Аннотация: Три мужских и три женских персонажа-протагониста: опыт универсального подхода
Три и три архетипа персонажей в мировой культуре
Несомненно, что одним из самых отвратительных проявлений патриархального подхода в мировой художественной культуре является дефицит активно действующих персонажей-женщин. Этот дефицит, существовавший до начала советской эпохи, разбавлялся лишь отдельными "яркими" примерами женщин низкой морали и сомнительных устоев, действовавших в центре и на полях сюжетных линий как добытчицы различных благ для себя или своего потомства. Яркие типажи Нового времени и буржуазного культа наживы, эти "героини", от леди Макбет и леди Винтер до Скарлетт О'Хара, неизбежно приковывали к себе внимание аудитории. Вместе с тем, считалось и считается, что ролевая модель мужского персонажа в этот же период развивалась и развивается семимильными шагами, порождая в качестве протагониста некоего всеобъемлющего "героя с тысячью лиц", для которого женщина с её чувствами и делами служит только необходимым фоном или стимулом новых свершений. Однако, несмотря на столь, казалось бы, бурное развитие "мужского" типажа, многие писатели XIX и XX столетий задавались уже вопросом, почему любой популярный и востребованный у публики сюжет, пройдя через избитые тропы, непременно заканчивается либо свадьбой, либо смертью главного героя? Сюжеты же, выпадающие за эти рамки по сознательному желанию авторов, не приковывают столь же глубокого внимания и даже вызывают некоторое горестное недоумение -- "а чем дело кончилось-то"?
Очевидным образом проявляя заинтересованность в этой проблеме, я предпринял небольшое самостоятельное исследование, отнюдь не претендующее на полноту анализа, и пришёл к выводу о необходимости новой классификации роли персонажей в типичном развитии сюжета. Отталкиваясь от хорошо известных в европейской культуре архетипов, я не буду касаться всяких заумных проблем, вроде взаимоотношений Эроса и Танатоса, фрейдизма и т.д. Вместо этого я воспользуюсь одной из самых архаичных и традиционных образных систем, чтобы представить роли отдельных персонажей эпического или драматического произведения. Замечу, что эта классификация касается только главных героев -- протагонистов, активные действия и переживания которых несут смысловую нагрузку произведения. Было бы несправедливым распространять этот анализ на всех персонажей до единого. Должен также добавить, что правильное использование этого аналитического метода подразумевает, что контекст произведения или само произведение содержит некоторую систему разделяемых обществом ценностей, в рамках которой тот или иной персонаж может проявить свои качества и быть оценен. Поскольку произведения, не содержащие общественных ценностей или не опирающиеся на них в той или иной форме, я полагаю невозможными, границы применимости этого метода по-прежнему достаточно широки.
Три архетипа мужских персонажей
В любом произведении, содержащем выраженную сюжетную линию и действие, будь то эпос или драма, персонаж-мужчина может занимать одну из трёх позиций; руководствуясь традицией, я назвал эти позиции "Отец", "Сын" и "Дух". Разумеется, в этом нет ничего религиозного; скорее уж, религия, с её склонностью заимствовать то, что наилучшим образом воздействует на сознание культурного (в широком смысле слова) человека, переняла в культуре эту классификацию и представила её в рафинированном виде. Замечу, впрочем, что сама эта концепция далеко выходит за пределы христианской и вообще западной культуры, будучи в различных видах представлена во всех известных нам обществах Земли.
Итак, с классификационной точки зрения, главные признаки этих архетипов таковы:
--
Отец -- благая воля;
--
Сын -- беззаветная жертва;
--
Дух -- свободное действие.
Рассмотрим вначале персонажа-Отца, во всех его воплощениях. Это герой старшего поколения, его дело и задача -- своей волей способствовать установлению и торжеству правды (не только в смысле истины, но и в смысле тех разделяемых обществом норм, о которых я писал в предисловии). Отец -- это политик, законодатель, правитель, учитель или наставник, в некоторых случаях -- могущественный помощник других протагонистов. Типичные примеры персонажа-Отца в эпической литературе -- это старый правитель (Ростеван из "Витязя в тигровой шкуре", Заль из легенд о Рустаме), направляющий молодых героев к свершениям. Другой вариант персонажа-Отца -- это наставник героя (Мерлин, Вишвамитра), дающий ему необходимые знания и силы для борьбы с врагом. В силу тяготения приключенческих произведений к описаниям похождений Сына и Девы, о чём будет сказано ниже, персонаж-Отец занимает обычно второстепенную или служебную функцию в общей структуре повествования, но развитие литературы, а с ней и искусств иного рода, принесло немало произведений, где Отец является центром. Так, в общем случае, именно Отец является типичной ролью для "классического" частного детектива, будь то Холмс, Ниро Вульф или отец Браун. Ведь классический детектив не только устанавливает правду и помогает торжеству закона (основная функция Отца), но и возвращает честное имя, сводит вместе влюблённых, ликвидирует возникшие в прошлом недоразумения и путаницу, приводящую к страданию, иначе говоря -- устанавливает различными способами мировой закон. Другая характерная роль Отца в модерновых произведениях -- мудрый командир, защищающий своих подчинённых и своё дело всем опытом и багажом знаний. (Командиры, к сожалению, обычно делятся на смелых и мудрых). Вообще, роль защитника -- одна из самых частных и увлекательных ролей Отца; зачастую её легко сплести с необходимостью вовремя уступить место будущим поколениям. Поэтому в традиции таких персонажей, если они не главные герои, часто принято убивать; если же они доживают до сюжетной кульминации, то выступают с поздравлениями.
Персонаж-Сын -- в известном смысле, противоположность Отцу и. вместе с тем, залог исполнения его воли и поддержания его правды в актуальном состоянии. Сын -- всегда верный, причём верный сын чего-то большего, чем только биологические родители: это может быть сын страны, партии, планеты или, по крайней мере, таких родителей, которые по своему статусу выходят за рамки частноправовых отношений (например, царевич или полубог). Задачей же Сына является та или иная цепочка героических деяний, направленных на защиту и преумножение тех ценностей, которым он наследует. Так, традиционный царевич с помощью череды подвигов должен был добыть себе новое царство и, как правило, девицу (после чего, разумеется, переходил в статус Отца), либо героически пасть в борьбе с необоримым роком. Рок же становился основой жизни и основным противником полубогов, выполнявших волю своих небесных предков, но в итоге обычно либо встречавших смертную судьбу, либо навсегда отторгаемых от мира людей. В Средние века герой-Сын был сыном той или иной религии, ведущим борьбу за торжество её идей над "неверными" и их ложными путями, и вместе с тем -- обладал аристократическим происхождением, защищая, таким образом, унаследованное от Отца право стать впоследствии Отцом или хотя бы быть его достойным. Становление национальных государств, с их борьбой за независимость, породило череду героев-Сыновей нового типа, обычно отдававших жизнь за великое дело нации (или свободы) под ударами врагов. Во всех этих случаях, однако же, главное в существовании Сына оставалось и остаётся неизменным. Персонаж-Сын, защищающий дело Отца (или Матери, что тоже случается весьма часто), должен пережить невероятные, трудно вообразимые страдания на пути к цели, чтобы в итоге либо умереть под ударами рока, либо победить и перейти в статус Отца, утвердив свою власть в мире и право на эту власть. Эта совокупность страданий за внешний интерес и может считаться в данном случае беззаветной жертвой, приносимой Сыном во имя дела предков и потомков. (Сама жизнь Сына, таким образом, всегда рассматривается как некий преходящий исторический момент).
Нечего и говорить, что подобная жизнь персонажа-Сына в целом намного более богата мотивированными и немотивированными приключениями, чем жизнь Отца (и притом требует от персонажа куда меньшей креативности, чем существование в качестве Духа, о чём сказано будет ниже). Поэтому именно Сын оказался наиболее востребованным и плодовитым архетипом в мировой культуре, посвящённой деятельному и активному участию в жизненных процессах мироздания. По урожайности этот архетип превосходит на порядки все другие культурные архетипы, и одно только перечисление знаменитых Сыновей заняло бы сотни страниц. Здесь можно всё же назвать из древних имён Геракла, Раму и сыновей Кунти, Абай-Гэсэра, упомянутого ранее Рустама, Иисуса (разумеется, евангелие -- не более, но и не менее, чем одно из основных культурообразующих произведений мирового искусства), Беовульфа, Роланда и многих других. Девятнадцатый и последующие века дали в плеяде Сыновей бурную прибавку. К этой категории относятся такие беззаветные герои, как пан Володыёвский, Ретт Батлер, Овод, Павка Корчагин, Телегин и Рощин из "Хождения по мукам" Толстого, а также самые разнообразные реальные и вымышленные первопроходцы, судоводители, геологи и т.д., включая, например, детей капитана Гранта.
Надо сказать, что, помимо беззаветной жертвы, вторым важным (хотя не обязательным, но всегда подразумеваемым) фактором в жизни персонажа-Сына являются его отношения с женским персонажем, находящимся в статусе Девы (об этом персонаже мы далее непременно поговорим). В качестве пассивного фактора Сын обязан сочетаться браком с Девой, чтобы законно перейти в статус Отца. Активно же Дева служит дополнительным мотивирующим фактором и медиатором различных операций, предпринимаемых Сыном, чем-то вроде дополнительного навигационного маяка, активно и пассивно корректирующим его курс. Так Тинатин направляет поиски Автандила, а похищение Ситы вынуждает Раму к действию; так польская красавица Лигия в "Камо грядеши" Сенкевича шаг за шагом ведёт своего развратного римского возлюбленного к чистым радостям христианства, служащим культурообразующей средой этого романа. Нарушение традиции служения и жертвы, отступление от выбранного курса чревато для Сына разлукой с Девой и потерей возможности должным образом завершить свою миссию, переродившись в Отца. Наоборот, следование курсу приближает исполнение судьбы не только для Сына, но и для Девы, которая переходит в состояние Жены и Матери в случае успешного завершения предприятия, на которое обречён Сын. Таким образом, персонаж-Сын обычно дерётся как минимум за двоих, плюс за все прошлые и будущие поколения. Потеря связи между Сыном и Девой является излюбленной формой неразрешимой трагедии, которую уже тысячелетиями смакуют разнообразные творцы; потребитель, однако, нечасто рад такому исходу. Вместо трагического исхода, преподнесённого ему в обёртке из "правды жизни", он всё равно будет подсознательно выбирать те произведения, где жертва Сына оказалась не напрасной, и возникшая новая семья будет жить долго и счастливо.
Последний из типажей персонажа-мужчины -- это Дух, и он, против ожидания, вовсе не обязан быть "святым" духом. Это бывает и чёрт, причём сплошь да рядом -- в самом буквальном смысле слова. В отличие от двух прошлых типажей, он самодостаточен и не столько опирается на описанную традицию общественных устоев, сколько ломает её и глумится над ней самыми неожиданными способами. Дух может быть как низким, так и самым возвышенным, но основная его функция не имеет отношения к морали; это -- свобода. Дух буквально "дышит где хочет", и, что немаловажно -- как хочет. В произведеиях авантюрного жанра, где Дух фигурирует чаще всего, он зачастую обретает черты плута, трикстера, но сплошь да рядом он оказывается и чем-то другим: воплощением свободы, борьбы с тиранией, вовремя сказанной правды и так далее. Опять-таки, последние столетия принесли нам некоторое количество произведений, где Дух привязан лишь к наживе, похоти или другим низменным потребностям, но и в этом случае симпатия к Духу может быть вызвана лишь тогда, когда его существование отвечает потребностям общества, имеющего дело с искусством. Именно в качестве Духа выступают как знаменитые творцы, учёные и т.д., так и знаменитые авантюристы. Инженер Гарин -- типичный Дух, как и Мефистофель, и Арсен Люпен, но и как капитан Гаттерас, всю жизнь стремившийся к полюсу. Древнее искусство редко ассоциировало Дух со смертными персонажами, и здесь мы в первую очередь можем судить об этом типаже по плутовским романам и даже сказкам, как, например, истории о Ходже Насреддине. Однако мотивы и поступки некоторых исторических деятелей, занимавшие умы, часто заставляли классифицировать их деяния как поступки Духа, а не Сына или Отца; поэтому исполненные вдохновенного восторга биографии таких деятелей, как Александр Македонский или Чингис-хан описывают этих персонажей как воплощения Духа, а не Отца или Сына. В современном искусстве Дух часто связывается с творчеством или наукой; таковы почти все герои популярных телешоу о гениях-одиночках.
Важная характеристика персонажа-Духа -- его целостность, доходящая до солипсизма. От любовных отношений он не ждёт слишком многого (хотя и готов мечтать о них или страдать от их отсутствия). Зачастую эта целостность доходит до ощущения бесполого, не вовлечённого в сексуальные отношения и роли персонажа; это ощущение справедливо, так как Духом в полной мере может быть и женский персонаж (то, что это не представлено было ранее в большом количестве произведений, связано как раз с патриархальностью мышления). Другая характерная черта персонажа-Духа -- непонятность либо его мотивации, либо, наоборот, способов и результатов его действия при, казалось бы, полностью очевидной мотивации к поступку. Эта непонятность зачастую оставляет у обывателя, неспособного или не желающего разбираться в мотивах подобных действий, ощущение некоей "дурковатости" персонажа или, как минимум, его отстранённости от реального мира. На самом же деле, всё упирается лишь в способность или неспособность "восприятия Духа", то есть, возможности поставить себя на его место. Здесь, разумеется, многое зависит и от талантливости автора. Типичный плутовской Дух -- "официальный идиот" Швейк -- уравновешивается в своей "странности" с появлением Отца, дающего ему духовную власть над кретинизмом окружающего мира (этот Отец, разумеется, вольноопределяющийся Марек).
Таковы в общих чертах три архетипа,в рамках которых существуют и самовыражаются мужчины-протагонисты. Разумеется, в рамках одного произведения возможны разные варианты и комбинации этих архетипов. Так, Отец и Сын обычно сосуществуют где-то рядом; из-за этого автору часто кажется, что убить Отца просто необходимо, чтобы его фигура не затмевала Сына на кульминационном этапе повествования. В "Потопе" Сенкевича, большого любителя показать духовные перерождения, пан Кмициц из довольно поганого нравом, хотя и симпатичного Духа постепенно превращается в верного Сына отчизны-Польши. Даже встречей с Девой он пренебрегает ради выполнения своей миссии, за что и получает награду в церкви и в постели. Конан Дойль описывает отношения Отца-Холмса и Сына-Ватсона (просто Ватсон -- не Сын Холмса, но тот не раз проявляет в его отношении свойства Отца). Между тем, Рекс Стаут, в известном смысле пародируя своего великого учителя, живописует картину отношений между Духом, ставшим Отцом -- Ниро Вульфом, и Сыном, не желающим чем-либо жертвовать и оттого всё время доказывающим, что он на самом деле Дух -- Арчи Гудвином. То и другое -- великолепные примеры работы архетипов в развлекательном жанре. На другом конце "серьёзности" произведений культуры -- Виктор Гюго. Все три протагониста (Лантенака можно считать протагонистом) "Девяносто третьего года" постоянно находятся в некоторой ролевой неопределённости, пока сцена спасения детей в замке не расставляет всё по своим местам: Лантенак -- Отец, пэр старой аристократической Франции, Симурдэн -- верный и страдающий Сын революции, а Говэн -- царящий над этим миром Дух любви, свободы и правды, вполне достойный предсмертных слов, сказанных Сен-Жюстом.
Наконец, архетип Духа и, в меньшей степени, Сына, может быть коллективным архетипом, черты которого проявляются то в одном, то в другом герое (архетип Отца всегда строго индивидуален, так как основан на личной воле и ответственности за её проявление). В "Острове сокровищ" Стивенсона коллективный Дух наживы и битвы за приз витает над обеими враждующими сторонами -- пиратами и искателями сокровищ; неудивительно поэтому, что у авторов разнообразных интерпретаций этого сюжета наибольшее сочувствие вызывают Джон Сильвер и доктор Ливси, регулярно проявляющие признаки, свойственные Отцу. (Реже это Грей и Джим Хокинс, иногда ведущие себя как подобает Сыну). Вообще, комбинирование архетипов и персонажей может быть довольно свободным, а при наличии действующих персонажей-женщин палитра художника, выбирающего набор архетипов для своего сюжета, начинает стремиться к бесконечности за счёт оттенков и переходов. Важно лишь то, что применительно к каждому конкретному моменту или ситуации персонаж проявляет признаки архетипического поведения, укладывающиеся в эту схему.
Три архетипа женских персонажей
Как отмечалось ранее, в силу господства патриархальных стереотипов европейское искусство, являющееся корнем и моделью всего современного мирового искусства, не породило особого количества активно действующих персонажей-женщин. Однако более древние источники, включая библию и мифы развитых народов, свидетельствуют о гораздо более широком распространении явления женщин-героинь, которые к тому же с трудом сводятся к излюбленному новейшими исследователями типажу "трёхликой богини" в той функции хранительницы жизненного цикла, в какой её принято представлять. Несомненно, что архетип женщины-героини связан в той или иной степени с продолжением рода так же, как архетип героя-мужчины связан с поддержанием и торжеством социальной традиции. Но до какой меры простирается эта связь, нам ещё надлежит выяснить, так как простое сведение функции женщины к деторождению (и надзору за смертью) мало что объясняет в героике как ранних, так и позднейших времён.
Основываясь на той же системе, что была представлена для персонажей-мужчин, я могу условно разделить женщин-протагонистов в эпических и драматических произведениях на три категории: Дух, Дева и Жена (Мать). Последняя из категорий двойственна по определению: Жена не может не быть до известной степени Матерью (даже если она бездетна, как супруга комиссара Мегрэ), а Мать -- Женой (иначе у её детей нет Отца, и часть её функций утрачивается). Вкратце эти архетипы можно разделить по функциям:
--
Дух -- свободное действие;
--
Дева -- благое ожидание;
--
Жена -- воспроизводство силы.
Прошу обратить внимание, что далее, говоря о Жене, я всегда также говорю и о Матери, даже если не считаю нужным упомянуть этот факт дополнительно. Именно материнская роль Жены, подчас невидимая, делает возможными такие ситуации, как общеизвестный момент из "Майора Вихря", когда Гришанчиков идёт ночью по тёмной улице, целясь из пистолета в эсесовского мерзавца фон Штирлица, и вдруг Штирлиц останавливается и говорит Гришанчикову по-русски: "Здравствуй, сын!". Без подвига Жены и Матери -- Саши Гаврилиной -- некому было бы добиться этой кульминационной сцены, где Отец и Сын встречаются накануне решающей битвы, некому было бы хотя бы на мгновение снять со Штирлица эту осточертевшую ему дурацкую эсесовскую фуражку.
Итак, начнём с рассмотрения женского архетипа Духа -- не потому, что он чаще встречается, а потому, что мало чем отличается от уже рассмотренного мужского архетипа соответствующего образца. Дух женщины точно так же выражает свободу. Подобным персонажам чаще приписывается творческая, мотивационная функция, но причина этого лишь в том, что женщина-Дух может организовать с мужчиной-Сыном связь, выдавая себя по ряду признаков за Деву, а с Отцом -- в качестве Жены. Кончается это обычно плохо, если только не оговорено было изначально как условие связи (отсюда, например, легенды о знаменитых куртизанках, любовницах политиков и гениев и так далее). Тем не менее, такая вовлечённость в отношения вовсе не является условием sine qua non для существования женщины-Духа. Чаще такие персонажи сохраняют независимость от половых связей, как и мужчины, предпочитая пользоваться только потребительской, внешней стороной отношений. Чаще всего такие персонажи. Как и в случае с мужчиной-Духом, ведут авантюрную или богемную жизнь, служа самовыражению своего духовного начала через ту или иную форму действий. Обычный конфликт подобных персонажей -- конфликт с реальностью, обитатели которой нипочём не желают примириться с избранной ролевой моделью Духа и пытаются использовать женщину то как Деву, то как Мать, то зачислить в антагонистки. Примеры такого подхода -- миледи Винтер, и кажущаяся её полной противоположностью мисс Марпл, маленький ангел гнева. Как ни странно, и такой классический персонаж, как Соня Мармеладова, также избирает существование в качестве Духа, чему Достоевский несказанно рад...
Дева -- столь же частая и традиционная гостья произведений мировой культуры, сколь и Сын; история поисков друг друга Сыном и Девой с последующим сакральным, во всех отношениях, браком, составляет суть большинства "любовных линий" в произведениях. К сожалению, в рамках патриархальной традиции Дева пассивна и составляет обычно страдательный залог, то есть damsel in distress, "девушку в дерьме" в буквальном переводе. Процесс извлечения Девы из некоторого дерьма, куда её засадили злобные антагонисты, с последующей притиркой характеров, терзаниями, разлуками и в, конце концов, свадьбой является столь обычной фабулой европейского романа, что я воздержусь от примеров. Модернизация жанра не дала особых преимуществ Деве в смысле действия. Зато она позволила варьировать сюжеты -- от состязания за одну Деву между несколькими Сыновьями (в отличие от состязания Сына с антагонистом, в конфликте двух и более Сыновей "лишние" участники благородно уступают счастливчику) до альянса Девы с Духом (принцесса Лея и Хан Соло, Арабелла и капитан Блад).
Между тем, как в литературе дохристианской поры, так и в неевропейских источниках Дева в поисках своего счастья или места в жизни -- весьма действенный субъект. Ради встречи с возлюбленным, безопасности семьи или защиты собственной чести Дева вполне готова на хитрость, путешествие, побег или убийство, в зависимости от обстоятельств. Даже оказавшись в стеснённом положении, она осыпает врага насмешками и активно выведывает его слабые места, о которых находит способ известить других героев -- так действуют в упоминавшихся уже эпосах и Сита, и Нестан-Дареджан, и жёны Гэсэра. Ситуация ещё сильнее осложняется для антагонистов, если Дева обучена колдовству, ниндзюцу, работе на радиоключе или ещё каким-нибудь мистическим премудростям; тут уже только держитесь, гады! Нечего и говорить, что современная эпоха принесла для этого типа персонажей значительный простор в выражении своей сущности. И тем не менее, Дева остаётся Девой; в отличие от Духа, её задача -- найти своего возлюбленного и стать супругой и матерью будущих поколений. Потеряв подобную возможность, Дева становится либо Духом мести и ярости, как Ирэн Форсайт или графиня де Монсоро, либо Духом безутешного страдания. Замечу, что и для Жены, потерявшей объект или субъект любви, превращение в подобный Дух неизбежно -- если только милосердный автор не умертвит страдалицу заранее.
И, наконец, архетип Жены очень мало прорабатывался в искусстве -- отчасти из-за фиксации на более динамичных приключениях Сына и Девы, отчасти же оттого, что в нормальных условиях жизнь Жены и Матери очень организована, так что напоминает со стороны, а иногда и изнутри, циклически повторяющуюся дурную бесконечность практически одинаковых событий. Взгляд этот, однако, представляется мне лишённым оснований, так как повседневная деятельность Жены заключена в том, чтобы способствовать эволюционным процессам, будь то рост детей, работа Отца или плодородие комнатных растений. Кроме того, она обязана также препятствовать инволюции во всех её видах, включая болезни, смерть, грязную посуду, потерю любви и нежных чувств, разбросанные носки Отца, одинокое жертвенное страдание Сына и пр. На первый взгляд, описать это состояние художественно невозможно, да и незачем; такой подход свидетельствует лишь о неумении и нежелании авторов браться за тему. Ведь и самые увлекательные военные приключения можно описать лишь с точки зрения рядового сапёра, копающего шанцы день и ночь под огнём невидимого врага. (Многие так и поступают, а потом удивляются, что их произведения оказываются востребованными только горсткой гурманов). Как и для любого эпоса или драмы, деяния Матери и Жены должны быть представлены в переломный, героический момент жизни, как средоточие высшего напряжения сил и нравственных качеств. Мы ещё плохо умеем делать это.
Разумеется, предложенная классификация не претендует на универсальность; это лишь один из возможных методологических подходов, позволяющих разложить и упростить схемы отношений между протагонистами и остальной сюжетной реальностью для любого произведения, будь то фольклорное повествование, роман, фильм или ролевая игра. Вместе с тем, широкая применимость этого подхода, в частности, исключающая возникновение дурацких претензий об "отсутствии подходящих ролевых моделей" для того или иного персонажа, позволяет мне надеяться на то, что предложенная классификационная схема окажется полезной как для аналитиков, так и для авторов на современном этапе.