Аннотация: Реплика на публикацию в "Нашем современнике" писем Ю.Кузнецова
С ПЕЧАТЬЮ "ВЕЛИЧИЯ"...
(Реплика)
Во втором номере "Нашего современника" за 2006 год опубликованы письма Юрия Кузнецова поэту Виктору Лапшину, живущему в г.Галиче. Видимо редакция "НС" решила, что каждое слово Ю.Кузнецова крайне ценно для современной литературы, и теперь можно и нужно печатать абсолютно всё, что им когда-то было написано и сказано. Понятно, что В.Лапшину захотелось таким вот способом повысить собственную значимость в глазах читателей, но вот зачем это нужно было "Нашему современнику" - не понятно.
Еще при жизни Кузнецова в русских литературных кругах почему-то очень многие совершенно искренне считали, что критиковать его никому не может быть дозволено. А уж теперь, после его смерти, - и подавно. Тем не менее они же, его защитники, с понимающей улыбкой воспринимали его собственные выпады - и в сторону классиков русской литературы, и в сторону современников. И ныне эти выпады, характеризующие в первую очередь самого автора, продолжают публиковаться. Открываем "Наш современник" и читаем.
04.06.1985. "Тютчев косноязычен. Свидетельство тому стихи: "Силенциум", где он нарушает ритм. Пигарев, который вел семинар по Тютчеву во время моего пребывания в Литинституте, находил, что такое нарушение ритма - загадочное своеобразие поэта. Какое к черту своеобразие! Косноязычие".
15.09.1987. "Книгу Глушковой я не читал и читать не намерен (речь идет о книге критики "Традиция - совесть поэзии". - В.Х.). Мне, однако, приводили по телефону ее пассажи. Да, пышет ненавистью и корчится на месте, ужаленная тарантулом злобы ко мне. Это вполне объяснимо по мелкости ее женской природы".
16.12.1988. "Немного насчет Котюкова. Я разорвал полгода назад всякие с ним отношения. Я его много раз предупреждал раньше, чтобы он не ныл и не злобствовал по любому поводу... Как только он входил ко мне в дверь, то первое слово начинал с нытья... К тому же он стал дельцом. Я не стерпел и выгнал его. Он стал меня называть негодяем, так мне передавали".
25.02.1995. "Небезызвестная тебе Баранова-Гонченко, которой ты сдуру посвятил стихи, стала рабочим секретарем в СП РФ. И теперь выступает на всяких сборищах. Очень глупа".
22.02.1999. "Не знаю, следишь ли ты за "Нашим современником", хотя бы в уездной библиотеке, но я в прошлом году три раза в нем печатался. В Љ4 - перевод "Слолва о Законе и Благодати" митрополита Иллариона (думаю, перевод превосходит подлинник)..."
30.03.2000. "Посылаю газету с моей поэмой. На прописные буквы не обращай внимания, кроме как в начале. Идиот Бондаренко своевольно ввел прописные буквы, и в двух местах вышла на Христа пародия..."
Сначала хотелось бы поподробнее рассмотреть первый кузнецовский выпад в этой переписке - по отношению к очень известному стихотворению Ф.И.Тютчева "Silentium!" ("Молчание!"), написанному автором в 1830 году, когда ему было 26 лет.
Молчи, скрывайся и таи
И чувства и мечты свои -
Пускай в душевной глубине
Встают и заходят оне
Безмолвно, как звезды в ночи, -
Любуйся ими - и молчи.
Как сердцу высказать себя?
Другому как понять тебя?
Поймет ли он, чем ты живешь?
Мысль изреченная есть ложь.
Взрывая, возмутишь ключи, -
Питайся ими - и молчи.
Лишь жить в себе самом умей -
Есть целый мир в душе твоей
Таинственно-волшебных дум;
Их оглушит наружный шум,
Дневные разгонят лучи, -
Внимай их пенью - и молчи!..
Как легко догадаться, "косноязычие" Тютчева наш критик усмотрел, точнее, услышал в непривычных для слуха ударениях в словах "заходЯт", "звездЫ" и "разгонЯт". Но, во-первых, при таких ударениях в этих словах никакого нарушения ритма стихотворения не происходит (сомневаюсь, что Кузнецов этого не понял). А во-вторых, надо сказать, что в XIX веке, особенно в первой половине, очень многие поэты довольно часто меняли привычное для нас ударение в словах (именно для сохранения ритма). Подобные вольности нередко можно встретить и у Пушкина, и у Лермонтова, и у других поэтов того времени. И уж косноязычием это никак нельзя называть.
Но самое главное заключается в другом - в том, что через три года, в 1833 году, Тютчев опубликовал в газете "Молва" новый вариант этого стихотворения - более органичный для восприятия современным поэтическим слухом:
Молчи, скрывайся и таи
И мысли и мечты свои!
Пускай в душевной глубине
Встают и кроются оне,
Как звезды мирные в ночи, -
Любуйся ими - и молчи.
Как сердцу высказать себя?
Другому как понять тебя?
Поймет ли он, чем ты живешь?
Мысль изреченная есть ложь.
Взрывая, возмутишь ключи, -
Питайся ими - и молчи.
Лишь жить в себе самом умей -
Есть целый мир в душе твоей
Таинственно-волшебных дум -
Их оглушит житейский шум,
Разгонят днЕвные лучи, -
Внимай их пенью - и молчи!..
Почему-то почти во всех посмертных книгах Тютчева стихотворение "Silentium!" печаталось только в первоначальном варианте, хотя и логичнее и правильнее было публиковать его в более позднем, исправленном виде (странно было бы предположить, что Кузнецов, являясь руководителем поэтического семинара Литинститута и ВЛК, не знал о существовании другого варианта одного из самых известных стихотворений Тютчева). Но как бы там ни было, в любом случае "косноязычие" Тютчева и "нарушение ритма" - не что иное, как слишком зазнайская и вульгарная выдумка обласканного "Нашим современником" поэта.
Нельзя тут не напомнить о том, что и в дальнейшем он не оставлял своих попыток принизить значение великого русского классика поэзии. Мне уже приходилось в статье "Во имя Истины" ("Российский писатель", 2003, Љ18) цитировать другое высказывание Ю.Кузнецова на этот счет. В беседе с В.Бондаренко, опубликованной в газете "Завтра" (2003, Љ33), он таким образом возвышал себя над поэтическим уровнем Ф.И.Тютчева: "...измерим уровень Тютчева по одному из лучших его стихотворений "Накануне годовщины 4 августа 1864 г."... Тютчев смотрит с земли на небо, но он не видит души Денисьевой. А моя поэма видит и его женщину, и тень от дыма при луне. Так чей уровень выше? Духовный объем тютчевского стихотворения тонет только в одном куске "Сошествия в ад". И самое интересное - то, что Бондаренко с таким умозаключением скромно согласился.
В первом полном собрании стихотворений Ф.И.Тютчева, вышедшем в 1966 году, в примечаниях к стихотворению "Silentium!" говорится: "Silentium!" было любимым стихотворением Л.Н.Толстого. Он часто читал его вслух наизусть. "Что за удивительная вещь! - сказал он однажды А.Б.Гольденвейзеру. - Я не знаю лучше стихотворения". Не мог Толстой предположить, что придут времена, когда неприкасаемый автор с печатью прижизненного "величия" на челе назовет его любимого поэта косноязычным.
Но эти заметки будут неполными, если не привести в них примеров подлинного стихотворного косноязычия, упорно не замечаемого современной критикой: "Так в твою пасть был я брошен судьбой на пути", "Кость вырывали у пасти твоей роковой" (это, между прочим, о "родной" женщине), "Высосан мозг, и в порожней кости иной раз...", "Брошенный буду мерцать среди горних светил...", "Среди них ты ходишь и живешь, Как в гипнозе, слыша их галдеж". Все эти "твОю", "срЕди", "Иной", бесконечно употребляемые автором вместо ритмически правильных ударений в словах "твоЮ", "средИ", "инОй" или словооборот "вырывали у пасти", красноречиво говорят о его поэтической глухоте и неряшливости языка. Тут впору воскликнуть его же словами о Тютчеве: "Так может нарушать грамматику только чужестранец!". К какому действию, переспрошу я еще раз нынешних критиков, относится выражение "как в гипнозе", стоящее между двух глаголов и выделенное с обеих сторон запятыми? - "живешь, как в гипнозе" или "как в гипнозе, слыша их галдеж"? Да-да, эти элементарные, школярские признаки стихотворного косноязычия принадлежат никому иному, как любимому автору "Нашего современника" (кстати, и опубликованные на страницах "НС").
Юрий Кузнецов действительно был уверен в том, что его перевод "Слова о Законе и Благодати" "превосходит подлинник". Думаю, не сомневался он и в "превосходстве" над оригиналом своего слишком вольного переложения Евангелия, так как, по его словам, "В Евангелиях поэзии мало" ("Завтра, 2003, Љ33"), не утруждая себя задуматься над тем, что и в первом и во втором случае труд его вторичен. И хоть признает он в некоторых случаях пародийность своего изображения Христа, но - исключительно по вине "идиота Бондаренко".
Чего уж тут говорить о Тютчеве и Гоголе, великую поэму которого Кузнецов назвал "неудачей жанра" ("А у меня с жанром все в порядке" - не смущаясь, заверил всех нас он). Ну и с живущими ныне авторами вообще церемониться было ни к чему: Глушкова, "по мелкости женской природы", "ужалена тарантулом злобы"; Котюков - "злобный делец"; Бондаренко - "идиот"; а Баранова-Гонченко - "очень глупа". И русская пресса все это печатает.
Выходит, Кузнецову было позволительно принижать русских классиков, не говоря уже о современных авторах, а вот самого Кузнецова, как решили многие, критически трогать нельзя. Как же, он ведь у них - великий... Странная логика, очень странная. Но еще более странно то, что весьма многие с такой логикой согласились.