Ниже по тропе, слева, в зарослях пышного перистого орляка точно кто-то был. Янхуа замер на тропе, не добегая шагов шести до подозрительного места и перехватил поудобнее короткое бамбуковое копьецо. Собственно, неожиданные встречи по пути домой, к подножию горы, случались и раньше - с месяц тому назад Ян уже освобождал тропу, позволяя пройти озабоченной и спешащей дикой свинье с выводком непослушных поросят, похожих на разбегающиеся в разные стороны бусины порванных четок. А не далее, как позавчера, вынужден был поиграть в гляделки с противником посерьезнее - красавцем тигром, несмотря на яркую окраску до последнего момента успешно притворявшемся полосами света и тени среди стволов. Как ни странно, скептически зевнув во всю красную пасть, так что кончики белых усов сперва сошлись перед носом, потом разошлись, хозяин леса неспеша повернулся и исчез среди деревьев, причем ни листок, ни ветка не шевельнулись под его мягкими широкими лапами. И вряд ли тому причиной было копье, которое Ян таскал с собой скорее для спокойствия Наставника, нежели для реальной самозащиты. Впрочем, на дикого кабана или для того, чтобы отбросить с дороги задремавшую змею, оно, безусловно, годилось. В остальных случаях Ян предпочел бы нож или боевой посох, но носится по лесной тропе ежедневно тринадцать ли с длиннющим гунем - удовольствие небольшое, а нож послушник недавно доконал, превращая в мелкие стружки грабовое поленце, твердое, как камень - лезвие переломилось у рукояти. Новый нож обещали привезти из города, но это будет только в конце третьей луны.
Неразвернувшиеся листья орляка походили на кулаки, наносящие удар чуньсюань. Ян медленно и тихо, переступая с пятки на носок, подкрался поближе к источнику странного шума. На примятых и переломанных листьях папоротника, источавших резкий запах сока, металась всего лишь небольшая рыже-бурая лисица, попавшая правой лапой в расставленный силок. Шерсть на лапе, там, где рыжее переходит в белое, промокла от крови. При виде Яна лисица яростно затявкала, оскалив зубы, затем лай перешел в тихое жалобное поскуливание. Силок ставил не Ян, а крестьяне из соседней деревни, и попадись в него что стоящее, он не стал бы и вмешиваться. Но от такой добычи, как лиса в летней шубке, проку не было никакого - ни съесть, ни шкуру снять...
Прижав левой рукой лису за шкирку к земле, послушник попытался правой развязать затянувшуюся петлю, но, как только он прикоснулся к натянутой бечеве, скрученной из прочных шелковых нитей, лиса опять принялась биться и извиваться - видимо, боль была очень сильной, не говоря уже о страхе перед человеком. Поэтому ему пришлось поискать ствол, к которому был привязан силок, пилить веревку острым срезом копья, а потом еще ловить чертову лисицу, которая вознамерилась удрать прямо с петлей на лапе и на трех ногах, как только почувствовала, что веревку больше ничто не удерживает. Однако, чем отпускать ее с перетянутой лапой умирать мучительной и долгой смертью, лучше было ее прикончить или все-таки распутать до конца. С трудом завязав перепуганного зверька в свою куртку, Ян закинул неожиданную ношу на плечи и снова заспешил вниз по тропе. Отломившееся лезвие ножа так и осталось в его хозяйстве, и оно достаточно острое, чтобы попытаться быстро разрезать петлю и избежать укуса острых лисьих зубов - послушнику совсем не хотелось самому получить гангрену или бешенство, от которого потом не избавишься с помощью трав - так и сгинешь.
Небольшая бамбуковая хижина-плетенка, стоящая над ручьем у подошвы горы, уже виднелась сквозь густые заросли, и это было очень кстати, потому что день почти подошел к концу, а дел, которые стоило сделать засветло, еще оставалось много.
Ян с облегчением сгрузил свою ношу на полу в хижине, зажег светильник, так как дверь пришлось плотно закрыть, и развязал рукава куртки. Можно было ожидать, что лисица тут же начнет метаться по комнате, но она молча лежала на боку, поглядывая на послушника золотисто-черными глазами. Ян осторожно поднес обломок ножа к петлям на ее правой лапе, подцепил и разрезал бечевку, только тут лиса неуверенно встала и принялась вылизывать рану розовым, быстро мелькающим языком. Убедившись, что зверек не склонен к буйству, Ян вышел, чтобы зачерпнуть воды из бочки и принес плошку лисице, затем развел уличный очаг, поставил похлебку, а остатки вчерашнего варева из грибов и рыбешек вывалил на большой лист и тоже отнес в дом; потом сполоснулся в ручье и переоделся в еще более ветхие куртку и штаны - его гардероб в этой лесной глуши вообще не отличался разнообразием.
Зато горшочков и чашек с мазями, мешочков с порошками и пучков трав по всем полкам и стенам в хижине было преизрядно. Одну такую чашку, уже полупустую, Ян снял с полки и немного подержал над очагом, чтобы растопить густую мазь, а затем обмотал левую руку пыльной курткой и подступил к лисе, которая как раз облизывалась после холодного ужина. Мазь изрядно щипалась, и Ян прекрасно это знал, так как сам не раз пользовался ею после тренировок, во время которых если не получишь внушительную шишку от пропущенного удара посоха, то уж ссадину от неудачного приземления- запросто.
К его удивлению, не обращая внимания на протянутую к ее шкирке руку, зверек понюхал чашку с мазью, а потом улегся на пол, аккуратно вытянув вперед обе лапки, и процесс нанесения лекарства на рану оказался неожиданно простым. Оставив лису чинно, наподобие домашней собачки, дремать на полу, Ян налил себе изготовившейся похлебки и съел ее с половинкой черствой лепешки, сидя на крыльце и наблюдая за закатом, окрасившим небо и вершину Дайцзун в невероятные цвета, достойные красильщиков шелка.
Верхнее ханьфу* Цай Цин было из тонкого шелка цвета весенних лепестков сливы, а нижнее, видное только краями из рукавов верхнего, и при шаге, когда полы верхнего расходились - ослепительно белым. Ее лицо, залитое румянцем (он был бы прелестен, не будь он вызван гневом) напоминало розовый пион. Ее голос, обычно нежный, как звуки бамбуковой флейты, звучал резко и сухо, когда она сказала: "Даже дай мой отец согласие на этот брак, я на него никогда не соглашусь, и попрошу Вас, уважаемый Янхуа, более не докучать мне, если Вы, конечно, не хотите навлечь на себя худшие беды".
Ян не знал, что могло бы быть еще хуже случившегося...Ведь после того, как он целый год обменивался с Цай Цин тайными посланиями, написанными согласно правилам каллиграфии и изящного стихосложения, рискуя вызвать гнев отца девушки, приходившимся заодно дальним родственником и обучавшим Яна лекарскому делу, он никак не рассчитывал на столь резкий ответ...Также не собирался он ни покидать город, ни бросать обучение врачебному искусству, но, как сказал Лао Цзы:
Много обрел - больше потеряешь.
Крепче берег - легче растратишь.
Утро выложило вершину горы золотой черепицей света. Час Дракона застал послушника на подходе к обители - первая тренировка начиналась рано, и опоздания совсем не приветствовались. Ян и так замешкался, осматривая лисью лапу и размышляя, выпустить зверька или подержать у себя еще пару дней. В конце - концов, лиса решила этот вопрос за него, подойдя к двери и требовательно уставившись на послушника через плечо. Впрочем, рана вроде бы поджила...Ян еще раз убедился в этом, когда на обочине заметил мелькнувший рыже-коричневый бок - похоже, вчерашняя пациентка решила поохотится недалеко от тропы или просто искала надежное укрытие на день. Надеясь, что больше дурёха не попадет в силок, послушник прибавил ходу, привычно наступая на мелкие камешки огрубевшими подошвами.
Прибежал он едва за пару минут до того, как пришли старшие братья и уселся в позу медитации. Совместная медитация, хотя и короткая, обычно наполняла душу и тело большей энергией, чем длительные размышления на берегу ручья. Наставник объяснял это тем, что Ян пока не умел как следует концентрироваться и отрешаться от суеты...и вправду, Ян то и дело ловил себя на том, что он вместо того, чтобы очистить мысли, засмотрелся на стрекозу глубокого синего цвета или всерьез заинтересовался прыжками рыбешки, пытающейся ухватить поденку, или, что еще хуже, принялся отгонять от лица кусачих и излишне общительных мошек.
Однако в этот раз и совместная медитация не слишком удалась, потому что прежде, чем перейти ко внутреннему зрению, Ян по привычке оглядел окрестности и заметил на одном из валунов неподалеку знакомый силуэт- все та же лисица вольготно растянулась на теплом камне и положила на передние лапы заостренную морду. В результате, добрую четверть часа послушник провел в размышлениях, имеют ли право посторонние звери наблюдать за тайнами кулачного боя и что вообще все это значит?
А когда начались упражнения с шестом, Ян совершенно позорно пропустил простой удар, потому что во всей приподнявшейся лисьей фигурке с обращенными в сторону шума ушами ему почудилось совершенно не звериное любопытство. Через несколько мгновений лиса исчезла.
Обзаведясь к концу тренировки еще одной шишкой и все еще недоумевая, Ян поклонился наставнику и братьям и не спеша (день обещал быть жарким), направился вниз по тропе. По дороге еще стоило поискать грибов и собрать пару пучков полезных травок, пока луна растет.
Поляна у хижины встретила его очередным необъяснимым явлением - над очагом весел и кипел котелок, распространявший запах овощей, а на натянутой от угла до угла хижины веревке всплескивала рукавами мокрая куртка, постирать которую вчера у Яна так и не дошли руки. Ян осторожно подкрался к дверям хижины и заглянул в не как раз в тот момент, когда из дверей, пятясь и выметая сор, кто-то выходил. Отодвинувшись, Ян задел створку двери, которая стукнула по стенке, человек с веником вздрогнул, взвизгнул и попытался шмыгнуть мимо Яна прочь. Автоматически поставив пришельцу подножку, послушник ухватил его за воротник и...разжал пальцы. Перед ним стояла девушка - невысокая, тоненькая, (насколько позволяла судить свободная крестьянская одежонка из некрашеной холстины), с большими, приподнятыми к вискам темными глазами, с волосами, небрежно собранными в узел и, видимо, проколотым заостренной шпилькой. Видимо - потому что кончик шпильки уже торчал из кулачка девушки, а второй рукой, - с веником - она не иначе как собиралась замахнуться на Яна. С трудом удержавшись от смеха, который, безусловно, обидел бы неожиданную гостью, Ян отступил на пару шагов, церемонно поклонился и спросил, кто она такая и что здесь делает?
Через полчаса они, сидя на крыльце, мирно поедали похлебку, к которой девица принесла еще и свежих лепешек - немалое лакомство. Все оказалось просто - где-то дней 20 назад Ян был в небольшой деревушке внизу и помог, как оказалось, отцу девушки, (звали ее, кстати, Янь Эр) поранившему ногу мотыгой. Она пришла бы и раньше, так как и отец и мать, "очень, очень благодарны господину лекарю", но она вообще-то служанка, работает в усадьбе, и ее только сейчас отпустили домой на несколько дней в честь праздника Цинмин.**
Будь Ян настоящим послушником, из тех, что попадают в монастырь лет в 7 и редко покидают его стены, приход девушки мог бы и смутить его, но со времен городской жизни не прошло и полутора лет, поэтому, вместо того, чтобы молчать и держаться от Янь Эр, Ян искоса, но не без удовольствия разглядывал ее лицо, покрытое простонародным загаром, с заостренным подбородком, с мелкими, но приятными чертами лица, по контрасту с которыми глаза казались еще огромнее и глубже. Еще у нее были красивой формы маленькие уши, мочки которых сейчас то и дело розовели - она сама смущалась, робея, хотя крестьянские девицы да служанки обычно незастенчивы. Правая рука по запястью у нее была перевязана чистой холстинкой, ("обожглась, когда пекла лепешки") - сказав это, Янь опять мило покраснела.
После обеда она понесла котелок к ручью - помыть. Это послушника вполне устраивало, потому что чем возится с закопченой посудиной, ему интереснее было попытаться прочитать очередной кусок старого, проеденного жучками свитка, взятого в хранилище монастыря, или поразбирать высохшие травы и коренья, чем он и занялся. Вернувшаяся Янь присела рядом на крыльце, потом взялась истолочь в ступке ореховую кожуру, потом нашла среди плодов лимонника посторонние ягоды и выкинула их, а по дороге в деревню (Ян пошел ее проводить до натоптанной тропы) показала Яну роскошные заросли актинидии. Как оказалось, она неплохо разбиралась в местных травах, их применении и знала, когда что следует собирать и как хранить - подобные деревенские знания, как Ян уже убеждался, были иной раз полезнее длинных старых трактатов, хотя и в свитках можно было найти подлинные жемчужины лекарского искусства.
Так и повелось - Янь приходила, когда послушник был на тренировочной площадке, Ян как раз успевал к горячему котелку, а потом по пути к деревне они с девушкой собирали разные полезности. В сущности, Ян был бы не против, останься Янь у него на ночь, но просить о подобном считал ниже своего достоинства...о чем он немедленно пожалел, когда оказалось, что Янь не пришла. В этот раз Ян сам себе приготовил обед, (показавшийся удивительно невкусным), и решил наведаться в деревню, тем более, что нож ему так и не привезли, а крошить и резать все обломком лезвия ему изрядно надоело. Нужно было купить что-нибудь на замену, хотя бы дрянной проковки, и отдать старое лезвие из хорошей стали кузнецу - уж новую рукоять-то он приделать сумеет.
Деревня была довольно большой, и, войдя в нее, Ян понял, что в лесу он поотвык от шума. Тем не менее, он быстро управился с поисками кузницы - ее выдавал дым и звон, а потом в лавочке купил мешочек крупы, бутыль масла и нож для стряпни, вызвав уважение лавочника упорным торгом в течении четверти часа. Заодно Ян спросил, уехала ли уже в усадьбу дочь старика, живущего в конце улицы справа...кажется, ее зовут Янь Эр... - ведь праздничные дни, наверно, закончились?
Лавочник посмотрел на него со странным выражением лица, вздохнул и спросил: "Если молодой господин знает имя девушки, как он может не знать, что она утонула во время паводка 2 года тому назад?".
Выйдя из лавки как обухом оглушенный, Ян дошел было до предполагаемого дома Янь Эр, но повернул обратно, и, все убыстряя шаг, направился сперва к себе домой - оставить покупки, а потом сразу на тренировочную площадку, хотя было еще рано и солнце палило нещадно. Братья должны были подойти позже, до их прихода послушник успел сделать бесчисленное множество проходов с гунем, как следует отлупить воздух сердито свистящим шестом и покрыться шестью слоями пота. Вечерняя тренировка тоже выдалась нелегкой. А последовавшая за ней ночь - и того хуже.
Даже в короткие промежутки дремоты Ян не мог отделаться от навязчивых видений - то ему мерещилась Цай Цин и в своем сливовом ханьфу...вошедшая четвертой женой в дом окружного судьи как раз в день отъезда послушника из города...то Янь Эр, тянущаяся за пучком травы...с улыбкой наливающая похлебку... оборачивающаяся на тропе, чтобы поклониться...и оказавшаяся, судя по всему, бесовкой.. то девица с цветочной барки, на которую Ян попал вместе со старшими послушниками в прошлом году. Девица, кстати, (имени ее Ян не мог вспомнить, как не старался), была простужена и так дрожала, что вместо утех Ян напоил ее подогретым рисовым пивом и ушел, оставив плату владельцу лодки...
Окончательно придя к выводу, что его родители, кем бы они ни были, крайне неосмотрительно выбрали день и час его рождения и обрекли тем самым на множество неприятностей, Ян уснул незадолго до рассвета и проснулся в середине дня.
Представляя себе нагоняй, который он получит от Наставника за пропущенную тренировку, Ян поставил кипятиться на огонь травяной отвар, пошел к ручью умываться и остановился на берегу, пораженный. По всему этому и противоположному берегу распустилось бесчисленное множество ирисов: желтых, фиолетовых, голубых и пурпурных, над ними порхали синие стрекозы, а в заводинке покачивались лотосы, которым было совсем не время цвести.
На берегу стояла женщина в ханьфу золотистого цвета, расшитого осенними листьями. Лицо ее было чем-то похоже на лицо Янь Эр, но черты были тоньше, а кожа - белой, как фарфор "бэй-дин" из Динчжоу.
Ян толком не знал ни одного бесогонного заклинания, потому что, честно говоря, до всех этих происшествий в существование бесов нимало не верил. Кому, как не врачу, полагалось знать, что покойники мирно лежат в своих могилках, поедаемые червями, а вовсе не шляются по лесу в облике прекрасных дев? Тем не менее защитная мантра сама сорвалась с его губ, и об отсутствии персиковой метлы в хозяйстве он в эту минуту искренне пожалел.
Женщина с интересом выслушала мантру и сказала: "В четвертой строчке - ошибка. А еще, если ты варишь зелье для очистки крови, а не желудка, то добавь туда гриб линчжи".
"Во имя милостивой Гуань Инь, кто ты такая?" - спросил в ответ Ян, разозленный и напуганный как раз настолько, чтобы запустить чем-нибудь в морок - хотя бы даже и грибом линчжи, будь он под рукой.
"Меня зовут Лянь Сянь" - ответила женщина и улыбнулась улыбкой Янь Эр, девицы Ли и боддхисатвы Гуань - Инь одновременно... "И я прошу - не бойся меня. Ты выручил меня, спас из силка, и я обещаю не причинять тебе вреда. Я знаю много старинных врачебных рецептов... а то, что я назвалась именем умершей девушки - просто недоразумение. Для нас, лис, два года - не срок, и я думала, что она еще жива...Сейчас я уйду, потому что ты не в духе, но, если хочешь, могу прийти завтра - достаточно тебе будет позвать".
Сняв с огня котелок с остатками зелья (половина уже убежала), Ян уселся на крыльце в каком-то душевном оцепенении. Лиса ушла, как и обещала, и он не мог понять, видел ли он ее наяву или...объелся грибом линчжи! Хотя судя по тому, что ирисы и лотосы остались на месте, (лотос он даже, не удержавшись, потрогал - цветок, как цветок, и пахнет как положено, вот только расцвел на месяц раньше срока) - лисица и впрямь была здесь. Кроме того, он вспомнил, что встречал упоминание о чародейке Лянь Сянь в каком - то из трактатов, написанных задолго до его рождения, и все это было диковинно и странно.
Вечером Наставника не было на тренировке, и Ян сам направился к нему, чтобы извиниться за утреннее отсутствие, но оказалось, что тот уехал. Раз так получилось, послушник направился в библиотеку, вернул уже прочитанный свиток и решил поискать какие-нибудь сведения о лисицах. С трудом отыскав кипу старых листочков, прошитых полусгнившими нитками, в которых речь шла о всяких небывалых вещах, Ян поспешил домой - было уже достаточно поздно.
Дома он зажег светильник и уселся изучать книгу о лисах. Полустертые иероглифы разобрать можно было с пятого на десятое, поэтому местами Ян проглядывал рассказы по диагонали, но кое-что полезное все-таки узнал: оказывается, если лису вынудить дать какую-либо клятву, то нарушить ее она уже не сможет ...
Гася светильник и устраиваясь спать, Ян подумал, что стоит связать лисицу какой-нибудь хитрой клятвой. Тогда можно будет и впрямь поучиться у нее травам и зельям, а там, чем судьба не шутит, может быть даже сдать экзамен и устроиться в городе. Составить конкуренцию дядюшке...слухи об успехах нового целителя непременно дойдут и до дома уездного судьи и до коварной и жестокосердной Цай Цин. Кстати, он последнее время подзабыл ее лицо и гораздо лучше помнит цвет ханьфу - розовый... а вовсе не золотистый... в свете луны выглядящий зеленоватым, как будто платье покрылось патиной...и, кстати, почему в доме так светло от луны?
Окончательно очнувшись, Ян обнаружил, что в проеме около открытой двери стоит Лянь Сянь. Он возмущенно сел на циновке, (потому что, это, согласитесь, не дело, если какая-то лиса будет являться к нему, как к себе домой) и спросил, как она посмела прийти незваной. Лянь Сянь стояла спиной к дверному проему, иначе он непременно увидел бы, какое изумление отразилось при этих словах на ее лице...в свою очередь, она стала уверять Яна, что отчетливо слышала произнесенное им свое имя.
Подобная хитрость рассердила послушника еще больше, он зажег светильник и сказал: "Хорошо, я позвал тебя, чтобы сказать, что хочу узнать все те рецепты, о которых ты говорила, но при этом ты дашь мне клятву, что не будешь применять никаких своих лисьих штучек ни против меня, ни против братьев из обители...и вообще, против кого-либо из людей здесь".
- Здесь - это где? - уточнила лиса печально.
- По всей горе от вершины до подножия!- ответил Ян.
- Хорошо, сказала Лянь Сянь - обещаю не применять никакого чародейства против людей от вершины до подножия Дайцзун, если только мне не будет грозить смерть. А затем повернулась и ушла, и шелест ее платья звучал сердито, как шипение змеи.
Наутро Ян, конечно, понял, что клятву стоило продумать потщательней - к примеру, что он будет делать, если гнев лисы настигнет его в городе или в другом уезде? Но что сделано, то сделано...а кроме того, раз лиса его так пугает, (а страх, в свою очередь, задевает его самолюбие), нужно будет непременно вызвать ее прямо сегодня - чем быстрее он разберется с рецептами, тем лучше...
Итак, каждый день после обеда Ян произносил имя лисы, и она являлась, чтобы помочь ему прочитать старые рецепты, то поврежденные, то написанные старинным головастиковым письмом. Иногда она просто диктовала ему состав травяных сборов, мазей и средств, и, хотя обедов больше не готовила (да Ян бы и не разрешил), она приносила тушь, кисточки и бумагу и раскладывала обычно все это на крыльце к его возвращению. Над дверью Ян повесил оберег от лисиц и в дом чародейке хода не было.
Так прошел месяц четвертой луны. Те ирисы, что в ручье, уже не раз давали новые бутоны, но вот и они превратились в семена, а лотосы цвели все пышнее, потому что вода прогрелась. Затем приблизилась середина сезона дождей, травы в лесу огрубели, собирать их было нельзя. Ян записал уже множество рецептов и в один из дней направился в деревню возобновить свои запасы. Купив еды и еще несколько мешочков с чем-то резко и странно пахнущим, он половину следующего дня провозился с их содержимым. Вечером он не пошел на тренировку, а вместо этого позвал Лянь Сянь, которая, как обычно, вышла совсем не с той стороны, откуда он ее ждал. Она каждый день приходила в новом ханьфу - сейчас она была в вишневом, с бабочками. Яна иногда так и тянуло спросить, где она хранит весь этот свой гардероб, но он старался разговаривать с ней поменьше.
Когда лиса подошла поближе, он поджег фейерверк, и, хотя было еще не совсем темно, убедился, что золотые хризантемы и крутящиеся огненные колеса получились на славу. Лянь Сянь стояла у него за плечом и смотрела на небо.
Когда последняя из золотых искр догорела и осыпалась и эхо от взрыва пороха затихло, поднялся сильный ветер, а на горизонте бесшумно сверкнула молния. Вскоре дождь приблизился, наполнил лес шелестом, стуком капель и плеском и соединил небо с землей тысячью нитей, тугих, как струны циня, но недолговечных.
Дождь лил и наутро, и было еще совсем темно, когда Лянь Сян разбудила Яна, подав ему травяной отвар в щербатой глиняной чашке так, как если бы это был лучший сорт белого чая в тонком фарфоре. Глаза ее смеялись; впрочем, она их почти не поднимала.
Она провела с ним ночь, под грубым старым одеялом, составлявшим разительный контраст с прохладным шелком одежды и горячей гладкостью ее кожи. К утру оба замерзли - снаружи было сыро и ветрено, влага частично просочилась и в хижину, но никакого изнеможения и недостатка жизненной энергии Ян не чувствовал, а наоборот, казалось, мог бы домчаться в один миг от подножия горы до ее вершины. Он сложил в два мешка изрядный запас трав, собрал книги и кое-какие вещи - все это нужно было отнести в монастырь, где они собирался оставаться до конца сезона дождей - и вышел на привычную тропу. Лянь Сян шла впереди, под зонтиком, босая, подобрав полы ханьфу, к которым все равно прицеплялись веточки, листики и сырой песок. Тропа была скользкой, но она ступала уверенно и плавно, и Ян подумал, что ей, должно быть, не впервой ходить здесь босиком, хотя в облике лисы, это конечно, удобнее...То, что его возлюбленной стала лиса, его, пожалуй, больше не пугало - только удивляло.
Напротив зарослей орляка она остановилась и обернулась. Честно говоря, Ян не знал, что сказать, и поэтому молча поклонился. Лиса повторила его поклон и исчезла среди деревьев.
Вереницу людей, конных и пеших, поднимающихся по незаметной тропке, Лянь Сянь заметила только потому, что наблюдала за тренировкой со своего любимого камня - сейчас, ранним утром, еще не нагретого солнцем. Отряд состоял человек из 40 и был похож именно на отряд - оборванный, но хорошо вооруженный. Все это лисе очень не понравилось, особенно потому, что по уезду уже несколько дней ходили слухи о мятежниках, теснимых правительственными войсками. Однако отряд был уже так близко, что тут же его заметили и монахи... не монахи - нет, послушники, да еще из младших - на тренировочной площадке было человек 5 подростков и шестой - тот, ради кого она пришла на холодный камень - Янхуа.
Именно Ян и вышел вперед, чтобы переговорить с предводителем отряда, пока один из подростков - маленький и юркий - сделал попытку незаметно проскользнуть между валунами, чтобы добежать до монастыря...коротко свистнула стрела и мальчишка растянулся на тропе грудой серого тряпья. Лянь Сян отчетливо поняла, что в следующее мгновение начнется бой, вернее - бойня: пятеро недоучек с посохами против сорока, вооруженных луками, мечами и копьями...
Не будь она связана клятвой, которую дала не иначе, как в помрачении рассудка, что бы стоило напустить на отряд морок, засыпать их дождем кусачих муравьев, заставить поскальзываться на сухой каменистой тропе и продержать так до подхода монахов из обители? На крайний случай- просто убить. Отяготить свою карму, но спасти ...
Ян все еще разговаривал, а предводитель, все еще, как ни странно - слушал, но мгновение лопнуло перетертой тетивой, в отряде начался хаос и крики, вполне объяснимые, если учесть волчком крутящуюся среди людей и кусающую за ноги лисицу.
- Бешеная! Стреляй, стреляй!...
Лянь Сянь встала с камней - в платье цвета золотых осенних листьев, с примесью багрянца, ручейком стекающего вниз по вышивке. Осенние горы одеваются в такой наряд перед долгой снежной зимой.
Оперение стрелы под ее лопаткой еще дрожало, когда она потянулась к солнцу за правым плечом, развернула ладони и послала огненный вал вниз перед собой. Пламя, обойдя Яна с двух сторон, набросилось на добычу. Перекошенные в крике рты, бьющиеся лошади, оружие и доспехи-все мгновенно стало пеплом. Жирной сажей и смрадом паленой плоти. Пеплом стала и она сама - раньше, чем Ян успел добежать вверх по почерневшему склону. Лисы владеют огнем, но власть эта продолжается только до последней струйки утекающего "ци"...
Настоятель вышел вперед и низко поклонился женщине в богатом ханьфунебесного цвета и с застывшим, набеленым, ничего не выражающим лицом. "Это глава лисиц, фея Юаньцзюнь, госпожа лазоревых облаков" - произнес за спиной голос Наставника, и Ян поклонился тоже. Как только фея спустилась со склонов Тайшань, сопровождаемая ветром и ливнем, и прошла на место боя, вместо черных и обгорелых пучков травы откос покрылся мелкими белыми цветами - весь, кроме того места, где погибла Лянь Сянь и где земля запеклась в черный камень.
С двух сторон от феи стояли лисы, и двое из них - пожилой мужчина и юноша, оба с золотисто - желтыми глазами, подошли к Яну, кланяясь в свою очередь. Старик протянул Яну шкатулку. Ян автоматически открыл ее и увидел, что она полна листами бумаги с записями.
- И ради этого смертного червя она всех нас засадила переписывать "Искусство трех тысяч трав"?... - произнес юноша, с неприкрытой ненавистью глядя на Яна. Послушник ничего не ответил невеже.
- Прошу простить моего внука, - произнес старик, он опечален потерей своей сестры.
Внезапно лицо младшего лиса изменилось, и он наклонился к уху старика, что-то торопливо спрашивая. Старик внимательно посмотрел еще раз на Яна и спросил:
- Кто твои родители? Расскажи о них.
Ян хотел сказать, что он не в силах разговаривать и хотел бы остаться один, но желтый немигающий взгляд старика удерживал его на месте. Он неохотно ответил, что родителей своих не помнит, и что дядя говорил ему, что нашел его в опустевшей от набега грабителей деревне, около дома своей дальней родни, и взял себе, потому что у него не было сыновей.
- Ты - из наших, - сказал старый лис, - и у тебя нет никакой родни среди людей. Не знаю, как ты оказался в той деревне, у нас ведь тоже есть враги... Я не стану снимать с тебя заклятие маски, чтобы ты сам мог выбрать, где тебе быть - с людьми или с лисами. Решишь уйти к нам - поднимись по горе до края ледников и позови господина Ху. Прощай!
Одни говорят, что знаменитый врач Хуа То, называемый также Янхуа или Юань Хуа, был казнен за отказ стать императорским лекарем. Другие говорят, что он, исцеливший за свою жизнь множество больных, дожил до глубокой старости и исчез в день своего 80- летия.
Впрочем, может быть, неправда и то, и другое - как знать.
* Верхняя женская одежда, более поздний японский аналог - кимоно
** "Ясная погода", 4-6 апреля
**Хуа То (190-265) - полулегендарный врач, первым применивший анестезию при операциях. Также ему приписывают создание комплекса "Уцинь си" ("Игры пяти животных"). В современном Китае входит в число 10 божеств - покровителей врачевания, отвечает за хирургию.