Марафис Глазастый искоса взглянул на всадника, который на полном скаку вырвался из медленно выступающего войска, и подумал, что убил бы его, если бы в этом был для него какой-то смысл. Приказать наемнику или одному из семерки выпустить добрый крепкий болт в затылок, прикрытый кожаной шапкой. Тот, кто сказал, что не надо убивать вестников, был глупцом высшего разбора. Убить всех посыльных и прекратить всякое сообщение -- вот мудрость выживания.
- Давай я? - спросил Тат Макелрой, шлепнув по небольшому, но опасному на вид арбалету, который, как обычно, висел на перевязи у пояса.
- Нет, - буркнул Марафис. Отсюда они были слишком близко к городу, чтобы убивать всех, кто собрался мчаться вперед с новостями и подробностями их прибытия, да и это вызвало бы немалые потери численности. Не говоря уже о пустой трате добрых, пробивающих доспехи болтов.
Известия, должно быть, уже дошли. Войско из пеших солдат, повозок и ходячих раненых двигалось со скоростью улитки. Любой старый пердун с клюкой мог их обогнать. Сообщение могло прийти еще несколько дней назад, переходя от селения к селению, от таверны к таверне, передаваемое командой профессиональных посыльных, у которых, скорее всего, были свежие лошади в каждой точке. Такие сведения в Венисе могли стоить хороших денег. Марафис навскидку мог назвать по меньшей мере шестерых, готовых платить за них золотом. Точное нахождение, состав, состояние каждой детали имущества - все имело свою цену.
Подозрительных Марафис приказывал убивать дюжинами - приглядывая за всеми, видел, как любые усилия становились все более бесполезными. Это развлечение давно приелось. Беглецы были совсем другим делом. Любой, кто втихую сбегал из войска, замышляя нажиться на тайных сведениях, был покойником. Марафис убивал таких сам. Дезертирство было явлением, которое его действительно удивляло. Из Компании Рубак еще никто не пытался так сделать, но за несколько последних ночей в их руки попало множество дезертирующих наемников. Стефан Граймс, который руководил наемным войском, сказал Марафису, что такие нарушения были частыми, когда войско подходило близко к дому, и что большая часть этих людей не хотела ничего больше, кроме как вернуться к женам и детям. Марафис вежливо его выслушал - этому он научился в совершенстве - а после неизменно дезертиров убивал. По его опыту, причины только скрывали суть. Значение имело только то, что сделано, а не почему сделано.
Это вызвало некоторый разлад, но в лицо никто, даже Стефан Граймс, ему ничего не сказал. Эндрю Пэриш, бывший мастер по оружию у Стражников Рубак, полностью его поддержал.
- Мы были брошены на поле боя, пробились в круглый дом и затем уступили его свежему войску, застряли на том берегу Волчьей и пересидели одну из злейших Господних бурь, когда-либо случавшихся в его Садах. Если наемник не может подождать еще несколько дней, чтобы попасть домой, то я не понимаю, почему нам нужно ждать, когда откроются его замыслы. - Вероломство любого рода для Пэриша было недопустимо. Он был Божьим человеком, но еще больше человеком военным.
Марафис не знал, кем он сам сейчас вообще был. Генеральным Протектором Стражников Рубак? Командующим разношерстной армии наемников, ветеранов, религиозных фанатиков, механиков без боевых машин и ходячих -- и лежачих -- раненых? Ясно было одно. Он был человеком, завершившим свои дела с кланами. Это был беспощадный мир, полный воинов с дикими глазами и коварных вождей. День, когда они переправились через Волчью и оставили все позади, был днем, когда он поклялся себе никогда туда не возвращаться.
- Объявишь остановку? - спросил Тат, сбивая его мысли. Это был хороший вопрос, и самого Марафиса он занимал весь день. Остановиться к северу от города и подойти к Спир Венису утром, отдохнувшими, или продолжать идти и прибыть к ночи? Они приближались к городку Старица в Долине Шпилей, и день заканчивался. Люди, которые были на ногах с рассвета, выдохлись. Марафис утомился, но это была не та усталость, которая позволила бы ему уснуть. Чем ближе они подходили к городу, тем более возбужденным он становился. Он не знал, что встретит у ворот, даже не мог быть уверенным, что ему дадут войти.
Переход от Волчьей к югу был тяжелым и неторопливым. Иль-Глэйв следовало обойти, что означало обход по Горьким холмам. Страна холмов была холодной и бесплодной, вылизанной резкими ветрами и мощными снегопадами. Пропитание найти было трудно, и им приходилось устраивать конные набеги. Овец в полях не было, и они нападали на фермы. Мало того. Там могли происходить изнасилования; Марафис не вникал, что там было. Ему нужно было кормить три тысячи человек, тысячу лошадей и две сотни гужевых мулов; хорошо, если изредка это удавалось.
Тяжелее всего переносилась погода. Бури следовали одна за другой; великая белая мгла, когда они были вынуждены захватывать амбары и хозяйственные постройки и устраиваться на ночлег в сене с навозом. Самая злая буря случилась, когда они уже оставили холмы и вошли в громадную пойму Черной Лохани. Эта буря проходила странно, соглашались все потом. Так оно и было. Когда она, казалось, уже прошла над головой, но передумала и двинулась по второму кругу. Ее продолжительность и лютость застигла их врасплох, и когда наступила белая мгла, все произошло настолько неожиданно и бесповоротно, что они чувствовали себя в ловушке. Это были луга, и деревьев, чтобы спрятаться, не было. Поблизости ни единой фермы, по крайней мере, в поле видимости. Ветер был так силен, что они не могли поставить палатки, и им пришлось закапываться в сугробы. Испытание настолько ужасное и непосильное, что мужчины умирали с лопатами в руках.
Пэриш в ту ночь совершил нечто потрясающее. Люди боялись, что, заснув в снегу, они больше не проснутся, и дозрели для пострижения в монахи. Он монотонно, нараспев, как десятилетним мальчишкам, рассказывал им о благочестии. Марафису это не было нужно - его яйца могли смерзнуться в ледышки - но безумным он не был. Тем не менее, он видел, что в данном случае это стоило сделать. Люди получили поддержку там, где никакой поддержки не было. И за это стоило благодарить временную пэришевскую церковь в снегу.
Они задержались на два дня. Больше всего потерь было среди лошадей. Марафис подметил некоторую связь между причудливостью лошади - длиной ног, шерстью, блеском шкуры - и ее способностью выдерживать холод. Необычные умирали быстрее. Люди и мулы выжили лучше, хотя большая часть, почти все, заработали обморожения, отморожения, помертвевшую кожу, выпадение волос и снежную слепоту. Левая нога Марафиса, когда-то сурово обмороженная, с тех пор начала болеть. Он не мог на нее опираться, и проводил все дни в седле, на своем совершенно не изящном жеребце.
Его глазницу пришлось заполнить клубком из конского волоса и жира для смазки оружия. После нескольких первых часов в сугробе это начало пахнуть. Он заметил, что люди не смотрели на него. Марафис Одноглазый и в лучшие свои времена не выглядел привлекательным. Удивительно, насколько можно забыть о том, как выглядишь. Провести несколько месяцев, представляя, что внешний вид не имеет значения, и что тебя оценивают исключительно по твоим поступкам, только чтобы его ошарашило, что это не так. Человек с отталкивающим лицом отделялся. Человека с единственным глазом на отталкивающем лице считали чудовищем.
Марафис сказал себе, что это не имеет никакого значения, и в основном это так и было, но временами, как в сугробе, он чувствовал, как глубоко внутри него накапливается обида. Эти люди, распевающие с Эндрю Пэришем свои полоумные гимны, могут все отправляться в ад.
- Хорошо, объявляй привал, когда мы подойдем к скалам, - сказал Марафис Тату Макелрою, направив своего коня в обход промоины, заполненной застывшей грязью. - Площадка там открытая. Поставим лагерь там.
Тат медленно кивнул, раздумывая. Они ехали ввосьмером в ряд по широкой грунтовой дороге, которая вела через тесно расположенные гусиные и свиные фермы. Стоял поздний полдень, воздух был холоден, прозрачен и крепко разил скотскими нечистотами.
- Не всем в команде это понравится.
Марафис неприятно усмехнулся.
- Кто против - отправляй ко мне.
Скалы были необычным кольцом свободно расположенных гранитных пиков-шпилей, которые дали название и Долине Шпилей, и Спир Венису. С их происхождением было связано немало различных легенд и суеверий, пытающихся объяснить их существование, как божественного, так и богохульного толка. Марафис за них и двух бараньих чихов не дал бы. Для него имело значение, что скалы стояли на открытом месте в стороне от дорог, ферм, городков и селений, которых к северо-востоку от города было навалом. И что землю, на которой они стояли, Крепость Масок от имени населения Спир Вениса давно называла своей. Это место не относилось ни к каким баронским владениям. Территория, по которой они теперь шли, была Белого Вепря, ею владел и ее охранял Дом Хьюсов. Гранитные шпили не только были ничейной землей, но и отмечали южную границу обширных Восточных владений и владения Высокой Травы. Раз уж Марафис со своим войском стоял там, то он находился вне земель Гаррика Хьюса. Ну, если точнее, это была земля Лизерет Хьюс, но мать с сыном были скотинами одной породы. Хозяйку Восточных владений и ее сынка Белого Вепря объединяла цель: поставить Гаррика Хьюса сто сорок вторым Правителем Вениса.
Это и превращало их в непримиримых противников Марафиса Глазастого.
Было рискованно - хотя и не слишком - двигаться по западной границе их земель, используя охраняемую Хьюсами дорогу, ведущую на юг, к городу. Их могли атаковать, однако, оценивая последние сведения, полученные Марафисом от темных плащей, это казалось маловероятным.
По-видимому, место правителя Спир Вениса все еще было предметом споров. Роланд Сторновей, его собственный тесть и приемный отец, удерживал Крепость Масок. Этот факт настолько поразил Марафиса, что, когда он впервые неделю назад услышал об этом, он расхохотался Гринслейду в лицо.
- Кому ты об этом рассказываешь? Упился в драбадан или спятил?
Гринслейд был невысоким хитрющим человечком, одетым так, чтобы походить на охотника. Кожа красноватая и обгоревшая, как у того, кто проводит весь день в лесу, добывая лисиц и ласок, вот только взгляд у него был по-городскому холодным и острым.
- Я не передаю ничего, что не подтверждается двумя источниками. Через три дня после того, как Исс пропал без вести, а рабочие продолжали разбирать завалы в поисках его останков, Роланд Сторновей вошел в крепость с небольшим отрядом кожаных курток и захватил над ней контроль.
- Ты уверен, что это не был его сын? - Роланд Сторновей был старой высохшей жердью, передвигался при помощи двух тростей. Марафис замечал, что его тесть и расчетлив, и жаден. Он не видел в нем человека, способного на такой поразительно смелый ход.
- Сын Роланда Сторновея, тоже Роланд, находится в крепости вместе с отцом. Но первым в крепость вошел отец, а не сын.
Марафис долго размышлял над этой информацией, и со всем своим опытом не мог решить, хорошо это было или плохо.
- Моя жена находится в крепости? - спросил он наконец. - Выражение "моя жена" далось ему нелегко; это заставило его сплюнуть.
Гринслейд сделал вид, что ничего не заметил.
- Она находится с отцом и братом, и родила здорового мальчика.
Милостивый Боже, становится все чуднее. Женат меньше трех месяцев, а у счастливой пары уже появился младенец. Шпион тактично избежал слова "сын". Марафис полагал, что с трудом нашел бы на севере хоть одну душу, которая поверила бы, что мальчишка был его сыном. Это был брак по расчету. Она была дорогой потаскушкой, затащившей в постель какого-то полуголодного грамотея, кажется, сына переплетчика, - и он, Марафис Глазастый, был человеком, который согласился жениться на ней, когда прятать беременность от чужих глаз стало невозможно.
Лиона, так ее звали. Марафис опасался, что с головой у нее не все ладно. Единственная ночь, которую они провели вместе как муж с женой, заставляла сомневаться в ее здравом уме. По закону он должен был переспать с ней. Так, по закону, он и сделал. На его ногах еще не отросли волосы, выдранные ею. Теперь она находилась в Крепости Масок с новорожденным сыном, который по закону и в глазах Бога был сыном Глазастого. До Марафиса никак не доходило, что это значит.
Он с Гринслейдом стоял на задах складской палатки, обычном месте для тайных встреч. Полночь давно миновала, и дыхание лазутчика отдавало крепким дешевым пивом. Он посетил пивнушку в селе, через которую войско пройдет завтра в полдень; одинокий охотник, подыскивающий компанию и бесплатный обогрев у печки. Марафис представлял, как он искусно втягивал местных фермеров и утомленных дорогой путников в разговоры. Вооруженный серебряными монетками из личного марафисова кошелька, он был в состоянии заказать им выпивку и купить их расположение.
Марафис не собирался использовать лазутчиков снова, но чем ближе он подходил к городу, тем сильнее нуждался в информации. Попервоначалу он считал, что может просто зайти в такой трактир и потребовать от людей, чтобы они рассказали ему о состоянии дел. Он был Марафисом Глазастым, Генеральным Протектором, Ножом. Он не рассчитывал на самый настоящий страх перед его разномастным войском, а в таких местах сплетни возникают сами. Когда он проходил мимо, прятались целые деревни. Когда он с Татом Макелроем обогнали передовой ряд на Диком Мосту и въехали в городок за добрых два часа до подхода войска, они нашли людей, которые в нем жили, в состоянии паники. На рыночной площади должен был состояться аукцион крупного рогатого скота, и фермеры с погонщиками колотили костлявых бычков палками, чтобы заставить их двигаться по улицам быстрее. Кузнец загораживал свою лавку металлическими стойками, а пивовар закапывал две деревянные бочки в снег возле своей пивной. Марафис позволил Тату избить торговца и искромсать обе бочки мечом. Поступок пивовара для мужчин, ушедших на войну, был оскорбительным.
На обратном пути они прихватили бычка. Странное дело, но Марафис не мог припомнить такого нездорового отношения по пути на север. Они следовали более коротким путем, тем, который вел преимущественно через поля и пастбища, но даже тогда фермеры, увидев их, не дрожали. Не придавало ли убедительный вид присутствие богато одетых блестящих баронов? Или просто все отощали и оголодали после двух добавочных месяцев зимы?
Понятно было одно: в этих местах никто с ними разговаривать не собирался. Городские и сельские жители полагали, и правильно, что Марафис Глазастый и его войско собрались их грабить.
Именно туда ездил Гринслейд со своими ребятами. Лошади у них были резвые, и проехаться ночью, чтобы выгадать полдня, имеющие критическое значение для войска, было несложной задачей. Иногда они подсказывали, что нужно отступить. В других случаях они издалека замечали дым над фермами или хижинами, и предлагали просто обойти их по полям. Они хорошо делали свою работу и находили полезную для войска информацию. Именно совет Гринслейда натолкнул Марафиса на решение двигаться по более восточному пути. Дороги оказались лучше, и сообщений о неприятностях на них было меньше.
Похоже, Белый Вепрь уже получил ряд ударов, благослови Бог его маленькое свинячье сердце. По мнению Гринслейда, войско, оставившее Крабьи Ворота, быстро распалось. Многие бароны, включая Алистера Сперлинга и Трантера Леннокса, откололись от основной части армии, рассчитывая обогнать Гаррика Хьюса и добраться в Венис раньше него. Целая группа баронов приняла участие в последовавших крысиных гонках за призом. Первым добрался Алистер Сперлинг, и лишь для того, чтобы найти все ворота опущенными и запертыми. Лизерет Хьюс стояла перед Нищенскими Воротами с двухтысячным войском, пытаясь пробиться в город. Когда эта добрая женщина заметила Сперлинга, она приказала своей дружине атаковать.
- Судя по всему, она сама приняла участие в атаке, - рассказывал Марафису Гринслейд, - верхом на коне, и вооружившись мечом покойного мужа.
Одно это встревожило Марафиса по-настоящему. Он нашел, что неожиданно просто представить себе Лизерет Хьюс вооруженной и неистово вырывающей свое зубами и когтями. Она была дочкой и внучкой Правителей города; она знала, как захватывается власть.
- Дружина Лизерет Хьюс разбила Сперлинга, - Гринслейд продолжал без запинки, уверенный в своих данных. - Его люди обессилели ; седла натерли им задницы до дыр, лошади под ними падали. Сперлинг едва успел поставить защиту. Получил копьем в живот и свалился. Лизерет времени не теряла и использовала свои силы, чтобы ударить по воротам еще раз. Вот тогда-то буря и налетела. Повторно. - Еле заметное изменение Гринслейдом интонации подчеркивало неестественность происшедшего события. Его зеленые глаза понимающе поблескивали, пока он ждал следующего вопроса. Он был лазутчиком, специалистом по хитростям и обманам. Плащ, который он носил, скрывал его от заката до рассвета. Он мог заставить человека из толпы смотреть на него, сделать огонь бездымным, заставить свой голос звучать в шумных общественных залах и площадях,не обнаруживая его источник. Марафис не хотел знать, как он все это проделывает. Он вполне усвоил урок Ганмиддиша, и его ничуть не привлекала скверна колдовства. Он был Глазастым. Не Иссом.
Он намеренно увел разговор в сторону от странностей бури:
- Что стало с Лизерет Хьюс?
- Когда ее дружина протаранила ворота, пришло известие, что ее сын находится рядом, чуть севернее. Буря после этого разбушевалась, температура упала, ветер поднял снег, но она его ждала. Тем временем Гаррик Хьюс объявил остановку. Он знал, что происходило пятью лигами южнее, у Нищенских Ворот, но считал, что его мать уйдет. Она представляла, что он будет пробиваться, и отказалась оставить ворота. Дружина начала дезертировать, и она приказала в них стрелять. Вспыхнул мощный мятеж, и в белой мгле Хьюсы начали сражаться с Хьюсами. Температура упала так сильно, что древесина в крыше ворот начала трещать и взрываться, и плитки полетели вниз, как секиры. Когда все прошло и закончилось, четыре сотни дружинников лежали мертвыми. Большинство было ранено, а затем погибли от холода. Лизерет Хьюс уцелела в сражении, но не пережила холода. Гаррик раскопал тело матери в снегу через два дня. Говорят, меч ее мужа примерз к ее руке.
Марафиса содрогнулся.
- Что с Белым Вепрем?
- Он удалился в свое поместье. Кое-кто считает, что ему нужно было поднажать, пройти последние пять лиг, чтобы встретиться с матерью, и поэтому без поддержки он проиграл. Его запал прошел, остатки дружины в унынии, а земля еще слишком мерзлая, чтобы хоронить мертвых. Говорят, он придет в себя, но будет это нескоро. - Зеленые глаза снова блеснули. - Все из-за бури.
Марафис отпустил человека, и там же и тогда же решил никогда больше не использовать его снова.
Прошло три дня, и он знал, что нарушит это решение и сегодня вечером вызовет Гринслейда в свое расположение. Информация была жизненно необходима. Если он собирается завтра идти к Морозным воротам, он должен знать, что его ждет.
Его тесть держал Крепость Масок, но еще три дня назад Роланд Сторновей правителем себя не провозгласил. Марафис не мог представить себе столь странного поворота событий. Спир Венис - без правителя целый месяц? Он не знал преданий, возможно, такое раньше случалось. Но сомнительно. Он прожил в Венисе всю свою жизнь, причем из них двадцать два - рядом с правителями, сначала Боргисом Хорго, затем Пентеро Иссом. Этот город пустоты не выносил. Что-то произошло, но он не был книжником или политиком, ему был необходим Гринслейд с его братией, чтобы помогли в этом разобраться.
- Всем привал! - рявкнул Тат Макелрой, поднявшись в стременах, и спуская приказ дальше. - Ставим лагерь! Всем привал!
Марафису было странно увидеть, что они уже прибыли в Долину Шпилей. Оказывается, пока он ехал верхом на своем громадном черном боевом жеребце, прошли часы. Солнце садилось, погружаясь в кайму красно- серебристых облаков на краю неба. Вся вонь от ферм кончилась, и воздух стал свежим и вкусным. Они подъезжали к гранитным пикам c востока, и Марафис задался вопросом, как долго он ехал в их длинной, похожей на спицы тени, и не замечал ее?
Большинство людей верили, что шпили созданы Богом, и даны жителям Спир Вениса в дар и предупреждение. Увидьте мою силу. Кое-кто утверждал, что их воздвигли древние короли-чародеи, которые погибли в Войне Крови и Теней задолго до появления города у подножия Смертельной горы. Марафис не понимал, для чего нужно объяснять эти вещи. Они здесь были, их можно увидеть, для чего нужно выдумывать небылицы и превращать их в то, чем они не были? Все, что было - это неровный круг гранитных клыков, которые вырастали прямо из скального основания в центре травянистой равнины. Некоторые достигали в высоту ста двадцати футов, остальные были ниже тридцати. Гранит был грязно-белым, с черными выбоинами и прожилками. На взгляд Марафиса, больше всего они походили на гнилые акульи зубы. Он считал, что они могли бы устрашить тех, кто никогда не видел их раньше, особенно самые высокие, у которых ребра были острыми, как зазубренные ножи, но сам он всегда находил их странно привлекательными.
И ему доставляло удовольствие этим вечером поставить здесь лагерь. Он спешился и начал отдавать приказы. Всякого, кто выглядел хотя бы слегка испуганным или полным сомнений, отправляли копать отхожие места. Марафис нашел, что это действует ничуть не хуже любого другого задания, когда приходится менять направление людских мыслей. Ощущая себя полным энергии, он забивал с наемниками стойки и ставил палатки. Проблемой было топливо для приготовления еды, потому что дрова у них закончились два дня назад, и с того момента не было возможности их добыть или стянуть. В этих краях деревьев давно уже не было, их вырубили, чтобы расчистить место под пастбища и фермы. Марафис подумал, что костер для людей лишним бы не был.
- Разрубайте маленькую повозку, - порывисто приказал он Тату Макелрою. - Не вижу причины, почему бы пленникам не войти завтра в город своими ногами? А раненых можно раскидать в две оставшиеся.
Это распоряжение оказалось поразительно популярным. Наемники и люди из Компании Рубак принялись вместе кромсать повозку на щепки. Кто-то из опытных Рубак сходил за своей доской со струнами и начал натренькивать чудовищно непристойную песню, о женщине, которая пошла в горы, и которая заканчивалась тем, как ее трахнул медведь. К хору присоединились почти все. Бочонки с пивом были открыты. Дно повозки разобрали на куски. Дело дошло до колес. Пэриш смотрел на эту нечестивую деятельность хмуро, но ему хватило ума не встревать. Он знал цену такому сбросу напряжения для людей, которые были вдали от дома слишком долго.
- Что нам делать с пленниками? - Джон Бэрден остался в лагере едва ли не последним здравомыслящим человеком. Как командир Компании Рубак, за четырех оставшихся в живых кланников отвечал он.
- Привяжи их к одному из клыков, - предложил Марафис. - Сними с них сапоги и пройдись бритвой по стопам. Легонько, только чтобы удержать от побега. Эти люди не дураки. Они поняли, что перед входом в город сегодня вечером у них последний шанс сбежать.
- Ладно, - ответил Джон Бэрден, посмотрев на южные горы и Спир Венис. Как раз отсюда можно было увидеть туманную дымку, поднимавшуюся над ледяными склонами Смертельной горы, которую создавал город. - Всегда считал, что уж войти-то нам дадут.
Марафис знал Бэрдена с того времени, как стал Стражником Рубакой. Они вместе учились у Пэриша; вытянули себя от простых братьев до капитанов, учились есть в величественных залах Крепости Масок так, чтобы баронессы от брезгливости не падали в обморок, и узнавали безжалостную правду о городе, который охраняли. Марафис лгать ему не собирался:
- Что увидим, то и увидим.
Джон Бэрден втянул воздух в плотную мощную грудь. Рубины на броши-собачнике у горла в лучах садящегося солнца сверкнули.
- Жалко, что таран пришлось продать.
Марафис зашелся лающим смехом. Хлопнув Бэрдена по плечу, он сказал:
- Граф, тебе ужасно повезло, что ты никогда не имел удовольствия встречаться с вождем Ласок воочию. С тех пор она является мне во снах и, помоги мне Боже, порой она голая.
Бэрден фыркнул.
- Пойду гляну на кланников.
Наступая на левую ногу с осторожностью, Марафис покинул лагерь и пошел среди гранитных шпилей. Тут было холоднее, воздух спокоен. Землю вокруг скал усеивали случайные клочки мусора - курильницы для благовоний, оболочки бараньих кишок, стеклянные пузырьки, пивные кружки, гниющие остатки еды. Основание самого высокого шпиля было забрызгано чем-то очень похожим на кровь. Марафис нахмурился, испытывая гадливость.
- Генеральный Протектор. - Это между каменными клыками скользнул Гринслейд. На его плаще, как обычно, было трудно удержать взгляд. Как-то он выскальзывал из поля зрения. - Ты хотел меня видеть?
Марафис оглянулся на стоянку. Зайдя глубоко в кольцо каменных шпилей, он спросил:
- Какие последние вести из города?
Гринслейд был не тем человеком, который тратит время впустую.
- Роланд Сторновей контролирует крепость по-прежнему. Как он официально объявил, место правителя он держит для своего зятя.
- Стражники?
- Были с ним с самого начала. Мне кажется, он объяснил капитанам, что, поддержав его, они поддержат тебя.
Это, разумеется, объясняло, как Роланду Сторновею так легко удалось распорядиться Крепостью Масок и городскими воротами. Для этого нужно иметь стражу на своей стороне. Марафис протянул руку и прикоснулся к ближайшему каменному шпилю. Ребро было таким острым, что могло срезать кожу.
- Что с воротами?
- Морозные и Нищенские все еще закрыты. Злые ворота остаются открытыми по расписанию каждый день. Сторновей запретил закреплять зубчатые колеса, так что ворота могут быть опущены в любой момент.
Это имело смысл.
- Кто их охраняет?
- Стражники, хотя до меня дошел слух, что Сторновей поставил своих дружинников на все ворота.
Марафис убрал руку с камня. Кожа на указательном пальце была рассечена, но крови не было. Эти сведения слабо его обрадовали. Что было Сторновею надо? Старый хрыч не был ему другом. А как проще получить доступ к власти, нежели имея правителем зятя? Сторновею никогда бы не удалось провернуть такой удачный ход без помощи Стражников Рубак. Ему пришлось получить власть именем Марафиса.
- Мой господин. С воротами можно провернуть фокус.
- Нет, - кинулся на него Марафис. Хватит с него чародейства и фокусов. Наелся досыта этой мерзости в Ганмиддише. Непонятные зеленые огни, запах тухлых яиц. Он не будет еще раз применять непонятные силы.
Гринслейд ценил Генерального Протектора и, похоже, понял его намерения.
- Как угодно. Сегодня вечером я с братьями ухожу вперед. Будем ждать вас в городе.
Еще до того, как Марафис начал формулировать ответ, Гринслейд простился, ткань плаща закрутилась вокруг него, как темная вода. Теперь, в сумерки, его фигура пропала из глаз в пять секунд.
Марафис тихо и с чувством выругался. Его нога пульсировала, а холод из глазницы, казалось, заморозил уже половину головы. Добрую половину, которая ему нужна, чтобы понять смысл происходящего в городе. Сторновей в Крепости Масок. Он не мог сложить эту головоломку.
По дороге обратно в лагерь он прошел мимо гранитного клыка, к которому были привязаны кланники. Те сидели неправильным кругом, обозначив собой стороны света. Их ноги были голыми и кровоточили, хотя и несильно. Они переживут. У Бэрдена нож был чистым. Один из них, молодой с карими глазами, в тишине заметил Марафиса. На лице у него была пара свежих синяков и скверная рана на переносице. Джон Бэрден и Тат Макелрой несколько дней назад допрашивали всех четырех человек, и кареглазый отбивался как дьявол.
Марафис напомнил себе спросить у Бэрдена, что же, по крайней мере, они выяснили. Сейчас, однако, он не желал ничего, кроме покоя в своем шатре. Кажется, Гринслейд сослужил ему невольную службу. Лазутчику удалось вымотать его так, что, пожалуй, он смог бы заснуть.
Лагерь усеивали небольшие костры, и запах горящего свиного жира с луком наполнили рот слюной. Он был рад увидеть центральный большой костер, устроенный как место сбора. Рестлинг шел полным ходом - один из Компании Рубак против одного из профессиональных наемников Стефана Граймса - ободряющие выкрики и свист были грубыми. Марафис недолго понаблюдал за ними - Рубака походил на дохлое мясо - затем нашел себе тарелку с едой и удалился в свою палатку.
Он сосредоточенно поел в темноте. Можно было не беспокоиться зажигать лампу. Прежде чем он заснул, ему пришло в голову, что в тот день, когда он сражался у Крабьих Ворот, то ощущал себя вымотанным не так сильно, как это чувствовалось сейчас. Как это Исс ухитрялся справляться со всеми этими интригами и неопределенностью?
За час до рассвета он поднялся и отдал приказ сворачивать лагерь. Тат Макелрой помог ему надеть полную броню, защелкивая крепления, стягивая ремни на скобах и пропихивая вниз стеганый поддоспешник. Марафис посмотрел на Спир Венис на юге, и на границе гор и неба заметил намек на свет. Он шел к этому мигу годами, даже десятилетиями, но никогда не думал, что это произойдет при таких обстоятельствах. Что обычно говорил Исс? "Ты не можешь предусмотреть всех странностей бытия правителя". В этих словах, казалось, заключена большая мудрость.
Через гранитные клыки сочился туман, когда Джон Бэрден, Эндрю Пэриш и Стефан Граймс выстраивали ряды. Над ними возвышались шпили, каменные стражи, на тысячи лет старше, чем город, на который шло войско. Мужчины были тихи. В парадной броне и оружии, так что большинству потребовались подставки, чтобы сесть на лошадей. Пешие солдаты - сто пятьдесят лишних, спасибо Йелме Скарп, - беспокойно топали ногами, в то время как конница нашла время, чтобы сплотить свои ряды.
Марафис ждал. Он не обнаруживал нетерпения. В ясном небе гасли звезды. В полях перекликались вороны, готовясь поживиться на объедках лагеря. Когда повозки были загружены, а ряды выровнены, Марафис отдал барабанщикам приказ начинать медленный марш. Когда удары литавр синхронизировались, он направил своего коня в центр первой линии.
- К Злым воротам, - рявкнул он. - На Юг!
По его приказу трехтысячное войско тронулось.
За первый час они прошли немного. Марафис держал поводья обеими руками и ни о чем не думал. Держа голову прямо, чтобы избежать потертостей на шее, он следил за восходом солнца. Когда они вышли на дорогу, он издалека уловил первый намек на городские стены. Короткое столкновение с воспоминанием заставило похолодеть под ложечкой. Кости не было. Бледной известняковой башни, поднимавшейся над землей на шестьсот футов, больше не существовало. Ему говорили, что она рухнула, но его вниманием завладела смерть Исса, и он не задумывался о самой высокой башне города. Ее отсутствие потрясало - обзор северного склона Смертельной горы был свободным.
Это ощутили все люди отряда. Эндрю Пэриш, ехавший двумя рядами дальше, набожно выкрикнул третьему:
- Бог принес разрушение, и мы, как мужчины, возвратим миру Его порядок.
Марафис не верил в Бога, но древние слова все равно на него подействовали. Возвратить порядок - это здорово. Вызвав барабанщиков, он приказал убыстрить темп. Теперь они на дороге, мулы и пехотинцы смогут идти в ногу.
Поселения, через которые они шли, были брошены, и все здоровые животные с полей ушли. Когда они добрались до развилки, что вела на восток к Злым воротам, Марафис свернул на нее без колебаний. Он видел железную махину Нищенских ворот, с двумя башнями-близнецами по бокам. Тат говорил, что двойные решетки были опущены и выглядели сильно помятыми. Кусок крыши над воротами рухнул, и в ней была большая проплешина без плиток. Все, как рассказывал Гринслейд.
Когда они приблизились к восточным воротам, сердце Марафиса начало колотиться. Били литавры, в сочетании с клацаньем копыт и звоном доспехов создавая волну шума. Над известняковыми стенами Спир Вениса развевались красные и серебряные флаги - их трепали горные ветры. На стенах были стражники -- можно было увидеть их головы и верхнюю часть пик. У ворот никого не было. Ни купцов, ни фермеров, ни торговцев, ни учеников. Никого. В пределах города и вне его - все должны были знать, что Марафис Глазастый пришел домой.
- Открыто? - спросил он Тата, и голос его был шальным.
Тат прищурился. Врата Гнева были выстроены из гранитных блоков размером со стойло. Эти ворота были квадратными и громоздкими, наименее элегантными из всех четырех ворот города, и их защищали две четырехугольные башни и каменная кровля. Сами ворота висели глубоко внутри прохода.
- Решетка опущена, - тихо ответил Тат.
Марафис ощутил, что состояние его тела изменилось. То, что было расслаблено, сжалось, а остальное, что было туго натянуто, самым неприятным образом ослабло.
- Продолжаем, - сказал он неожиданно спокойным голосом.
Когда первый ряд был от ворот в двухстах футах, с восточной стены грянули звуки рога. Перед глазами появились сотни людей в красных плащах. Стражники Рубаки. Его люди. Как только он глянул на них, они обнажили свои мечи в приветствии. Красная сталь на солнце вспыхнула. Чугунные решетки дрогнули, со страшным грохотом начиная движение. С острых пик решеток сорвались комья снега и грязи.
И там, ожидая на другой стороне двора, стоял его тесть Роланд Сторновей в причудливо позолоченных доспехах, которые были явно велики для его небольшого костлявого тела, в сопровождении двойной охраны. Кожаные куртки и красные плащи. Марафис до этого не представлял себе, что старый козел еще способен сидеть в седле. Увидев равнодушные слезящиеся глаза Сторновея, Марафис неожиданно понял несколько моментов.
Конечно, старик будет приветствовать его возвращение. Если он этого не станет делать, красные плащи отвернутся от него. Отвернулись бы прямо сейчас. Марафис Глазастый был их начальником семнадцать лет, а красные плащи, эти суровые бойцы, свою преданность так легко не дарят. Сторновей планировал поддерживать своего зятя, пока бедняга не помрет внезапной, но естественной на вид смертью. От яда, если Марафис не ошибался. Тогда Сторновей смог бы легко занять место как Правитель, и красные плащи были бы с ним.
Сторновей со своей тощей шеей и лысой головой, торчащей из пластин парадного панциря, очень напоминал стервятника. Он поставил прекрасный спектакль, должен был признать Марафис. Он должен был нервничать. Было хитростью - поджидать, чтобы увидеть, как приемный сын с его армией будут реагировать. Тем не менее Сторновей не нервничал. Он выглядел угрюмым и кровожадным. Марафис, сокрушаясь, втянул воздух сквозь зубы. Его разум не мог переварить всей этой двойной игры.
Тем не менее, если он в самом деле хотел стать хозяином города, выбора у него в действительности не было. Этого требовала постановка. Сторновей создал сцену, сделав ставку на то, что зять сыграет предназначенную ему роль. Спир Венис наблюдал, и Марафис знал, что выглядеть неуверенным не в его интересах. Его должны увидеть полностью все контролирующим и наделенным предвидением; нужно прикинуться, что они со старым козлом замыслили этот план вместе. Правитель и его тесть, приемный отец. Сторновей и его новый сын.
Они оба это знали. Это было нужно им обоим. Это был идеально созданный тупик.
Исс просчитал бы эту ситуацию намного быстрее, подвел итог Марафис, поднимая кулак в приветствии человеку, который почти наверняка собирался его убить.
Чтобы сохранить спокойствие, он обратился к Тату Макелрою, изображая необходимое для зрелища безразличие. Прояви удивление, и он тоже обнаружит свою неубедительность.
- Что ты узнал у заложника? - выдал он первое, что пришло в голову.
Тат, благослови его Бог, повел игру правильно, расправил плечи, и глядя перед собой, сказал:
- Молодой - главарь, по имени Дрей Севранс. Он не назвался бы сам, но я выбил это от одного из оставшихся.
- Хорошо, хорошо, - ответил Марафис, почти не слыша. Его приемный отец, тесть, ехал ему навстречу. Марафис считал Сторновея скрягой, но безвредным, и задавался вопросом, как он мог настолько ошибаться. Этот человек был холодным расчетливым интриганом.
- Добро пожаловать, - приветствовал Сторновей, в то время как Марафис проезжал в ворота. - Господин Командующий. Правитель. И сын.
Марафис вошел в Спир Венис как его сто сорок второй Правитель, вместе с человеком, который собирался стать сто сорок третьим, подставляющим ему для поцелуя холодную морщинистую щеку.