке. Сидел Иваныч у окна, держал пухлой морщинистой рукой горячий влажный стакан в подстаканнике, дул на свой чай и смотрел на кота, а кот не смотрел в ответ - облизывался себе спокойно на солнышке. Очень Ивану Иванычу это нравилось.
Где-то над крышей Ивана Ивановича высоко в небе летели самолёты. За высоким забором, пыхтя и рыча, словно старые обрюзгшие псы, ползли жестяные коробки танков. Рыхлили землю и разбивали гусеницами асфальт. Выходя утром в булочную, Иван Иваныч останавливался на дороге и долго разглядывал блестящие лужицы в узорных бороздах на земле, оставленных танками. Иногда в них падал круглобокий дубовый лист, прилипал к влажному густому чернозёму и лежал так, темнел и гнил прямо под ботинком Иваныча.
"В жизни должен быть порядок" - думал Иван Иваныч и пил свой чай у окна. Окно прорубилось в мире ровно так, чтобы открывать Иванычу куст проржавевшего шиповника во дворе, кусочек неба, тёплого кирпичного забора и больше ничего. Всё в этом окне радовало Ивана Ивановича: маленькие птички, копошащиеся в кустах, осторожно вырывая ягоды с колючих веток, кот Васька с его ежедневными процедурами на козырьке, белый фартук, пролетающий вниз мимо Иванова окна, сорванный ветром с чьей-то бельевой верёвки наверху, где кончается мир Ивана Ивановича и начинается мир "их, непоседливых и беспокойных".
Иногда на закате, когда маленький неровный квадратик неба краснел и взбухал от тучек, оконное стекло дрожало и издавало странный, тонкий и невнятный свист. Скрывшийся в тени забор шипел что-то вроде "хрш-хрш-хрш", а на козырёк под окном сыпалась серая земля. Потом всё стихало. Иван Иваныч снимал очки, откладывал в сторону завёрнутую в старую газету книжку и опускался на мягкую подушку, прикрывая рукой глаза.
Но, вот, однажды, проснулся Иван Иваныч утром от странного кислого запаха, забившего ноздри, словно тополиный пух. Иваныч закряхтел, заворочался и заставил свои веки открыться. Но вместо жёлтого выцветшего потолка в мелкий симпатичный цветочек, он увидел огромные фиолетовые разводы, совершенно неясную, ему, Иванычу, бурлящую субстанцию, зависшую в воздухе. По углам что-то нервно перешептывалось, бегало, суетилось. В висках же самого Ивана Ивановича кровь настойчиво выстукивала незнакомый, почти музыкальный, ритм.
- Ух - огорчился Иваныч и подошёл к окну. Сквозь блестящее летнее стекло смотрели прямо в глаза ему чужие огромные оранжевые глазища.
- Не порядок - заворчал Иван Иваныч - совсем не порядок.
- Ни дня покоя - поддержал его кто-то другой в голове, очень сочувствующим мягким голосом.
Тут дедушка совсем разволновался. Вцепился рукой в ночную свою рубаху - сердце прихватило. Закружился по комнате, шаркая старенькими домашними тапочками. Заохал.
Вокруг ног его расползались маленькие змейки теней - совсем живые и разумные.
Иван Иваныч ещё не понимал и не ощущал в себе нового волшебного знания, что подарило ему это утро. Единственное, что волновало в эту минуту Иваныча - это исчезнувший маленький мирок в его окошке, растворившийся в разноцветном небе кот Васька, рухнувший в самый космос куст шиповника, вместе с верещащими птичками.
В то время, как обеспокоенный дедушка искал очки, тёр глаза, стучал ладонями по щекам и поглядывал с надеждой в окошко, Невозможно Большой Мир внутри и снаружи Ивана Ивановича лопался, словно склизкий рыбий пузырь, сдавленный Васькиными зубами. Менялось небо, менялся забор, менялись миллионы и миллиарды людей, взбудораженные залитым в их горло Космосом.
Иваныч закашлялся и захрипел. Глаза его судорожно шарили по стенам в поисках заветной дверки, ведущей обратно, в мирный уют неведения. Не нужно было дедушке тайн Вселенной, не нужно было вечности в сердце и пульсирующей красоты нового и неизведанного Мира.
- Где Васька?! - кричал он, потея и отплёвываясь, - Васька гдееееее?!
Суета всё суета. Ненужные волнения. Глупая и бессмысленная человеческая возня.
- В жизни должен быть порядок! - взмолился Иван Иванович, падая на колени и отвергая все возможные космические порядки.
Через распахнувшееся само собою окошко в комнату вползали нежные струящиеся Лучи. Обнимали напуганного дедушку за плечи, гладили по щекам, щекотали седые растрёпанные брови.
- Неужели ничего нельзя поделать? - с грустью спросил Иван Иванович у сверлящих пространство его квартирки оранжевых глазищ и, не дожидаясь ответа, сошёл с ума.
Тогда он заполз в угол, стянул с кровати колючий коричневый плед, зарылся в него носом и успокоился. Радужные Лучи покружились немного вокруг люстры, повздыхали по Ивану Ивановичу и тонкими струйками дыма вытянулись все в окно на улицу, смущённо прикрыв за собой створки.
Стало тихо. Лишь тикали на тумбочке круглые зелёные часы и жужжал, запутавшийся в занавеске, большой блестящий жук.
За окном вспыхивало алыми огнями новое небо. Словно бисер, рассыпались по нему новые разноцветные звёзды. Иван Иваныч сидел на полу и сосредоточенно жевал нижнюю губу. Внутри его черепа сидел никому непонятный кто-то, и пил горячий чай у летнего окошка. От уха до уха носился маленький мохнатый кот, похожий на дворового Ваську, больно царапался изнутри головы, шипел. А где-то глубже, в самом сердце сидело Знание, вечно готовое и выжидающее. Маленькое тёплое и нежное, как свежая сдобная булочка. Знание, упавшее с неба. Знание, порождённое незнанием. Знание всех на свете Иванов Ивановичей. Сидело оно и жмурилось, словно маленький котёнок. И когда оголтелый Васька проносился по всем существующим органам Ивана Ивановича, он замирал на секунду, вглядывался в темноту и недовольно морщил нос.