Душно. Я уже не знаю сколько еду в этой чертовой машине. Как же слепят уличные фонари. Опять закрываю глаза. Моя верная спутница - головная боль уже здесь. Погрузившись в темноту, отлично срабатывает обоняние, в нос бьёт резкий и пронзительный запах. Ответный рефлекс - хочется плакать. Парфюм до боли знаком. Осторожно вдыхаю полной грудью, нет сомнений это её духи. Пытаюсь разлепить веки, мне необходимо подтверждение, что это действительно она. Темно, но даже так силуэт различим, я его никогда не с кем не перепутаю. Длинные наманикюренные пальчики, отбивают ритм и одновременно так ловко справляются с кожаным рулём. Отлично, кажется сегодня новый узор на ногтях, как глупо. 'Это что идиотские ёлочки, какое проявление безвкусия'. Тонкие пальцы сжимают упругую кожу и костяшки на руках начинают белеть. Я сказал это вслух. Скорее еле промямлил, язык заплетается, а голова всё ещё болит.
Это дорога порядком начинает утомлять. Почему она не заводит разговор, может и не раздражена вовсе. Хотя её выдает третья выкуренная сигарета. Чушь, она и до этого так бездумно дымила. Признаться, я обожаю тишину между нами, но сейчас обстановка напрягает и давит. Что ж, пора.
'Останови машину', - говорю это настолько внятно, насколько позволяет физическое состояние языка.
Резкий тормоз и я напрочь слетаю с кожаного сидения. Усилием воли собираю себя с пола и устраиваюсь на прежнее место. Всё это время она не отрывает пристальный взгляд от зеркала заднего вида. Я не вижу его, но ощущаю, как сыпь по всему телу. После падения голова начинает трещать ещё сильнее. Машина продолжает стоять по среди пустой дороги. Аварийка издает противный звук, а все повортники транспорта мигают в один такт и окрашивают мокрый асфальт желто-красными пятнами. Психоделика какая-то. Она специально испытывает мою нервную систему или же прочность желудка. Последний сдается активнее и появляется неприятное чувство в подложечной области.
Максимально аккуратно вскидываю голову вверх. Ну зачем я начал всё это. Не выходить же из машины ночью, в дикий холод, да плюс в таком состоянии. Молчание длится мучительно долго, её тяжёлый вздох и 'ласточка' срывается с места. Скорость моего тела и сознания явно не поспевает за скоростью этого железного монстра. Меня вжимает в сидение с дикой силой. Неприятно. Всё расплывается, к глазам подступают предательские слёзы, а язык начинает неметь. Я. Ненавижу. Скорость. Она знает это, знает и ещё сильнее, насколько это возможно, вжимает педаль в пол. Это пытка, у меня учащается сердцебиение, потеют ладони, и я уверен, выступает лихорадочный румянец на лице. Ещё секунда и моё несчастное тело переходит в автономный режим. Темнота.
Да. Я буду надевать его одежду и носить его обувь. Да. Я буду слушать туже музыку, что и он. Да. Я буду начинать свой день с яичного омлета и стакана, на донышке которого виски. Да. Я также буду отвечать тебе по утрам, закрывать дверь в свою комнату ночью, и кривляться в ответ на любые твои вопросы. Да. Да. Да. Я также буду пить столько сколько мне позволит уже моё здоровье и трахаться со всеми кому приглянусь. Да! И что ты сделаешь, мама? Соберешься проводить воспитательные беседы? Наконец-то будешь сдерживаться в высказываниях? Устроишь каждый день влажную уборку? Позовёшь на ужин соседскую девчонку? Начнешь ежедневно давить на жалость плакать, умолять, а после не выдержишь и разобьёшь все бутылки 'Макаллана'? Дрожащими руками по памяти наберешь номер и шёпот скажешь, что ситуация повторяется? Моя милая, несчастная мама, выпей бокал сухого красного, глубоко в легкие вдохни по обыкновению ментол. Закрой глаза и нарисуй картинку моих похорон. Не пугайся своего видения. Пускай там будет всё в точности, как и у него, немного людей, хорошие блюда на столе и обязательно старый добрый виски 'Макаллан'. А после не предпринимай больше жалких попыток и не пытайся спасти меня. Я не нуждаюсь в другой жизни. Мне нужен только покой.
Сознание возвращается медленно и болезненно, напоминая о неизменной головной боли. Я точно знаю за что мне все эти мучения. Это абсолютно заслуженно. Моё тленое тело за долгие месяцы мягко говоря халатного отношения к себе больше не выдерживает и начинает сдавать. Я стремительно разрушаюсь. Такова сверхзадача моего существования. Каждый мой шаг, это точная копия его шага. Я педантичен к деталям и ничего не упустил. За эти месяцы мной полностью пройден маршрут под названием 'последняя глава Его жизни'. Но есть огромная проблема, к этой секунде он был уже мертв, а я нет.
Машина движется размерено. Еле играет легкая музыка, а мама выкуривает уже энную сигарету по счету. У меня в голове давно повис один вопрос 'если она также, как и я до безумия любила его, то почему смогла пережить его потерю?'. Почему не бросилась за ним в холодные объятия могилы? Вариантов много: вены, таблетки, веревка, высота или скажем, скорость. Возможно, если бы она так поступила, я бы оплакивал её, справил скромные поминки, разлил бы близким друзьям и родственникам 'Макаллана', а после заказал ей красивую надгробную плиту рядом с ним. Я бы точно не пустился теперь во все тяжкие. Один из нас искупил бы вину, значит можно идти дальше. Но она струсила, прикрываясь крылатым высказывание его любимого автора 'Пережить можно все - даже самую страшную боль. Только тебе нужно что-то, что будет тебя отвлекать', спасибо, Паланику. И она отвлеклась работай, дорогой едой, активным отдыхом с разными мерзавцами. А я не смог, просто не смог, да и Паланик мне не по душе. Точно, в бардачке всё ещё лежит его книга. Она не тронула её, не посмела. Мама вообще боится его вещей и сразу же после происшествия что-то раздала, а что-то сожгла. Но она не тронула его книги. За долгие месяцы я прочел всё что было в пыльных коробках. Поэтому точно ничего не упустил. Я. Должен. Быть. Мёртв.
Что-то надо предпринять. И у меня уже появилась идея. Я знаю, что там же в бардачке, где книга Паланика, есть пистолет. Мои ещё не до конца расплавленные мозги помнят день, когда мы с ним обнаружили его. Как раз после этой ужасающей находки он и положил туда книгу, поверх пистолета, в надежде что Чак своим 'Уцелевшим' остановит страшную силу оружия. Дело за малым, нужно достать пистолет, пригрозить матери, заставить остановить машину и просто убежать, вокруг поля. Мама вызовет полицию и под утро мое остывшее тело найдут. А дальше по сценарию, поминки, виски фирмы 'Макаллан' и красивая надгробная плита рядом с ним. Хотя, зная вкус этой женщины, плита будет уродской. Неважно. Осторожно, начинаю двигаться ближе к проёму между сиденьями. Окно с водительской стороны открыто и мне в лицо начинает бить холодный отрезвляющий воздух. Ещё пару не хитрых движений и я переваливаюсь через подлокотник, теперь моя рука возле бардачка. Ещё немного и я бы открыл его. Но реакция мамы опережает мою. Её руки вцепляются в руль, а нога вновь зажимает педаль газа. Меня резко откидывает назад. Мама ведет остервенело, прикусив губу. Стрелка спидометра бежит вверх, а меня опять начинает тошнить и бросать в жар. Нет уж, это мы уже проходили. Я отчаянно начинаю биться в сидения и кричать, чтобы она остановила машину. Собственный голос становится громче, а движения резче и агрессивнее. Кажется, моё состояние близится к агонии, я собираюсь в 'точку' и неистово бью сразу двумя ногами в водительское сидение.
Дальше все было как в кино, покадрово. Железная ласточка сорвалась с поверхности асфальта и пустилась в предсмертный танец. И пока она выполняла очередную мёртвую петлю, я детально вспомнил тот самый день. День его смерти. Как? Как я мог забыть, вот он потерянный пазл. Его измученное лицо, мои дрожащие руки и непрекращающиеся всхлипы мамы на кухне. Она больше так не может и эти из телефона более не способны нам помочь. Яростное движение её руки и все бутылки с 'Макалланом' разбиты о холодный кафель кухни. Следом. Падает. Мама. Тоненькие ручки хватаются за стекла, пуская маленькие фонтанчики крови. Всё, это конец. Это последнее на что я мог смотреть. И прежде чем прекратить её безумие, вырвать стекла из худых рук, остановить кровь, позвать на помощь, зачем-то резко разворачиваюсь в его сторону. Я должен был отомстить, также уколоть, остановить столь длительный ужас нашей семьи. Несколько секунд, это фраза длится всего несколько секунда, слова вырываются сами, мой голос тих, но до боли пронзителен, - 'Помоги нам. Убей себя'.
Ну, конечно там в бардачке, под книгой Чака Паланика 'Уцелевший' больше нет пистолета. В тот вечер любимый автор не спас моего отца. Нет, книга была маячком, терпелива ждала своего часа, чтобы потом в пьяном умирающем разуме, одного мужа несчастной женщины, всплыть как единственное решение всех проблем.
И всё это время я был жив, только лишь потому что мама, моя хрупкая мама, даже под прицелом того злополучного пистолета не призналась бы в том, что это я подтолкнул отца к смерти. Она взвалила всё на свои худые угловатые плечи. Всё, сплетни, расходы, покупку новеньких бутылок виски 'Макаллан', организацию поминок, долгие и требовательные расспросы близких друзей и родственников. Да, и даже ту красивую плиту, тоже заказала она.
Время всё расставляет по своим местам. Секунда - это достаточно. А ласточка завершает последнюю петлю. Вот как? А всё - таки у Бога есть чувство юмора.